1

Ночью небо обволокло серыми низкими тучами, и изредка раздавались глухие звуки грома. Дождь заморосил ближе к утру, от чего восхода солнца в этот день никто так и не увидел. Первые капли, падающие с хмурых небес, превращали твердую землю в жидкую грязевую кашу, в которой спустя полчаса после начала дождя начали отпечатываться следы тяжелых мужских сапог.

Дождь считался плохой приметой, если он совпадал с проведением ритуала погребения. Об этом знали все, но предпочитали молчать и отводить друг от друга неловкие взгляды. Лица собравшихся были печальными и мрачными. Так происходит всегда с теми, кто пришел проводить в последний путь умершего, но в этот раз всему виной был только дождь, а не обстоятельства, которые заставили людей собраться вместе. Неожиданно, из тревожного молчания, которому сопутствовали лишь шлепки десятков ног по грязевой жиже, да скрип деревянных колес, раздался чей-то голос:

— Скорее бы конец, — и тут же смолк, стоило раздаться в ответ нескольким нервозным покашливаниям. Последний раз похожий ритуал проводился в этих краях больше полувека назад, и никому не хотелось нарушать или вносить опасные изменения в тщательно отрепетированные действия из-за чьих-то глупых ошибок. Даже тем, кто участвовал в подобном ритуале впервые.

Излишки дождевых капель, превращаясь в тонкие струйки, непрерывно стекали с полей широких шляп шествующих. Кожаные плащи черных и коричневых цветов не пропускали влагу, чего нельзя было сказать о сапогах, а потому впервые за долгие недели нескончаемой жары, всех мужчин идущих под дождем начал бить холодный озноб. Многие уже мечтали поскорее согреться с помощью чего-то горячительного. Но пока никто не думал сдаваться и разворачиваться назад.

Когда впервые с начала ритуала раздался громкий стук по дощатой поверхности, все вздрогнули, даже самые старые, в чьей жизни этот ритуал был не первым. Молодые же и вовсе принялись хвататься за свои револьверы, а спустя мгновение, опуская взгляды вниз, смущенно убирали руки. Жуткий, продирающий до глубины души стук по дереву раздавался нечасто и почти всегда был неожиданным, несмотря на то, что многие старались его предугадать, но мало у кого это получалось.

Улицы были пустынными, ставни всех домов закрыты, но люди не присутствующие при процессии воочию, все же участвовали в ней с помощью другого чувства — слуха.

Дождь не прекращался, люди шли вперед, держа путь к воротам небольшой деревеньки под названием Конвинант, а перед всей процессией медленно шагал конь, запряженный в повозку, в которой, мертвым грузом, лежал сосновый гроб. Сельчане старались глядеть себе под ноги или же вдаль, но при каждом новом стуке их внимание привлекало только содержимое повозки. Сама лошадь с каждой минутой становилась все беспокойнее и пыталась прибавить ходу, от чего одному из мужчин приходилось придерживать ее за поводья. Лошадь все чаще мотала головой и пыталась сорваться на бег, от чего гроб водило из стороны в сторону. Некоторые уже беспокоились, что рано или поздно сосновый ящик выпадет из повозки в грязь и кому-то придется его грузить обратно.

— Держи ее крепче! — прокричал мужчина с обветренным лицом и темно-серыми глазами. На первый взгляд ему можно было дать около пятидесяти лет. Он чувствовал свою обязанность держать под контролем проведения ритуала, а потому и не побоялся заговорить, в то же время, сознавая, что тот, кто лежал в гробу затих и начал прислушиваться. Ему было некогда думать о своей безопасности в эти минуты. К тому же, если ритуал погребения будет доведен до конца, тогда все опасения просто забудутся.

Стараясь не упасть в грязь, другой молодой парень подбежал к коню, после резкого кивка мужчины с темно-синими глазами, и схватился за поводья коня с другой стороны. Животное начало сопротивляться сильнее, но двоим парням удалось ее утихомирить. Но надолго ли?

