1.

Серо-зеленная машина с надписью по бокам «Лайлэнд. Городской констебль» стояла припаркованной рядом с желтым автобусом. На заднем сиденье патрульной машины сидел толстяк с поникшей головой и с руками, зажатыми меж ног, на которых сейчас были скреплены наручники. Сам же констебль Лайлэнда, Элдред Моссинджер, стоял перед осиротевшей компанией, держа в руках блокнот и ручку, но за время своего приезда он так ничего и не записал в нем. На правом бедре висел кольт, который ярко блестел даже в столь пасмурную погоду. Его серая шляпа с широкими полями полностью скрывала его лоб, но не скрывала его пристального взгляда с легким прищуром. Казалось, он подозревал в чем-то этим молодых парней и девушек и если не в убийстве своей подруги, то, как минимум в соучастии.

Сьюзен и Мэри плакали, Мелл смотрела вдаль и курила, а парни смотрели кто куда — кто на констебля, кто на стоянку, кто назад, в сторону моста. Но никто не смотрел на магазинчик, за стеклянной дверью которого были видны два человека в белых халатах, один в черном костюме и с фотоаппаратом в руках и еще один, совсем юный, но уже в форме помощника констебля. Парень прикрывал рот ладонью и пальцем показывал, что и в каком ракурсе фотографировать, хотя фотограф явно не нуждался в его подсказках. На полу, у их ног, лежало тело Джоанны Престон, накрытое белой простыней, которая не прикрывала ее ног. Там где должна была быть ее голова, белая материя окрасилась в насыщенный бурый цвет. Топор лежал рядом с ее телом и его окровавленное острие больше всего, в данный момент интересовала фотографа.

Джим смотрел в серое небо и его бледное и бесстрастное лицо, казалось удачным гримом для персонажа фильма ужасов о вампирах.

— И так, ребята, откуда вы и что здесь делаете?

— Мы из Бостона, — тихим голосом ответил Майк. Казалось, в его горле застрял ком или съеденный на скорую руку завтрак. — Мы студенты. А в Лайлэнде мы как туристы…

— Студенты, значит… — перебил его констебль, словно уличив его во лжи. — Выходит в Лайлэнде вы не проездом.

В голосе констебля вопроса не прозвучало, но Уолтер решил ответить:

— Мы в каждый раз, в конце учебного года отправляемся в путешествия по загадочным местам страны.

Уолтер был спокоен и внимателен — сказывалась постоянное знакомство с трупами, хотя до этого среди них небыли его знакомые.

— По-вашему, Лайлэнд загадочное место? — уголки губ констебля слегка искривились, от чего казалось, он нашел в словах Уолтера нечто забавное, а может даже веселое. Тим, обратив на это внимание, не смог не почувствовать неприязнь к представителю местной власти.

— Для вас, может и нет, — подал голос Роберт с отвращением на лице. Было видно, что он изо всех сил боролся с тошнотой. — Убийства для вашего городка не в новинку. Нам же…, - он не договорил. Роберт отвернулся и отошел в сторону. Там его скрутило, после чего послышались неприятные звуки рвоты.

Глаз констебля за солнцезащитными очками не было видно, хотя все его эмоции, либо малая часть их, читались по его губам. Ухмылку сменило отвращение, он отвернулся в сторону магазина, задержав свое внимание на какое-то время на работу медперсонала и коронера, он поднял лицо к небу. Спустя секунду там произошла яркая вспышка молнии, а затем раздался глухой звук грома.

— И, насколько вы намереваетесь здесь остаться?

— Вначале хотели на три дня, — ответил Уолтер, на правах лидера. — Теперь же — ни на минуту.

Моссинджер обнажил в ухмылке желтоватые зубы, как следствия частого курения крепких сигарет и не жалования услуг дантиста. В магазине, один из медработников приподнял простыню и фотограф сделал пару снимков, после чего простыня снова скрыло кровавое месиво от испуганных глаз гостей города.

