Орсон Беннеке прожил долгую и насыщенную жизнь. За свои семьдесят лет он повидал много хорошего и не очень. Видел он, как рождались его дети, как они росли, как умирали по тем или иным причинам. Видел, как люди бескорыстно помогали друг другу, и видел, как предавали те, кто казался лучшим другом. Да что там говорить, он и сам не редко делал добрые поступки, а затем поступал подло, от чего корил себя на старости лет за содеянное.

Несколько недель назад он проснулся ночью в своем тихом и пустом доме от непонятных голосов, что доносились за окном. Он долго вслушивался в ночную тишину, пока до него не дошло, что голос был женским и больше походил на плач. Плач бэнши. Так, в течение нескольких минут, он осознал, что его жизненный путь вскоре должен подойти к концу. И нельзя было сказать, что его испугало эта новость, отнюдь — он ждал свою смерть уже несколько лет, с тех пор как умер последний из его сыновей и теперь он оставался один на целом свете.

Утром он окончательно пришел к выводу, что обязательно заведет записную книжку и будет вписывать в нее все жизненные поступки, которыми можно было гордиться и те, за которые ему было стыдно. Таким образом, он хотел подвести жизненный итог: хорошим ли он был человеком или же плохим, будут ли в списке больше приятных воспоминаний о самом себе или же их перевесят плохие.

В день, когда начался дождь, каких ему еще не доводилось видеть никогда за все семьдесят лет жизни, он оставался сидеть дома и вспоминать прошлое. За те два дня, сколько шел ливень, он сделал не меньше шести десятков записей с перечислением своих хороших и плохих поступков. А когда дождь закончился и все жители поселения Биналь решились выйти из домов на улицу, для того чтобы оценить силу стихии и нанесенный ею ущерб, Орсон окончательно поставил точку в своих записях. Теперь оставалось только провести подсчет всем своим поступкам, чего Орсон боялся делать — он был уверен, что плохое перевесит чашу весов и он уйдет на Землю Мертвых с печатью плохого человека. И не важно, что никто и никогда в жизни не укорял его и не считал плохим, главное было то, как он будет относиться к себе сам на смертном одре.

Он растягивал момент подсчета, как мог: то напоминал себе о том, что нужно было залатать протечки в крыше, то вспоминал, что нужно было помыть посуду, оставшуюся после принятия пищи, то напоминал себе о своем же обещании починить стул, который ужасно скрипел в каждый раз, когда он садился на него и вставал.

И только когда он уже не знал, чем бы ему еще заняться, он вернулся к столу, на котором лежала записная книжка, и открыл ее. Подсчет занял у него не меньше десяти минут, но уже к восьмой минуте он уже знал, что его хорошие поступки перевесят плохие с небольшим отрывом, но все же достаточным для того, чтобы остаться довольным результатом.

Закрыв записную книжку, он с облегчением вздохнул и направился к входным дверям. Столь великолепный результат нуждался в поощрении в виде одного стаканчика хорошего виски, который продавали в местном салуне. Он всегда любил виски, но пил его редко по разным причинам. Он воздерживался от выпивки вначале для того, чтобы его скоропостижно скончавшаяся жена могла назвать его образцовым мужем, затем для того, чтобы показать пример своим сыновьям, что от алкоголя можно и нужно отказываться, а затем не пил просто по привычке и в память о потерянных родных и близких.

В салуне было многолюдно и весело. Всех этих людей он знал и уважал каждого по-своему. Многих он мог назвать хорошими людьми, у кого количество хороших поступков наверняка преобладали над плохими. Были и те, с кем он никогда бы не сел за один стол. Но, все они были его соседями — теми, кого он знал многие годы, кого он привык видеть в каждый день и с кем он здоровался при встрече.

Он сел у стойки бара, пожав несколько крепких рук по пути, и заказал себе долгожданный стаканчик с виски. В этот самый момент в салун вошел человек, который тут же привлек к себе внимание Орсона. В это мгновение он понял, что если ему и суждено умереть сегодня, то причиной тому будет именно этот незнакомец.

Тот стоял в дверях с поникшей головой, сутуля плечи и опустив руки вниз, словно самый уставший человек на всем белом свете. Дождевая вода стекала с него на деревянный пол как из дуршлага. И никому не было до него никакого дела, кроме Орсона, рука которого замерла с рюмкой виски на полпути. Беннеке не мог понять, что так ужаснуло его в незнакомце, пока, наконец, не заметил нечто пугающе необычное — капли дождя, что стекали с его тела и падали на сапоги в мгновение ока превращались в пар. Могло показаться, что сразу после попадания под дождь, незнакомец долго и с усердием танцевал на раскаленных углях.

