Бостон, штат Массачусетс. Начало июня, 2005 год.

1.

К концу учебного года студенты во всём мире начинают задумываться о том, как провести приближающееся лето. Наивысшая точка раздумий наступает во время сдачи последнего экзамена — как правило, во время пребывания в аудитории, покусывая кончик карандаша, с усталью глядя на лист бумаги перед собой и с уходящей надеждой на то, что в этом году удастся дать правильные ответы на все вопросы, не прибегая к столь удобному методу как списывание.

Мелинда Мерцер в этом смысле не была исключением. В эти минуты она в точности повторяла выше сделанное описание. К экзамену по биологии она не готовилась, а потому и не рассчитывала самой отвечать на вопросы. Зачем? Ведь всегда найдутся представители сильного пола готовые первыми предложить свою помощь. Справа от неё сидел «ботаник» Холлс, слева — симпатичный, но занудливый Фостер, а спереди — всегда готовый протянуть руку помощи — Майк Доннахью. По сравнению с остальными двумя, Майк не был отличником, единственное что ему удавалось делать на «отлично» — был бейсбол. На «хорошо» — он справлялся с весельем, представительницами противоположного пола и с техникой «показать этому уроду, кто тут главный». О слабых сторонах Майка Мелинде не было известно, если не учитывать его слабую тягу к знаниям. Не то чтобы Майк был глупым (скорее даже наоборот), просто он ещё со школьной скамьи привык к тому, что никто от него не ждал всплеска умственной активности, а чтобы без труда получить высокую оценку по любому предмету, ему требовалось лишь привести школьную(а теперь уже и университетскую) команду по бейсболу к очередной победе. Что он и делал с завидным постоянством. Благодаря ему, медицинский университет Бостона удерживал третий год подряд лидерство среди остальных университетов Новой Англии. А центральный корпус, в котором расположился факультет психологии, считался самым спортивным из всех трёх корпусов училища. Всё это превращало Майка в настоящего плейбоя в глазах любой знающей его девушки.

Но, среди других студентов у него были конкуренты. И главным из них считался Уолтер Кэмпбелл — он включал в себе все положительные качества Доннахью и вдобавок был круглым отличником, что не делало из него зануду. Кэмпбелл учился в западном крыле университета на факультете хирургии. Ещё год назад они с Мелиндой встречались и дело медленно, но верно близилось к свадьбе (пусть это даже было одностороннее мнение Мелл), но неожиданно они расстались, причем по инициативе Уолтера. До этого Мелинда сама ставила условия перед своими парнями и первой сообщала о разрыве, что превращала её в лидера. И это положение вещей её вполне устраивало. Уолтер изменил правила её же игры и поставил Мелл перед фактом расставания. Эгоизм Мелинды Мерцер — девушки из высшего общества, чей отец удерживал контрольный пакет акции крупной корпорации по производству известной во всём мире марки сигарет, — достигал небесных высот, но в этот раз она оказалась, неожиданно для себя, слабым звеном. Возможно, именно это заставило Мелл влюбиться в Уолтера по-настоящему и верить в то, что их разлуке вскоре прейдёт конец.

К кодексу жизни, Мелинда Мерцер относилась довольно фривольно, — получала от неё всё что могла, а чаще всего — всё что хотела. Учёба её волновала ничуть не больше чем глобальное потепление или проблемы стран «третьего мира», но на знаниях настаивал её отец — Эдвард Лоренс Мерцер. К тому же студенческая жизнь была довольно занимательной, а вдобавок она могла рассчитывать на новую машину сразу как ей надоест предыдущая, на пополняющиеся счета её кредитных карточек и на сглаживании отношений между отцом и дочерью, которые совсем не хотели налаживаться самостоятельно.

В отцовских деньгах Мелинда нуждалась ничуть не меньше любого другого человека, живущего с самого раннего детства в роскоши: дорогие шмотки, спортивные машины, гламурные вечеринки, пластическая хирургия (где нос скорректировать, где силиконовые импланты вживить), фешенебельные пятизвёздочные отели и многое другое. Благо сигареты ей доставались бесплатно — фирма оплачивала все расходы.

Лектор по анатомии — тучный мужчина с волосами цвета смоли и совершено седой бородой (что служило хорошим поводом для шуток студентам о любви лектора к перекиси) — барабанил по столу тупым концом ручки и с полуулыбкой на лице наблюдал за студентами.

Мелинде до него не было дело. Сейчас её мысли были далеко от этих стен и от экзамена. Для того чтобы зачеркнуть правильные ответы хватило бы и пяти минут. К тому же, за неё это могли сделать либо Фостер, либо Холлс.

Любимым увлечением Мелл были походы по фирменным бутикам и салонам красоты, где она могла оставить за раз от пятидесяти тысяч долларов и выше. Но и любимые занятия часто наскучивают. В таких случаях она садилась за руль своего скакуна (в этом сезоне это был красный «мазерати») и мчалась по ночному городу, до придела вдавливая акселератор в пол. Часто после таких гонок, отцу приходилось вытаскивать её из полицейских участков, краснея стыда, словно школьнику. Следующую неделю, после подобных проделок между ними опускалась молчаливая война.

«Вопрос № 5: Сектор головного мозга, в котором происходит интеграция некоторых более сложных реакций адаптации тела на разные условия окружающей среды. Ответы: A — диенцифал; B — таламус; C — гипоталамус; D — мозжечок».

— Вот бред, а…

Холлс поднял свою косматую голову от своего листа. Взглянув на Мелл, он коротко улыбнулся, и быстро отвёл глаза, от чего Мелл в который раз подумала о том, что Холлс до сих пор пребывает в Клубе Девственников.

«Что ж, пришло время действовать…»

Мелинда склонилась немного левее, от чего изгибы её тела стали более очерченными. Холлс вновь оторвался от листа, а карандаш завис над последним вопросом.

«Чёрт, как зовут этого олуха?»

— Питер…

— Паркер.

— Извини, Паркер. Я смотрю, ты уже почти закончил свой тест…

— Я могу помочь тебе, — улыбка на лице Холлса расширилась, от чего Мелл смогла разглядеть его верхний ряд не очень ровных зубов.

— Это было бы замечательно. — Мелинда, как бы ненароком, задела рукой его колено.

— Сссегодня после экзамена… может, сходим, куда-нибудь?

В этот момент Майк Доннахью повернулся к ним лицом и положил перед Мелиндой лист блокнота с правильными ответами, бросив Холлсу: «Отдохни, приятель».

Мелинда криво улыбнулась Холлсу и с наигранным разочарованием произнесла:

— Извини, Патрик, но тебя только что опередили. — Мелл отсела от него подальше и принялась за зачёркивания правильных ответов.

Иногда Мелинде начинало казаться, что весь Мир к ней был не справедлив, что все принимают её за избалованную девицу, отец которой ворочает миллионами, которая ставит себя превыше остальных и только изредка спускается с небес на землю, чтобы всем напомнить об этом, а если надо, то и сравнять кого-то окончательно с землёй. Именно из-за этого у неё почти не было подруг, так как многие её боялись, многие ненавидели, и ещё больше было тех, кто боялся и ненавидели ее одновременно. А парни видели в ней лишь смазливую мордашку, прекрасную фигуру и, конечно же, богатую наследницу. Она знала, что все парни, не только с факультета психологии, но и со всего университета, хотели видеть её рядом с собой и, конечно же, в своей постели. Но, большинству из них, так и придётся видеть её рядом с собой лишь в своих эротических снах, потому как были либо уродами, либо полными идиотами, либо просто нищими — другими словами: ездили на стареньких «Фордах» или «Крайслерах» своих родителей.

Мелинда Мерцер это прекрасно знала, и это всеобщее желание ей льстило. Льстило настолько, что приводило нередко к чувству сравнимому с эйфорией.

Майк не был, в этом смысле, исключением, он не раз проявлял к ней знаки внимания, за что и был вознаграждён несколько раз, с момента расставания Мелл с Уолтером. Эти двое парней могли быть заклятыми врагами, если бы не были закадычными друзьями.

Мелинда быстро завершила свой тест и отложила карандаш в сторону, после чего принялась оглядываться по сторонам. Многие, как и она, уже закончили работу и теперь занимались автопроверкой. Другие сидели в надежде, что им удастся ещё списать у кого-то. А кто-то уже не мог дождаться звонка, до которого, кстати, оставались считанные минуты.

Главной причиной их разлуки с Уолтером, Мелл считала Сьюзен Робертс — второкурсницу с хирургического (как и сам Уолтер) факультета. Они начали встречаться чуть больше полугода назад, но Мелл была больше чем уверена, что Уолтер уже оказывал ей знаки внимания, когда они ещё были вместе. А потому, во всём штате Бостон, не было для Мелинды Мерцер более ненавистной особы, чем Робертс.

Наконец зазвенел звонок, и лектор попросил всех сдать свои работы. Аудитория начала быстро пустеть.

Мелл взяла свой лист и направилась к столу лектора, перед которым лежала уже внушительная кипа тестов, продолжая размышлять о своих жизненных событиях, не замечая никого вокруг. Даже Майка, который решил напомнить ей о бейсбольном матче, который должен был состояться через два часа, между центральным и восточным крылом.

— Надеюсь, ты будешь болеть за меня! — крикнул он ей в след, но так и не получил ответа. Майк криво улыбнулся и пошел сдавать свой тест.

2.

После окончания последнего экзамена, многие студенты поступают по-разному: кто-то отправляется с друзьями отпраздновать это событие в бар (таких большинство); кто-то ищет покой и тишину в борьбе с переутомлением (как это делает Сьюзен Робертс, с факультета хирургии); кто-то готовится вместе с друзьями к бейсбольному матчу (точь-в-точь, как Майк Доннахью); кто-то отмечает начало каникул с уборки комнаты (что напрямую относится к Мэри Рирдон); кто-то обедает в дорогом ресторане с отцом и с неохотой отвечает на его вопросы (совсем как у Мелинды Мерцер). А кто-то продолжает оставаться в стенах университета и вести свою суперпопулярную радио-передачу.

— Сегодня отличный денек, для того чтобы не сидеть дома! — почти елозя губами по микрофону, вещал Джим Роквелл. — Мою студию просто заливает солнечный свет. Мама мия! И кому только пришло в голову тратить сегодняшний великолепный день на сдачу экзаменов?

За стеклом, Альберт Финчер, его звукорежиссер, чётко артикулируя губами, произнёс нечто похожее на слово «декан», после чего провёл у своего горла указательным пальцем.

Джим только усмехнулся и продолжил монолог:

— Те же кто, всё же, решился потратить день на учебу….кстати, я и сам этим согрешил, то для всех вас сообщаю, что ровно в полдень состоится дружеский бейсбольный матч на главном стадионе нашего университета, между лидером — центральным крылом и аутсайдером — восточным. И не спешите отмахиваться и говорить: «Что я там не видел». Согласен, восточное крыло славится исключительно своими поражениями, но это не значит, что оно не покажет отличную игру. К тому же, могу вам сказать по секрету о том, что мне сообщил тренер восточного крыла также по секрету, что сегодняшний матч может произвести фурор, так как в их команде появился новичок, на которого тренер возлагает все свои надежды. Вполне возможно, тренер Мортинсон имеет в виду того парня, что пополнил наши ряды с начала года. Я провёл небольшое расследование и знаете, что мне удалось узнать об этом парне?…Ну….кто первым догадается?…Правильно, девушка в голубой маячке и великолепными формами, — НИЧЕГО! Паренёк ведёт довольно замкнутый образ жизни. Появляется вопрос, а не аскет ли он? — Джим скривил губы и задумчиво уставился в потолок. — На мой взгляд, парень-загадка не сможет отличить биту от мяча. Тренер Мортинсон, что я могу сделать для вас, кроме как посочувствовать? Думаю только одно: Ха-ха-ха!!!

На стекле появился листок с надписью, который придерживала рука Джоанны Престон — шеф-редактора. «Кончай трепаться. Люди хотят музыки». Джим кивнул и показал знак «О'кей». Джоанна гневно помахала ему кулаком и убрала лист. Ей было прекрасно известно, что Джим всегда со всем соглашается, а затем делает всё по-своему.

— Возможно, я окажусь не прав, и мы увидим битву Давида и голиафа, но во времена нефтяного кризиса и угрозы терроризма так сложно верить в чудеса. А потому и не будем этого делать. Просто посмотрим на великолепную игру центральных и в частности Майка Доннахью, кстати, моего друга. Ради него можно отложить все дела, пусть это будет даже пьянка, травка или секс и прийти, чтобы поболеть за него. Ну а кто не сможет прийти, то у того всегда есть возможность включить радио на нашей станции и узнать обо всём из моих уст. Уже через час я покину студию, находящуюся в университете и отправлюсь на стадион, где должно уже быть подготовлено местечко для меня.

Джоанна Престон просто рвала и метала после слов Джима о «пьянке, травке и сексе», но её нежный голосок, издающий в данный момент все ей известные бранные слова, попросту не долетал до его ушей.

— Ну а кому не интересен бейсбол или другие игры спортивного характера может просто прогуляться по парку, сходить в кино или ресторан со своей подружкой. Хотя, на мой взгляд, любой настоящий мужчина и любой настоящий американец, должен боготворить бейсбол. Но прошу вас, не сидите дома перед телевизором, лежа на диване. Выберите хотя бы радио, а ещё лучше нашу радиостанцию, ведь только у нас вы найдёте хорошую компанию в моём лице и лучшие хиты этого лета. И специально для моей хорошей знакомой Джоанны Престон звучит следующая композиция из репертуара «Evanesance».

Джим поставил музыку, снял наушники и с невинной улыбкой уставился на Джоанну, которая продолжала на него дуться.

Каждый, кто знал Джима Роквелла, видел в нём весёлого привлекательного парня любящего пошутить и радоваться жизни по любой, мало-мальски достойной для этого, причине. Те, кто был с ним знаком ближе, любили его за добрый нрав и умение рассмешить в любой момент, пусть даже на поминках. За долгие годы, Джим и сам поверил в «Джима-заводилу», у которого всегда всё хорошо и по-другому быть не может, потому, как ему даже наедине с самим с собой не бывает скучно. В некотором смысле это и было правдой, но только в дневное время суток, потому как ночью (особенно в бессонницу) он заглядывал в себя и видел маленького мальчика испуганного призраками прошлого. И этот мальчик жил в нём отдельной личностью, став его вторым «я», о котором не принято говорить в слух, даже самым близким друзьям.

Джиму удалось избавиться от детских воспоминаний, так как они были слишком невероятными, чтобы быть правдой. А так как все люди в большинстве своём реалисты, они часто забывают случаи, которые им пришлось пережить, если в них случилось вспыхнуть искорке необъяснимого или может даже сверхъестественного. Джим не знал, как квалифицировать то, что ему пришлось пережить в детстве: нечто неизученное с точки зрения науки или просто яркое детское воображение, рождённое благодаря больному мозгу его отца? Джим старался об этом не думать, уж слишком дурные чувства это вызывало в его душе. А потому легче всего было обо всём забыть, а оставшуюся память архивировать, превратив её во второго самосознания, очень слабого и легко контролируемое в дневное время суток. И только по ночам этот чёрный чулан его памяти мог слегка приоткрываться и, заглядывая в него, Джим мог увидеть во мраке вечной тени маленького мальчика, каким он когда-то был, с бледным лицом и с ужасом в мокрых от слёз глазах.

Дверь в его студию открылась и в неё вошла Джоанна, с явным желанием отчитать его.

— Ты…

— Здравствуй, красотка, — перебил её Джим, пристально глядя ей в глаза. — Надеюсь, ты пришла, чтобы спросить меня, не хочу ли я, чего-нибудь жаждоутоляющее? И я тебе отвечу: Да! И ещё раз, да! Желательно без газа и со звякающими льдинками на дне. — Под конец, Джим изобразил невинную улыбку на лице.

— Ты самый настоящий гаденыш, Джим. Ты знал это?

— Знал, — легко согласился с ней Роквелл, — ведь ты не устаешь мне об этом напоминать.

— И, тем не менее, ты всегда не перестаёшь делать всё по-своему. — С трудом подавляя гнев, добавила Джоанна.

— А что я такого сделал? — с недоумением поинтересовался Джим, скрестив реки на груди и напоминая себе о том, что песня «Evanesance» перевалила через свою половину.

— «Бостон-Джой ФМ» по большому счёту мой проект, и мы с тобой с самого начало договорились, что в эфире не будет ни слова о наркотиках, сексе и всякой пошлости. Также о том, что ты не будешь использовать бранных слов в своих монологах.

— Когда это я говорил ругательства на всю страну? — возмутился Джим.

— Я сказала это к примеру. Но в остальном ты грешишь в каждый раз, а под конец за всё отвечаю я, а не ты, перед деканом.

Джим перевёл взгляд от лица Джоанны, на её чёрную кофточку, с небольшим вырезом, который, всё же, позволял разглядеть начало округлости её груди. Джоанна Престон была очень привлекательной девушкой (во всяком случае, во вкусе Джима), с нежными чертами лица, но довольно низкого роста (метр шестьдесят), а потому её гнев часто приводил Джима в умиление. Да, она ему определённо нравилась. Он её пару раз пытался пригласить на свидания, но в каждый раз получал необоснованный отказ.

— Я уже не говорю о музыки…

— А что с музыкой? — снова спросил Джим, не скрывая иронии.

— Из-за твоей болтовни, её звучит слишком мало.

— Все мои друзья, которые слушают «Бостон-Джой ФМ», никогда не жаловались на мой длинный язык.

— А мои жаловались! — настояла на своём Джоанна.

Джим откинулся на спинку кресла и приподнял недоверчиво бровь:

— Приведи пример. Хоть один.

Джоанна молча сверлила его взглядом и, потому как ей нечего было ответить ему, она ещё сильнее испытывала к нему злобу.

— Не имеет значение, — наконец ответила она. — Я! Хочу! Больше! Музыки!!

— Кстати о музыке…,- Джим развернул мобильное кресло обратно к микрофону, надел наушники и приготовился сменить финальные аккорды «Верни меня к жизни».

Джоанна, сжав губы, испепеляющим взглядом глядела на него пару секунд, после чего вышла из студии.

— Наконец завершились эти мучительные четыре с лишним минуты, и мы снова вместе, для обсуждения важных тем, что достались нам к концу мая текущего года. Надеюсь, каждый из вас уже решил, где он проведёт своё свободное летнее время, потому как я с этим вопросом разобрался уже давным-давно…

3.

Сьюзен Робертс, одетая в светло-синие джинсы и маячку с нижним топом, оголяющим её ровный загорелый живот, лежала на диване и смотрела фильм, ни названия, ни сюжета которого не знала, потому как думала она совсем не о фильме, а об окончание очередного учебного года. Это был её второй год учёбы в университете и без колебаний, она могла назвать его самым сложным. Чего стоили только практичные занятия. С тех пор как она предстала перед металлической поверхностью стола для вскрытий, прошло более двух недель, но и сейчас ей не давало покоя тело той девушки, которое пришлось ей препарировать.

В тот день, они находились в широкой комнате, окрашенную в белые тона, от которой физически и внутренне веяло холодом. Нижняя часть стен была покрыта плиткой, верхняя — оставалась голой. На полу был линолеум, блестевший чистотой. В помещение стояли шесть столов, а те, кто на них расположился, до поры до времени скрывались от любопытных (испуганных) глаз под белыми простынями.

Руководитель практики, мисс Луиза Борвиц — сухопарая дама средних лет, с холодным взглядом и ястребиным носом, — как всегда двигалась быстро, при этом, делая маленькие шажки, от стола к столу, проверяя, как продвигаются учения. Первое — показательное — вскрытие Борвиц проводила сама, но теперь пришло время, чтобы сами студенты взялись за скальпель и доказали окружающим и самим себе, что они готовы стать на очередную ступень к своей цели — превратится в настоящих врачей.

«Помните!», говорила Борвиц. «Сделанный надрез дрожащей неуверенной рукой сейчас, может стоить вам хорошей оценки. Сделанный надрез дрожащей неуверенной рукой в будущем будет стоить чей-то жизни. Так что примите правильное решение уже сейчас: достойны ли вы, стать настоящим врачом или же уйти, чтобы не вернуться».

Сьюзен мутным взглядом оглядела очертания тел под простынями, тщетно пытаясь избавиться от чувства неуверенности в себе. Из-под простыней выглядывали лишь бледные пятки тех, которые ещё недавно ходили, смеялись, поздравляли родных с праздниками, водили машины, относились к тому или иному вероисповедания….любили. Тут же к ней пришел вопрос: «А кто из них достанется мне?». И как в следствие в горле запершило и начало подниматься чувство отвращения к самой себе. Такие мысли показались ей даже кощунственными, хотя она никогда не считала себя набожной. Конечно, в детстве она молилась перед сном, но как только она достигла подросткового возраста, под веяньем подружек-сверстниц, Сьюзен прекратила свой «ночной ритуал».

Парни из её группы, принялись перекидываться шуточками, дабы прикрыть свои страхи, пробужденные предстоящим действом, от чего их громкие неуместные смешки разносились эхом по всему залу.

Мисс Борвиц приказала всем заткнуться и вихрем прошлась около всех металлических лож, срывая простыни, обращая тайное — в явное. Среди тел были трое мужчин и три женщины. Пять из них были уже в годах, успевшие прожить полувековой промежуток времени и только одно тело оказалось ещё совсем молодой девушкой. Парни, конечно, не упустили шанса для очередного дурачества, начав спор кому достанется «милашка».

— Кончайте дурью маяться, — потребовала Борвиц, после чего повернулась к Сьюзен — единственной девушке в группе, — и решительным голосом произнесла: — Робертс! Третий стол. Шелби — Пятый! Гиммер — первый! Стивенс — …

Сердце Сьюзен, под белым халатом, который она будет носить когда-нибудь в качестве врача, забилось чаще, отдаваясь в висках. Ладони вспотели и теперь казались неприятно липкими. Во рту появился привкус ржавчины, словно после сильного надкуса языка до крови. Голова пошла кругом от беспрерывной череды слов (я так и знала… я так и знала… я так и знала…) и как в следствии появилось чувство тошноты.

— Мисс Робертс, вы собираетесь занять своё место или же решили производить вскрытие при помощи телепатических способностей? — острый взгляд Борвиц, казалось, мог, в этот момент, резать плоть лучше любого скальпеля.

Не говоря ни слово в ответ, Сьюзен подошла к столу, натягивая повязку на лицо. В эти минуты ей как никогда не хватало общества Уолтера Кэмпбелла. Он бы обязательно приободрил ее, найдя нужные слова. Но его не было рядом, а потому надо было справляться с трудностями самой.

Один из парней, не удержался и произвёл первый надрез без разрешения руководительницы практики, проведя скальпелем по пятке биологического образца для вскрытий.

— Гиммер!!! — взревела белугой Борвиц, и её лицо стало багряным. — Поставь приборы обратно на стол. Никто, повторяю, никто ни к чему не прикасается, пока я не разрешила. Тебе, Гиммер — минус один балл. Если подобное повториться, можешь попрощаться с идеей, стать врачом. Уж я за этим прослежу.

— Мисс Борвиц? — тут же поддал голос Стивенс, как только Борвиц успела замолчать.

— Чего тебе?.. — с неохотой спросила та.

— А можно я с Робертс поменяюсь столиками? Старушка, что досталась мне, выглядит не очень привлекательно. Не в моём вкусе, так сказать…

Его товарищи разразились смехом, который усиливала хорошая акустика помещения.

Борвиц решила не начинать снова кричать, понимая, что крик на этих «остолопов» просто не действует, а только сказала, что можно начинать производить вскрытия.

Сьюзен подошла к телу девушки, стараясь на неё не смотреть и по мере возможности не думать о ней как о «в прошлом живом человеке». Чтобы немного себя отвлечь, Сьюзен начала вспоминать прочитанную ей научную литературу, в том числе и с кричащим названием «Паталогоанатомия». Там была глава о вскрытие черепной коробки, где говорилось, что распил производится по горизонтальной линии, чуть выше надбровной дуги, с помощью пилы Джигли. Если же вскрывалась грудная клетка, то здесь использовался иной инструмент — перикардиальные ножницы. Но больше всего ей запомнилась книга, в которой подробно описывался метод вскрытия грудной клетки при прямом массаже сердца. В конце концов, ей предстояло стать не медиком-криминалистом, а хирургом, где перед тобой на операционном столе будут лежать не тела уже умерших, а еще живых людей. И может случиться так, что пациенту понадобиться делать напрямую массаж сердца, используя метод Ле Фору. И что если тогда, она не сможет совладать со своими эмоциями, также как она не может взять себя в руки сейчас, когда на столе лежит уже мертвое тело, которому твоя нерешительность уже ничем не может навредить?

