лечке в тот год было 26 лет.— А. В.). Прошла пора мечтаний, грез и уто-пий, то время

Wo Nebel mir die Welt umhüllt,

Die Knospe Wunder noch versprach *.

После целого ряда разочарований 2* наступил момент усталости, потребность в абстракциях исчезла, способность к исканиям ослабела. Мы окунулись в действительную жизнь. Единственное, что осталось — это желание и надежда вернуться когда-нибудь снова к au delà ** в такое время, когда потребность в нем будет настолько велика, что даст нам новые силы для исканий. Все это, быть может, очень грустно, но мне кажется — это закон... Все мои вечера я теперь провожу у Сережи. Журнал нас экситирует, эмоционирует, и мы все за него принялись с жаром. Каждый день происходят горячие дебаты. Вот что меня теперь интересует! Быть может, это мелко и низко, но оно есть, и я не могу и не буду насиловать свою личность. К более высоким интересам я перейду только тогда, когда почувствую к тому естественную настоятельную потребность)).

Второе письмо Валечки еще характернее для личности моего друга. Если В. Нувель и не пожелал (по отсутствию известного мужества) стать каким-то «официальным участником» журнала, то все же он проявлял в интиме редакционных собраний весьма большой интерес к делу, а моментами он отваживался и активно вмешиваться как в общие вопросы, так даже и в составление отдельных текстов — главным образом по своей специальности — по музыке.

«Не знаю,— писал мне Валечка 1 июля 1898 г.,— разошлись ли мы, по мне кажется, ты меня не понял. На вопрос: перешли ли мы в зрелый возраст или нет? Я отвечаю: да, перешли. На вопрос, было ли прошедшее юношеским бредом и вздором, говорю пет. Наконец, если меня спросят, когда было лучше,— тогда или теперь,— смело отвечу: тогда. Из этого ты видишь, что в прежних увлечениях я вижу что-то истинное хорошее и прекрасное. Вот три слова, к которым мы в настоящее время

* Когда мир окутан туманом, а бутоны обещают чудеса 3 (нем.).

2* Разочарования Валечки были всякого рода. Тут были и неудачи в делах сентиментальных, но тут были и неудачи психологического и философского порядка. Первые привели моего Друга к убеждению, что он не может иметь успех у женщин, и отсюда выработалась у него склопность искать Эрота вне области, подчиненной Афродите. В то же время это обусловило развитие того цинизма, задатки которого намечались в нем еще тогда, когда он ходил в коротких штанах. Своим «учением*) он заразил и нашего общего друга К. Сомова, с которым он особенно сблизился в годы моего (позднейшего) отсутствия из Петербурга. Неудачи же «философического» порядка выразились в том, что Нувель заделался было последователем Толстого (и даже до того поверил в свою призвашюсть на подвиг отречения от всего суетного, что сгоряча распродал и роздал свою библиотеку)^ Однако вскоре затем понял, что эта «прпзванность» была иллюзией, и всякий «толстовизм* слетел с него бесследно. Были у него и другие подъемы и падения, и. г конце концов, душевная мятежность в нем исчезла совершенно.

** Высшему (франц.).

8 3;tií.i2 Л 2516