1

Ночью небо обволокло серыми низкими тучами, и изредка раздавались глухие звуки грома. Дождь заморосил ближе к утру, от чего восхода солнца в этот день никто так и не увидел. Первые капли, падающие с хмурых небес, превращали твердую землю в жидкую грязевую кашу, в которой спустя полчаса после начала дождя начали отпечатываться следы тяжелых мужских сапог.

Дождь считался плохой приметой, если он совпадал с проведением ритуала погребения. Об этом знали все, но предпочитали молчать и отводить друг от друга неловкие взгляды. Лица собравшихся были печальными и мрачными. Так происходит всегда с теми, кто пришел проводить в последний путь умершего, но в этот раз всему виной был только дождь, а не обстоятельства, которые заставили людей собраться вместе. Неожиданно, из тревожного молчания, которому сопутствовали лишь шлепки десятков ног по грязевой жиже, да скрип деревянных колес, раздался чей-то голос:

— Скорее бы конец, — и тут же смолк, стоило раздаться в ответ нескольким нервозным покашливаниям. Последний раз похожий ритуал проводился в этих краях больше полувека назад, и никому не хотелось нарушать или вносить опасные изменения в тщательно отрепетированные действия из-за чьих-то глупых ошибок. Даже тем, кто участвовал в подобном ритуале впервые.

Излишки дождевых капель, превращаясь в тонкие струйки, непрерывно стекали с полей широких шляп шествующих. Кожаные плащи черных и коричневых цветов не пропускали влагу, чего нельзя было сказать о сапогах, а потому впервые за долгие недели нескончаемой жары, всех мужчин идущих под дождем начал бить холодный озноб. Многие уже мечтали поскорее согреться с помощью чего-то горячительного. Но пока никто не думал сдаваться и разворачиваться назад.

Когда впервые с начала ритуала раздался громкий стук по дощатой поверхности, все вздрогнули, даже самые старые, в чьей жизни этот ритуал был не первым. Молодые же и вовсе принялись хвататься за свои револьверы, а спустя мгновение, опуская взгляды вниз, смущенно убирали руки. Жуткий, продирающий до глубины души стук по дереву раздавался нечасто и почти всегда был неожиданным, несмотря на то, что многие старались его предугадать, но мало у кого это получалось.

Улицы были пустынными, ставни всех домов закрыты, но люди не присутствующие при процессии воочию, все же участвовали в ней с помощью другого чувства — слуха.

Дождь не прекращался, люди шли вперед, держа путь к воротам небольшой деревеньки под названием Конвинант, а перед всей процессией медленно шагал конь, запряженный в повозку, в которой, мертвым грузом, лежал сосновый гроб. Сельчане старались глядеть себе под ноги или же вдаль, но при каждом новом стуке их внимание привлекало только содержимое повозки. Сама лошадь с каждой минутой становилась все беспокойнее и пыталась прибавить ходу, от чего одному из мужчин приходилось придерживать ее за поводья. Лошадь все чаще мотала головой и пыталась сорваться на бег, от чего гроб водило из стороны в сторону. Некоторые уже беспокоились, что рано или поздно сосновый ящик выпадет из повозки в грязь и кому-то придется его грузить обратно.

— Держи ее крепче! — прокричал мужчина с обветренным лицом и темно-серыми глазами. На первый взгляд ему можно было дать около пятидесяти лет. Он чувствовал свою обязанность держать под контролем проведения ритуала, а потому и не побоялся заговорить, в то же время, сознавая, что тот, кто лежал в гробу затих и начал прислушиваться. Ему было некогда думать о своей безопасности в эти минуты. К тому же, если ритуал погребения будет доведен до конца, тогда все опасения просто забудутся.

Стараясь не упасть в грязь, другой молодой парень подбежал к коню, после резкого кивка мужчины с темно-синими глазами, и схватился за поводья коня с другой стороны. Животное начало сопротивляться сильнее, но двоим парням удалось ее утихомирить. Но надолго ли?

Мужчина с обветренным лицом оглядел всех присутствующих, после чего решил, что ритуал можно продолжить. Прежде чем процессия возобновила ход, он подошел к повозке и, достав из кармана две серебряные монеты, положил их на крышку гроба, после чего отступил назад.

Люди двинулись дальше к воротам небольшого поселения, в сторону холма, на котором покоились все жители Конвинанта умершие уже давно и совсем еще недавно. Многие верили, что идти станет гораздо легче, стоит Конвинанту оказаться за их спинами. Низкие грозовые тучи плыли по небу следом за ними, громыхая и клубясь. Капли дождя продолжали падать вниз с глухим стуком разбиваясь о шляпы и плечи идущих.

Они уже приближались к арке высотой в три человеческих роста, на которой было вырезано название поселения, что входило в состав губернии Талбор, когда дверь одного из домов резко распахнулось и из него выскочила молодая женщина в черной головной накидке и с неизлечимой болью в глазах. Крича, она побежала в сторону процессии, не замечая потери туфель, завязших в грязи.

— Нет! Мальчик мой! — взревела она, тяжело продираясь через грязь, падая, вставая и снова начиная бег. — Оставьте его в покое! Оставьте, он ведь живой!!! Выпустите его! Немедленно!!!

Один из мужчин вышел ей навстречу, с решительным намереньем остановить ее.

— Нет, Сэлли! Не подходи ближе!

Мужчина с обветренным лицом схватил вышедшего за локоть и сердито процедил сквозь сжатые зубы:

— Никаких имен! Он ведь все слышит!

Мужчина коротко взглянул на лидера, после чего виновато опустил взгляд. Он быстро закивал головой, этим принося свои извинения, затем поспешил навстречу жене. Он отгородил ей путь к телеге, зажав ее в своих крепких объятьях. Она попыталась вырваться, но безуспешно.

— Отпусти меня! Я хочу увидеть Джонаса! — закричала женщина, плача навзрыд и не сдерживая стоны. Мужчина старался изо всех сил не выпускать ее из своих объятий, прижимая женщину как можно крепче к груди. Исчерпав все свои силы, она полностью ослабла и повисла на руках мужа, который и сам уже был готов залиться слезами.

— Успокойся, дорогая, — тихо произнес он, поглаживая ее влажные волосы ладонью.

— Джонас — наш сын…, — причитала она, вздрагивая всем телом. — Он ведь живой!

— Нет, дорогая, — скрипучим от горя голосом ответил ей муж, нагнувшись к ней ближе, чтобы широкие полы шляпы укрыли голову Сэлли. — Наш мальчик умер, и с этим уже ничего нельзя поделать.

И тут, словно ожидая удобного момента, из заколоченного гроба раздался детский голос, до боли знакомый Сэлли и ее мужу:

— Мама? Мама, помоги мне! — Голос маленького мальчика перешел на плач. — Здесь темно, мама, и я не могу дышать!

Такой силы от хрупкой женщины, мужчина не ожидал. Сэлли толкнула мужа в грудь и тот, поскользнувшись в грязи, упал на спину. Сэлли перепрыгнула через него, чуть было не потеряв равновесие, но устояла на ногах и продолжила прерванный бег, все ближе приближаясь к повозке. Ее подол платья стал совершенно грязным и влажным, затрудняя окончательно бег, а глаза заливало дождем. Но Сэлли, казалось, всего этого не замечала, она спешила на помощь к своему сыну Джонасу.

Она уже продиралась сквозь толпу мужчин, что шли следом за гробом, когда один из них преградил ей путь. Она попыталась его оттолкнуть, но он устоял под ее напором.

— Отпустите меня, шериф. Я нужна своему сыну!

— Нет! — человек с обветренным лицом и темно-синими глазами схватил ее за плечи и сильно встряхнул, пытаясь поймать ее взгляд. — Он уже не твой сын! Пойми же это, наконец!

— Он зовет меня!

— Он пользуется тобой. Его слова сплошная ложь! Он не нуждается в твоей материнской ласки и любви!

Затравленный взгляд женщины, устремленный в сторону повозки, наконец, встретился с взглядом шерифа города. Женщина начала постепенно приходить в себя.

— Он больше не человек, — добавил шериф уже спокойно.

Сэлли прикрыла глаза и с трудом проглотила ком застрявший у нее в горле. Ее напряженное тело начало ослабевать. Шериф снял свою шляпу, и надел ее на голову безутешной матери.

— Но, его голос…, — прошептала она, все еще держа веки опущенными. — Он так похож на голос моего мальчика.

— Да — кивнул шериф. — Это так. В этом сила, таких как он.

Муж Сэлли уже стоял рядом, и шериф осторожно передал женщину в его руки, после чего получил в ответ благодарность в виде нового кивка.

— Проведи ее домой и напои горячим молоком. Дальше мы сами справимся. И не забывайте, что у вас еще осталась маленькая дочь. Она нуждается в вашей поддержке и страдает не меньше вашего.

Сэлли и ее муж повернулись и неторопливо зашагали к своему дому. Шериф проводил их взглядом до веранды, после чего пошел следом за остальными мужчинами поселения.

 

2

Шерифу Конвинанта Сиду Расселу было не по себе. Встречаться ранее с подобными тварями ему еще не доводилось, но слышал он о них с раннего детства, так же как и остальные жители поселения. Самый известный случай столкновения людей с Безликими произошел более сорока лет назад в соседнем поселении, под названием Астер. Тогда тоже проводился подобный ритуал погребения, который так и не был доведен до конца, по причине человеческой халатности и самоуверенности нескольких участников ритуала. Покойному удалось выбраться из гроба, и в течение трех недель он уничтожил практически всех жителей Астера. Неизвестно чем бы все закончилось, если бы не приход чистильщиков Анку. Они забрали с собой всех Безликих и вернулись назад туда, откуда пришли. А вот откуда они приходили, никому не было известно. С Земель Мертвых, из самого Мира Вечности или же из других никому неведомых мест? Ответ на этот вопрос оставался загадкой и те, кто хотел разгадать ее и проследить за ними, пропадал навсегда.

В детстве, истории о братьях Анку пугали его больше, чем даже истории о тех ужасных тварях, на которых эти самые братья охотились. Рассказы об их ужасных лицах, доводящих до безумия всех, кто видел их воочию, казались маленькому Сиду Расселу невообразимо страшными, пробирающими до мозга костей. Но с возрастом все страхи притупляются, и встреча с братьями Анку начинает казаться чем-то надуманным и неправдоподобным. Но, стоило ему стать участником ритуала, как все радикально изменилось, и вот чувство детского страха снова заскребло у него в груди.

Следовать за гробом, в котором теплилась новая форма жизни, было неприятно и немного страшно. А дождь, который сулил несчастья и беды, только усугублял и так непростую ситуацию. Вдобавок к одной из плохих примет добавились и все остальные: женщина, присутствующая на ритуале; произнесенные вслух имена; монстр, заговоривший голосом мертвого мальчика.

— И чего нам ждать теперь? — шепотом произнес помощник шерифа Харви Гуделл, схватив Сида Рассела за локоть. — Проклятия всего поселения?

— Успокойся! — так же, не повышая голоса, ответил ему шериф. — Мы завершим ритуал без происшествий, и оно окажется навечно под землей. А мы продолжим жить так, как жили до этого. Так было всегда и сегодня ничего не изменится.

Шериф отдернул свою руку, освобождаясь от несильной хватки своего помощника, пройдя вперед, приказав процессии широким взмахом руки двигаться дальше и не останавливаться. Ему, как и всем остальным мужчинам Конвинанта, хотелось поскорее закончить ритуал погребением.

В каждый раз, глядя на повозку и гроб, Сид Рассел возвращался мыслями в тот день, когда они вместе с Харви Гуделлом и еще тремя крепкими мужчинами схватили эту тварь, что стояла у тела убиенного ей же мальчишки, и слегка покачивалось из стороны в сторону, словно от порывов сильного ветра. Они окружили его в тот самый момент, когда оно снимало штанишки с тела Джонаса, явно желая натянуть их на себя точно так, как до этого натянуло на свой белесый голый торс рубашку. Почувствовав их присутствие, оно резко повернуло свою голову, чуть ли не в противоположную телу сторону и оскалилось своими кривыми желтыми зубами. В его кроваво-фиолетовых глазах пылало безумие и ненависть.

Они накинули на него плед и тут же повалили тварь на землю. Оно брыкалось и кричало, стараясь выбраться из-под плотной материи. Сил монстру было не занимать, но им все же удалось сдержать его, спеленать в кокон и прежде чем оно разорвало плед в клочья, Сид и его помощники уложили тварь в гроб и заколотили крышку.

Шериф не знал, насколько правильно было так мыслить, но он был рад, что Безликий убил мальчишку, а не взрослого крепкого мужчину и перенял его образ — с взрослой особью они бы могли и не справиться.

"Безликий". Одно это слово заставляло его чувствовать дрожь где-то глубоко внутри. И это его — бесстрашного Сида Рассела! Сида Рассела, который прежде чем стать шерифом Конвинанта был успешным охотником за головами и за всю свою жизнь ему встречались на пути разные мерзкие типы, способные на убийство не только стариков, женщин и детей, но и на убийство своих родственников. И эти отморозки никогда не внушали ему такого гнетущего чувства тревоги как эта тварь, способная в одиночку уничтожить целую губернию, лишь бы насытить свой голод.

Дождь, казалось, без конца набирал силу, делая грязь более вязкой и скользкой. Телегу приходилось чуть ли не через каждые десять шагов толкать, так как лошадь уже с трудом шагала вперед, грозясь завязнуть на полпути окончательно.

В очередной раз, когда телега остановилась и два молодых парня принялись ее толкать, тот, кто почивал недобрым сном в гробу, вновь дал о себе знать, с силой ударив по крышке гроба и заорав нечеловеческим голосом. Парни в страхе отскочили назад, один даже не удержался на ногах и упал задом в грязевую лужу. Лошадь, в свою очередь, решила, что с нее хватит на сегодня потрясений и приказов со стороны людей, и дико заржав, сорвалась с места, помчавшись вперед, с невероятной легкостью сдвинув с места телегу.

— Держите ее! — прокричал шериф, но было уже слишком поздно — лошадь умчалась вперед быстрее, чем кто-либо успел опомниться.

Гроб запрыгал из стороны в сторону, приближаясь к открытой задней части телеги.

— Он сейчас упадет! — огласил кто-то очевидный факт, и тут же гроб, скользнул немного вперед, перевалил через центр тяжести и выпал из телеги, успев сделать кульбит в воздухе, после чего шмякнулся крышкой в грязь. Избавившись от жуткой ноши, лошади потащила повозку еще быстрее, а вскоре освободилась и от нее.

Вся процессия замерла на месте, словно ожидая новых непредвиденных поворотов событий. Но ничего нового уже не последовало. Гроб остался лежать в грязи и запертый в нем не по своей воли монстр, принявший образ мальчишки, вновь решил воспользоваться своим правом молчания, словно даже не заметив произошедших в частности с ним перемен. В тридцати шагах от гроба стояла, склонившись, словно в покаяние, двухколесная телега, в то время как лошадь все еще продолжала свой бег, став уже черным пятном на фоне дождливого пейзажа холмов.

Первым из ступора вышел Сид Рассел. Он похлопал несколько раз в ладоши, призывая всех к вниманию. Некоторые сразу обратили свой взор на него, но большинство продолжало глядеть на перевернутый гроб.

— Слушайте меня! — прокричал шериф, и в его слова просквозило не просьбой, а требованием. — Нам надо завершить ритуал, хотим мы этого или нет. Вы это и сами прекрасно понимаете. — Еще несколько мужчин обратили на него внимание, пытаясь вникнуть в смысл сказанных слов. — У нас нет выбора. А потому, дальше мы понесем гроб на плечах.

В толпе тут же начали раздаваться нервозные высказывания. Чаще всего слышалась фраза: "Я к нему и на шаг ближе не подойду".

— Мы все…, — шериф уже хотел сказать "напуганы", но предпочел подобрать иное слово: — …на взводе! И каждый хочет поскорее вернуться домой к своим матерям и женам. А потому, не стоит мешкать. Тем более что кладбище уже недалеко!

Шериф замолчал, ожидая согласия от жителей поселения или же отрицаний. Ни того, ни другого не последовало. Но и молчание можно было принять за определенный ответ.

— Раз ни у кого нет возражений, тогда мне нужны два добровольца.

— Два? — озадачено переспросил Харви Гуделл.

— Да, первый помощник шерифа, — кивнул Сид Рассел. — Два. Потому что ты и я без разговоров войдем в четверку тех, кто понесет гроб на своих плечах.

— А что если я…

— Ты должен! — оборвал шериф его слова резким тоном. — Мы призваны защищать это поселение и его жителей от любой опасности.

— Тогда, почему ты Малкольма не обяжешь быть третьим?

— Ему всего лишь шестнадцать лет и к тому же он единственный мужчина в семье. Ему нужно содержать старую мать и сестру. — Шериф коротко взглянул на потерянное лицо своего младшего помощника.

— Другими словами, ты видишь угрозу для нас в проносе этого деревянного ящика? — задал вопрос Гуделл.

— Не обязательно. Но, случиться может всякое.

— Хорошо, — смиренно кивнул помощник. — Пусть я и не в восторге от твоего решения, но я согласен.

— Я тоже! — с легкой дрожью в голосе заявил Малкольм Клемментс, сделав шаг вперед. — Пусть мне всего лишь шестнадцать, но, в конце концов, я ваш помощник.

Шериф одобрительно кивнул головой в ответ, после чего оглядел остальных. Но, другие ковбой только отводили взгляд, усердно стараясь не смотреть на Рассела и не стать четвертым избранным гробовщиком.

Темно-синие глаза шерифа начали грустнеть, видя столь явное малодушие своих соседей, с которыми он прожил столько лет можно сказать бок о бок и которых считал настоящими мужчинами. Конечно, они сами себя считают бесстрашными мужами, ведь недаром они в каждый вечер пьют крепкие спиртные напитки, почти не пьянея, не редко бьют друг другу лица и не держат зла за это, любят жен и не пропускают мимо юбок салунных шлюх. Что, если не это характеризует тебя как "настоящего мужчину"? А то, что ты отказываешься пронести мертвеца на своем плече — это вовсе не страх, а простая неприязнь.

Наконец из толпы вышел старик Рональд Беллфест, бывший шериф Конвинанта, а теперь — просто уважаемый всеми человек.

— Я буду четвертым, шериф.

Сид Рассел благодарно кивнул ему, после чего первым зашагал в сторону перевернутого гроба, внутри которого сохранялась обманчивая тишина.

* * *

— Давайте перевернем его.

Шериф перешагнул через небольшой гроб (как раз нужного размера, чтобы в него поместился пятилетний мальчик) и просунул под него ладони, на секунду позволив закрасться в свою голову глупым опасениям о получении заноз, из-за плохой ошкуренности поверхности гроба.

— А почему бы его не перетащить обратно в телегу, после чего потащить ее, а не сам гроб? — предложил Гуделл.

— Потому что телега очень тяжелая, а тащить ее по улице, утопающей в грязи будет сложнее вдвойне. Поэтому мы будем нести гроб на плечах, и не будем искать ненужных оправданий, чтобы этого не делать, — ответил ему шериф, с легкой нервозностью в голосе, после чего указала кивком голову на другой край гроба, предлагая Гуделлу помочь ему.

Они ухватились за разные края испачканного деревянного ящика и перевернули его крышкой вверх. Тело с глухим звуком перевернулось внутри и от этого звука у шерифа засосало под ложечкой. Еще новый сосновый гроб, пахнущий древесиной, испачкался окончательно, став серым, и на нем пропечатались мазки от их ладоней. Рональд Белфаст и Малкольм Клемментс поспешили им на помощь, схватив ящик с широких краев, где должна была находиться голова Безликого.

— Я уже сам хотел вызваться в добровольцы, да только старик меня опередил, — произнес кто-то из толпы. Голос был знакомым, но Сид Рассел решил даже не задумываться о том, кому он мог принадлежать — это было уже не важно.

— Итак, вы двое, — шериф взглядом указал на Белфаста и Клемментса, избегая произношения вслух имен по вполне всем понятным причинам. — Будете держаться позади нас, а мы с помощником пойдем впереди. Больше никаких разговоров, пока эта тварь не окажется под землей. — Он осмотрел всех, ожидая кивков согласия. Получив их, он дал команду всем разом поднять гроб повыше и опустить его на плечи. Тот, кто лежал внутри, продолжал молчать и не поддавать признаков жизни, словно окончательно смирившись, что последующую вечность ему предстоит прожить в этом тесном деревянном ящике под огромным слоем земли.

Процессия снова возобновила свой путь, в ту сторону, где виднелась металлическая изгородь и покошенная от времени вывеска с надписью "Кладбище". Где-то там за изгородью уже была выкопана яма, которой предстояло стать очередной могилой. Но, на этой могиле, как еще на пяти на этом кладбище, будут кресты без имен, а только с красным мазком краски, которую будут обновлять в каждый год, так же как и на остальных шести.

"Метка Безликого", так ее называли в этих местах. С другими названиями Сид Рассел не был знаком, но при этом был уверен, что похожих названий для подобных меток было не меньше трех десятков во всем Зрелом Мире.

 

3

Они дошли до ямы почти без происшествий. Лишь один раз из гроба раздался жалостливый детский плач и легкое царапанье ногтей по дереву.

— Заткнись! — прокричал Гуделл, после чего существо умолкло.

— Не надо говорить с ним, — процедил сквозь зубы шериф. — Не надо обращаться к нему. Больше ни единого слова!

Помощник шерифа послушался слов Рассела и больше не издавал ни звука до самого конца погребения.

Когда они дошли до арки кладбища, дождь начал постепенно убывать, прекратив, наконец, барабанить по полям их шляп и по гробу, но от этого никому не стало легче, ведь земля на кладбище была более вязкой и рыхлой, чем за изгородью. Старик Белфаст чуть было не упал, поскользнувшись, но Малкольм его вовремя подхватил за локоть, за что в ответ получил благодарный кивок от старика.

Они опустили гроб в шаге от вырытой ямы, после чего молча переглянулись. Ритуал был почти завершен, и это всем предавало столь необходимое и долгожданное спокойствие. Один из жителей города, вышел вперед, держа на обоих плечах два мотка веревок. Шериф взял один моток и принялся его разматывать. Гуделл остался стоять рядом с шерифом, в то время как Клемментс и Беллфест обошли могилу и стали по другую сторону, в ожидание пока шериф и Харви Гуделл не бросят им концы веревок. Как только это произошло, гроб был поднят вверх и смешен в сторону, пока не завис над ямой.

— Отпускаем медленно, — напомнил им Сид Рассел и гроб начал неторопливо опускаться вниз, туда, где дно ямы уже было залито слоем мутной дождевой воды. — Не торопимся.

Чем ниже опускался гроб, тем спокойнее на душе становилось у шерифа. И только когда веревки были вновь смотаны, а на крышку гроба упали первые пригоршни жидко земли, Сид Рассел не смог отказать себе в желание тяжело выдохнуть. Подняв лицо к небу, он позволил все еще падающим мелким каплям смыть с его лица усталость и напряжение.

Гроб полностью исчез под слоем земли, которую скидывали в могилу жители города с похвальным энтузиазмом, но шерифу на миг показалось, что он расслышал жалобный детский плач. Он попытался сконцентрироваться и вслушаться в доносящиеся из могилы звуки, но так больше ничего не услышал.

 

1

Его разбудило ее поглаживание. Легкое и ненавязчивое. Как легкий ветерок или прикосновение травинки. Его сердце забилось быстрее, стоило ему вновь увидеть родные и горячо любимые черты лица. Она улыбнулась и шепотом произнесла:

— Вставай. Тебе удалось.

— Клэр!

Стоило ему произнести ее имя, как образ его жены растворился в белом облаке. Он хотел позвать ее снова, когда опять почувствовал легкое прикосновение к своей щеке, а затем все те же слова:

— Вставай, Кевин! Нам удалось!

Только на этот раз слова принадлежали мужчине, и этот мужчина с трудом сдерживал ликование в голосе.

Яркий дневной свет перешел в глубокую синеву неба, почти лишенную облаков, но с черной точкой, зависшей в свободном парении. Хищная птица жалобно прокричала, скорбя о чем-то, и резко сменила направление полета. Верхнюю часть неба закрывала ветвь с дрожащей на ней листвой. К его щеке все еще легко прикасались травинки, щекоча покрытую давней щетиной кожу.

— Кевин, просыпайся! Нам удалось это сделать! — место ветви заняло лицо Марка Уотера и первое что Кевину бросалось в глаза, была широченная улыбка его спутника.

— Где мы? — спросил Кевин, вяло облизав пересохшие губы.

Марк огляделся по сторонам, после чего, с хорошо поставленным голосом конферансье, произнес:

— Мы в Зрелом Мире, друг мой. И это просто замечательно!

Кевин приподнялся на локтях и уставился вдаль на высокую цепочку заснеженных гор, у подножья которых росли ели. Поднявшись на ноги, не без руки помощи Марка, Кевин почувствовал боль в висках и слабую тошноту. В глазах его потемнело, а в ушах зазвенели колокольчики. Он пошатнулся, и Марк тут же подхватил его.

— Слабость, — только и произнес Нолан, словно в оправдание.

— Да, знаю, — кивнул Уотер. — Сам ее чувствовал перед пробуждением. Вскоре она пройдет, поверь мне.

— Как мы сюда попали? — Кевин мотнул головой и сразу же скривился от боли. Перемещение во времени, в этом плане, ничем не уступало утреннему похмелью.

— Через портал, Кевин. А это наше дерево.

Кевин обернулся, чтобы посмотреть на многолетнее дерево — точную копию того орешника (а может того же самого), что послужил им мостом между Молодым и Зрелым Миром. И хотя нынешние просторы отличались от луга Арум, и данный орешник так же нелепо смотрелся и среди этой флоры, Кевин все же задался вопросом: действительно ли им удалось попасть в Зрелый Мир или же они выдавали желаемое за действительное?

— Как ты считаешь, сможем ли мы использовать это же дерево, для того чтобы перебраться в Старый Мир? — задумчиво произнес Кевин, обращаясь к Уотеру, но при этом, не отводя глаз от орешника.

— Не думаю, что это реально. Скорее всего, это не совсем тот же орешник и его, если и посадил простой человек, не факт что на нем вешали кого-то обладающего магической силой.

— Я все же думаю, что стоит попробовать.

Марк пожал плечами, после чего сделал приглашающий. Кевин Нолан оглядел орешник от ствола до самой кроны и сделал шаг вперед, с решительным намереньем взобраться на него. Летописец утверждал, что единожды попав в Зрелый Мир, вернуться в Молодой — невозможно, а потому не стоило опасаться, что повторное вознесение перекинет его обратно в то место, которое они покинули… сколько минут? Часов? Дней назад?

Кевин все еще чувствовал слабый приступ тошноты, но он даже не думал о том, чтобы переждать этот неприятный остаточный эффект от путешествия через портал. Но очень скоро, все его надежды на быстрое перемещение в Старый Мира, — а затем и непосредственно к Океану Надежд, — улетучились. Рука, которую он протянул, чтобы схватиться за самую нижнюю ветку, прошла сквозь казавшийся материальным ствол дерева. Он проделал еще одну попытку, но с тем же успехом. Словно для того, чтобы доказать всю несостоятельность предложения Кевина, Марк решительно шагнул вперед и без малейшего труда прошел сквозь толстый ствол орешника, оказавшись за ним.

— Бесполезно, приятель. Этот орешник — всего лишь отголосок того Мира, который мы покинули с тобой. Думаю, нам придется искать другой портал.

И, словно, чтобы окончательно поставить точку в этом вопросе, дерево начало мерцать, пока полностью не исчезло, забрав вместе с собой и тень, оставив их под палящим и высоким летним солнцем. Орел, либо другая хищная птица, повторно прокричал над их головами, привлекая к себе внимание людей.

Сняв с плеча мешок с провизией, Марк достал из него кусок хлеба и жареного кролика. Больше провизии у них не осталось. Судя по солнцестоянию, они пообедали, а не позавтракали, после чего решили свериться с окружающей их местностью.

— В Молодом Мире мы имели определенную цель — найти дом Летописца, — напомнил Марку и самому себе Кевин. — Теперь же, определенного пункта назначения у нас нет.

— Он и не требуется, — заявил Марк. — Мы знаем, что служит порталом для нас — любой объект созданный, построенный или же посаженый человеком, который принял смерть от носителя магии, а также…

Марк запнулся, словно неожиданно вспомнил о чем-то важном, что быстро ускользало от него.

— Также этот объект должен быть действующим лицом в смерти какого-нибудь колдуна или же существа, — закончил за него мысль Кевин, и Марк поспешил согласиться с ним. — Другими словами, нам нужны населенные пункты. Найдем какой-нибудь город и станем ненавязчиво расспрашивать его жителей о существовании объектов, которые бы соответствовали определенным требованиям для создания нового портала.

— Думаю, это будет не сложно, — кивнул Уотер.

— Жаль, что эта истина нам не открылась раньше, — вздохнул Нолан. — Наверняка во всем Молодом Мире было немало таких мест, которые бы могли нас перенести в Зрелый Мир. Но мы прошли мимо них из-за своей неосведомленности.

— Поздно рассуждать о том, что могло быть, друг. Думаю, нам стоит жить с тем, что у нас есть.

— Ты прав, — согласился Кевин. — А потому, я предлагаю не терять больше времени и отправиться в путь. Пойдем вдоль гор. Уверен, что вскоре мы выйдем на какую-нибудь жилую местность.

Марк согласился с его предложением, после чего они зашагали по высокой траве в ту же самую сторону, куда держал свой полет беспокойная хищная птица.

* * *

Следующие два часа они прошли практически молча, изредка перебрасываясь общими фразами. Кевин держал быстрый темп, стараясь поскорее оставить за спиной природные пейзажи и выйти к заселенным людьми местам. Но на горизонте, как назло, ничего не было видно кроме гор, хвойных деревьев и трав. Марк старался не отставать от него, но в то же время не проявлял столь ярого стремления найти нужные Кевину жилые строения. Вместо этого он все чаше оглядывался по сторонам, словно ожидая засады.

Когда Марк Уотер остановился и присел на траву, Кевин даже не заметил его отсутствия и только затихший шум травы, которую тревожили две пары ног, заставили его остановиться и посмотреть назад. Обернувшись, он развел руками:

— Что-то не так?

— Все отлично, — флегматично ответил ему Уотер, стягивая с себя изношенные и пыльные сапоги, купленные еще в губернии Песверс Молодого Мира. — Думаю, дальше я пойду босиком, теплая погода это позволяет. — Марк отбросил сапог в сторону и принялся за второй. — И тебе бы не мешало снять свои, наверняка уже натер ноги. Поверь, босиком идти будет гораздо легче.

Кевин с неохотой присел в траву и принялся стягивать с себя свои сапоги. Избавившись от них, он схватил их за голенища и тут же встал на ноги, готовый снова идти вперед. В отличие от него, Марк по-прежнему оставался сидеть на месте. Он даже позволил себе сорвать травинку и задумчиво принялся жевать ее кончик зубами.

— Чего ты ждешь?! — с недоумением обратился к нему Нолан. — Нам пора идти. Мы не можем делать привалы через каждые два часа.

— Не волнуйся ты так, Кевин. Я знаю, что ты еще сомневаешься, что мы уже в Зрелом Мире, а не в Молодом, но поверь мне: мы на самом деле переместились в иное измерение. Я всю свою жизнь прожил в Молодом Мире и смогу отличить его от других.

— Как? — не стал скрывать Кевин того, что именно сомнения в успехе проделанного ими пути, заставляют его двигаться вперед, желая увидеть любые подтверждения их перемещения из одного Мира в другой. — По мне, так они ничем между собой не отличаются.

— Поверь, разница есть, — уверено заявил Марк. — Вскоре ты в этом убедишься, и не спрашивай меня, почему я так уверен в этом. Я просто знаю.

Уверенность Марка постепенно передалась и Кевину, после чего он подошел к Уотеру поближе и присел рядом, уставившись вслед за Скитальцем на хвойные деревья, запах которых приносил с собой легкий ветерок.

— У тебя были когда-то друзья? — неожиданно нарушил молчание Марк. — Настоящие друзья, которых можно так назвать, не кривя душой?

— Ты мой друг, Марк, — произнес Кевин, этим заставив Марка улыбнуться.

— Ты тоже мой друг, Кевин. Но до тебя у меня еще были друзья, воспоминания о которых меня согревают и в то же время душат тоской. Но среди многочисленных моих друзей был один, которому я буду благодарен всю свою жизнь. Я не знаю, что с ним стало. Жив ли он? Ведь видел я его в последний раз в день разыгравшейся трагедии, которая уничтожила весь клан Уотеров. И самое страшно, знаешь что? — Кевин не ответил, продолжая глядеть вдаль, в ожидание продолжения. — То, что семья моего приятеля, участвовала в карательной бойне, что повлекла к гибели всех моих родных и близких. Узнав о намечающейся расправе, мой друг прибежал к нам домой и все рассказал мне и моему отцу. Именно его дружеская преданность помогла мне сохранить жизнь в ту ночь. Мы были самыми лучшими друзьями, которые могли довериться друг другу любые секреты. После этого, вплоть до нашего с тобой знакомства, у меня больше не было настоящих друзей. Вот, о какой дружбе я говорю, Кевин.

— Да, Марк, я тебя прекрасно понимаю. У меня в детстве тоже были два самых лучших друга и воспоминания о них тоже заставляют меня улыбаться и печалиться. Конечно, у меня были друзья и после этого, один только Джордж Шэлби чего стоит, но зрелой дружбе не сравниться с той, что достается нам в юном возрасте.

— Может, расскажешь о своих друзьях?

— Считаешь это уместно в нашем положении? Нам стоит идти дальше, а не предаваться воспоминаниям.

— Ну же, Кевин, утоли мое любопытство и расскажи кое-что о себе, ведь кроме того, что этот долгий путь ты посвятил своей жене и дочери, я больше ничего о тебе не знаю.

— Хорошо, но после моего рассказа, обещай — мы тут же продолжим свой путь.

— Клянусь своим именем и честью.

— Ладно, — кивнул Кевин. — Только я не знаю даже с чего начать. Пожалуй, начну с последнего дня, когда утром у меня были два друга, а к закату дня я лишился обоих…

 

2

Все детство Кевина прошло в городке Фолкстоун, штат Каролина. И тот день, с которого он начал свой рассказ, тоже был частью его детства. День, который он ждал с нетерпением и день, который он в последствие хотел забыть. Этот день был тридцать первое октября. Ему тогда было всего двенадцать лет.

Он жил в верхней части небольшого склона, в самом начале Смолгард-стрит, в одноэтажном доме с мансардой, в которой была его личная комната. Вид из его окна выходил на текстильную фабрику, где работала почти половина населения города. Напротив них стоял другой дом, в котором жил один из его лучших друзей Чарли Фиббс — худощавый мальчишка со светло-шоколадной кожей одного с ним возраста. Фиббс среди них — трех лучших друзей — всегда играл роль весельчака и балагура, который никогда не лез за словом в карман.

Вниз по улице жил Лени Бридж — второй мальчуган из их неразлучной троицы. Бридж имел полноватую фигуру и бледную веснушчатую кожу. Из-за близорукости он носил очки, но исключительно в школе, в то время как вне школьных стен, он предпочитал оставлять их дома. В спортивных играх он не блистал, но был очень подкован в рыболовецкой технике, а потому чувствовал себя чуть ли не богом, когда они втроем отправлялись порыбачить на речку. Вот где он мог похвастаться своими знаниями и своей незаменимостью в их команде. И конечно он всегда ловил больше всех, часто даже больше чем Кевин и Чарли вместе взятые.

В тот день — в День Всех Святых — когда солнце уже начало садиться, а кто-то уже начал праздновать (вдали раздавались глухие хлопки петард), Кевин в костюме зомби и Чарли в костюме чего-то среднего между мухой и инопланетянином, подошли к дому Ленни, дабы втроем отправиться к соседям за сладостями, а затем в центр города, где должен был проходить маскарад.

На террасе дома Бриджей, впрочем, как и у всех остальных домов в эту ночь, стоял фонарик из выскобленной тыквы. Кода они поднялись по ступенькам, свеча, горевшая внутри тыквы, потухла, из-за чего Чарли тут же толкнул его локтем в бок и изобразил на лице испуг.

— Дурной знак! — чуть ли не пропел он и принялся покусывать пальцы, изображая панический страх.

Кевин в ответ отпихнул его в сторону и постучал в дверь.

На улице еще не было темно, но свет на веранде включился, после чего открылась и дверь.

— Да прибудет с тобой сила, капитан Спок! — воскликнул Чарли, приподняв вверх свою руку-крыло.

Судя по белой краске на лице и темным кругам под глазами, а также белой накидке, Ленни в этом году (впрочем, как и во все остальные) изображал полноватое и безобидное привидение.

— Капитан Спок из "Звездного пути", а не "Звездных воин", умник, — тут же поправил его Ленни.

— Спасибо, что напомнил, Каспер.

— Ты готов? — спросил Бриджа Кевин.

Ленни кивнул, после чего скрылся за дверью, добавив:

— Я мигом. Только надену кроссовки.

Спустя несколько минут возни и пыхтения, Ленни появился на пороги и, со словами: "Мама, я ухожу!", прикрыл за собой дверь.

Они спустились вниз по лестнице, когда Фиббс, как всегда охваченный азартом и весельем, произнес слова, собственно с которых все и началось:

— Парни, у меня есть идея!

— И в чем она состоит? — полюбопытствовал Кевин.

— Навестить дом Вебстеров!

Дом Вебстеров находился на другом конце улицы, возвышаясь над землей отдельно от остальных домов. В нем давно отсутствовало электричество и вода, а в его крыше зияла дыра. Он пустовал долгое время и, как часто бывает в таких случаях, этот дом стал обителям призраков, благодаря досужим сплетням и слухам.

Бывшие хозяева дома давно покинули мир живых, не оставив после себя наследников. Майра Вебстер померла от воспаления легких в пятьдесят четвертом году, а Стэн последовал за ней спустя каких-то полгода. Городские чиновники выставляли дом на продажу, но своих покупателей дом так и не дождался. Было много желающих приобрести дом, большинство из которых были приезжими, но, по неизвестным причинам, все сделки срывались и не доводились до конца. Когда от дома отказалась четвертая пара из соседнего города, начали расти слухи о проклятие дома Вебстеров. Нашлись такие, которые утверждали, что слышали голоса из дома глубокими ночами, и львиная доля рассказчиков, клялись, на чем свет стоит, что в этих голосах они узнали Стэна и Майру, а те, кто не был лично знаком с Вебстерами, просто утверждали, что слышали мужской и женский голоса, принадлежащие пожилой паре.

Патрик Нолан, отец Кевина, в таких случаях всегда неодобрительно качал головой, при этом всегда добавляя: "Сколько же недоумков живут в нашем городе, строящих из себя вменяемых", стоило кому-то затронуть тему дома Вебстеров. Кевин полностью доверял отцу, отчего и сам все чаще посмеивался над теми, кто верил в привидений, но в эти минуты по его спине прошелся холодок.

— Я туда не пойду! — решительно заявил Ленни.

— Струсил? — тут же надавил на него Чарли.

— Ничего я не струсил! — принял оборону Ленни. — Просто, не хочу и все. Если хотите, идите без меня, а я вас здесь подожду.

— Но, ты ведь не хочешь идти только потому, что боишься!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Во время спора между друзьями, Кевин задался вопросом: а слабо ли ему самому сделать то, что предлагал Чарли? Одна его часть тут же воскликнула, что это вполне ему по силам. Вторая же решила предательски промолчать. А потому Кевин решительно заявил:

— Я готов.

Перебранка между Чарли и Ленни мгновенно прекратилась, и они уставились на него: Лени с застывшим на лице удивлением в сочетании с неодобрением, от чего искусственная бледность на его лице сразу же стала походить на натуральную; а Чарли — с восторгом учителя, что смотрит на ученика младших классов, который с первого раза правильно решил задачу для старшеклассников.

— Ты настоящий мужик, Нолли. — Фиббс одобрительно похлопал его по плечу. — Вот Кевин смельчак, а ты Ленни — просто девчонка.

— Никакая я не девчонка, я тоже иду с вами, — сдался под конец Бридж.

И теперь спустя почти двадцать лет, практически не было дня, чтобы Кевин не корил себя за то, что решил поддаться предложению Чарли, а не принял сторону Ленни.

Когда они дошли до дома Вебстеров, повстречав на пути: пять призраков, троих вампиров, столько же ведьм, двух монстров и одного Дарта Вейдера с лазерным мечом, сумерки уже были совсем густыми.

Они трое остановились у лужайки старого двухэтажного дома, что сплошь была покрыта листвой и густо заросла сорняками. За мутными, покрытыми трещинами окнами, гуляла тьма, полностью скрывая все происходящее внутри своим массивным телом.

— У нас еще есть время отказаться от этой дурацкой затеи и пойти по домам соседей, как все нормальные дети, — сделал робкую попытку отговорить друзей Ленни, после чего добавил с большей уверенностью в голосе. — Все самые лучшие сладости достанутся этим отвратительным братьям Келсо. Представляете, они раньше всех на нашей улице, в костюмах и с корзинами, стучались в двери домов наших соседей!

Вверх по улице прозвучал свист и по темному небу разлетелись красные огни салюта. Если салют и привлек внимание всех троих, то убедительные доводы Ленни остались без внимания Чарли и Кевина.

Стоило салюту окончательно погаснуть, как мальчишки снова уставились на стоящий перед ними дом, периметр которого был огорожен сеткой, дабы предотвратить непредусмотренные визиты заброшенного дома любопытными. Но детей и подростков изгородь еще никогда не останавливало, ведь дом Вебстеров превратился в место паломничества для старшеклассников, куда они могли заглянуть с целью хорошего проведения времени вдалеке от глаз взрослых. Таким образом, долгий период времени, дом Вебстеров оставался для подростков памятным местом, где, в свое время, произошла первая затяжка сигареты, первый глоток виски, первый поцелуй или даже нечто большее. А ночью, дом обязательно становился прекрасным местом для истории о привидениях.

Но пять лет назад городская власть огородила территорию дома, заявив, что он подлежит сносу из-за аварийного состояния. Время шло, а дом все стоял. Стоял весной, окруженный зеленью; стоял летом, теряясь среди обильного урожая пуха одуванчиков; стоял зимой, угрюмо выглядывая из-под шапок снега; и, конечно же, стоял осенью, сливаясь на желтом фоне с природой. Почтовый ящик с надписью "Вебстеры" с каждым годом прибавлял ржавчины и все больше терял от своего прежнего голубого окраса. Флажок, оповещающий о поступление новых писем, газет и коммунальных платежей, уже долгое время оставался опушенным вниз, и ничто не говорило о возможном изменении его положения в настоящем или же будущем.

Чарли первому наскучило лицезрение ветхого строения, и он поспешил к сетчатому ограждению, по правую сторону от дома, где находился секретный лаз, о котором знали большинство местных мальчишек. Этот лаз всегда сразу после использования тщательно маскировался ветками и мусором.

Кевин, недолго думая, последовал следом, а за ним побрел и Ленни, тяжелой походкой и прерывистым дыханием, бормоча все ранее сказанные слова о нежелание посещать старый дом.

Как только они оказались по другую сторону ограды, Чарли подошел к окну и, толкнув ставни в стороны, схватился пальцами за карниз и немного приподнялся над землей.

— Эгей! Миссис Вебстер, я чувствую запах ваших фирменных пирожков! Вот, решил заглянуть к вам с друзьями на часок. А вы, мистер Вебстер, не угостите нас холодным пивком?!

Кевин и Ленни не удержались и прыснули от хохота. В это время Чарли уже взобрался на карниз и, помахав рукой друзьям, спрыгнул вниз, скрывшись в доме.

Кевин неторопливо приблизился к окну, стараясь разглядеть хоть что-то в той темноте, что просыпалась после заката солнце в этом доме в каждый день на протяжении многих лет. "На самом деле я готов последовать за Чарли?", спросил он сам себя. Словно читая его мысли, за его спиной раздался голос Бриджа:

— Кевин, может не стоит?

Просьба Ленни подействовала на него с точностью да наоборот. Подтянувшись, Кевин уперся костлявой грудью о карниз, затем выпрямил согнутые в локтях руки и перекинул правую ногу через раму окна.

— Парни, где вы там? — позвал их Чарли откуда-то из темноты. Судя по приглушенности его голоса, он уже был в другой комнате.

Кевин спрыгнул вниз, приземлившись на корточки. Ленни, все еще находящийся на улице, попросил подождать его, но он решил проигнорировать его просьбу.

В доме стоял терпкий запах сырости, а тусклый свет, пробивающийся через окно, давал возможность разглядеть только покрытые заплесневелыми обоями стены дома и полупившуюся штукатурку. За его спиной тяжело пыхтел Ленни. Кевин сделал несколько шагов вперед, вытянув руки перед собой и, на миг представил себе, как его пальцы наталкиваются на что-то мягкое горячее и липкое. Это наверняка будет тело монстра, посилившегося в этом доме много лет назад, аккурат после смерти хозяев. Холодный страх начал окутывать его тело холодным пледом, и Кевин быстро замотал головой, в попытке избавиться от ненужной фантазии.

Его глаза полностью привыкли к темноте и теперь, Кевин мог разглядеть дверной проем, в котором скрылся с минуту назад Чарли.

Он сделал несколько шагов вперед и половицы жутко заскрипели под его ногами, сразу напомнив ему о своей старости и непрочности. Наверняка они были прогнившими и изъеденными древесными жуками и при хорошем прыжке (не на носочки, а на всю стопу), они бы сломались под его весом. Оставалось надеяться, что у Вебстеров не было погреба, а если и был, то деревянный пол был не единственной перегородкой между ним и первым этажом.

Пройдя через проем двери, он попал в еще более темную комнату, по той причине, что она была больше предыдущей. Справа от него вновь заскрипели половицы, и Кевин непроизвольно вздрогнул. Сердце быстро застучало, отдаваясь в горле и висках.

— Чарли? — позвал он своего друга с немного надломленным голосом.

— Я, — услышал он в ответ. — А ты кого ожидал? Чету Вебстеров?

— Кончай прикалываться над ними!

— Думаешь, они слышали мои слова?

После этих слов, они разом зашлись в смехе, хотя старались это делать как можно тише. Шутки шутками, но гневить призраков никому из них не хотелось, пусть те и не существовали в реальном мире.

— Где Ленни? — спросил Чарли.

— Он остался на террасе дома.

— Ну и трус же он. Пойдем.

— Куда?

— Как куда? На второй этаж. А ты что думал: мы просто войдем в гостиную и тут же уйдем? Нет, Нолли, коли мы здесь, то должны побывать и наверху. Ты со мной?

— Конечно, — возмутился Кевин, хотя в душе и не был так уверен в своем желании последовать за Фиббсом. — И не называй меня Нолли!

— Парни? — раздался голос Ленни из комнаты, через окно которой они попали в дом. — Где вы там?

Кевин почувствовал на своем плече руку Чарли Фиббса, а затем и его дыхание у своего уха.

— Пойдем быстрее, — прошептал он. — Пусть он нас догоняет. Заодно излечится от страха.

Кевин кивнул и последовал следом за Чарли, вытянув руки вперед. И хотя в сумраке дома, он видел очертание лестницы, он все же боялся наткнуться на что-то твердое в темноте — уж лучше первыми кто столкнется со стенкой, будут его руки, а не нос и зубы.

Они начали подниматься по лестнице вверх, ступени, как раннее и половицы, скрипели и стонали под их ногами, словно каждый их шаг причинял им невыносимую боль, а где-то за их спинами все еще слышался голос Ленни, зовущий каждого из них по имени.

Они добрались до лестничного пролета, когда в голову Чарли пришла очередная гениальная идея. Он схватил Криса за запястье и вновь шепотом, почти ликуя, произнес:

— Слушай, а давай разыграем Ленни!

— Каким образом?

— Напугаем его, а как еще?

— Эй, парни, отзовитесь! Кончайте с играми! Я иду за вами, не оставляйте меня одного! — не прекращал звать их Бридж.

— Он и так уже изрядно напуган, так что нам придется только повздыхать и поохать.

Кевин решил поддержать затею Чарли, и они быстро поспешили вверх по лестнице, преодолев в считанные мгновения второй пролет.

На втором этаже освещения было не больше, чем на первом. С улицы раздался свист очередного запущенного в небо фейерверка. Кевин решил, что в комнате, в которой зияла дыра в крыше, вид разлетающихся в небе цветных брызг мог быть очень даже завораживающим, но говорить о своем предположение Чарли он не стал. Зачем? Фиббс был полон желание напугать Ленни, а не любоваться фейерверками.

Двери всех комнат были прикрыты, но стоило Чарли толкнуть первую из них, как она тут же без всяких препятствий поддалась ему.

— Ленни! — прокричал Чарли.

— Да! — раздался снизу голос Бриджа, который явно повеселел, услышав, наконец, голос одного из своих друзей. — Вы где, ребята?!

— На втором этаже! — подсказал Кевин. — Поднимайся наверх!

— Что вы там делаете? — Ленни старался, чтобы его голос звучал возмущенно, но страх одолевающий его, свел на нет все его старания.

— Давай, толстячок Каспер! — пропел Чарли. — Мы ждем тебя!

— Не называй меня так! — потребовал Ленни, после чего раздались торопливые шаги, что спешно приблизились к лестничной площадке, затем все звуки замерли на мгновение, после чего раздались скрипучие звуки ступенек.

Ленни медленно поднимался наверх. Чарли и Кевин в это время скрылись за дверью комнаты, в которой пахло затхлостью, а пыль неприятно щекотала ноздри.

— Эй! — голос Ленни заметно дрожал. Кевин задался вопросом: о чем сейчас думает их с Чарли малодушный друг? О том, что на втором этаже его ждут Вебстеры, чьи лица давно потеряли человеческий облик? Или о том, что с ними произошло что-то плохое и это плохое ждет и его, Ленни, на втором этаже?

Раздался скрип последней ступеньки и шаги притихли. Взамен им пришел другой звук — тяжелое свистящее дыхание. Ленни явно был взвинчен до предела.

— Ребята, да ладно вам, — уже почти плача произнес Бридж. — Ответьте мне, пожалуйста. — Он сделал несколько шагов вперед и остановился как раз перед самой комнатой, за которой скрывались его друзья-шутники.

Чарли решил, что это вполне подходящий момент для кульминационного момента и дернул Кевина за рукав, давая сигнал к начатию великолепного розыгрыша над их приятелем. На какую-то долю секунды, Кевина посетила дурное предчувствие, словно нечто мертвое выдохнула застоявшийся воздух из сгнивших легких ему в лицо, и Кевин замешкал. Но, Чарли явно не обладал никаким даром предвиденья и незамедлительно выскочил из-за двери, словно черт из шкатулки.

— Ррррр!!! — зарычал Чарли, вцепившись своими пальцами в плечо Бриджу. — Отдай мне свою душу!

Ленни завизжал. Возможно, не будь на Чарли его праздничного костюма мухи-инопланетянина, страх Ленни не был столь велик, но это был Хэллоуин, а мальчишка был изрядно напуган, для того чтобы помнить такие мелочи. Поэтому, перед Ленни не предстал его друг в костюме, а самый настоящий монстр, готовый задушить его или же съесть живьем. Не прекращая визжать, Ленни оттолкнул Чарли в сторону, от чего тот плюхнулся на пол, и быстро поспешил назад вниз по лестнице.

Ступеньки под его ногами протяжно скрипели, подгоняя испуганного мальчишку вперед. Одна из ступенек даже треснула, но Ленни не обратил на это никакого внимания. Какая там ветхая лестница, когда за тобой гонится самый настоящий монстр, любимым лакомством которого являются двенадцатилетние мальчишки?

Как не странно, Ленни проскочил весь лестничный пролет и ни разу даже не оступился. Он даже не держался за перила, убегая со всех ног со второго этажа. А стоило ему добраться до холла дома, он продолжил свой бег, не сбавляя скорости, стремясь вернуться назад в ту комнату, где находилось окно, через которое он и попал в этот страшный дом.

Но ему не суждено было добраться до спасительного окна. Так как ветхий, изъеденный термитами, дощатый пол, провалился под его ногами, и тьма подвального помещения поглотила его быстрее любого монстра, который мог бы жить в заброшенном доме. Панический вскрик резко смолк и вновь звуки стали приглушенными, доносящимися только издали, где праздник только набирал обороты.

Сколько времени они с Чарли простояли на втором этаже, не произнеся ни слова, Кевин не помнил тогда, ни помнил он этого и сейчас, но точно знал, что именно он первым вышел из ступора.

— Ленни? — прошептал он, при этом молясь Богу, о том, чтобы услышать ответ на свой зов. Молился он впервые не перед сном и не перед приемом пищи. Будь с Ленни все хорошо, он навряд ли бы услышал шепот Кевина и отозвался на имя произнесенная из уст своего друга. Но на более громкую речь у Кевина не было сил в эти минуты.

Чарли по-прежнему сидел на полу и что-то невнятно бормотал себе под нос. Кевин прошел мимо него и направился вниз по лестнице, крепко держась за перила и вздрагивая каждый раз при скрипе лестничных дощечек.

— Подддожжжди меня, Крис, — попросил его Чарли, поспешив вслед за ним, но Кевин даже не расслышал его просьбы. Его внимание было полностью поглощено огромным провалом в центре холла, в котором исчез Ленни Бридж.

Стоило им преодолеть последнюю ступеньку вниз, как Чарли крепко сжал пальцы на плече Кевина.

— Осторрожжнее, Крис, ради Бога, осторожжнеее. — Это прозвучала не как предостережение, а как мольба из губ Чарли. — Чтто, есссли он провалится и ппод нами? Что намм теперь делать?!

"Ты меня спрашиваешь?", со злостью подумал Кевин про себя. "В нашем коллективе — ты большой выдумщик".

Вместо этого, Кевин ответил:

— Мы выберемся из этого дома и позовем взрослых на помощь.

Кевину даже не хотелось думать о том, что с Ленни могло произойти что-то непоправимое. Нет! Он, скорее всего, сильно ударился и потерял сознание, только и всего. Наверняка, высота падения была не такой большой.

— Что теперь с нами будет? — спросил Чарли, не отрывая взгляда от провала в полу, чей мрак рассекали две дубовые перекладины.

По негласной договоренности, они шли в сторону спасительной комнаты с окном на улицу, прижимаясь спинами к стене. При этом то и дело Чарли хватался за руку Кевина, стоило раздаться очередному скрипу половиц.

"Это все из-за тебя, Чарли. Ты издевался над мертвыми, и они отомстили нам за это. Не Ленни должен был пострадать за это!" так и хотелось прокричать Кевину, но страх требовал от него держать язык за зубами.

Обогнув угол и оказавшись в комнате с распахнутым на улицу окном, Кевин почувствовал себя гораздо спокойнее. Фиббс не отставал от него ни на шаг, а когда Кевин уже хотел перелезть через окно, Чарли навалился поверх него и попытался пролезть первым. Кевин решил не сдаваться, от чего они разом выбрались из дома, чуть было не упав вниз головой на каменную террасу.

Выбравшись из дома, они сломя голову побежали по улице к своим домам, словно пытаясь обогнать время.

На следующий день, когда весь Фолкстоун узнал про случившееся, Патрик Нолан назначил сыну недельное наказание в виде домашнего ареста без телевизора. Кевин не стал оспаривать его решения, посчитав наказание даже мягким.

Когда вечером мать принесла ему поесть, он не смог не спросить ее о состояние Ленни.

— Мама, пожалуйста, мне очень нужно знать.

Джуди Нолан положила поднос с едой на стол и, отвернувшись, направилась к выходу.

— Он в коме, — только и произнесла она и закрыла за собой дверь.

Через две недели Ленни Бридж скончался на больничной койке, не приходя в сознание. Смерть друга сильно потрясла Кевина и сильно повлияла на формирование его личности в будущем. Он хотел пойти проводить друга в последний путь, но его отец настоял (а скорее посоветовал) отказаться от этой идеи. Кевин не знал что Чарли, в страхе на гнев родителей, пересказал всем произошедшую с ними историю, из которой выходило, что всему виной был именно Кевин. Именно он был инициатором идеи отправиться в старый дом Вебстеров, и именно он решил напугать Ленни, что привело к гибели последнего. И теперь семья Бриджей винила его в смерти их единственного сына. С тех пор, стоило отцу или матери Ленни пройти мимо него по улице, они предпочитали не замечать его, пусть даже Кевин и здоровался с ними первым.

С Чарли же он прекратил любое общение и, в каком-то смысле, они даже превратились во врагов. Он больше не играл в спортивные игры со сверстниками, если в команде был Фиббс и наоборот. Они не ходили вместе на рыбалку, в кино, на простую прогулку… Они просто старались забыть о существование друг друга.

Неизвестно как Чарли, но Кевин никогда не ловил себя на мысли о сожалении потери друга в его лице, и не было ни дня, чтобы он не грустил о смерти Ленни.

Ленни Бридж погиб почти двадцать лет назад. В Хэллоуин.

Он ненавидел этот праздник и с тех пор никогда не праздновал его.

 

3

Идти босиком по теплой земле, лаская стопы о прохладную высокую траву, было легко и приятно. Звуки птиц, доносящиеся из леса, успокаивали и прибавляли бодрости, а высота гор заставляла стремиться все дальше и дальше вперед. Но и блаженству приходит конец, стоило солнцу зайти за горизонт и окрасить небо в красные тона, в то время как окружающий пейзаж оставался прежним. Единственное встретившееся им на пути, что хоть как-то разнообразило местные широты, была маленькая речушка с чистой и прозрачной водой. Они заполнили все свои фляжки, после чего отправились дальше в путь.

В небе засияли первые звезды, одиноко возвышаясь над путниками и следуя за ними не отставая. Когда же черное небо окончательно смешалось с серебристыми точками, Кевин остановился, прижав ладонь к правому боку, в котором ноющая боль становилась сильнее.

— Ты как? — спросил его Марк.

— Устал, — коротко ответил он. — А еще я дико зол. Эта картина преследует нас с самого утра и никак не хочет меняться. Сколько нам еще надо пройти, чтобы встретить хоть одно живое существо? Кролик, который попался три часа назад в твою самодельную ловушку, не в счет.

— Пожалуй, мы сделаем очередной привал. Ночь — опасное время суток. — Марк огляделся по сторонам, словно ожидая в любой момент внезапного нападения. — Зажжем костер. Он будет удерживать на расстояние хищников.

Кевин согласился с предложением Марка и вместе они принялись собирать хворост. У самого начала леса лежала поваленная старая ель. С помощью топора, который прибыл с ними из Молодого Мира, они нарубили веток, которые громко трещали сухостью и обещали сильный и устойчивый огонь, после чего Марк довольно просто разжег огонь, используя два белый камня с острыми гранями. Таких камней здесь было не мало.

Заснул Кевин быстро и проспал до самого утра без сновидений. Утром следующего дня, после легкой закуски, они снова отправились в путь. Кевин надеялся, что с началом нового дня им улыбнется удача и подарит встречу с жителями некого поселения, но к середине дня его надежды начали гаснуть как пламя огня на сильном ветру.

— Эта цепочка гор и хвойный лес, нас будет преследовать вечно? — раздраженно спросил Кевин. — Уже скоро полдень, а мы все так же следуем по одному и тому же маршруту, словно по кругу.

— Мы можем свернуть в лес и идти дальше, продираясь через кустарники и колючие лапы елей, — предложил Марк и тут же засмеялся, стоило Кевину взглянуть на него с укором.

— Ты издеваешься?

— Нет, Кевин. Просто хочу, чтобы ты не относился ко всему столь критично.

— Я поражаюсь твоей невозмутимости, Марк. Разве ты не устал от всего этого однообразия?

— Нет, — покачал головой Марк. — Я ведь Скиталец. А мы часто путешествуем пешком и, бывает, что нас окружают одинаковые просторы на протяжении нескольких недель, и ничего — мы не жалуемся. Признай: лес, горы и трава гораздо лучше Пустынного Плато в Зиаме. И тогда пустыня нас окружала на протяжении более длительного периода времени.

— Не спорю, Марк. Но у нас тогда были лошади. А сейчас же даже диких мустангов не видать.

Марк начал пристально вглядываться вдаль. Кевин проследил за его взглядом. Где-то на самом горизонте зеленые просторы меняли свой цвет на желтоватый.

— Что это, Марк?

— Не знаю, Кевин. Но могу предположить, что это именно то, что ты так долго хотел увидеть — смена декораций. Впереди нас ждет что-то новое.

— Ну и прекрасно!

— Не забывай, — насторожено изрек Уотер. — Новое, не всегда значит лучше.

— Пусть даже и так. Я уже рад, что наш путь приведет нас к чему-либо.

Кевин, не отводя глаз от желтеющего горизонта, зашагал дальше, прибавив шаг. Марк, пожав плечами, последовал за ним.

— Как, по-твоему, что могло заставить так сильно изменить климат местности? Ведь, впереди нас начинается пустынная местность. Мне плохо видно, но в своих словах я уверен.

— Ты прав, Кевин, это пустыня. И ее происхождение явно не связано с природным катаклизмом. Скорее всего, впереди нас ждут проклятые земли. — Судя по внешности Марка, он был явно обеспокоен.

— Думаешь, впереди нас ждет нечто схожее с Ивенским лесом?

— Я хоть и Скиталец, Кевин, но я не во всех местах Молодого Мира побывал.

— В Ивенском лесу жила ведьма Диздейн. Ее магия, а может чья-то еще, разделила лес на две части: на живой — зеленый и на мертвый — сухой.

— Возможно, ты и прав.

Тем временем, желтые и сухие земли становились к ним все ближе и ближе, при этом как такового плавного перехода от зеленого цвета на желтый не было. Казалось, что кто-то просто провел черту, где живое сменялось мертвым. Заснеженные горы, что тянулись по правую сторону, теряли полностью свои вековые шапки на засушливой стороне, и даже казалось, что камни на той стороне были не черными — а красными, раскаленными от солнечных лучей. Трава, пока еще сочная и зеленая, шуршащая под их ногами, резко сменялась песочным настилом. Ветер в тех местах не выводил приятную густую мелодию, а резкую и скрипучую.

Спустя час, они подошли к границе двух столь разных природных царств. Не обсуждая это между собой, они разом остановились на месте, не решаясь сделать шаг, который перенес бы их на проклятую землю. Несколько деревьев росли прямо на условной границе, от чего одна их часть была зеленой, богатой в листве и иголках, а другая часть — сухой и болезненной. В этом месте они решили снова надеть свои сапоги. Идти по выжженной земле босиком, не казалось столь заманчивой идеей.

— Как ты считаешь, мы не превратимся сами в дряблых стариков или же и вовсе — скелетов, если ступим на эти земли? — спросил Кевин.

— Думаю — нет, но утверждать я ничего не стану. — Марк достал фляжку с водой и сделал небольшой глоток. — Но, одно мне известно точно.

— И что же?

— В этих местах были люди.

— С чего ты взял?

— Проклятие накладываются только на людей, а земля всегда является безвольной участницей данного решения.

— Тогда нам нужно идти, — заметил Кевин и сделал шаг вперед, после чего носок его сапога оказался на песчанике, а каблук задержался на травянистой почве.

— Попридержи коней, — посоветовал ему Уотер. — То, что проклятие наложил сильный маг на человека или же на все поселение, не значит, что эти люди все еще живы. Разве Аллест тебя ничему не научил?

— Зачем посылать засуху на земли провинившихся в чем-то людей, если проклятие подразумевает их быструю смерть? — поинтересовался Кевин у Марка. — Не думаю, что он или они мертвы.

— Мне нравиться ход твоих мыслей, Кевин. Ты, безусловно, прав в своих рассуждениях.

— Но, люди наверняка покинули эти места, когда все здесь начало умирать.

— А здесь ты ошибаешься. От проклятия нельзя убежать. — Марк нахмурил брови и подошел ближе к Кевину, глядя на его правую ногу. — Ты это видишь?

Кевин взглянул вниз, после чего резко отступил назад, встав вновь на живую часть земли. Сделав шаг, он оказался прямо на границе, но спустя несколько минут его правая нога полностью ушла на песчаное плато, хотя он совершенно не двигался.

— Оно растет? — произнес Кевин. — Мертвая земля расширяется.

Чтобы убедиться в собственных словах, Нолан взглянул на деревья, что росли на границе. Еще несколько минут назад зеленная и желтая часть этих деревьев были разделены практически пополам, а теперь уже сухая часть доминировала в этой неравной битве.

Марк сделал очередной глоток из фляжки, после чего вытянул руку и плеснул на сухую землю немного воды. Темное влажное пятно тут же испарилось, но взамен на песке появились маленькие травяные росточки, чтобы спустя несколько секунд завянуть и раствориться в песочной массе.

— Что у тебя во фляжке?

— Вода, — коротко произнес Марк.

— Откуда ты узнал, что вода сможет сотворить нечто подобное?

— Простая догадка, Кевин. Простая догадка. С этих мест проклятие может снять либо колдун, который его наложил, либо обычный дождь, с учетом того, что он полностью оросит пустынную часть земли. — Марк приподнял голову, взглянув на синее чистое небо без малейшего облачка. — Но, видимо, дождей здесь не было очень давно.

Марк Уотер замолчал, после чего уверено перешагнул полосу и оказался на пустынной стороне. Кевин последовал за ним и вмиг оказался в совершенно иных климатических условиях. Оказалось, что на пустынной стороне радикальные изменения тронули не только землю, но и воздух, который был горячим и сухим.

— Пойдем, нам лучше не останавливаться здесь надолго, — посоветовал Марк. — Воды у нас много, но, кто знает: насколько широко растянулось проклятие на эти земли.

Они пошли дальше и уже спустя десять минут, Кевин с грустью оборачивался назад и смотрел на отдаляющийся от них зеленый пейзаж, который выглядел теперь оазисом в суровой и беспощадной пустыне. В сапогах было жарко и душно и ноги уставали быстрее, но Кевин не решился их снять повторно, разумно предположив, что идти по горячему песку босиком будет гораздо сложнее. Спустя час, Кевин все чаше прикладывался к фляжке с водой, делая по два-три небольших глотка. Приятная влага, остающаяся после этого на губах, быстро испарялась, губы сохли, слипаясь, от чего ему часто приходилось приоткрывать рот и облизывать их, чувствуя солоноватый привкус крови на языке.

Они шли, изредка останавливаясь для передышки, при этом, не садясь на землю, от которой просто тянуло жаром, словно от глиняной печи забитой дровами. Новый день подходил к концу и Нолан уже с трудом сдерживался, чтобы не подшучивать над самим собой, вспоминая те прекрасные моменты, когда их окружали зеленые поля и леса, а он, глупец, мечтал о разнообразие ландшафтов.

Сумерки сгущались, а палящее солнце только слегка ослабила свою силу. Камзолы давно были сняты с плеч и переброшены через локтевой изгиб. Спустя пять минут были сняты и сорочки, из которых они изготовили головные накидки. Кевин бы с радостью снял и штаны, но решил воздержаться от этой идеи, так как в одних панталонах он бы выглядел слишком глупо, пусть рядом был только Марк и больше никого. На миг он подумал о Линин и о том, что ей в таких условиях было бы сложнее, чем им двоим. При мыслях о Линин у него защемило сердце, а в груди заныла тоска. Бедная девушка. Ее смерть была исключительно на его совести. Это он недоглядел за ней и позволил случиться плохому. Она искренне любила его, и эта любовь даже могла противостоять магии ведьмы, которая, вселившись в нее словно паразит, требовала его, Кевина, смерти. Линин старалась не подчиняться ее приказам, и только ей известно, сколько боли и страданий ей пришлось из-за этого пережить.

Воспоминаниям Кристина подвел итог резкий взмах руки Марка, словно до этого Кевин беспрерывно о чем-то рассказывал и Уотеру его голос в один миг резко наскучил. Он встал как вкопанный и опустил слегка голову.

— Что-то не так? — спросил Кевин.

Марк в ответ мотнул головой, призывая его к молчанию. Кевин огляделся по сторонам, вслушиваясь в вечернюю тишину. Нолан уже хотел сказать, что ничего не видит, как где-то в лесу, где плотное сплетение ветвей и опускающийся мрак не позволяли что-либо разглядеть, раздался легкий треск сухой ветви. Кевин резко обернулся в сторону звука, в то время как Марк даже не шелохнулся. Как не всматривался в лесную чащу Кевин, он так ничего не смог разглядеть.

— Как, по-твоему, что это было? — шепотом спросил он у Уотера. — Зверь? Птица? Бэнши?

Прошло с полминуты после заданного вопроса, когда Марк удостоил его ответом:

— Человек. Бежим!

— Что…

Он не успел договорить, так как его бросило вперед от сильного толчка Марка в спину. Его ноги пошатнулись, выводя его из равновесия. Падая, Кевин подметил про себя, что толчок Марка был невероятно силен. Прежде чем его лицо уткнулось в горячую песчаную землю, все та же сильная рука схватила его за ворот, приподняла и помогла найти ногам устойчивую опору. Затем Марк его вновь подтолкнул, но в этот раз не столь сильно.

— Не оборачивайся! — прокричал он. — Просто беги!

Кевин внял его совету и побежал что есть силы, стараясь не думать о том, что главное чувство, а именно зрение, сейчас было ему слабым помощником из-за надвигающегося вечернего времени суток. А ведь под ногами помимо песка, было немало гальки, камней и просто валунов, что напоминали им о горах, тянущихся цепочкой неподалеку.

Хотя Марк держался позади него, Кевин не сомневался, что ему не составит труда обогнать его. Но Уотер явно предпочитал держать его в поле своего зрения. В случае если преследователи настигнут их, то не поздоровится в первую очередь именно Скитальцу, но Уотер явно заботился в первую очередь именно за безопасность своего товарища, а не о себе.

Кевина тянуло обернуться или хотя бы спросить Марка кто, собственно, за ними гонится, и все же он этого не делал, боясь, что вопросы замедлят его бег.

На протяжении всего марафона, Кевин слышал только свое дыхание, топот каблуков и удары носков сапог по камням, вдобавок чувствовал незримое присутствие Марка Уотера у себя за спиной… и больше ничего. Когда его охватила усталость, в горле запершило, а воздуха стало катастрофически не хватать, он начал сомневаться, что их кто-то преследует. Но Марк продолжал бежать за ним следом и изредка подбадривал его словами: "Быстрее", "Не останавливайся", "Они уже совсем близко".

Силы Кевина были на исходе, и он все чаще сбивался с ритма. Казалось, что грудь и легкие были заполнены горячей жидкостью. От долгого бега тело сильно вспотело и теперь ему казалось, что слои воздуха, которые им приходилось преодолевать, стали немного прохладными — это была единственная радость во всем безумном моменте.

Сколько они уже бежали? Десять минут? Пятнадцать? Больше? Он потерял счет времени. Он был близок к тому, чтобы упасть от усталости и будь что будет.

— Беги в лес! — прокричал Марк и слегка подтолкнул его в правильном направлении. Кевин послушался его и свернул в сторону леса, приближаясь к высохшим древесным стволам. Марк так же следовал за ним, не отставая ни на шаг. — Быстрее, Кевин, только не останавливайся.

— Стараюсь, как могу! — проворчал еле слышно в ответ Нолан, уже задыхаясь от слабости. Марк же в свою очередь, казалось, совсем не устал, и это злило Кевина, а вернее он злился на самого себя. Почему он столь быстро выдохся? Он ведь два раза в неделю ходил в тренажерный зал, не пропускал ни одной тренировки, часто пользовался беговой дорожкой! Ему всегда казалось, что он находится в прекрасной физической форме. Теперь же, сравнивая себя с Марком, он казался сам себе жалким и беспомощным.

— Они догоняют нас!

— Кто они?! — все же нашел в себе силы задать вопрос Кевин, когда и сам начал все понимать. Впереди, у самого начала леса стоял высокий деревянный столб с вырезанными на нем узорами и грозным лицом. Он был разукрашен в красные, желтые и синие цвета.

Индейский тотем.

И стоило ему это понять, как его левая нога задела что-то столь несущественно, что будь он полон сил, наверняка даже не заметил это кочку или же корягу, но он ужасно устал, а потому не удержался и упал на живот. В этот раз рука Марка не успела его подхватить. Кевин попытался самостоятельно подняться на ноги, при этом испытывая ужасную боль во всем теле. Часть его сознания твердила, что ему нужно немедленно встать и продолжить бег, а другая — твердила, что не стоит этого делать, так как он слишком слаб, чтобы куда-то бежать, а потому даже не стоит пытаться. Тяжелый удар по затылку чем-то твердым примерил обе стороны его разума, отправив его в глубокий сон.

 

1

"Как же мне скучно" не прекращала говорить в сердцах Эллин Фол Риф Томин — юное прекрасное создание из высшего общества, — с усталью глядя в окно поезда, что мчался на север, мимо разных представителей флоры этого мира.

Эллин ехала вместе с матерью и теткой в гости к родителям своего безвременно умершего отца. Ральф Фол Риф Томин скончался от гангрены, когда его дочери не было и пяти лет. И теперь, родителям ее отца, единственной радостью была возможность видеть как можно чаще свою внучку. Мать чтила память мужа — ее воспитали в строгих традициях, и даже замуж она выходила по договору ее родителей. Эллин никогда не спрашивала у матери, любила ли она отца, так как считала неприличным задавать подобные вопросы. Но не могла не задумываться об этом. Ей было страшно, что придет день, когда и ее сосватают какому-нибудь владельцу лесопильного завода, и она будет самой несчастной женщиной до конца своих дней.

Но пока ей было только шестнадцать, и свататься к ним в дом еще никто не приходил, хотя от кавалеров у нее не было отбоя. Ох, если бы знала ее мать, что первый в своей жизни поцелуй она осуществила с сыном конюха… и было ей всего двенадцать. Потом она в каждый день, под предлогом прогулки, спешила к нему на встречу, где они целовались за конюшней. Их детскому развлечению пришел конец, когда их поймал отец мальчика. Ей он, конечно, ничего не сделал, а вот сына отшлепал без малейшей жалости. На этом их свидания и прекратились.

Следующим ее серьезным увлечением стал ее кузен по материнской линии, который на самом деле был усыновлен, и хотя это пытались скрыть, правда вскоре всплыла наружу. А потому, Элин не видела препятствий для свиданий со своим так называемым "двоюродным братом". С Томом у нее зашло гораздо дальше. Теперь они не только целовались, ни и трогали друг друга в интимных местах. И кто знает, возможно, у них все дошло бы и до секса, если бы не несчастный случай. Том упал с лошади, когда объезжал вместе с отцом их владения. Лошадь, испугавшись чего-то в высокой траве, сбросила его наземь, а затем и пару раз ударила копытами. Том прожил еще две недели, после чего скончался. На похоронах было много людей и большинство плакали, но Эллин казалось, что ее горе было самым сильным. Ее мучила бессонница и отсутствие аппетита последующие три недели, во время которых она непрерывно задавалась вопросом: почему она живет в столь жестоком мире, в котором умирают четырнадцатилетние парни, оставляя с разбитым сердцем юных девушек?. Затем чувства любви к Тому и боль потери начали притупляться, а вскоре воспоминания о нем и вовсе перестали ее посещать.

И вот стоило ей три недели назад познакомиться с очередным молодым парнем по имени Калеб, что служил в кавалерии при дворе губернатора, и на котором так прекрасно сидела форма, как матери и ее тетке — старой деве — приспичило навестить родителей отца. А ведь сегодня он приглашал ее на свидание в губернский парк, где был пруд с лебедями.

— О чем задумалась, дочь?

Голос матери как всегда был холоден и спокоен, словно ее никогда на самом деле не интересовал внутренний мир дочери, а спрашивала она только из вежливости.

— О том, как хорошо сейчас, наверное, в губернском парке у пруда.

— В имении, где живут родители твоего бедного отца, тоже есть пруд и находится он совсем недалеко от их особняка. Ты сможешь сходить к нему.

— Да, но пруд в нашей губернии больше и красивее того, что находиться около дома бабушки и дедушки. Здесь и сравнивать нечего.

— Не размер важен, дочь.

"Поспешу с тобой не согласиться, матушка" подумала не без улыбки Элин, и тут же отогнала свои неприличные мысли — девушке из высшего общества не пристало думать о таких пошлостях.

— Да к тому же все пруды одинаковы, — добавила ее мать, продолжая сидеть ровно и глядеть в окно так, словно к ее спине и шее был привязан стальной прут.

— И надень золотую брошку, которую тебе подарили родители твоего отца на шестнадцатилетие, — поспешила добавить и свое нравоучение тетя Тэрри.

Элин скривила губы. Ей никогда не нравилась эта драгоценная вещица. Она боялась с детства пчел и родители ее отца прекрасно это знали, так почему же им не пришло ничего лучшего в голову, как подарить брошь в виде этой ужасной твари? Ей ничего не оставалось делать, как только открыть сумочку и достать оттуда украшение. Мать поспешила сама пристроить ее Элин к вороту платья с левой стороны.

— Вот, — коротко взглянув на брошь, обронила Нэлл Фол Риф Томин. — Родители твоего отца будут рады увидеть тебя с нею. И, ради Океана Надежд, постарайся быть с ними более чуткой, чем обычно. И отвечай не столь вяло на их вопросы.

— Я бы с радостью, да только сильно устаешь отвечать на одни и те же вопросы в каждый раз.

— Эллин Присцылла Корнуолл Фол Риф Томин как вы смеете дерзить матери! — воскликнула тетя Тэрри.

— Простите, матушка.

"Ах, если бы на поезд напали разбойники" добавила про себя Эллин. "Они бы похитили меня, чему я бы была несказанно рада". Эллин не раз встречалась в газетах с новостями, об очередном набеге на пассажирские поезда, не говоря уже о дилижансах, а посему такой поворот событий мог быть вполне возможен. Ну а пока оставалось только мечтать об этом и вслушиваться в стук колес поезда.

Спустя пять минут матери Эллин и ее тетке, захотелось отлучиться в туалет. Данное свободное от их гнета время Эллин решила потратить на чтение небольшого томика стихов своего любимого поэта Роберта Мас Вин Дрейка. Нэлл Томин не нравилось увлечение дочери этим поэтом. Она называла его не иначе как "грубым неотесанным мужланом", и все по той причине, что Дрейк в основном писал об ужасах войны и про суровую мужскую дружбу на поле боя. Эллин же нравился его стиль письма и те описания, что он использовал в свих творениях, мастерски используя нужные слова в том или ином контексте, отчего предложения словно скользили по ее языку, превращаясь в нечто объемное и прекрасное. Она восхищалась его талантом сильнее в каждый раз, стоило ее матери проворчать нечто плохое в адрес Дрейка. Она часто представляла себе, как в жизни выглядел Роберт Мас Вин Дрейк. И ее воображение рисовало статного и сильного мужчину не больше сорока лет. Его лицо, скорее всего, было загорелым от палящих лучей и порывистых ветров тех мест, где он побывал. Под глазами у него наверняка морщины, которые не старят его, а придают больше мужества. Наверняка его щеку изуродовал шрам, который он приобрел в одном из боев, которых в его жизни было без сомнений великое множество. И конечно, несмотря на высказывания ее матери, он обладает прекрасными манерами и владел землями, объехать которые и за два дня было невозможно.

Эллин открыла томик стихов на своем любимом произведении, которое называлось "Усталый странник". И стоило ей начать читать стих, как все вокруг растворилось в тумане, а богатое воображение перенесло ее на страницы книги, как всегда это бывало, стоило ей только прочесть в уме первые строчки стихотворения.

— "И раны наши исцелит лишь пыль веков в сиянье звезд".

Эллин Томин вздрогнула. Она настолько зачиталась произведением, что даже не заметила присутствие кого-то постороннего.

Молодой и симпатичный незнакомец, в дорогом костюме и в шляпе с узкими полями, сидел напротив нее и улыбался одними лишь уголками губ. Именно он произнес последние строки "Усталого странника".

— Я еще никогда не встречал столь молодых девушек, которых бы привлекало творчество Роберта Дрейка.

— Он мой любимый поэт, — не удержалась и подхватила разговор Эллин, хотя всегда считала, что разговаривать с незнакомцами противоположного ей пола было неприлично, о чем всегда ей напоминала мать и тетушка Тэрри. Парень был старше нее на два-три года, не больше. И был он очень даже в ее вкусе. Вдобавок незнакомец знал произведения Роберта Мас Вин Дрейка, хотя и произнес его имя без благородных приставок.

"О, Океан Надежд, сделай так, чтобы матушка и тетушка, еще немного задержались".

— И мой тоже. Я с самого детства знаком с его творчеством. И даже больше, — парень нагнулся слегка вперед, словно желая поделиться секретом. Непроизвольно, Эллин так же слегка наклонилась вперед. — Я знаком с Дрейком.

Глаза девушки вспыхнули от восторга. Сказанное парнем сильно удивили ее, от чего она тут же задалась вопросом: "Правду ли мне говорит парень или же просто хочет произвести на меня впечатление?". Так или иначе, ему это удалось.

— Если вы говорите правду, то я вам очень сильно завидую.

— Можете не сомневаться в правдивости моих словах. Я не привык обманывать молодых знатных особ. К тому же столь прелестных. — И вновь эта улыбка, на которую можно было любоваться часами.

"Этот парень заставляет меня краснеть. И, похоже, я готова отдаться на милость победителю", подумала Эллин, чувствуя, что начинает плыть, словно в тумане.

— Тогда утолите мой интерес и расскажите, как выглядит Роберт Мас Вин Дрейк. Он молод, высок и, конечно же, обладает хорошими манерами?

Парень откинулся на спинку кресла и слегка сжал губы.

— Нет, скорее наоборот. Роберт Дрейк стар, невысокого роста, почти лыс, худ и имеет огромное количество вредных привычек: алкоголь он пьет за место завтрака, сигареты курит на обед, а ужин ему заменяют девушки легкого поведения.

— Вы меня разыгрываете?

— О, нет. Я поведал вам чистую правду.

— Тогда скажите мне, на скольких войнах он побывал?

— Ни на одной.

— Но откуда он берет вдохновение для своих стихов?! — уже в отчаянье взмолилась Эллин.

— Он знаком со многими ветеранами и вдобавок у него богатое воображение, что позволяет ему иметь огромный успех у женщин. Это привело к тому, что у него к сегодняшнему дню насчитываются пять сыновей и восемь дочерей. А сколько у него внебрачных детей не знает и сам Дрейк.

— Но откуда вы знаете о нем столько подробностей и к тому же столь интимного характера? — спросила Эллин, чувствуя все большее разочарование в своем кумире. Как ей не хотелось признавать, но, похоже, ее мать была права насчет Дрейка.

Парень вновь подался вперед.

— Извините меня за мою бестактность. Я забыл представиться. Меня зовут Альберт Мас Вин Дрейк, и я — один из сыновей Роберта Дрейка.

* * *

Эллин не могла еще долго отойти от столь невероятного знакомства. Неужели напротив нее сидел сын Роберта Дрейка? О, Океан Надежд, Лори Финли и Сара Бернс ей не поверят. О, как бы она хотела, чтобы ее подруги были сейчас здесь. Они бы просто кусали себе локти от зависти.

— Роберт Дрейк никогда не был хорошим человеком, а отцом он был просто отвратительным. Но гения я в нем признавал всегда. Я читал его стихи в детстве и верил, что мой отец на самом деле герой многочисленных войн, что он истер не одну пару сапог на пыльных дорогах и повидал немало смертей, как своих друзей, так и своих врагов. Одним словом он был моим кумиром. Я боялся подойти к нему и заговорить первым. Он же никогда не был из робкого десятка, но видимо желание пообщаться со мной как отец с сыном, его никогда не посещало, вследствие чего, за всю мою жизнь я обронил с отцом не больше чем парой десятков слов. И то, это были не теплые слова, которые часто адресуют близким людям, а так, простой обмен информацией или же высказывание требований с его стороны.

Карие глаза парня глядели куда-то в пространство, и, казалось, он совсем забыл о ней. Но Эллин это не обидело. Она была заворожена его рассказом и им самим. Но на этом рассказ парня и закончился, он вновь посмотрел в ее сторону и улыбнулся, словно и не было этого отрешенного взгляда.

— Великие таланты, как правило, всегда одиночки, и не редко эгоисты.

— И он продолжает писать?

— Я с ним не виделся почти три года, а потому не знаю, как обстоят у него дела сегодня.

— А что вас заставило покинуть отчий дом? — не без любопытства поинтересовалась она. Эллин не редко и сама мечтала, как в один день сбежит от матери и тетки, но до сих пор так и не набралась духу сделать это по-настоящему. Уж слишком она привыкла к роскоши и богатству, которое осталось в наследство от отца, а ведь он был одним из богатейших людей губернии. Они многое чего с тех пор потеряли, но по-прежнему оставались среди богатых семей.

— Я в душе авантюрист. Мне нравится путешествовать, знакомиться с новыми людьми и познавать самого себя через риск. Приключения у меня в крови…

— И чем вы любите рисковать, касси Дрейк-младший? — спросила девушка, надеясь, что молодой человек не поправит ее, назвав себя "кассом".

— Это что еще такое?!

Голос матери у нее за спиной, заставил Эллин вздрогнуть. Судя по повышенному тону, Нэлл Фол Риф Томин была в ужасном гневе. Словно она застала дочь не за обычной беседой с молодым представительным парнем, а за чем-то невероятно постыдным.

— Матушка… — только и успела произнести Эллин.

— Молчи! — взвизгнула ее мать, от чего все сидящие в вагоне-купе начали оборачиваться в их сторону. Такого стыда Эллин еще никогда в жизни не испытывала. — Как вы посмели подсесть к моей дочери, в то время как она была одна?! — Обрушила свой гнев Нэлл Томин на парня. Тот оставался невозмутим. — И вы еще смеете называть себя благородным кассом? Каждый благородный муж знает, что разговаривать с юными незнакомыми маэль — верх неприличия, если рядом с ней, в это время, нет сопровождения!

— И еще более неприлично ждать, пока это сопровождение отлучится по нужде, — вторила ей тетушка Тэрри.

— Прошу прошения, что стал причиной вашего негодования, эсель. — Спокойно произнес Альберт Дрейк, встав с кресла и слегка приклонив голову, так как требовал этого этикет.

— Мама, это сын Роберта Мас Вин Дрейка. Писателя! — вступилась за него Эллин. Почему-то ей показалось, что данные слова смягчат немилость матери. Но от этого стало только хуже.

— Теперь все понятно. Он, как и свой отец, неотесанный мужлан, полностью лишенный манер!

После этих слов в глазах парня вспыхнул гнев.

— Я попрошу не оскорблять меня и моего отца, эсель. И имея уважения к вашей дочери, я пропущу мимо ушей ваши слова. Но больше такого я не потерплю.

— Чтоооо!!! — протянула тетя Тэрри. — Да ты, сопляк угрожать вздумал!!! — ее круглое лицо густо покраснело и покрылось пятнами.

— Да что же это происходит! — воскликнула Нэлл Томин, а Эллин уже была готова просто сквозь землю провалиться от стыда. Все это казалось ей дурным фарсом, трагедией высосанной из пальца, чем это собственно и было на самом деле. — Люди, позовите охрану. Пусть она вышвырнет этого проходимца из поезда, где едут благородные люди.

— Хорошо! — резко выкрикнул парень. — Я покину вас. Но вначале… — Он не договорил, а быстро просунул руку в разъем своего пиджака и достал оттуда длинноствольный револьвер. Как по команде, из разных мест вагона на ноги вскочили двое парней так же вооруженные револьверами. — Я возьму с вас кое-какие отступные…

 

2

Альберт Дрейк любил свежесть воздуха, который бывает лишь на рассвете, а потому приучил себя вставать с первыми лучами солнца. Он любил свободу и путешествия по незнакомым ему местам, а потому давно пообещал себе отправиться в дальний путь с верными друзьями. Альберт любил роскошную жизнь, но и независимость, а потому с раннего детства задумывался о том, чем бы ему заняться с годами, что могло бы приносить удовольствие, деньги и известность. Одним словом он хотел затмить славу своего знаменитого отца. А где искать эту славу, если не в других губерниях, подальше от тех мест, где он родился?

Писать столь хорошо, как и его отец, он не мог, а потому ему пришлось искать себя в другом русле. Когда ему было шесть лет, Альберт написал свои первые в жизни стихи. Он был собой очень горд, и решил показать свои труды отцу. Уж как он набрался смелости, Альберт до сих пор не мог понять. Отец раскритиковал его поэзию в пух и прах, да так, что довел сына до слез. Именно тогда Альберт Дрейк — сын знаменитого поэта — решил избрать иной путь. И на этом пути его ждала слава, деньги, уважение и почитание, особенно со стороны женского пола. И он не сомневался, что силе пера может противостоять лишь револьвер.

Пришедшими на ум мыслями он поделился со своими друзьями детства. Это были его ровесники, такие же, как и он сам любители приключений, и конечно, всегда готовые прийти друг другу на помощь: Винни Стоун — высокий и худощавый парень, с курчавыми черными волосами, который всегда выигрывал в игру под названием "сбей склянку галькой"; Франс Тейт — низкий, но коренастый парень, который, судя по его поступкам, никогда не испытывал чувство вины; и кузен Тейта Билл — не самый умный в мире парень, но всегда готовый играть в ту игру, которую ему предложат.

По мнению Альберта, они должны были составить отличную команду. Такую, которая смогла бы затмить славу таких известных бандитов как "Злой" Дон Биртрон и Тонни Трейтс. А для этого, Альберт прекрасно понимал, что надо быть не только хорошими стрелками, уверенными в себе и удачливыми, но и иметь хорошее название для банды.

Полгода назад, когда они только сколотили свою банду, не имея даже оружия, но находясь уже далеко от родных земель, они задумались о предводителе и о названии их квартета.

Была ранняя зима. Они снимали номера в отеле в забытой Океаном Надежд губернии, где кроме отеля был лишь салун, да с десяток домов горнодобытчиков. Там не было даже здания мэрии и офиса шерифа. Они находились в одной из комнат, которую снимали Альберт и Винни, и строили планы на недалекое будущее, когда за окном блуждала густая ночь. Каждый из них, за исключением Винни Стоуна, видел себя главарями. Даже Билл Тейт качал свои права, хотя Альберт не сомневался, что случись ему (ненароком) стать их предводителем, тогда они могли рассчитывать лишь на казенную комнату с решетками на окнах, спустя первое же ограбление. Каждый приводил доводы в свою пользу, удачные и не очень. Стоун молчал, до поры до времени, пока не произнес всего три слова:

— Главарем будет Альберт. — Как правило, он говорил не громко, и все чаще молчал, поэтому его слова заставили всех присутствующих обернуться в его сторону.

— Это еще почему? — возмутился Франс Тейт.

— На это есть три причины. Первая: он самый умный из нас, и с этим вы не поспорите. Во-вторых: он самый изобретательный, что касается планов, и с этим тоже не поспоришь.

— А в-третьих? — поинтересовался Билл Тейт.

— В-третьих: это была его идея организовать банду.

Билл незамедлительно перешел на сторону Альберта и Винса, но Франс еще какое-то время пытался опротестовать решение, но оказался в меньшинстве.

— Раз ты у нас главный, тогда, может, и название нашей банде придумаешь? — с вызовом предложил Франс Тейт, жуя табак и часто отплевываясь. Таким он, наверное, казался себе более мужественным.

— Это и не обсуждается, — заявил Альберт. — Моя банда, мне и придумывать ей название.

— Может так и назовемся "Четыре Друга"? — внес робкое предложение Билл, но его слова остались без внимания.

— Название банды должна содержать точную характеристику всех нас.

— И что же нас характеризует? — снова с недовольством поинтересовался Франс.

— Я ведь говорил, — встрял быстро Билл. — Дружба.

— Молодость? Смелость? Благородство? — в полголоса добавил Винни.

— Точно, Винс. Мы все знатного происхождения. От этого и надо отталкиваться. Я предлагаю называться отныне и впредь не иначе как "Бандой Благородных". — Остальные переглянулись, после чего принялись одобрительно кивать головами. Даже Франсу название банды показалось вполне достойным. — Теперь перейдем к обсуждению других не менее важных тем.

Как уже упоминалось, они все были благородных кровей, их родители были не бедными людьми, а потому, сбегая из отчих домов, они прихватили с собой немного денег своих отцов. Таким образом, у них была возможность обеспечить себя ночлегом, едой, одеждой и оружием.

На следующий день Банда Благородных отправилась в дальнейший путь. Спустя три дня они осели в более приличной губернии. В ней они купили свои первые в жизни револьверы. Здесь, они нашли и магазин дорогой одежды, в который Альберт и повел своих друзей.

— Зачем нам дорогая одежда, — ворчал Франс. — За эти деньги мы можем купить себе больше оружия, и обедать несколько недель в ресторанах.

— И что, по-твоему, мы будем грабить в самом начале нашей карьеры? — осведомился Альберт. — Дилижансы? Обозы? Банковские поезда, что перевозят золотые слитки?

— Пассажиров в купе для высшего общества, — дал верный ответ Винни.

— А для этого мы и сами должны выглядеть как настоящие мужи благородных кровей.

С них были сняты мерки, а спустя три дня, они примеряли новые костюмы. Следующие месяцы они тратили деньги лишь на еду, да на патроны. Приятели тренировались в стрельбе в пустынных от людей местах, тратя на это по два часа в день. К настоящему дню дела состояли следующим образом: лучшим стрелком, как и все ожидали, оказался Винни Стоун — попадал по восьми банкам из десяти на расстоянии в сорок шагов; за ним шел Франс Тейт — шесть банок из десяти; затем следовал Билл Тейт — четыре банки из десяти; и последним по меткости в стрельбе числился главарь банды Альберт Дрейк — две банки из десяти.

— Тебе и не надо быть самым метким, — приободрил его как-то Винни, когда рядом не было кузенов Тейтов. — Тебе достаточно быть самым умным из нас. Это и делает из тебя главаря банды.

— Ты как всегда прав, Винс. Но ведь Тонни Трэйтсу не мешало быть главарем своей банды и вдобавок быть самым метким и быстрым. А "Злой" Дон Биртрон и вовсе прекрасно стрелял с обеих рук.

— И что с того? Так или иначе, оба они погибли от пули. К тому же мы ведь собираемся стать знаменитыми не только по количеству награбленного, но и тем, что не лишим жизни ни одного человека.

— Ты отличный друг, Винни. И всегда можешь подобрать нужные слова, способные меня приободрить.

— Да, я знаю, — усмехнулся в ответ Стоун.

Первое свое ограбление они задумали месяц назад. Купили билеты до губернии Криджуэлл, разработали нехитрый план, надели свои дорогие костюмы, и… передумали. Когда поезд подкатил к перрону, окруженный облаками пара, все, кроме Франса Тейта, уже не считали эту затею отличной.

— Думаю, нам стоит еще немного подготовиться, — решил Альберт.

— Да и с деньгами у нас пока не туго, — подхватил Билл, словно ждал, когда же кто-нибудь образумиться и откажется от этой затеи.

— То есть как "подготовиться"? — возмутился Франс. — Мы уже достаточно времени потренировались и вполне готовы для настоящего дела.

— Стрельба по банкам и наведение заряженного револьвера на человека — не одно и то же. — Винс спокойно сидел на стуле и с прищуром глядел на людей, что садились в поезд, и ничего не подозревали о разговоре четырех друзей. — И, если мне не изменяет память, мы не обсудили план отступления.

"А ведь Винс прав", согласился с ним Альберт, но не стал говорить этого вслух.

— Я и не спорю, но ведь мы должны когда-нибудь начать, иначе мы недостойны называться "бандой".

— Ровно через месяц, мы вернемся на этот перрон, — уверено заявил Альберт. — И если мы снова посчитаем, что мы не готовы, тогда я откажусь от лидерства банды. Даю слово благородного.

И вот спустя месяц, они предъявили свои билеты, купленные с промежутком в полчаса, и заняли места в вагоне для знатных господ: Альберт Мас Вин Дрейк, Франс Кор Бин Тейт и его брат Билл. Винни Пал Тер Стоуна с ними не было, так как в этом действие у него была другая роль. Изначально, Альберт хотел, чтобы отвечал за их отступление Билл Тейт, а не Винни, но тот совсем по-мальчишески заупрямился, требуя непосредственного участия в их лихом плане налета на поезд, после чего Стоун решил взять на себя эту миссию. Альберт не был в восторге от его предложения, так как хотел чтобы Винни был рядом с ним, когда им придется оголять свои револьверы, потому как ни к одному из Тейтов он не испытывал полностью доверительных чувств. Но Билл был непреклонен, и Альберту пришлось согласиться с предложением Винни.

Со стороны они выглядели так, как полагает выглядеть молодежи из богатых семей. На них прекрасно сидели их костюмы, осанка была безупречной, а руки в карманах штанов добавляли им образ беззаботной молодежи, что отправлялось в далекое самостоятельное путешествие.

Они по очереди вошли в вагон, под пристальным взглядом проводника — старика с солдатской выправкой (вполне возможно им он и являлся, до выхода на пенсию) — и, под его холодным взглядом, Альберту стало не по себе. Словно старик видел их насквозь, читал их мысли.

"Нет, парень, с таким настроем тебе не поезда грабить, а беспомощных старушек", попытался он пожурить себя. "И ты еще называешь себя главарем банды?! Возьми себя в руки и сделай все по первому разряду".

Альберт сжал губы и уверенным шагом зашел в вагон, а его друзья последовали за ним, смешавшись в толпе. Далее они действовали по запланированному сценарию. Франс и Билл Тейты заняли места рядом с дверями, что соединяли один вагон с другим. Франс Тейт уселся рядом с долговязым мужчиной, по виду которого можно было предположить что он: либо врач, либо бухгалтер. Билл занял место около женщины преклонных лет. У Альберта Дрейка было в этом смысле полная свобода выбора. Он играл роль "главной скрипки" в их совсем не музыкальном квартете. Пройдясь по вагону беззаботной походкой, при этом улыбаясь каждому, кто обращал на него внимание, Альберт остановил свой выбор на трех женщинах, одетых по меркам если не первой ступени высшего класса, то, без сомнений, второй. Первые две дамы были уже зрелого возраста, а третья еще совсем юной и очень даже привлекательной. Судя по выражению отстраненного лица девушки, она явно скучала в обществе своих нянек. Альберт прошел мимо них и занял свободное место двумя скамьями впереди.

Теперь оставалось ждать…

Паровоз зашипел, выпустив облако пара, и с ленивицей сошел с места, застучав колесами. Он ускорял движения, и унылое однообразие городских строений начало постепенно меняться, переходя в пригороды, а затем и прерии. Альберт старался держаться уверено и казаться расслабленным, но все чаще его рука самовольно проверяла на месте ли его револьвер. Проводник прошелся своей солдатской походкой по вагону, вновь одарив его пристальным колким взглядом, будто мог читать мысли Альберта. Но так ничего не сказав, вышел через дверь, войдя в другой вагон. Будь тот чуть моложе, Альберт наверняка бы запаниковал, расценив его как угрозу. Но старики, пусть даже и отставные вояки, оставались стариками, и им было не по силе тягаться с молодыми ловкими парнями.

Вскоре две эсель встали и направились в другой конец вагона. Скорее всего, их отсутствие могло занять пять-десять минут, а за это время, Альберт мог бы познакомиться с очаровательным юным созданием.

Как только женщины скрылись в другом вагоне, Альберт встал, тут же ощутив на себе взгляды своих компаньонов, и направился к месту, где сидела девушка. Она читала книжку. Заглянув вначале ей через плечо, Альберт расплылся в улыбке — тема для разговора с ней возникла сама собой. Не иначе это было проведение.

 

3

И вот, револьверы были оголены, и отступать было некуда. Началось то, ради чего они и сели в этот поезд, то ради чего они сбежали из дома. И вместо страха Альберт чувствовал только огромный поток адреналина в своей крови — настал его звездный час. Пришло время уже отцу меркнуть в лучах славы сына.

— Знатные кассы и их спутницы! — прокричал на весь вагон Альберт Дрейк. — Кто еще не понял — это ограбление. Вас приветствует Банда Благородных. Нам нужны только ваши деньги и драгоценности. Кто будет возражать, мы не откажемся и от его жизни. Чем быстрее вы нам все отдадите, тем скорее мы покинем вас, и вы сможете продолжить свой путь, как и прежде.

Альберт огляделся по сторонам, чтобы убедится, что все ему внемлют и не считают его слова пустыми. Судя по выражениям лиц пассажиров вагона, все были склоны верить ему, либо же его револьверам.

Долговязый пассажир, сидевший рядом с одним из братьев Тейтов, попытался встать, наверное, для того, чтобы вызвать охрану или же просто сбежать, но Франс Тейт был начеку. Он резко усадил его обратно, толчком в грудь, после чего ударил его рукояткой револьвера по голове. Тут же весь вагон заполнился женскими криками. Долговязый мужчина начал медленно сползать со стула вниз.

"О Боже, это плохо. Это очень плохо!" запаниковал Альберт.

Их великое ограбление сразу же пошло не по плану. Он-то представлял себя неким благородным разбойником, который ловко исполнит ограбление, предав ему оттенок некого искусства, о котором будут говорить еще очень много лет. Что они с его товарищами предстанут в этих рассказах некими современными героями — кумирами детей и молоденьких дам.

— Что ты делаешь… парень! — прокричал он Франсу, решив под конец не называть его по имени. Кто знает, может их грандиозное ограбление, под конец окажется не таким уж и грандиозным.

— Он хотел удрать! — не менее нервно ответил ему Франс.

Альберт сжал губы, почувствовав, насколько они сухи. Женские крики пошли на убыль, но продолжали кричать две дамы — спутницы его новой знакомой. И, исходя из того, что они начинали уже задыхаться, кричали они из последних сил.

— Заткнитесь! — крикнул он на них, от чего в вагоне наступила полная тишина, что помогло ему взять себя в руки и навести порядок в голове. Спустя ценную минуту тишины, он обратился к Биллу, размахивая при этом револьвером:

— Парень два, проверь раненого.

Билл остался стоять на месте, но, оглядевшись по сторонам, понял, что данное обращение было адресовано ему, и никому другому. Тейт вернул оружие за пазуху и склонился над мужчиной, у которого уже вся голова была в крови, чтобы спустя мгновение понять, что он понятие не имеет, как ему поступить. Сначала Билл подошел с одной стороны, затем с другой, хотел было пощупать пульс, но передумал, затем захотел встряхнуть его за плечо, и вновь передумал.

— Да поторопись же ты!

Билл хлопнул мужчину по макушке, и тот вскрикнул.

— Хорошо! Он жив! — пришел к выводу он.

Альберт закатил глаза, но уже не стал придираться. Главное парень жив, а это значило, что их дела были не так уж и плохи.

Но плохо, стало через пару секунд…

Послышался скрип открывающейся двери соседнего вагона. Кто-то желал им составить компанию. Бил и Франс Тейт тут же обратили дуло своих пистолетов в направлении дверей. Револьвер в руках Билла заметно дрожал, и вдобавок по его лбу потекли первые капли пота.

Это было плохо, очень плохо. В таком состоянии он мог нагородить дел, из-за которых вместо славы лихих благородных грабителей, они бы превратились в простых головорезов, которые человеческую жизнь не ценят ни в одну медную монету.

— Надо проверить, кто за дверью, — произнес Альберт, обращаясь к Франсу, который в отличие от брата был гораздо хладнокровнее и мог принять верное решение в сложной ситуации.

Франс кивнул и неторопливо направился к двери, продолжая держать правую руку перед собой в которой находился револьвер. Открыв дверь, он повел дулом своего оружия по сторонам, выискивая храбрецов и прочих глупцов, но никого за дверью не оказалось.

— Никого нет, — ответил он.

— Загляни в окошко другого вагона! — сказал Альберт.

— Вы скоро попадете на Землю Мертвых, гадкие преступники! — прокричала, чуть ли не визжа, одна из женщин, что сопровождали юную красавицу, с которой Альберт успел познакомиться.

— Уверен, эсель, вы этого хотите, — кивнул ей Дрейк. — Но в моих планах такого пункта нет. А потому помолчите и не заставляйте меня выписывать вам билет до упомянутых вами же Земель.

— О, Океан Надежд, он же нас убьет, всех убьет! — запричитала другая великовозрастная дама, что сидела рядом с девушкой и ее матерью.

— Тетя Тэрри, прекратите! — повысила голос Эллин. — Никто нас не будет убивать. Господин Дрейк благородный разбойник. — После сказанных слов Эллин одарила парня своей очаровательной улыбкой, а на ее щечках заиграл румянец.

Альберт улыбнулся ей в ответ и слегка склонил голову, продолжая держать пистолет нацеленным в сторону двери, которую слегка прикрыл за собой Франс Тейт. Девушка с каждой минутой ему нравилась все больше и больше. Ему даже стало жаль покидать поезд с награбленными ценностями и прощаться с ней навсегда.

Франс вернулся в вагон и закрыл плотнее за собой дверь.

— Все спокойно, — заявил он, после чего широко улыбнулся. Его и так широченный подбородок, казалось, стал в два раза шире, в то время как его маленькие глаза практически пропали меж кожных складок. — Итак, мы больше не будем повторять дважды, готовьте свои деньги и драгоценности и складывайте их в шляпу моего брата Билла!

Альберт уже хотел накричать на него по причине того, что Франс произнес имя младшего из Тейтов во всеуслышание, но все же решил не начинать нравоучений. В конце концов, он и сам хотел, чтобы их имена стали известны всем и отказался от этой затей только тогда, когда показалось, что их план слегка сошел с намеченной ранее колеи. Но, так как все вернулось на круги своя, можно было вновь рассмотреть вариант с разглашением своих истинных имен. Зрелый Мир должен был запомнить поименно своих новых героев!

Билл снял свою фетровую шляпу с головы и принялся ходить по рядам. Мужчины бросали в нее свои деньги и золотые часы, а женщины свои ожерелья и кольца. Когда шляпа была заполнена доверху, Альберт расстегнул свой пиджак и достал из-за подтяжек сумку из овечьей шерсти, бросив ее Франсу. Франс поймал ее одной рукой, второй продолжая держать на прицеле всех, кто, по его мнению, глядел на него слишком презренно или же подозрительно спокойно. Билл высыпал все содержимое шляпы в сумку и продолжил ходить по рядам. Франс перекинул сумку с награбленным себе на плечо, продолжив прикрывать спину брата.

Чтобы не стоять без дела, Альберт тоже снял свою шляпу и обратился к двум женщинам, что смотрели на него с нескрываемой ненавистью:

— Дорогие эсель, не хотите ли вы поделиться со мной теми украшениями, что висят на ваших шеях слишком тяжелой ношей. С радостью готов помочь вам избавиться от них.

— Вы не понимаете, что делаете, молодые люди, — произнес старик с густыми усами, что сидел сразу же за Эллин, ее матерью и тетей. — Вам лучше немедленно сдаться. Сомнительный заработок еще никому не приносил удачу и беззаботную жизнь до преклонных лет.

— Что же, наверное, вы правы, но я бы не стал затевать этого грабежа, если бы верил, что игра не стоить свеч. А потому, будьте так любезны и передайте мне те золотые часы, что находятся в вашем кармане. В вашем возрасте не стоит столь пристально следить за временем.

Мужчина плотно сжал губы и тяжело вздохнул, после чего исполнил то, что от него просили. Как только часы оказались в его шляпе, Альберт снова повернулся в сторону Нэлл Томин и ее сестры Тэрри.

— Я бы посоветовал вам последовать примеру этого милого и доброго человека. Отдайте мне ваши драгоценности, не заставляйте меня отбирать их силой.

— Мы ничего тебе не дадим, мерзавец! — воскликнула Нэлл Томин, явно испугавшись сама своего гнева, который она хотела выдать за храбрость.

— Будьте благоразумны, мое терпение не безгранично.

Он попытался произнести это слова как можно жестче и, похоже, это у него получилось, так как подбородок тетушки Тэрри задрожал, а ее светло-карие глаза слегка заблестели. Нэлл Томин была далека от плача, в отличие от своей старшей сестры, но на ее лице больше не читалось ни гнева, ни поддельной храбрости. Теперь она выглядела растерянной и жутко поддавленной, от чего мигом прибавила в возрасте, и сестры стали похожими словно близняшки.

Когда Альберт уже было решил, что ему и вправду придется снимать с них самостоятельно ожерелья, кольца и браслеты, в его шляпу упала брошь в виде пчелы.

— Нет, Эллин! — воскликнула Нэлл. — Не делай этого!

— И вправду, милая маэль, я не хочу, чтобы вы снимали с себя какие-либо драгоценности.

— Берите, — поспешила ответить Эллин. — Она мне никогда не нравилась.

— Эллин! — воскликнула ее мать. — Что ты такое говоришь?!

— Извини, мамочка, но это правда, — пожала плечами Эллин.

— В таком случае, я ее возьму с превеликим удовольствием, маэль. Эта брошь будет напоминать мне о вас.

В это время Билл прошел мимо него, продолжая собирать в свою шляпу ценности и высыпать их в сумку брата. Франс же решил задержаться и, схватив Альберта за локоть, повернул его к себе лицом.

— Может, прекратишь строить из себя благородного касси перед этой смазливой девицей и поможешь нам?

— В чем проблема, Франс?

— В чем проблема?! — возмущенно повторил старший из Тейтов. — Да ты в это место врос корнями! Нам некогда вести светские беседы с девицами и выставлять себя перед ними в выигрышном свете.

— Напомни мне, кто тебя назначил главным?! — ощетинился Дрейк.

— Наверное, на следующем совете нам стоит пересмотреть наши должности!

— Да?

— Да!

— Ребята! — позвал их Билл. — Похоже, у нас снова гости. Только с другой стороны вагона.

— Так пойди и проверь! — в унисон прокричали Альберт и Франс, сверля друг друга взглядами.

Билл положил шляпу на пол и вышел через дверь вагона. Альберт и Франс продолжали свою молчаливую дуэль, даже не задумываясь о том, что в эти минуты они были практически беззащитными перед любым храбрецом, что решит дать им отпор. Но в вагоне, среди знатных господ, таких не нашлось.

Альберт и не думал отводить взгляда от Франса, понимая, что слабость в эту минуту с его стороны будет ему дорого стоить. А именно — он навсегда потеряет авторитет в глазах Франса, который мечтал быть первым во всем, в чем всегда проигрывал до этого Альберту. Во-вторых — на него смотрела прекрасная девушка, чьи чувства могли так же легко угаснуть, как и вспыхнули, если в эти минуты он проявит малодушие.

Их игра в гляделки могла продолжаться еще долго, если бы не Билл, появившийся снова в вагоне и державшийся обеими руками за лицо.

— Ребята — прогнусавил он. — У нас проблемы, ребята.

— Что случилось, Билл? — спросил Франс, отвернувшись от Альберта, этим положив конец их противостоянию, и в то же время, сохранив за собой право на реванш.

Бил отнял руки от лица, показав свой сломанный нос, из которого обильно текла кровь. За спиной парня стоял старик-проводник и целился ему в затылок из его же револьвера. Колкий и холодный взгляд старика говорил о том, что он не любит шутить, да и не умеет этого делать. А потому, он с легкостью нажмет на курок, если этого потребуют обстоятельства.

— И чего вы удумали, крысеныши? — спросил он, без толики юмора в голосе. — Захотелось быстрого и легкого заработка?

Альберт и Франс тут же наставили на него свои револьверы, хотя под огонь, скорее всего бы попал не старик, а Билл Тейт.

— Отпусти его! — потребовал Франс.

— Отпусти его! — поспешил добавить и Альберт. Даже в эти минуты, чувствуя, как холодок бежит по его спине и затылку, он не хотел отдавать преимущества Франсу ни в чем.

— А вы заставьте меня! — предложил старик и подтолкнул Билла вперед. Тот продолжал вытирать кровь руками и с жалостью глядеть на свои красные пальцы. — Во время войны за независимость объединения Руакам, таких как вы, я убивал голыми руками.

— Охотно тебе верим, но последний бой за независимость Руакама был двадцать с лишним лет назад, — заметил Альберт. — С тех пор ты постарел и ослаб. Тебе с нами не справиться в рукопашную и по отдельности, а нас ведь двое и стреляем мы очень метко.

— Тогда стреляйте, чего медлите? — Старик ткнул дулом револьвера в затылок Билла и тот сделал еще несколько шагов вперед. Альберту и Франсу ничего не оставалось, как ответить на это двумя шагами назад. За все это время никто из благородных мужчин даже не подумал встать со своего места и помочь старику, к примеру: схватив кого-то из грабителей сзади.

Подобное мужественное качества смогла проявить девушка, и имя ей было Эллин Томин. Только она не стала помогать старику, а наоборот — решила помочь в этой тупиковой ситуации Альберту Дрейку и его банде. Когда старик, толкая Билла вперед и прижимая остальных двух участников к двери вагона, оказался к ней спиной, Эллин вскочила со своего места и, вырвав из рук сидевшего поблизости от нее мужчины трость, огрела ею проводника по голове.

Старик ойкнул, сделал задумчивый вид и опустил руку с револьвером вниз. Прежде чем он повернулся к ней лицом, Эллин ударила его по макушке еще раз для верности, и пожилой проводник упал на пол вагона. Нэлл и тетя Тэрри завизжали от ужаса представшей перед ними картины и закрыли ладонями руки. Компанию им составили еще несколько барышень из разных углов вагона.

Альберт поспешил быстро к лежавшему на полу старику и схватил выроненный им револьвер. Ему пришлось всучить его в руки Биллу, которого больше всего беспокоил его разбитый нос, а не потеря оружия.

— Нам пора уходить.

— Мы ведь еще не закончили! — возмутился Франс.

— Закончили! — как можно жестче воскликнул Альберт. — План наш оказался не столь хорошо продуманным и, дабы не сводить его полностью под откос, нам нужно немедленно убираться. — Альберт пригнулся и посмотрел в окно. За поездом мчался всадник и еще три лошади без наездников. — Хорошо хоть Винни действует все еще по плану.

— Франс, Альберт прав, — произнес Билл, с такой интонацией, словно в любой момент мог заплакать. — Я ранен и мне нужна помощь.

— Да не ранен ты! — отмахнулся от него Франс. — Немного льда и стакан виски и все пройдет. Тоже мне ранение…

— Возьмите меня с собой!

Просьба Эллин Томин, которая все еще продолжала сжимать в руках трость, заставила обратить на нее внимание всего вагона.

— Чтоооо! — запищала Нэлл Томин. — Дочка, ты, что такое говоришь! Он же убийца! Он негодяй и преступник!

— Ты, точно этого хочешь? — спросил ее Альберт, никак не отреагировав на слова ее матери.

Эллин бросила трость на пол, сплела пальцы и прижала кулачки к груди, после чего интенсивно закивала головой.

— Очень хочу!

— Люди добрые! — закричала тетя Тэрри! — Да он же колдун! Он околдовал мою племянницу! Она не могла сказать нечто подобное по своей воле!

— Он собирается похитить мою дочь! — воскликнула Нэлл Томин и, вскочив со своего места, крепко вцепилась в руку дочери. — Он не заберет тебя! Я этого не позволю!

— Мама, отпусти меня! — прокричала Эллин, принявшись вырываться из материнской хватки. Но Нэлл Томин и не думала ее отпускать, тогда Эллин с яростью толкнула ее и та упала вновь на свое место, с неверием глядя на дочь.

— Кто ты такая? — шепотом произнесла мать Эллин, а затем крича: — Ты не моя дочь!

— Я твоя дочь. Просто я сыта по горло вашим обществом и вашей опекой. Я уже взрослая и хочу самостоятельности!

Тетя Тэрри запищала, после чего из ее глаз хлынули слезы. Она причитала и повторяла имя своей племянницы. В то время как Нэлл Томин продолжала глядеть на дочь с неверием и… отвращением? Эллин не могла точно сказать, что именно она увидела в лице матери, но ей и не хотелось заострять на этом своего внимания. Альберт Дрейк торопился покинуть поезд, и ей нужно было следовать за ним.

В это время Франс Тейт потянул за стоп-кран и поезд резко затормозил. Всех толкнуло по инерции в сторону движения, от чего не только вагон, но и весь поезд зашелся в паническом крике, который потонул в жутком визге тормозных колодок.

— Нам пора идти! — прокричал Франс и первым вышел за дверь, торопясь пройти к первому вагону, в сторону выхода, предусмотрительно спрятав револьвер в карман штанов и прикрыв его сумкой. Билл поднял с пола свою фетровую шляпу, в которой были три кольца, часы и портсигар и нахлобучил ее на голову, сильно потянув за поля. Выглядела она после этого слегка потерявшей форму — не более. Альберт взял за руку Эллин и поспешил за ними следом, на ходу обмениваясь с ней улыбками.

В другом вагоне царила легкая паника. Все переглядывались между собой и спрашивали друг друга, почему остановился поезд. На спешащих парней к выходу мало кто обращал внимание. И только кое-кто замечал окровавленный нос Билла и при этом с уверенностью заявлял своему соседу: "Парню стало плохо. Поэтому поезд и остановили". Кто-то еще добавлял при этом: "Что за парень мчится за нами на лошади?".

Все вопросы были сняты, когда дверь соседнего вагона отворилась вновь, и в ней появился шатающийся старик, тыча в спины молодых парней и девушки дрожащим пальцем.

— Остановите их! — прохрипел он. — Остановите немедленно!

Какой-то мужчина встал со своего места и тут же очнулся с дулом револьвера у своего лица.

— Сядь назад, приятель, — потребовал Франс и тот мгновенно подчинился. — Билл открывай дверь. Нам пора сматываться.

Стоило двери открыться, как они все повыскакивали из вагона: вначале Билл, за ним Франс, потом Эллин и в конце Альберт Дрейк. Винни уже ждал их в двадцати шагах от вагона. Теперь нужно было только добраться до коней и умчаться подальше от железной дороги. В отличие от пассажиров, у кондуктора локомотива наверняка должно было быть ружье, но Альберт надеялся, что прежде чем тот поймет, что к чему, они уже будут вне поля его видимости или хотя бы слишком далеко, чтобы можно было точно прицелиться.

Изначально Альберт думал, что произнесет пламенную речь, после удачно завершенного налета на поезд, но в эти минуты он начисто забыл все те слова, которые собирался произнести. Да и не казалось это теперь хорошей затеей. Он просто выскочил из вагона и поспешил к ждущему их Винни Стоуну.

 

1

Кругом пахло дымом и сушеными травами. Точно так же пахло в доме ведьмы, только эти травы были более душистыми и не вызывали дурных ассоциаций или же предчувствий. Вдобавок, в доме ведьмы было прохладно и сыро, здесь же — тепло и сухо. Нечто приятное и мягкое прошлось легко по его лицу, совсем как весенний ветерок, принося с собой очередную порцию ароматов. Он уже почти проснулся, но пока не торопился открывать своих глаз. Вначале, он хотел вспомнить то, что с ним произошло перед тем, как он уснул. Вспомнить вчерашний день казалось ему жизненно важным делом. Так как уснул он не по своей воли, без сомнений, а в некой ситуации выходящей из ряда обыденности. Хотя, слово "обыденность" давно перестала им восприниматься как что-то реально существующее.