Надо было доказать всем и в первую очередь себе, что у нее есть сила и характер, даже если в этом она как раз и сомневалась.

Сьюзен натянула на руки, не без труда, резиновые одноразовые перчатки и включила диктофон, который должен был записать все её слова о проделанных шагах.

— Меня зовут Сьюзен Робертс, практикующая студентка. Сегодня двадцатое мая две тысячи пятого года. Я произвожу вскрытие… — Сьюзен посмотрела в бланк, заполненный врачом. — Патриции Лашанс, белой девушки, двадцати пяти лет, которая скончалась от гематомы головы, предположительно после сильного удара о тупой предмет.

Тело девушки было тщательно вымыто, а волосы причесаны, от чего упомянутая гематома в отчете врача была почти незаметна, кроме небольшой вмятины на лбу, которая увеличивалась под волосяным покровом.

— Мисс Робертс! — окликнула ее Борвиц. — С вами всё в порядке?

— А?.. Да!.. Да. — Более уверено произнесла Сьюзен, заметив в глазах руководительницы блеск недоверия. — Со мной всё отлично, мисс Борвиц.

— Хотелось бы верить, — как всегда холодно произнесла Борвиц и Сьюзен не могла понять: от кого сильнее веет холодом — от девушки, что лежала перед ней на столе или же от голоса учителя.

Поглядев на диктофон, который продолжал наматывать ленту с одной катушки на другую, Сьюзен вернулась к прерванному занятию:

— На теле девушки из отличительных знаков стоит упомянуть родинку размером в два, два с половиной миллиметра, на внутренней стороне левой груди. Также на теле есть ссадины и порезы, свидетельствующие об аварии, в которой девушка получила травмы несовместимые с жизнью.

По мере продвижения вперёд, голос Сьюзен становился более спокойным и более уверенным в себе, хотя ладони под перчатками все еще продолжали беспокоить своей влажностью. Когда все внешние описания исчерпали себя, Сьюзен протянула руку к скальпелю. Тот блеснул в её руках своим острием, слегка морозя ей подушечки пальцев. На теле, бледно-серого цвета, были проведены пунктиром линии, чётко определяя места предстоящих надрезов. Одна из линии проходила по ложбинке между грудей, которыми при жизни Патриция Лашанс наверняка гордилась, и именно к ним Сьюзен и подвела остриё скальпеля. Глаза трупа были закрыты, но Сьюзен казалось, что нужно лишь дотронуться острым металлом до холодной кожи, как они резко распахнутся и уставятся с укором на неё. Или ещё хуже — распахнётся рот в немом крике.

«Всё, подруга, больше никаких фильмов ужасов, даже в компании с Уолтером. А то ты становишься уж больно впечатлительной». Сьюзен с трудом сглотнула ком в горле и с отвращением заметила (или ей показалось) что слюна пропиталась запахом дезинфекционных препаратов.

Парни из её группы уже орудовали скальпелями как мушкетёры шпагами, а она не могла решиться на свой первый надрез. Вполне возможно Борвиц снова заподозрит неладное и направится в ее сторону, чего очень не хотелось.

«Тогда не жди её прихода и начинай резать», напутствовала она себе циничным голосом, о существование которого не подозревала. И это помогло. Сьюзен сделала первый, ювелирный, надрез. Затем второй, третий был проделан уже почти без труда.

Теперь лёжа на постели в комнате кампуса и вспоминая тот день, Сьюзен даже не верилось, что всё было на самом деле, что мисс Борвиц похвалила её по окончанию практики, что комиссия поставила ей «отлично» и что Патриция Лашанс была когда-то живым человеком, таким, каким является и она сама.

Она задремала, когда в дверь постучали. Сначала она подумала, что это Сара Фолбс, её сожительница, но потом вспомнила, что той не нужно стучаться, чтобы войти.

Открыв двери, она увидела перед собой Уолтера Кэмпбелла. Он как всегда обворожительно ей улыбался кривой улыбкой и как мальчишка, держа руки в карманах брюк.

— Привет, красивая леди, надеюсь, ты рада меня видеть.

— Тебя я хочу видеть рядом с собой всегда, мой единственный. — От усталости не осталось и следа. — Может, войдешь?

— Нет, я наоборот хочу тебя вытащить из четырёх стен.

— И куда мы собираемся? — с интересом осведомилась она.

Уолтер нагнулся к ней, так чтобы кончики их носов соприкоснулись и, смотря ей в глаза, тихо произнёс:

— Туда, где тебе обязательно понравится.

— Неужели ты меня хочешь пригласить на матч между центральным и восточным крылом? — с иронией спросила Сьюзен.

Уолтер приподнял брови и уступчиво пожал плечами:

— Вообще-то, я хотел пригласить тебя в элитный ресторан, с намереньем потратить на свою девушку кучу денег, заработанных потом и кровью. Но если ты предпочитаешь спортивные игры еде, тогда я тебя приглашаю на стадион. Вместе поболеем за Майка.

— Конечно, — согласилась с ним Сьюзен, продолжая улыбаться. — А в ресторан можно пойти и после матча.

— Угу, у моей девушки королевские запросы.

— Ты ведь сам хотел видеть меня рядом с собой как можно чаще.

— Это твои слова, а не мой, — подметил Уолтер, от чего тут же получил от Сьюзен толчок в грудь, после чего скривился, словно от жуткой боли. — Осталось мало времени до начала, — подметил Кэмпбелл, коротко посмотрев на наручные часы. — Не хочешь переодеться?

— А чем тебе не по нраву моя нынешняя одежда? — обижено спросила его Сьюзен.

— Я на счёт бейсболки с инициалами «центральных» или флажка с эмблемой любимой бейсбольной команды.

— К сожалению, я не такая уж и отчаянная фанатка студенческого бейсбола, а потому, ничего такого в моем гардеробе нет.

— Тогда мы будем кричать громче всех, чтобы поддержать Майка.

— Постараюсь сделать все, что в моих силах, — пообещала Сьюзен, после чего закрыла за собой дверь и они, обнявшись, спустились вниз по лестнице.

4.

Трибуны были заполнены больше чем на три четверти. Посмотреть на игру пришёл декан (который негласно числился болельщиком центральной команды университета) вместе со своим десятилетним сыном, несколько лекторов и конечно студенты, в основном учащихся в центральном крыле. Болельщиков из восточного крыла было меньше даже чем из западного, так как мало кто верил, что восточная команда сможет показать достойную игру в этот день.

Майк натянул красную кепку на голову и прихватил биту, после чего вместе со своей командой вышел на поле. Их встретили криками и аплодисментами, к чему Майк давно уже привык. Их тренер, Артур Клаус, традиционно похлопал каждого по плечу и как всегда попросил показать «класс».

— Напомни всем о Малыше Руте, Майк, — попросил тренер, также как и всегда. Менялись лишь имена бейсболистов (но и они со временем повторялись): Микки Метвелл, Джонни Маджо и так далее.

— Сделаю все, что в моих силах, тренер, — также как и всегда ответил ему Майк. Ему всё чаще становилось неприятно общество Клауса, который каждую победу «центральных» воспринимал как свою личную заслугу. Не говоря уже о горделивых словах, что именно он сделал Майка тем, кем он стал. Иногда Доннахью хотелось специально слить игру, только для того чтобы насолить Клаусу. Но воля к победе всегда была сильнее резких чувств неприязни по отношению к тренеру, и Майк раз за разом приводил свою команду к победе, которая каждый раз отмечалась в каком-нибудь баре, где тренер не упускал момента вновь похвалить себя.

Судьёй сегодняшнего матча был тренер «западных» Джордж Винтер и был он одет, как подобает судье: в полосатую рубаху, с чёрной кепкой натянутой на затылок. На шее у него висел мобильный телефон, а также свисток, без которого и судья не судья.

На другой стороне площадки появилась команда восточного крыла, в своей вечной бело-жёлтой униформе. Тренером у них был Бенедикт Мортинсон, тридцати пяти лет от роду. Человеком он был хорошим, а вот тренер из него был слабый. Не то что он плохо разбирался в бейсболе, а просто не имел характера, который бы заставил игроков чётко исполнять его указания. Но стоило пропустить Мортинсону стаканчик другой, как он менялся на глазах, становясь агрессивным и напористым. Жаль, что пьяным не разрешалось проводить тренировки.

Майк Доннахью с детства увлекался спортивными играми и конечно особенное чувство он испытывал к исконно американской игре — бейсболу. Парнем, родившимся в небольшом провинциальном городке Небраски под названием Олдмидоу, он не упускал момента поиграть с друзьями и всегда он занимал позицию бэтера. Уже тогда в нём был потенциал, который приводил всех мальчишек в восторг. Он отбивал крученые мячи и те, улетая в высь, практически терялись в синеве неба. Если бы не его отец, который никогда не считал спорт за настоящую профессию, Майк возможно бы стал уже звездой «Янкиз» или «Ред сокс». Но жизнь распорядилась иначе — в десять лет, он вместе с семьёй переехали в Виржинию, где отец получил выгодное предложение от одной из строительных фирм, нуждавшаяся в перспективном архитекторе. А с окончанием школы отец настоял на том, чтобы его сын отправился учиться на врача, так как врачом была его мать — бабка Майка. Психологию он выбрал исключительно потому, что здесь, по его мнению, были самые красивые девушки.

Майк и сейчас помнил то чувство горечи и обиды когда покидал Олдмидоу. Ему совсем не хотелось расставаться с местами, где он вырос и особенно со своими друзьями. Среди всех у него был самый близкий друг, которого звали Тимом. Именно Тим помог ему открыть его игровой потенциал и научил его отбивать кручёные мячи. Вот кто на самом деле был универсальным игроком. Он мог быть и бэтером, и питчером, и судьёй.

— Слыхал, Мортинсон нашёл нового игрока, — обратился к нему Фред Хатчикс, питчер «центральных». — Роквеллу он пообещал, что новичок надерёт нам зад.

Майк невесело усмехнулся, разминая шею и плечи. «Нам» надо было понимать как «тебе».

— Он сам-то верит в собственные заявления?

— Роквелл сказал, что Мортинсон сиял от счастья, когда нёс эту чушь.

— Либо он вконец отчаялся, либо он просто свихнулся, — подметил Майк, после чего занял место на поле, под крики скандирующей публики.

Центральное крыло всегда было лучшим в бейсболе и футболе (не считая трёх случаев, когда оно с минимальным счетом уступило победу западному крылу). Западные же были непобедимы в баскетболе и им, пока что, удавалось удерживать титул чемпионов в этой игре на протяжении последних трех лет и всё благодаря Уолтеру Кэмпбеллу.

Восточное крыло считалось самым неспортивным, прозванным «прирождённым аутсайдером». Но и в повседневной жизни есть место чудесам и как в следствие «восточным» удалось дважды обыграть «западных» в футбол (в 2001-ом году и двумя годами позже) и один раз сыграть вничью с «центральными» в бейсбол (но это было ещё до Майка).

Ральф Вернон, кетчер «восточных» присел на корточки за Майком, кивнув в знак приветствия головой.

— Слышал, что в вашей команде появился новичок. — Майк поднял правую ногу и битой постучал по внутренней стороне кеды, затем тоже самое проделал и с левой.

— Да, — ответил с неохотой Верн. — Молчаливый парень, о котором мало что известно, даже тем, кто слушает лекции с ним в одном потоке.

— А играет как?

— Понятие не имею. Говорят, Мортинсон утвердил его в команду два дня назад, когда увидел, случайно, как тот разминался на поле.

— Сильное должно было быть впечатление не иначе, — произнес Майк, не скрывая иронии. — И что за эти два дня ты не видел ни разу его на тренировках?

— Походу, парень только сегодня утром согласился играть за команду. До этого Мортинсон просто волочился за ним по пятам, умоляя принять его предложение. — Верн поправил маску на своём лице и повернулся к трибуне, где сидели его товарищи. Мортинсон продолжал им что-то говорить, но мало кто смотрел на него.

— Ты меня заинтриговал, Верн. Хотелось взглянуть на этого парня.

— Скоро взглянешь. Похоже, Мортинсон собирается вывести его на поле в самом начале игры. — Верн опустил голову и плюнул сквозь решетку своей маски. — Боже, надеюсь, парень нас не опозорит окончательно. Если так, то я не стану ждать конца и уйду с поле и пошлю в задницу тренера.

— Не дави на жалость, Верн. Поддаваться я не собираюсь, даже если парень не сможет отличить биту от клюшки.

Наконец, со скамейки встал один из игроков и поспешил на поле, с бодрым напутствием Мортинсона. Питчер занял своё место. Свистка судьи новичок ждал с поникшей головой. Майк схватил биту обеими руками и приготовился отбить удар, оставаясь довольно расслабленным. Винтер спросил, все ли готовы, после чего просвистел в свисток. Питчер приготовился к броску, его движения были легки и плавны, что не осталось незамеченным Майком.

«Вполне возможно мы все ошибались на его счет», подумал Майк, пропуская великолепную поддачу. Он даже не успел понять, что произошло, когда судья прокричал:

— Страйк!

Весь стадион смолк, словно в одно мгновение опустев.

Майк, словно пробуждаясь от комы начал возвращаться к реальности.

— Что?.. — только и произнёс он, оборачиваясь к Ральфу, который был не менее удивлён произошедшим. Верн также как и сам Майк пропустил мяч, так как был уверен в том что «лучший бэтер» центрального крыла отобьёт все, что бы не летело в его сторону. Но мифы имеют причудливую способность развенчиваться.

— Какого чёрта! — взревел Майк. — Не было, не было никакого страйка! Штрафной! — Трибуны пробудились ото сна и заревели в едином порыве, от чего крики Майка просто потонули в людском гаме. Майк, переполненный гневом, направился к судье Винтеру, по пути крича о том, что питчер даже не попал в «зону броска» и о каком страйке, в таком случае, может идти речь.

Судья пожал плечами с улыбкой на лице, говоря мол «Понимаю парень, ты не ожидал такого, все не ожидали, но, правда, одна — ты пропустил кручёный мяч».

— Майк! — позвал его Ральф, не скрывая удивления и восторга после произошедшего.

— Что?! — злобно ответил он, резко обернувшись.

— Лучше не спорь. Ты пропустил. Не думаю, что твоё удаление с поля поможет вашей команде выиграть этот матч.

— Этому сукиному сыну просто повезло, что я больно расслабился. — Майк вернулся на базу и стал в стойку. Тренер Клаус что-то ревел со своего места, но Майк его не слышал. Всё его внимание было приковано к новичку, которому удалось выбить его из колеи.

— Это был твой «звёздный час», малец. Больше он не повториться.

Снова раздался свисток и мяч, без промедлений полетел в его сторону. Майк даже не заметил, когда мяч вырвался из рук игрока восточного крыла. Вот питчер делает взмах, и мяч ещё находится в его руке. А вот его уже нет, и судья кричит о новом страйке.

Трибуны превратились в один организм и разом охнули. Теперь всем стало ясно, что первый страйк был не случайным и теперь все гадали: Майк в плохой форме или же новичок просто лучше него?

— Твою мать! — выругался у него за спиной Верн. — Вот это поддача.

— Заткнись! — рявкнул на него Майк. — Этому ублюдку просто повезло. И только! У него нет шансов против меня.

— Последняя поддача, — напомнил Верн с нотками ликования в голосе.

— Знаю, — хмуро ответил ему Доннахью, не выходя из стойки.

Теперь у Майка не было выбора, как только махать наугад, в надежде на удачу. Он, словно возбуждённый конь, копнул песок ногой и три раза глубоко вдохнул и выдохнул, сжав биту в ладонях как можно крепче. Глаза глядели сквозь узкую щелочку век — он был полон решительности.

Свисток судьи, питчер приготовился к броску и Майк взмахнул битой наугад, и не прогадал. Мяч отпружинил от биты и улетел высоко в небо. Бросив биту, Доннахью побежал к первой базе. И хотя третьего страйка не произошло, а первый иннинг остался за «центральными», новичку все же удалось испортить ему вкус победы, впервые за долгое время.

5.

Девятый иннинг закончился, и всем стало ясно, что среди игроков «восточных» появился новый герой бейсбола, принёсший им победу в товарищеском матче с «центральными».

К началу девятого иннинга счёт был равный и «центральные» вступали в нападение. Мортинсон вывел вновь новичка в качестве бэтера. Многие сомневались, что парень столь же хорош и когда у него в руках бита, но тот оказался великолепен, как в нападение, так и в защите. При первой же поддаче, он отбил мяч за ограждение поля. Защитники (похоже, находившиеся в шоковом состоянии) так и не смогли отправить трёх нападающих в аут.

Теперь, когда игра закончилась и все пошли принимать душ, Майк Доннахью не смог отказать себе в удовольствие и не встретится с «новой легендой университетского бейсбола». Майк не рассчитывал на мирный, тем более на дружеский, разговор, но он и представить себе не мог, чем всё завершится.

Завязав полотенце в виде набедренной повязки, Майк отправился в правый конец душевой, где умывались игроки «восточной» команды. К нему на встречу шел Льюис Кирклэнд — щуплый парень исполняющий всегда роль питчера, в дружеских встречах команд и никогда в призовых турнирах. Не обмениваясь приветственными любезностями, Майк сразу спросил, где сейчас новичок.

— Тим? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс Льюис и нерешительно оглянулся назад — все прекрасно знали о вспыльчивом характере Доннахью. — Он всё ещё принимает душ. В третьей кабинке.

Ничего больше не говоря, Майк направился в указанном направление, а Льюис поспешил сообщить всем о том, что сейчас может произойти драка.

Майк подошел к третьей кабинке и остановился около неё. Спиной к нему стоял новичок, оперившись руками о стену и подставив голову под почти горячие струи воды. Пар поднимался от воды и от его тела. Майк оглядел его: широкая спина, накаченные с набухшими на бицепсах венами руки, мускулистые ягодицы, крепкие квадрицепсы и округленные икры.

Какого бы телосложения новичок не был, он всё же уступал в габаритах Майку, который исправно ходил в спортзал по три раза в неделю.

Похоже, новичок не замечал постороннего присутствия за своей спиной, и Майк шагнул вперёд, закрыв краник поддачи воды.

Осторожно начали собираться игроки обеих команд, в надежде поглядеть на великолепное шоу (даже большинство «восточных» были рады увидеть избиение выскочки, который пусть даже и привел всю команду к победе), устроенное Майком.

Наконец, новичок решил обернуться. Он провел ладонью по лицу, стирая капли воды, после чего с удивлением оглядел всех собравшихся у его кабинки.

Первым кто заговорил, был Майк:

— Так это ты тот, кто принес долгожданную победу «восточным». — И прежде чем «тот» успел ответить, Майк продолжил: — Небось, теперь считаешь себя Микки Метвелом студенческого разлива? Может, решил отметить эту дело? А почему бы и нет…. Ты ведь обставил самого Майка Дырявые-Руки Доннахью. Чем не повод для маленького душевного праздника, под музыку «Мы чемпионы» с весельем и танцами до утра, вместе со своей командой и кучей легкомысленных девиц, у которых на уме лишь переспать как можно с большим количеством популярных парней в этом сезоне. А ты не упускай такой возможности, вряд ли такая удача тебе ещё подвернётся. И ещё тебе мой совет — не приглашай на вечеринку Бенни Мортинсона, он слишком много пьёт, после чего начинает материть всех вокруг, так как считает всех неудачниками и толпой остолопов, которые не сравняться с ним в умение играть в бейсбол. Хотя, это твоё право и можешь приглашать кого угодно. Я же не приду, и не проси. — За спиной Майка кто-то не смог удержаться от лошадиного смеха. Как не странно новичок тоже усмехнулся, что разозлило Доннахью ещё сильнее. — Ты всё это сможешь сделать, правда, если раньше не попадёшь в больницу с переломами рук, ног и ребер. Не стоит забывать и о сотрясение мозга.

Майк завершил свой монолог и теперь все, затаив дыхание, ждали, когда новичок сморозит какую-нибудь глупость, которая позволит Майку приняться за него.

Новичок же, с блаженным лицом и с блеском в глазах произнёс:

— Ты так и не изменился, Майк.

Доннахью слегка напрягся и недоумённо посмотрел снова на парня стоявшего перед ним. При первой встрече, на миг ему показалось, что парень ему знаком, а теперь он был просто уверен в этом. Возмужавшие черты лица, огрубевший голос и всё та же кривая ухмылка. Майк испытал сильную тоску по своему детству, так как этот парень был явно посланцем тех времен. Его черты смягчились, а в глазах засиял блеск.

— Тим? Тим Ашер?

Тим кивнул и открыто улыбнулся.

— Тим! Парни, это же мой давнишний друг. Мы с ним дружили в детстве. Тим! — Майк не удержался и крепко обнял друга, но потом, поняв, что двое голых мужчин прижатых друг к другу — не самая лучшая сцена, — отстранился, ловя удивленные взгляды присутствующих. — Мы с ним были, не разлей вода в детстве, и жили по соседству. Затем я с семьей переехал, и мы с ним больше не виделись до сегодняшнего дня. Прошло уже больше десяти лет. Боже мой, глазам своим не верю…. Ну что стоишь голым, одевайся скорее и пойдем, отпразднуем нашу встречу. Тут есть неподалёку хорошее местечко. Правда, там ничего крепче пива нет, колледж — сам понимаешь. Но ничего, мы потом отпразднуем нашу встречу со всеми почестями. Ребята, вы все то же приглашены, мы с Тимом угощаем. Господи, вроде вижу тебя перед собой и всё равно не могу поверить.

* * *

Когда обстановка наконец поутихла и все побрели кто куда, кто потанцевать, кто в туалет, ну а кто домой, за столиком, в полумраке бедно обставленного бара, остались лишь Майк и Тим. Майк допивал свою шестую бутылку «Карлсберга», Тим только заказал вторую.

— Вот это встреча, — в который раз произнес Майк, хлопнув, Тима по плечу. — Когда вся моя семья переезжала в Виржинию, я почти был готов зареветь. Мне совсем не хотелось покидать знакомые мне с детства места, не говоря уже о друзьях. — Майк помолчал мгновение, с пьяной улыбкой глядя на друга. — А ты ведь был моим лучшим другом, и прощание с тобой было самым сложным испытанием в моей жизни. Когда мы уезжали, я был почти уверен, что больше тебя никогда не увижу. И вот те раз, спустя тринадцать лет, мы сидим за одним столом, и словно этого долгого расставания вовсе не было. Даже трудно поверить.

— Мне тоже в это трудно поверить, Майк, — лаконично отозвался в ответ Тим.

В баре звучало радио настроенное на волну «Бостон-Джой ФМ» и после композиции «50 cents» из динамиков раздался голос ди-джея — балагура.

— М-м-м, кстати ведущий на радио — мой друг. Джим Роквелл. Благодаря ему, «Бостон-Джой ФМ» пользуется успехом и за пределами университета. Правда, еще год назад, ректор хотел закрыть радиостанцию или, по крайней мере, уволить Джима, так как тот, по его мнению, пропагандирует не здоровый образ жизни или что-то вроде подобного дерьма. Но все студенты ополчились против данной затеи, и ректору пришлось ретироваться. Не войной же идти на нас, в конце концов. Легче было пойти на уступки. — Майк допил шестую бутылку, отправил в рот горсть орешков и сделал заказ на еще одну бутылку. — Конечно, ректор не пожелал просто так сдаваться, не солоно хлебавши. Он поставил ультиматум перед группой студентов, которые организовали станцию, что они не будут использовать в эфире ненормативную лексику, не ставить в эфир ряд песен, в которых пропагандируется нездоровый или же опасный образ жизни, и прочую дребедень. Я часто бывал у них в студии и воочию видел эти правила висящие на стене, на месте сразу бросающимся в глаза. И если эти правила не будут соблюдаться, ректор пригрозил закрыть станцию или же полностью сменить рабочий состав.

— Суровые законы в нашем университете, — вновь коротко изрек Тим.