Мужчина с обветренным лицом оглядел всех присутствующих, после чего решил, что ритуал можно продолжить. Прежде чем процессия возобновила ход, он подошел к повозке и, достав из кармана две серебряные монеты, положил их на крышку гроба, после чего отступил назад.

Люди двинулись дальше к воротам небольшого поселения, в сторону холма, на котором покоились все жители Конвинанта умершие уже давно и совсем еще недавно. Многие верили, что идти станет гораздо легче, стоит Конвинанту оказаться за их спинами. Низкие грозовые тучи плыли по небу следом за ними, громыхая и клубясь. Капли дождя продолжали падать вниз с глухим стуком разбиваясь о шляпы и плечи идущих.

Они уже приближались к арке высотой в три человеческих роста, на которой было вырезано название поселения, что входило в состав губернии Талбор, когда дверь одного из домов резко распахнулось и из него выскочила молодая женщина в черной головной накидке и с неизлечимой болью в глазах. Крича, она побежала в сторону процессии, не замечая потери туфель, завязших в грязи.

— Нет! Мальчик мой! — взревела она, тяжело продираясь через грязь, падая, вставая и снова начиная бег. — Оставьте его в покое! Оставьте, он ведь живой!!! Выпустите его! Немедленно!!!

Один из мужчин вышел ей навстречу, с решительным намереньем остановить ее.

— Нет, Сэлли! Не подходи ближе!

Мужчина с обветренным лицом схватил вышедшего за локоть и сердито процедил сквозь сжатые зубы:

— Никаких имен! Он ведь все слышит!

Мужчина коротко взглянул на лидера, после чего виновато опустил взгляд. Он быстро закивал головой, этим принося свои извинения, затем поспешил навстречу жене. Он отгородил ей путь к телеге, зажав ее в своих крепких объятьях. Она попыталась вырваться, но безуспешно.

— Отпусти меня! Я хочу увидеть Джонаса! — закричала женщина, плача навзрыд и не сдерживая стоны. Мужчина старался изо всех сил не выпускать ее из своих объятий, прижимая женщину как можно крепче к груди. Исчерпав все свои силы, она полностью ослабла и повисла на руках мужа, который и сам уже был готов залиться слезами.

— Успокойся, дорогая, — тихо произнес он, поглаживая ее влажные волосы ладонью.

— Джонас — наш сын…, — причитала она, вздрагивая всем телом. — Он ведь живой!

— Нет, дорогая, — скрипучим от горя голосом ответил ей муж, нагнувшись к ней ближе, чтобы широкие полы шляпы укрыли голову Сэлли. — Наш мальчик умер, и с этим уже ничего нельзя поделать.

И тут, словно ожидая удобного момента, из заколоченного гроба раздался детский голос, до боли знакомый Сэлли и ее мужу:

— Мама? Мама, помоги мне! — Голос маленького мальчика перешел на плач. — Здесь темно, мама, и я не могу дышать!

Такой силы от хрупкой женщины, мужчина не ожидал. Сэлли толкнула мужа в грудь и тот, поскользнувшись в грязи, упал на спину. Сэлли перепрыгнула через него, чуть было не потеряв равновесие, но устояла на ногах и продолжила прерванный бег, все ближе приближаясь к повозке. Ее подол платья стал совершенно грязным и влажным, затрудняя окончательно бег, а глаза заливало дождем. Но Сэлли, казалось, всего этого не замечала, она спешила на помощь к своему сыну Джонасу.

Она уже продиралась сквозь толпу мужчин, что шли следом за гробом, когда один из них преградил ей путь. Она попыталась его оттолкнуть, но он устоял под ее напором.

— Отпустите меня, шериф. Я нужна своему сыну!

— Нет! — человек с обветренным лицом и темно-синими глазами схватил ее за плечи и сильно встряхнул, пытаясь поймать ее взгляд. — Он уже не твой сын! Пойми же это, наконец!

— Он зовет меня!

— Он пользуется тобой. Его слова сплошная ложь! Он не нуждается в твоей материнской ласки и любви!