Боли в теле он не испытывал. Руки не были скованными. Он не чувствовал никакого дискомфорта. Так откуда в его голове увязла столь навязчивая идея об опасности?

На миг, через его прикрытые веки пробились теплые лучи солнца, а затем померкли вновь. Словно, что-то их заслонило.

— Как он? — услышал он приглушенный голос, предположительно принадлежащий пожилому человеку, в интонации которого читалась сила и мудрость.

— С ним все хорошо. Он постепенно приходит в себя. — Этот голос явно принадлежал женщине, вполне возможно не старше тридцати лет. Видимо, именно она находилась рядом с ним все то время, сколько он пребывал в бессознательном состоянии. — Думаю, ему еще стоит отдохнуть. Хотя бы пока солнце не подниматься на три ладони над лесом.

— Пусть будет так, — согласился с ней мужчина, затем лучи солнца снова осветили на миг его веки. Властный мужчина ушел, оставив его опять наедине с девушкой в темной помещении. Ее теплая рука опустилась ему на лоб, затем ее пальцы прошлись по его небритой щеке и соскользнули. После, раздался шорох, очередной поток солнечного света и все окончательно стихло.

Девушка, похоже, тоже покинула его. Кевин рискнул приоткрыть веки.

Первым его предположением было то, что он лежал в шатре, или вигваме, или в еще каком-нибудь сооружении, покрытым плохо обработанными шкурами. Выход из шатра был ближе всего к его ногам, и прикрывался плотной материей, изготовленной из коричневой шерсти. Сам же он лежал на чем-то мягком и ворсистом и, исходя из материала, которым был покрыто конусообразное помещение, можно было предполагать, что под ним лежала все та же звериная шкура. Постепенно его память начала восстанавливать последние события прошлой ночи. Он вспомнил, как убегал от невидимых преследователей, а также тотем, который он успел разглядеть, прежде чем потерять сознание.

Новая волна ароматов трав охватила его, стоило ему слегка приподнять голову. Он не сразу понял, что этот запах исходил от его собственных волос. Видимо, за все время, сколько он пребывал в беспамятстве, его омыли и привели в порядок. Что же, возможно, его похитители не желали ему зла. Если только церемония жертвоприношения не подразумевала изначальное омовение.

Кевин приподнялся на локтях и оглядел себя. На нем не было верхней одежды. Была ли нижняя? Точно ответа он пока не мог дать самому себе, так как от пояса до пят был укрыт пледом. Его загорелая грудь с редкими островками волос была разукрашена разными узорами, выведенными веществом цвета бистр, похожим на сажу или даже охру. Кевин приподнял плед и обнаружил на себе просторные штаны с густыми ворсинками по бокам, которые ранее не принадлежали ему. В подобных штанах ходили практически все индейцы в старых голливудских фильмах.

Нолан откинул окончательно плед в сторону и поднялся на ноги. Типи оказалось не таким уж и низким, каким он себе его изначально представлял. До заостренного верха он навряд ли бы смог дотянуться, даже подпрыгнув вверх держа, при этом, руки высоко над головой, если бы у него возникло подобное желание. А вот чтобы выйти из жилища, ему бы пришлось пригнуться.

За стенами типи шла размеренная жизнь, судя по доносящимся звукам: шорохи ног, топот копыт, негромкие голоса беседующих, потрескивание костра, глухие удары топора, ритмичный стук барабана, доносящийся совсем уж далеко.

Штаны, что были надеты на него, все норовили упасть, от чего Кевину пришлось сжать в кулак один из их краев. За три месяца скитаний по Молодому Миру он изрядно исхудал. Не говоря уже об отросших волосах, щетине, ногтях (нож не давал всему этому разрастись до неприличных размеров, но справлялся он с вверенной задачей не слишком хорошо) и набитых мозолях.

Кевин огляделся по сторонам, в поисках чего-то увесистого, способного послужить ему на первых парах орудием самозащиты, когда его внимание привлекла тарелка, лежащая у потухшего очага, с чем-то на вид вполне съедобным. Подняв тарелку, он осторожно принюхался к ее содержимому. Пахло просто восхитительно. На вид это был бульон с тремя кусочками мяса, предположительно крольчатины. Голод, который мирно спал еще пару секунд назад, тут же дал о себе знать протяжным урчанием в желудке. Кевин пригубил от края тарелки и сделал три небольших глотка. Бульон был бесподобным.

Когда он выпил всю жидкость и принялся за мясо, покрывало, что застилало вход в типи, отошло в сторону и внутрь, пригнувшись, вошла молодая девушка.

Увидев бодрствующего Кевина, она замерла на месте. В руках она держала некий сосуд природного происхождения (возможно из семейства тыквенных), в котором плескалась вода.

— Простите, — она, как можно ниже поклонилась и быстро направилась задним ходом обратно к выходу.

— Постойте! Не уходите! — он опустил тарелку на пол и вытянул ладони вперед. — Я не сделаю вам ничего плохого.

Девушка решила его послушать и отпустила край уже отодвинутого занавеса в сторону.

— Я знаю, — произнесла она и улыбнулась, слегка нахмурив брови в неловкости. У девушки была смуглая кожа, черные волосы, сплетенные в косу и украшенные тремя белыми перьями с черными вкраплениями, ярко выраженные скулы и длинный узкий нос. Ее черные слегка раскосые глаза смотрели на него с благоговеньем и в то же время с явным интересом, но в них он смог прочесть и печаль, причину которой ему не дано было понять. На ней была кожаная куртка с короткими рукавами и юбка с передником.

— Как вас зовут? — спросил Кевин.

— Солнечный Луч.

— Красивое имя, — он кивнул головой и подтянул спадающие штаны, чем вызвал приступ смеха у своей новой знакомой. Но она быстро посерьезнела и склонила перед ним голову.

— Простите меня за мою несдержанность.

— Ничего. Я не обиделся. А меня зовут Кевин. Кевин Нолан.

Девушка отрицательно покачала головой, что привело Кевина в недоумение.

— Нет, ваше имя — Маниту.

— Что же, это имя мне тоже нравиться, но к "Кевину" я как-то привык.

Девушка вновь взяла в руки сосуд с водой и поднесла его Кевину. Нолан не стал отказываться от подношения. Вода была чистой и немного теплой, с легким сладковатым привкусом и приятным ароматом, что исходил от неизвестного ему фрукта, или овоща, или из чего бы ни был сделан сосуд. Он выпил все до капли и поблагодарил девушку.

— Как я сюда попал?

— Вас принесли Яркая Молния и Западный Ветер. Вы были без сознания. Ястреб три раза прокричал над горами, когда вас внесли в это помещение. А это великий знак.

— И что он означает?

— Что вы — Маниту.

Кевин в очередной раз подтянул штаны, не отводя глаз от сияющего от радости лица молодой девушки. Он точно не знал, что ему ждать от своего назначения в ряды великих индейских божеств, но за три месяца уже привык ко всему относиться скептически и с осмотрительностью. В последний раз все закончилось тем, что он приобрел дар говорить только правду, а потому возведения его в "Маниту" могло повлиять на его дальнейшую судьбу не лучшим образом.

— Раз я Маниту, то тогда в чем мои обязанности?

— Вы должны помочь нашему племени познать истину великого магического начала и очистить наши астральные тела от темных пятен проклятия наведенного на нас Вендиго.

— Вендиго, значит… Магическое начало…

Что же, не впервой от него требовали того, что он либо не хотел делать, либо понятие не имел, как это сделать. К тому же его до сих пор терзали вопросы, которые не давали ему покоя с того дня, как он очнулся под деревом — точной копией того, что росло на лугу Арум.

— В каком мы сейчас Мире? — спросил он Солнечный Луч, надеясь, что ей удастся избавить его хоть от части того груза, что тяжелой ношей весел на его плечах.

— Сейчас мы в Серебряном Мире, о Великий Маниту, которому известны многие тайны всех Миров. Также, белые люди называют его Зрелым Миром.

Легкая улыбка тронула губы Кевина. Значит, им и вправду удалось перейти из одного Мира в другой, и теперь Океан Надежд стал к ним немного ближе. На миг ему даже показалось, что он почувствовал солоноватый вкус океана на губах.

— Это хорошо, — довольно кивнул он. — Но впереди еще долгая дорога.

Солнечный Луч кивнула и тоже улыбнулась, словно понимая, о каком пути он говорил. Но ее улыбка не могла подавить ту грусть, что глубоко засела в ее глазах. Затем она подошла к нему ближе и протянула ему длинную кожаную веревочку, которой было обвязано ее запястье. Вначале Кевин не понял, зачем она ему, но быстро догадался и обвязал ей вокруг своих бедер. Теперь можно было больше не придерживать вечно спадающие штаны. Делая узел, Кевин оглядел свой голый торс, на который не обращал пристального внимания в последние месяцы. За это время он практически полностью лишился жировых запасов, зато теперь на его теле четко проглядывались мышечные рельефы, впрочем, так же как и кости, в области ребер и ключиц. Живот его стал впалым, на руках вздулись вены, а пальцы стали узловатыми.

— Что обозначают узоры на моем тело?

— Это боевая раскраска и обереги. Странно слышать сей вопрос от того, кто сам их придумал, наделил магической силой и отдал их в дар всем племенам. Я принесу вам мокасины.

Произнеся это, девушка развернулась и поспешила выйти из типи.

— Солнечный Луч! — остановил он ее. — Со мной был спутник. Его зовут Марк Уотер. Где он сейчас?

Лицо девушки резко изменилось, став серьезным и даже хмурым.

— У Маниту не могут быть спутников. Есть только почитатели или же недоброжелатели. Не волнуйтесь, в нашем лице вы нашли своих преданных почитателей.

— А недоброжелатель, — осторожно произнес Кевин, уже готовясь к ее неприятному ответу.

— Он ждет момента великой битвы.

— Великой битвы?

— Да, о Маниту. Скоро придет день, когда вы столкнетесь с ним в битве, которая избавит нас от тяжелого проклятия. Только вашими руками можно убить коварного Вендиго!

 

2

Мокасины оказались очень удобными. За все время пребывания Кевина в Ближних Мирах более хорошей обуви у него никогда не было. Они придавали легкость его ногам. Солнечный Луч хотела надеть на него обувь сама, заявив, что для нее это будет великой честью, но Кевин решил отказаться от предложения, чем ее явно расстроил, хотя та и старалась не подавать вида.

За занавесом, что прикрывал вход в типи, расположилась настоящее поселение индейцев, в которое входили несколько десятков мужчин, чуть больше женщин и с дюжину ребятишек, как мальчиков, так и девочек. Поодаль от людских жилищ находился загон, в котором содержались одомашненные мустанги. В загоне, в отличие от остальной местности, росла молодая зеленая трава, что выглядело не менее удивительно, чем сады Маджика Шайна на Пустынном Плато. Несколько молодых индейцев находились сейчас рядом с дикими жеребцами и, используя деревянные ведра, заполняли водой небольшой водоем в самом центре загона.

Заметив Кевина, все жители деревушки тут же завершили заниматься своими обыденными делами и принялись с интересом наблюдать за ним. Несколько детишек, с веселыми криками и смехом принялись кружиться вокруг него, прыгать и что-то кричать ему, перебивая друг друга. Видимо, не только Солнечный Луч считала его Великим Маниту, способным положить конец проклятию, что принесло с собой засуху и жару. И да, жара стояла неимоверная. Внутри типи она не была столь ощутимой, как не странно.

Старик, с длинными седыми волосами, до этого стоявший у конного загона, направился в его сторону. Остановившись перед ним, он поднял руку вверх и произнес что-то на незнакомом ему наречие.

— Рад видеть тебя на наших землях, Великий Маниту, — добавил уже на понятном ему языке старик. — Белый Столб Дыма и племя сиу приветствуют тебя.

Вождь сиу был невысоким человеком, с очень смуглым лицом с глубокими морщинами разрезающими его вдоль и поперек. Он не носил шикарный головной убор из перьев, чем грешили киношные вожди, вне зависимости требовали этого обстоятельства или же нет. Вместо этого его голову украшало одно единственное орлиное перо. Его длинные седые волосы были сплетены в две косы, что свисали ему на грудь.

— Я не Маниту, — ответил Кевин. Это не совсем те слова, которые он хотел от самого себя услышать, но дар правды продолжал преследовать его как верный пес. После этих слов, среди жителей деревни начали раздаваться тихие голоса.

— В тебе живет великий дух, — настоял на своем старик, после чего легонько притронулся к его лбу, затем к груди. — Ты его не ощущаешь, но он наполняет твое тело силой и мудростью. Ты способен вершить великие дела. — Белый Столб Дыма повернулся к жителям своего племени и вновь что-то сказал на местном наречие. После этих слов, все представители племени снова вернулись к своим обыденным делам. — Спасибо тебе Солнечный Луч, можешь быть свободной.

Девушка, стоящая до этого чуть позади Кевина, слегка склонила голову и направилась в сторону небольшой группы женщин, что очищали совсем молодую кукурузу от лепестков и рыльца, непонятно откуда взявшуюся на столь пустынных землях. Кевин проводил ее взглядом, испытывая при этом легкий дискомфорт. Словно Солнечный Луч своим присутствием придавала ему бодрости и уверенности в своих силах, а с ее уходом, он стал слабым и подверженным неведомой опасности. Ее компания ему нравилась больше, чем компания вождя племени. И пусть Белый Столб Дыма не казался негативно настроенным в его адрес, он все же словно что-то скрывал или же недоговаривал.

Положив свою ладонь ему на спину, вождь предложил Кевину пройти к загону для лошадей. Горячий ветер обдал жаром их лица и впился в кожу тысячами песчинок. Трое из индейцев, опустошив свои ведра, направились к выходу из загона, с интересом поглядывая на Кевина, идущего в обществе вождя племени. Один из индейцев все еще находился внутри загона, решив остаться в компании красивых и грациозных животных, только вместо ведра он прихватил с собой плед. Пара мустангов, которые все это время казались самыми беспокойными, поспешили отойти к другому краю загона. Никто из них не хотел быть оседланным.

— Эти два мустанга появились в нашем племени всего три дня назад и пока еще не дают себя оседлать, — объяснил вождь Кевину причину беспокойства животных. — Но Яркая Молния всегда славился своим даром наладить отношения с любым жеребцом или кобылой. Пусть даже с самыми строптивым.

Юноша двигался осторожно и бесшумно, стараясь не пугать мустангов, а наоборот — войти к ним в доверие. Он имитировал фырканье коней, держа плед за спиной, при виде которого кони уже понимали, чего от них хотело это прямоходящее существо, а для гордых диких мустангов быть оседланным пока что считалось вершиной унижения.

— Он не знает устали в своем деле, — продолжил Белый Столб Дыма. — За всю свою жизнь никогда не видел более искусного наездника. Возможно, только его родной брат Дубовая Ветвь смог бы с ним посостязаться в том мастерстве. К сожалению, вот уже три месяца как Дубовой Ветви нет с нами.

— Что с ним стало? — спросил Кевин ради приличия.

— Его убил медведь.

Яркая Молния выбрал удачный момент и забросил на мустанга плед, а затем с невероятной прытью взобрался на него верхом. Дикий конь недовольно заржал и принялся высоко бросать задние ноги, отбрасывая в разные стороны клочки травы вместе с почвой. Юноша издал радостный клич, крепко держась за гриву коня.

Кевин вспомнил, как пару лет назад побывал на родео. Он поехал на выходные в Техас вместе с Джорджем Шэлби и Эрлом Лоуренсом — еще одним своим коллегой по работе, — на ежегодный чемпионат данного вида спорта. Главный приз получил ковбой, которому по мастерству было очень далеко до этого молодого индейца.

Над их головами пролетел ястреб, хищно кружа в поисках добычи. Но не найдя ничего стоящего, полетел дальше, жалостно крикнув пару раз.

Мустанг все же сбросил с себя Яркую Молнию, но тот сделал уверенный кувырок, спасаясь от конных копыт, и встал на ноги. Мустанг забился в дальний угол загона, и Яркая Молния не стал его больше тревожить. Он поднял плед с земли и направился к одному из более покладистых мустангов, который тут же начал елозить своими мягкими губами по волосам парня.

— Мы очень долго ждали тебя, — заявил вождь. — Твоя сила сможет вернуть нам наши первоначально плодородные и красивые земли, на которых будет место и другим краскам, а не только рыжим и желтым.

— Что произошло? — спросил Кевин, когда они остановились у изгороди, глядя, как горячий ветер колышет нежные травинки по другую ее сторону.

— Вендиго наложил проклятие на наши земли тридцать лет назад. Он хотел, чтобы мы склонились перед ним, и в каждый год приносили ему жертву. — Старик говорил эти слова спокойно, с интересом глядя на то, как мустанги пьют воду у водопоя. — Мы отказались подчиниться ему. Тогда, он заявил, что уничтожит все наше племя. Мне удалось убедить его в том, что полное уничтожение племени не самый правильный и выгодный выход для него самого из сложившейся ситуации. Я предложил ему соревновательный бой и Вендиго принял мое предложение. Мы выбрали лучшего воина нашего племени, а дух Вендиго переселился в полоумного шамана, чье племя изгнало его из своих рядов из-за использования им черной магии. Этот шаман жил далеко, примерно в десяти тысяч шагов отсюда, прятался в горах, охотился на хищных и травоядных зверей и продолжал практиковать черную магию. Никому не было до него дела, так как он никогда не покидал своих владений. Но, в то же время, он не терпел незваных гостей на своей территории. Случайно заблудшие к нему люди умирали медленной и мучительной смертью, которая, как правило, маскировалась под ядовитых пауков, скорпионов или же неизлечимые болезни.

Его душа была черна, а потому Вендиго легко завладел ею. Он пришел в наше поселение спустя три дня после соглашенного с Вендиго договора. И это была ужасная картина. Его сила увеличилась в десятки раз, а безумие в сотни. Под его ногами горели языки пламени, а над головой кружили вороны. Его глаза превратились в черные воронки — ловушки душ. Нашему воину пришлось сражаться с ним с закрытыми глазами, ведь стоило только один раз взглянуть в глаза шамана — в глаза Вендиго — и он бы упал замертво, а его душа навечно стала пленницей Вендиго и подвергалась бы вечным мукам.

Битва длилась семь лунных и солнечных дней, а на восьмой солнечный день, нашему воину все же удалось одолеть Вендиго. Злой дух принял поражение и покинул наши земли, а шаман на последнем издыхании успел проклясть наши земли, воспользовавшись всеми своими силами и остатками сил Вендиго. В тот же миг вся зелень, которая нас окружала, превратилась в выжженные земли.

Тридцать лет уже тянутся наши страдания. И вот пришло время, когда к нам вернулся Вендиго. Только в этот раз он пришел вместе с Великим Духом Маниту, который поможет одолеть зло окончательно и бесповоротно, а заодно снимет с нас проклятие.

— Марк Уотер не — Вендиго, точно так же как и я не — Маниту.

— Придет время, когда Великий Дух Маниту заговорит в тебе, и ты почувствуешь всю его силу. Возможно, и тот, кого ты называешь Марком Уотером, не ощущает в себе Злого Духа, но это всего лишь дело времени.

— Вы пробовали переселиться с этих земель?

— Это проклятие задело каждого жителя нашего племени, даже тех, кого тридцать лет назад еще не было и в чреве матерей. Стоит кому-то из нашего племени покинуть эти земли, как проклятие начинает расширяться, захватывая все больше территорий. Некоторым членам племени приходиться изредка покидать эти земли, чтобы пополнить запасы еды и воды и тогда выжженная земля начинает свой рост. В таких случаях, мои соплеменники приносят вдвое больше воды, чем нам нужно, а все для того, чтобы поливать ею землю и возвращать зелень на те участки почвы, которые были уничтожены. Но, несмотря на все эти старания, земля умирает гораздо быстрее, чем вода успевает ее излечить. Проклятие растет и рано или поздно оно охватит весь Зрелый Мир. К счастью произойдет это только через тысячи лет. Но, если все наше племя сорвется с места и решит поселиться на других землях, проклятие найдет нас спустя пару-тройку лет. Мы не имеем права так поступать со всеми жителями нашего Мира. Это принесет на наши головы другое проклятие. — Белый Столб Дыма покачал головой, чтобы добавить силу своим словам. — С твоим же приходом, Великий Маниту, нам больше не о чем беспокоиться.

— Смерть Марка Уотера не принесет вам избавления. И я не буду тем, кто лишит его жизни.

— Время покажет. — Вождь убрал руки от изгороди загона, с улыбкой глядя на то, как один из мустангов игриво толкает мордой юношу в спину, затем повернулся и зашагал прочь, оставив Кевина наедине со своими отрицаниями.

 

3

Он всегда считал себя иным — не похожим на своих братьев. В нем хранились слабые крупицы чувств, о которых другие просто позабыли. Гнев Океана Надежд обрушился на него в меньшей степени, чем на Вихря и Пожирателя, и гораздо в меньшей степени, чем на Жнеца. И хотя ему никто не объяснял причин милосердия Океана к своей персоне, он все же склонялся к мнению, что Он просто изначально знал, что Водолей никогда не был одержим желанием попасть в Мир Вечности и потребовать столь нескромные дары. Наверняка Он изначально знал, что именно Жнец был тем, кто руководил их группой и больше остальных хотел заполучить могущественную власть, а потому большая часть проклятия пала именно на голову колдуна в черном. Как говорится: каждому по заслугам. Водолей никогда не спрашивал, но был уверен, что сила той зудящей и бесконечной призрачной боли была ощутима всеми членами их квартета, но Жнец наверняка и здесь мог рассчитывать на пальму первенства касательно силы их общей боли. Также Жнец был единственным из них, кто полностью лишился большинства чувств, кроме злобы и ярости. Да что там говорить, он в отличие от остальных Темных, не имел способности видоизменяться, и вот уже двести лет носил лишь свой неизменный черный балахон, капюшон которого скрывал его мертвое лицо.

Да, в отличие от остальных, Водолей мог назвать себя счастливчиком, пусть при этом слове у него на губах всегда появлялась саркастическая улыбка. Даже при таких условиях, он оставался проклятым, и это проклятие тяготело над ним слишком долгое время, разрывая на части его тело, звеня в его голове массивным колоколом многие годы.

Но сейчас он был под властью другой боли. Она была схожей с той, что он испытал после убийства Пожирателя, хотя была слабее, но гораздо продолжительнее. Он не мог пошевелиться и прибывал в позе усталого пса уже неизвестно сколько времени. Попытки подняться на ноги или хотя бы выпрямить спину он не прекращал ни на минуту. Это приводило к всплескам новой боли, но колдун в синем даже не думал останавливаться.

Он был слаб, слишком слаб, и это наверняка чувствовали (или что там заменяло им чувства) его братья, компанию которых он решил покинуть раз и навсегда несколько лет назад. Рано или поздно они смогут выследить его, и тогда он не сможет им ничего противопоставить, хотя даже в лучшей своей форме он наверняка не смог бы продержаться и пяти минут в битве со Жнецом. А потому ему нужно было непременно встать, чего бы это ему не стоило. И если его магия сейчас не действовала, тогда он должен был одержать победу над своей слабостью с помощью простой физической силы.

Как такое могло быть, что он — один из самых могущественных колдунов во всех Ближних Мирах — был столь беспомощным из-за одного простого рисунка на земле в погребе, где он пребывал последние сутки. Да, индейцы всегда знали толк в колдовских кругах, и он всегда относился к ним с уважением. Но, случись кому-то из них в эти минуты подойти к нему, он наверняка не совладал бы с собой и разорвал его в клочья одним взмахом руки.

Будь он простым колдуном, не получившим свои силы от Океана Надежд, а развивший их в себе через гены предков и изучения всякой литературы, он давно бы "прыгнул" в Пустошь, в объятья Великого Ничто. А так, он все еще жил (но он всегда предпочитал слово "существовал"), пусть и был максимально истощен.

"Главное — это концентрация", твердил он себе, при этом шатался стоя на коленях, словно пьяный перед дверью очередной таверны. Во рту было сухо, и в то же время он чувствовал на языке некую жидкость. Сплюнув на пол, Марк удивленно приподнял брови, увидев на полу вместо слюны кровавый сгусток. Он широко улыбнулся, не отводя взгляда от собственной крови — такого чуда ему не доводилось видеть вот уже двести лет. Кровавый плевок начал быстро менять свой цвет, темнея, превращаясь в черную жидкость, которая расплывалось по пыльному полу погреба, словно раковая опухоль. Улыбка сошла с его губ.

"Ты давно уже не человек, приятель. И кровь твоя уже давно не та, и не стоит тешить себя напрасными надеждами".

Он надеялся, что Океан Надежд сжалиться над ним и примет его раскаянье и заберет обратно все свои дары, а взамен вернет ему человечность. Его братья были слишком самоуверенны и слепы, а потому затея дать бой наивысшей силе всех Ближних Миров — была абсурдной и заведомо проигрышной. Их мечты — занять место Океана Надежд и самим стать носителями Магического Начала — ни при каком раскладе не могли увенчаться успехом. Если у них сейчас была огромная сила с не меньшими лишениями, то второе появление перед Океаном с новыми требованиями, могло привести к тому, что они будут полностью лишены своих сил, а вот муки увеличатся в разы, при этом им будет сохранена вечная жизнь, для наибольшего нравоучения. Водолей всегда твердил им, что с Миром Вечности стоит не воевать, а искать перемирия, но его слова оставались не услышанными. Эти простые истины оставались очевидными только для него самого.

По этой причине он и покинул их компанию, но от идеи дойти до Океана Надежд он никогда не отказывался. Он стремился попасть опять в Мир Вечности, а его братья мечтали вернуть его в свои ряды, сменив трио опять на квартет. Втроем у них было мало шансов противостоять всей магии Ближних Миров, и когда они его найдут (в этом Водолей не сомневался), они потребуют его смирения и покорности. А дар убеждения у них был, особенно у Жнеца — у черного мага всегда была власть над ними всеми и в большей степени над ним, Водолеем, с его частично сохраненными чувствами, делающими его слабым. Если он признает свое поражение и воссоединиться с ними вновь и если они выйдут в битве с Океаном Надежд победителями, тогда его, Водолея, просто сотрут в порошок. При любом раскладе он останется в проигрыше. Даже если Океана Надежд вновь превратит его в человека, Темные найдут его и уничтожат с лица Миров, не дав ему даже насладиться свободой.

Бегство было не самым большим грехом перед братьями. Убийство Пожирателя — вот за что его наверняка могла ждать смертная казнь. Да, они нашли красному колдуну замену (это Водолей чувствовал), но часть их могущества ушла навсегда с истинным Пожирателем.

— Может, Жнец и сильнее меня, — прохрипел он. — Может, он способен увеличить силу моей боли троекратно, но он не сможет уничтожить меня. У меня есть власть над ними. — Капелька пота сорвалась с кончика его носа. Пот, так же как и кровь ранее, превратился в черную кляксу на полу, что прожгла землю, на которую упала, отравляя ее. — Я знаю их истинные имена.

Это был его козырь и секрет все эти долгие годы. Но, он раскрыл его. Ну и пусть, это заставит их держаться на расстоянии от них с Кевином. Он не хотел их смерти (к Пожирателю это не относилось), но он был готов применить против них свое оружие, пусть даже ему придется лишиться большей части своих сил и испытать вновь ту ужасную боль, пришедшую после смерти красного мага, по меркам с которой индейские круги не шли ни в какое сравнение.

Его руки, широко расставленные по сторонам, но не выходящие за рамки круга, так же как и его пот и кровь начали подвергаться метаморфозам — они стали тоньше и длиннее. Кожа на руках побелела, а на пальцах возникли узлы, словно на последней стадии артрита. Черные вены, пульсирующие по всему его телу, четко прорисовывались сквозь его кожу. Он терял свой человеческий облик, перевоплощаясь в то существо, которое породило в нем сила Океана Надежд. Волосы его поседели и удлинились. Глаза погрузились глубоко в черепную коробку и засветились тревожным синим светом. Однажды этот взгляд свел с ума одного Скитальца, с которым Водолей познакомился спустя несколько месяцев после своего побега. Плечи колдуна стали шире, а вместе с ними увеличилась и грудная клетка. Из-под одежды начал выпирать позвоночник и лопатки. Одежда на нем оставалась прежней, только сменив свой цвет на ярко-синий. Вскоре и вены сменили свой болезненный черный цвет, на цвет его силы. По сосудам побежала энергия Океана Надежд, и Водолею стало гораздо легче переносить боль магического круга.

Но, не этого он хотел. В своем магическом теле он бы неуязвим, но ему надо было побороть силу круга исключительно в человеческом облике, тогда он смог бы набрать практически прежнюю форму, ту, что была у него перед убийством своего собрата.

Что-то лежало у его ног. Вначале он даже не узнал свой дневник, в котором он сделал последнюю запись еще во времена полного отсутствия какой-либо магической силы в своем теле, во времена, когда он был обычным человеком. Когда же он превратился в Водолея, — чародея в синем одеянии, — дневник стал единственной его ниточкой, которая связывала его с прошлой жизнью. Именно он не позволял колдуну многое забыть из своего прошлого. Именно в записях дневника хранились истинные имена Четырех Темных. Свое же истинное имя он предусмотрительно уничтожил на всех страницах, где оно встречалось. Все это время дневник находился под защитой его магии, которая полностью скрывало его от посторонних глаз, в том числе и от глаз его собратьев. Теперь же дневник вышел из-под защиты магии, которая ослабла под воздействием рунического круга.

Водолей попытался сконцентрироваться, найти в себе те силы, которые в нем пока еще остались. Ему это удалось — руки начали укорачиваться и приобретать нормальную человеческую розовизну, вены потеряли свою яркость и приобрели обычный тускло-голубоватый оттенок. Страшно сморщенное лицо Водолея сменилось на усталое, но довольное лицо Марка Уотера. Волосы укоротились и приобрели песочный цвет, оставив место седине лишь на висках, и то она была слегка заметной, не более.

"Да, я все еще владею собой", усмехнулся он, обнажив белые зубы с черными полосами крови между ними. Он чувствовал, как сила вновь начала расти в нем, заглушая боль в теле. Он поднял дневник с пола и прижал его к груди, чтобы спустя мгновение тот снова исчез в его магическом хранилище. Он не записывал в нем события, которые произошли с ним уже после перевоплощения. Марк рад был все забыть, да только если его человеческая часть жизни быстро стиралась из памяти, уже спустя два дня после прочтения дневника, то жизнь в образе Водолея хранилась в его памяти вплоть до мельчайших подробностей.

Но, кое-что осталось при нем из его прошлой жизни, что не было записано в дневнике. То, что он увидел за несколько минут до переломного момента в своей судьбе. Он помнил, насколько сильно его очаровал Океан тогда, хотя того блаженного чувства память не сохранило. Марк верил, что с повторным приходом в Мир Вечности он вспомнит все те ощущения, что росли в его груди сотнями цветов, пусть даже он и предстанет перед Ним в облике проклятого колдуна. И он вновь сможет видеть Мир в ярких тонах, а не в блеклых оттенках, как это было сейчас.

Темное пространство погреба осветил тонкий луч света, а вместе с ними пришли и звуки горячего песчаного ветра. Кто-то приоткрыл дверь, что запирала вход.

Марк поднял голову. Свет слегка заслонила чья-то тень. Послышались легкие шаги, и перед ним предстал вождь племени сиу.

— Я смотрю, тебе совсем плохо, — спокойно произнес он.

— Терпимо, — хрипло ответил ему колдун. — Пятью минутами ранее было гораздо хуже.

— Долго ты еще собираешься себя мучить?

— Еще один день. Эти круги тренируют во мне мою силу. К тому же, он доложен поверить, что все это время мне было несладко.

— А разве это не так?

Марк отнял от земли правую руку, от чего левую забило крупной дрожью, и пристально оглядел ее с разных сторон, сжимая и разжимая пальцы. Между пальцами начали вспыхивать слабые проблески молний.

— У меня начинает вырабатываться иммунитет к этим кругам. Предвидя твой вопрос, спешу объяснить тебе, что иммунитет — это невосприимчивость организма к чужеродным организмам или же веществам.

Белый Столб Дыма только кивнул в ответ.

— Как он? — спросил Марк, шатаясь из стороны в сторону, словно кобра, загипнотизированная звуками флейты.

— Не перестает спрашивать о тебе… и повторяет, что он не Маниту.

— О нет, он гораздо сильнее Маниту. Его сила в уникальности.

Вождь подошел ближе к колдуну и присел перед ним на одно колено и положил ему руку на плечо.

— Что ты хочешь доказать, Водолей? А главное кому?

— Он находится под властью чар, а потому не способен лгать. Я хочу знать наверняка: откажется он от меня в пользу своей цели или же нет.

— А что если его выбор не будет в твою пользу?

— Ничего не изменится, я просто буду знать правду. — После короткой паузы колдун добавил: — Ничего не измениться для меня.

— Если он не способен солгать, то почему ты его просто не спросишь об этом?

— Он все же способен на ложь, если в свою ложь он будет искренне верить.

— А как насчет нашего договора?

— Не беспокойся, старик. Я привык держать свое слово. Тот, кто наложил на вас проклятие погиб от моих рук, а потому во всех Ближних Мирах осталось только трое носителей магии способных вам помочь. Но я не думаю, что Жнец или Вихрь поспешат вам на помощь.

— Большинство моих соплеменников верят в то, что ты Вендиго.

— А что ты сам думаешь обо мне, вождь? — прохрипел Марк, криво улыбаясь и глядя с поволокой на старика своими ярко-голубыми глазами.

— Я думаю, что ты гораздо опаснее Вендиго, пусть в тебе и есть благородство.

Марк согнул одно колено и встал стопой на землю. Не прошло и пяти секунд, как он уже стоял перед вождем сиу во весь рост.

— Ты не далек от истины, вождь. А теперь, скажи своему шаману, чтобы нарисовал для меня новый круг-ловушку, так как этот уже исчерпал все свои магические возможности.

 

1

Сухой пустынный ветер обжигал лицо, а легкие при каждом вдохе наполнялись горячим воздухом. Казалось, не было никакого спасения от палящих лучей солнца. Солнце хоть и находилось в зените, все же выглядело невероятно огромным. Казалось, что стоит лишь вытянуть руку вверх и кожа мгновенно покроется волдырями.

Конь, его любимый милый конь, издох еще два дня назад. Он плакал по нему, искренне, навзрыд. Он не плакал так даже по своей семье, не потому что ему не было их жаль, а потому что ему просто не дали погоревать по ним. И теперь, конь — единственное близкое ему существо — ушел в небытие. И хотя он жалел коня, ему все же удалось найти в себе силы распотрошить его и зажарить мяса на костре, иначе его самого ждала голодная смерть.

Проклятые хищные птицы, кружились над его головой, выжидая, когда же и он отправится вслед за лошадью и позволит им полакомиться человечиной. "Не дождетесь", зло изрек он про себя, продолжая идти вперед туда, где по-прежнему были видны только пески и ничего больше. В бурдюке воды осталось всего лишь на три-четыре глотка. Он пил редко, когда уже было невмоготу, делая маленькие птичьи глотки, которых хватало лишь на увлажнение губ и гортани. Желудка вода практически не достигала. Он чувствовал привкус крови при каждом прикосновение к горлышку бурдюка — настолько сильно были покрыты трещинами его губы.

Сколько он находился в пути? Он точно не помнил, а иногда ловил себя на мысли, что не помнит и своего имени. Но память его всегда цеплялась за одну истину — в целом Мире, от губернии до губернии, от объединения до объединения, он был один. Всех кого он знал и кого любил Харон переправил на другой берег реки Стикс.

Ветер выбросил в его сторону очередную горсть песчинок, часть которых попало ему в глаза. Он резко их прикрыл, но было уже слишком поздно — глаза запекло (но они не заслезились, так как для слез они были слишком сухими) и он остановился. В надежде вернуть зрение, он принялся вытирать лицо сорочкой, которая давно уже стала для него головным убором, спасающим от солнечного удара. Это немного помогло и все же, все вокруг него превратилась в расплывчатое желтое марево с невнятными контурами.

Жар сводил с ума, а крики птиц над головой потворствовали этому еще сильнее. Ему хотелось закричать от отчаянья во все горло, но он старательно сдерживал себя, стараясь экономить те остатки сил, что оставались в ослабевшем теле. Вместо этого он сделал еще один глоток воды, в уме рассчитав, что еще до начала заката бурдюк полностью опустеет, но это его мало беспокоило в данную минуту.

Дальше шел резкий спуск, а за ним новый подъем. Когда-то, очень давно, в этих местах текла река, потому как впадина, возникшая перед ним, явно была руслом высохшей реки. И река эта, в свое время, была не самой маленькой из всех, которых ему доводилось видеть. Он попытался начать спуск как можно осторожнее, но ноги предательски подкосились и он кубарем полетел вниз. Спуск оказался довольно быстрым, хотя изначально он предполагал, что займет у него не меньше десяти минут. Кувыркаясь вниз, он успел подумать о том, что было бы просто замечательно, если при падении свернет себе шею и все его страдания на этом закончатся.

Но он остался жив и столь быстрый спуск не нанес ему кроме царапин никакого вреда. Он бы остался лежать на животе еще долгое время, да только высокая температура песка мигом заставила его подняться на ноги. Шатаясь из стороны в сторону, он вновь поймал себя на мысли что забыл свое имя, хотя прекрасно помнил имя своего коня — Прауд. Кстати, а где он был сейчас? Что стало с Праудом? Если ему не изменяла память, Прауд остался в конюшне. А куда он сам держал путь и почему отправился в дорогу без коня?

Пустынный ветер подтолкнул его в спину, и он непроизвольно сделал шаг вперед. Здесь в самом русле высохшей реки он был слабее, хотя и был далек от приятного бриза. Да и воды в этой реке не осталось и капли.

Он повернулся лицом в сторону берега, по которому ему следовало взобраться. Берег не был столь высок и крут, но осилить его было практически невыносимой задачей для столь усталого человека, каким был он.

"Надо идти", приказал он себе и тут же послушался своего совета. Песок скользил из-под его ног и чтобы не сползти обратно вниз, он помогал себе руками, стараясь не обращать внимания на боль и жжение. Один раз его нога все же соскользнула, грозя ему очередным падением на дно засохшей реки. Собрав остатки сил, он ринулся вперед, борясь не только с пустыней, но и с законами физики.

В конце концов, ему удалось одержать победу над зыбким песком и над безжалостным ветром и выпрямить спину на вершине. Теперь он смеялся, гордый за себя, хотя этот смех и был похож больше на хрип. Но радость победы быстро улетучилась, стоило ему заметить на дне русла некий серый предмет, похожий на мертвого сурка. Он обшарил свои бока, но так ничего и не нашел.

На дне русла остался его бурдюк с остатками воды.

* * *

Когда силы его полностью оставили, а ноги стали ватными, на его пути возникли первые растения. Колючки. Мерзкие колючки, которым он был несказанно рад. Пустыня понемногу начала отступать и даже в небе появился легкий синий отлив, заменив, наконец, бесконечно-желтый цвет. Но это, к его глубочайшему сожалению, еще не значило, что ему удастся выбраться из пустыни.

Он упал на колени, с трудом держа голову поднятой, не прикасаясь подбородком к груди, и непрерывно глядел вдаль. Где-то там, очень далеко, виднелись и другие представители флоры. Возможно, уже за ними находились и человеческие поселения, в которых найдется немного воды и еды для него. Да к тому же там были крыши домов, а значит — была и спасительная тень.

Во рту было не менее горячо, чем кругом. Язык наверняка уже прожарился до румяной корки, а легкие и вовсе должно быть обуглились. Надо было отдохнуть, а в путь отправиться ночью, когда идти будет гораздо легче. Он осел на землю и повалился на живот. Песок обжег ему щеку, но теперь это его мало волновало. Он закрыл глаза.

Открыл он их лишь, когда вокруг него опустились сумерки, а рядом с ним кто-то стоял. Этот кто-то носил поношенные пыльные сапоги и черные в складках брюки. Незнакомец стоял рядом с ним и молчал. Ему хотелось поднять голову и оглядеть пришельца, но слабость во всем теле не позволила ему сделать этого. Утренняя жара отступила, принеся с собой облегчение, и теперь ему хотелось просто лежать неподвижно и пусть на него смотрят хоть сотни глаз.

— Кто ты? — услышал он негромкий, но требовательный голос.

Каким же было огромным искушение проигнорировать вопрос, но он все же сделал над собой усилие и перевернулся с живота на спину. Теперь он видел не сапоги незнакомца, а его хмурое сосредоточенное лицо, покрытое рыжей десятидневной щетиной. Наверное, он выглядел ужасно в эти минуты, раз мужчина не повторил своего вопроса. Вместо этого на лбу незнакомца появились глубокие морщины, придавшие ему взволнованный вид. Мужчина присел на одно колено. Затем руки незнакомца проскользнули под его затылком и слегка приподняли его голову. Прежде чем он попытался воспротивиться непонятному действию со стороны пришельца, его губ коснулось что-то твердое и холодное, затем в его рот полилась тоненькая струйка воды.

— Пей небольшими глотками, иначе тебе станет плохо, — предупредил его спаситель. Он послушался данного совета, хотя это ему далось не без труда. Вскоре он уже привстал на колени и принялся самостоятельно пить воду из металлической фляжки.

Когда ему стало лучше, он вернул воду своему спасителю, на этот раз, оглядев его тщательнее. Перед ним стоял мужчина высокого роста, слега старше его самого или же ощутимее старше. Сумрак сглаживал его морщины, а потому мужчина мог иметь как тридцать лет, так и на десяток лет больше. На нем был жилет, застегнутый на все петельки, который не скрывал его сильных рук и широких плеч. На его голове была соломенная шляпа, которая наверняка лучше спасала от солнечных лучей, чем тот головной убор из сорочки, который смастерил он сам. За спиной мужчины стоял конь, запряженный в телегу. Животное фыркало и непрерывно двигало ушами.

— Долго ты в пустыне? — задал незнакомец очередной вопрос, хотя не получил ответ на первый.

— Почти две недели. Может быть десять дней. Точно не помню. Последние воспоминания, словно в тумане. — Он говорил неторопливо, делая долгие паузы между словами, так как организм его был слишком истощен, от чего каждое слово вызывало помутнение перед глазами. — У меня был конь, но он помер. Возможно вчера, а может быть и неделю назад, точно не скажу.

— Что тебя побудило на столь сложный путь?

— Один безумец сказал мне, что это самая короткая дорога до ближайшего населенного пункта. — Это была правда, но не вся. Не рассказывать же все незнакомцу о себе, пусть он и спас ему жизнь.

— Наверное, твой голод не слабее твоей жажды.

Он кивнул в ответ, хотя голода как такового он и не испытывал, а вот от еще одного глотка воды он бы не отказался.

Спаситель протянул ему свою руку и помог ему встать, после чего вновь предложил ему воду и он с радостью принял его предложение.

— Так, как тебя зовут?

Вытерев мокрые губы, он ответил:

— Джек. Джек Беллами.

— Рад знакомству. А я Алекс Криз. Я предлагаю тебе пойти со мной. Я накормлю тебя и разрешу переночевать под крышей. Тебе нужно окрепнуть, прежде чем ты отправишься в дальнейший путь.

Джек Беллами вновь кивнул, но теперь не в знак согласия, а в знак благодарности.

— Тогда забирайся в мою телегу, так как на своих ногах ты далеко не дойдешь.

* * *

Похоже, Алекс Криз являлся членом некого благотворительного общества, так как строение, в которое он его привел, очень было похожим на некий пансионат, где жило много людей, не делающих различий по половому признаку, но при этом были связаны некой идеей. Какой именно — Джек не знал, но все стало на свои места, стоило им войти внутрь. Строение было высоким и вполне могло состоять из четырех этажей, а не из двух, которыми оно располагало. Конусообразную крышу венчал флаг, с неким рисунком. Что именно было на нем изображено, Джек не обратил внимания, его больше интересовали огромные двери, похожие на врата некого зажиточного хлева, что охранялись двумя крепкими мужчинами. Алекс поприветствовал их, они ему ответили тем же, предусмотрительно открывая перед ними двери. В душных пустынных сумерках повеяло прохладой, стоило массивным вратам расступиться перед ними, открывая глубокое пространство, схожее с входом в пещеру. Сотни свечей разгоняли мрак, бросая кривые тени на высокие стены. Стулья в два ряда тянулись к трибуне, окрашенной в ярко синий цвет. Кругом пахло древесиной, словно в мастерской у плотника. На стенах висели картины с короткими фразами одного содержания: "Океан Надежд дарует свою силу каждому по заслугам!". Все это показалось Джеку странным и даже немного отталкивающим.

— Ты выглядишь немного озадаченным, — заметил Криз, слегка улыбнувшись.

— Извини, если на моем лице трудно прочесть фанатичного благоговенья.

— Это ничего, — усмехнулся Криз, похлопав Джека по плечу. — Пять лет назад, я тоже не верил в Мир Вечности. Считал его красивой сказкой и только.

— А сейчас?

— И сейчас не очень-то верю. Но! — поспешил он добавить. — Я надеюсь и хочу верить. А вера помогает думать мне о том, что моя жизнь имеет смысл.

— Значит, здесь вам читают проповеди о Мире, где есть только тишина и покой, а также безграничная магическая сила? — спросил Беллами, идя следом за Алексом Кризом и с интересом глядя на высокие рельефные потоки, на которых были изображены волнообразные рисунки.

— Не совсем. Наш лидер дает возможность каждому из прихожан высказаться. Сам он редко берет слово. Пойдем.

Как только они покинули зал и вошли в одну из четырех дверей, тишину обители как рукой сняло. В просторном ярко освещенном помещении бурлила жизнь, разделенная на несколько секторов с помощью разноцветных полотнищ, что висели на натянутых веревках. Здесь были мужчины и женщины, старики и дети и все они были заняты своими делами. Женщины готовили еду и стирали грязные вещи, мужчины точили инструменты, заполняли поленницу дровами и потрошили кур и рыбу, старики вышивали и ремонтировали испорченные вещи, а дети носили воду из колодцев и принимали мелкие поручения от взрослых.

Видя такой образ бытия, у Джека только прибавилось сарказма.

— Только не говори, что у вас здесь все общее, включая женщин и детей, — негромко произнес он, так чтобы его расслышал только Алекс.

— И не собираюсь.

Неприемлемый для него образ жизни принятый в общине ушел на второй план, стоило им подойти ближе к одному из секторов, где готовилась еда. Запахи здесь были просто умопомрачительными. И Джек не знал, что их делало таковыми: его проснувшееся чувство голода или же мастерство поварих. Джек смутился, когда в его желудке заурчало. Алекс Криз только улыбнулся ему в ответ и предложил сесть за широкий свободный стол. Оно и понятно, так как к ужину жители общины только готовились.

— Сядь здесь, я тебе кое-что принесу.

Джеку было неловко, но сила голода не позволила ему отказаться от еды, пусть даже ему предстояло есть в присутствие работающих людей.

Алекс Криз подошел к одной из женщин, что хлопотали по хозяйству, стоя около глиняной плиты, в которую двое детей время от времени подбрасывали поленья. Он обхватил ее сзади за талию и поцеловал в шею. Женщина обернулась, широко улыбнулась и поцеловала в ответ Криза в губы.

На вид женщине было не больше тридцати. У нее было круглое лицо из-за пухлых щек, маленький вздернутый носик и очень живые глаза. Из-под ее белого чепца проглядывались пряди темно-каштановых волос. По своим меркам красоты, Джек мог назвать ее очень привлекательной, если даже не красавицей. Единственное что портило образ прекрасной женщины, был грубый шрам, что прорезал ее лоб и спускался вниз к переносице, задевая левую бровь.

Алекс Криз что-то ей сказал (в гомоне множества голосов, Джек не смог разобрать ни единого слова), от чего женщина весело рассмеялась и снова поцеловала его в губы. Затем Алекс, посерьезнев, произнес еще пару слов и указал кивком головы в его сторону. Женщина проследила за жестом Криза взглядом, остановившись на Джеке. Наверное, у него был слишком жалкий вид, так как женщина тут же изобразила на лице материнскую печаль, после чего закивала головой. Подозвав к себе другую девушку, она начала ей что-то быстро объяснять, указывая в его сторону, от чего Джек уже в третий раз за последние пять минут почувствовал неловкость. Желудок же вновь подал о себе знать.

Девушка, которая выглядела не старше, чем на двадцать лет, коротко кивнула и поспешила выполнить приказ… или же просьбу.

Уже через две минуты перед ним стояла тарелка с горячим бульоном, свежий теплый хлеб, две жареные рыбы средних размеров и кувшин с молоком.

— Благодарю, — произнес Джек, взглянув с легкой робостью на девушку. Каждый раз, когда она приносила ему что-либо из еды и ставила перед ним на стол, он осторожно поглядывал на нее, а затем долго провожал взглядом, когда она возвращалась к плите.

За свои восемнадцать лет ему еще не доводилось видеть более прекрасного создания. И если в мире существовала любовь с первого взгляда, он был готов в нее поверить.

У девушки были невероятно глубокие и пронизывающие темно-зеленые глаза и яркие пылающие огненным цветом волосы. Ее маленький аккуратный носик венчали еле заметные веснушки, которые покорили Джека окончательно.

— Да прибудет в вашей памяти Мир Вечности, — ответила она ему, слегка растянув уголки губ в улыбке. Наваждение медленно начало отступать, стоило Джеку услышать эти слова из ее уст. Безусловно, она была красивой и доброжелательной, но она ничем не отличалась от остальных фанатиков, которые жили в этой общине, верующих в существование Четвертого Мира. Даже если Мир Вечности и существовал, Ему наверняка не нужны были последователи и их песнопения в Свой адрес. В этом Джек был уверен, от чего само существование культа делала Джека не просто скептиком, но и ненавистником всех подобных движений.

Его отец не верил в Океан Надежд, а потому и сам Джек Беллами не сомневался в том, что все это лишь легенда и ничего более, от чего часто выходил из себя, когда видел верующих и тем более — когда эти фанатики пытались обратить его в свою веру.

Но, в эти минуты он был слишком слаб и голоден, чтобы злиться, да к тому же не хотел выглядеть неблагодарным к тем людям, которые приютили его, дали еду и воду и, чего греха таить, спасли его от неминуемой гибели.

И когда он наелся досыта, его неприязнь к сторонникам культа поубавилась, зато теплое чувство в груди при виде все той же огненно-рыжей девушки только становилось ощутимей.

 

2

Когда пришел час ужина, Джек Беллами уже был сыт, но на приглашение занять одно из свободных мест он не смог ответить отказом. Во-первых, он не знал всех правил общины и побоялся, что его отказ может оскорбить их, а во-вторых — рядом с ним сидела девушка, которая угощала его едой.

— Произнесем наши благословения, друзья! — громко произнес Алекс Криз. Изначально Джек принял Алекса Криза за главу общину, хотя его сбили с толка слова Криза о том, что еще пять лет назад он сам не верил в существование Мира Вечности, да и сейчас не был уверен наверняка. "Я надеюсь и хочу верить. А вера помогает думать мне о том, что моя жизнь имеет смысл", таковыми были его слова не больше часа назад, что явно не сочеталось с образом лидера общины.

Все (на ужине присутствовали сорок четыре человека) опустили головы, прикрыли глаза и, скрестив руки, приложили их к груди. Джек не стал повторять за ними, а, воспользовавшись моментом, решил обратить внимание на свою соседку, чья голова была слегка опущена, а глаза прикрыты. Джек пристально прошелся взглядом по нежным чертам ее лица и остановился на тонкой шее, чей изгиб был просто идеален. Наверное, девушка почувствовала его взгляд, так как ее щеки зарделись румянцем, что только пошло на пользу ее и без того прекрасному облику.

Дальше, на удивление, никто не стал произносить в голос величавых слов, которые бы восхваляли Океан Надежд. Каждый, если и произнес какую-либо хвалебную речь, сделал это про себя.

Джек отвел от нее взгляд, только тогда, когда люди начали поднимать головы и открывать свои веки. Девушка, так же как и все, открыла глаза, но даже не обернулась в его сторону. Если бы она это сделала, Джек наверняка бы сам покрылся румянцем, только красный цвет явно не пришелся бы к его лицу.

Во время общей трапезы, он сидел ровно, сложа руки на коленях, чувствуя приятную дрожь в теле и легкое щекотание в паху. Не то чтобы он столь сильно хотел ее в сексуальном плане, скорее он просто хотел и дальше сидеть рядом с ней, а еще больше — прикоснуться к ее руке, почувствовать ее тепло и нежность, а также впитать запах ее кожи и волос. И хотя эти чувства в нем были пока слабы, они продолжали расти, для того, чтобы к новому дню он проснулся лишь с одной мыслью — о любви к ней.

Мужчина с повязкой на лице, сидевший слева от Джека, обратился к девушке с рыжими волосами:

— Эйрин, передай, пожалуйста, корзинку с хлебом.

— Да, Гилберт, сейчас.

Девушка слегка привстала, потянувшись за хлебом, затем протянула хлеб Джеку, чтобы тот, в свою очередь, передал его Гилберту. Их глаза встретились, а пальцы слегка коснулись. Это заняло всего одно мимолетное мгновение, но и его было достаточно, чтобы Джек понял — она к нему совершенно равнодушна. В ее глазах — глубоких и принизывающих — ему ничего не удалось прочесть, словно ее щеки вовсе не краснели, когда он наблюдал за ней во время молитвы.

Передав корзинку с хлебом Гилберту, он уловил на себе чей-то взгляд. Алекс коротко кивнул ему, приподняв вверх свой стакан с водой, после чего сделал два небольших глотка. Джек тоже кивнул ему, приподняв свой стакан в ответном жесте.

В течение последующих десяти минут в помещении раздавались лишь негромкие голоса, да стуки вилок и ложек о дно тарелок.

Все это время Джеку хотелось заговорить с Эйрин, но он никак не мог найти походящих слов для завязки разговора. И хотя он всегда считал себя смышленым парнем с богатой фантазией, в эти минуты ничего не шло на ум. В конце концов, Джек Беллами решил все свалить на свою усталость. Будь он в лучшей форме, то наверняка бы быстро нашел подход к девушке.

Ужин завершился, а он так и не заговорил с ней.

После ужина, когда женщины принялись собирать со стола, Алекс подошел к Джеку и спросил его о самочувствие.

— Мне давно уже не было так хорошо. Спасибо тебе большое.

— Не стоит благодарностей. Я рад, что ты начинаешь идти на поправку, — уже с привычным для Беллами добродушием отозвался Криз.

Джек поискал взглядом Эйрин и нашел ее в компании других женщин, что занимались мойкой посуды.

— Смотрю, ты глаз не сводишь с одной из девушек. Видать, она тебе сильно приглянулась.

Джек резко переключился на Криза и попытался изобразить на лице непонимание.

— О чем это ты?

— Я об Эйрин Либрук — одной из самых красивых девушек общины.

— Нет, я просто…

Алекс Криз похлопал его по плечу и слегка наклонился в его сторону. Джек уже было решил, что Алекс проявляет желание обнять его, словно фанатик общины, готовый принять в ряды своей веры новообращенного, но вместо этого Криз понизил голос и произнес всего два слова:

— Берегись ее.

На миг Джек даже уловил в глазах Алекса легкий огонек беспокойства. Но уже спустя секунду, Беллами засомневался, что нечто подобное было в глазах его спасителя. После этих слов, Алекс вновь похлопал его по плечу и удалился по своим делам.

Что это могло значить? Что могло быть опасного в этой хрупкой и милой девушке? Джек остался стоять в одиночестве в центре столовой, продолжая глядеть в сторону девушки с рыжими волосами, которая была занята повседневными хлопотами, и ничто не выдавало в ней опасности.

* * *

Он вышел на улицу покурить. Солнце давно зашло за горизонт, а в небе сверкали тысячи звезд. С помощью огнива он зажег свою самокрутку. Дым, поплывший перед его лицом, был густым и сладким, затем он начал быстро расщепляться и исчезать в ночном воздухе. Табак и кусок бумаги он выпросил у одного из прихожан — у старика, кашель которого больше походил на лай простуженного пса. Он ожидал получить от него засохшую полынь или даже коноплю, но с радостью обнаружил, что в кармане старика нашлось место настоящему табаку. Курить он начал четыре года назад, и с тех пор не было дня, чтобы его руки не изготавливали самокруток, за исключением последних десяти дней, когда ноги коня принесли его в пустыню. Это был вкус настоящего табака, что было удивительно, учитывая окружающую его пустынную местность, а грядок вблизи с растущим на них табаком он не заметил. Возникал вопрос: "На что жила община? Откуда они брали деньги на мясо, рыбу и молоко?".

Сквозь темную стену сумрака виднелись три огонька, расположенных в трех разных сторонах, в нескольких тысяч шагов от того места, где стоял он сам. Джек предположил, что это были лампы, что горели в окнах домов, либо же подобных этой общинах.

— Извини, тебя Джеком зовут? — услышал он женский голос за своей спиной, который заставил его вздрогнуть от неожиданности. Обернувшись, он увидел перед собой Эйрин Либрук с керосиновой лампой в руке.

— Да, — немного резко ответил он и тут же бросил на землю недокуренную сигарету и придавил ее сапогом.

— Прости, что помешала твоему уединению…

— Нет, — вновь слишком резко вставил он, от чего тут же осадил себя. — Ты совсем не помешала мне, — затем, набравшись духу, он добавил: — Я даже рад видеть тебя здесь.

Девушка скромно улыбнулась, поправив прядь волос, спадающих ей на лицо.

— В нашей общине не часто увидишь новые лица, — уверено продолжила она беседу. — И тем более, таких как ты.

— Таких как я? — переспросил он.

— Неверующих в истинное существование Океана Надежд.

— Почему ты решила, что я не верю?

— Потому что во время молитвы, ты смотрел исключительно на меня, совершенно не думая о хвалебных речах в Его адрес.

Джек Беллами был рад, что их окружала ночь, а пламя лампы в руках Эйрин бросала на его лицо достаточно густых красок, чтобы скрыть его смущение. Что же, с ее стороны это походило на маленькую месть.

— Ты права, — согласился он. — Я не верю в Океан Надежд. Даже больше, я не верю в существование остальных Ближних Миров. И еще, в Землю Мертвых я тоже не верю.

Во время его тирады, Эйрин молча стояла перед ним и слушала и, невероятно, в пламени огня ее глаза казались еще более насыщенного зеленого цвета, чем ранее.

— Почему?

В других обстоятельствах, он наверняка бы нагрубил собеседнику или даже спровоцировал того на драку, будь перед ним мужчина. Но не в данном случае. Ему нравилось общение с ней, казалось, он пытался объяснить ребенку элементарные истины.

— Просто этого не может быть. Трудно верить в то, что невозможно увидеть или же почувствовать.

— Но ведь среди нас живут люди, наделенные магическими способностями: колдуны, ведьмы, волшебники, прорицатели… каким образом они получили свою магическую силу? Разве это не доказывает существования одного Магического Начала? Именно сила Океана Надежд способна создать из обычного человека нечто большее!

— Выходит, ваша вера утверждает, что все нелюди были раньше обычными людьми, и каждый человек может стать нелюдем?

— Нет! — чуть было не вскрикнула она, но быстро совладала своими эмоциями. — Не называй их так, прошу тебя.

— Извини, — искренне изрек Беллами, а в уме добавил: "Просто замечательно, Джек. Если ты пытался произвести на нее впечатление, то ты добился обратного эффекта!". — Я не хотел тебя обидеть.

— Это ты меня извини, я не должна была проявлять к тебе агрессии. Ты, как любой человек на свете, имеешь право верить или не верить, во что угодно и называть вещи так, как считаешь нужным. Просто наша вера не делит "детей Океана Надежд" на — людей и нелюдей. Каждый равен перед Его силой. И каждый имеет право на вежливое обращение к себе.

— В этом мне ваша вера нравится, — поспешил согласиться он с ней. — Но, служение Миру, который на поверку может оказаться всего лишь легендой, кажется мне пустой тратой жизни.

— Скоро все изменится. Неверующие поверят. А верующие смогут прикоснуться к силе Океана.

И хотя Эйрин все еще сильно нравилась ему, Джек был слегка разочарован, увидев в ее лице фанатичного представителя общины. Может быть, в этом была причина настораживающих слов Алекса Криза?

Какой-то грызун юркнул по сапогу Джека и быстро скрылся во тьме. Джек осмотрелся по сторонам, но так ничего и не увидел.

— В таком случае, расскажешь мне, какой Он на ощупь.

— Обязательно, — ответила она и весело рассмеялась. Это был хороший знак — Эйрин Либрук не была столь фанатичной особой, какой хотела казаться.

— Ты давно состоишь в рядах общины? — задал он интересующий его вопрос, который мог многое прояснить.

— Сколько себя помню. Мой отец был одним из основателей культа Океана Надежд на этих землях.

Беллами был рад это услышать. Она была дочерью одного из лидеров общины, и это объясняло ее рвение защитить те идеалы, которыми руководился ее отец. Так что, вера в Океан Надежд скорее было навязана ей отцом, а не сделанный ей самой осознанный выбор.

— Значит, ты дочь одного из лидеров общины. Но, если я не ошибаюсь, твоего отца не было сегодня за обеденным столом. Если только твой отец не Алекс Криз.

Его слова показались ей вновь забавными и она рассмеялась, только в этот раз гораздо звонче.

— Ты очень смешной, Джек, — сказала она, глядя на него по новому, словно их беседа началась всего пару секунд назад, и это Джека вполне устраивало. — Никогда не думала об Алексе Кризе как о чьем-то отце. А сейчас представила, что он мой родитель и не смогла сдержать смеха.

Их глаза окончательно привыкли к темноте, и Эйрин решила погасить лампу. Вскоре луна осталась единственным источником света и прекрасно справлялась с возложенной на нее обязанностью. Она была расположена настолько низко, что ее кратеры были видны невооруженным глазом, и выглядела она не как плоский круг, а объемная сфера.

— Ты прав, моего отца не было за столом. Он в трехдневном отъезде вместе с еще одним прихожанином. Два раза в месяц они едут на рынок за покупками. Они должны вернуться завтра к полудню.

— Далековато от вас рынок. — Джек расстегнул верхнюю пуговицу своей рубахи и провел ладонью по шее, к которой прилипли многочисленные песчинки.

— Да, — согласилась с ним Эйрин. — Как ты успел заметить, наша община расположена вдали от населенных пунктов.

— Также как и от плодородных земель и полноводных рек.

— Я понимаю, куда ты клонишь. Да, мы не занимаемся земледельем. Мы не охотники и не рыбаки, поэтому все необходимое мы покупаем на рынке.

— Тогда, чем вы занимаетесь? Вы ведь не получаете деньги напрямую от Мира Вечности.

— Нет, мы занимаемся добычей руды. В нескольких тысячах шагах от этих мест есть шахты, где наши мужчины и трудятся.

— Руда?

— Да, — кивнула девушка. — Чаше всего это золотая руда. Но и от других полезных ископаемых мы не отказываемся.

— И на этих шахтах больше никто не работает, кроме вас?

— Мы были первыми, кто узнал, что здесь под землей есть благородные металлы. Кроме жителей общины об этом никто не знает.

— Тогда почему ты рассказываешь об этом мне?

— Не знаю, — пожала плечами Эйрин. — Наверное, потому, что вижу в тебе человека, на которого можно положиться. И, наверное, потому, что не хочу, чтобы ты покидал нас. Странно, я тебя даже не знаю, но мне кажется, что Океан Надежд не просто так свел наши пути.

Губы Джека самопроизвольно растянулись в улыбке. Все же он был ей небезразличен. Где-то вдали завыл койот, заставив Беллами на короткий миг отвлечься от стоящей перед ним девушки. Когда же он повернул голову назад, на какое-то мгновение ему показалось, что глаза девушки легко вспыхнули зеленым блеском. Хотя, наверняка Джеку это просто показалось.

Луна медленно поднималась вверх, теряя очертания объемности. Ее кратеры были уже почти неразличимы. Вдали огоньки, которые изначально привлекли его внимание, начали постепенно гаснуть. Ему самому совершенно не хотелось спать, хотя в последние дни он ни о чем не мог думать, кроме как о еде, воде и о ложе. В эти минуты ему больше всего хотелось находиться рядом с этой девушкой и вести с ней непритязательные разговоры до самого утра.

— Но, я боюсь, что ты все равно уйдешь от нас, — печально добавила она.

— За дорогой идет новая дорога, а за встречами — расставания, — философски изрек он. — Но, я могу обещать тебе, что куда бы я ни отправился, я всегда буду помнить доброту вашей общины и этот наш разговор.

— Я знаю, что я тебе нравлюсь. Ты не можешь скрывать своих чувств. — После ее слов у Джека вновь вспыхнуло пламя в груди, а в солнечном сплетении заныло. — А знаешь, у нас могло бы что-то получиться, если бы ты остался с нами.

Что же, хоть он и хотел отправиться дальше в путь, его все же никто нигде не ждал, а потому он вполне мог остаться на какое-то время в общине, в которой ему было совсем не плохо, если было не брать в учет их веру в Океан Надежд.

 

3

В эту ночь он спал крепким непробудным сном. Кажется, ему даже снился сон, в котором он был вместе с Эйрин. И в этом сне он прижимал ее к своей груди и искал губами ее губы. Открыв глаза, он почувствовал непреодолимое желание увидеть ее.

Они проговорили вчера еще около часа и распрощались почти в полночь, когда она показала ему комнату, в которой ему предстояло провести ночь. Ему не хотелось спать, и все же, стоило ему войти в небольшую комнату, в которой пахло свежими простынями, и прилечь на узкую постель, как он провалился в глубокий сон. Засыпая, он думал об Эйрин, а потому ее присутствие во сне было вполне оправданным.

Сами спальные комнаты находились в отдельной пристройке, которая выглядела как один сплошной коридор, по разные стороны которого располагались небольшие комнатки. Его комната находилась в самом центре пристройки, а потому была дальше остальных от дверей, как с левого края, так и с правого. В комнате стояли две постели, одна из которых была занята. Своего соседа он не разглядел, так как тот уже спал, когда он занял свою койку. А утром того уже не было, когда он открыл глаза, щурясь от ярких солнечных лучей пробивающихся в окно расположенное под самым потолком.

Джек Беллами оделся и, заправив постель, вышел из комнаты. В коридоре было пусто.

"Наверное, все отправились на утреннюю молитву" предположил он.

Он вышел из спального помещения, встречаемый горячим ветром. Хотя день только начинался, жара стояла практически невыносимая. Из главного здания доносились приглушенные голоса — служение во благо Океана Надежд было в самом разгаре. Эйрин Либрук, конечно же, тоже была на утренней молитве.

Воспользовавшись свободой подаренной одиночеством, Джек решил получше ознакомиться с местными строениями. Помимо той пристройки, в которой он провел ночь, здесь были и другие, скорее всего предназначенные для супружеских пар. Также здесь было небольшое и неприметное здание, дверь, в которой была заперта на массивный замок. Скорее всего, там и хранилась золотая руда, добытая в далеких шахтах.

Вспомнив о шахтах, Джек решил обратить свой взор в том направление, где вчера ночью горели огоньки. Там и в правду были видны распахнутые пасти штолен, а также некие конструкции, которые было сложно разглядеть из-за дальности расположения и из-за идущего волнами горячего воздуха. Но он рискнул предположить, что это были конвейеры, в которых омывались найденные ископаемые. Около самих шахт ему удалось разглядеть и некие движущиеся точки. Похоже, не все представители общины находились сейчас в молитвенном доме.

Он находился на открытом солнце не больше пяти минут, а уже хотел поскорее спрятаться под тень и выпить чего-нибудь холодненького. Можно было наведаться на кухню и выпить там воды, но проходить через главный зал, когда в нем находилась практически вся община, для того чтобы попасть в подсобное помещение, Джеку совершенно не хотелось. Стоило поискать другой вход, который, наверняка, должен был быть.

— В таком сухом климате стоило молиться рекам и озерам, а не Океану Надежд, — усмехнулся он.

Пройдя по узкому проулку, образованному стенами главного здания и одной из спальных пристроек, чувствуя раскаленный жар песка под ногами, он попал на небольшой участок схожий с задним двором. У стены стояли две высокие бочки с водой, от которых отходили в разные стороны металлические трубы. Одна из бочек была завернута неким изоляционным материалом, вторая же была окружена зеркалами, которые направляли солнечные лучи прямо на бочку. Джек мог предположить, что таким образом светлые умы общины старались сохранить в одной из бочек холодную воду, а в другой — горячую. Одна из труб — самая маленькая и короткая — имела в конце искривленную форму и венчалась вентилем. И будь он проклят, если эта трубка умывальника не была изготовлена из чистейшего золота.

— Ничего себе! — присвистнул Джек. — Да я кран вижу только второй раз в жизни. А тут он из настоящего золота!

Джек наполнил холодной водой ладони из умывальника и плеснул ею себе в лицо. Воды он не жалел, а потому размерено и тщательно омыл свое лицо, шею и даже голову. Закончив с водными процедурами, он испил воды, все так же формируя лодочку ладонями, после чего выпрямился и повернулся на сто восемьдесят градусов, чтобы уйти, но не успел сделать и шага, так как столкнулся лицом к лицу с хмурого вида бородачом.

— Извините…

— Кто ты такой?! — отчеканил тот, грубо перебив его.

Бородач был довольно внушительных размеров. Джеку он казался великаном из старинных легенд. Его кустистые брови были в этот момент опущены настолько низко, что было сложно разглядеть цвет его глаз. Его лоб был покрыт морщинами, а рот слегка приоткрыт, что придавало ему агрессивности из-за хорошо видных крепко сжатых зубов. На вид ему было около пятидесяти лет, но годы явно не ослабили его, что доказывали хорошо заметные очертания рельефов мышц под рубахой. Скорее всего, хорошую форму ему позволял держать долгий стаж работ в шахтах.

Стряхнув быстро ладони от влаги, Джек Беллами протянул свою руку вперед, в знак приветствия, после чего тут же оказался придавленным к стене главного дома, а его горло сдавило широченное запястье здоровяка. Джек хотел отбиться от нахала, но бородач быстро заломил ему левую руку, повернул его к себе спиной и вдавил уже лицом в стену обители, от которой неприятно пахло пылью и глиной.

Джек взвыл отчаянно, так как грубияну удалось не только причинить ему боль, но и оскорбить его самолюбие. Казалось, стоило тому надавить сильнее и послышится хруст кости в районе плечевого сустава. В глазах заплясали десятки пятен, вначале разноцветных, а затем и темных. Он попытался вырваться, но это ему причинило только больше вспышек боли.

— Кто! Ты! Такой! — ревел бородач ему прямо в ухо, наверное, рассчитывая пробить ему ушные перепонки вибрациями своих голосовых связок.

Джек даже если и захотел бы представиться, то все равно не смог, так как в эти минуты из его открытого рта могли раздаваться лишь очередные крики боли. В какой-то момент ему все же удалось нанести свой ответный удар бородачу — его пятка изо всех сил пнула того под коленную чашечку и нахал скорее от неожиданности, чем от боли, отскочил назад. Но стоило Беллами повернуться к нему лицом, как тут же перед его глазами возник огромный кулак, который полностью закрыл собою свет. Дальнейшее стерлось из его памяти.

* * *

Очнулся он в постели в той же комнате, в которой провел ночь. Только теперь, у него не было соседей на ближайшей койке, но это не значило, что он был один. Напротив — его окружали не меньше дюжины прихожан, глядя на него с высоты своего роста. Ближе всех к нему была Эйрин Либрук — девушка с обаятельной улыбкой, проникновенными зелеными глазами и с привлекательной россыпью веснушек.

— Как ты, Джек? — спросила она, насторожено приподняв брови. Она волновалась за него, и это было прекрасно.

— Кажется, я люблю тебя.

От собственных почти неосознанных слов, Джеку стало скорее смешно, чем стыдно. А вот Эйрин опустила взгляд и ее щечки уже привычно слегка порозовели.

Люди, присутствующие с ними в комнате начала переглядываться, топтаться на месте и покашливать в кулаки. Среди них был и Алекс Криз, который озадаченно чесал в затылке.

"Неужели я это произнес вслух?", задался Джек вопросом, хотя и понимал, что ответ он мог прочесть на лицах всех тех, кто был сейчас в комнате.

— Почему я здесь? — спросил Джек, не только потому, что его сильно интересовало его вторичное за этот день пробуждение в спальной комнате. Скорее он хотел отвлечь себя и остальных от ранее сказанных слов. Не дожидаясь ответа, он поспешил привстать с постели, так как испытывал нарастающий дискомфорт от пристальных взглядов присутствующих людей, в большинстве своем ему незнакомых. Острая боль в плече вспыхнула в его теле ярким пламенем и обдало жаром, сразу же напомнив ему о стычке с грозным бородачом. — Моя рука…

— С ней все в порядке, — поспешила успокоить его Эйрин. — У тебя был вывих, но плечо вставили обратно.

— А где тот сумасшедший, который пытался убить меня?!

На этот вопрос ему ответил Алекс Криз:

— Этого сумасшедшего зовут Баретт Гибсон. — Судя по презрительным ноткам в его голосе, Алекс явно не питал теплых чувств к данному человеку. — Он один из лидеров нашей общины, а также — один из вечных возмутителей спокойствия.

— Он сегодня приехал с рынка вместе с господином Либруком, — подал кто-то голос из толпы.

— Да, — подтвердил очередной член общины, которого Джек видел лишь единожды за обеденным столом. — Он не знал, что ты наш гость. Решил, что ты простой проходимец или вор.

— Тогда это все объясняет, и я не держу на него зла, — с откровенным сарказмом изрек Джек, вставая с постели, при этом потирая травмированное плечо. Не хотелось ему больше выглядеть чем-то вроде редкого вида руды, на которую решили взглянуть чуть ли не все рудокопы.

Словно прочтя его мысли, Алекс Криз попросил всех присутствующих покинуть комнату.

— Пожалуй, достаточно уделять нашему гостю столько лишнего внимания. Как видите, с ним все в порядке, а вот нам всем уже давно пора на работу.

Потоптавшись еще немного на месте, прихожане послушались требовательных слов одного из лидеров общины и направились к выходу. Как не крути, а у Алекса Криза был непререкаемый авторитет. Чтобы поторопить их, Алекс подтолкнул самого медленного из них в спину.

— Вы отправляетесь к шахтам? — осведомился Джек, поднявшись на ноги, но все еще сжимая пострадавшее плечо ладонью.

— Да — кивнул Алекс, стоя в дверях.

— Тогда, я с вами.

Криз удивленно приподнял брови, но в то же время хитро улыбнулся, словно полностью одобрив его решение.

— Это исключено! — воскликнула Эйрин, вставая со стула у изголовья кровати. — Тебе нужен покой, а твоя рука сможет вернуть свою полную дееспособность только через три-четыре дня.

— И все же, я настаиваю.

— Что же, нам не помешает лишняя пара рабочих рук. — Криз подошел вновь к Джеку и похлопал его по спине, затем повернулся к возмущенной Эйрин, которая явно ожидала от него поддержки. — Не волнуйся, я за ним присмотрю. Большой нагрузки он не получит, могу тебе это гарантировать.

Эйрин хотела добавить еще пару весомых доводов в свою пользу, но в этот момент в комнату вошел высокий человек в черном халате. На вид ему было не больше сорока пяти лет, и то дополнительную декаду его возрасту добавляли посеребренные виски. Его черные колкий взгляд говорил о его внутренней сильной натуре, а высокий открытый лоб — о развитых умственных данных.

— Так вот он наш гость, с которым Гибсон обошелся неподобающим образом. — Его глубокий и приятный баритон звучал музыкой под сводом невысокой комнатки и словно независим от своего владельца. Хотя он и не представился изначально, Джек был уверен, что перед ним стоял создатель и самый важный член общины, а по совместительству — отец Эйрин Либрук.

При появлении главы культа, Эйрин и Алекс поспешили склонить перед ним смиренно головы. Проповедник подошел к Эйрин и погладил своей ладонью ее рыжие волосы. В отличие от нее, у лидера общины были густые иссиня-черные волосы.

— Дочь моя, выйди в коридор. Мужчинам нужно поговорить о некоторых вещах.

— Да, отец, — покорно ответила ему Эйрин, покинув комнату.

Джек непроизвольно проводил ее взглядом, после чего вновь уставился на проповедника.

— Как твое имя, путник? — спросил он, продолжая пристально глядеть на Джека, так же как бы делал это и мастер при виде своей завершенной многолетней кропотливой работы.

— Джек Беллами, сир.

Джек был далеко не низкого роста, но рядом с проповедником он почувствовал себя, чуть ли не ребенком, так как тот возвышался над ним на целую голову. Джек не раз слышал слова о том, что сила носителя магии была равно пропорциональна его росту, а раз так, то — лидер общины был очень могущественным колдуном. А то, что стоящий перед ним человек обладал магической силой, говорило то энергетической поле, которое влияло на него с тем же эффектом, каким могут обладать тысячи иголок впивающихся в разные участки твоего тела. Вдобавок о его силе говорили его черные глаза, от пристальности которых у Джека кружилась голова.

— А мое имя Джордж Либрук.

"Странно, а я ожидал, что он вплетет в свое имя еще пару-тройку приставок, как подобает членам высшего общества или же самим губернаторам", подумал Беллами, а вслух произнес:

— Рад знакомству, сир. — Джек непроизвольно приклонил перед тем голову, точно так же как и минутой раннее это сделали Эйрин и Алекс.

Проповедник казался учтивым и спокойным как камень, пролежавший тысячи лет на дне самого глубокого озера, но Джек не сомневался — если кому-то не посчастливится стать кораблем, плывущим у него над головой, этот камень без раздумий сделает глубокую пробоину в его борту, отправив корабль на дно за считанные секунды.

— Откуда ты пришел к нам, Джек Беллами? — произнесенное имя этим живым баритоном, казалось самому Джеку каким-то странным и чужим.

— Из далеких мест. А вернее — ниоткуда. За всю свою недолгую пока жизнь, я сменил слишком много мест.

— Молодым никогда нет покоя, — с понимание изрек Джордж Либрук. — В твои годы я тоже не мог найти достойное место для себя в этом непростом Мире. Но, как видишь, волею Океана Надежд, почти пятьдесят лет назад, я все же нашел пристанище, а вместе с ним и свое призвание.

— Извините, тогда получается — вам не меньше семидесяти лет. В это сложно поверить! По мне, так вам и пятидесяти лет не дашь.

Либрук сменил свою кроткую улыбку на радужную, от чего стал похожим на настоящего добряка, потеряв свой настораживающий опасный облик.

— Так и есть. — Джордж Либрук еле заметно кивнул, после чего оглядел комнату с явным интересом, словно видел ее впервые. Хотя, кто знает — возможно, так оно и было. Его покои находились, скорее всего, в главном здании общины и были гораздо просторнее этих. — Я хотел бы принести вам извинения от имени всей общины в целом и Баретта Гибсона в частности. Он не плохой человек, но часто страдает сам из-за своего вспыльчивого характера.

— Ему бы стоило научиться вначале искусству диалога. Мне трудно простить того, кто не удосужился собственнолично прийти сюда и попросить прощения или хотя бы сказать пару сочувствующих слов.

— Прекрасно вас понимаю, — покорно согласился с ним проповедник. — Но только знайте, что истинную силу Океана Надежд способен ощутить лишь тот, в чьем сердце нет места злости и ненависти к ближнему своему. Когда-то я был молод и был обижен на весь Мир, считая его несправедливым только ко мне и благосклонным ко всем остальным. Я считал, что нет более обделенного милостью человека, чем я. Но, затем я ступил на свой истинный жизненный путь и признал свои ошибки, поняв, в чем я был не прав. И знаешь, чем это обернулось?

— Не представляю, — немного с пренебрежением отозвался Джек. Алекс слегка скривил уголки губ, в знак неудовольствия, а проповедник продолжил, как ни в чем не бывало:

— Я стал другим человеком. Я понял, что искать поддержки и сострадания от нашего Мира — не главное. Главное — получить ее от Мира Вечности, и тогда все Миры будут к тебе благосклонны.

— К сожалению, я не верю в Него.

Либрук в удивление приподнял брови, а его глаза заблестели, словно в них отражался не Джек Беллами, а самый большой золотой самородок, добытый на местной шахте. Затем он повернулся в сторону Криза, ожидая от того подтверждающего кивка, но Криз продолжал молча стоять у дверей и ни один мускул не дрогнул на его лице.

"Сейчас он скажет, что в его храме нет место неверующим и что я должен покинуть их" предположил Джек. Но Либрук только пожал плечами и добавил:

— Это твое право, хотя я не разделяю твоих убеждений, я все же не могу их не уважать. Что же, можешь отдыхать дальше. Ты явно еще не накопили всех своих сил. Нам же, пора идти на работу, не так ли Алекс?

Тот покорно кивнул.

— А можно, я пойду с вами.

— Ты не перестаешь меня удивлять, мой друг. — Либрук приобнял его за плечи и открыто улыбнулся ему, обнажив абсолютно-белые зубы. — Твое желание похвально, но работа на шахте отнюдь не легкое время препровождение, особенно со сломанным плечом.

— У меня был только вывих, — поправил проповедника Джек.

— Конечно, — поспешил он с ним согласиться. — Но даже со столь незначительными травмами тебе будет совсем нелегко.

— Я знаю, что меня ждет. У меня есть опыт в таких работах.

Либрук вновь оглядел его с нескрываемым интересом, словно алмаз размером с кулак, который, по воле судьбы, был найден в его золотых шахтах.

— Тогда, если ты чувствуешь в себе достаточно сил, чтобы помочь нам, я не смею тебе отказывать. Алекс, позаботься, чтобы Джеку Беллами выдали рабочую робу и нужные инструменты. И, ради Океана Надежд, проследи за тем, чтобы не нагружать его чрезмерной работой.

— Хорошо, — кивнул Криз, после чего вышел в коридор. За ним последовал и Либрук, слегка похлопав Джека по плечу.

За высоко расположенным окном, слышались голоса прихожан, которые собирались на работу. Джек не мог их видеть, но мог разглядеть синеву неба и медленные облака, плывущие в сторону запада. Джек поправлял постель, на которой лежал, когда за его спиной раздался голос Эйрин.

— Это правда?

Джек обернулся. Она стояла в проеме дверей, слегка смущенная, но и решительная в то же время.

— Что правда? — спросил он, хотя прекрасно знал, о чем шла речь.

— Что ты… любишь меня.

* * *

Шахт было три: две большие — явно старые — и одна поменьше, не столь глубокая. Джека Беллами утвердили в новую, где работой командовал Алекс Криз. В других командовал Баретт Гибсон — агрессивный бородач, и Гилберт Коннорс — мужчина сорока лет, с крепкими руками и широкой спиной. По словам Алекса, до того как попасть в общину он был довольно известным участником кровавых боев в губернии, что находилась восточнее от этих пустынных мест. Бросил он бои, когда лишился одного глаза, вместо которого теперь зияла пустота, в которой можно было разглядеть орбитальную кость черепа. Травмированный глаз он прикрывал лишь во время работ в шахте, да за обеденным столом. В свободное от работы и трапез время он предпочитал не скрывать своего обезображенного лица.

Сам Джордж Либрук не участвовал в работах, что Джека совсем не удивило. Алекс заверил, что у проповедника есть гораздо больше забот, но Беллами это не убедило. Таких людей как Джордж Либрук он встречал и ранее: они ни за что на свете не станут пачкать руки, если есть возможность возложить грязную работу на других.

Да, Джордж Либрук ему не понравился, но Эйрин Либрук не была похожа на своего отца. Она работала на кухне вместе со всеми и не чуралась сложностей, хотя ее положение ни к чему ее не обязывало. Джек ее любил, о чем не стал молчать. Он признался ей в любви во второй раз, когда они остались наедине. Возможно, он поспешил с откровенными речами, но Джеку Беллами было всего восемнадцать лет, а в эти годы никогда не рано признаваться в любви.

В ответ на его признание Эйрин поцеловала его в губы, затем, улыбнувшись ему на прощание, выбежала из комнаты. Джек остался стоять на месте, все еще ощущая вкус ее губ на своих губах.

— Итак, — Алекс положил на его спину свою ладонь и подвел к входу шахты. — Дабы не нагружать твою руку, мы не станем просить тебя таскать камни. Как насчет кирки? Сможешь удержать ее в одной руке?

— Да, — кивнул Джек. — Как я уже упоминал, мне уже приводилось работать в подобных местах.

— Отлично! Будешь работать рядом со мной. Я буду за тобой приглядывать, где надо буду помогать тебе советом или же делом.

Джек улыбнулся в ответ, после чего присел на корточки и поднял небольшой камешек, почти невидный на пыльной дороге. Протерев его пальцами, он увидел тусклый блеск. Повернувшись к солнцу, он подставил ладонь под свет. Камешек ярок заиграл в лучах солнца, переливаясь ярко-желтым цветом.

— Золото, — кивнул Алекс. — Твой первый успех в нашем деле.

Камешек был мал, не больше ногтя на мизинце, но в этом камушке было что-то особенное.

"Просто это первый кусочек золота, который тебе посчастливилось найти", ответил он себе.

— Можешь оставить его, — сказал Алекс. — Никто не будет против.

— Часто члены общины оставляют найденное в своих карманах?

— Никогда. Но всегда делаются исключения. К примеру, когда кто-то из нас хочет сделать подарок своей женщине. Тогда Джордж Либрук дает свое согласие.

— А что если кто-то найдет большой самородок и захочет оставить его себе, не прося разрешения у Джорджа Либрука?

— О таком не может быть и речи. Все отношения между нами основаны на доверие. В общине нет место разделению на "твое" и "мое".

— Кроме женщин.

— Кроме женщин, — подтвердил Алекс.

— А у самого проповедника есть женщина?

— Ее у него нет. Проповедник отказался от женских ласк.

— В таком случае, откуда у него дочь?

— Эйрин родилась, когда Джордж Либрук еще не отказывал себе ни в чем.

— Тогда, что стало с матерью Эйрин?

— Об этом мне ничего неизвестно. Пойдем. Пара приниматься за работу.

Джек еще пару раз протер камешек пальцами, после чего отправил его в карман. Пусть Алекс и говорил о доверии, но Джек был уверен, что если в общине никто и не крал добытого золота, то это только по той причине, что Джордж Либрук обладал силой, которая наверняка помогала ему держать все под контролем.

— Пусть он будет моим талисманом, — произнес Джек и вместе с Алексом Кризом начал спуск в шахту.

 

1

Над его головой висел амулет, которому индейцы отдавали большую значимость, чем он сам, той — на первый взгляд — безделушке, которую купили родители на его двенадцатилетие. Это паутинообразная вышивка, украшенная перьями имела определенную обязанность — ловить кошмары спящих и пропускать только добрые сны. Правда это или нет, Кевин не мог ответить наверняка, но знал, что за все время пребывания в племени сиу ему еще не снились кошмары, чего нельзя было сказать о его детстве.

Солнечный Луч вошла в его типи в тот самый момент, когда он изучал ловца снов. В руках она держала сосуд с водой и две лепешки.

— Ваш завтрак, Великий Маниту.

— Не называй меня так, — в который раз попросил он, понимая, что его слова и в этот раз окажутся не услышанными.

Стоило Кевину взять свой завтрак, как Солнечный Луч развернулась, чтобы уйти.

— Погоди, — остановил он ее. — Я хочу с тобой поговорить.

Женщина все это время смотрела в пол, и только после этих слов ее глаза робко остановились на нем. Он увидел в ее глазах что-то, что было ему знакомо самому, в те недалекие дни, когда он только попал в Молодой Мир.

— О чем?

— Ты, не знаешь, когда придет тот день, когда мне предстоит сразиться с Вендиго? — этот вопрос он задавал не единожды вождю племени, но каждый раз получал один ответ: "Битва состоится тогда, когда ты будешь к ней готов". В своем ответе Солнечный Луч оказалась совсем не оригинальной, в точности повторив слова вождя племени.

Кевин надломил кусочек лепешки и отправил ее в рот. Он не знал, из чего они готовились, но был уверен, что не из зерна или же других известных ему семян. Но на вкус они были очень даже неплохи.

— Почему вы считаете Марка Уотера злым духом? — задал он очередной свой постоянный вопрос, на который вождь всегда отвечал одинаково: "Вендиго является носителем силы, с которой не сравнится никакая магия, кроме магии Маниту, который является порождением самого Океана Надежд".

— Он тот, который принес проклятие на наши земли, — ответила Солнечный Луч, порадовав Кевина уже тем, что не ответила заученными словами. — Он зло, которое должно быть побеждено. И кому, как не Великому Маниту одолеть его?

— Почему вы решили, что именно он виновен в проклятии этих мест? — Кевин отложил в сторону недоеденную лепешку и слегка склонил голову, чтобы посмотреть в глаза женщины, которая старалась отвести от него свой взгляд.

— Он… он обладает силой, которая используется им во зло.

— Ты видела, как он использует эту силу?

— Нет, — честно призналась она. — Но это видели Яркая Молния и Западный Ветер, когда они принесли вас в наш лагерь. Вы были без сознания, а потому ваши глаза были слепы.

— Мое знакомство с Марком Уотером произошло не вчера, и я знаю его получше вашего, — не скрывая злость, произнес Нолан. — Он не мог наложить на вас проклятие, так как пришел вместе со мной из другого Мира.

Ему не хотелось бросаться такими словами, но дар правды не оставлял ему выбора. Хотя, он сомневался, что не произнес бы этих слов, если он бы имел власть над ними.

— Все мы лишь путешественники в этом Мире, — отпарировала она и слегка приклонила голову в знак почтения. Солнечный Луч выпрямилась и повернулась к нему спиной, чтобы покинуть его, но Кевин в очередной раз не позволил ей это сделать.

— Погоди. Если Яркая Молния и Западный Ветер видели силу Вендиго, то я хочу поговорить с ними.

— Яркая Молния занят обрядом в память о своем брате Дубовой Ветви, и не сможет уделить тебе внимания и, если честно, я должна к нему присоединиться. — Он подняла веки, и Кевин вновь смог увидеть ее черные грустные глаза. Что могло терзать эту женщину? — А Западный Ветер собирается в путь на "чистые" земли за водными припасами.

— Дубовая Ветвь? Да, я слышал о нем от вождя племени. Он погиб от лап медведя.

— Да, — кивнула Солнечный Луч. — Священный дух в образе медведя забрал у Яркой Молнии брата, а у меня — мужа.

 

2

Западный Ветер выводил своего коня из загона, у входа в который его ждал Белый Столб Дыма. Где-то, тремя или более типи севернее, раздавались ритуальные песнопения, звук бубна и треск костра. Обряд в честь ушедшего из жизни Дубовой Ветви только начинался. По словам Солнечного Луча приготовления к обряду должны были длиться в течение целого дня и завершиться только к закату.

— А, Кевин, рад тебя видеть, — поздоровался с ним Белый Столб Дыма, стоило тому войти в поле зрения вождя.

— Странно, что вы меня не назвали Маниту.

— Я буду к тебе обращаться так, как ты пожелаешь. А так, как дух Маниту в тебе пока дремлет, я обращаюсь к тебе через то имя, которое тебе пока более близко. — Западный Ветер вывел коня, и вождь запер за ним загон. — Надеюсь, все эти песнопения не разбудили тебя.

— Нет, они начались, когда я уже был на ногах. Солнечный Луч сказала, что это обряд посвящен памяти ее мужа.

Белый Столб Дыма сохранял тишину около минуты, после чего величественно кивнул — его подбородок (все еще волевой для такого старика как он) слегка приподнялся вверх, затем медленно опустился вниз, скрыв полностью "адамово яблоко" и вновь приподнялся.

— Дубовая Ветвь ушел рано и забрал с собой сердце Солнечного Луча. Ей сложно смериться с его смертью, даже, несмотря на то, что им и так предстоит встретиться со временем. Я надеюсь, ты почтишь нас своим присутствием на обряде.

— Безусловно, но сейчас я хотел бы отправиться с Западным Ветром за водой, если это возможно.

— Раз ты этого желаешь, я не могу тебе в этом отказать. К тому же обряд будет только в самом разгаре, когда вы вернетесь назад. К тому времени шаман созовет всех духов. — Вождь повернулся к Западному Ветру и попросил его привести еще одного коня из загона специально для Кевина.

Прежде чем исполнить поручение, Западный Ветер повернулся к Кевину и склонил перед ним голову. За спиной Западного Ветра находился колчан со стрелами, а сам лук висел на правом плече.

— Отправиться в путь в компании Великого Маниту — огромная честь для меня.

Кевину дали право выбора и он выбрал среди десятков мустангов одного из пяти, что имели черный цвет. Этот больше остальных был похож на Фаундера — коня, который прошел с ним почти весь Молодой Мир. Он скучал по нему. Впрочем, он скучал по многим, с кем он познакомился в другом Мире. По тем, кто помогал ему и был верен: Линин, Доббсы, Фернандо Белу из Диллема — все эти имена согревали ему душу.

Оседлав коня (вместо седла ему поддали коврик) Кевин направился в путь вместе с Западным Ветром в сторону зеленых просторов, по которым текли горные ручьи.

Они отдалились не так уж и далеко от лагеря племени сиу, но Кевин уже почти испил половину воды из своей фляжки — жара в этих местах была практически невыносимой. Как могли индейцы жить в этих местах столько времени? А ведь проклятию было около тридцати лет и, к примеру, тот же Западный Ветер, который выглядел не старше двадцати пяти, родился уже на проклятых землях.

Кевин взглянул в сторону молодого индейца, который величественно восседал на коне, глядя вперед и придерживая узду одной рукой. И это рука привлекла к себе его внимание своим красным оттенком кожи, полным отсутствием волосяного покрова, наполненными кровью венами, что протекали по высоким вершинам мышечных гор. Запястья и предплечья Западного Ветра украшали странные узоры татуировок — сквозь сплетения бессмысленных на первый взгляд полос, пробивались рисунки перьев, волчьей и совиной голов.

— Что означают твои татуировки? — спросил его Кевин, спустя четверть часа их пути по пустынным местностям проклятых земель. Не то, чтобы его сильно это интересовало, но за все это время Западный Ветер не произнес ни единого слова, а у Кевина к нему было несколько вопросов и надо было с чего-то начать.

— Они говорят обо мне больше, чем я могу сам рассказать о себе с помощью слов, Великий Маниту. Разве вам об этом неизвестно? — Западный Ветер оглядел Кевина с присущей его невозмутимостью, после чего медленно опустил голову и ткнул пальцем в одну из татуировок. — Голова волка обозначает то, что я один из самых лучших охотников своего племени. Сова — покровительница ночи, носительница мудрости и тайных знаний…

— Я не Маниту, — перебил его Кевин.

— Я знаю, — спокойно ответил индеец, заставив Кевина ощутить холодок, бегущий вниз по спине. — Но Белый Столб Дыма относиться к тебе с уважением, что заставляет и меня относиться к тебе с не меньшим почтением.

— А как насчет того высокого беловолосого мужчины, что был со мной? Он тоже не Вендиго?

— В этом случае я не готов дать какой-либо ответ с уверенностью.

— Почему?

Индеец приложил ладонь ко лбу, вглядываясь вдаль, в надежде увидеть первые зарождения зеленых просторов. Наверняка для каждого из представителей племени поход за водой или же вылазка на охоту были не только необходимостью для выживания, но и великим блаженством, о котором возможно даже грезят во сне. А раз так, побывали ли все индейцы сиу на не тронутых проклятием землях или же есть только ограниченный круг избранных, которым повезло участвовать в этих путешествиях за провизией для всех? Кевин предполагал, что его второе предположение было ближе к истине, но также был уверен, что даже среди тех, кто был выдвинут вождем в качестве добытчиков воды и мясо, были те, которые чаще отправлялись на зеленные луга. Западный Ветер наверняка был одним из счастливчиков в этом смысле.

— Этот человек несет на себе то же проклятие, что и наши земли.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Все что я мог сказать, я уже сказал. Мне нечего больше добавить. — Западный Ветер с явной неохотой говорил о Марке Уотере.

— Ты был одним из тех, кто принес меня и моего спутника в ваш лагерь, если я не ошибаюсь?

Медленный кивок головой был ему ответом.

— И тот, кого вы называете Вендиго, проявил свои способности перед вами? Он сделал что-то, за что его можно было причислить к ряду злых духов?

— Нет, Маниту, он не обратил свою магию против нас. — В этот момент Кевин хотел уже задать очередной вопрос: "Тогда что заставляет вас относиться к нему как к Вендиго?", но Западный Ветер опередил его: — На нас всегда надеты амулеты, защищающие от злых духов и их влияния. Эти амулеты не позволили ему причинить нам вред.

— Где вы его держите?

— Ответ на данный вопрос знает только вождь племени и шаман, — ответил ему Западный Ветер, и Кевин впервые смог уличить его во лжи, за время всех заданных ему вопросов. — Придет время, и вам позволят встретиться.

— Но, если ты не считаешь меня Маниту, хотя и продолжаешь меня так называть, тогда ты не должен верить, что наша с ним битва приведет к снятию проклятия с ваших земель.

— Я верю, что со смертью Вендиго на наши земли вернется жизнь. — После короткой паузы Западный Ветер взглянул на Кевина и добавил: — Но я не уверен, что в твоих силах одолеть Его. Белый Столб Дыма верит в тебя. А я знаю одно: если у тебя не получиться взять над Ним вверх, тогда я сам вступлю с Вендиго в смертный бой.

— Я не стану с ним биться, но и не позволю тебе убить моего друга, которого ошибочно ваше племя нарекло Вендиго.

— Время всех нас рассудит, оно мудрее любого представителя человечества.

Проехав верхом еще некоторое расстояние, которое заняло у них около часа, они, наконец, ступили на земли, на которых не было и намека на песок, а ветер моментально стал более свежим и прохладным. Здесь пели птицы и шумел ветер в кронах зеленых деревьев. Кевин все же не смог удержаться и обернулся назад, чтобы посмотреть на пустыню, из которой они вышли всего пару мгновений назад и недобрые воспоминания, о которой быстро стирались прохладой и запахами зелени и полевых цветов. Кони остановились и принялись щипать траву. Ни Кевин, ни Западный Ветер не смогли отказать им в этом удовольствие.

Пока кони радовались смене природы, Западный Ветер спрыгнул на землю и, встав на одно колено, порвал несколько травинок и приблизил их к носу. Делал он это ради своей человеческой слабости или же для того, чтобы выследить некое животное, Кевин мог только догадываться, так как на его вопрос индеец промолчал, а его лицо оставалось спокойным и непроницаемым и не позволяло ничего прочесть. Бросив травинки на землю и вытерев руки о штаны, молодой охотник взобрался снова на коня.

— На каких зверей вы здесь охотитесь?

— На оленей, зайцев, птиц… По-разному. Пойдем, — он пришпорил своего коня, и Кевин последовал его примеру. — Сегодня нам не предстоит охота, а только пополнения водных запасов.

Ехать им пришлось недолго до тех мест, где их слух начал различать бурлящий звук реки, что брала свое начало в горных вершинах. Проехав мимо несколько десятков хвойных деревьев и малолиственных кустарников, они оказались на берегу реки, чьи воды быстро текли вниз, пенились и создавали водовороты. Западный Ветер всегда старался быть первым во всем, вот и сейчас, он слегка пришпорил своего коня и оказался у каменистого берега раньше Кевина. Когда Нолан остановил коня у самой кромки воды, индеец уже сбрасывал со своих плеч лук, колчан со стрелами и пустые бурдюки с водой, которые сейчас больше походили на сложенные в рулон палатки, оставив висеть за поясом только томагавк. Через спину коня были перевалены еще два больших бурдюка, которые тоже были сброшены вниз. Кевин спешился и снял со своего коня емкости для воды, сделанные из обработанной кожи оленя.

— Не заходи слишком далеко в воду, а то поток может унести тебя вниз по реке, — посоветовал ему Западный Ветер.

— Насколько вам хватает этих запасов воды? — спросил Кевин, беря один из бурдюков в руки и входя в холодную воду, предварительно сняв мокасины и закатав штаны.

— На одну неделю, — ответил ему Западный Ветер, пробуя воду на вкус, окунув несколько раз подряд ладонь в реку.

— И вода не становиться теплой из-за солнцепека?

— Нет, мы ее храним в погребах, которые мы специально вырыли для хранения воды и другой провизии.

— Где находятся эти погреба?

Западный Ветер коротко взглянул на Кевина, после чего сжал рассерженно губы. И сердился он, скорее всего, не на Нолана, а на самого себя, и Кевин знал этому причину: именно в погребе племя сиу прятало Марка Уотера. Как не старался Западный Ветер держать язык за зубами, он все же сболтнул лишнего. Вместо ответа, молодой индеец предложил ему держать бурдюк за горловину как можно крепче, так как тяжелый заполненный водой бурдюк было сложнее держать в руках, противостоя течению реки.

— Нам нужно работать быстрее, чтобы успеть к началу обряда. — Западный Ветер поднял свой заполненный бурдюк, завязал его горловину и вытащил его на берег. Взяв другую емкость для воды, он вернулся в реку.

— Солнечный Луч, она сильно переживает смерть мужа.

— Да, — кивнул индеец. — Их связь была не только телесной, но и душевной. Такой сильной любви как у них, я еще никогда не встречал. Не удивительно, что она решила провести обряд.

— В чем состоит суть обряда? — Кевин как раз входил в воду со вторым бурдюком, когда Западный Ветер, уже находясь в воде, резко выпрямился и поднял левую руку вверх, призывая к тишине. Его взгляд был устремлен в одну точку и Кевин, не раздумывая, обернулся в том же направлении.

В двадцати шагах от них, рядом с кустом с красными ягодами стоял медвежонок и настороженно обнюхивал воздух.

— Ты испугался медвежонка? — спросил Кевин. Иронизировать ему не хотелось, но это как-то само собой получилось.

— Где медвежонок, там и медведица, — ответил ему Западный Ветер, понизив голос. — Скверный характер отличает гризли от других медведей.

Спутник Кевина еще не успел закончить свое предложение, когда из-за деревьев раздался могучий рык. Медведица бежала в их сторону, и в каждый раз, когда ее могучие передние лапы опускались на землю, из ее груди вырывался хрипящий рык. Она была невероятно огромной. Таких наверное даже не встречали вездесущие операторы из "Нешнал Джеографик". Что же, Кевин мог бы гордиться встречей с таким огромным обитателем здешних лесов, если только это встреча не была столь опасной для его здоровья и жизни.

Западный Ветер взглянул с досадой на берег, на котором остались его лук и стрелы, затем выхватил из-за пояса томагавк. Нолан отошел дальше от берега и встал рядом с индейцем, который не отрывал своего взгляда от медведицы, что уже сравнялась с медвежонком и встала на задние лапы, отчего выглядела теперь еще громаднее.

— Не двигайся, — спокойно произнес Западный Ветер. Его слова практически терялись в безумном рыке лесного зверя. — Возможно, она не станет нападать, увидев, что мы не желаем зла ни ей, ни ее потомству. Ни в коем случае не беги.

Медведица продолжала стоять на задних лапах, укрывая от людей свое чадо. На ее могучей груди, покрытой рыже-коричневым мехом, виднелась уродливая полоса шрама, который она получила явно не в драке со своим сородичем. Кевин посмотрел на Западного Ветра, ожидая его действий и наставлений. Кому как не индейцу в их дуэте следовало принимать решения? Ведь он сам ранее признался, что получил татуировку волка на своем теле, потому что являлся одним из лучших охотником в своем племени. Но, по абсолютно-белому лицу индейца, Кевин сделал вывод, что тот был сильно напуган. Причину испуга, индеец вскоре объяснил:

— Дух леса. Именно он убил Дубовую Ветвь. Она так просто нас не оставит в покое.

От этих слов, по всему телу Кевин прошла дрожь, а второй поток не заставил себя долго ждать, стоило Западному Ветру громко повысить голос и замахать из стороны в сторону томагавком. Мышцы на его спине то бугрились, то растягивались, а руки ходили то по вертикали, то по горизонтали. Медведица вновь стала на все свои четыре лапы и вздернула вверх губу, а затем из ее глотки вырвался еще более истошный рык. Похоже, она даже и не думала сдаваться. Вместо этого она сделала шаг им на встречу, и теперь холодная вода реки скользила по ее длинным черным когтям.

— Кричи вместе со мной! — потребовал от Кевина Западный Ветер. — Возможно, она решит, что мы ей не по зубам и отступит!

— Пошла прочь! — прокричал Нолан и принялся махать руками, подражая молодому охотнику, только в отличие от того он был безоружен, а пустой бурдюк не мог считаться грозным оружием против свирепого зверя. У него был кинжал, который он держал в голенище сапога и купленный еще в Молодом Мире. Но к реке он прибыл обутый в мокасины — удобные, но совершенно бесполезные для хранения каких-либо вещей. — Уходи! Оставь нас в покое!

— Отходи медленно назад, как можно дальше в воду! — прокричал ему Западный Ветер. — Только не поворачивайся к ней спиной!

Кевин сделал шаг назад, продолжая кричать. Западный Ветер делал то же самое, а медведица продолжала стоять на берегу у самой кромки воды, издавая грозные рыки в их адрес. Она не шла за ними, и Кевин считал это добрым знаком. Вместо этого животное принялось исполнять естественный для нее, но по меркам человека довольно забавный танец — она раскачивалась из стороны в сторону, а ее большая косматая голова качалась как у болванчика, только по горизонтали. Они продолжали идти назад, вода поднималась все выше, а течение становилось все сильнее.

— Похоже, нам повезло, — усмехнулся Западный Ветер, опуская руки вниз. — Медведица сдалась.

— Очень рад это слыша…, — Кевин не успел договорить. Причиной этому стало течение реки и подводный камень, о который он споткнулся. Холодная речная вода тут же накрыла его с головой. Кевин успел вскрикнуть, после чего ему пришлось немедленно замолчать, так как большое количество воды заполнившей его рот, грозила попасть в дыхательные пути, а затем и в легкие. Бурдюк вырвался из рук Кевина, и его унесло течением. Пузырьки воздуха закружили перед его глазами, прежде чем их начало колоть словно иголками от холода, что заставило Кевина зажмурить веки. Все звуки сразу же стали приглушенными и далекими. Кевин поспешил встать на ноги, но сделать ему это удалось далеко не с первого раза. Ему пришлось перевернуться под водой на живот, затем согнуть ноги в коленях и выпрямиться. Как только его голова приподнялась над водой, он вытер лицо ладонями и тут же услышал крик Западного Ветра:

— Вставай! Скорее! — Слова индейца звучали вперебой с рычанием медведицы и мощными всплесками воды.

Сердце его забилось в два, а то и в три раза быстрее, стоило ему посмотреть через плечо. Огромная темно-коричневая от влаги мохнатая глыба стремительно сокращала с ним расстояние. На миг, Нолану показалось, что он снова вернулся на борт "Могучей Волны" — кругом вода, а на него мчится агрессивное существо с острыми когтями и длинными клыками. Только теперь рядом с ним не было Тифа. Пусть тот и оказался предателем, он все же был гораздо опытнее и мастеровитее его нынешнего спутника.

Под руку попался камень, и Кевин незамедлительно сжал его в ладони, а спустя секунду выпрямившись, бросил его в сторону медведя. Белый округлый камень метко угодил зверю в грудь, но это совершенно не замедлило бега животного. И все же Кевин решил не останавливаться на этом и поднял со дна еще один камень. В этот раз ему не удалось его применить, так как медведица была уже слишком близка, продолжая рычать, разбрасывая брызги вокруг себя и с ненавистью глядеть на представителя человеческой расы. Она подняла лапу, готовая уже схватить его своими когтями или же просто сломать ему позвоночник, но Кевину удалось отпрыгнуть в сторону, а течение реки и вовсе отдалила его на относительно безопасное расстояние от медведицы. Разгневанное животное приподнялась на задние лапы и всем своим весом опустилась вниз, от чего водные брызги под ней разлетелись как осколки ручной гранаты.

Кевина все дальше отдалялся от медведицы, но и от Западного Ветра. Вначале он не мог сориентироваться, и вода его уносила, чуть ли не кубарем, но вскоре ему удалось зацепиться за дно реки и вновь принять вертикальное положение.

Медведица вновь ринулась за ним, но в этот раз Западный Ветер не остался в стороне и, издав боевой клич, ринулся на зверя, держа над головой томагавк. Острие топора впилась духу леса в бок, после чего зверь издал завывающий стон, заменивший уже ставший привычным злобный рык.

Все это время медвежонок оставался на берегу и жалобно звал мать, а может наоборот — подбадривал ее на более активные действия. В эту тягостную наполненную адреналином минуту, второй вариант показался Кевину вполне даже вероятным и естественным.

В это время, его мать резко развернулась и одним взмахом руки отбросила молодого индейца в сторону, при этом разорвав его верхнюю одежду на груди. Прежде чем четыре глубокие раны на его теле успели наполниться кровью, речная вода смыла их, по той причине, что Западный Ветер не устоял на ногах и упал в воду. Медведица не остудила своего пыла и набросилась на него, опустив свои лапы ему на грудную клетку, что могло привести не только к сломанным ребрам, но и к мгновенной смерти. Из-за огромного груза Западный Ветер просто бы не смог сделать вдох. Но, даже если бы это у него получилось, то его легкие не заполнились бы воздухом, а только водой. А это значило, что без посторонней помощи у Западного Ветра не было шансов выжить. А ведь медведица пока еще не пустила свои зубы в ход.

Кевин схватил очередной камень со дна реки, которых было к счастью очень много, и кинул им в зверя. Первый камень пролетел, чуть ли не в метре от намеченной цели. Тогда он выхватил из-под воды другой камень и помчался вперед, вдобавок крича во все горло, чтобы обратить на себя внимание медведя. Его крики не возымели должного эффекта, от чего Кевин все же бросил камень в животное, который угодил в раненый бок. Медведица издала очередной крик боли, но все же продолжила выплескивать свой гнев на молодого охотника, царапая когтями его грудь.

Над водой двигались только руки несчастного, которые пытались вырвать клоки волос из шкуры медведицы или же просто оттолкнуть зверя подальше от себя. Но, если с первой задачей Западный Ветер хоть как-то справлялся, то со второй у него дела шли из рук вон плохо.

Новый бросок и камень, брошенный Кевином, угодил медведице прямо в макушку. Это, наконец, заставило ее отпустить индейца и снова обратить свою ярость на Нолана. С одной стороны это обрадовало Кевина, так как руки Западного Ветра уже практически перестали сопротивляться, но с другой стороны, он не знал, как теперь ему защитить себя от разъяренного животного, которое уже на всех порах мчалась в его сторону, поднимая высокие столбы брызг вокруг себя.

Кевин попятился назад. Сделал он это инстинктивно, хотя и понимал, что шансов на побег у него не было. Грозное рычащее существо, страшное в своей ярости быстро приближалось к нему. Мысли полностью покинули его, а мозг совершенно не хотел ему больше помогать с генерированием идей, о возможных вариантах спасения своей жизни. Хотя, даже если бы и захотел, времени для обдумывания разных путей выхода из положения у него просто не оставалось.

Медведица была уже совсем близко. Согнув слегка передние лапы, она приготовилась прыгнуть, а Кевин вытянул вперед руки, словно это могло оказаться серьезной преградой для нее.

Их глаза встретились. Столько ярости Кевину еще не доводилось видеть ранее. От владельца подобного взгляда нельзя было ждать пощады, и медведица явно не была настроена на заключения перемирия в эти мгновения. Спасти Кевина Нолана могло только чудо.

И это чудо произошло.

Мокрые волосы на морде зверя, начали быстро чернеть и обугливаться, оставляя голой серо-розовую кожу. Пламя непонятного происхождения быстро накрыло ее голову, меняя облик медведицы до неузнаваемости. Кевину даже пришла на ум ассоциация с мордой огромного добермана. Волосяной покров на голове зверя полностью сошел на нет. Невидимое пламя остановилось лишь в области шеи. Вокруг носа медведицы начали пузыриться ожоги, причиняя ее невыносимую боль. Ярость в ее глазах полностью сменилось испугом, и она встала как вкопанная на месте. На миг Кевину даже стало жалко ее. Но, жалость быстро сменилось все охватывающим вопросом: "Что произошло?!".

Медведица завыла совсем уж не по-собачьи, а компанию ей составил медвежонок, беспокойно бегущий из стороны в сторону у берега реки. После этого, наверное, не менее удивленная произошедшим, чем сам Кевин, она решила принять поражение и, развернувшись, поспешила в сторону берега, где ее ждало ее дитя. Добравшись до берега, она помчалась прочь в сторону леса. Медвежонок с трудом поспевал за ней.

Кевин проводил их взглядом до тех пор, пока их жалобные завывания полностью не утонули в пение птиц и бурление реки. Только после этого Кевин вышел из ступора и вспомнил о Западном Ветре, которого течением унесло не так далеко, благодаря коряге, что послужила барьером для его ослабленного тела.

Нолан поспешил ему на помощь, с радостью обнаружив, что тот еще живой, но в то же время Западный Ветер был полностью исполосован когтями зверя. Он с трудом вбирал воздух в грудь и откашливался кровью и водой. Одно из ребер индейца торчала из окровавленной раны, словно росток архаичного дерева, пробивающий себе путь из-под земли. Кевин схватил его под мышки и принялся тащить его на берег, стараясь не обращать внимания на крики боли индейца.

— Где она?! Где она?! — хрипел и кричал индеец, стараясь вырваться из рук Кевина.

— Она убежала, — попытался он его успокоить. — Все кончено.

— Как? — этот вопрос вырвался вместе со стоном из разодранной груди Западного Ветра.

— Я не знаю, — только и ответил Кевин.

— Ты… ты Маниту, — уже спокойно произнес Западный Ветер и прикрыл глаза. — Вождь был прав.

Вытащив раненого на берег, Кевин опустил его на землю, приложив пальцы к его сонной артерии. Индеец перестал поддавать признаков жизни, что напугало его, но слабый пульс все же успокоил его, дав ему возможность присесть рядом и отдышаться.

И все же, что произошло? Что вызвало неожиданное самовозгорание на влажном теле медведицы? Неужели это было непосредственное вмешательство Четырех Темных?

Эта мысль, заставила Кевина вскочить на ноги оглядеться по сторонам. Но, в пределах его видимости никого не оказалось. Только река, лес и горы. Только шум воды, крики хищной птицы над головой и его тяжелое дыхание.

Надо было поскорее возвращаться назад. Им удалось заполнить водой только две емкости, остальные две были унесены течением и вряд ли могли быть возвращены назад. Эти два бурдюка он прикрепил к спине коня Западного Ветра, после чего вернулся к нему самому и попытался привести его в чувства и, слава Океану Надежд, ему удалось это сделать.

— Ты должен взобраться на коня, ты меня слышишь? Я сяду сзади и буду тебя придерживать.

— Я смогу, — кивнул в ответ Западный Ветер.

— Очень надеюсь на это. Так как у тебя сломано ребро и закидывать тебя на спину коня будет сверх неразумным шагом. Но и оставлять тебя здесь одного и отправляться за помощью я тоже не могу.

— Я смогу Великий Маниту, — вновь кивнул индеец и сдержал свое слово.

Медленным шагом они направились назад в сторону проклятых земель. И этот путь оказался одним из самых сложных на памяти Кевина за последнее время.

 

3

Вернулись они в лагерь, когда солнце уже коснулось горизонта. Ритуал был в самом разгаре: гулко били барабаны и бубны, несколько десятков голосов громко выкрикивали непонятные Кевину слова и вдвое больше ног чуть ли не синхронно вытаптывали ритм на сухой поверхности земли.

Их встретили Белый Столб Дыма и еще двое мужчин племени. Они быстро сориентировались в ситуации и помогли Западному Ветру спуститься с коня, который за все время возвращения назад успел около пяти раз потерять сознание и однажды даже чуть ли не упал с коня. Кевину чудом удалось удержать его.

Западного Ветра унесли в одну из типи, а Кевин вкратце рассказал вождю племени все, что с ними произошло. Белый Столб Дыма слушал его внимательно, не перебивая. А Кевин во время рассказа не отрывал взгляда от его умных и усталых глаз, а также от его морщин, что становились гораздо глубже в пламени огромного костра, чьи языки возвышались над теми конусообразными строениями, за которыми проводился обряд.

— Это была медведица, что лишила жизни Дубовую Ветвь? — переспросил вождь сиу.

— Я не знаю, но и не исключаю такой возможности. Ее тело было изуродовано шрамом, что напоминал след от ножа или томагавка.

— И ты смог ее одолеть без оружия?

— В том, что я и Западный Ветер остались в живых, нет моей заслуги. Что-то постороннее вмешалось в наше противостояние со зверем. И я догадываюсь, что это могло быть.

— Я тоже, друг мой.

— Правда? — удивился Кевин.

— Да, это в тебе проснулся дух Великого Маниту. Думаю, очень скоро мы тебя подготовим к битве с Вендиго. Ты готов с Ним встретиться. Но, оставим все это до завтрашнего дня. Сегодня нас ждет обряд, на котором я, как вождь племени, обязан присутствовать. А ты, можешь присутствовать на нем в качестве гостя.

Белый Столб Дыма прикоснулся к Кевину и повел его с собой в сторону костра, около которого звучали песнопения. Кевин знал, в честь кого проводилась данная церемония, но он и представить не мог, насколько далеки были его предположения о цели сего обряда.

Песнопения и пляски не прекращались ни на минуту. Мужчины из племени сиу топтали под своими ногами и так твердую землю, образовывая большой круг. В центре круга возвышался костер, в который непрерывно подбрасывали сухие ветви, отчего треск огня звучал так же громко, как и церемониальные звуки ритуала. У самого костра пританцовывал шаман племени, держа высоко над головой бубен. На шамане была шкура медведя, а вместо головного убора красовалась сама голова убитого зверя. Кевин решил, что для обряда была выбрана шкура медведя неспроста.

— А где Солнечный Луч? — спросил Кевин вождя племени, когда они остановились около других жителей племени, что участвовали в обряде в качестве зрителей.

— Она в круге вместе с шаманом, ждет, пока духи предков подготовят ее к началу обряда. Ты с ней сдружился, — подметил Белый Столб Дыма.

— Она такая же, как я, — согласился с ним Нолан. — Мы оба лишись очень близких нам людей.