— Конечно, Джим пытается соблюдать правила, но дается ему это с явным трудом.

Джим Роквелл завершил свою активную речь, и на его смену пришла группа «Queen» с песней «Мы чемпионы». Тим и Майк переглянулись и не смогли сдержать смех.

— Ты уже пять месяцев здесь учишься, Тим. Почему ты не давал о себе знать ранее?

— Просто я не знал, что ты учишься именно в этом университете, — глядя по сторонам, ответил Ашер.

— Но ты ведь знал, что я теперь живу в Бостоне, мог бы и поискать меня.

— Бостон — большой город, — отпарировал Тим, понуро улыбнувшись.

Официант принес очередную бутылку пива и Майк сделал из нее два больших глотка. Тим к своей бутылке больше не притрагивался.

— Расскажи, как ты очутился в Бостоне, — попросил Майк, опустив локти на стол и подвинувшись поближе.

Тим отвел в сторону глаза, оглядев не многих посетителей заведения. Казалось, он не совсем был готов вести разговор на эту тему, что немного озадачило Майка. Это наводило на мысль, что покинуть родной город Тима заставила нужда, а не желание путешествия.

— Времена меняются, друг, — произнес Тим, коротко взглянув на бутылку пива и вновь отведя взгляд. — Со временем отношение к месту, в котором ты вырос, перестраиваются, после чего мысли о том, чтобы остаться на одном месте, построить дом и создать семью, кажутся утопическими, и ты начинаешь искать нечто другое, что кажется самым необходимое в данный момент. Для себя я решил покинуть Олдмидоу и исколесить паутины дорог нашей страны, в поисках того варианта, который покажется мне оптимальным. Вначале это был Кентукки, затем Северная Каролина, потом Мэриленд, пара дней в западной части Нью-Йорка и, наконец, Бостон. Здесь я осел, поступил в университет. Вначале меня не хотели зачислять, считая, что лучше всего мне начать с нового учебного года. Но после личной беседы с деканом, во время которого были проверены мои знания в области медицины в целом и, во время которого были проверены мои знания в области биологии в частности, меня приняли на медико-биологический факультет.

— Долгий путь ты оставил позади себя, — заметил Майк, осознавая, что Тим рассказал ему не всю свою историю. — И когда ты покинул Небраску?

— Почти шесть лет назад.

Неожиданно все мысли в голове Майка испарились, а Тим, похоже, не собирался сам завязывать разговор. Как не странно, после стольких лет разлуки им мало, что было сказать друг другу. Взгляд Майка остановился на пепельнице в центре стола, на которой была наклейка с рекламой сигарет «Мерцер».

— Эй, друг, представляешь, дочь владельца фирмы, что выпускает эти сигареты, учится у нас.

— Да? — без энтузиазма произнес Тим, на что Майк быстро закивал головой.

— И какая она девка… Ух! У всех парней из потока просто челюсть отваливается, когда она проходит мимо. Уверен она бы тебе тоже понравилась. На нее не встанет только у импотента (что тоже не факт) или же у нетрадиционала, так как все при ней: натуральные белокурые волосы, грудь четвертого размера, узкая талия и круглая попка, часто упакованная в тесные брючки. Но если на ней мини-юбка, то пиши пропало. Просто сказка. Но есть один минус.

— Какой? Она полностью оправдывает спорную славу всех блондинок?

— Нет, даже на оборот.

— Тогда деньги отца сделали из нее взбалмошную натуру?

— Здесь ты прав. Она любит тратить деньги направо и налево. Любит только дорогие рестораны, меняет машины чаше, чем я свои зубные щетки, покупает одежду только в дорогих бутиках и, как правило, они расположены за океаном.

— Почему, в таком случае, она не учится где-нибудь, в Гарварде?

— Она бы и училась там, но ее отец, считает, что получить достойное образование можно не только во всемирно известных учреждениях. К тому же, резиденция Мерцера находиться здесь, в Бостоне, и старику легче приглядывать за дочуркой, когда она рядом, чем, если она бы была в Йеле, Оксфорде или Кембридже.

— И что, есть повод для присмотра?

Майк усмехнулся и закатил глаза, давая понять, что поводов есть уйма. Уж за этим Мелинда тщательно присматривает.

— Каждый сотрудник полиции студенческого городка знает ее в лицо, а некоторые из них утверждают, что знают ее и ниже. Но это чушь собачья. Мелинда хоть и ведет развязный образ жизнь, но перепихиваться с каждым встречным не в ее стиле.

— Судя по твоим словам, ты не «каждый встречный», — заметил Тим, на что Майк только лукаво улыбнулся.

— Я могу тебя с ней познакомить.

— Думаю, не стоит.

Майк озадаченно посмотрел на друга, словно более ужасной глупости никогда в жизни еще не слыхал.

— Ох, гляди, — он даже укорительно помахал пальцем. — Ты не знаешь, от чего отказываешься. Без сомнений ты в ее вкусе: высокий, красивый, да еще спортсмен. Ты и в детстве меня всегда обыгрывал в бейсбол. А она спортсменов любит. Да после сегодняшней игры ты стал кумиром всего университета. Ты новая надежда студенческого бейсбола.

— Не думаю, что я готов носить этот титул.

— Парень, ты сделал главный шаг к этому, и обратного пути уже нет. На твоем месте каждый бы мечтал быть. Я уверен, что Тим из моего детства также был бы рад этому.

— Как я уже говорил — времена меняются.

— Но не на столько радикально, дружище. — Майк даже поближе придвинулся к Тиму, энергично жестикулируя. — Наверняка тобой скоро заинтересуются владельцы профессиональных команд. А это уже начнется игра в серьез. Такие девушки как Мелл будут всегда тебя окружать.

— Это не та жизнь, в которой я себя вижу.

— Ой-ой, только не говори мне, что придел твоих мечтаний — дом у озера, жена у плиты, а также полдесятка сопливых ребятишек, крики которых разносятся эхом во всех комнатах. И ты — признано лучший терапевт года, в городке, где-то в Индиане, получающий в качестве премии двести баксов и коробку собачей еды.

— Ты довольно не плохую картину обрисовал, Майк, — не без улыбки заметил Тим. — Думаю, стоило еще добавить всеми любимого пса Скипа и кукурузное поле.

— Выходит, шутить ты еще не разучился. — Майк откинулся на спинку стула и подтянулся. Зачем ты тогда вышел сегодня на поле?

— Хотел проучить самодовольного типа, уверенного в своей непобедимости.

— Ха-ха, Тим, очень смешно, — с сарказмом и с легкой обидой произнес Доннахью, после чего его лицо вновь осенилась, словно он снова увидел впервые Тима после долгой разлуки. — Кстати, как поживают Гарри, Пит и Санни? Они так и остались в Олдмидоу?

Щека Тима дернулась, и Майк вновь обратил внимание на то, что его приятель изменился со времен их последней встречи.

— Пит, насколько мне известно, сейчас в Мексике, отбывает срок.

— Да ты что! — воскликнул Доннахью и наклонился поближе к Тиму. — И за что?

— Говорят, его поймали на мексиканской границе, когда он возвращался в Штаты и нашли при нем пол килограмма марихуаны.

— Сума сойти! А что с Гарри и Санни?

— Гарри и Санни… — неохотно произнес Ашер, выдержав паузу, что совсем не понравилось Майку. — Они погибли.

Лицо Майка сразу же удлинилось, а глаза стали в полтора раза больше. С его губ вырвалось одно лишь слово, представляющее собой ругательство.

— Санни покончил с жизнью самоубийством, — продолжил Тим, хмуро уставившись поверх плеча друга. — Повесился на собственном ремне восемь лет назад. Никто не знает, почему он это сделал. — И вновь легкое изменение в лице, которое не ускользнуло от внимания Майка. — А с Гарри произошел несчастный случай. Я сам об этом только недавно узнал от шерифа Уолтерса. Он сообщил, что Гарри сбил грузовик, когда он голосовал на трассе, отправляясь к своему отцу в Даллас.

— Матерь божье, ужас то какой. Как такое могло произойти? Я нашел одного друга детства и потерял двоих. А еще один — в такой заднице, что вряд ли ему удастся выбраться.

За их столик, на некоторое время, опустилось молчание, в знак скорби по потерянным товарищам, после чего Майк поднял бутылку вверх и произнес:

— За Гарри и Санни.

Тим тоже поднял свою бутылку. Они чокнулись горлышками и отпили одновременно. Но толком погрустить им не дал жизнерадостный голос Томаса Андерса, поющего про «Кадиллак» Джеронимо. Выдержав паузу, Майк подвел ее к концу:

— Слушай, мы каждое завершение учебного года отмечаем по-особому — отправляемся небольшой группой в мини-круиз, по разным живописным местам нашей страны, будь она трижды благословенна. Ты просто обязан составить нам компанию. — Майк сразу же загорелся этой идеей, отойдя от грустных новостей. — Будет весело, я за это ручаюсь.

— Пожалуй, я не хочу вас стеснять.

— Да какой там… Ты поедешь с нами и точка. К тому же, скорее всего Уолтер Кэмпбелл в этом году с нами не поедет, так как наверняка не захочет сталкивать лбами свою нынешнюю и бывшую. А, зная характер Мелл Мерцер, она не упустит своего шанса сделать какую-нибудь гадость сопернице. Ну, так как?

— Ну, правда, я не хотел бы…

— Тим, не надо расстраивать друзей. Тебя этому мама не учила?

Тим Ашер улыбнулся из-за последней реплики Доннахью и Майк понял, что тот почти сдался, осталось только немного надавить.

— Новые друзья, несколько дней в других местах, отдохнуть, забыть об экзаменах. А?

— Хорошо, Майк, я подумаю над твоим предложением.

— Это другое дело, дружище. Но, я надеюсь, что твой ответ будет положительным.

* * *

— В каждое окончание года мы отправляемся в небольшое путешествие. Это уже стало традицией. В этом году — по счету уже четвертое путешествие. Первое наше путешествие состоялось к Великим Озерам. Два дня у берега Онтарио были незабываемыми. На второй год мы отправились на Гавайи — идея Мелинды Мерцер, — и все, кроме Мелл, сошлись во мнении, что там мы только зря потратили время. Для третьего путешествие мы выбрали Розвелль из-за его истории о крушении тарелки, отчего решили и в этом году отправиться в городок со своей загадочной историей. Это позволяет веселиться не только по пути, но и на выбранном всеми месте.

В первом году нас было пятеро: я, моя бывшая подруга, Уолтер Кэмпбелл, Мелинда Мерцер и Роберт О'Доннелл. Уолт и Мелл были парой на протяжении почти трех лет, но большинство из этого времени они ругались и сорились по разным пустякам, после чего расставались на месяц, а то и на два. Но затем мерились за считанные минуты, стоило только Уолту сделать первый шаг (реже первой подходила сама Мелл, в случае слишком долгой разлуки) и они снова были в упоение друг от друга.

На второй год к нам присоединились Джим Роквелл, Джоанна Престон и Мэри Рирдон. Мэри с западного крыла, откуда и Уолт, только по специальности она будущий травматолог.

На третий год мы простились с моей бывшей, по причине вышеупомянутой приставки, но приобрели еще двоих товарищей — Джил Гаррот и Нэнси Линдон. Что касается Джил — в этом году мы ее не увидим, так как она переехала в Моаб, штат Юта. А что касается последней, то и ей место в нашем автобусе заказано. По мнению Мелл, в прошлый раз, та слишком много внимания оказывала Уолту, из-за чего в пути разразился ужасный скандал. Путешествие было на грани срыва, но все обошлось.

В этом году наверняка мы лишимся либо общества Уолта, либо общества Мелл, по причине их окончательного разрыва. После очередной ссоры, они расстались почти на три месяца. Мелл заволновалась и решила сделать шаг первой, но Уолту видать наскучили вечные скандалы, и он дал ей отворот поворот. А вскоре появилась Сьюзен Робертс, и Уолтер пропал. Таким влюбленным я еще никогда не видел Кэмпбелла. На мой взгляд, Мелл гораздо эффектней Сьюзен. Конечно, Робертс и красива, и умна, и обаятельна, но она не тусовщица, чего не скажешь о Мерцер. К тому же Мелл всегда стильно одета и при деньгах. Но каждому что нравится.

Так вот, Уолт разлюбил Мелл и полюбил Сьюзен, а теперь старается не сталкивать лицом к лицу ураган с лодкой, ведь Мерцер дала ясно ему понять, что не отступится от него, и будет пытаться вернуть его назад. Все это и приводит меня к заключению: если Мелл составит компанию нам и в этом году — мы потеряем Уолта. И наоборот. Но сдается мне, что все же Уолтер не поедет с нами в этом году, так как если Мелл откажется, то Уолтер согласится, но если Уолтер согласится, то и от Мелинды положительного ответа не нужно будет долго ждать. Как видишь, у Кэмпбелла нет никаких шансов на поездку.

Это значит, нас будет шесть, но если считать с тобой — тогда семь, а это просто замечательно, ведь, чем больше нас будет, тем веселее.

— И каков маршрут в этом году? — задал вопрос Тим, после долгого молчания.

Прежде чем ответить, Майк сделал очередной глоток из забытой по счету бутылки. Алкоголь начал свое воздействие на моторику, вследствие чего его речь стала немного растянутой, а частая жестикуляция почти пропала.

— В этом году нас ждет городок Лайлэнд, штат Колорадо.

— Лайлэнд? — переспросил Тим, слегка нахмурив брови. Если бы он верил в предчувствие, то обязательно сказал, что городка с таким названием стоит опасаться и объезжать стороной. — Откуда такое странное название?

— В Штатах полным-полно городков со странными названиями и этот один из них. Но это не самая большая странность городка.

— Ты о чем? — поинтересовался Ашер, уже догадываясь, что ответ Майка будет мрачным, затрагивающим историю места.

— О Лайлэнде я узнал от своего приятеля, учащегося на журфаке. Они проводили семинар на тему национального фольклора — городские легенды и подобные истории, которые часто заканчиваются чем-то вроде«…и все они умерли, а убийца (проклятие) дожидается своей очередной жертвы». Так вот, с полгода назад лектор рассказал им довольно забавную историю о маленьком провинциальном городку в штате Колорадо, где по легендам, — здесь Майк не смог отказать себе в улыбке, — поселилось еще одно разновидность проклятия, которое тянется со времен эпидемии оспы. Якобы один знахарь пообещал исцелить всех больных от заразы, запросив за это приличное, даже по нашим меркам, вознаграждение. Оплату он получил, но вот люди так и не перестали умирать. Тогда «кредиторы» поспешили к «заемщику» с оправданными вопросами. Видать ответ знахаря им не понравился, так как они его вздернули на вершине холма, у подножья которого и расположился городок. Но, видать знахарь все же обладал некой силой, которая позволила ему перед смертью проклясть городишко. Жители убили знахаря и забыли о нем, пока не начали снова гибнуть люди. Более полную историю может рассказать Джим Роквелл. Его заинтересовала эта легенда, и он порыскал в нете, но по его словам, в ссылке нашлись всего лишь три страницы о Лайлэнде. Это его заинтересовало еще сильнее. По словам Джима, это могло значить лишь одно из двух. Первая версия — легенда просто выдумка и не имеет под собой ни одного веского доказательства. Вторая версия — все это правда и жители не хотят зарабатывать на своем вековом горе, пусть даже человек готов платить хорошие деньги за хорошую историю. Джим, насколько я понял, склоняется ко второй версии. Заставить поверить Джима во что-то сверхъестественное довольно сложно, а потому он охотно в легенду верит, но только опуская проклятие.

По моим словам ты мог решить, что жители Лайлэнда и вовсе не жалуют иногородних. Но это не так, они просто не устраивают из этого шоу и на вопросы журналистов часто отвечают грубостью. Но есть жители, которые не открещиваются от денег и за пару зеленых бумажек (желательно с внешностью Франклина) могут кое-что рассказать, как правило, жуткую историю, при этом косо поглядывая на распятие на холме.

— Распятие? — снова очнулся Тим, после долгого молчания, но только для того, чтобы произнести одно единственное слово.

— Да, — ответил Майк, сопровождая свой ответ киванием головы, — говорят, что распятие установил один богатей много лет назад и на котором, как утверждают желтые газеты, был распят священник, который осмелился произвести обряд по очищению городка от проклятия.

Для последнего предложения, Майк не поскупился на иронию, улыбаясь во весь рот, и Тим составил ему в этом компанию.

Они покидали бар под аккорды песни «Оцепеневший» в исполнение группы «Linkin Park». За его стенами уже сгущались сумерки, и легкий ветерок холодил им кожу на лице.

— Как ты? — спросил Тим Майка, обратив внимание на то, что Доннахью опьянел окончательно и теперь передвигался на ватных ногах.

— Все отлично! — заверил его Майк с заплетающимся языком. — Моя машина. Она осталась на территории университета.

— Пожалуй, о ней тебе стоит забыть в этот вечер. Я вызову такси.

— Зачем? Я не пьян.

— Конечно, не пьян. Но лучше не рисковать и вызвать такси.

Майк пожал плечами и кивнул головой.

— Как скажешь, дружище. Тебе я полностью доверяю. — Доннахью сунул поглубже руки в карманы джинсов и замотал головой. — Холодно стало.

В ночном небе засияли первые звезды, и Майк уставился на них, в то время как Тим набирал по мобильному номер службы такси.

6.

Красный «Мазерати» Мелинды Мерцер въехал на территорию их семейной резиденции в начале пятого утра. За рулем сидел парень, имя которого девушка не помнила, а сама она находилась на пассажирском сидение, менее чем в трезвом виде. За воротами их дожидались два высоких широкоплечих охранника в строгих костюмах. Один из них открыл дверцу со стороны пассажира и помог Мелл выбраться из машины. Другой же открыл дверцу со стороны водителя и не грубо, но уверено, спровадил парня за ворота резиденции. Мелл попыталась вырваться из рук охранника, вытянув руки в сторону парня, словно дитя, у которой собирались отнять любимую игрушку.

— Эй ты, козел, оставь его! Он со мной, он мой гость!!

— Не думаю, что ваш отец будет рад видеть в столь раннее время ваших гостей, — ответил охранник, никак не отреагировав на грубость, высказанную в его адрес.

— А мне плевать, что ты думаешь. Тебе платят не для того, чтобы ты думал, — и чтобы доказать реальность сказанного, Мелл плюнула в его сторону. Хотя плевок вышел неплохим, он все же не достиг своей цели, по большому счету потому, что первый охранник настойчиво, сунув ее почти под мышку, нес к коттеджу.

Мелинда принялась вырываться из его объятий всеми возможными способами. Она дергала ногами, стараясь острыми каблуками пнуть охранника посильнее, мотала головой, не смотря даже на то, что ее начало мутить, царапала ногтями неприкрытые одеждой участки кожи охранника и кричала во все горло, чтобы ее отпустили. Когда все это не возымело должного эффекта, Мелинда принялась кусаться. Лицо охранника стало багряным, а губы крепко сжались. Судя по его злому выражению лица, он изо всех сил сдерживал себя от действий, которые могли бы завершиться для него потерей рабочего места. Превозмогая боль, охранник все же продолжил тащить ее к дверям коттеджа.

— Пусти, урод! Сволочь, чтоб тебя…!! — визжала Мелл, ни на секунду не прекращая попытки вырваться из сильных объятий.

В этот момент вспыхнул свет на террасе, дверь открылась, и на пороге появился Эдвард Лоренс Мерцер в дорогом шелковом халате. Это был человек, выглядевший, в свои пятьдесят пять лет, на сорок. Седина окрасила его волосы только у висков, в остальном он был одарен густыми черными волосами. Его брови, сейчас хмурые, в обычных обстоятельствах были слегка приподняты, придавая своему хозяину вид вечно удивленного человека. Уголки губ мистера Мерцера были чуть приподняты, от чего в периоды хорошего настроения он выглядел абсолютно счастливым.

Теперь, его прозрачно-серые глаза, сурово глядели на пьяную дочь, которая почти утром вернулась домой, в обществе сомнительного типа (хотя то что парень привез ее домой к отцу, а не оставил ее саму садится за руль, говорило в его пользу), на машине купленную за его деньги (как и все предыдущие), которая была уже третей по счету в этом году. Ни говоря, ни слово дочери, но, не отводя от нее пристального взгляда, Эдвард Л. Мерцер попросил охранника занести ее в дом.

— И разбуди, пожалуйста, миссис Уйнторп.

— Хорошо, мистер Мерцер, — кивнул головой охранник и, не ослабевая хватки, занес Мелл в дом. Судя по уверенности его шагов, ему было не привыкать, этим заниматься, когда дочка босса сама не могла ступить и шагу без посторонней помощи.

Когда охранник пронес Мелл в дом и опустил на диван, что стоял в центре холла, Эдвард Мерцер несколько мгновений простоял на месте, прижав ладони к лицу, после чего закрыл входную дверь. Не захлопнул, а просто прикрыл.

— Где ты была?! — со спокойным, но холодным голосом спросил ее отец, когда охранник скрылся за дверью, ведущую в спальню экономки, — а также бывшей сиделки Мелл, — миссис Уйнторп.

Мелинда в ответ молча глядела на отца и презрительно улыбалась.

— Кто тот парень, который тебя привез?

Мелинда продолжала невозмутимо улыбаться.

— Ты хоть знаешь, как его зовут?! — напирал Эдвард Мерцер, стоя у входных дверей.

Без ответа.

— До каких пор это будет продолжаться?!!

— Я уже давно совершеннолетняя и могу делать все что хочу и что считаю нужным, — наконец ответила Мелинда, нарочно гнусавя, чтобы позлить отца.

— Тогда, хотя бы изволь уважать дом, в котором прожила твоя мать, до того как преждевременно покинула нас. Дом, в котором живет твой никчемный отец, который не смог должным образом воспитать свою дочь. Дом, в котором ты изредка появляешься, чтобы поесть, выпросить денег и иногда переночевать. — После небольшой паузы, Эдвард Мерцер добавил, — Уж лучше я отдал бы тебя в школу для девочек при монастыре, когда была такая возможность. Может быть, тогда ты поняла, как важно ценить семейный очаг.

— О каком очаге идет речь, отец! — встрепенулась в гневе Мелл, уже не играя роли более пьяной, чем есть на самом деле. — Этот очаг потух вместе со смертью матери. Как только она умерла, ты тут же стал искать покой и утешение в своей проклятой работе, забыв о том, что у тебя осталась дочь. Дочь, которая лишилась не только материнской, но и отцовской заботы, при живом отце. Но он из-за своего эгоизма, своего самолюбия, решил пожалеть только самого себя, родимого!

— Я нанял тебе сиделку и приходил в каждый вечер домой, — ушел в оборону Мерцер.

— К черту няньку! К черту тебя и твои ночные приходы домой! — Мелл знала, что завтра утром ей будет неприятно вспоминать эту тираду, но сейчас она просто не могла остановиться. — Ты даже не приходил желать мне спокойной ночи и поинтересоваться, как я себя чувствую.

— Я спрашивал у миссис Уйнторп.

— По мне — это равно с безразличием. Ты ложился спать, даже не заглянув ко мне. Словно для меня в твоей душе не хватило места. Все свое тепло ты раздавал проституткам, не дожидаясь даже того дня, когда материнский прах остынет. И теперь ты просишь уважения?! Ты, который сам даже не знает, что значит это слово. Ты, который…

Ее слова оборвались, когда Эдвард Мерцер вмиг оказался рядом, и его ладонь со звонким хлопком отпечаталась на ее щеке.

— Никогда не говори мне то, чего сама не знаешь, — прерывисто заговорил Мерцер, тряся указательным пальцем перед лицом дочери. — Я всегда любил твою мать и чтил память о ней. — Он замолчал, глядя в ее широко распахнутые от изумления глаза. Затем, он медленно опустил руку. — Извини, дочка, я не хотел. Прости…

— НЕ-НА-ВИ-ЖУ!!! — закричала Мелл, и уже не сдерживая слезы, побежала вверх по лестнице, в свою комнату.

— Мелл! — прокричал ей отец вдогонку, но Мелл не обернулась. — Прости меня!

Эдвард Мерцер смотрел в след дочери, пока она не скрылась за стеной коридора, а потом раздался сильный удар захлопнувшейся двери. Мерцер неторопливо повернулся спиной к лестнице и подошел к стеклянному журнальному столику, на котором, помимо журналов, стояла пепельница и сигареты, с пониженной концентрацией никотина, производства его фирмы. С дрожащими руками, он прикурил от зажигалки «Зиппо» и сел в кресло, наконец, осознав, насколько сильно напряжена его спина.