Затравленный взгляд женщины, устремленный в сторону повозки, наконец, встретился с взглядом шерифа города. Женщина начала постепенно приходить в себя.

— Он больше не человек, — добавил шериф уже спокойно.

Сэлли прикрыла глаза и с трудом проглотила ком застрявший у нее в горле. Ее напряженное тело начало ослабевать. Шериф снял свою шляпу, и надел ее на голову безутешной матери.

— Но, его голос…, — прошептала она, все еще держа веки опущенными. — Он так похож на голос моего мальчика.

— Да — кивнул шериф. — Это так. В этом сила, таких как он.

Муж Сэлли уже стоял рядом, и шериф осторожно передал женщину в его руки, после чего получил в ответ благодарность в виде нового кивка.

— Проведи ее домой и напои горячим молоком. Дальше мы сами справимся. И не забывайте, что у вас еще осталась маленькая дочь. Она нуждается в вашей поддержке и страдает не меньше вашего.

Сэлли и ее муж повернулись и неторопливо зашагали к своему дому. Шериф проводил их взглядом до веранды, после чего пошел следом за остальными мужчинами поселения.

 

2

Шерифу Конвинанта Сиду Расселу было не по себе. Встречаться ранее с подобными тварями ему еще не доводилось, но слышал он о них с раннего детства, так же как и остальные жители поселения. Самый известный случай столкновения людей с Безликими произошел более сорока лет назад в соседнем поселении, под названием Астер. Тогда тоже проводился подобный ритуал погребения, который так и не был доведен до конца, по причине человеческой халатности и самоуверенности нескольких участников ритуала. Покойному удалось выбраться из гроба, и в течение трех недель он уничтожил практически всех жителей Астера. Неизвестно чем бы все закончилось, если бы не приход чистильщиков Анку. Они забрали с собой всех Безликих и вернулись назад туда, откуда пришли. А вот откуда они приходили, никому не было известно. С Земель Мертвых, из самого Мира Вечности или же из других никому неведомых мест? Ответ на этот вопрос оставался загадкой и те, кто хотел разгадать ее и проследить за ними, пропадал навсегда.

В детстве, истории о братьях Анку пугали его больше, чем даже истории о тех ужасных тварях, на которых эти самые братья охотились. Рассказы об их ужасных лицах, доводящих до безумия всех, кто видел их воочию, казались маленькому Сиду Расселу невообразимо страшными, пробирающими до мозга костей. Но с возрастом все страхи притупляются, и встреча с братьями Анку начинает казаться чем-то надуманным и неправдоподобным. Но, стоило ему стать участником ритуала, как все радикально изменилось, и вот чувство детского страха снова заскребло у него в груди.

Следовать за гробом, в котором теплилась новая форма жизни, было неприятно и немного страшно. А дождь, который сулил несчастья и беды, только усугублял и так непростую ситуацию. Вдобавок к одной из плохих примет добавились и все остальные: женщина, присутствующая на ритуале; произнесенные вслух имена; монстр, заговоривший голосом мертвого мальчика.

— И чего нам ждать теперь? — шепотом произнес помощник шерифа Харви Гуделл, схватив Сида Рассела за локоть. — Проклятия всего поселения?

— Успокойся! — так же, не повышая голоса, ответил ему шериф. — Мы завершим ритуал без происшествий, и оно окажется навечно под землей. А мы продолжим жить так, как жили до этого. Так было всегда и сегодня ничего не изменится.

Шериф отдернул свою руку, освобождаясь от несильной хватки своего помощника, пройдя вперед, приказав процессии широким взмахом руки двигаться дальше и не останавливаться. Ему, как и всем остальным мужчинам Конвинанта, хотелось поскорее закончить ритуал погребением.