В этот момент плотный людской круг слегка расступился, и Кевину удалось увидеть в пламени огня сидящую на земле женщину. Она была полностью обнаженной, что слегка смутило Кевина. Ее ноги были скрещены, а руки лежали на коленях. Спину Солнечный Луч держала прямо, голова ее была приподнята, а веки прикрыты. Все ее тело было украшено узорами синего, красного и белого цвета. Волосы были заплетены в косы и украшены десятками перьев. На ее шее висел амулет. Кевину показалось, что он выглядел совсем как огромный желтый глаз.

Вереница плещущих людей вновь замкнулась в круг, и Кевин потерял женщину из виду. Но уже спустя пару минут, когда стук барабана и крики танцующих достигли наивысшего звукового пика, все резко стихло, и толпа разом замерла на месте. Треск костра остался единственным источником звука на многие расстояния. Несколько десятков глаз непрерывно наблюдали за происходящим.

— Я не понимаю смысл происходящего, — признался Кевин.

— Обряд заключается в том, чтобы созвать духов. Звук песнопений барабанов и бубна привлекает их внимание, так же как и запах крови привлекает хищных животных. Амулет на груди Солнечного Луча играет роль ловушки, в которую попадет дух. Эти духи не принадлежат Земле Мертвых, а потому, попав туда, они постараются вернуться назад в свою естественную среду обитания. Таким образом, амулет укажет путь Солнечному Лучу назад, а также поможет ее разуму не поддаться забвению.

— Другими словами, весь этот обряд предназначен для того, чтобы переправить ее на Земли Мертвых?

— Да, — кивнул Белый Столб Дыма.

Легкий ветерок колыхнул седые волосы вождя и он умолк, хотя до этого уже хотел открыть рот для того, чтоб продолжить разговор. Вскоре ветерок коснулся и затылка Кевина. Он был прохладным и словно наэлектризованным, от чего его волосы слега приподнялись. В засушливом климате местных просторов эти ветерки выглядели чем-то чуждым и неожиданным.

— Духи, — одними губами произнес Белый Столб Дыма и приложил свой палец ко рту.

Кевин Нолан приподнял голову и увидел в небе белесые полосы, словно блестящие паутинки, парящие в воздухе. Они сплетались между собой, опускаясь вниз и взлетая вверх, становясь все отчетливее или же наоборот — исчезая в ночном небе, чтобы спустя какое-то мгновение появиться вновь. Духов становилось больше, пусть даже и некоторые, словно почувствовав опасность, поспешили умчаться подальше от костра и скопления людей. Те же, кто были посмелее, заплясали над головами шамана и Солнечного Луча, двигаясь по спирали, образуя серебристую воронку. Кевин непрерывно переводил свой взгляд с духов на женщину и обратно, пока не остановился на одной точке — на амулете. Когда кончик спирали дотронулся до золотистого глаза на груди Солнечного Луча, все духи разом исчезли, словно свет, погасший при одном хлопке в ладоши.

Кевин решил, что обряд не увенчался успехом, но веселые крики и возобновившиеся пляски подсказали ему, что его предположения оказались неверными, впрочем, уже не в первый раз.

— Дух попал в ловушку, — со сдержанной радостью изрек Белый Столб Дыма. — Обряд скоро подойдет к концу, и Солнечный Луч сможет отправиться на Земли Мертвых на поиски Дубовой Ветви.

— Вы проводите данный ритуал в каждом случае гибели кого-то из вашего племени?

— Нет, на моей памяти таких ритуалов было не больше пяти.

— От чего так мало?

— Потому что они редко увенчиваются успехом.

— И сколько из тех пяти ритуалов закончились возвращением на Землю Живых умершего и того, кто отправился за ним на Земли Мертвых?

— Ни один, — ответил ему вождь с явной грустью, прозвучавшей в голосе. — Обряд это только первый шаг во всем этом действие, при этом не самый сложный. Сложнее всего переплыть Стикс, не прибегая к помощи Харона. Эта Река опаснее любой самой глубокой и бурной реки. Только переплыв Стикс, отправившийся по собственному желанию на Земли Мертвых, может отыскать там близкого ему человека и вернуться с ним обратно в мир живых, так же вплавь.

— А что если ей не удастся переплыть Стикс самостоятельно? — спросил Кевин, понимая, что именно здесь заключается главная опасность данного путешествия.

— Тогда она попадет на другие земли — Земли Безумия. А уж оттуда нет спасения никому. Ни один амулет не сможет вернуть ее назад или же хотя бы напомнить ей — кто она такая. На Землях Безумия ей не суждено будет увидеть Дубовую Ветвь никогда. А если и удастся, то это будет не он, а нечто иное.

— Откуда вам все это известно?

— Духи предков часто говорят с нами и предостерегают нас о принятии неправильных решений.

— А духи не предостерегали вас о проведении данного обряда? — возмутился Нолан, понимая, что волнение за жизнь Солнечного Луча готова захлестнуть его.

— Предостерегали, — признался вождь. — Мы много говорили с ней на эту тему, пытались разубедить, но никакие доводы не помогали. Нам удалось выиграть только три месяца, после чего нам пришлось смириться с ее выбором.

Крики умолкли. Кевин снова повернулся в сторону обнаженной женщины и шамана. Последний, опустив на землю бубен, потянулся к складкам своей ритуальной одежды, сразу после этого в его руках сверкнул в пламени огня длинный острый нож. Кевин предполагал, каким образом Солнечный Луч сможет попасть к берегам Стикса, но только сейчас смог осознать всю значимость и необратимость этого момента. Девушка должна была погибнуть прямо у него на глазах. А все ради спасения любимого человека. Каковы были ее шансы на возвращения назад в Мир Живых? По словам вождя племени сиу, они были невелики, если не сказать — ничтожны. Нет, он не мог оставаться в стороне и смотреть на то, как молодая женщина будет лишена жизни ради призрачной надежды о спасении своего возлюбленного. Они были очень похожи и преследовали одну цель, только пути у них были разные: его долгий, но вполне осуществимый, а ее — пусть короткий, но совершенно неопределенный.

Шаман уже поднял кинжал над головой, целясь в область шеи Солнечного Луча, когда Кевин сделал шаг вперед и прокричал:

— Стойте! — Все повернули свои лица в его сторону. Даже Солнечный Луч приподняла голову и уставилась на него с явным непониманием и даже с укором. — Вы должны остановить обряд немедленно!

Шаман убрал кинжал и, опустившись на колени, поклонился Кевину.

— О, Великий Маниту, ваше желание — закон для меня. — Следуя его примеру, все остальные жители племени сиу встали на колени и поклонились ему, прилипнув грудью к горячей земле. На ногах кроме Кевина оставался только вождь племени Белый Столб Дыма, а вскоре к ним присоединилась и Солнечный Луч. Казалось, она совершено не испытывала смущение за свою наготу, а вот непонимание и даже досаду Нолан легко мог прочесть в ее черных глазах, в которых отражался блеск пламени огня.

— Но почему, Маниту? Зачем вы остановили обряд?

— Я не Маниту! — И хотя Кевин был сыт по горло этими словами, он все же повторил их. — Мое имя Кевин Нолан и я пришел к вам из Молодого Мира, а сам я родом из совсем иных Миров, которые не имеют ничего общего с Ближними Мирами. Я не знаю, известно ли вам что-либо об иных…

— Ты Пришелец? — удивленные нотки в голосе вождя заставили его обернуться. Белый Столб Дыма глядел на него с благоговеньем. Такого выражения он не видел на лице вождя даже в первые минуты их знакомства, когда тот с уверенностью в голосе назвал его "Маниту". — Ты способен на перемещение между Ближними Мирами?

— Да, — ответил Кевин. — И я держу свой путь к Океану Надежд. Он вернет меня к моей жене и дочери. А тебе, Солнечный Луч, Он вернет мужа, если ты пойдешь со мной. Путь долгий, но он более надежен, чем попытка переплыть Стикс.

Жители племени до этого уткнувшиеся лицами в землю начали понемногу приподнимать головы и с новым интересом глядеть на Кевина Нолана. Смотрела на него и Солнечный Луч, но ее лицо оставалось невозмутимым и только в глазах — в ее красивых раскосых глазах — начала проявляться дрожащая пелена. На ее смуглом худосочном теле играли тени, подчеркивая каждую округлость и выемку на нем. Она простояла перед ним около двух минут молчаливо и неподвижно, после чего ее губ коснулась грустная улыбка, а из глаз потекли слезы.

 

1

Он часто представлял момент, который следовал сразу же после ограбления. И всегда он видел эти мгновения наполненными радостными криками, чувством удовлетворенности и верой в свою неуязвимость. Но, всего этого почему-то не было.

Взамен его одолевала тревога и гнетущее чувство неправильности произошедшего. Вся эта идея с ограблением поезда была не только плохо продуманной, но и в целом безумной. Кого он хотел обмануть, рассчитывая, что подобным путем сможет сыскать славу более громкую, чем слава его отца? Возможно, так оно и произойдет, но даже в этом случае, о нем будут говорить не как про отдельную личность, какими были Дон Биртрон и Тони Трейтс, а как о чем-то вторичном, неотъемлемо связанном с его отцом. Под его образом на плакатах с громкими буквами "Разыскиваются!!!" обязательно будут писать не его имя, а нечто вроде "Сынок Дрейка" или "Безумный Дрейк-младший". И если за его голову будут давать неплохой куш, то и в этом будет только заслуга его знаменитого отца. И, конечно же, найдется весельчак, что исковеркает какой-нибудь стих Роберта Дрейка, заменив в нем слова, в котором будет пересказана его, Альберта Дрейка, история ограбления в ироничном ключе.

И ладно он взял бы лишь на душу грех грабителя, но ведь теперь за их бандой числится и похищение, а за это им грозила смертная казнь, без права на помилование.

Эллин Томин была очень красивой и отчаянной девчонкой, что сильно понравилось Альберту при их знакомстве и на ее просьбу взять ее с ними, он с радостью ответил согласием. Но, теперь, с холодной головой, он понимал всю глупость своего поступка. Судя по пылающему от радости лицу Эллин, гнетущие мысли ее совершенно не посещали. Все произошедшее ей воспринималось за невероятное приключение. А вот для Альберта весь этот день, начиная с покупки билетов на поезд, был одним водоворотом безумных и необдуманных событий.

— Ты слишком задумчив.

Голос Винни Стоуна отвлек Дрейка от гнетущих мыслей. Его друг пристально глядел на него, уверено держась в седле, с ленивицей покачиваясь из стороны в сторону, придерживая узду одной рукой, в то время как Альберт шел пешком. Франс Тейт находился впереди них, словно пытаясь в очередной раз оспорить кандидатуру главаря банды, и пристально вглядывался в горизонт. За ним ехали Бил Тейт и Эллин Томин и эти двое были явно в восторге от происходящего. Они громко говорили и смеялись. Билл, сродни деревенскому дурачку, кривлялся и корчил рожи, от чего Эллин Томин не переставала хохотать, с трудом удерживаясь в седле. Альберт отдал ей своего коня, объясняя это жутким натиранием в паху. На самом деле ему просто хотелось почувствовать под ногами твердь земли, ища помощи у нее в борьбе с неприятным чувством ирреальности всего происходящего.

От железнодорожных путей их отдаляли не меньше двадцати тысяч шагов петляющих путей, а потому они уже не боялись потенциальной погони за ними.

— Да, есть такое, — ответил ему Альберт и с досадой пнул желтовато-красный камень, попавшийся ему под ногу.

Винни приостановил своего коня и тоже спешился. Теперь они шли вперед, касаясь друг друга плечами, от чего Альберт чувствовал физически поддержку со стороны друга.

— Мы ведь получили то, чего хотели.

— Да, — кивнул Дрейк. — Получили.

— Банда Благородных произвела немало шума и, скорее всего все пассажиры поезда разнесут о нас молву на многие сотни тысяч шагов в разные стороны. А непосредственно ограбленные нами пассажиры, так и вовсе дадут наши четкие описания во все газеты. Не об этом ли мы мечтали?

— Об этом, Винни. Но в мои планы не входило похищение людей. Пусть Эллин и не заложница вовсе, но для закона мы теперь похитители.

Он признался своему другу в своих терзаниях и теперь ожидал ободряющих слов от Стоуна и советов по решению сложившейся проблемы. Так было всегда: Винни Стоун в любой ситуации мог найти нужные слова, способные приободрить его, но только не в этот раз.

— Да, здесь ты конечно сымпровизировал. При этом не самым лучшим образом.

— А что я мог сделать? Она спасла нам жизнь, помогла нашему плану не рассыпаться окончательно в прах. И когда она попросилась к нам в команду, разве я мог ей отказать?

— Тогда не вижу причин для беспокойства, — пожал плечами Винни, гладя вместе с Альбертом на Эллин Томин, что уверенно держалась в седле. — Не приведи Океан Надежд нас в руки законников, но если такое случится, то Эллин не станет свидетельствовать против нас.

— Она может и не станет, а вот ее мать и тетка наверняка расскажут все в красках, да еще добавят от себя. Винни, эти тетки выглядели настоящими ведьмами в дорогих нарядах.

— А вот это что-то новое. Получается, вы условно похитили ее из рук опекунов?

— Да, к тому же мы еще обокрали их.

— А вот теперь я начинаю понимать причины твоей подавленности. — В этот момент Билл что-то произнес этакое, от чего Эллин зашлась в очередном приступе смеха. Хорошо, что у кого-то все еще остались причины для веселья.

— И что нам теперь делать? — в отчаянье спросил Альберт. В эти минуты ему самому было стыдно за себя, но он ничего не мог с собой поделать. Да и Винни Стоун был его настоящим другом, а потому ничего не произнес укоризненного в его адрес.

— Будем действовать и дальше по плану, — ответил ему Стоун.

— Извини, Винс, а не напомнишь мне, какой у нас дальнейший план, а то я немного запамятовал?

— План наш очень прост, — как всегда спокойно произнес Стоун. — Нам нужно добраться до ближайшего города, найти лавку скупщика и избавиться от награбленного. И Эллин нам в этом поможет.

Последние слова Винни произнес полушепотом, с задумчивостью покусывая нижнюю губу. Альберт уже хотел было попросить друга, чтобы он закончил свою мысль, но в этот момент Франс Тейт развернул своего коня и встал на месте.

— Нам пора сделать привал. — И прежде чем Альберт смог произнести про себя, что данное предложение вполне имело под собой основание, Франс добавил: — И разделить добытое между нами.

Франс Тейт спешился и потянул вниз с седла мешок с драгоценностями. Билл Тейт последовал его примеру, только в отличие от Франса ему не удалось лихо спрыгнуть на землю, его нога запуталась в стропе, и он упал на пыльную землю лицом вниз, что привело к смеху Эллин и презрительному взгляду в его адрес Франса. Билл спешно вскочил на ноги, словно пытаясь заставить всех как можно скорее забыть о своем конфузе, после чего быстро прохлопал себя по всему телу ладонями, чтобы вытрусить со своей одежды песок, а напоследок несколько раз потянул за подтяжки, которые звонко прошлепали по его груди, поднимая легкие облачка оставшейся на одежде пыли.

— Прекрасная идея, Франс, — кивнул Билл. — Сгораю от нетерпения увидеть все добытое нами.

— Франс, ты забываешься! — возмутился Альберт, подойдя к Тейту и схватив его за руку, которая уже развязывала бечевку на горловине мешка. — Мы не будем сейчас ничего делить.

— Наверняка у тебя есть и весомые аргументы против моего предложения, — съязвил Франс, отдернув руку назад, этим избавившись от хватки Альберта.

— Есть, — кивнул Альберт. Они смотрели с вызовом друг на друга, не отводя глаз, продолжая дуэль, начатую в вагоне поезда. И в этот раз Альберт рассчитывал на свою безоговорочную победу на правах лидера их банды и из-за девушки, в глазах которой он хотел казаться смелым и решительным.

— Не могу дождаться их.

— Мы можем разделить добытое прямо сейчас, но что будет потом, ты об этом думал?

— Каждый из нас имеет право распоряжаться своей частью награбленного, как посчитает нужным.

— Ты прав. Я даже готов отдать тебе твою долю, но сразу после этого нам придется с тобой распрощаться. — Как можно спокойнее, но в то же время и твердо, произнес Альберт. — Своими действиями, ты даешь всем нам понять, что ты не командный игрок и думаешь исключительно о себя.

— Да забери вас всех Харон! — вспылил Франс. — Я не собираюсь быть пешкой в этой банде, я достоин лучшего положения. Я настоящий лидер — не ты!

Лицо Тейта побагровела, а его маленькие близко посаженые глаза распахнулись настолько широко, что стали в два раза больше. В эти минуты он был как никогда похож на вареного рака. Альберт с трудом смог сдержать улыбку, стоило прийти в его голову данному образу.

— В таком случае, тебе стоит уйти и создать другую банду, — как можно спокойнее произнес Дрейк.

— Я так и сделаю. Мы разделим все на четыре части, и мы с Биллом уйдем.

— Не забывай об Эллин. Она тоже член банды и имеет полное право на свою долю.

— Скорее Земля Мертвых станет твоим домом, чем я соглашусь делиться добычей с этой девицей! — вскипел уже до придела Франс. Его рука даже слегка опустилась вниз, от чего мизинец на правой руке дотронулся до рукояти револьвера, что не осталось незамеченным Альбертом. Франс Тейт был по натуре неуравновешенной личностью, но Дрейк сильно сомневался, что тот решится выхватить оружие из кобуры, не говоря уже об его применение. — Она твоя подружка и по твоему желанию она находится среди нас. Если тебе она так сильно нужна, делись с ней своей частью, а наше — не трогай!

Винни Стоун бесшумно приблизился к ним, готовый в любую минуту встать на сторону Альберта и обезвредить Тейта, но Дрейк остановил его взмахом руки.

— Как скажешь, Франс. Ты славно поработал и имеешь право на свою четверть, — продолжил, не повышая голоса, Альберт, от чего лицо Франса Тейта снова начало приобретать бледно-розовый цвет, а глаза обрели привычный размер. О вспышке его гнева напоминали теперь лишь хмурость бровей, да красные пятна на щеках. — Мы прямо сейчас все разделим и я даже дам тебе право выбора — ты сможешь взять с собой то, что тебе понравится.

— Мы с Биллом заберем все, что нам причитается и покинем вас, — усмехнулся Франс. — Мы создадим свою "Банду Благородных". Вскоре мы увидим, кому из нас будет больше сопутствовать удача.

— Эээ, Франс, — протянул Билл с извиняющимися нотками в голосе. — Я не хочу выходить из этой банды и создавать другу. Мне Альберт нравится, как лидер.

И в этот раз Франс был первым, кто отвел взгляд от соперника и вновь тому виной был его кузен.

— Ты что такое говоришь?! — вспылил опять Франс, обрушив весь свой гнев на своего родственника. — Ты забыл, с кем ты связан кровными узами? Или для тебя это ничего не значит?!

— Билл сделал свой выбор, Франс, — заметил Альберт. — Не стоит давить на него.

Билл потупил взгляд, сунул руки в карманы и принялся водить носком ботинка по земле, рисуя кривые полосы и зигзаги. Ему не хотелось обижать своим ответом брата, но в то же время на подсознательном уровне он чувствовал, что ему будет гораздо безопаснее в компании Альберта и Винса.

— Ну и ладно, — махнул рукой Франс Тейт на своего кузена. — Ты всегда был трусом, Билл. Не будь ты моим братом, я никогда бы не взял тебя в свою команду.

На эти обидные высказывания в свой адрес, Билл предпочел промолчать, продолжая глядеть под ноги. Франс быстро потерял к нему интерес и вернулся к мешку с украденными вещами пассажиров поезда. Растянув горловину мешка, он высыпал все на землю. Золотые украшения заблестели в солнечных лучах, радуя глаз обладателя права первого выбора. Встав на корточки, Франс принялся выбирать понравившиеся вещи. Те же, что, по его мнению, были недостойны его внимания, небрежно отбрасывались в сторону.

Когда же четверть (на щедрый взгляд самого Франса Тейта) от всего награбленного было отделено от общей массы, Тейт еще несколько минут не мог решиться, на чем остановить свои предпочтения: на золотых часах с крупной цепочкой или же на перстне с крупным камнем. В конце концов, перстень оказался предпочтительнее, после чего Франс собрал все свое обратно в мешок, остальное, оставив на земле. Закинув его себе на плечо и, не отказав себе в удовольствие украсить все свои пальцы перстнями, а карманы часами, Франс Тейт взобрался на своего коня. Криво улыбнувшись своим бывшим компаньонам, он дотронулся пальцами краев своей фетровой шляпы.

— Счастливо оставаться, неудачники. Слава о новой банде во главе с Неуловимым Франсом Тейтом вскоре разнесется на многие сотни тысяч шагов вокруг. А о Банде Благородных очень скоро забудут. Это в лучшем случае. В худшем — вас повесят, а тела продадут какому-нибудь гробовщику в качестве рекламы его товаров. — Эти слова были в большей степени обращены Альберту и Винсу, затем Франс повернул лицо в сторону Билла. — Прощай кузен, думаю, ты очень скоро пожалеешь о своем решении.

После этих слов, Франс Тейт пришпорил коня и начал стремительно отдалятся от своих бывших товарищей, теряясь в пыли, поднятой копытами коня.

Альберт недолго глядел ему вслед. Он предпочел взять пустой мешок, перекинутый через седло коня, который принадлежал Стоуну и, подойдя к золотым изделиям, лежащим на земле, принялся их укладывать обратно. Вскоре к нему присоединился и Винс. Эллин Томин осталась сидеть в седле, наблюдая за Альбертом и думая о чем-то своем.

И только Билл продолжал провожать взглядом своего брата, который вскоре скрылся за горизонтом.

 

2

Конь остановился под вывеской, что слабо поскрипывала ржавыми цепями на теплом летнем ветру. Ворон, сидевший на ней, приветственно каркнул, после чего повернул голову в бок, с интересом осматривая приезжего своим смоляным подозрительным глазом.

Приподняв голову, Франс Тейт взглянул на надпись из-под полей своей шляпы.

— Селение Конвинант. Надеюсь, что данное поселение может похвастаться удобствами не только в своем названии.

Ответом на его риторический вопрос был все тот же вороний крик. Франс пришпорил коня и тот зашагал дальше, переступив условную границу, за которой начиналось поселение.

Конвинант ничем не отличался от других людских селений, в которых казна славилась вечной "дырой" в доходах. Единственными заведениями, которые оставались на плаву и хозяева которых могли считать себя зажиточными, были: салун, бордель и коморка плотника. У последнего наверняка каждая продажа стола или стула чередовалась с продажей трех гробов.

Таким было первое впечатление человека из высшего общества о селении Конвинант. И хотя это представление было ошибочным, все же Конвинант был далеко не на первом месте по доходам населения среди всех селений местной губернии.

Франс Тейт смотрел исключительно перед собой, игнорируя любопытные взгляды жителей, что либо шли по своим делам и останавливались как вкопанные, либо специально выходили из домов, чтобы лучше разглядеть незнакомца в дорогом костюме с блестящими кольцами на пальцах.

Конь с трудом шагал по тропе, которая служила в этом поседении главной улицей, оставляя после себя глубокие следы в грязи, напоминавшей о недавно прошедшем в этих местах дожде. Животное, так же как и его хозяин, было не приучено к таким плохим дорогам, от чего оно часто мотало недовольно головой и фыркало носом. Франсу же было не интересно то, как себя чувствовал себя скакун, ему хотелось только одного: поскорее добраться до деревянного настила перед салуном и спешиться так, чтобы не запачкать сапоги в грязи. Он пришпорил коня и шлепнул его несколько раз кнутом по бокам.

— Давай, Сэвэдж, поднажми. Не хочу продвигаться по этой улице целую вечность.

Конь прибавил шагу, и вскоре Франс остановил его перед дверями салуна. Он спрыгнул на третью ступеньку заведения, так как первые две в чистоте ничем не уступали главной дороге, хотя и третья хранила на себе память всех сапог, которые побывали в салуне за последние годы.

Перед ним возник мальчишка лет восьми и незамедлительно предложил ему свою помощь.

— Касс, всего за три медные монеты я могу привязать вашего коня к стойлу, чтобы вы не пачкали свою роскошную обувь.

Тейт оглядел его с ног до головы, остановив окончательно свое внимание на нижней части его туловища. Штаны и сапожки паренька были полностью заляпаны в грязи, кое-где она уже была засохшей, а потому — светло-серого цвета, а где-то еще совсем свежей. Пареньку явно было в радость передвигаться по улице в таком виде.

Франс сунул руку в карман и, достав всего лишь одну медную монету, бросил ее мальчишке. Тот поймал ее одной рукой и прижал кулачок к груди.

— Этого будет достаточно за твои услуги.

Потеряв к нему какой-либо интерес, Франс направился в салун, оттолкнув в стороны дверца, на которых виднелись следы грязных рук. И хотя в нем бурлила неприязнь ко всему в этом поселении, он все же старался не поддавать вида и не кривить лицом. Не хватало, чтобы местные деревенщины сочли его "неженкой". А вот надеть перчатки он все же решился, и не только для того чтобы не прикасаться лишний раз к предметам сомнительной чистоты, но и для того чтобы прикрыть кольца на своих пальцах, которые он опрометчиво решил не снимать.

Надевая перчатки, он оглядел салун, к порогу которого его привели ноги коня, ведомые прихотью Мира Вечности.

Помещение было темным и пустынным: ни хозяев, ни работников, ни клиентов. Толстые, плохо обструганные деревянные балки подпирали своды второго этажа. С правой стороны в стене зияла дыра размеров с его шляпу, в которой торчала видавшая виды тряпка, служащая в качестве затычки. Лестница, ведущая на второй этаж, была снабжена для удобства односторонними перилами, в которых из десяти деревянных столбиков целыми и невредимыми остались только четыре. Круглые столы и длинные стулья в салуне были в плачевном состоянии и, предположительно, каждое из деревянных изделий ремонтировалось уже десятки раз после поломок. Владелец заведения знал толк в сбережениях или же просто был неисправимым скрягой.

Скряга в это время стоял по другую сторону стойки и пристально наблюдал за вошедшим в салун пижоном в дорогом костюме. Его руки были широко расставлены по сторонам и упирались о края подковообразной стойки. На вид ему было около пятидесяти лет, а его большое брюхо, налитые кровью глаза и большой красный нос твердили, что он и сам не прочь пропустить пару стаканчиков с утра пойла, которое сам же и продавал.

Франс Тейт подошел к нему ближе и бросил на стол серебряную монету, которая еще не так давно хранилась в кошельке знатного господина, которому не посчастливилось купить билет именно на тот поезд и именно в тот вагон, где соседями с ним была Банда Благородных.

— Налей мне виски, друг. Самого дорогого, что найдется у тебя.

Хозяин салуна опустил свой большой мозолистый палец на монету и, после короткой задумчивой паузы, подтолкнул ее обратно, этим заставив Франса впасть в ступор.

— Это щедрое предложение с твоей стороны, приятель, но я должен тебе отказать.

— Это еще почему? — поразился Тейт. — В вашей забегаловке не обслуживают приезжих?

— Обслуживают, — кивнул хозяин салуна, с грустью глядя на то, как серебряная монета скрывается снова в кармане клиента. — Но разливаем мы спиртные напитки только после шести вечера, а сейчас нет и двух. Да и мал ты еще пока для таких напитков. Давай я тебе лучше воды дам. Бесплатно.

— Зачем мне твоя вода, деревенщина! В вашем уютном только по названию поселении есть заведения, которые не придерживаются столь необдуманных и глупых правил?

— Чего?

— Другие салуны в Конвинанте есть?

— Есть только в Астере — ближайшем селении, — ответил тот, но прежде чем Тейт успел развернуться и уйти, добавил: — Но хозяин того салуна вам скажет то же самое. Приказ губернатора: не продавать спиртного до шести вечера. А наш шериф следит, чтобы этот приказ исполнялся. А ты, почему думал, салун совершенно пуст? Приходи в шесть часов, здесь яблоку негде будет упасть.

— В борделях это правило тоже действует?

— Нет, такого правила в борделе нет, но не думаю, что ты там найдешь подходящую для себя девицу. Самой молодой шлюхе уже за сорок, но даже в самые лучшие свои годы она не пользовалась большим успехом у клиентов.

— Как вы только живете в таких условиях? — возмутился Тейт. — Наверное, в Конвинанте по вечерам интереснее дома сидеть.

— Не то слово, малец. Не то слово, — вздохнул хозяин салуна и криво усмехнулся. Эта улыбка совсем не понравилась Франсу Тейту.

— Не называй меня "мальцом", деревенщина, — процедил сквозь зубы Тейт, чувствуя, как неприязнь к этому ничтожному увеличивается в нем троекратно.

— Как скажете, касс, — согласился хозяин заведения, приподняв руки вверх в качестве признания своей неправоты.

В этот момент двери салуна открылись вновь и внутрь вошли двое местных жителей. Низ их одежды был традиционно для этих мест испачкан в грязи. Их смуглые обветренные лица с трехнедельной щетиной полностью стирали их возраст, не позволяя даже приблизительно предположить сколько им могло быть лет.

Прежде чем заметить незнакомца стоящего у стойки, их интересовали только пошлые шуточки пересказанные друг другу. Они обсуждали ляжки некой Долорес, когда остановились как вкопанные и замолчали. Коротко переглянувшись между собой, они неторопливо направились к стойке. Улыбки этих двоих были еще более мерзкими, чем та, что минуту назад растягивала рот хозяина салуна.

— Привет, Сэл, — поздоровался один из них.

— Привет Рой, привет Сэм. Как дела у вас?

— Да вот, закончили трудовой день и решили заглянуть к тебе. — Рой, погладил свою рыжую жиденькую бородку, не отрывая взгляда от лица Тейта, после чего достал из заднего кармана брюк мешочек с нюхательным табаком.

— Представляешь, Сэл, мы жгли сегодня мусор на свалке, и Рой нашел медную монету среди деревянной трухи, — хвастливым голосом добавил долговязый и сутулый Сэм. — И знаешь, каковы были его первые же слова?

— "Ну, вот опять возник повод заглянуть к старине Сэлу в гости!" — в унисон произнесли все жители Конвинанта находящиеся в салуне, после чего втроем разом громко загоготали. По мнению Тейта, их смех больше походил на ржание коней.

Рой, со звонким и мерзким звуком, вдохнул табаку в обе свои ноздри, после чего облокотился о стойку и сильно хлопнул монетой по ее поверхности, при этом, постаравшись оказаться как можно ближе к Тейту, беспардонно входя в его личное пространство. Тейт и рад был отодвинуться в сторону, да только долговязый приятель Роя решил пристроиться по другую от него сторону.

— Налей нам дружище по стакану твоего особого пойла.

— Всегда рад вас обслужить, парни. — Сэл нагнулся под стойку и быстро выудил из своей коллекции одну из бутылок, в которой хранилось спиртное, вместе с двумя гранеными стаканами. Разлив коричнево-золотистую жидкость до самых краев, он протянул стаканы Рою и Сэму.

— И как это понимать, старик?! — возмутился Франс Тейт, напомнив о себе. — А как же закон, запрещающий продажу спиртного до шести вечера?!

Рой уже было пригубил из своего стакана, но стоило ему услышать слова Тейта, он прыснул от очередного приступа смеха, разлив добрую половину из своего стакана. Сэм не заставил себя долго ждать и тоже заржал с ним за компанию.

— Ты ему сказал, что не продаешь спиртное до шести? — сквозь смех переспросил Рой. — Ну, Сэл ты даешь! Я и не знал, что у тебя столь отменное чувство юмора!

— По-вашему, это смешно? — прокричал Тейт, отбросив в сторону лацкан своего костюма и кладя руку на кобуру, этим быстро положив конец приступу смеха местных пьянчуг. — Разве я похож на человека, который позволяет над собой смеяться?

Рой и Сэм переглянулись, став как никогда серьезными. На их лицах Франс мог прочесть беспокойство, что не могло его не обрадовать. Чувство своего превосходства превратилось в приятную волну дрожи, что прокатилась по его телу, щекоча ему спину, затылок и пах.

— Нет, касс, вы не кажетесь нам смешным, — поспешил с оправданиями долговязый. — Но, шутка про спиртное была очень смешной.

Сразу после этих слов Сэм, Рой и Сэл вновь заржали как гиены, давая этим понять, что их минутная серьезность была ничем иным как иронией над ним. Такой дерзости Франс не мог им простить. Он выхватил свой револьвер и, резко шагнув назад, оттолкнувшись от стойки, наставил дуло своего оружия на троицу идиотов, которые вздумали над ним так глупо насмехаться. Револьвер сделал свое дело, и в салуне повисла приятная тишина.

— Итак, вы трое остолопов, решили, что ваши шуточки надо мной сойдут вам с рук? Да вы настоящие глупцы, раз решили посмеяться надо мной.

— Приносим свои извинения, касс, — растеряно произнес хозяин салуна, подняв снова руки вверх, только в этот раз высоко над головой. — Я незамедлительно налью вам самого лучшего виски…

— Плевать я хотел на твое виски, ничтожество!

— Извините, касс, — встрял рыжебородый Рой, от чего дуло револьвера тут же нацелилась ему прямо в лоб. Рой тоже поднял руки вверх и лишь одним пальцем левой руки указан на человека, который грозился лишить его жизни. — Вы очень ловко владеете вашим револьвером. Наверное, ваше имя должно быть нам знакомо.

— Да! — гордо произнес Франс Тейт, после чего сразу же запнулся. Он уже хотел сказать, что он лидер "Банды Благородных", когда понял, что это название ничего им не скажет, так как данная банда распалась, прежде чем смогла заработать себе славу. А новости о грабеже поезда в нескольких десятках тысяч шагов от этих мест маловероятно, что достигли Конвинанта. — Меня называют "Сынком Дона Биртрона". Слыхали о таком?

Конечно, эта троица ничего о сыне Биртрона не слыхала, так как это название Франс придумал только что, но имя знаменитого бандита должно было прибавить весомости его словам.

— О Грозном Доне Биртроне, конечно же, все слыхали, — не стал разочаровывать Тейта Рой. — А вот о его сынке мы ничего не слышали. Приносим вас свои искрение извинения, мы совсем не хотели вас обидеть своим неведеньем.

— О, Океан Надежд, куда я попал, в какую забытую всеми "дыру"? Неужели до вас еще не дошли славные истории о Сынке Биртрона?!

— И не могли дойти, так как у Биртрона не было сыновей, — произнес Сэл.

— С чего ты взял, что у него не было сыновей, ничтожный? — презренно изрек Тейт.

— Да потому что Грозный Дон Биртрон был не по этим делам… ну, вы понимаете меня. — Сэл понизил голос и слегка наклонился вперед, дабы сократить хоть ненамного расстояние между собой и Тейтом. — Его интересовали исключительно мальчики. Вы, часом, не из тех, кто знал Биртрона очень близко, причем со всех сторон? Иначе, зачем вам называться его "сынком"?

После секундной тишины, салун, уже в который раз, был сотрясен смехом троицы, к тому же в этот раз они смеялись так, что ушные перепонки Тейта были готовы взорваться в любую секунду. Но не страх за свой слух его волновал в эти минуты, а злость и ненависть к жителям Конвинанта в целом и этой троицы в частности. Не задумываясь, он нажал на курок и разбил одну из бутылок, что стояла на полке за спиной хозяина салуна.

Смех словно тонкая нить была оборвана точным взмахом топора.

— Только что вы подписали себе смертный приговор, — прохрипел Тейт. Его лицо было полностью залито краской, а вены на лбу вздулись до размеров толстых дождевых червей. — Грозный Дон Биртрон был всегда моим кумиром! А вы, мерзкие негодяи, решили насмехаться над его памятью, придумывая всякие пошлости о нем?!

— Это правда, касс. Дона Биртрона убил охотник за головами, когда он выходил из ночлежки, в которой провел ночь с очередным своим любовничком, — уверенный в своих словах ответил ему Сэм.

— Да откуда вам об этом знать, уроды?!

— Охотник за головами, который убил Биртрона теперь шериф этого поселения. Кстати, он сейчас стоит за вашей спиной, и целиться вам прямо в затылок.

Холодок, только в этот раз не совсем приятный, вновь прошелся по спине, затылку и паху Тейта. Ему не хотелось верить в правдивость слов долговязого, но и не обернуться назад он никак не мог.

К несчастью для Франса Кар Бин Тейта долговязый Сэм оказался прав. У дверей салуна стоял высокий хмурый мужчина с холодными серыми глазами и целился ему в голову из своего револьвера сорок пятого калибра. А на его груди гордо поблескивала звезда шерифа.

* * *

В сравнение с салуном Сэла, офис шерифа Конвинанта был вдвое меньше, вдобавок не обладал вторым этажом. Но, также в сравнении с тем же салуном, здесь было гораздо чище и опрятней. Но для Франса Тейта, сидевшего в эти минуты в клетке, вся эта сомнительная чистота была далеко не на самом первом месте. Его гораздо больше заботила собственная жизнь, которая могла мигом оборваться в маленьком поселении по его же собственной глупости.

Мольбы выпустить его и разрешить продолжить свой путь и больше никогда не возвращаться в Конвинант были попросту проигнорированы шерифом и его помощниками. Они, не обращая на него никакого внимания, сидели за столом и составляли список всех драгоценностей изъятых у Тейта.

— Вы не имеете право со мной так поступать! — возмущался Тейт. — Мой отец очень богатый человек. Вам придется отвечать за мой арест перед ним. У него есть связи практически во всех губерниях Зрелого Мира!

Шериф Конвинанта наконец обратил на него внимание. Встав из-за стола, он медленно подошел к решетке. Его тяжелый взгляд и не менее тяжелые шаги, заставили Франса отступить от решетки на пару шагов назад.

— И как же зовут твоего отца, сынок? — спросил шериф, пристально глядя ему в глаза и при этом не моргая.

— Гордон Кар Бин Тейт, деревенщина! — воскликнул Франс, стараясь грубостью скрыть свой страх.

— И напомни мне, пожалуйста, свое собственное имя. У деревенщин скудный ум и они довольно быстро все забывают.

— Я Франс, — ответил он, а про себя добавил: "Зря я назвал его "деревенщиной". С этим человеком шутки плохи. Даже если его причастие к смерти Дона Биртрона было простым обманом, это не значит, что он не способен на хладнокровное убийство".

Шериф коротко кивнул и вернулся к своему столу. Взяв несколько золотых украшений, он снова подошел к решетке.

— "Джаспер Р. Т. Сауэрс. Лучшему стряпчему губернии Криджуэлл", — прочел шериф надпись на крышке часов. — Не подскажешь, как эта вещица попала к тебе, Франс Кар Бин Тейт?

— Джаспер Сауэрс мой дядя по материнской линии, — тут же нашелся с ответом Тейт, сам поразившись быстроте своей фантазии. — Он подарил мне эти часы на мое шестнадцатилетие.

— "Мартин К. С. Роулэндс. Любимому мужу", — прочел следующую надпись шериф, в этот раз с золотого кольца с большим рубином. — Позволь угадать, так зовут твоего свояка. И это кольцо — символ любви твоей сестрой к нему — он подарил тебе на День Урожая? А здесь у нас медальон, в котором хранятся фотография двух годовалых детишек. Рискну предположить, что это твои дети. Если они тебе так дороги, почему этот медальон не висел на твоей шее, а был в мешке вместе с другими вещами?!

Шериф перешел на крик столь неожиданно, что даже его помощники вздрогнули. А вот Франс Тейт не удержался и заплакал. Вначале, в его глазах задрожали слезы, а когда они потекли по щекам, Тейт решил, что и зарыдать в голос будет не столь постыдно. Он опустился на койку и прикрыл ладонями лицо. Сквозь собственный плач он расслышал смешки помощников шерифа, вызванные его слабостью. Но эти смешки быстро умолкли, стоило шерифу вновь повысить голос:

— Харви, Малкольм! Замолкните! Это касается и тебя!

Последние слова были обращены вновь Франсу, и он изо всех сил заставил себя успокоиться и прекратить плач. Все еще всхлипывая, он вытер рукавом своего дорогого костюма глаза и приподнял голову, посмотрев в глаза шерифа, которые были полные призрения в его адрес.

— Что будет со мной?

— В Конвинанте с преступниками всегда поступают одинаково — их казнят через повешенье.

— О Мир Вечности! Только не это! Прошу вас, касс, не делайте этого, я еще так молод, — взмолился Тейт, рассчитывая на сострадание со стороны шерифа, но так его и не дождался.

— Харви, — обратился Сид Рассел к своему помощнику. — Как только составите список всего, что было при этом мальце, поговорите с Перком Доусоном и Карлом Берроузом. Пусть Карл со своими парнями подготовят виселицу для завтрашней казни, а Перк снимет мерки для гроба.

— За работу Доусона и Берроуза расплатимся монетами, что были при этой плаксе? — спросил Харви Гуделл у шерифа, который уже стоял в дверях.

Шериф остановился, призадумавшись. Повернув голову в сторону своего помощника, он произнес.

— Да, Берроузу мы заплатим из этих денег. А вот Доусону мы предложим труп мальчишки. Будет держать его в гробу у входа в свой магазин в качестве рекламы.

— Ага, — кивнул Гуделл. — А то все наши едут в Астер за гробами и то, только потому, что там, у хозяина магазина на стене висит чучело большой рыбины, которую он показывает за деньги.

— Стойте! — воскликнул Тейт, чувствуя, как безысходность все сильнее впивается когтями в его плечи. — Я могу быть вам полезен!

— И чем же? — устало спросил Сид Рассел.

— Я член банды, которая именует себя "Бандой Благородных". Мы ограбили поезд в нескольких тысяч шагов от Конвинанта. Я покинул банду около суток назад. Главаря банды зовут Альберт Дрейк. У них даже есть заложница — девушка из высшего общества. Я могу их сдать вам, в обмен на свою жизнь!

 

3

Жизнь, которую он знал с раннего детства и к которой он привык, больше не было. До сих пор Альберт Дрейк не мог с уверенностью сказать даже самому себе: хорошо это или плохо.

С одной стороны вся повседневность и рутина покинула его жизнь, сделав ее непредсказуемой и интересной. Ему даже приходила мысль, что только сейчас он почувствовал истинный вкус жизни. Он был молод, рядом с ним были его друзья и очаровательная девушка, которая беспрерывно старалась уловить его взгляд и одаривала своей восхитительной улыбкой. Билл Тейт не переставал развлекать ее своими милыми, хоть и глупыми шутками, а она смеялась над ними, но в то же время ее внимание было полностью сконцентрирована на нем. Альберту нравилось ощущать на себе ее взгляд, и день от этого становился солнечнее, небо ярче, а трава зеленее. Вдобавок его лидерские амбиции, наконец, смогли обрасти плотью и дать даже свои небольшие плоды. Награбленного было не много, особенно после того как Франс Тейт забрал свою львиную долю, но и этого было достаточно для того, чтобы считать их первое ограбление вполне удачным, несмотря на мелкие недоразумения, что втиснулись в их изначально продуманный план. И пусть ощущения после набега на вагон поезда остались двоякими и в чем-то даже не слишком приятными, Альберт все же не сомневался, что настанет день и "Банда Благородных" вновь даст о себе знать. По-другому не могло быть, иначе и в первом ограблении не было ни малейшего смысла. А это значило, что очень скоро слава его банды станет настолько громкой, что о ней будут знать чуть ли не все губернии Зрелого Мира. И, конечно же, о банде услышит и его отец, — великий поэт Роберт Дрейк, — и Альберту очень сильно хотелось видеть лицо отца в тот момент. Это только прибавит славы Роберту Дрейку, но он сомневался, что тот будет рад этому. Образ его знаменитого родителя, пинающего столы и стулья и рвущего в гневе свои блокноты с записями, быстро развеселили Альберта. Роберту Дрейку всегда нравилась лесть и пристальное внимание к своей персоне со стороны поклонников и журналистов. Но, очень скоро он будет скрываться от всех в своем особняке и запрещать камердинеру кого-либо впускать к себе. Он будет сидеть в своем кабинете в полулежащей позе, наглухо задернув окна шторами, хмурить брови и тереть костяшками пальцев губы. Мысли о расстроенном отце радовали его и в первую очередь потому что он никогда не чувствовал себя любимым сыном.

В этом были положительные стороны его нового жизненного пути, но в подобных делах нельзя было огородить себя от отрицательных сторон. И их было не мало.

Своей дерзкой выходкой, он переступил черту закона и втянул в это не только себя, но и Винса, Билла и даже Эллин Томин. Он не имел право рисковать ее жизнью. Он должен был отказать ей, когда она попросилась сбежать с ними. Но нет, он решил послушаться не своей головы, а сердца. Даже не сердца, а другого органа, который болтался у него между ног, способ применения которого, помимо исправления физической нужды стоя, еще двенадцатилетнему парню показала юная служанка, что работала на кухне при особняке его отца. Двадцатилетняя Люсия стала его первой любовью и первым любовным разочарованием. Как оказалась, Люсия была слишком любвеобильной и в ее ухажерах ходили не только он сам, но и его два старших брата, а заодно и сын кузнеца, сам кузнец, пастух и еще с десяток полевых работников.

Другой отрицательной стороной его поступка было отдаление от своих любимых младших сестренок-близняшек. Они были единственными из рода Дрейков, с которыми он смог найти общий язык (да-да, со своими старшими братьями и другими сестрами он не слишком ладил) и кто любил его искренне и преданно.

Он хорошо помнил день когда, собрав сумку с нужными ему для долгого путешествия вещами, он вошел в спальную комнату, чтобы попрощаться с Марией и Эльзой. Была ночь, и девочки крепко спали. Лунный свет сочился из окна, падая прямо на их подушки, покрывая их белокурые волосы серебром. Он поцеловал в щеку Марию и погладил ее по головке. Мария даже не шелохнулась. Затем тоже самое он повторил и у кроватки Эльзы.

В отличие от сестры, Эльза что-то просипела себе под носик и открыла глаза.

— Братец? Ты мне снишься или же ты настоящий? — спросила она своим сонным голоском.

— Самый настоящий, сестренка.

— Тебе не спиться?

— Нет, Эльза, сна нет ни в едином глазу. Я зашел, чтобы сказать вам, что очень сильно люблю вас и, что очень буду скучать.

— Разве можно скучать по тем, кого видишь в каждый день? — сонно прошептала Эльза. — Или ты куда-то уезжаешь?

— Уезжаю, — подтвердил Альберт, положив ладонь ей на плечо, чувствуя угловатость ее детского тела через шелковую материю ночнушки.

— Но ты ведь вернешься?

— Если и вернусь, то очень не скоро.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал! — это уже произнесла Мария, которая проснулась при звуке их голосов.

Альберт встал с края постели Эльзы и присел рядом с Марией.

— Я должен. Если бы это не было столь важно для меня, я бы остался с вами. Но мне нужно ехать.

— Тогда мы тоже будет скучать по тебе, — плаксиво произнесла Эльза и тут же слезы потекли и по щекам Марии. — Ты зайдешь к папе, чтобы тоже попрощаться с ним?

— Обязательно зайду, сразу, как только покину вас.

Но навещать отца он, конечно же, не собирался. Вместо этого он покинул резиденцию Дрейков через окно в своей комнате и поспешил к ближайшему перекрестку, где его уже ждали Стоун и братья Тейты. Не было дня, чтобы он не вспоминал о своих сестренках и не скучал по ним. Он очень надеялся, что и они продолжают его помнить.

Другой отрицательный стороной его побега из дома были лишения, к которым он себя предрек. Теперь он не мог позволить себе новой одежды, вкусной еды и мягкой постели. И как не старался Альберт убедить себя, что в этих лишениях не было ничего непреодолимого, все в каждый день, завтракая хлебом с тонким слоем масла, одевая один из двух возможных костюмов, засыпая на несвежей и твердой постели очередной ночлежки, он вспоминал ту жизнь, которую оставил позади. Но, во все дни своей самостоятельной жизни Альберт успокаивал себя тем, что это ненадолго и что очень скоро он обзаведется деньгами и сможет ими распоряжаться по своему усмотрению, и не надо будет больше вести счет каждой медной монете, чем он занимался последние недели.

— Ты снова ушел в себя, — произнес Винни Стоун. Для молчаливого парня, в этот день он слишком часто первым начинал разговор. Хотя, он был далек от того восьмилетнего балагура, каким он был в детстве. Молчаливым его сделала смерть матери, которая произошла у него на глазах. Они прогуливались с ней в парке, что находился на территории их поместья. Бежавший заключенный, спасаясь от преследования, случайно забрел на их земли, а когда женщина подняла крик, ударил ее ножом в живот.

— Винни, почему ты пошел со мной?

— Ты о чем?

— Ты ведь знаешь, что у меня не было никогда теплых отношений с моим отцом, поэтому я сбежал из дома. Франс Тейт всегда был сыном ветров и дорог и никогда не отличался усидчивостью. Билл Тейт присоединился к нам только потому, что Франс для него долгое время был образцом для подражания. А что заставило тебя покинуть отчий дом? У тебя прекрасный отец, которого уважают и которым восхищаются все в губернии. Ты работал на одной из мельниц отца, под твоим руководством были десять человек. Ты хорошо справлялся с работой, и я слышал много лестных слов в твой адрес. У тебя, в отличие от нас, даже была постоянная девушка. Так что же тебя заставила все бросить и отправиться с нами в путь за сомнительным заработком?

— Ты, Альберт, всегда был моим лучшим другом. Разве мог я не сопровождать тебя в твоих поисках приключений?

Альберт улыбнулся, но внутренне совсем был не рад такое услышать. Такой ответ прибавил ему лишь чувство вины и ответственности. Если с Винсом что-либо произойдет, Альберт будет винить себя в первую очередь, и этот груз с его плеч не спадет даже через сотню лет, случись ему оказаться долгожителем.

— Альберт, впереди всадник.

Высокий голосок Эллин Томин заставил его приподнять голову, положив этим конец изучению пылинок на своих сапогах.

Всадник тоже приметил их, остановил коня и приветственно поднял руку вверх. Расстояние между ними было немалым, но даже отсюда Альберт мог разглядеть, что незнакомец был довольно юн, возможно, даже младше чем Эллин.

— Ждите здесь, — сказал Винс, садясь на своего коня. Пусть Альберт ничего не сказал ему, но Винс все же, добавил: — Поеду я, потому как твой конь сейчас у Эллин.

Винс Стоун разговаривал с парнем не больше пяти минут, после чего вернулся назад к своим друзьям.

— Его зовут Малкольм Клемментс. Он едет в поселение Лейстип, что в двух днях ходьбы отсюда. Сам он не сказала прямо, с какой целью он туда едет, но берусь предположить, что там живет его маэль сердца. Сам он из Конвинанта и до него не больше трех часов езды верхом. Думаю, в нем мы сможем остановиться. Малкольм сказал, что Конвинант может быть не самое лучшее место для высших слоев общества, но для уставших путников — в самый раз.

— "И раны наши исцелит лишь пыль веков в сиянье звезд"…, — в унисон произнесли строчки из стихотворения Альберт и Эллин, после чего вместе рассмеялись.

В Конвинант они въехали на конях вместе с сумерками. Само поселение встретило их пустынями улицами. В грязи на главной улице отпечатались многочисленные следы стоп жителей, что придавали поселению незримую видимость густонаселенности. В редких домах горел тусклый свет свечей. Откуда-то справой стороны от въезда в Конвинант раздавались звуки музыкальных инструментов и пьяные крики, горланящие веселую песню невпопад, что прибавляли жизни селению, самобытную и чуждую для людей из высших слоев общества.

Альберт вновь сел на своего коня, а Эллин прижалась к нему сзади. Когда дверь одного из домов резко распахнулась и на улицу выбежала женщина, сквозь слезы зовя какого-то Джонаса, Эллин прижалась к Альберту плотнее, от чего он почувствовал ее остренькие твердые грудки, что терлись о его спину. Также, близость тела девушки позволило ему почувствовать ее тепло и частое биение сердца даже через верхнюю одежду. Вскоре из дома вышел мужчина, который обнял женщину и повел ее в дом. Никто из них даже не обратил внимания на приезжих.

Когда они спешились около двухэтажного строения местной гостиницы, Альберт, привязывая коня к стойлу, посмотрел туда, куда стремилась плачущая женщина. В полутьме, на вершине холма, под которым обосновался Конвинант, он с трудом смог разглядеть серые силуэты деревьев, а также изгородь и покошенные кресты. Видимо, этот Джонас совсем недавно стал вечным обитателем тех самых земель.

— Погоди, я возьму тебя на руки, — остановил Альберт девушку, видя, что Эллин уже собирается спрыгнуть с седла.

— О, касси Дрейк, вы столь галантны, — засмеялась она, а затем восторженно вскрикнула от легкого испуга, когда он поймал ее. Ее руки сплелись на шее Альберта, а указательный и средний палец легонько поглаживали участок кожи на шее, где заканчивался рост волос. Она пристально глядела на него, мило улыбаясь, и в ее глазах блестела пока еще робкая для этого времени суток луна. Она была влюблена в него и Альберт склонялся к мнению, что и в его сердце зарождались чувства к ней.

— Маэль, я готов носить вас на руках весь тот срок, который мне был отведен Океаном Надежд. А когда наши души снова встретятся на Земле Мертвых, я вновь подхвачу вас на руки.

— Приятно слышать из ваших уст эти слова, касси, но я буду вам очень признательна, если вы меня донесете хотя бы до деревянного настила.

Он опустил Эллин на одну из ступенек, что вели к дверям гостиницы и в этот миг их тела были прижаты друг к другу, а лица столь близко, что их кончики носов соприкасались. Это мгновение показалось очаровательным и приятным им обоим, но нервное покашливание Билла Тейта заставило их отстраниться. Альберт поймал на себе его ревнивый взгляд, и тут же понял ответ на вопрос: "Почему Билл решил остаться с ними, а не уехал вместе с Франсом, хотя в течение всей своей жизни следовал за ним как хвост за псом?".

Приятные минуты романтизма покинули Альберта, вернув ему ясность ума и холодную голову.

— Пойдемте.

Гостиница Конвинанта была не самой фешенебельной, но и не самой худшей в которой им довелось побывать со времен формирования банды. А вот по сморщенному носику Эллин, Альберт мог предположить, что она впервые посещает ночлежки столь плохого уровня приема посетителей. Заведением владела семейная пара: он был низок и худощав, а она напротив — высокая, с явными признаками избыточного веса.

Увидев столь хорошо одетых клиентов, они сначала опешили, но быстро оценили обстановку и поспешили к ним навстречу с широченными улыбками на лицах.

— Рады видеть вас в нашей гостинице! Здесь вы найдете уютные комнаты для ночлега, вкусную еду, а также горячую воду для омовения.

Они еще с минуту пересчитывали все плюсы их гостиницы, после чего Альберт смог заказать три номера.

— А почему только три? — спросил Билл.

— Я со своей женою и братьями едим в губернию Боар. Ночь застала нас врасплох, и мы решили остановиться в вашем гостеприимном селении, — поспешил заговорить Альберт, стараясь вновь привлечь на себя внимание хозяев, которое было отвлечено Биллом. Чтобы прибавить весомости своим словам, Альберт прижал к себе Эллин и поцеловал ее в щеку. — Мы только недавно поженились.

— Очень рады за вас, — произнес хозяин, да с таким жаром, словно он сам весело погулял на их свадьбе.

— Никогда не слышала о губернии Боар, — добавила хозяйка, при этом с таким сияющим лицом, словно сказанные ею же слова принесли ей несказанное удовольствие.

— Не мудрено, губерния Боар находится далеко от этих мест, — отпарировал Альберт.

Губерния Боар существовала в действительности, но туда их путь не лежал. В Боаре родилась его мать, о которой он мало что знал и совсем позабыл внешне, но по воспоминаниям отца она была прекрасной женщиной, как внешне, так и внутренне. "Жаль, ты в нее не пошел", как правило, добавлял при этом Роберт Дрейк, глядя на дно своего стакана с виски. "Твоя мать", — говаривал Роберт Дрейк — "была из ничтожных. Но красотой могла затмить любую знатную эсель. Я любил ее очень сильно и помню те свои чувства к ней до сих пор. Много стихов я посвятил ей. Помни, пацан, если бы не моя любовь к ней, не жил бы ты сейчас со мной". Во время подобных воспоминаний, Альберта всегда одолевали двоякие чувства: чувство обиды из-за того, что он совершенно не помнил собственную мать и чувство злость в адрес отца.

Хозяева хотели задать им еще парочку вопросов, но Эллин, как истинная актриса, тяжело вздохнула и опустила голову на плечо Альберта:

— Дорогой, я так устала. Поскорее бы подняться наверх и лечь спать.

— Извините, за нашу бестактность, — поспешила извиниться женщина, после чего обратилась к мужу. — Дорогой, помоги нашим гостям с вещами и покажи их комнаты.

— Да, любовь моя. Пойдемте со мной.

Альберт взял Эллин за руку и в знак благодарности слегка ее сжал. Они одарили улыбками друг друга, после чего Альберт Дрейк сделал для себя приятный вывод — взять с собой Эллин Томин было одним из немногих правильных его решений.

* * *

Спустя полчаса Альберт позвал Винса и Билла в комнату для молодоженов. Там они высыпали все украшения на широкую кровать с целью сделать общую инвентаризацию.

— Итак, что у нас есть, — произнес Альберт, разглядывая ту часть награбленного, которая осталась им после вычета доли Тейта. — Франс забрал в основном кольца и часы.

— Он забрал все самое дорогое, — заметил Билл с явной обидой.

— Я предполагал, что он именно так и поступит, — согласился Дрейк.

— Тогда зачем ты позволил ему это сделать? — спросила Эллин.

— Забрав все самое ценное, он оставил нам большую часть монет, а это значит, что нам не придется разыскивать ломбарды и обменивать украшения на монеты в разных губерниях. К тому же дорогие кольца и часы в большинстве своем именные и продать их будет очень сложно. А если и получится найти не слишком честного владельца ломбарда, который захочет купить такие вещи, выручить в лучшем случае получится не больше трети от их реальной стоимости. Так что, Франс Тейт обманул сам себя, выбрав самые дорогие вещи.

Эллин Томин забила в ладоши от радости, не потому что Франс оказался глуп, а потому что Альберт был столь дальновидным. Без сомнений она хотела за него замуж, и родить от него минимум пятерых детишек.

— Наверняка Франс знал, что делает и найдет, кому продать свою долю, — заступился за брата Билл. Ему совсем не нравилось то, в каком свете Альберт представил Франса — его родственника и примера для подражания.

— Опустим эту тему, — предложил Дрейк. — Теперь, нам нужно продумать и обсудить очередной план.

— Мы снова будем кого-то грабить? — спросил Билл.

— Нет, — ответил ему Винс, который сидел в кресле у двери и вертел на указательном пальце свою шляпу. — Нам нужно продать часть из тех драгоценностей.

— Да, — кивнул Альберт, затем взглянул на Эллин и улыбнулся ей. — Я со своей благоверной женушкой навещу местный банк или же ломбард. После свадьбы у нас осталось слишком много подарков.

* * *

Губерния Варбор, в которой находились особняки Дрейков, Стоунов и Тейтов, славилась своими банками и винами. Многие обеспеченные жители других губерний приезжали в Варбор для того, чтобы открыть в этих банках вклады или же взять ссуду для развития своих потенциально прибыльных дел. На протяжении многих лет банковские учреждения Варбора создавали себе хорошую репутацию и мало, кто мог соперничать с ними в других губерниях.

Банк Конвинанта с неба звезд не хватал. Не хватал он даже снежинок в зимнюю погоду. Альберту даже трудно было назвать эту невзрачную постройку с двумя комнатами "банком", пусть это громкое название и красовалась на вывеске над входом. Хозяин банка старался выглядеть респектабельно и важно: он аккуратно расчесывал волосы на пробор и мазал их, судя по запаху, свиным жиром; он носил пышные усы, кончики которых сгибались вверх и формировали колечки, правда, не совсем одинаковой формы; он носил бабочку, что слабо украшало его относительно белую сорочку, поверх которой сидел зеленоватый жилет, застегнутый только на три пуговицы, по той причине, что четвертая была оторвана. Когда Альберт и Эллин вошли в помещение банка, он поспешил приложить к правому глазу монокль и с важным видом взглянул на время на своих карманных часах.

— Хорошего вам вечера, касс, — поздоровался с ним Альберт, подойдя ближе.

— Вам того же, вам того же, — воскликнул хозяин обменной лавки (про себя Альберт решил называть это учреждение именно так, а никак не "банком"), после чего спрятал обратно в нижний карман жилета часы, а в верхний — монокль. — Как бы приятно не звучало ваше обращение в мой адрес, но я все же "тавв". — Он вздохнул с грустью, чтобы спустя секунду вновь повеселеть. — Давненько я не видел в стенах моего банка столь респектабельных господ.

"Я бы сказал — впервые", добавил про себя Альберт, а вслух продолжил:

— Я вместе с женою переезжаю в другую губернию на постоянное место жительства. — Он посмотрел на Эллин влюбленными глазами, и она ответила ему тем же. Игра в молодоженов явно нравилась им обоим. — В качестве свадебного подарка мы получили землю в одной из губернии недалеко от этих мест.

— Примите мои искренние поздравления с бракосочетанием.

— При многом вам благодарны.

— Неужели вы взяли с собой все свои вещи и сбережения?

— Нет, все самое ценное будет перевезено позже с охранной на дилижансе. С собой мы взяли только несколько безделушек, с которыми мы хотим расстаться с вашей помощью.

Глаза банкира оживились, после чего он выудил из-под своей лавки лупу, став, таким образом, похожим на героя детектива. Альберт, расставляя ожерелья и кольца перед ним, надеялся, что данная личность не обладает проницательностью литературного персонажа детективного жанра.

Банкир неторопливо принялся разглядывать драгоценности, подолгу всматриваясь в них через лупу.

— Очень хорошо, очень хорошо, — повторял он в каждый раз, стоило лупе сместиться немного в сторону.

Когда золотая брошь в виде пчелы легла на прилавок, Эллин поспешила забрать ее и сжать в кулаке.

— Извини, дорогой, но с этой вещицей я пока не готова расстаться. — Да, ей не нравилась это украшение, но она его отдала Альберту думая, на подсознательном уровне, что тот будет в каждый раз вспоминать о ней, глядя на брошь. Теперь же она внезапно поняла, что эта золотая пчелка может стать частью воспоминаний для нее самой о матери и тете. Она давно стремилась избавиться от их опеки, но это не значило, что она не любила их.

— Как скажешь дорогая.

— Позвольте мне только взглянуть на эту брошь, — попросил банкир, протянув свою пухлую ладонь.

Эллин без огромного желания все же отдала украшение ему. Банкир, с присущей ему щепетильностью долго рассматривал через лупу брошь, повторяя те же слова: "Очень хорошо, очень хорошо".

— Жаль, — вздохнул он, возвращая золотую пчелу девушке. — Золото высшей пробы, сапфировые глаза, крылья украшенные алмазами. Я мог бы заплатить вам за нее не меньше шести золотых монет.

— К сожалению, тавв, я не готова с ней расстаться. Это подарок моей матери.

— Понимаю-понимаю, — протянул он, после чего опустил лупу на прилавок и заложил большие пальцы за кладку жилета, при этом, глядя на кулак Эллин, в котором она сжимала брошь.

— А что с остальными украшениями? — напомнил Альберт банкиру о причине их визита.

— Да-да, — тут же откликнулся хозяин, словно его пробудили от легкой дремоты. — Я готов вам дать за все…

Банкир запнулся, так как входная дверь открылась, и в банк вошел еще один поздний посетитель. В глазах хозяина обменной лавки Альберт прочел то, что ему совсем не понравилось, а именно — ожидание этого визита и облегчение.

Альберт медленно повернул голову назад, желая разглядеть вошедшего.

Это был высокий хорошо сложенный мужчина лет пятидесяти. На нем был коричневый кожаный плащ, джинсовые штаны с чаппарахас, шляпа с широкими полями и звезда шерифа на груди. Его пронзительные серые глаза с интересом осмотрели на парня в ответ.

Альберт так же медленно повернулся снова в сторону банкира и негромко произнес, стараясь не выдавать своего волнения.

— Итак, мы остановились на цене.

— Альберт Дрейк! — произнес его имя чуть ли не по слогам шериф Конвинанта, от чего Альберт ощутил себя облитым ведром холодной воды.

— Извините, мы знакомы? — спросил он шерифа, не оборачиваясь.

Шериф встал рядом с ним и бросил на лавку около ожерелий и колец томик со стихами Роберта Дрейка.

— Тебя я не знаю, а вот с творчеством твоего отца я очень хорошо знаком, — с каменным выражением лица ответил Сид Рассел. — У меня не так чтобы очень много книг дома, но в этой книжице моя жена души не чает. Маэль! — Шериф обратил свои холодные глаза в сторону Эллин и слегка коснулся кончиками пальцев полей шляпы.

— Эсель, мы женаты, — поправила Эллин шерифа, но тот пропустил ее слова мимо ушей.

— Тогда откуда вам известно мое имя? — спросил Альберт. — Даже если я и похож чем-то внешне на своего отца, имени моего вы все равно не могли знать.

— А вот на этот вопрос тебе сможет ответить Франс Тейт. Кстати, вы с ним очень скоро встретитесь, — так же спокойно и невозмутимо произнес шериф, а вот хозяин банка не смог отказать себе в удовольствие и громко захохотал.

* * *

Когда Альберта и Эллин привели в офис шериф, за решеткой их уже ждали Винни Стоун, Билл Тейт, а также его брат Франс, который в данный момент сидел на полу и прикрывал ладонью свой левый глаз.

— Что с ним случилось? — спросил Сид Рассел у своих помощников.

— Тот кудрявый его ударил, — ответил Харви Гуделл, кивнув в сторону Винни Стоуна. — Собственно на этом инцидент исчерпал себя.

— Вы не имеете право нас задерживать! — воскликнула Эллин, которую шериф усадил на один из стульев рядом с Малкольмом Клемментсом. В последнем Винс Стоун без труда узнал парня, что посоветовал им посетить Конвинант.

— Вас, маэль, никто не задерживает, — ответил ей Харви Гуделл. — Для нас вы пострадавшее лицо.

— Это нам еще обстоит выяснить, — не согласился с ним шериф. — По мне, так она такая же преступница, как и все остальные. Я бы с удовольствие посадил ее за решетку со всеми членами банды. Единственное что меня удерживает, так это ее пол и возраст.

— Нет, шериф, она, скорее всего на самом деле только жертва, — покачал головой Малкольм, изредка поглядывая искоса на девушку. — Минут десять назад мы получили сообщение по телеграфу, в котором говорилось об ограблении поезда, что держал путь из губернии Криджуэлл в Белаутс. Бандиты, назвавшие себя "Бандой Благородных" не только "обчистили" пассажиров одного из вагонов, но и похитили молодую девушку по имени Эллин Фал Риф Томин. Все сходиться со словами нашего первого заключенного.

— Пусть так, — согласился шериф Рассел. — Но за долгие годы работы, как шерифа, так и охотника за головами, я привык замечать все детали и я ясно вижу, что у девчонки есть чувства к сыну Дрейка. А потому, я не стал бы селить ее в номере гостиницы без присмотра.

— Я готов приютить ее в своем доме, пока не появятся ее родственники, — предложил Клемментс, ответив кроткой улыбкой на пылающий ненавистью взгляд девушки.

— О, — усмехнулся Харви Гуделл, — наш малец, кажись, втюрился.

— Прекрасно, Гуделл! — возмущенно воскликнул Малкольм. — Ты как всегда знаешь все обо всех, при этом лучше их самих!

— Расслабься, малыш. Я не хотел обидеть тебя.

— Итак, — повысил голос шериф, желая положить конец бессмысленным репликам своих помощников в адрес друг друга. — Малкольм, можешь приютить ее у себя. Только не спускай с нее глаз. А ты Харви, следи за "Бандой Благородных". Пусть они и за решеткой — это не значит, что им не хватит ума спланировать очередной план, только в это раз — это будет план побега. — Сид Рассел посмотрел в сторону Альберта Дрейка, давая тому понять, что он выделяет в нем лидера и генератора идей всей банды.

Малкольм встал из-за стола и протянул руку в сторону Эллин, но быстро опустил ее, стоило той одарить его очередным испепеляющим взглядом.

— Пойдемте со мной, маэль. В моем доме вы будете в безопасности. Также моя матушка накормит вас ужином. Уверен, вы очень голодная.

Эллин посмотрела на Альберта и, только когда он одобрительно кивнул ей, она встала и согласилась пойти вместе с младшим помощником шерифа

Стоило закрыться двери за Малкольмом и Эллин, Сид Рассел тоже засобирался домой. Франс Тейт поднялся на ноги и схватился за прутья решетки.

— Шериф, вы забыли обо мне?!

— Ты о чем?

— Вы обещали отпустить меня!

Сид Рассел не поленился подойти ближе к Франсу Тейту и взглянуть в его молящие глаза с высоты своего роста.

— Разве я тебе что-то обещал? Если так, тогда тебе не составит труда дословно повторить сказанные мною слова.

— Но я ведь сдал вам "Банду Благородных"!

— Да, — не стал спорить шериф. — Но сделал ты это без каких-либо обещаний с моей стороны. Я человек чести и если я что-то обещаю, я держу слово. Это совершенно не тот случай.

После данных слов, Сид Рассел попрощался с Харви Гуделлом до завтрашнего утра и покинул офис.

Альберт упал на койку и прислонился затылком к дощатой стене камеры. Чувство внезапно накатавшей усталости сковала ему руки, сжала тисками груди и впилась иголками в виски. Игра подошла к концу, можно было опускать занавес. Актеры уволены, а он "главная скрипка" трупы мог винить во всем себя. И виноват он был не в том, что их поймали, а в том, что он решился сформировать банду и зажечь азартом в сердцах своих товарищей. Он не испытывал ненависть к Франсу, потому как считал, что вина того горазда незначительнее той, что довлела над ним самим. Завтра их повесят, и на этом оборвется история "Банды Благородных", которая даже и не успела толком начаться. О них не будут слагать песни и легенды, за их головы не будут давать баснословные вознаграждения, в них не будут играть мальчишки во дворе, об их казни даже не напишут в газетах, по той простой причине, что у Роберта Дрейка хватит денег замять всю эту историю. Возможно, он даже даст интервью одному из подкупленных журналистов, в котором расскажет о том, что его средний сын давно отбился от рук, а потому и сбежал из дому не оставив даже записки. И в этом будет правда, пусть и не вся. Об их родственных отношения с писателем Робертом Дрейком упомянет может только газетенка, что выходит в губернии Криджуэлл и, скорее всего, уже спустя два дня, получив чек от Дрейка старшего, выпустит новую статью с опроверженьем, в которой заявит, что назваться сыном знаменитого поэта мог любой самозванец. Таким образом, после его смерти у него отнимут даже такую сомнительную славу.

И все же, в эти минуты его больше заботила своя жизнь и жизнь его друзей детства, а не упоминания их имен в газетах. Винни Стоун стал участником банды исключительно из дружеских соображений к нему, о чем тот сам и признался. Билл Тейт был слишком безобидным и не очень смышленым малым, и смерть на виселице не казалась правильным завершением жизненного пути для него. Даже Франс Тейт с его напыщенностью и желанием превосходить всех во всем, казалось, не заслуживал смерти. Но у закона было свое виденье на этот счет.

Альберта радовало только одно — Эллин Томин, после их казни, вернется к своей матери и тетке. Наверняка их опека после этого только усилится, а Эллин будет считать себя еще более несчастной, но такое отношение можно будет и потерпеть. А лет пять спустя, она обязательно найдет себе кавалера благородных кровей, женится на нем и станет хорошей матерью. О трех днях, которые она провела вместе с "Бандой Благородных" она постарается забыть. А если и не забудет, то будет вспоминать эту страницу из своей жизни, как самую большую глупость, совершенную молодой девушкой, какой она когда-то была.

— Эй, а как же наш ужин? — громкий голос Франса Тейта заставил Альберта вздрогнуть.

— Закрой пасть, бандюга, — рявкнул с набитым ртом на него в ответ Харви Гуделл. В одной руке он держал кусок ржаного хлеба, а в другой жареный кусок куриного мяса — Вы здесь не на отдыхе. Да и к чему ходячим мертвецам набитый живот?

— Вы не имеете право!

— А ты подай на меня в суд. — Помощник шерифа отложил мясо на тарелку, после чего взял в руки кувшин и налил себе молока в стакан, который был осушен залпом. — И больше я от вас не хочу слышать ни единого звука. Я не желаю всю ночь выслушивать ваши причитания и пожелания ни в требовательной, ни в какой любой другой форме.

— Ты обязан нас накормить! — твердил Франс Тейт.

— Заткнись ты, наконец, — крикнул на него Винни Стоун, но Франса уже было не остановить. Он чувствовал себя обманутым и униженным и теперь в его голове прочно засела идея — если его собирались казнить, пусть даже и после того как он сдал своих товарищей, он имел полное право хотя бы на последний в своей жизни ужин.

— Послушай своего дружка, бандюга! — посоветовал Гуделл, вставая из-за стола и нарочито поправляя кобуру.

— Я не успокоюсь, пока не получу то, что мне положено по праву, ты мерзкий никчемный ничтожный ублюдок!

— Как ты меня назвал? — возмутился помощник шерифа, доставая револьвер.

— Ты все прекрасно слышал, деревенщина!

— Настал твой смертный час, парень из высшего общества — Харви Гуделл выудил из кармана две медные монеты и бросил их в клетку, попав в грудь Франсу, затем навел на него свой револьвер, с желание добавить к меди и свинца. — Харон уже ждет тебя.

— И что, ты меня застрелишь? — усмехнулся Тейт. — Как ты объяснишь мою смерть шерифу?

— Малец, до тебя еще не дошло? Вас всех в любом случае ждет смерть. Наступит ли она завтра на рассвете при повешенье или сегодня от пули — не столь принципиально.

Харви Гуделл усмехнулся и взвел курок своего револьвера, испытывая приятное чувство превосходства над задирой, видя, как с лица того сползает напускная маска храбрости, обнажая его истинное лицо-лицо испуганного мальчишки.

Альберт, Винс и Билл разом вскочили со своих мест, предприняв попытку остановить помощника шерифа.

— Нет, не делайте этого! — взмолился Билл.

— Простите его, он просто напуган! — вторил ему Винс.

— Остановитесь, он просто хотел есть! — заступился за Франса и Альберт.

И только самому Франсу больше нечего было сказать в свое оправдание. Он смотрел большими глазами на дуло револьвера и что-то шептал побелевшими губами.

На все эти крики Харви Гуделл просто не обращал внимания, он был настроен на убийство жалкого выродка, который рассчитывал, что оскорбление человека облаченного властью ему просто сойдет с рук. То, что его оппонент был безоружен и в клетке, Гуделла совершенно не смущало — такое уже случалось и ранее. Его палец начал сжимать тугой курок.

Вместо выстрела прозвучал взрыв прямо у них над головами. Кувшин, кружка и тарелка задрожали на столе. Находящиеся за решеткой быстро попадали на пол, прикрывая руками головы. Харви Гуделл не стал следовать их примеру, а только слегка согнул в коленях ноги и наставил револьвер в потолок, озираясь по сторонам.

— Что, Харон мне в братья, происходит?! — прокричал он.

Как только Альберт приподнял голову, револьвер помощника шерифа нацелился ему в лицо.

— Эго ваши дружки устроили?! — закричал Гуделл. — Признавайтесь, сколько вас всего!

— Мы понятие не имеем, что это было! — заверил его Дрейк.

И тут раздался еще один взрыв, только теперь не такой сильный, а после него сплошной барабанный шум.

— Это гром, — догадался Винс Стоун, поднимаясь с колен. — Дождь начался.

— Какой, в Мир Мертвых, гром?! — раздраженно прорычал Гуделл. — Еще час назад на небе не было и облачка.

Так как в комнате, в которой находились они, окон не было, Гуделл направился прямиком к двери. Провернув в скважине ключ, он открыл ее настежь.

За пеленой дождя ничего нельзя было разглядеть. Он лил без преувеличения одним сплошным потоком словно водопад. Такого проливного дождя Харви Гуделлу еще не приводилось когда-либо видеть. Он медленно повернулся в сторону заключенных парней и по их лицам легко догадался, что и они видели нечто подобное впервые за всю свою относительно недолгую жизнь.

— Нам конец, — только и произнес Харви Гуделл, после чего вернул револьвер в кобуру.

 

1

"Я скоро вернусь с охоты и принесу тебе полевых цветов, которые ты так сильно любишь".

Это были последние слова Дубовой Ветви, прежде чем он покинул ее и сел в лодку Харона, чтобы стать вечным гостем Вайлааи. Солнечный Луч любила своего мужа больше всего на свете, она не могла свыкнуться с тем, что останется одна в целом Мире, в котором больше не будет ее любимого. Мысли об этом поедали ее изнутри, превращая ее — веселую и полную здоровья женщину — в пустую оболочку, в которой жизни с каждым днем становилось все меньше и меньше. В каждое утро она просыпалась с одной мыслью: "Меня в этом Мире больше ничего не держит", и с каждым утром эти слова становились все более осознанными и все более угнетающими. Так не могло больше продолжаться, ей не хотелось больше думать о Дубовой Ветви и видеть его лицо в лицах остальных жителей племени. Выход ей виделся только в проведении ритуала, который помог бы ей вернуть своего мужа из Мира Мертвых. Эта затея, с большой вероятностью, могла закончиться тем, что она сама бы поселилась на другом берегу Стикса. В этом случае ее дух попал бы в сети проклятия самоубийцы, и она навсегда бы позабыла не только Дубовую Ветвь, но и саму себя. Но даже такой расклад ей казался более благоприятным для нее, чем жизнь, которой она жила все эти дни после смерти своего мужа. Уж лучше полное забвение, чем ноющая память, что словно малое дитя вечно ходило рядом с ней, и тянула за руку, привлекая к себе внимание.

Но, Великий Дух Маниту видимо имел на нее свои планы, а потому положил конец ритуалу. Он привел в их племя человека, который изначально сам был воспринят носителем Великого Духа, но на деле именно для нее имел большую ценность, чем все племя, она сама и даже тот же Маниту. Человек, который называл себя Кевином Ноланом, был Великим Путешественником, в чьей власти находились все Ближние Миры.

"А что если он солгал тебе, только для того, чтобы положить конец ритуалу?", раздался голос в ее голове, который ранее твердил ей, что у нее не получится вернуться с мужем обратно с Земли Мертвых.

"Но зачем ему это делать?" спросила она себя. "Зачем ему препятствовать ритуалу? В этом нет никакого смысла. Если он и хотел, чтобы я не рисковала своей жизнью, он мог бы положить конец проведению ритуала от имени Маниту — никто бы не посмел ослушаться его".

Солнечный Луч укладывала одежду и провизию в свою сумку, с которой она собиралась отправиться в путь к Миру Вечности, когда за стенами типи раздался голос Белого Столба Дыма.

— Солнечный Луч, я хочу поговорить с тобой.

— Вы можете войти.

Плед, прикрывающий вход в ее жилища, отодвинулся в сторону, и вождь племени сиу вошел внутрь. В его глазах отражалось священное пламя очага ее жилища, обнажая тревогу, засевшую глубоко в его душе.

— Вас что-то тревожит, великий вождь?

Он улыбнулся и, присев рядом с ней в позе лотоса, погладил своей большой грубой рукой ее волосы. Все его движения и действия были почти отеческими, от чего Солнечный Луч даже почувствовала в его адрес родственную близость, более сильную, чем та, которая их связывала все эти годы ранее.

— Солнечный Луч, ты мне очень дорога. Я знал твоего отца, в молодые годы мы были лучшими друзьями, пусть даже и принадлежали разным племенам. Когда он лежал на смертном одре, я поклялся ему, что буду защищать и заботиться о тебе.

— Вы сдержали свое слово. Но теперь я уже вполне взрослая и сама могу выбирать свой жизненный путь.

— Да, — согласился он с ней. — Ты выросла очень храброй личностью. И когда ты пришла ко мне с просьбой провести обряд путешествия в Мир Мертвых, меня одолел страх, так как я знал, что мне не удастся разубедить тебя. Твое решение было окончательным. И я понимаю, что и сейчас мне будет трудно убедить тебя не идти вместе с Кевином Ноланом к Миру Вечности.

Солнечный Луч пристально взглянула в глаза вождю, желая в них прочесть причину изреченной просьбы. Но если в глазах вождя и были ответы, разгадать их Солнечному Лучу не удалось.

— Почему вы просите меня о таком?

— Потому, что этот путь будет для тебя более губительным, чем путь, который мог предложить тебе ритуал, — не отводя глаз от озадаченного лица девушки, произнес вождь.

— Я вас не понимаю.

— Я говорю о Четырех Темных. Когда в наших Мирах появился первый Великий Путешественник, его стремление попасть к берегам Океана Надежд привело к порождению темных колдунов, которые принесли только рознь и страдания всем нашим Мирам. Еще двести лет назад Серебряный Мир был совсем иным, он был гораздо лучше. Проклятие что довлеет на наших землях было наложено именно одним из Четырех Темных. Именно из-за них большинство жителей нашего племени, в том числе и ты, не видели ни зелени, ни снега, ни большинства существующих животных. Твой тотем орел, Солнечный Луч, но ты видела его только во сне, а в реальной жизни — никогда. Предложение, которое тебе выпало — очень заманчиво, не спорю, но если ты покинешь нас, все может закончиться для всех нас очень плохо. Да, ты сможешь повидать многое, возможно, тебе даже удастся дойти до Океана Надежд и попросить у Него вернуть Дубовую Ветвь, но тебе никогда не удастся уйти от проклятия наших земель. Ты обречешь на гибель не только нас, но и всех других живых существ во всем Зрелом Мире.

— Маниту ведь сразиться с Вендиго и снимет проклятие, — запротестовала она. — Только после этого мы отправимся в путь.

— Кевин Нолан — не Маниту. Он может путешествовать по Мирам, но это не делает из него Великого Духа. Да и его спутник не Вендиго. Тот, кого Кевин называет Марком Уотером гораздо хуже Вендиго.

— Но ведь шаман…

— Шаман сказал то, что я попросил его сказать.

— Но зачем вы обманули нас? — воскликнула Солнечный Луч, глядя с недоверием на вождя племени, на человека, которого она знала много лет и которому верила, так же как и самой себе.

— Я поступил так по просьбе того, кто сидит в погребе по собственной воле. Он очень силен и опасен. И хотя много лет назад, когда я с ним впервые повстречался, проникся к нему уважением, я все же считаю его исчадием зла всех Ближних Миров.

— Вы знакомы с Вендиго… вернее с тем, кого мы таковым считали?!

— Да, впервые я с ним повстречался много лет назад, но тот день я помню в мельчайших подробностях. — Белый Столб Дыма взял несколько веток и подбросил их в угасающий очаг. Огонь вновь оживился, а дым потянулся белой нитью вверх к отдушине. — Мне было чуть больше тридцати, и я сам себе казался сильным и неуязвимым воином ничем не уступающим своему тотемному животному — медведю. Кругом все возвращалось к жизни после долгих месяцев снегов. Солнце приятно грело, а не выжигало землю, как это происходит сейчас в каждый день, и мы радовались его лучам словно благословению свыше.

* * *

— Ночной Филин говорит, что видел зарубку на одном из деревьев, что растут на наших землях, — сказал Красный Бизон, вооружаясь томагавком и лассо. Его лицо уже носило боевую раскраску. — Зарубка не похожа на те, что оставляем мы.

Белый Столб Дыма — один из лучших воинов племени, которому в будущем должен был стать вождем, — запрокинул за плечо колчан со стрелами и встал рядом с Красным Бизоном. Приложив ладонь ко лбу, он устремил свой взгляд в сторону густых лесов, которым вскоре предстояло потерять всю свою листву и забыть на долгое время, а может и навсегда, о ее возрождении.

— Думаешь это ирокезы?

— Кто, если не они?

— Давно они не нарушали наших границ.

— У нас с ними была договоренность. — Красный Бизон сжал ладони в кулак, от чего мышцы на его руках вздулись.

— Надеюсь, что Ночной Филин ошибся, или же один из ирокезов решил пройти обряд инициации таким сомнительным образом.

— Я так не думаю, — покачал головой Красный Бизон, который никогда не был приверженцем мирного решения конфликтов, в какой форме он с ними бы не сталкивался, будь это война с другим племенем или же небольшая стычка с соплеменником за лучший кусок от убитого оленя. — Вождь, так же как и ты, не готов делать поспешные выводы. Поэтому он и посылает только нас двоих для оценки обстановки.

Найти зарубку на дереве им удалось спустя час после ухода из лагеря. Белый Столб Дыма молился Великому Духу, чтобы слова Ночного Филина не оправдались, но Дух в этот день его не услышал. След от томагавка был похож на те, что оставляли представители племени сиу, но все же она имела и отличительные черты. Красный Бизон тут же выхватил свой томагавк и, слегка пригнувшись, бесшумно направился в сторону горных вершин, взбираясь на каменные уступы, рассчитывая устроить там засаду. Белый Столб Дыма решил не идти с ним, а устроить засаду в другом месте. Недалеко от этих мест росла ель, которая была очень высокой и очень пышной — прекрасное место для слияния с окружающей местностью. Около трех лет назад он три дня просидел на ней, охотясь на пуму, что стала виновницей смерти двух женщин племени. После возвращения в лагерь с трофеем, его встречали как истинного героя.

Когда он дошел до нужной ему ели, его одолела тревога. На стволе дерева была еще одна зарубка, только в этот раз у корней ели лежал предмет, которым эти зарубки и были сделаны. Белый Столб Дыма поднял томагавк украшенный лентами с узорами племени ирокезов и в тот же момент раздался выстрел "громовой палки", а сразу после него и победоносный боевой клич врага.

Белый Столб Дыма сорвался с места и ринулся на помощь Красному Бизону, но искусно брошенная праща обмоталась вокруг его ног и повалила его на землю. Он мигом перевернулся на спину и потянулся за ножом, но стопа одного из воинов ирокезов опустилась ему на горло, а в лицо ему уставился ствол ружья. Он и не думал сдаваться, а потому схватил стопу, что прижала его к земле, и изо всех сил провернул ее, сломав противнику кость. Тот закричал и повалился около него. Белый Столб Дыма мгновенно всадил ему нож прямо в грудь. Схватить ружье врага ему не удалось, так как другой его противник сделал резкий выпад и оглушил его прикладом. Белый Столб Дыма потерял сознание.

Очнулся он от звука голосов. Сам он сидел, прислонившись к дереву. Его руки были завязаны очень туго, от чего привычно-красноватого цвета кожа на ладонях была абсолютно белой. Рядом с ним лежало тело Красного Бизона. Ирокезы сняли с него скальп, а потому место, где лежала его изуродованная голова, было орошено кровавыми брызгами. Белый Столб Дыма смотрел на несколько сухих иголок ели, что слиплись между собой от крови Красного Бизона, пытаясь разгадать смысл созданных ими символов, когда спокойный голос привлек к себе его внимание.

— Я Скиталец. Мне не нужны неприятности.

На произнесшем эти слова мужчине был синий халат и еле заметная синяя аура, что окутывало его тело. Но эта аура быстро исчезла, стоило Белому Столбу Дыма сделать попытку ее пристальнее разглядеть. Мужчина был бледнолицым, а столь светлых волос индейцу сиу не доводилось видеть ранее. Наверняка, то же самое могли сказать и пятеро из племени ирокезов, которые убили Красного Бизона, взяли его плен и теперь целились из ружей в незнакомца.

— Неприятности ты навлек на себя сам, когда ступил на эти земли, — заявил ему один из ирокезов, что в отличие от своих соплеменников не имел ружья, а томагавк и нож оставались у него за поясом.

— Если я не обманываю сам себя, что маловероятно, вы и сами ступили на земли, что не принадлежат вам, — все так же спокойно подметил Скиталец. — Истинные хозяева этих земель это плененный вами воин и его сородичи. Так что, я точно так же как и вы не должен здесь находиться. Но, если я просто проходил мимо, то вы здесь для того чтобы развязать войну. Неужели все пушные звери извелись на ваших землях, раз вы пожаловали в гости к сиу?

— Для мертвеца, ты слишком разговорчив, бледнолицый, — огрызнулся ирокез. — И еще, мне нравятся твои волосы. Думаю, они займут особое место в моей коллекции скальпов.

Слова лидера заставили всех ирокезов рассмеяться. Рассмеялся и Скиталец, только его смех быстро стих, а его лицо стало не просто сердитым, а даже разгневанным. Его ярко-голубые глаза загорелись темно-синим светом, что не ускользнуло от внимания всех присутствующих.

— Не люблю, когда надо мной смеются. В таких случаях я становлюсь не похожим на самого себя.

После этих слов, незнакомец мигом обратился в двухметровое существо в плотном синем балахоне, подолы которого развивались как при сильном ветре. Ореол синего света стал теперь четко видным, окружив все его тело матовым коконом, в котором вспыхивали и гасли электрические вспышки.

После таких метаморфоз, ирокезы, как и ожидалось, подались панике и разбежались в разные стороны. Белый Столб Дыма и сам бы с радостью бросился в бега, да только сильная головная боль и путы на руках и ногах не позволили ему это сделать.

Существо в синем балахоне начало медленно трансформироваться обратно в человека. Капюшон его накидки стал прозрачным, но прежде чем лицо колдуна вернуло себе первоначальную — человеческую — симпатичную внешность, Белый Столб Дыма смог увидеть его истинное лицо: вытянутое, бледное, сморщенное, с длинными седыми волосами, с маленьким почти отсутствующим носом и с большими ярко-синими гипнотическими глазами.

Существо взглянуло на связанного индейца и усмехнулось.

— Понимаю, ты сейчас напуган не меньше тех индейцев с забавными прическами. Но, поверь мне, я не желаю тебе зла. — Колдун повел рукой и нити, что связывали руки и ноги Белого Столба Дыма, развязались сами по себе.

— Благодарю вас, о Великий шаман. Я обязан вам жизнью! — воскликнул индеец, упав ничком перед своим спасителем.

— Не стоит благодарностей, — отмахнулся колдун. — Мне они ни к чему. К тому же, если ирокезы тебя пленили, они бы не стали тебя убивать, а сделали членом своего племени.

— Я бы отказался от этого. Уж лучше смерть.

— Тогда, я на самом деле помог тебе. А раз так, я хочу, чтобы и ты помог мне.

— Сделаю все, что в моих силах, великий шаман, — Белый Столб Дыма склонился перед своим спасителем еще ниже.

— Через эти места вскоре пройдет еще один великий шаман. Его вы легко узнаете по красной одежде, хотя сомневаюсь, что только это выдаст в нем шамана. Не обязательно, что он придет в твое племя, но такое может произойти. Я хочу, чтобы ты не говорил ему о нашей с тобой встрече, никому из своего племени и тем более красному шаману.

— Клянусь своими предками, что сделаю все так, как вы хотите.

— Это еще не все. Пару дней назад я сделал опрометчивый поступок, тем выдав свое местонахождения. Теперь, мне нужно спрятаться от него и без твоей помощи это будет сделать очень не просто, потому как красный шаман очень близко. Ты приютишь меня в своем доме и оградишь свое жилища тотемами и магическими символами. Попроси у шамана защитные амулеты, я знаю, в вашем племени они есть. Как ты объяснишь свою просьбу шаману, мне без разницы, главное не говори ему правды.

Белый Столб Дыма пообещал оказать помощь синему шаману и сдержал свое слово.

* * *

— Через десять дней, как он и обещал в нашу деревню пришел шаман в красном и потребовал собрать перед ним все племя. Чтобы доказать свою силу и всю решительность, он сжег дотла одну из типи простым взмахом руки. В этом типи сгорели жена и дочь воина по имени Плывущее Облако, который от горя и ярости попытался атаковать красного шамана, но он даже не успел приблизиться к нему, когда и его охватило сильное пламя. Его тело обуглилось в считанные секунды. Он даже не успел закричать от боли. После проявления такой силы, все жители племени склонились перед Злым Духом. Тогдашний вождь племени попросил шамана задать свой вопрос, хотя я заранее уже знал, что было нужно ему. Как я и ожидал, красный шаман хотел знать, если кто-то из нас встречал колдуна в синем. Никто не смог ему ответить на вопрос. Ничего не сказал и я, так как пообещал своему спасителю ничего никому о нем не рассказывать. Данное мною слово привело к наложению проклятия на наши земли.

От сказанных вождем слов признания, Солнечный Луч почувствовала дрожь во всем теле. Ей было страшно поверить в услышанное. И ей было страшно думать о существовании столь могущественной магии обращенной во зло.

— Шаман смог вычислить среди всех жителей племени того, кто знал ответ на его вопрос. Я не знаю, что именно выдало меня, но колдун подошел именно ко мне и заставил подняться с колен на ноги. Он потребовал от меня ответа, но я молчал. Я думал, что за это буду страдать только я, но вместо этого он только взглянул на группу коленопреклонных людей справа от себя и они разом закричали от боли. Их не накрыло пламя как ранее Плывущее Облако. Огонь только стал вырываться из их ртов и глаз. Пламя прожгло им внутренности, а кожа только слегка покрылась волдырями. Я могу так продолжать очень долго, сказал мне шаман в красном, вскоре ты останешься единственным представителем племени, если не заговоришь. Но я молчал и колдун понял, что я не стану говорить ни при каких обстоятельствах. Тогда он навлек на наши земли проклятие. Проклятие огня.

— А как же безумный шаман, который жил в горах и в которого вселился Вендиго?

— Безумного шамана никогда не существовало, и об этом знают все жители племени, кому за тридцать. Хотя шамана в красном вполне можно было назвать безумным. Но он был пришедшим и никогда не жил поблизости от нашего племени. Он оставил после себя проклятую землю и покинул нас. Вскоре покинул мою типи и шаман в синем, пообещав, что вскоре вернется назад и снимет проклятие.

— Но, почему он этого не сделал сразу? Мы ведь целых тридцать лет жили в этих тяжелых условиях?! — возмутилась Солнечный Луч.

— Он не мог, — покачал головой вождь. — Столь сильное проявление силы выдала бы вновь его место нахождения и тогда его бы не скрыли от преследователя ни амулеты, ни магические символы.

— Но почему он столько ждал с возвращением?! Почему целых тридцать лет?! — все не могла успокоить свой гнев Солнечный Луч.

— Потому что он не есть добро. Он может быть благородным, но только тогда, когда ему это выгодно. В остальном он мало чем уступает шаману в красном. Я даже уверен, что в лесу он заступился за меня, только исходя из своей личной выгоды. Увидел во мне человека, который может держать свое слово, несмотря на обстоятельства. И я оправдал его надежды.

Белый Столб Дыма сделал паузу в своей эмоциональной речи, стараясь понять, удалось ли ему достучаться до Солнечного Луча. Она молча смотрела на огонь. Было видно, что ей сложно принять то, что от нее просит вождь племени. У нее был шанс вновь объединиться с любимым человеком, а Белый Столб Дыма просил ее отказаться от такой возможности.

— Пусть он и шаман, но что это меняет для меня? — наконец произнесла она, с непреклонностью в голосе.

— Он не простой шаман, девочка, он один из Четырех Темных. Он хочет вернуться к берегам Океана Надежд, и это его желание может привести к уничтожению всех трех Миров. Разве ты этого хочешь? Вернутся с Дубовой Ветвью в Мир, в котором ничего живого не останется? Сколько вы с ним проживете на этих землях счастливо? Неделю? День? Считанные мгновения?

— У меня будет возможность обнять его, — сквозь слезы прошептала она.

— А ты подумала о том, чего хотят все живые существа Ближних Миров? Ты думала, чего бы хотел сам Дубовая Ветвь?

— Но что это изменит? — уже рыдая, прокричала она. — Со мной или без меня шаман отправится в путь к Океану Надежд вместе с тем, кого я считала Маниту. И если он настолько силен, как ты говорил, тогда никто не сможет его остановить!

— Его — нет, а Кевин Нолана — да.

Вождь произнес эти слова еле слышно, но для Солнечного Луча они прозвучали троекратным эхом.

— Что? Что вы говорите, великий вождь?

— Шаман позаботится о нем. Океан Надежд будет нам только благодарен.

Солнечный Луч толкнула старика в грудь, и тот повалился на спину. Вскочив на ноги, она выбежала из типи, оставив вождя лежать на полу своего жилища, беспрерывно произносящего одни и те же слова:

— Я должен был так поступить, я должен был так поступить, я должен…

 

2

Он разделся догола готовясь ко сну. Так он поступал в каждый раз с того момента как оказался гостем в племени сиу — искусственный жаркий климат этих мест обязывал. Как только одежда полностью была снята, покрытое потом тело даже ощутило легкое и приятное прикосновение прохлады. Но это приятное ощущение быстро испарилось. Окунув пальцы в сосуд с водой, Кевин провел ими по лбу, щекам и за ушами. Вода была теплой, а потому плохо остужала кожу. И все же это было лучше, чем ничего.

Ему нравилось жить в племени индейцев. Они относились к нему с почтением и добротой, будь он Маниту или же Пришельцем из других Миров. Но, если к местной жаре, пусть и сложно, но можно было привыкнуть, то с пленением и сокрытием от него Марка он никак не мог свыкнуться. Дар Правды вновь вещал за него, рассказывая всем его тайну, но именно правда могла бы изменить отношение индейцев к Марку Уотеру. Он ожидал, что после его слов у костра во время ритуала вождь расскажет ему о месте нахождения его друга, но этого, к сожалению, не произошло. Вождь пообещал, что он сможет увидеть Марка, но произойдет это только на следующий день. А раз так, сразу после рассвета он рассчитывал отправиться вместе с Марком и Солнечным Лучом дальше в путь на поиски портала в Старый Мир. При расспросах вождя о существовании вблизи лагеря мест, которые бы соответствовали требованиям для создания портала, он не смог получить нужной информации. Таких мест вблизи просто не существовало. Да, на этих землях умирали люди и магические существа, но их смерть не была связана с определенным предметом, который мог послужить для него переправой в следующий Мир. Другими словами, если в племени и умирал строитель какого-нибудь типи от рук (или лап) носителя магии, то в самой типи никто из магических существ не находил своей смерти.

Вначале, Кевин думал, что таких мест в Ближних Мирах будет пруд пруди, да к тому же дерево, которое стало первым порталом, было найдено очень просто, что укрепило в нем мысль о легкости последующих перемещений. Но, эта уверенность начала его постепенно покидать, а внутренний голос все чаще тормошил его и требовал отправления в дальнейший путь на поиски портала.

Солнечный Луч.

Он был рад тому, что она отправится дальше вместе с ними и в первую очередь, потому что он видел в ней родственную душу. Их объединяло одно стремление: увидеть вновь своих любимых. А еще Кевин был рад, что с его помощью она имела такую возможность. Дойти до Океана Надежд у нее было гораздо больше шансов, чем встретит Дубовую Ветвь после проведения ритуала.

Но с другой стороны, Кевин помнил о несчастной участи Линин. Юная девушка погибла по той причине, что отправилась вместе с ним в путь, и поэтому он не переставал чувствовать свою вину перед ней. Теперь, он боялся за жизнь Солнечного Луча. Остановив ритуал и поселив в ее душе надежду, он взял ответственность за ее жизнь на себя. В эти минуты, готовясь ко сну, он дал себе зарок: при любых обстоятельствах он будет оберегать женщину и не даст ее в обиду.

Кевин вспомнил день, за месяц до трагических событий на мосту Бэй. Он приехал за Кэти в детский сад, отпросившись с работы на полчаса раньше. Кэти села в машину, таща плющевого зайца за уши. Судя по ее хмурому лобику и опущенным вниз уголкам губ, она была чем-то очень сильно обижена. Как только она закрыла дверцу, заяц полетел на другой край сиденья.

— Я-то думал, что ты обрадуешься, увидев меня за рулем. Или ты хотела, чтобы мама приехала за тобой?

— Я рада, — проворчала она, скрестив руки на груди и уставившись в окно.

— Что-то мне подсказывает, что ты не совсем искренна со мной. Ты явно чем-то недовольно и от этого страдает заяц.

— Донни Перельман весь день корчил рожи и смеялся над моими косичками, а когда я показала ему язык, то обозвал "какашкой-кривляшкой". Я его ненавижу! — чуть ли не пропищала она и сжала перед лицом свои кулачки, что сильно позабавило Кевина, но он смог сдержать смех, пусть это и потребовало от него немалых усилий.

— Кэти, — позвал он дочь, глядя на нее через зеркало заднего вида, а, поймав ее взгляд, продолжил: — В моем детстве тоже был Донни Перельман, только его звали Россом Гарвеем, и он очень часто докучал мне. Я просто не обращал внимания на его выходки, и он вскоре перестал поддевать меня. Ты поступи точно так же — не реагируй на его слова и ему вскоре это наскучит. К тому же мы очень скоро переедим из этого города, ты пойдешь в другой садик, там-то Донни Перельмана уж точно не будет.

— А я не хочу ждать, хочу, чтобы он прекратил сейчас же доставать меня. И я не хочу больше носить эти косички. Я в них глупо выгляжу!

— Совсем не глупо. Твоей матери и мне они очень нравятся.

— А мне — нет!

— Еще вчера ты говорила обратное.

— Они мне больше не нравятся!

— Хорошо, — успокоил он дочь. — Никаких косичек больше. Но идти на поводу у хулигана — не лучшая идея, этим ты показываешь, что его слова задели тебя.

— Он заставил меня плакать.

— Не надо показывать ему свою слабость, — ответил он Кэтти, а про себя уже решил, что если завтра приедет за дочерью и история повторится, то обязательно поговорит с этим Донни Перельманом и научит его правилам хорошего поведения. — Слезы раззадоривают таких как он. И почему ты отбросила в сторону свою игрушку?

— Он мне больше не нравится!

— А ты знаешь, что это не простой плюшевый заяц, а особенный. Знаешь в чем его особенность?

— Нет.

— Этот заяц был куплен в специальном магазине, где продаются исключительно игрушки-защитники. Он защитит тебя от слез. Если ты захочешь плакать, надо просто крепче прижать его к груди и посчитать до десяти и желание поплакать тут же пропадет.

Ждать пришлось не долго. Кэти посидела еще немного насупившись, после чего потянулась за зайцем и крепко сжала его в объятьях.

— И как, помогает?

— Да, — ответила ему дочь, уткнувшись лицом в игрушку.

На следующий день Кевин снова поехал за дочерью и увидел совершенно иную картину — его дочь просто сияла от радости, а плюшевый заяц был бережно прижат к груди.

— Папа, ты оказался прав, мой зайка настоящий защитник!

— Ну, я же говорил тебе об этом, — усмехнулся он.

Кевин думал, что на этом история подошла к концу, но это было только начало. Прежде чем он выехал со стоянки перед детским садом, к нему подошла воспитательница Кэтти и попросила его немного задержаться для разговора.

Кевин вышел из машины и встал рядом с ней.

— Что-то случилось, миссис Карнеги?

— Случилось, мистер Нолан. Все дело в вашей дочери.

— Я вас не понимаю.

— Сегодня Кэти побила своим плющевым зайцем мальчишку — Дональда Перельмана, — при этом крича что-то о своем защитнике. Я понимаю, вы считаете, что плющевой игрушкой нельзя нанести травму ребенку, пусть даже используя ее в качестве дубины. Но Кэтти угодила ею прямо в глаз Донни и тот битый час ревел белугой не переставая. Мне даже пришлось вызвать его родителей, чтобы они забрали ребенка. После этого, я попыталась поговорить с Кэтти о ее поведении, но она твердила одно и то же: "Мой зайка защитил меня от Донни". Поговорите с ней об этом дома, думаю, вас она скорее послушает. Не могу понять, что на нее нашло, ведь Кэтти всегда была одним из самых спокойных детей в моей группе.

Кевин пообещал ей поговорить с дочерью об этом и сдержал свое слово, но ночью, когда они ложились с Клэр спать, он пересказал жене всю историю и они долго не могли отойти от смеха.

Это воспоминание вновь вызвало у него улыбку. Но в то же время он подумал о том, что хотел быть для Солнечного Луча не меньшим защитником, чем плюшевый заяц для его дочери. Это были его последние мысли перед сном.

* * *

Мозолистая ладонь крепко прижалась к его рту и сдавила нос. Кевин открыл глаза и увидел в первую очередь лезвие острого изогнутого кинжала, а уже за ним и пустые черные волчьи глаза. Вначале он даже решил, что на него напал оборотень, чья трансформация была не полностью завершена, оставив ему человеческие руки и голову волка. Зверь вздернул пасть вверх, но вместо покрытой шерсти горла перед Кевином возникло лицо шамана племени сиу. Колени незваного гостя больно опустились на его ноги. Запах от одежды шамана был терпким, сочетая в себе ароматы трав и пряностей, а также запах протухшего мяса. От столь близкого контакта с телом противника, Кевин почувствовал дискомфорт, как из-за скованности движений, так и из-за накатившей на него духоты.

— Прости меня Великий Путешественник, но твоя смерть будет благом для всех Ближних Миров. — Кинжал ушел из поля его зрения, но острие быстро оказалось между ребер Кевина и принялось прокладывать свою дорогу в его тело. Левая рука, сжимающая орудие убийства, придавила грудную клетку Нолана, вдавливая его спину сильнее в пол.

Кевин попытался сбросить с себя шамана, но тот был готов к такому повороту событий, от чего он только надавил локтем на плечи Кевина и заставил его вернуться в нужное ему положение. Тело шамана казалось ему невыносимо тяжелым, словно в нем было не меньше двухсот килограмм, а его ладонь продолжающая сжимать ему рот и нос, не позволяла не только позвать на помощь, но и сделать столь нужный драгоценный вдох. Хотя, в последнем была своя небольшая положительная сторона — он перестал чувствовать запах шамана.

Лезвие пробило кожу и начало вторгаться в его тело, слишком медленно, по мнению Кевина, но и необратимо. Он попытался подогнуть под себя бок, чтобы хоть немного увеличить расстояние между своими ребрами и острием ножа. На секунду он даже пожалел, что на нем не было ничего из верхней одежды, так как она дала бы ему хоть видимость некой защищенности. Нож пошел дальше, и Кевин взвыл от боли, но его крик был практически полностью приглушен плотной ладонью.

— Я делаю это во благо всех нас, — бормотал шаман, смотря на него своими широко распахнутыми безумными глазами. — Ты должен умереть. Твое попадание в Ближние Миры — ошибка, которую кто-то должен исправить. И я не испытываю радости за то, что эта сложная миссия пала на мои плечи.

Кинжал уже был внутри, и каждое его движение добавляло новую область боли. В какой-то момент боль достигла наивысшей своей точки, видимо острие ножа достигло один из внутренних органов. Кевин не прекращал попыток вырваться из-под тела шамана и, в один из таких моментов ему удалось сбросить ладонь с лица, но столь необходимый вдох принес ему очередную волну невыносимой боли, оповещая его о том, что именно легкое проткнуло острие холодного оружия. Шаман отпустил ручку ножа, после чего сменил ладонь — левая прижалась к его рту и носу, а правая схватила плотнее нож, что торчал в боку Кевина. Теперь вонзить его по самую рукоять было гораздо удобнее.

Шаман бы закончил свое дело, если бы неожиданное стечение обстоятельств. Точно так же как и медведицу раннее, шкуру волка, которая покрывало тело шамана, охватило невидимое пламя, что начисто лишило ее шерсти. Вскочив на ноги, шаман сбросил с себя шкуру и принялся озираться по сторонам. Его лицо было искажено страхом и непониманием происходящего. Очень быстро пламя охватило и его волосы, сплетенные в косы и украшенные многочисленными ленточками. Шаман принялся кричать, скорее от страха, чем от боли, и быстрыми движения принялся сбивать со своей головы пламя ладонями. Но все его старания были тщетными, так как очень скоро дым начал выбиваться из его ноздрей, рта и даже глаз. А когда на замену дыма пришло открытое пламя огня, шаман упал на колени, его кожа стала ярко красной, тело сгорбилось, а руки и ноги скрючились странным образом. Его мертвое тело повалилось набок, одежда и украшения быстро превратились в пепел, а само тело стало черным как обугленная деревяшка.

Произошедшее с шаманом мало заинтересовало Кевина. Его больше волновала его рана. Превозмогая боль, он вытащил нож и отбросил в сторону, после чего подполз к стенке типи, прижав ладонь к окровавленной дыре в своем боку. Боль из невыносимо острой перешла в невыносимо-пульсирующую, словно еще одно сердце забилось в его теле — маленькое и подверженное аритмии. Кровь, черная и густая, непрерывно сочилась между пальцами Кевина и, казалось, не было ей конца. Впервые за последние дни он почувствовал настоящий холод, а вот к непреодолимой жажде он уже привык. Все перед глазами начало расплываться в темно-серых волнах, а по краям вспыхивали и затухали разноцветные круги.

— Кевин!

Он посмотрел в сторону входа в типи и увидел Солнечный Луч, которая подбежала к нему и села рядом. Она с тревогой взглянула на кровоточащую рану Кевина, а затем и на него самого.

— Ты жив, как же я рада.

— Жив, — кивнул он, с трудом выговаривая слова. — Но у меня есть предположение, что это ненадолго.

Солнечный Луч в спехе потянулась к мешочку, что висел у нее на поясе и, развязав тесемки, достала из него пару сухих листочков.

— Открой рот, Кевин, и подложи их под язык.

Кевин сделал то, что она попросила, и тут же язык обожгло горячей волной, которая быстро распространилась по всему его телу. Он взвыл от новых страданий. Девушка положила свою ладонь на покрытый испариной лоб Нолана и прошептала несколько фраз на непонятном языке. После этого ему стало гораздо легче, боль в боку притупилась, и он сделал глубокий вдох. Воздух вошел в его легкие с глухим свистящим звуком и, судя по ощущениям, застрял в левом легком.

— Дышать сложно. Легкое повреждено. — Кевин отвернулся и раскашлялся кровью, которая оросила его грудь и подбородок. — Плохо. Я так долго не протяну. Произойдет кровоизлияние в легкие.

— Не говори больше ничего. Лучше приляг. Я скоро вернусь с нужными веществами для твоего исцеления.

Она помогла вернуться ему на плед, предварительно закатав край, который пропитался его кровью. Как только Кевин оказался на спине, Солнечный Луч выскочила из типи, стараясь не терять драгоценных минут, оставив его одного, если не считать обугленное тело шамана.

Лежать на спине было невыносимо больно, и Кевин попытался повернуться на неповрежденный бок, но, проделав первую же попытку, он отбросил данную идею, так как острая вспышка горячей боли оказалась гораздо сильнее той, что мучила его еще секунду назад. Тяжело дыша и кашляя кровью, Кевин думал о том, что выбраться живым из этой передряге, так же как ему удавалось это делать в ранних случаях, уже не получиться. И пусть Четыре Темных спасли его от когтей и зубов медведицы и пусть Они лишили жизни шамана, все это было недостаточно для сохранения его жизни. И даже если у Солнечного Луча получится исцелить его, наверняка очень скоро произойдет новая стычка с какой-нибудь новой угрозой, которая все же закончиться его смертью.

— Все напрасно, — прохрипел он, ускорено и прерывисто дыша. — Я никогда не дойду до Океана На…

— Я бы не стал тратить силы на ненужные слова.

Голос, произнесший эти слова был грубоватым, с нотками издевки. Но куда важнее было то, что этот голос был очень ему знаком. Нолан приоткрыл глаза и увидел стоящего перед ним человека в красном мундире солдата из губернской армии Андора.

— Тиф.

— Я, Кевин. — Лицо его бывшего спутника оказалось на расстоянии мизинца. Глаза Тифа горели красным светом. Это укрепило в Кевине уверенность, что это просто галлюцинация. — Неважно выглядишь. Съел что-то несъедобное?

Тиф засмеялся, после чего опустил руку ему на лоб, сразу после этого сознание Нолана в очередной раз отключилось.

 

3

Крик. Тишина. Свет. Тьма. Яркость красок. Черно-синие тона.

Последний круг шамана был самым сильным. Водолей уже не мог сохранять свою человеческую оболочку и полностью перевоплотился в свое Альтер-эго, в ведьмака с длинными седыми волосами, с лицом древнего старика и с глазами-сферами темного цвета, в которых извилистые черные сосуды тянулись к зрачкам, словно тысячи рук пораженные проказой. Все что его окружало, стало синего и черного цвета, и только круг обрел яркий молочный цвет, а фигуры нарисованный в нем обрели объемность. В его голове кто-то кричал. Он не сразу понял, что это был его голос — настоящий, не тот которым пользовался Марк Уотер, а тот, который был дан ему при рождении. Так он кричал, когда проклятие Океана Надежд вытесняла из его тела первоначальную энергию, меняя ее на иную — ту, что давала ему огромную силу, но и причиняла продолжительную боль. И эта боль, смешивалась с болью от магического круга. Даже в обличие колдуна эта смесь болей была почти невыносимой.

Но все это должно было вскоре завершиться по нескольким причинам.

Одной из причин был отказ Кевина Нолана убить в его лице Вендиго. А это значило, что для Кевина Нолана Марк Уотер не был пустым местом, которым можно было пренебречь ради своей цели.

Другой причиной была смерть шамана, который рисовал для него эти круги. Какие обстоятельства повлекли его смерть, Водолей не мог видеть из-за влияния магического круга, но был уверен, что смерть была насильственной.

Последней причиной, но не по значению, было чувство присутствия кого-то из его собратьев. Из-за своей слабости он не знал, насколько тот близок к индейскому поселению. Но пока он не испытывал беспокойства, и не только из-за притупленности сознания, вызванном магическим кругом, а потому что амулеты племени сиу делали их невидимыми для Темной троицы. Скорее всего, в эти места забрел новый Пожиратель, чья сила была все еще слаба, а потому не так опасна. Наверняка так оно и было. Привлекла его сила проклятия, которое наложил на эти земли его предшественник. Как Водолей чувствовал следы своих магических всплесков в разных уголках этого Мира, там, где он ее использовал, так и Пожирателя притянуло это место. Ведомый любопытством, он ступил на проклятые земли, но ни Кевина, ни его самого он не мог учуять из-за индейских амулетов, а потому Водолей не опасался новоиспеченного брата-мага. По крайней мере, пока не опасался.

Но в последних своих предположениях, он оказался неправ.

За спиной послышались шаги. Не такие, которые оповещают о приходе кого-то, а такие, что дают понять — гость давно пришел и теперь просто прогуливается из стороны в сторону, привлекая к своей персоне внимание присутствующих в помещении.

— Довольно жалко выглядишь, — услышал он голос Пожирателя. — Непристойно запускать себя настолько сильно столь магическому существу.

— Ты, — Водолей сплюнул сгусток черной крови, после чего продолжил, — слишком глуп, раз решился явиться сюда. Тебе не справиться со мной.

— А по мне, сейчас ты не страшнее слепого котенка. В то время как я чувствую в себе необычайный прилив сил.

Пожиратель ходил вокруг Уотера, но не сокращал дистанции, держась подальше от магического круга. Затем, маг в красном остановился и присел на корточки перед Водолеем. Тот с трудом поднял голову, уставившись затуманенным взглядом в темноту красного балахона.

— У меня есть преимущество перед тобой, — прохрипел Марк. — И не только в силе. Ты не знаешь моего истинного имени, а вот твое можно будет узнать. Тебе легко найти замену. А смерть еще одного чистокровного Темного лишит вас малейшего шанса на победу в битве с Океаном Надежд.

Хриплый смех раздался из-под капюшона, и Водолея обдало горячим потоком воздухом.

— С чего ты взял, что мне нужна твоя смерть? К тому же, мной не движет желание битвы с Океаном Надежд. Я доволен нынешним положением дел. О такой силе я не мог даже мечтать!

— Посмотрим, что ты скажешь через пару месяцев, если конечно доживешь. К тому же Жнец и Вихрь обратили тебя исключительно ради этой цели.

— А какую цель преследуешь ты, дружок? — поинтересовался Пожиратель, глядя из-под капюшона то на Марка, то на магический круг, который причинял тому неимоверные страдания.

Водолей предпочел не отвечать, вместо этого он задал встречный вопрос:

— Где Пришелец? Если ты его хоть пальцем тронул…

— Да если бы не мой палец, твой дружок был бы уже давно мертв! — яростно прокричал Пожиратель. — Пока ты здесь закаляешь в себе дух, я спас его от лап медведицы и от смертельного ранения ножа! Он жив только потому, что я этого захотел! Так что закрой рот и кончай кидаться пустыми угрозами!

— И зачем ты его спасал, раз в твои планы не входит битва с Океаном Надежд? Просто потому, что тебя об этом попросили Жнец и Вихрь, пока они сами дожидаются нас в Старом Мире?

— Не только, — вновь перешел на спокойный тон Пожиратель. — В первую очередь я хочу, чтобы Пришелец узнал правду о своем лучшем друге Марке Уотере — двуличном злом колдуне, который убивает беззащитных глупых девушек и подставляет при этом одноногих солдат!

— Что? Зачем это тебе?

— А ты разве еще не понял, кто я такой, а?!

Из-за влияния магического круга Водолей не сразу догадался, кем был новый Пожиратель, но теперь ему стало все предельно ясно, кто именно стоял перед ним на корточках и обдавал его лицо горячим дыханием. Красный балахон начал медленно испаряться, перевоплощаясь в красный мундир, а лицо колдуна стало лицом Джеймса Фостера.

— Теперь ты меня узнал? Или тебе больше знакома моя другая внешность? — Лицо Фостера быстро сменилось лицом Тифа, только теперь для этого ему не потребовалась сила амулета ведьмы. — И еще одно: когда Нолан узнает всю правду о тебе, а затем приведет нас к Океану Надежд, я его собственноручно отправлю на Земли Мертвых.

— Зачем? — прохрипел Марк. Его пальцы конвульсивно сжались, оставляя глубокие борозды на твердом земляном полу погреба, нарушая рисунок круга. И хотя его ногти обдало жгучей болью, словно от серной кислоты, круг немного потерял от своей силы, от чего разум Марка прояснился, а в теле начала возрождаться сила.

— Он прогнал меня как безродную дворнягу и даже не захотел слушать меня, когда я заявил, что не виновен в смерти шлюхи! — прокричал колдун в красном. — Раньше я мечтал о многом. Больше всего о безграничной власти и о возвращении своей потерянной ноги. Я получил то, чего хотел. Теперь я хочу твоей смерти, затем и смерти Пришельца, и что-то мне подсказывает, что и эти мои мечты очень скоро сбудутся. И для начала, мне надо только привести в этот погреб Нолана, дабы он увидел, в какое состояние тебя привел магический круг.

— Фостер, — прохрипел Марк. — Твое имя Джеймс Фостер.

Собеседник Водолея склонил голову и приложил ладонь к уху.

— Что-что ты сказал? Извини, не расслышал.

— Почему… почему ты не реагируешь на свое собственное имя, ты должен был…

— Должен был, что? Умереть? Ты это хотел сказать?

— Настоящие имена смертельны для нас. Почему оно на тебя не… не действует? — раздосадовано спросил Водолей.