«Она ко мне несправедлива», думал Мерцер, выдыхая клубы дыма в потолок, хотя и знал, что миссис Уйнторп не любила, когда он курил в доме, в этом она была непреклонна даже по отношению к хозяину. «Я всегда был хорошим отцом и любящим мужем, чтобы она не говорила». Он не мог понять, в чем была его ошибка и когда она переросла в настоящую угрозу для созданного им, столь непосильным трудом, очага. В переполненный стакан, вода в котором может перелиться через край лишь с добавлением одной единственной капли. Возможно, весь мир созданный им (все во благо жены и дочери, а затем только ради дочери) сейчас стоит на грани и для полного разрушения нуждается лишь в одной капле…

Этот мир скуп и надо брать от него все, пока двери в его сокровищницу приоткрыты — с этим убеждением, Эдвард Мерцер жил всю свою сознательную жизнь. Этот мир любит ложь, воровство и эгоизм, а иногда и усердный труд. И просто ненавидит простых работяг, пессимистов и неудачников. Эдвард Мерцер всегда стремился стать любимчиком Судьбы и в конце концом в этом преуспел, доказав, в первую очередь самому себе, что выход есть из любой ситуации, надо лишь уметь его видеть.

Но что делать, когда твои дела идут в гору, а любовь твоих близких черствеет и покрывается плесенью?

Эдвард Мерцер потушил сигарету в пепельнице в форме перевернутого на спину краба, подаренную ему на юбилей работниками его компании. Нельзя было сказать, что он был от нее в восторге, но он ценил все подарки, как бы безвкусно они не выглядели.

— Мистер Мерцер?

Он поднял голову и посмотрел через плечо, откуда раздался сонный голос экономки.

У дверей на кухню стояла миссис Уйнторп — дама шестидесяти лет, не очень высокого роста — в ночном халате.

— Стив разбудил меня и сказал, что вы хотите меня видеть. Что-то с Мелл?

— Да, — но, увидев испуганный взгляд экономки, которая уже давно стала их членом семьи, быстро поправился, — С ней все хорошо. Просто решил, что ей не помешало бы сейчас горячая ванна и чашечка чая. Простите, что пришлось разбудить вас в столь раннее время.

— Да ну что вы! — отмахнулась от его извинений миссис Уйнторп, подойдя ближе. — Ради Мелл, я пожертвую любым сном, каким бы он интересным и счастливым ни был.

— Спасибо вам.

— Все сейчас будет готово, — заверила она и скрылась снова за дверью.

— Миссис Уйнторп! — поспешил окликнуть ее Мерцер, и экономка выглянула в холл. — После чего оставите наполняться ванну и поставите греться воду в чайнике, вы бы не могли подняться к Мелл?

— Я могу, мистер Мерцер, — кивнула она, выйдя обратно в холл. — Но, думаю, будет лучше, если вы сами это сделаете. Наверняка она ждет вас.

Эдвард Мерцер смущенно улыбнулся и кивнул головой:

— Да, думаю, вы правы. Пожалуй, я сам поднимусь к ней.

Миссис Уйнторп улыбнулась в ответ своей добродушной улыбкой и ушла выполнять поручения.

7.

Мэри Рирдон, двадцатидвухлетняя студентка факультета высшего сестринского образования, с ярко-рыжими волосами и бедной россыпью веснушек на носу, всегда придерживалась одного жизненного кредо: не лезь с расспросами о личной жизни к другим и тогда (может быть) не станут донимать и тебя. По этой причине многие ее сокурсники считали ее немного замкнутой особой, но никогда не ставили ее в ряд отверженных сверстников. Все дело было в обаяние. Мэри была способна расположить к себе почти любого человека, если тот сам этого хотел. Во многом по этому ее всегда ставили представительницей всей группы в разных мероприятиях, учиненных студенческими организациями. Преподавателям нравилась ее активность и самоотдача в исполнение возложенных на нее обязательств, а студенты не стеснялись этим пользоваться, перемещая всю ответственность на ее хрупкие плечи.

По мнению самой Мэри, друзей у нее не было. Но было много приятелей, среди которых были самые популярные студенты училища: любимый всеми Ди-джей местной радиостанции Джим Роквелл, Звезда (немного потускневшая) Бейсбола Майк Доннахью, Хирург — будущий лауреат государственной премии — Уолтер Кэмпбелл, Гламурное Создание из высшего общества Мелинда Мерцер и многие другие.

Вышеупомянутые имена были, все же, более приближены к ней, по причине того, что в каждое лето, по окончанию экзаменов, вот уже второй год они отправлялись в дорожное путешествие по живописным местам страны. И этот год не должен был быть исключением.

Комната в студенческом городке, где жила Мэри Рирдон со своими соседками, ничем не отличалась от остальных, разве лишь тем, что в ней всегда было тщательно прибрано. С самого раннего детства она приучила себя к чистоте и порядку. Ее этому научила не мать, как многих других девочек, а отчим. Но это совсем не значило, что Тадеус Гришам — ее отчим — стал хорошей заменой ее отцу. Совсем наоборот, он был садистом и тираном, который считал единственным методом воспитания побои, а поощрения и ласка могли только навредить ребенку. Так он любил говорить матери Мэри — Инесс Рирдон, хотя Мэри была уверена, что к воспитанию все побои не имели никакого отношения. Просто Гришам был из той категории людей, у которых не хватало любви ни на кого, кроме самого себя.

Мать Мэри — Инесс Рирдон, — в уходе мужа винила дочь. Она никогда не говорила об этом прямо, но девочке и так было все понятно, уж слишком охладела она к дочери. Не было больше поцелуев на ночь, не было ее любимой яичницы-глазуньи на завтрак, не было разговоров о том, как она провела очередной день в детском саде. Да и забирать из сада дочь, мать все чаше забывала, вследствие чего воспитательница сама отвозила ее домой. Как правило, после таких случаев миссис Альварес подолгу беседовала с Инесс Рирдон, а маленькая Мэри тихо сидела в своей комнате и вслушивалась в обрывки слов, которые доносились с кухни. Миссис Альварес твердила, что девочке (то есть Мэри) нужна заботливая мать и если Инесс не под силу уделять ей нужного внимания, тогда стоило обратиться в органы опеки. Инесс Рирдон, после таких слов, начинала плакать и умолять ее воспитательницу не делать этого. Миссис Альварес соглашалась с ней, говоря, что Мари будет все же лучше дома, чем в приюте, после чего отбывала.

Около двух-трех недель Инесс Рирдон усердно исполняла роль хорошей матери, а затем все возвращалось на круги своя. Но это не были самыми худшими изменениями в ее жизни. Они настали тогда, когда ее мать впервые появилась дома пьяной. Мэри тогда уже исполнилось шесть лет. Мать явилась за полночь и передвигаться на своих ногах она не могла, а потому ее принесли двое незнакомых мужчин. Они положили Инесс на коврик в прихожей, с надписью «Добро пожаловать» и отбыли. Перенести мать на постель, Мэри не удалось, а потому она подложила матери под голову подушку, сняла с нее обувь и верхнюю одежду и затем укрыла одеялом. В эту ночь она тоже не спала в своей постели, так как ей казалось это непозволительным, неправильным по отношению к матери. А потому, она постелила себе на полу в своей комнате и улеглась спать.

Следующим удар судьбы стало увольнение Инесс Рирдон с фабрики по переработке кожи, на которой та работала последние пять лет. Теперь ее мать сидела дома, но больше внимания дочери она не стала уделять.

Затем к ним в гости все чаще начали наведываться мужчины, вначале только по вечерам, затем и круглосуточно. В таких случаях, если дело приходилось на субботу или же воскресенье, Инесс просила свою дочь прогуляться (если дело было днем) или просто закрыться у себя в комнате (в случая вечера).

От приятелей ее матери всегда плохо пахло. От одних пахло табаком или чем-то еще хуже (позже Мэри узнает, что так пахнет «травка»). От других сгнившими фруктами (также пахло и от ее матери). От третьих сильно несло потом и сухим дезодорантом.

Длилось все это, к счастью, недолго. Нечистоплотные мужчины перестали посещать их дом, а вскоре ее мать перестала пить и даже нашла работу. Мэри не знала о причинах повлекших к таким кардинальным изменения в жизни ее матери, но в каждую ночь она молилась Богу, в которого теперь уже не верила, чтобы Он помог матери больше никогда не возвращаться к прежней неправильной жизни.

В один пасмурный день ранней весны, когда Мэри исполнилось уже двенадцать, Инесс Рирдон вернулась с работы домой пораньше в обществе незнакомца. Вначале это Мэри насторожило, но, увидев, что ни он, ни она не выглядят пьяными, а на лице матери сияла улыбка, Мэри слегка успокоилась. Мать представила мужчину как Тадеуса Гришама — «Твой новый папа». Мэри не смогла сдержать дрожь во всем теле, по большей мере не из-за сказанных матерью слов, а из-за того, что та разговаривала с ней как с маленьким ребенком.

Конечно, Мэри в душе была против появления в их доме незнакомца, но радости было больше, так как вместе с Тадеусем Гришамом их жизнь вернулась впервые после стольких лет в прежнее русло. И даже подаренная им кукла, которая была не совсем новой и была игрушкой уже прошедшего ею возраста, привела Мэри в самый настоящий щенячий восторг, за которую она искренне поблагодарила отчима.

От Тадеуса Гришема, как и от ее настоящего отца, пахло древесиной (обоняние всегда отрезвляет память), от чего Мэри еще спокойнее стало на душе. Но помимо древесины от него пахло и дрожжами. Как стало известно позже, Тадеус Гришам просто обожал пиво и выпивал его в огромном количестве, при этом не пьянея.

После, о ней забыли и вспоминали лишь, когда надо было убраться по дому (Гришам был ярым аккуратистом), сходить за покупками (в основном за пивом и вяленым мясом) или постирать и погладить одежду. Как выяснилось, Гришам был плотником, работал только если у него были заказы от частных лиц и практически не имел друзей, а потому целыми днями просиживал дома, перед телевизором, сжимая в руке (а вернее в ручище, ведь человеком он был упитанным) очередную банку с пивом. По большому счету он не замечал Мэри, изредка отвечал на осторожно заданные вопросы Инесс и предпочитал говорить сам с собой, обращаясь к телевизору. Но почти в каждую ночь Мэри слышала за стенкой, в комнате матери и отчима, скрипы старенькой постели и редкие стоны.

Вскоре начались побои. Все чаще сильные и безжалостные. Тадеус Гришам бил ее по любому поводу: «Почему пиво не холодное?!»; «Почему еда уже остыла?!»; «Почему на рубашке осталось мятая полоса?!». Затем шли сильные удары по лицу, ладонью или кулаком, от которых в глазах темнело, в ушах звенело, а место удара пульсировало от боли, из носа и треснутых губ текла кровь, а все тело равнялось с полом. Если Мэри начинала плакать от боли и отчаяния, на нее тут же сыпалась новая волна ударов.

Отсутствие зашиты матери (которой тоже доставалось от Гришема), а также полное ее безразличие, заставило Мэри действовать. Не дожидаясь открытых переломов и тяжелых сотрясений мозга, она сбежала из дома в возрасте четырнадцати лет, сбежала из Эпсона, а через три недели и из самого штата Теннеси.

Около трех недель она шла только вперед, напоминая себе, что с каждым шагом отдаляется от родного дома и от матери, и это придавало ей сил идти дальше, не думая о том, как сложится ее жизнь в будущем. Она просто шла, не имея ни цента в кармане, ни одежды на замену, ни знакомых у которых можно было остановиться. Когда голод ее слишком донимал, она стучалась в дома и просила еды. Кто-то давал в надежде ее больше не увидеть и тут же захлопывал перед ней двери. Кто-то (чаще пожилые старушки) приглашал ее к себе, кормили, и разрешал принять ванну, после чего дарили кое-какие вещи из тех, что оставались от давно выросших детей и конечно опрашивали ее: кто она, откуда и почему бродяжничает? Мэри всегда говорила правду, так как не видела причин для лжи. Ее слушали и качали от сопереживания головой, затем шли предложения позвонить в органы опеки бездомных детей (а однажды ей даже предложили остаться навсегда), но Мэри отказывалась, благодарила хозяев и спешила покинуть их дома.

Она голосовала на хайвэе у западной границы штата, когда перед ней остановился не новый, но ухоженный «Форд». За рулем сидел парень, не старше возраста разрешающего ему иметь водительские права. Мэри открыла дверцу у пассажирского сиденья и спросила, не подвезет ли он ее.

— Куда тебе, детка? — спросил парень, тщательно оглядывая ее с ног до головы. На нем были светло-синие джинсы, поношенные кеды, а также серая майка на тонких лямках, что не скрывала его костлявых плеч и крепких рук, явна привыкших таскать тяжести.

— Мне все равно. Куда вам — туда и мне.

Парень по-новому оглядел ее и, похоже, найдя ее привлекательной и вполне взрослой, одобрительно кивнул.

— Залазь. Но знай, я еду в Омаху. Тебя это устраивает?

— Вполне. — Мэри села и закрыла дверцу. Старый «Форд» заревел мотором. Звук был чересчур громким, что говорило о проблемах с выхлопной трубой. Парень вырулил на трассу и пристроился к заду грузовика с сеном.

— Меня Стенном зовут, но друзья меня называют Суйт. — Парень закинул левую руку за голову и теперь рулил только правой. Эта его самоуверенность очень понравилась Мэри, и она ему улыбнулась. Парень был вполне хорош собой, да еще казался очень самостоятельным. Одним словом: Мэри, впервые в жизни, готова была влюбиться.

— Я Мэри, — представилась она, и он тут же не упустил момента и сказал что у нее очень красивое имя, как и она сама. Банальный комплимент, но он очаровал девушку еще сильнее.

Он довез ее до фермы, где-то на юго-востоке Омахи. Стен предложил ей пожить у него какое-то время, чему она была несказанно рада. Отец Стена оказался вполне добрым человеком, а вот мать оказалась довольно подозрительной на ее счет. Мэри не сомневалась, что та видит в ней только голодранку, решившею устроить себе жизнь за чужой счет. Нет, такая девушка была совсем не парой ее единственному сыну. Примерно через неделю, мать Стена, наконец, высказала свое о ней и потребовала, чтобы она искала «простаков» в другом месте, а об ее «сыночке» пусть даже не мечтает. Услышать такие слова было очень обидно, а увидеть, что парень не стал перечить матери и заступаться за нее, было вдвойне неприятно.

Таким образом, Мэри вновь отправилась в путь, у которого пока что не было конца.

Ее скитания длились еще около двух месяцев, во время которого города сменяли другие, пока ее путь не привел к дверям приюта для девочек при монастыре. Приют стал ее вторым домом, по крайней мере, на следующие четыре года.

В один из начальных осенних дней две тысячи первого года, Мэри получила письмо от матери. Найти сама ее мать не могла, это говорило о том, что без помощи матушки настоятельницы здесь не обошлось. Сначала она хотела сжечь письмо, не вскрывая его, но после совета все той же настоятельницы, она решилась его прочесть.

Мать писала, что ей плохо без нее и просила (умоляла) вернуться назад. Тадеус Гришам, как оказалось, в это время был уже мертв — его убили копы. После чего Мэри сбежала, отчим полностью переключился на Инесс Рирдон — он избивал ее в каждый день, стараясь сделать из нее «послушную во всем жену». А однажды так разошелся, что избил ее до полусмерти, при этом, повредив ей позвоночник, от чего ноги ее матери отнялись и теперь она жила в доме для престарелых и инвалидов. Услышав дикие крики, соседи решили вызвать полицию только через два часа (наверно, когда стоны и мольбы Инесс уж слишком стали им мешать смотреть телевизор), после чего твердили журналистам, о том, что давно уже хотели позвонить в полицию, так как крики в этом «дурном» доме были слышны постоянно. На дельно последовавший вопрос, почему они все же не позвонили ранее, что могло бы помочь избежать трагедии, соседи не смогли дать путного ответа.

Увидев сине-красное свечение на занавесках, Тадеус Гришам испугался не на шутку и достал с полки свое охотничье ружье. После звонка в дверь, Гришам пальнул в нее без предупреждения и легкомысленный коп, стоявший за дверью был тяжело ранен, вследствие чего скончался, не приходя в сознание, в машине скорой помощи. Второй, чуть ли не с визгом ужаса, помчался обратно к машине, доставая на бегу пистолет из кобуры. Он вызвал по рации подмогу, которая прибыла в течение десяти минут. Дом был взят в кольцо, на штурм идти никто не торопился, ведь Гришам держал в заложниках мать Мэри. Тадеус грозился убить мать и пинал ее в спину, чтобы та кричала от боли, повторяя при этом: «Я не шучу! Попробуйте только войти в дом, и она умрет!». И все же, спустя три с половиной часа переговоров, дом взяли штурмом спецотряд полиции. Гришам успел ранить еще одного служителя закона в ногу, после чего его изрешетили с десяток пуль.

После прочтения письма, Мэри пожалела, что послушала совет матушки-настоятельницы, а не сожгла письмо, как хотела этого в начале. А спустя два месяца, она собрала все свои вещи и покинула приют, а вместе с ним и Омаху, в надежде, что в этот раз мать ее уже не найдет никогда. Мать, которая вспомнила о ней только когда стала немощной и одинокой. Слова настоятельницы о силе прошения Мэри решила пропустить мимо ушей.

Через полгода смены городов и двух штатов, она остановилась в Массачусетсе. А через год поступила в бостонский университет. Не смотря на столько лет скитаний и трудное детство, Мэри хорошо училась, а главное — ей это нравилось. Она была далеко от Теннеси и далеко от Омахи. Далеко от всех кого знала раньше и никогда не сожалела об этом.

Но, конечно прошлое наложило свой отпечаток на ее дальнейшей жизни. Это привело к тому, что она перестала доверять сильной половине земного населения и никого не впускала в свой внутренний мир, держа даже друзей на безопасном расстоянии. Вначале ее часто приглашали на свидание, но она всем отказывала, вследствие чего, парни перестали тратить на нее свое время и переключились на других девушек, а Мэри стали воспринимать исключительно как друга.

И хотя теперь над ней никто не тяготел, не заставлял прибираться, держать все в идеальной чистоте, Мэри все же трепетно относилась к порядку и наводила его в каждый день, если в ее распоряжение оказывалось больше свободного времени. Того же она просила и у своих сожительниц. Но если Фай Андерс была готова ей помогать и прислушивалась к ее словам, то Барбара МакОлифф была слишком независимой, а вернее слишком зависимой от вечеринок, веселья и мужского внимания. Отсюда и вечно разбросанные по всем углам вещи, от косметических принадлежностей, до нижнего белья. Сколько раз пыталась Мэри поговорить на эту тему с ней — все без толку. Вот и сегодня, сняв чулки, она бросила их под кровать и быстро натянула мини-юбку.

— Барбара! — строго позвала Мэри сожительницу, когда та уже была готова скрыться за дверью.

— Ой, Мэри извини, но у меня совсем нет времени. Фред и все остальные только меня и ждут.

— Мне надо с тобой по…

— Давай обсудим это после моего прихода, ладно? Все пока, целую всех!

И дверь быстро закрылась, прежде чем Мэри смола еще что-либо произнести. И так всегда. Конечно, никакого разговора после ее прихода не будет, так как она либо приходила под утро, либо была слишком уставшей, и желание поговорить у нее напрочь пропадало, если такое и было ранее.

Мэри в который раз подумала о том, чтобы взять все веши Барбары, что лежали не на своем месте и выбросить их. Мысль была заманчивой, но Мэри не решалась сделать этого. Уж слишком непредсказуема была Барбара в гневе.

Мэри долго простояла, глядя на постель МакОлифф, пытаясь пересилить желание навести порядок, но не могла с собой ничего поделать, что было на руку Барбаре. И хотя Мэри никогда не признавалась себе, это помешанность на чистоте было напрямую связано с ее отчимом.

Тадеусем Гришамом.

8.

Джим Роквелл был один в комнате кампуса. Лежа на постели, обутым и не раздетым, он смотрел блок новостей по CNN. Его сожитель, Бак Ноулз, учащийся как и он на стоматолога, уже час как ушел к своей подружке. Наверняка он опять явится лишь на рассвете, после чего проспит почти сутки.

Часом ранее, Джим принял душ, заказал пиццу с грибами и после плотного ужина заглянул к соседу, выпросить пару DVD-дисков с фильмами. Владельца дисков и его сожителей, Джим застал во время курения и совсем не табака. Ему открыли не сразу, за дверью послышались приглушенные голоса, хриплый кашель, после чего раздался подозрительный голос: «Хто там?»

— Полиция! — басовито ответил Джим. — Лейтенант Коломбо. Отдел по борьбе с наркотиками.

— Коломбо служил в криминальном отделе, тупица! — раздался в ответ тот же голос, но теперь более уверенный и бодрый. Затем послышались щелчки замка и дверь, наконец, отворилась. — Чё надо, Джим?

Перед ним стоял Фред Берд, а за его спиной все еще клубился дым. Джим заглянул ему через плечо, разглядывая всех присутствующих. Помимо двоих сожителей Берда, в комнате были еще два лица женского пола. Одна из девушек была Барбара МакОлифф, чернокожая длинноногая девушка, что жила с Мэри Рирдон в одной комнате. Они с Фредом встречались уже почти три месяца, но оба часто грешили на стороне. Второй была Лори Фриденс — среднего роста, средней внешности и средней упитанности. Единственный ее плюс был в том, что она не знала слова «Нет», этим она и нравилась парням.

— У вас здесь весело, — подметил Джим. — Но и риску не мало.

— Не хочешь забить с нами по косячку?

— Заходи, Джим! — прокричала с места Фриденс. — На затяжку здесь всем хватит.

— Замолчи, дура! — шикнул на нее Мирт Вудворт. — Ты еще через окно позови всех желающих.

Барбара тут же прыснула со смеху, тыча пальцем в сторону Лори и повторяя «дура».

— Нет, парни, я по другому делу.

— Да? — без малейшего интереса протянул Фред.

— Я хотел взять у тебя пару дисков с фильмами.

Фред кивнул, сказав «сейчас» и запер перед Джимом дверь. Пока он ждал, мимо прошли две девушки. Одну из них он помнил, что зовут Зое, так как имена симпатичных девушек Джим узнал еще в начале первого учебного года в Бостоне. Имя второй он точно не помнил, но склонялся к имени Нэнси.

— Привет, Джим, — почти в унисон произнесли они, замедляя ход.

— Алоха, девчонки, — отозвался Джим, улыбаясь им в ответ.

— У тебя отличное шоу и ты сам отличный ди-джей, — сказала Зое, замедляя шаг.

— Спасибо, Зое. Мне очень приятны твои слова. — В этот момент, ему вспомнился суровый взгляд Джоанны, когда она сегодня вошла к нему в студию во время песни и по его телу прошлась легкая дрожь.

Нэнси, постояла немного, после чего продолжила ход, но уже без подруги. Зое же, продолжала составлять компанию Джиму.

— Я тут подумала, — начала она, немного нерешительно, — а что если нам пойти куда-нибудь сегодня вдвоем?

Еще пару месяцев назад, Джим, не задумываясь, ответил на ее вопрос положительно. Но в последнее время его мысли были полностью одержимы другой девушкой.

— Извини, Зое, но сегодня у меня намечены дела, которые не терпят отлагательств, — осторожно заговорил Джим, чтобы как можно меньше ранить чувства девушки.

— Ясно, — кивнула она, с явной обидой в голосе. — Тогда, как ни будь в другой раз.

— Да, в другой раз. — Но, только и он, и она, прекрасно знали, что другого раза не будет никогда.

Зое ушла и в этот момент открылась дверь. Фред вышел в коридор и протянул Джиму два футляра с DVD-дисками.

— Что это? — поинтересовался Джим, глядя на голых девиц изображенных на футлярах.

— Это, называется порнухой, друг мой. А ты, что хотел?

— Приятель, мне нужен приличный фильм. Одобренный цензурой.

Какое-то время они простояли молча, глядя друг на друга. Джим — иронично улыбаясь, а Фред — с усталостью и раздражительностью на лице.