В каждый раз, глядя на повозку и гроб, Сид Рассел возвращался мыслями в тот день, когда они вместе с Харви Гуделлом и еще тремя крепкими мужчинами схватили эту тварь, что стояла у тела убиенного ей же мальчишки, и слегка покачивалось из стороны в сторону, словно от порывов сильного ветра. Они окружили его в тот самый момент, когда оно снимало штанишки с тела Джонаса, явно желая натянуть их на себя точно так, как до этого натянуло на свой белесый голый торс рубашку. Почувствовав их присутствие, оно резко повернуло свою голову, чуть ли не в противоположную телу сторону и оскалилось своими кривыми желтыми зубами. В его кроваво-фиолетовых глазах пылало безумие и ненависть.

Они накинули на него плед и тут же повалили тварь на землю. Оно брыкалось и кричало, стараясь выбраться из-под плотной материи. Сил монстру было не занимать, но им все же удалось сдержать его, спеленать в кокон и прежде чем оно разорвало плед в клочья, Сид и его помощники уложили тварь в гроб и заколотили крышку.

Шериф не знал, насколько правильно было так мыслить, но он был рад, что Безликий убил мальчишку, а не взрослого крепкого мужчину и перенял его образ — с взрослой особью они бы могли и не справиться.

"Безликий". Одно это слово заставляло его чувствовать дрожь где-то глубоко внутри. И это его — бесстрашного Сида Рассела! Сида Рассела, который прежде чем стать шерифом Конвинанта был успешным охотником за головами и за всю свою жизнь ему встречались на пути разные мерзкие типы, способные на убийство не только стариков, женщин и детей, но и на убийство своих родственников. И эти отморозки никогда не внушали ему такого гнетущего чувства тревоги как эта тварь, способная в одиночку уничтожить целую губернию, лишь бы насытить свой голод.

Дождь, казалось, без конца набирал силу, делая грязь более вязкой и скользкой. Телегу приходилось чуть ли не через каждые десять шагов толкать, так как лошадь уже с трудом шагала вперед, грозясь завязнуть на полпути окончательно.

В очередной раз, когда телега остановилась и два молодых парня принялись ее толкать, тот, кто почивал недобрым сном в гробу, вновь дал о себе знать, с силой ударив по крышке гроба и заорав нечеловеческим голосом. Парни в страхе отскочили назад, один даже не удержался на ногах и упал задом в грязевую лужу. Лошадь, в свою очередь, решила, что с нее хватит на сегодня потрясений и приказов со стороны людей, и дико заржав, сорвалась с места, помчавшись вперед, с невероятной легкостью сдвинув с места телегу.

— Держите ее! — прокричал шериф, но было уже слишком поздно — лошадь умчалась вперед быстрее, чем кто-либо успел опомниться.

Гроб запрыгал из стороны в сторону, приближаясь к открытой задней части телеги.

— Он сейчас упадет! — огласил кто-то очевидный факт, и тут же гроб, скользнул немного вперед, перевалил через центр тяжести и выпал из телеги, успев сделать кульбит в воздухе, после чего шмякнулся крышкой в грязь. Избавившись от жуткой ноши, лошади потащила повозку еще быстрее, а вскоре освободилась и от нее.

Вся процессия замерла на месте, словно ожидая новых непредвиденных поворотов событий. Но ничего нового уже не последовало. Гроб остался лежать в грязи и запертый в нем не по своей воли монстр, принявший образ мальчишки, вновь решил воспользоваться своим правом молчания, словно даже не заметив произошедших в частности с ним перемен. В тридцати шагах от гроба стояла, склонившись, словно в покаяние, двухколесная телега, в то время как лошадь все еще продолжала свой бег, став уже черным пятном на фоне дождливого пейзажа холмов.

Первым из ступора вышел Сид Рассел. Он похлопал несколько раз в ладоши, призывая всех к вниманию. Некоторые сразу обратили свой взор на него, но большинство продолжало глядеть на перевернутый гроб.

— Слушайте меня! — прокричал шериф, и в его слова просквозило не просьбой, а требованием. — Нам надо завершить ритуал, хотим мы этого или нет. Вы это и сами прекрасно понимаете. — Еще несколько мужчин обратили на него внимание, пытаясь вникнуть в смысл сказанных слов. — У нас нет выбора. А потому, дальше мы понесем гроб на плечах.