— Не знаю, брат мой, — пожал плечами Пожиратель, нагнувшись еще ближе к Уотеру, чтобы взглянуть ему в глаза. — Может потому что я не "чистокровный" Темный, как ты смел выразиться и во мне нет тех слабостей, что есть у вас. А может потому что "Джеймс Фостер" не настоящее мое имя. Кто знает?

Водолей не позволил ему больше произнести ни единого слова. Он быстро схватил его за шею и с силой припечатал Пожирателя, в обличие Тифа, щекой к краю магического круга. Тот взвыл от боли и инстинктивно начал перевоплощаться в колдуна в красном балахоне, понимая, что в человеческом обличии он слабее. Пожиратель попытался оттолкнуть рукой от себя противника, но стоило его руке пересечь круг, ее тоже окутала невыносимая боль, словно его опустили в чан с кипятком.

— Отпустииии! — завопил колдун в красном столь громко, что этот крик наверняка был услышан всеми жителями племени сиу.

Водолей его держал крепко, стараясь вдавить лицо существа, которое он ненавидел во всех ипостасях и личинах, как можно сильнее в пол. Он и сам начал превращаться в мага в синем, то время как рука Пожирателя все же схватила его за горло. Водолей собрал воедино все свои силы и направил их против Пожирателя, против Джеймса Фостера, против Тифа, против них всех. Ударная волна оказалась ужасающе сильной, даже воздух стал сгустком плотной энергии, которой хватило для того, чтобы выбросить Пожирателя из погреба не через дверь, в которую он вошел, а через земляной потолок, укрепленный деревянными балками. Тот пробил огромную дыру и с диким ревом, размахивая руками и ногами, улетая в ночное небо.

Целостность круга была нарушена. Водолей поднялся на ноги и вышел из него. Подняв голову, он осмотрел дыру в потолке, в котором виднелось ночное небо и несколько звезд, среди которых затерялся колдун в красном. Его крик еще был слышен. Марк не стал долго вслушиваться в его рев и проклятия, так как его сейчас больше волновало здоровье Кевина Нолана.

Расстояние от погреба до типи Кевина Марк преодолел за считанные секунды, от чего индейцы, которые находились на улице, ощутили его передвижение лишь в виде резкого порыва ветра. В типи рядом с Кевином находилась женщина.

— Отойди от него! — потребовал он, и женщина с криком страха отскочила в сторону и забилась в дальний угол помещения.

Кевин лежал на медвежьей шкуре совершенно голый, без признаков жизни. Марк присел рядом с ним и оглядел рану. Та полностью затянулась, оставив после себя только кривой шрам. Пожиратель не лгал, он вылечил Нолана и все ради мести. Пусть только месть двигала им, но Марк был рад, что это спасло жизнь Кевину. Он повернулся в сторону женщины, которая все еще сидела, забившись в угол, и большими от страха глазами смотрела на него.

— Будь с ним, когда он придет в себя.

Марк подождал, пока женщина понимающе кивнет ему в ответ, после чего встал на ноги и уже неторопливо вышел на улицу. Индейцы, увидевшие его, сразу же насторожились и встали в боевую стойку. Кто-то даже выхватил томагавк. Марк Уотер, не обращая на них никакого внимания, вытянул руки вверх и прикрыл глаза, главным образом для того, чтобы сильнее не пугать жителей племени и чтобы те не принялись кричать об опасности.

Черные низкие тучи возникли словно из неоткуда и двинулись двумя непрерывными потоками навстречу друг другу, объединившись прямо над головой Марка. Когда это произошло, раздался гром невероятной силы, от чего все индейцы попадали на землю в благоговейном страхе. Молнии вспыхивали и переплетались между собой, принося новые раскаты грома и вот уже первые большие и одинокие капли дождя, начали падать на сухую проклятую землю племени сиу, принося избавление.

* * *

В это время Пожиратель упал с грохотом на землю на самой границе проклятых земель, пробив телом очередную дыру. Несколько минут ничего не происходило, а когда пошел дождь, вначале робкий и нерешительный, а затем буйный и неистовый, рука мага зашевелилась. Под потоками дождя красный балахон начал растворяться. Поднялся на ноги и выбрался из ямы уже не колдун в красном балахоне, а Джеймс Фостер. Его залитое водой лицо пылало в гневе, рот был открыт в оскале и был слышен скрежет его зубов. Он поднял руки вверх пытаясь вызвать свою главную силу — огонь, но у него ничего не получилось, лишь капли дождя что падали на него с небес, быстро превращались в пар. И очень скоро все вокруг него окуталось в белую дымку.

— Чтоб вас всех! — выругался Фостер, полностью исчезнув в пару. — Дождь не будет идти вечно, Уотер, а моя сила с каждым днем все заметнее крепчает. И когда я окончательно овладею ей, а ты наоборот истощишь себя полностью из-за своего маленького фокуса, я снова найду тебя. Тебя и ублюдка из другого Мира.

Джеймс Фостер был уверен в своих словах, ведь его словам придавал весомость дневник Водолея, который он успел подобрать с пола, прежде чем его выкинуло из проклятых индейских земель. Дневник наверняка мог рассказать Пожирателю много интересного о его новоиспеченном брате, и эта информация поможет ему выйти в этой битве победителем.

Нужно было только набраться терпения и выждать подходящий момент.

 

1

Обвал произошел неожиданно для всех. Всего минуту назад люди трудились как один хорошо налаженный механизм, делая одни и те же операции на протяжении долгого периода времени, доводя все до рутины. И потребовался всего лишь один внешний фактор, чтобы всего пошло вверх дном, всего один внешний фактор, чтобы механизм дал сбой и отказываясь выполнять свои непосредственные обязанности, а вернее потеряв такую способность.

Когда разнеслась весть о провале штольни на шахтном поле, которым руководил Гилберт Коннорс, Джек Беллами занимался открытой добычей золота, а именно шлихованием — промывал грунт, поднятый с помощью скипа из ствола. Сегодняшний день не был столь богат на находки, в сравнении с предыдущими двумя, когда ему удалось найти с десяток золотых чешуек, а посему работа в этот день ему казалась невыносимо утомительной. До обеденного перерыва оставалось всего час, когда произошел инцидент.

На место работы, где трудился Джек, прибежал один из работников соседней шахты и, запыхаясь, рассказала об обвале, собрав вокруг себя с десяток человек, которые занимались работами на поверхности. Джек тоже бросил свою работу, но не стал с остальными в один ряд, вместо этого он подозвал к себе Арчи Фримена — шестнадцатилетнего мальчишку — и приказал ему спуститься в штольню к Алексу Кризу и рассказать о произошедшем несчастье.

— Скажи, что я уже там, — добавил Джек, после чего побежал в сторону шахты, где произошел обвал.

Расстояние между шахтами составляло не меньше тысячи шагов. Это расстояние он преодолел примерно за пару минут быстрого бега. Несколько человек стояло у самого входа, и глядели в черную пасть штольни, что-то крича и переглядываясь между собой.

Джек подошел к Уилфреду Перришу и спросил его о произошедшем. Все внимание Пэрриша было сконцентрировано на входе в штольню. Его черное от пыли лицо было в чем-то комичным, но Джеку совсем не хотелось в эти минуты смеяться над ним.

— Я был в штольне, когда произошел обвал. Мне и Сайману повезло выбраться из нее без посторонней помощи, а вот остальным, включая и Гилберту, повезло меньше.

— Есть какие-то новости об их состоянии?

— Не знаю. Группа добровольцев отправилась в штольню к месту обвала, и пока никто из них еще не выбрался на поверхность. — Уилфред провел ладонями по лицу, оставляя на нем грязные разводы. — Я ведь говорил Гилберту, что в той области слышны подозрительные скрипы. Но он не слушал меня, говорил, что в штольне полно странных звуков и это нормально. Я затронул эту тему как раз перед обвалом. Он дал нам с Сайманом по два ведра с рудой и отправил на поверхность. Мы успели с ним сделать только несколько шагов и тут, одна из опорных балок треснула, а потолок обрушился. Сайман шел впереди меня, и потому его не задело, а вот меня сбило с ног и завалило камнями до поясницы. Странно, что все обошлось без перелома. Я благодарен Сайману, что он меня не оставил, а помог мне выбраться из завала. Он хороший человек, он…, — Перриш запнулся и не удержался от всхлипа. По его щекам потекли слезы, которые добавили новых полос на его лице, пересекаясь с теми, что остались от его пальцев. — Он смелый человек, не то, что я…

— Эй, — позвал его Джек. — Что с тобой?

— Я думал только о себе, понимаешь? Когда Сайман отбрасывал камни в сторону, которые чуть ли не похоронили меня заживо, я думал только о себе и о своей жизни. Боялся, что больше не увижу свою жену и сыновей. Боялся, что даже если и выберусь на поверхность, все равно останусь беспомощным растением из-за перебитого позвоночника. Я жалел себя и даже не думал о тех, кто остался по другую сторону обвала, которым повезло гораздо меньше чем мне. Я не думал о них. Живы ли они? Здоровы? А ведь у Гилберта осталась дочь Рэйчел и кроме отца, у нее больше никого нет!

Уилфред Перриш уже задыхался от рыдания и слез. И эти слезы были не по его товарищам, что остались в штольне, а по самому себе — бедному и несчастному, который думал о себе, находясь под завалами, и продолжал думать только о себе уже на поверхности.

Джек оставил Перриша один на один с эмоциями и направился вглубь штольни, в которой произошел обвал.

— Ты куда?! — прокричал Перриш.

— Им нужно помочь! — ответил Джек, отталкивая в сторону зевак, которые закрывали своими телами вход, но и не торопились протянуть руку помощи своим товарищам.

— Там и так полно добровольцев!

На это высказывание Уилфреда Пэрриша Джек уже не стал ничего отвечать. Он растолкал последних из тех, кто находился у самого входа в штольню и направился вглубь, выхватив из рук факел у одного из рабочих.

— Джек стой! — прокричала ему кто-то в спину. — Там опасно!

И на это высказывание Беллами не обратил никакого внимания. Он уверенным шагом шел вперед, отдаляясь от входа и погружаясь в гнетущую тьму подземелья.

Он прошел вперед на тысячу шагов, прежде чем решил зажечь факел. От света огня у него часто рябило в глазах, поэтому он решил идти вперед без сопровождения света до тех пор, пока это будет возможным. Он хорошо видел в темноте, чем очень гордился, хотя свою гордость и не показывал на людях, но до кошачьего зрения его глаза все же не дотягивали. Факел зажегся только с третьей попытки, после чего маслянистая жидкость вспыхнула, пойдя волнами вверх и падая огненными каплями под ноги. Одна из капель упала ему на сапог и довольно прочно на нем осела. Джеку пришлось три раза встряхнуть ногой, прежде чем пламя удалось погасить.

Приподняв руку вверх, он огляделся по сторонам. В пламени огня, на стенах поблескивали многочисленные залежи. Золотые песчинки давали яркий приковывающий к себе внимание блеск, а угольные — вспыхивали матово-серебристым светом в тех местах, где их отшлифовали кирки и лопаты. Потолок штольни был довольно высок, от чего Джеку не приходилось опасаться за свою голову и не беспокоиться об острых каменных выступах. Но дальше, ущелье становилось уже и ниже. И совсем откуда-то издалека доносились голоса многочисленных работников шахты, что отправились вызволять своих товарищей из-под обвала. Он прибавил шаг, желая поскорее добраться до места, рассчитывая, что его помощь будет совсем не лишней.

За все время продвижения по штольне он приостановился только дважды. Один раз, когда дошел до широкого коридора, от которого шли три ответвления. Он задержал дыхание и попытался вслушаться в каждое из трех отверстий. Как оказалось, голоса доносились из двух ответвлений, и только в одном было тихо. Вполне возможно, что обвал мог произойти в двух местах из-за смежности штолен. Чтобы не тратить лишнее время, Джек выбрал ту сторону, в которой, по его мнению, доносились меньше всего голосов.

Второй раз он приостановился из-за того, что стенки штольни начали быстро сужаться. Это объясняло, почему из выбранного им направления доносились меньше голосов, но это совершенно не значило, что в этой стороне люди нуждались меньше в помощи. Джек с трудом протиснулся через узкий проход, мысленно дав себе ответ на вопрос о причинах слабой расширенности стен. В этом месте были залежи железной руды, которые слабо поддавались напору кирок. Как только проход снова стал расширяться, Джек снова поспешил вперед и вскоре уже смог разглядеть на потолке штольни свечение огня от многочисленных факелов.

Коридор тянулся далеко и при этом петлял как убегающий от опасности уж, из-за чего Джек увидел первых людей позже, чем начал различать их слова и усталые вздохи.

— Осторожно! Осторожно! Поставить камень в сторону! Да не кидайте его так, а то ненароком вызовите новый обвал!

Люди стояли в две колоны и передавали друг другу камни, медленно подтачивая неприступную гору, сформированную обвалившейся породой. На вершине этой горы, стояли двое мужчин, которые старались проделать лаз на другую сторону обвала, но пока их работа казалась невыполнимой задачей — стоило им убрать один камень, как на его замену становился другой. У одного из мужчин из-под ног попадали несколько валунов, и слабоустойчивая опора покатилась вниз. Ему не удалось удержаться на ногах, от чего он повалился на спину и покатился вниз. У подножья горки, мужчину накрыло камнями, один из которых упал ему прямо на грудь, а другой разбил ему в кровь лоб.

— Ну, чего вы стоите! Помогите ему! — это были слова Аарона Стейтема — заместителя Гилберта Коннорса. — Только не поднимайте его резко, дабы не усугубить травму, которую он мог получить при падении.

Двое мужчин отбросили в сторону те камни, что накрыли собой тело бедолаги, после чего оттащили его в сторону.

— Как ты, Клетус? — спросил пострадавшего Стейтем, присев рядом с ним.

— Хорошо, брат, только немного отдышусь и снова приступлю к работе. — Стейтем ободряюще похлопал его по руке, после чего встал во весь рост и тяжело вздохнул.

Джек Беллами вручил свой факел стоящему в конце колоны мужчине и поспешил к подножью обвала.

— А, Джек, и ты здесь, — вместо приветствия произнес Стейтем. — Алекс тоже пришел?

— Он скоро будет. Я готов заменить Клетуса.

— Рад слышать, Джек. Только смотри осторожнее, мне не нужны проблемы с главой общины.

— Их не будет, — заверил его Джек, после чего взобрался на каменный холм и тут же принялся за дело.

Камни что были помельче, он просто откидывал к подножью обвала, стараясь никого ими не задеть. А те, что были большими, он передавал стоящему за ним члену общины, который передавал его другому и так далее, пока камень не ложился рядом с другими около одной из стенок штольни, там, где они не заслоняли проход.

Работа была не из легких, но Джек был привычен к тасканию тяжестей. Вдобавок азарт и искреннее желание помочь пострадавшим добавляли ему физических сил. Камень за камнем он вырывал из плотных и не очень мест и передавал своим товарищам. Каменная горка в углу росла, но место обвала практически оставалось неизменным. Джек старался проделать лаз под самым сводом штольни, но в каждый раз, когда сформировывалась небольшая дыра, ее вскоре заваливало новыми камнями и все приходилось начинать заново.

После часа непрерывной работы, Джек начал задыхаться. Воздуха катастрофически не хватало, а пыль только усугубляла и так непростые условия работы. К тому же здесь было невыносимо жарко, от чего все тело Джека очень скоро покрылось потом, ручейки которого неприятно щекотали ему спину, лоб, ноги и пах.

Мужчина, который вместе с ним делал лаз под сводом, имя которого было Честер (фамилии Джек не помнил или просто не знал), с каждой минутой дышал все громче и при этом не переставал кашлять. В какой-то момент он просто уткнулся лицом в один из булыжников и тяжело произнес:

— Все, я больше не могу.

— Слезай, Честер! — сказал Стейтем, и когда тот освободил место, поднялся на каменную горку сам и принялся за работу в темпе, который был в два раза быстрее и в два раза продуктивнее того, который мог предложить уставший Честер.

При работе вместе с Аароном Стейтемом, Джек заметил результат уже спустя полчаса. Лаз становился все шире и сохранял свою форму, становясь все глубже.

— Надеюсь, мы найдем хоть кого-то из них живым, — негромко произнес Стейтем, с гневом поднимая камни и передавая их позади стоящему человеку. — С каждой минутой я теряю надежду.

— Не говори так, — осадил его Джек. — Они все живы и ждут нашей помощи.

— Надеюсь, — повторил тот, и с еще большей ненавистью обрушенной на каждый камень по отдельности принялся за дело.

Чем больше становился лаз, тем сложнее им приходилось продвигаться вперед. Так как лаз с трудом вмещал двоих человек, им с Аароном, приходилось чередоваться.

— Погоди, Джек, — остановил его Аарон, когда Беллами уже собирался пролезть дальше в лаз. — Подобная работа больше не эффективна, чередуясь, мы только затягиваем драгоценное время. Я сам полезу в лаз и буду откидывать камни в стороны. Таким образом, я быстрое окажусь на другой стороне.

— Хорошо, только в лаз полезу я, — заявил Джек.

— Это еще почему?

— С твоей плотностью тела можно очень легко стать пробкой. — И хотя в его словах была правда, Джек и Аарон усмехнулись. Но усмешек хватило всего на пару секунд.

— А что если будет обвал?

— Ты его скорее вызовешь, нежели я.

— Если с тобой что-то случиться, Джордж Либрук…

— Со мной все будет хорошо. А Джордж Либрук, как глава общины, должен был быть здесь. Его магические способности нам бы очень сильно помогли.

Как любой житель общины, Аарон Стейтем относился к главе общины с благоговением и никогда не говорил о нем плохого слова. Но в эти минут, он только кивнув в ответ на слова Джека и сжал рукой его левое плечо.

Джек Беллами не стал больше терять ни минуты и полез в лаз.

Чувство отдышки, усталости и полнейшей незащищенности охватило все его тело. Все то время, сколько он отбрасывал в сторону камни, его не покидала мысль о скором обвале, который похоронит его под каменным градом. Возможно, это его убьет не сразу, но полная скованность движений и нехватка кислорода сделает его смерть мучительной и медленной и Аарон Стейтем просто не успеет ему ничем помочь. А что касается Гилберта Коннорса и застрявших с ним в штольне парней, то шансы на их выживание просто сравняются с нулем и опасения Стейтема станут реальностью.

Но видимо Океан Надежд, или другая высшая сила, с учетом, что такая существовала, имела на него свои планы, а потому лаз не только не обрушился, и слои породы не похоронили его под собой, но и очень скоро оставшиеся камни посыпались в другую сторону обвала.

От радости Джеку захотелось громко кричать, но это желание было резко подавлено полнейшей тишиной, что встретила его на другой стороне обвала.

* * *

Он вернулся назад, но только для того чтобы выпросить горящий факел, так как на другой стороне было настолько темно, что нельзя было разглядеть даже собственных рук. Группа работников, которая стала заложниками обвала, погасили все факелы и лампы, что было вполне обдуманным шагом — кислород нужно было беречь для людей, а не тратить на освещение.

Прежде чем полностью перебраться на другую сторону, Джек провел по сторонам факелом и первое, что ему бросилось в глаза, была конвульсивно сжатая в кулак рука, что торчала из-под камней. Джек с трудом дотянулся до руки и дотронулся до разодранных в кровь пальцев. Те были холодными, хотя густой свет факела придавал коже мертвеца вполне здоровый цвет. Грусть и жалость к умершему сдавила ему грудь, а острые камни, на которых он продолжал лежать, усиливали это чувство троекратно.

— Джек, что там?! — донесся до его ушей приглушенный крик Аарона Стейтема.

— Я дам знать, когда кого-то найду! — пообещал Джек и сразу же после этих слов заметил, что под одной из опорных балок, упавшей на землю, лежало чье-то тело. Осторожно ступая, Джек Беллами спустился с каменой горки, стараясь действовать осторожно. Полученная в спехе травма — не самый лучший способ помощи. А становиться в один ряд с пострадавшими и ждать спасения ему не хотелось.

Он остановился около балки и осветил факелом человека, который лежал под ней, предварительно отведя руку немного в сторону, чтобы капли пламени не падали на лицо или грудь пострадавшему. Не будь у человека повязки на глазу, Джек бы не узнал Гилберта Коннорса, чье лицо было абсолютно-черным от пыли и грязи. Он встал на одно колено и приложил ладонь к горлу Коннорса, которое бугрилось от мышечных волокон, что напоминали о прошлой жизни своего хозяина — жизни профессионального бойца.

Пульс был слабым, но его все же можно было прочувствовать. Джек воткнул факел между двумя камнями, после чего попытался приподнять балку. Та оказалась не настолько тяжелой, какой он себе представлял, но ее веса хватило для того, чтобы испытать острую боль в пояснице. Джек отбросил ее в сторону только тогда, когда тело Гилберта Коннорса было полностью освобождено. Как только он избавился от этого груза, Джек, скривившись от боли, приложил одну руку к пояснице, а другую прижал к стенке штольни. Подождав пока боль немного утихнет, он вернулся к Коннорсу и похлопал его по щекам.

— Гилберт! Эй, Гилберт ты меня слышишь? Очнись!

Но Гилберт так и не открыл свой единственный глаз, не повел головой и не пошевелил пальцами. Джек не стал больше его тревожить, вместо этого он вернулся к обвалу и прокричал в лаз:

— Аарон, мне нужна помощь. Прихвати пару парней и немного питьевой воды.

— Понял тебя, Джек! О, и ты…

Голос Аарона Стейтема перешел в неразборчивую речь. Джек не стал вслушиваться в разговор, а вернулся назад к раненому Гилберту. Пощупав еще раз его пульс и, убедившись, что тот прощупывается и это не просто самообман, Джек направился дальше вглубь шахты, прикрыв предварительно рот платком. О Гилберте Коннорсе должны были позаботиться очень скоро Стейтем и его ребята, сам Джек решил отправиться на поиски остальных членов команды работников западной шахты. Их должно было быть не меньше десяти человек и предполагать, что все они остались под завалом, было глупо и наивно. Гилберт и другой бедолага были просто слишком близко от места, где произошел камнепад. Остальные работники, скорее всего, ушли вглубь, опасаясь очередного падения камней. Когда же они набрались храбрости и решили вернуться, нехватка кислорода лишила их чувств.

Предположение Джека оказалось верным. Уже через пятьдесят шагов по узкому проходу он наткнулся на первого работника шахты, лежащего без чувств. Свет факела быстро начал вылавливать из темноты и тела других. Джек осмотрел и прощупал у всех пульсы. Все были живы, что не могло не радовать. Один из пленников штольни даже застонал и приоткрыл глаза, когда рука Беллами дотронулась до его горла.

— Маргарет, что ты здесь делаешь? — прошептал он заплетающимся языком.

— Пришла тебе на помощь.

— Джек! — раздался голос Алекса Криза. В лазе вначале появилось свечение факела, от чего вокруг стало значительно светлее, после чего возникла голова и самого Криза.

— Я здесь, — отозвался он.

Алекс Криз, а с ним и Аарон Стейтем спустились с обвала и осмотрели вначале Гилберта Коннорса, после чего подошли к Джеку.

— Этим людям нужна помощь. Их нужно поскорее вынести на свежий воздух. — Новый приступ острой боли в пояснице заставили Джека скривиться, что не осталось без внимания Алекса.

— Сам-то ты как?

— Нормально. Давайте вынесем их отсюда, наконец, пока мы сами не потеряли сознание.

 

2

Гилберт Коннорс не очнулся, даже когда его тело было поднято и перенесено через лаз. Вначале Джек был уверен, что лаз слишком узок, а Коннорс слишком массивен, чтобы они смогли перетащить его на другую сторону, да к тому же перетаскивать его тело пришлось бы от силы двум мужчинам, да еще в лежачем положении, но к этому времени на месте инцидента появился и глава общины Джордж Либрук. Благодаря его магическим способностям, лаз удалось расширить раз в десять быстрее, чем это было по силам десяти людям. Только обычным движением рук, не прикасаясь к самим камням, он очистил проход, убрав в сторону камни с верхней части обвала, таким образом, сделав его гораздо шире, что помогло членам общины перетащить пострадавших собратьев не по одному, а по несколько сразу. При этом им не приходилось ложиться на живот, а только немного опускать голову и сгибать ноги в коленях.

Когда Коннорса вынесли на свежий воздух, к нему тут же подбежала его дочь Рэйчел, плача и зовя отца. Упав рядом с ним, она обняла его за толстую шею и опустила свою голову ему на грудь. Кто-то из мужчин хотел ее оттащить от него, но девочка запищала и укусила его за руку.

— Чтоб тебя! — воскликнул тот.

— Чейз, оставь ее в покое! — потребовал Аарон.

— Эта маленькая дрянь укусила меня! — возмутился Чейз. — Что если я умру от заражения?!

— Не мели чушь.

— Да кто этих ведьм знает? Вчера я видел, как она ела летучую мышь, живьем! У девчонки может быть бешенство!

— Чейз, — спокойно, но как всегда властно, позвал Алекс Криз. — Подойди ко мне.

Чейз тряхнул пару раз рукой, при этом с его ладони слетели несколько капелек крови, после чего он подошел к Алексу. Тот сжал его предплечье и что-то негромко ему сказал. Лицо Чейза побелело, а глаза уставились в пол. Затем он коротко кивнул и, вернувшись к Рэйчел и к ее еще не пришедшему в себя окончательно отцу, и попросил у девочки прошения. Рэйчел никак не отреагировала на его слова.

В это время, Джордж Либрук убедившись, что в его помощи не было больше острой нужды, поискал взглядом среди толпы Джека Беллами, а найдя, направился в его сторону.

— Ты настоящий герой, Джек.

Беллами повернулся к главе общины лицом и коротко кивнул. В отличие от Джека, который ничем не отличался своим грязным лицом и одеждой от остальных, Джордж Либрук был, как всегда, опрятно одет в свой черный халат, а его такие же черные волосы были аккуратно уложены набок.

— Благодарю за добрые слова, но я ничего героического не сделал.

— Ты спас этим людям жизнь сегодня. И я это говорю как человек наделенный знаниями, что даны не каждому. Твоими стараниями Гилберт Коннорс смог сегодня вернуться к своей дочери, так же как и остальные спасенные тобой. Ты… что с твоей спиной?

Джек ничем не выдал своего состояния, но Либрук был не тем человеком, от которого можно было что-то скрыть. И это его всегда пугало, но еще сильнее это его раздражало. У Эйрин тоже были способности, унаследованные от отца, но в них он не замечал чего-то отталкивающего. Хотя, Джек и понимал, в чем была причина — в Эйрин он был влюблен, а вот к ее отцу относился с настороженностью, как к любому другому магу-сектанту на его месте.

— Со мной все в порядке. Думаю, ваша помощь будет гораздо необходимее тем, кого мы вытащили из штольни.

— Им поможет чистый воздух, кроме Норриса Хьюма. Надеюсь, Земля Мертвых покажется ему хорошим местом для дальнейшего существования.

После этих слов Джек не мог не подумать о том, что самому Джорджу Либруку никогда не встретиться с Хароном и никогда не увидеть Земли Мертвых. Он переживет многих, включая и самого Джека, но когда настанет его смертный час, его дух просто растворится, растает или что-то еще станет с ним, что бывает со всеми носителями магического начала.

Джек не верил в Океан Надежд и уж точно не хотел верить в существование Земли Мертвых, с Ее строгими правилами. Ведь он сильно любил Эйрин и не хотел, чтобы смерть разлучила их окончательно и бесповоротно. От таких мыслей ему становилось не по себе.

— Позволь тебе помочь.

— Правда, не стоит.

— Я знаю, что я тебе не нравлюсь.

— Это не так, — возразил Джек, но Джордж поднял руку вверх, попросив, таким образом, не перебивать его.

— И этим ты отличаешься от остальных членов общины, которые чуть ли не поклоняются мне. Но именно эта твоя отличительная черта и нравится мне. Я рад, что в общине появился такой человек, который может возразить мне или же указать на мои неосознанно сделанные ошибки.

— Хочу напомнить вам, что я не совсем член общины. Я даже на утренней молитве никогда не был.

В этот момент Гилберт Коннорс раскашлялся и широко открыл глаза. На этом диалог между Джорджем и Джеком подошел к концу, так как внимание их было обращено в сторону Гилберта и его дочери, которая принялась целовать отца в его грязные щеки.

— Папа, папа, я так рада!

— Дочка, Рэйчел. — Гилберт прижал дочь к груди и уткнулся лицом в ее волосы.

Их окружили несколько членов общины и принялись бить в ладоши, выказывая свою причастность к их радости. Джордж и Джек подошли к ним ближе. Первое на что они обратили внимание, была окровавленная штанина Коннорса, перевязанная поясом от платьица девочки, предварительно сжатая двумя дощечками и окутана листками неизвестных Джеку и хорошо знакомых Джорджу растений.

— Странно, я был уверен, что именно Коннорс получил наибольшую травму при обвале, чем остальные. Но именно он первым пришел в себя, — не скрывая радости и облегчения, изрек Беллами.

Джордж Либрук ничего не ответил, он только подошел ближе к дочери и отцу, которые продолжали улыбаться друг другу и что-то поднял с земли, затем обратно встал рядом с Джеком.

— Что вы нашли?

Либрук раскрыл ладонь, и Джек увидел небольшой пузырек с зеленой настойкой, в которой плавали маленькие листочки, коренья и что-то совсем непонятное. Джордж встряхнул флакончик, и его содержимое закружилось в медленном танце. Что-то очень похожее на жабий глаз приблизилось к стеклянной стенке и снова пропало в зеленом мареве.

— Что это? — спросил Беллами, хотя и сам уже догадывался.

— Зелье. Именно оно привело в чувство Гилберта Коннорса.

— Но, откуда оно взялось?

Джордж ничего не ответил ему, но Джек смог проследить за его взглядом, который был поглощен двенадцатилетней девочкой.

— Всегда знал, что в ней есть сила, но я даже не думал, что она столь скоро себя проявит, — задумчиво произнес Либрук. В его голос проникли нотки интереса, словно в маленькой Рэйчел он узрел нечто очень важное и необходимое, нечто, что он хотел видеть в своей дочери и никак не мог найти.

Джордж спрятал пузырек в кармане своего халата, после чего извинился перед Джеком и сообщил, что ему пора идти.

— Отправлюсь в общину и прослежу, чтобы для пострадавших приготовили воду, чистую одежду, еду и постель. Также, мне надо заняться магическим ритуалом, который поможет избежать обвалов штолен в будущем. Этот ритуал займет много времени и сил, а потому мне нужно уединение, здесь слишком шумно и людно.

Джордж развернулся и поспешил прочь от шахты. Он явно торопился, и Джеку отчего-то мало верилось, что его спешка была хоть как-то связано с желанием Либрука поскорее начать приготовление для приема пострадавших.

Аарон Стейтем и Алекс Криз подхватили Гилберта Коннорса, подняли его с земли и перенесли на носилки. Рэйчел держалась рядом и просила их как можно осторожнее обращаться с ее отцом.

— Все хорошо, малышка, — успокоил дочь Гилберт. — Обо мне хорошо позаботятся. — Затем, обведя взглядом всех присутствующих, Гилберт остановился на Беллами. — Джек, подойди, пожалуйста.

— Я тебя слушаю, Гилберт.

— Парни говорят, что ты нашел меня в штольне. Я благодарен тебе. — Он протянул свою большую руку, и Джек пожал ее. Для ослабленного человека, пусть даже такого большого как Гилберт, у него было очень крепкое рукопожатие. — Не сочти за наглость, но у меня к тебе есть еще одна просьба.

— Я тебя слушаю, Гилберт.

— Моя дочь. Позаботься о том, чтобы Рэйчел вернулась в общину.

И хотя главной причины он не произнес, Джек и так все понял. Гилберт испытывал боль и его стоны, которые он пока сдерживал в себе, могли бы усилить волнения и жалость в его адрес со стороны дочери, чего ему совершенно не хотелось.

— Хорошо, Гилберт. Я все сделаю.

Коннорс кивнул, после чего отпустил руку Джека.

Вскоре начали приходить в себя и другие пострадавшие при обвале. Большинству хватило только искусственного дыхания, а еще двоим, потребовался массаж сердца. Но в целом спасательная операция оказалась успешной, и все пострадавшие смогли прийти в себя и вернуться к своим семьям, не считая Норриса Хьюма. Для него община навсегда остались хорошим местом, в которой он прожил не долгую, но счастливую жизнь. И большинство тех, кто жалел о его смерти, наверняка бы поменялись с ним местами, знай, что ожидало их всех в скором будущем.

* * *

Джек видел часто Рэйчел в компании отца или в полном одиночестве, но никогда в игре с другими детьми общины, от чего у него сложилось впечатление о замкнутости девочки и ее нелюдимости. Но стоило им отправиться в обратный путь в сторону общины, как выяснилось, что Рэйчел была совсем не прочь не только поддержать разговор, но и самой начать его:

— Благодарю тебя, Джек, за то, что ты спас моего папу. Если не твоя помощь, осталась я одна во всем Мире.

— Я не сделал больше любого другого человека, участвовавшего в поисках и раскопках обвала.

Рэйчел была высокой худосочной девочкой с длинными прямыми волосами, которые дышали здоровьем. У нее был красивый овал лица, прямой нос и пронзительные зеленые глаза. Лет через пять ее красота наверняка сразила бы не одно мальчишеское сердце. Джек в этом даже не сомневался.

— Ты сделал больше, чем тебе может показаться. Ты очень смелый и решительный. Мой отец всегда отзывался о тебе исключительно хорошо.

— Твой отец говорил с тобой обо мне? — удивился Джек. Странно, но с Гилбертом Коннорсом он обмолвился всего лишь парой слов и всегда их разговоры были исключительно на рабочие темы.

— Не со мной, а с другими членами общины. Главным образом с Барретом Гибсоном. Этот человек единственный среди нас, которому ты неприятен.

— Да, — усмехнулся Джек. — Это чувство у нас с Гибсоном взаимно. Наше первое знакомство было не из приятных. И никто из нас — ни он, ни я, — так и не сделали и шагу в сторону примирения.

— Это правильно, — кивнула Рэйчел. — Баррет Гибсон не тот человек, с которым можно дружить и кому можно доверять, пусть даже при первой с ним встречи не произошло никаких казусов. Он плохой человек. — Говоря эти слова, Рэйчел смотрела в пустоту, словно ее одолевали неприятные воспоминания.

Что могло такого произойти в жизни юной девушки связанное с Гибсоном, что при одном упоминании его имени, она менялась в лице? Джек не успел обдумать свой же вопрос, потому как Рэйчел неожиданно ушла в сторону и направилась к низкорослому растению, которое вполне комфортно чувствовала себя в сухой среде. Порвав несколько стебельков, она вернулась назад к Джеку и протянула ему сорванные травинки.

— Держи.

Джек взял ее подношение и без какого-либо интереса оглядел растение. Трава была жесткой и имела довольно терпкий запах. Такие растения он часто встречал и раньше, но никогда не обращал на них внимание.

— И что мне с этим делать?

— Пожуй. Когда весь сок из травы выйдет, выплюнешь.

— Зачем? — пожал плечами Беллами.

— У тебя ведь спина болит. Это растение не излечит ее, но боль и дискомфорт пройдут. В общине твоей спиной займется Эйрин. — Девочка смущенно улыбнулась и заложила прядь волос за волосы.

Джек взглянул еще раз с подозрением на травинки, после чего отправил их в рот. Стоило ему зажать стебельки между зубами, как всю полость его рта окатил щиплющий холодок. Затем на языке проступила горечь и ощутимое жжение. Джек уже хотел выплюнуть траву, но Рэйчел остановила его.

— Так и должно быть. Не бойся. Потерпи и ты привыкнешь к ее вкусу.

— Сильно сомневаюсь, — произнес Джек, но послушался совета девочки и продолжил работать челюстями.

Когда соком растения и слюной (второго, по правде говоря, было гораздо больше) заполнился рот, он сделал глотательное движение и холодок вместе с горечью направились вниз по его пищевому тракту прямиком в желудок. Но там странные вкусовые качества травинок не задержали надолго и расплылись по бокам. Джеку было трудно в это поверить, но именно так он это ощущал — словно сок потек в разные стороны и сконцентрировался у поясницы, окутав ее будто компрессом. Боль стала угасать, пока и вовсе не пропала.

Джек выплюнул остатки и вытер рукавом рот.

— Это действительно помогает. Я благодарен тебе, Рэйчел, за помощь.

Девочка достала из кармашка своего платья (которое стало больше похожим на колокол из-за отсутствия пояса) еще несколько травинок, но уже другого растения и вновь протянула их Джеку.

— А это для чего?

— Это выведет яд из твоего тела.

— Яд? — непонимающе переспросил он. — Что за яд?

— То растение, которое ты жевал, ядовито и чтобы вывести яд из твоего организма нужно съесть это растение. Бери!

Джек не стал себя упрашивать дважды и быстро проглотил другую порцию трав. Это лекарство имело еще более ужасный вкус, Джек даже не знал с чем его можно было сравнить.

— Напомни мне в следующий раз сказать тебе "нет", когда ты предложишь мне свою помощь.

Рэйчел засмеялась, весело, звонко и совсем по-детски.

— Кто тебя этому научил? — спросил ее Джек, когда пауза после последних сказанных им слов слишком затянулась, но время неловкого молчания пока еще не наступило.

— Никто, я просто знаю, что то или иное растение обладает определенными свойствами, — ответила Рэйчел, вновь заведя прядь волос за ухо и улыбнувшись. — Также я просто знаю, что с чем нужно соединить, чтобы получилось средство с определенным эффектом. Таких как я называют "ведьмами". А ты как считаешь?

— Считаю ли я тебя ведьмой? Нет, Рэйчел. Ты просто очень умная и находчивая девочка и только. К тому же ты совершенно не похожа на ведьму. Ведьмы они старые, со сморщенным лицом, с кривым носом и гнилыми зубами.

— Ага, а еще у них есть большая бородавка на лице! — засмеялась девочка.

— Точно! И у них обязательно должен быть кот. А разве у тебя есть кот?

— Нет, — все еще смеясь, покачала головой Рэйчел.

— Вот видишь, никакая ты не ведьма.

— Жаль, думаю, из меня бы получилась очень хорошая ведьма.

Девочка грустно улыбнулась и, опустив взгляд, уставилась на дорогу. Джек только сейчас заметил, что на Рэйчел не было обуви. Ее тонкие загорелые ноги шагали по горячему песку и острым камушкам, так словно топтали песчаный берег озера или реки с чистой и прохладной водой.

— Не волнуйся за меня, мои ноги привычны к песку и камням, — произнесла Рэйчел, продолжая глядеть под ноги. — А обувь я надеваю только на утреннюю молитву. До того как мы с отцом оказались в общине, я и вовсе ее не носила.

— А разве ты не родилась здесь?

— Нет. Мы появились здесь около пяти лет назад. Мой отец дрался за деньги, таким образом, он зарабатывал на хлеб себе и мне долгое время. Он был лучшим бойцом во всем объединении Колеус, — не без гордости в голосе произнесла Рэйчел, да еще с такой уверенностью, словно присутствовала на каждом бою своего отца. — Но время шло и Гилберт "Ураган" Коннорс не становился моложе, что нельзя было сказать о его соперниках. Молодые выскочки постоянно вызывали его на бой, желая занять место победителя. Отец в каждый раз одерживал над ними победу. Когда-то эти победы были быстрыми и уверенными, но со временем он терял свою форму и уже редко кого одолевал без травм. Последний бой закончился его поражением, да к тому же стоил ему глаза. — По щекам девочки потекла одинокая слезинка, и Джек предложил ей свой платок. — Тогда он и сказал себе "хватит". Он побоялся, что еще один бой может закончиться для него смертельным исходом, и тогда я останусь одна. Он всегда принимал трудные решения с оглядкой в мою сторону. Я ухаживала за ним несколько дней и вот тогда я и заметила в себе дар, находить нужные травы и делать из них лекарства. Отец быстро пошел на поправку, но к боям больше не вернулся. Вместо этого мы отправились в путь. Так мы бродили по свету около трех месяцев, пока не пришли к порогу общины сира Либрука. — Рэйчел вытерла слезы и прежде чем вернуть назад платок, немного его помяла пальцами, там, где была нашивка в виде его имени. — У тебя очень красивое имя, Джек. В нем есть сила, но и доброта.

— А я всегда считал его банальным.

— Нет, оно очень правильно подобрано. Тебе бы не подошло другое имя кроме Джека.

Так за разговорами они даже не заметили, как подошли к порогу общины. У самых дверей, они остановились и посмотрели друг на друга.

— Рад был знакомству, Рэйчел Коннорс, — сказал он, протягивая руку.

— Я тоже была рада, — ответила она и пожала своей маленькой и тонкой ладошкой его руку. — Эйрин очень повезло.

Сразу после этих слов, на щеках Рэйчел вспыхнул румянец. Она опустила смущенно взгляд, заложила прядь волос за ухо и поспешила скрыться за дверью общины. Джек молчаливо проводил ее взглядом, и только когда затихли ее шаги, позволил себе усмехнуться.

Повернувшись, Джек Беллами направился к пристройкам. Войдя в широкий коридор, он прошел мимо трех дверей и остановился перед четвертой. Открыв ее, он вошел внутрь, где Эйрин уже ждала его сидя перед колыбелью и напевая песню их полугодовалому сыну.

— А вот и папа, — пропела Эйрин, поглаживая малыша по головке. — Как ты дорогой?

— Устал, — только и произнес Джек и присел рядом с женой как был в грязной одежде. Слушая то, как поет его жена и мирно спит их сын, Джек чувствовал полный покой и теплоту в груди, что излечивали его усталость, до которой не смогли дотянуться лечебные травы Рэйчел.

 

3

Гилберт Коннорс еще никогда не чувствовал себя столь беспомощным и жалким. Злость к себе нарастала в каждый раз, когда кто-то из парней, кто находился вместе с ним под землей при обвале, приходил окончательно в себя и возвращался к своим обязанностям, как жителя общины, так и главы семейства. И только он продолжал лежать в своей постели, в царстве белых простыней и белых занавесов, что колыхались на ветру. Как оказалось, травма ноги, полученная им при падении балки, сломала не только его кость, но и повредила нерв, от чего правую ногу парализовала, а посему он ее совершенно не чувствовал. О самостоятельном передвижении он мог уже забыть, так как теперь долгое время его ожидал исключительно пастельный режим, да и спустя время ожидалось, что он сможет передвигаться, исключительно опираясь на костыль. Для сильного и полного сил человека, такой поворот событий казался настоящим пинком судьбы. В свое время потеря глаза его не сильно расстроило, по той простой причине, что у него оставался еще один глаз, который взял всю работу на себя и вполне хорошо справлялся с ней. Гилберт практически не чувствовал понижения зрительных способностей, кроме вечерних посиделок у свечи, когда он садился за чтение книг. Тогда он испытывал легкую головную боль и головокружение. Но с этим можно было свыкнуться, к этому он был готов. Но потеря ноги было настоящей трагедией, которую не способен был излечить даже тот факт, что у него оставалась еще одна нога. Без ноги невозможно было вести нормальный образ жизни. Он больше не мог работать, он больше не мог выполнять возложенные на него надежды, он не мог просто постоять даже за самого себя. Для сильного человека, каким был он, для Гилберта "Урагана" Коннорса, это был настоящий удар под дых, от которого нельзя было оправиться. Теперь он был слаб и немощен, он был никем, он стал ничтожеством.

Такие мысли съедали его изнутри, но в каждый раз, когда Рэйчел заходила к нему в палату, чтобы навестить и поухаживать, у Гилберта в голове словно зажигался свет, и все вокруг переставало быть столь безнадежным. Но это было вплоть до того момента, пока Рэйчел не уходила. И уходила она в большинстве случаев по просьбе отца. Он не хотел, чтобы дочь не ела и не спала из-за того, что ухаживание за ним отнимали у нее слишком много времени и сил.

— Как ты, папа? — спросила Рэйчел, положив свою ладонь на его широкую грудь.

— Уже лучше, намного лучше, — улыбнулся он дочери и накрыл ее ладонь своей ладонью.

В его словах не было правды, и Рэйчел это прекрасно понимала, так же как и сам Гилберт понимал, что от его дочери нельзя что-либо скрыть.

— Все будет хорошо, поверь мне. Твои компрессы прекрасно помогают.

— Они только снимают боль, но не лечат, — произнесла с грустью в голосе Рэйчел и даже с некой злостью в свой адрес. — Но, уверяю тебя, я очень скоро найду нужные травы, которые смогут поставить тебя на ноги. Да и сир Либрук тебе обязательно поможет, он великий человек.

— Да, конечно, Джордж Либрук сильный маг и добрый человек. Вы с ним сможете вылечить меня.

И снова ложь. Джордж Либрук хоть и был чародеем, его силы все же были небезграничными. Он мог бы помочь ему подняться на ноги, но это заняло бы огромное количество времени и сил, и то, он бы остался хромым на всю жизнь. А какой из хромого работник? Он станет нахлебником и обузой для всей общины. Нет, такая жизнь была не для него.

— А знаешь, Джек Беллами заходил ко мне, — решил сменить тему Гилберт. — Он говорил, что вы с ним сдружились.

— Да, — улыбнулась Рэйчел. — Он хороший человек.

— Держись его, хорошо? Он не даст тебя в обиду.

— Почему ты это говоришь? — нахмурилась Рэйчел.

— Если со мной что-то случиться…

— Папа, замолчи! — потребовала девочка. — С тобой ничего не произойдет. Твоя жизнь вне опасности.

— Жизнь часто преподносит нам неожиданные повороты. Иногда хорошие, а иногда и не очень.

Зачем он говорил об этом? Почему он решил, что эти слова столь важны в эту минуту? Гилберт не мог ответить на свой же вопрос.

— Я… я потеряла мать, и я не отдам Земле Мертвых и тебя.

— Дочка, — погладил он ее по щеке. — Ты меня не потеряешь, я этому не позволю произойти, но пока я еще слаб и не могу встать с постели, о тебе должен кто-то позаботиться.

— Джек и Эйрин уже несколько раз приглашали меня к себе в гости, позволяя понянчиться с ребенком. Они очень добры ко мне.

— Вот и замечательно. Не стоит тебе целыми днями находиться около моей постели. Да тебе уже пора, если честно. Скоро должна начаться вечерняя молитва.

— Но, я ведь только что пришла.

Дверь в больничную залу отворилась, и в помещение вошел Джордж Либрук. Его черное одеяние резко контрастировало с полнейшей белизной помещения. Гилберту пришло на ум сравнение с коршуном, парящим среди кучевых облаков. И хотя к главе общины Гилберт всегда относился с уважением и почтением, в этот момент он подумал о надвигающейся опасности, вслушиваясь в стук его шагов по твердому настилу комнаты.

Джордж Либрук — высокий и худой, с впалыми щеками и с идеально уложенными волосами набок — больше походил на Харона, что пришел по его душу, чем на жителя Земли Живых. Он встал около Рэйчел и положил свою ладонь ей на голову. Огромная разница в росте между мужчиной и девочкой вновь показалась Гилберту чем-то волнительным и неправильным.

— Здравствуй, Рэйчел. Твой отец должен быть горд, что у него есть столь заботливая дочь. — Джордж Либрук пристально глядел в глаза Гилберту Коннорсу, словно пытался прочесть его мысли. И, по правде говоря, Коннорсу было, что сказать главе общины.

— Здравствуйте, сир Либрук. Так и есть — мой отец гордится мной.

Гилберт улыбнулся, протирая рукой свой единственный глаз, отгоняя, таким образом, дремоту, после чего сжал в ладони пальцы дочери.

— Конечно, девочка моя, очень горжусь. — Он попытался приподняться и ему на помощь тут же пришли худые, но крепкие руки Либрука. Гилберт не хотел, чтобы ему помогали, чтобы не чувствовать еще сильнее свою беспомощность, но сказать об этом главе общины он все же не решился, а только кивнул в знак благодарности. — Рэйчел, почему бы тебе не пойти на кухню и не попросить у дисель Криз чего-то вкусненького, а то ты у меня совсем исхудала.

Рэйчел приподняла голову и посмотрела на Джорджа Либрука, который ответил ей улыбкой, которая не предполагала обнажение зубов.

— Иди Рэйчел, послушай папу.

Рэйчел медленно направилась к выходу, то и дело, оборачиваясь назад после каждого пятого шага. Джордж Либрук проводил ее взглядом до дверей, и только когда девочка вышла из лазарета, он повернулся назад к Гилберту Коннорсу.

— У тебя уникальная дочь. Кем была ее мать?

— Жаннетт занималась врачеванием в своей деревеньке, где родилась. Я знал ее с раннего детства и с раннего детства был влюблен в нее. Из-за моей природной застенчивости, я признался в своих к ней чувствах только к середине своего третьего десятка лет. Ее первый муж скончался, утонув в реке, вот тогда я и занял его нишу в ее жизни. Вначале, я все еще оставался просто другом, готовым ее утешить в любой момент, а вскоре стал и человеком, делящим с ней одно ложе.

— Странно слышать такое от человека, который в те годы зарабатывал на жизнь, выбивая зубы и ломая кости соперникам.

— Да, — кивнул Коннорс и усмехнулся. — В бою я был опасен, а в обычной жизни был добрый и безобидный как ягненок. Жаннетт говорила, что всегда любила во мне эту сторону. Она…, — Гилберт запнулся, но, набрав побольше воздуха в грудь, продолжил: — Она умерла от неизлечимой болезни. У Жаннетт была старшая сестра, которая очень сильно хотела детей, а когда Океан Надежд подарил ей сына, оказалась, что у него были проблемы с сердцем. Жаннетт помогла ему. Уж не знаю как, но мальчик выздоровел, а вот у самой Жаннетт начались проблемы с сердцем. В один день оно просто перестало биться.

— Мне жаль, Гилберт.

— Не стоит, это произошло десять лет назад. Я уже свыкся с ее смертью.

— Твоя жена обладала не простым даром врачевателя, а магическим даром исцеления.

— С чего вы взяли? — спросил Гилберт.

— Почти у всех нас — носителей магического начала — есть способность забирать любые болезни людей и переносить их на себя, либо на кого-то другого. Твоя жена пожертвовала собой ради того мальчика.

Гилберт всегда знал, что у его умершей жены было большое доброе сердце. Она вполне могла пожертвовать собою ради родных и близких, но Гилберт не хотел верить в то, что она обладала каким-либо магическим даром. Ведь в этом случае им больше никогда не будет суждено увидеться вновь, пусть даже на Земле Мертвых. Неужели ее поглотила Пустошь?

— Твоя дочь унаследовала материнский дар.

— Рэйчел? — нахмурился Гилберт.

— Да, и в ней есть очень сильный потенциал, который я могу развить до максимума. — Черные глаза колдуна вспыхнули серебристым блеском, который нельзя было объяснить простым отражением закатного света пробивающегося через окна. — Со временем, она сможет стать не простым жителем общины, а ее главой. Она будет стоять рядом со мной и принимать важные решения в жизни всех членов нашей большой семьи.

— Сир, если честно, я хотел с вами поговорить именно о Рэйчел. — Слова Коннорса сбавили пыл Либрука, и тот приподнял слегка брови в ожидании продолжения. — То, что произошло, заставило меня о многом задуматься и многое переосмыслить. Лежа под обвалами и задыхаясь, как рыба на берегу, я думал о том, что моей жизни пришел конец. Казалось, что Рэйчел я больше не увижу и не смогу ей рассказать о своей любви.

— Все уже в прошлом, Гилберт, — попытался его успокоить Либрук.

— Нет, я хочу сказать, что больше никогда не смогу войти в шахту, даже если произойдет чудо и я вновь смогу стоять на обеих ногах, как и прежде. Теперь меня будут всегда терзать мысли о том, что обвал может произойти вновь и тогда, я уже никогда не выберусь живым, а присоединюсь к Норрису Хьюму. Я не смогу работать на глубине.

— Об этом можешь не беспокоиться, как только ты оправишься, мы тебя переведем на добывание золота открытым способом. Тебе больше не придется спускаться вниз. А если твое здоровье тебе не позволит заниматься и этим — не беда. Ты и так многое для нас сделал. Мы с радостью будет ухаживать за тобой столько, сколько ты сам посчитаешь нужным.

— Вы очень великодушны, сир Либрук, — кивнул в знак благодарности Коннорс. — Но, моя гордость не позволит мне стать обузой для всей общины. Да и от вида золота я уже сыт по горло.

— И что ты предлагаешь? — спросил Либрук, при этом в его голосе просквозило ледяным холодом.

— Я думаю покинуть с Рэйчел общину. Только не принимайте это на свой счет. Я просто давно решил, что настанет время и я создам свою собственную ферму, где буду выращивать овощи и виноград. Мне кажется, это время пришло.

— А ты думал, что будет лучшим для твоей дочери?! — перешел на крик Либрук, от чего Гилберт Коннорс даже вдавил спину в подушку сильнее. Ему еще никогда не доводилось видеть Джорджа Либрука в гневе. Вдобавок, эти изменения произошли слишком спонтанно, заставив Гилберта врасплох. — С чего ты взял, что для нее будет лучше то, что ты считаешь лучшим для себя?!

— Сир?

Либрук что-то прошептал злобно себе под нос, после чего с нескрываемым раздражением просунул руку в карман своего халата и, пошарив в нем пару секунд, достал пузырек с зеленой жидкостью и ткнул им чуть ли не в нос Гилберту.

— Ты это видишь?! — не понижая тона, произнес Либрук. — Это зелье, которое приготовила твоя дочь. Именно оно помогло тебе очнуться после обвала. У твоей дочери дар, Гилберт, понимаешь?! Этот дар нужно оберегать и взращивать его точно так же как и нежный цветок, чей бутон распустился в холодную погоду. Я могу ее научить многому и сделать из нее сильную личность. Я! А не твоя глупая идея с фермой!

— Сир, — приподнял руку Гилберт, стараясь таким образом утихомирить главу общины, который потерял над собой контроль. — Я премного благодарен вам за такое предложение, но я не хочу, чтобы Рэйчел превращалась в ведьму. Я хочу, чтобы она выросла простой женщиной, любящей матерью и женой для своего будущего мужа. Я хочу, чтобы она подавила в себе эти способности и чтобы со временем, когда придет ее час, Харон принял от нее плату за переправу.

— Ты хочешь сделать из нее серость, которая повторит твою никчемную судьбу! — прорычал Джордж Либрук, склонившись над Коннорсом, который уже чувствовал давление на все тело некого энергетической волны, что окутало тело главы общины. Из-за этой темной энергии, Гилберту стало сложно дышать.

— Сир, вы…

— Я предлагаю ей жизнь, о которой многие только могут мечтать. Она ни в чем не будет нуждаться. Люди будут идти к ней за советом и приносить дары! Ты же хочешь сделать из нее свою рабыню, которая никогда не сможет найти себе мужа и родить от него детей. Знаешь почему? Да потому что ты, немощный ничтожный человек, прикуешь ее невидимыми цепями к своей постели! Ты этого хочешь, да?! Ты об этом мечтаешь?!

— Сир, — прохрипел Гилберт задыхаясь. Сердце его колотилось как бешенное. Кровь настолько вздула вены, что причиняла боль. В глазах потемнело. Его зубы заходили ходуном, а трение между ними венчалось жутким скрипом в его голове. — Мне… мне больно…

Джордж Либрук отстранился от него и густая дымка, окутавшая его тело, стала пропадать. Сам он тяжело выдохнул и провел ладонями по волосам, поправляя прическу. Он пытался взять себя в руки, но получалось это у него с трудом. Желваки продолжали двигаться, от чего его острые скулы становились настолько очерченными, что, казалось, в любой момент могут с легкостью пробить кожу. Оставив прическу в покое, он огляделся по сторонам, желая убедиться, что в зале они по-прежнему одни и никто не видел и не слышал его негодования.

— Мы поговорим об этом в следующий раз, когда ты будешь отдавать отчет сказанным тобой словам, — уже спокойно произнес Джордж Либрук.

— Сир, я уже принял решение, — все еще хрипя от отголосков боли, неосознанно причиненных ему Либруком, произнес Коннорс.

— Мы поговорим об этом в другой раз! — категорично заявил глава общины, после чего повернулся к Коннорсу спиной и вышел из лазарета.

 

1

Проливной дождь шел на протяжении двух дней, не останавливаясь ни на секунду. За это время проклятье с земель, на которых жило племя сиу, полностью было снято. Сухой климат сменился влажным, песчаники уступили свое место плодородной почве, твердая земля заросла травой и полевыми цветами. Все представители племени не могли нарадоваться переменам, большинство из которых видели зелень только вдали, где закапчивались проклятые земли, а дождь, падающий с небес, воспринимался за чудо. Индейцы, за исключением пяти старейшин, включая и вождя племени, видели дождь впервые, а потому считали столь сильные осадки чем-то естественным, не вызывающим опасения. Но все изменилось на второй день, когда ливень начали затапливать все вокруг.

Кони не разделяли радость людей, они фыркали и бегали вокруг загона и пытались его перескочить, но в каждый раз пугались высоты ограды. Стоило земле насытиться влагой, вода начала расти, полностью затапливая траву, после чего кони, наконец, смирились и успокоились. Они уже не бегали кругами, а просто стояли на месте, опустив намокшие головы, а их ноги все сильнее уходили под воду.

Очень скорость радость и веселые пляски индейцев поутихли и их начало одолевать беспокойство. Многие прекратили радоваться, как только дождевая вода принялась затапливать их типи, делая их полностью непригодными для жизни. Теперь от дождя негде было спрятаться, а вместе с ним и от непонятного чувства, которое они просто не могли объяснить, так как о "холоде" раньше они только слышали, но никогда с ним не встречались.

Когда дождь начал восприниматься как угроза, все жители племени направились в типи вождя. Тот сидел на корточках по пояс воде и глядел в потолок, в то время как дождевые капли падали ему на волосы, лицо и плечи.

— Великий вождь, — робко позвал его Яркая Молния и когда вождь опустил голову и мутным взглядом прошелся по всем тем, кто оказался в его жилище, продолжил: — Вы и почивший шаман уверяли нас, что в погребе в плену магических кругов находился Вендиго, а оказалось, что это был сам Несару {Великий Небесный Дух, насылающий Большой Потоп}. Как вы могли ошибиться?

В ожидании ответа все молча глядели на вождя и вслушивались в грохочущий звук дождевых капель барабанящих по настилу типи.

— Я больше не могу быть вождем племени, — монотонно изрек Белый Столб Дыма. — Я больше не чувствую себя достойным быть им. С сегодняшнего дня я не буду принимать пищу и не произнесу ни единого слово. Я не сдвинусь с этого места и буду молиться до тех пор, пока Духи Предков не услышат меня и не оповестят о наших страданиях Мичабо {Мичабо спас людей от Вечной Тьмы и Большого Потопа}. А теперь, оставьте меня одного.

Жители племени послушно покинули типи Белого Столба Дыма. Бывший вождь смотрел им вслед какое-то время, после чего снова обратил свой взгляд вверх, подставив лицо каплям дождя. Уровень воды продолжал подниматься, достигнув высоты колена взрослого мужчины, а ливень продолжал идти с той же интенсивностью, чтобы подойти к концу только к началу нового дня.

К тому времени, когда дождь закончился, Кевин Нолан, Марк Уотер и Солнечный Луч уже были далеко от земель племени сиу.

 

2

Кевин проснулся еще до рассвета, из-за того, что крыша типи начала протекать и капли дождя падали ему на ноги, руки, живот, грудь, лоб. Вначале он даже решил, что это чья-то шутка, но капли не прекращали тревожить его сон. Стоило ему открыть глаза, как он мигом вспомнил о ночном происшествии. Вскочив как ужаленный, он схватился за бок и, нащупав только небольшую узкую впадину, он предположил, что ему приснился страшный сон, только и всего, а все из-за того, что под шкуру, на которой он спал, попал камень. Именно камень впился ему в бок, а дремлющий мозг подкинул ему сон на тему ножевого ранения. Он даже усмехнулся, вспомнив о том, кто напал на него — шаман племени сиу. Это было глупо и смешно. Кевин бы и посмеялся над этим сном, если бы не капли дождя, которые беспрерывно падали сверху ему на макушку. Раскатистый гром, прозвучавший у него над головой и вспышка молнии, что осветила типи даже через плотное покрытие, заставили его вздрогнуть и снова подскочить на месте. Его индейские штаны были мокрыми, а под ним все буквально чавкало от влаги. Ливень не оставил ни единого сухого участка вокруг.

Кевин встал на ноги и глубоко вдохнул в легкие прохладный влажный воздух, от чего сильнее убедился в том, что его ранение в бок было ничем иным как дурным сном. Кевин был рад, что пробуждение положило конец кошмару, рад был проснуться и услышать гром и шум дождя, который за стенами его типи шумел сильнее Ниагарского водопада. Но, с другой стороны, он не мог понять причину начала осадков. Каким образом проклятие с земель индейцев сиу было снято? Кто стоял за этим? Неужели никакого проклятья все же не было, а были всего-навсего долгие годы сильной засухи?

Кевин не мог дать всему объяснение, но кое-что из приснившегося ему кошмара заставило его задуматься о причинно-следственных связях. А именно, он вспомнил ту часть сна, в котором перед ним предстал Тиф в образе одного из Четырех Темных. Образ получился странным и немного угрожающим. Если верить всяким толкователям снов, такой сон мог присниться ему, в том случае если он испытывал чувство вины перед Тифом. Но, к Тифу он испытывал до сих пор бурю чувств и все они относились к отрицательным, а вот чувство вины перед ним даже не обсуждалось.

Так или иначе, начало дождя могло быть обусловлена двумя причинами: одна объяснялась простыми метеорологическими изменениями в погоде, а другая — в непосредственном вмешательстве Четырех Темных.

Кевин искренне хотел верить в свое первое предположение, но оно было маловероятным в этом Мире. А вот вторая причина как раз была более правдоподобной, но, она не объясняла причин, которые бы могли заставить Их пойти на такой шаг. Какое им было дело до проклятия индейцев? Для того чтобы показать ему, Кевину Нолану, что Их сила не направлена только во зло и что Они вполне могут позволить себе делать и добрые дела? Такое объяснение было слишком наивным и уж точно такой поступок, не заставил бы Кевина относиться к Ним со снисходительностью. Для него Четыре Темных были Злом с большой буквы, пусть Они были ненавязчивыми в своем преследовании, давали о себе знать, когда ему грозила опасность и никто больше не мог прийти ему на помощь. Так или иначе, все это делалось Ими ради личной выгоды, не более. Жизнь и здоровье Кевина Нолана были для Них важны не меньше, чем для самого Кевина, но только до поры до времени.

Шум идущего ливня был угрожающим, но Кевин все же решил отодвинуть в сторону плед и выйти наружу. Вода лилась словно из бездонного ведра и интенсивность дождя было настолько сильной, что колени его слегка подкосились, а штаны стали невероятно тяжелыми и, если бы не шнурок, данный ему Солнечным Лучом, они наверняка бы давно сползи ему до колен. И только сейчас он вспомнил, что перед сном полностью избавился от одежды. Кто, в таком случае, натянул на него штаны? Не исключено, что это сделал он сам в полудреме, сразу, как только похолодало. Такое вполне могло быть, а потому он решил закрыть данную тему.

За пеленой проливного дождя было сложно что-либо разглядеть, но некое движение он все же уловил и все, потому что этот некто быстро приближался к нему.

— Кевин! — позвал его еле слышный голос.

Из-за дождевой стены перед ним возник Марк Уотер — уставший и взволнованный, но без сомнений здоровый и живой.

— Марк, я так рад тебя видеть! — прокричал Нолан. — Где ты был все это время?!

— Давай оставим разговоры на потом. Сейчас нам нужно выбираться отсюда и желательно идти в сторону горных вершин. С каждой минутой здесь становится небезопасно. Уровень воды продолжает повышаться!

Марк схватил его за запястье и потянул за собой.

— Погоди! — остановил его Кевин.

— Кевин, нам пора уходить! Меня отпустили только потому, что начался дождь. Я не хочу ждать новых обвинений в свой адрес из-за насланного потопа. Уж они могут обвинить меня и в этом!

— Я пообещал Солнечному Лучу взять ее с нами, и я хочу сдержать свое обещание!

— Что ты сделал?! — возмутился Уотер. Судя по его суровому выражению лица, он был категорически против такого предложения.

— Она тоже потеряла близкого человека. Я обещал ей помочь!

— Ты или твой дар правды?

— Я!

Марк нахмурился еще сильнее. Казалось, он был готов накричать на Кевина, но сдерживался из последних сил. Кевину это напомнило побег из темницы Андора, когда Тиф так же был возмущен из-за решения Кевина отправиться за Линин в комнату для омовения. Только в отличие от Тифа Марк попытался объяснить неправоту Кевина спокойным тоном, а если его голос был повышен, то только исключительно из-за сильного шума дождя.

— Четыре Темных не позволят дойти твоим спутникам до берегов Океана Надежд, максимум до Старого Мира и это твои слова! Я Скиталец и не мог отказаться от столь увлекательного путешествия. И ты меня предупредил, что вероятность того, что мне позволят увидеть Мир Вечности — крайне мала. А Солнечный Луч знает об этом? Ты рассказал ей о шансах дойти до Океана Надежд и попросить у Него исполнения своего желания?!

Кевин понимал, что Марк Уотер был совершенно прав и для Солнечного Луча будет гораздо лучше остаться в лагере и попытаться жить дальше без Дубовой Ветви и, возможно, спустя определенное время она снова встретит достойного мужчину, с которым сможет связать свою жизнь. А дорога к Океану Надежд может не только не оправдать ее ожиданий, но и причинить ее дополнительные страдания и боль.

— Я должен с ней хотя бы попрощаться и объяснить причины, по которым она не сможет пойти вместе с нами!

— Это плохая идея! — покачал головой Марк. — Ты вначале зародил в ней надежду на встречу с любимым человеком, которого она потеряла, а теперь хочешь эту надежду отнять! По-твоему она захочет слушать твои объяснения, почему ты ей отказываешь в этой возможности?! Думаешь, она просто согласиться с твоими доводами и пожелает тебе "доброго пути"?!

— Я не могу просто так уйти, не попрощавшись с ней и не попытавшись объясниться! Так поступают только трусы!

— Можешь! — настоял Марк. — Трусости в этом нет! Это единственно правильное решение, которое тебе дано!

Кевин не хотел соглашаться с Марком, но доводы его друга были слишком весомыми и в первую очередь потому, что в глубине души и сам Кевин все это прекрасно понимал. Солнечный Луч не сможет попасть в Мир Вечности, а только может попытаться это сделать. И что если у нее не получится увидеть Океан Надежд? В лучшем случае она будет обречена прожить всю оставшуюся жизнь в Старом Мире — в Мире, в котором все для нее будет чуждо. Марк — Скиталец, который привычен к постоянным сменам окружения. В конце концов, он был мужчиной. А на что Кевин хотел обречь хрупкую беззащитную женщину, которая ничего кроме поселения никогда не видела?

— Пойдем же, — добавил Марк, видя, что Кевин уже был готов с ним согласиться. — Не стоит долго оставаться на месте. Дальше дорога будет только сложнее.

В подтверждение слов Марка, дождь, по сравнению с которым даже тропические осадки казались слабыми, усилился и стал еще холоднее. Он шумел неистово, заглушая собой остальные звуки. С лица Кевина и Марка вода стекала ручьями, застилая глаза. Густой запах сырости забивал ноздри словно ватой. Дождь хлестал по ладоням и стекал ручьями с кончиков пальцев. Все чувства были в плену стихии — суровой и всемогущей. Могло показаться, что некая Сила снова вырвала его из этой реальности и перенесла в иной Мир. В Мир, где всегда идут проливные дожди. В Мир, где не знают что такое тепло, сухость и солнечный свет.

— Пойдем, — произнес Кевин.

Марк кивнул и повернулся к нему спиной. Кевин последовал за ним, стараясь не терять из вида силуэт своего друга, который словно путеводный маяк держался впереди него, как бы быстро Кевин не старался передвигать ногами, что было не так уж просто, учитывая высоту воды, которую уже не могла впитать в себе насытившаяся влагой земля.

Прошло больше часа с того времени как они отправились в путь, доведя движение ног до какого-то автоматизма, что сбивался лишь, когда ноги Кевина скользили по участкам грязи, где не росла трава. Марк изредка оглядывался назад, дабы убедиться, что Нолан продолжал следовать за ним, а не увяз окончательно в грязи. В каждый раз, когда Уотер оборачивался, Кевина охватывала злость по двум причинам: во-первых, из-за чувства своей беспомощности, которая подразумевала вечную опеку со стороны более опытных товарищей, а во-вторых — за весь пройденный час, сам Марк ни разу не поскользнулся и не выглядел беспомощным, от чего Кевин начинал искать изъяны в себе.

Кто-то прокричал его имя, но Кевин решил, что это ему просто показалось и только. Оглянувшись назад, он не увидел ничего кроме дождевых капель и серое марево за ними. Стоило возобновить ему шаг, как еле слышный голос снова раздался за его спиной и в этот раз он тоже не мог ответить себе наверняка: был ли крик или же ему просто он послышался.

— Что случилось?! — прокричал Марк, увидев, что Кевин остановился в очередной раз.

— Ты ничего не слышал?! Голос. Он звал меня!

— Нет, Кевин! Я ничего не слышал! Пойдем!

Постояв какое-то время на месте, вслушиваясь в дождевой шум, Кевин продолжил прерванный путь, поняв, что далекие крики всего лишь плод его воображения или же звуковой обман. Гром гремел, ливень шумел, но эти звуки не были идентичными на всех участках, а потому какой-то из звуков мог вполне походить на крик зовущего человека.

— Кевииииин!!!

— Только не говори, что и в этот раз ничего не слышал! — обратился он к Марку, после чего развернулся и пошел назад в сторону зовущего.

— Кевин, остановись! — Рука Марка сжала его плечо и потянула на себя.

— Это Солнечный Луч!

— Ты в этом уверен?! — чеканя каждое слово, спросил Марк. Его пшеничные волосы потемнели от дождя и прилипли к голове, сделав его лицо практически неузнаваемым для Кевина. — Что если это дух заблуждения или что-то похуже?! B такую погоду мы легко станем жертвами тварей, что питаются одинокими путниками!

Кевин стоял неподвижно с минуту перед Марком, глядя ему в глаза, а когда раздался очередной зов, он резко отбросил руку Марка со своего плеча и направился навстречу Солнечному Лучу, не обращая внимания на недовольные крики Марка за спиной.

Ему пришлось пройти около сотни шагов назад, пока в поле его зрения не попал образ хрупкой женщины, что изо всех сил старалась не упасть. Кевин прибавил шаг и вот уже Солнечный Луч предстала перед ним, уставшая, мокрая и, конечно же, обиженная. Кевин хотел взять ее под локоть для поддержки, но женщина резко приподняла руки вверх, не дав ему к себе прикоснуться.

— Ты предал меня! — воскликнула она с горечью и возмущением. — Почему ты это сделал?!

— Я не хотел подвергать твою жизнь опасности!

— Опасности?! — переспросила она с нотками непонимания в голосе. — Ты остановил обряд, который подразумевал мою смерть, пообещав мне встречу с моим любимым! И теперь, ты забираешь свои обещания назад?! Как ты можешь?!

Кевин сделал шаг вперед, приблизившись к ней вплотную. Солнечный Луч даже не шелохнулась, продолжая глядеть на него с недоверием и разочарованием. Он взял ее ладонь в свою и крепко сжал, чувствуя насколько холодны ее пальцы.

— Белый Столб Дыма сказал, что ни один из обрядов по перемещению в Мир Мертвых никогда не увенчивался успехом, поэтому я вмешался тогда! Я не мог позволить тебе умереть из-за призрачной надежды на встречу с Дубовой Ветвью!

— Почему?! Какое тебе дело до моей жизни?! Или ты решил посмеяться над моим горем?!

— Нет! — воскликнул он, сжав ее ладонь сильнее. — Я никогда бы не позволил себе такого!

— Тогда, почему зародив во мне надежду, ты так легко отказался от своих слов и ушел, не сказав и слово?! Ты мог хотя бы поговорить со мной перед уходом и объясниться!

— Так позволь мне это сделать сейчас!

— Зачем?! Почему я должна слушать твои оправдания сейчас?!

— Потому что ты стоишь передо мной и ждешь ответа!

Женщина была сильно обижена на него, чувствуя предательство с его стороны, но она все же не спешила и дальше упрекать его, дав ему возможность сказать что-либо в свое оправдание.

— Да, я прибыл из другого Мира. Да, я держу путь к Океану Надежд. И да, те, кто идут со мной могут попасть в Мир Вечности и загадать желание у Океана Надежд. Но, я никому не могу гарантировать безопасность, даже самому себе. А то, что этот путь опасен — я знаю наверняка. И опасным его делают не только неведомые дали и встречи с недоброжелательными людьми или же тварями, но и вполне настоящая угроза в лице Четырех Темных. Возможно, для меня Они не опасны, до тех пор, пока я не достиг Океана Надежд. Но, для сопровождающих меня людей все выглядит не столь безоблачно.

Марк подошел к ним и встал рядом с Кевином. Солнечный Луч только скользнула по его лицу взглядом, после чего быстро опустила голову, что не позволило Кевину прочесть в ее глазах страх. Марк же был невозмутим и спокоен. Казалось, что вовсе и не было ранних слов с его стороны и нежелание брать в их команду нового члена.

— При встрече с одним из Темных, Он пригрозил мне, что все мои спутники не дойдут до конца. В лучшем случае они останутся в Старом Мире. Я потерял уже одну спутницу в своем пути к Миру Вечности. Пусть причиной ее гибели были не Четыре Темных, а другие обстоятельства, все же я не хочу рисковать и твоей жизнью!

Кевин замолчал, ожидая ответной реплики от Солнечного Луча. Он не верил в свой дар убеждения, но рассчитывал, что высказанные им доводы могли объяснить ей причину его поступка. Он надеялся, что Солнечный Луч поймет его и вернется назад в племя к своим сородичам, раз и навсегда выкинув из головы идею о воссоединение с умершим мужем.

— Ты обещал мне, — еле слышно произнесла она, глядя на Кевина и не обращая внимания на Марка. — Обещание должно быть выполнено. Твои слова заставили меня отказаться от ритуала, а потому ты теперь в ответе за меня. Если я не дойду до Океана Надежд — в этом будет только твоя вина, а не вина Четырех Темных!

Кевин опешил от сказанных женщиной слов. После этого, никакие доводы больше не могли быть приведены с его стороны. Он понимал, что в ее словах больше горя и обиды, чем искренности, но все же они задели его за живое.

Кевин не подразумевал, что сказанное Солнечным Лучом, было адресовано не столько ему, сколько Марку Уотеру. Солнечный Луч продолжала глядеть исключительно на Кевина Нолана, а потому не могла ответить себе: изменилось ли что-либо в чертах лица главного адресата ее слов? Но, она не сомневалась, что Марк правильно истолковал ее послание.

— Нам надо отправляться в путь, — произнес Кевин и первым зашагал дальше. — Не отставай от нас.

Дождь продолжал лить как из ведра и создавать грохочущий шум, заглушающий все вокруг.

 

3

Спустя пять часов пути, они спрятались от ненастья в лесу. Широкие ветви деревьев, сплетенные между собой, так или иначе, пропускали воду, но это было все же лучше чем дожидаться его завершения под открытым небом. Солнечный Луч продрогла до костей и как бы она не старалась не подавать вида, все ее тело беспрерывно дрожало от холода. Кевин предложил ей свою верхнюю одежду, в качестве навеса, но женщина отказалась принимать ее.

— Возьми, — настоял Кевин.

— Не стоит, — отказалась она, сидя на корточках, прислонившись к стволу ели и скрестив руки на груди. — Со мной все в порядке.

— Ты сказала, что теперь я ответственен за твою жизнь. А раз так, ты должна брать то, что я предлагаю.

Солнечный Луч ничего не ответила, что заменило Нолану согласие с ее стороны. Кевин накрыл ее голову и плечи рубахой из кожи, которую ему ранее дала сама женщина, после чего покинул ее, подойдя к Марку.

Сам Марк был как никогда молчалив. Он орудовал топором с профессионализмом плотника, отсекая нужные ему ветви. Из тех заготовок, что он уже собрал, можно было сделать навес, под которым бы поместились три человека, но он пока и не думал останавливаться, объясняя это тем, что хотел сделать навес трехслойным, через который бы не просочилась ни одна дождевая капля. Кевин присел перед отрезанными ветвями и принялся обвязывать нитью четыре очищенные ветви, которые должны были послужить каркасом для навеса.

— Вижу, ты не рад, что Солнечный Луч пойдет с нами, — произнес Кевин, не отрываясь от дела.

— Тебе решать, кто будет твоим спутником, а не мне. Я только могу давать тебе советы, к которым ты посчитаешь нужным прислушаться или же нет. — Марк пожал плечами и подошел к другому дереву, к ветвям которого он мог дотянуться, не прибегая к лазанью по стволу.

— Я осознаю всю опасность, которой я подвергаю жизнь Солнечного Луча, я также понимаю, что у нее не много шансов оказаться в Мире Вечности и все же, я рад, что она отправилась с нами в путь.

— Думаешь, она сможет заменить Линин?

— Да, — кивнул Кевин, хотя и не собирался признаваться в этом ни Марку, ни самому себе. — Я чувствую вину перед Линин, а Солнечный Луч сможет искупить ее. Я буду оберегать ее от опасности и не позволю Четырем Темным причинить ей вред. Если Они хотят вернуться назад в Мире Вечности, Им придется играть по моим правилам.

Кевин поднял изготовленный каркас, что качался на воде и проверил прочность креплений. Каркас был вполне крепким, после чего он принялся укладывать в ряд ветви, как можно плотнее друг к другу.

— А я?

— Что ты? — переспросил Кевин.

— В твои планы по установлению ультиматума Четырем Темным вхожу и я или только Солнечный Луч?

— Ты мне не менее важен, чем она, Марк, — заверил он Уотера. — Я не стану никем из вас жертвовать. Но для тебя ведь не столь важно дойти до Океана Надежд, ты ведь говорил мне, что будешь довольствоваться простым путешествием по Мирам. Или что-то изменилось?

— Нет, не изменилось, — ответил Марк, хотя в его голосе не чувствовалось искренности. Срубив еще одну ветвь, он присел рядом с Кевином и принялся укладывать ветви на каркас с другого от Нолана конца. — Океан Надежд мне безразличен.

Когда навес был завершен, оказалось что срубленных веток хватало бы с лихвой еще на пару навесов, но эти ветви они использовали в качестве возвышенности, для того, чтобы не оставаться в воде, уровень которой продолжал расти. Кевин позвал Солнечный Луч под навес, и она не стала отказываться от приглашения, но поспешила вернуть Кевину верхнюю одежду, после чего присела рядом с ним, так чтобы от Марка ее отделяло максимально возможное в таких условиях расстояние, что не осталось незамеченным Ноланом.

— Марк Уотер не Вендиго и его нечего бояться, — произнес Кевин, но согласия от Солнечного Луча не дождался.

Они просидели молча и практически неподвижно под навесом почти два часа. Марк Уотер задумчиво глядела на то, как капли дождя падают вниз и формируют круги на водной поверхности, а Кевина больше интересовало открытое пространство вне леса, которая была полностью затоплена, от чего зрительно казалось, что их окружал безграничный океан и лишь где-то вдали из-под воды вырывались могучие и высокие горные вершины.

— Мне надо отлучиться по нужде, — сказала Солнечный Луч, выходя из-под навеса.

— Смотри только не потеряйся. Если что-то произойдет — кричи.

— Хорошо, Кевин.

Она прошла вглубь леса несколько десятков шагов, прежде чем решила остановиться. Дождь шел не прекращаясь уже долгое время, но Солнечный Луч все еще никак не могла привыкнуть к нему. За всю свою жизнь она видела воду только в небольшом количестве и просто представить не могла, что живительная влага, которую с детства все жители племени ценили на вес золота, могла просто так падать с неба и покрывать собой землю. Дождь казался чудом, пусть даже ей было холодно и сыро, от чего в ногах и руках она уже чувствовала ноющую боль.

Солнечный Луч поднялась с корточек и поправила свою юбку и передник, а обернувшись, столкнулась лицом к лицу с тем, по чьей воле и начался этот сильный и бесконечный ливень. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга: она с испугом, а он с осуждением.

— Чего тебе надо? — спросила Солнечный Луч, слегка согнувшись в сторону, в надежде увидеть за спиною Уотера Кевина Нолана.

— Хотел поговорить с тобой, — произнес Марк, так же согнувшись в сторону, заслонив ей обзор. — Рискну предположить, что ты знаешь кто я такой.

— Ты один из Четырех Темных, — не стала скрывать свою осведомленность Солнечный Луч, хотя после этого признания по ее телу прошлась крупная дрожь. — Ты хочешь меня убить?

— Даже если я хочу тебя убить, я не стану этого делать. Боюсь, после слов сказанных Кевину ты связала мне руки. Но, не спеши радоваться. Придет день, и ты сама пожалеешь, что отправилась с нами в путь. Я об этом позабочусь.

— А что если я расскажу Кевину правду о тебе? — попыталась принять вызов Солнечный Луч, хотя дрожь в ее голосе была слишком заметной.

— Тогда, ты развяжешь мне руки. — Марк вытянул вперед свою ладонь и, прежде чем женщина успела отстраниться, дотронулся до ее амулета, в котором все еще сидел плененный дух. — Зря Кевин остановил ритуал. Для всех, включая и тебя, было бы гораздо лучше довести его тогда до конца.

Марк сделал шаг в сторону, дав понять, что их разговор подошел к концу. Солнечный Луч поспешила удалиться, желая поскорее уйти на относительно безопасное расстояние от могущественного колдуна, но пламя страх, поселившийся в ней, уже ничем нельзя было погасить.

 

1

Две крысы сидели на обеденном столе, подняв высоко головы, обнюхивая воздух. Дождь заставил их выйти из своих нор в поисках более сухого места. Таким местом для них стали дома людей. А когда одна проблема была решена, эти твари решились поживиться и человеческой едой.

Сид Рассел стоял в дверях кухни и с прищуром глядел на незваных гостей, что решили без спроса позавтракать куском хлеба, оставшимся лежать на столе со вчерашнего ужина. С крысами шериф встречался и раньше, как с представителями грызунов, так и с крысами из человеческого рода. И к тем и к другим он всегда относился с отвращением и ненавистью.

В эту минуту на нем были только штаны — ни верхней одежды, ни кобуры с револьверами при нем не было. Он медленно прошел к шкафу, где лежали кухонные принадлежности, не отводя пристального взгляда от мерзких тварей. Одна из крыс продолжала без стеснения есть хлеб, в то время как другая, сев на задние лапы, очень энергично чистила усы и морду. Открыв как можно тише шкафчик, он оглядел содержимое и остановил свой выбор на остром мясницком ноже и скалке.

Крыса, которая до этого умывалась, почувствовала что-то неладное и огляделась по сторонам. Затем вытянулась в струнку и снова принялась обнюхивать воздух. Ее тонкие многочисленные усики стали пушистыми и завибрировали. Сид Рассел решил действовать немедленно — он замахнулся и изо всех сил выкинул руку вперед. Скалка сделала три оборота в воздухе, прежде чем угодить грызуну прямо в голову и сбросить его со стола. На пол крыса упала уже мертвой, хотя конвульсивно продолжали двигаться лапки и хвост. Голова зверька была практически уничтожена силой удара, оставив на ее месте кровавое месиво.

Родственница убиенной крысы мигом спрыгнула со стола и попыталась спастись бегством, но еще один взмах руки шерифа положил конец и ее жизни. Мясницкий нож вонзился в деревянный настил кухонного пола и разрезал крысу на две части. Задние лапы грызуна продолжали скакать на месте, а передние царапать половицы. Несколько истошных писков она еще успела издать, после чего навсегда умолкла.

— Сид? — позвала жена шерифа из спальной комнаты. — Что за беспорядок ты там устроил?

— Все хорошо, Ирэн. У нас были незваные гости, но я с ними разобрался.

Жена Сида Рассела встала с постели и, накинув халат на голое тело, поспешила присоединиться к мужу. То, что она увидела из-за плеча шерифа, заставило ее скривить от отвращения рот и отвернуться.

— О, Океан Надежд. Разве это было обязательно?

— Да, Ирэн. Иначе эти твари рассказали о нашем гостеприимном доме своим сородичам, и мы бы надолго стали их заложниками.

— Но ты испортил пол. Теперь на нем останется рубец.

— Ничего страшного, — ответил шериф, поднимая с пола орудия убийства грызунов. — Я и так хотел поменять пол.

— Ты это обещаешь сделать вот уже полгода.

— Ирэн! — повысил голос шериф, одарив жену суровым взглядом. — Я поменяю пол сразу же, как избавлюсь от тех четырех ублюдков, что содержатся в моем офисе. — Взглянув в окно, шериф добавил: — И сразу как закончиться этот проклятый дождь.

— Никогда не видела такого ливня, Сид, — произнесла Ирэн, скрестив руки на груди и быстро проведя ладонями по предплечьям.

Сид Рассел тоже никогда не видел столь обильных осадков, хотя ему было уже пятьдесят и прожил он на этом свете больше жены вдвое. Дождь уже шел почти два дня и шериф опасался того, что очень скоро уровень воды повыситься настолько, что она затопит дом, несмотря на то, что при его строительстве было учтено возможность затопления. А вот погреб уже был потерян для них на все время, пока вода не уйдет полностью. А потому запасам зерна и муки предстояло еще долго храниться в дальнем углу кухни и угнетать своим видом его молодую жену. По мнению Ирэн, мешки на кухне ужасно портили картину их уютного дома, предавая ему вид амбара.

Трупы крыс он выкинул на улицу через окно, омыв руки дождевой водой. Ирэн, в это время, успела вытереть тряпкой пол от крысиной крови и теперь стояла в дверях кухни, прижав голову к плечам и обняв себя за плечи. Оно дрожала всем телом от сырости и холода, а ее соски стали твердыми и проглядывались через ткань халата.

— Дорогой, пойдем обратно в постель. Все равно тебе не нужно идти на работу в такую погоду. Я уже замерзла и мне необходимо, чтобы ты меня согрел.

Ирэн распахнула края своего халатика, обнажив голую грудь, прямой живой, округлые бедра, темные волосы в промежности и стройные ноги.

Шериф с интересом оглядел свою жену, но такого желания, каким было охвачено его тело этой ночью, он уже не испытывал. Годы шли, и он не становился моложе, а вот Ирэн была совсем еще юна и требовала в постели много внимания. Скажи Сиду Расселу еще пять лет назад, что его избранница будет вдвое младше него, он бы ни за что не поверил. И не только потому, что считал, что разница в возрасте между мужем и женой не должна была превышать пяти-семи лет, но и потому что всегда считал себя закоренелым холостяком. Ирэн удалось очаровать его и своей внешней красотой, внутренним богатым миром и очень развитым умом, а также своей хозяйственностью.

Сид Рассел всегда имел успех у женщин и не потому, что обладал привлекательной внешностью, а потому, что представительницы противоположного пола всегда видели в нем сильную натуру. Рядом с ним они чувствовали себя в безопасности, защищенными, пусть даже им на самом деле ничего не угрожало. Сид Рассел никогда не отказывался от бурной ночи любви, но утром всегда покидал постель очередной женщины, уходя из их жизни навсегда.

Ирэн была другой. Он долго не замечал ее из-за юности лет девушки, но ее настойчивость и красота все же покорили его. Спустя три ночи проведенных вместе, он предложил ей переехать из родительского дома к нему. А еще через полгода уже стоял в местном здании суда и клялся ей в вечной любви.

— Ты иди, а я скоро приду. Только покурю чуток на крыльце и посмотрю, если Конвинант окончательно не смыло водой.

— Только не задерживайся надолго.

Сид Рассел кивнул, доставая из шкафа кисет с табаком и бумагу для курения. Свернув самокрутку, он зажал ее между зубов и направился к выходу.

Вначале дверь не поддалась, и Сид Рассел предположил, что всему виной набухшее от влаги дерево, которое настолько расширилось, что начало задевать косяк. Но он очень быстро отмел это предположение, так как причиной блокировки двери было что-то иное. Нечто подпирало дверь с другой стороны. Шериф Конвинанта скривил недовольную мину и применил силу, толкнув дверь плечом. Преграда с грохотом откатилась в сторону, и дверь открылось нараспашку.

— Что за…, — только и процедил он сквозь зубы, выплевывая так и не зажженную самокрутку.

— Дорогой, что случилось?

Не дождавшись ответа, Ирэн направилась к мужу. Выглянув из-за его спины, она воскликнула от ужаса и сжала ладонями рот. Такого она не ожидала увидеть.

Гроб, измазанный в грязи, лежал прямо у них на крыльце и еще несколько погребальных ящиков — совсем старых и еще вполне крепких — спокойно дрейфовали по главной улице Конвинанта, словно маленькие жуткие корабли.

 

2

Малкольм Клемментс был застенчивым малым, а застенчивые парни никогда не нравились Эллин Томин — они для нее всегда были пустым местом, не достойным маломальского внимания. В обычной жизни, случись им случайно встретиться, у него не было ни малейшего шанса завязать с ней диалог. Но этот случай был особым. Она — девушка из высшего общества, покинувшая свою мать-наседку в обмен на приключения, — как оказалась, была не слишком готова к независимости. Парень, который вскружил ей голову, оказался за решеткой, оставив один на один с этим не слишком приветливым миром. И когда ее поставили перед выбором: провести ночь в офисе шерифа или же в доме пусть и застенчивого помощника шерифа — она выбрала второй вариант. А, уже приняв это решение, взглянула на Альберта Дрейка стоящего за решеткой, сделав вид, что ей необходимо его согласие. Дрейк оправдал ее ожидания и кивнул в ответ. Что бы было, если он не разрешил ей покинуть офис шерифа вместе с помощником, чье имя она так и не запомнила? Даже в этом случае, она бы ушла с застенчивым парнем. Но, Альберт не поставил ее перед выбором, чему она была благодарна.

Дом парня был еще той лачугой, в которой нельзя было держать даже домашних животных, не то чтобы жить самому. Но, в положении, в котором она оказалось, сложно было рассчитывать на большее. Эллин постаралась не выказывать своей неприязни, а услужливо молчала все то время, сколько парнишка пытался связать несколько слов во фразу наделенную маломальским смыслом. Когда парень приостанавливал свои попытки заинтересовать ее своими рассказами и задавал вопросы, она старалась отвечать коротко и без какого-либо интереса: "Да", "Нет", "Не знаю".

Вторую половину пути от офиса до дома помощника шерифа, они прошли в полном молчании, что порадовало Эллин. Но, с другой стороны у нее появилось слишком много времени для раздумий о том, что теперь некому было ее нести на руках, оберегая ее ноги и туфли от вязкой грязи. Как оказалось, деревенский увалень, а по совместительству — помощник шерифа, — оставил своего коня на привязи у своего дома, как только исполнил роль случайного встречного, указавшего банде "Благородных" ближайшее место для привала.

Как только они дошли до дома парнишки, он попросил Эллин подождать его на крыльце, пока он не принесет ей воду и полотенце для омовения ног. Она выполнила его просьбу, но при этом не забыла одарить его надменным взглядом. Парень смущенно улыбнулся и закрыл за собой дверь.

Эллин повернулась к дому спиной и оглядела поселение, на которое опускались сумерки. Пейзаж был просто ужасающе неприветливым и даже пугающим. В таком месте ей уж точно не хотелось провести остаток своей жизни. В эту минуту она испытала скуку и грусть по своей прошлой жизни, которую она по глупости не умела ценить. Теперь она даже скучала по нравоучительному голосу матери и по причитаниям тетушки Терри, хотя прошло всего-то пару дней с тех пор, как она распрощалась с ними, как ей казалось навсегда. Слово "навсегда" уже не казалось ей окутанным неким волшебным ореолом, а наоборот — пугало и сжимала грудь от тоски.

— Мама! Мам! — прокричал парнишка за запертой дверью.

— Малкольм, сынок, ты уже дома? — раздался в ответ басовитый голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине в возрасте.

— Да. И у нас гости!

— Кто? Опять сынок Белфаста? Он уже был вчера у нас, да еще с ночевкой.

— Нет, это не Генри Белфаст, а девушка?

— Что еще за девушка? Покажи мне хоть одну приличную девушку в Конвинанте? Малкольм ты хороший мальчик с хорошей работой, но слишком слабохарактерный. Многие девушки любят дурачить таких как ты, особенно те, что раздвигают ноги перед первыми встречными, а потом не знают, куда девать выпирающие животы.

— Мама, она не такая. И она не из местных. Ей просто нужно переночевать у нас.

— Что значит "неместная"? — воскликнула женщина с мужеподобным голосом почти под самой дверью. — Ты хочешь впустить в дом первую встречную?

— Нет, мама, она из очень хорошей семьи, — ушел в оборону Малкольм. — И ночевать она будет у нас по поручению шерифа Рассела.

— По поручению шерифа, говоришь? Так от чего же он сам ее не приютил, в таком случае?!

— Мама, ты можешь говорить тише? Она наверняка нас слышит.

— А ты мне рот не затыкай, а знай свое место!

— Прости, я не хотел…

— Жаль, что твой отец умер. Он бы тебя быстро уму разуму научил!

— Еще раз прости…

Эллин Томин уже было тошно слушать эти голоса, а потому, она решительно спустилась с крыльца вниз и направилась прочь. Ей удалось сделать всего пару шагов по грязи, когда дверь за ее спиной отворилась, и ее позвали по имени.

— Куда ты? — спросил Малкольм, держа в руках кувшин с водой.

— Туда, где мне будут хоть немного рады. И знаешь, — раздраженно изрекла она, держа подол своего платья обеими руками, хотя это не спасало его от грязи, — твоя мать права: ты слабохарактерный мальчишка, у которого никогда не будет девушки, по той простой причине, что ни одна девушка не будет встречаться с тряпкой, вроде тебя!

Она резко развернулась к Малкольму спиной и ритмичнее задвигала ногами, стараясь поскорее отдалиться от лачуги, в которой ее хотели приютить на ночь. Одна из туфелек выскользнула с ее ноги, от чего ей пришлось вернуться за ней, чувствуя, как злость и ненависть накрывает ее с головой.

— Эллин, погоди! — позвал ее Малкольм, за несколько прыжков нагнав ее и протянув к ней руку помощи.

— Не прикасайся ко мне! — прокричала она. — Ты мне противен!

— Эй, я просто хочу тебе помочь!

— Себе помоги! — огрызнулась она. — В первую очередь, смени место жительства. Я-то думала, что у меня плохая мать, но даже ей далеко до той, что произвела тебя на свет!

— Зачем ты так? — обижено произнес Клемментс.

— А ты поплачь! Такая плохая девочка обидела такого маленького хорошего мальчика!

Эллин Томин отвернулась от него и зашагала дальше, в сторону арки с надписью "Конвинант", которую успела полностью поглотить вечерняя тьма. Она шла вперед, стараясь не показывать свою усталость и слабость, хотя уже была готова разрыдаться от жалости к себе. За ее спиной раздался звук захлопнувшейся двери. Эллин, как не старалась, все же не смогла приказать себе не оборачиваться. Малкольма Клемментса нигде не было. Он все-таки послушался свою мать и ее саму, оставив ее одну ночью в неизвестном месте. А чего она ожидала от него после обидных слов высказанных в его адрес? По ее щекам потекли первые слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони, после чего продолжила свой путь, ускорив движение ног. Она прошла уже больше трехсот шагов, а до выхода из поселения оставалось пройти в два раза больше, когда ночь окутала Конвинант окончательно, при этом со стремительной скоростью. Эллин подняла голову вверх и увидела над собой полотно туч, что толкались между собой, выводя гудящие звуки. А потом пошел дождь и он был такой силы, что Эллин не удержалась на ногах и упала ниц. Ее крик отчаянья просто растворился в звуках дождя и раскатистого грома. Из-за большого потока воды, она намокла в считанные секунды. Ее красивое элегантное платье превратилось в грязное тряпье, что прилипло к ее спине сверху и свисало тяжестью под ней. Ее волосы, которыми она гордилась и которые всегда любила сама укладывать, теперь сползли на бок, став похожими на запутанную гриву коня, побывавшего в колючих зарослях.

Она жалела, что нахамила Малкольму и отказалась от ночлега в его доме. Но у нее пока оставалось еще одно место, в котором она могла переждать дождь, а именно — офис шерифа. Стоило ей только задуматься об этом, как на плечо Эллин легла чья-то рука.

— Альберт! — воскликнула она, сама не понимая, откуда взялась эта уверенность, что за ней пришел именно Дрейк, который в это время должен был быть за решеткой и нигде больше.

Но это был Малкольм. Он помог ей подняться на ноги, прижал ее к себе одной рукой, а ладонь другой руки положил ей на голову, чтобы хоть как-то защитить от дождя, больно бьющего по всему телу. Эллин прижалась к его костлявой мальчишеской груди и прикрыла глаза. Так они прошли весь путь и поднялись вновь на крыльцо. Малкольм открыл дверь и впустил девушку вперед. Мокрая и трясущаяся от холода Эллин оказалась лицом к лицу с худощавой седовласой женщиной в коричневом платье с белым передником, что держала свечу прямо перед собой. Ее лицо, освященное пламенем, было смятым от морщин, самая большая из которых вертикально разрезала пополам ее лоб. Глаза женщины были впалыми, а вокруг них чернели болезненного вида круги.

— Значит, это она и есть — девушка из хорошей семьи? — переспросила мать Малкольма басовитым голосом, который совсем не вязался с ее внешним видом. — А по мне, она выглядит не лучше любой проходимки. Стой здесь, я принесу тебе сменное белье. Не хочу, чтобы ты испачкала все вокруг.

Женщина скрылась в комнате, заперев плотно за собой дверь. Все время, которое она провела в другой комнате за запертой дверью, раздавался ее негромкий недовольный голос. Эллин повернулась в сторону Малкольма и коротко кивнула ему.

— Благодарю тебя, что не оставил меня под дождем.

— Ну, это… в общем, не стоит благодарностей.

Она улыбнулась в ответ, хотя сомневалась, что он увидел ее улыбку в густом мраке дома. Оно и к лучшему, ведь сейчас она была далеко не в самом привлекательном виде. И пусть Малкольм был не в ее вкусе, она все же была рада, что темнота скрывала ее от глаз парня.

Мать Клемментса вернулась довольно скоро, держа небрежно в кулаке сменную одежду.

— Вот, — произнесла она с явным безразличием, протянув Эллин одежду. — Переоденься.

— Я могу переодеться в…

— Переодевайся здесь. Не бойся моего мальчика, он не будет смотреть на твое голое тело. Не так ли, Мальком?

— Мама! — протянул он, с неловкостью почесав затылок.

Старуха развернулась и направилась в сторону кухни, забрав вместе с собой свет от свечи.

— Я принесу тебе воды, — обратился к ней Малкольм. — Как только умоешься и сменишь одежду — позови меня, я покажу тебе комнату, где ты сможешь переночевать.

Эллин кивнула. Малкольм тоже кивнул, только оба этих жеста остались незамеченными ни той, ни другой стороной. Затем, парень отлучился на полминуты, вернувшись с жестяным тазиком с водой. Эллин опустила ноги в воду, стараясь не замечать ее холода, и принялась быстро смывать с ног грязь. Воды на дне было совсем мало, что заставило Эллин сделать предположение о том, кто именно занимался заполнением водой тазика. Мамаша Малкольма явно старалась сэкономить на незваной гостье. Но об этом не стоило беспокоиться — с тела Эллин дождевая вода продолжала литься ручьями, от чего тазик обещал заполниться чуть ли не вдвое.

Когда она кончила мыть ноги, а парень унес тазик с водой, Эллин осталась стоять в нерешительности. Она продрогла до костей и влажная одежда приносила ей дискомфорт, и все же ее смущала мысль о том, что она останется совершенно обнаженной в чужом доме, где, в другой комнате за стенкой, будут находиться злобная старуха и молодой мальчишка, который наверняка многое бы отдал за то, чтобы увидеть ее в чем мать родила. К тому же молнии продолжали сверкать, освещая на короткие мгновения пространство. Этого света могло быть достаточно, чтобы позволить прыщавому мальчишке разглядеть ее голое тело во время переодевания. Но, чем дольше она стояла на месте в нерешительности, тем меньше оставалось от ее смущения. Она все же сбросила с себя одежду: вначале расплела корсет, затем скинула платье, а под конец избавилась от панталон. Дрожа всем телом и чувствуя прикосновения холодных бестелесных рук в области сосков, она схватила с пола сменную одежду и попыталась поскорее облачиться в нее. На ощупь, платье имело ужасное грубое плетенье, вдобавок было немного колким, словно плели ее из древесной стружки. С трудом разобравшись, где отверстие для головы, а где для рук, Эллин все же натянула платье на себя. Одежда была неудобной и не шла ни в какое сравнение с ее личным гардеробом, но это было лучше, чем влажное и грязное платье, которое было на ней еще минуту назад. Проведя ладонями по бедрам и выровняв складки, Эллин уже хотела позвать Малкольма и сообщить ему о том, что она готова, как ее внимание привлекло шуршащий звук, доносившийся из комнаты, из которой мамаша Малкольма принесла ей сменную одежду. Шуршание переходило в легкое постукивание и обратно. Так могли шуршать когти псины, скребущую под дверью, а постукивание мог издавать ее хвост, бьющийся об пол от восторженной радости. Почему тогда не было слышно лая или простого скулежа?

Эллин направилась в сторону комнаты, на небольшой угол двери которой падало отражение желтовато-красного свечения, идущего со стороны кухни. Судя по шепоту, доносящемуся оттуда, мать и сын продолжали спорить, камнем преткновения чему была она сама. Стараясь не шуметь, Эллин подошла к двери и опустила ладонь на ручку, оглядываясь назад, чтобы кто-то из жителей лачуги не застал ее врасплох. Дверь была плотно прикрыта, а потому ей пришлось немного приложить усилия, чтобы она ушла в сторону. Скрип, раздавшийся при открытии двери, заставил шепоты, доносящиеся с кухни, умолкнуть.

— Пойди, посмотри! — прошипел голос матери помощника шерифа.

Эллин поспешила закрыть дверь и вернуться назад к месту, где валялась на полу ее влажная одежда. Малкольм выглянул из-за угла. Эллин заперла дверь, но не успела от нее далеко отойти.

— Эллин, что ты делаешь?

— Я… я просто переоделась и хотела сказать, что готова.

Малкольм взглянул на ее новый наряд, затем коротко прошелся взглядом по запертой двери в комнату, которую от любопытства хотела посетить Эллин, затем снова остановился на девушке.

— Извини за платье, оно не такое…

— Все в порядке, — остановила его Эллин, хотя сама понимала, что слово "в порядке" совершенно не подходило к тому состоянию, в котором пребывала она в эти минуты. — Одежда твоей матери для меня в самую пору.

— Вообще-то, эта одежда не…

— Малкольм, кончай трепаться и покажи гостье ее комнату. — Женщина вышла из кухни, сверля сына своим строгим взглядом. — Ах да, ведь это комната твоя. Интересно, а где ты сам будешь спать? На улице или же с нею в одной постели?

— Мама!

— Нет, я не хочу никого стеснять, — поспешила отказаться Эллин, хотя она надеялась, что Малкольм все же настоит на том, чтобы она спала в его комнате.

— Ничего страшного, я переночую на кухне, — оправдал ее надежды помощник шерифа.

— Эх, глупец, — покачала головой хозяйка дома. — Все девушки будут вить из тебя веревки и пользоваться твоей добротой всю твою жизнь. Что ты за мужик!

— У вас хороший сын и вы, как мать, должны были им гордиться, а не упрекать! — заступилась за Малкольма Эллин, хотя еще час назад никогда бы не поверила, что будет готова на такое.

— Он хороший, — согласилась с ней женщина. — Я всегда ему это говорю. Но мягкотелость не доведет его самого до добра, а я хочу, чтобы он смог постоять за себя.

— Я могу, мама, постоять за себя! — воскликнул Клемментс, а его лицо стало красным от смущения.

— Да, конечно. Ты ведь у нас помощник шерифа. Только не забывай, кто замолвил за тебя словечко перед Сидом Расселом.

— Насколько я помню — это сделал Рональд Белфаст, отец Генри.

— Да, но ведь это была моя идея. Надеялась, что в компании мужчин, ты сам им станешь.

— Все, мама, прекрати. — Малкольм приподнял руку вверх, прося тишины, после чего предложил Эллин показать ей комнату, где ей предстояло переждать эту ночь.

— Не кричи на меня! — воскликнула женщина, стоило Малкольму повернуться к ней спиной и направиться в сторону своей комнаты. — Решил стать мужиком, накричав на мать, чтобы произвести впечатление на смазливую девчонку?!

Малкольм пропустил мимо ушей высказывания своей матери. Открыв дверь, он предложил Эллин войти первой, что она и сделала. Стоило ему закрыть дверь, как Эллин испытала легкое чувство тревоги. Пусть парень и был безобидным на первый взгляд, но, кто знает, что у него было на уме? Она была в его комнате — в его владениях ночью, во время грозы. Она была совершенно беззащитна перед ним, да к тому же на ней было только широкое платье. Взбреди в его голову желание надругаться над ней, ему ничего не помешает это сделать. Для этого ему просто нужно будет повалить ее на пол и задрать к голове подол платья. И может она кричать и звать на помощь, пока не сорвет голосовые связки — шум дождя заглушит все крики. А от матери Малкольма она, скорее всего, не дождется помощи.

Эллин на всякий случай отошла подальше от парня, желая, чтобы между ними была постель, как призрачная защитная преграда. Малкольм остался стоять в дверях, даже не попытавшись сделать еще один шаг вперед. Только после этого, Эллин окончательно убедилась, что от парня не исходит никакой угрозы.

— Ты извини, что здесь не прибрано, да еще кое-где крыша протекает, но утром я и не думал, что здесь будет кто-то спать, кроме меня. Я принесу тазик, чтобы вода падала в него. Надеюсь, это не помешает тебе выспаться.

— Все хорошо, — в который раз солгала она. — Одна капля — гораздо лучше, чем проливной дождь, под которым ты мог меня оставить.

— Я… это…, — Малкольм вновь смущено улыбнулся, почесал в затылке и слишком резко развел руки по сторонам и шлепнул ими по бедрам. — Я бы не смог поступить так с тобой… да и с кем-либо, — поспешил он добавить. — Располагайся. Если ночью тебе, что-нибудь понадобиться, я буду на кухне.

— Благодарю, Малкольм.

Парень молчал, стоя неподвижно на месте. Казалось, он хотел что-то еще сказать, но никак не мог найти нужных слов. Когда молчание грозило достичь уровня неловкости, он кивнул и вышел из комнаты спиною вперед, после чего закрыл за собой плотно дверь.

Эллин осторожно присела на край постели, не отводя глаз от окна, по которому барабанили капли дождя. Вспышки молний освещали комнату, накладывая поверх ее лица прямые тени. Сна не было ни в одном глазу, да еще мысли ее возвращались к той комнате, из которой доносились странные звуки. Что могло быть там? Неужели псина? Эллин сомневалась в том, что хозяйка дома позволила бы какой-нибудь дворняге переждать в доме грозу. Ведь даже для человека она не хотела делать каких-либо исключений. Если бы не Малкольм, ей бы пришлось вернуться в офис шерифа или же вовсе остаться на улице под дождем.

Откинув край простыни, Эллин улеглась в постель помощника шерифа, при этом подумав о том, что, вероятнее всего, она была первой девушкой, которую приютила данная постель. Подушки и простыни впитали запах Малкольма, но этот запах не показался ей неприятным, а даже наоборот — чем-то он ей даже понравился.

* * *

Солнце не разбудило Эллин своими лучами. В тот день светило и вовсе не показалось ни разу из-за туч. Разбудил же ее ворчливый голос матери Клемментса.

— Сколько она будет спать? Хорошие девушки просыпаются ни свет, ни заря и только избалованные позволяют себе валяться в постели до полдника.

— Мама, она просто устала. Позволь ей выспаться, — вступился за нее в очередной раз Малкольм.

— Устала она, — ворчливо передразнила та сына, после чего послышались отдаляющиеся шаги.

Эллин какое-то время глядела на дверь, ожидая, что вот-вот и она откроется, но этого так и не произошло. Она с облегчением вздохнула и посмотрела в сторону окна. Дождь продолжал идти с той же силой, что и вчера, только гул его уже стал немного привычным в густой тишине дома. Сон окончательно покинул ее, но вставать с постели Эллин не торопилась, так как ей совсем не хотелось попадаться на глаза суровой хозяйке дома. Чем позже произойдет этот момент — тем будет лучше.

Поднявшись с постели, она заправила ее точно так же, как она это делала в каждое утро в родовом поместье. Стоило ей закончить с этим, как она почувствовала сильное желание сходить по малой нужде. Непроизвольно взглянув под кровать, она обнаружила ночной горшок. С неприязнью взяв его за ручку, она потянула его на себя, с радостью обнаружив, что в нем ничего не плескалось. Оглядев его чистое дно, она облегченно вздохнула.

Справив нужду, Эллин задумалась о своих дальнейших действиях. Возвращать горшок обратно под кровать она не хотела, но выходить с ним вместе из комнаты и просить Малкольма вылить куда-нибудь ее мочу было смешно и слишком вульгарно.

Она решила остановиться на окне. Открыв его, она впустила в комнату рассвирепевшую стихию, которая плеснула в ее сторону дождевыми каплями и холодом. Вылив содержимое горшка и, с трудом удерживая его в руках, она подставила его под дождь. Очень быстро вернув ему прежнюю чистоту, Эллин вернула горшок под кровать.

Она оставалась в комнате около часа, пока не решилась выйти из нее, понимая, что еще одна минута взаперти просто сведет ее с ума. Эллин постаралась делать как можно меньше шума, но дверь все равно в один из моментов предательски скрипнула. В проеме кухни возникла голова Малкольма. Увидев ее, он криво улыбнулся и приподнял руку в знак приветствия.

— Как спалось?

— Хорошо, — кивнула она, в этот раз не согрешив перед истиной. В эту ночь она спала как убитая.

— Мы тут готовились к завтраку. Не присоединишься к нам?

— Я… я не хочу стеснять вас. Я и так многим обязана тебе и твоей матери… Кстати, где она? — Не то чтобы она так сильно хотела видеть хозяйку дома, просто ей было спокойнее на душе зная, в какой части дома находилась старая грымза.

Сразу после сказанных слов, справа от нее открылась дверь комнаты, за которой вчера доносились непонятные шорохи, и оттуда вышла виновница вопроса, держа в костлявой руке пустую тарелку.

— А, проснулась уже? — вместо приветствия изрекла она.

— Мама, пусть Эллин позавтракает с нами, — попросил Малкольм.

Эллин уже хотела отказаться от приглашения прежде, чем услышит резкий отказ от хозяйки дома, но та ее опередила, да к тому же удивила своим ответом:

— Раз я уже приютила ее в своем доме, не выгонять же ее за порог с пустым желудком. Только не жди от нашего стола роскошных яств, к которым ты привыкла у себя дома. Наши доходы не слишком велики.

— Благодарю вас, эсель. — Эллин сделал книксен и слегка склонила голову.

Мать Клемментса скривила рот и прищурила глаза, после чего взглянула на сына, но ничего не произнесла, хотя, судя по выражению лица, обращение Эллин пришлось ей по душе. Наверное, в этом мгновение она сама почувствовала себя знатной дамой.

— Пойдемте завтракать.

Эллин последовала за ней, коротко оглянувшись в сторону комнаты, из которой вышла хозяйка дома. Судя по тарелке, в той комнате и вправду находилось живое существо и то, что мать Малкольма покормила пса (а может и другое животное) до того, как сама позавтракала, говорило о ней, как о не такой уж и плохой личности, какой она хотела казаться окружающим.

Завтрак состоял из вареного картофеля, ржаного хлеба и сладкого напитка, чем-то по вкусу напоминающий эль. Вкус напитка ей скорее понравился, чем нет. После завтрака, она предложила свою помощь по мытью посуды и мать Малкольма приняла ее помощь, хотя сделала она это с таким важным видом, словно делала этим честь Эллин. Девушка решила не обращать внимания на излишнее высокомерие хозяйки дома, а постаралась угодить ей.

После посуды наступил черед уборки по дому. Малкольму пришлось ей дать пару уроков по правильному держанию метлы в руках, при этом его лицо снова заливалась краской, стоило их пальцам слегка соприкоснуться.

Неожиданно быстро пришло время обеда, а дождь все никак не хотел сходить на нет. Так же как и утром, хозяйка дома, которую звали Тильдой, вначале заполнила тарелку едой и отправилась в комнату, которую занимала их семейная тайна, и только после этого они втроем засели за стол. Обед ничем не отличался от завтрака: все та же картошка, хлеб и сладкий напиток.

Принимая пищу, Эллин думала о том, что в комнате с закрытой дверью никак не мог быть пес, ведь псы не едят картофель, пусть и предварительно измельченный в кашицу. Тогда, кого мать Малкольма могла кормить все это время? Кто не произносил ни звука за весь день, позволяя себе легкие скрипы и стуки? Эта загадка засела в ее голове навязчивой идеей, желание разгадать которую стала для нее целью на ближайшее будущее.

"Даже если там человек, что с того? Какая тебе разница? Пленники не ведут себя столь тихо и их не кормят раньше остальных членов семьи" мысленно твердила она себе. "Единственное, что тебя должно сейчас волновать — это дождь, который никак не хочет заканчиваться, и судьба Альберта, сидящего за решеткой в офисе шерифа".

Она проверяла сухость своей одежды, развешенной на бельевой веревке в комнаты Малкольма и размышляла о нынешнем положении дел, когда дверь, скрипнув, открылась и в комнату вошел Клемментс.

— Слушай, Эллин. Что бы ты сказала, если бы я… ну, к примеру… я бы хотел показать тебе одно место недалеко от Конвинанта. Там очень красиво. Я уверен, тебе это место очень понравится… Конечно, не сейчас, а когда дождь закончится и спадет уровень воды.

— Малкольм, я хочу тебя спросить кое о чем.

— Да, конечно, спрашивай! — закивал он головой, словно давно хотел, чтобы она его хоть о чем-либо спросила.

— Я хотела узнать про Альберта Дрейка и его друзьях.

— Ну, из дома я сегодня не выходил из-за дождя, но я уверен, что они все еще за решеткой.

— Что с ними будет потом?

— Ну, их как преступников ожидает казнь через повешенье.

Эллин слегка замутило от слов Малкольма, но для пущего эффекта, она решила наморщить лобик, опустить веки и слегка согнуть ноги в коленях.

— Ой! — Она прижала ладони к груди и повернулась к Малкольму спиной.

— Э… Эллин, что с тобой? — как и ожидалось, в голосе парнишки прозвучало нешуточное беспокойство за нее. — Тебе плохо?

— Просто, Альберт для меня очень многое значит. — Она повернулась к нему лицом и, подойдя вплотную, взяла его за руку. — Твои слова больно ранили меня.

— Извини, я не хотел. Но, никого из них не повесят, пока на улице такой ливень.

— Но, ведь он закончится. — Эллин без труда смогла выдавить из себя слезу. Такие номера часто проходили у нее с тетушкой Терри и никогда с матерью. Нэлл Томин давно привыкла к тому, что ее дочь легко заливалась слезами при необходимости. — О, Малкольм, я этого не переживу.

— Он для тебя так много значит? — спросил помощник шерифа, смотря в пол.

— Я люблю его. Очень сильно. И если он умрет, я умру на следующий день.

— Не… Не говори так!

— Но, это правда! Малкольм, ты должен ему помочь. — Слезы уже текли по обеим щекам Эллин.

— Что я могу? Я ведь не шериф Конвинанта и полномочий отменять приговоров, у меня нет.

Этот момент Эллин показался самым удачным для потери сознания. Она рассчитывала, что Малкольм успеет ее подхватить, прежде чем она стукнется головой о пол. Клемментс не подвел ее, он схватил ее под мышки и прижать к себе. Глаза Эллин были прикрыты, но она не сомневалась, что на лице парня можно было прочесть в эти минуту неподдельную панику. Эллин молилась, чтобы Малкольм в испуге не стал звать мать на помощь, но этого, к счастью, не произошло.

Он неуклюже перетащил ее на кровать, вначале опустив ее голову на подушку, а затем уложив ноги. Все это время Эллин постанывала и покачивала головой, словно в бреду.

— Я позову мать…

— Не надо! — остановила она его, схватив за запястье, но быстро ослабила хватку. — Мне уже лучше. Хотя…, — ее голос вновь стал искажаться из-за накатившей волны печали и слез, — я только думаю о том, что ждет Альберта и меня становиться дурно.

— Эллин, — твердо произнес он. — Я обещаю тебе, что придумаю что-нибудь. Твой Альберт не умрет на виселице.

— Благодарю тебя, Малкольм. Ты очень хороший парень.

Она прикоснулась кончиками пальцев к его колену и улыбнулась. Дело было сделано и все прошло даже проще, чем она ожидала.

Эту ночь Эллин так же провела в доме семейства Клемментсов. Дождь прекратил лить только к началу нового дня. А спустя час после его завершения в дверь постучали. На пороге стоял помощник Гуделл, чьи штаны были мокрыми до колен. За его спиной плескалось настоящее озеро. Он отказался от предложения Тильды Клемментс войти в дом и, не вдаваясь в подробности, попросил Малкольма приодеться и пойти вместе с ним, а Тильду Клемментс попросил не выходить из дома и открывать дверь дома исключительно служителям правопорядка Конвинанта.

Стоило Малкольму выйти за порог, как Тильда Клемментс напомнила Эллин о том, что ее ждет грязная посуда. Старая карга уже привыкла к ее присутствию в доме в качестве личной служанки. Эллин послушно направилась на кухню. Силы держать себя в руках она черпала в уверенности, что очень скоро покинет стены этого дома, а также само поселение. Дождь уже не был преградой, хотя высокий уровень воды все еще оставался препятствием. Оставалось еще дождаться помощи от Малкольма, который пообещал ей что-то придумать, что могло спасти Альберта от казни. Эллин надеялась, что она сделала все возможное, чтобы парень сдержал свое слово, а не пошел на попятную.

После чего посуда была вымыта, Тильда поручила Эллин взять метлу и убрать паутину со всех углов дома, в то время как она сама занималась плетением в своей комнате. Мать Клемментса была большой любительницей плетения. Платье, которое было сейчас на Эллин было трудом ее рук. По словам самой Тильды, ее рукоделья имели большой спрос, как в Конвинанте, так и в соседних селениях. Все время, сколько она была занята плетением, Эллин могла быть уверенной, что Тильда не побеспокоит ее своим присутствием или же своим мерзким мужеподобным требовательным голосом.