— Слушай, входи и выбери себе сам приличный фильм. Если найдешь такой.

Фред пропустил его в комнату и Джим не заставил себя долго ждать. Входить в комнату Берда было все равно что в туман, хотя обоняние резко отрицало данное сходство. Барбара подскочила к нему и попыталась всунуть самокрутку ему в зубы, но Джим осадил ее, добавив «Отстань». Дойдя до полки с дисками, он понял, что не сможет выбрать фильм, потому как его глаза заслезились.

— Эй, Джим, а ведь твой прогноз не сбылся, — подал голос Джонни Лютер, парень с телом нападающего и с лицом третьеклассника.

— А? — непонимающе откликнулся Роквелл.

— Новичок, — пояснил Лютер. — Он вздул Доннахью — Новую Надежду Бейсбола.

Джим предпочел промолчать. Он взял первые попавшиеся два диска и, поблагодарив Берда, вышел из комнаты.

Выбранные фильмы оказались довольно удачными. Первым был «Пункт назначения-2», второй — «Гарри Поттер и узник Азкабана». Джим даже удивился, что в фильмотеке Берда нашлось место и поттериане. Что касается «Пункта назначения-2» — это был один из любимых фильмов Роквелла, но он не совсем подходил для его планов, так как в нем было слишком много крови. А вот история о взрослеющем волшебнике была очень даже кстати.

Прибрав в квартире и открыв окна настежь, впуская ночной чистый воздух, Джим подготовился для романтического свидания. Вначале он решил поискать где-нибудь свечи, но быстро передумал: слишком много это займет времени. Оглядевшись по сторонам и расценив все как «удовлетворительно», Джим вышел из квартиры, в надежде вернуться вскоре, но уже не один.

* * *

Поправив кое-как волосы и выпрямив плечи, Джим постучал в дверь квартиры, что находилась в трех кварталах от его жилища. Ответа пришлось ждать энное время, а потому он уже собрался постучать вновь, когда услышал сонный голос:

— Кто там? Кимми, это ты?

— Не совсем, — бодро отозвался Роквелл, улыбаясь до самых ушей.

— Джим? Каким ветром тебя занесло к моему порогу?

— Может, ты прекратишь задавать вопросы и откроешь дорогому гостю дверь?

Как показалось Джиму, Джоанна немного помедлила, прежде чем сняла цепочку. Дверь открылась, и Джим увидел усталое лицо Джоанны, но все же, как и прежде, прекрасное. Ее черные волосы свободно спадали ей на плечи, а одета она была в белоснежную пижаму.

— Надеюсь, ты хочешь сообщить мне нечто очень важное, раз заявился ко мне в…, - она посмотрела на наручные часы, — …без пяти минут полночь.

— Это не только очень важное сообщение, Белоснежка, но и личное. Касающееся нас двоих.

— Что-то со студией?

— Да при чем здесь студия, неужели нас больше ничего не связывает?

— К примеру? — ответила вопросом на вопрос Джоанна, скрестив руки на груди. — Если это твоя новая попытка приударить за мной, то тогда не стоит и начинать.

— Как же с тобой сложно.

— Главная причина всех сложностей в твоей жизни, Джим, полностью сконцентрирована в тебе самом. Моей вины здесь нет.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты прекрасно понял, что я имела, введу.

— Я понял лишь то, что ты обвиняешь меня. При чем, неизвестно в чем.

— Ты пришел для того, чтобы завести этот нелепый спор?! — спросила Джоанна Престон. — Если так, то спокойной ночи. — Она уже хотела захлопнуть перед ним дверь, но он помешал ей это сделать. — Отпусти!

— И не подумаю. Тебе не кажется, что мы с тобой еще не закончили разговор?

— Я его не начинала и не вижу нужды в его продолжение.

— А я надеялся, что мы посмотрим вместе один из твоих любимых фильмов — Джим с довольной улыбкой помахал перед ней диском с фильмом.

— О Боже! — вздохнула Джоанна, оттолкнула Джима и, воспользовавшись тем, что тот пошатнулся, отступив назад, захлопнула дверь.

Джим взялся за ручку, но дверь уже была заперта. Ему ничего не оставалось, как постучать в дверь вновь.

— Джоанна… Только не говори, что ты не любишь этот фильм! Все любят «Гарри Поттера». — Он помолчал, дожидаясь ответа, но его не последовало. — Джоанна! Не поступай со мной так. Я ведь просто хотел общения с тобой и только. Я бы провел тебя обратно домой и не попросил бы чашечку чая, даже в шутку. Неужели ты позволишь завершиться этому дню, сохранив сложившееся между нами недоразумение? Я прошу, не поступай со мной так!

Но ответ от Джоанны, Джим Роквелл так и не получил. Поняв, что монологу не стать диалогом, Роквелл тяжело вздохнул, потоптался на месте, лелея надежду услышать щелчок отворяемого замка и, повернувшись, пошел по коридору, в сторону лестницы.

* * *

О таком повороте событий он даже не задумывался. Конечно, глупо получилось и даже где-то смешно, но смеяться ему совсем не хотелось. Подсознательно, Джим чувствовал за собой вину, но он понятие не имел, в чем она состояла.

Вернувшись назад в квартиру, Роквелл плюхнулся на постель как был одет и включил телевизор. Пройдясь пультом по нескольким каналам, он остановился на новостях CNN. Война в Ираке продолжалась, сыновья Саддама простились с жизнью, в то время как он сам продолжал скрываться.

Казалось, сегодня бессонница ему была обеспечена. Вся его голова была полна мыслями лишь о неудавшемся свидании. И все же он заснул, в тот самый момент, когда меньше всего этого ожидал. Но сон был не спокойным, а из раздела кошмаров. Будь у него такая возможность, Джим бы с радостью согласился сменить его на бессонницу.

…Джим Роквелл стоял на зеленой лужайке на возвышенном плато, а над ним нависал старый дощатый двухэтажный дом, в котором когда-то он жил вместе с отцом и матерью, а до них его дед и бабка — родители отца. Дом походил на шаткий зуб во рту старухи, что оставался там, в гордом одиночестве. Пять ступенек, что вели к двери, были изрядно помечены птичьим пометом, а белая краска на них, как и на всем доме, полупилась и кое-где даже сошла. Джим был уверен, стоит ему ступить по лестнице, слой застарелой краски обязательно пристанет к подошвам его кед. Но ему совсем не хотелось проверять свою догадку, потому как знал, что в этом доме его ничего хорошего не ждало.

Над дверью висела лампа, закрытая стеклянным колпаком, в котором, даже в дневное время суток (а в его сне был именно день), он мог разглядеть несколько опаленных трупиков мотыльков. На полу веранды лежали ножками вытянутыми вверх два воробья и одна синичка.

— Около этого дома ничто не живет долго, — серьезней, чем хотелось, произнес Джим. В ответ на его слова раздался порыв ветра, сбив ему волосы в разные стороны. Был это сон или нет, но ветер ему показался вполне реальным.

Что-то заставило его посмотреть себе под ноги. Трава, до этого сочно-зеленого цвета, стала быстро жухнуть и желтеть, а дерево, растущее рядом — такое же старое, как и сам дом — начало сбрасывать свою листву и теперь уже осенний ветер завывал в кирпичном дымоходе, нагнетая мысли об одиночестве.

Вместе с неожиданно быстро пришедшей осеню, на душе заскребли кошки, стало трудно дышать, а во рту появился неприятный привкус ржавчины…. или крови. И все же осенняя пора приводила Джима в состояние полнейшего покоя и отрешенности от всего мира. Его тело стало податливым, Джим, расслабившись, прикрыл глаза. В такую минуту кажется, что ничего плохого с тобой просто не может произойти, даже если ты чувствуешь приближение Смерти за своей спиной, чувствуешь ее костлявую руку, что опускается на твое плечо.

Мелом на двери кто-то написал: «Дом Марстенов» — явный почитатель таланта Стивена Кинга. Джим Роквелл понимал, что все происходящее с ним — всего лишь сон, но сон вещий. Если он завтра соберется в Пенсильванию, к дому своего детства, то обязательно найдет его таким же, разве что пора года останется началом лета.

Не задумываясь о правильности своих действий, Джим поднялся по лестнице, и попытался стереть правой рукой надпись на двери. Но как он не старался, та не стиралась, также как и кровь в замке, где жило Кентервильское привидение. Поняв, что все попытки безнадежны, Джим оставил в покое надпись. На его руке, все же осталась меловая крошка, и Джим сунул левую руку в карман джинсов, чтобы достать платок. Вместо платка, в кармане он обнаружил связку ключей, которых там до сих пор не было. Это были ключи от дома, в этом у Джима не было сомнений.

Не смотря на долгие годы заброшенности, во время которых прошло огромное количество проливных дождей, огромное количество палящих лучей солнца и непрерывное дуновение ветра открытой местности, ключ легко вошел в скважину и также легко провернулся в ней. Дверь же отворилось с ужасным скрипом несмазанных петель. И как показалось Джиму, в этом скрипе потонули чьи-то голоса. Далекие, хриплые и высокие, вечно смеющиеся, с нотками сумасшествия.

По спине пробежалось стадо мурашек, держа путь к голове, после чего на его затылке поднялись волосы столбом. Хотя он ощущал, насколько холоден бьющий в спину ветер, его рубашка была полностью пропитана потом, а чувство, что с ним ничего не случится, улетучилось вместе с открывающейся дверью.

— Это всего лишь сон, — попытался успокоить себя Джим и возможно он бы преуспел в этом, но в ответ раздалось эхо.

— …он!…он!…он! — послышался его искаженный голос, который принадлежал скорее бездушным тварям, что перешептывались между собой, признав его.

Для полной картины оставалось запищать летучим мышам, и бешено колотя своими перепончатыми крыльями, вылететь из дома. Но бог сновидений Морфей, похоже, решил сжалиться над молодым парнем, заблудившимся в его царстве. Или же он готовил Джиму нечто более ужасное…

В холле дома, по непонятной причине, было темно, и только дневной свет, что ворвался с улицы через открытую дверь, слегка вымел мрак в дальние углы. Привыкнув к темноте, Джим смог разглядеть ее причину — кто-то (или что-то) заслонил окно большим дубовым шкафом, который раньше стоял в спальне его родителей. Подойдя к нему, Джим, не без труда, отодвинул его в сторону, от чего в доме изрядно посветлело.

В его голове вертелась один неприятный вопрос: «Кто и зачем мог заслонить шкафом окно?». Возможно, шкаф стоял там же и в последний день пребывания его в этом доме. Но что-то подсказывало ему, что окно заслонили сразу после его ухода. И заслонили те, кто просто ненавидел дневной свет. Те, кто прекрасно видели в темноте и давали о себе знать чаше всего с наступлением ночи. И на его незаданный вопрос: «Кто же?», его сознание дружественно подсказывало ему ответ, рисуя очертания худощавых низкорослых существ, с горящими в ночи красным глазами.

Внезапно, откуда-то сверху, стали доноситься равномерные постукивания. Словно кто-то бил молоточком невропатолога по деревянной балке. Этот стук был чем-то схож с пульсом какого-нибудь Буратино.

— Эй! — крикнул Джим и вздрогнул от звука собственного голоса. — Там кто-то есть?!

— …есть!…есть!…есть! — услужливо подсказало эхо.

Стуки прекратились, и стадо мурашек вновь пробежалось по его телу, но уже от затылка к пояснице.

«Это было всего лишь ворона, — без уверенности успокоил он себя, — она что-то клевала на крыше. А после, улетела, испугавшись моего голоса». Это прозвучало довольно убедительно, и Джим улыбнулся.

Не закрывая наружную дверь, Джим, ровным шагом, держась за пыльные перила, начал подниматься по ступеням на второй этаж. По ступеням, с которых восемнадцать лет назад скатилась его мать и нашла свою смерть на полу у лестницы.

Может, ее кто-то столкнул?

Раньше он об этом никогда не задумывался, сейчас же эта мысль вцепилась в него мертвой хваткой.

А если так, то кто?

И тут Джим понял, что он совсем не хочет подниматься наверх, и кто-то другой диктует им, заставляя делать те или иные действия. Джим оглянулся назад и тут же свет идущий сквозь открытую дверь, начал убывать. Молниеносно наступила ночь, а дверь сама по себе, с жутким скрипом и громким ударом, захлопнулась.

Джим вскрикнув. В паническом ужасе, он метнулся вниз и начал в полной темноте искать дверь. Ручка двери никак не хотела попадаться ему в ладонь, а за спиной уже слышались быстрые пробежки маленьких цыплячьих лапок, и все заполнилось запахом куриных потрохов. Запахом детства. И Джим закричал, вырывая себя из цепких рук ночного кошмара.

…Резким рывком, он сел на постели и дико начал оглядываться по сторонам, в надежде не увидеть мерзких существ, последовавших за ним из сна.

Начало светать. Флуоресцентные настенные часы показывали полпятого утра. Телевизор по-прежнему работал. За окном, звезды начали понемногу тускнеть, но само небо все еще оставалось черным. Не имея больше никакого желания спать, Джим взял пульт и начал щелкать каналами, остановившись на MTV, где транслировался клип группы «Aerosmith». Голубоватый свет экрана действовал успокаивающе и Джим начал приходить в себя после ужасной ночи.

9.

«Волнуюсь как первоклашка», с улыбкой подумал Уолтер Кэмпбелл, в который раз поглядывая на часы, а затем — через окно ресторанчика, что находился недалеко от университета, где он учился. За окном было утро, и поток спешащих людей и машин только нарастал. Воздух был еще прохладен, а солнце только поднималось над городом по бледно-синему небу. Он поймал себя на мысли, что чувствовал себя гораздо увереннее, когда проходил свою первую в жизни практику, чем в данный момент. Конечно, и в этой ситуации он мог сказать, что собирается пройти практику — в теории он знал, как делаются предложения.

Двери ресторанчика все открывались, впуская новых людей, что занимали свободные места, и каждый уважающий себя мужчина выдвигал стул своей даме и только после этого садился сам. Сьюзен, среди приходящих людей пока не было. Назначенное им время для их свидания еще не пришло, сам же он пришел ранее, в надежде собраться с мыслями и настроить себя на нужный лад. Что может выглядеть глупее, чем сильно волнующийся парень делающий предложение своей девушке?

«Только парень, которому отказали», тут же пришел на ум ответ, от которого сдавило горло. Мысли, что Сьюзен скажет ему «нет» не приходили к нему до этого момента. И теперь он занервничал еще сильнее.

Купленные им цветы стояли на столе в вазочке с водой, которую он попросил у официантки подошедшей принять заказ. Главное же подношение хранилось в правом кармане его брюк. Постепенно Уолтер начал успокаиваться, его сердце с быстрого бега перешло на быструю ходьбу, а затем и вовсе на шаг. Уолтер сделал глубокий вдох и расслабил затекшие плечи.

Когда он совсем справился с собой, прозрачная дверь ресторана, под названием «Сайлент-Плэйс», отворилась и внутрь вошла Она, ища его взглядом. Он приподнялся со своего стула и помахал ей рукой. Заметив его, Сьюзен широко улыбнулась и направилась к столику.

«Какая же она красивая» уже в который раз за все время их знакомства подумал Кэмпбелл, пристально наблюдая за ее приближением. Объемные длинные черные волосы, большие черные глаза, округленная форма лица, стройная фигура, грациозная походка. Уолтера все восхищало в ней, как ее внешность, так и ее внутренний мир. Зеленое платьице, с синими и красными диагональными полосами, великолепно смотрелось на ее фигурке, хотя Уолтер был уверен, что надень она кимоно или форму строителя-высотника, она все равно была бы самой красивой девушкой на всем белом свете.

Уолтер осознал, что вновь начал волноваться, но теперь, когда она была рядом, волнение его не тяготило, а наоборот — окрыляло.

— Привет, — поприветствовала его Сьюзен и улыбнулась вновь.

— Здравствуй, — отозвался Уолтер, выходя ей на встречу. Он поцеловал ее в губы и отодвинул ее стул от стола. Она легко, словно не касаясь стула села, и положила руки на колени.

«Какая она все же хрупкая и беззащитная» удивился Уолтер и тут же отдернул себя за столь меланхоличные мысли. Когда он встречался с Мелл Мерцер, то чувствовал себя всегда на высоте, как привык быть во всем, но к Мелл он никогда не испытывал того, что и к Сьюзен. Вначале он думал, что Мелл именно та, о которой он мечтал с самого раннего детства, словно сошедшая с глянцевой обложки мужского журнала. Ради нее ты готов совершать самые дерзкие и самые сумасшедшие поступки. Но вскоре понимаешь, что это были заблуждения, что Мелл никогда не стать той, с которой будет хорошо встретить старость или просто насладиться семейной жизнью. Мелинда Мерцер была слишком эгоцентрична, цинична и ненадежна. Если бы у дьявола была любимая дочурка, то Мелл Мерцер бы подходила по всем параметрам.

Сьюзен была другой. Тоже очень красивой, но другой. Она была обаятельной и доброй, веселой и открытой, рассудительной и загадочной. Конечно, формы Мелл были более привлекательны, но это было не столь важно. Важнее было перечисленное выше. Разве не так?

Официантка подошла вновь, и Уолтер сделал заказ.

— Кстати, эти цветы тебе.

— Ах, Уолтер, спасибо большое. — Она оглядела их с нескрываемым восхищением. — Они прекрасны.

«Как и ты сама» подумал он, но не стал говорить в слух такие банальности. Вместо этого он спросил о ее настроение.

— Прекрасное, но у меня так и не выходит из головы мой первый день практики.

— Ничего, забудется, — пообещал он и поспешил перейти на другую тему. — Я вот решил, что давно не водил тебя в ресторан и чтобы моя девушка не решила, что я стал скрягой, поспешил все исправить.

— Не обманывай себя, — засмеялась она, — мы были в ресторане на Роудбэй-стрит не больше недели назад.

На лице Уолтера появилось детское глумливое удивление, которое заставило улыбнуться Сьюзен Робертс и проходящую мимо официантку.

— Не больше недели назад? Не может быть. Я и в самом деле становлюсь скрягой. Но я обещаю исправиться, честное слово.

Он вновь смог развеселить Сьюзен, от чего и сам засмеялся. Официантка принесла заказ, и они какое-то время просидели молча, наслаждаясь, присутствием друг друга. Затем Кэмпбелл произнес слова, которые должны были стать началом его главной сегодняшней цели:

— Даже как-то не вериться, что уже наступил столь важный день для нас двоих.

— О чем ты, Уолт? — с недоумением спросила Сьюзен.

— Как? Неужели ты забыла?

На лице Сьюзен тут же возникло смущение и неловкость.

— Наша первая встреча произошла восьмого декабря. Ты познакомил меня со своими родителями во второй половине марта. Прости, но я больше ничего не могу вспомнить.

Уолтер встал со своего стула и медленно прошел к ней.

— Сегодня самый важный для нас день. В этот день, час в час, минута в минуту, я достал из своего кармана шкатулочку, — его слова одновременно сопровождались действиями. — Затем я встал на одно колено и открыл ее. На красной бархатной подушечке лежало колечко.

Глаза Сьюзен широко открылись, а ладони прикрыли рот.

— Ты была восхищена происходящим, прямо как сейчас. А когда я сказал: «Сьюзен, любимая моя. Я не могу жить без тебя и хочу, чтобы ты была рядом со мной всю мою последующую жизнь», то ты ответила…

Сьюзен подняла от кольца удивленные и горящие глаза и посмотрела на Уолтера, стоявшего перед ней на правом колене и начала кивать головой.

— Я ответила «да».

Уолтер часто заморгал и криво улыбнулся.

— Ты говоришь «да»?

— Да.

Уолтер, не смог совладать с эмоциями, он схватил ее в объятия и закружил ее на месте, крича во весь голос.

Посетители ресторана, до этого наблюдающие за ними с интересом и улыбками, теперь одобрительно закричали и захлопали в ладоши.

Уолтер продолжал ее кружить, пока не почувствовал головокружение. Он наслаждался мгновением и старался все запечатлеть в памяти. Теперь ничто не могло испортить сегодняшний день, пусть он только и начинался. Ведь по сравнению с этим, все казалось мелким и несущественным. Сегодня утром он не сожалел, что пропустит очередное путешествие по стране в компании друзей, связанное с его нежеланием встречать лицом к лицу Сьюзен с Мелл.

Все, что было сейчас за пределами этого ресторанчика, — второстепенно. Главное — то, что она сказала «да» на его вопрос.

Кэмпбелл отпустил свою девушку вниз, достал кольцо с пятью синими камнями, которое стоило ему совсем не дешево, и надел его на безымянный палец Сьюзен. После он вновь поцеловал ее, но теперь поцелуй был более продолжителен. Аплодисменты начали стихать и люди начали возвращаться к прерванной трапезе. Затем подошла официантка и, пригнувшись к Уолтеру, от чего тот четко смог разглядеть табличку с ее именем «Одра» и выемку меж ее грудей, сообщила, что заказанное им будет оплачено заведением. Уолтер с благодарностью кивнул ей в ответ и помахал шеф-повару стоявшему у дверей на кухню.

Солнце поднялось еще выше, и теперь его лучи падали прямо на их столик, освещая вазу с цветами и покрывая блеском цветового спектра кольцо на пальце Сьюзен. Уолтер беспрерывно вонзал ложечку в стаканчик с мороженым и с кривой улыбкой смотрел, на Сьюзен Робертс — свою будущую жену.

— Но это еще не все, — продолжил он, когда официантка ушла, покачивая бедрами. — Раз мы помолвлены, то стоит подумать и о медовом месяце…

— Уолтер, — перебила она его, и Кэмпбеллу пришлось замолчать. — Это очень прекрасно, но думаю, у меня будет лучше предложение.

— Я внемлю тебе беспрекословно.

Сьюзен отведала мороженого из своего стаканчика и сделала свое предложение:

— Как мне известно, ты с друзьями, в начале каждого лета, отправляешься в путешествие по разным штатам.

— Да, — кивнул он в ответ, с настороженностью.

— В этом году ты от него отказался, видимо из-за меня.

Уолтер далеко не был глупцом, а потому прекрасно понимал, куда клонит Сьюзен. И ему идея его девушки совсем не нравилась, ведь Мелл Мерцер ни за что бы не упустила шанса насолить ему, через Сьюзен. А Мелл конечно не откажется от поездки, если станет известно, что они с Сьюзен тоже поедут.

— Вот я и предлагаю присоединиться к ним. Это будет гораздо веселее и не потребует стольких затрат.

— Нет, Сьюзен, — отрезал Уолтер, с трудом сдержавшись, чтобы не взмахнуть резко рукой. — Наша помолвка для меня очень важное событие и я не сомневаюсь, что для тебя тоже. А потому я хочу, чтобы она запомнилась нам надолго. А для этого нужно гораздо больше, чем простое передвижение в автобусе по провинциальным городкам, где нет телефонных операторов, а про Интернет и вовсе не слыхали. — Уолтер помолчал, ища еще слова, которые бы смогли ее разубедить. — Я больше чем уверен, что эти приключения тебе не понравятся. К тому же у нас не будет возможности уединения.

— Я думаю, ты слишком преувеличиваешь. Когда ты рядом со мной, мне всегда весело и интересно. Вдобавок, я всегда мечтала о путешествии по неизвестному маршруту. Для меня это будет большим подарком к нашей помолвке.

— Да? — уступчиво спросил Уолтер.

— Конечно, — кивнула Сьюзен. — Это будет гораздо интереснее, чем отправится куда-либо на самолете.

— Выходит, перспектива лежать на песчаном пляже под пальмовыми ветвями, потягивая «Маргариту» и любоваться закатным солнцем, тебя не прельщает? — Уолтер пожал плечами и изобразил улыбку, которая показалась ему слишком фальшивой. Но внешне Сьюзен на нее никак не отреагировала. — Раз ты этого хочешь, я не стану тебя переубеждать.

— Очень хочу.

Уолтеру пришлось сдаться, конечно, он мог надавить и настоять на своем, но не хотел, чтобы Сьюзен заподозрила неладное. Что касается его отношений (бывших отношений) с Мелл, то Уолтер никогда не затрагивал эту тему в присутствие Сьюзен, но это совсем не значило, что она не знала о них, а ему совсем не хотелось спрашивать о ее осведомленности на эту тему. Но если они вдвоем отправятся в путешествие, в котором будет участвовать и Мелл, то откровенных разговоров ему не избежать.