В толпе тут же начали раздаваться нервозные высказывания. Чаще всего слышалась фраза: "Я к нему и на шаг ближе не подойду".

— Мы все…, — шериф уже хотел сказать "напуганы", но предпочел подобрать иное слово: — …на взводе! И каждый хочет поскорее вернуться домой к своим матерям и женам. А потому, не стоит мешкать. Тем более что кладбище уже недалеко!

Шериф замолчал, ожидая согласия от жителей поселения или же отрицаний. Ни того, ни другого не последовало. Но и молчание можно было принять за определенный ответ.

— Раз ни у кого нет возражений, тогда мне нужны два добровольца.

— Два? — озадачено переспросил Харви Гуделл.

— Да, первый помощник шерифа, — кивнул Сид Рассел. — Два. Потому что ты и я без разговоров войдем в четверку тех, кто понесет гроб на своих плечах.

— А что если я…

— Ты должен! — оборвал шериф его слова резким тоном. — Мы призваны защищать это поселение и его жителей от любой опасности.

— Тогда, почему ты Малкольма не обяжешь быть третьим?

— Ему всего лишь шестнадцать лет и к тому же он единственный мужчина в семье. Ему нужно содержать старую мать и сестру. — Шериф коротко взглянул на потерянное лицо своего младшего помощника.

— Другими словами, ты видишь угрозу для нас в проносе этого деревянного ящика? — задал вопрос Гуделл.

— Не обязательно. Но, случиться может всякое.

— Хорошо, — смиренно кивнул помощник. — Пусть я и не в восторге от твоего решения, но я согласен.

— Я тоже! — с легкой дрожью в голосе заявил Малкольм Клемментс, сделав шаг вперед. — Пусть мне всего лишь шестнадцать, но, в конце концов, я ваш помощник.

Шериф одобрительно кивнул головой в ответ, после чего оглядел остальных. Но, другие ковбой только отводили взгляд, усердно стараясь не смотреть на Рассела и не стать четвертым избранным гробовщиком.

Темно-синие глаза шерифа начали грустнеть, видя столь явное малодушие своих соседей, с которыми он прожил столько лет можно сказать бок о бок и которых считал настоящими мужчинами. Конечно, они сами себя считают бесстрашными мужами, ведь недаром они в каждый вечер пьют крепкие спиртные напитки, почти не пьянея, не редко бьют друг другу лица и не держат зла за это, любят жен и не пропускают мимо юбок салунных шлюх. Что, если не это характеризует тебя как "настоящего мужчину"? А то, что ты отказываешься пронести мертвеца на своем плече — это вовсе не страх, а простая неприязнь.

Наконец из толпы вышел старик Рональд Беллфест, бывший шериф Конвинанта, а теперь — просто уважаемый всеми человек.

— Я буду четвертым, шериф.

Сид Рассел благодарно кивнул ему, после чего первым зашагал в сторону перевернутого гроба, внутри которого сохранялась обманчивая тишина.

* * *

— Давайте перевернем его.

Шериф перешагнул через небольшой гроб (как раз нужного размера, чтобы в него поместился пятилетний мальчик) и просунул под него ладони, на секунду позволив закрасться в свою голову глупым опасениям о получении заноз, из-за плохой ошкуренности поверхности гроба.

— А почему бы его не перетащить обратно в телегу, после чего потащить ее, а не сам гроб? — предложил Гуделл.

— Потому что телега очень тяжелая, а тащить ее по улице, утопающей в грязи будет сложнее вдвойне. Поэтому мы будем нести гроб на плечах, и не будем искать ненужных оправданий, чтобы этого не делать, — ответил ему шериф, с легкой нервозностью в голосе, после чего указала кивком голову на другой край гроба, предлагая Гуделлу помочь ему.

Они ухватились за разные края испачканного деревянного ящика и перевернули его крышкой вверх. Тело с глухим звуком перевернулось внутри и от этого звука у шерифа засосало под ложечкой. Еще новый сосновый гроб, пахнущий древесиной, испачкался окончательно, став серым, и на нем пропечатались мазки от их ладоней. Рональд Белфаст и Малкольм Клемментс поспешили им на помощь, схватив ящик с широких краев, где должна была находиться голова Безликого.