Эллин вытирала паутину с потолка как раз около комнаты с запертой дверью, когда за ней снова начали раздаваться тихие стуки. Опустив метлу, она попыталась вслушаться в странные звуки, ожидая услышать что-то еще. Но стуки прекратились и все стихло. Эллин повернулась в сторону комнаты Тильды. Судя по щелчкам спиц, хозяйка дома продолжала плести свои неудобные жесткие платья, находясь в небольшом трансе, в который она сама себя вгоняла во время работы.

Эллин была уверена, что за закрытой дверью она ничего интересного для себя не найдет, но любопытство было слишком сильным. Она поддалась искушению и приоткрыла дверь.

В комнате стоял комод, два стула и узкая постель, в которой лежала молодая женщина. Ее веки были прикрыты, но спала ли она? Как правило, спящие люди не шумят, правда, только если они не лунатики или же их не тревожат дурные сны. Осторожно переступив порог, Эллин направилась к ней. Девушка в постели, продолжала лежать неподвижно и не выказывать признаков бодрствования.

Даже после разгадки небольшой семейной тайны Клемментсов, Эллин все еще испытывала любопытство. Кто была эта девушка? Сестра Малкольма или ее не связывали родственные узы с хозяевами дома? Почему она находилась все это время в этой комнате и ни разу не выходила из нее? Возможно, она не могла двигаться, а если не могла, то по какой причине?

Эллин остановилась прямо перед спящей девушкой, с интересом оглядев ее. Лицо обитательницы закрытой комнаты было болезненно-белым, худощавым. Щеки покрывали красноватые пятна, вокруг которых шелушилась кожа. Под глазами выделялись темные круги, делая девушку сильно похожей на молодую Тильду Клемментс. Длинные светло-каштановые волосы были аккуратно разложены на подушке, хотя здоровьем они не могли похвастаться, так как внешне выглядели сальными и редкими. На ее тонкой шее проступали голубоватые сосуды, накладываясь поверх тонких мышечных тканей.

То, что произошло потом, заставило Эллин вскрикнуть так громко, насколько хватало сил ее легким и голосовым связкам. Рука больной девушки резко выскочила из-под простыни и сомкнулась на запястье незваной гостьи. Сила хватки была настолько огромной, что Эллин почувствовала темноту перед глазами, а по ее правой руке поднялась горячая волна. Глаза обитательницы комнаты распахнулись и уставились на испуганную девушку. Столько злости, выражаемой одними глазами, Эллин еще ни разу не доводилось видеть. Девушка обнажила желтые зубы и попыталась что-то произнести, но вышло у нее только нечто похожее на череду букв "К". Зловонный запах из ее рта был просто ужасающим. Кто-то когда-то ей говорил, что запах изо рта может быть плохим, но по-настоящему ужасным он бывает только у людей практикующих черную магию.

— Что ты здесь делаешь?! — воскликнула Тильда Клемментс у нее за спиной.

Эллин обернулась в ее сторону, желая попросить у той помощи, но неожиданно осознала, что ее запястье больше не находилось в плену крепких пальцев больной девушки. Та, как и прежде лежала, прикрыв глаза изображая спящую.

— Что ты здесь делаешь?! — повторила свой вопрос хозяйка дома, только теперь произнесла каждое слово по слогам.

— Я… Я услышала какой-то шум за дверью и решила проверить что там. Когда я подошла к ней, она схватила меня за руку…

— Кончай врать! — перебила ее Тильда. — Тело Лили полностью парализовано. Она не может двигать даже пальцем, не то чтобы хватать кого-то!

— Но это правда! — воскликнула Эллин и протянула вперед свою руку, показывая красные пятна на своем запястье.

— Покинь мой дом немедленно.

— Но…

— Я сказала — покинь мой дом немедленно!!!

Эллин выскочила из комнаты, протиснувшись между косяком двери и Тильдой Клемментс, а перед глазами у нее по-прежнему стоял образ диких злобных глаз больной девушки.

 

3

Альберт Дрейк разглядывал щели в полу, в которые просачивалась вода, заполнившая все подпольное пространство, когда дверь в офис шерифа открылось, и в помещение вошли два помощника Сида Рассела. Сам шериф уже давно сидел за столом и проверял обойму своего револьвера.

— Шериф, это ужасно! — воскликнул Малкольм Клемментс. На его лице читался неприкрытый страх и отвращение. — Пока мы с Харви шли к офису, то насчитали восемь гробов! А холм? Вы видели, что с ним стало?!

— Да, Малкольм, — кивнул шериф, вставая из-за стола и пряча револьвер обратно в кобуру. — Произошел оползень. Вот они и всплыли.

— Нас с шерифом беспокоят не само наличие гробов в Конвинанте, а то, что часть из них оказались пустыми, — произнес Харви Гуделл. После этих слов лицо Малкольма исказилось еще сильнее от нахлынувшего на него страха.

— Эй, о чем вы говорите?! — прокричал Альберт, схватившись руками за решетку. Разговор между служителями закона обеспокоил его, хотя всего смысла сказанного он не совсем понял.

— Вас это не касается! — накричал на него Гуделл. — Продолжайте радоваться, что день казни переведен на неопределенный период времени, так как проблем и без вас нам хватает.

— Вы сказали, что часть гробов опустели, что вы имели в виду? — напомнил о себе и Винни Стоун, подойдя к решетке и встав рядом с Альбертом.

— Это не ваше дело! — повторил Гуделл, только в этот раз более грозно.

— Как вы считаете, мы справимся втроем с ними? — спросил Малкольм.

— Не думаю, — честно признался шериф. — Если из могил выбрались все шесть тварей, то у нас нет ни малейшего шанса противостоять им.

— О каких тварях вы говорите?! — не унимался Альберт.

— И что теперь с нами будет? — спросил Малкольм. — Говорят, что одной твари хватит для полного уничтожения губернии. А у нас их целых шесть!

— Надо вызвать братьев Анку! — решительно заявил Гуделл.

— Анку?! — воскликнул Клемментс. — Ты спятил?! Да мы от них потом не сможем избавиться!

Альберт Дрейк побледнел от услышанного. Братьев Анку вызывают только по единственному поводу: если в Мир Живых перебралось нечто из Мира Мертвых. Нечто, что никогда не было человеческим существом. Нечто, что питается любой жизненной энергией. Но, если суккубы, оборотни, и прочие твари, живущие среди людей, убивают только по необходимости и всегда способны остановиться, то твари, пришедшие из Мира Мертвых, не знают, что такое насыщение. Они будут убивать до тех пор, пока не останется никого живого в радиусе пяти тысяч шагов. А это значило, что Конвинант и другие близлежащие селения вскоре могли опустеть навсегда.

— Да! — настоял на своем Харви Гуделл. — Либо они, либо Безликие!

"Безликие". Еще одно слово, которое заставило Альберта вздрогнуть. Вини Стоун, который стоял около него, так же был не на шутку обеспокоен. Они переглянулись, но ничего друг другу не сказали. Безликие имели способность перевоплощаться в убиенных ими же людей. Также они обладали невероятной силой и хорошей сообразительностью, что делало их очень опасными. Единственная слабость Безликих была в незнание имени убитых ими людей. Если имя убиенного им было неизвестно, тогда Безликого можно было легко вычислить среди обычных людей: по кроваво-фиолетовым глазам, по желтой липкой коже, по неумению связать и двух слов. Но, если им становилось известно имя убитого, тогда они полностью перевоплощались в свою жертву и никто бы не смог отличить их от обычных людей, до тех пор, пока их пальцы не смыкались на горле очередного бедолаги. И только братья Анку — охотники за головами из другого Мира — могли узнать Безликих в любом обличии.

Вся осведомленность Альберта объяснялась тем, что в детстве ему нравились подобные истории, которые он подслушивал стоя под дверью кабинета своего отца, когда к тому приходили друзья, знакомые и просто люди со связями. На следующий день он рассказывал эти истории своим друзьям: Вини, Франсу и Биллу, которые всегда с нетерпением ждали, а затем с интересом слушали эти рассказы.

— Погодите, нам в первую очередь нужно оповестить всех жителей города! — забеспокоился с новой силой Малкольм.

— Поэтому мы и собрались в этом офисе. Нам нужно разработать план по дальнейшим действиям и следовать четко по инструкциям. Мы разделимся на пары. Ты, Малкольм, будешь с Харви. Я же отправлюсь вначале в дом Рональда Белфаста и все ему расскажу и попрошу составить мне компанию. И еще. — Шериф сорвал пуговицу со своего плаща и сунул ее в рот. — Сделайте тоже самое и постарайтесь ее не проглотить.

— Зачем это? — спросил Малкольм. — Это что, спасет нас от Безликих?

— Нет, дурень, — покачал головой Гуделл. — С сегодняшнего дня все жители города будут носить пуговицы во рту и показывать их друг другу при встрече. Они будут служить как удостоверения личности.

— Малкольм, скажешь своей матери сделать то же самое. И очень вас прошу, не доставайте пуговицы изо рта без веских причин. При приветствии пуговицу стоит зажать меж зубами и слегка раскрыть губы, не более. — Шериф сделал то, о чем говорил в качестве примера. — Иначе вся эта тема с пуговицами будет просто бессмысленной, если Безликие прознают о ней. И, ради Океана Надежд, не проглотите ее!

— Эй! — позвал Альберт, стоило шерифу сделать паузу. Сид Рассел медленно повернулся в его сторону. — А как же мы? Вы не можете нас здесь оставить! Если Безликие проберутся в офис, мы для них станем очень легкой добычей.

— Здесь вы в большей безопасности, чем кто-либо в Конвинанте.

— Учитывая, что вас ждет казнь, я не стал бы беспокоиться по поводу Безликих, — добавил Гуделл.

— На вашем месте, я бы освободил нас и вернул револьверы, — настаивал на своем Альберт. — Как вы сами сказали — вас только трое. Наша помощь вам может пригодиться.

— Ага, жди и надейся! — усмехнулся Гуделл. — Ты нас за идиотов держишь?

— Даже если мы вас отпустим, — добавил шериф, — вы ничем не сможете нам помочь. Безликих очень сложно остановить. Для того чтобы их убить придется опустошить не один барабан с патронами. А ведь они не будут стоять на месте и ждать пока ты перезарядишь свой револьвер. Единственные против кого они действительно бессильны — Анку. Именно у них мы и попросим помощь.

— А вы знаете, что братья Анку не уйдут из города, пока не заберут с собой и того, кто вызвал Безликих? — спросил Альберт, все еще надеясь убедить служителей порядка, что их помощь будет не лишней. — А долгое присутствие Анку среди живых плохо влияет на последних — люди начинают сходить с ума.

— Ты прекрасно осведомлен на эту тему, — заметил шериф. — Исходя из твоих же слов, нам нужно найти того, кто вызвал Безликих. А здесь, от вашей помощи будет мало пользы.

— Да, мне много известно о потусторонних тварях, — кивнул Альберт. — И нет, вы не правы — наша помощь может быть очень даже полезной вам. Я знаю способ, как выявить призвавшего Безликих.

— Он говорит правду! — поддержал друга Винни Стоун.

— И откуда, позволь спросить? Вычитал из книжонок твоего папаши? — усмехнулся Харви Гуделл.

— Может, стоит их выслушать? — предложил Малкольм. — Хуже все равно не будет.

— А может, ты поумнеешь, наконец, и перестанешь верить всем на слово? — упрекнул его Гуделл.

Разговор в офисе шерифа был нарушен женским криком, что разлетелся по всему Конвинанту, распугав стаю воронов, что восседали на крышах домов. Кричащая женщина звала некого Джонаса, напомнив Альберту Дрейку о встрече с ней при въезде в поселение. Судя по лицу Сида Рассела, Альберт понял, что на шерифа накатило не только волнение за убитую горем женщину, но и злость.

Он выхватил револьвер из кобуры, забыв о ранее сказанных словах про малую эффективность оружия при встрече с Безликими, и вышел через дверь. Перепрыгнув ступеньки крыльца и подняв столб дождевых брызг, он направился в сторону матери Джонаса. Харви Гуделл поспешил следом за шерифом. Малкольм раздумывал не больше пары секунд, после чего сорвался с места и поспешил следом.

Сэлли Парвис, одетая в черное траурное платье, с растрепанными волосами и с потухшими от горя глазами, стояла на главной улице города по колени в воде и звала своего сына, останавливаясь только для того, чтобы набрать побольше воздуха в легкие. Она не стояла на месте, а медленно передвигалась вперед, отходя все дальше от собственного дома. Резко поворачивая голову, она выкрикивала имя умершего сына то в одну сторону, то в другую. Ответа она пока не получила и шериф Рассел очень надеялся, что она его не получит. Вместо Джонаса ее крики привлекли внимания всех жителей Конвинанта, которые выглядывали из окон своих домов и недовольно покачивали головами.

Пока он добежал до нее, шериф успел намокнуть от головы до пят из-за огромного количества брызг поднятых им же при беге.

— Иди домой! — рявкнул он на нее, а когда она открыла рот для нового крика, Сид Рассел ударил ее ладонью по лицу. Удар получился настолько сильным, что Сэлли упала. Под ее весом, вода расступилась, а затем сомкнулась над ней. Прежде чем она успела захлебнуться, Сид схватил ее за плечи и поднял обратно на ноги. — Где твой муж?!

— Джонас! — смотря сквозь шерифа, попыталась прокричать женщина, правда в этот раз получилось у нее не так громко. Грязные капли стекали с ее лица и волос, образуя нечто вроде вуали к ее черному траурному наряду.

— Посмотри на меня! — взревел шериф, встряхнув ее.

— Он вернулся ко мне. Ночью я слышала его плач.

Сид Рассел злобно выругался, после чего огляделся по сторонам. Харви Гуделл уже был совсем близко, в то время как Малкольм Клемментс отставал от него на тридцать шагов.

— Отведи ее в дом, — обратился шериф к Гуделлу. — Проверь, где ее муж и помни — никаких имен!

Харви Гуделл кивнул, после чего взял обезумевшую от горя женщину под руку и повел ее к дому, чьи двери были открыты нараспашку.

В этот самый момент из-за угла одного из домов вышел маленький мальчик и жалостливым голосом позвал свою мать.

— Мама! Мама, забери меня домой, я так скучаю и люблю тебя!

На первый взгляд мальчишка ничем не отличался от того, который погиб пару недель назад, а потому радость и полное притупленность чувства опасности было вполне понятно со стороны горюющей матери. Сэлли Парвис вырвалась из рук Харви Гуделла и помчалась навстречу сыну. Скорость ее движений были сильно замедлены водой, что позволило Гуделлу быстро ее нагнать и крепко сжать в своих объятьях.

— Нет!!! — взревела Сэлли и принялась бить ладонями по лицу помощника шерифа.

— Отведи ее в дом! — прокричал шериф. Он был готов уже выстрелить в Безликого, чтобы хоть на короткое время удержать на расстоянии его, но делать это на глазах скорбящей матери он не хотел. — Скорее! Не медли!

— Мама? — спросило существо в образе маленького мальчика. — Чего же ты ждешь? Разве ты не хочешь больше меня обнять? Почему ты меня больше не любишь?

— Джонас, сынок! Я люблю тебя!

— Тогда докажи это. Подойди и обними меня!

В дверях дома возник муж Сэлли — Эшби, который в одной руке держал практически пустую бутылку виски, а другой с трудом держался за дверной косяк. Внося женщину в дом, Харви, не церемонясь, сильно оттолкнул ее мужа в сторону и запер дверь. Сразу, как по команде, Сид Рассел взвел курок своего револьвера сорок пятого калибра. Тварь склонилась набок и злобно оскалить зубы.

— Шериф, вам не говорили, что стрелять в детей очень не хорошо? — спросил Безликий своим детским голоском. — Жители поселения вас просто не поймут. А ведь все они сейчас наблюдают за нами через окна. Что они о вас подумают?

— Это хорошо, — ответил шериф, все еще стараясь держать на мушке противостоящую ему тварь. — Значит, мне не придется оповещать каждого из них по отдельности о бедственном положении Конвинанта.

Малкольм Клемментс встал в нескольких шагах правее от шерифа и тоже наставил свой револьвер на Безликого. Он все время осматривался по сторонам, чтобы другие Безликие не застали их врасплох.

Тот, кто был очень похож на Джонаса Парвиса, сделал пару шагов в сторону. Из-за его низкого роста, мутная вода достигала ему почти до груди. Он остановился напротив арки в город. Сделал он это по той простой причине, что солнце ставало именно в той части света, от чего лучи восходящего солнца, теперь слепили глаза шерифу и его помощнику.

— Признайтесь, вы бессильны против меня, — произнесла тварь, очень похожая на беззащитного пятилетнего мальчишку.

— Это мы еще посмотрим, — отпарировал шериф. — Мы вызовем братьев Анку, и они остановят вас.

Мальчишка не стал дослушивать слов шерифа, а резко нырнул под воду. Шериф поспешил сделать три выстрела по воде, где приблизительно должен был находиться Безликий.

Выстрелы эхом разнеслись по Конвинанту, после чего наступила тревожная тишина.

— Помощник!

— Да, шериф.

— Гляди в оба. Он может вынырнуть где угодно. В том числе и за твоей спиной.

— Малкольм?

При звуке своего имени у Клемментса все тело обдало холодом. Эллин Томин стояла на расстоянии четырех домов от них и с настороженностью глядела на двух вооруженных мужчин. Когда оба ствола нацелились на нее, он вскрикнула и прикрыла глаза ладонями.

— Никаких имен! Никаких имен! — истошно прокричал шериф.

Спустя секунду Безликий выскочил из-под воды прямо за спиной Малкольма и прыгнул ему на спину. Клемментс закричал и закружился на месте, размахивая руками, от чего тут же выронил револьвер, который ушел на дно.

— Уберите его, шериф! Ради Океана Надежд уберите его!

Шериф Рассел вернул револьвер в кобуру, затем в три прыжка оказался рядом со своим молодым помощником и изо всех сил схватил тварь в детском обличии за рубашонку и отбросил в сторону. Безликий упал в воду и снова скрылся в ее мутной пелене.

Шериф оглядел водную поверхность в поисках ряби или же пузырьков, после чего обратился к своему помощнику.

— Как ты?

— Он теперь знает мое имя, — с дрожью в голосе изрек парень. — Что мне теперь делать?

— Гляди в оба и не забывай о нашей маленькой тайне отличия. Теперь только она будет сдерживать меня от выстрела в твою голову при каждой нашей встречи.

Эллин Томин тревожно огляделась по сторонам и медленно направилась в их сторону.

— Что происходит? — прокричала она, обращаясь к Малкольму. — Что это был за мальчишка? Чего он хотел от тебя?

— Стой на месте! — прокричал шериф и вытянул вперед руку, которая словно ощутимый барьер встала перед девушкой и та мгновенно остановилась. В голосе его четко читалась ненависть и злоба в адрес девушки, которая появилась не в то время и не в том месте. — Помощник, возьми свою девчонку за руку, и отступайте в сторону нашего офиса. Здесь оставаться небезопасно.

— Я остался без оружия, шериф. Я должен его найти.

— Забери девчонку с улицы, и возвращайтесь в офис! — повторил приказ Сид Рассел. — Мы с Харви найдем твой револьвер и последуем за вами.

Харви Гуделл вышел из дома семейства Парвис и спустился по крыльцу вниз. Судя по его лицу, он был разозлен и, скорее всего не на Сэлли, а на ее пьяного мужа.

— Где Безликий? — спросил он. — Я слышал выстрелы.

— Прячется под водой! — ответил шериф, после чего обратился к Клемментсу. — Помощник, не заставляйте меня повторять дважды! Возьми девчонку, и отправляйтесь в мой офис!

Малкольм Клемментс всматривался в мутную воду, желая предотвратить возможность оказаться застигнутым врасплох, и осторожно шел по направлению к Эллин Томин. Та стояла на месте, ожидая приближения помощника шерифа. В ее глазах читался страх. Губы ее были бледными и сливались по цвету с лицом. Она не понимала, что именно происходит, но догадывалась, что им противостоит нечто опасное, способное на убийство.

— Мммалл… — попыталась произнести она его имя.

Сам же Малкольм прижал указательный палец к губам, призывая ее к молчанию. Она кивнула и вытянула руки вперед, желая сократить между ними расстояние. В других обстоятельствах, Малкольм был бы несказанно рад, если бы девушка проявила желание оказаться в его объятиях, сейчас же он даже не думал об этом. Гораздо важнее для него было взять Эллин за руку и отправиться вместе с ней в офис шерифа — в самое безопасное на данный момент место во всем Конвинанте.

Он, наконец, сблизился с ней, и она тут же прижалась к нему, обхватив его руками за шею.

— Что… что происходит? — зарыдала она, уткнувшись лицом ему в плечо.

— Ничего такого, с чем бы мы ни смогли справиться, — ответил он, сам удивившись своему спокойному тону.

— Это был обычный мальчик, ведь так?

— Эллин, нам надо идти в сторону офиса. Здесь оставаться опасно.

Она кивнула, после чего отпустила его шею. Малкольм взял Эллин за руку, и они зашагали по мутной воде в сторону шерифа Рассела и Харви Гуделла.

Мальчишка вынырнул из воды, когда до шерифа Малкольму оставалось пройти не больше десяти шагов. И пусть внешне он ничем не отличался от простого мальчишки, Малкольму показалось, что на него смотрела самая ужасная тварь, которую могло только представить богатое воображение шестнадцатилетнего парня.

— Малкольм! Малкольм! Малкольм! — запищал Безликий и ринулся в его сторону, вытянув вперед руки, сжимая и разжимая пальцы. Этот жест прекрасно сочетался с его детской внешностью, но от этого не был менее кровожадным.

Клемментс попытался увернуться, но не устоял на ногах и плюхнулся в воду. Эллин закричала, когда руки мальчишки резко изменили направление и схватили ее за горло, повалив и ее на спину. Сид Рассел, ругаясь на чем свет стоит, ринулся им на помощь. Харви Гуделл последовал его примеру. Вдвоем они оттащили Безликого, но удержать его надолго им не удалось. Тварь в облике мальчишки начало кусаться и им пришлось его отпустить. Харви помог подняться девушке на ноги, которая от яркого отпечатка ужаса на лице, потеряла почти всю свою миловидность, а то, что осталось, было окончательно стерто грязной водой, в которую ее окунула тварь. Малкольм встал на ноги самостоятельно, при этом в его руке появился оброненный им ранее револьвер.

В этот же момент шериф наставил на Безликого револьвер, но выстрелить не успел, так как тварь снова набросилась и в этот раз на него самого. Сида Рассела ударило невероятной силой в грудь, и он пролетел почти два метра, прежде чем упал вперед спиною в воду. Несмотря на тяжесть револьвера, ему удалось удержать его в руках. В былую молодость, когда он считался одним из лучших охотников за головами, его не редко сбивали с ног, как исподтишка, так и в честном бою. Тогда он и научился контролировать свое тело и не отпускать из рук важных вещей и в первую очередь — свой револьвер. Боль в груди вспыхнула не сразу, но когда она расцвела всеми красками, шериф крепко стиснул зубы. Руки твари сомкнулись на его горле и вдавили в грязную жижу, что скрывалась под дождевой водой. Шериф не стал медлить, он подтянул руку с револьвером и просунул дуло под дых Безликому. Но сделать выстрел ему не удалось, и не потому, что произошла осечка, а потому, что руки твари отпустили его. Шериф выплыл на поверхность и стер воду с лица.

Сид Рассел вначале решил, что Безликий просто сбежал, не закончив своего дела, испугавшись револьвера, что уткнулся в его тело, пусть даже один выстрел не причинил бы ему существенного вреда, но причины оказались другими.

В пяти шагах от него стояли три незнакомых ему человека: двое мужчин и одна женщина, явная представительница индейских племен. Мужчины стояли по разные от нее стороны, а она сама держала руку высоко поднятой вверх, в которой сжимала некую тлеющую траву, от которой поднимался дым и от этого дыма шел терпкий запах.

— Кто вы такие? — спросил шериф, решив этими словами заменить благодарность.

— Простые путники, — ответил один из мужчин, чьи волосы были светлыми как созревшая пшеница. — Если не ошибаюсь, у вас проблемы с Безликими?

— Есть такое, — кивнул шериф, пряча револьвер в кобуру. — Что она держит в руках?

Шериф кивнул в сторону краснокожей женщины, не скрывая своей нелюбви к представителю индейского рода. За всю свою жизнь он не раз встречался с краснокожими и все эти знакомства были далеки от дружественных.

— Это отпугивает Безликих, — ответила женщина. — Эту траву индейцы используют в ритуале связанном с Миром Мертвых. Она не позволяет тварям с Другого Берега перейти в Мир Живых.

— Благодарим вас за помощь, — произнес Малкольм Клемментс, слегка кивнул головой.

— Откуда нам знать, что вы сами не Безликие? — спросил Харви Гуделл, который, в отличие от шерифа, не торопился скрывать револьвер в кобуру.

— Насколько мне известно, Безликие не помогают людям справиться со своими сородичами. Да и тлеющая трава в руках нашей спутницы, в таком случае, влияла бы и на нас, — ответил блондин и весело улыбнулся.

Харви захотелось пройтись кулаком по улыбчивой роже этого умника, но он смог удержать в себе гнев. Револьвер он провернул на указательном пальце, после чего послал в кобуру, чтобы дать понять гостям Конвинанта, что с ним шутки плохи. Но судя по сохранившейся улыбке на лице блондина, его посыл не был распознан правильно.

— Итак, добро пожаловать в Конвинант, — произнес Сид Рассел без какой-либо интонации. — Место самое подходящее для путников. Правда, в последние дни я начал задумываться об изменении названия нашего поселения.

 

1

Гилберту Коннорсу с каждым днем становилось все лучше. Силы постепенно возвращались к нему, и даже нога, которая больше всего пострадала при обвале штольни, начала побаливать, давая понять своему хозяину, что нерв все еще был дееспособен, и вполне могла быть восстановлена его прежняя чувствительность. А ведь всего этого могло и не быть, если бы не лекарства, которые готовили специально для него Рэйчел и Джордж Либрук. Делали они это по отдельности, но Гилберт не сомневался, что оба лекарства были одинаково полезными и обладали хорошими заживающими и болеутоляющими свойствами. Зелья Либрука помогали ему благодаря своей силе, а зелья дочери — скорее благодаря ее любви к отцу.

Глава общины навестил его в лазарете уже на второй день после их не совсем приятного диалога. Он попросил у Гилберта прощение и сказал, что вел себя неподобающим образом. В его голосе читалась искренность, и у Коннорса не было причин ему не верить. Он с радостью принял извинения Джорджа Либрука, но при этом посчитал важным сообщить ему, что его ранее озвученное решение оставалось в силе — он все еще хотел покинуть общину вместе с Рэйчел ради тихой фермерской жизни. Джордж Либрук сдержано кивнул и сообщил, что примет любой его выбор, пусть даже ему, Джорджу Либруку, этот выбор будет не совсем по душе.

— Так или иначе — это твоя жизнь, — смиренно произнес глава общины. — И тебе решать, как ей стоит продолжиться.

— Я благодарен вам за все, сир Либрук. И никогда не забуду вашей мудрости и доброты, — ответил Гилберт, после чего они пожали друг другу руки.

В лазарете он пролежал почти два месяца и все это время, он практически оставался единственным больным. За эти два месяца его навестить пришли почти все члены общины, а кое-кто и по несколько раз. Джек Беллами и Алекс Криз были одними из таких. Они навещали его вдвоем, по отдельности и каждый со своими женами. Во время этих визитов, они долго и о многом разговаривали, держали его в курсе дел и просто травили всякими веселыми байками. Таким образом, за эти два месяца Гилберту удалось узнать Алекса и Джека лучше, чем за все время их знакомства. И с каждым новым их визитом, он все больше проникался к ним уважением и дружеской симпатией. Он даже обмолвился им о своем желание покинуть общину и купить небольшую ферму на заработанное золото на рудниках и получил одобрение, как от Джека, так и от Алекса.

— Община хорошее место для подпитки угасших сил или когда тебе некуда идти, — признал Джек Беллами в тот день, когда он пришел навестить Гилберта в больничной зале вместе с Алексом Кризом. — Но, если у тебя есть цель, которую не достичь в этих стенах, лучше послушаться своего внутреннего голоса и отправиться в путь.

— Ты так говоришь, словно и сам готов покинуть общину хоть сегодня, — усмехнулся Криз, толкнув плечом Джека.

— Нет, покидать общину в ближайшем будущем я не намерен. Эйрин здесь нравится, и она считает общину своим домом. А кроме нее у меня будущего никого нет. Я готов прожить здесь все отведенное мне время, лишь бы просыпаться по утрам с любимой в одной постели и видеть, как растет наш сын.

— А при первой нашей встрече тебя воротило от одного упоминания об Океане Надежд, — усмехнулся Алекс, а вместе с ним засмеялся и Коннорс.

— Ничего не изменилось, мой друг. Океан Надежд — пропади он пропадом. Пусть в него верят все вокруг, но для меня эти два слова ничего не значат до сих пор.

Алекс и Джек ушли, пожелав ему скорейшего выздоровления. Спустя час после их ухода, к нему наведался Арон Стейтем с Джорджем Уилкоксом из его рабочей бригады. Затем пришли Карла и Фрэнк Робинсы, с которыми он часто оставлял Рэйчел, когда та была еще совсем малюткой. А уж за ними, когда Гилберт успел задремать, пришла сама Рэйчел с новой настойкой из трав. Лекарства дочери он всегда принимал с удовольствием, так как ее настойки всегда были приятными на вкус и запах, в отличие от тех, которые приносил ему Джордж Либрук. Но, в то же время, именно после настоек Либрука он чувствовал мгновенный прилив сил и притупление боли. Рэйчел он об этом не рассказал, чтобы не ранить ее чувства, но в душе Гилберт радовался тому, что его дочь не имела никаких ведьминских задатков, а была обычной девочкой.

Он выпил все до капли, после чего поцеловал дочь в лоб. Девочка обняла его за шею и опустила свою голову на его широкую грудь.

— Я очень сильно хочу, чтобы ты поскорее выздоровел. Одна только мысль, что я могу тебя потерять, причиняет мне сильную боль.

— Откуда у тебя такие мысли? Я ни за что не покину тебя. Ну, по крайней мере, пока ты не повзрослеешь, тебе начнут нравиться мальчики и кто-то из них похитит твое сердце. Тогда ты сама покинешь своего старого отца.

Рэйчел засмеялась, после чего вытерла скатившуюся по щеке слезу.

— Нет, такое не случиться. Я буду всегда жить с тобой.

— Ну, ты это сейчас так говоришь, но придет время и желание завести свою семью станет твоей главной жизненной целью.

— Даже если и так, я все равно тебя не забуду и буду часто навещать.

— А вот здесь я ловлю тебя на слове.

Рэйчел снова засмеялась, после чего поцеловала отца в щеку.

— Я люблю тебя, папа.

— И я тебя, Рэйчел, очень сильно люблю.

Уже с начало сумерек, когда Рэйчел покинула его, в лазарет вошел Джордж Либрук. Прежде чем подойти к его койке, он зажег от свечи три масленых фонаря, висящих на цепи под потолком.

— Как твое самочувствие, Гилберт? — спросил глава общины, погасив свечу, сразу как в лазарете стало светлее.

— С каждым днем все лучше, — искренне ответил Гилберт. — Ваши лекарства очень благоприятно действуют на меня.

— Рад слышать, — улыбнулся Либрук и присел на стул у изголовья его койки. Достав очередной пузырек из рукава своей мантии, он протянул его Коннорсу. — Это зелье поможет твоей ноге быстрее восстановиться. Возможно, быстро бегать ты уже не будешь, но при обычной ходьбе, думаю, не будет заметно даже хромоты.

Гилберт выпил лекарство залпом, скривился от его мерзкого послевкусия, вытер краем простыни влажные губы, после чего вернул пузырек обратно Либруку. Зелье обожгло горло как самый настоящий самогон, после чего обволокло жаром стенки желудка. Исходя из раннего опыта, он знал, что зелье должно было подействовать уже через десять минут.

— Я хотел бы попросить у вас прощения из-за того, что вы слишком много времени тратите на изготовления зелий для меня и к тому же всегда приносите их самостоятельно.

— Не стоит, Гилберт. Я рад, что мои колдовские знания помогают тебе быстрее выздороветь и встать на ноги. Уверен, для такого сильного и самостоятельного мужчины коим ты являешься, беспомощность и хвора, воспринимаются как тяжелое необоснованное проклятие.

— Да, — усмехнулся Коннорс. — Никогда не любил проводить день в постели. Даже когда подцеплял простуду, старался переносить ее на ногах.

— Все мы люди, Гилберт, и не можем полностью отгородиться от болезней и травм. Но, не беспокойся, очень скоро ты поправишься и сможешь исполнить свою мечту о ферме.

— Да, уже не могу дождаться того дня, когда стану полноправным владельцем своей фермы. И еще, я возьму только часть золота, которое мне причитается.

— Нет, Гилберт, — покачал головой глава общины. — Ты долго служил верой и правдой и я хочу, чтобы все твои труды были оплачены по заслугам.

— Все что я делал, я делал не ради золота, а ради общины и хочу, чтобы жители знали об этом. Я возьму столько золото, сколько мне потребуется для покупки фермы и для того, чтобы удержаться на плаву в первые годы. Больше мне ни к чему.

— Как скажешь, — пожал плечами Либрук. — Ты можешь распоряжаться своим золотом, так как посчитаешь нужным. И можешь не волноваться, община всегда ценила твой труд, и даже после твоего ухода будет вспоминать тебя добрым словом.

— Жители общины и вы, сир, всегда были добры ко мне и к моей дочери. — Резкая боль в груди заставила Гилберта замолчать. Но пришедшая неожиданно боль, так же неожиданно отступила. Он бы не придал ей большого внимания, да только сила этой боли твердила ему, что оставлять этот приступ без внимания было неправильно.

— Да, и даже после твоей смерти мы будем очень внимательны к Рэйчел и не позволим ее горю по тебе стать невыносимой.

— Что вы сказали? — удивлено произнес Гилберт, и снова сильная вспышка боли сжала его грудь, от чего он даже скрутился в конвульсивном припадке. — Что… что вы сделали со мной?!

— А ты думал, я позволю просто так тебе уйти и забрать с собой Рэйчел? — спокойно спросил Джордж Либрук, словно разговор шел о завтрашней погоде. — Если бы ты не был настолько упрям, я бы оставил тебе жизнь. Ты сам выбрал свой путь, и винить в этом можешь только самого себя.

— Что, что вы мне дали?! Яд?!

— Нечто, что перенесет тебя к берегам Стикса уже через несколько минут.

— Рэйчел! — прохрипел Гилберт с безнадежностью, чувствуя, как что-то невероятно жгучее разъедает стенки его желудка и распространяется на остальные внутренние органы. Он начал кашлять кровью и некими отвратительного вида сгустками. Он не сразу понял, что это были его внутренности, разорванные в клочья. Кровавые капли разлетелись настолько далеко в разные стороны, что попали не только на его больничную койку, но и на пол лазарета, а также на лицо и сутану его убийцы. Кровавые капли на бледном лице Джорджа Либрука добавляли его внешности хищности и коварства. Гилберту захотелось задушить своего мучителя, и он даже вытянул руки вперед, но не смог дотянуться до главы общины. Вместо этого он упал с койки, отчего боль усилилась троекратно. — Рэйчел!

— Она останется в общине рядом со мной, — уверенным тоном изрек Джордж Либрук. — Со временем она даже научиться называть меня "отцом", а затем, с помощью нескольких магических заклинаний она забудет о твоем существовании.

— Никогда!!! — взревел Гилберт Коннорс, стараясь подняться с пола, но у него не получалось даже выпрямить локти. — Она никогда не назовет тебя отцом!

— Поверь мне — назовет. Научилась ведь этому Эйрин. Научиться и Рэйчел.

— Зачем…, — уже совсем тихо от бессилья прохрипел Гилберт, все еще отхаркивая собственные внутренности. — Зачем тебе это?

— Океан Надежд. Его сила манит меня, и я не могу сопротивляться его зову. Путь до него не легок и мне понадобятся верные слуги, которые будут готовы отдать за меня жизнь. А слуги с магическими способностями всегда будут цениться больше, чем те, которые ими не обладают. Я уже чувствую приближение человека, который сможет привести меня к Его берегам. Он уже близко. Очень близко.

— Надеюсь, что… у тебя… ничего не получиться.

— К счастью, твоим желаниям не суждено сбыться.

— Как ты объяснишь всем… всем мою смерть? — уже полностью ослабев, выдавил из себя Коннорс.

— Удар. Сердечный приступ.

— Удар, Слишком много… много крови для простого…

— Об этом тебе не стоит волноваться, Гилберт. Оставь решение этой проблемы мне.

Гилберт ничего больше не произнес. Даже если бы ему и было что сказать, он бы промолчал, а все потому, что жизнь окончательно покинуло его тело и его мучения прекратились. Он лежал на абсолютно чистом полу лазарета в абсолютно чистой одежде без малейшего намека на кровавые капли. Зелье именно так и действовало — вызывала галлюцинации и люди умирали от самовнушения, сами себе выбирая смертельные симптомы. Джордж Либрук гордился зельем собственного изготовления и был рад, что ему, наконец, удалось испробовать его на человеке, а не на животных, обитающих в пределах общины. Эффект был просто замечательным. Эксперимент был завершен удачно. Джордж Либрук потушил масленые фонари, после чего вышел из больничной залы с довольной улыбкой на лице.

 

2

Ранним утром следующего дня, Рэйчел пришла навестить своего отца и застала его лежащим на полу без признаков жизни. На ее крик в лазарет сбежалась почти вся община. Одним из последних появился Джордж Либрук. Он и констатировал смерть Гилберта Коннорса от сердечного приступа. Когда тело унесли в специальное помещение, куда укладывали тела скончавшихся членов общин, перед их кремацией, остальные жители отправились в зал для молитв, где приготовились выслушать речь главы общины. Джордж Либрук вначале попросил Пенни Криз — жену Алекса — напоить Рэйчел горячим чаем, предварительно добавив в него три капли успокоительного зелья. Пенни пообещала выполнить его поручение, а также пообещала, что после отправки в прачечную простыней, на которых скончался Гилберт Коннорс, примет участие в поминальной службе.

Пенни привела рыдающую Рэйчел на кухню и усадила ее за стол. Поставив воду кипятиться на огонь, она присела рядом с девочкой и принялась утешать ее и гладить по голове. Рэйчел тут же прижалась к Пенни Криз всем телом и уткнулась лицом ей подмышку.

— Почему?! Почему он умер?! — причитала девочка. — Я ведь делала все правильно! Он должен был выздороветь! Почему, дисэль Криз?!

— У твоего папы отказало сердечко, милая моя. Здесь нет твоей вины.

— Он должен был выздороветь! Должен! Он не мог оставить меня совсем одну!

— Ты не одна, мы все о тебе будем заботиться. Погоди, я дам тебе что-то вкусненькое. Ты ведь любишь печеные яблоки.

— Нет, дисель Криз, я не хочу есть! — не переставала рыдать Рэйчел. — Я хочу умереть!

— Не говори так. Сир Либрук дал мне приготовленное им зелье. Я его добавлю в чай, и тебе тут же полегчает. — Она торопливо приготовила чай из лечебных трав, затем добавила три капли зелья, после чего положила часку на стол перед Рэйчел.

— Выпей.

— Я не хочу.

— Милая моя, ты должна его выпить. Сделай хоть три глотка не больше.

Рэйчел все еще с трудом сдерживая рыдания, взяла в руки чашку и пригубила из нее. Тут же всхлипы девочки стали утихать. Она сделала еще один глоток и уже только влажные щеки напоминали об ее недавнем подавленном состоянии. Когда же она сделала и третий глоток, то в ее глазах снова возникло детское любопытство и интерес к жизни.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Пенни Криз.

— Намного лучше. Благодарю вас.

— Благодарить надо не меня, тебе помогло зелье сира Либрука.

— Можно я вернусь в свою комнату?

— Конечно. Я тебя проведу.

— Не стоит. Я сама. — Рэйчел встала из-за стола и неторопливо вышла из кухонного зала.

Пенни Криз проводила ее взглядом, после чего потерла веко ладонью. Во время сегодняшней готовки пищи, на ее правое веко попала капля раскаленного подсолнечного масла, и теперь боль от ожога причиняла ей неудобство, заставляя время от времени прикасаться к нему. Конечно эту боль нельзя было сравнить с той, что она испытала в раннем детстве от полученной травмы, которое навсегда оставила на ее миловидном лице большой шрам. Этим шрамом ее наградил старший брат, который с рождения страдал от душевного расстройства и имел маниакальное влечение к острым и колющим предметам. Однажды его игры зашли слишком далеко. Он вообразил себя индейцем, снимающим со своих врагов скальп. К несчастью для Пенни, этим врагом стала она. На следующий день, отец Пенни взял с собой Стью (так звали ее брата) на прогулку. Вернулся он под вечер один. Пенни не знала, куда делся Стью, но была рада, что тот покинул их дом хоть на короткое время. Но время шло, а Стью не возвращался. Пенни почувствовала неладное, но спросить у родителей о местонахождении брата, она так и не решилась. И не потому, что боялась услышать или прочесть в родительских глазах страшный ответ, а потому, что боялась — этого страшного ответа она как раз и не получит. Стью хоть и был ей братом, он все же был слишком жестоким и со временем его опасные игры могли закончиться чьей-либо смертью. С момента исчезновения Стью, Пенни приводилось плакать и не один раз, но никогда эти слезы не были по пропавшему брату. Но все те слезы, которые обронила она за тридцать лет своей жизни, не шли ни в какое сравнение с теми, что она видела сегодня на щеках юной девочки, потерявшей своего отца.

Пенни Криз тяжело вздохнула, после чего направилась обратно в лазарет, чтобы прибрать опустевшую койку, на которой лежал Гилберт Коннорс и отправить в прачечную (которая была обычным амбаром с несколькими плетеными корзинами) простыни.

В лазарете как всегда было солнечно из-за больших окон и очень тихо, несмотря на приглушенные голоса, доносящиеся из молитвенного зала. Легкий ветер раздувал белые занавесы, впуская внутрь солнечных зайчиков, что прыгали по стенам, пытаясь догнать друг друга. Пенни, держа корзину в руках, подошла к постели, на которой лежал Коннорс. Положив корзину на пол, она протерла веко, которое, скорее всего уже было красным, как от ожога, так и от ее частых прикосновений, после чего принялась за работу. Она отправила шерстяной плед в корзину и то же самое хотела сделать и с простыней, когда ее внимание привлекло некое зеленовато-черное пятно на нем. Пятно отдаленно по форме напоминало человеческие губы. Пенни прикоснулась к пятну, протерла его подушечками пальцев, затем осторожно поднесла простынь к носу, пытаясь уловить какой-либо запах. Ничего. Пятно не стиралось и не имела посторонних запахов.

— Что это такое? — спросила она сама себя. Пенни провернула простынь другой стороной, на которой зеленовато-черное пятно было коричневого цвета с желтыми краями. Такое пятно может оставить пламя, если его поднести достаточно близко к материи, но при этом не настолько близко, чтобы проделать в ней дыру. Неужели Гилберт Коннорс пытался курить в больничной зале? Пенни не могла утверждать, но ей всегда казалось, что Гилберт был одним из тех немногих мужчин общины, которые не считали курение неотъемлемой частью жизни любого представителя сильного пола. — Что бы это ни было, щелок со всем справиться.

Уверено кивнув головой, Пенни бросила простынь в корзину, потерла пальцами досаждающее веко, после чего отправилась с грязным бельем в прачечную.

* * *

Ей стало плохо у дверей в молитвенный зал. Вначале Пенни почувствовала жгучую боль в области глаза, веко которого пострадало от капли раскаленного масла, от чего у нее даже помутилось в глазах. Она прислонилась к стенке, почувствовал сильную слабость во всем теле. Все вокруг закружилось, окутываясь туманом. Сотни иголок начали впиваться ей в глаз, постепенно увеличивая свое количество и распространяясь по всему лицу. Боль становилась все сильнее. Пенни попыталась позвать на помощь, но прежде чем ей это удалось, ее сознание отключилось, и она упала на пол как подкошенная.

* * *

Очнулась она уже в своей постели. Рядом с ней сидел ее муж Алекс и еще несколько членов общины, среди которых был Джордж Либрук, его дочь Эйрин, Джек Беллами и Баррет Гибсон.

— Что произошло? — спросила Пенни своего мужа.

— Ты потеряла сознание, — ответил Алекс. Как он не старался, но тревогу в голосе он не смог подавить. — Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Голова болит. Не так сильно как перед обмороком, но все еще ощутимо. Не понимаю, почему это произошло?

— Не стоит беспокоиться, — вышел на первый план Джордж Либрук. — У меня есть хорошее зелье, которое быстро снимет головную боль.

— Благодарю вас, сир Либрук, — произнес Алекс, поглаживая жену по ее темно-каштановым волосам.

Либрук кивнул, после чего вышел из комнаты. Вернулся он уже спустя пять минут с пузырьком с синей жидкостью. Он попросил разбавить зелье в стакане с водой и только после этого дать его выпить Пенни.

Зелье, разбавленное в воде, было выпито до капли. Джордж Либрук обещал практически мгновенное облегчение, но этого не произошло. Пенни хотела бы сказать, что ей стало лучше, пусть даже для того, чтобы не расстраивать главу общины, но в этот момент произошел еще один сильный приступ боли, который заставил ее тело биться в судорогах. Алекс, Джек и Баррет попытались прижать ее тело к кровати. Стоило им это огромных усилий. Джордж Либрук в это время взял полотенце и смотал его в рулон, затем повернул голову Пенни набок и заставил ее сжать полотенце зубами, чтобы она в припадке не проглотила собственный язык. Чтобы открыть рот женщины ему пришлось использовать свою магическую силу, так как она совершенно не реагировала на его слова и просьбы сделать это самостоятельно.

Вскоре приступ прошел, но Пенни снова потеряла сознание.

— Почему зелье ей не помогло? — спросил Алекс Криз, обращаясь к главе общины. Его голос дрожал от волнения, а в его глазах уже заблестели слезинки.

— Я не знаю, — почти шепотом произнес Либрук.

Но он знал причины. Если бы это была обычная головная боль, зелье обязательно бы помогло. Всему виной было другое зелье, которым он отравил Гилберта Коннорса. Либрук в этом не сомневался, хотя и не мог понять, как Пенни могла отравиться им. Но гораздо больше его беспокоил тот факт, что Пенни Криз ждала неминуемая смерть, по той простой причине, что у Либрука не было противоядия. Когда он создавал это зелье, он намерено старался сделать его очень сильным, стойким против любых лекарств. И ему это удалось. Он мог создать противоядие, но для его варки потребовалось слишком много времени, которого у Пенни Криз просто не было. Она была обречено, но говорить эти слова вслух Джордж Либрук не стал.

* * *

Пенни Криз скончалась спустя два дня после Гилберта Коннорса. Смерть ее не было безболезненной и тихой. Ее истошные крики тревожили жителей общины на протяжении нескольких часов и умолкали лишь, когда она теряла сознание от усталости и нарастающего чувства боли. Алекс Криз сидел у кровати жены все время и не отходил от нее еще десять часов после того, когда по ее телу прошла последняя дрожь и Пенни выдохнула воздух из своих легких последний раз в своей жизни. И только спустя эти десять часов, он вышел из комнаты и сообщил, что готов предать ее тело огню.

На задворках главного здания общины, где проходили все церемонии прощания, было подготовлено бревенчатое ложе, под которым лежал хворост. Земля под ложем была еще черной от гари, оставшейся после кремации тела Гилберта Коннорса. Сформировав полукруг, жители общины приготовились слушать речь Джорджа Либрука, который стоял напротив своих прихожан. Алекс Криз зажег факел от костра и встал рядом с телом умершей жены. Он был молчалив и спокоен. Его лицо не выражало никаких эмоций, от чего было трудно понять, что он сейчас чувствовал.

— Жители общины! — громко произнес Либрук. — Сегодня мы собрались, чтобы проститься с нашей сестрой — Пенни Криз. От одной этой мысли, мне становиться тяжело, ведь ушла от нас совсем еще молодая женщина. Ушла спустя два дня после еще одной потери произошедшей в наших рядах. Гилберт Коннорс и Пенни Криз — мы никогда не забудем эта имена. Будем чтить их память в каждый год при молитвах, так же как чтим память других братьев и сестер, которых мы потеряли. Печаль и боль от их потери разрывают мне сердце, ведь покинули они этот Мир всего за несколько дней до наступления Великого Дня! — Члены общины начали удивленно поглядывать друг на друга и переговариваться шепотом. — Да, братья и сестры! Я чувствую близость Пришельца из Других Миров, которому подвластно открывать врата, за которыми находится Океан Надежд. Вместе с ним, я и еще трое членов общины, отправимся к Миру Вечности и черпнем магической силы Океана Надежд для всех членов нашей общины. И тогда, мы позабудем навсегда, что такое горе от потери близких нам людей; не будем знать, что такое боль и страдания; окончательно забудем о хворях и плохом настроении. Да что там, мы сможем вернуть назад всех умерших и даровать им и себе вечную жизнь в достатке! — Жители общины принялись аплодировать и с радостными улыбками на губах делиться впечатлениями. Джордж Либрук повернулся лицом к Алексу Кризу и ободряюще похлопал его по плечу. После чего подошел к телу его жены и положил свою ладонь на ее холодный лоб. — Пенни Криз, я не прощаюсь с тобой, а говорю: "До скорой встречи!".

После этих слов, Джордж Либрук сорвал просто бурю аплодисментов. Хлопала в ладоши и Эйрин, с трудом сдерживая слезы. Джек был единственным, кто не аплодировал и не только потому, что держал на руках своего сына. Речь главы общины не произвела на него впечатления, в первую очередь потому, что он не верил его словам о скором приходе Пришельца из другого Мира. Он жил в общине вот уже почти два года, но никак не мог заставить относиться к отцу своей жены если не с уважением, то хотя бы с безразличием. Видимо в адрес персоны Джорджа Либрука не предусматривалась некая середина чувств: его можно было либо любить, либо ненавидеть. Не то чтобы Джек ненавидел Джорджа Либрука, но он всегда испытывал к нему личную неприязнь и ничего с этим не мог поделать. Свой негатив к нему он объяснял в первую очередь фанатичной верой того в Четвертый из Ближних Миров, в который сам Джек Беллами не верил. Но причины его неприязни были гораздо более скрытыми и сложно объяснимы словами.

Алекс Криз тоже не хлопал восторженно в ладоши от речи Либрука, он только поднес факел к хворосту и пламя начало разрастаться, пока не перебросилось на деревянное ложе, на котором лежала Пенни. Он не отводил глаз от ее лица, до тех пор, пока огонь окончательно не накрыл ее, сжигая ее когда-то очень красивые волосы, уродуя ее когда-то гладкие и пухлые щечки, уничтожая навсегда шрам с ее лица, который стал неотъемлемой частью ее внешности с ранних лет. Алекс бросил факел в огонь и отвернулся, когда тело его умершей жены стало совершенно черным и неузнаваемым. Быстрым шагом он поспешил прочь с задворок главного здания. Люди в толпе расступились, позволяя ему уйти. На миг Джек Беллами встретился с Алексом взглядами, но, ни тот, ни другой ничего не сказали друг другу: Алекс Криз не произнес ничего, потому что не хотел, ни с кем, ни о чем говорить, а Джек — потому что просто не успел ничего сказать. Хотя он сомневался, что Алекс в эти минуты был готов хоть кого-либо слушать, пусть даже из вежливости, которой он всегда отличался от большинства жителей общины.

* * *

Когда церемония окончательно подошла к концу, Рэйчел Коннорс приблизилась к Джорджу Либруку и попросила уделить ей минутку внимания.

— Да, Рэйчел. Тебе я готов уделить гораздо больше внимания, чем на одну минуту.

— Вы говорили, что уже близок день, когда появится тот, что сможет указать нам путь к Океану Надежд.

— Да, это так. Я гадал на картах Таро, на рунах и использовал еще несколько методов гадания, и все они твердят, что Пришелец очень скоро появится в нашем Мире. И совсем недалеко от этих мест.

— Удивительное совпадение, — не без восхищения произнесла Рэйчел. В ее глазах Джордж Либрук прочел неподдельный интерес.

— Это не совсем совпадение, Рэйчел. Общину я построил в этих местах не потому, что здесь хранятся золотые залежи, как считают большинство членов общины. А потому, что я заранее знал — Пришелец будет проходить недалеко от этих мест и нам нужно будет только выйти ему навстречу.

— Вы говорили, что с помощью силы Океана Надежд мы сможем вернуть всех тех, кого потеряли.

— Да, и это правда. Возможно, не так скоро, как бы тебе этого хотелось, но ты снова сможешь увидеть и обнять своего отца.

— Я этого хочу больше всего на свете. — Рэйчел кивнула, да так рьяно, словно боялась, что одних слов будет недостаточно, чтобы поверить в ее искренность. — Сир Либрук, я понимаю, что прошу слишком много, но могла бы я пойти вместе с вами к Океану Надежд?

Джордж Либрук улыбнулся, радуясь тому, что Рэйчел сама попросила его об этом, но вслух ответил сдержанно:

— Обещаю, что мы вернемся к твоей просьбе позже. Сейчас у меня есть кое-какие дела. — Либрук уже хотел повернуться и уйти, но остановился уже после первого шага и вновь обернулся в сторону Рэйчел. — У тебя есть дар, который помогает тебе использовать нужные травы для приготовления разных зелий.

— Да, сир, но я сама не знаю, откуда у меня этот дар и после смерти моего отца я даже начала сомневаться, что он у меня есть, ведь мои лекарства так и не спасли его.

— Это можно проверить. Что ты ответишь на приглашение посетить мою магическую лабораторию? Там мы и проверим твой дар. И если окажется, что он действительно у тебя есть, тогда я возьмусь за твое обучение. Попытаюсь развить твои таланты.

— Это было бы просто замечательно! — Девочка запрыгала на месте и захлопала в ладоши от восторга. Видя ее такой сияющей от радости, Джорджу даже стало сложно поверить в то, что перед ним прыгала все та же девочка, которая еще два дня назад рыдала навзрыд по умершему отцу. Зелье забвения отлично справлялось со своими обязанностями.

— Отлично, жду тебя сегодня до заката в своей лаборатории. Смотри не забудь.

— Ни в коем случае не забуду!

Джордж Либрук по-отечески погладил ее по голове, после чего поспешил по своим делам, которые не терпели отлагательств.

 

3

Спустя десять дней мало кто вспоминал о том, что неотъемлемой частью общины были такие люди как Пенни Криз и Гилберт Коннорс. Джек старался объяснить это себе тем фактом, что все верили словам Джорджа Либрука, который в последние дни все свои утренние молитвы начиная с пламенных речей о скором появлении в рядах общины Пришельца, который дарует им всем встречу с Океаном Надежд. Даже Рэйчел в эти дни была совсем не похожа на себя — при каждой их встречи, девочка сияла от радости, чего Джек не замечал за ней даже при жизни ее отца. Всегда одиночка и вечно напуганная, как лань, теперь она очень часто проводила время с главой общины, который, по словам Эйрин, преподавал ей уроки по колдовству. Джек видел в глазах жены слабые признаки обиды и ревности, когда она говорила о своем отце и Рэйчел, но Эйрин старалась делать вид, что ей это было совершенно безразлично.

Но если Рэйчел изменилась в лучшую сторону, то Алекс Криз стал молчаливым и мало показывался на глаза остальным членам общины. Джек пару раз пытался с ним поговорить, но дальше приветствий и вопросов о самочувствии их разговор не продвигался. Алекс все время сказывался занятым и, прося прошения, быстро удалялся.

К началу двенадцатого дня после смерти Пенни Криз, Джордж Либрук пришел в гости к Джеку и Эйрин, что делал он крайне редко. Даже своего внука он видел всего пару раз. Один раз при рождении, когда поглядев на него всего несколько секунд, он быстро потерял к нему интерес, а еще раз пару месяцев назад и то только потому, что сама Эйрин решила навестить отца, взяв с собой сына. И в этот день он мало внимания уделил своему внуку, а обратился практически сразу к Джеку с просьбой.

— Пришелец уже совсем близко и я хочу, чтобы два члена нашего общества отправились к нему навстречу.

— И одним из этих членов, видимо, буду я? — догадался Джек.

Джордж Либрук кивнул.

— Я тоже поеду, — тут же предложила свою кандидатуру Эйрин.

— Нет, дорогая, ты останешься с сыном, — возразил Джек.

— Но…

— Джек, прав, — поддержал его Либрук. — Ты нужна своему сыну. С Джеком поедет Баррет Гибсон.

— Баррет? — возмутилась Эйрин. — Да они с Джеком на дух не переносят друг друга.

Джек был согласен с женой, но он был готов скорее поехать вместе с Гибсоном, чем с женой. Эйрин всегда хотела играть важную роль в жизни общины и выглядеть полезной и незаменимой в глазах отца, но для Джека было гораздо важнее видеть ее хранительницей очага, создающую уют и тепло.

— Поэтому именно Джек и Баррет поедут на поиски Пришельца, — произнес Либрук. — Путь, который может занять от одного до двух дней поможет им найти общий язык. Я в этом не сомневаюсь.

Джек был совершенно в этом не уверен, но не стал вслух высказывать свое несогласие.

— Я буду готов через час.

— Хорошо. — Либрук вновь кивнул, после чего поцеловал обиженную дочь в лоб и вышел из их комнаты, оставив после себя привычный запах трав.

— Почему он не доверяет мне? — с явной обидой спросила Эйрин, хотя Джек сомневался, что этот вопрос был адресован ему.

— Речь не идет о доверии. Ты мать нашего сына и ты должна заботиться о нем, а не отправляться в дальние странствия. Уверен, твой отец так же считает.

— Мой отец больше не любит меня. И ему нет никакого дела до своего внука.

— Это не правда.

— Это правда, Джек. И ты сам это знаешь, хотя и утверждаешь обратное.

— Даже если и так, для меня гораздо важнее, чтобы мы любили друг друга. И чтобы наш сын рос в любви. — Джек поцеловал жену в губы, но не почувствовал взаимности в ответ. — Мне пора собираться в дорогу. Обещаю вернуться скоро.

— Ты даже не веришь в существование Пришельца, — упрекнула его Эйрин. — Как он мог послать тебя на поиски столь важного для всей общины человека? Тебя — единственного неверующего представителя общины имени Океана Надежд!

Эти слова больно кольнули Джека в сердце, но он постарался убедить самого себя, что голосом Эйрин говорила обида и только.

— Возможно, твой отец думает, что встреча с Пришельцем, обратит меня в веру и я стану полноценным членом общины. Но, я сомневаюсь, что его предположение на мой счет оправдаются.

Эйрин ничего не ответила. Джек вышел из их комнаты, сохранив в душе неприятный осадок от их разговора.

* * *

Баррет Гибсон не поприветствовал Джека Беллами. Он тоже не был в восторге от предложения Джорджа Либрука, но не стал противоречить его желанию, пусть и считался одним из самых влиятельных членов общины, наравне с Алексом Кризом, уступая первую строчку в негласном ранге почета лишь Джорджу Либруку. Об этом он прямо сообщил Джеку, стараясь передать в своих словах посыл, что о никаком перемирии между ними и речи не могло быть.

Джек сделал глоток воды из фляжки и взглянул ввысь. Ветер принес с собой облака насыщенного желтого цвета, какими они бывают только в пустыне, разбавляя ярко-синий цвет глубокого неба. Разнообразие природных красок в небе можно было созерцать практически в каждый день в этих местах, но внимание Джека всегда было готово отвлечься на них, упиваясь их красотой как в первый раз.

Баррет Гибсон в этом плане всегда был приземленным, и красота для него не заключалась в чем-то абстрактном, а вполне материальном — от еды, до женщин. Многие женщины общины, не состоящие в отношениях, отвечали ему взаимностью. Сложно было понять, что могло представительницам слабого пола нравиться в грубияне Гибсоне, но Джек прекрасно понимал, что даже у таких людей есть свои поклонницы. Также Баррет Гибсон чувствовал ежедневную потребность в развязывание конфликтов, от чего не было человека в общине (кроме Джорджа Либрука) с кем бы Гибсон не поругался хотя бы один раз за все время его проживания в общине. С кем-то он мог подраться, а затем пить эль и рассказывать о своих любовных похождениях, а с кем-то он мог быть все время на ножах и люто ненавидеть, пусть даже и сам не понимал или же не помнил причин для этого. Одним из таких людей для него был и Джек. У них произошла стычка при первой встрече и продолжалась тихая война и по сей день, хотя за последние два года они не обмолвились и словом без посредников.

Джек Беллами уже успел сесть на коня, когда к нему подбежала Рэйчел.

— Джек, прежде чем ты отправишься в путь, я хотела бы с тобой кое о чем поговорить.

— Нам некогда, — резко ответил Баррет, словно слова Рэйчел были обращены ему или, как минимум, им обоим. — Иди дальше трави сурков и сдирай с них шкуру или чем ты там занимаешься…

Рэйчел не обратился никакого внимания на грубые высказывания Гибсона, глядя исключительно на Джека. Беллами слез с коня и подошел к девочке.

— О чем ты хотела поговорить?

Рэйчел взяла его за руку и отвела подальше, чтобы их разговор не был услышан посторонними лицами, а именно — Барретом Гибсоном.

— Я хотела сказать, что тебе стоит быть осторожным с этим Гибсоном.

— Обещаю, что буду осторожен, — улыбнулся он ей в ответ.

— Я это говорю на полном серьезе. Гибсону нельзя доверять.

В словах двенадцатилетней девочки не было ничего от детской наивности. Джек понял, что Рэйчел хотела, чтобы ее слова дошли до него и чтобы он не относился к ее предостережению поверхностно.

— Хорошо, Рэйчел, — кивнул Джек.

— Он, думает о чем-то плохом, — добавила девочка, косо глядя на широкую спину Гибсона. — И это связано напрямую с тобой.

— Ты это знаешь или просто чувствуешь?

— В моем случае — это одно и то же, — как всегда серьезно и совсем не детским голосом ответила Рэйчел.

Джек легко сжал ее тонкие запястья в своих ладонях в знак признательности, после чего вернулся к своему коню. Стоило ему запрыгнуть в седло, как Баррет Гибсон поспешил проворчать себе под нос:

— Проклятая ведьма. Ее отцу-неудачнику стоило забрать ее вместе с собой в шахту. Сейчас бы избавились от этой мерзкой семейки разом.

Такой ненависти Джек еще никогда и ни к кому не испытывал, даже к виновникам гибели своих родителей. Закричав от ярости, он прыгнул на Баррета, сбив его с седла. Они упали на землю с глухим стуком. Поднявшаяся пыль закружилась над ними миллионами желтоватых точек. Рэйчел, все еще стоявшая неподалеку, закричала и побежала в сторону главного здания общины. Джек, кипя от злости в адрес ненавистного ему человека, схватил его за грудки и принялся бить его кулаком в лицо, целясь в те участки, которые, по его мнению, были самыми болезненными: нос, глаза, губы. Он бил неистово, не чувствуя собственных костяшек пальцев. Когда из носа Гибсона потекла кровь, тот словно очнулся от спячки, до этого даже не пытаясь защитить себя от ударов. Взревев, он вытянул вперед руку и попытался схватить Джека за горло. Беллами качнулся назад и рука Баррета только задела его нос, о длинные ногти оставили царапину на его переносице. Джек ударил Гибсона снова в область рта, от чего верхняя губа треснула, и кровь начала заполнять его рот. Баррет взвыл сильнее прежнего и, собрав все свои силы, сбросил Беллами с себя. Джек не успел отскочить в сторону, Гибсон схватил его за рукав и толкнул вперед. Сил этому здоровяку было не занимать, от чего Джек поводился на спину, а Гибсон упал поверх него. Сразу после этого могучий кулак Гибсона впечатал голову Беллами в песок. Ему даже показалось, что Гибсон не пытается его ударить, а просто вбить в землю.

Баррет Гибсон успел нанести два удара Джеку Беллами в область носа, прежде чем Алекс Криз разделил их. Что Джек, что Баррет, поднялись на ноги и уже решили накинуться друг на друга вновь, но Алекс, стоявший между ними, не позволил им это сделать, оттолкнув обоих в разные стороны.

— Что на вас нашло?! Вы ведете себя как малые дети!

— Не лезь, Криз, тебя это не касается! — проревел Гибсон безумным голосом.

— Пока я составляю часть общины, любые конфликты между ее членами будут меня касаться!

Ярость Джека пошла на убыль, хотя случись Алексу отойти в сторону и сказать, что их драка может продолжиться, то он, не задумываясь, набросился снова на Гибсона, пусть эта маленькая стычка уже успела забрать у него много сил.

— Твой дружок, ни с того, ни с сего напал на меня! — прокричал Гибсон.

— Твой длинный грязный язык был тому виной! — прокричал в ответ Беллами. Его лицо пылало, словно он стоял около хорошо прогретой печи. Текущую кровь из разбитого носа он не чувствовал, пока она не достигла верхней губы.

— И как, позвольте спросить, вы собираетесь выполнить поручение Джорджа Либрука при таком злобном отношении друг к другу? — спросил Алекс, сурово переводя взгляд с Джека на Баррета и обратно.

— Я изначально считал затею нашего примирения с этим чудовищем через совместное путешествие необдуманной и бессмысленной! — воскликнул Джек, вытирая кровь рукавом.

— Чтобы внести в эту затею немного обдуманности, я поеду с вами, — заявил Алекс Криз.

Его слова обрадовали Джека, но Баррет был явно недоволен таким раскладом, словно еще рассчитывал помять бока Джеку в пути, но теперь у него отнимали такую возможность.

— Это противоречит словам главы общины! — возмутился он. Кровь капала с его лица на песок и ботинки, но он даже не думал ее стирать. — Ты не можешь просто так взять и пойти против решения Джорджа Либрука!

— Тебя послушать, то может показаться, что ты просто горишь желанием отправиться в путь только с Джеком и только с ним, — произнес с издевкой Криз, хотя улыбка не тронула его губ и не отразилась в глазах.

— Да я его просто терпеть не могу, — огрызнулся Гибсон. — Но твое участие должно быть изначально одобрено сиром Либруком.

— Если возникнут какие-то сложности из-за моего участия в поисках Пришельца, я будут отвечать перед Джорджем лично, и всю вину возьму на себя.

— Не удивительно, нас-то за что винить? — пробормотал Гибсон, после чего начал стряхивать с себя пыль, давая понять, что он уже исчерпал весь свой гнев, а также не считает больше нужным тратить время на пререкания.

Джек тоже усмирил свою ярость, хотя ненависть к Гибсону продолжала терзать его как гниющая открытая рана. Сев обратно на коня, он посмотрел назад. Рэйчел еще стояла в стороне и не отводила от них своего взгляда. Только теперь она больше не выглядела взволнованной, а наоборот — спокойной и радостной.

* * *

То, что их ждало впереди огромная территория кровянника, стало неожиданностью, как для Джека, так и для Алекса. Если буйные заросли кровянника и удивили Баррета Гибсона, он не захотел делиться своими мыслями с остальными членами похода. Они были уже пять часов в пути и в этих местах ни Джеку, ни Алексу еще не доводилось бывать ранее. Бывал ли здесь раньше Гибсон, им так же не было известно.

Джек Беллами раньше только слышал о коварных растениях под названием "кровянник", но еще никогда с ними не встречался. Если бы не Алекс Криз, который предупредил его об опасности, Джек наверняка бы проследовал дальше, а Баррет Гибсон бы позволил ему это сделать. Наверняка именно такую участь Гибсон и подготовил для Джека, но его плану не суждено было исполниться благодаря Алексу Кризу и не в последнюю очередь благодаря Рэйчел Коннорс.

— Почему мы остановились? — спросил Джек, стоило только Алексу натянуть узду своего коня и поднять руку вверх.

— Как, по-твоему, что растет впереди?

— Сорняки какие-то, — пожал плечами Джек.

— Эти сорняки очень опасны и могут убить любое живое существо.

— Погоди, то хочешь сказать, что это кровянники? — удивился Джек.

— Именно это я и хочу сказать.

Джек спешился с коня и подошел к границе земель, откуда начинали расти эти хищные растения. В самом начале росли маленькие и практически засохшие кровянники, но чем дальше тянулось их место обитания, тем выше и толще были их синевато-красные стебли и усики. Они выделяли приятный сладковатый запах, который притягивал к себе не только разного вида насекомых, но и животных и еще хуже — детей или взрослых людей, которые из-за своей неосведомленности могли оказаться жертвами этих вампиров растительного мира. Над растениями жужжали десятки тысяч разных крылатых насекомых, производя жуткий гул. Из-за их огромного количества было сложно разглядеть, где заканчивались земли, принадлежащие кровянникам. Джек присел, чтобы осмотреть лучше одного их представителей хищных растений, главным образом уделяя внимание его листьям. Те были широкими, практически полностью лишенные сосудистых сеточек, зато края имели три плотных ряда острых шипов. Листочки беспрерывно раскрывались и сжимались, словно имитируя дыхание. В каждый раз, когда листочки распрямлялись, сладковатый запах становился сильнее.

— Джек, тебе стоит вернуться к нам и привязать какую-нибудь тряпку к лицу.

Беллами послушался совета Алекса и вернулся к своему коню. В это время, Алекс и Баррет тоже спешились и принялись мастерить из своей верхней одежды повязки. Конь Джека учуял запах травы и решительно направился в сторону плотоядного кровянника, но Джек успел схватить его за узду и потянуть назад.

— Вы хотите пойти напрямик? — удивился Джек. — Не лучше объехать эти заросли?

— Кровянник растет на многие десятки тысяч шагов вширь, умник, — изрек Гибсон, завязывая узел повязки на затылке. Затем он достал из-за пояса мачете и оглядел острую сторону оружия. — К тому же нужный нам Пришелец находится именно в том направлении. И нам стоит поторопиться, иначе нужный нам человек может оказаться жертвой этих мерзких растений.

— По возвращению, я обязательно вернусь сюда и спалю все это проклятое поле! — пообещал себе Джек, но тут же услышал в ответ презрительный смех Гибсона.

— Не стоит этого делать, — покачал головой Алекс. — У кровянника хорошо развито чувство сохранения вида. В случае начала пожара все растения начнут выбрасывать свои семена, которые устойчивы перед огнем. В обычной среде обитания большинство произведенных семян используются в пище самими кровянниками, но при пожаре семена будут использованы исключительно для продолжения рода, что приведет только к расширению их территории обитания.

— Коней мы оставим здесь. Привяжем к тому низкорослому дереву. — Баррет указал пальцем в сторону карликового пустынного деревца и первым потянул своего коня за узду в нужном направлении.

— Я ему не доверяю, — прошептал Джек на ухо Алексу. — Я думаю, он изначально знал о кровянниках, иначе он бы не взял мачете с собой.

— Ты думаешь, он хотел убить тебя, Джек? Это серьезное обвинение.

— Я в этом почти уверен.

— Зачем ему убивать тебя? Между вами, конечно же, нет понимания, но взаимная неприязнь — не повод для убийства. Да к тому же Баррет Гибсон очень предан Джорджу Либруку и он бы не стал убивать отца внука Джорджа Либрука.

"Не стал бы по собственной инициативе, но по поручению главы общины — да!" подумал про себя Беллами. Подобные обвинения были слишком громкими и он не был уверен, что даже его друг Алекс молча бы не стал выслушивать подобные обвинения в адрес главы общины, потребовав подкрепления его слов фактами. Тем более что сам Джек не знал мотивов, которые бы заставили Джорджа Либрука желать ему смерти. При этом уверенность в правильности своих предположений с каждой минутой крепла в нем.

Привязав коней и подбив получше штанины за голенища сапог, они вернулись к полю заросшему кровянниками.

— Продвигаемся быстро и не останавливаемся, — начал инструктаж Баррет Гибсон. Его грубый низкий голос звучал приглушено и невнятно из-за плотной повязки у него на лице. — Старайтесь не дышать всей грудью, иначе запах кровянников может одурманить вас. Также не топчите их под ногами — в этом случае они начнут выделять еще больше сока, а это может одурманить нас очень быстро и никакие повязки нам не помогут. Не прикасайтесь к сорнякам голыми руками, если не хотите остаться без рук. Раз прилипнув к коже их очень трудно отлепить от себя, даже порвав их стебли. Они выпьют вашу кровь прежде, чем вам удастся позвать на помощь.

— Здесь ты преувеличиваешь, Баррет, — не согласился с ним Криз.

— Надеюсь, тебе не придется убеждаться в правильности моих слов через несколько минут. Будьте осторожными, а если нет… — Гибсон замолчал, взглянув на Джека, скривив губы в улыбке, что не ускользнуло от Джека, пусть даже тот носил лицевую повязку, — …тогда оставшимся в живых придется вернуться в общину с Пришельцем и двумя новостями: хорошей и плохой. Итак, я пойду первым и буду прокладывать нам путь этой штукой. — Гибсон поднял над головой мачете.

— Ты знал, что нас здесь ждет? — напрямую спросил его Криз.

— Что ты хочешь сказать, Криз? — переспросил Гибсон.

— Ты единственный из нас, кто взял с собой мачете. Это странное совпадение.

— Я всегда беру его с собой, — ощетинился Гибсон. — И, нет, я не знал о кровянниках. Доволен?!

Алекс Криз не ответил, а только сделал приглашающий жест в сторону зарослей.

Гибсон пошел первым, за ним Алекс Криз, а замыкал цепочку Джек. Ему раньше не доводилось встречаться с кровянниками, а потому и ступал он на земли, где они господствовали впервые. Первый же кровянник, рядом с которым он прошел, и до которого не дотянулось лезвие мачете, кинулся на его кожаный сапог. Джек с отвращением отдернул ногу, и шипы хищного растения отпустили его, оставив после себя небольшие царапины. Не успел он избавиться от одного растения, как другие так же накинулись на его сапоги.

— Иди быстрее, Джек, — кинул через плечо ему Криз. — Дальше будет только сложнее. Не стоит тратить время и силы зря уже в самом начале. Не отвлекайся на них, просто иди вперед. К тому же отрубленные стебли выделяют больше дурманящего запаха.

Джек последовал совету друга и прибавил шаг. Чем дальше они продвигались, тем гуще росли кровянники, и тем сложнее было идти вперед. Баррету было сложнее, чем им двоим, так как он шел первым и отгонял своими большими руками, а иногда и холодным оружием, густые облака мух и прочих насекомых, которые прилетели в расчете на пир, не догадываясь, что сами будут использованы в качестве пищи.

— Чтоб вас всех забрал Харон! — взревел Гибсон, махая как угорелый руками.

— Что случилось, Баррет? — спросил Алекс, при этом, подтолкнув вперед уже начинающего притормаживать Гибсона.

— Она меня ужалила! Оса! Среди всех этих мух оказалась и осы!

— Было бы странно, если их здесь не было, — ответил Джек, с трудом сдерживая улыбку.

— Больно умный, да? — возмущенно воскликнул Гибсон. — Может уступить тебе место?

— Успокойся, Баррет, — потребовал Криз. — Вспомни свои же слова: нам не стоит останавливаться по пустякам.

— Укус осы — не пустяк! — возмутился Гибсон, но при этом ускорил шаг, с ненавистью отдернув ногу, к которой присосались не меньше полу дюжины лепестков кровянника. Часть из них отпустили его сапог, а часть оторвались от стебельков, от чего растения принялись выделять больше своего сильно пахнущего сока. Этот запах достиг обоняния Джека, и он поспешил выдохнуть как можно сильнее, после чего задержал дыхание. Голова слегка закружилась, но не более. Как только головокружение прошло, он позволил сделать себе вдох.

Кровянники уже цеплялись не только за обувь, но и за штанины, по причине того, что люди достигли самой гущи плотоядных растений. В этих местах кровянники были особенно высокими и особенно сильно и крепко цеплялись за них. Такие огромные шипы могли бы порвать ткань их штанов, пусть она и была довольно плотной, но от этого спасали чаппарахас, которые в повседневной жизни они использовали лишь в качестве защиты от простых колючих растений. Здесь чаппарахас, в зарослях кроваво-синих растений, были просто незаменимыми. Но даже на них, с каждой новой минутой, возникали царапины от острых шипов.

— Самое мерзкое нас ждет потом, — проворчал Гибсон. — Все наши штаны пропитаются запахом этих растений, и часть назойливых насекомых будут следовать за нами до тех пор, пока этот запах не выветрится. Будем выглядеть как истинные повелители мух! — усмехнулся он.

— Помолчи, Баррет! — призвал его к тишине Алекс, подняв руку вверх и слегка опустив голову, стараясь вслушаться в некие голоса, которые достигли его слуха.

— Что… — уже было начал свою нервную тираду Гибсон, но тут же сам умолк.

Кто-то кричал и взывал о помощи. Из-за плотного облака насекомых было сложно разглядеть и услышать то, что происходило впереди, но с каждым новым шагом мольбы о помощи становились все более внятными. Гибсон прибавил шаг и стал ритмичнее махать мачете. Алекс и Джек старались не отставать от него ни на шаг. Кровянники, словно почувствовав, что эта троица решила оставить их сородичей без обеда, принялись цепляться за них еще сильнее. В ответ Гибсон стал размахивать холодным оружием энергичнее, при этом неистово рыча как раненый зверь. В таком ритме его ожидало быстрое переутомление, а еще сильная боль в руках на следующий день. Гибсона это явно не волновало, у него была одна цель — спасти человека попавшего в беду. Джек прекрасно понимал, что причиной его рвения было не бескорыстная добродетельность, а вполне прагматичная уверенность в том, что в помощи нуждался именно столь нужный всей общине (а скорее лишь ему, да Либруку) Великий Путешественник по Мирам.

Джек решил не задумываться столь глубоко о причинах и следствиях. Сейчас было гораздо важнее спасти человека, попавшего беду, в независимости от причин, которые могли побудить некоторых членов их команды ринуться ему на помощь, через густые заросли кровянника. Джек бежал следом за Гибсоном и Кризом и с трудом сдерживал свое желание рвать руками назойливые плотоядные листки. В некоторых местах кровянники были настолько высокими, что напоминали кусты, а потому их листья уже дотягивались до их поясов. Из-за быстроты их передвижения, Гибсон уже не столь точно махал мачете, а потому многие из кровянников оставались практически не тронутыми, их назойливые листья хватались за Алекса и Джека в большем количестве, а потому и с большей силой.

Этого следовало ожидать — один из листьев кровянника все же добрался до тыльной стороны его ладони, вцепившись своими шипами мертвой хваткой. Такой жгучей боли он и представить себе не мог. Джек с криком отдернул руку и стебель, натянувшись до придела, оборвался. Лист сморщился, плотно прижавшись к его руке, впиваясь все глубже своими шипами ему под кожу. Сеточка его сосудов стала более прочерченной и потемнела, а из оборванного стебелька начали капать кровь. Его кровь. Джек со злостью сорвал лист с тыльной стороны ладони, пачкая кожу и пальцы своей же кровью. Шипы глубоко впились в его кожу, от чего стряхнуть их было просто невозможно. Джек решил избавиться от них в другой раз, когда обстановка будет более спокойной.

Человек отчаянно боролся с кровянниками, которые буквально окутали его коконом со всех сторон. Его лицо уже было бледным из-за огромного количества потерянной крови, но он все еще был в сознании и бился за свою жизнь изо всех сил. Как только Гибсон оказался рядом с ним, он принялся обрубать мачете все стебли, которые атаковали мужчину со всех сторон. Он рубил их направо и налево, а под конец решил срубить их под корень. В это время, Алекс Криз и Джек Беллами не жалея себя, принялись голыми руками срывать с человека листки, которые при сдирании буквально брызгали кровью.

Когда они избавили незнакомца от кровопийц, Джек с грустью оглядел его. Такого жалкого зрелища ему не доводилось видеть ранее никогда. Наверное, даже он сам выглядел гораздо бодрее и свежее, когда прошагал почти всю пустыню пешком два года назад, пока его не встретил Алекс Криз и не забрал с собой в общину. Этот человек был на грани обморока, он смотрел на них мутным взглядом и не мог произнести ни единого слова. Вся его одежда была разорвана и испачкана пятнами крови. Его руки беспомощно висели параллельно туловищу, и казалось, были ему совершенно неподвластными. Его волосы были влажными и липкими от пота, крови и сока кровянников.

Баррет достал из кармана пузырек с красной жидкостью и заставил незнакомца ее выпить.

— Что это? — спросил Алекс.

— Эго дал мне Джордж Либрук. Оно ему поможет.

— И ты говоришь, что не знал, что нас ждут кровянники? — спросил Джек, не скрывая злости.

— Эго зелье помогает от разных болезней. Он дал мне его на всякий случай, умник. И как видишь, оно пригодилось.

— От всяких болезней? Тогда почему Джордж не дал ее Гилберту?

Джек хотел упомянуть и имя Пенни, но решил воздержаться от этого решения, понимая, что его слова могут ранить Алекса. Но, судя по короткому взгляду Криза в его сторону, тот явно прочел все слова оставшиеся недосказанными.

— Гилберту ничем нельзя было помочь. Даже сила Джорджа не безгранична, — ответил Гибсон, вполне спокойно, хотя Джек ожидал от него очередного всплеска эмоций.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Алекс спасенного ими человека.

— Хвала Господу Богу. Если не вы, я бы умер. Что это за жуткие растения? — с тяжелой отдышкой изрек он, с трудом концентрируя свое внимание на мужчине, задавшему вопрос.

— Неважно, теперь вы в безопасности. Как ваше имя, касс?

— Меня зовут Джон Гринфилд, и я до глубины души благодарен вам за помощь.

 

1

— Почему на нас напал только один из Безликих?

Вопрос Малкольма Клемментса отвлек Кевина от созерцания своих мокрых мокасин. Он уже столько времени находился в них, что все чаше возвращался к мыслям о том, что не долог тот час, когда между пальцами на его ногах появятся перепонки.

— Возможно потому, что остальные находятся не в самой хорошей форме, — предположил Харви Гуделл. — Безликие питаются человеческой энергией, а те, что были давно в могилах, изрядно изголодались. Теперь они почти бессильны. Будем надеяться, что они такими и останутся вплоть до прихода Анку.

— Так или иначе, нам повезло. — Сид Рассел вытащил все патроны из барабана своего револьвера и ровно разложил их на столе, после чего взял сухую тряпку и принялся тщательно вытирать оружие от влаги. — И не в последнюю очередь благодаря нашим новым знакомым.

"Новые знакомые" стояли около стола полукругом и смотрели по сторонам, знакомясь с новой обстановкой.

— Солнечный Луч, — произнес Кевин. — Именно ее надо благодарить. Она знала, что нужно делать.

— Никаких имен, — прочеканил шериф. — Здесь Безликих нет, но на будущее помните, что имена для Безликих очень важны для полного перевоплощения в убитого им человека. Не пользуйтесь именами, пока вы в Конвинанте или же пока братья Анку не очистят город от тварей.

— А сам-то ты кто будешь? — спросил Нолана Харви Гуделл. — На тебе индейская одежда, но на индейца ты мало похож.

— Индейцы помогли нам и приютили, — ответил за Кевина Марк.

— А как насчет тебя? Почему у тебя одежда не индейская, а… что на тебе? — продолжил задавать вопросы Гуделл, которые больше походили на допрос.

— На меня у них одежды не хватило, — отпарировал Уотер.

— А ты, дорогуша? — обратился он к Солнечному Лучу. — Почему ты с ними?

— Помощник, — повысил голос Сид Рассел. — Вы извините его, иногда он бывает слишком навязчивым и грубым.

— Его вопросы оскорбляют нас, — произнес Кевин, хотя изначально, из вежливости, хотел произнести обратное. Все обернулись в его сторону, словно желая убедиться, сказал ли он именно то, что они все услышали или же все ослышались.

— Даю вам слово, что мой помощник больше не посмеет вас оскорбить словом, — заверил его шериф, после чего сурово взглянул на Гуделла, нахмурив брови.

— Вы говорили про братьев Анку, — негромко произнесла Солнечный Луч, но достаточно, чтобы быть услышанной.

— Да… дисель, — кивнул Рассел, хотя произнести вслух уважительное обращение к женщине из индейского племени далось ему не без труда. — Только они помогут избавить Конвинант от Безликих.

— А вы знаете, кто причина появления в вашем поселении тварей из Мира Мертвых?

— Пока что нет, — с неохотой ответил ей шериф.

— Тогда братья Анку будут ничем не лучше Безликих.

— Я им это уже говорил и не раз, но они не захотели меня слушать!

Эти слова произнес Альберт Дрейк, все это время, стоящий у самой решетки и внимательно слушающий все сказанное теми, кто были по другую сторону. Его крик привлек внимание, как служителей закона, так и тех, кого он видел сегодня впервые в жизни.

— Если ты произнесешь хоть еще одно слово, мы тебя повесим прямо здесь, на решетке, — пригрозил Харви Гуделл.

Солнечный Луч подошла к Альберту Дрейку и пристально посмотрела на него. Альберту было сложно выдержать ее пристальный взгляд, но он заставил себя не отворачиваться.

— Ты встречался раньше с Безликими? — спросила она.

— Нет, но я много о них слышал. В том числе и про ритуал вызова Анку.

Солнечный Луч повернулась к шерифу.

— Я готова провести обряд, но мне потребуется помощь этого молодого человека

— Это исключено, — покачал головой Сид Рассел. — Этот человек и трое его подельников останутся за решеткой вплоть до решения проблем связанных с Безликими. Затем мы их вздернем.

После слов шерифа ахнула Эллин, которая все это время сидела тише воды, ниже травы. Но никто, кроме Малкольма, не удостоил ее своим вниманием.

— Что сделали эти люди? — спросил Кевин, кивнув в сторону банды Благородных.

— Что бы они ни сделали, смертельная казнь через повешенье — достойная награда за их заслуги.

— Для того чтобы я могла провести ритуал по вызову братьев Анку, мне нужен человек, который знает, что надо делать, пусть даже его знания поверхностны, — настояла на своем Солнечный Луч.

— Я благодарен вам за предложение помощи, но хочу напомнить, что никто не просил вас о ней, — холодно и решительно заявил Рассел. — Среди наших жителей города есть люди, которые и раньше участвовали в подобных обрядах, а потому мы воспользуемся их помощью. Но, если вы, дисель, захотите участвовать вместе с ними — никто не будет этому препятствовать. Что касается их, — короткий кивок в сторону решетки, — они останутся там, где сейчас и к этой теме, как хозяин этого поселения, настоятельно прошу больше не возвращаться.

Эллин посмотрела на Малкольма, который то и делал, что старался уловить ее взгляд, и одной артикуляцией губ напомнила ему про обещание. Малкольм с неохотой, но все же произнес:

— Шериф, женщина права. Нас слишком мало и лишняя помощь нам не помешает. Может, стоит их выпустить? Не думаю, что они представляют для всех нас опасность.

Шериф подошел к Клемментсу и зло посмотрел на него с высоты своего роста.

— Ты что-то сказал, малец?

— Нет… шериф… я ничего… — заикаясь, выдавил из себя Клемментс.

— Я так и подумал. А ты, — он резко повернулся в сторону Эллин, от чего та вскрикнула и вжалась в спинку стула, — если хоть еще раз будешь помыкать им, попадешь на виселицу следом за своими дружками!

— Ты не такой плохой человек, каким хочешь показаться, — спокойно произнесла Солнечный Луч, обращаясь к шерифу.

— Не думай, что знаешь меня, краснокожая, — процедил Рассел сквозь зубы, словно вовсе и не было ранее сказанных им же слов благодарности в адрес Солнечного Луча.

Харви Гуделл довольно усмехнулся, этим давая понять, что полностью поддерживает шерифа. Ему безусловно понравился подход шерифа к тем, кто, по его мнению, "плохо знал свое место".

— Давайте успокоимся, — повысил голос Кевин Нолан, затем, чтобы разрядить обстановку, добавил. — Шериф, вы говори, что среди ваших жителей есть люди, которые участвовали уже в ритуале по вызову этих братьев Анку. Так почему бы их не собрать в вашем офисе и не начать этот обряд?

— В моем офисе обряд не будет проводиться. И не потому, что я этого не хочу, а потому что он проводится в доме первой жертвы Безликого, в нашем случае это дом Парвисов.

— Тогда не стоит терять время.

Шериф кивнул, соглашаясь со словами Кевина, после чего снова обратился к Малкольму, только в этот раз без какой-либо резкости или презрительного тона:

— Отведи наших гостей в дом Парвисов. Ты, — он посмотрел в сторону Харви, — отправишься по домам жителей Конвинанта и расскажешь каждому вкратце все, что произошло и что надо делать. Я, поговорю с теми старожилами, которые будут участвовать в вызове Анку. Сразу после этого, я присоединюсь к тебе и помогу с оповещением оставшихся жителей.

— Хорошо шериф, — кивнул Харви.

— И не забывайте, что для удачного обряда нужна частичка умершего, — произнесла Солнечный Луч.

— В доме родителей мальчишки найдутся его вещи. Ими мы и воспользуемся.

— Для удачного завершения обряда одних вещей может и не хватить.

— И что ты предлагаешь? — спросил шериф, все еще находясь во власти не угасшей злости.

— Предпочтительнее было использовать какую-нибудь часть его тела: руку, ухо, глаз или хотя бы волосы.

— Мерзость, — повел плечами Гуделл.

— Из-за сильного дождя Конвинант лишился кладбища, и теперь гроб с мальчишкой может быть где угодно. Будет сложно или даже невозможно найти его.

— Есть еще один вариант, — неторопливо и с неохотой произнесла женщина. — И он более действенен, чем даже частица тела первого убитого Безликими.

— И что это такое?

— Частица Безликого! — ответил за нее Альберт Дрейк.

— Он прав, — кивнула Солнечный Луч.

— Вот видите, я много чего знаю и могу быть полезен. Отпустите нас, мы с радостью вам поможем!

— В чем? — спросил его шериф, что Альберту показалось хорошим знаком, ведь шериф впервые заговорил с ним не с целью заставить замолчать. — Решили поохотиться на Безликого?

Альберт умолк, ничего не ответив.

— Так я и думал, — произнес Сид Рассел, после чего обратился к Солнечному Лучу. — Обряд будем производить с тем, что у нас есть, и не стоит искать сложных путей.

— В таком случае обряд может быть опасен, — произнесла Солнечный Луч.

— Мы будем осторожны и как уже говорили, будем рады любой помощи с вашей стороны.

— А какой прок нам помогать вам? — спросил Кевин.

— Вам ведь нужна крыша под головой, — заметил шериф. — Мы можем ее предоставить. Ближайшее поселение на расстоянии одного дня ходьбы, а при потопе это займет у вас больше времени и сил.

— В другом поселении мы не будем подвержены опасности, — подметил Кевин.

— Вас никто не держит, — возмущенно заявил Харви Гуделл, но шериф остановил его взмахом руки. Он понимал, что эта индейская женщина знает толк в обрядах гораздо лучше всех старожилов Конвинанта вместе взятых, а потому ее помощь была им необходима.

— Что вы предлагаете?

— Нам нужно в первую очередь нормальное отношение, — произнес Кевин. — Никаких злобных обращений и оскорблений, особенно в адрес женщины ни по расовому, ни по половому признаку.

— Чего он мелит?! — воскликнул Харви Гуделл и вновь был остановлен взмахом руки шерифа.

— Готов принести ей свои извинения и пообещать, что ни один мужчина Конвинанта не поднимет на нее ни голоса, ни руки. Будут еще какие-то пожелания?

— Да. Нам нужно знать, есть ли в вашем поселении некие предметы, построенные людьми, которые погибли по вине носителей магии или тварей.

— И такое найдется. В другом конце Конвинанта есть колодец, который вырыл и обложил камнями лег двадцать назад мужчина, который погиб от зубов либара. А это вам зачем?

— А самого либара вы куда дели? — осведомился Марк Уотер. — Часом не утопили в том же колодце?

— Не знаю, что с ним стало, но сомневаюсь, что оборотень закончил свои дни в том колодце. Мы добываем из него воду, и никто за эти двадцать лет не отравился. Для вас это столь важно?

— Иначе мы бы не спрашивали, — отпарировал Уотер.

— Итак, это все пожелания или же будут еще какие-то? — сдержанно спросил Рассел, хотя в глубине души уже вновь начал злиться.

— На этом мы остановимся, пока что.

— Вот и отлично, тогда не будем больше тратить времени зря и преступим к делу.

 

2

Харви Гуделл вышел из очередного дома и уже привычно шагнул в воду, не испытывая дискомфорта, который мог причинить избыток воды в сапогах. Револьвер был оголен, а палец уже привычно лежал на спусковом крючке. При первом же признаке опасности он был готов открыть огонь. Если шести патронов не хватит для того, чтобы остановить Безликого, он был готов использовать нож, что находился у него за поясом.

На первый взгляд улица Конвинанта была пустынной и безлюдной. Над крышами домов кричали вороны. Их громкие крики мешали ему сосредоточиться и сильно нервировали, по той причине, что они заглушали все остальные звуки. При любом другом раскладе, Харви бы выстрелил по одной из птиц, чтобы распугать остальных, но сейчас ему не хотелось привлекать внимания к своей персоне со стороны тварей из Мира Мертвых.

Харви Гуделлу было всего двадцать шесть лет, но выглядел он на лет десять старше своего возраста. Начиная с десяти лет, он внешне опережал свой биологический возраст. Благодаря этому он смог записаться в губернаторскую армию уже в четырнадцать лет, хотя по закону, действующему в губернии Артаэлль, он имел право на это только через два года. Именно в армии его научили стрелять. Спустя три года он уже входил в десятку лучших стрелков в своей дивизии, но это не спасло его от исключения, по простой причине, что его обман с фальсификацией удостоверения личности был раскрыт. На протяжении последующих пяти лет он около десяти раз поддавал запрос на свое восстановление в ряды губернаторской армии, но в каждый раз получал отказ. Когда его терпение и вера в удачный исход исчерпали себя, он вернулся в свое родное селенье и стал помощником шерифа. Начинать работу под руководством человек-легенды убившего Злого Дона Биртрона было огромной честью для Харви Гуделла, но это не помешала ему полгода назад вступить в интимную связь с его молодой женой.

Ирэн Рассел всегда нравилась ему как женщина и он ничего не смог с собой поделать. И если бы не желание самой Ирэн вступить с ним в близость, он бы никогда не поступил столь подло по отношению к шерифу, который в те дни покинул Конвинант по приказу губернатора, два месяца работая инструктором для молодых охотников за головами. Перед отъездом шериф попросил его присмотреть за его женой и Харви пообещал это сделать. На протяжении почти всех этих двух месяцев он верно исполнял просьбу шерифа, приглядывал за ней и помогал по дому, когда ей требовалась помощь сильного мужчины. Но за неделю до приезда Рассела обратно в Конвинант он и Ирэн поддались минутному порыву страсти.

В первые недели ему было сложно глядеть в глаза Сида, но со временем он все же смог сделать над собой усилие, иначе шериф рано или поздно заподозрил бы что-то неладное. Успокаивал он себя двумя способами. Во-первых, эти отношения не имели продолжения, по той простой причине, что он избегал Ирэн, чего не составляло труда, так как Сид никогда не приглашал ни его, ни Малкольма к себе в гости. А во-вторых, Харви был уверен, что лечь с Ирэн Рассел в одну постель его побудили не низменные чувства — а любовь, которую теперь он старался подавить в себе всеми способами, самым эффективным из которых был алкоголь. Чем же руководствовалась сама Ирэн, позволил овладеть ему собой, Харви не знал, а задавать этот вопрос непосредственно ей он не собирался. Хотя, склонялся к мнению, что молодая жена шерифа, в течение двух месяцев отсутствия своего мужа, просто изголодалась по мужской ласки.

Вначале Харви Гуделл оповестил семью Кленнеганов о грозящей всем жителям Конвинанта опасности со стороны Безликих, пересказав им вкратце все, что им следовало знать для того, чтобы защитить себя от их нападения, при этом ответив коротко и быстро на встречные вопросы. Следующим по очереди был дом семейства Доусонов — плотника Перка и его жены Лукреции. Он поднялся на их крыльцо и постучал в дверь. И хотя он заметил некое движение в окне, ему не открыли. Он постоял какое-то время на месте, молча вслушиваясь в тишину, ползущую по дому за закрытой дверью, но так ничего и не услышал. Харви постучал снова, в этот раз приложив усилие, от чего дверь зашла ходуном. Прекратив стучать, он опять замер на месте, опустив голову, желая уловить малейшее движение за дверью, но и в этот раз ничего не услышал, хотя дверь с легким скрипом немного отошла в сторону, будто предлагая ему войти. Харви Гуделл осторожно толкнул ее, открыв ее как можно шире, позволяя дневному свету проникнуть в темное пространство дома.

В самом конце коридора стояла Лукреция в белом просторном платье или же ночнушке. Длинные запутанные волосы скрывали ее лицо. В этом образе было что-то зловещее, что заставило Харви почувствовать холодок во всем теле.

— Доброго дня вашему дому, — произнес он, ступив за порог. Палец на спусковом крючке его револьвера напрягся до предела.

Женщина вместо ответа пробурчала что-то нераздельное, после чего встала на четвереньки. Харви стало совсем нехорошо, он вытянул вперед руку с револьвером и уставил его дуло в сторону того существа, которое даже внешне перестало быть похожим на человека, и для этого ей потребовалось просто опустить руки на пол, выкрутив их неестественным образом в разные стороны.

— Предупреждаю, я вооружен! — прокричал Харви. Не успел он опомниться, как кто-то ударил его со спины, после чего он упал на пол, выронив из рук револьвер. Входная дверь захлопнулась за ним с жутким звуком безысходности. Перевернувшись на спину, он увидел стоящего перед ним Перка Доусона, а вернее того, кто выглядел в точности как он. Если бы в доме было немного светлее, он бы смог разглядеть, что глаза "Перка" были фиолетово-красными, а кожа отдавала желтизной.

"Перк" сделал несколько шагов ему навстречу и Харви, не дожидаясь нападения с его стороны, закричал и пнул того под коленную чашечку. Тварь пошатнулась и согнула ноги, широко расставив руки. В это время Гуделл, принялся оглядываться по сторонам в поисках своего потерянного револьвера. Тот лежал на ровном расстоянии, как от него, так и от "Лукреции", которая все еще стояла на четвереньках и тяжело дышала. Ее грудная клетка сильно расширялась и становилась невероятно узкой, отчего при вдохе через ночнушку проглядывались ее ребра, а при выдохе — позвоночник. Харви сделал резкий рывок в сторону револьвера, но прежде чем его рука сомкнулась на его рукояти, узловатые пальцы "Лукреции" сильно сдавили его запястье, причиняя ему жуткую боль. Помощник шерифа взвыл, глядя на то, как от его ладони полностью отхлынула кровь. Его крик стал еще выше, когда под звуки хриплого и шипящего языка Земель Мертвых, вырывающихся из обеих глоток Безликих, он расслышал треск своих собственных костей. Рука онемела, пальцы потеряли способность двигаться, а голосовые связки продолжали работать даже без желания хозяина.

Руки "Перка" сомкнулись на его щиколотках, и это заставило Харви забыть о боли и начать действовать. Он выхватил нож и всадил его в горло твари в женском обличии. Нож вошел только на четверть и застрял. Черная густая жидкость потекла по его руке, обжигая кожу словно кипяток. "Лукреция" никак внешне не отреагировала на посторонний предмет в своем теле, она всего лишь отпустила его запястье, но только для того, чтобы протянуть руки к его горлу. Харви хотел позвать на помощь шерифа, в надежде, что он его услышит, но очередная сильная хватка сдавила его трахею, а вскоре сломала и шейные позвонки.

* * *

Ирэн Рассел открыла двери сразу же после первого стука. На пороге стоял Харви Гуделл, его шляпа скрывала полностью верхнюю часть его лица, оставляя на виду только губы и подбородок. Кожа на его небритых щеках показалась ей болезненно-желтой, да еще сильно покрытая испариной.

— Харви?

Стоило ей только произнести его имя, как помощник шерифа поднял голову и взглянул ей в глаза. Еще секунду назад болезненного вида кожа приобрела румянец.

— Доброго вам дня, дисель. Я могу войти?

На щеках Ирэн заиграл румянец. Она улыбнулась и отступила на шаг назад, хотя изначально не собиралась отвечать ему согласием на его просьбу. Харви Гуделл сделал два шага вперед, после чего закрыл за собой дверь. Он стоял в дверях и с нескрываемым интересом глядел на нее, при этом не произнося больше ни единого слова. Этот взгляд женщина восприняла за сексуальное вожделение, и ей это льстило, но она не могла понять, что могло заставить Харви вернуться к ней спустя полгода, после их мимолетной интрижки, за которой больше ничего не последовало, даже маломальского разговора. Все эти полгода она думала о нем и не потому, что питала к нему чувства, а потому что хотела внести ясность в тот день, когда она изменила мужу с ним. Она любила Сида, но ничего не могла с собой поделать. Ей было необходимо чье-то внимание и ласка в те дни, когда мужа не было рядом с ней. Единственное, что притупляло ее сексуальное желание в те дни, была работа по дому, а потому уборкой и наведением чистоты она занималась в каждый день. Но с каждым пройденным днем спустя месяц после отъезда мужа в губернию, ей становилось все сложнее. Харви был единственным мужчиной, который в те дни находился рядом с ней и который всегда вызывал у нее симпатию, а потому, когда он принес, по ее просьбе воду из колодца, Ирэн попросила его о другом одолжении, которое он без лишних слов исполнил. Харви Гуделл оказался очень хорошим любовником, с этим она не могла спорить, что заставило ее даже забыть на какое-то время о Сиде. Но, когда Харви покинул без единого слова порог ее дома, ее охватила ноющее чувство вины. Когда спустя три дня Сид вернулся, Ирэн тут же затащила его в супружеское ложе, из которого они не вылезали почти сутки — именно столько времени в страстных объятьях мужа ей потребовалось, чтобы перебороть ненависть к себе.

— Что тебя привело ко мне? — спросила она, хотя сама часто думала о том, что хотела бы вновь встретиться с Гуделлом и объясниться с ним, а вернее — объяснить самой себе вслух причины своей измены мужу.

— Я хотел поговорить с тобой, дисель, — невыразительно ответил он, хотя в его глазах она могла легко прочесть желание, которая плохо сочеталась с его интонацией.

— О чем?

— О нас с тобой.

— Харви, "нас с тобой" никогда не было и не может быть. Все, что произошло тогда — было ошибкой. У меня есть муж, а у тебя есть девушка, — произнесла она, понимая, что все слова, которые вертелись в ее голове в течение этих месяцев, начали улетучиваться из ее головы, стоило Харви сделать еще один шаг ей навстречу. Ее сердце забилось чаще, а между ног заныла сладкая истома. Разумом Ирэн понимала, что ни за что на свете не станет изменять мужу повторно, тем более, что он был в эти дни рядом и мог приласкать ее в любой момент. Но ее тело изнывало от желания, чтобы Харви Гуделл овладел ею вновь. Грубо, напористо, пусть даже на крыльце дома, на глазах у всех.

— Ей не сравниться с тобой, дисель.

— Почему ты называешь меня "дисель"? — спросила она, перейдя на тихий шепот. Лицо Ирэн порозовело. Губы вспыхнули от жара. Зрачки расширились. Грудь от возбуждения тяжело начало подниматься и опускаться. Такого с ней не было даже в прошлый раз.

— А как я должен тебя называть?

— Ирэн.

Он улыбнулся ей, после чего поцеловал так, как еще никто и никогда не целовал, даже сам Гуделл. Она и думать не могла, что можно испытать такое наслаждение от одного поцелуя. Ее голова закружилась, а ноги подкосились.

— О, Океан Надежд! — выдохнула она. — Где ты этому научился.

— У парня, что живет вон в том доме, — ответил Гуделл, указав пальцем на дом Доусонов, чья дверь была открыта настежь.

— Что? — ей показалось, что она ослышалась. И не удивительно, она не могла представить себе эту картину. — У Перка Доусона?

— Да, кстати, он сейчас прячется за дверью. Думаю, его стоит пригласить и он тоже тебя много чему научит.

Все, что началось потом, показалось Ирэн настоящим безумием. Харви Гуделл отошел в сторону, впуская в дом Перка Доусона. Рот Перка растянулся в улыбке, обнажая гнилые желтые зубы. Его глаза покрылись кровавой паутинкой. А спустя мгновение обрели естественный цвет, также как и кожа. Ирэн вздрогнула от накатившего ужаса и начала быстро отступать назад. Но руки "Перка Доусона" уже потянулись к ее горлу, а зубы впились в ее влажные пухлые губы.

* * *

Рональд Белфаст слушал его внимательно и не перебивал. Когда же Сид Рассел замолчал, бывший шериф Конвинанта произнес:

— Нашему положению дел не позавидуешь. Нужно было сразу вызывать Анку, а не закапывать Безликих на кладбище.

— Ты прав и в этом моя вина. Тогда я решил, что с одним Безликим, да к тому же в образе ребенка мы сами сможем справиться. И закапаем его точно так же, как это делали наши предки столетия назад.

— В наше оправдание могу сказать, что во времена моего детства в Конвинанте появились сразу двое Безликих и с ними, без помощи Анку, нельзя было справиться. Теперь нам противостоят пять тварей.

— Да, мы попали в прескверную ситуацию. Но, обряд будет проведен, и мы избавимся от них всех разом. Ты один из немногих жителей Конвинанта, на чьей памяти проводились обряды по вызову Анку, и твоя помощь будет незаменимой.

— Шериф, я был мальчишкой в те далекие времена и непосредственно не присутствовал при обряде.

— Ты ведь говорил…

— Я говорил, что мне рассказывал отец о нем, но своими глазами я ничего не видел.

— И все же, ты знаешь про обряд больше большинства из нас.

— Возможно. И я готов помочь всем, что в моих силах. Но мой сын — я не хочу оставлять его одного дома, пока в Конвинанте Безликие, — произнес Белфаст, после чего плотно сжал губы, от чего стал похожим на того старика, коим он и являлся, хотя до этого Сид Рассел не замечал всего груза прожитых лет возложенных на плечи его собеседника.

— Он может пойти с нами.

— Нет, всем кому меньше восемнадцати лет нечего делать в доме, где проводится обряд. Так мой отец говорил. При обряде, открываются Двери в Мир Мертвых и все твари устремляются к нему. Если не использовать травы и амулеты для защиты можно выпустить оттуда кого-то и похуже чем Безликих, а телами детей и подростков очень легко завладеть, пусть даже и будут использоваться обереги.

— Тогда, его можно отправить домой к моему младшему помощнику. Они вместе переждут завершение обряда там.

— Прекрасно, они с Малкольмом дружат с детства, и мой сын иногда даже ночует у него.

— Значит, так и поступим. Я отведу твоего сына к дому Тильды Клемментс, а ты отправляйся к дому родителей Джонаса. Там тебя должны уже ждать. И предай моему младшему помощнику и всем, кто не достиг нужного возраста, чтобы отправлялись к нему домой.

Рональд Белфаст кивнул, после чего позвал сына, не упоминая его имени. Генри неторопливой поступью появился у дверей дома. Его лицо было бледным, глаза уставлены в пол, а веки на половину опушены. Он с нерешительностью посмотрел на шерифа, после чего уставился на ручку двери.

— Привет, парень! — поздоровался с ним Сид. — Как твои дела?

Генри Белфаст криво улыбнулся, после чего принялся кусать заусенец на большом пальце. Сложно было глядеть на мальчишку, который внешне выглядел на свои шестнадцать лет, а по сообразительности уступал даже десятилетнему.

— Не хочешь прогуляться со мной?

— А куда? — поинтересовался Генри, настолько высоко подняв удивленные брови, насколько ему позволяли мимические мышцы. Его лоб прочертили четыре горизонтальные складки.

— К твоему другу Малкольму.

— Я думал, мы не упоминаем имен, — произнес Рональд.

— Это имя уже известно Безликим, — ответил шериф, но не стал вдаваться в подробности.

— К Малкольму? Да, я хочу к Малкольму. Мне нравиться у него дома.

— Тогда пойдем.

— Будьте осторожны, — попросил Рональд напоследок.

Генри Белфаст был не слишком разговорчив, чему шериф был только рад. Он старался быть сосредоточенным и держать всю улицу под контролем. Опасность могла подстерегать их со всех сторон. Он часто оглядывался назад и осматривал каждое пространство между домами. Генри же был совершенно спокоен и шериф сомневался, что в нем что-либо изменилось бы, если ему рассказать о грозящей опасности со стороны Безликих.

До дома Клемментсов они дошли без происшествий. Шериф вручил парнишку Тильде Клемментс, которая не была в восторге при виде Генри, но не стала перечить Сиду. Прежде чем уйти, он осмотрел весь дом и даже комнату, где лежала больная дочь Тильды, хотя хозяйка старалась препятствовать его проверке. Рассказав вкратце всю историю, шериф надеялся получить понимание в ответ, но Тильда все стояла на своем, пытаясь заверить его, что в комнате нет никого кроме дочери. Сид Рассел не поддался на убеждения и открыл дверь, отстранив в сторону хозяйку дома.

Лили Клемментс лежала в постели, укрытая одеялом до самого подбородка. Сквозь тонкую материю проглядывалось ее угловатое костлявое тело. Ее глаза были открыты, и она с испугом глядела на незнакомца. Шериф так же видел ее впервые, но заострять на ней свое внимание, он не стал, чтобы не пугать и не смущать ее еще сильнее. Он быстро оглядел углы, затем посмотрел под кровать и только после чего убедился, что в доме не было посторонних или же мертвых тел двойников Тильды или Лили, вышел из комнаты больной девушки.

— Вы довольны?! — возмущенно воскликнула Тильда.

— Я должен был все проверить, — ответил ей шериф с таким тоном, который подразумевал, что больше не потерпит разговоров на эту тему. — Вскоре придут ваш сын с девушкой, что уже ночевала в вашем доме.

— Нет, только не та бесстыдная девица! — воскликнула Тильда.

— Не хочу это обсуждать! — отрезал шериф.

— Эго не ваш дом, шериф, а мой. Приглашайте в свой дом кого угодно, но в мой — не смейте!

— Ваш сын помощник шерифа и будет лучше, если все будут находиться в одном доме под его присмотром.

— А кто присмотрит за моим сыном?!

— Вот вы за ним и приглядите. — И прежде чем Тильда хотела продолжить их спор, шериф развернулся и отправился к выходу, на ходу кинув: — Не забудьте про пуговицы. Никого не впускайте, пока не будет предъявлен опознавательный знак.

* * *

Прежде чем отправиться в дом Парвисов, шериф решил заглянуть домой к своей жене, проведать ее и оповестить об опасности, нависшей над поселением. Он открыл дверь, как его мгновенно хватило неприятное чувство. Словно дом покинула жизнь. Такое же чувство его посетило в далекие времена, когда он вернулся с родителями домой, после похорон своего старшего брата Гарри, убитого в салуне во время пьяной драки. Сиду тогда было всего двенадцать и своего брата, который был старше него на восемь лет, он считал, чуть ли не всесильным и бессмертным, ведь брат жил еще в те времена, когда его самого еще не было. Его смерть оставила след в его душе, который словно холодный камень давил ему на грудь, забирая все тепло тела. В те далекие дни, он перестал быть наивным мальчишкой, которого старший брат только начинал учить обращаться с оружием и стрелять по банкам. На следующий день, он проник в пустую и мертвую комнату брата и забрал его пистолет, к которому он раньше прикасался только с одобрения Гарри. В тот день он впервые убил живое существо — белка бела первой, от которой и пошел отсчет всех его последующих жертв. Убийца брата стал вторым поймавшим пулю, выпушенную из револьвера, при простом нажатии пальца Сида на спусковой крючок.

Убийца его брата был известным преступником в тех краях, на чьей совести висели десятки убийств, ограблений и изнасилований. Он избавил всю губернию от скверного типа, но при этом внес в свою жизнь большие неприятности. У убитого им головореза было много друзей, с такой же сомнительной репутацией, которые посчитали месть своим долгом, что заставило Сида Рассела покинуть свое родное селение навсегда. Больше десяти лет он не возвращался в свои родные места. За это время, жизненные пути свели его с известным в свое время охотником за головами по имени Тарен "Вепрь" Кесседи, который обучил его своему ремеслу. "Вепрь" мог стать такой же легендой для простого люда, каким и он сам стал, да вот любовь к бутылке и к чужим женам привела его к бесславной смерти. Пуля ревнивца проделала ему дыру в затылке в тот момент, когда он находился на самом пике удовольствия, пристроившись к голому заду жены своего убийцы, отыгрывая с ней сцену обуздания дикой кобылицы. К тому времени Сид уже не был безусым юнцом и прекрасно владел револьвером, а потому смерть наставника стала для него душевным потрясением, но никак не отразилось на его профессионализме, так как "Вепрь" успел обучить его всем своим навыкам и хитростям.

После возвращения в свое родное селение, его ждали жуткие новости. Его родители заплатили жизнью за убийство, которое совершил он. Столько злобы и ненависти, он не испытывал ни до, ни после, ни к кому, даже к убийце брата. В течение двух лет, он выслеживал и убивал всех причастных к смерти своих родителей. Последнего члена банды он выслеживал полгода и, наконец, застрелил в губернии, которая находилась в сотнях тысяч шагов от его родного поселения.

После убийства всех членов банды под названием "Черные вороны" молва о "Бессмертном" Сиде Расселе стала распространяться среди жителей больших губерний и маленьких поселений. Теперь в его услугах убийцы нуждались все: как простые жители из ничтожного класса, которые могли платить ему только продуктами, так и те, что входи в элиту общества. Последние были самыми щедрыми и платили золотом. Вскоре даже губернаторы просили его о помощи. Тогда он и получил заказ на поимку живым или мертвым "Злого" Дона Биртрона, убийство которого и сделала его легендой в своих кругах и ближайших губерниях. Вознаграждение, полученное им после предоставления мертвого тела знаменитого убийцы, было столь огромным, что позволяло ему уйти на покой. Но к тому времени ему только исполнилось сорок лет, и он все еще чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы вести бои на равных с молодыми и дерзкими преступниками.

И только ближе к пятидесяти годам, он поселился в Конвинанте и стал его шерифом, хотя предложений от разных губерний у него было немало и большинство из них были довольно заманчивыми. К примеру то, что ему сделал губернатор Лейстипа. Ему предложили взять на обучение дюжину молодых, голодных до славы парней, которые бы смогли занять его место охотника за головами. Шериф отказался главным образом из-за того, что хотел построить тихую и спокойную жизнь с Ирэн. После долгих просьб и упрашиваний со стороны губернатора, он все же дал свое согласие, взяв изначально два обещания: обучения будут вестись всего два месяца, а после истечения данного срока его не будут больше беспокоить по похожим просьбам.

Тишина дома пугала его. Он не позвал ее по имени, потому что не хотел рисковать, но входную дверь шериф открыл достаточно широко, чтобы его приход не остался не услышанным. Никто не вышел ему навстречу, от чего Сиду стало неспокойно на душе. Рука самопроизвольно потянулась к кобуре с револьвером, к сожалению, не к тому, что принадлежал раньше его старшему брату. Оглядевшись по сторонам, он прошел вперед, пока их спальная комната полностью не открылась для его обзора.

Его обнаженная жена сидела на постели. Увидев его, Ирэн улыбнулась и вытянула свои руки ему навстречу.

— Дорогой, как же я рада тебя видеть.

— Ты знала, что я приду? — спросил он, убирая руку с рукояти револьвера. — Или ты ждала кого-то другого?

— Что за глупости ты говоришь? Конечно же, я ждала только тебя. Подойди же и поцелуй меня, милый.

Ирэн и раньше ждала его с работы обнаженной, поэтому данная картина не вызвала в нем никаких подозрений. И все же, чувство навсегда опустевшего дома никак не хотела отступать. Что-то подсказывало ему о приходе необратимых перемен. Его предчувствие было хорошо развито, и оно его еще ни разу не подводило.

— Как меня зовут?

— Что?

— Назови мое имя, — требовательно произнес шериф.

— Эго глупая шутка? — спросила его жена, сделав обиженную гримасу.

— Мое имя!

Над домом нависло тяжелое молчание. Он смотрел на нее с хладнокровием, а она в ответ с обидой. Но очень скоро ее лицо начало меняться. Вначале ее губ коснулась улыбка, затем изогнулись брови, а после глаза начали наливаться кровью. Дико закричав, она вскочила на ноги и накинулась на Сида. Хотя он и ожидал нападения, ее стремительность все же не позволила ему вовремя увернуться. Она сбила его с ног и потянулась к его горлу. Сид Рассел попытался ее оттолкнуть, но сил у Безликого было гораздо больше. Тонкие и острые пальцы "Ирэн" впились ему в горло, сжимая ладони под кадыком медленно и с удовольствием. На губах двойника его красивой молодой жены появилась пена, которая начала течь ему на лицо. Такого отвращения он еще не испытывал. Сид старался держать от себя тварь на расстоянии одной рукой, а другой потянулся за револьвером. Жгучая боль обволокло его горло, а в трахее что-то затрещало. Прежде чем надвигающаяся на него темнота успела окончательно накрыть его, шериф Конвинанта успел произвести выстрел. Сорок пятый калибр сделал свое дело — тварь отбросило в сторону. Зайдясь в хриплом кашле, Сид перевернулся на живот, после чего встал на ноги. Тварь в это время тоже предпринимала попытки встать на ноги. Шериф, не задумываясь, выстрелил еще один раз, пустив пулю Безликому прямо в лоб. Пусть это была не его жена, но выстрел в того, кто был на нее очень похож, вызывал неприятные чувства. Но еще более неприятным было думать о том, что стало с его настоящей женой.

Прежде чем Безликий успел прийти в себя от второго выстрела, Сид Рассел вооружился мясницким ножом, которым еще утром он убил одну из крыс. Он плотно сжал ручку ножа в ладони и приготовился нанести удар.

Безликий поднялся на ноги и приложил руку к ране, из которой вытекала черная жидкость.

— Твои попытки сопротивления просто смехотворны.

— Несмотря на твои слова, мерзкая тварь, я все еще жив, — прохрипел шериф, чувствуя сильную боль при каждом напряжении голосовых связок.

— Это ненадолго.

При новой молниеносной атаке Безликий выбил из рук шерифа револьвер, после чего попытался выбить и нож, но в ответ получил удар по запястью. Рука твари отлетела в сторону, но это все что шериф успел сделать перед тем, как его вновь сбили с ног, а затем оседлали верхом.