Уолтер кивнул в знак согласия и сжал ее руки в своих ладонях. Затем они сменили тему для разговора, но Уолтер Кэмпбелл не переставал думать о ранее сказанном.

10.

Роберт О'Доннелл в который раз подумал о том, что его жизнь течет по руслу реки, в то время как он сам совсем не умеет плавать. И не похожа она на бурную горную реку, а на медленную мелководную речушку и, тем не менее, берега ее слишком круты, чтобы из нее выбраться. И все что происходит вокруг него, полностью не подчиняется его желаниям. Все решается быстро и без его ведома, затем он оказывается перед фактом — либо пытаться и дальше плыть, либо сложить руки и пойти ко дну.

Вот и сейчас, он сидит перед монитором компьютера и ищет через поисковую систему любую информацию о городишке, в котором ему предстояло побывать в скором будущем. Словно некая посторонняя сила заставила прийти его в библиотеку и засесть за компьютер. К тому же Роберт сразу испытал некое давящее чувство, когда он узнал от Джима Роквелла название городка.

Лайлэнд.

«Город лжецов и параноиков» подумал он сразу, как только услышал название провинциального городка из Колорадо, сам не понимая, откуда пришли к нему эти мысли.

«Ночь, проведенная в Лайлэнде, останется в вашей памяти навсегда, но вы никому не захотите о ней рассказывать», появилась в его голове четкий образ вывески стоящей у въезда в город.

Роберт О'Доннелл набрал на клавиатуре название поисковой системы Google, а затем в окошке написал слово «Лайлэнд» и нажал «ввод». Через секунду компьютер вывел результаты поиска. Найденная информация оказалась не столь многочисленна — всего три страницы. На первой странице он обнаружил следующие заголовки: «Лайлэнд — городок с большим туристическим потенциалом» (эту он отмел сразу); «Лайлэнд выбирает нового констебля» (подумав немного, Роберт отбросил и эту статью); «Реконструкция церкви Христа Спасителя в Лайлэнде отложена на неопределенное время» (сразу дальше); «Воздвижение исполинского креста на Смолхилле. Горожане чтят свою историю»…

Роберт перешел на вторую страницу и тут же замер. В третьей по очереди статье шла речь об очередном убийстве в маленьком городке. О'Донелл щелкнул стрелкой по статье и на экране возник готический рисунок. Темное строение на холме и полная луна, освещающая темный силуэт пред домом. Чуть ниже шла сама статья. Роберт поправил очки и нагнулся поближе к экрану. Дальнейшие полчаса двигались лишь его губы и рука, сжимающая мышку.

«Девушка из Миннесоты находит смерть в лесах Колорадо»

от 14 июля 2002-го года

Двадцатидвухлетняя Ванесса Стенхоуп из Миннесоты, приехала в городок Лайлэнд, что на юго-западе Колорадо, с надеждой найти свою мать Клер Стенхоуп исчезнувшую полтора месяца назад в этих краях при невыясненных обстоятельствах. Во время своих поисков ей удалось опросить практически всех жителей городка, среди которых были и служащие муниципалитета. Как нам сообщил констебль Лайлэнда Элдред Моссинджер, Ванесса Стенхоуп была у него за два дня до своей смерти. «Она находилась в возбужденном состоянии, ее обуревали эмоции» — сказал констебль. «И отчаянье, и усталость, и злоба. Она смотрела на меня так, словно видела во мне некую угрозу». «Она вас боялась?» уточнила я. «Скорее была напугана тем, что я мог положить конец, ее бесконечному поиску матери», — покачав головой, заключил констебль. «Вы собирались это сделать на самом деле?» — задала я очередной вопрос. Констебль скривил недовольно рот и произнес следующие слова: «Эти приезжие всегда пытаются выказать свое превосходство над остальными, считая, что лучше могут справиться с моей работой, чем я сам». После небольшой паузы взятой констеблем для того, чтобы зажечь сигарету, Моссинджер продолжил: «Я ее предупреждал, чтобы она сворачивала свою поисковую группу, ведь ее бесконечные вопросы всем надоели. К тому же, нет достоверных причин утверждать, что Клер Стенхоуп пропала именно в нашем городке. На сколько мне известно в последний раз ее видели в Киове [1]  и, честно говоря, я никогда не верил в исчезновение Клер Стенхоуп. Скорее всего, она просто сбежала от постоянной суеты и, наверняка, от своей дочери. Когда исчезла и Ванесса, весь городок вздохнул от облегчения. Мы ведь подумали, что она решила, наконец, завершить свое расследование и вернуться в Миннесоту. Кто мог знать, что мы вскоре найдем ее тело в лесу, закинутое на одну из ветвей старого вяза, в одежде пропитанной кровью? Разве что убийца…»

Стоит уточнить, что тело Ванессы Стенхоуп нашел другой приезжий — турист, отыскать которого нам не удалось.

По заключению патологоанатома, смерть девушки повлекли мозговые спазмы, рожденные шоковым состоянием, другими словами — Ванесса Стенхоуп скончалась от сильного чувства страха…

Роберт на одном дыхание прочел статью, а сердце в его груди начало биться более учащенно. История о бесследном исчезновение и жестоком убийстве никого не могло оставить равнодушным, даже тех, кто и не собирался отправляться в Лайлэнд. Роберт провел языком по пересохшим губам и во второй раз прочел последние строки статьи. В ней говорилось, что на теле Ванессы Стенхоуп не было обнаружено ни одного пореза или колотого ранения.

Это наводит на мысли о том, что кровь на одежде девушки могло принадлежать другому человеку (а кровь, судя по анализам, все же человеческая) с аналогичной группой крови. Но вскрытие показало, что в теле Ванессы обнаружилась внушительная недостача крови.

— Как такое может быть? — задался вопросом Боб, но ответа не получил. Мимо него прошлась студентка, которая с подозрением посмотрела на разговаривавшего самим с собой О'Доннелла. Роберт этого не заметил, его мало волновало то, что происходило вокруг.

Когда он вошел в библиотечный зал, Роберт и не думал о том, что за истории он найдет о колорадском городке. А потому это открытие теперь граничило с потрясением. Он никак не мог понять — как Джим Роквелл, ознакомившийся с этими статьями, не попытался отговорить остальных от поездки в Лайлэнд?

— Похоже, он разглядел здесь лишь досужие фантазии, — предположил также вслух О'Доннелл, потирая пальцем висок. — Я же так не думаю.

Роберт вернулся на первые страницы и принялся открывать все статьи о жутком городе. С полчаса он рассматривал одну статью за другой, соединяя крупицы стоящей информации воедино, а кое-что даже начал записывать в блокнот. Сжимая крепко шариковую ручку в руках, он выводил, на клетчатой поверхности бумаги, скачущие буквы и подчеркивал некоторые фразы, что вызывали у него наибольшее количество вопросов.

«Пятьдесят человек пропавших без вести в пределах города в течение десяти лет, с 1975-го, по 1985-ый».

«Восемнадцать убийств в течение семи лет, с 1975-го по 1982-ой».

«Процент смертности коренных жителей, не достигших пятидесятилетнего возраста — высокий».

«Образ жизни — замкнутый».

«Обоюдное молчание жителей об истории города, но в то же время присутствует памятник, в виде трехметрового креста».

В статье о воздвижение распятия на холме, Роберт не нашел ответа на вопрос о причине возникновения столь огромного почитания жителями города данной христианской символики. В ней лишь упоминалась трагедия давних времен, случившаяся с одним из жителей Лайлэнда. Разные перефразировки вопроса, посланные в поисковую систему, не дали результатов. Пока в одной из статей Роберт не нашел справку о прежнем названии города.

— Йеллоуфилд. До того как стать Лайлэндом, городок назывался Йеллоуфилд.

Исправив название города, Роберт О'Доннелл вновь запустил поисковую систему. На этот раз информации оказалось еще меньше, но она была полностью удостоена его вниманием. Сайт был полностью посвящен городским легендам и среди множества известных и неизвестных истории прошлого, нашлось место и для городка из Колорадо.

«Бесследное исчезновение семьи Лоттрек в Колорадо»

от 10 мая 1895-го года

Мультимиллионер Барри Лоттрек, владелец двух фешенебельных отелей и трех ресторанов в штате Нью-Хэмпшир и Нью-Йорк, вместе со своей семьей — женой Анабелль и сыновьями Коннором и Джоном — бесследно исчезли в маленьком провинциальном городке Йеллоуфилд, штат Колорадо. Как нам сообщил главный заместитель директора компании «Лоттрек Имовейблз» Питер Итон Роуз, мистер Лоттрек и его семья отправились с семьей в отпуск, когда бесследно исчезли. «Также в Колорадо, у мистера Лоттрека была деловая встреча с инвесторами, которая так и не состоялась», добавил П. И. Роуз. Внештатный корреспондент нашей газеты был отправлен в Йеллоуфилд. Данная поездка ни к чему не привела — жители города не смогли вспомнить никого из приезжих, кто бы хоть немного бы попадал под описания семьи Лоттрек. Констебль города Шулер Кретчман, отказался делать какие-либо комментарии по поводу данного дела, заверив лишь, что поиски еще выдуться, прочесываются местные леса, небольшая река и озеро, в которое она впадает.

«Трагический финал исчезновения семьи мультимиллионера»

от 18 февраля 1896-го года.

10 февраля 1896-го года, полицией штата были найдены останки тел семьи Барри Лоттрека, бесследно исчезнувших почти год назад. Кости четырех жертв, были найдены в двух милях от глиняной шахты, известной во всем штате и от которой городок и получил свое название, так как добываемая здесь глина имеет насыщенный желтый цвет. Как нам стало известно из достоверных источников, тело Барри Лоттрека и всех представителей его семейства были обезглавлены.

Какова вероятность, что убийство семьи Лоттрек было заказным, напрямую связанным с деятельностью мультимиллионера?

«Это невозможно!» категорически заявил главный директор компании с июля 95-го года «Лоттрек Имовейблз» П. И. Роуз. — «За последние пять лет, наша компания работала с исключительно проверенными постоянными партнерами, в законной деятельности которых не может быть никаких сомнений. По мне это дело рук безумного маньяка, которого нужно любыми способами поскорее найти и изолировать от общества».

«Третья казнь за одно и то же убийство»

от 23 июня 1902-го года.

В южно-западном городке Колорадо — Флоувилл, который еще три года назад носил имя Йеллоуфилд, был казнен третий обвиняемый в убийстве мэра города Стоук, штат Юта, Вентворта Грейбла, который приехал в Лайлэнд на встречу к своей возлюбленной. Казненным стал некий Чжи Ченг Ху — выходец из Кореи, работавший последние три недели на глиняном карьере. Поводом для его обвинения стал окровавленный мясницкий нож — возможное орудие убийства, — найденный под кроватью в хибаре, в которой тот проживал. На вопросы констебля Коллинза Харриса, Ченг Ху не смог дать достоверного внятного ответа (не потому ли что констебль и кореец говорили на разных языках?), от чего был тут же арестован.

На следующий день кореец был повешен в центре города, перед зданием суда, в котором ему вынесли смертный приговор в течение получаса. На том же месте, несколькими днями раньше, были повешены другие два подозреваемых в убийстве мэра Грейбла. Обвинения с них было снято уже посмертно.

«На этот раз никто не решится утверждать, что мы вздернули невиновного!», громким голосом продекларировал констебль Харрис, позируя для фотографа на фоне здания суда, а за одно и повешенного Ченг Ху. «Доказательств вины корейца, было предостаточно для того, чтобы с чистой совестью отправить его в ад! Он получил по заслугам, и мой город вновь может спать спокойно».

Мы не станем оспаривать вердикт городского суда, но считаем важным напомнить, что тот же суд вынес смертный приговор и другим двум обвиняемым, что заставляет усомниться в правильности и этого решения невидящей Фемиды.

И теперь, кто может поручиться, что третий казненный все же понес справедливое наказание? Остается надеяться, что так оно и есть. Иначе казнь очередного невиновного человека, станет непосильной нощей для столь маленького городка.

Сколько он так простоял, не отводя взгляда от монитора, пока на его плечо легла чья-то рука, Роберт не мог ответить точно, но мог предположить, что очень долго, по ноющей спине и онемевшему заду. От неожиданности он вздрогнул, но не настолько сильно, чтобы напугать нарушителя своего уединения.

За его спиной стояла Мэри Рирдон, прижимая левой рукой к груди внушительного вида фолиант. Ее взгляд быстро прошелся по самому Роберту, затем по статье, которую тот читал и вновь вернулись к О'Доннеллу.

— Чем занят? — Без большого любопытства в голосе, осведомилась она.

— Да так, — пожав плечами, ответил он Мэри. — Навожу кое-какие справки.

— Готовишь реферат или доклад? — она пригнулась пониже, от чего Роберт смог уловить легкий аромат ее бальзама для волос. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но в нашей программе нет место истории.

— Это не для учебы. Я ищу информацию о городке, куда мы собираемся поехать в скором времени.

Мэри выпрямилась, положив том на стол рядом со спортивной сумкой О'Доннелла. На твердой коричневой обложке, были вдавлены слова с позолотой: «Адам Смит. Сокровища нации».

— Но он ведь Лайлэндом зовется, а не… Йеллоуфилдом.

— Названия разные — город тот же.

— Что-то интересное? — все с тем же бесстрастным голосом поинтересовалась она. — Признаться честно, путешествие в захолустье меня не прельщает. Тебя же, я смотрю, заинтересовала даже его история.

— Все далеко не так просто как кажется, Мэри. В истории города есть не мало белых пятен, вернее даже сказать — темных.

— Если ты об убийстве трехлетней давности, то я уже о нем слышала от Джима. — Мэри обошла его с другой стороны и нагнулась над его правым плечом. — На мой взгляд, это все чушь собачья.

— Хотел бы я с тобой согласиться, но не могу.

Мэри пожала плечами, как бы говоря «дело твое во что верить», после чего добавила:

— Как бы там ни было, я еду не ради самого городка, а ради вас. Ради вашей компании и только.

Сказав это, она забрала книгу и покинула зал библиотеки, оставив Роберта наедине со своими мрачными мыслями.

11.

Джим Роквелл догнал Тима Ашер у дверей университета, когда тот, узнав о своих успехах в последнем экзамене, собирался покинуть училище. До этого они всего лишь пару раз встречались на территории университета, но ни разу не общались и даже не приветствовали друг друга. Теперь интерес к личности мистера Ашера возрос в несколько раз и Джим Роквелл не остался в стороне ото всех.

— Прости, Тим, но у тебя не будет лишней минутки для меня.

— Ты Джим, верно? — обаятельно улыбнувшись, уточнил Ашер, на что Джим отсалютовал ему, произнеся бойкое «Так точно, капитан».

— Позволь поинтересоваться, чем вызван твой интерес к моей персоне.

— Ты ведь наш новый чемпион по бейсболу, а я старый ди-джей местной радиостанции. — Джим похлопал его по плечу и громко хохотнул, словно в его словах был скрытый подтекст, не лишенный юмора. — Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Догадываюсь, — кивнул в ответ Тим.

— Так ты согласен дать мне маленькое интервью? — с надеждой в глазах осведомился Роквелл, слегка согнувшись в бок, будто пытаясь увернуться от отрицательного ответа. — Поверь, тебе это надо не меньше моего.

— Да? — сомнительно произнес Тим, продолжая улыбаться. — И какова же моя выгода?

— Выгода в том, что ты, ничем не примечательный парень, неожиданно обыгрываешь нашу звезду бейсбола, чем восхитил одних и разозлил других. Так или иначе, всем интересно как это у тебя получилось, и желательно хотели бы услышать все из первых уст. Я тебе предлагаю сделать это один раз и во все услышанное. Иначе тебя замучают с вопросами на несколько месяцев вперед. Теперь улавливаешь всю проблематичность своей ситуации?

Тим усмехнулся и, повернувшись, пошел к выходу. Джиму ничего не осталось, как только последовать за ним. Выйдя во двор, Ашер остановился и произнес:

— Извини, конечно, но отвечу на твое предложение отказом.

— Почему, приятель? Интервью на радио только увеличит твою популярность, как среди администрации университета, так и среди учащихся. — Джим явно был удивлен отказом. Он не мог понять, как парень мог отказаться от столь заманчивого предложения, ведь его радиостанция пользуется успехом не только среди учащихся университета, но и во всем штате. Внимание девушек это конечно хорошо, но ведь им могли заинтересоваться искатели молодых талантов спортивных ассоциаций, а это уже было совсем другая лига. — Я настоятельно рекомендую тебе хорошенько все обдумать. Откинь в сторону свои ненужные принципы, а вместе с ними и комплексы и скажи важное для нас обоих слово.

— Мне это не интересно, Джим.

— Но почему?!

— Причин много, но о них я не намерен с кем-либо делиться. — Тим продолжил свой путь к стоянке, где была припаркована его машина, синий «Бьюик» `94-го года выпуска, но Джим выбежал вперед и попытался его остановить.

— Погоди же, чувак. Это может стать твоим шансом на дальнейшую…

— Джим, я думал мы поняли друг друга.

— А я думал ты умный парень.

Тим тяжело вздохнул, подняв лицо к небу, которое не предвещало, в этот слишком теплый день, ни малейших осадков. Ему не терпелось поскорее оказаться в своей машине и отправится по своим личным делам, а не стоять на территории университета и вести ненужные беседы, тратя попусту время. Джим же считал себя обладателем великого дара убеждения и пытался его продемонстрировать Тиму.

— Джим, я и в правду ни чем не могу тебе помочь.

— Это из-за Майка Доннахью? Он имеет на тебя зуб, и ты не хочешь усугублять ситуацию еще больше, я прав?

Тим хотел, было опровергнуть слова Джима, но быстро одумался.

— Ты прав, чувак. Все дело в Доннахью. Не хочу злить его сильнее, иначе мой последний год обучения станет сущим кошмаром.

— Понимаю, — с пониманием кивнул Роквелл. — Я бы на твоем месте тоже бы не стал его злить, не будь я его другом. Майк отличный парень и даже позволяет над собой посмеяться. Но с чужаками он крут.

— Значит, мы поняли друг друга.

— На все сто, чувак. — Джим поднял руки вверх, после чего зашагал спиной вперед, отдаляясь от Тима. Оказавшись в «Бьюике» Ашер не смог удержаться от смеха, поворачивая ключи в зажигание.

* * *

Джоанна Престон как всегда встречала его с хмурым взглядом на лице и сжатыми губами. Руки ее были скрещенными, от чего ее грудь немного приподнималась, и разрез ее кофточки стал еще соблазнительнее. Джим с трудом отвел взгляд от выреза и взглянул Джоанне в лицо, которое хмурым становилось еще прекраснее.

— Ты опять опаздываешь.

Джим прошелся мимо нее и, открыв дверь, вошел в студию ди-джея, не сомневаясь, что Джоанна последовала за ним.

— Что на этот раз: стоял в пробке или и вовсе пешком добрался? — наседала на него Джоанна.

— Ни то, ни другое, дорогуша. — Как можно спокойнее ответил Джим, надевая наушники. — Просто вчера, по дороге домой, я имел удачу познакомиться с девушкой. Горячей штучкой она оказалась. Вот и не выспался. — И напоследок очень довольная ухмылка.

— Не думай, что твое вранье задело меня, — тут же отреагировала Джоанна.

— Еще как задело, — с еще более широкой улыбкой произнес Джим, развернувшись на мобильном кресле в ее сторону. — Иначе, с чего тебе называть мои слова «враньем»?

— Потому что это вранье, — нагнувшись поближе к нему, сказала она с нажимом.

— Может оно и так, но мои слова тебя задели, — Джим тоже приподнялся, пойдя к ней на встречу. — Признайся и облегчи себе душу.

— Урод!

— Классные сиськи!

Джоанна поспешила к выходу, закипая от гнева, в то время как Джим почти ликовал. Все еще улыбаясь, он подкатил стул к рабочему столу, ожидая завершение песни группы «Black Eyed Peas». Когда зазвонил его мобильный, Роквелл смотрел в окно, что выходило на городской парк. Свет без труда проникал в студию, повышая уровень эфедрина в крови, от чего сразу хотелось вырваться из города куда-нибудь на природу. Вначале Джим хотел отключить телефон, но, увидев имя на дисплее, передумал.

— Привет, Майк. Как дела?

— Пока что, не жалуюсь, — раздался бодрый голос в динамике. — Ты где сейчас?

— Странный вопрос. У рабочего стола, конечно.

— Тогда, ты не будешь против, если я закажу свою любимую песню.

— Разве у тебя есть такая? — усмехнулся Джим, ерзая в кресле.

— Джим, дружище, мы ведь не со вчерашнего дня знакомы. И ты должен знать, насколько сильно развито во мне чувство патриотизма, что автоматически обращает мой меломанские предпочтения к гимну нашей великой страны. А если честно, я хотел бы поговорить с тобой об интервью.

— Отличная идея, Майк! — воскликнул Джим, барабаня пальцами по ручке кресла. — Нашим зрителям очень бы хотелось услышать оправдания, по поводу твоего недавнего поражения «темной лошадке». Конечно, ты отбил последнюю поддачу, но картина получилась смазанной.

— Мне больно слышать эти слова из твоих уст, парень. А если мне становится больно душевно, то кому-то другому становится еще больнее физически.

Джим не смог сдержать смеха, хотя неловкость также присутствовала.

— Хорошо, Майк. Приходи в любое время. Я уверен, что многие до сих пор относятся к тебе как к лучшему игроку университетской лиги. В том числе и я.

— Да ладно, оправдываться совсем ни к чему. И когда я говорил об интервью, я имел в виду не себя.

— Ты меня заинтриговал, друг. И о ком же идет речь?

— О Тиме Ашер.

В начале Джиму показалось, что он ослышался, но слова Майка были вполне четки и внятны, от чего ошибки не могло произойти.

— Кто это такой? — попытался слукавить Джим.

— «Темная лошадка», которая надрала мне задницу. И мне кажется, ты прекрасно знаешь его имя.

Джим нервно почесал затылок и вновь заерзал в кресле. Такого предложения от Майка он ожидал услышать в последнюю очередь. Если только это не был…

— Ты разыгрываешь меня?

— И не думал.

— Тогда я попал в Сумеречную зону.

— А это уже вполне возможно, — засмеялся Майк на другом конце телефона. Затем он выругался и просигналил кому-то. — Вот, урод, подрезал меня. Где они только покупают эти права.

— Майк, ты меня слышишь?

— Да, Джим. Я весь во внимание. А вот «Бостон-Джой ФМ» почему-то замолк.

В тот же миг Альберт Финчер сильно постучал в стеклянную перегородку. Джим быстро выбрал первую попавшуюся песню и ввел ее в эфир. Сделал он это быстро, чтобы не терять нить столь заинтриговавшего его разговора, от чего с первого раза у него ничего не получилось. Но когда песня все же зазвучала, он приложил трубку к уху, но теперь помешали наушники. Сняв их, он, наконец, смог вернуться к разговору с Майком.

— Песенка так себе, Джим, — раздался голос Майка, но Джим припустил его слова мимо ушей, предложив не отдаляться от начатой ими темы.

— Так что ты там говорил насчет интервью?

— Пригласи Тима к себе в студию. Помоги парню снискать пути к славе.

— Ты так говоришь, словно он сделал тебе превеликое одолжение, обыграв тебя на поле.

— Тим мой друг детства и играть в бейсбол мы учились на одной дворовой площадке.

Джим часто заморгал, пытаясь усвоить полностью поступивший поток информации. Новичок, пополнивший ряды студентов несколько месяцев назад и Майк Доннахью — друзья детства? И об этом становится известно только сейчас?!

— Ты куда пропал, Джимми?

— Просто задумался о том, если бы новичок не вышел вчера на поле? И мне мало верится, что он не знал о тебе, Майки. Тогда, почему он скрывался?

— Видать на то были причины, о которых он мне, возможно, расскажет со времен. — Затем резко, без паузы добавил: — Так тебе нужно его интервью или нет?!

Джим заметил присутствие Джоанны, только когда она уже была рядом. На ее лице как всегда отражались все чувства в адрес Роквелла, причем отнюдь не положительные. Джим предложил ей обождать, выставив вперед ладонь, и повернулся к ней спиной. Она тут же среагировала, развернув его обратно.