Голова человека пришла в движение. Она медленно повернулась в сторону камина, в котором горел огонь. Губ незнакомца тронула улыбка. После этого все его тело пришло в движение. Развернувшись, он направился в сторону камина, а там, где подошвы его сапог еще недавно касались деревянного настила салуна, остались два обгоревших следа. От увиденного, глаза Орсона стали настолько широкими, насколько это позволяли его веки.

Незнакомец присел около камина и вытянул вперед руки, и только теперь все завсегдатаи салуна заметили его присутствие.

— Ты что делаешь, дурень! — прокричал один из соседей Орсона Беннеке, видя то, как человек сует руки прямо в пламя огня.

— Кто он такой? — спросил другой завсегдатай у своего товарища. — Ты его раньше видел?

— Нет — ответил третий, глотая виски залпом. — В дружбе со скудоумными я не был замечен.

Незнакомец никак не реагировал на их слова, продолжая держать руки в огне, а капли дождя шипели на его коже как на сковороде.

— Эй, приятель! — прокричал хозяин салуна, стоя за барной стойкой и от его крика Орсон Беннеке вздрогнул. — Здесь тебе не приют для бродяг. Раз зашел в салун — заказывай что-нибудь выпить!

— Странно, — произнес незнакомец, и все голоса в салуне мигом утихли. Всем было интересно услышать, что скажет человек, имя которого никто не знал и который продолжал держать руки в огне, словно тот не причинял ему ни малейшего вреда. — Всегда любил горячительное, но, что-то мне подсказывает, я не получу удовольствия от виски больше никогда.

— Парни, ставлю стакан моего лучшего пойла любому, кто вышвырнет проходимца из салуна! — прокричал хозяин, а Орсон вновь непроизвольно вздрогнул. Он захотел предостеречь хозяина заведения от такой затеи, но уже с дюжину любителей дармовщины, вскочили со своих мест, готовые вышвырнуть бродягу за двери салуна.

Они не успели прикоснуться к нему, так как человек резко поднялся на ноги и развернулся к ним лицом. Они встали перед ним как вкопанные, глядя на его охваченные пламенем руки. Глаза незнакомца горели красным светом, и Орсон готов был спорить на собственную голову, что цвет глаз не был простым отражением огня.

— О, Мир Мертвых! — воскликнул один из добровольцев. — Что ты такое?!

— Я то, что принесет вам избавление от мирской суеты.

Произошедшее далее, ввело Орсона Беннеке в парализующий ступор. Языки пламени, сравнимые с щупальцами озерного чудовища, начали вырываться из тела незнакомца и накидываться на все вокруг: на стены, на потолок, на столы, на стулья, на людей. Жар пламени окатил волною все тело Орсона Беннеке, но сам огонь не коснулся его, чего нельзя было сказать об остальных жителях Биналя. Многие не успевали даже вскрикнуть, сразу превращаясь в черные головешки, призрачно напоминающие сами себя еще несколько секунд назад. Огонь трещал и шипел, шел волнами по стенам и потолку и поглощал все, что попадалось ему на пути. Орсон чувствовал сильный жар, который болью отзывался на всех участках его тела, но ступор продолжал сдерживать его на месте. Он с ужасом не отрывал взгляда от незнакомца, который в эти минуты выглядел настоящим ходячим бедствием. Он уже был одет во все красное и большой капюшон скрывал его лицо, но даже в такой одежде он хорошо выделялся на фоне огня, который принимал разные формы — от волн, до вихрей.

Колдун подошел к Орсону Беннеке и какое-то время просто стоял перед ним, в то время как волосы на голове, бровях и ресницах старика тлели и осыпались пеплом. Затем, повелитель огненной стихии выхватил из его ладони стакан виски, который так же был охвачен пламенем и залпом осушил его.

— Как я и ожидал — никакого удовольствия, — произнес колдун.

В его голосе не было ничего человеческого. Бросив стакан на пол, колдун вышел из салуна и очень скоро исчез в тумане пара от дождевых капель.

Орсон Беннеке вышел из ступора спустя минуту, после ухода могущественного мага и только тогда ощутил жуткую боль от ожогов. Выскочив на улицу, он встал под дождь, выискивая взглядом того, кто убил в течение минуты почти всех мужчин селения, но никого не увидел.

Пожар в салуне привлек внимание остальных жителей Биналя, которые повыскакивали из своих домов: кто-то для того, чтобы поучаствовать в его тушении; кто-то для того, чтобы выкрикивать имена своих родных, оставшихся внутри; кто-то для того, чтобы просто поглядеть на огонь.

Орсону Беннеке до всего этого не было никакого дела. Он продолжал вглядываться вдаль и молить Океан Надежд, чтобы его глаза не уловили даже намека на силуэт могущественного колдуна.

— Орсон! Орсон, что произошло?!

Кто задал ему этот вопрос, Орсон не имел понятия, да это и не имело значения.

— Бэнши плакала не по мне, а по тем, кто остался внутри, — только и произнес он, но осознания этого факта не принесло ему облегчения.