— Ну же, муженек, я все еще хочу твоей ласки, — засмеялась тварь в образе его жены и принялась делать вращающие движения бедрами, имитируя половой акт. Шериф снова замахнулся ножом, рассчитывая отрубить оставшуюся руку, дабы отучить Безликого от удушающих приемов, но смог задеть лишь прядь волос "Ирэн", которые в потоке воздуха взлетели вверх, после чего спланировали на пол. В ответ тварь одарила его сильной оплеухой, от которой у него зазвенело в ушах.

Вместе со звоном от оплеухи раздался звук очередного выстрела, который заставил тварь отпрянуть назад и в этот же момент Сид Рассел нанес очередной удар, отрубив и вторую кисть Безликого. Тварь завыла от злости, вскочила на ноги и выпрыгнула через ближайшее окно, разбив стекло.

В дверях стоял Малкольм Клемментс, держа обеими руками свой револьвер. За его спиной стояла Эллин Томин и с испугом глядела на происходящее.

— Как вы, шериф.

— Я в порядке, — хриплым голосом ответил ему Рассел. Этому хрипу из-за повреждения трахеи предстояло остаться с шерифом навсегда, вплоть до самой его смерти, так же как и характерному клокочущему звуку во время каждого приема пищи. — Ты спас мне жизнь.

— Ну, я сделал то, что бы сделал любой на моем месте, — ответил Малкольм, хотя его щеки тронул румянец от лестных слов, произнесенных шерифом в его адрес.

— Что вы здесь делаете? — сурово спросил Сид, словно благодарности и вовсе не было всего пару секунд назад.

— Мы шли к моему дому и услышали выстрелы. Бывший шериф сказал, что это ваш приказ — отправить всех не достигших восемнадцати в мой дом.

— Да, — кивнул Сид, поднимая с пола оброненный револьвер и возвращая его в кобуру. Его движения были слегка медлительны, а в глазах читалась растерянность и жуткая усталость.

— Мы хотели взять с собой и девочку — сестру Джонаса, — но ее мать взбесилась, стоило ее попросить отпустить дочь. — Малкольм чувствовал себя неловко, боясь, что шериф осудит его за то, что он не настоял и не забрал с собой восьмилетнюю Триш Парвис.

Но шериф лишь тяжело вздохнул, после чего медленно закивал головой.

— Ты молодец, младший помощник, а теперь идите к дому и будьте осторожны. Я должен найти свою жену, думаю, она где-то в доме.

От слов шерифа, по спине Малкольма пробежался холодок.

— Шериф…

— Со мной все в порядке. Идите. Ну же!

Как только Малкольм и Эллин покинули его, Сид Рассел принялся осматривать свой дом, не оставляя без внимания даже пространство под столом и стульями. Чем дольше он ее искал, тем сильнее охватывала его злость. Он отбрасывал назад стулья, переворачивал верх дном кровать, откидывал в сторону мешки с зерном. Он догадывался, где могло быть тело его жены, но сознательно затягивал время, прежде чем проверить вероятное место. Когда же все в доме было перевернуто, а то, что было не слишком прочным — сломано и разбито, Сид Рассел подошел к дверце в полу, что вела в погреб, и со злобой и страхом открыл ее.

Погреб был затоплен дождевой водой, и в этой воде плавало тело его жены Ирэн. Ее когда-то красивые глаза, а теперь абсолютно-красные, были открыты, но она не смотрела на мужа, а куда-то в пустоту. Ее длинные волосы были невидны в мутной воде. Кожа была бледной и покрытая синяками. Особенно страшно смотрелись покусанные до мяса губы и черные полосы на сломанной шее. Сама шея стала вдвое уже из-за невероятной силы сдавливания могучих рук.

Шериф дотянулся до ее лица и нежно коснулся ее лба. Тело было холодным. В своей голове он отчетливо слышал ее голос и смех, но он прекрасно понимал, что этот голос с каждым днем будет становиться все тише и менее отчетливым, пока не превратиться в далекое воспоминание, которое не будет согревать его душу. Тело Ирэн слабо качнулось на воде, после чего неторопливо начало тонуть. Шериф подхватил ее за правое предплечье, прежде чем она ушла полностью под воду, после чего потянул изо всех сил на себя и вытащил ее из погреба.

Он осторожно положил ее на пол, для того чтобы закрыть дверцу погреба и вернуть кровати прежнее положение. Положив обратно матрац, набитый соломой на дощатую поверхность, он вернулся за телом жены. Взяв ее на руки, он переложил ее на кровать, подложил под ее мокрую голову подушку, после чего укрыл простыней.

— Спи, дорогая, — прошептал он. — Я скоро вернусь. А пока, мне нужно разобраться с этими тварями раз и навсегда.

Сразу, как только он поцеловал мертвое тело в лоб и в каждую щеку, Сид Рассел поднял с пола одну из отрубленных рук (ту, что была покороче) и прядь волос, которые были очень похожи на волосы его жены, но принадлежали Безликому, спрятав их в карман своего плаща. Закрыв за собой дверь, шериф отправился к дому Парвисов, в котором проводился обряд по вызову братьев Анку.

* * *

Непрекращающееся урчание желудка Билла Тейта напоминало Альберту Дрейку в каждый раз о том, что он сам был очень голоден и был не прочь оказаться за богатым столом в доме своего отца. Поэт Роберт Мас Вин Дрейк отличался худобой, но при этом любил вкусно и много поесть, а посему завтрак, обед и ужин в его доме превращался в праздник живота. Здесь вам было место и разным мясным вырезкам, жареной и запеченной с различными приправами рыбинам, десяткам видов сыров и вин, овощам и фруктам, пышным выпечкам и разноцветным желе. Теперь Альберт понимал, что скучать он будет не только по своим сестренкам-близняшкам, но и по великолепным трапезам, которые устраивались в доме его отца.

Билл протяжно замычал от досады и жалобно озвучил все мысли Дрейка:

— Как же хочется сейчас чего-нибудь поесть, скажем: запеченного в винном соусе сома, фуа-гры и фандю со свежим хлебом.

— А на десерт парфе и клубничного мороженного, — мечтательно подхватил Франс.

— А как насчет куска черного хлеба с водой? — спустил их с небес на землю Винс Стоун. За этот день, его вечно сияющие здоровьем кудряшки словно потеряли свой иссиня-черный цвет став тусклыми и сухими.

— Слушай, избавь нас от своей приземленности и позволь мне с братом хотя бы помечтать, — осадил его Франс. — В этом месте нам больше ничего не остается делать.

— Я бы лучше избавил тебя от парочки зубов, из-за того, что по твоей милости мы и оказались в этом месте.

— Это мы еще посмотрим, кто кому наваляет! — ринулся в словесную атаку старший Тейт.

— Может, проверим это прямо сейчас?! — Стоун встал на нога, сверху вниз глядя на оппонента.

Франс Тейт не заставил себя долго ждать и тоже вскочил на ноги, хотя разница в росте между ними все равно осталась за Стоуном, от чего Франс продолжал глядеть на Винса снизу вверх. Синяки от прошлых ударов на его лице уже начали желтеть, но очень скоро на его лице могло появиться пополнение синяков и ссадин.

Ни Билл, ни Альберт не стали встревать в их перебранку. Но драка так и не произошла, по той причине, что дверь офиса шерифа открылась, и на пороге возник старший помощник Гуделл. Вначале он огляделся по сторонам, после чего остановил свой прищуренный взгляд на квартете за решеткой.

— Я могу войти? — спросил он и усмехнулся.

— Милости просим, — огрызнулся Франс Тейт, затем занял свое место, решив первым положить конец их с Винсом конфронтации.

Гуделл сделал осторожный шаг через порог, остановился на миг, затем сделал еще один, словно опасаясь, что задержанные могли подготовить для него ловушку, несмотря на то, что дверь клетки была прочно заперта на ключ.

— Рад, что вы дождались меня, ребятишки, — усмехнулся он, только это усмешка напугала всех членов банды Благородных до мозга костей.

Закрыв за собой дверь, он неторопливо приблизился к решетке, не отводя взгляда от Альберта Дрейка. Сам Альберт, все это время стоявший лишь у решетки, крепко сжимая в ладонях прутья, отступил назад, не ожидая ничего хорошего от хранителя порядка местного поселения.

— Мне нужна помощь одного из вас. — Гуделл вытащил револьвер и указал его дулом на Билла Тейта, при этом несколько раз переводя его, то на одного молодого человека, то на другого.

— Я думал, вам нужна моя помощь, — произнес Альберт, коротко взглянув на Билла, который весь съежился от испуга.

— И до тебя время дойдет.

— Но он не знает толка в обрядах по вызову Анку.

— А ты, значит, знаешь? — с нескрываемым интересом изрек Гуделл и сделал пару шагов вперед, чтобы лучше его разглядеть в полумраке офиса.

Альберт решил не отвечать ему, а только кивнуть головой, но сразу после этого, осудил себя за это. Что-то в Харви Гуделле ему не нравилось. Конечно же, он и раньше не питал к нему теплых чувств, но теперь в нем что-то изменилось, причем в худшую сторону.

Гуделл снял с пояса связку ключей и, выбрав единственно верный, сунул его в скважину.

— Пойдешь со мной. Радуйся, ты теперь будешь участвовать в обряде.

— А что будет с моими друзьями? — спросил Альберт, хотя его самого больше волновал другой вопрос: что будет с ним самим? — Я буду помогать вам только на определенных условиях.

— К примеру, полное ваше оправдание и освобождение? — с усмешкой поинтересовался Гуделл.

— Именно.

— Если твоя помощь будет ценной для нас, мы вас отпустим. — Гуделл отвел от него свой подозрительно-игривый взгляд и оглядел всех остальных заключенных. — Все будут помилованы!

Франс и Билл заулюлюкали от радости и начали обниматься. Винс Стоун, так же как и Альберт, пока не торопился радоваться. В отличие от братьев Тейтов, он не потерял способность к рациональному мышлению и критической оценки.

— Тогда я согласен помочь вам, — кивнул Альберт. — Но, для начала я хочу что-то сделать.

Альберт порвал пуговицу от своего костюма и сунул ее в рот. Затем, зажав ее между зубами, он приподнял верхнюю губу. Харви Гуделл задумчиво глядел на него, покачивая головой то в сторону правого плеча, то в сторону левого, после чего произнес:

— Никогда не слышал о столь странном способе применения пуговиц.

Этих слов было достаточно для того, чтобы братья Тейты от восторженных криков перешли на крики ужаса. И в этот раз им компанию составили и Дрейк со Стоуном. Они все сжались к стенке и обнялись как малые дети.

— Похоже, я что-то не то сказал, — скривил озадачено губы "Харви Гуделл", открывая двери камеры.

 

3

Дом Парвисов был обставлен вполне уютно, насколько это было возможно для дома, в котором не было привычных для Нолана полезных в быту вещей. В то же время обилие зажженных свечей придавала помещению мрачности. Словно это был не дом вовсе, а задумчивый старик, сидящий на крыльце и думающий о смерти. Кевин сам не знал, откуда к нему пришел такой образ, но с антуражем этого помещения он вполне сочетался.

Здесь было много людей, около дюжины, все пожилого возраста, но в небольшом пространстве узких комнат их количество казалось сравнимой с толпою. Мужчины тихо переговаривались между собой, формируя групы из трех-четырех человек. Женщин среди них было только три: Солнечный Луч, которая стояла у стола и готовилась к ритуалу; хозяйка дома, одетая во все черное и выглядевшая намного старше своих лет; и маленькая девочка, которая, если бы не ее белокурые волосы и возраст, была очень даже похожа на Кэти Нолан. Девочка стояла в углу комнаты и со страхом глядела на всех присутствующих в ее доме и словно чувствовала приближение чего-то пугающего и непоправимого.

Кевин не смог отказать себе в желание и не подойти к ней. Девочка не обращала на него внимания, пока он не сел на корточки перед ней.

— Привет, — поздоровался он, но не получил ни ответа, ни кивка. — Знаешь, у меня тоже есть дочь. Вы с ней очень похожи.

Девочка продолжала глядеть ему в глаза, при этом не произносила ни слова. Ее ладони сжимали края платья, оставляя на нем мятые полосы. Кевину хотелось прикоснуться к ее маленьким ручонкам и осторожно сжать их в своих ладонях, но он с трудом сдерживал себя, повторяя без конца в уме, что перед ним стояла не его дочь, а чужая девочка. Он уже хотел оставить ее в покое и отойти в сторону, когда девочка, наконец, произнесла свои первые слова, пропитанные горечью, совсем не подходящей для столь юного создания:

— Моего братика убили, и мама плачет целыми днями, — чуть ли не шепотом пожаловалась девочка. — Мне кажется, что мама и папа меня больше не любят.

Кевину стало жалко ее. Он прикоснулся к локону ее волос, затем осторожно погладил ее по головке, чувствуя, на пальцах сальность от ее прядей. Видимо, после смерти ее братика, родители совсем позабыли о том, что девочка нуждалась в уходе и заботе.

— Поверь, они тебя очень любят. Они очень скучают по твоему братику, но любить тебя они никогда не перестанут.

— А где ваша дочь? — спросила она не без интереса.

— Она умерла, — ответил за него дар правды, хотя изначально он хотел использовать более метафорический подход, в стиле: "Она далеко отсюда, но именно к ней я и держу свой путь".

— Она сейчас с Джонасом?

— Думаю, что нет. Она в другом Мире.

— В другом Мире?

— Да.

— А где этот другой Мир?

— Кевин?

Его позвал Марк Уотер, который стоял около камина с одной единственной фотографией и глядел на него с озабоченным видом. После чего в их дуэте появилась Солнечный Луч, Кевин не раз замечал во взгляде Марка тревогу, видимо он поставил себе цель контролировать лимит участников похода к Океану Надежд.

Кевин попрощался с девочкой и подошел к Марку.

— Старайся не разговаривать ни с кем, — шепотом попросил его Уотер. — Твой дар может привести к увеличению числа нежелательных сопроводителей.

— Это всего лишь маленькая девочка, Марк, — заметил Кевин.

— Да, но у этой девочки есть родители, которых коснулось горе и, беря в учет твое непреодолимое желание всем помогать, не стоит заводить ненужных новых знакомств.

— Я помню об этом, Марк, но стоять в стороне я тоже не могу. Так или иначе, мне приходиться взаимодействовать с людьми.

И словно в подтверждение его словам к ним подошел пожилой мужчина и притянул руку в знак приветствия.

— Рад видеть новые лица в Конвинанте. Вы друзья этой индейской девушки, которая будет проводить обряд?

— Так точно, тавв, — кивнул Кевин.

— Я рад, что Океан Надежд привел вас в наше поселение. Извините, что не представляюсь, но вы и сами понимаете — пока Безликие в Конвинанте, все имена под строгим табу. Могу только сказать, что я был когда-то шерифом этого места.

— Очень рады знакомству, — произнес Марк.

Рональд Белфаст взглянул на фотографию, что стояла на камине и, тяжело вздохнув, покачал головой.

— Очень жаль мальчишку и всю эту семью.

Кевин повернулся в сторону фотографии, которая изображала всю семью Парвисов в желто-коричневых тонах. За столом сидели отец, мать, между ними уже покинувший Мир Живых сын, одетый в строгий костюмчик, и особняком от всех стояла их дочь, с которой Кевин успел познакомиться. Мальчишка на фотографии спал, прислонившись к груди отца, который осторожно обнимал его за плечо. Мать мальчика ничем не отличалась от той женщины, которая стояла сейчас у стенки и с заплаканным взглядом смотрела куда-то в потолок. Те же заплаканные глаза, что на фото, что в реальной жизни.

— Одна радость для родителей, что осталось воспоминание о сыне в виде этой фотокарточки, — с грустью произнес Рональд Белфаст.

Марк смотрел на фотографию без какого-либо интереса, что показалось Кевину немного странным, учитывая тот факт, что в Молодом Мире, откуда прибыл Уотер, о фотографиях ничего не знали.

— А где другие фотографии? — осведомился Кевин.

— Молодой человек, фотосъемка — очень дорогое удовольствие, которое не все могут позволить себе, — изрек Белфаст. — А средний класс, вроде этой семьи, готовы расстаться с лишними монетами для оплаты трудов фотографа только в случае запечатления значимых дат.

— А что за дата запечатлена на этом снимке? — спросил Кевин, беря в руки рамку с фотографией, на стекле которой виднелись в свете свечей, многочисленны следы от пальцев, большая часть которых приходилось на лицо мальчишки. — День рождения?

— День смерти. Фотографию сделали спустя день после убийства мальчонки.

От рамки повеяло холодом, а скучное семейное фото приобрело жуткий оттенок. Кевин поспешил вернуть ее на место. В тот же самый момент, чья-то худая и бледная рука вытянулась вперед из-за его плеча и схватила рамку с фотографией. Кевин вздрогнул и обернулся. Мать умершего мальчишки одарила его злым взглядом, после чего вернулся назад к противоположной стенке, забрав с собой фотографию.

На столе, за которым сидела Солнечный Луч и еще двое мужчин пожилого возраста, были расставлены все нужные предметы для проведения ритуала А именно: детский пиджачок, в котором Джонас Парвис сфотографировался в первый и в последний раз в своей жизни; сушеные травы, с помощью которых Солнечный Луч прогнала одного из Безликих; блюдце с водой; сырое яйцо; иголка с ниткой и с десяток пока еще незажженных свечей.

Кевин расслышал, как один из пожилых мужчин сидевших вместе с Солнечным Лучом за столом, спросил ее о предназначении яйца.

— Зачем оно в обряде? Я могу ошибаться, но когда мы проводили обряд много лет назад, то не использовали яиц.

— Оно заменит нам песочные часы, — ответила ему женщина. — Чем продолжительнее обряд, тем больше вероятность того, что Анку услышат наш зов и придут. Но, как и любой другой обряд, связанный с Землей Мертвых, он будет нести в себе опасность и, чем больше времени мы потратим на него, тем большая опасность нас будет подстерегать. Яйцо я разобью в самом начале. Пока белок будет оставаться прозрачным — нам ничего не будет угрожать, но если он потемнеет, тогда это будет знаком, что пора заканчивать ритуал.

Кевин подошел ближе и спросил, если не нужна его помощь.

— Нет, — покачала головой Солнечный Луч. — Единственное, что я попрошу у тебя, держаться подальше от стола и не прикасаться ни ко мне, ни к этим двум мужчинам до тех пор, пока ритуал не будет завершен. Это относится ко всем! — повысила голос она. — Никто не должен к нам прикасаться! Это опасно! И закройте дверь дома. Когда ритуал начнется, никто не должен ни входить, ни выходить!

— Тогда нам стоит подождать шерифа, прежде чем начнем, — подал голос Рональд Белфаст. — Он обещал быть. А также не будем забывать о его старшем помощнике.

— А как же девочка? — спросил один из стариков, сидевших за столом. — Ей нельзя оставаться в доме.

Солнечный Луч повернулась в сторону Марка Уотера и подозвала его к себе.

— Ты должен увести девочку из дома. Если мать воспротивится, убеди ее или же возьми с собой.

— И куда, по-твоему, я должен пойти вместе с ними? — с хорошо заметной нервозностью спросил Марк.

— Придумай сам, — с не меньшей резкостью ответила ему женщина — Уверена, у тебя получится найти убежище на короткое время.

Марк еще потоптался какое-то время на месте, после чего повернулся и направился к девочке, все еще стоящей в одном из углов дома и с обидой глядящей на всех присутствующих в доме. Марк встал перед ней на корточки так же как ранее и Кевин и после нескольких коротких обменов предложениями взял ее за руку и повел к дверям. Тут же мать девочки словно очнулась ото сна и, закричав, ринулась в сторону дочери и Марка.

— Отпусти ее! Куда ты уводишь мою дочь!

Все замолчали и повернулись в ее сторону. Никто даже не попытался прийти на помощь Уотеру и убедить мать в правильности его действий. Но Марку явно не требовалась поддержка, он и сам знал, как стоило разговаривать с убитой горем женщиной, которая только изредка вспоминала о том, что у нее кроме потерянного навсегда сына все еще оставалась и дочь.

— Мы должны покинуть дом, дисель, — с невозмутимым спокойствием ответил ей Марк.

— Ты ее не заберешь! Ты забрал моего сына, но мою дочь я тебе не отдам! — прокричала женщина.

— Если она останется здесь, тогда вы и вправду ее потеряете, — все так же спокойно произнес Уотер. Его взгляд был невероятно пронзительным в эти минуты. — Разве вы хотите этого?

— Нет! Как ты такое можешь говорить?! По-твоему я плохая мать?!

— У тебя есть возможность доказать, что ты хорошая мать и не желаешь зла своему ребенку. И доказать ты это должна не мне и не окружающим, а своей дочери.

— Она знает, что я хорошая мать! — возмутилась Сэлли Парвис. Она присела перед девочкой и сжала ее голову между ладонями. — Скажи, дорогая, что этот плохой человек не прав.

— Ты меня больше не любишь, — услышала она в ответ. — Этот человек не плохой, он хочет мне помочь, а ты мешаешь ему.

— Я…, — начала женщина, но запнулась. Все продолжали молчать, ожидая услышать слова оправдания со стороны матери девочки. По щекам Сэлли потекли слезы. Она приподнялась и поцеловала дочь в лоб. — Прости меня, родная. Я и вправду совсем забыла о тебе и мне стыдно за это. Я заставила тебя страдать из-за того, что думала только о своем горе, забывая, что не только я потеряла сына, но и ты брата. Ты не меньше моего нуждаешься в поддержке или даже больше, а я… я плохая мать.

— Все мы совершаем ошибки, — ответил Марк. — Но не у всех у нас есть возможность исправить их. Вам нужно только пойти с нами, а когда обряд подойдет к концу, вернуться в опустевший дом и жить дальше, если не для себя, то для этой маленькой девочки.

Все принялись переглядываться между собой и кивать одобрительно головами. Они были впечатлены даром Уотера убеждать и находить нужные слова. Еще больше был приятно удивлен Кевин, который пусть и знал Марка лучше, чем его знали остальные, он все же не знал о способностях того к дипломатии.

Но лишь сам Марк Уотер, да Солнечный Луч, знали, что без магического вмешательства, не было бы ни слов раскаянья Сэлли, ни слов упрека маленькой девочки, ни столь быстрого решения возникшей проблемы.

Он помог женщине подняться на ноги, после чего взял и Сэлли и ее дочь за руки и направился к выходу.

— Марк! — остановил его Кевин. — Помни об опасности, что подстерегает на улице.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — улыбнулся тот, и в его голосе слышалась неподдельная уверенность.

* * *

Малкольм Клемментс встретил его с оголенным револьвером и с пуговицей в зубах. Марк улыбнулся, в то же время, показывая ему такую же пуговицу. Напряженность с лица мальчишки тут же сошла и он позволил войти Сэлли Парвис и малышке Триш внутрь. Сам Марк не стал заходить, решив вернуться поскорее назад, чтобы поспеть к обряду. Он прекрасно знал, что даже знания Солнечного Луча не гарантировали полной безопасности всем присутствующим в доме. Хотя волновало его в первую очередь безопасность Кевина. Если твари из Мира Мертвых полезут в Мир Живых, тогда без его помощи у всех присутствующих в доме при обряде не останется ни малейшего шанса на выживание. Если нечто подобное произойдет, он, конечно же, не станет рисковать и показывать всем свою магическую силу, но обязательно сделает все возможное, чтобы огородить от опасности Кевина.

Он ступил с крыльца дома в воду, когда почувствовал присутствие одного из Темных.

Пожиратель в образе Тифа стоял под аркой поселения и криво улыбался, при этом, помахав рукою, словно опасаясь, что его присутствие в Конвинанте останется незамеченным для Водолея. Они пошли навстречу друг другу, пока не остановились примерно около здания шерифа.

— Настоящий потоп ты устроил, дружище! — с восторженной интонацией и с нескрываемым почтением изрек Пожиратель. — Я приклоняюсь перед твоей силой. Буквально на днях я испробовал свою силу на жителях одной деревеньки. Но мое "творение" уступало по масштабам твоему.

— Видимо мой предыдущий урок не был усвоен, раз я вижу тебя перед собой. Похоже, мне придется повторить его, и в этот раз я доведу дело до конца.

— Ты ведь не знаешь моего имени.

— Эго может и не потребоваться, ты пока еще слишком слаб и не сможешь противостоять мне. Я же полон сил и колдовские круги больше не терзают меня.

— Не биться я с тобой пришел, брат, а раскурить трубку мира, которая положит конец нашим разногласиям. Так опустим же топор войны в землю и покроем ее пеплом и водой, чтоб заросла она травами зелеными и деревьями высокими. — Пожиратель замолчал, после чего громко рассмеялся. Марк ничего не ответил, но его кулаки сильно сжались и окутались в синюю наэлектризованную дымку. — Погоди, я просто решил, что долгое пребывание среди индейцев отложило свой след в твоем сознании, и тебе будет приятно услышать подобную речь. У меня не было желания оскорбить тебя. Позволь мне озвучить свое предложение?

— У тебя одна минута.

— К вам пристроилась женщина из индейского племени. И если я не ошибаюсь, ты не в восторге от ее компании. Я могу избавиться от нее.

— Если с ней что-то произойдет, Пришелец этого не переживет. А мне не нужен морально подавленный спутник.

— Погоди, ты не дослушал моего предложения, — приподнял руку вверх Пожиратель. — Он даже не узнает о ее смерти. Я приму ее облик и пойду вместе с вами.

— Несколько дней назад, ты утверждал, что твое единственное желание — это наша с Пришельцем смерть, сразу после того, как он узнает всю правду обо мне.

— Это было сказано сгоряча, — заверил его колдун в красном.

— Так ли это или же ты начал чувствовать то, что я тебе предрекал, другими словами: теряешь чувствительность ко всему окружающему?

— Подловил, — рассмеялся Тиф. — Раз в этом ты оказался прав, значит, вскоре сбудутся и другие твои слова. Я не хочу ждать, пока на меня нахлынет сильная боль, которая не убьет меня только потому, что я стал бессмертным.

— И почему я должен выбрать тебя, а не оставить женщину, которая хочет от Океана Надежд только возвращения своего мужа?

— Ты ведь сам говорил, что Он не потерпит больше простых смертных помимо Пришельца в своей Обители. Зачем гневить Океан и рисковать своим помилованием?

— Только не говори, что ты хочешь попросить то же самое у Океана Надежд, что и я, и ты не преследуешь никаких других целей.

— Клянусь, мои желания чисты и открыты. — Лицо Тифа начало меняться, возвращая себе облик Джеймса Фостера. Очень скоро Пожиратель забудет свое смертное лицо, точно так же как забыл свое и Водолей. Правда, с единственной поправкой: если колдун в красном доживет до того дня.

— И ты готов отказаться от своего дара и кануть в Небытие? — не скрывая недоверие к своему собеседнику, спросит Марк.

— Нет, о смерти речи не идет. Я просто хочу стать снова человеком, только и всего.

— А что будет с твоей потерянной и вновь приобретенной ногой?

— Ну, ногу я хотел бы оставить себе, она мне больно нравится. В повседневной жизни — вещь незаменимая.

— Только глупец может поверить в искренность твоих слов, — с отвращением произнес Уотер. — Твои желания совершено не изменились — тебе нужна безграничная власть и только.

Тиф тяжело вздохнул и развел руками.

— Даже если так, что это меняет? Тебе лучше дружить со мной, а не враждовать, ведь у меня есть кое-что важное. То, что принадлежало тебе ранее.

Глаза Марка запылали синим пламенем. Он оскалил зубы и резко схватил оппонента за горло.

— Ты украл мой дневник!

— Нет, — хохотнул Пожиратель. — Ты его обронил, а я его поднял, только и всего. Я успел кое-что прочесть из него и, к сожалению, обнаружил, что твое имя везде тщательно уничтожено.

— Верни мне его немедленно! — Марк с трудом сдерживал в себе гнев, который бы вернул ему образ колдуна в синем. В теле Водолея он бы мог не совладать со своим гневом и использовать всю свою силу на полную мощь, этим выдав свое местонахождения Вихрю и Жнецу.

Колдун в красном оттолкнул его от себя, помахал рукой, в которой сжимал дневник и растворился в ярко-красном пламени. В какой из Ближних Миров он отбыл, Марк не знал наверняка, но гнаться за Тифом, у него не было времени. К тому же Уотер не сомневался, что Пожиратель скоро вновь даст о себе знать. И тогда он вернет назад свой дневник, в котором хранились все его воспоминания о былой жизни. Воспоминания, которые все еще сохраняли ту маленькую частичку человечности, что все еще жила в нем. Оставлять дневник в руках этого проходимца у него и в мыслях не было. Пусть в нем нельзя было прочесть его настоящее имя, но в дневнике были истинные имена других Темных, которые из его проклятой Океаном Надежд памяти быстро сотрутся, если у него не будет возможности изредка перечитывать дневник. Но не власть над своими Братьями его заботила больше всего, а память о самом себе. Память о том молодом двадцатилетнем парне, у которого была любимая жена, сын и крупица семейного счастья, которую он растерял в день, когда он встретил своего первого Пришельца из других Миров.

Спустя минуту после исчезновения Пожирателя в столбе огня, дверь офиса шерифа распахнулась и оттуда вышел Безликий, таща за собой упирающегося Альберта Дрейка. Силы были неравными, а потому парнишка перебирал ногами и шел следом, не имея никакой возможности вырваться из цепкой хватки существа с Земли Мертвых. Теперь он был обычной мухой, которая попала в паутину паука безжалостного и ненасытного.

У Марка не было причин и желания вмешиваться. Жизнь парнишки для него ничего не значила, впрочем, как и жизнь любого другого смертного, за исключением Кевина Нолана. Но, Безликий воспринял его появление на пустынной улице Конвинанта, как за попытку ввязаться с ним в бой. Марк знал, что Безликий скрывался под видом старшего помощника шерифа и сам Безликий знал, что Марк Уотер был необычным смертным — а Темным магом, обладающим огромной силой и властью. А потому они повернулись лицом друг к другу и замерли на месте.

— Пойди прочь, тебя это не касается! — прорычала тварь, изменившись в лице до неузнаваемости. Лицо Харви Гуделла полностью пропало, заменившись серо-зеленной дымкой с плывущими в ней черными мертвыми глазами. Марк никогда не бывал на Земле Мертвых, так как путь туда ему был заказан, так же как и другим Темным, но ему было известно, что показ своего истинного лица у этих тварей был признаком агрессии.

— Твои слова прозвучали оскорбительно для моих ушей, мерзкая тварь! — злость, которую он все еще испытывал к Пожирателю быстро перекинулась на Безликого. — Не забывай, кто стоит перед тобой.

— Я не подчиняюсь тебе! — взвыло существо, а парнишка взвыл вместе с ним от боли в плече, что причиняла ему рука Безликого. — У тебя нет власти над Миром Мертвых!

— У меня есть власть над тобой столько времени, сколько ты находишься на Земле Живых и обладаешь физической формой!

Возможно, если Безликий решил принести свои извинения ему, то Марк позволил ему удалиться вместе с парнишкой, но видимо тварь не чувствовала за собой какой-либо вины. Вместо извинений, Безликий отпустил Альберта и с яростным рыком накинулся на Уотера, обнажив свой беззубый рот, в котором виднелась лишь бездонная чернота. Его длинные пальцы — единственное орудие убийства — вытянулись в несколько раз, став похожими на щупальца, а вместе с ними удлинилось и все тело, от чего Безликий стал больше похожим на удава, чем на человека. Марку потребовалось лишь вытянуть свою руку вперед, схватить его за горло и сдавить. Хищный рык твари отрубило как мечом. В мутных глазах появился страх, несмотря на то, что Марк даже при огромном желании не смог бы убить его. Уотер не стал долго возиться с Безликим, а простым взмахом руки отбросил его далеко назад, повторив тот же трюк, что и с Фостером в индейском погребе. Тварь пролетела над крышами нескольких домов, после чего приземлилась с громким всплеском воды в нескольких сотнях шагов от них. Побежденная тварь завыла от злости и обиды, но вскоре умолкла, уступив место тишине и оставив Водолея наедине с испуганным парнем, невольным спасителем, которого он стал. Альберт Дрейк сидел по грудь в воде и с восхищением, но и страхом, глядел на Марка.

Уотер не стал уделять ему длительного внимания, а только развернулся и направился назад в сторону дома Парвисов.

— Погодите! — раздался крик за его спиной, когда он уже преодолел с два десятка шагов. Марк и не думал останавливаться, но, судя по нарастающим звукам взбаламученной воды, парнишка спешил за ним следом. — Вы спасли меня! Кто вы такой? Я никогда не слышал о силе, которая бы могла противостоять Безликим. — Альберт нагнал его и теперь шел рядом с ним, стараясь не отставать. — Даже Анку не имеют такой силы. Да вы и не похожи на Анку.

— Ты их никогда не видел, с чего ты взял, что я не один из братьев Анку? — спросил Марк, хотя и без ноток интереса в голосе.

— Ну, по рассказам тех, кто с ними встречался, у них нет лиц. Совершенно нет, одно сплошное марево. У вас же очень четкие черты лица.

— Ты прав, я не Анку. Но и отвечать тебе на твой вопрос я не стану. И даже больше, — Марк остановился и схватил парнишку за грудки, подняв его ввысь, — тебе лучше забыть о том, что произошло. Для твоего же блага. Если ты кому-нибудь расскажет о том, что видел, твоя смерть будет гораздо мучительнее той, что мог принести тебе Безликий.

Видя перед собой эти странные ярко-голубые глаза, Альберт прекрасно понимал, что колдун говорил чистую правду. Кем бы ни был его спаситель, его нельзя было назвать хорошим человеком. И можно ли было его назвать "человеком"?

— Вы спасли мне жизнь, — произнес Альберт, чувствуя, как страх за свою жизнь вновь окутывает все его тело. — Я хотел просто поблагодарить вас.

— Я не ставил перед собой цели спасти тебя, я только хотел наказать наглую тварь и только.

— Обещаю, я буду хранить вашу тайну! — поспешил заверить колдуна Дрейк. Но его поспешность возымела совсем иной эффект на Водолея. — Честно, я могила!

Руки колдуна, что сжимали воротник его дорогого пиджака, начали преображаться, становясь мертвецки-бледными, а вены вздулись и засияли синевой.

— Могила, говоришь? — переспросил Уотер.

— Эй!

Крик, раздавшийся из-за его спины, заставил Марка опустить парня обратно в воду и взглянуть назад через плечо.

Сид Рассел держал их обоих на мушке своего длинноствольного револьвера и осторожно приближался к ним на слегка согнутых в коленях ногах.

— Что вы здесь делаете?!

Марк развернулся к нему лицом и показал пуговицу, зажатую меж зубов. Альберт поспешил сделать то же самое, но теперь дуло револьвера глядело только ему в лицо.

— Как ты выбрался из-за решетки?! А?!! — прокричал шериф, остановившись перед ними на расстоянии трех шагов.

— Вашего помощника убил Безликий, шериф! — поспешил ответить на заданный вопрос Дрейк. — Он пришел в офис и попытался убить меня. Но этот добрый человек спас меня от верной гибели.

— Это правда?! — спросил Марка шериф.

— Да, — кивнул Уотер. — Я отогнал тварь с Земли Мертвых с помощью травы. — В качестве доказательства, он достал и кармана сушеный пучок.

Шериф, похоже, поверив их словам, опустил револьвер и отвел в сторону взгляд.

— Выходит, они добрались и до Харви. Сколько людей уже умерло?

Вопрос был риторическим, но Альберт решил на него ответить.

— Мы не знаем, шериф.

— Ты тот парень, который утверждал, что знаешь толк в обряде по вызову Анку? — спросил Рассел, пряча оружие в кобуру. Его голос был охрипшим, а движения выдавали в нем небольшую растерянность и непосильную усталость.

— Да.

— Пойдешь со мной. С учетом того, что в Конвинанте люди мрут как мухи, нам не помешает лишняя рука помощи.

Алберт был удивлен столь кардинальной переменой во внешности и в словах шерифа, но, раз наступил некий переломный момент, который заставил шерифа изменить свое решение, Альберт решил им воспользоваться сполна.

— Я не уйду без моих друзей. За решеткой они не в безопасности, как вы утверждали ранее.

Шериф достал связку ключей и бросил их Дрейку, который удосужился их поймать.

— Мы подождем тебя здесь.

Альберт, улыбаясь настолько широко насколько это было возможно, поспешил обратно в офис шерифа, чтобы освободить своих друзей из-за решетки.

* * *

Сказать, что Тильда Клемментс была в восторге видеть ее вновь, значило произнести самую огромную ложь за всю ее жизнь. Старая карга разве что не пускала огненные шары глазами, глядя в ее сторону. Эллин старалась не поддавать вида, что ее задевал весь этот негатив исходящий от хозяйки дома, предпочитая смотреть по сторонам или же на Малкольма, который, по правде говоря, уже давно не вызывал в ней отрицательных чувств, а даже наоборот — казался ей милым и даже симпатичным.

За все время пребывания в Конвинанте, Эллин ни разу не смотрела на Малкольма как на представителя противоположного пола одного с ней вида. Но недавние его поступки, призванные защитить ее, а также ее оплошность с громким произнесением его имени перед Безликим, заставила Эллин пересмотреть свое отношение к парню. Вначале она смотрела в его сторону с благодарностью и с пристыженностью, а затем и с интересом, каким может глядеть девушка на понравившегося ей парня. И в этот момент она поняла, что Малкольм был очень даже хорош собой, несмотря даже на мягкость в глазах и вялость подбородка, а также редкие волоски на щеках, которые нельзя было назвать даже с натяжкой щетиной.

— Эта девица вела себя неподобающим образом! — возмущалась Тильда Клемментс перед сыном, стараясь, чтобы ее слова были отчетливо слышны в каждом уголке их жилища. — И я против, чтобы она оставалась под крышей этого дома!

— Мама, на улице сейчас небезопасно оставаться даже взрослым мужчинам не то, что молодым девушкам. Будь терпимее.

— Я уже вошла в ее положение и приняла в свой дом, и чем она отблагодарила за мою гостеприимность?! Она без спросу вошла в комнату твоей больной сестры!

— Не думаю, что она сделала это из злого умысла.

— Конечно, нет, она сделала это из любопытства, которому нет оправданий.

— Мама, прекрати…

Эллин перестала вслушиваться в спор, когда почувствовала на себе чей-то пристальный колкий взгляд. Парень, который внешне выглядел вполне нормальным, но во взгляде его читалось частичное отсутствие разумности, стоял в десяти шагах от нее и с нескрываемым интересом наблюдал за ней, покусывая нижнюю губу. Выглядел он вполне безобидным, но Эллин почувствовала неприятную дрожь во всем теле. Ей казалось, что если этот слабоумный подойдет и заговорит с ней, то она не сможет совладать с собой и навесит ему пару сильных оплеух и закрепит все пинком под зад. Причин неприязни к полоумному парню она не могла объяснить даже себе. Хотя, все можно было спихнуть на свой трудный характер и на высокомерие, свойственное всем представителям высшего класса.

В отличие от слабоумного мальчишки, женщина с дочерью не привлекали к себе внимания, предпочитая стоять в сторонке в углу. Мать обнимала дочь и что-то шептала ей на ухо, а та, уткнувшись в ее подол, еле слышно пошмыгивала носом.

Парень не отводил от нее своего затуманенного взгляда, пока она не сделала шаг вперед, приняла боевую стойку и нахмурила брови. Парнишка тут же понял, что шутки с ней плохи и переключил свое внимание на стенку, при этом он не отвел взгляд и даже не отвернулся, а всем телом повернулся в другую сторону.

Так-то было лучше. Разобравшись с одной из проблем, она переключилась на другую, — более важную, — которой занимался за место нее Малкольм Клемментс и, судя по угасающему крику Тильды, все шло к разрешению и этой сложной для нее ситуации.

— Она останется в нашем доме до утра, пока Конвинант будет абсолютно безопасным, — заявил младший помощник шерифа.

— Только при трех моих условиях, — решила пойти на перемирие с сыном Тильда, при этом на выгодных условиях для себя. — Она, не будет гулять по дому и открывать из любопытства все двери.

"Да у вас дверей в доме только четыре, включая входную", заметила про себя Эллин.

— Хорошо, мама, — согласился Малкольм.

— Она будет выполнять все мои поручения и не спорить.

— Думаю, и с этим она тоже согласиться.

— И третье условие: она будет спать на кухне, а не в твоей комнате.

— Это уже мне решать.

— Я согласна, — произнесла Эллин, войдя на кухню, где и проходили распри между матерью и сыном.

На этом и был заключен шаткий мир, при котором Эллин могла считать себя наиболее пострадавшей стороной. Подумать только, потребовалось всего несколько дней, для того, чтобы она перестала узнавать саму себя. В последний раз она вытирала пыль и подметала еще в далеком детстве, когда из любопытства она наблюдала за работой служанок в доме своих родителей и просилась к ним в ученицы. Те давали ей влажную тряпку, а она уже по их примеру начинала уборку, вытирая пыль с подоконников, столов, гипсовых статуй. Служанки глядели на нее с умилением и весело смеялись. Но очень скоро такое развлечение ей наскучило, и она потеряла всякий интерес к труду обслуживающего их персонала.

Теперь она драила полы и чистила картофель ради крыши над головой и в мыслях даже не думала о жалобах или увиливания от работы. В то время как Эллин наводила чистоту под пристальным присмотром Тильды Клемментс, Малкольм тоже не сидел сложа руки, а занимался починкой исхудавшего ведра, которое в последнее время все заметнее начало протекать. Парень, которого Клемментсы звали Генри, смотрел, как работает Малкольм, иногда помогал ему, там, где это было нужно, но все чаще переводил взгляд на Эллин, которая на четвереньках ползала в прихожей.

Вся работа по дому закончилась только с начало сумерек. Эллин от усталости с трудом держалась на ногах. Но, Тильда явно была довольна проделанной ей работой, что доказывало отсутствие язвительных замечаний с ее стороны. После ужина (картофель показался Эллин самым вкусным блюдом, который ей доводилось когда-либо пробовать, хотя последние два дня она только им и питалась), Тильда включила свечу и направилась в свою комнату вязать, позвав с собой женщину в черном с ее дочерью, сказав, что эту ночь они проведут в ее комнате. Те безропотно направились за ней следом.

А Малкольм с Генри решили сыграть в карты.

— Эллин, не хочешь присоединиться к нам? — спросил ее Клемментс, тасуя колоду.

Эллин сидела на стуле, прижавшись затылком к стенке и смотрела в потолок, вспоминая свою комнату, где не надо было наводить порядок, где была широкая постель с балдахином, где всегда пахло свежим воздухом и цветами.

— Нет, Малкольм, я слишком устала, чтобы хотеть что-либо кроме сна.

— Извини, я даже не подумал. Я принесу тебе матрац, одеяло и подушку. А мы с Генри пойдем в другое место, поиграем.

Эллин с благодарностью улыбнулась ему и прикрыла веки.

Когда ее простецкая и твердая постель было приготовлена, а парни скрылись в комнате Малкольма, Эллин легла и уже спустя пару минут видела сны.

Ей снилась мать и тетя, которые причитали и плакали, видя перед собой дочь, чумазую и уставшую, одетую в грязное тряпье, когда кто-то прикоснулся к ее плечу и слегка качнул.

— Малкольм? — спросила она спросонья.

Парень приложил палец к губам, призывая ее к тишине.

— Вставай. Я… это… не мог уснуть, думая о том, что тебе здесь должно быть неудобно, — шепотом произнес он. — Я хочу, чтобы ты перешла на мою кровать, а я посплю здесь.

— Твоя мать будет очень недовольна.

— Она уже спит, — успокоил он Эллин.

Смотря на Малкольма во мраке дома, лицо которого освещали лишь звезды да луна, Эллин думала о том, что этот парень был не только милым и добрым, но и очень даже привлекательным. Правда ли это было или же эти откровения пришли ей спросонья, Эллин не могла понять.

— Ты очень хороший, Малкольм.

Если бы он сейчас наклонился и поцеловал ее, Эллин, скорее всего, ответила бы на его поцелуй, но Малкольм ничего такого не сделал. Он протянул ей руку, помогая подняться, после чего провел ее в свою комнату.

Постель была теплой от его тела и невероятно уютной, от чего Эллин сжалась в клубочек и даже замурлыкала по-кошачьи.

— Спокойной тебе ночи, — пожелал ей Малкольм.

— Погоди, — попросила она его и Малкольм остановился. — Ты мог бы провести эту ночь рядом со мной, так мне будет спокойнее.

— Ну… я… если ты этого хочешь… я принесу матрац для себя.

— Не надо, просто ложись рядом.

— Ты…, — смущенность в его голосе росла с каждым произнесенным им членораздельным словом. — Ты хочешь, чтобы я…

Эллин протянула руку и, взяв его за запястье, притянула к себе. Малкольм присел на край кровати, затем положил свою голову на подушку рядом с ее головой. Столь близко он еще никогда не находился рядом с девушкой. Да еще так близко, что чувствовал ее теплое дыхание на своей щеке. Эллин обняла его и прижалась как можно крепче, после чего расслабилась и снова заснула. Малкольм еще какое-то время лежал неподвижно, боясь даже пошевелить пальцами. Он вдыхал ее приятный запах и вслушивался в звуки ее дыхания. С этим приятным чувством он последовал за ней в Мир Снов.

Когда весь дом окончательно затих, Генри Белфаст встал со своей постели, разложенной на полу, и привычным уже шагом направился в сторону комнаты больной сестры своего друга. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не следит, он открыл осторожно дверь комнаты, после чего прикрыл ее за собой.

* * *

Большинство присутствующих в доме Парвисов изъявляли желание начать обряд немедленно, не дожидаясь возвращения шерифа либо Марка Уотера. И когда Солнечный Луч, негласно считавшаяся главной в доме во время проведения обряда, уже хотела согласиться с ними, дверь отворилась, и внутрь вошли шериф, Марк и банда Благородных, все показав вначале пуговицы, зажатые в зубах.

Сид Рассел подошел к столу, за которым сидела женщина и два старейшины города, и положил прядь волос на стол рядом с одеждой Джонаса. Затем просунул руку в карман своего плаща и к остальным предметам поставил и отрубленную кисть руки.

— Что это? — спросила его Солнечный Луч.

— То, что тебе требовалось для безопасного обряда. Прядь волос и рука Безликого. Выбери, что тебе больше нравится.

И опять начались перешептывания среди присутствующих. Старики, сидевшие за столом, слегка отодвинулись назад, словно отрубленная рука все еще могла причинить им вред.

— Хорошо, — кивнула Солнечный Луч и позволила себе улыбнуться, чего на памяти Кевина происходило не так часто. — Это поможет нам не оглядываться на время при проведении ритуала. А чем больше будет у нас времени, тем больше вероятность, что Анку нас услышат и придут на помощь.

— Я привел парня, который ты хотела видеть, — продолжил шериф своим осипшим голосом, указав на Альберта Дрейка. Тот сделал пару шагов вперед, оставив своих товарищей позади.

— Подойди, — попросила его Солнечный Луч.

Альберт Дрейк приблизился к столу и не без интереса осмотрел все ритуальные вещи.

— Сколько тебе лет?

— Скоро исполниться двадцать.

— Ты знаешь для чего все эти вещи?

— Да, дисель.

— Могу я рассчитывать на твою храбрость и помощь?

— Можете в этом не сомневаться.

— Тогда займи свободный стул около меня и начнем ритуал.

Они зажгли восемь свечей и оставили их гореть, пока под фитилем не сформировалась углубления, заполненные жидким воском. После этого, каждый из сидящих за столом взял в обе руки по одной свече и принялись лить горячий воск на поверхность стола. Солнечный Луч затянула ритуальное песнопение, попросив всех присутствующих в доме повторять за ней. После пары минут мычаний невпопад, люди распелись и затянули тревожную песню, которая, по мнению Кевина Нолана, больше подходила для поминальной службы по усопшему у каких-нибудь жителей стран Третьего Мира или же у оседлых цыган. Несмотря на неприятное для его уха песнопение, он все же повторял эти гортанные звуки наравне со всеми.

Когда все восемь свечей истлели до конца, на столе уже сформировался магический круг нарисованный воском. Солнечный Луч взяла иголку и пробила ей подушечки всех своих пяти пальцев на руках. Прежде чем пробивать очередной палец, он подносила проступающие капельки крови к кругу и делала небольшие мазки поверх воска. Затем, она протянула иголку Альберту, который повторил за ней те же действия, мажа кровью фигурки, что были в центре круга. Старики, в свою очередь, пробивая пальцы, окропляли кровью нити, мусоля их между пальцами, после чего натягивая их по диаметру магического круга, от чего он очень скоро начал походить на паутину или же ловца снов, правда, без перьев.

Солнечный Луч запела в другой тональности, идя вперебой с напевом тех, кто находился в доме, после чего взяла сырое яйцо и разбила его. Круглый цельный желток и бесформенный прозрачный белок упали на стол. Кевин с неприязнью подумал о глазе циклопа, который уставился с удивлением и злобой в потолок.

Альберт и двое старейшин взялись за руки. Солнечный Луч зажгла еще одну свечу, в пламени которой сожгла прядь волос Безликого, а затем и сушеные травы, что отпугивали злых тварей с Земли Мертвых, чувствующих скорое открытие Ворот в Мир Живых. Когда дом достаточно хорошо окутался запахом дыма, женщина сомкнула человеческий круг и песнопения усилились четырьмя голосами.

Кевин не отводил глаз от стола, чувствуя, что очень скоро должно было произойти что-то странно, если не страшное, что подтверждалось нарастающими голосами поющих. Песнопения уже звучали в унисон, и было сложно поверить, что всему виной был простое чувство ритма у всех присутствующих. Даже его голосовые связки сами по себе стали напрягаться сильнее, выводя странные звуки, изобразить которые он бы не смог бы после завершения обряда. Он даже попытался замолчать, чтобы убедить себя, что имеет власть над собой, но басовитые звуки продолжали вырываться из его горла, невзирая на его старания.

Когда у Кевина начала кружиться голова от этих звуков и запахов дыма, песнопения разом стихли, да так резко, что на них обрушилась полная тишина. Кевин даже испугался на мгновение, посчитав, что причиной неожиданной тишины стало не всеобщее молчание, а его слух. Нолан осмотрелся по сторонам, пытаясь прочесть что-либо в лицах тех людей, что стояли около него. Все они смотрели только в сторону стола, широко открыв глаза и рты.

Посмотрев на сидящих за столом и сам Кевин встал в ступор. У всех, кто сидел за столом, за исключением Солнечного Луча, были белесые глаза, без зрачков и радужек. А восковой круг начал выделять толи пар, толи дым, который тянулся ровно вверх, становясь цилиндрическим столбом.

Около минуты ничего не происходило, а были слышны лишь слабые потрескивания свечей, после чего раздался голос Солнечного Луча:

— Я чувствую чье-то присутствие. Назови себя.

— Мое имя тебе известно! — ответил ей один из стариков, только этот голос принадлежал явно не человеку. — Чего ты хочешь от Земли Мертвых?

— Великий Анку этому поселению нужна помощь твоих братьев.

— Зачем тебе помощь моих братьев? — спросил второй старик, хотя его голос ничем не отличался от предыдущего.

— Безликие проникли на Земли Живых и теперь приносят страдания этому поселению.

— Нам нужно больше крови. — Теперь обладатель грозного голоса перешел в Альберта Дрейка. — Ваше подношение было слишком малым.

— Крови больше не будет, — резко отказала Солнечный Луч. — Кровь мы использовали для открытия Врат, а не в качестве подношения.

— Тогда уберите дым от тлеющих трав.

— Нет! — резко настояла на своем женщина. В голосе ее зазвучали нотки страха и тревоги. — Я хочу повторить свой вопрос: как твое имя?

— Брат Анку, — вновь произнес первый старик. — Ты ведь сама сказала.

— Анку не стал бы ничего просить. ЧТО ТЫ ТАКОЕ?!

Глаза старика стали тускнеть, обретая кровавый оттенок. Его губы расползлись по сторонам, показывая кривые редкие зубы. Он начал смеяться и его смех становился с каждой секундой громче. Разбитое яйцо на столе начало очень быстро темнеть. Отрубленная рука Безликого зашевелилась, то сжимаясь в кулак, то искривляя пальцы под разными углами.

Кевин хотел подойти к столу, но Марк опередил его. Достав нож из-за голенища сапога, он вонзил его в отрубленную ладонь, пригвоздив ее к столу. Как следствие его решительных действий, одержимый старик закричал как раненный медведь, а спустя мгновение захохотал как обезумевший.

— Я предрекаю всем вам скорую смерть! — проголосило существо, овладевшее телом старика. — Единственное, что вас спасет — это КРОВЬ! Дайте мне кровь и я сохраню ваши жалкие жизни.

Люди, находящиеся в доме Парвисов, начали испугано переговариваться между собой, ища совета друг у друга.

— Не слушайте его! — повысила голос Солнечный Луч. — У него нет власти над нашими жизнями до тех пор, пока он находиться по другую сторону Врат!

— Вы умрете! Вы все умрете и когда попадете на Земли Мертвых, я буду ждать вас там! — Старик захохотал и от этого смеха волосы на затылке Кевина зашевелились.

— Пойди прочь, тварь! Твои слова пусты для нас! Тебе нечего здесь искать!

Старик перестал смеяться, а губы вскоре скрыли его редкие зубы. Голова его опустилась вниз, пока его вялый подбородок не уткнулся в костлявую грудь. Внешне казалось, что он заснул, но руки оставались широко расставленными, а сила сжатия ладоней оставалась прежней, от чего круг все еще сохранял целостность. Дым над восковым магическим кругом начал рассеиваться. Тот, кто вошел с ними в контакт покинул их.

Глаза сидящих за столом начали проясняться. Солнечный Луч часто заморгала, после чего осмотрелась по сторонам. Убедившись, что все хорошо себя чувствуют, она перевела взгляд на яйцо, белок которого был серого оттенка.

— Как все прошло? — спросил ее старик, в котором тварь с Земли Мертвых находилась больше чем в остальных.

— Плохо, — ответила ему женщина. — С нами на связь вышло что-то иное. Ритуал нужно повторить.

— Это может плохо кончится для всех нас! — покачал головой Рональд Белфаст.

— Пока белок не почернел, у нас еще есть возможность связаться с Землей Мертвых, — не согласилась с ним Солнечный Луч.

— А та тварь, что обещала убить нас! — поддал голос другой житель Конвинанта. — Что если в этот раз ему удастся вырваться с Земли Мертвых и исполнить свои угрозы?!

— Мы этого не позволим, — заявила Солнечный Луч.

— Что это было?! Очередной Безликий?! — задал вопрос другой мужчина.

— Нет. Это было что-то другое. Но, нам не о чем беспокоится. Оно не причинит нам зла.

— А что будет, когда мы умрем и попадем на Земли Мертвых? — раздался третий голос. — Он обещал нас встретить там. Я не хочу, чтобы моя загробная жизнь была хуже, чем она могла бы быть до этого!

— Сущности не могут причинить вреда душам умершим, от силы испить энергию души, которая вполне восстановима. Вам не о чем волноваться. Его слова были пустыми угрозами и только.

— Откуда грязно краснокожей знать об этом?!

Сид Рассел направился к тому, кто произнес эти слова и без малейшего предупреждения ударил сквернослова в челюсть. Тот тут же повалился на пол. Шериф оглядел всех присутствующих, ожидая новых недовольных реплик. Их не последовало.

— Я обещал нашим гостям, что никто из жителей Конвинанта не произнесет в их адрес грубых слов. В следующий раз, прежде чем произнести что-либо нелесное о них, будь-то о цвете кожи, будь-то о других характерных лишь им чертах, подумайте вначале о своей челюсти.

Возражений не было, и Сид Рассел вернулся на свое место.

Альберт Дрейк был полон решимости, от чего Солнечный Луч была только рада, что остановила свой выбор на нем.

— Вы готовы? — спросила она у старожилов и те тут же принялись отводить взгляды.

— Мы слишком стары для этого. Думаю, нам нужен отдых.

— К сожалению, раз начав, мы не может остановиться на полпути и переносить ритуал на следующий день. Его нужно закончить сегодня.

— Извините нас, дисель, — покачал головой другой старик. — Но мы не можем. Еще одно близкое нахождение около Врат просто убьет нас.

Солнечный Луч от досады нахмурила лоб. Все шло к тому, что обряд так и не будет завершен. А это значило, что Анку не придут им на помощь и в Конвинанте вскоре не останутся живых людей.

— Я готовы заменить кого-то, — подал голос Винс Стоун. — Я наблюдал за всеми вашими действиями и, думаю, что справлюсь.

Альберт с благодарностью взглянул на друга и кивнул ему в знак признательности. Вскоре и Франс Тейт решил реабилитироваться в глазах членов банды и предложил свою помощь.

— Думаю, у меня тоже получится, — кивнул он. Стоун посмотрел на него с недоверчивостью, но не стал оспаривать его слов.

— Я тоже готов! — поймав кураж, внес свою кандидатуру и Билл Тейт. — Но, с одним условием.

— Каким? — спросила Солнечный Луч.

— Вы должны дать мне гарантии, что я не превращусь в колдуна или во что-то наподобие этого, если стану участвовать в ритуале. Мне совсем не хочется, чтобы после моей смерти я встретился с Великой Пустошью. Говорят: на Земле Мертвых жизнь — не сахар, но это лучше, чем ничто.

— Не волнуйся, — поспешила успокоить его женщина. — Я использую магию нашего народа. Она слабее той, которую используют настоящие носители магического начала. Так что, и ты, и я, и твои друзья смогут встретиться со своими умершими родственниками на другом берегу Стикса, когда пробьет наш час.

— Ладно, — кивнул Тейт. — Я вам верю.

Старики поспешили освободить свои места, опасаясь, что молодые парни поймут всю глупость своей бравады и заберут свои слова обратно. Прежде чем удалиться, Солнечный Луч напомнила им о необходимости омыть руки, чтобы снять со своих ладоней следы от близкого пребывания около Врат Земли Мертвых. Старики окунули руки в тарелку с водой, которая быстра начала мутнеть, после чего затерялись в толпе остальных жителей Конвинанта.

Когда воды в блюдце была заменена на чистую, а нити поверх магического круга окрашенные в алый цвет кровью старцев, были заменены на новые, впитавшие кровь Стоуна и братьев Тейтов, ритуал возобновился.

Все повторилось вновь: пробитые иголками подушечки пальцев, сожжение трав, гортанные непроизвольные песнопения и полная тишина следом. Так как все волосы Безликого были использованы при первой попытке проведения обряда, в этот раз Солнечный Луч сожгла в пламени свечи один из пальцев отрубленной руки. Когда палец полностью истлел, глаза остальных участников обряда стали белыми и несколько минут ничего не происходило, пока дым клубился над магическим кругом.

— Кто здесь? — голос Солнечного Луча после продолжительного молчания заставил Кевина вздрогнуть. Подождав с минуту, она повторила свой вопрос. — Кто здесь? Назови свое имя.

Дымок над магическим кругом слегка затрепетал, словно в помещение был сквозняк, хотя свечи даже не дрогнули.

— Мы просим твоей помощи, брат Анку, — продолжила Солнечный Луч, а после короткой паузы, добавила: — Сущности с Земли Мертвых.

И вновь дым легко затрепетал, но голосов не было слышно.

— Да. У нас есть доказательства. Эта рука и прядь волос с головы Безликого. — Продолжительное молчание, после чего очередные слова: — Нам не известно имя виновника. — Вновь пауза. — Да, мы знаем, что продолжительное присутствие твоих братьев плохо повлияет на жителей поселения. — Пауза. — Благодарим тебя, брат Анку.

Дым над кругом вновь начал рассеваться, а глаза сидящих обрели нормальный вид. Их руки отделились, и каждый по очереди принялся их умывать.

— У нас получилось, — сообщила всем присутствующим Солнечный Луч, видя, что никто пока не собирался задавать вопросов, а только с недоверчивостью глядел в их сторону.

— Ты сама с собой разговаривала, — сказал один из жителей Конвинанта. — В этот раз не было никаких посторонних голосов.

— Это вам и внушает недоверие? По-вашему было бы лучше, если все повторилось как в первый раз?

Возражений не последовало. Сид Рассел тоже был слегка разочарован столь быстрым завершением ритуала, хотя он не стал оглашать своих подозрений. Вместо этого, он вышел вперед и обратился ко всем:

— Жители Конвинанта, хочу поблагодарить всех вас за участие. Теперь все мы можем возвратиться по своим домам, и помните про опасность, которая подстерегает всех нас на улице.

— А когда появятся Анку? — спросил кто-то. — В мою молодость они появились на следующий день после ритуала.

— В этот раз будет так же, — ответила Солнечный Луч.

— А что если они не появятся? — другой голос.

— Давайте дождемся завтрашнего утра. Не будем гадать сейчас, — попросил шериф. — Не знаю как вы, но я устал. Меня дома ждет жена и я… я хочу вернуться к ней.

Последние слова шериф произнес с запинкой. Его лицо побледнело, а в глазах появилась грусть. Опустив голову, он направился к выходу, больше ничего не сказав. Проводив его взглядом, находящиеся в доме Парвисов потоптались на месте, после чего тоже направились к выходу. Поблагодарили и попрощались с Солнечным Лучом всего пару человек, одним из которых был Рональд Белфаст. Также Белфаст посмотрел в сторону молодых парней из банды Благородных и кивнул:

— Молодцы парни, вы нам здорова помогли.

— Рады были помочь, — ответил Альберт.

— Обращайтесь, — добавил Франс Тейт.

— Мне даже понравилось, хотя я ничего не помню, — подхватил Билл Тейт. — Вроде только сели за стол. Затем закружилась голова, я даже хотел отказаться от участия, но не успел ничего произнести. И вот я уже стою на своих ногах, а все люди расходятся.

Все молча слушали его. Когда Билл умолк, Рональд Белфаст предложил всем остаться на ночь у него дома.

— Мой дом довольно большой, а потому, все мы поместимся. К тому же мой сын сегодня ночует в доме младшего помощника шерифа, так что вы, дисель, будете иметь отдельную комнату.

— Премного вам благодарна, — произнесла Солнечный Луч.

— А мы рады будем, если нам найдется место и на полу, — улыбнулся Альберт. — После двух ночей в камере, мы будем рады любому раскладу.

Наведя порядок на столе и избавившись от всех ритуальных принадлежностей, они все вместе вышли из дома Парвисов и направились в сторону дома Рональда Белфаста. Никто даже не вспомнил об Эшби Парвисе, который все это время спал в своей комнате крепким пьяным сном.

* * *

Эшби проснулся ближе к трем часам утра, услышав плач ребенка. Голос своего сына он узнал сразу. Поднявшись с постели, испытывая сильную головную боль и тошноту, Парвис принялся звать свою жену, но не получил ответа. Все перед его глазами расплывалось, а так как кругом была ночь, волны, что накатывали на него без перерыва, были иссиня-черными. И в этих волнах появлялись и пропадали лица. Сплошь страшные и отталкивающие лица.

— Пойдите прочь! — проворчал он и отмахнулся рукой. — Чего вам надо от меня?

Очередной плач его сына, заставил Эшби замолчать и прислушаться. Джонас был на улице и жалобно скребся во входную дверь.

— Сэлли, почему наш сын не в своей постели?! — рявкнул он, и тут же сморщился от головной боли. — Сэлли, где ты?… Чтоб тебя…

Джонас уже плакал навзрыд. И в череде его плача он даже расслышал слова "Папа, где ты?". С трудом держась на ногах и стараясь идти по прямой, Эшби Парвис зашагал к входным дверям, то и дело на что-то натыкаясь. Проделав всего двадцать шагов, он успел нанести себе три царапины и два ушиба. Так как он был слишком пьян, то боли он не чувствовал, но слабыми крупицами рациональности, он напоминал себе, что утром на его теле появятся настоящие синяки. Эти мысли так же быстро растворялись, как и формировались.

Плач Джонаса нарастал, стоило ему с каждым шагом подходить ближе к входной двери. Мальчик уже стучал в нее и просился побыстрее внутрь. Эшби решил, что утром устроит взбучку жене за то, что она не следила за их общими детьми.

Открыв дверь, он увидел сына, мокрого, грустного и даже обиженного.

— Папа, почему вы забыли обо мне?

— Что ты, сынок. Как мы могли забыть тебя. — Эшби встал перед сыном на колени и сжал в ладонях холодные руки мальчика.

— Я думал, что вы больше меня не любите.

— Любим. И я, и твоя мать, и твоя сестренка, мы все любим тебя.

— Тогда докажи и обними меня.

Эшби обнял сына и как только они заключили друг друга в объятьях, у Эшби словно что-то щелкнуло в мозгу. Сознание прояснилось, и перед ним возник образ фотографии, на которой были изображена его семья, включая Джонаса. Вернее — тела Джонаса. Все верно, его сын был мертв и тот, кого он обнимал сейчас, не был его сыном. Эшби попытался отстранить от себя мальчика, но у него ничего не вышло. Тот держал его за шею очень крепко.

 

1

В огромной лаборатории Джорджа Либрука, что лишь на четверть уступала в размерах залу для молитв, стояли внушительных размеров полки, достигающие высоты потолков, на которых хранились разных видов и размеров пузырьки с эликсирами, ядами и отварами, разных цветов и оттенков. На каждом пузырьке были аккуратно прикреплены с помощью резинок бумажки с названиями на пока еще слабо-понятном для Рэйчел Коннорс языке. Глава общины учил ее своему мастерству, а также этому мелодичному языку, способности к которому у девочки были менее блестящими, чем в варке зелий. Джордж Либрук не видел в этом ничего странного, в каждый раз, когда она делала ошибки в чтении или же произношении наиболее сложных слов, он обещал ей, что придет время, и она выучит этот язык и даже научится на нем думать.

В день, когда Джек, Алекс и Баррет Гибсон отправились на поиски Пришельца, Джордж Либрук заглянул в комнату Рэйчел и напомнил ей о скором начале уроков.

— Сегодня никаких языков, а только изготовление эликсиров. То, что тебе нравится. Как ты смотришь на это?

— Я очень рада! — воскликнула девочка, вскочив с кровати, на которой еще недавно проводил ночь ее отец, и захлопала звонко в ладоши.

Либрук улыбнулся ей и, закрыв за собой дверь, направился в свою лабораторию.

Спустя час к нему присоединилась и Рэйчел. Ей очень нравилось находиться в лаборатории главы общины, в которой она чувствовала себя как рыба в воде и забывала о тех вещах, что заставляли ее грустить. Она могла часами прогуливаться перед стеллажами и вглядываться в содержимое стеклянных емкостей. Также ее внимание привлекали и ингредиенты, из которых все эти жидкости изготавливались. Их Джордж Либрук хранил не только на отдельных полках, но и в специальных шкафах и погребах. Наибольшее впечатление на Рэйчел произвели два ингредиента, которые глава общины хранил под полом. Это были две большие банки с настоем из человеческих частей тела. В одной была рука, которую Либрук называл почему-то "Рукой Славы", а в другой и вовсе голова какого-то бедолаги. Его глаза были уставлены верх, волосы на голове и небритых щеках были редкими и ломкими, кожа отвратительно белой и начисто отсутствовали уши и нос. Рэйчел было незнакомо лицо законсервированного трупа, да и сам Либрук утверждал, что он купил сей ингридиент у продавца особых товаров, который зарабатывал торговлей в нескольких сотнях тысяч шагов от этих мест.

— Торговец утверждал, что этот мужчина был его знакомым и сам завещал ему свое тело в обмен на хорошую сумму вознаграждения для своей семьи. Из-за тяжелой болезни он знал, что скоро умрет, и не хотел оставлять своих родных без гроша в кармане.

— А для приготовления каких эликсиров вы используете настойку из человеческого тела? — с нескрываемым интересом осведомилась девочка.

— Из них я изготавливаю не эликсиры, а яды и привороты. — Джордж Либрук пристально взглянул ей в глаза. — Это темная магия, моя дорогая и обращена она во вред людям.

— Но, зачем вы тогда ее практикуете?

— Исключительно для общего развития. Любой сильный маг должен знать все о магии, пусть большую часть этих знаний он и не будет использовать.

— А мне казалось, что использования темной магии приводит к радикальным изменениям физической внешности колдуна или ведьмы, а также дарует им дурной запах изо рта.

— Так оно и есть, — согласился Либрук. — Твои знания похвальны. Но, спешу тебя успокоить: изменения внешних черт свойственны только тем магам, которые постоянно практикуют только эту область магии. Мне же не о чем беспокоиться.

Такой ответ устроил Рэйчел, и она больше не задавала вопросов. С тех пор прошло две недели, и Рэйчел изрядно поднаторела в варке зелий и в смешивании разных ингредиентов. Теперь она знала, как изготовить лекарство от уныния и грусти, которое по ее собственному мнению Джордж Либрук давал ей отведать сразу после смерти ее отца. Также она научилась готовить отвары из тех трав, о магических способностях которых она даже не догадывалась. Вдобавок Рэйчел научилась превращать лед в огонь и наоборот, хотя она и не понимал, для чего ей могли пригодиться подобные знания. Джордж Либрук как всегда на этот ее вопрос ответил: "Для твоего общего просвещения".

Пусть иногда новые знания оставляли после себя много вопросов, связанных с их целесообразностью и способностью их практического применения, Рэйчел старалась не задавать вопросов, так как любые знания в области магии были ей интересны и она их впитывала как губка. Она была усердной ученицей, а Джордж Либрук, по ее мнению, был прекрасным учителем. Иногда они так увлекалась обучением, что забывали про обед и ужин. Эйрин, дочери Джорджа и жене Джека Беллами, в такие дни, приходилось навещать их в лаборатории и напоминать им о необходимости приема пищи для поддержания ежедневного тонуса и важных жизненных функций. В каждый раз Рэйчел читала на лице Эйрин ревность и обиду, но никогда не затрагивала этой темы, ни с ней, ни с главой общины. В целом, ей были совершенно безразличны чувства Эйрин, ей было гораздо важнее, что Джордж Либрук уделял именно ей свое драгоценное время, а сложности отношений между отцом и дочерью ее не касались.

— Итак, Рэйчел, ты готова выучить сегодня новый рецепт изготовления какого-нибудь магического вещества? — спросил ее Джордж Либрук.

— Конечно, сир Либрук, — с воодушевлением воскликнула девочка. — Мне всегда интересно узнавать что-то новое.

— В который раз я тебя прошу не назвать меня "сир Либрук". Зови меня просто Джордж.

— Извините, но мне довольно сложно это дается, учитывая, что вы гораздо старше меня, да к тому же являетесь главой всей общины.

— Скромность — хорошая черта… для простолюдинов. Но, если ты хочешь стать истинной ведуньей, тогда ты должна искоренить в себе эту черту, потому что она будет только мешать твоему магическому развитию.

— Я… постараюсь, Джордж.

Либрук улыбнулся и погладил ее по голове, про себя подумав о том, что очень скоро она с легкостью будет называть его "отцом", а не то что "Джорджем".

— Итак, приступим. Сегодня я хочу научить тебя варке зелья под названием "Visio Aeternae". Я знаю, тебе сложно дается этот язык, но ты должна его выучить, ведь все что мы варим здесь, имеет свое название на этом языке.

— Я буду стараться… Джордж.

— Рад слышать. Это зелья отличается от всех тех, которые мы варили с тобой до этого. И знаешь в чем его особенность?

— Нет. Но мне очень хочется знать ответ.

— Visio Aeternae входит в категорию ядов. Это зелье считается одним из самых простых ядов, которые когда-либо создавались колдунами и ведьмами. Сейчас практически не используется его классический рецепт по причине слабых характеристик и отравляющей силы, да к тому же изготовить противоядие для него очень просто. Для этого нужно всего лишь выпить воду с растворенным в ней пеплом из особых сушеных трав или марганца вместе с толчеными костями, и не обязательно человека, разрешается и животного. Не будет лишним и смесь чего-то кислого с молоком. — Рэйчел засмеялась, стоило Джорджу Либруку скорчить мину и поводить ладонью в области желудка. — Есть противоядия и более эффективные, после которых в организме не останется ни малейшего остаточного действия Aeternae. Как видишь, все очень просто.

— Тогда, зачем мне изучать его приготовление? — спросила Рэйчел, не скрывая своего разочарования от всего услышанного.

— Для общего развития, — как всего ответил Либрук. — К тому же, если ты научишься варить этот яд, тогда у тебя получиться изготовить и все остальные, включая и самый сильный — "Frigidi Mortis". Многие волшебники и колдуны ломают головы над созданием противоядия для него, но пока что все эти старания тщетны.

— Вы сказали, что Visio Aeternae практически не используют.

— Верно, только в некоторых редких случаях.

— А в каких именно? — спросила Рэйчел, с интересом осматривая уже в который раз полки с уже приготовленными зельями.

— Иногда его спаивают волшебникам или колдунам, которых хотят унизить. Ведь для сильного мага нет ничего постыднее, чем умереть от столь простого яда. Часто этот яд модифицируют, чтобы усилить его качества и понизить живительную способность пепла и воды, но в остальном — он все равно остается Visio Aeternae, пусть даже к его названию прибавляется некая цифра или же буква. Итак, может, наконец, перейдем к практическим занятиям и оставим историю в покое?

— Да, конечно.

Джордж Либрук поставил чан на прут, залил в него на четверть воды и разжег под ним огонь. Когда вода вскипела, он достал из своего шкафа разные принадлежности и предложит вначале Рэйчел сделать предположение, что именно должно первым отправиться в чан.

— Возможно, белладонна, — пожала плечами девочка.

— О, белладонна очень важный ингредиент, но его мы отправим в чан ближе к завершению варки. Вначале мы оправим туда сушеных гадов, таких как жабы, летучие мыши и рыбьи глаза. Сразу же за ними мы отправим пригоршню поганок, их природный яд смешается с силой темной магии, которую нам даруют гады и парочка простейших заклинаний. Затем все тщательно размешаем, думая о чем-то плохом. И помешивать придется все время, сколько будет вариться зелье. А ну-ка, Рэйчел, возьми ложку.

Рэйчел, как усердная ученица, не заставила себя упрашивать, а тут же схватила ложку и принялась помешивать отвар бледно-серого цвета.

— А обязательно при этом думать о чем-то плохом? — спросила она, глядя на то, как от ее действий в воде формируется воронка.

— Плохие мысли — и есть простейшие заклинания.

Варка яда заняла еще около часа. Когда отвар был готов и добавленные последние ингредиенты, включая и белладонну, Джордж Либрук похвалил Рэйчел за старания и сообщил, что осталось лишь подождать, пока зелье остынет.

— Может мне превратить огонь в лед? — предложила Рэйчел. — Так оно быстрее остынет.

Джордж Либрук довольно улыбнулся и погладил девочку по голове.

— Ты все схватываешь налету, моя девочка.

Когда яд остыл и был разлит по стеклянным сосудам, Либрук предложил Рэйчел повторить сегодняшний урок, но в этот раз без его помощи. После полудня, когда уже было сварено не одно зелье, в лабораторию постучала Эйрин и напомнила им о том, что пора сделать перерыв.

— Да-да, благодарю тебя дочь. Мы скоро освободимся, — закивал головой Либрук, продолжая заниматься своими делами.

— Мы еще час назад все вам приготовили, осталось только поставить еду на стол.

— Эйрин, мы пойдем на обед, как только освободимся.

— Но…

Джордж Либрук подошел к выходу из лаборатории и, выпроводив за порог дочь, закрыл за ней дверь.

— Почему вы так строги к ней? — спросила Рэйчел.

— Я не строг к ней, — покачал головой Либрук. — Я просто хочу закончить урок, перед тем как уйти на обед.

— А почему вы Эйрин не обучаете всему, чему учите меня?

— Как раз наоборот — я ее уже всему научил. Знания Эйрин в колдовстве довольно обширны. Мне же нужны новые вызовы, коим являешься ты, моя дорогая. А теперь, давай закончим варку и этого яда, а уж потом сделаем перерыв.

* * *

Рэйчел, в знак благодарности, попросила разрешения самой накрыть стол своему учителю. Джордж Либрук не стал возражать. Трапезничал Джордж Либрук как всегда с размахом. Специально для него готовились небольшие порции, но разнообразных блюд. С начала учебы, Рэйчел принимала пищу за одним столом с Джорджем Либруком и могла с уверенностью сказать, что более вкусных блюд ей не доводилось пробовать. На столе Либрука было много еды, о которой она слышала впервые, но и те, что ей были знакомы, имели новый неповторимый вкус. Джордж Либрук объяснял это заслугой своей магии, которую он наложил на утварь, в которой готовилась еда.

— А почему вы не наложите чары и на все остальные кухонные принадлежности, чтобы все жители общины имели возможность отведать столь вкусные блюда? — как-то раз спросила Рэйчел, на что маг вполне буднично ответил, что данная магия может навредить желудку простых людей. Его слова были столь искренни, что Рэйчел даже и не думала сомневаться в его словах.

Когда стол был накрыт, Рэйчел заняла стул с противоположной стороны стола. Женщина, работавшая на кухне, которую звали Жаннетт, зажгла свечи, чтобы разогнать полумрак обеденного зала лишенного окон, затем удалилась, оставив их вдвоем.

Заложив за воротники платки, чтобы не испачкать одежду, Джордж Либрук и Эйрин взялись за ножи и вилки.

— Приятного аппетита, сир Ли… Джордж.

— И тебе, Рэйчел.

— Знаете, мне, наверное, было бы гораздо проще называть вас "отцом", чем просто "Джорджем".

— Ничего не буду иметь против, дорогая, — улыбнулся глава общины. Слова девочки звучали музыкой в его ушах. — Наоборот — почту за честь.

— Благодарю вас, отец. Вы не представляете, насколько мне было важно услышать от вас одобрительные слова.

— Рад угодить тебе, дочь моя.

Прежде чем почувствовать что-то неладное в своем состоянии, Джордж Либрук успел съесть и выпить достаточно много, практически полностью утолив свой голод. Вначале это была небольшая сухость во рту, переходящее постепенно в жжение. Он с трудом сделал несколько глотательных движений, пытаясь избавиться от этого неприятного чувства, но это мало помогло. Сердце в его груди забилось чаще, а перед глазами заплясали темные "мушки". Либрук раскашлялся, прижав ладони к груди.

— Что с вами, отец мой? — спросила Рэйчел. Ее всегда мягкий детский голосок исказился до неузнаваемости.

Глава общины посмотрел в ее сторону и не поверил своим глазам. Напротив него сидел Гилберт Коннорс и с укором взирал на него.

— Я… я…, — голос его хрипел как у сильно простуженного человека. — Яд… в моей еде был яд…

— Этого не может быть, — покачал головой Гилберт. — Откуда он мог там взяться? Кто мог подмешать в вашу еду яд, а главное зачем?

Гилберт Коннорс засмеялся, злобно, с ликованием. Вскоре Гилберт пропал, а на его место вернулась Рэйчел. Столько злобы и ненависти в ее глазах Либрук видел впервые.

— Что… что ты мне подсунула, маленькая тварь?

— Visio Aeternae, мой дорогой учитель. Наипростейший яд, который вы меня сегодня научили готовить.

— Зачем?… Зачем?!

Либрук вскочил на ноги, но все вокруг него закружилось, ноги подкосились и он упал на колени. С каждой минутой ему становилось все хуже и хуже.

— Зачем? — переспросила Рэйчел с ненавистью. — Ты, ужасный человек, Джордж! Ты убил моего отца и теперь спрашиваешь, почему я это делаю?! Ты думал, что я настолько глупа или наивна, что не смогу понять причин смерти моего отца? Моего единственного отца?!

Джордж Либрук усмехнулся, после чего достал из складок своего черного халата пузырек. Дрожащими руками он открыл крышечку и выпил все до капли. Уже спустя минуту ему стало гораздо легче. Он поднялся на ноги, под удивленный и испуганный взгляд Рэйчел Коннорс.

— А ты думала, что при мне не будет противоядия? Каждый маг, который не хочешь столь бесславно и глупо умереть, всегда носит при себе такое зелье, ты глупая девчонка!

Он зашагал в ее сторону, в то время как девочка попятилась назад, но вскоре стена остановила ее и руки главы общины сжались на ее белой тонкой шее. Джордж надавил на ее сонную артерию и тут же новая волна боли и слабости накатила на него. Он рухнул на пол как подкошенный.

— Что… что со мной происходит? — Либрук попытался вновь встать, но его руки и ноги охватила крупная дрожь, которая не позволила ему даже немного приподняться с пола.

— "Глупая девчонка" предусмотрела все варианты и подсунула в простейший яд некий новый ингредиент, — произнесла Рэйчел, все еще прижимаясь к стенке.

— Ка… какой?

— Это, учитель, вам самому придется понять до того, как бездна Пустоши распахнет свою пасть перед вами.

— АААААА!!!! — закричал Либрук, вытянув вперед руку, желая схватить девчонку за ноги, но та с легкостью ушла от его хватки в сторону. Бросив эти попытки, Либрук потянулся вновь к своему потайному карману и принялся доставать из него все свои пузырьки с противоядиями и проглатывать их содержимое, но все они не приносили ему улучшения.

— Я ведь давал… давал тебе… зелье заб…вения, воспоминания об отце дол…жны были угас…нуть…

— Да, я предвидела этот ход с вашей стороны и приняла меры. Я помню своего отца, и никто не сможет его заменить. Тем более ты, мерзкий червь!

Тело Либрука начали скручивать судороги, искривляя его конечности в разные стороны. На лице застыла гримаса боли и обиды, после чего он замер навсегда, исчезнув окончательно и бесповоротно из всех существующих Миров, оставив после себя лишь пустую оболочку.

Рэйчел продолжала стоять над его телом, глядя на него свысока с призрением. Да, именно призрение она к нему испытывала. Отличное имя для перерождения.

"Рэйчел Коннорс" умерла вместе со своим отцом, теперь она больше не нуждалась в этом имени. Теперь для всех она будет Диздейн.

 

2

То, что происходило в общине, на момент их возвращения стало неожиданностью для всей троицы. Люди кричали и суетились, дети и женщины плакали, и откуда-то со стороны заднего двора доносились крики, в которых Джек с трудом узнал голос своей жены. Пришельцу из других Миров не было до этого никакого дела, потому как на момент их возвращения в общину он был без сознания. Большая потеря крови дала о себе знать.

Джек и Баррет спешились первыми и поспешили к дверям главного здания. Алексу пришлось задержаться, по той причине, что Пришелец сидел именно на его коне. Войдя в зал, они столкнулись с многочисленными жителями общины, которые в большинстве своем стояли на коленях и пытались докричаться до Океана Надежд. Ближе всего к двери стоял Аароном Стейтем, обхватив голову руками, и выл как обезумевший койот.

— Что произошло?! — подскочил к нему Гибсон и схватил его за ворот рубахи.

— Сир Либрук. Он… он…

— Что с ним?! — встряхнул его Гибсон, стараясь докричаться до его самообладания.

— Он умер!

Баррет Гибсон отпустил Стейтема и сделал пару шагов назад. От удивления его брови поползли вверх, готовые скрыться под его густо заросшей челкой.

— Как умер? — переспросил он, да с таким тоном, словно более большой глупости в жизни не слышал.

— Его отравили!

Джек Беллами стоял пока в стороне и просто слушал. Смерть главы общины было для него неожиданностью, но трагедией — точно нет. А вот Эйрин наверняка нуждалась в его поддержке. При большой нелюбви Джека к Джорджу Либруку, он все же был отцом его жены.

— Кто?! — взревел Гибсон.

— Я не знаю, но Эйрин считает, что здесь не обошлось без вмешательства дочери Гилберта Коннорса.

— Ах, эта маленькая ведьма! Надо было ее сжечь на погребальном костре ее отца!

Джек не стал дослушивать угроз и проклятии Гибсона, а поспешил на задний двор, откуда раздавались истошные крики его жены.

Эйрин, окруженная многочисленными стеклянными сосудами из лаборатории своего отца, разбивала их поочередно о стену главного здания общины, при этом в каждый раз громко крича. Куда попадали осколки и жидкость из пузырьков, оставались разноцветные пятна, которые постепенно чернели и разъедали твердую кладку стены.

— Эйрин? — позвал он ее.

Столько гнева и ненависти в хорошо знакомом и горячо любимом лице ему не доводилось видеть ранее, а ярко-рыжие волосы теперь походили на огненное пламя. Легкая россыпь веснушек, которые всегда привлекали Джека, теперь были совершенно незаметны из-за хлынувшего потока крови к ее лицу. Зеленые глаза Эйрин сверкали ярче любого изумруда. От усталости ее грудь часто поднималась и опускалась.

— Он умер, Джек, — с грустью произнесла она. Злоба ослабила свою хватку, стоило ей увидеть перед собой своего мужа. — Она убила его. Зачем она это сделала, ведь он любил ее? Иногда мне казалось, что он любил ее даже больше, чем меня.

Слезы потекли по ее щекам, и Джек обнял ее в попытке успокоить. Эйрин уткнулась ему лицом в грудь. Ладони ее разжались и на пол упали два пузырька с синей и зеленой жидкостью. Избавившись от них, она крепко обняла мужа и дала волю чувствам. Ее трясло от рыданий, от чего Джеку даже приходилось крепче сжимать ее и без конца повторять на ухо успокаивающие слова.

Прошли не меньше десяти минут, прежде чем Эйрин удалось успокоиться. Вытерев слезы, она произнесла с непоколебимой решительностью:

— Нужно найти девчонку. Она должна заплатить за свой поступок.

— Эйрин, послушай меня. — Джек сжал пальцами ее подбородок, видя, что внимание жены было устремлено в некую зловещую даль. — Не стоит торопиться с выводами. Рэйчел может быть и неви…

— Это она, Джек! — чуть ли не с визгом, прокричала Эйрин. — Она отравила моего отца и не пытайся утверждать обратного! Мой бедный отец пригрел змею на своей груди, и теперь именно мне предстоит раздавить ее голову своей стопой, чтобы она больше никого не укусила! Я уже приказала осмотреть всю территорию общины нескольким крепким парням. Когда они ее найдут, я лично совершу правосудие!

— Как давно это произошло? — спросил Джек. — Когда ты узнала о смерти отца?

— Какая разница…

— Эйрин! Ответь мне!

— Три или четыре часа назад.

— За все это время ты была у нашего сына?

— Это не…

— Эйрин!

— Нет! — обрушила свой гнев она на него. — Я у него не была! Разве ты не видишь, что сейчас меня заботит совсем другое?!

— Твой сын нуждается в материнском присмотре! Он еще совсем мал…

— А мне все равно! Разве ты еще не заметил, что я не самая лучшая мать во всем Молодом Мире?!

Ее слова ударили Джека сильнее, чем две условные размашистые оплеухи. В ушах его звенели сотни колокольчиков, а во рту появился привкус ржавчины. Его мысли об идеальной семье начали давать трещину именно в этот момент.

— Это говорит в тебе горе об утраченном отце. На самом деле ты сама в это не веришь.

— Нет, Джек, я отдаю отчет своим словам. Я никогда не чувствовала в себе материнского инстинкта, — ее зеленые глаза продолжали неестественно светиться.

— Что ты такое говоришь, Эйрин? Ты ведь сама не веришь своим словам!

— Нет, Джек, я говорю правду, — вновь зарыдала Эйрин. — Я любила его, когда он только рос во мне. Я любила его, когда он только родился, но я перестала его любить, когда мой отец невзлюбил нашего сына.

— Он никогда не был идеальным дедом, но о нелюбви — не может идти и речи! — Смерть Джордж Либрука не затронула его чувств так сильно, как это удалось сделать словам его жены. Он был сам готов кричать и уничтожать о стену оставшиеся склянки с зельем.

— Мой отец видел в тебе нечто особенное, Джек. И он верил, что дитя нашего союза может стать очень сильным магом, поэтому он и благословил наш брак. Но малыш не оправдал его надежд, он родился обычным заурядным человеком.

— Так это даже лучше!

— Нет, Джек! В этом нет ничего хорошего! Я хотела, чтобы отец гордился мной, а рождением обычного ребенка я его разочаровала! А теперь у меня больше не будет возможности оправдать его надежд! Мерзкая девчонка отняла у меня такую возможность!

Джек хотел обнять свою жену вновь, но в этот раз она отшатнулась от него. Ей хотелось выговориться, рассказать все, что тяготело на ее душе все это время. Джек же старался убедить себя, что в словах его жены не было и капли правды, а всему виной было лишь слепое горе, причиненное смертью ее отца.

— Эйрин, прошу тебя, пойдем домой. Наш сын нуждается в нашем внимании.

— Нет. Все это время я приглядывала за ним, кормила и купала исключительно для того, чтобы ты думал о том, что у нас идеальная семья. Теперь же, у меня не осталось никакого стимула продолжать все эту псевдо-счастливую жизнь. Теперь у меня иные обязанности.

— И в чем они состоят?! — прокричал Джек, понимая, что больше не может сдерживать в себе гнев. Слишком много обрушилось на него за последние несколько минут, при этом смерть главы общины было самым малым несчастьем с его точки зрения.

— Я должна продолжить дело отца, — незамедлительно произнесла Эйрин. — Я возьму правление общиной в свои руки и исполню мечту Джорджа Либрука — мы ступим на берег Океана Надежд. — К мистическому сиянию глаз Эйрин добавился и фанатичный блеск, а спустя секунду появилась осознание чего-то забытого, но важного. — Пришелец! Вы нашли его?

Джеку стало совсем тошно. Он больше не мог стоять рядом со своей женой, глядеть на нее и испытывать неприязнь к той, которую любил больше всего на свете. Он повернулся и зашагал прочь, не обращая внимания на ее зов. Ему нужно было увидеть сына. Сейчас это было ему жизненно необходимо.

* * *

Малыш мирно спал в своей кроватке. На его лице цвел здоровый румянец, а на губах играла улыбка, словно снилось ему что-то невероятно прекрасное. Джек надеялся, что этот сон будет иметь продолжения и в реальной жизни. Он надеялся, что Эйрин образумится и поймет, что все сказанные ею слова были ничем иным как минутным помешательством.

За окном все становилось красным от заходящего солнца, а за дверью продолжали раздаваться громкие голоса и торопливые шаги, то в одну, то в другую сторону. Джеку до этого не было никакого дела, ему хотелось побыть с сыном наедине. Он укрыл его одеяльцем до подбородка, после чего поцеловал в лоб. И в тот же момент у него сформировалось устойчивое предположение, что в комнате помимо него и грудного ребенка был еще кто-то.

Джек резко встал, затем не менее быстро опустился на колени и, схватив незваного гостя за ноги, начал тащить его из-под кровати. Тот вскрикнул лишь один раз, после чего сжал крепко ладонями рот, но не прекращал попыток вырваться.

Джеку не составило труда полностью вытянуть Рэйчел из-под кровати, после чего схватить ее за плечи и сжать в пол.

— Что ты здесь делаешь?! — прошипел Джек, стараясь не повышать голоса.

— О, Джек, о, Джек, прошу, не выдавай меня! — тоже шепотом взмолилась девочка. — Они ведь убьют меня!

— Смерть Джорджа Либрука на твоей совести?! — все так же крепко сжимая тонкие девичьи плечи, потребовал он ответа.

— Я должна была это сделать!

— Почему?!

— Он убил моего отца, разве я могла поступить иначе?! — и хотя она продолжала отвечать шепотом, ее глаза уже окончательно заполнились слезами. Рэйчел с трудом сдерживала в себе рыдания.

— Зачем Джорджу потребовалось убивать его?! В этом нет никакого смысла!

— Из-за меня, Джек!

— Из-за тебя?! — недоверчиво переспросил он.

— Да. Мой отец хотел уйти из общины и забрать меня с собой, поэтому Либрук убил его. Он пытался окружить себя людьми с такими же, как и у него способностями. И не спрашивай меня, зачем ему это понадобилось, я не знаю ответа.

Джек отпустил ее, а сам присел на пол и схватился руками за голову. Он уже не знал, во что и кому верить. Сама же Рэйчел прислонилась к краю кровати, обхватила свои угловатые коленки руками и заплакала, стараясь при этом не шуметь.

— Ты права, Рэйчел, — кивнул Джек, — из-за твоего поступка, они убьют тебя.

— Пожалуйста, Джек, не отдавай меня им.

— Не волнуйся, у меня даже в мыслях такого не было. Но и здесь тебе нельзя оставаться, если Эйрин вернется домой и увидит тебя, тогда твоему положению будет сложно позавидовать.

— Мне жаль, что я причинила ей боль, ведь она всегда хорошо ко мне относилась и позволяла играть с вашим сыном. Но я совсем не жалею о том, что сделала. Я обязана была отомстить за смерть отца.

— Даже если я тебе и помогу сбежать из общины, куда ты направишься? Тебе ведь всего двенадцать лет.

— Я не знаю, Джек, но в любой точке Молодого Мира мне будет лучше, чем здесь. В этом я уверена.

Джек встал на ноги, после чего протянул руку, помогая встать и Рэйчел. Ее пальцы были холоднее льда, словно в ее теле не осталось и капли крови.

— Оставайся здесь. Я вскоре вернусь.

— Куда ты? — испугано спросила Рэйчел.

— Не волнуйся. Я просто загляну на кухню. Возьму еды, не могу же я тебя отправить в путь без провизии хотя бы на первые пару дней.

Рэйчел незамедлительно подскочила к нему и крепко обняла его в знак благодарности.

* * *

На кухне была только Карла Робинс. Она сидела за столом и лила горькие слезы. Когда ее одиночество нарушилось из-за прихода Джека, она, не вытирая мокрых щек, поспешила ему навстречу с причитаниями:

— Джек, дорогой, как ты себя чувствуешь? Как же это ужасно!

Джек молчаливо кивнул и сообщил, что с ним все в порядке.

— Карла, почему ты на кухне? И где все?

— Они в главном зале. Большая честь. Другие разыскивают Рэйчел Коннорс. О, Океан Надежд, я эту девочку знаю с рождения и не могу поверить, что она пошла на столь подлый поступок.

— Мы живем среди незнакомцев и часто на протяжении долгих лет.

— Да, ты прав, — согласилась Карла, хотя эти слова были сказаны Джеком не о Рэйчел. — Сложно поверить, что девочка, которую ты нянчила с пеленок, и чей отец был образцовым членом общины, могла убить нашего благородного горячо любимого всеми лидера.

Джек только кивнул в ответ. Карла вытерла глаза большим белым платком, который смог стереть кое-как влагу с глаз, но ничего не мог поделать с краснотой вокруг них.

— Через полчаса начнется проповедь, — продолжила Карла. — Эйрин будет руководить ею. Не могу понять, как она только держится в столь трудный для всех нас час. Я никак не могу осушить свои слезы, а ведь она потеряла отца и все равно нашла в себе силы собрать людей в зале и произнести речь. Ты должен ею гордиться, Джек.

— Я горжусь ей, Карла, — бесцветным голосом отозвался Джек.

— Думала, что приду сюда, поплачу, а уже на собрании буду держать себя в руках, но мне кажется, что и там я разревусь как дура.

— Не волнуйся, думаю, ты не будешь единственной, кто не сможет совладать своими эмоциями.

Карла быстро закивала, после чего вновь вытирала слезы платком. Джек преподнес ей стакан с водой, и она неторопливыми глотками осушила его. После этого ей стало значительно лучше.

— Я пойду. А ты, Джек, когда присоединишься к нам?

— Позже, Карла.

— Ты участвуешь в поисках Рэйчел?

— Нет, думаю, добровольцев и без меня хватает.

Карла криво улыбнулась. От ее улыбки Джек почувствовал кисловатый привкус на языке. Затем женщина направилась в сторону выхода, но уже у самих дверей, она остановилась:

— Знаешь, Джек, думаю то, что я сейчас скажу, будет неправильным, но, я не хочу, чтобы Рэйчел поймали. Она ведь маленькая глупая девчонка, потерявшая сама еще совсем недавно отца. Рано или поздно ей придется ответить за свой поступок, но я не хочу, чтобы кара пришла к ней от рук членов общины. Ты не думай…

— Я понял тебя, Карла и ни в чем не виню, — успокоил ее Джек, а про себя добавил, что очень благодарен ей за эти слова.

Как только Карла Робинс ушла, Джек поспешил заполнить сумку продуктами. Как только в сумку отправились ржаной хлеб, жареное мясо и овощи, Джек поспешил покинуть кухонный зал. На улице было пустынно и уже довольно темно. Из главного зала доносились грустные песнопения и частые рыдания. Голос его жены был громким и властным. Она вещала о мести и силе Океана Надежд. Этот столь привычный, но неузнаваемый голос, заставил на миг Джека остановиться и прислушаться. Ему казалось, что ту Эйрин, которую он хорошо знал и любил, заменили кем-то иным. Тем, кто уже никогда не сможет стать хорошей женой и матерью. И на одну короткую секунду он даже возненавидел Рэйчел за это. Именно из-за ее поступка он лишился жены. Но, взяв себя в руки, он продолжил движение в сторону ночных домиков.

Открыв дверь, он не увидел Рэйчел и даже решил, что она сбежала, решив не дожидаться его, но стоило ему произнести ее имя, как она снова выбралась из-под кровати и с облегчением и радостью в глазах взглянула на него.

— Я уже начала волноваться. Я думала, что ты решил…, — Рэйчел не договорила. — Извини меня, за мои мысли.

— Выбирайся оттуда. Тебе пора собираться. Почти все жители общины сейчас находятся в главном зале, а потому у тебя есть хорошие шансы покинуть общину незамеченной.

Рэйчел изъявила желание съесть что-нибудь уже сейчас, так как во время обеда вместе с Джорджем Либруком она мало ела, избегая большую часть еды, так как почти во всем был яд, а уже поужинать у нее просто не было возможности. Пока девочка ела, Джек решил выйти на улицу и осмотреться. Издали доносились бранные слова Баррета Гибсона и других членов поисковой команды и словно светлячки, прыгали из стороны в сторону огоньки фонарей. Джеку было холодно, несмотря на то, что эта ночь была из тех, что не уступали в жаре даже солнечным дням. Холод этот засел глубоко в его теле и, скорее всего, ему больше никогда не удастся избавиться от него. К холоду очень быстро прибавились и чувства одиночества и чуждости всего окружающего. Он даже подумал о том, чтобы покинуть этой же ночью общину, забрав с собой сына, но быстро отказался от всех этих мыслей. Чтобы не говорила Эйрин, он все еще любил ее и верил, что ему удастся вернуть прежнюю гармонию их отношениям.

Спустя десять минут Рэйчел насытила свой желудок и сообщила Беллами, что готова отправиться в путь. Взяв сумку с едой и попрощавшись с малышом Джека и Эйрин, Рэйчел вышла на улицу, держась позади своего спасителя. Она беспрерывно шмыгала носом, а ее тело тряслось от страха. Глядя на нее, Джек думал о том, что если Океан Надежд и существовал на самом деле, при этом являлся создателем всех Ближних Миров, тогда Он был явно не самым умелым Создателем, раз допускал, чтобы маленькие девочки, такие как Рэйчел, тряслись от страха за свою жизнь, опасаясь расправы со стороны взрослых людей, и шли на отчаянные поступки ради отмщения своих коварно убиенных родителей.

Фонари были далеко, а потому Джек решил, что пришло самое удачное время для побега с земель общины для Рэйчел. Он взял ее за руку и потянул за собой. Девочка с трудом поспевала за ним, но при этом даже не думала жаловаться. Джек двигался быстро, но и осторожно, стараясь предотвратить нежеланные встречи со зло настроенными людьми. Воображения, конечно же, рисовала ему возможные варианты встречи с теми, кто стал его семьей за несколько лет, но как действовать в случае подобных встреч, он пока не знал и надеялся, что ему и не придется этого узнать.

Но, у жизни были свои предположения на этот счет. Когда они отдалились от строений, формирующих общину, на относительно дальнее расстояние, позволяющее думать о счастливом исходе этой вылазки, как вдруг кто-то встал на их пути, вытянув вперед руку, сжимающую мачете.

— Надеюсь, ты мне сможешь объяснить то, что я вижу перед собой.

Голос, да и само выражение лица Алекса Криза были холодными и суровыми. Так он мог выглядеть случись Джеку нанести ему удар ножом со спины.

— Алекс, ради Океана Надежд, только не поднимай крик, — попросил его Беллами.

— Выходит, ты уже стал верующим? Ладно, если я не подниму крик, то, что тогда? Попросишь меня об очередном одолжении, чтобы я отвернулся и позволил вам бежать?

— Я не бегу, Алекс. Я только помогаю Рэйчел. Она всего лишь маленькая девочка, которой грозит опасность.

— Эта маленькая девочка — главный подозреваемый в убийстве лидера общины, — еще суровее изрек Криз. — И ты, человек, которого я считал своим другом, помогаешь ей? Почему?!

Криз не сдержал крика, от чего Джек слегка пригнулся и осмотрелся по сторонам, в надежде, что никто не заметил их.

— Потому что эта девочка не заслуживает смерти.

— Извини, но не могу разделить с тобой эту уверенность.

— И ты готов быть тем, кто лишит ее жизни? — осведомился Джек, и тут же почувствовал, как девичья рука сильнее сжала его ладонь.

— Я не убийца, Джек. Но это не значит, что я готов отпустить ее и простить. А что касается тебя, Джек, то я совершенно не понимаю, как ты можешь ей помогать, учитывая тот факт, что она убила отца твоей жены, сделав ее несчастной?

— А как же мое несчастье, касс Криз?! — не выдержала Рэйчел, от чего Джеку пришлось присесть около нее и попросить взять себя в руки. — А как же мой убитый отец?! Разве из-за него я не стала несчастной?

— И каким образом убийство Джорджа Либрука могло тебе помочь излечить твои душевные раны? — со злобой поинтересовался Алекс.

— Я рассчитывала, что смерть убийцы моего отца принесет мне избавление, но этого не произошло. И все же, я ни минуты не сожалею о своем поступке.

— Ты хочешь сказать, что Джордж Либрук убил твоего отца? — с недоверчивостью переспросил Криз.

— Именно это я и хочу сказать!

— И что ты готово привести в качестве доказательств?

— У меня их нет, — призналась Рэйчел. — Но и у вас нет доказательств того, что я убила главу общину, хотя вас это не остановило от наставления в нашу сторону мачете и предъявления обвинений!

Алекс замолчал. Судя по ворожению его лица, он не хотел ей верить, но все же был готов допустить такую вероятность, что в словах Рэйчел не было обмана. И чтобы окончательно принять какое-либо решение, он обратился к Джеку:

— Ты ей веришь?

— Да, Алекс. Иначе, я бы не стал ей помогать.

Алекс Криз опусти мачете. Теперь он больше не выглядел агрессивным, а скорее похожим на разочаровавшегося во всем людском роде человека. Он только махнул рукой, обозначающим свободную дорогу, после чего сделал шаг в сторону.

— Благодарю вас, касс Криз, — произнесла Рэйчел и сделала легкий реверанс.

— Ты сделал правильный выбор, друг, — добавил Джек.

— Идите же, — нервно проворчал Криз.

Джек и Рэйчел продолжили свой путь и спустя тысячу шагов дошли до тех земель, до которых, по мнению Джека, поисковая группа не стала бы продвигаться. Здесь они и попрощались друг с другом. Рэйчел в очередной раз поблагодарила Джека и обняла. Он погладил ее по спине, при этом ловя себя на мысли о том, что будет волноваться за эту худосочную маленькую девочку, которую он отпускал неведомо куда. Уж слишком опасен был их Мир. Пусть Рэйчел была не обычным ребенком, пусть в ней была магическая сила, и все же она была беззащитна перед открывающимся перед ней Миром, в котором действовали свои правила и порядки, в большинстве своем написанные не для женщин и детей.

Он долго стоял на месте, глядя на то, как тьма полностью поглощает Рэйчел, стирая быстро и необратимо ее очертания. Джек Беллами и представить себе не мог, что пройдут двести лет, и он собственными руками отправит в небытие Рэйчел Коннорс, правда к тому времени от той маленькой девочки в старухе по прозвищу Диздейн не останется и следа.

 

3

На следующий день Джек проснулся от плача сына и от громкого стука в дверь. Солнца только-только начало выглядывать из-за горизонта, окрашивая окно в бледно-розовый свет. Эйрин рядом с ним не было.

— Открывай! — услышал он голос Баррета Гибсона за дверью.

Джек встал и направился к двери.

— Чего ты так расшумелся?! — недовольно поинтересовался он, открыв дверь, за которой стоял Гибсон, а из-за его широкой спины выглядывали еще трое жителей общины, которые участвовали в поисках беглянки Рэйчел. — Ты разбудил моего сына!

Гибсон без церемоний, оттолкнул в сторону Джека и вошел в комнату. За ним вошли и остальная троица и принялась осматривать каждый угол комнаты. Ребенок заплакал громче, шатко стоя на ногах и придерживаясь за края колыбельки.

— Эй! Эй! — возмущено воскликнул Джек. — Что вы себе позволяете?!

— Мы разыскиваем Рэйчел Коннорс, — громогласно заявил Гибсон, не отрываясь от поисков. — Мы обыскали всю общину и так не смогли ее найти.

— И решили, что она прячется в этой комнате?! — и хотя их подозрения имели под собой основания, Джек испытал нешуточное возмущение и злость. — Покиньте немедленно мой дом!

— Как только осмотрим все здесь, — безапелляционно заявил Гибсон, заглядывая под кровать Джека.

Джек в два шага добрался до Гибсона и схватил его за плечо, желая спровадить незваного гостя за порог, когда тот сам развернулся в его сторону, вытянув вперед руку, сжимая в пальцах длинный черный волос.

— Что это?! — прокричал Гибсон, да так, словно его окатили кипятком. — Ты у нас шатен, эсель Эйрин рыжая, так откуда здесь взялся черный волос?!

— Может, перестанешь ходить вокруг да около и скажешь все напрямик? — предложил Беллами.

— Все напрямик?! — переспросил Гибсон, после чего небрежно засмеялся. — Все напрямик, значит? Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать! Ты прятал эту маленькую ведьму в своей комнате!

— Это серьезное обвинение, Гибсон. Если у тебя есть доказательства, тогда предъяви их, если же нет, тогда жду твоих извинений. А волос, что волос, он может принадлежать кому угодно. В нашей общине много черноволосых женщин, да и мужчин с длинными волосами немало и для всех жителей общины наши двери открыты. Но, я не исключаю возможности, что этот волос принадлежал Рэйчел, ведь она часто была вхожа в эту комнату и присматривала за нашим сыном.

— Ты нагло врешь мне в лицо! — прокричал Гибсон, брызгая слюной и тряся указательным пальцем прямо перед носом Беллами.

— Полегче, дружок, ты обвиняешь меня во лжи в присутствие трех человек, не имея никаких доказательств. Я ведь могу и обидеться и потребовать собрания Совета Общины, чтобы они разобрались в нашем споре. И что-то мне подсказывает, что победа будет за мной.

Его спокойствие и уверенность в словах сильно злило Гибсона, что прекрасно понимал Джек. Он даже надеялся, что Баррет не сможет совладать с собой и пустит в ход кулаки, что окончательно приведет к его безоговорочному поражению при собрании Совета Общины. А уж там, Джек сделает все возможное, чтобы Гибсона изгнали с этих земель, без права на помилование. Но Баррет Гибсон, показав невероятную силу воли, смог подавить в себе слепую ярость и покинуть комнату Джека и Эйрин Беллами. Троица последовала за ним, один из которых даже попросил прощение у Джека за этот неприятный конфуз.

Джек закрыл за ними дверь, после чего взял сына в руки и принялся успокаивать его. Малыш прекратил свой плач только спустя пять минут, а еще спустя минуту уже спал. Джек опустил его обратно в колыбельку и тяжело вздохнул. Он мог бы гордиться собой и чувствовать приподнятое настроение благодаря небольшой победе над Гибсоном, но его сейчас гораздо больше волновало отсутствие жены. И пусть Эйрин вчера говорила, что не чувствует себя больше матерью, он все же надеялся поговорить с ней и убедить вернуться домой. Это сейчас было гораздо важнее любых других проблем и обстоятельств.

* * *

Свою жену он нашел в главном зале общины. Она стояла у трибуны, а за ее спиной лежал гроб с ее отцом, в окружении десятков канделябров. Даже стоя у самих дверей, Джеку хорошо было видно бледное лицо умершего: высокие скулы, впалые щеки и черные от действия яда губы. У Эйрин лицо тоже было бледным, но ее губы горели огнем, словно она часто терла их рукой или же покусывала.

Зал был полон прихожан, которые внимательно слушали ее и даже одобрительно кричали в ответ на ее то или иное высказывание. На глазах всех присутствующих женщин блестели слезы. Мужчины были задумчивыми, а некоторые из них даже злыми. Впервые за долгое время Джек снова почувствовал себя чужим для всех этих людей. Ведь он был единственным членом общины, который не испытывал горя или даже печали из-за смерти Джорджа Либрука, к тому же он был тем, кто помог сбежать виновнице его смерти. Он не разделял их страданий и в день, когда все они были сплоченными как никогда, Джек видел себя в стороне ото всех, словно изгой. Он был одиноким волком, лишенным стаи.

Он прошел по длинному коридору в сторону трибуны, под удивленные взгляды сидящих и под громкое вещание про отмщения и избавления своей жены.

— Беда пришла к нам, когда мы ее не ждали. Пришла в тот самый день, когда все начинало складываться для нас как нельзя лучше. Но, все изменилось из-за предательства всего одного человека, которого мы все считали неотъемлемой частью нашей общины. Считали нашей сестрой и другом. Мы поплатились за нашу доверчивость и любовь. Нас лишили отца, нас лишили нашей головы, нас лишили мудрого наставника. Та, которая виновна в этом, думала, что своим коварным поступком сможет сломить нас. Но, никому не удастся лишить нас Великой Цели! Она зародилась в нас однажды и теперь не сможет угаснуть никогда! Она станет лучшей местью тем, кто хотел внести в наши ряды рознь, ударить в само основание, заставить нас свернуть с предначертанного пути! Но этому не бывать никогда! Нас не сломить! Мы едины, а потому тверды, как монолит! Мы исполним желание моего отца и с помощью силы Океана Надежд станем самыми могущественными людьми во всем Молодом Мире! Мы принесем веру в дома неверующих и заставим склониться перед нами врагов наших!

Последние слова сорвали овацию. Люди начали вставать со своих мест, кричать, свистеть и хлопать в ладоши.

— Эйрин! — позвал свою жену Джек, подойдя к самому краю трибуны. Она в ответ даже не взглянула на него, этим заставив Джека повторить свой зов. — Думаю, тебе пора домой и отдохнуть.

— Совершилось то, что мы так долго ждали! — словно не слыша его, продолжила Эйрин. — Великий Путешественник благословил нашу общину своим визитом! Теперь, мы сможем дойти до Океана Надежд и попросить у него любое желание! — Аплодисменты и радостные возгласы не прекращались ни на минуту. — И мне очень жали, что мой отец не дожил до этого дня! Сейчас бы он, а не я, стоял перед вами и говорил эти радостные для всех нас слова! И я знаю, что именно его слов вы ждете, не моих! И все же я верю, что будь он на моем месте сейчас, он бы сказал следующее: "Братья и сестры, наше время пришло. Все ради чего мы жили, все к чему мы стремились — настало! Океан Надежд как никогда близок, стоит только постучать, и он отворит пред нами свои Врата! Так постучим же все вместе!".

Гул голосов и хлопанья стали оглушительными. Из-за продолжительных и массовых движений рук свечи, окружающие гроб главы общины, затрепетали, а кое-где потухли. Этот ор заглушал слова Джека, что заставило его подняться к трибуне и повернуть к себе Эйрин лицом. Ее злобный колдовской взгляд покрыл его тело гусиной кожей, но он не стал отступать назад и принимать смиренно поражение. Голоса и аплодисменты начали затихать.

— Дорогая, пойдем домой.

— Я уже дома, — сухо ответила она.

— Ты нужна мне и своему сыну.

— Я нужна всем жителям общины!

И вновь люди закричали и захлопали в ладоши в знак согласия и одобрения. Эйрин отвернулась от него, снова повернувшись лицом к жителям общины. Джеку такое решение своей жены не понравилось, он крепче сжал ее за плечи и с силой развернул к себе. В тот же момент что-то сильное и болезненное окутало все его тело и медленно начало заполнять его внутренние органы. Он крепко стиснул зубы, стараясь противостоять боли, но против той силы, что воздействовала на него, у Джека было мало шансов на победу. Руки, которые касались к предплечьям жены начали менять свой цвет от привычного телесного на синевато-черные. Вены вздулись и в то время как сама кожа, словно стала тоньше и суше. Пристальный неестественно-зеленого цвета взгляд Эйрин напугал его гораздо сильнее, чем вид его собственных рук. Он не мог поверить, что его любимая женщина могла использовать свои колдовские силы против него.

Джек не смог больше выносить эту боль и отстранил руки от плеч жены, а затем упал на колени. Как ни в чем не бывало, Эйрин отвернулась от него и продолжила речь:

— Эта община зародилась однажды на вере моего отца, что Океан Надежд не просто красивая сказка, а истина. Свою веру он передал всем нам. Всем, кто создал эту общину и сделал ее такой, какой мы ее видим на сегодняшний день. Без вас мечта моего отца бы не сбылась и я, Эйрин Либрук, благодарна всем вам, что вы помогли моему отцу в тот трудный час, когда мало кто в него верил. Не будь Джорджа Либрука — не было бы и этой общины. Но, я также уверена, что, ни будь общины — не было и Джорджа Либрука!

Люди снова заголосили, выкрикивая хвалебные слова в адрес дочери безвременно ушедшего главы общины. Все, кроме семьи Робинс и Алекса Криза, который молча стоял и глядел на упавшего на колени Джека. И все же он не спешил к нему на помощь, да Джек и не рассчитывал на нее. Дождавшись пока боль хоть немного утихнет, вернув ему контроль над телом, Джек встал на ноги с решительным желанием схватить в охапку Эйрин и вынести ее из главного зала, пусть даже это принесет ему новую боль или даже смерть.

— Пришелец, который сможет показать нам путь к Океану Надежд уже среди нас, — продолжила свою проповедь Эйрин. — Он пока еще слаб и не может отправиться в путь прямо сейчас. Но, я позабочусь о нем. Мой отец научил меня варить зелья, которые помогут ему поскорее подняться на ноги и уже через неделю он будет готов вести нас к нашей главной мечте!

Джек уже было вновь коснулся своей жены, когда за его спиной раздались быстрые шаги, а спустя считанные мгновения уже его схватили сзади, выворачивая ему руки за спину. Справа от него возник Баррет Гибсон, а слева другой доброволец в поисках Рэйчел Коннорс, которого звали Ломакс Коул.

— Отпустите меня! — взревел Джек, принявшись вырываться из их хватки, но в ответ получил удар от Гибсона в бок. Гибсон явно получил от этого удовольствие, а вот на Джека накатила новая волна боли, которая сделала его ноги неестественно тяжелыми, и он повис на их руках.

Эйрин даже не обернулась в его сторону. Вместо этого она продолжила свою пламенную речь:

— В общине живут больше сотни человек и по понятным причинам, мы не можем отправиться в путь все вместе. Но я выберу трех достойных мужей, которые составят мне компанию в этом долгом, но, безусловно, важном пути.

— Эйрин! — прокричал Джек, с трудом пытаясь выговорить четко слова. — Ты не пойдешь никуда!

— И имена этих трех мужчин я оглашу уже сейчас!

В главном зале повисла тягучая тишина. Всем хотелось услышать имена тех счастливчиков, которым суждено было отправиться вместе с Эйрин к Океану Надежд. И теперь только тяжелое дыхание Джека разносилась под сводами зала. Он хотел закричать, но очередной удар Гибсона выбил из его легких весь воздух, а вместе с ним и не состоявшийся крик.

— Дойдя до Океана, каждый из нас попросит по одному желанию. Все эти желания будут выбраны исходя из общих нужд общины. Никто не будет забыт или же обделен. Итак, я готова огласить имена тех, кто отправиться вместе со мной в путь. — Эйрин повернулась в сторону Джека, вернее он вначале решил, что она повернулась к нему, но правда оказалась сравнимой с предательством. — Баррет Гибсон, ты был всегда верным другом и помощником моего отца и я уверенна, что на моем месте Джордж Либрук тоже произнес твое имя.

Раздались громкие овации. Гибсон кивнул в знак благодарности и сказал, что для него это честь, при этом, не разжимая хватки с запястья Джека. Стоило гулу затихнуть, Эйрин продолжила:

— Алекс Криз, выйди, пожалуйста, вперед.

Криз, сохраняя спокойствие и самообладание, вышел из своего ряда и прошел вперед. Судя по выражению его лица, было сложно понять: рад ли он был услышать свое имя или же нет.

— По сравнению со многими нашими членами, ты не так давно стал частью нашей общины, но за это время ты успел доказать всем, что ты достоин быть в рядах лидеров и тех на ком держится вся наша жизненная система. Я почту за честь, если ты пойдешь вместе со мной и Барретом к Океану Надежд.

— А для меня честь — ваша вера в меня, эсель, — произнес Алекс, прижав кулак к груди и склонив голову. Голос же его оставался спокойным и безразличным.

— И, наконец, третий человек, который отправиться вместе со мной к Океану…

— Я, — выкрикнул Джек. Конечно, он понимал, что выбор Эйрин касательно третьего человека был не в его пользу, а потому он и напомнил им всем о себе как о представителе общины, от чего тут же получил очередной удар под дых от Гибсона. Тот явно с удовольствием мял ему бока.

— Этим человеком станет…, — вернулась к прерванной речи Эйрин.

— Либо я, либо ты никуда не пойдешь! — снова выкрикнул Джек, но в этот раз, не дожидаясь очередного удара, ухитрился и ударил головой Гибсона прямо в бровь. От чего тот вскрикнул и пошатнулся. Кожа над глазом Баррета рассеклась и очень быстро заполнилась кровью, которая потекла по его веку вниз.

— Ах ты… — взвыл Гибсон, но прежде чем успел нанести удар в лицо Джеку, его остановила Эйрин.

— Не стоит, брат мой. Не думаю, что физическое насилие уместно. И, к тому же, Джек все еще мой муж.

— Рад слышать, — с горечью ухмыльнулся Беллами.

— Отпустите его, — скорее попросила, чем потребовала она, подойдя к Гибсону и Коулу.

Те послушались ее, хотя Гибсон явно чувствовал себя обделенным, ведь его удары не оставили видимых следов на теле Беллами, в отличие от той раны, которую нанесли ему. Эйрин подошла к мужу, который превозмогая боль, все же выпрямился во весь рост.

— Признаюсь, не твое имя я хотела сказать в качестве третьего избранного. Но даже после чего ты выдвинул свою кандидатуру, я все равно не считаю, что ты тот человек, который мне нужен в столь долгом пути.