— Кончай разговаривать и принимайся за работу, — почти, что прошипела она. На что, Джим только приложил к ее губам указательный палец и вновь отвернулся.

— Конечно нужно, Майк. Но, думаю, ничего не выйдет.

— Это еще почему?

— Я бы тебе об этом не стал говорить, но раз ты сам затронул эту тему… одним словом, я уже говорил с Тимом об интервью.

— Попахивает предательством, Джимми.

— Прости, друг, но я репортер от кожи до костей. А раз ты сам дал добро, то я решил поставить тебя в известность.

— И что он ответил?

— Отказался. И я сомневаюсь, что тебе удастся его переубедить.

— Друг, ты просто еще не знаком со всеми моими талантами, — весело заявил Майк, после чего попрощался с Джимом.

12.

Университетскому кампусу, Тим Ашер предпочел недорогой номер отеля в пяти милях от места обучения. Номер представлял собой небольшую комнату квадратной формы, с низким потолком и со стенами, выкрашенными в бледно голубой цвет. Из удобств в нем присутствовали кровать, один стул и стол, на котором располагался портативный компьютер, шнур которого был подключенным к розетке для подзарядки. Тим запер за собой дверь и, сняв с себя легкую куртку, бросил ее на постель.

«Уехать?!» услышал он в своей голове озадаченный голос матери. «Но почему? В чем причина твоего решения?». Этот разговор состоялся почти восемь лет назад, но его отголоски звучали очень оживленно даже спустя долгое время. «Я должен, мама. Я буду звонить». Мать не могла его остановить, а отца он не знал, а потому привык сам принимать решения и никто не мог ему в этом помешать. Он сдержал свое слово и звонил матери. Она плакала, просила его вернуться и просила простить ее, если она в чем-то виновата. Тим в каждый раз пытался ее успокоить и всегда при этом чувствовал к себе нарастающую ненависть, но ничего не мог с этим поделать. Обратного пути он не видел. И не потому что боялся за свою дальнейшую жизнь, а потому что все вокруг напоминало ему о той переломной ночи. Они разговаривали раз в неделю, а то и в две, даже скорее говорила только его мать, а он молча слушал ее, догадываясь о том, что Вера Ашер старается сообщить ему обо всем, только чтобы между ними не возникала пауза, которая бы дала повод сыну для прощальных слов. Время шло, и с каждым новым разом голос его матери в трубке телефона становился спокойнее и сдержаннее, но разговор их завершался всегда одинаково: мать просила его вернуться. «Я не готов вернуться, мам. Когда буду, не знаю». Вера Ашер догадывалась, что в его отъезде была веская причина, но спрашивать о ней она никогда не решалась. Наверное, боялась услышать правду. Тима это вполне устраивало, хотя иногда, ему хотелось рассказать ей обо всем. Но конечно он этого никогда не делал. Он слишком любил и жалел мать.

Подойдя к столу, Тим открыл ноутбук. С самого утра его тянуло к нему, он должен был что-то найти, но сам не знал что именно. Что-то важное…

Прослушав приветственную мелодию, Тим щелкнул стрелкой по значку браузера. Вот уже с месяц его преследовал яркий образ девушки в белом. Вначале он этому не придавал значения, считая его образом из увиденного им ранее фильма или другим не важным воспоминанием, но сегодня он пришел к выводу, что девушка в белом требовало от него больше внимания, пусть и звучало это немного наивно. Также наивно, как и первые его мысли, когда пришла новость о смерти его друзей.

Спустя три года пришла первая трагическая новость — погиб Санни. Через пол года, вторая — Гарри настигла та же участь. На долю секунды Тим даже подумал о мистической стороне этих смертей. «Следующим буду я!», но он быстро отогнал пришедшую мысль, понимая, что в ней нет ничего рационального. Теперь иррационализм снова овладел его разумом, но отогнать его было не столь просто.

«Но почему Интернет? С чего ты взял, что там ты найдешь ответ?»

Тим вошел в поисковую систему и вел нужные данные: «Фото женщина в белом». Ссылок он получил не мало и главным образом они относились к городской легенде о призраке на обочине, что обитал на легендарной трассе 60 и на других, менее знаменитых, трассах. Но он рассчитывал на нечто иное.

Ему удалось просмотреть более пятидесяти сайтов, когда зазвонил телефон. На дисплее телефона сияло имя Майка Доннахью. Тим посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что прошло не менее двух с половиной часов. Результатов поиск пока не дал, но Тим не намеривался на этом останавливаться. Он приложил телефон к уху, но в то же время продолжил поиски в Интернете.

— Слушаю, Майк.

— Чем занят?

— Ищу кое-какую информацию.

— Успешно?

— Пока нет.

— Друг, я слышал ты, сегодня получил предложение, от которого не возможно отказаться. Но тебе это удалось.

— Ты о чем? — Тим понимал, о чем хотел сказать Майк, но решил этого не показывать. К тому же, ему совсем не хотелось сейчас вести беседы, тем более о предложение выступить в прямом эфире по радио.

— Я о твоем знакомстве с Джимом Роквеллом, о его предложение взять у тебя интервью и о твоем отказе. Когда он мне сообщил об этом, я, признаться, не поверил. Помнишь, мы в детстве мечтали стать лучшими игроками всей истории бейсбола, чтобы у нас брали интервью и восхищались нашими точными и сильными ударами. — Майк сделал паузу, разрешая Тиму вставить слово, но Тим молчал. — Я понимаю, прошло не мало лет с тех пор, но ведь такие мечты, знаю по себе, никогда полностью не исчезают. Я и сейчас мечтаю стать лучшим батэром восточного побережья. А более талантливого кетчера, чем ты — и представить невозможно. Так в чем же дело? Радио эфир только поможет тебе в дальнейшей карьере, случись провал на медицинской стезе.

— Раз ты так думаешь, Майк, то почему ты сам решил пойти в медики? Почему не выбрал спортивный колледж?

— К сожалению, пришлось выбирать одно из двух моих увлечений, Тимми. Но моя мать дураков не рожала и я, логически рассудив, выбрал медицину.

— Каким образом? — не без улыбки спросил Тим.

— Очень просто, друг. Став врачом, у меня еще остается шанс в недалеком будущем перейти в спортсмены. А вот бейсболисту уже никогда не стать врачом.

— Не плохое умозаключение, Майк.

— А теперь, друг, сделай и ты хорошее умозаключение и согласись на интервью.

Тим покинул очередной сайт, не найдя искомое, вследствие чего и вовсе отключил компьютер, теперь уже не понимая, что именно он хотел найти, ведь все его представления о неком образе были слишком расплывчаты. К тому же, в этом поиске не было логического смысла: ну найдет он то что ищет и что потом?

— Нет, Майк мне это не интересно.

— Это с чем-то связано?

И в самом деле: была ли причина его нежелания давать интервью? Причина была, пусть косвенная, но, тем не менее, непреодолимая.

— Наверняка связано, я прав?

«Старик Хорн».

— У каждого есть свои секреты, Майк, — признался Тим и уже в уме добавил: «К тому же не самые лучшие».

— Понимаю, — немного хмуро отозвался Майк. — Ты прав. — После последних двух сказанных им слов, на линии повисла тишина, но прежде чем Тим успел озадачиться, Майк уже продолжал: — Воля твоя, упрашивать я тебя не стану… по данному вопросу. Но на счет путешествия я не успокоюсь, пока не услышу от тебя положительного ответа.

— Путешествия? — непонимающе спросил Тим. Разговор о поездке в штат Колорадо, который прошел между ними в баре после бейсбольного матча и о которой Тим обещал подумать, в реальности полностью стерся из его памяти.

— Приятель, ты начинаешь разочаровывать меня. Путешествие в Лайлэнд. Штат Колорадо. Мы об этом говорили вчера. Я тебя приглашал вместе с нами. Ты еще выпил намного меньше моего, так что ты должен помнить наш разговор лучше меня.

— Да, Майк, я помню.

— И…?

Тим хотел, было, подыскать слова поуместнее, чтобы отказаться от поездки, но в этот момент кто-то постучал в двери.

— Прости, Майк, в дверь стучат.

— Пойди и открой, — с неоправданным весельем напутствовал он его. — Не заставляй человека ждать.

Тим встал из-за стола и подошел к двери. Открыв ее, он увидел самого Майка с телефоном, прижатым к уху и прислоненным к косяку двери.

— Рад, что ты быстро. — Убрав трубку в карман джинсов, он прошел в комнату, осматриваясь по сторонам. — Никогда не думал, что весельчак и балагур Тим Ашер, с годами для меня станет загадкой. Живешь в отеле, а не в кампусе. Все три месяца твоего пребывания в Бостоне ведешь себя тише воды, ниже травы. И на все мои предложения повеселиться отвечаешь отказом. Но сегодня я сыт по горло твоими отказами.

— Майк, я…

— Даже не хочу слышать, — оборвал он Тима, подойдя к окну. — Отличный вид на город открывается отсюда. Надо будет и самому обзавестись апартаментами в этом отеле. — Отвернувшись от окна, Майк направил свой пристальный взгляд на друга. — Завтра у нас совещание по поводу поездки в баре «24 часа». Мы обсуждаем маршрут и другие детали. От тебя требуется быть там, в пять часов по полудню. Просьба не опаздывать. И не заставляй меня тебе завтра звонить и вновь напоминать о нашем разговоре. Это все, что от тебя требуется.

— Как ты прошел?

— Диспетчером работает моя хорошая знакомая. Так как?

Майк замолчал, давая возможность Тиму внести свою лепту в финал беседы. Тим не стремился отправиться в данное путешествие, но и расстраивать Майка ему не хотелось. От чего он только пожал плечами и дал добро.

— Вот это другой разговор, дружище! — Майк подошел поближе и похлопал его по спине. — Ты не пожалеешь, уверяю тебя.

— Думаю, мне и в правду не повредит небольшое путешествие.

Жизнь каждого человека, ничто иное, как череда и сплетение многочисленных колец — больших и не очень, важных и незаметных. Одни кольца замыкаются в течение пары лет, другие же, более длительны и сложны.

Одно из таких небольших «колец» жизни, Тиму предстояло замкнуть уже на следующий день. Но также с началом нового дня ожидалось начало финального этапа одного из больших. Они были связаны между собой как символы Олимпиады, не смотря на несоответствие в размерах.

Тим этого не мог знать. Но его неведенью подходил конец.

13.

В полутемном помещении бара было прохладно и пусто, и хотя кондиционер работал исправно, ему слабо удавалось очистить воздух от въевшегося в стены запаха табачного дыма. Было чуть больше четырех по полудню, а потому жизнь в баре «24 часа» находилась пока еще на пороге пробуждения: только три молчаливые особы, с наполовину опустошенными бутылками пива перед собой, да скучающий бармен, протирающий стойку бара, лишь для того, чтобы занять себя хоть чем-то.

Они с Майком заняли одно из свободных мест (благо таких было большинство) и Майк тут же предложил заказать пиво, пока они будут дожидаться прибытия остальных. Тим, с небольшой охотой, все же согласился. Флегматичного вида официантка, молча прослушала заказ и также молча удалилась, сопровождаемая оценивающим взглядом Майка.

— Есть идеи по поводу дальнейших планов? — осведомился Майк. — Где работать и за сколько?

— Подам запрос в департаменты трех северных штатов и одно в Министерство Здравоохранения. Надеюсь, откликнуться все и мне придется только выбрать самое заманчивое предложение.

— А я вот думаю начать как специалист одной из фирм Бостона, мечтающей заполучить в свои руки высококлассного психолога, а лет через пять открою свою собственную фирму, по оказанию услуг состоятельным гражданам.

Дверь бара открылась, впуская яркие лучи солнца внутрь. Они оба обернулись в ее сторону выискивая знакомые лица, но это был всего лишь очередной завсегдатай.

Из динамиков зазвучали начальные аккорды песни «Knockin' on heaven's door» в исполнении Боба Дилона. Официантка принесла заказ лишь к середине песни.

— Спасибо, дорогуша, — тут же вставил Майк. — А как на счет составить двум симпатичным парням компанию?

Как и ранее, ничего не говоря, официантка повернулась и ушла.

— Я ей явно понравился, — сделал заключение Доннахью, подняв бутылку пива.

— Не тешь себя напрасными словами.

— Ты сомневаешься в моем природном обаянии? — нахмурил брови в ответ на высказывание Тима Майк. — Возможно, ты и симпатичнее меня, дружище, но я готов поспорить, что в моей лихой жизни, было побольше знакомств с прекрасным полом, чем в твоей. Стоит ли мне подтверждать свои слова и предоставить тебе записную книжку?

Майк продолжил свою речь, о своем даре очарователя, но Тим его не слышал — его внимание привлекла стена рядом со стойкой бара. Косые лучи искусственного света падали на нее, освещая то, что на ней висело.

Ничего не говоря, Тим встал из-за стола и направился к стойке. На вопрос Майка, он только кинул три слова: «Я скоро вернусь».

На стене висели пять фотографий в деревянных рамках. Они были сделаны явно рукой профессионала или же очень талантливого любителя. В черно-белых образах заключался дух и атмосфера того дня, в котором они были созданы.

Но одной из фотографий был изображен старик в соломенной шляпе и клетчатой рубахе, сидящий на тюке сена, рядом со старым амбаром, в его натруженных морщинистых пальцах дотлевала сигарета. На другой — девочка в легком платьице, прыгающая через скакалку, а вдали виднелись башни промышленных заводов, из которых шел дым. На третий фотографии была молодая пара — она сидела на самодельных качелях, прикрепленных к ветви огромного дуба, и заразительно смеялась, — а он раскачивал ее, держась позади. На четвертой карточке был сфотографирован ковбой, сосредоточенно распрягающий лошадь, стоя перед загоном, в то время как солнце, освещающее его загорелое небритое лицо, почти зашло за горизонт.

Но именно на пятой он остановил свой взгляд, которая отличалась от всех остальных работ. Именно она привлекла его внимание, когда он сидел за столиком. Именно она казалась ему чем-то столь родным и близким, что его бросило в жар. Затем он испытал гнев, по той причине, что она находилась, здесь, на стене, на виду у всех. Ей здесь было не место, она должна была принадлежать лишь ему одному и только…

— Я смотрю, вы почитатель данного вида искусства, — услышал он чей-то голос, что вывел его из почти бессознательного состояния. Это был бармен, что мило улыбался ему, продолжая натирать барную стойку тряпкой.

— Да, — немного смутившись, ответил Тим. — Они прекрасны. Кто их автор?

— Мой дед. Где-то в сорок пять лет он сильно увлекся фотографией.

Чтобы там не говорил бармен, Тим был уверен, что к пятой фотографии его дед не имел отношение. И словно вдогонку к его мыслям, бармен добавил:

— Кроме вот этой, что справа. Ее мой дед нашел в одной из библиотечных книг. Мой дед любил читать и прочел все книги в той библиотеке, до тех пор, пока не пришел черед последней, к которой долгие годы никто не прикасался. Если мне не изменяет память, дед говорил, что в той книге шла речь о строительствах дамб и водохранилищах. Кто-то воспользовался фотокарточкой в качестве закладки, да видать, затем забыл о ней. — Бармен явно с удовольствием рассказывал о своем деде, не смотря на то что, Тима он видел впервые в жизни. — Именно благодаря этой фотографии мой дед и купил фотоаппарат, который стал его дальнейшим увлечением. И хотя он сделал за оставшиеся тридцать лет немало фотографии, среди которых и даже очень удачных, которые печатались во многих журналах, его любимой всегда оставалась данная фотография.

После этих слов они оба обернулись в сторону обсуждаемой фотографии.

Навечно остановленный момент прошлого, что изображал необъятный простор пустыни, перед самым началом бури. Скорее всего, это была пустыня в штате Нью-Мехико, так как песок был явно темного цвета. Тим не сомневался, что это был красный цвет. Нижнюю треть фотографии занимало шоссе, уходящее вдаль, вместе с разделяющей ее светлой пунктирной полосой. У горизонта тянулась кривая цепочка гор, чье очертание практически накрыло темной пеленой песочного облака.

У обочины стояла совсем еще молодая девушка, в легком платьице с точечными узорами на нем. Ветер крепчал и в попытке согреться, она обхватила себя руками. Тонкая материя прилипла к ее телу с одной стороны, позволяя разглядеть ее прекрасную фигуру, а другая сторона платья затопорщилась и немного приподнялась, разрешая увидеть стройность ее ног.

Лицо девушки было повернуто в сторону от ветра, от чего ее длинные роскошные волосы, цвета вороного крыла, замерли в волновом движении, и лишь пара колыхающихся прядей тянулась к ее щеке со стороны объектива, будто пытались скрыть ее внешность от всех посторонних.

Девушка была печальной и, как не странно, Тим был почти уверен, что виной всему был кто-то кого он очень хорошо знал. И это не удивительно, ведь девушку на фотографии он тоже знал…

Она была печальной и не только потому, что это можно было разглядеть на фотографии. Печальной и такой одинокой во всем мире, что аж сердце было готово дать трещину и прекратить свой непрерывный бег. Одинокой, несмотря даже на незримое присутствие фотографа…

— Вам известна история этой фотографии? — спросил Тим бармена, хотя и был уверен, что тот лишь покачает головой и скажет, что данной информацией он не владеет. Но бармен оказался не так прост, а вернее его дед.

— Кое-что известно, — кивнул он головой. — Мой дед помимо фотографии обрел еще одно увлечение. А именно — решил найти сведенья об ее создателе.

— Неужели ему это удалось?! — искренне удивился Тим, готовый слушать и впитывать все, что ему поведает бармен.

— Не так много, но и не мало. Я очень любил деда, и мне всегда нравилось слушать его рассказы. И теперь, рассказывая все вам, мне кажется, что я отдаю дань памяти ему. — Он криво улыбнулся и пожал плечами. — К тому же мне сейчас одолевает чувство, что дед мне рассказывал все ради этого дня, чтобы я, в свою очередь, все рассказал вам.

Тиму тоже казалось, что сегодня он попал в этот бар не спроста, но оставил свое мнение при себе.

— Мой дед узнал, кому ранее принадлежала книга, в которой он нашел карточку. Выяснилось, что ее владелицей была некая Сэлли Робинс. Дедушка прошелся по архивам и обнаружил ее место жительства.

— Он нашел ее? — с трудом скрывая волнение, спросил Тим.

— Нет, — с небольшой паузой, произнес бармен. — По тому адресу жила другая семья. Они ничего не знали про девушку на снимке, хотя и утверждали, что приобрели дом от бывшего его владельца. — Бармен оглядел высокий бокал на тусклом свету, в поисках пятен и не найдя их, довольно отложил его в сторону, принявшись за другой. — Дедушку это очень расстроило, но он решил не сдаваться, а продолжить поиски. В том же городе (а это было где-то в Нью-Мехико), дед нашел старожила, который и поведал ему всю тайну этой фотографии. Признаться историю, которую поведал ему старик, а затем и сам дед мне, сильно повлияла на меня тогда. И сегодня я вспоминаю о ней не без эмоций.

Старик рассказал ему о том, что фотографию сделал молодой парень по имени Томас Эпллгейт еще в 1943-ем году. Сфотографировал он свою любимую девушку, чье имя моему деду уже было известно. На фотографии она была грустной по той причине, что Томас вызвался добровольцем идти на войну. Конечно, девушка не была рада этому.

Он сделал две фотографии — одну взял с собой, другая осталась ей.

И уже через два дня после изображенного момента, он ушел воевать с фашистами…или японцами.

Вернулся скоро — в гробу и с американским флагом. Кажись, его родные даже получили награду и благодарность от самого генерала Маршала за проявленное мужество парнем. Не знаю — правда, это или нет. Но, мне доподлинно известно, что он похоронен в Арлингтоне, на национальном кладбище. Мой дед был на его могиле.

Кто-то создает себе кумиров из рок-звезд, кто-то из киноактеров, кто-то из убитых президентов. Мой дед создал себе кумиром этого парня, только лишь потому, что тот, в свое время, сделал очень удачный кадр, который полностью изменил его жизнь.

Бармен пожал плечами, после чего отложил в сторону последний бокал. Теперь его руки больше ничем небыли заняты, и он опустил локти на стойку, чем немного сократил расстояние между Тимом и собой. Бар заполнялся людьми и теперь от гула вновь прибывающих, бармену приходилось говорить громче.

Но не успел он продолжить свою речь, как к стойке подошли и заказали выпивку. Тиму ничего не оставалось делать, как ждать. Все ранее сказанное барменом он аккуратно складывал в своей памяти и с каждой новой информацией не мог отделаться от мыслей, что он все это уже слышал раньше, но точно не помнил где именно.

— Не знаю, кто горевал сильнее — родные парня или же девушка. — Наконец продолжил бармен рассказ шестидесятилетней давности. — Но девушка не смогла дальше жить в городе, где все знали ее и убитого парня и при этом не упускали момента выразить свои соболезнования. Она продала дом, который построил парень, специально для их бедующей семьи и уехала из городка, даже из штата, при этом, поссорившись с родителями Томаса (а именно с его матерью), которые претендовали сами на дом. Якобы тот дом был памятью им о сыне. Но, получив большую часть суммы от продажи дома, успокоились. Переехала она куда-то в Колорадо и… — Бармен запнулся. Следующие слова дались ему не без труда. Но выслушивать их Тиму было еще сложнее. — Старожил слышал, что ее убили вскоре после переезда. Скверно убили, изуродовав труп. Было при этом изнасилование? Дед говорил, что нашел некоторые сведение об этом в газетах, и информация в них разнилась. Некоторые утверждали, что изнасилование было и что это было главной причиной убийства. Другие источники утверждали, что его не было, и виной всему была Черная Месса. Третьи и вовсе ссылались на проклятие. Одним словом — «желтая» пресса. Но одно было известно точно — девушка изображенная на фото была убита.

И вновь его взгляд перешел на фотографию. Тим же продолжал глядеть вперед, на ряды алкогольных напитков, за спиной бармена. Смотреть на фотографию у него не было сил. Он чувствовал, как его бросает то в жар, то в холод, а дышать стало невыносимо сложно.

— Помню, когда мой дед умирал и лежал, не вставая, в постели, он подозвал меня к себе. Его разум начинал играть с ним злые шутки — то он узнавал всех вокруг, то называл всех чужими именами, то и вовсе никого не узнавал. Правую половину его тела парализовало, а левой рукой он с трудом удерживал ложку, когда ел. Он позвал меня по имени (как не странно, даже в свои плохие дни, он всегда узнавал меня) и попросил принести ему эту фотографию. Я выполнил его просьбу. Он долго смотрел на нее. Из его глаз текли слезы, но уголками губ он улыбался. Последние его слова я никогда не забуду. — Бармен выдержал паузу. В тусклом свете лампы его глаза заблестели от выступивших слез. — Он сказал: «Возможно, я вас еще увижу». Затем он умер.

Тим, наконец, решился вновь посмотреть на снимок. Казалось, что образ девушки на фотографии изменился, став еще печальнее. Он хотел дотронуться до нее. Провести пальцами по ее гладкой поверхности, вглядеться пристальней в лицо девушки. Но после последних слов бармена, он сомневался, что тот захочет с ней расстаться.

Но он должен был хотя бы попытаться.

— Послушайте, я вам дам все деньги, которые есть со мной. Если не хватит…

— Она ваша.

Тим сразу не услышал слов бармена, а когда воспроизвел их в уме, то не поверил.

— Простите?

— Я ее вам дарю. Берите.

— Но…почему? Почему вы с ней так легко расстаетесь?

— Просто, мне кажется, что вы именно тот человек, которому она нужнее, чем мне. В вашем взгляде я вижу те же чувства, что были и в глазах деда, когда он глядел на нее, говорил о ней. Возможно, она перевернет и вашу жизнь, как это сделала ранее и с моим дедом. Я не стал фотографом, хотя и старался создать хоть что-то похожее на работу моего деда. Но ничего из того нельзя было назвать искусством.

Кто знает: возможно, сегодня ваша жизнь изменилась навсегда и я рад, если был тому соучастником.

Тим кивнул в ответ и улыбнулся. Затем он пожал бармену руку и искренне поблагодарил того.

* * *

За столиком, рядом с Майком, уже сидели пятеро пришедших за время его беседы с барменом — двое парней и три девушки.