— Зачем вы остановились в магазине Билла?

— А для чего вообще люди пользуются магазинами?! — огрызнулась Мелл.

— Отвечайте на вопрос! — впервые повысил на них голос констебль и Тим, в который раз подумал, что с ними обращаются не как с потерпевшими.

— Констебль, вы нас в чем-то подозреваете? — спросил Тим, настолько сдержано, насколько мог себя заставить. — К чему этот вопрос? Не мы убили Джоанну, а он! — Не отводя глаз от солнцезащитных очков констебля, Тим ткнул указательным пальцем в сторону полицейской машины.

— В этом я и пытаюсь разобраться, — с тем же холодным спокойствием ответил хранитель городского порядка. — Возможно, Билл и убил вашу подружку, но я бы хотел знать, почему он это сделал. Разговаривать с ним в эту минуту, нет смысла. Он почти в кататонии и просто не способен отвечать на вопросы. А потому я хочу получить ответ от вас. Может быть, Билл Туклеттер не самый умный человек в мире, но он и не маньяк-убийца. Во всем Лайлэнде не найти более добропорядочного гражданина.

«Боже мой, куда мы попали?», подумал Майк. «Что это за городок, в котором добропорядочным называют человека, убившего беззащитную девушку. Что представляют собой тогда остальные жители города?»

— Вы наверняка напугали его! — продолжил напирать констебль. — Решили подшутить над ним и выдать себя за грабителей?

— На стойке остались деньги, оплаченные нами за покупку! — уже не выдержал и Уолтер.

— Чеки можете предъявить?

— Он не провел покупки через кассу!

— И, по-вашему, я в это поверю?! Деньги вы наверняка положили на стойку сами, уже после трагедии.

— Даже если и так! — вновь завелась Мелинда. — Пусть мы над ним и пошутили и в отместку этот дебил подшутил над нами? Он у вас большооой шутник. Его шутки всегда заканчиваются чьим-то убийством?

— Мелл, прекрати! — накричал на нее Уолтер и та, как по волшебству притихла. Либо от того что решила послушаться, либо от того что успела все сказать.

— Вам, дамочка, лучше прикусить свой язычок. Иначе можете познакомиться с нашей камерой для предварительного заключения, — пригрозил констебль, после чего достал из кармана рубашки пачку сигарет.

— Извините, констебль. Нам на самом деле не нужны неприятности. Просто все мы напряжены…, - Уолтер тяжело вздохнул, дабы подтвердить свои слова. — Напряжены и напуганы. Мы не пытались подшутить над…Биллом, и понятия не имеем, почему он решился на убийство.

Элдред Моссинджер молча, сунул одну сигарету в зубы и закурил от зажигалки. Дым от сигареты был крепким, а потому и неприятным.

— Я знаю, вы видите во мне деревенщину, взъевшегося на сыночков богатеньких родителей, — его голос стал спокойным и непринужденным. — Но это не так. Я просто пытаюсь делать свою работу. Я ничего не имею против городских и богатых в целом и против вас в частности. И в моем городе ни один убийца не останется безнаказанным. Но я должен знать не только кто убил, но и почему произошло убийство. А здесь, все методы хороши.

— Констебль, — произнес Уолтер, как всегда сохраняя самообладание. — Мы рассказали вам всю правду. Нам нечего скрывать. И никто из нас не считает вас деревенщиной.

Губ констебля вновь тронула улыбка, но она быстра сошла. Над их головами вновь пробежала молния, а гром стал более четким. Дождь приближался все ближе…

— Ну, хорошо, — кивнул констебль и, наконец, решился что-то написать в своем блокноте, при этом сняв очки. Глаза были вполне нормальными, но почему-то Тиму казалось, что до этого, за очками были лишь черные провалы глазниц. — Напомните, как звали жертву?

— Джоанна Франческа Престон, — ответил Джим, впервые заговорив после инцидента.