— А ведь недавно ты хотела видеть меня рядом в столь долгом жизненном пути.

— Джек, — понизила она голос, да еще с нотками ласки в голосе, словно и не было предательства с ее стороны. — Я бы хотела, чтобы ты остался в общине в качестве моего приемника. К тому же, кто-то из родителей должен присматривать за нашим сыном.

— Странно, а мне казалось, что жизнь нашего ребенка тебе безразлична, — с призрением изрек Джек.

— А мне казалось, что тебе она не безразлична, — парировала его слова Эйрин. — И теперь, ты хочешь отправиться в долгий и опасный путь, оставив его одного?

— Придет время, когда он вырастит и поймет, почему я решил поступить именно так. Но я сомневаюсь, что у меня найдутся нужные слова, если он спросит меня, почему я позволил тебе уйти в столь дальние странствия без своего личного сопровождения.

— Очень благородно с твоей стороны, — улыбнулась она, на миг, заставив Джека вновь вспомнить о своей сильной любви к этой женщине. — Не зря ты мне понравился при первой же нашей встрече.

Так как он был выше нее, Эйрин пришлось приподняться на носочки, чтобы поцеловать его в губы. Но Джек отступил назад, не дав ей к себе прикоснуться. Эйрин улыбнулась ему в ответ, словно его поступок ее совсем не задел. Затем она вернулась к трибуне.

— Третьим человеком станет…

— Я хочу, чтобы им стал Джек! — прокричал Алекс Криз, и тут же волна приглушенных голосов прошумела над всем залом. — На мой взгляд, его кандидатура гораздо лучше, чем моя или же Баррета.

— Говори только за себя, — огрызнулся Гибсон.

— Алекс, я, как и все жители общины, знаем, что ты человек слова и дела, — произнесла Эйрин. — Повода сомневаться в твоих словах ты никогда не давал. Но я хотела бы озвучить имя человека, которого выбрала я. Уверена, он не менее достоин стать третьим.

— Без сомнений, эсель Беллами, вы можете назвать имя третьего, но я бы хотел проголосовать вначале. Кто за то, чтобы Джек Беллами стал третьим сопровождающим Эйрин в пути к Океану Надежд? — и первым поднял руку.

Следом за ним и остальные жители общины принялись поднимать руки. Вскоре не осталось практически никого из тех, кто не поднял руки вверх. Джека это приятно удивило, учитывая тот факт, что никто из жителей общины не произнес и слова в его защиту, когда Гибсон отрабатывал на нем свои удары. Такое доверие со стороны всей общины не слишком польстило Джеку, но гораздо приятнее было ему видеть недовольное лицо Гибсона из-за решения большинства. Джеку было приятно осознавать, что хоть что-то в этой жизни все еще было способно его порадовать.

 

1

Рональд Белфаст принял их как долгожданных гостей. Он показал им свой дом, который в отличие от большинства домов в Конвинанте, мог считаться зажиточным, так как имел два этажа. По словам Белфаста, этот дом был построен на средства из казны поселения в знак благодарности за былые заслуги в должности шерифа Конвинанта, при этом сам Рональд принимал в строительстве непосредственное участие. Но, он посетовал на то, что дом был слишком огромен для двух человек и его мечтам о внуках не суждено было сбыться, по той простой причине, что его сын Генри был немного "не от мира сего". Старик разоткровенничался и сообщил им причины умственных отклонений своего сына. Во времена, когда он сам и его будущая жена Нора — мать Генри, — были еще совсем юными, в их городе появились Безликие. Тогда жители вызвали Анку, которые и навели порядок, но однажды Нора слишком близко подошла к одному из чистильщиков Мира Мертвых и это оставила в ней навечно невидимую печать. Тогда родители Норы были безумно счастливы, что эта встреча никак не отразилась на ее разуме, но как оказалось — это было не совсем так. Нора вспомнила о своей встрече с Анку, когда Генри исполнилось чуть больше пяти лет. Тогда в ее сыне и стали заметными небольшие отклонения. С каждым годом они становились все заметнее и заметнее. Для родителей правда о болезни сына стало ударом, но Нора не просто горевала, она во всем винила себя. Не было ночи, чтобы Рональд не просыпался от ее рыданий и вздрагиваний тела. Рональд старался, как мог ее утешить, но был бессилен что-либо сделать. Его жена с каждым днем становилась все более замкнутой, все меньше ела, все реже вставала с кровати, все меньше разговаривала. Все это привело к "удару", который полностью парализовал ее тело. А спустя три месяца, в очередное утро она просто не открыла глаза. Рональд похоронил ее и с тех пор больше не знал женской ласки, впрочем, так же как и его сын Генри.

Рональд накрыл на стол и предложил им перекусить, прежде чем лечь спать. Еды было не слишком много, особенно беря в учет столь огромное количество гостей, но этого было достаточно для того, чтобы перебить чувство голода на этот вечер.

После ужина хозяин дома предложил каждому показать комнаты для сна. Второй этаж достался Кевину, Солнечному Лучу и братьям Тейтам. На первом обосновались Альберт Дрейк, Винни Стоун, Марк Уотер и хозяин дома. На первом этаже было только две комнаты, которые и разделили между собой Альберт с Винсом и Марк с Рональдом.

Марк давно позабыл о том, что такое настоящий сон, а не его иллюзия, которой он обманывал все тех смертных, которые находились рядом с ним за последние двести лет. Он мог бы пролежать неподвижно до самого утра, прикрыв глаза и в эту ночь, но сегодня у него не было такого желания, если, то неприятное чувство, которое тяготело над ним все время, с тех пор как он потерял свой дневник, можно было назвать "желанием". Он смотрел в одну точку на стене, к которой была прислонена его кровать, и старался напоминать себе о тех давних событиях, которые были описаны в его дневнике. Ему совсем не хотелось забывать их, ведь только в воспоминаниях он все еще был не Водолеем и даже не Марком Уотером, а совсем еще молодым двадцатилетним парнем с другим именем, которое навсегда стерлось из его памяти, с женой, которую в воспоминаниях дневника он по-прежнему любил и с сыном, который давно умер от старости, так же как и его дети, внуки, правнуки.

Под тихий храп Рональда Белфаста, Марк пытался вспомнить тот день, когда они все вчетвером, ведомые первым Пришельцем отправились в путь. Тот день он позабыл, хотя редкие воспоминания все еще хранились в его памяти, пусть и в обрывчатом виде. Он старался сложить их воедино, но они все время ускользали от него, словно играли с ним в нежеланную для него самого игру. Стоило вспомнить что-то, как другое воспоминание отдалялось от него, чтобы окончательно исчезнуть в темном коридоре памяти. Он около часа пытался бороться с самим собой, пока не понял, что в этой битве ему удостоено лишь место проигравшего. Глупо было злиться на себя за то, что он больше не человек, а могущественный колдун, который имел власть над всеми людьми и магическими существами всех Ближних Миров, но потерял контроль над своей памятью.

Он не помнил путь к Океану Надежд двухсотлетней давности, но он все еще помнил тот ужасный день, когда они вернулись назад в общину. Это были его чуть ли не первые воспоминания в образе Водолея, перед которыми шла чернота, с трудом рассеивающаяся благодаря записям в дневнике. Те события он вспоминал в каждый день, стараясь черпать из них свою злость в адрес своих Братьев, среди которых была и его жена. Жнец — теперь так ее звали. Самый могущественный колдун из всех Четырех Темных, но и самый проклятый из всех остальных. Именно его жена, загадала у Океана последнее желание.

Первоначально ей хотелось вернуть к жизни всех умерших членов общины, имена которых она должна было огласить. Океан Надежд имел достаточно власти вернуть всех, за исключением ее отца — главы общины. По той простой причине, что он был колдуном, а те, после смерти, не оставляют после себя ничего. Океан, конечно же, мог создать его точную копию, даже с похожими воспоминаниями, но его жене этого было слишком мало, она хотела видеть живым своего истинного отца, а не его копию, пусть и ничем не отличимую от оригинала. Тогда она и потребовала силу Океана Надежд, чтобы самой вернуть к жизни отца. За эту неслыханную наглость поплатились все, кроме того, кто к тому времени уже успел переместиться в иной Мир. Они стали могущественными колдунами, с огромным количеством лишений и практически без слабых мест. Единственной слабостью были их истинные имена, которые начисто стерлись из их памяти, но оставались люди, которые их помнили. Как только их выбросило из Мира Вечности назад в Старый Мир, их главной целью стало возвращение назад к Океану с требованиями снять проклятие, но оказалось, что это было невозможно сделать без помощи очередного Пришельца, ожидания которого могли затянуться на долгие годы. Тогда было принято решение заняться второй по степени важности проблемой — уничтожение всех следов их прошлой жизни. Водолей был единственным их них, кто сохранил частички сострадания, но даже он понимал, что смерть всех членов общины была необходимостью. Несмотря на жуткую боль, у него сохранился полностью инстинкт самосохранения, а потому он даже не думал оспаривать решения Жнеца. Тогда он был полностью согласен со всеми и даже принимал жестокие решения сам, а вернее то существо, которым он стал. Тогда он даже верил в необходимость возвращения к Океану Надежд с требованиями о снятие проклятия и получением от Него еще более могущественных сил. Но совсем недавно, по меркам бессмертного колдуна, он наконец понял, что Прощение Океана Надежд будет гораздо лучшим дарам для всех них, чем Война за власть над Ближними Мирами, включая и Мир Вечности. Но, к сожалению, эта истина открылась лишь ему одному и только. Да и пришла она к нему поздно, когда многое нельзя уже было вернуть.

Дорога от общины к Миру Вечности заняла у них почти год, а вот возвращение назад было сравнимо с открытием двери и перешагиванием через порог. Они вернулись назад в своих новых обличиях — в цветных балахонах. В этой одежде никто их не узнал, а потому и не мог назвать их по имени. Люди выбегали с криками из горящих и рушащихся домов, в страхе и ужасе, но на улице находили только смерть. Когда оставшиеся в живых мужчины поняли, что всем членам общины угрожает опасность в лице четырех незнакомцев в балахонах, они схватились за мечи. Но, что могли поделать простые смертные против могущественных магов? Их тела охватывало пламя, била молния, разрывали их одежду и плоть смертоносные смерчи, поглощала разверзнувшаяся под их ногами земля. Небо над ними очень быстро стало черным от дыма, серым от туч и красным от пламени. Стены разлетались на мелкие каменные осколки. Во всех шахтах начались обвалы из-за землетрясений, вызванных Четырьмя Темными, хороня под землей работавших в тот день старателей. Они убивали своих знакомых из прошлой жизни с хладнокровием и невозмутимостью, не щадя ни женщин, ни стариков, ни детей. У них была только одна цель — убить всех, сравнять все постройки с землей, уничтожить любые следы человеческого поселения.

Одна из женщин, спасаясь от обрушений и взрывов, скрылась в широком строении, которое Водолею было знакома по старой жизни, как дом для ночлежки. Скорее от любопытства, чем ради расправы он последовал за ней. В коридоре он встретил человека, который попытался разрубить его мечом. Имя его он давно позабыл и не был уверен, что еще помнил его в те дни, но знал наверняка, что это был тот же мужчина, с которым он очищал обвал шахты, в тот день, когда девочка, ставшая со временем ведьмой Диздейн, чуть было не потеряла своего отца. Водолей одним взмахом руки превратил мужчину в пепел, а его меч — в бесформенный сплав железа. Избавившись от помехи, Водолей зашагал далее к комнате, в которой он жил вместе со своей женой и сыном. Стоило ему отворить дверь, как он услышал женский крик, а затем увидел и саму женщину, склонившуюся над кроваткой маленького человечка, защищая его ценной собственной жизни. Это заставило его остановиться и задуматься. Ребенок в кроватке был сыном того человека, коим он был до визита к Океану Надежд, эта же женщина не имела никакой родственной связи ни с ним, ни с его сыном, так поему она была готова отдать за ребенка свою жизнь? И зачем, собственно, он сам пришел в эту комнату? Чтобы убить или чтобы увидеть вновь своего сына, в котором жила та маленькая частичка его самого? Если он хотел его убить, то почему просто не разнес в пух и прах все здание? А если хотел просто его увидеть, тогда в нем все еще теплились некие воспоминания и чувства из прошлой жизни. Водолей начал цепляться за эту мысль и как не странно она не уходила, а наоборот — обрастала плотью, становясь понятнее ему и наполненной смыслом. На некие доли мгновения он даже испытал ненависть к себе за то, что он участвовал вместе со своими Братьями в уничтожении общины. Но, думать долго об этом, не было ни времени, ни желания. Вместо этого, он, не обращая внимания на крики мольбы женщины о пощаде ее и маленького ребенка, быстро направился к своему письменному столу, в ящичке которого хранился его дневник. Схватив его, он направился к женщине, которую, судя по записям в том же дневнике, звали Карлой Робинс, отстранил ее и взял на руки своего сына. Женщина закричала еще громче, после чего он схватил ее за руку, но не для того, чтобы она замолчала, а для того, чтобы перенести их подальше от этих мест. Таким местом стала губерния Атун. Женщина еще долго причитала, а потому ему пришлось прибегнуть к угрозам, чтобы она, наконец, взяла себя в руки и перестала плакать. Когда его дар "убеждения" принес плоды, он заставил Карлу вычеркнуть пером в дневнике все те места, где встречалось его истинно имя. Как только она исполнила его пожелания, он наложил заклятие на зачеркнутые места и переместился обратно в общину. К тому времени Жнец, Вихрь и Пожиратель практически завершили свою массовую казнь. Они даже не заметили его отсутствия, настолько сильно были поглощены своим кровавым делом, что было только на руку Водолею.

Когда все было завершено, они и придумали себе новые имена, которые стали известны большинству жителей Ближних Миров, а затем разделились и редко когда собирались вместе. Водолей все чаше проводил все свое время в Молодом Мире, следя за тем, как растет его сын, взрослеет, заводит семью, как растут его наследники, как он стареет, умирает… Наблюдал он за периодами жизни своего сына и его потомства часто со стороны, стараясь не выдавать свое присутствие. Начиная со второго колена своего сына, он перестал быть пассивным смотрящим. Он начал принимать облик Скитальца, с которым он был когда-то знаком и которого он убил собственноручно, и уже в этом образе Водолей начал навещать своих внуков, этим становясь небольшой частичкой, пусть и не слишком важной, в их жизни. И только для последнего представителя своего рода он, наконец, стал не просто редким гостем и знакомым, а настоящим другом. И его смерть от рук Пожирателя стала для колдуна в синем настоящей потеряй. Пусть он отомстил колдуну в красном за его смерть, Водолею все же это не принесло настоящего удовольствия, а только маленькую искорку облегчения.

В отличие от Водолея, Вихрь предпочел Зрелый Мир и изредка пересекал границы других Миров. Жнец, в свою очередь, предпочитал Старый Мир. Так ему (ей) казалось, что он (она) находился ближе к Океану Надежд, а значит — и к своей заветной цели. А вот Пожиратель стал настоящим Скитальцем, не имея усидчивости и желания оставаться в одном из Миров на долгое время. Насколько было известно Водолею, первый колдун в красном даже наведался на земли своего рождения и испепелил всех своих родственников и их соседей. Скорее всего, это ему принесло несказанное удовольствие, если такое чувство в нем все еще имело место быть. А вот тщеславия в нем всегда было много, и после встречи с Океаном Надежд она возросла в разы. Именно из-за Пожирателя все жители Ближних Миров узнали о Четырех Темных. Часто он уничтожал ради забавы деревни целиком, оставляя в живых только одного человека, которому и рассказывал их историю, во многом приукрашивая реальность, а кое-что, оставляя в секрете.

Когда Рональд захрапел громче, Марк решил подняться с кровати и пройтись по ночному тихому дому. Закрыв бесшумно за собой дверь, он вошел на кухню, на которой они ужинали несколько часов назад, подойдя к окну.

На улице сияла полная луна и звезды, отражаясь в воде, которая все еще покрывала всю землю насколько хватало остроты зрения. В ночном сумраке казалось, что вовсе не вода была неестественной частью оконного пейзажа — а дома, возвышающиеся над поверхностью безграничного озера. Около дома Белфаста прогуливался один из Безликих, который почувствовав, что за ним наблюдают, остановился и уставился в окно. Марк узнал тварь, с которой он уже встречался, став невольным спасителем парня в дорогом, но уже изрядно потрепанном костюме. Тварь с лицом помощника шерифа оскалилась и по-кошачьи зашипела. Марк в ответ улыбнулся и показал средний палец.

— Как же я вам завидую.

Голос Альберта Дрейка не застал его врасплох. Он расслышал его шаги еще, когда тот только встал на ноги и вышел из комнаты, которую он делил в эту ночь вместе со Стоуном. Марку просто не хотелось никого сейчас видеть, особенно Дрейка. Он решил ему не отвечать, надеясь, что тот поймет правильно его молчание, развернется и пойдет обратно спать. Но, не тут-то было, Альберт встал рядом с ним и уставился на ночной Конвинант. На нем была надета белая хлопчатая пижама, а на голове была фетровая шляпа, которая придавала его образу простецкий вид.

— Вы самый могущественный маг из всех, которых мне доводилось когда-либо видеть. Да и слышать тоже. Наверно, вы уступаете по силе только Четырем Темным.

— Почему бы тебе не вернуться в свою комнату? — настоятельно предложил Марк.

— Этот тот же Безликий, который схватил меня? — словно не расслышав предложения Марка, продолжил Дрейк, прижавшись лбом к стеклу и прищурив глаза. — Да, похоже, он самый. Если бы не вы, меня бы сейчас здесь не было.

— Поверь, я думаю о том же самом, — отпарировал Уотер.

— Вы, наверное, потомок очень известного мага. — Так как Марк промолчал, Альберт продолжил свои предположения. — Такого же известного как Оран "Небесный Свет" Льюис. Или Корбус "Черный Камень" Рифус. И знаете, у всех этих великих магов были свои ученики, которые добились не меньших высот, чем их учителя.

— Даже и не проси.

— Пожалуйста, о, Великий Маг. Если вы меня научите хотя бы части того, что вы умеете, я буду обязан вам до самой смерти.

— У тебя нет ничего.

— Сейчас — да, но мой отец Роберт Мас Вин Дрейк очень известный поэт и богатый человек.

— И что с того? Ты ведь с ним никогда не находил общего языка, поэтому и сбежал из отчего дома, — с полнейшей невозмутимостью изрек Уотер, продолжая глядеть в окно.

— Откуда вы… ах да, маги многое знают о смертных. Этот только подтверждает, что вы очень сильный маг. Но, из отчего дома я сбежал не только из-за разногласий с отцом, а главным образом потому, что всегда верил, что родился я для каких-то более высоких целей, а не просто чтобы быть сыном знаменитого поэта.

— Поэтому ты решил стать главарем банды?

— Вы и это знаете, — усмехнулся Альберт, не скрывая своего восторга. — Да, из-за этого, но очень быстро понял, что этот путь не принесет мне ни славы, ни богатства, а только погибель.

— Теперь ты мечтаешь стать магом. И с чего ты решил, что именно этот путь верный?

— Мне кажется, что мы не случайно встретились. Что-то, возможно сам Океан Надежд, хотел, чтобы вы не просто спасли меня от Безликого, но и научили меня своей магии.

— Это вряд ли.

— Почему? Вы не верите в Океан Надежд?

— Я не верю в тебя. Даже если из тебя выйдет хоть какой-то толк в качестве волшебника, я все равно не стал бы тебя ничему учить. — Во мраке ночного дома глаза Марка засияли синим пламенем, освещая его бледное и неожиданно старое лицо. Альберт в испуге отошел подальше от него. Также вместе со страхом его охватила тяжесть в руках и ногах, и даже если он бы хотел сорваться с места, то у него, скорее всего ничего не получилось. — Мне не нужны подмастерья. Иди спать и больше не возвращайся к этому разговору. Ты меня понял?

Голос колдуна был сравним с шепотом, но в голове Альберта он звучал как старый медный колокол. От этого голоса у него слезились глаза, болели уши и дрожал мозг в черепной коробке. Дрейк не стал больше рисковать своим здоровьем, а повернулся, чтобы уйти. У самих дверей, Марк окликнул его.

— Если хочешь прожить долгую и насыщенную жизнь и добиться хоть частички славы своего отца, а не умереть молодым, не разговаривай ни с кем обо мне. То, что ты видел, должно остаться твоей тайной. Если ты что-то кому-то расскажешь, я первым об этом узнаю, и следующее что ты увидишь, будут две монеты в твоей ладони, которыми ты расплатишься с Хароном за переправу через Стикс.

Альберт кивнул, с трудом сдерживая дрожь во всем теле, затем вошел в свою комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

 

2

Эллин Томин проснулась поздно ночью из-за сильного чувства жажды. В горле пересохло. Чувство было такое, словно ее рот был полон соломы. Малкольм по-прежнему спал рядом с ней, еле слышно посапывая. Его рука лежала на ее бедре и тепло от нее могло быть приятным, если бы не жажда, которая разбудила ее поздней ночью и требовала добротной кружки воды. Эллин осторожно убрала с себя руку Малкольма и как можно тише, чтобы не разбудить парня, поднялась с постели. Встав на ноги, она повернула голову в сторону окна, и чуть было не вскрикнула от ужаса. За стеклом маячило лицо человека, которому чтобы заглянуть внутрь пришлось схватиться руками за карниз и слегка подтянуться. Сразу, как только Эллин обратила на него внимание, он улыбнулся и что-то произнес. Что именно девушка не поняла, но догадывалась, что он предлагает ей познакомиться поближе.

"Юным маэль не пристало разговаривать с незнакомцами", мелькнула мысль в ее голове. "Особенно если эти незнакомцы — Безликие".

Тварь что-то произнесла еще и улыбнулось. Улыбка могла показаться дружественной, если бы Эллин не знала, что улыбается ей не человек, а тварь с Земли Мертвых. Эллин повела плечами и отвернулась от окна. Не хотелось ей глядеть в глаза этой твари. Кто знает, может у них есть дар гипноза? Глядишь, загипнотизирует ее Безликий и она безвольно подчиниться ему и откроет дверь. Если ей повезет, то она все еще будет под гипнозом, когда руки Безликого сомкнутся на ее горле.

"Если меня убьет Безликий, кто-нибудь будет горевать по мне? И если — да, то какой период времени? Будут горевать по мне только моя мать и тетя или же еще кто-то? Малкольм, например…". Она взглянула на спящего парня. В лунном свете его черты лица были очень привлекательными, на что при первой их встрече Эллин не обратила внимание. Конечно же, тогда ее сердце принадлежало Альберту Дрейку и странно, что любовь к нему так же быстро ушла, как и возникла. Хотя, ничего странного в этом не было, просто Альберта она не любила, а видела в нем лишь потомка своего любимого автора стихов. Теперь, находясь не рядом с Дрейком-младшим, а на расстоянии, очертания его лица быстро стерлись из ее памяти, практически не оставив и следа.

"Может, хватит задавать самой себе вопросы и искать на них ответы, когда тебя мучает жажда, а за окном улыбается Безликий?!" осадила она себя и тут же согласилась со своими доводами. Нужно было поскорее выпить воды и вернуться в постель, в которой спал Малкольм.

Кстати, а какие чувства она испытывала к младшему помощнику шерифа? Симпатию и только? А может уже что-то больше? Но, все это не имело значения. Они не были созданы друг для друга по нескольким причинам. Во-первых, они были из разных слоев общества. Во-вторых, она бы никогда не осталась жить в этом захолустье, а Малкольм наверняка бы не смог жить в самом сердце большой губернии. А в-третьих, Эллин не смогла бы породниться со старой грымзой — матерью Малкольма.

Она вышла из комнаты, слегка прикрыв дверь. За все время, проведенное в Конвинанте, она довольно хорошо ознакомилась с домом Клемментсов, и все же при каждом шаге ее не покидала уверенность, что вот сейчас она на что-то наткнется и сильно удариться либо ногой, либо бедром, либо носом. Ей нужно было пройти на кухню, именно там находилось ведро с питьевой водой. Там же должен был спать и приятель Малкольма, у которого не все было в порядке с головой. Эллин совсем забыла о нем, а потому тут же остановилась, словно натолкнувшись на невидимый барьер. Ей очень хотелось верить, что ее поздний визит на кухню не закончится тем, что она разбудит того полоумного. Она бы с радостью вернулась назад в комнату, да только жажда не готова была отступить сама по себе. Она проделала несколько шагов, вытянув руки вперед, когда ее привлек странный звук, похожий на ритмичный скрип половиц или же кровати. Она бы не стала обращать на это внимания больше пары секунд, если бы этот звук не доносился из комнаты больной сестры Малкольма.

Эллин прекрасно помнила, чем закончился ее предыдущий визит в комнату Лили Клемментс и повторения того случая ей совершенно не хотелось. Если хозяйка дома снова поймает ее около дверей в комнату своей дочери, тогда ее в очередной раз прогонят на улицу и старую каргу не проймут ни слова ее сына, ни ее слезы, ни даже тот факт, что за окнами ночь и по улице шастают Безликие. Но, видимо, "любопытство" было ее бичом, от которого она никак не могла избавиться даже под угрозой смерти, а потому она развернулась и на носочках направилась в сторону комнаты, за дверью которой доносились скрипы половиц или же кровати.

Чем ближе она была к двери в комнату больной девушки, тем сложнее ей становилось дышать от волнения и азарта. Уже около самой двери ей удалось расслышать и другие звуки. К древесному скрипу добавилось и тяжелое дыхание. Стоило ей это понять, как она замерла. Лицо ее загорелась от сильного притока крови. Она не могла поверить собственным ушам. Неужели за дверью происходило то, что рисовало ей воображение и от, во что она никак не могла поверить? Она старалась найти разные предположения и причины этих странных звуков, но все равно возвращалась к одной и той же идее — за дверью происходило сексуальное соитие. И скорее всего оно имело место быть без обоюдного согласия обеих сторон.

Тяжелое дыхание перешло в стон, и Эллин стало и вовсе не по себе. Теперь не было никаких сомнений в том, что происходило в комнате. И самое страшное было то, что Эллин понимала, кто именно находился сейчас вместе с Лили Клемментс. Полоумный парень, имя которого она либо забыла, либо просто не знала, прямо в эти минуты насиловал сестру Малкольма.

Этому нужно было положить конец и немедленно! Эллин взялась за ручку двери полная решимости, в тот самый момент, когда за дверью все стихло, а ей на плечо легла чья-то рука. Девушка не сдержала крика и в резком прыжке развернусь. Не задумываясь, Эллин кинулась в атаку, принявшись хлестать ладонями и царапать ногтями того, кто смог застать ее врасплох.

— Прекрати, Эллин. Да прекрати же! — перешел на крик Малкольм, уклоняясь от ее кошачьих ударов. — Это я! Всего лишь я!

— Малкольм! — воскликнула она, после чего поспешила перейти на шепот, в надежде, что их голоса еще не успели никого разбудить. — Ты меня напугал.

— Извини, я волновался. Проснулся и не увидел тебя.

Это прозвучало приятно для ее слуха, но сейчас было совсем не время придаваться нежностям. Вместо этого, она схватила его за руку и крепко сжала.

— Твой приятель, сейчас находиться в комнате твоей сестры, — скорее прошипела, а не прошептала Эллин.

— Чего? Какой приятель? Ты о Генри говоришь?

— Я не знаю, как его зовут, да и в принципе без разницы. Главное то, что он сейчас там. Хотя, это не самое страшное.

— Не самое страшное? — переспросил Малкольм. — О чем ты, Эллин? Генри там нечего делать.

— То-то и оно. Но, похоже, этот слабоумный все же нашел чем бы ему там заняться. — Эллин даже повела плечами от жуткости собственных слов. — Ты должен пойти и разобраться с этим.

В комнате, где спала мать Малкольма и женщина с дочерью начали доноситься голоса, что совсем не обрадовало Эллин. Но Малкольм на это не обратил ни малейшего внимания, его больше беспокоили слова девушки. Он не мог понять, что Генри могло понадобиться от его сестры?

— Давай же! — настояла на своем Эллин, и Малкольм подошел к двери.

Открыть дверь ему не представилась возможность, по той причине, что она распахнулась сама, и на Малкольма набросился некто схожий по росту и комплекции с Генри Белфастом, а по рычанию и сиянию глаз — на дикого кота. Клемментс не успел даже опомниться, как уже лежал на полу, под тяжестью тела напавшего и с ограниченной способностью дыхания из-за сильного сдавливания трахеи.

Эллин в страхе отскочила в сторону, но к счастью для себя и для Малкольма не потеряла самообладания. Приняв единственное верное решение, она громко закричала и принялась хлестать по спине и голове озверевшего Генри Белфаста. Тот долгое время не обращал на ее удары никакого внимания, продолжая свирепо рычать и душить Малкольма, но вскоре ему надоела помеха в лице Эллин Томин, и он, отпустив горло Клемментса, кинулся на девушку. Эллин успела только взвизгнуть и сделать попытку спастись бегством, но тварь, в которую превратился Белфаст, крепко вцепилась в ее щиколотки и потянула на себя. Эллин не удержалась на ногах и упала на пол, чувствуя как Белфаст взбирается на нее и ищет своими ледяными и узловатыми пальцами ее шею.

Дверь в комнату Тильды Клемментс наконец открылась и в проеме появилась сама хозяйка дома в длиной до пят ночнушке и с зажженной свечой в руке.

— Что, скажите на милость, здесь происходит?!

Малкольм даже не поворачиваясь в сторону матери, поднялся на ноги и бросился на помощь Эллин. Но не успел Малкольм и прикоснуться к ней, как тварь повернула в его сторону голову и громко зарычала. Пламя свечи осветило его ужасное искривленное лицо: бледное, с темными пятнами на щеках и на лбу, с красными глазами, идущей волнами кожей, словно под ней сновали десятки шустрых плотоядных червей. Также благодаря свету от свечи они смогли заметить, что на безумной твари не было нижнего белья, от чего его детородный орган болтался из стороны в сторону как язык колокола, оповещающий о приближающейся беде. Тильда и стоящая рядом с ней Сэлли Парвис завизжали на одной высокой ноте. Генри Белфаст или то, что было похоже на него, произнесло несколько слов на непонятном языке, после чего вскочило на ноги и поспешило в сторону выхода. Тварь потянула за дверь и отворила ее, несмотря на то, что та была заперта на засов. Сразу после этого Генри выскочил на улицу и скрылся в темноте под звуки всплеска воды.

Малкольм помог подняться на ноги Эллин и спросил ее о самочувствие.

— Со мной все в порядке. Он не успел причинить мне вреда, а вот твое горло… — Эллин осторожно дотронулась до красных подтеков под подбородком Малкольма, и тот слегка скривил рот от боли.

— Думаю, и я не получил серьезной травмы.

— Что это было?! — потребовала ответа Тильда. — Безликий? Твой полоумный приятель оказался Безликим?!

— На Безликого он не был похож, — покачал головой Малкольм.

— Но и на обычного Генри Белфаста он совсем не тянул! — возмутилась Тильда, да так, словно Малкольм был в чем-то виноват. — И где, хотелось бы знать, он потерял свои портки?

Но этот вопрос стал ей совершенно безразличен, стоило ей заметить распахнутую дверь в комнату дочери. Тильда Клемментс сорвалась с места и чуть ли не вбежала туда. Малкольм последовал за ней, а уж за ним решила не отставать и Эллин.

Лили Клемментс находилась в привычной для себя позе — лежа на спине, с руками расположенными вдоль туловища. Но на этом привычная картина для этой комнаты заканчивалась. Все остальное выглядело дико и неестественно. Одеяло было сброшено на пол, подол ночнушки больной девушки был вздернут высоко вверх, ноги широко расставлены в сторону, обнажая ее промежность влажное от семени насильника.

Тильда поспешила опустить подол ночнушки дочери, при этом причитая, как вдова на годовщину смерти любимого мужа. Затем она подняла с пола одеяло и укрыла до подбородка дочь, после чего принялась плакать и целовать ее в лоб. Все это время Лили пристально глядела в потолок, ее брови были изогнуты в гневе, а в глазах блестели слезы стыда и обиды.

— О, моя девочка, что он с тобой сделал! О, Океан Надежд, как он мог с тобой так поступить?! — рыдала хозяйка дома.

— С каких пор Безликие насилуют людей, а не душат? — озадачено произнесла Эллин.

Стоило ей это произнести, как Тильда тут же замолчала, она резко обернулась и ее лицо, постаревшее на несколько десятков лет, искривилось в жуткой гримасе ярости.

— Вон! Все вон! Пошли прочь из комнаты! — завопила она. И этот вопль чуть ли не физически вытолкнул Малкольма и Эллин за дверь. Затем Тильда взмахнула рукой, и дверь захлопнулась с громким стуком. Эллин показалось, что она к ней даже не притрагивалась, хотя у старой карги руки были довольно тонкими и длинными, а потому не стоило удивляться, что ей удалось дотянуться до двери практически не отходя от кровати дочери.

— Что это была за тварь?! — воскликнул Малкольм. В его глазах тоже вот-вот были готовы появиться слезы. — Почему она была похожа на Генри?! Почему она сделала это с моей сестрой?!

Вопросов было задано много, но Эллин не могла найти ответа, ни на один из них. Но, она знала того, кто мог знать ответы. Утром она обязательно найдет Альберта Дрейка и перескажет ему все, чему она сама стала свидетельницей. Уж он-то должен знать больше чем все те, кто был собран под одной крышей в эту ночь.

 

3

Тэрранс Хил Грум был потомственным банкиром Конвинанта. Еще его прапрадед держал свою лавку скупки драгоценных изделий и давал в долг денежные средства под не малые проценты, благодаря чему заработал свое первое состояние и не слишком хорошую репутацию среди сельчан. Большинство называли его "вором" и "обманщиком", но все они при первой же нужде обращались к нему за помощью.

Его прадед продолжил дело своего отца и смог увеличить его капитал почти в десять раз. Это позволило ему подняться на ступеньку выше в социальном статусе и заполучить еще одну приставку к своей фамилии. Он скупил несколько пустых домов, в том числе и в других поселениях губернии, этим расширив свое дело. Заставив работать на себя других людей, сам он в каждый день только ходил с проверками и сверял бухгалтерские записи. Любой пойманный на обмане тут же мог распрощаться со своим рабочим местом без права на милость и оплату труда. Поэтому случаи обмана работодателя были крайне редки.

Дед Грума стал еще более удачливым банкиром, от чего к пятидесяти годам уже считался одним и десяти самых богатых предпринимателей в пяти ближайших губерниях, позволив опередить себя лишь пяти губернаторам, с которыми было трудно соперничать лишь по причине того, что у них всегда была под рукой кормушка в виде неиссякаемой от налогов казны.

Отец Грума стал "белой вороной" в их славной родословной. Из-за большой любви к разгульной жизни он смог растерять все состояние в течение каких-то семи лет. Когда его практически признали банкротом, он решился взяться за ум и вернуть былую славу семейству Грумов, но у него так ничего и не получилось. Остатки состояния он инвестировал то в каменоломни, то в лесопильные заводы, то в строительство кораблей. А вскоре у него не осталось и медяка в кармане, которым он мог бы купить себе кусок черствого хлеба. Под конец он быстро и с грохотом скатился к ничтожному классу, по пути растеряв все благородные приставки, которые много лет сопровождали фамилию его предков. От горя неудач, он запил еще сильнее, от чего и умер в один солнечный теплый денек.

Тэрранс оказался более удачливым банкиром, чем его отец, но на сегодняшний день его состояние могло разве что соревноваться лишь с богатством его прапрадеда — начинателем банковского дела семьи Грум. Он мечтал, что пройдет время и его потомки повторят славу его предшественников, но с обязательным исключением недоразумения, коим можно было назвать жизнь, прожитую его отец.

Но для исполнения его мечты не хватало одной, но очень важной детали, а именно — наследника. К своим сорока пяти годам он был женат дважды, но, ни одна из жен не родила ему, ни сыновей, ни даже дочерей. Можно было предположить, что виновником бесплодия был он сам, но время показало, что он вполне был состоятельным как продолжатель рода. Его первая жена не могла забеременеть, что и стало главной причиной развода. Вторая дважды оказывалась в положении и дважды теряла плод в первые недели беременности. От горя она покончила с жизнью самоубийством, повесившись в доме, в котором до сих пор проживал Тэрранс.

Спустя три года после смерти второй жены, он познакомился с очень привлекательной особой по имени Инесс. Она была жгучей брюнеткой с горячим темпераментом жительницы южных губерний, с точеной фигурой и с хорошо подвешенным язычком. На бретельке ее воздушного платья красовалась брошь в виде золотой пчелы, украшенная драгоценными камнями, которые сверкали в свете укрощённого ею огня. Грум влюбился в нее с первого взгляда, впрочем, как и почти все мужчины Конвинанта, включая и женатых. Но, при всех ее положительных качествах, у нее был один большой недостаток, а именно три брата — молодых, высоких, с огромными мышцами и с прескверным характером. Они защищали свою сестру и глаз с нее не спускали. В Конвинанте они были проездом и направлялись в сердце губернии для участия в развлекательном представлении. Инесс и ее братья были известными в определенных кругах циркачами в пятом поколении. Ее братья были шпагоглотателями и толкателями тяжестей, а сама Инесс неповторимо жонглировала острыми предметами и огненными шарами. Бродячие циркачи решили устроить на следующий день небольшое представление для жителей Конвинанта, в знак благодарности за радушный прием. Именно в тот день Тэрранс, глядя на прекрасную девушку, что очаровательно кружилась среди сверкающих огней, оказался поверженным ее красотой.

Он никогда не считал себя красавцем и никогда не замечал за собой красноречия, если только дело не заключалось в покупке или продаже драгоценных изделий, а потому даже не решился подойти к ней и заговорить после представления. Но, произошло чудо — она первой подошла к нему и заговорила. Он никогда не думал, что сможет найти столько тем для разговоров с женщиной, но с ней он никак не мог наговориться. Особенно долгим у них получился разговор касательно ее золотой броши, которую, по ее словам, Инесс получила в наследство от матери. Это была семейная реликвия, передававшаяся уже много десятков лет от одной женщины их семьи к другой. Она считала ее красивой, но все же не слишком дорогой безделушкой и очень обрадовалась, когда Грум оценил ее очень высоко. Вдобавок это дало повод Инесс рассказать ему о своей матери, которую она очень сильно любила, хотя уже почти не помнила, так как та умерла давно, когда девушке было не больше семи лет.

Но их долгое общение не понравилось ее братьям и они очень коротко объяснили ему, чтобы он больше к ней не приближался. Их совершенно не интересовали его слова, о том, что Инесс была инициатором их диалога, а не он сам. Они дали ему ясно понять, что им не нравится, когда похотливые мужчины заигрывают с их сестрой. Все его доводы о том, что он не такой как все и его далеко не первым делом интересует, что у нее под юбкой, они не захотели слушать. Получив от него обещания, что он больше не подойдет к Инесс и не заговорит с ней все то время, сколько они еще будут находиться в Конвинанте, они удалились, уведя с собой свою сестру.

В тот вечер он не мог заснуть до самого утра. Все его мысли были заняты Инесс. Мысли о ней были приятны, а воспоминания о разговоре с ее братьями добавляли ко всему ложку дегтя. Он не был способен на безумные поступки ради любви даже в свои двадцать лет, а к тридцати двум, когда состоялась их встреча с Инесс, он уже позабыл то чувство, когда кровь все еще бурлит в венах с наступлением оттепели после зимних холодов. Южная красавица смогла напомнить ему, что он все еще живой человек, а не расчетливое изделие, предназначенное для добывания денег. Но братья Инесс дали ему четко понять, что они не потерпят никого рядом со своей любимой младшей сестренкой.

Отчего ему было вдвойне приятнее и удивительнее, когда на следующее утро все трое братьев Инесс постучали в двери его дома. Они рассказали ему, что в прошлую ночь у них состоялся с их сестрой неприятный разговор. Сестра, по их словам, твердила, что он — Тэрранс Грум — был тем мужчиной, которого она видела в своих вещих снах еще совсем юной девушкой именно поэтому она и подошла к нему первой. А после их разговора ее уверенность только укрепилась, так как еще ни с кем ей не было так интересно просто общаться и так приятно находиться рядом. Братья Инесс сообщили ему, что до главного представления оставались еще около двух недель и все это время они давали Инесс, да и ему самому, возможность приглядеться друг к другу и понять — действительно они хотят быть вместе или же нет.

Весь тот день он провел вместе с Инесс. Они общались и гуляли, танцевали и веселились, а к вечеру у них состоялась близость. Такой страстной и желанной женщины в жизни Тэрранса еще никогда не было. Они занимались любовью в его доме, они занимались любовью на его рабочем месте, они придавали любви в поле под звездным небом. Не удивительно, что он просто потерял голову от любви и самое великолепное — она утверждала, что тоже была без ума от него.

Очень скоро она сообщила ему о своей беременности, и Грум не мог поверить в свое счастье. Он осыпал ее подарками и цветами, не жалея денег. Он исполнял всякую ее прихоть, а Инесс оказалась очень даже прихотливой. Как жительница южных губерний, который предпочитали минимализм в одежде, при этом, увешивая себя золотыми изделиями, Инесс часто просила у него в подарок дорогие украшения, которые она когда-то видела у знатных дам или же которые представляла себе сама. Грум ни в чем не мог ей отказать. Его сбережения быстро улетучивались, но он даже не думал об этом. К чему копить богатство, когда у тебя есть любимая женщина, которая носит под сердцем твоего потомка?

Затем начались хлопоты по подготовке к брачной церемонии. Свадьба стала самой шикарной за все время существования Конвинанта. Она полностью опустошила его сбережения, но Грума это мало волновало. Гораздо сильнее его напугало утро следующего дня после свадьбы, когда он проснулся один в своей кровати, а Инесс нигде не было. Он искал ее по всему дому, а когда не нашел, отправился в бордель, где снимали комнаты ее братья, но там ему сообщили, что братья Инесс еще вечером собрали все свои вещи и отчалили в неизвестном направлении.

Даже после этого он все еще пытался найти свою Инесс, обращаясь за помощью к шерифу, тогда еще Рональду Белфасту, и не замечал смешки жителей поселения за своей спиной. Он не мог поверить, что все это было мошенничеством. Простой, наверняка уже хорошо отлаженный, способ банды грабителей зарабатывания денег путем обмана состоятельных глупых одиноких мужчин. Когда его раскаленный от гнева и обиды разум начал остывать, Грум принялся осмысливать то, что с ним случилось за эти две, безусловно — счастливые недели. Теперь он мог думать об Инесс не с ненавистью в ее адрес, а с ненавистью в свою сторону. Он был глуп и слаб. Как он сразу не догадался, что столь простая проходимка, ведущая свою родословную с самых низов общества, могла получить столь дорогую золотую брошь в качестве наследства? Скорее всего — это был подарок еще одного облапошенного подлой семейкой циркачей неудачника.

С тех пор прошло больше десяти лет, но не проходило и дня, чтобы он не вспоминал Инесс при пробуждении или при засыпании, во время завтрака или же во время общения с клиентами на работе. Ему удалось встать на ноги и вернуть все потерянные сбережения, но для этого ему пришлось потратить из своей жизни десять лет. А ведь за эти годы он мог бы сколотить огромное состояние, не встреться на его жизненном пути Инесс. Но с каждым годом злость к ней остывала, а воспоминания чаще возвращались к тем минутам, когда ему было с ней действительно хорошо.

И вот спустя много лет, он увидел снова похожую брошь в виде пчелы и, скорее всего, работы одного и того же мастера, которую принесли в его банк молодой бандит и его спутница. Когда шериф Рассел сообщил ему, что скоро они появятся в Конвинанте и наверняка заглянут именно к нему, Грум снова вспомнил "свою" Инесс. Не мудрено, ведь любые слова о бандитах, грабителях и ворах, напоминали ему о ней и об ее подлых братьях. Он был безоговорочно готов предоставить любую помощь, когда шериф сообщил ему, что задержания опасных преступников будет происходить предположительно в его банке, куда бандиты наверняка наведаются для продажи части своих драгоценностей добытых противозаконным путем. О, да! Он был готов посодействовать этому, в воображении представляя себе арест никого иного как Инесс и ее подельников. А когда он увидел среди награбленного брошь в виде пчелы, то грань между прошлым и настоящим и вовсе стерлась. Даже слова девушки о том, что это украшение было подарком ее матери, казались отголосками из прошлого.

После их ареста, Грум пытался поговорить с шерифом и выпросить у него брошь, которую он изъял у бандитов, но так и не смог с ним договориться. Ему нужна была эта брошь в качестве памяти, и с каждым днем он утверждался в этой идее.

Если Грум не ошибался, то девушка, так же как и вся банда, были уже на свободе из-за всех этих проблем с Безликими, но он был уверен, что золото им не было возвращено. А раз так, оно должно было храниться в офисе шерифа.

Тэрранс Грум не был идиотом, а потому и не думал отправляться ночью в офис шерифа, когда на улице разгуливали Безликие. Нет, он был готов ждать, к тому же ждать оставалось не долго. По словам шерифа, несколько добровольцев провели обряд по вызову Анку и те должны были появиться в Конвинанте очень скоро. Вот когда чистильщики с Земли Мертвых появятся в поселение, тогда Грум и отправится в офис шерифа на поиски нужного ему украшения. А пока не стоило выходить на улицу из дома для собственной безопасности. Безликие были истинными паразитами, но вламываться в дома они не могли, по той простой причине, что для проникновения в жилища им требовалось приглашения со стороны хозяина, а потому, пока он находился в доме, его жизнь была в полнейшей безопасности.

В эту ночь, он как всегда выпил чаю с молоком перед сном, затем лег в холодную одинокую постель и прикрыл глаза. Последними мыслями перед засыпанием были о планах отправиться в офис шерифа за брошью. Золотая пчела будет напоминать ему о прекрасной Инесс — пусть о предательнице и обманщице, но она была главной любовью всей его жизни. И он очень легко сможет заставить себя поверить, что та брошь была той же самой, что носила у себя на груди южная красавица. Та брошь, будет небольшой компенсацией для него за потерянные сбережения и за разбитое сердце.

Он заснул с улыбкой на губах, а проснулся с гулко стучащим от страха сердцем в груди. Его разбудил сильный стук взломанной входной двери. Кто мог вломиться в его дом поздней ночью? Безликим он такого права не давал. В таком случае оставался только один ответ — человек. Он был одним из немногих из Конвинанта, кто мог похвастаться двухэтажным домом, и высота его дома вполне возможно могла привлечь внимание человека спасающегося от ужасных созданий. Страх начал постепенно отступать, сменяемый злобой. Он достал из-под подушки револьвер и поднялся с постели.

— Кого Земли Мертвых принесли в мой дом?! — возмущенно прокричал он, выходя из спальной комнаты.

На первом этаже были слышны чьи-то неторопливые шаги и тяжелое дыхание, но ни единого слово не последовало в качестве ответа. Грум поправил ночной колпак, но так и не найдя удобную для него позицию, с раздражением бросил его на пол. Оружие он крепко держал в руке, но когда незваный гость начал подниматься вверх по лестнице, его руки заметно задрожали. Человек то был или нет, но хозяин дома был решительно настроен спустить курок тут же, как этот некто появится в поле его зрения. Смерть незнакомца послужит уроком каждому, кто попытается и впредь вламываться в его дом и не отвечать на его вопросы.

Шаги звучали уже совсем близко, а к дыханию прибавились и жуткие клокочущие звуки, словно у идущего по лестнице рот был заполнен водой или же чем-то более густым. Грум сосредоточенно вглядывался во тьму, когда раздался знакомый голос.

— Грум. Тэрранс Грум

— Эээ, Генри? Генри Белфаст, это ты? — спросил он.

Мальчишку Рональда он знал получше многих жителей Конвинанта, по той простой причине, что часто ему платил, подкидывая разную работенку. Он нередко посылал парня с тем или иным посланием к своим клиентам, которые либо задерживали плату за ссуду, либо наоборот — были всегда желанными гостями в его банке. Также Генри нередко прибирался у него на работе, делая сухую и влажную уборку, чем позволял Груму экономить на постоянной уборщице.

Мальчишка остановился в проходе и замер на месте. В темноте его фигура была полностью лишена каких-либо опознавательных черт — сплошное черное марево.

— Что за силы привели тебя в мой дом?

— Я принес послание, — ответил парнишка и замолчал.

— Послание? А это не могло подождать до утра?… Отвечай же, иначе я спущу курок. Поверь, у меня револьвер заряжен. Пуля сорок пятого калибра остановит кого угодно, даже Безликого.

— Я не Безликий.

— А мне почем знать?

— Я ведь сам пришел к тебе.

— Верно говоришь.

Хотя Генри Белфаст считался не слишком смышленым парнем, Тэрранс Грум мог назвать пару-тройку имен жителей Конвинанта, которые уступали ему в прозорливости ума.

— Так что это за послание, которое не терпит отлагательств?

— У меня есть послание от Инесс.

Тэрранс Грум почувствовал, как коченеют его руки, ноги и спина из-за неожиданного похолодания. Он почувствовал страх, который был сильнее даже того, что охватил его при пробуждении. Откуда полоумный мальчишка мог знать это имя? Неужели Рональд рассказывал его историю сыну? Быть такого не может! Бывший шериф никогда не имел репутацию сплетника.

— Что… что за послание? — осипшим голос спросил Грум, а револьвер в его руках заходил ходуном.

— Она просила сказать тебе, что на самом деле забеременела от тебя, только произошло это как раз в ночь вашей свадьбы. Она ничего не сказала своим братьям и скрывала свою беременность от них сколько могла, а когда ее живот округлился настолько, что нельзя было больше скрывать очевидного, их охватил сильный гнев.

Теперь дрожало не только его тело, но также стучали и зубы. Уж эту историю Рональд никак не мог рассказать своему сыну, а сам парень не смог бы такое придумать.

— Что ты такое говоришь?

— Они хотели, чтобы она выпила зелье, которое привело бы к выкидышу, но Инесс отказалась им подчинится, да и поздно уже было — выкидыша, скорее всего бы не произошло, а сам ребенок мог родиться таким же, как и я — с отклонениями. — Парень усмехнулся, да таким утробным голосом, что ноги Грума подкосились. — Тогда они начали ее бить. Били долго, вместе и по очереди, метя в живот. Закончилось тем, что они избавились от твоего не рожденного ребенка, но убили и собственную сестру.

— Они убили Инесс? — спросил Грум, чувствуя, как все вокруг него плывет. Неужели все это была явь, а не дурной сон?

— Убили. А тело сбросили в канаву и забросали ветвями. Ее кости и поныне там лежат.

— Как Инесс тебе могла рассказать эту историю, раз по твоим же словам она мертва?

— Мертв — не значит нем. На другом берегу Стикса можно услышать много подобных истории.

— Ты… Ты Безликий?

— Я уже отвечал на данный вопрос.

— Тогда кто ты?

— Это не важно, важно то, что мне нужно от тебя. Это будет платой за те вести, которые я тебе передал с Земли Мертвых.

— Платой? И что же тебе нужно? — спросил Грум, изо всех сил пытаясь себя заставить нажать на спусковой крючок, но пальцы его совершенно не слушались.

— Кровь. Мне нужна твоя кровь.

* * *

Генри Белфаст очнулся сидя в воде на четвереньках, во рту стоял тошнотворный привкус крови. Что произошло, он не помнил. Последними воспоминания были о том, как он входил в комнату Лили Клемментс, а затем и в нее саму. Нельзя было сказать, что сексуальные отношения были взаимными, но он всегда старался не причинять ей физическую боль и хотел верить в то, что во время акта не только он один получал удовольствие. Это уже был третий раз, как он ложился в ее постель, оставаясь ночевать в доме своего друга, и вот уже во второй раз у него происходил провал в памяти, после чего он приходил в себя на улице, чувствуя вкус крови во рту. Он не знал других женщин кроме Лили, но сомневался, что провалы в памяти после полового акта — норма. К тому же у него был пример первого раза. В каждый раз он приходил в ужас от произошедшего и обещал себе больше никогда ничего подобного не делать, но вот уже в который раз, он приходил в дом Клемментсов, оставался у них с ночлегом, дожидался ночи, после чего входил в комнату Лили. Ему было стыдно за свои действия, но он не мог побороть свое желание. Он понимал, что у него было мало шансов познакомиться с девушкой в обычной жизни и понравиться ей. Лили же была другой, она не могла посмеяться над ним, отвергнуть его или же рассказать кому-либо то, что с ней делал Генри. А потому, он напрашивался на ночевку к Малкольму, когда у него уже не было сил терпеть, а самоудовлетворение переставало приносить столь необходимого разряда.

Он был напуган и растерян, когда в первый раз очнулся на улице, отплевываясь от неприятного привкуса во рту. Поразмыслив какое-то время как ему поступить: вернуться домой к отцу или же в дом друга, он все же выбрал второй вариант. Он даже повторно заглянул в комнату Лили. Та лежала под одеялом так, словно ничего и не было. Укрыл ли он сам ее, покидая, или это сделал кто-то другой, Генри не знал, но его это вполне устроило. Это значило, что его небольшая тайна с Лили такой и оставалось. А хорошо сокрытая тайна давала уверенности в безнаказанности и усиливала желания повторения уже сделанного раз.

Вот и сейчас омыв рот от крови дождевой водой, Генри встал на ноги полный решимости вернуться назад в дом Клемментсов. О том, что в этот раз он будет мокрым и наверняка наследит, он как-то даже не задумывался.

Но, не успел он сделать и пяти шагов, как перед ним возник кто-то. Генри замер на месте и задержал дыхание. Он совсем забыл о том, что Конвинант последние дни принадлежал не людям, а Безликим. Из-за сковавшего его страха, он даже не мог пошевелиться. А вот тварь с Земли Мертвых быстро приблизилась к нему и чуть ли не уткнулась своим лицом в него. Генри повернул голову на бок и зажмурил глаза, слыша лишь, как Безликий втягивает ноздрями воздух.

— Ты пахнешь Прародителем, — произнес разочаровано Безликий. Дальше до слуха Генри донеслись звуки удаляющихся по воде шагов. Открыв глаза, он увидел, что Безликий скрылся за дверью дома семьи Парвисов, к тому же, как ему показалось, дверь перед Безликим открылась сама.

Генри не сразу понял, что обмочился, но это было не столь важно. Также на нем не было штанов, но и это было не столь большой проблемой в эти минуты. Он поспешил в сторону дома Клемментсов, боясь, что кто-то из Безликих окажется не столь прихотливым. Он поднялся на крыльцо дома, вверх по ступенькам даже не обратив внимания, что в окнах горел тусклый свет.

Стоило ему открыть дверь, как его встретили несколько женских криков. Малкольм увидев его, выхватил револьвер и нацелил его Белфасту в грудь. Он был зол. Ужасно зол. Таким Генри его еще не видел никогда.

— Что ты за тварь такая?! — закричал он.

— Малкольм, я… я, — Генри поднял руки вверх и слегка согнул колени. — Не стреляй, это я, я!

— Убей его, сынок! — завопил Тильда, вытянув вперед свою костлявую руку, указывая на Белфаста пальцем. — Убей его! Отомстить за свою сестру!

— Что?! Нет, дисэль, я не хочу умирать, — взмолился Генри, растерянно переводя свой испуганный взгляд со своего друга на его мать и обратно.

— Ты Безликий? — спросил Малкольм. Судя по его голосу, он с трудом сдерживал в себе слезы и желания нажать на курок.

— Нет, Малкольм. Я Генри! Генри!

— Когда ты напал на нас, ты тоже был Генри?

— Что? Я напал на вас? Нет, я не нападал на вас!

— Убей его сынок и покончи с этим! — вновь закричала Тильда.

— Дисель, не надо меня убивать! Я никому не желаю зла!

— Когда ты насиловал мою сестру, ты тоже был Генри? — продолжил задавать вопросы Малкольм.

Но в этот раз Белфаст не смог быстро ответить. Отвечая на предыдущие вопросы, он мог быть искренним, но последний вопрос требовал от него обмана, что у него никогда не получалось делать.

— Малкольм, — заплакал он. — Я не хотел причинять никому вреда. Это было сильнее меня. Прости за…

Выстрел револьвера раздался эхом в доме, заставив вновь вскрикнуть всех женщин, а маленькая девочка зарыдала. Пуля пробила грудь Генри и он, словно от сильного толчка, сделал несколько шагов назад, выйдя за дверь. Он в ужасе взглянул на заполняющуюся кровью дыру в груди, после чего перевел взгляд обратно на Малкольма.

— Зачем ты это сделал? — спросил Генри. — Мы ведь друзья.

Очередной выстрел пробил ему голову и снес часть затылка. От этого выстрела Генри Белфаст слетел с крыльца и приземлился в воду. Его тело полностью захлестнула вода, после чего он всплыл на поверхность, оставшись лежать в ней с широко расставленными руками и ногами.

Эллин Томин с ужасом глядела на произошедшее. Также охваченная шоком была и Тильда Клемментс, хотя еще минуту назад она была той, кто кричала громче всех о расправе. Малкольм, в свою очередь, запер входную дверь, прислонился к ней, выронил револьвер из рук и прикрыл ладонями лицо.

 

1

Они появились вместе с первыми лучами рассвета. Их было четверо. Все одетые в черные костюмы с котелками на затылках. Они сидели на широких козлах, сгорбившиеся, с поникшими головами. Один из них держал в бледных тонких пальцах вожжи, которыми изредка подстегивал коня. Сам конь по росту был выше любого из своих сородичей, но в весе наверняка уступал даже пони, а все потому, что он выглядел словно скелет, завернутый в черную потрепанную шкуру. Вместо глаз у коня были провалы, в которых горел тусклый красный свет. Он протащил повозку с братьями Анку и семью гробами в ней под вывеской Конвинанта и под неистовый звон колокола на ратуше. Ни копыта, ни колеса повозки не оставляли никаких следов и не поднимали брызг. Могло показаться, что они и вовсе не касаются воды, но ноги коня и деревянные колеса все же были погружены в нее.

Люди, разбуженные колокольным звоном, начали выходить на улицу, вначале с опаской оглядываясь по сторонам, а затем с нескрываемым интересом выходили на крыльцо веранд, прислоняясь к перилам. Вышел из дома и шериф Рассел. Всю ночь он провел рядом с телом своей жены. Они лежали в одной постели, и он в каждый раз просыпался, стоило его руке случайно прикоснуться к ее охладевшей коже. Когда зазвенел колокол, он оделся, вымыл лицо и руки, после чего поцеловал мертвую жену в лоб и вышел на улицу. К этому времени Анку уже остановили свою повозку и поочередно спешились. Их прыжки в воду не создали звуков всплеска и не подняли брызг. Жители Конвинанта наблюдали за ними со смешанными чувствами страха и любопытства. Многие слышали о том, что их лица, способны свести с ума любого из жителей поселения, а потому старались разглядеть их лица в течение пары безопасных, по их мнению, секунд и поскорее отвести взгляд. Но, находясь на расстоянии в нескольких десятков шагов все казали разочарованными, так как на первый взгляд в лицах Анку не было ничего ужасного.

Присоединились ко всем жителям Конвинанта и Кевин, Марк, Солнечный Луч и Рональд Белфаст. Последними появились члены банды Благородных. Их лица были сонными, и все же заинтересованными в происходящем. Дом бывшего шерифа находился почти у самой арки города, а потому братья Анку находились к ним ближе, чем к остальным поселенцам. За последние пять месяцев Кевин повидал немало удивительных и странных существ, но это не убавила в нем желания поглядеть и на братьев Анку, которые даже по меркам Ближних Миров считались чем-то чуждым. Ему, также как и всем остальным, было интересно, что будет дальше. Было интересно, как они начнут свою работу по отлову Безликих. Будут они при этом обращаться к жителям Конвинанта с требованиями или же пожеланиями, а может сразу же приступят к отлову тварей с Земли Мертвых без всяких вступительных речей.

— Они совсем такие же какими я помню их с детства, — произнес Рональд Белфаст, стоя за спиной Солнечного Луча и глядя на братьев из-под кустистых бровей. Затем старик перевел взгляд на жителей Конвинанта стоящих на своих верандах. — Генри очень хотел взглянуть на них хотя бы издалека.

— Интересно, что будет дальше? — задал риторический вопрос Кевин.

Анку не оправдали ничьих надежд. Они слезли с повозки и застыли около своего коня, став похожими на каменные изваяния. Даже их конь, бьющий копытом и фыркающий ноздрями, рядом с ними казался более достойным внимания.

— Чего они ждут? — спросил Кевин.

— Они ждут, чтобы все люди покинули крыльцо своих домов и отошли на безопасное расстояние.

— Зачем?

— Ради блага самих же людей, Анку не приблизятся к ним и не войдут в дома для поисков Безликих.

Солнечный Луч еще не договорила, когда Марк уже спустился по ступенькам вниз и громко прокричал:

— Люди, в Конвинант прибыли братья Анку, которые помогут всем вам избавиться от нежеланного соседства с Безликими!

— Мы это видим и без того, чтобы ты нам об этом говорил! — прокричал ему в ответ мужчина лет тридцати пяти с десятидневной щетиной на лице, этим вызвав смех у всех жителей поселения.

— Чтобы они могли приступить к работе, всем нам нужно покинуть свои дома и дать им возможность обыскать все углы в них, погреба и чердаки! — продолжил Марк. — Выходите группами, вначале те, кто живет в ближних домах, когда проверка будет завершена, вы сможете вернуться назад. Затем покинут свои дома другая группа и так по очереди!

— А почему об этом не говорит нам шериф или кто-то из членов совета? — спросила представительница женской половины населения Конвинанта, держащая в руках грудного ребенка. — Ты даже не здешний и дома здесь у тебя нет. А потому и не вправе нам такое предлагать!

Одобрительные возгласы и новые приступы смеха прокатились по всей главной улице. Братья Анку продолжали стоять неподвижно и не реагировать на слова, словно их это касалось в последнюю очередь.

— Вам нужно мое слово?! — раздался громкий голос шерифа. Сид Рассел спустился с крыльца и ступил в воду. — Я могу только сказать, что наш гость прав. И мне странно слышать от вас подобные слова в его адрес. Согласен, у него нет дома в Конвинанте, а потому ему должно быть без разницы наша беда, ведь не в его доме поселились Безликие, а в наших! Не мы вызвали в одиночку братьев Анку, а они. — Короткий кивок в сторону Солнечного Луча. — Не будьте глупцами и невеждами и сделайте то, что от вас просят ради вашего же блага!

После слов шерифа пререканий не последовало. Часть жителей поспешила спуститься с веранды, а другая вошла в дом, чтобы вернуться назад вместе с детьми или же немощными стариками. В этот самый момент братья Анку начали пробуждаться от дремоты. Они разом повернулись в сторону толпы, которая начала формироваться посреди улицы, состоящая из людей покидающих свои дома. Трое из них зашагали в их сторону решительным шагом. Четвертый подошел к повозке и открыл ее задний борт, после чего притянул к себе один из гробов. Среди толпы из пяти десятков человек начало возрастать беспокойство. Кто-то на высокой ноте закричал:

— Почему?! Почему они приближаются к нам?!

— Потому что среди нас есть Безликие, — спокойно ответил Альберт, чувствуя своим плечом плечо Винни Стоуна.

Тот, кто расслышал его слова, закричал, поддавшись панике, и поспешил выйти из толпы. Началась суматоха. Люди принялись толкать друг друга и теперь успокаивающие слова шерифа просто никем не были расслышаны. Кевин схватил за руку Солнечный Луч и притянул ее к себе, в свою очередь Марк положил Нолану свою руку на плечо, желая не упускать его из виду.

— Когда они будут рядом с вами, старайтесь не смотреть им в лицо, — предупредил всех Альберт.

Кто-то закричал от страха и все обернулись в его сторону. Сразу же после этого кричащего отбросило далеко в сторону, и сделал это старик, который до поры до времени казался немощным и безобидным.

Дальше по улице раздался другой крик. Все подумали, что и там возник очередной Безликий, но оказались неправы. Виной всему было тело Генри Белфаста, которое принесло по воде к порогу одного из домов ближайших соседей семейства Клемментс. Начали раздаваться голоса о том, что это Генри, а вернее — его тело. Не потребовалось много времени, чтобы эти крики донеслись до слуха Рональда Белфаста, лицо которого вмиг побелело, а сам он сорвался с места и поспешил дальше по улице, в сторону голосов, зовя сына по имени.

Испуганные крики со всех сторон напоминали общее и буйное помешательство. Кевин не знал на чем остановить свой взгляд, пытаясь все держать в поле своего зрения. И в этот самый момент мимо него прошел один из Анку больше похожий на тень, по той простой причине, что вблизи, на поверку, их тела оказались не совсем материальными. Они больше походили на сгустки темной энергии, которые при прикосновении к живой плоти причиняли тупую ноющую боль. Анку коротко посмотрел в сторону Кевина и продолжил свой ход, приближаясь к Безликому. У существа с Земли Мертвых Кевин не вызвал никакого интереса, а вот для Кевина это короткая встреча не прошла незамеченной. На его сетчатках глаз запечатлелся образ Анку, оставив после себя нечто схожее с ожогом от пристального наблюдения за солнцем.

Его лицо. Даже не лицо, а сплошные живые, бесконечно движущиеся мазки очень похожие на гуашь. Да, лица Анку казались нарисованными, но при этом вызывали жуткую мигрень. У Кевина закружилась голова, а неплотный завтрак быстро начал подниматься вверх по пищеводу. Сам не осознавая, что делает, Кевин опустился на колени и зажал руками лицо. Марк и Солнечный Луч опустились рядом с ним и принялись задавать вопросы о его самочувствие, но Нолан их не слышал. У него кружилась голова, как после продолжительной пьянки.

Резкий сбой в его самочувствие прошел так же быстро, как и возник. Он поднялся на ноги без посторонней помощи, но в этот раз поспешил отвернуться в сторону, стоило его боковому зрению уловить силуэты братьев Анку, которые в этот самый момент удерживали за руки сопротивляющегося Безликого. Четвертый из братьев уже тащил в гущу событий гроб, держа его за ручку. Опустив его, он открыл крышку, этим позволив воде полностью заполнить гроб. Остальные братья протащили Безликого вперед, опустили без больших усилий его в гроб и накрыли крышкой. Также быстро и умело, они дружно заработали молотками, вбивая гвозди, после чего схватили гроб, с которого плотным потоком стекала вода, с четырех сторон и понесли его обратно к повозке.

— Мне нравятся эти ребята, — усмехнулся Марк Уотер. — Они знают свое дело.

В это же самое время Рональд Белфаст добрался до тела своего сына, которое находилось почти на другом конце улицы. Он упал в воду рядом с ним, обхватил его за грудь, пытаясь вытащить из воды. Он был уже далеко не молод, от чего сил в нем поубавилось, в то время как труп его убитого сына был невероятно тяжелым, от чего Рональд в каждый раз падал вместе с ним обратно в воду и вновь пытался подняться. Большая часть жителей смотрели на его страдания с нескрываемым интересом, часть отводила смущенно глаза, но никто не спешил ему на помощь. Оставив попытки поднять на ноги сына, Рональд упал рядом с ним и начал рыдать, при этом его рыдания то наращивали свою громкость, то резко обрывались, чтобы вновь возрасти.

— Он заслужил смерть! — прокричала Тильда Клемментс, с ненавистью глядя со своего крыльца на Рональда и его убитого сына. — Такие как он не имеют право на жизнь!

— Тильда? — пораженный ее словами изрек Рональд. — Что ты такое говоришь?

— Как мать, имею полное право! Твой мерзкий сынок надругался над моей дочерью!

Эта новость, в дальней части поселения, на какое-то время затмила главную — приезд братьев Анку. Женщины заохали, мужчины скривили кислые мины, а пара детей даже спросили своих родителей что значит "надругался".

Малышке Триш Парвис не было дел до всех страстей, накрывших с головой весь Конвинант, также ее не интересовали новые незнакомые доселе слова, ее гораздо больше беспокоило отсутствие отца.

— Мамочка, — прошептала она, потянув Сэлли за подол платья. — А где наш папа?

— Он дома, дорогая, — отрешенно ответила она.

— А почему он не с нами?

— Потом, дочка, — отмахнулась Сэлли от нее, пристально глядя на Рональда Белфаста и его стенания.

Эллин Томин тоже стояла на крыльце дома Клемментсов около Тильды, Малкольма, Сэлли Парвис и ее дочери. Но больше всего ей хотелось сейчас оказаться как можно дальше от этих мест. Ей неприятно было слушать крики и обвинения Тильды Клемментс (хотя, она имела на это полное право), ее смущал плач Рональда Белфаста и его растерянное лицо от услышанной правды о своем только что потерянном сыне, ее нервировали все эти взгляды жителей поселения, которые внимательно наблюдали за всем происходящим.

— Мой сын? — спросил Белфаст. — Он не мог этого сделать.

Рональд даже взглянул на мертвое лицо своего сына в груди и голове которого зияли две дыры от выстрелов, но не нашел в его затуманенных мертвых глазах ответа на свой вопрос.

— Он! — взвизгнула Тильда. — Этот безумец воспользовался добротой моего дома и наивностью моего сына, чтобы возлечь с моей многострадальной девочкой! Разве этого не достаточно для того, чтобы его смерть считалась правосудием?!

— Мама…, — попытался ее успокоить Малкольм.

— Надеюсь, на Земле Мертвых ему не найдется место. Пусть пристанищем его души станет Земля Безумия! — продолжила Тильда.

На Рональда Белфаста было невозможно смотреть без слез, но помощи от своих соседей он так и не дождался. Зато свою руку помощи протянул Альберт и его друзья, которые оставили по настоянию Дрейка другую часть города, чтобы быть подальше от Анку. Белфаст поднял на Альберта свой заплаканный взгляд. Во взгляде старика читались неверье в услышанное и непонимания происходящего вокруг.

— Вставайте, тавв. Негоже вам сидеть в воде.

— Мой сын…

Альберт, сдерживая свои чувства, взглянул на затылок парня, в котором виднелась огромная дыра и свисающие кровавые ткани, после чего ответил:

— Мы позаботимся о нем. Пойдемте. Вам лучше вернуться в дом. Тем более что Анку уже завершили обыск в нем и теперь вас никто больше не побеспокоит.

— Мой сын, — сквозь слезы произнес Рональд. — Он все, что осталось у меня. Как я мог не доглядеть за ним? Как я мог воспитать его таким?

— В этом нет вашей вины, — сказал Винс Стоун, хотя и не знал, верит ли сам в свои слова.

— Мама, — потянула вновь за подол платья матери Триш Парвис. — Мне не нравиться здесь. Я хочу домой, к папе.

— Не сейчас, дочь.

Альберт посмотрел на Винса и тот, без лишних слов, подошел к старику Белфасту и попросил позволить ему позаботиться о Генри. Рональд кивнул и отошел в сторону, стоило Винсу схватить тело его сына подмышки. Билл, также по молчаливому поручению Альберта, взял Генри за голенища сапог, и они подняли его над водой. Тело оказалось тяжелым и скользким, от чего им пришлось постараться, чтобы не выронить его. Альберт же взял под локоть старика и предложил ему пройти с ним обратно домой. Как раз к этому времени к ним подошел и шериф Рассел. Он предложил Тильде Клемментс помолчать и принялся расспрашивать Малкольма о произошедшем. Тот с неохотой начал рассказывать, стараясь ничего не утаивать. Эллин подтверждала его слова, стоило Расселу перевести свой взгляд со своего помощника на нее. Когда жители Конвинанта начали подтягиваться ближе, чтобы не упустить ни единого слова Малкольма, Рассел предложил семейству Клемментс и Эллин Томин пройти в дом.

— Вы тоже, — обратился он к Сэлли, не прибегая к имени, пусть даже Анку уже прибыли в их поселение, а во время захоронения Безликого в образе ее сына, Эшби выкрикивал имя жены. — Вы свидетель и мне нужно задать и вам несколько вопросов.

Сэлли кивнула, но прежде чем она успела последовать за ними следом, Триш развернулась и побежала в сторону своего дома. Сэлли, выкрикнув дважды имя дочери, побежала вслед за ней. Сид зло выругался, хотел было попросить Харви Гудела вернуть их обратно, когда вспомнил, что у него остался только один помощник, и тот сейчас был ему нужен в качестве свидетеля. Он должен был последовать за ними, но свою помощь предложил Франс Тейт, который, в отличие от всех остальных членов банды, не был занят какими-то делами. К тому же, пару лишних баллов в глаза шерифа ему бы совершенно бы не помешали.

— Я позабочусь о них! — крикнул он и поспешил за ними следом.

Прежде чем Франс Тейт успел их догнать, дверь закрылась за Тришей и ее матерью. Спустя мгновение и он сам скрылся за дверью дома семейства Парвисов.

На другом конце селения братья Анку уже выходили из третьего осмотренного ими дома. В своих строгих черных костюмах и черных котелках, они выглядели словно братья-близнецы, пришедшие на похороны своего горячо любимого родственника. Головная боль Кевина окончательно прошла, так же как и у остальных восьми человек, которым не посчастливилось находиться близко к Анку, когда те шли за Безликим. Но, воспоминания о мигрени были еще очень яркими, от чего и неприятными. Кевин решил сохранять безопасную дистанцию впредь, чего просил и от Солнечного Луча и Марка.

— Думаю, я бы лишился своего завтрака, если бы Анку простоял около меня на секунду больше.

— Думаю, ты бы лишился рассудка, — уверено произнесла женщина. — Их лица действуют на Безликих как цветок парилии на людей или же алкоголь — движения тварей с Земли Мертвых становятся гораздо медлительнее, а сила ослабевает.

— А на меня лицо Анку подействовало как ложка супа из мухоморов, — повел плечами Кевин.

— Ты пробовал мухоморы? — поинтересовался Уотер.

— Нет, но мне кажется, что эффект будет таким же.

Братья Анку вошли в очередной дом. Около пяти минут ничего не было слышно, затем раздались дикие вопли и грохот, словно кто-то принялся переворачивать вверх дном столы, кровати и комоды. Дверь открылась на миг, заставив звуки грохота усилиться, после чего из дома вышел один из Анку. Он вернулся к повозке, взял с собой очередной гроб и потащил его обратно. Спустя еще пять минут все четверо спустились вниз по лестнице, держа гроб, в котором буйствовал очередной Безликий.

Чистильщики погрузили в повозку очередного пленника, затем направились с обысками в следующие дома, оставаясь молчаливыми и бесшумными. Кевин был готов с интересом наблюдать и дальше за работой Анку, но в этот же самый момент в его поля зрения попали Альберт, что помогал оставаться на ногах Рональду, и его друзья Винс и Билл, несущие мертвое тело парня. Кевину не потребовались дополнительных объяснений, чтобы понять — убитым был сын бывшего шерифа Конвинанта.

 

2

Рональд держался за грудь, словно его беспокоило сердце, при этом не отводил пристального взгляда от тела своего сына. Он попросил, чтобы Генри положили на его кровать, на которой в эту ночь лежал Марк Уотер. Когда Винс и Билл выполнили его просьбу, старик попросил о другом одолжении, чтобы кто-то из них достал из шкафа подушку и подложил ее под голову Генри, наверное, посчитав, что так трупу будет удобнее. Винс не стал перечить старику, а выполнил его просьбу. Поднимая его изуродованную голову, Винс заметил, что от пробитого затылка парня, на простыне осталось кровавое пятно. Винсу Стоуну это пятно показалось схожим с огромным бутоном розы, который окунули в красную краску, а затем оставили им след на простыне. В это время Солнечный Луч открыла окно, чтобы свежий воздух поступил в дом, а вместе с ним впустив и звуки с улицы.

— Он никогда бы такого не сделала! — твердил Рональд Белфаст, со слезами на глазах глядя на мертвого сына. — Он иногда совершал проступки, из-за которых получал от меня нагоняи, но какой мальчишка в детстве был послушным? В остальном был безобидным добрым мальчиком. Домоседом. Часто рисовал и пытался что-то лепить из глины. Возможно, для большинства посторонних глаз его творчество лишь заставило бы усмехнуться, но по мне, он рисовал и лепил куда как лучше чем я в его возрасте, да и в зрелые годы.

Все молча слушали его и не перебивали. Одна только Солнечный Луч, расстегнув жилет Рональда, старалась убедить его прилечь на подушку или же переместиться в кресло с подлокотниками. Старик ее словно и не слышал, находясь в эти минуты далеко в прошлом.

— Он был моей единственной радостью в жизни после смерти Норы. Я посвящал себя его воспитанию, старался чтобы он не испытывал столь сильной необходимости в материнской заботе и ласке, а также сам защищался таким образом от угнетающих мыслей о потери. Мы спасли друг друга. — Рональд скривил губы и повел левым плечом, которое сковало ноющая боль. — Теперь я потерял окончательно смысл этой жизни.

— Кевин, принеси стакан воды, — попросила Солнечный Луч.

— Не нужно имен! — нервно изрек Марк. — Я сам принесу.

— Не стоит, — остановил его Кевин, направляясь на кухню за водой.

— Тавв, у вас проблемы с сердцем, вы это понимаете? — попыталась докричаться до старика женщина. — Вы должны успокоиться и прилечь.

— Неужели я был настолько плохим отцом? Почему я не смог объяснить ему что есть "хорошо" и "плохо"?

— Я слышал, что при сердечном приступе стоит громко кашлять, — произнес Винс Стоун.

— Это хорошая идея, — кивнула Солнечный Луч. — Глубокие вдохи и кашель, помогут насытить живительной силой воздуха тело и заставят работать сердце.

Рональд Белфаст, наконец, послушал их советов и принялся громко кашлять и уже спустя пару минут ноющая боль в груди начала отступать, а морщины на его лица разгладились настолько, насколько это было возможно в его возрасте. А выпив воды, он окончательно успокоился и прикрыл глаза. Солнечный Луч помогла ему прилечь на подушку, после чего с облегчением выдохнула.

— Его жизни больше не угрожает опасность? — поинтересовался Билл Тейт.

— Об этом еще рано говорить, — ответила Солнечный Луч. — Сейчас ему нужен покой и круглосуточный присмотр.

— А с ним, что делать? — спросил Альберт шепотом, кивнув в сторону тела Генри Белфаста, который выглядел скорее как утопленник, из-за долгого пребывания в воде. — Не стоит его оставлять здесь, в той же комнате с отцом. Это может плохо повлиять на его и так не слишком крепкое здоровье.

Задавая свой вопрос, Альберт обращался в первую очередь к Марку Уотеру, видя в нем не только личность, наделенную огромной силой, но и лидера всей троицы. Марк это прекрасно понимал и надеялся, что пиетет, который тот испытывал в его адрес, не приведет к нежелательным последствиям, что, в свою очередь, могло плохо закончиться для самого Альберта. Уотер надеялся, что их ночной разговор был полностью усвоен молодым парнем.

— Пусть остается здесь, — произнес Марк. — Просто заверните его тело в простыни плотнее, чтобы старик не видел его лица при пробуждении.

Альберт кивнул и принялся вместе с Винсом за дело. Билл Тейт огляделся по сторонам и только сейчас заметил, что в доме не было его брата.

— А где Франс? Он что, не вернулся назад вместе с нами?

— Скорее всего, остался на улице, — пожал плечами Альберт, накрывая лицо Генри белой материей. — Наблюдает за работой братьев Анку.

— Рад, что этого предателя нет сейчас рядом, — процедил сквозь зубы Винс. В отличие от остальных членов распавшейся банды, он все еще не простил Франса. Альберт не держал больше на старшего Тейта зла, пусть об этом и не говорил открыто. А вот Билл уже совершено забыл о тех днях, что провел взаперти в ожидании смертной казни и теперь любое грубое высказывание в адрес своего кузена воспринимал очень болезненно.

— Выбирай слова, Стоун. Мой брат доказал, что он хороший человек, когда сел вместе с нами за стол во время ритуала вызова Анку.

— И, по-твоему, это снимает с него клеймо предателя?

— Успокойтесь вы оба, — встрял в их набирающий силу спор Альберт. — Сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений.

— Вы как хотите, а я пойду искать брата. — Билл Тейт поправил ворот своей дорогой, но уже далеко не чистой, рубашки и направился к выходу.

Альберт попытался его остановить, но Билл ничего не хотел слышать. Оскорбительные слова в адрес Франса он принял слишком глубоко к сердцу. Его брат не заслуживал такого обращения к себе. Он доказал, что ему можно было доверять, и он полностью искупил свою вину пролив свою кровь во время вызова Анку. Для него Франс еще с ранних лет был примером для подражания и пусть он иногда совершал поступки, которые для Билла были не всегда ясны, он искренне верил, что его действия имели оправдания и объяснения, пусть он сам, как и многие другие, не видели всю глубину его задумок и просчетов на несколько шагов вперед. Даже его поступок, который привел его, Альберта и Винни за решетку наверняка мог быть объяснен Франсом, но ведь ему не дали сказать и слова. Стоун просто накинулся на него с кулаками, не дав Франсу ни единого шанса отстоять свое честное имя. Что же, когда все закончится, его кузен обязательно даст всему свое объяснение и тогда Стоун будет обязан извиниться перед ним. Да и сам Билл попросит у брата прощения, хотя бы за то, что изначально и сам поверил в предательство. Теперь же он сам чувствовал себя предателем.

Он вспомнил историю из их совместного прошлого, когда Франс ранним утром наведался в особняк своего дядьки и тетки и позвал Билла на улицу. Билл с радостью откликнулся на это предложение, ведь судя по сияющему от радостной улыбки лицу Франса, тот этой ночью долго не спал, придумывая некий сногсшибательный план по времяпрепровождению нового дня. Быстро одевшись, Билл поспешил с Франсом в сторону земель их соседа Родерика Пир Сай Галлахера. У касса Родерика было много коней известных своей быстротой и грацией во многих губерниях. Минимум раз в три года именно его кони выигрывали престижные турниры, а его мерин Барр считался самым дорогим скакуном во всей губернии Варбор. Они незаметно вошли на земли Галлахера и, прячась за деревьями и кустами, дошли до самой конюшни. Дождавшись пока охранник отлучится, они вошли внутрь и оказались в настоящих лошадиных хоромах. Отцы Франса и Билла тоже держали коней, их было около двух десятков, половина из которых были куплены у касса Родерика. Но у самого Галлахера конюшня была в пять раз больше, и коней было не меньше сотни. Они беспрепятственно прошли через фуражное помещение, сбруйную и инвентарную, а вот в самой конюшне было много работников, которые были полностью поглощены своей работой, а потому не заметили мальчишек, которые решили прокрасться к нужному им коню через денники остальных. Барра в тот день они так и не увидели, по той причине, что Билла поймали. Многие лошади, почувствовав их присутствие, забеспокоились и один из работников конюшни их заметил. Франсу удалось скрыться, а вот Билла поймали практически без труда. Он пытался вырваться, но когда у него это не получилось, то заплакал. Конюх, поймавший его, сказал, что он отведет его к хозяину, а уж тот свяжется с его, Билла, родителями и расскажет о его проступке. Родители Билла, в особенности отец, были очень суровыми, а потому мысли об их гневе испугали мальчишку не на шутку. Но все мольбы и просьбы отпустить его совершенно не разжалобили толстокожего конюха. Они вышли из конюшни, после чего он потащил Билла в сторону особняка Галлахера и тут Франс выскочил из-за кустов и сильно толкнул конюха в спину. Тот упал на землю с диким злобным криком. Франс крикнул Биллу, чтобы он бежал изо всех ног и сам поступил так же. Билл бежал прочь от дома Галлахера изо всех сил, стараясь не отставать от Франса и спустя несколько продолжительных минут интенсивного бега, они покинули земли касса Родерика.

Никто не преследовал их, позволив им убежать. Но вечером он все же получил взбучку от своего отца. Когда Родерик Пир Сай Галлахер наведался к ним в гости, Билл понял, что пришел он именно по его душу, а потому незамедлительно скрылся в своей комнате, но это не спасло его от праведного гнева отца, и следующие пять дней он не мог сидеть без боли. Франсу досталось не меньше от его родителей. В самую пору Биллу было обижаться на своего кузена, но вместо этого он был наоборот восхищен его смелым поступком. Франс не оставил его в беде, не убежал домой, не позволил конюху отвести его к своему хозяину, чтобы тот отругал его или даже отхлестал. Франс спас его в тот день. В семь лет он воспринимал поступок брата именно как спасение и никак иначе. Спустя годы, он отдавал себе отчет, что не приди в голову Франса "блестящая" идея поглядеть без спроса на Барра, не было бы и последующего наказания, но тогда Франс для него был истинным героем. И он до сих пор считал таковым своего кузена.

Билл Тейт прошел мимо толпы людей, которые покинули дома, чтобы Анку провели их тщательный осмотр. А также мимо тех, чьи дома уже были осмотрены, но интерес которых к работе чистильщиков был слишком высок, чтобы запираться в своих жилищах и наблюдать за всем через оконные стекла. Самих же Анку нигде не было видно. Видимо они скрывались за стенами одного из домов. А вот их конь послушно продолжал стоять в двух десятках шагов от главной арки и смотрел своими красными огоньками глаз на водную гладь под ногами. Из повозки доносились крики пойманных Безликих, которые привлекали к себе внимание жителей Конвинанта не меньше тех, кто занимался их отловом.

Билл Тейт не стал долго задерживать свой взгляд на коне и повозке, а продолжил идти по воде мимо людей, пока не выбрался на более или менее свободную часть главной улицы и, прибавив шаг, поспешил к концу поселения, где нашли тело Генри Белфаста. К тому времени ни шерифа, ни громогласной женщины, ни ее сына нигде не было видно. После нескольких расспросов малоразговорчивых жителей, Билл узнал, что его брат вызвался добровольцем и поспешил вслед за женщиной и девочкой, в чьем доме проводился ритуал вызова Анку. Билл направился в сторону указанного дома, и прежде чем постучать в дверь, посмотрел в сторону толпы, пытаясь подсчитать оставшееся время до того момента, когда до них доберутся Анку. По его приблизительным подсчетом, у него было не меньше получаса, прежде чем он бы повстречался лицом к лицу с Анку в коридоре дома Парвисов.

Ему пришлось постучать трижды, прежде чем он пришел к выводу, что ему никто не откроет. Тогда Билл вошел без приглашения.

В доме было солнечно, но прохладно, словно в погребе семейство Парвисов хранились несколько ледяных глыб. И хотя на улице было полно людей, в доме он чувствовал одиноким и незащищенным. Гнетущих мыслей добавляли воспоминания о проведенном в этом доме ритуале.

— Франс?! — позвал он. Билл инстинктивно схватился за револьвер, но того, к сожалению, не оказалось на месте. Всего огнестрельного оружия их лишили сразу же после ареста.

В ответ на его голос послышался вначале детский смех, а затем некое мужское бормотание. От этих звуков в доме стало еще холоднее. Билл был готов уже развернуться и бежать прочь, когда на его зов раздался ответ:

— Чего тебе?

От голоса Франса у Билла отлегло от сердца. Он с облегчением выдохнул и прошел по коридору вперед. Справа была просторная комната со столом, стульями и шкафом для посуды. В этой комнате проводился прошлым вечером обряд, но сегодня она была совершенно пустой. Другая комната была спальной. Около маленькой кроватки стоял не менее маленький стул, на котором, спиной к двери, сидела девочка. Рядом с ней стоял Франс Тейт, держа руки в карманах брюк. Ни матери девочки, ни ее отца в комнате не было.

— Вот вы где. — Билл вошел в комнату под звуки нового приступа смеха девочки. — Что вы здесь делаете?

— Тебя ждем, — невозмутимо ответил Франс. Его губ коснулась еле заметная улыбка.

Биллу стало не по себе. Смех девочки казался не слишком искренним. А улыбку Франса он и вовсе не мог объяснить.

— Пойдемте отсюда. Скоро Анку дойдут и до этого дома.

— Не беспокойся, здесь есть другой выход. Пока они дойдут, нас уже здесь не будет.

— А где мать и отец девочки?

Девочка снова засмеялась, продолжая сидеть к нему спиной, не оборачиваясь.

— Они ушли, — будничным голосом продолжил Франс.

— Куда это? — спросил Билл. Весь этот разговор начинал беспокоить его все сильнее. Радость того, что ему удалось отыскать брата целым и невредимым начала угасать. Он сунул руку в карман и пошарил на дне. Пуговицу, которую он оторвал от своей рубахи и которую продолжительное время держал во рту, была на месте.

Франс вновь улыбнулся ему и пожал плечами. Билл сунул пуговицу в рот и зажал ее между зубами. Франс незамедлительно обнажил свои зубы и показал зажатую между ними пуговицу, от чего Билл во второй раз с облегчение выдохнул.

— О, Океан Надежд, а я уже решил, что ты Безликий. Твои общие и короткие ответы не на шутку меня напугали.

— Правда? — спросил Франс и вновь улыбнулся. Девочку охватил очередной приступ смеха.

— Что с ней? — спросил Билл. — Почему он смеется?

— Ей весело.

Билл Тейт никогда не причислял себя к той части человечества, которую Океан Надежд наделил умом и сообразительностью, но даже он понимал, что в этом доме происходило что-то неладно. И как бы сильно он не хотел верить, что перед ним стоял его брат Франс, его внутренние инстинкты твердили ему о необходимости поскорее покинуть стены этого дома.

Билл обратил внимание на рубашку своего кузена. Ее ворот был расстегнут на две верхние пуговицы, от чего он мог видеть голую кожу Франса, на которой проступал маленький островок курчавых волос. Франс с детства любил дорогие костюмы хорошего покроя и всегда носил их так же как все знатные мужи. В жизни Билл никогда не видел, чтобы его кузен носил свою верхнюю одежду нараспашку. Каждая пуговица на его пиджаке, жилете или рубашке были заложены за петельки или же прорези, если этикет подразумевал их обязательное использование. В последние дни этикет не был соблюден Франсом, а все потому, что они все вместе оторвали по пуговице со своих рубашек и сунули их в рот, как знак отличия людей от Безликих. Тогда почему у Франса отсутствовала не одна пуговица, а сразу две?

"Наверное, потому, что первая пуговица осталась при настоящем Франсе", подумал Билл, и от своих же мыслей ему стало дурно. Неужели это был не Франс, а Безликий, который ранее выдавал себя за старшего помощника шерифа? Прав он был или нет, Бил решил не ждать ответов. Он попятился назад и стукнулся плечом о косяк. Девочка впервые повернулась к нему лицом, и Билл не удержался от крика. Да что там, он завопил, так громко, насколько ему позволяли его голосовые связки.

Лицо девочки было желтым как воск, а кожу выглядела влажной и липкой. Зрачки ее были красными, радужки черными, а белки — мутного фиолетового цвета. Она снова засмеялась, обнажив кривые разной длины и ширины зубы.

— Куда ты? — спросил Франс.

— Помогите!!! — вопил младший из Тейтов потеряв все свое самообладание.

Девочка встала со своего стула и накинулась на Билла продолжая смеяться словно сумасшедшая. Ее липкие ручонку схватили его за ворот рубашки и потянули на себя. Для маленькой девочки она обладала не дюжей силой. Билл упал на колени, таким образом, встав одного роста с Безликим. Он попытался оттолкнуть ее от себя, но не тут-то было, девочку навесила ему пару оплеух, от чего Билл на несколько секунд потерял пространственные ориентиры, а очнулся уже от сильной нехватки воздуха. Из-за сжатия гортани крик Билла захлебнулся, и только сейчас он понял, что все это время не переставал кричать. Он надеялся, что его зов о помощи был услышан жителями Конвинанта или даже самими Анку, иначе дела его были совсем плохи. Злое недетское лицо смотрела своими жуткими глазами на него, проникая в самые глубины его души. Казалось, что именно через глаза она высасывала его жизнь, а не с помощью рук, сживающих его горло.

— Скорее, они уже близко! — услышал он приглушенный голос Франса. Смысл сказанного им был не совсем понятен Биллу, но очень скоро он перестал об этом думать, так как его память очень быстро стала стирать все воспоминания, не сохраняя ничего старее трехсекундной давности. Глаза его покраснели от лопающихся сосудов, а лицо девочки начало скрываться за черными кругами и когда его сознание стало угасать, в поле его зрения появилось новое лицо. Это лицо было невероятно ярким и отчетливым. Оно не принадлежало человеку, потому что выглядело оно как слепок из глины на первый взгляд, и как песочные часы, если на них смотреть сверху, на второй. Правда, вместо песка Биллу казалось, что это он сам начал просачиваться в эту воронку, став совсем маленьким. Руки сжимающие его горло ослабли, а потом и вовсе отпустили его горло, но Билл этого уже не почувствовал, так как его разум полностью просочился в воронку-лицо одного из братьев Анку, и не нашел там ничего, кроме вечного мрака.

 

3

Крики, доносящиеся из дома Парвисов, вызвали не малый интерес как со стороны жителей Конвинанта, так и со стороны Анку, которые поспешили в сторону дома, без лишних разговоров и раздумий, действуя как единый слаженный механизм.

Альберт и Винс не слышали криков, так как находились все еще под крышей дома Белфаста в другом конце поселения, а потому и не узнали в них голос Билла Тейта. Но, очень скоро, взволнованные голоса людей, раздающиеся с улицы, привлекли их внимание и они поспешили выйти на улицу. Прошлой ночью все жители Конвинанта, включая и приезжих, слышали выстрелы около дома Клемментсов, но никто не поспешил выйти на улицу, по той простой причине, что Анку на тот момент не было в городе. Теперь же, чувство защищенности позволяло многим проявлять открытый интерес ко всем странностям и бедам, происходящим на территории Конвинанта.

Марк решил последовать за Альбертом и Винсом, но не потому, что его заинтересовали уличные волнения, а потому, что он почувствовал присутствие кого-то из своих Братьев. Уотер был более чем уверен, что это был Пожиратель. Солнечный Луч решила не отвлекаться на внешние факторы, решив остаться рядом с Рональдом, а Кевин предпочел составить ей компанию.

Марк вышел на улицу, без явного интереса он взглянул в сторону толпы, которая подтянулась к дому Парвисов, но при этом держала предполагаемо-безопасное расстояние, после чего свернул в противоположную сторону, направившись к арке.

В тысячи шагов от Конвинанта за высоким валуном, что возвышался над водой, его дожидался Пожиратель в человеческом обличии. Лицо колдуна в красном было похожим на лицо Джеймса Фостера, но не было его истинной копией, и Марк прекрасно знал тому причину. Все потому, что память о человеческом прошлом Пожирателя становилась все менее яркой, теряя навсегда те или иные важные воспоминания прожитой жизни. И Марк понимал, что и его воспоминания вскоре окончательно сотрутся, если ему не удастся вернуть назад свой дневник.

— Рад, что ты откликнулся на мое приглашение, — первым заговорил Пожиратель. — Я тебе говорил, что в тебе погиб писатель? Очень занимательное чтиво этот твой дневник, скажу я тебе.

— Тифом-Молчуном ты мне нравился больше, — парировал Марк.

— Приятно слышать, что я тебе хоть каким-то нравился, а то я уже решил, что у нас с тобой взаимная неприязнь была с самого первого дня нашего знакомства, — усмехнулся Пожиратель.

— Верни его назад! — потребовал Марк.

— Только на основании сделки и никак иначе.

— Почему бы тебе не поступить точно также как и другим Темным — просто ждать подходящего времени?

— Для меня всегда было важнее действие, чем ожидание. Кстати, а сам-то ты думал о том дне, когда ты вновь встретишься со своим другом и своей женой? Да, много нового узнал о Четырех Темных.

— Уверен, что они дадут о себе знать открыто только в Старом Мире. К тому времени, я кое-что придумаю. Ведь, пока не сойдет вода, самый ближний портал в Старый Мир будет оставаться затопленным.

— Ты призвал дождь, а теперь не можешь сделать так, чтобы вода ушла? — удивился Фостер.

— Я могу заставить ее уйти, причем немедленно, но это вызовет много ненужных вопросов. Кевин начнет искать причины столь быстрого схода вод и логические исключения обязательно приведут его к Четырем Темным или, что еще хуже, ко мне.

— А что это за портал? Спрашиваю исключительно ради любопытства.

— Это не важно, потому что ты с нами не пойдешь.

— Думаешь, у тебя получится с ними договориться? Не знаю как Вихрь, но Жнец одержим битвой с Океаном Надежд. Твоя женушка не позволит сбыться твоим мечтам о раскаянье и получении прощения от Него. И ты ведь не станешь отрицать, что у тебя нет шансов против Жнеца в честном бою. Так не лучше нам объединить свои силы? Двое-надвое, так сказать? — предложил Пожиратель. — Таким образом, твои шансы на победу увеличатся. Этот путь тебе придется пройти с боем, и вероятность твоей победы на сегодня мизерна.

— И ты решил, что я объединюсь с тобой и выступлю против друга и жены?

— Они были твоим другом и женой. Теперь они просто бесчувственные твари.

— Такие же, как и мы, — произнес Марк.

— Нет, мы не такие как они, — покачал головой колдун в красном. — Мы помним то, кем мы были.

— Надолго ли? Ты уже начинаешь забывать свое лицо. Я, без дневника, вскоре тоже забуду обо всем.

— О чем это ты? — переспросил собеседник Марка и принялся ощупывать ладонями свое лицо. Пальцы прошлись по большому слегка искривленному носу, по высоким скулам, впалым щекам и широкому подбородку с четкой ямочкой. — Что с моим лицом? Оно такое же, каким и было до того, как в моем теле зародилась магия.

— Как насчет твоих чувств? Ты все еще получаешь удовольствие от еды и питья? — спросил Марк, не став развивать тему внешности Фостера.

— В этом ты прав, проклятие начинает действовать на меня, и я не хочу ждать, пока оно полностью овладеет мной! — последние слова Пожиратель уже начал выкрикивать. — Мне нужно попасть к Океану Надежд! Я должен получить силу без побочных эффектов! Только и всего! Мне не нужна война с Ним!

— Верни мой дневник! — повторил свое требование Марк.

— Не раньше, чем ты примешь мое предложение.

— Я не стану убивать Солнечный Луч, чтоб ты занял ее место! И тебе не позволю!

— Этого может и не потребоваться, — Пожиратель пожал плечами. — Я могу стать просто человеком со стороны, каким был Тиф в свое время. Тебе нужно только замолвить за меня словечко перед нашим общим другом.

— Ты предлагаешь мне сделку, основанную на доверии. Почему я должен тебе верить?

— Потому что я искренен перед тобой. — В качестве доказательства, Фостер развел руки по сторонам, словно это могло говорить о его открытости. — Мой визит к Океану Надежд не приведет к Его очередному гневу. Тебе не нужно бояться Его повторного проклятия.

— В качестве моего доверия к тебе может послужить лишь возвращение моего дневника, — непреклонно повторил свое требование Марк.

— Извини, Водолей, но дневник — моя гарантия того, что ты сдержишь свое обещание.

— Я тебе ничего не обещал.

— О, Океан Надежд, как же с тобой сложно! — покачал недовольно головой Пожиратель. — Знаешь, я готов пойти на уступки и предложить вам свою помощь. Это будет мой маленький вклад в нашу скорую договоренность.

Фостер щелкнул пальцем. Находись сейчас рядом с ними человек, не наделенный никакими магическими способностями, он бы не почувствовал никаких изменений. Но Марк прекрасно понял, в чем состояло помощь Пожирателя.

— Температура будет расти дальше, а дней через пять наступит самая жаркая пора в этом году, который войдет в историю этого Мира как самый дождливый и самый жаркий за все время его существования. Но эта небольшая аномалия ни у кого не вызовет подозрений, включая и Кевина.

Несмотря на все старания Пожирателя угодить ему, Марк был уверен, что своего мнения он не изменит.

— Буду ждать хороших новостей, — произнес Пожиратель. — Надеюсь, в Старом Мире к вам присоединиться новый член команды. Хочу отметить — очень полезная единица, как для Кевина, так и для тебя.

Пожиратель исчез в огненном вихре, оставив Марка одного с мыслями о том, что проблем на пути к Океану Надежд у него только прибавилось, и решать их нужно было как можно скорее.

 

1

На следующий день, когда солнце начало греть своими лучами землю сильнее, чем оно это делало вчера, но еще не так сильно, как ожидалось на следующий день, братья Анку загрузили в свою повозку последнего из Безликих, заточив его в седьмом гробу. Их разгневанные и отчаянные крики, доносящиеся из заколоченных гробов, пугали по утрам всех жителей Конвинанта, а в последующие ночи к тому же мешали спать. Хотя надежды людей были напрасными, многие рассчитывали, что Анку уйдут из поселения по собственному желанию, забрав с собой Безликих, этим насытив свои охотничьи инстинкты. Но их надежды не оправдались: Анку были верны себе — они не думали покидать Конвинант, пока ко всем Безликим не присоединится и тот, кто был повинен в их появлении в этих местах. Оно было понятно, ведь оставляя на свободе вызвавшего тварей с Земли Мертвых, можно было не сомневаться, что в ближайшие дни Безликие вернутся обратно в поселение.

Шериф Конвинанта Сид Рассел понимал, что поиски нужно было начинать немедленно, если он не хотел стать на старости лет безумцем, похожим на того парня, который слишком близко познакомился с Анку, отправившись в дом Парвисов. По приданию считалось, что обычные люди могли жить около чистильщик около месяца без каких-либо опасных последствий для своего разума, но шериф не собирался проверять на деле верность этих сказаний. О попытках смены места жительства в таких случаях придания умалчивали, но Рассел был уверен, что братья Анку просто не позволят никому покинуть Конвинант пока они не получат желаемого. Какими средствами они при этом были готовы пользоваться, шериф не знал, но надеялся никогда об этом не узнать. Зато ему предстояло заняться подсчетом тех жителей, которым уже никогда не суждено было покинуть Конвинант. И этот список он уже знал с кого начнет — со своей жены Ирэн. Он уже вторую ночь провел в одной постели с ее трупом, но если в прошлый раз он просыпался, прикасаясь к ее холодной руке, то в эту ночь его разбудил пусть пока легкий, но уже неприятный сладковатый запах разложения, который плыл в тягучем влажном жарков воздухе.

Утром следующего же дня он поручил своему единственному помощнику Малкольму Клемментсу подготовить список всех умерших за последние дни. Парень был подавлен из-за смерти своего друга, который на деле оказался настоящим ублюдком. Шериф считал, что собрание сведений об умерших жителях Конвинанта помогут парню отвлечься от мыслей о первом убийстве человека. Верил ли он в историю, поведанную ему Малкольмом, его матерью и другими очевидцами? Да. Верил ли он во все рассказанное, а главным образом в одержимость Генри Белфаста? Нет. Скорее всего, эту историю придумала его мать или даже та приезжая девчонка (что ему казалось более вероятным), чтобы облегчить вину Малкольма, причем не перед ним — шерифом, а перед самим Клемментсом, который явно чувствовал за собой вину из-за вынужденного убийства своего приятеля. С бывшим шерифом поселения Рональдом Белфастом нынешний шериф пока не говорил и, если честно, у него не было ни малейшего желания навещать его. Он всегда относился с уважением к Рональду, но в эти дни, Рассел боялся, что стоит лишь взглянуть один раз в глаза старика и неприязнь к Белфасту навсегда поселиться в нем.

Как только он отправил Малкольма с поручением, сам Сид решил собрать группу из нескольких крепких парней, чтобы вместе с ними навести порядок на улицах поселения: в первую очередь разложить мешки с песком по периметру Конвинанта и вырыть траншеи, по которым вода могла бы уйти. Шериф не рассчитывал на помощь со стороны приезжих, но они сами предложили свои услуги. Он думал, что это было только дань вежливости с их стороны, но очень скоро понял, что ошибался. Приезжие работали даже с большим рвением, чем местные жители, несмотря на столь тяжелый труд и на жаркую погоду. Стоило отметить, что условия для работы были самыми неблагоприятными: сверху палило солнце, снизу плескалась вода, а где-то посередине плыли испаренная влага, делая физический труд практически невыносимым.

Несмотря на все старания, работа продвигалась не настолько быстро, как этого хотелось шерифу и непосредственно привлеченным к труду людям. Заслоны делались медленно и казались вначале совершенно бесполезными — уж слишком была большая территория затопления. Они работали с самого раннего утра и до самой поздней ночи, раскладывая мешки с песком, строительные материалы и даже новые гробы из мастерской Перка Доусона, предварительно заполняя их камнями, но результата работы не было видно. К закату дня, Сид Рассел вернулся домой. Запах разложения к тому времени стал ощутимым не только в спальной комнате, но уже у самых дверей. Не откладывая эту проблему в долгий ящик, шериф Рассел уложил тело жены на белую простыню, обложил ее небольшими тяжелыми предметами, которые уму удалось найти в доме, аккуратно обмотал, перевязал веревкой, после чего опустил ее обратно в затопленный амбар. Тело ушло на дно. Это должно было помочь против дурного запаха на тот неопределенный период времени, когда поселение будет окончательно осушено, что позволит похоронить умерших.

К началу очередной недели, им удалось возвысить заслон. Правда, заслон тянулся не по всему периметру Конвинанта, а по более узкому кругу. Но и это потребовало от них огромного количества сил, отдачи и материалов. За все время совместной работы, Сиду Расселу удалось узнать имена спасителей всего Конвинанта, а также узнать немного о характерах каждого. Человек по имени "Кевин" был самым задумчивым из всех и малоразговорчивым. Он старался не обращать на себя внимания и говорил только на общие темы, чаще всего осведомляясь о приблизительном завершении работ. Сид Рассел никогда бы не назвал его лидером и даже не видел в нем каких-либо лидерских задатков, но, судя по тому, как к нему относились остальные двое гостей поселения, шериф мог признаться, что в чем-то все же ошибался.

Блондина с ярко-голубыми глазами звали Марком и он был самым разговорчивым и веселым среди всей троицы. Именно с ним шериф нашел общий язык, хотя в этом была исключительная заслуга первого. Именно Марк был тем, кто советовался с ним в делах по созданию заслонов и именно он был тем, кто давал дельные советы по увеличению продуктивности этих заслонов. На вопросы шерифа о том, откуда он так хорошо знаком с методами борьбы с затоплениями, Марк признался шерифу, что у его родителей была ферма, за которой они имели поле для посевов, что находилась рядом с руслом реки. Минимум раз в три года поле затапливалось из-за повышения уровня реки, что и научило его бороться с данной проблемой. Шерифу было сложно поверить, что этот молодой человек долгое время занимался земледелием, но не стал развивать эту тему. Куда важнее была его помощь, вне зависимости, откуда у него появились эти знания.

Третьей была женщина из индейского племени, которую звали Солнечный Луч. С нею шерифу удалось побеседовать лишь в первый день их появления в Конвинанте. После же прибытия в поселение братьев Анку, они виделись лишь пару раз, обмолвившись парой слов, который состояли в просьбе помощи с ее стороны для получения тех или иных медицинских снадобий. Большую часть времени она проводила в доме Рональда Белфаста, ухаживая за стариком и за парнишкой, что лишился рассудка из-за Анку.

Сами же Анку все это время сидели на козлах повозки и не двигались. Их худощавые сгорбленные фигуры и опущенные головы пугали уже только своей безучастностью и равнодушием. Но они были гораздо опаснее, чем могло показаться. Об этом шериф вспоминал каждый раз, когда проходил мимо них по тем или иным причинам и тогда на его голову накатывали волны боли и с каждым днем эта боль и помутнения становились сильнее. Шериф надеялся, что через месяц они позабудут про Анку и Безликих, а не себя прежних.

Касательно Безликих, у шерифа и у большинства жителей Конвинанта возникали безответные вопросы о причинах увеличения количества тварей с Земли Мертвых на одну особь. Насколько было известно самому шерифу, Безликие убивая людей, не увеличивались в количестве, а только забирали их облики. В ином случае, судя по количеству погибших, Безликих в поселении было бы гораздо больше. Единственное объяснение появления еще одного Безликого могло заключаться лишь в одном: виновник вызова тварей продолжал совершать свои темные дела. А это значило, что Безликие могли появиться в Конвинанте вновь в любой момент, и были вполне понятны причины, по которым Анку не торопились покидать их поселения, желая забрать с собой и причастного к их появлению. И к собственному стыду шериф понятия не имел, кем мог быть носитель темной магии. Хотя, сами Безликие сузили круг подозреваемых до того количества жителей, до которого им это позволили сделать.

По подсчетам Малкольма, из трехсот восьми жителей Конвинанта в живых остались двести пятьдесят пять, что явно было больше той цифры, на которую рассчитывал Сид Рассел. И таковыми потери составили всего за два дня. А ведь они могли быть и больше, если бы они не оповестили всех жителей Конвинанта об опасности, но с другой стороны их могло быть и меньше, укорял себя шериф, если бы они сделали это чуть-чуть раньше. К тому же сейчас его жена Ирэн была бы жива. Сид Рассел старался не думать об этом, предпочитая верить, что он сделал все возможное для своих соседей и друзей. А потери среди поселения были чем-то неотъемлемым, на что он никак не мог повлиять, даже при огромном желании. Пусть даже новости о появлении Безликих в Конвинанте были донесены до всех жителей вовремя, наверняка твари с Земли Мертвых нашли бы способ, хитростью, обманом и силой, насытить свою потребность в жизненной энергии, отнимаемой у живых.

Когда заслоны были готовы, шериф Рассел попросил всех жителей Конвинанта выйти на улицы, прихватив с собой ведра или же другие сосуды, которыми можно было черпать воду. Это могло ускорить процесс в разы, а потому помощь в лице каждого оставшегося в своем уме и в живых жителя поселения трудно было переоценить.

Черпание воды с помощью ведер и других сосудов могло затянуться на долгий период времени, но шериф не знал, как можно было решить эту проблему другим путем. До этого времени ему ни разу не приводилось встречаться с затоплением, да и Конвинант был далеко расположен от русла реки, а потому и не имел в наличие по-настоящему эффективных приспособлений для борьбы с высокой водой. Он спросил Марка, как он боролся с похожими напастями в юные годы, надеясь воспользоваться его знаниями, но оказалось, что эти знания были неприменимы в их случае.

— На ферме моих родителей были две ветряные мельницы, и излишек воды черпался с помощью колеса, — ответил Марк на его вопрос. — Не думаю, что строительство мельниц будет лучшим выходом из положения на данный момент.

— Шериф! — позвал его сутулый Сэм, стоя в пяти шагах от блюстителя порядка.

Сид Рассел черпнул воду ведром и вылил ее через заслон.

— Чего тебе? — спросил он, даже не взглянув в его сторону.

— Кажется, я знаю, что может нам помочь.

Сэм Баллард и его дружок Рой Уолкотт были известными балагурами, весельчаками и очень упертыми людьми. Они были большими любителями посещения местного салуна, покидая его только, когда просаживали все свои деньги заработанные честным трудом. А работа им всегда перепадала, как в Конвинанте, так и в ближайших поселениях, ведь более трудолюбивых и исполнительных людей было сложно найти. Именно из-за последних качеств, все жители поселения не считали их уж по-настоящему за потерянных членов общества, которых следовало бы просто не замечать.

— Ты о чем? — шериф посмотрел в его сторону.

— Как-то я и Рой разговаривали с Сэлом о всяких мелочах и затронули тему, которая может быть полезной для нас в этих обстоятельствах.

— Сэм, можешь покороче?

— У Сэла был насос, — подытожил вместо Сэма Рой Уолкотт.

— Насос? — переспросил шериф. — Откуда он у него?

— Он говорил, что насосом с ним расплатился за еду, виски, ночлег и шлюх один чудак из самой губернии, который разъезжал по разным поселениям на большой повозке и предлагал никому не нужные товары. Сэл понятие не имел, для чего ему нужен насос, но решил взять его, посчитав, что рано или поздно найдет ему применение.

— Вы его видели? — спросил Марк. — В каком он состоянии? Может, стоит поговорить с самим Сэлом?

— Старина Сэл приказал долго жить, — со вздохом произнес Рой и, сняв шляпу с головы, прижал ее к груди. То же самое сделал и Сэм. — Что теперь станет с его салуном?

— Проблему салуна мы оставим на потом, сейчас нужно найти насос и проверить его на деле. — Шериф отдал свое ведро одному из жителей поселения, после чего повернулся к Марку и Кевину.

— Пойдемте с нами. Думаю, нам потребуется помощь.

— Можно и я пойду? — попросился Альберт, что явно не вызвало большой радости у Марка Уотера.

Шериф кивнул в ответ, после чего кивнул еще раз, когда Винс Стоун сделал шаг вперед.

* * *

Насос оказался поршневым и приводился в движение с помощью двух колес. Сами же колеса приходили в движение благодаря паровому двигателю. Покойный Сэл хранил его в своем огромном погребе, среди бочек с алкоголем и другими провиантами. Сэл предусмотрительно накрыл его плотной материей, которая должна была защитить механизм от пыли, а вот о затоплении амбара он видимо даже не задумывался.

— Кто-нибудь знает, как им пользоваться? — спросил Рой Уолкотт, с интересом осматривая агрегат, состоящий из десятков трубок, емкости и шлонга, нагнувшись как можно ближе к нему.

— Он работает с помощью парового двигателя, — произнес Кевин. — Сила пара заставит работать поршень, который будет закачивать, а затем выкачивать воду.

— Откуда тебе известна его работа? — спросил Сэм Баллард. — Ты видел подобную штуку раньше?

— Нет, о ней можно узнать в Википедии. Да и на Ютюбе есть немало примеров.

— Это что за губернии? — спросил Рой.

— Это…

— Может, попробуем его запустить? — перебил его Марк.

— Я не встречался раньше с подобными машинами, но могу предположить, что вот в эту емкость, — шериф похлопал по объемному баку, — заливается жидкость. А в посудине, что под ним разжигается костер. Когда вода закипит и начнется формироваться пар, колеса заработают, а вместе с ними и сам насос.

— Так оно и будет, — согласился с ним Кевин.

— Зачем такие сложности? — пожал плечами Сэм. — Видал я насосы гораздо проще. Два рычага, два человека, каждый опускает рычаг по очереди и дело идет.

— Эта машина позволит выкачивать воду и ночью, — не согласился с ним Винс Стоун. — Нужно будет только дежурить поочередно, чтобы пламя огня не угасала.

— Тогда нам нужно набрать необходимое количество топлива. — Шериф повернулся в сторону Альберта и Винса. — Сможете этим заняться?

— Конечно, шериф, — кивнул Дрейк, непроизвольно выпрямив плечи.

— Попросите помощи у моего подчиненного Малкольма. Пусть он вас проведет по нескольким домам, оставшимся без хозяев, которым уже не понадобятся некоторые из вещей. Отдавайте предпочтение дереву и в меньшей степени тканям. Проследите, чтобы они не были пропитаны влагой.

— Можете на нас положиться.

— Это хорошо, что я вспомнил о насосе, — горделиво подметил Сэм. — А то я уже думал, что нам придется дни напролет работать ведрами.

— Черпание воды ведрами никто не отменял, — спустил его с небес на землю шериф. — Этот насос — просто дополнительная помощь в нашем деле, не более. Как только мы проверим его работоспособность и запустим его — сразу же вернемся к заслонам вместе с ведрами.

— Эх, а я уже представлял, как этот насос работает, а мы все вместе сидим в салуне и попиваем бесплатное виски, — вздохнул Рой.

— Как только кто-то из жителей Конвинанта начнет заниматься мародерством, мигом окажется за решеткой в моем офисе с кружкой воды и тарелкой каши в руках, — без намека на шутку изрек шериф, что заставило кадыки Сэма и Роя прийти в движение.

— Да я это в шутку сказал.

— А я говорю на полном серьезе.

Альберт и Винс вернулись вместе с Малкольмом спустя полчаса, держа в руках уже предусмотрительно сломанные стулья, а также метла и деревянную посуду. К тому времени, оставшиеся в погребе, подняли с пола насос и поместили его на одну из бочек с виски. Шериф взял в руки метлу, размотал нити и принялся ее разламывать до тех пор, пока она не стала даже отдаленно походить на саму себя. В это же время Кевин залил в бак воду, беря ее прямо из-под своих ног. Сид Рассел положил изломленную метлу под емкостью с водой, после чего достал из патронника своего револьвера один патрон и с помощью ножа выскоблил пулю. Порох он аккуратно рассыпал около разломленных веточек и поднес к нему горящую спичку, лихо зажженную о собственный большой ноготь. Порох быстро загорелся, вспыхнув ярким пламенем, после чего перебросился на ветошь. Когда огонь хорошо разгорелся, они начали добавлять в него и более плотные горящие материалы.

Стоило воде начать нагреваться, как в баке зашипел выделяемый пар. Все разом отступили назад. Многочисленные трубки загудели, колеса медленно пришли в движение, начали открываться и закрываться клапаны.

— Добрый знак, — подметил Альберт.

Шериф не стал делать поспешных выводов — если двигатель работал, это не значило, что и сам насос был в порядке, но запуск поршней уже внушал доверия и поддавал надежду на хороший исход эксперимента. Кевин опустил один шланг в воду, а другой перекинул через одну из бочек и практически мгновенно вода начал подниматься вверх по шлангу, а спустя несколько мгновений начала выливаться с другого конца, падая обратно.

— Он в прекрасном состоянии, — сделал вывод Кевин. — Правда, подобный паровой двигатель не слишком хорошо продуман. У него очень высокий процент потери тепла, что будет причиной быстрого остывания воды в баке, если не поддерживать огонь с нужной силой горения.

— Насос работает, а это самое главное, — подвел итог всему ранее сказанному шериф, залив дождевой водой огонь. — Давайте, парни, вытащим его отсюда и заставим работать на благо поселения.

 

2

Как только Анку закончили свою работу, Эллин Томин не дожидаясь требований Тильды Клемментс, решила сама покинуть дом, в котором она провела уже не одну ночь. О своем желании она рассказала Малкольму и тот, не став просить ее подумать дважды, решил согласиться с ней, посчитав, что в первую очередь для нее самой будет гораздо лучше покинуть их дом. Но Малкольм пообещал найти ей жилище среди тех, которые опустели из-за проделок Безликих. Элин поблагодарила его, при этом размышляя о том, что ей делать дальше, сразу после того как вода сойдет, а Анку позволят покинуть Конвинант, получив желаемое. Эллин была уверена, что Конвинант — место не для нее, и она не была готова остаться здесь навсегда, пусть за все последние дни она прониклась сильной симпатией к Малкольму Клемментсу, даже большей чем той, которую она испытывала к Альберту Дрейку в первый день их знакомства. Она должна была вернуться домой к матери и тетушке Тэрри — это был единственный верный выбор, который она могла сделать в нынешнем положении дел. Ну а до тех пор, пока ей мешали вернуться домой вода и чистильщики из Мира Мертвых, Эллин была согласна провести еще несколько дней в Конвинанте. И перспектива провести их в пустом доме не пугала ее, а даже радовала — все лучше, лишь бы быть подальше от старой вредины Тильды Клемментс. Хотя это подразумевало также отдаление и от самого Малкольма и осознания этого, заставило Эллин выпросить у него обещание, что он будет ее часто навещать.