Одного из парней он знал по имени. Им был ди-джей «Бостон-Джой ФМ» Джим Роквелл, которому он отказал вчера в интервью. Он много смеялся и шутил, стараясь развлечь всех присутствующих и отвлечь внимание девушек на себя. Одна из девушек, с рыжеватыми волосами и приятными чертами лица, улыбалась в ответ на его шутки, скорее ради приличия. Другая, брюнетка невысокого роста, хмурилась и пыталась Джиму объяснить его неправоту в выдвигаемой им позиции. Третья, молча курила, скучающе глядя в потолок. Чтобы описать внешность третей, можно было лишь сказать одну вещь — она наверняка бы понравилась Хью Хефнеру. У нее были длинные белокурые волосы, спадающие на плечи, которые просто сияли здоровьем. У нее были правильной формы овал лица, небольшой аккуратный носик, красивые голубого цвета глаза. На ней была одета (скорее даже натянута) белая маячка с незамысловатым узором, которая подчеркивала ее большую грудь. Тим догадался, что именно о ней рассказывал ему Майк, после бейсбольного матча. Блондинкой была наследница табачной компании Мелинда Мерцер.

Пятым членом их команды был высокий коротко стриженый парень, с лицом интеллектуала, что также подчеркивали и его очки в тонкой оправе.

Майк, что-то, с улыбкой на лице, сказал Мелинде Мерцер, на что Мелл только выдохнула дым в его сторону. Майк засмеялся и обернулся в его сторону.

— Тим, наконец. Куда ты пропал?!

Тут же, все сидящие с Майком за столиком, обернулись в его сторону. Оценивающие взгляды прошлись по нему с ног до головы, от чего Тим ощутил себя раздетым. Такое внимание к его персоне не льстило ему.

— Привет, — произнес он, приветственно улыбнувшись, садясь на свое место.

— Леди и джентльмены хочу представить вам моего друга детства Тима Ашер — веселого, умного, обаятельного, скромного, доброго, честного, спортивного…

— Майк, думаю достаточно представлений. — Попросил Тим, подтягивая стул под собой поближе к столу.

— …и просто симпатичного парня. Надеюсь, больше ничего не забыл.

— Забыл, — встрял Джим. — Он еще и лжец, каких мало. — Роквелл усмехнулся и поднял бутылку с пивом в честь Тима. — Друг, где ты научился так хорошо играть в бейсбол? Такие крученые мячи мне доводилось видеть только по телику.

— У парня просто прирожденный талант, — ответил за Тима Майк.

— Мы рады видеть новые лица в нашей компании. — С интересом, глядя на Ашер, произнесла Мелл. В ее правой руке, меж средним и указательным пальцем, тлела сигарета марки «Мерцер инк». — Особенно, столь симпатичные. — И словно желая смутить окончательно Тима, Мелл добавила: — Тим, у тебя есть девушка?

Остальные две девушки также глядели на него с интересом, в ожидании явно отрицательного ответа.

— Нет. На данный момент я свободен.

— Не может быть, — почти, что прокричала Мелл. — Столь симпатичные парни не могут быть свободными.

— Видать случается и такое… — пробормотал Джим, кося на Джоанну. Ему явно не нравилось столь престольное внимание, оказанное Тиму девушками.

— Ничего страшного, мы это исправим. — Джоанна улыбнулась, более чем выразительно, при этом поставив локоть на край столика, а поверх ладони опустив подбородок. Столь откровенный взгляд Джоанны на новичка, заставил Роквелла ощутить боль где-то в груди.

— И так, — быстро сменил тему Джим, — давайте не будем забывать, зачем мы сюда пришли. Нам стоит обговорить тщательно все детали.

— На мне, впрочем как всегда, транспорт, — уведомил всех Майк, затем пояснил Тиму: — Я неплохо разбираюсь в машинах и в том, что у них под капотом. Пару раз я помог декану с его автомобилем, вследствие чего он сэкономил немало деньжат и теперь я имею право брать в любое время один из университетских автобусов.

— Я беру на себя маршрут, — с этими словами, Джим достал из заднего кармана сложенную карту страны. Развернув карту, он разложил ее на столе и начал водить по ней пальцем. — Так как дорога нам предстоит не короткая, нам потребуется остановка. И на протяжении всего пути их будет две по счету. Одну мы сделаем в Огайо, а вторую в Миссури. Я тут сделал кое-какие подсчеты — если мы будем передвигаться со скоростью пятьдесят миль в час, в Колорадо мы прибудем в течение тридцати с половиной часов. А вот в самом Колорадо, по трассе 70 мы доедим до Денвера, затем на юг до Колорадо Спрингс. — Палец Джима проскользил вдоль красной полосы, добрался до сплетений всех дорог, затем спустился ниже. — Затем свернем на запад, мимо пика Пайке и по истечению семи миль, мы доберемся до пункта назначения. В целом — все.

Джим оглядел всех в ожидании вопросов и предложений, но так ничего и ни от кого не дождался, а потому, продолжил:

— Теперь стоит обсудить сумму на расходы — учитывая номера в отеле в двух штатах и в самом Лайлэнде, еду в ресторане и ту, что мы возьмем с собой, а также на непредвиденные расходы, нам потребуются около…

Его слова были прерваны веселым голосом Майка, который просто выскочил из-за стола.

В бар вошла пара. Тим их не знал, но их явно знали его новые знакомые. Это были высокий крепкий парень и хрупкая невысокая девушка. Их лица с трудом проглядывались сквозь мрак бара. Затем Майк скрыл их своей широкой спиной — он крепко обнял парня, не переставая радостно что-то кричать вперемешку со смехом. Тим мог догадаться, что это были Уолтер вместе с Сьюзен, чьи участия в поездке ставились под глубокое сомнение.

— Присоединяйтесь к нам. Вы и не представляете, насколько мы рады, что вы пришли.

Но помощь Майку пришел Джим, который, издав боевой клич, захлопал в ладоши, подняв их над головой. Девушки также захлопали, за исключением Мелл, которая только лишь погасила сигарету в пепельнице, с кислым выражением лица.

— Тим, как ты оказался в Бостоне? — не обращая внимания на ажиотаж из-за неожиданно прибывших друзей, спросила Мелл. — Решил отыскать друга-остолопа?

— Да нет, я и не знал что встречу здесь Майка, — отрешенно ответил Тим, его внимание, почему-то, притягивала пришедшая с опозданием пара. — Просто пришло время проститься с родными местами и выбрать свой дальнейший путь в жизни.

— Выходит это счастливая случайность?

— Выходит что так.

Когда Майк отошел в сторону и Тим, наконец, смог разглядеть пришедших, его охватило чувство нереальности происходящего. По его спине прошлась волна холода, а лицо словно обдало горячим паром. Наверное, не только внутренне, но и внешне его состояние стало иным, так как Мэри Рирдон спросила, как он себя чувствует. Тим даже не услышал ее слов. Все его внимание было сосредоточено на невысокой девушке с большими черными глазами, которую обнимал высокий крепкий парень с широкой улыбкой на лице.

Он ждал, что она сейчас подойдет поближе и чувства чего-то ирреального сойдет на нет, но чем ближе девушка приближалась к столику, тем крепче становилась уверенность в том — что Сьюзен Робертс и девушка на снимке шестидесятилетней давности — одно лицо.

Сьюзен встретилась с Тимом глазами, ее губы тронула улыбка. Тим опустил глаза лишь, когда на лице девушки появилось беспокойство, также задавшись вопросом: насколько странно он выглядел до этого?

Они заняли свободные места (при этом Уолтера и Сьюзен отделяли от Мелл два стула). Майк приставил Тима Уолтеру и они пожали руки, когда очередь дошла до Сьюзен, Тим чтобы повторно не смущать девушку (которая явно не считала его отдаленно знакомым, какой казалось она ему), просто кивнул ей головой. Сьюзен кивнула в ответ, но в этот раз на ее лице не проступила улыбка.

— Рад с тобой познакомиться, Тим, — произнес Уолтер, с интересом глядя на собеседника. — Мы с Сьюзен были на игре. Ты показал высший класс. Не видь я своими глазами игру, ни за что бы не поверил, что кому-то удалось обыграть Майка Доннахью.

— Мне просто повезло.

— Не скромничай, старина, — похлопал его по плечу Майк. — Ты просто был сильнее меня.

И прежде чем разговор окончательно мог углубиться в данную тему, Мелл задала вопрос, которого боялся Уолтер (точнее Уолтер опасался любого вопроса Мелл адресованного ему или Сьюзен):

— Уолтер, почему ты скрывал от нас до этого свою девушку? Она ведь просто прелесть.

Сьюзен улыбнулась и поблагодарила за добрые слова.

Уолтер нахмурил брови и отрешенно взглянул в сторону. Дабы исправить ситуацию, которая, пока еще, не вышла окончательно из-под контроля, Джим вставил свое слово:

— Я, к примеру, тоже не афиширую свою любовь к Джоанне, но ведь от этого наши чувства друг к другу только крепнут. Не так ли, душа моя? — Джоанна в ответ только огрызнулась и толкнула его в плечо. — Вот вам и доказательства.

— Давайте перейдем к делу… — предложила Мэри, но ее предложение утонуло в новом вопросе Мелл:

— Будь я твоей девушкой, Уолт, я бы не потерпела того, чтобы меня держали на привязи ото всех. — И хотя ее лицо ничего не выражало, внутри она просто смаковала момент, особенно тот, когда она его назвала «Уолтом», прекрасно помня о том, что Уолтер Кэмпбелл просто не переносил сокращения своего имени. — Как ты только согласился на эту встречу.

— Ее предложила я, — ответила Сьюзен, все с той же милой улыбкой. — Уолтер хотел, чтобы мы отправились куда-нибудь на юг, к морю. Но я решила выбрать путешествие с вами. Мне оно показалось более привлекательным.

— И правильно решила! — воскликнул Майк. — Данную поездку вы никогда не забудете. Мы прекрасно проведем время, как всегда впрочем. Не даром в наш круг пытаются многие попасть, но не всех мы принимаем. Нашлись чудаки, которые решили по нашему примеру тоже организовывать путешествия в начале лета, но их плагиат не выдержал проверку временем. И знаете почему? — Майк оглядел всех за столиком и, не дождавшись ответа, произнес — Потому что в их команде нет Майка Доннахью — мирового парня и души любой компании.

— Аминь! — воскликнул Джим и поднял бутылку с пивом в знак согласия. — А теперь, давайте, наконец, перейдем к делу, как предлагала ранее Мэри. Для вновь прибывших я начну сначала. И так, я предлагаю следующий маршрут…

Тим осторожно взглянул на Сьюзен, пока все были заняты изучением маршрута. Черты лица девушки были слегка прикрыты прядями ее черных ухоженных волос, но ее все же мог видеть ее глаза, из-под слегка опущенных век. В них тоже была печаль и, хотя ее парень был рядом с ней, Тиму она казалась такой же одинокой.

14.

Роберт О'Доннелл уложил последнюю вещь в большую спортивную сумку и затянул молнию с длинным черным «язычком», после чего перепроверил свои карманы на наличие удостоверения личности и денег. Под конец, он взглянув на наручные часы — было без двадцати девяти утра. За полчаса он должен был доехать до парка на территории университета, где должен был встретиться с друзьями. Подойдя к окну, он оглядел улицу в поисках такси. По трассе проехал грузовик. По тротуару прогуливалась парочка. Дворник студенческого городка смотрел по сторонам, облокотившись на ручку метлы.

Такси пока что не было видно.

Скорее всего, он не будет там первым, но и не опоздает — времени пока еще было вполне достаточно. Но Майк уже наверняка был на месте, подкатив на казенном автобусе.

Роберт был одним из тех, кто придумал эти летние поездки и их первую поездку выбрал он. Это были Великие Озера. И сидя на берегу озера у тлеющего костра, они завели разговор о другом озере. Шотландском. Лох-Нессе. Именно тогда кто-то предложил в следующие года отправляться в те места, где есть поверья и легенды. Все, включая и Роберта, поддержали это предложение. Но в следующем году, по настоянию Мелинды Мерцер — тогда еще девушка Уолтера — они отправились на Гавайи. На третий год их было уже семеро, и их путь продолжил Розвелль — знаменитый своей историей сорок седьмого года. И хотя то путешествие Мелл не понравилось, все остальные сошлись на том, что было совсем не плохо. Робу тоже понравилось в Розвелле — в детстве он был увлечен историями о пришельцах и мечтал побывать на месте предполагаемой катастрофы НЛО и хотя он сам был из Нью-Мехико — в Розвелле он никогда не бывал до того момента. В той поездке были и неприятные для него моменты. Он никогда не распространялся на эту тему, но он до смерти боялся змей, пусть даже и насмотрелся на них достаточно в раннем детстве.

Роберт О'Доннелл родился в Фармингтоне, где змеи живут бок о бок с людьми и в большинстве своем — ядовитые. Чаще всего встречались гремучие змеи. Одна из таких стала виновницей смерти его двоюродного брата Гордона.

Это произошло много лет назад, когда Роберту было всего девять лет, а Гордону только исполнилось одиннадцать. Одним словом Гордон простился с жизнью на свое день рождение — злая ирония судьбы.

После чего была съедена не одна порция торта, умело приготовленного тетей Энн, они с Гордоном, никому не говоря, решили прогуляться по пустыне. Пустыня, можно было сказать, начиналась на заднем дворе Фэррисов (такова была фамилия Гордона) и уходила за горизонт, становясь бесплодной, и все же деревья-джошуа росли и там. А где-то еще дальше начинались резервации коренных жителей Америки.

Именно в гости к индейцам, мальчишки решили и отправиться, что планировали сделать уже давно. Уже тогда, в крови Роберта была тяга к путешествиям.

Солнце грело землю, по которой они ступали, а легкий ветерок был горячим и только помогал проступать поту на их спинах. Змеи, в такие дни, выползали из нор для того, чтобы погреться в лучах солнца и мальчишки это знали. Но разве может случиться что-то плохое в столь раннем возрасте, да еще когда у тебя день рождение?…

Гордон решил отыскать черепа коров или лошадей, а Роберту предложил не сходить с тропы.

— Ты еще слишком мал, — с ехидной улыбкой сказал он ему. — Когда и тебе исполнится одиннадцать, вот тогда и ты сможешь ходить, где захочешь. А пока стой и смотри на меня.

Если Роберт не ошибался, то это были последние слова Гордона.

Роберт смотрел в след уходящему брату, потирая уставшие от очков глаза. Уже с пяти лет он стал плохо видеть. Начиналось все с головных болей. Вначале родители не обращали на это внимание, так как сам Боб не часто жаловался. Но когда боли усилились, мать была готова сойти сума от уверенности, что с ее сыном происходит что-то плохое.

«Это опухоль, о Боже, Стен. У нашего мальчика опухоль, какая была и у моего двоюродного деда».

Стен О'Доннелл не был по натуре своей паникером, а потому посоветовал жене заткнуться и отвез сына к врачу. Роберт и сейчас помнил хорошо тот день, словно он только вчера ехал на старом пикапе с отцом, глядя, как быстро мелькают за окном пустынные пейзажи. Врач — старый мистер Райнес — со скрюченными от артрита руками, долго водил перед его глазами шариковой ручкой, затем спросил не чувствует ли он посторонних запахов. Роберт покачал головой, и мистер Райнес одобрительно кивнул.

«Вашему сыну нужны очки» вынес он свой вердикт, записывая результаты на клочке бумаги. Отец не был в восторге от такого диагноза, но в тоже время не мог скрыть и радости, ведь и он начал предполагать худшее.

Вначале Роберту было не ловко и даже стыдно носить очки, но вскоре он к ним привык, а когда девочка из одного с ним детского сада заметила, что он в них выглядит взрослее, он был готов и спать в них.

Но, не смотря на очки, Гордон не считал его взрослым, а потому и пошел сам. Он отдалился от тропы примерно на тридцать метров, когда неожиданно громко вскрикнул и упал наземь. Сердце в груди Роберта забилась очень сильно и казалось добралось до самого горла. Он позвал Гордона, но не получил ответа, а спустя несколько секунд Гордон истошно закричал. Постепенно крик начал переходить в плач. Он хотел побежать к брату на помощь, но побоялся сойти с тропы, а потому развернулся и со всех ног поспешил обратно домой. Надо было все рассказать родителям — уж они то, знали что делать.

До дома он добежал за пятнадцать минут, падая, поднимаясь и снова начиная бег. Его лицо, одежда и волосы были полны песка, очки разбились, но он не обращал на это внимание, он знал, что ни мать, ни отец его не станут ругать, так как все внимание будет обращено на Гордона.

Родители, как Гордона, так и его, все еще сидели за столом и о чем-то со смехом разговаривали. Он стоял и смотрел на них, не имея сил произнести ни слова. Он не знал, сколько времени прошло, когда Стен О'Доннелл заметил его, но ему казалось, что прошло не меньше шести часов. Лицо его отца исказила тревога. Он вскочил из-за стола и подбежал к сыну, тогда Роберт не выдержал и заплакал.

Еще около «шести» часом потребовалось, чтобы его успокоить, когда им это удалось, Роберт начал рассказывать. Родители Гордона были готовы пытками, если потребуется, выуживать из него информацию. Когда все прояснилось, мать Гордона потеряла сознание. Стен О'Доннелл приказал жене позаботиться о его сестре, а затем вызвать «скорую», а сам взял с собой шурина и сына, чтобы тот показал им дорогу. Роберт совсем не хотел возвращаться назад и вновь заплакал, но Стен О'Доннелл быстро привел его в чувства, сообщив о важности его помощи, и конечно закрепил свои слова парой встрясок за плечи.

Они доехали до места за полчаса, так как Роберт от шока не сразу вспомнил правильное направление. К тому времени Гордон уже был мертв, а рядом с ним ползала змея. Скорее всего, это была другая змея (а может быть и та же), но отец Гордона не стал вдаваться в подробности, а своим тяжелым сапогом со всей силы наступил ей на голову. Он кричал и топтал в ногах змею, не беспокоясь об опасности, хотя в этом и не было нужды — от тела рептилии, после многих ударов, почти ничего не осталось. Он не успокаивался еще долго, так как хвост гремучей змеи не прекращал двигаться.

Стен О'Доннелл, не обращая внимания на шурина, принялся проверять пульс мальчика. С каждой секундой его лицо становилась все более отчаянным и усталым.

«Скорая» подъехала еще через полчаса — к этому времени, отец Гордона бился в истерике, Стен его как мог, успокаивал, а Роберт — молча стоял и глядел на тело своего брата и на то, как его левая нога изменилась, превратившись в опухоль.

Следующие три дня прошли как во сне — их возвращение домой, подготовка к похоронам, сами похороны…, но он по-прежнему, в мельчайших подробностях, помнил тот день в пустыни.

С тех пор он испытывал панический страх к рептилиям и никогда не бывал в серпентариях и думать забыл о посещение индейских резерваций.

За окном просигналило такси. Роберт, не мешкая, схватил сумку и поспешил к выходу. Закрыв за собой дверь, он и представить себе не мог, что ему больше не предстоит сюда возвратиться.

15.

Такси остановилось за тридцать метров от желтого, как и оно само, автобуса.

— Похоже, мы вновь прибыли последними, — заметила Сьюзен, глядя на стоявших у автобуса молодых людей. — Я никогда не думала, что ты настолько медлителен, Уолтер.

Уолтер Кэмпбелл криво улыбнулся, в уме думая о том, что ему следовало оставаться в душе не полчаса, а в два раза больше — гляди, тогда они бы не успели на сборы. Но все же сомневался, что Майк дал бы добро на отправление, не дождавшись его с Сьюзен.

— Удостоверение личности с тобой?

— Да, — ответил Уолтер, похлопав по кармашку сумки. — Они оба здесь.

У него было в мыслях «забыть» удостоверение, но он прекрасно понимал, что это ничего бы не решило — просто ему бы пришлось за ними возвращаться. А потому стоило смириться со всем и попытаться получать удовольствие от поездки. Он расплатился с таксистом, и они направились к дожидающимся их друзьям, при этом Уолтер старался широко улыбаться.

— Это путешествие будет интересным, — уверено заявила Сьюзен, прижавшись к руке Уолтера.

— Не сомневаюсь, — слукавил он, поправляя сумку на плече.

— Вот мы и все в сборе! — воскликнул Майк. — Мы уже думали, что вы передумали ехать.

— Разве мы могли так поступить? — сделал возмущенный вид Уолтер. — Похоже, ты меня плохо знаешь, Майк, раз так думаешь.

— Что ж, в таком случае у меня есть шанс узнать тебя получше во время этой поездки.

Прекрасная погода сделала свое дело, и парковые тропинки были полны людьми разных возрастов. То тут, то там, виделись парочки, что прогуливались по парку, держась за руки, или прогуливались родители с детьми, что увлеченно ели сладкую вату или же мороженое. Кто-то гулял один, кто-то сидел на скамейке и читал газету. Одним словом — парк был заполнен людьми — людьми, что радовались началу лета. В такие дни начинаешь понимать, как человек может заскучать по бескрайним природным просторам, засидевшись в сердце каменно-стеклянного мегаполиса.

— Пришла пора отправляться в неизведанное путешествие, — произнес Джим.

— Звучит интригующе, — сказала Сьюзен, поглаживая руку Уолтера, лежащую у нее на талии.

— Это будет звучать, озябши, сыро и с привкусом плесневелого холода открытых гробниц, когда мы въедем в Лайлэнд, — басовито добавил Майк, после чего хищно улыбнулся.

— Не смешно, Майк, — отмахнулась Мэри, заложив большой палец за лямку своего рюкзака.

— Я и не ставил перед собой такой цели, красотка. Мы ведь не в дом смеха едим.

— А я никогда не слышала о городке Лайлэнде, — вступила в разговор Джоанна Престон.

— Вскоре услышишь, Джи-Джи, — заверил ее Джим, наблюдая за недовольным выражением ее лица. — Я прихватил с собой кое-какую информацию из нета о нем. Довольно интересное чтиво. Некоторые подробности даже ужасают. Возможно, Лайлэнд не такой уж и заурядный городок, как мы думали.

— Чушь собачья, — внесла свою лепту Мелл, глядя в сторону трассы, по которой беспрерывной вереницей катили автомобили разных марок.

— Как знать, — в полголоса произнес Роберт.

— В пути я вам поведаю немного из истории города, — продолжил Джим. — Не берусь утверждать, что — это правда, но послушать будет интересно.

— Боже, — слегка поведя плечами, произнесла Мэри. — Мы выглядим как типичные подростки из фильмов ужасов.

— Глупости, — уверено заявил Майк, затем быстро добавил: — Наша история будет интереснее.

— Не хотелось бы никого торопить, но…чего мы ждем? — спросил Тим. — Может пора отправляться в путь?

Все проявили согласие, начав тянуться в сторону автобуса. Майк сел за руль и открыл двери, не упустив момент для очередной шутки, попросив предъявить всех билеты. Когда Тим вошел в автобус, Майк поспешил его остановить.

— Дружище, у меня к тебе просьба. Подмени меня.

— С чего вдруг? — спросил Тим, хотя и уже догадывался о причине.

— Вчера немного перебрал и теперь не очень хорошо себя чувствую. Я лучше сяду сзади и попытаюсь придти в себя.

Тим посмотрел назад — на заднем сиденье лежал портативный холодильник с пивом.

— Ладно, приходи в себя.

— Спасибо, друг.

Майк похлопал его по плечу и направился в глубь салона, где уже сидел Роберт. Тим же занял место водителя. Свои места заняли и остальные — Джоанна села рядом с Мэри, перед ними заняла место у окна Мелл, с другой стороны сели Уолтер с Сьюзен, которые уже начали говорить друг другу нечто приятное. Справа от Тима сел Джим, предварительно установив отодвигающееся кресло.

— Похоже, все заняли свои места.

— Тогда в путь, приятель, — кивнул Джим, начав раскладывать на щитке карту.

Автобус тронулся с места, выезжая со стоянки, подкатив к оживленной трассе. Когда светофор загорелся зеленым светом, Тим свернул налево, устроившись в ряд с остальным транспортом.

— Удачи нам, — произнес Джим, на что Тим с согласием кивнул, нажав на акселератор. Теперь с каждой милей, они все ближе приближались к Спрингфилду (пока что не к тому, что в Иллинойсе, а в Массачусетсе) и отдалялись от Бостона.