— Год рождения?

— 12…нет 21 сентября 1982-го года.

— Родители, родственники есть?

— Родители погибли в авиакатастрофе. Ее воспитывал бабушка и дедушка. До сих пор живут где-то в Канаде.

— С ними можно связаться?

— Если и можно, то я не знаю как…

Моссинджер поднял глаза на других. Все покачали отрицательно головой.

— Тогда нам придется ее пока оставить в городском морге. Потом решим, что делать с телом.

Констебль сунул блокнот обратно в карман, затем заложил пальцы за широкий ремень и о чем-то задумался. Когда молчание начало тяготить гостей города, двери магазина отворились и двое медбратов вынесли носилки с накрытым простыней телом. Они понесли Джоанну, к машине скорой помощи, задние дверцы, которой, были предварительно открыты. Молодой парень, в форме помощника констебля зашагал к ним. Судя по его походке — ровной и даже почти строевой, — все это для него было не более чем очень занимательной игрой.

— Все сделали, как подобает? — спросил констебль, даже не оборачиваясь в его сторону.

— Да, Мосс. Все сделали как по учебнику. Ничего не забыли. — Помощник — совсем еще молодой паренек, на вид которому было не больше двадцати, — хотел было еще кое-что добавить, но тут его взгляд остановился на Мелинде Мерцер и он осекся. В свою очередь, Мелл его даже не замечала.

На щеку констебля упала первая капля дождя и покатилась вниз. Он стер ее тыльной стороной ладони и повернулся к парню.

— Ладно, я, пожалуй, отвезу Билла в участок, а ты, Кони, проверь их паспорта и запиши их данные. Затем езжай на «скорой». Кони?

Молодой помощник резко перевел взгляд с Мелл на своего босса.

— Да, Мосс. Извини, я задумался.

Моссинджер явно хотел ему ответить чем-то грубым и поучительным, но сдержался.

— Запиши их данные. Я поеду и отвезу Билла.

— Мосс! — позвал уже удаляющегося констебля Коннор Осборн. — А потом, что с ними делать?

— Отвези их в ресторан и оплати обед.

— Но у меня нет денег.

— Тогда отпустишь их и не задавай глупых вопросов. — Элдред Моссинджер выбросил окурок сигареты и скрылся в салоне патрульной машины.

Все вместе они проводили взглядом машину, в заднем окне, которой виднелась лишь косматая голова убийцы, после чего обратили свой взгляд на помощника констебля.

— Выходит, мы можем после этого уехать? — уточнила Мэри, чей голос сотрясал, еще не ушедший плачь.

— Выходит, что так, — подтвердил Кони. — Но я бы вам не советовал. Дождь обещают не малый, так что вы застрянете где-то на полпути к другому городу. Вам будет лучше, если вы поедите за нами в город. Там у нас есть вполне приличная гостиница.

И хотя никто из них не был рад данному предложению, никто не мог не согласится со словами Коннора Осборна — эту ночь стоило провести в городе.

В Лайлэнд они въехали в молчании, также молча, они загрузили пакеты с покупками из злосчастного магазина, после чего помощник констебля осмотрел их содержимое и никто не собирался к ним в скором времени прикасаться. Место, которое занимала Джоанна, осталось пустовать. Мери изредка принималась рыдать, из глаз Сьюзен текли слезы и Уолтер, как мог, пытался ее успокоить, а Мелл молча, курила, не отводя глаз от окна. Майк держал в руках бутылку с водой и она свисала меж его широко расставленных ног покинутая и забытая. Роберт прикрыл глаза и, опустив голову на спинку стула, часто делал глотательные движения — позывы рвоты по-прежнему не покидали его. Тим медленно вел автобус, глядя вперед на машину скорой помощи — где-то там, под железным корпусом, скрывалось тело молодой симпатичной девушки, укрытое простыней, с которой больше никогда не свести красные пятна крови.