— Кроме тебя, я в Конвинанте почти никого не знаю, а потому мне будет очень приятно, если ты будешь рядом, — произнесла Эллин, входя вслед за Малкольмом в небольшой недавно осиротевший дом.

— А как же тот парень, из приезжих? — спросил Малкольм как бы между прочим, но Элин без труда уловила в его голосе нотки ревности, что польстило ей.

— С Альбертом я хоть и познакомилась раньше, чем с тобой, но с ним я провела меньше времени. К тому же в эти дни его гораздо больше интересует работа найденного вами насоса, да общество шерифа и двух приезжих мужчин. С ними ему явно комфортнее и интереснее, чем со мной. А вот ты уделяешь мне больше внимания, чем он в свое время. Не говоря уже о том, что мы с тобой провели одну ночь на одной кровати, — не без улыбки добавила она. — И хочу признаться, мне с тобой было хорошо и безопасно. И, если честно, мне бы хотелось повторение той ночи.

Уши Малкольма тут же покрылись краской, и он поспешил отвести свой взгляд, предпочтя пристальному взгляду девушки созерцания невысокого потолка дома.

— Как тебе это место пристанища? — спросил Малкольм.

Это был четвертый дом, который он ей показывал. Эллин отказалась от предыдущих трех, не потому что они ей чем-то не понравились, а потому что ей хотелось как можно больше оставаться в компании с симпатичным ей парнем. И Малкольм без лишних слов предлагал ей показать другие дома, хотя Эллин была убеждена, что делал он это не из-за своей природной мягкости и уступчивости, а потому что и сам хотел затянуть те мгновения, когда он мог побыть с ней наедине.

— Этот дом лучше предыдущих, но я думаю, стоит его осмотреть вначале, прежде чем я сделаю свой выбор.

— Да, конечно, — кивнул Малкольм, сделав пригласительный жест. — Чувствуй себя хозяйкой.

Эллин Томин прошлась с важным видом по узкому коридору, останавливаясь перед каждой комнатой и заглядывая внутрь. Малкольм шел за ней следом, с пристальностью оглядывая ее длинные светлые волосы, узкие плечи, тонкую талию и ту часть тела, что скрывал куполообразной формы юбка. Эллин изредка оборачивалась назад, одаривая его своей милой улыбкой, получая в ответ такую же улыбку от него. Девушка была рада, что за все время их знакомства, Малкольм из совсем скромного и нерешительного парня, иногда пугающегося собственных слов во время бесед с ней, начал держаться более расслабленно и даже поддерживать беседу, задавая ту или иную тему для разговора. Пусть он выглядел немного несмышленышем, но в свои шестнадцать лет у него была внутренняя сила, которой не давала полностью расцвести его деспотичная мамаша. Но, даже имея такую мать, Малкольм мог показывать мужские качества, что Элин очень нравилось в нем. А убийство Генри Белфаста только добавило уверенности в этом. Не то чтобы она была рада убийству парнишки, в отличие от той же Тильды Клемментс, но все же она понимала, что Малкольм поступил в тот момент как настоящий мужчина, защищающий своих родных и близких. С того дня он стал более молчаливым и задумчивым. Эллин всем сердцем желала это исправить, помочь Малкольму забыть о произошедшем. Ей хотелось верить, что у нее получится это сделать.

Эллин заглянула в четвертую и последнюю комнату, зайдя внутрь. Комната оказалась спальней с двухместной кроватью, на которой, скорее всего, спали хозяева, так как в предыдущей спальне стояла детская кровать.

— Кем были владельцы дома? — спросила Эллин, а после короткой паузы, наморщив лобик, добавила. — И что стало с их телами?

— Этот дом принадлежал вышибале из местного салуна и его семье. Их тела, а также и большинство других, мы перевезли в лавку гробовщика Перка Доусона. Думаю, у самого Перка и в мыслях не было, что однажды ему понадобиться одно из его же изделий.

Вальсируя и кружась вокруг своей оси, Эллин прошлась по комнате, пока не упала на кровать, широко раскинув руки по сторонам.

— Да, этот дом мне определенно нравится больше остальных. Он и светлее, и чище, и уютнее остальных. Решено, я остаюсь здесь!

— Как скажешь, — пожал плечами Малкольм, прислонившись к стенке и держа руки в карманах.

Эллин приподнялась с постели и повернула голову в его сторону.

— Ты не хочешь присесть со мной рядом? — игриво спросила она Малкольма, которой в очередной раз покраснел, только теперь в области щек, и неторопливо подошел ближе. — Присядь рядом со мной, не бойся, я тебя не укушу.

— Я и не боюсь, — как можно небрежнее изрек Малкольм, чем лишь сильнее развеселил Эллин.

— Я хочу, чтобы ты знал, я очень благодарна тебя Малкольм Клемментс за все, — сказала она, глядя ему пристально в глаза и опустив свою ладонь поверх его.

— Я был рад тебе помочь, — хрипло произнес он, тяжело сглотнув поступивший к горлу ком, стоило Эллин наклониться в его сторону, от чего расстояние между ними стремительно сократилось. Теперь он мог чувствовать ее приятный запах и теплое дыхание, точно как и в ту ночь, когда они спали на одной кровати. Только в этот раз, по взгляду девушки, Малкольм понимал, что простым прикосновением своей рукой к ее руке и своим бедром к ее бедру, дело могло не закончиться, а наоборот — лишь начаться.

— А я хочу помочь тебе, — прошептала она и, наклонившись еще ближе, коснулась своими губами его губ. От изумления и страха, Малкольм даже не удосужился ответить на ее поцелуй. — Не бойся, я уверена, что тебе понравиться то, что сейчас произойдет.

— Э… Эллин, я… я хочу сказать, что у меня… ну если честно…

— Тссс, не нужно ничего говорить. — Эллин приложила своей палец к его губам, а затем заменила его на очередной поцелуй.

Постепенно от ее влажных поцелуев, его губы стали более мягкими и податливыми. Повторяя за ней, он принялся ласкать губами ее губы, и Эллин с приятным удивлением заметила, что у него это очень неплохо получается. Либо она была столь хорошей учительницей, либо ее ученик был просто очень одаренным малым. А может быть, причиной были оба этих фактора. После пары минут приятных поцелуев, Эллин решила перейти к следующему этапу и, взяв руку Малкольма в свою, переместила ее на свою маленькую, но очень упругую грудь. Парень осторожно сжал ее, при этом громко вобрав в легкие воздух.

— Тебе нравиться? — спросила она, на что Малкольм смог ответить лишь ритмичным киванием головы. Эллин спустила лямки платья со своих плеч, с удовольствием глядя на то, как парень во все глаза смотрит, не отрываясь, на волнующее зрелище обнажения девичьей груди. Как только ее груди коснулись лучи света пробивающиеся сквозь окно, Малкольм протянул свои руки вперед сам, легко дотронувшись до ее уже затвердевших сосков. Его ласка была не слишком умелой, но, тем не менее, приятной. Эллин прикрыла глаза, чтобы прочувствовать волны блаженства лучше, затем вновь прижалась своими губами к его губам, а руку опустила на промежность парня, в области которой штаны буквально разрывались от напряжения.

Но, не успела она просунуть руку в его штаны, как Малкольм задрожал всем телом, застонал и резко отвернулся от нее.

— О, Океан Надежд, — простонал он. — Прости, прости, я просто не мог… я слишком…

— Эй! — Эллин опустила ладони ему на плечи и попыталась повернуть его обратно к себе лицом. Когда ей это удалось, она погладила его по щеке и нежно поцеловала. — Все хорошо. Ничего страшного не произошло.

— Я просто… слишком быстро…

Она не дала ему возможности договорить, закрыв его рот новым поцелуем, а затем принялась стягивать с него штаны.

Эту ночь они вновь провели на одной кровати, только в этот раз у них было гораздо больше интересных занятий, чем просто сон.

* * *

На следующий день, когда Малкольм покинул ее, отправившись домой к матери и больной сестре, Эллин решила, наконец, найти подходящий момент для разговора с Альбертом Дрейком. Ей было интересно его мнение по поводу произошедшего с Генри Белфастом. А так как Альберт зарекомендовал себя в Конвинанте как один из двух специалистов по бестиарию, она ожидала получить от него точные ответы на волнующие ее вопросы: был ли слабоумный насильник как-то связан с Безликими и могло ли это происшествие каким-то образом привести их к виновнику появления Безликих в поселении? И в первую очередь ей хотелось разгадать эту тайну не из огромного желания покинуть Конвинант, а для того, чтобы заставить Анку вернуться назад на Земли Мертвых, этим обезопасив целостность, как своего разума, так и всех остальных жителей поселения — вольных и невольных.

Альберта она рассчитывала найти на улице, рядом с шерифом поселения, помогающим с максимальной самоотдачей в устранении последствий затопления, но Альберта нигде не было видно. Ей удалось найти Винса Стоуна, а он уже рассказал ей, где можно было найти Альберта. Тот, как оказалось, находился в этот момент в доме бывшего шерифа Конвинанта, навещал Билла Тейта, который никогда не был смышленым парнем, а в последние дни, после встречи с Анку, стал настоящим безумцем — отрешенным и замкнутым.

В доме, помимо Альберта и Билла, находился хозяин дома и женщина индейского происхождения, которую звали Солнечный Луч. Именно она большую часть своего времени проводила за ухаживанием за двумя немощными людьми — за потерявшим рассудок Биллом и за ослабевшим после сердечного приступа Рональдом Белфастом.

Когда Эллин вошла в дом, Солнечный Луч кормила из ложечки Рональда некой кашицей, а тот приоткрывал рот, позволяя себя кормить. Альберт же сидел на кровати рядом с Биллом и что-то ему говорил, хотя тот предпочитал не слушать его, а наблюдать за пляшущими пылинками в лучах солнца.

— Альберт, — позвала она его, поняв, что ее приход стал для Дрейка незамеченным.

Он повернулся в ее сторону, кивнул, после чего похлопал Билла по плечу и зашагал к ней навстречу.

— Эллин, рад тебя видеть. — Альберт попытался поцеловать ее в губы, но она своевременно повернула голову в сторону, от чего его губы соприкоснулись лишь с ее щекой. — Извини, что совсем не уделял тебе времени, но за последние дни уж очень много чего произошло. Но, обещаю, как только все закончится, я приглашу тебя на романтическую прогулку.

— Я хотела с тобой поговорить не об этом, — поспешила она перейти к непосредственной теме разговора, которая заставила ее пуститься на поиски Дрейка.

— Тогда о чем же? — пожал плечами Альберт, не отказав себе в удовольствие, заложить прядь ее волос ей за ухо.

— Я хотела поговорить о ночи, в которой погиб…, — Эллин запнулась, поглядев в сторону старика Белфаста, после чего понизила голос. — О ночи, когда погиб Генри Белфаст.

— Я тебя слушаю, — заверил ее Альберт, так же непроизвольно повернувшись в сторону немощного старика, которого продолжали кормить из ложечки.

— Ты слышал, что произошло в ту ночь?

— Да, кое-что, только без подробностей. Говорят, что он изнасиловал больную сестру младшего помощника шерифа, а тот в отместку застрелил его. Об этом слышали все, кто находился в день прибытия Анку в Конвинант на улице, рядом с их домом. Дисель Клемментс кричала так, что ее сложно было не услышать.

— Но во всей этой истории есть кое-что еще. В ту ночь, Генри Белфаст был чем-то одержим.

— Одержим? — удивился Альберт. — То есть им руководило нечто иное? Думаю, старик будет рад услышать это. Пусть это и не вернет к жизни его сына, но это поможет снять с него клеймо насильника. Ведь он действовал не по своей воле.

— Боюсь, что тут ты не прав, — покачала головой девушка. — Парень явно оказался под властью некой силы уже после посещения комнаты сестры Малкольма или же во время.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Альберт. У него был и другой вопрос, связанный с той нежностью, с которой произнесла Эллин имя младшего помощника шерифа, но Альберт решил, что в этот день, данный вопрос может и подождать.

— То, что я и говорю: Генри Белфаст стал одержимым, побывав в комнате Лили Клемментс. А когда мы с Малкольмом проснулись из-за странных звуков, он набросился на нас, выскочив из ее комнаты.

— Ты не пострадала? — взволновано спросил Альберт, в очередной раз, стараясь не задумываться о смысле других слов, сказанных ей в одном фразе.

— Нет, — покачала головой Эллин. — Я хотела тебя спросить, что ты думаешь по этому поводу?

— Думаю, что тебе сильно повезло, что одержимый парень не выбрал тебя в качестве своей жертвы.

— Я о другом. — Эллин резко перешла с шепота снова на нормальную речь. — Ты много знаешь про Безликих. И мне интересно, знаешь ли ты, как эти твари перебираются с Земли Мертвых в наш Мир?

— Судя по твоему рассказу, я сомневаюсь, что Генри Белфаст был Безликим. Да и смерть от двух выстрелов из револьвера это опровергает на корню.

— А что если он был чем-то другим?

— Чем-то пришедшим тоже с Земли Мертвых? — Альберт начал догадываться куда клонила Эллин. Девушка в ответ только кивнула. — Что же, могу сказать, что это вполне возможно, раз Безликим это удалось, то почему бы не проникнуть в наш Мир и чему-то еще с тех Земель. Только в этом случае получается, что именно сестренка… Малкольма…

Альберт чуть было не произнес "сестренка твоего Малкольма", но вовремя промолчал, а спустя мгновение и вовсе забыл о своем чуть было не состоявшемся конфузе, прочитав в глазах Эллин уверенность и согласие. Быстро собрав воедино всю информацию, услышанную от Эллин, Альберт и сам понял, что недосказанное им о больной девушке могло быть правдой. Он заложил руки за голову и растрепал волосы на затылке.

— Если это правда, — осторожно произнес он, словно ища грани дозволенного, — тогда ты станешь настоящей спасительницей всего поселения.

— Поверь — слава мне ни к чему. Я хочу лишь одного: чтобы все это поскорее закончилось.

— Думаю, прежде чем мы все расскажем шерифу Расселу, стоит все пересказать и Солнечному Лучу. Она гораздо лучше меня разбирается в ритуалах, легендах и в тварях с Земли Мертвых.

Эллин кивнула, полностью согласившись с предложением Альберта. Они дождались, пока Солнечный Луч закончит кормить Рональда Белфаста, после чего попросили ее подойти к ним. Как только Эллин закончила свой рассказ, добавив и свои предположения по поводу Лили Клемментс, Солнечный Луч, к их радости, согласилась с ней практически во всем, кроме одного.

— В Генри вселилась не просто другая тварь с Земли Мертвый, а прародитель Безликих. Без этой сущности Безликие не способны попасть в Мир Живых. А вот сам прародитель может попасть в наш Мир несколькими способами. Один из таких способов это насильственные действия, совершенные с людьми, обладающими магическими способностями, как правило, темного происхождения.

— Это значит, Эллин удалось найти человека, виновного в появлении Безликих в поселении, — подвел итог Альберт. — Мы должны немедленно обо всем рассказать шерифу.

— Нет, Альберт. — Эллин схватила его за руку и крепко сжала. — Я хочу, чтобы ты обещал мне, что мое имя не будет упомянуто при разговоре с шерифом. Я не хочу иметь никакого отношения к этой разгадке.

— Но, ведь именно ты связала все части воедино и пришла к правильному ответу, — не согласился с ней Альберт.

— Думаю, рано или поздно, многие пришли бы к такому же заключению. Не стоит преувеличивать важность моей роли в этом. Иди и расскажи все шерифу, только не упоминай моего имени. — Эллин взяла Альберта за руку и крепко ее сжала.

— Хорошо, — согласился с ней Альберт. — Я не стану упоминать твоего имени.

— Благодарю тебя, касс Мас Вин Дрейк. Вы очень любезны.

Эллин приподнялась на носочках и поцеловала его в щеку. Альберт даже немного наклонился, чтобы ей было удобнее это сделать. Он был готов исполнить ее пожелания и не задавать больше лишних вопросов. Зачем? Ведь он прекрасно понимал сам, почему Эллин не хотела гласности в этом деле. Всему виной был Малкольм Клемментс, который явно был ей не безразличен.

 

3

Альберт ожидал другой реакции от шерифа, но получил то, что получил. А именно — категорическое отрицание. Сид Рассел даже и думать не хотел, что во всех бедах Конвинанта была повинна больная сестра его младшего помощника. Единственное, что его радовало, так это то, что самого Малкольма не было в эти минуты в офисе шерифа, в котором происходил этот разговор, и он не слышал слов Альберта. Не хватало, что девушка стала жертвой изнасилования, так теперь на нее хотели повесить и обвинения в действиях, повлекших смерть нескольких десятков людей.

— Она беспомощная больная девушка, которая пережила слишком много ударов судьбы в свои молодые годы. А ты хочешь заставить меня поверить, что она вероломная и злобная ведьма?!

— Вы ведь слышали про одержимость Генри Белфаста? — не унимался Альберт. Он боялся, что шериф потеряет над собой контроль и ударит его изо всех сил кулаком в челюсть, но Дрейк решил идти до конца. К тому же он надеялся, что присутствующие с ними Марк, Кевин, а также Сэм и Рой, не позволят шерифу нанести ему больше двух ударов, случись тому впасть в буйство.

— Слышал от самого Малкольма, — признался шериф. — А вот откуда тебе это известно? Тебе девчонка рассказала?

— Не важно, кто мне рассказал, — покачал головой Альберт. — Важно, что Генри стал одержимым, побывав в комнате парализованной девушки.

— А по мне так это просто байки, придуманные матерью Малкольма или же той девицей, чтобы помочь облегчить моему помощнику вину за содеянное.

— Думаю, нам следует проверить эту версию, — сказал Кевин, не скрывая решительного тона в своем голосе.

— И как мы это сделаем, позволь спросить? — повысил голос шериф, переведя свой непоколебимый гневный тон с Дрейка на Нолана. — Вломимся в дом? Заставим Лили Клемментс подняться на ноги с помощью парочки оплеух? Вынесем ее на кровати к братьям Анку, и пусть они сами разбираются: она, не она? Что именно вы хотите сделать, просветите меня?!

— Это вам решать шериф, как защитнику правопорядка в этом поселение, — произнес Марк Уотер, как можно спокойнее. — Но, если мы останемся безучастными и не проверим эту версию, тогда вина за безумие всего поселения будет лежать на вас в первую очередь. А Анку останутся при своем — их наверняка устраивает оба варианта развития: либо забрать с собой на Земли Мертвых виновника возникновения Безликих в поселении, либо свести всех с ума.

В словах Марка заключалась жестокая правда и все это понимали, включая и самого шерифа. Также Сид Рассел прекрасно понимал, для чего были озвучены Марком эти слова: чтобы поселить в его душе чувство вины, а заодно подвести и к решительным действиям с его стороны.

— Хорошо, — согласился шериф, впервые за всю свою гневную тираду понизив голос и, опустив голову, уставился на кончики своих сапог. — Мы это сделаем. Но, если окажется, что Лили Клемментс — обычная девушка, не способная никому причинить зла…

Шериф не закончил свою мысль, предпочтя просто резко повернуть голову в сторону Альберта. И тот прекрасно понял, что хотел сказать шериф: в случае ошибки, на его голову обрушатся все несчастья мира, как из рога изобилия. Альберту Дрейку оставалось надеяться, что для него эти несчастья не превратятся во всеми уже забытую, включая и его самого, удавку на шее.

* * *

Как и ожидал Сид Рассел, Тильда Клемментс вспыхнула как спичка от гнева, стоило ему явиться на порог ее дома вместе с двумя жителями Конвинанта и тремя прибывшими из других мест, с четким намереньем войти в комнату ее дочери и убедиться в ее беспомощности. Вечно-бледное лицо матери Малкольма впервые на памяти шерифа покрылась багряными пятнами, а глаза выпучились, как при последней стадии удушения.

— Будь я проклята, если позволю вам навредить моей дочери! — вопила она, стараясь вытолкнуть шерифа за порог собственного дома.

— Тильда, мы не причиним ей вреда. Мы просто хотим убедиться в том, что она обычная девушка, не наделенная никакими темными силами, — пытался успокоить ее Сид Рассел.

— И каким образом вы собрались это выяснять?! С помощью пыток?! Не пущу!

— Тильда, прекрати! Поверь, мы тут же уйдем и оставим вас в покое, если наши опасения не оправдаются.

— Вы хотите причинить вред моей девочки и при этом просите меня не мешать вам?! — брызгая слюной, ревела Тильда, все еще пытаясь вытолкнуть за дверь шерифа и сопровождающих его мужчин. — Малкольм, сынок, помоги мне!

Но Малкольм не двинулся с места, предпочтя наблюдать за всем со стороны. Не потому что он верил, что его больная сестра могла быть причастна к появлению Безликих, а потому, что не привык перечить шерифу поселения, который всегда для него был примером для подражания и эталоном мужественности. Да что там, в уме он всегда видел Сида Рассела в образе своего отца: умного, в меру строгого и справедливого.

Шериф сжал запястья Тильды в своих больших руках, после чего сгреб ее в охапку и отнес на кухню, коротко кивнув Кевину и остальным, чтобы они поскорее проходили внутрь и немедля отправлялись в нужную комнату.

— И ты называешь себя блюстителем порядка?! — кричала Тильда Клемментс. — Ты хуже Безликих. Они хотя бы не способны проникнуть в дом без приглашения!

— Малкольм! — позвал паренька шериф и тот тут же оказался за его спиной. — Успокой свою мать и не позволяй ей мешать нам.

— Шериф, только не делайте ей больно, — попросил с печалью в голосе Малкольм, заключая в объятиях неугомонную мать. — Я уверен, что ваши подозрения ошибочны на ее счет. Лили никому и никогда не причиняла вреда… Жаль эти слова нельзя применить и в обратную сторону.

Сиду Расселу хотелось согласиться с парнем, но он предпочел промолчать и направиться в комнату Лили следом за остальными, стараясь не замечать браных слов Тильды летящих ему вслед.

В комнате пахло затхлостью, травами и перележалыми на солнце куриными яйцами. Комната хоть и была светлой и в ней преобладал белый цвет, все же всем незваным гостям находиться внутри было неуютно. И не только потому, что комната была слишком маленькой и тесной; и не только потому, что они ворвались без спроса в маленький мир больной девушки, которая не видела ранее никого, кроме своей матери и брата; и даже не потому что Лили смотрела на них с диким страхом в глазах, да таким, что заставил ее пойти под себя, от чего простынь, укрывающая ее тело до подбородка, начала темнеть в промежности; а потому, что все они чувствовали нечто необъяснимое и страшное, практически идентичное с тем, что они испытывали во время проведения ритуала в доме Парвисов. Казалось, что где-то, совсем рядом, находилась открытая дверь, через которую словно сквозняк, проникали волны из какого-то чуждого им всем запретного пространства. Сид Рассел тоже это чувствовал, хотя при прошлом посещении комнаты Лили, ничего такого не было.

— Эй, ты можешь говорить? — обратился к девушке Сэм Баллард.

— О, Океан Надежд, ты что, собрался с ней вести беседы? — воскликнул Рой Уолкотт, морща лицо от отвращения и страха. — Здесь и грызуну понятно: она именно та, кого мы ищем! Да вы ей в глаза посмотрите. — Стоило ему это сказать, как девушка тут же покосилась в его сторону, при этом, не поворачивая головы. — Хотя нет, лучше не смотреть. Кто знает, на что она способна?!

— Помолчи, — попросил шериф, после чего сделал шаг вперед, который приблизил его к кровати, а заодно и самой девушке. — Лили, ты слышишь меня? Ты можешь ответить на наши вопросы?

Девушка продолжала молчать и не шевелится, в то время как ее глаза оставались самыми живыми и реагирующими на происходящее частями ее тела. Шериф наклонился к ней, стараясь не показывать своей неприязни в адрес внешности девушки, которая совершенно не выглядела на свои двадцать лет, подставив свое ухо поближе к ее губам. Запах, исходящий от девушки был не слишком терпким, но без сомнений — неприятным. Примерно так пахло когда-то от его давнего знакомого, когда его ногу погубила гангрена.

Девушка так и не захотела, а может, не смогла ничего произнести, пусть даже шепотом. Единственное, что удалось шерифу расслышать, так это ее прерывистое дыхание. Лили смотрела на него не моргая и, казалось, была готова в любой момент вскочить и вцепиться зубами в его ухо, нос, подбородок или же любую другую подвернувшуюся часть его лица.

— Как правило, — нарушил тишину Марк Уотер, — люди, практикующие часто темную магию, меняют свой облик до неузнаваемости.

— К сожалению, мне не с чем сравнивать, — произнес, выпрямляясь, шериф. — Лили Клемментс я вижу во второй раз в жизни, а потому не имею понятия, как она выглядела ранее, до болезни.

— А чем она болеет? — поинтересовался Альберт Дрейк, после чего тут же повернулся в сторону доносящихся до них криков матери девушки, зазвучавших с новой силой.

— Я слышал, что у нее проблемы со спиной, — сказал Сэм. — Получила травму в детстве.

— И за столько лет, никто из жителей ее не видел? Не навещал? — поразился Кевин.

— Тильда Клемментс не слишком гостеприимная женщина, как тебе самому удалось это заметить, — произнес Рой. — В их доме бывало мало гостей даже до трагедии произошедшей с девчушкой.

— А как же врачи? Разве ее не обследуют хотя бы раз в год? — Кевин понимал, что его изумления были не к месту, ведь Зрелый Мир был далек от стандартов того Мира, который был ему знаком с детства, но ничего не мог подделать со своим негодованием.

— Этот вопрос стоит опять же задать именно Тильде, — отпарировал Сэм. — Но, не думаю, что врачи в этом случае смогут хоть чем-либо помочь.

— Итак, что нам делать? — спросил Альберт, предпочтя вернуться к главной причине их прихода в дом Клемментсов. — Думаете, стоит вытащить ее на улицу?

— Нет, мы просто уйдем, мы и так совершили большую ошибку, придя сюда, — покачал головой шериф. — Мы попросим прощения у Тильды Клемментс и покинем дом.

После этих слов в глазах Лили Клемментс начал угасать страх, сменившийся на радость и даже нечто схожее с надменностью. Видимо, слова шерифа ей очень даже пришлись по душе.

— Это будет не правильно, — не согласился с Расселом Альберт. — Нам всем здесь стоящим понятно, что с этой девушкой что-то не так. Она наверняка замешана в вызове Безликих.

— И ты делаешь подобные заключения на простых домыслах?! Это глупо!

— Глупо уйти сейчас ни с чем, оставив все как есть, чтобы спустя пару недель превратиться в безмозглые овощи. Вы этого хотите, шериф?! Такую роль вы уготовили себе и всем остальным жителям Конвинанта?!

— Попридержи язык, малец! — огрызнулся Сид Рассел. — Не то мигом вернешься за решетку, а оттуда для тебя только один путь — на виселицу!

Марк Уотер не стал слушать продолжений перебранки между шерифом и молодым благородным парнем, вместо этого он резко сорвал с тела девушки простыню, откинув ее в угол комнаты.

Девушка под простыней оказалась совершено обнаженной. Вся кожа ее тела была белой, чуть ли не прозрачной, словно ее обваляли в пшеничной муке, и только в области промежности, выбиваясь из всей цветовой бедности, проглядывался треугольник черных курчавых волос. В глазах Лили Клемментс вновь затрепетал страх или даже ужас.

— Что ты делаешь?! — возмутился шериф, схватив с пола простынь, и направившись вместе с ней к кровати. — Ты явно ума лишился раньше всех остальных?!

— Погодите, шериф, — остановил его Марк, после чего схватил девушку за плечо и запястье и слегка приподнял.

Шериф, готовый уже обратно накрыть девушку простыней, замер на месте. Все тут же нагнулись поближе, чтобы разглядеть лучше то, что им открылось в эти минуты. На спине Лили Клемментс было несколько шрамов, правда, они не выглядели как те, что можно было получить при травме. Такие шрамы можно было нанести исключительно осознанно, с помощью острого предмета, каким мог быть нож. В этих шрамах легко проглядывались некие символы, формирующие узоры и фигуры, очень похожие на те, что рисовала Солнечный Луч на столе в доме Парвисов. Марк опустил девушку, после чего взял ее за руку и раскрыл ладонь, которая крепко сжималась в кулак. На ладони вновь были обнаружены шрамы, только эти были нанесены без какого-либо художественного смысла.

— Ладонь резалась для получения крови, — произнес Марк.

— Да это же темная магия! — выкрикнул Сэм и, словно по сигналу, Лили Клемментс взвизгнула как кролик, попавшись в зубы хищника, затем вскочила с постели, плюнула чем-то черным в лицо Марка и, сбив с ног шерифа, выбежала прочь из комнаты.

— Держите ее! — прокричал шериф, торопливо поднимаясь на ноги.

Как только они все побежали за ней следом, Тильда Клемментс вырвалась из рук сына и заслонила своим телом проем входной двери.

— Нет! — запищала она. — Оставьте ее в покое!

Шериф, не церемонясь, оттолкнул в сторону женщину и поспешил на улицу, вслед за убегающей обнаженной паралитичкой. Остальные мужчины старались не отставать от него. Из-за криков на улицу начали выглядывать и остальные жители Конвинанта, в том числе и Эллин Томин. Также крики привлекли внимания и тех, кто в это время работал ведрами у заслонов, вычерпывая избыток воды из-под своих ног. Впервые за долгое время проснулись от спячки и братья Анку, которые неторопливо начали поднимать свои голову, оборачивая свои лица в сторону убегающей от преследования Лили Клемментс.

Заметив Анку, которые явно оживились с ее появлением на улице, девушка остановилась на месте и принялась оглядываться то назад, то вперед, то на преследователей во главе с шерифом поселения, то на чистильщиков с Земли Мертвых. Все ее тело, особенно до колен, стало абсолютно черным от брызг грязи, что чавкала под ее ногами. Шериф Рассел так же остановился и взмахом руки приказал сделать то же самое и своим спутникам.

— Почему они не слезают с повозки? — задался вопросом Рой. — Или девчонка все же не та, кого мы ищем? Похоже, им нет до нее никакого дела.

— Это она, можешь не сомневаться, — заверил его Сэм. — Для обычной паралитички, она уж больно хорошо держится на ногах. Похоже, Анку просто чего-то ждут.

— Ждут, когда мы сами ее поймаем, так как она не принадлежит Земле Мертвых, — с уверенностью заявил Альберт. — Они поймали всех Безликих в поселение, а теперь ждут от нас, чтобы мы поймали ведьму и принесли ее им. Кажется, нам потребуется гроб.

Когда шериф и его команда вновь возобновили ход, Лили Клемментс зашипела как дикая кошка и ринулась в единственном правильном для нее направлении — с главной улицы на второстепенную, мимо домов. Анку проследили за ней своими мутными беспристрастными лицами, а когда девица скрылась из виду, снова опустили головы вниз.

— Рассредоточится! — приказал шериф. — Мы должны ее поймать.

Погоня за голой девушкой продлилась гораздо меньше времени, чем ожидали ее преследователи. Лили Клемментс очень скоро выбилась из сил, ее ноги окоченели, она сбилась на шаг, тела выпрямилась в струнку, после чего она была сбита с ног, подоспевшим шерифом.

— Что произошло? — спросил Кевин, глубоко вдыхая воздух в легкие.

— Видимо, ее тело приобрело способность двигаться благодаря темной магии, которая быстро исчерпала все свои ресурсы, — предположил Марк.

Шериф поднял девушку, лицо и передняя часть тела которой полностью измазалось в грязи, после чего подхватил на руки, когда понял, что Лили не сможет устоять на ногах сама. Она продолжала что-то мычать, но членораздельных слов из ее рта так и не прозвучало. Вскоре начала собираться толпа вокруг них, а спустя мгновения, отталкивая всех в сторону, появилась и Тильда Клемментс, которая кричала и требовала оставить ее дочь в покое. Приблизиться к шерифу и Лили ей не дали. Рой и Сэм мигом схватили ее и оттащили назад.

— Нет, отпустите ее! Немедленно отпустите! — ревела Тильда. — Она ведь совсем еще юная девушка! Ей нужна помощь! Она никому не хотела причинять вреда! Всему виной был мерзкий насильник Белфаст! Он виноват — не она! Он своим поступком заставил Лили вызвать Безликих! Она не виновата! Это вышло случайно! Она даже не знала, что так получится! Смилуйтесь, шериф!!!

— Уведите ее! — потребовал Сид Рассел и Сэм с Роем поспешили выполнить его поручение.

Тильда упиралась, зовя дочь по имени, в то время как сама Лили, беспомощно косилась в сторону матери и продолжала что-то мычать. Тильда уже рыдала навзрыд, чем заставила сопереживать себе всех присутствующих рядом, даже Эллин Томин. Но, стоило матери Малкольма заметить ее в толпе, как ее причитания тут же сменились гневной тирадой:

— Это ты во всем виновата, мерзкая девчонка! Это все из-за тебя! Ты навела на наш дом шерифа и его подручных! Это тебя должны забрать с собой Анку, а не мою дочь! Тебя!!!

Жители Конвинанта начали оборачиваться в сторону Эллин, и под напором их пристальных взглядов, девушка поспешила скрыться от людских укоризненных взглядов, что быстро распространялись от человека к человеку словно проказа, в своем новом доме — временном пристанище.

Подождав пока Рой и Сэм уведут Тильду с глаз долой, Сид Рассел зашагал по воде мимо жителей поселения держа на руках Лили. Те послушно расступались, давая ему дорогу. Кто-то отступал назад не способный противостоять суровому взору шерифа, а кто-то просто боясь случайного прикосновения к Лили. Сид Рассел, не произнеся ни единого объясняющего слова, понес ее в одном пока известном лишь ему одному направлении. Кто-то последовал следом за ним, кто-то решил остаться на месте, а кто-то предпочел вернуться к работе по черпанию излишков воды (среди которых был и Винс Стоун), но даже они старались не терять шерифа и девушку из виду.

Очень скоро всем стало ясно, куда Сид Рассел держал свой путь. Оказалось, что он нес Лили к лавке почившего гробовщика Перка Доусона.

— Он хочет положить ее в один из гробов? — спросил Кевин Марка, хотя и сам знал ответ.

— Да, — кивнул Марк. — Затем гроб с девушкой положат в повозку Анку и, будем надеяться, что они покинут Конвинант.

— Что же, в таком случае мы очень скоро сможем приступить к работе по очищению нужного нам колодца с помощью насоса, без давления на нас со стороны Анку. Можем порадоваться за это.

— Никогда не думал, что в тебе живет циник, Кевин.

— Ты забыл, мной движет дар правды. Все, что я думаю, теперь обязательно оглашается, — пожал плечами Нолан. — Не спорю, мне жалко девушку, ее жизни не позавидуешь, но мне гораздо больнее думать о моей жене и дочери, которые до сих пор находятся вдалеке от меня. Как думаешь, шериф позволит нам утопить Лили в колодце, прежде чем отдать ее Анку?

От этих слов Марк замер на месте. Не потому, что его поразили слова его товарища или потому, что ему была небезразлична жизнь парализованной молодой ведьмы. А потому, что сказанные слова Кевином совсем не были ему свойственны. Нолан тоже остановился и взглянул на Уотера.

— Что-то не так? — как ни в чем не бывало, спросил он Марка.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Как обычно, — пожал плечами Кевин, но спустя мгновение его лицо преобразилось. Казалось, что кто-то пырнул его невидимым ножом прямо в живот. — О, Господи, неужели все эти ужасные слова были произнесены мной? Что со мной происходит?

— Не волнуйся, это все из-за Анку. Их присутствие начинает действовать неблагоприятно на нас и это первый сигнал, — поспешил его успокоить Марк, но в уме подумал о том, что предложение Кевина с утоплением Лили в колодце могло бы сильно облегчить им жизнь, касательно создания столь нужного им портала в Старый Мир. — Очень скоро все закончится и их влияние на наше мышление ослабнет, а вскоре и пройдет.

— А что если нет? Что если наш мозг уже поврежден? — спросил Кевин. Конечно, он был рад, что его странным словам нашлось объяснение, но все же чувство вины его пока не покинуло.

— Все будет хорошо, — заверил его Марк, после чего предложил Кевину последовать дальше вслед за шерифом Расселом.

Сид Рассел внес девушку в лавку гробовщика и уложил ее в один из пустых гробов, старясь не смотреть на грязное испуганное лицо Лили. Сэм в это время, заглянул под прилавок и достал оттуда молоток и гвозди.

— Прости, — произнес шериф, опуская крышку гроба и берясь за молоток. — Но ты сама не оставила нам выбора.

Лили продолжала попытки произнести что-то внятное, но у нее ничего не получалось, а вскоре и то мычание, которое все же было ей подвластно, заглушило сильное и ритмичное постукивание молотка, загоняющего гвозди глубоко в древесину.

Сид Рассел, Альберт, Сэм и Рой вынесли гроб на своих плечах и понесли его к повозке Анку. Как только они его загрузили, один из братьев мгновенно хлестнул вожжами коня и направил его к выходу из поселения. Все жители Конвинанта с интересом смотрели, как братья Анку покидают их родные места, увозя с собой восемь гробов, в одном из которых лежала Лили Клемментс, но у шерифа Рассела были свои планы. Он направился обратно в сторону дома Тильды и Малкольма Клемментс. Сейчас его больше всего интересовало, откуда у Лили появились шрамы-символы на спине и знала ли сама Тильда о причастности своей дочери к появлению Безликих.

Как он и ожидал, Тильда была в ужасном состоянии, она ревела лежа на полу и никак не реагировала на просьбы сына подняться на ноги или хотя бы перебраться на кровать. Также шериф был готов к тому что, увидев его, хозяйка дома начнет покрывать его проклятиями и обвинять в случившемся. Сид Рассел закрыл за собой дверь, уверенным шагом подошел к Тильде, схватил ее за плечи и без малейшего труда приподнял на ноги, а после чего та осталась стоять самостоятельно, наградил ее сильной оплеухой, от которой Тильда снова повалилась на пол.

Малкольм возмущенный поступком шерифа до глубины души, накинулся на него, но Сид Рассел отбросил его в сторону как котенка, полностью отбив у парнишки желания заступничества.

Шериф наклонился над Тильдой и схватил ее за ворот платья. Та завизжала и заслонила руками лицо, боясь получить и второй удар. Но его не последовало.

— А теперь, я хочу знать всю правду, без утайки, — сурово произнес шериф, не разжимая зубов. — Ты знала, что Безликие появились в Конвинанте по вине твоей дочери?!

— Нет, шериф!

— Не ври мне! — повысил он голос. — Не ври, иначе будет только хуже!

— Нет, я ничего не знала! — простонала Тильда Клемментс, дрожа от страха. Она попыталась отползти подальше от обезумевшего шерифа, но тот, быстро схватил ее за тощие бедра и потянул обратно на себя. — Клянусь, для меня это тоже стало неожиданностью! Не бейте меня больше, умоляя вас!

— Твоя дочь — ведьма, а ты и понятие об этом не имела?! — взревел Рассел. — У нее на спине вырезаны магические символы, и ты пытаешься меня убедить, что это она сделала сама?!

— Нет, я этого не утверждаю, — покачала головой Тильда. — Их сделала я. Два года назад я побывала в селении Райалиан. Там живет старая ведьма — известная целительница. Вы ведь слышали о ней?

— Продолжай.

— Я пошла к ней с просьбой излечить мою дочь. Но ведьма сказала, что ей смогу помочь только я сама и больше никто. Она говорила, что всему виной особенность ее болезни, которая могла противостоять любому колдовству, за исключением того, которым обладает человек родственной с ней связью. Тогда она предложила мне поучиться у нее магии… а также выпить ее крови.

— Что?! Ты говоришь, что училась ведомству у старой карги?! Ты совсем ума лишилась?!

— Да, и нисколько об этом не жалею! Я все это делала ради дочери! Но все мои жертвы оказались пустыми из-за вас, шериф! Вы отдали ее чистильщикам с Земли Мертвых!

— Не стоит искать во мне сострадания. По вине твоей дочери я лишился жены, так что не пытайтесь докричаться до моей совести. Не получится! А теперь, продолжай свой рассказ.

— Больше года я ходила в каждую ночь к той ведьме, учась колдовству по два часа, и каждый раз все заканчивалось питьем ее крови. Когда обучения закончились, ведьма мне рассказала, что я должна была делать для лечения моей доченьки. Я повторяла все, как она меня учила на протяжении года, но улучшения в самочувствии дочери были практически незаметны, и тогда я снова отправилась в дом ведьмы. Она сказала мне, что в болезни моей дочери повинно проклятье не по моей линии, как ей казалось ранее, а по отцовской, а посему требовался иной подход к лечению Лили.

— Дай догадаюсь, — перебил ее рассказ шериф. — Нужно было сделать ведьмой саму Лили.

Тильда кивнула, после чего продолжила:

— Это возымело эффект. Улучшения появились уже спустя неделю. Два раза в день, я мазала кровью символы на спине дочери кровью. Утром — ее собственной. Вечером — моей. Все было бы хорошо, если бы не гаденыш Генри Белфаст. — Тильда снова зарыдала. — Если бы не он, моя дочь была бы сейчас рядом со мной, а вскоре бы смогла ходить и радоваться жизни, как любой здоровый человек.

— Из-за твоей чрезмерной материнской любви, расплачиваться приходится всем нам, — подвел итог ее словам шериф, выпрямляясь во весь рост. — Погибло много жителей нашего поселения, твою дочь увезли Анку, а ты — превратила сама себя в ведьму.

— Я не хотела, чтобы все так закончилось. — Из опухших красных глаз Тильды продолжали течь слезы. Лоб, щеки, уголки губ полностью покрылись глубокими морщинами превратив ее окончательно в старуху в ее пятьдесят с небольшим лет.

— Но все именно так закончилось, и никак иначе, — покачал головой шериф, после чего покинул дом Клемментсов, громко захлопнув за собой входную дверь.

 

1

Кевин Нолан проснулся в прекрасном настроении. Утро было как всегда солнечным, день предполагал быть жарким и длинным, работа по осушению поселения практически подошла к концу, оставалось лишь использовать насос на паровом двигателе для очистки дна колодца, забитого грязью и разным хламом, что принес с собой потоп. Но, очистка колодца еще не превращала его в портал столь нужный ему для перехода в Старый Мир, и все же Кевину казалось, что этот день преподнесет ему не мало приятных сюрпризов. Оставалось только ждать.

Он вышел из своей комнаты, которую он уже не делил ни с кем, по той простой причине, что Альберт и Винс решили не оставаться в доме Рональда Белфаста, а выбрать себе для ночлега один из освободившихся домов в Конвинанте, которых после разгула Безликих стало довольно много. Теперь в доме бывшего шерифа, помимо самого Белфаста оставались жить он, Марк, Солнечный Луч и обезумевший Билл Тейт. В доме было абсолютно тихо, а это значило, что он был первым, кто проснулся в этот день и стоял уже на ногах. И уже не впервой за все время пребывания в Ближних Мирах, Кевину захотелось чая с лимоном и вафель с черничным сиропом, какими его и Кэти баловала Клэр в приятные утренние часы семейной жизни, которые казались теперь очень далекими. И все же Кевин верил, что очень скоро он снова попробует вкусную выпечку, приготовленную его женой, а также обнимет ее вместе с дочерью и расскажет им о своей любви к ним.

Кевин Нолан верил, что этот день будет хорошим и особенным для него, но прав он оказался лишь на половину, а все потому, что этот день должен был начаться со смерти и закончиться ей же. Стоило ему спуститься со второго этажа на первый, как его настроение моментально ухудшилось. Рональд Белфаст — гостеприимный хозяин дома — чье здоровье подкосилось после смерти сына, но которое начало улучшаться с каждым днем под чутким уходом Солнечного Луча, висел под потолком на высоте не больше той табуретки, что лежала опрокинутой на полу. Его лицо было болезненно-синего цвета, а руки, выглядывающие из-под рукавов пиджака, были молочно-белыми. Но, как не странно, более ужасным Кевину показался не образ самого повешенного, а сумасшедший Билл Тейт, сидящий на полу около опрокинутой табуретки, царапающий ногтями дощатые половицы, в то время как кончики сапог Белфаста терлись о его спину.

* * *

Шериф Рассел, Альберт Дрейк, Винс Стоун появились спустя десять минут после того, как Кевин поднял на ноги Марка Уотера и Солнечный Луч. В это время Малкольм Клемментс дежурил у входной двери и пресекал любые попытки войти в дом посторонних лиц. Пока Альберт и Винс опускали на пол тело Рональда Белфаста, Кевин быстро пересказал пошагово свои действия в этот день. Пересказ занял от силы полторы минуты, но шерифу явно все было понятно и так, впрочем, как и всем остальным присутствующим в это утро в доме бывшего шерифа — Рональд Белфаст покончил с собой от горя и стыда, сразу, как только смог вновь самостоятельно передвигаться по дому.

Тело Белфаста похоронили на новом кладбище, где уже были похоронены все жертвы Безликих. Похороны прошли в тот же день, еще до того как солнце достигло своего зенита. При погребении присутствовали все жители Конвинанта, за исключением семейства Клемментс, но даже без них сплетников и злоязычников вполне оказалось достаточно.

Сразу после похорон все разбежались по своим делам — важным и не очень. Кевин и Марк же отправились в сторону колодца, который еще нуждался в очистке с помощью насоса. Так как в Конвинанте для получения питьевой воды использовали водопровод, установленный неподалеку от ратуши, многие просто позабыли о существовании колодца, вспоминая лишь в случае неких неполадок в водопроводе, которые случались крайне редко. А потому жителей поселения мало интересовало состояние грунтовой скважины — кран работал, вода текла, что еще было нужно для беззаботной жизни? Уж точно не колодец, вырытый несколько десятилетий назад. По этой причине, кроме Марка и Кевина очисткой колодца больше никто и не занимался. Впрочем, чья-либо помощь была не столь важна, ведь для того, чтобы работа не стояла на месте, нужно было лишь две вещи: приглядывать за помпой, чтобы она не забилась и не прекратила качать воду, да набрать достаточное количество топлива, которое требовалось для не перебойной работы парового двигателя.

— Мы с тобой еще не говорили о Зрелом Мире, — сказал Кевин, наблюдая за тем, как насос выкачивает грязь из колодца на поверхность.

— А что о нем говорить? — пожал плечами Марк.

— Для тебя — жителя Молодого Мира — много здешних вещей должны казаться немного странными или новаторскими, как этот паровой двигатель, к примеру.

— Не спорю, эта штука кажется мне довольно интересной, но не более того. Гораздо большее впечатление на меня произвело огнестрельное самозарядное оружие. Но свой интерес я постарался не показывать, чтобы не привлекать внимания своей неосведомленностью. Хотя, ты тоже был довольно сдержан в эмоциях для человека из других миров.

— С паровыми двигателями я часто встречался в своей прошлой жизни. На них работает почти вся наша техника.

— Правда?

— Нет. Это была шутка… И?

— Что и? — переспросил Марк. — Ты ждал от меня приступа смеха? Извини, но мое чувство юмора не слишком обострено. Или же твоя шутка была неудачной.

— Да нет же, Марк. Я хочу сказать, что только что сказал тебе неправду. И у меня получилось!

Кевин был явно рад своей маленькой лжи.

— Ты снова научился лгать?

— Да! Дар, полученный мной в Фарже, начинает постепенно ослабевать. Правда, обманывать у меня не всегда получается, но это уже успех.

— Да, — согласился с ним Марк. — Уверен, что со временем этот дар будет становиться все слабее и слабее. Маг, подаривший тебе этот дар, был могущественным, но даже его сила не может распространяться на другие Миры вечно. Вскоре, ты вновь сможешь стать настоящим лжецом.

— Ага, — усмехнулся Нолан, — хотя, говорить одну правду я уже как-то привык, пусть это и сделало меня более молчаливым, чем я был на самом деле.

Марк похлопал Кевина по плечу в знак поддержки и радости за него. Но, при этом, не стал упоминать, что приложил руку к этому маленькому чуду. В его силах было мгновенное избавление Кевина от дара правды, но снятие заклятие наложенное другим магом могло в первую очередь плохо сказаться на здоровье носителя данного дара, а Марку не хотелось превращать Кевина в безумца или калеку. Постепенное освобождение от заклятия было безопасным, а также не слишком подозрительным.

— Думаешь, наш труд окупится рано или поздно? — задался вопросом Кевин, у которого с утра после обнаружения тела Рональда Белфаста оптимизма в этот день поубавилось.

— Если бы я в это не верил, то не стал бы очищать колодец, а предложил бы собирать вещи и отправляться в дальнейший путь, — слегка приободрил Кевина своим ответом Марк.

— И как мы заманим в этот колодец существо или же человека, обладающего магическими способностями, при этом, желательно, чтобы нас не мучила совесть по причине его убийства? — задал очередной вопрос Кевин, после чего усмехнулся. — Слишком много факторов должны сложиться воедино, чтобы мы смогли создать портал.

— Согласен, — кивнул Марк. — Но думаю, у нас обязательно все получиться.

Уотер верил в то, что говорил, ведь для могущественного Водолея не могло составить каких-либо проблем, заманить к колодцу кого-то обладающего магическими задатками, при этом, заставив его совершить самоубийство. Да вот только оставалась придумать, как все это подставить, чтобы выглядело простой, но очень своевременной, случайностью. Марк Уотер верил в свою находчивость и знал, что если идея с колодцем окажется провальной, у него еще останутся другие пути для выхода из положения, уж он об этом позаботился. И позаботился еще прошедшей ночью. План был гениален и прост, оставалось только навести завершающие штрихи и тогда, все должно было закончиться не только благополучным переходом в Старый Мир, но и решением парочки важных для него проблем, одной из которых был оживший Пожиратель.

Кевин закинул остаток дров в лоток с углями, которые превращали воду в пар, этим запуская двигатель насоса, после чего скривился от острой неожиданной боли, вспыхнувшей из-за большой занозы, впившейся ему в ладонь.

— Нужно набрать еще дров, — произнес Кевин, пытаясь выудить занозу из-под кожи. — Следи за насосом, я скоро вернусь.

Кевин направился в один из опустевших домов, где уже бывал ранее и откуда вынес вместе с Марком всю деревянную посуду и часть стульев. Он решил не уничтожать бытовую утварь из разных домов, оставшихся без хозяев, а заняться исключительно одним домом. Выбор пал на самый простецкий и обветшалый дом в поселении, в котором жил одинокий пьяница, чье тело было найдено на задворках еще в первый день появления Безликих в Конвинанте.

Кевин занимался разламыванием стола, когда за спиной услышал голос шерифа Рассела.

— Все еще занимаетесь отчисткой колодца?

Кевин повернулся в его сторону, вытирая пот со лба. День был не только жарким, но и душным, а физический труд лишь ускорял процесс перегрева тела.

— Да, шериф.

— Всегда относился с уважением к трудолюбивым людям. Рад видеть, что у вас есть цель и ничто не может пошатнуть ее. — Шериф не отрывал внимательного взгляда от Кевина, который продолжал создавать из искореженного стола топливный материал для парового двигателя.

— Благодарю вас.

— Напомните мне, для чего вам это надо? В Конвинанте есть водопровод и колодцем этим никто не пользуется уже много лет.

Кевин выпрямился и повернулся в сторону Сида Рассела. Дар правды уже не был так силен, а потому он надеялся противостоять ему и не сболтнуть перед шерифом лишнего. Обманывать он не решился, а вот задавать встречные вопросы было вполне ему по силам.

— Разве вы не рады, что мы продолжаем помогать вашему городку, при этом практически ничего не прося взамен?

— Рад и даже очень, — кивнул шериф. — Но по своему жизненному опыту я знаю, что чужаки не остаются надолго в нашем поселении, особенно если им ничто не мешает покинуть его.

— В первый день нашего прибытия в Конвинант мы уже упоминали, что нам может потребоваться ваш колодец, — напомнил Кевин. — И мне тогда казалось, что наш разговор на эту тему исчерпал себя.

У порога послышались шаги, и шериф выглянул в прихожую, а спустя пару мгновений у входа в комнату появился Марк, который, хмуря брови, изрек:

— Кевин, тебе стоит поторопиться, так как вода в двигателе скоро начнет остывать. Иди, я принесу остальное. Надеюсь, шериф протянет нам руку помощи.

— Можете не сомневаться в этом, — кивнул Сид Рассел.

Кевин взял с пола охапку дощечек и с ними направился к выходу. Как только он вышел из дома, Марк тут же схватил шерифа за грудки и впечатал в стенку, да так сильно, что с головы Рассела слетела его форменная шляпа.

— Ты все не уймешься! — прорычал Марк.

— Эй! Эй! Поосторожнее с блюстителем порядка, я ведь уважаемый человек в этом поселении! — иронично ответил тот, после чего моментально перевоплотился в Тифа. Так как Тиф был тоще и ниже шерифа, одежда повисла на нем как на ребенке, но очень скоро она превратилась в красный мундир солдата Андора. — Только не говори, что и этот образ тебе не нравится. На мой взгляд, Сид Рассел прекрасный кандидат на то, чтобы стать членов вашего маленького сплоченного коллектива. К тому же нам не придется убивать Солнечный Луч.

Марк Уотер отпустил его, но стоило Тифу поправить воротник мундира, как Марк вновь с силой толкнул его к стенке, что только позабавило Тифа.

— Ну же, возьми себя в руки, наконец, — с иронией в голосе произнес Пожиратель. — Ты просто должен понять, что я не отступлю от своей затеи и тебе лучше согласиться с моим предложением.

— Не раньше, чем ты вернешь мой дневник, — отпарировал Марк.

— Ладно, — согласился Пожиратель. — Я готов его вернуть, но при этом, надеюсь на твое честное слово, которое ты мне дашь здесь и сейчас.

Колдун в красном протянул свою руку в ожидании рукопожатия со стороны Марка. Уотер же не торопился принимать мировую даже на условиях получения обратно своего дневника. Даже если Тиф не лгал, и он был готов вернуть ему дневник, это не значило, что сам Марк был готов принять Тифа в команду "Океана Надежд" и замолвить за "Сида Рассела" словечко перед Кевином.

— Покажи вначале дневник, — потребовал Марк.

— Сегодня ночью мы встретимся в большом амбаре, что в другом конце поселения, — сообщил Тиф, опуская руку. — Я верну тебе дневник, а ты — пожмешь мою руку.

* * *

Альберт Дрейк был удивлен видеть Марка Уотера на пороге дома, в котором он проводил ночь и уже научился называть "своим".

— Вы? — удивлено протянул он. — А я-то думал, что вы меня просто на дух не переносите.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Проходите, мы с Винсом как раз собирались в карты сыграть. Не хотите с нами?

— Твой друг знает кто я? — суровым голосом осведомился Марк.

— Нет, конечно, — перешел на шепот Альберт. — Вы мне четко дали понять, чтобы я держал язык за зубами. И, если честно, я сам не знаю кто вы такой на самом деле.

В этот момент выглянул Винс из комнаты и, поздоровавшись с Марком, предложил составить им компанию в игре в карты.

— Винс, ты бы не мог оставить нас наедине с таввом Уотером, — попросил его Альберт. — Нам нужно кое-что обсудить.

— Это не обязательно, — остановил его Марк. — Очень скоро я со своими друзьями покину Конвинант, и тогда мне уже не будет столь важно, чтобы ты держал язык за зубами. Вдобавок, думаю, мне потребуется помощь вас обоих.

Винс подошел ближе и встал около Альберта.

— Итак, — произнес Дрейк. — Мы вас внимательно слушаем.

* * *

Скрипящие половицы пустынного амбара, покрытые заплесневелой соломой, нарушали иллюзорную тишину, окутавшую Марка Уотера. В окнах домов, стоящих в стороне от амбара, горел свет от пламени свечей, а в высоком строении, в котором он должен был встретиться с Пожирателем, главным светилом была луна, чей холодный тусклый свет просачивался сквозь большие щели в стенах.

Марк прошел под скрещенными балками и остановился, осматриваясь по сторонам. Присутствие Пожирателя он не чувствовал, но это совершенно не значило, что его не было поблизости. Скорее всего, Тиф, Джеймс Фостер или другая ипостась Пожирателя, просто блокировала его ощущения с помощью своей силы, стараясь оставаться в тени столько времени, сколько это было возможно. Марк ничего не имел против этого. Ведь скрытность Пожирателя подсказывала ему, что колдун в красном наверняка не рассчитывал вернуть ему дневник, а наоборот — задумал что-то иное. Марк даже догадывался что именно, а посему сам имел за спиной защиту в качестве своего личного плана, в котором были задействованы без собственного ведома: Кевин, Солнечный Луч, сам Пожиратель, повешенный Рональд Белфаст и даже Вихрь — колдун в желтом балахоне.

— Я пришел! — произнес Марк, повысив голос. — Не хочешь показаться?

Вначале никто ему не ответил, но спустя минуту полной тишины, на втором уровне амбара, раздался тихий скрип, а после и высокий смех.

— Поднимайся наверх, — услышал он голос Пожирателя. — Здесь мы все обсудим.

— Разве нам есть что обсуждать? — спросил Марк, оставаясь стоять на месте. — Ты отдаешь мне дневник, а я предлагаю Кевину взять с нами "Сида Рассела". Думаю, он согласиться, ведь сильный и опытный человек в команде никогда не помешает.

— Детали, Марк. Детали всегда требуют дополнительного обсуждения, — раздался голос сверху.

Марк сделал осторожный шаг вперед, но ничего не произошло. Тогда он сделал еще один, затем еще и, наконец, на четвертом шаге его неожиданно резко скрутило от боли, и он повалился на землю, с трудом удерживаясь от крика. Эта боль была ему хорошо знакома, так как с ней ему уже доводилось встречаться раньше, причем совсем недавно. Раскидав взмахом руки солому, он обнаружил себя находящимся в одном из краев огромного колдовского круга, который загорелся ярко-красным светом, схожим на огонь или лаву. Очень скоро перед ним возник Пожиратель в образе все того же Тифа, который старался не заходить за границы магического символа на полу.

— Что ты задумал? — спросил Марк, крепко сжимая зубы от боли.

— То, что хотел уже давно сделать, — ликующе произнес Тиф. — Поквитаться с тобой раз и навсегда.

— Круг не убьет меня, тебе ли это не знать.

— Знаю, но он тебя остановит на определенное время, достаточное для того, чтобы я смог порезвиться всласть.

Пожиратель-Тиф встал на одно колено перед склоненным Уотером и достал из-за спины длинный нож. На его лице заиграла довольная улыбка.

— Ты не убьешь его, — зло произнес Марк, пытаясь безуспешно встать на ноги.

— Кого? Кевина?! Нет, Марк, его я не стану убивать. Зачем мне убивать человека, который может привести меня к Океану Надежд? Из-за твоей несговорчивости, я решил объединиться с другими Темными и, благодаря твоему дневнику, у меня будет власть над Ними. Они подчинятся мне и, когда мы попадем в Мир Вечности, они будут делать то, что я им скажу.

— Тогда. К чему тебе нож?

— Нож я приберегу для краснокожей дикарки, мой дорогой друг. И угадай, — Тиф нагнулся еще ниже в поисках зрительного контакта с Уотером, только в этот раз, держа с ним безопасное расстояние, — в чьем обличии я всажу нож в грудь Солнечному Лучу?

Тиф засмеялся, вкушая свою победу, после чего встал на ноги. Лезвие ножа блеснула в его руке, отражая лунный свет. Обойдя магический круг стороной, Тиф направился к выходу из амбара, а крик Марка звучал в его ушах настоящей симфонией гениального творца.

Как только Тиф покинул его, Марк попытался сконцентрироваться на своей силе и найти способ покинуть круг. Но сделать это у него не получилось с первого раза, впрочем, не получилось и во второй. Оказалось, Пожиратель знал толк в магических кругах не меньше чем шаман индейского племени, а дополнительная защита, которую он использовал для своей ловушки, делала этот круг и вовсе невероятно сильным и уникальным в своем роде. Защита круга заключалась в том, что чем сильнее пытался Марк противостоять ему, тем сильнее круг связывал его по рукам и ногам и даже больше — прижимал его к земле, словно трясина, пытаясь поглотить. Марку оставалось лишь ждать пока сила круга ослабнет и он сможет освободить себя сам, либо дождаться помощи со стороны. Также ему оставалось надеяться, что его план все еще не дал трещину и продолжал двигаться к своей логической развязке.

Он не знал точно, сколько времени прошло с тех пор, как он оказался заточенным в колдовском круге, но хотел верить, что скрип двери амбара, а затем и быстрые шаги принадлежали именно Альберту Дрейку, и пришел он как раз в оговоренное ранее время. Но, вместо Дрейка перед ним стоял Винс Стоун.

— С вами все в порядке? — спросил он Марка, с тревогой глядя на его стенания.

— Где Альберт?

— Мы вместе шли к вам, когда раздался чей-то крик. Альберту показалось, что это кричала Эллин Томин и он побежал к ней на выручку, попросив меня одного помочь вам.

— Не важно. — Марк скривился от очередного приступа боли, после чего сплюнул на пол черный сгусток проклятой крови. — Ты должен стереть одну из граней круга, тем, нарушив его целостность.

— А это не опасно? — с настороженностью поинтересовался Винс.

— У тебя есть какие-либо магические способности?

— Нет.

— Тогда ничего не бойся.

Винс Стоун вытянул вперед ногу и подошвой сапога принялся стирать один из краев круга, нарисованного на земле. Но не успел он приступить к работе, как тут же отдернул с криком ногу в сторону и принялся ею быстро-быстро размахивать. Крик его не утихал, а сапог уже начинал дымиться. Винс плюхнулся на пол и, как можно быстрее стянув с себя сапог, выкинул его как можно дальше. Марк, с трудом сдерживая гнев, от которого не было никакого прока, а лишь пустая трата сил и концентрации, предложил Винсу залить круг водой.

— Вы ведь говорили, что это будет безопасно для меня, — обижено произнес Стоун, разглядывая свою стопу, покрытую ожоговыми пузырями.

— Значит, я ошибался, — выдавил из себя Марк. — А теперь будь добр, принеси воду и залей ею этот проклятый круг. Надеюсь, поиск воды не займет у тебя много времени.

Винс Стоун не стал ничего добавлять, а вместо этого поднялся на ноги и, прихрамывая, направился на улицу на поиски воды. Ждать его пришлось совсем недолго. Он появился спустя пару минут, держа в руках ведро с дождевой водой. Стоило ему залить ею один из краев круга, как Марку моментально стало легче. Он самостоятельно поднялся на ноги и мигом оказался за дверью амбара, оставив Винса одного.

— Не стоит благодарности! — прокричал он вдогонку Марку, после чего, все так же хромая, направился к своему испорченному магическим огнем сапогу.

* * *

В дом бывшего шерифа Конвинанта зашел Тиф, а длинный нож из-за пояса выудил уже Марк Уотер. Он с интересом оглядел острие ножа, вслушиваясь в голоса Кевина и Солнечного Луча, что доносились до его ушей со стороны одной из комнат. Уже скоро хорошо наточенная сталь в его руках пробьет сердце женщины прямо на глазах Пришельца, и Пожиратель с удовольствием смаковал приближение того момента, когда Кевин увидит, как умирает Солнечный Луч от рук того, кого он считал своим другом. Без сомнений, Водолей попытается доказать свою непричастность к убийству дикарки и возможно ему даже это удастся, но сможет ли Кевин до конца ему доверять впредь? Захочет ли Пришелец брать его с собой в Мир Вечности, находясь под давлением сомнений и недоверия? Пожиратель довольно улыбнулся. Если этот трюк прошел в Молодом Мире у Водолея, почему бы ему не пройти и в этот раз, тем более, если все пройдет на глазах у самого Кевина?

Он уже приближался к комнате, в которой находились Кевин и Солнечный Луч, когда тема их разговора заставила Пожирателя приостановиться и прижаться к стене спиной прямо около дверного проема.

— Когда его хватил удар, Рональд Белфаст чуть ли не в каждый день просил меня о смерти, — рассказывала женщина. — Иногда он просил меня об этом со слезами на глазах. Мне было его жалка, но я в каждый раз говорила ему, что не смогу это сделать. Мне было странно видеть, что человек, который потерял вкус к жизни, не отказывался от еды и с настоящим рвением делал все, что я просила его, чтобы он вновь мог встать на ноги. Я не понимала этого, а вскоре перестала думать о его просьбах, ведь, когда он вновь научился держать в руках ложку, он перестал просить меня помочь ему попасть на Земли Мертвых.

— Как видишь, он просто решил, что сможет вскоре покончить с жизнью самостоятельно, — произнес Кевин.

— Я так не думаю.

— Что ты хочешь этим сказать? Что ему все же кто-то помог?

— Я не знаю, Кевин. Но одно мне известно наверняка, Рональд Белфаст был слишком слаб, чтобы повеситься без чьей-либо помощи, пусть он уже мог подниматься с постели самостоятельно.

Пожиратель усмехнулся. Судя по услышанному, Марк Уотер был главным подозреваемым в убийстве почившего хозяина дома. Что же, это было только на руку Пожирателю. Теперь, если Марк Уотер ворвется в комнату и вонзит нож в грудь краснокожей дикарки, всем будет вполне ясен мотив его поступка и тогда, никакие последующие слова Марка в свое оправдание не заставят Кевина поверить ему.

Этот момент был самым подходящим для того, чтобы выйти из укрытия и поставить кульминационную точку в постановке его мести.

— Я не верю в это, — сказал Кевин и, судя по длинному скрипу, он отодвинул стул в сторону и встал на ноги. — Марк не стал бы этого делать, пусть даже сам Рональд Белфаст попросил его об этом.

"О, Великий Нолан, вскоре вашему неверию наступит конец" подумал Пожиратель и уже хотел войти в комнату, когда за его спиной от сильного толчка ветра распахнулось окно, сорвалась занавеска с петель и закружила над его головой, а затем перед ним возник Вихрь в своем желтом балахоне. Пожиратель не успел и глазом моргнуть, а колдун в желтом крепко сжал его в объятьях и так же быстро вылетел с ним в окно, как и появился.

Напуганные сильным ветром, Кевин и Солнечный Луч выскочили из комнаты. Уставившись на распахнутое окно и на валяющиеся занавески на полу, они в недоумении переглянулись, не произнеся ни слова.

 

2

Эллин Томин одолевали противоречивые чувства. Она скучала по дому своих родителей, по его уюту и теплу. Она скучала по своей матери и по тетушке Терри. Как не странно, она даже скучала по их нравоучениям и по чрезмерной опеке. Все это составляло неотъемлемую часть ее жизни, к которой она привыкла. Пусть в ней было много минусов, но это было то окружение, которое ей было знакомо с детства.

С другой стороны она совсем не хотела расставаться с Малкольмом. К этому милому робкому парню она испытывала то, что еще не испытывала ни к кому и никогда. Эллин не сомневалась, что та теплота, которая грела ее сердце и та легкость, которая порхала в ее животе, были именно любовью — искренней и несокрушимой. Именно так она и представляла себе это светлое чувство, когда зачитывалась любовными романами или же читала лирические стихи касса Роберта Мас Вин Дрейка, отношения с сыном которого она променяла на возвышенное чувство к бедному парню из глуши. Ее более усидчивые подружки, засыпающие в это же самое время в своих мягких и больших постелях, наверняка бы посмеялись над ее выбором, но Эллин было все равно до их субъективного мнения. Малкольм Клемментс был в ее шестнадцать лет — лучшим, что с ней произошло. Конечно, если не брать в учет его отвратительную мамашу. Будь Тильда Клемментс не столь стервозной особой, тогда Эллин с радостью бы осталась жить в Конвинанте, вышла бы замуж за Малкольма и родила ему минимум четверых детей: мальчика, девочку и двух близняшек (неважно какого пола).

Хотя, кого она обманывала? Она бы не смогла жить среди ничтожного класса и рано или поздно захотела бы вернуться обратно в родительское поместье. А в этом случае уже самому Малкольму бы пришлось совсем не сладко. Нэлл Томин и тетушка Терри никогда бы не одобрили ее выбор и для Малкольма они стали бы такими же несносными старухами, какой для нее была Тильда. И как быть, скажите, пожалуйста, в таком случае? Как решить дилемму, в которой оба варианта были одинаково сложными и неприемлемыми для одной из сторон?

Но, как и любой другой девушке или парню, в ее юном возрасте, Эллин не хотелось думать о проблемах и их последствиях. Ей просто хотелось жить счастливой и беззаботной жизнью, а именно — сегодняшним днем и только. К чему волнения и заботы, когда ты молод, в тебе бурлит горячая кровь, ты любишь и любима? Малкольм должен был очень скоро прийти к ней в гости и тогда, в его объятьях, она позабудет обо всем на свете. Он обещал ей, что будет у нее сразу, как только его мать уснет, что по средним подсчетам должно было произойти примерно через час.

В дверь ее нового (относительно) дома постучали, что заставило Эллин насторожиться. Гостей она не ждала, а Малкольм должен был прийти позже. И хотя в Конвинанте больше не бесчинствовали Безликие, сердце в груди девушки забилось чаще. Она уже представила, как открывает дверь, а за ней стоит тварь с Земли Мертвых в образе ее любимого. От этих мыслей ее тонкие плечи непроизвольно задрожали.

— Кто там? — спросила она, подойдя к двери. Пусть в поселении больше не было Безликих, но перестраховаться никогда не было лишним.

— Я, — услышала она голос Малкольма.

Эллин поспешила открыть ему дверь, а сразу после прыгнула ему на шею и принялась покрывать его лицо поцелуями. Расслабив свои объятья, Эллин схватила Малкольма за руки и потянула его в дом.

— Пойдем скорее, я очень сильно соскучилась по теплу твоего тела.

— Погоди, — произнес он, оставаясь стоять на месте как вкопанный. Его голос был как никогда серьезным и холодным, пусть даже на губах его была улыбка. — Я хочу тебе кое-что показать.

— Да? И что же?

— Тебе это обязательно понравится. Пойдем. — Малкольм потянул ее за собой на улицу.

— Погоди, дай я хотя бы надену сапоги, — засмеялась она. — Какой же вы нетерпеливый, тавви Клемментс.

Малкольм робко улыбнулся, став похожим на себя обычного и, нехотя, отпустил ее руку, позволив ей обуться. Как только сапоги были натянуты, Малкольм вновь схватил ее за руку и потащил на улицу. Эллин весело засмеялась — такой решительный Малкольм ей очень нравился.

— И что ты хочешь мне показать?

— Что-то очень интересное, — ответил ей Малкольм, продолжая тянуть ее за руку по темной и склизкой от грязи улице. — Подожди чуть-чуть и ничего больше не спрашивай, иначе не получится сюрприза.

Эллин послушно замолчала и не задавала больше вопросов, а только спешила вслед за Малкольмом и изредка охала, когда ее ноги начинали танцевать непроизвольные па в грязи. Малкольм поворачивался в ее сторону, лишь когда ее ноги скользили слишком сильно, грозя падением, тогда он сжимал ее руку сильнее и притягивал ее к себе. Они шли мимо темных строений домов и если бы не огоньки в окнах, могло показаться, что в Конвинанте, кроме них, не было ни одной живой души. Но это ее не пугало, а наоборот — заставляло думать, что теперь они остались с Малкольмом одни во всем Зрелом Мире, и больше не было проблем, которые нуждались в решении. Не нужно было думать о Тильде Клемментс, которая никогда бы не позволила им жить долго и счастливо. Не нужно было думать о матери и тете, и о том, что они никогда бы не дали свое благословение на брак с ничтожным. А можно было думать только о себе, Малколме и их, с каждым днем крепнущей, любви.

— Мы пришли, — сказал Малкольм и неожиданно резко остановился.

Эллин осмотрелась по сторонам. Место казалось ни чем не примечательным. Просто обособленное место, вдали от жилых домов. Единственное, что бросалось в глаза, была железная громадина парового насоса, стоящая в паре шагов от них. Неужели Малкольм решил показать ей именно это чудо техники? Если так, тогда ей придется еще долго работать с ним и обучать заведенным правилам ухаживания за девушками.

— Любимый, думаю, букет цветов произвел на меня гораздо большее впечатление, чем насос и… древний колодец.

Да, именно колодец. Его она вначале даже не приметила, а все потому, что его обставленные камнями края были слишком низкими, да к тому же кое-где лишились чести кладки. Единственное, что спасало от случайного падения в него, была деревянная крышка, по виду совсем не вызывающая доверие своей надежностью и прочностью.

— Не совсем, — ответил парень и теперь, его спокойный и даже злорадный голос начал не только ее беспокоить, но и пугать. А когда Малкольм с силой оттолкнул в сторону крышку колодца ногой, то Эллин уже была готова поверить в свои же ранние кошмарные мысли о том, что около нее стоял не Малкольм, а Безликий, забытый братьями Анку.

— Малкольм, что происходит? — спросила Эллин. Она сделала шаг назад, чтобы сохранить определенную дистанцию от колодца, но парень вновь схватил ее за руку и с силой притянул к себе. — Ай, мне больно, — простонала она. — Дорогой, что с тобой?

— Со мной все хорошо, — усмехнулся Малкольм. — А очень скоро станет просто замечательно!

Эллин не успела больше произнести ни единого слова, как Клемментс схватил ее за плечи и сильно толкнул в сторону колодца. Девушка инстинктивно ожидала подвоха, а потому вовремя ухватилась руками за рукав Малкольма, а потому, когда ее ноги потеряли опору, повиснув над пропастью, она смогла выиграть время на то чтобы позвать кого-нибудь на помощь.

Малкольм свободной рукой навесил ей оплеуху, от которой в ушах Эллин зазвенело, хватка ее ослабла и она уже была готова упасть окончательно в колодец, если бы не каменная кладка, вовремя попавшая ей под руки.

— Малкольм… Прошу тебя, Малкольм. Остановись! — взмолилась она. — Зачем ты это делаешь? Я ведь люблю тебя!

— Из-за тебя Анку забрали с собой Лили! Разве этого мало для того, чтобы хотеть твоей смерти?!

Парень нагнулся и принялся разжимать ее пальцы. В этот самый момент из-под его рубахи выпал амулет, который был плохо различим во тьме, но Эллин была уверена, что до этого никакого амулета на его шее не было. Если и была причина в безумном поступке Малкольма, то, скорее всего, она заключалась в этом амулете. Кто-то его заколдовал и, судя по слухам, столь быстро распространившимся по всему Конвинанту, в колдовстве хорошо разбиралась карга Тильда. Эллин, собрав все остатки своих сил, вытянула одну руку вперед и сорвала с шеи Малкольма амулет, при этом, молясь, чтобы его разум мгновенно прояснился и он помог ей выбраться на поверхность, иначе падение в пропасть было неизбежным.

К несчастью, сорванный амулет не улучшил ее бедствующего положения. Малкольм не очнулся от безумного сна, вместо этого он начал меняться. В сумраке ночи это стало не сразу заметным, но очень скоро Эллин увидела как тело и лицо Малкольма начали худеть, волосы удлиняться, а пальцы скрючились и будто высохли. Тот, кто был Малкольмом еще секунду назад отошел на шаг от колодца и принялся себя оглядывать.

— Ах ты дрянь! — взвизгнула Тильда Клемментс. — Я ведь хотела, чтобы ты сдохла с мыслями о том, что тебя убил именно Малкольм, а не я. Ты отняла часть того удовольствия, с которым я собиралась засыпать в каждую ночь, вспоминая сегодняшний день.

Тильда Клемментс вновь приблизилась к ней, после чего приподняла ногу, с намереньем надавить стопой на ее пальцы, которые стали совершено белыми от напряжения. Предчувствуя скорую гибель, Эллин закричала, только в этот раз не с просьбой о помощи, а от отчаянья. Перед ее глазами начали мелькать воспоминания обо всей ее жизни, которая оказалась не такой уж и длинной какой она казалась ей ранее, ведь действительно важных моментов в ее жизни было не так много, от чего, все ее воспоминания уместились в дюжине картинок.

Было ли это случайностью или же вмешательством проведения, но в эту ночь Эллин Томин не суждено было умереть. Кто-то сбил с ног Тильду, после чего подхватил Эллин и вытащил ее из колодца за секунду до того, как она уже была готова сдаться и разжать пальцы.

— Как ты? — услышала она встревоженный голос Альберта Дрейка и только после этого поняла, что теперь она в безопасности. Эллин дала волю чувствам и зарыдала, уткнувшись ему лицом в грудь. Альберт поглаживал ладонью ее по голове, пытаясь успокоить, но вместо этого Эллин рыдала только громче и в первую очередь от радости.

Альберт был готов прижимать ее к груди до полного успокоения Эллин, но крик ярости Тильды Клемментс, заставил его отстранить от себя девушку и отбить атаку ведьмы. Альберту удалось бы это сделать без проблем, но достаточным оказался лишь легкий ее толчок, чтобы нога парня скользнула по грязи, а вторая последовала за ней следом. Парень и опомниться не успел, как оказался на земле, а поверх него уже вскочила Тильда Клемментс и впилась своими длинными ногтями ему в лицо. Альберт уклонялся от ее ногтей как мог, да только Тильде все же удалось оставить на его щеке и подбородке глубокие полосы, быстро заполняющиеся кровью. Она настолько быстро размахивала руками, что Альберту иногда казалось, что его атакует не один человек, а как минимум полдюжины.

Тильда хлестала Альберта как угорела, забыв обо всем на свете из-за желания оставить парня без глаз, да вот Эллин решила, что теперь настал ее черед спасать Дрейка, а потому она схватила старую каргу за волосы и потянула назад.

Не успела Эллин насладиться моментом, как услышала требования отпустить Тильду Клемментс. В пяти шагах от колодца стоял Малкольм, в одной руке он держал револьвер, а в другой — темных оттенков розу. Похоже, он торопился к ней на свидание, а вместо этого теперь целился в нее из револьвера.

— Эллин, что ты делаешь?! Отпусти мою мать, немедленно!

— Малкольм, она хотела убить меня! — воскликнула девушка.

— Убей их сынок! Убей! — требовала Тильда, стараясь перекричать Эллин. — Они лишили нас Лили, а теперь хотели избавиться от меня!

— Что?! — возмутилась Эллин. — Да это ты хотела меня убить. Выманила меня из дома, приняв образ Малкольма, а затем привела к колодцу и хотела столкнуть в него.

— Эллин, что за глупости ты говоришь? — возмущенно произнес Малкольм. Эллин попыталась посмотреть на все со стороны и поняла, что картина выглядела далеко не в ее пользу, а ее объяснения только все усугубляли. И все же это была правда, на чем она попыталась настоять.

— Так все и было! Ты должен мне поверить!

— Не слушай ее сынок! Я твоя мать, а она тебе — никто!

После длительной минуты молчания, Малкольм начал опускать револьвер вниз, к радости Эллин и к негодованию Тильды.

— В том-то и проблема, мама, я слишком хорошо тебя знаю и в слова Эллин мне гораздо проще поверить, чем в твои.

В темноте было невозможно разглядеть лицо Тильды, а смотреть было на что. Ее кожа побелело, затем стало пунцово-красной, глаза полезли из орбит, а редкие волосы слегка приподнялись как при воздействии электрического разряда, от чего она стала похожа на обезумевшую ежиху.

— Глупый негодник! — проворчала она. — Как ты только смеешь говорить мне такое? Я тебя дала жизнь, растила, кормила и все для того, чтобы спустя годы ты променял меня на девицу, у которой под юбкой побывали сотни кобелей?! Они спешат на ее запах, как во время течки. Вот вам и доказательство!

Тильда ткнула пальцем во тьму и все повернулись в указанном направлении. Оказалось, что на крики у колодца уже спешил и Винс Стоун, который сбавил шаг, стоило всем повернуться в его сторону.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Вот кто настоящая ведьма! — продолжила свою гневную тираду Тильда, наставив палец уже на Эллин. — Она пленила своим колдовством моего сына и настроила против меня. Она призвала в свою защиту своих гончих псов, которые готовы растерзать меня. Она виновата в том, что Безликие появились в нашем поселении, а не моя дочь. Она…

Тильда не договорила, потому что ее слова вывели из себя Эллин, и девушка с превеликим удовольствием заставила ее замолчать с помощью сильной пощечины. Это привело к должному эффекту — Тильда умолкла, правда молчание длилось все пять секунд, после чего ведьма, с диким криком, вцепилась в волосы Эллин и попыталась снова подвести ее к колодцу и сбросить вниз. Только в это раз у нее не получилось даже приблизить Эллин к каменной кладке, так как Альберт и Винс были начеку и не позволили ей повторить попытку убийства. И даже больше, во время борьбы, Тильда Клемментс не устояла на ногах и неожиданно для всех сама упала в колодец. Вначале у нее подкосились ноги, затем она ударилась затылком о другой край кладки, после чего полностью исчезла в черной и глубокой пасти скважины, в сопровождении глухих стуков от ударов тела по стенкам, а закончилось все громким всплеском.

— Нееееет!!! — закричал Малкольм, отбросив розу в сторону. — Вы убили ее!!!

— Малкольм, — попыталась обратиться к нему Эллин и тут же замолчала.

Парень резко развернулся в их сторону и вновь наставил на них свой револьвер.

— Я не хочу слышать ни единого слово от тебя, ты меня поняла?! А ты, — обратился он к Альберту, — немедленно спускайся вниз и помоги моей матери выбраться!

— Зачем? Она мертва. Скорее всего, переломала при падении все кости.

— Заткнись и полезай в колодец! — с трудом сдерживая слезы, потребовал Малкольм, вдобавок ткнув дуло своего револьвера в подбородок Дрейка.

— Хорошо, — согласился Альберт. — Мне нужна веревка для страховки…

— Полезай так, немедленно! Некогда ждать!

— Так я не только не смогу помочь твоей матери, но и погибну сам.

— ЛЕЗЬ В КОЛОДЕЦ, ЖИВО!!! — прокричал Малкольм в лицо Альберту.

— А если я откажусь?

— Тогда ты умрешь.

Винс хотел было обойти незаметно Малкольма с тыла и обезоружить его, но его маневр не остался незамеченным. Помощник шерифа быстро развернулся в его сторону и нажал на курок. Пуля пролетела прямо над головой Стоуна, от чего тот запоздало пригнулся, зажав голову руками.

— Еще одна подобная выходка и тогда я буду целиться ниже, — предупредил Винса Малкольм.

— Любимый, не надо…

— Заткнись! — крикнул он на Эллин. — Кончай поить меня своим сладким ядом! По твоей вине я потерял не только сестру, но и мать!

Эллин Томин было больно слышать эти слова от парня, к которому она была неравнодушна, и все же она не держала на него зла, ведь его чувства она вполне могла понять. Она бы с радостью прижала его к груди и попыталась успокоить, если бы знала, что Малкольм позволит ей это сделать. В это же самое время Альберт Дрейк надеялся на то, что звук выстрела был слышен всем жителям поселения и очень скоро к ним придут на помощь. Оставалось надеяться, что это произойдет до того, как его все же заставят спуститься вниз за трупом Тильды Клемментс.

— Так ты хочешь, чтобы я помог твоей матери выбраться из колодца или же хочешь, чтобы я упал туда и остался вместе с ней на дне? — спросил Альберт, решив докричаться до благоразумия Малкольма, а заодно потянуть время.

— Я хочу, чтобы ты вытащил мою мать на поверхность! — все так же, не сдерживая злость, воскликнул Малкольм, целясь в Дрейка из револьвера, дуло которого было достаточно близко к носу Альберта, чтобы он мог почувствовать запах пороха.

— Тогда позволь мне взять веревку в качестве страховки и я сделаю то, что ты просишь.

— И откуда я ее возьму, а?!

— Ничего, я попрошу своего друга найти что-то подходящее, — растягивая слова, ответил Альберт, надеясь, что его спокойствие постепенно передастся и Клемментсу. — Винс, ты не мог бы…

— Нет! — покачал головой Малкольм. — Он приведет с собой шерифа или еще кого-то! Он никуда не пойдет, а останется здесь!

— Послушай, приятель, — вступил в разговор Винс. — Может действительно будет лучше, если я позову на помощь кого-то. Так мы гораздо быстрее вытащим твою мать из колодца, да к тому же ей смогут оказать должную помощь. К примеру я, да и Альберт, мало чего смыслим в медицине. А твоей матери явно понадобится помощь специалиста.

Винс, впрочем как и Альберт, не сомневались в том, что Тильда Клемментс не пережила падение в колодец, а даже если и случилось чудо, то все равно она при падении потеряла сознание, а затем просто захлебнулась в колодезной воде. Но говорить это вслух ни Винс, ни Альберт не собирались. Уж лучше пусть Малкольм верит в то, что его мать все еще жива.

— Нет, ее должен вытащить тот, по чьей вине она упала в колодец, понятно! Только ты! — В этот раз дуло револьвера даже коснулась кончика носа Альберта. — Ты виноват, а потому тебе и лезть за ней!

— Хорошо, приятель, — кивнул Дрейк. — Я и не спорю с этим, и все же Винс дело говорит — помощь в нашем случае была бы отнюдь не лишней.

— Я просто хочу, чтобы ты ее вытащил из колодца! — уже сорвался на плач Малкольм, больше не имея сил сдерживать себя. — Ей уже никто не сможет помочь!

И в это самое время, когда помощник шерифа окончательно разрыдался, появился шериф Рассел с оголенным оружием и керосиновой лампой, в сопровождении нескольких жителей города, среди которых был Марк Уотер и Кевин Нолан. Малкольм позволил себя обезоружить Альберту, но оттолкнул от себя Эллин, когда та захотела обнять его. Она старалась сдерживать свои эмоции, но когда это стало практически невыносимо, Эллин вся в слезах поспешила вернуться назад в свой дом. Альберт хотел проводить ее, но шериф настоял, чтобы он остался и рассказал о случившемся. Рассказ Дрейка, который дополнялся редкими вставками Стоуна, продлился не больше пяти минут, но за это короткое время Кевин Нолан понял, что портал в Старый Мир теперь для них открыт. Они переглянулись с Марком и без слов поняли друг друга.

* * *

Солнечный Луч вешала сорванный непонятно откуда взявшимся ветром занавес, когда Кевин чуть ли не вбежал в дом, крича ее имя.

— Собирайся, нам пора!

— Что случилось?! — взволновано спросила она. — Нам опять грозит опасность?

"В Ближних Мирах нет безопасных мест" подумал Кевин, а вслух произнес гораздо более обнадеживающим голосом:

— Нет, в этот раз нам улыбнулась удача. Мы нашли портал. Нужно собрать все самое необходимое и отправляться в путь.

Солнечный Луч все еще сохраняла тревожную маску на лице, но радость и блеск в глаза Кевина очень скоро передались и ей.

* * *

Пока Кевин вместе с Солнечным Лучом собирали вещи, шериф вместе с Марком и остальными присутствующими в это время у места трагедии занимались тем, что пытались вытащить тело Тильды Клемментс из колодца. Шериф сам обвязался веревкой вокруг пояса и спустился вниз, чтобы поднять на поверхность тело матери его помощника. Малкольма к этому времени спровадили до дома, по поручению шерифа, который считал, что парню совершенно ни к чему смотреть на труп матери. И как оказалось, Сид Рассел был прав. Тело, поднятое на поверхность, выглядело просто ужасно: расколотый череп, неестественно свернутые обе руки и левая нога, перебитый позвоночник, что придавало мертвой Тильде схожесть с тряпичной куклой, позабытой под проливным дождем.

Марк смотрел на все со стороны, не принимая активного участия. Добровольцев хватало и без него. Вместо этого он стоял в нескольких шагах позади, там, где огонь керосиновой лампы не освещал его лица, наблюдая за всем с интересом и даже с удовольствием.

Изначально, он рассчитывал, что Вихрь убьет Пожирателя в доме Рональда Белфаста, этим создав нужный им портал для перемещения в Старый Мир. Если бы все пошло так, как он рассчитывал, тогда Кевин и Солнечный Луч перенеслись бы мгновенно в Старый Мир, даже не поняв, что произошло. Марк не боялся опоздать на открытие портала, ведь он мог перейти в Старый Мир и без помощи Кевина. А уже в Старом Мире, когда Кевин и Солнечный Луч очнулись от обморока, вызванном перемещением между Мирами, Марк уже ждал бы их там, объяснив это тем, что вовремя вернулся домой и как раз попал в поле воздействия портала. У Кевина могли возникнуть вопросы по поводу превращения дома Белфаста в портал, но Марк был готов подкинуть ему идею о том, что в строительстве дома участвовал один из жителей, погибший от рук Безликого. А вот что за мистическая тварь погибла в доме после этого могло остаться и загадкой.

Вихрь же не послушал его советов, касательно необходимости мгновенной ликвидации Пожирателя из-за той опасности, которую он представлял для жизни Пришельца. Колдун в желтом балахоне предпочел забрать его с собой, наверное, для получения объяснений. Марк точно не знал, но это было не важно, так или иначе финальная часть его плана все же не реализовалась. К счастью для них всех, портал активировался в колодце, на который Уотер даже не ставил.

"Да будут благословенны маленькие чудеса", подумал Марк, а затем добавил про себя: "А чудеса ли это или же проведение, ведомое самим Океаном Надежд? Что если Он знает о моих целях и считает их приемлемыми и благородными, а потому помогает мне?". Если это была правда, тогда Марк был просто счастлив.

Во время его размышлений к нему подошел Альберт Дрейк.

— Касс, прошу прощения, по той причине, что подвел вас. Я слышал крик Эллин, а потому попросил Винса отправиться в амбар, а сам…

— Все в порядке, — остановил его Марк. — Ты правильно поступил.

— Правда?

— Конечно. — У Марка было прекрасное настроение, насколько это могло быть возможным для проклятого бессмертного колдуна.

— Благодарю вас, мне было очень важно услышать эти слова.

— Ты хороший парень, Альберт. А потому, я хочу дать тебе один совет: забудь о колдовстве, не изучай его, не ищи этой силы. Лучше оставайся человеком. Ты жаждешь чего-то добиться в жизни, но постарайся это сделать без помощи магии.

Альберт Дрейк кивнул в ответ, хотя Марк видел, что внешне он был слегка разочарован таким советом. К ним подошел Винс Стоун, потерявший интерес к происходящему около колодца. Марк протянул ему свою руку.

— Я не успел тебя поблагодарить за помощь, Винс.

— Да, — кивнул Стоун, пожимая руку Марка в ответ, а затем, понизив голос, добавил: — Вы не расскажете от чего собственно я вас спас? Это было похоже на колдовской круг, с очень сильной защитой.

— Пусть тебе об этом расскажет Альберт. Но не сегодня, а завтра.

— А я думал, что это секрет, — заметил Альберт, но быстро поменялся в лице. — Или вы собираетесь покинуть Конвинант?

Марк не ответил на его вопрос, показывая этим, что Дрейк попал прямо в точку своим предположением.

Когда шериф Рассел и другие жители Конвинанта, взяв с собой тело Тильды Клемментс, покинули место трагедии, около колодца остались стоять только Марк, Альберт и Винс. А вскоре к ним присоединились и Кевин с Солнечным Лучом. Ранцы за их спинами только укрепили уверенность Альберта, что эти трое уже сегодня были готовы отправиться дальше в дорогу и, скорее всего, их жизненные пути больше не пересекутся никогда. А раз так, что оставалось делать ему самому? Сколотить банду у него не получилось, к тому же из их четверки остался только он да Винс Стоун, в то время как Франс стал жертвой Безликих, а Билл сошел с ума после встречи с Анку. Возвращаться домой он не хотел, хотя и скучал по своим сестрам, но и оставаться в Конвинанте он не собирался. Тогда, что ему оставалось делать? Что его ждало впереди: слава, к которой он все еще стремился или же пустая пресная жизнь? Ответа на свои вопросы он не знал, но рассчитывал получить его если не сейчас, то очень скоро.

— Парни, нам потребуется ваша помощь и желательно без лишних вопросов, — сказал Марк, подойдя к веревке, оставленной у колодца.

— Нам не привыкать, — пожал плечами Винс.

— Мы обвяжемся веревкой, а вы поможете нам спуститься в колодец.

Альберту так и хотелось задать парочку вопросов, которые бы начинались со слов "что" и "зачем", но, проявив сдержанность и силу воли, он только кивнул.

— Там не слишком глубоко? — спросила Солнечный Луч.

— Не беспокойся, мы с Марком несколько дней выкачивали воду и грязь из него с помощью насоса, — заверил ее Кевин. — Воды там не больше чем по пояс.

— Итак, первым пойду я и проверю дно. — Марк принялся завязывать узел обмотанной веревки вокруг своего пояса, после чего забрал ранец у девушки и повесил его на свое плечо. — Затем, спустится Солнечный Луч, а уже потом ты, Кевин. Когда портал откроется, мы с Солнечный Лучом как раз будет в поле его воздействия.

— Портал? — удивленно переспросил Винс, но, как стоило ожидать, никто даже не обратил на него внимания.

Марк протянул Дрейку и Стоуну другой конец веревки и подошел к каменной кладке колодца.

— Держите меня крепче, — попросил Марк, начав спуск вниз.

Спустя пару минут он оказался на дне и сообщил, что все в порядке. Следом за ним начла спускаться Солнечный Луч.

— Благодарим вас за помощь, — на прощание произнес Кевин, подходя к краю колодца. — Были очень рады знакомству.

— И куда вы отправляетесь? — все же не выдержал и спросил Альберт Дрейк.

— В Старый Мир, — ответил ему Нолан. Дар правды пока еще слабо поддавался блокировки, но Кевин не возражал такому ответу, понимая, что в Зрелый Мир он больше не вернется.

— В Старый Мир? — в унисон переспросили Альберт и Винс. — Но как?!

В этот раз Кевину удалось удержать язык за зубами и он, с осторожностью, спустил вначале одну ногу в колодец, за тем другую и крепко схватился за каменную кладку. Чем ниже он отпускался вниз, чем ярче становилось в колодце. Альберт и Винс заворожено глядели на светящийся густой туман, в котором начал растворяться Кевин, и не верили своим глазам. Тяжесть Кевина постепенно ослабевала, а удерживать веревку становилось все проще. И когда туман стал настолько густым, что превратился во флуоресцентную жидкость, похожую на радиоактивное молоко, а на конце веревке казалось, уже висел не тяжелый взрослый мужчина, а новорожденный котенок, в голове Альберта щелкнуло, и загорелась единственная мысль: "Сейчас или никогда!". Откинув веревку в сторону, он без малейшего колебания прыгнул в колодец на глазах удивленного Винса Стоуна.

— Нет! — выкрикнул Винс, но уже было поздно. Дрейка полностью накрыла белая светящаяся субстанция, после чего она мигом исчезла, уступив место темноте. — Альберт!!!

Винс еще долго вглядывался в дно колодца, сам не понимая, чего ожидает увидеть. И только спустя полчаса ожиданий, он смирился с непоправимостью произошедшего у него на глазах. Теперь, Винс Стоун как никогда чувствовал себя чужим в этих местах.

 

3

В последние дни шериф Рассел всегда, стоило ему открыть глаза после пробуждения, поворачивал голову в сторону второй половины постели и вот уже в который раз не находил там никого кроме пустоты. Странно, но в каждый раз он верил, что увидит спящую рядом жену и в каждый раз его ожидания не оправдывались. Сразу после этого он одевался и шагал на кухню за чашкой с чаем с молоком и за ржаным хлебом. В это утро позавтракать ему помешал настойчивый стук в дверь.

За дверью стоял губернаторский маршал с двумя помощниками.

— Здравствуйте, шериф Рассел. Мы к вам по делу.

— Не сомневаюсь, раз пришли в такую рань в столь далекое поселение, — произнес шериф.

— Я хочу вас кое с кем познакомить.

Шериф перешагнул через порог и посмотрел на двух хорошо одетых женщин среднего возраста. Судя по их внешнему виду, им не совсем нравилось то место, где они сейчас находились, но приехать в Конвинант их заставила нужда.

— Это эсель Нэлл Фал Рив Томин и маэль Тэрри Мал Той Эванс, — представил их шерифу Расселу маршал. — Они уже почти месяц ищут свою пропавшую дочь и племянницу.

— Да? — протянул шериф, не то чтобы с интересом, а ради того, чтобы не показаться невежливым.

— Да, — кивнул маршал. — По этому поводу мы приехали в поселение Конвинант. Ранние поиски не дали никаких результатов и мы надеемся, что в этот раз нам улыбнется удача.

— Буду рад помочь.

— Вам известно имя — маэль Эллин Фал Риф Томин?

Шериф уже хотел покачать отрицательно головой, когда вспомнил, что девушку, которая приехала с так называемыми "преступниками", звали точно так же, хотя фамилии он не помнил.

— Вполне возможно.

Женщины из высшего общества быстро переглянулись между собой, после чего одна, которую представили ему как Нэлл Томин, вышла вперед и произнесла:

— Шериф Рассел, где вы ее видели? Помогите нам, умоляем вас. Мы уже долго ее ищем и не можем найти. Она была проездом в вашем поселении? Она выглядела здоровой?

— Эсель Томин, некая девушка по имени Эллин не просто была проездом в Конвинанте, а до сих пор в нем находится, — ответил шериф. — Если это именно та девушка, которую вы ищите, в чем я практически не сомневаюсь, то вы ее можете найти вон в том доме, что находится в полусотне шагов от этого места.

Женщины тут же захотели направиться в сторону указанного дома, но маршал попросил их подождать, а шерифу предложил надеть свою звезду и отправиться вместе с ними.

Как и предполагал шериф Рассел, Эллин Томин оказалась той, кого и искали две знатные особы. Стоило ей открыть дверь, как лицо девушки, глаза которой казались сильно воспаленными, то ли от недосыпания, то ли от слез, преобразилось, а щеки до этого бледные даже покрылись румянцем.

— Мама! Тетя! — воскликнула она, после чего бросилась им в объятья. Женщины наперебой начали повторять имя девушки и покрывать ее лицо поцелуями. Счастливое воссоединение семейства состоялось.

— О, доченька моя! — причитала Нэлл. — Как же я рада, как же я рада!

— Как долго мы тебя искали, лапушка! — ревела тетя Тэрри.

— Мы думали, что уже не найдем тебя живой или в добром здравии! — плача от радости говорила мать Эллин.

Из-за громкого плача, разносящегося в прохладном утреннем воздухе на дальнее расстояние, из домов начали выглядывать жители Конвинанта: мужчины, в большинстве своем, в одних подштанниках, а женщины в накинутых наспех на плечи платках. Вышел из своего дома и Малкольм Клемментс, которые, в отличие от большинства мужчин, был полностью одет, на его рубахе блестела звезда помощника шерифа, а на бедрах висела кобура с револьвером. Судя по его выражению лица, он явно был безразличен к объединению Эллин с семьей, возможно, причина заключалась в том, что сам он этой семьи полностью лишился в течение нескольких дней. И, тем не менее, он спустился с крыльца дома и направился в их сторону, посчитав, что он, как единственный помощник шерифа, должен присутствовать в подобных случаях и находиться около шерифа поселения.

— Простите меня, мои дорогие! — вторила им Эллин. — Простите за то, что заставила вас страдать!

— Теперь все будет хорошо! Мы вернемся в наше поместье и все будет так как раньше!

— Вот и замечательно, что все закончилось хорошо, — подытожил губернаторский маршал. — Мы поможем вам вернуться домой. Вначале мы отвезем вас в губернию, где вы сможете привести себя в порядок в одной из наших фешенебельных гостиниц, а также купить что-нибудь из одежды, после чего карета, любезно предоставленная нашим губернатором, отвезет вас всех домой.

— Мы будем вам очень благодарны за это, маршал, — произнесла тетя Тэрри.

А вот Нэлл Томин вспомнила, что их поиски пусть и заключались в большей степени в розыске Эллин, все же подразумевали и кое-что еще.

— Доченька, а где же те преступники, которые взяли тебя в заложники?

— Они… они погибли, — ответила Эллин.

— Вы их убили? — спросил маршал, повернувшись в сторону шерифа Рассела.

— Если и погибли, то не все! — Слова Малкольма Клемментса, заставили всех повернуться в его сторону. Молодой человек, держа руки на своем поясе, подошел к дому, в котором проживала в последние дни Эллин Томин и остановился у ступенек. — Большая часть бандитов до сих пор находится в Конвинанте, и стоит отметить, что не за решеткой.

Малкольм заметил изменения в лице Сида Рассела, который явно был не рад его словам, но парню не было до шерифа никакого дела. Ему было просто необходимо отомстить подлым преступникам за смерть его близких, а также и самой Эллин, ведь ее вина в смерти матери и сестры была не меньше, чем у ее приятелей-бандитов.

— Это правда? — спросил маршал, обращаясь к Сиду Расселу.

— Я могу вам показать их дома, в которых они проживают в качестве так сказать "порядочных граждан", что по мне просто неприемлемо и бесстыдно, — ответил за шерифа Клемментс.

— Нет, Малкольм! — прокричала Эллин. — Не делай этого!

В ответ парень даже не взглянул в ее сторону.

Пробуравив шерифа взглядом около минуты и не добившись от него ни единого слова, маршал потребовал Малкольма, чтобы тот немедленно показал дома, в которых обосновались преступники. Спускаясь с крыльца, маршал оголил своей револьвер, а вместе с ним это сделали и его помощники.

* * *

Самым близким от них был дом, в котором поселился Альберт Дрейк, но найти его им не удалось. Выбив дверь, они обнаружили пустой дом и никаких признаков жильца, поэтому они отправились к другому указанному Клемментсом дому, в котором обосновался Винс Стоун. Он открыл дверь только после третьего стука и тут же оказался на прицеле трех револьвером. Винс понятие не имел, что происходит, но руки он поднял вверх при первом же требовании.

— Выходи из дома. Медленно, — потребовал маршал. — И держи руки так, чтобы я их видел. Одно резкое движение и ты труп.

Винс послушно сделал то, что просили от него. Выйдя на крыльцо, он увидел, что среди трех вооруженных незнакомцев, стояли шериф, Малкольм, Эллин и две женщины в дорогих нарядах.

— Эсель Фал Риф Томин, маэль Мал Той Эванс, вы узнаете этого человека?

Нэлл и Тэрри начали пристально всматриваться в лицо Стоуна, после чего Нэлл Томин, а затем и Тэрри Эванс покачали головами.

— Нет. Это парня среди тех бандитов не было.

— Вы уверены? — переспросил маршал.

— Да, их было трое, но среди них не было этого мальчишки.

— Этого не может быть! — с возмущением воскликнул Малкольм.

— Как твое имя? — пожелал знать губернаторский маршал.

— Винсент Стоун, касс.

— Ты знаком с человеком по имени Альберт Дрейк?

— Нет, — ответил Винс, сразу после чего посмотрел в сторону шерифа, который еле заметно качнул одобрительно головой. — Это имя мне не знакомо.

— Ты все врешь! — прокричал Малкольм.

— Вы являетесь жителем Конвинанта? — продолжил опрос маршал, после того как потребовал от помощника шерифа тишины.

— Нет. Я здесь проездом. Рассчитываю покинуть Конвинант в самое ближайшее время.

— Из какой вы губернии, если не секрет?

— Из губернии Эйрон. Это на севере, — без запинки ответил Винс.

— Позвольте узнать, куда вы направляетесь или откуда возвращаетесь обратно?

— Я держу путь в губернию Трувелл, собираюсь навестить деда, по материнской линии. — Может, Винс и не собирался в Трувелл, но то, что там живет его дед, он не погрешил перед истиной.

Только после этого ответа маршал опустил револьвер и потребовал сделать то же самое и от своих помощников. Затем он повернулся к Клемментсу и суровым голосом потребовал объяснений.

— Я вам не солгал, маршал, — принялся оправдываться Малкольм. — Этот человек с кудрявой головой настоящий преступник, и он лгал, когда говорил, что не знает Альберта Дрейка — главаря всей банды!

— Ага, — кивнул маршал. — А вместе с ним лжет и шериф, и маэль Томин, а также ее мать и тетушка!

Малкольм не нашел достойного ответа в качестве своего оправдания, но у него оставался еще одна карта в рукаве. В доме бывшего шерифа поселения оставался еще один участник банды. Пусть он был безумцем и к нему Малкольм все же не испытывал огромной ненависти, по сравнению с другими членами банды, но это уже стало для него делом принципа. А потому он попросил маршала дать ему еще один шанс и показать дом, в котором жил последний представитель банды Благородных. Маршал решил в последний раз ему довериться, и все они направились в сторону дома, который находился ближе всех к воротам поселения.

Шериф решил дождаться Винса Стоуна, а когда они сровнялись, он шепотом дал ему совет:

— Что бы ни произошло, советую держать эмоции при себе, а язык за зубами.

— Билл был тогда в поезде, и эти женщины смогут опознать его, — встревожено изрек Стоун, но вместо понимания со стороны шерифа, встретился лишь с его суровым взглядом.

Как и предполагал Винс Стоун, когда они вывели на улицу несопротивляющегося и ничего не понимающего Билла Тейта, Нэлл Томин и Тэрри Эванс в один голос принялись утверждать, что он именно тот, кто ограбил их и похитил Эллин. В отличие от своих родственниц, Эллин отвечала отрицательно на все вопросы маршала. Хотя и сам маршал сомневался, что парень, который внешне не отличался от мебели, мог быть членом дерзкой банды преступников.

— Это он, — настаивала на своем Нэлл Томин. — Я не знаю, что с ним такое, но в поезде он был более расторопным.

Маршал взглянул в безучастное лицо Тейта, нижняя губа которого свисала, чуть ли не до подбородка, а в глазах была полная пустота, после чего приказал одному из своих помощников проводить его обратно в дом и не спускать с него глаз до тех пор, пока он не решит, как поступить с парнем.

— Парень явно не в себе. Кто-то сможет мне объяснить причину его безумия?

— Это последствия встречи с братьями Анку, — честно ответил шериф Рассел.

— Анку? — искренне удивился маршал.

— Это долгая история. Я все вам расскажу, как только знатные дамы покинут нас.

— Мы не уйдем пока не увидим своими глазами должного правосудия! — безапелляционно заявила Нэлл Томин.

— Мама, зачем тебе это?! — попыталась докричаться до нее Эллин. — Разве ты не видела, он больной парнишка, который никому не сможет причинить вреда?!

— Этот вред уже был нанесен нам, и кто-то должен заплатить за это! Если не все бандиты получат по заслугам, то пусть хотя бы один из них ответит за всех!

Эллин была возмущена до глубины души требованием матери. Это вновь напомнило ей причины своего бегства из поезда вместе с Альбертом и его друзьями. Но в этот раз она не была готова на очередной побег. Она слишком устала, ей просто хотелось домой. Любовь к Малкольму больше не держала ее в этих местах. Конечно, она все еще любила его, но холод, который веял от парня, помогал ей твердить себе, что и она сможет позабыть его.

— Шериф Рассел, вы признаете, что этот полоумный парень является членом банды? — задал очередной вопрос маршал.

— Не могу этого исключать, — ответил шериф, надеясь, что Винсу Стоуну хватит ума промолчать в этот момент и не выдать себя. К счастью, ума парнишке хватило.

— И где же сейчас остальные члены банды?

— Как и сказала ранее юная маэль — они погибли. Безликие позаботились об этом. — Шериф повернулся в сторону матери и тети Тэрри со словами: — Прошу прощения, я совсем позабыл про изъятые у них украшения. Я готов провести вас в свой офис и там, вы сможете выбрать те драгоценности, которые принадлежали вам.

"Или забрать их все, без разницы" добавил про себя Сид Рассел.

— Вы считаете, что возвращение украденных у нас украшений покроет весь понесенный нами за этот месяц ущерб? — продолжала настаивать на своем Нэлл Томин. — А как же наше с Тэрри подорванное здоровье, а как же наши бессонные ночи, а как же наши бесконечные переживания?! Нет, шериф, только казнь преступника сможет считаться достойной оплатой за все наши невзгоды!

— Не вижу причин, чтобы отказать вам эсель Фал Риф Томин в вашем справедливом требовании, — пожал плечами маршал. — Смертный приговор вынесу я сам, а к середине дня мои помощники приведут приговор в исполнение. А теперь, пройдемте в офис шерифа, где вы сможете забрать украденные у вас ценные вещи.

* * *

Шериф достал из сейфа узелок с драгоценностями и поставил его на стол. Знатные особы подошли к столу и принялись осматривать содержимое узелка. Они долго выбирали среди всех украшений свои, а, находя, радовались как маленькие девочки, вновь нашедшие давно потерянные игрушки. Когда все ценные вещи были найдены, тетя Тэрри подняла большое золотое кольцо с пятью изумрудами и принялась его пристально осматривать. Эллин уже было решила, что ее тетя сейчас решит выдать это укрощение за свое, но она, к своему счастью, ошиблась.

— Да, красивая вещица, — кивнула Тэрри Мал Той Эванс, после чего вернула его обратно в узелок. — Жаль, что не моя.

— А что будет с остальными драгоценностями? — осведомилась Нэлл Фал Риф Томин, словно ожидая, что они достанутся ей в подарок без каких-либо на то причин.

— Они будут возвращены их владельцам, — заверил их маршал. — А теперь пройдемте обратно на улицу. Не будем затягивать с казнью преступника.

— Как вы хотите лишить его жизни? — спросила тетя Тэрри. — Через повешенье?

— Нет, — ответил маршал. — Вблизи нет деревьев, а строить виселицу у нас нет времени, да и нужды. Мы просто отведем его подальше от жилых домов и изрешетим его тело пулями.

— О, Океан Надежд, я не хочу на это смотреть! — воскликнула тетя Тэрри и прикрыла ладонями глаза.

— Мы и не будем, — успокоила ее Нэлл. — Тем более, моей многострадальной дочери не стоит на это смотреть, к тому же в столь юном возрасте.

— Обещаю, что бандит получит по заслугам, — произнес маршал. — Вам и в правду незачем на все это смотреть.

После того как шериф вернул узелок с золотыми издельями в сейф, все направились к выходу. Последовал за остальными и Малкольм Клемментс, но прежде чем он успел выйти за порог, Сид Рассел положил свою ладонь ему на плечо и попросил задержаться. Как только дверь закрылась, Малкольм спросил шерифа, чего он хочет. Без лишних слов Сид Рассел изо всех сил ударил своего помощника кулаком в челюсть. Раздался дикий хруст, оповещающий о переломе кости и парень чуть ли не отлетел на три шага назад и повалился на спину. Шериф пошевелил пальцами, дабы убедиться, что хрустнули не кости его пальцем, а, убедившись в этом, направился к Малкольму уверенным и тяжелым шагом. Парнишка, чей рот стал неестественно кривым, чуть ли не скуля, потянулся за своим револьвером, он даже успел его достать из кобуры, но сильный удар ноги шерифа выбил оружие из его рук, после чего он нанес парню очередной удар, в этот раз в переносицу. Новый треск и из ноздрей, вниз по верхней губе потекла кровь.

— Штойте, штойте, шериф, не бейте меня! — взмолился со слезами на глазах Малкольм.

— Ты жалкий выродок! Зачем ты это сделал?! — прорычал шериф, схватив парня за ворот рубахи, а затем, ударил еще раз, да так сильно, что голову Малкольма от удара откинуло назад, и он стукнулся затылком об пол.

— Я долшен был отомстить им за шмерть моей матери! — сквозь слезы выдавил он ответ из себя.

— Кому отомстить?! В смерти твоей матери виновата она сама и только!

— Даше если и так, они все равно бандиты!

— Для меня они искупили все свои грехи, когда сели за стол и помогли вызвать Анку.

После этих слов, шериф отпустил Малкольма, оставив его лежать на полу в слезах, соплях и крови. Ту часть крови парня, что осталась на его кулаке, шериф Рассел вытер о собственные штаны, после чего вышел на улицу, громко хлопнув дверью.

* * *

Эллин Томин вместе с матерью и тетей садилась в дилижанс в то самое время, когда в Билла Тейта целились три револьвера. Он не сопротивлялся, он не молил о пощаде, он не делал ничего, что должен был делать любой человек находящийся на его месте. Казалось, он был просто далеко от этих мест, там, где нет ничего кроме вечного мрака и полного одиночества. Винс Стоун хотел в это верить, ведь только так он мог смириться с казнью его друга детства, для которого физическая смерть станет не казнью, а скорее наоборот — избавлением от мучительного существования в непроглядной темноте. Пока он верил в это, у него были силы молча стоять рядом с шерифом Расселом, смотреть вдаль на зеленные поля и блестящие на солнце вершины гор и с примирением ждать того момента, когда в его ушах загремит канонада оружейных выстрелов.

Эллин в это время, уже севшая в карету, была рада, что ей не придется лицезреть воочию казнь. Но еще сильнее она была рада, что Альберт Дрейк каким-то образом избежал казни вместе с Биллом. Где бы он сейчас ни был, Эллин желала ему доброго пути и долгой счастливой жизни. Ей было искренне жаль, что у нее с Альбертом ничего не получилось. Но еще сильнее было жаль, что у нее не получилось с Малкольмом Клемментсом, который не хотел ничего о ней знать и в этом она чувствовала свою вину. Ведь не приди она тогда к Альберту и не расскажи ему о своих подозрениях касательно Лили Клемментс, все могло закончиться иначе. Кто-то за место нее обязательно бы догадался о причинах появления Безликих в поселении и их отношения с Тильдой Клемментс и, соответственно, с Малкольмом, не разлетелись в пух и прах. Возможно тогда, они с Малкольмом убежали, куда глаза глядят, подальше от их родителей, подальше от Конвинанта и поближе к новой лучшей жизни, в которой были только они вдвоем.

Дилижанс тронулся с места и тут, Эллин окончательно поняла, что больше никогда не увидит Малкольма, больше никогда не прикоснется к нему, больше никогда не скажет ему о своей любви. У нее даже ничего не осталось от него на память. Он даже не попрощался с ней. И ей стало так обидно, что она вскочила с места и, открыв дверцу кареты, не обращая внимания на встревоженные возгласы матери и тети, прокричала что есть силы:

— Малкольм! Я люблю тебя!

Но ее крик признания заглушили звуки выстрелов, вместе с которыми жизнь покинуло тело Билла Тейта, а Малкольм так ничего и не услышал. Он не побежал вслед за дилижансом, не помахал ей на прощание, не прокричал и ей в след о своей любви. Мать и тетя Эллин усадили ее обратно в кресло и закрыли дверцу кареты. Эллин не стала сопротивляться этому, она только прикрыла ладонями лицо и заплакала.

На Конвинант вновь опустилась тишина. Люди начали возвращаться в свои дома, потеряв ко всему интерес. Маршал приказал своим помощникам загрузить тело на седло и вместе с ним отправляться в путь, в сторону губернии. Там будут сделаны нужные снимки и отправлены в печать, как доказательство свершения правосудия. Шериф Рассел похлопал Винса Стоуна по плечу и также направился к себе домой.

Винс Стоун оставался стоять один на главной улице Конвинанта, стараясь ни о чем не думать. Потом, в течение пары минут он все решил для себя. Он принял ванну, надел отстиранную одежду, взял с собой нужное количество провиантов и на своем коне покинул поселения, уверено держа путь назад к родительскому дому.

Спустя три года после возвращения домой, он вновь отправиться в путь, на этот раз в одиночестве и не за дешевой славой, а в поисках легального заработка, в чем преуспеет. В течение десяти лет он станет владельцем одной из компаний по экспресс-почте, которая будет славиться своей скоростью доставки и безопасностью. В возрасте пятидесяти трех лет, находясь уже в статусе богатого человека, отца трех дочерей и деда восьми внуков, он скончается от сердечного приступа на своем рабочем месте. Он проживет относительно долгую и счастливую жизнь, но память о том, как его друг детства Альберт Дрейк прыгает в колодец с непонятной белой светящейся субстанцией, всегда будет всплывать перед его глазами ярким воспоминанием. И даже перед смертью он понадеется на то, что Альберт Дрейк не погиб в ту ночь, а наоборот — приобрел свою столь долгожданную славу, пусть не в Зрелом Мире, но хотя бы в любом другом из Миров.

Эллин Томин, в свою очередь, больше никогда не отважится на столь безрассудное приключение, которое она совершила в свои шестнадцать лет. В двадцать, по настоянию своей матери, она выйдет замуж за сорокалетнего владельца хлопковой плантации. А в двадцать два станет матерью двух близнецов, что окончательно заставит ее забыть не только про свой бунтарский нрав, но и о любви к Малкольму Клемментсу, посвятив в дальнейшем свою жизнь семье, мужу и детям. В тридцать пять лет, спустя три года после смерти своего первого мужа, она выйдет замуж вторично за человека не столь высокого статуса как она, но владеющего достаточно перспективной газетной редакцией, которая будет расширяться из года в год и приносить их семье не малые деньги. По воле судьбы ее второго мужа тоже будут звать Малкольмом, но Эллин будет верить в то, что вышла она замуж по любви, а не из-за имени своего избранника, ведь в тридцатипятилетней женщине мало что останется к тому времени от юной Эллин Томин, которая больше всего на свете в юные годы мечтала о любви и приключениях.

В свою очередь, шериф Сид Рассел был застрелен спустя три дня, после казни Билла Тейта. Произошло это в обычный солнечный день, ни чем не отличающийся от других. Он как обычно проснулся утром в своей постели и, прежде чем подняться на ноги, посмотрел на другую сторону постели и, на короткое мгновение ему даже удалось увидеть призрачные очертания тела своей жены, лик которой смешивался с утренними лучами солнца. Стоило светлому и улыбчивому призраку раствориться в воздухе, он встал с постели и оделся, а затем принял завтрак — молоко с ржаным хлебом. Когда он отправился на работу, у дверей офиса его ждал Малкольм Клемментс, лицо которого было синим от побоев, губы были опухшими, а из-за искривленной носовой перегородки он вдыхал воздух через нос с неприятным клокочущим звуком. Шериф даже не поздоровался с ним, но Малкольма это явно не огорчило, он принялся просить шерифа взять его обратно в свои помощники. Шериф Рассел был не приклонен, он больше ничего не хотел слышать о Клемментсе, предложив ему в дальнейшем держаться от дверей офиса и от него самого как можно дальше. Шериф Рассел открыл дверь и успел сделать три шага, когда Малкольм Клемментс выхватил свой револьвер и послал три пули шерифу в спину. Сид Рассел скончался в течение одной минуты, сам не понимая, чувствует он радость от своей смерти или все же злость. Когда жители Конвинанта нашли его бездыханное тело, Малкольм уже мчался на всех порах на коне в неизвестном даже ему самому направлении, оставив Конвинант далеко позади себя.

К концу месяца Жизни — или же к началу сентября по нашему времяисчислению — Зрелый Мир продолжал жить своей обычной жизнью, которая была ничем не примечательной для повествования, а посему его историю можно подвести без сожаления к концу, с наведением последнего штриха.