— Я уже сам хотел вызваться в добровольцы, да только старик меня опередил, — произнес кто-то из толпы. Голос был знакомым, но Сид Рассел решил даже не задумываться о том, кому он мог принадлежать — это было уже не важно.

— Итак, вы двое, — шериф взглядом указал на Белфаста и Клемментса, избегая произношения вслух имен по вполне всем понятным причинам. — Будете держаться позади нас, а мы с помощником пойдем впереди. Больше никаких разговоров, пока эта тварь не окажется под землей. — Он осмотрел всех, ожидая кивков согласия. Получив их, он дал команду всем разом поднять гроб повыше и опустить его на плечи. Тот, кто лежал внутри, продолжал молчать и не поддавать признаков жизни, словно окончательно смирившись, что последующую вечность ему предстоит прожить в этом тесном деревянном ящике под огромным слоем земли.

Процессия снова возобновила свой путь, в ту сторону, где виднелась металлическая изгородь и покошенная от времени вывеска с надписью "Кладбище". Где-то там за изгородью уже была выкопана яма, которой предстояло стать очередной могилой. Но, на этой могиле, как еще на пяти на этом кладбище, будут кресты без имен, а только с красным мазком краски, которую будут обновлять в каждый год, так же как и на остальных шести.

"Метка Безликого", так ее называли в этих местах. С другими названиями Сид Рассел не был знаком, но при этом был уверен, что похожих названий для подобных меток было не меньше трех десятков во всем Зрелом Мире.

 

3

Они дошли до ямы почти без происшествий. Лишь один раз из гроба раздался жалостливый детский плач и легкое царапанье ногтей по дереву.

— Заткнись! — прокричал Гуделл, после чего существо умолкло.

— Не надо говорить с ним, — процедил сквозь зубы шериф. — Не надо обращаться к нему. Больше ни единого слова!

Помощник шерифа послушался слов Рассела и больше не издавал ни звука до самого конца погребения.

Когда они дошли до арки кладбища, дождь начал постепенно убывать, прекратив, наконец, барабанить по полям их шляп и по гробу, но от этого никому не стало легче, ведь земля на кладбище была более вязкой и рыхлой, чем за изгородью. Старик Белфаст чуть было не упал, поскользнувшись, но Малкольм его вовремя подхватил за локоть, за что в ответ получил благодарный кивок от старика.

Они опустили гроб в шаге от вырытой ямы, после чего молча переглянулись. Ритуал был почти завершен, и это всем предавало столь необходимое и долгожданное спокойствие. Один из жителей города, вышел вперед, держа на обоих плечах два мотка веревок. Шериф взял один моток и принялся его разматывать. Гуделл остался стоять рядом с шерифом, в то время как Клемментс и Беллфест обошли могилу и стали по другую сторону, в ожидание пока шериф и Харви Гуделл не бросят им концы веревок. Как только это произошло, гроб был поднят вверх и смешен в сторону, пока не завис над ямой.

— Отпускаем медленно, — напомнил им Сид Рассел и гроб начал неторопливо опускаться вниз, туда, где дно ямы уже было залито слоем мутной дождевой воды. — Не торопимся.

Чем ниже опускался гроб, тем спокойнее на душе становилось у шерифа. И только когда веревки были вновь смотаны, а на крышку гроба упали первые пригоршни жидко земли, Сид Рассел не смог отказать себе в желание тяжело выдохнуть. Подняв лицо к небу, он позволил все еще падающим мелким каплям смыть с его лица усталость и напряжение.

Гроб полностью исчез под слоем земли, которую скидывали в могилу жители города с похвальным энтузиазмом, но шерифу на миг показалось, что он расслышал жалобный детский плач. Он попытался сконцентрироваться и вслушаться в доносящиеся из могилы звуки, но так больше ничего не услышал.