И если все казались опечаленными и подавленными, то Джим Роквелл оставался полностью невозмутимым, так словно все что произошло, касалось его меньше всего. Именно подобное поведение Роквелла заставляла Тима волноваться за него, больше чем за всех остальных. Полнейшую невозмутимость можно было списать на шок и на начальную стадию безумия.

На лобовое стекло упала очередные дождевые капли, а в небе прозвучали новые раскаты глухого грома. Низкие тяжелые облака не позволяли солнцу пробиться сквозь них, также как и молниям, которые, пока, только слегка осветляли темно-серые тона грозовых туч. Впереди, где начинался горизонт, тучи, казалось, уже терлись своими животами о землю, способные раздавить все под своей тяжестью.

Живи он до сих пор в Небраске, то при такой погоде им бы пришлось прятаться в амбаре или в погребе. Тим в детстве сильно увлекался таким явлением природы как торнадо, находя в нем и красоту и опасность. И хотя за свою жизнь он пережил немало смерчей, видеть их ему приводилось лишь по телевизору. Стоило только по телевизору, либо по радио объявить тревогу, как они тут же с матерью и дедом Винсентом убегали прятаться в погреб. Когда ему исполнилось семь лет, одно из торнадо унесло с пол дюжины коров с ранчо, на котором они жили и его дед, не являясь интеллигентом, орал нецензурными словами, бранясь перед внуком и махал кулаками, глядя в облачное небо, словно верил, что его услышат.

Кто?

Торнадо? Сама природа? Господь Бог?..

В тот же день, он получил несколько оплеух от матери и лишился ужина. А все потому, что решился повторить все услышанное от деда, перед матерью.

В других обстоятельствах, он бы усмехнулся, вспомнив об этом случае из своего детства, сейчас его губ не тронула даже улыбка.

Хотя в Лайлэнд входили всего шесть жилых кварталов, городок был не таким уж и маленьким. В его собственности были большие участки полей. Холмов и лесного массива. А дома строились на достаточно большой дистанции друг от друга. По левую сторону трассы тянулись электрические провода, да столбы, которые их натягивали, а за ними в пределах нескольких метров выстроились амбары, которые, на первый взгляд, выглядели заброшенными.

Дорога шла дальше, уходя вверх, там, где начинались жилые дома и, как только их автобус достиг пика, им открылся пейзаж на весь городок, включая и на самый высокий холм, на котором можно было разглядеть одно единственное здание, с двумя этажами. Сомнений не было — это был отель. А рядом с ним соседствовало и распятие — негласное напоминание старой городской легенды.

— Это оно, — в полголоса произнесла Сьюзен. Уолтер только лишь поцеловал ее в висок, вдыхая аромат ее волос.

— До него около трех миль, — предположил Майк. — Как и до отеля.

— Не нравится мне это место, — прошептала Мэри, нахмурив брови. — После того, что произошло с Джоанной, все эти истории кажутся правдой.

— Мэри, это просто трагическое совпадение. Толстяк безумен, но не одержим, — отдернула ее Мелл.

— Но констебль сам говорил, что Билл Туклеттер никогда не был агрессивен.

— Констебль просто тупой деревенский дурак, — сквозь зубы произнес Майк. — В Бостоне ему бы не доверили даже работу мойщика окон.

Когда голоса вновь сменила тишина, Джим Роквелл опустил голову вниз, закрыв глаза. Тим тревожно взглянул на него, оторвавшись на мгновение от дороги.

— Джим, как ты?

Джим ничего не ответил в ответ и Тим свернул автобус на обочину. Сьюзен освободилась от объятий Уолтера и поспешила к креслу, в котором сидел Роквелл. Она положила ему ладонь на лоб, нахмурив брови.

— Господи, у него жар! Его надо переложить на заднее сиденье. Майк, Роберт!

Скорая помощь, что ехала перед ними, тоже прижалась к обочине. Из машины вышел только Коннор Осборн, который широко развел руками.

Майк и Роберт успели только встать со своих мест, в то время как Тим и Уолтер первыми пришли Сьюзен на помощь. Тим взял его под мышки, а Уолтер за ноги. Протащив его назад, они уложили его на задние места, а Сьюзен, сняв кофточку (которая была надета с началом сгущения туч) и подложила ему под шею, оставшись в голубой маичке, с незатейливой надписью «LOVE ME», затем расстегнула его рубаху. Джим сморщился, словно от невыносимой боли. На его лице появилась испарина.

— Дайте мне кто-нибудь платок! — попросила Сьюзен. Как не странно, первой к ней на помощь пришла Мелинда, протянув свой белый платок с инициалами «М.М.». — Майк полей на него воды из своей бутылки. Майк не заставил себя долго ждать, после чего Сьюзен положила компресс на лоб Джима. Глаза Джима слегка приоткрылись, но дымка, что накрыла их, давала понять, что он долек сейчас от этих мест.

— Он сильно переживает произошедшее, — заметил очевидное Роберт.

— Да, — согласилась Сьюзен, после чего повернулась назад. — Тим, пойди к «скорой» и позови медбратьев. Попроси, пусть они прихватят ацетоминафен или аспирин.

Тим кивнул и поспешил из автобуса. Долго не пришлось ждать — один из медбратов, оценив обстановку, достал необходимое из чемоданчика первой помощи. Он заставил Джима принять таблетку и сделал ему инъекцию, после чего предложил его госпитализировать.

— Нет, — тихо прошептал Джим и его губы, до этого темно синие, даже слегка порозовели. В его глазах даже появилась ясность. — Мне гораздо лучше, надо только выспаться.

— Вам решать, — обратился к ним медбрат. — Ему нужен только покой.

— Пожалуй, мы его пристроим в номере отеля. Там он и будет приходить в себя, — уверено произнес Майк.

Медбрат пожал плечами и направился к выходу, где у дверей стоял Тим и помощник констебля.

— Может, стоит его все же отправить в больницу? — спросила Мэри.

— В этом городе мы его не оставим без присмотра, — сказал как отрезал Майк. — Он будет в большей безопасности рядом с нами.

— Вот только не надо маразма, — попросил Уолтер. — Не будем нисходить до безумия и видеть во всем сговор сумасшедших. То, что произошло с Джоанной — вина одного единственного человека, который сейчас должен находиться за решеткой в офисе констебля.

— Я знаю, — не стал спорить Майк, — но Джим, тем не менее, останется рядом с нами.

Тим вновь вернулся за руль и вывел автобус на трассу. Сьюзен вернулась в объятья Уолтера, а Майк занял место рядом с Тимом, на котором сидел ранее Джим.

Тим включил «дворники» и они смели капли дождя с лобового стекла, но новых, не прибавилось. Природа пока решала повременить с дождем, но то, что его время прейдет — не было ни малейших сомнений и вода обрушится с небес на землю как из Божьего пожарного шланга. Скорее всего, стоило ожидать и града.

Из-за того, что произошло с Джоанной, он совсем забыл о той надписи, прочтенную им и Робертом в магазине Билла Туклеттера на упаковке с попкорном. Та же самая фраза, что и на обратной стороне его фотографии. Тим часто встречался с совпадениями, но данный случай он не относил к таковым. Здесь явно проглядывалась сообщение, адресованная ему, либо им всем. Тогда, в номере мотеля, Сьюзен сказала, что эта фраза не предназначена для них и Тим, даже, согласился с ней. Теперь же, он склонялся к обратному. И если предположить, что написанное на обратной стороне фотографии принадлежало Сэлли Робинс, то кто являлся автором надписи в магазине?

«Если ты поверил в родство душ и в проведение, тогда тебе будет не сложно поверить и в проклятие, парень» засмеялся в его голове голос старика. «Ты ведь поверил в знак судьбы, потому что втрескался в смазливую мордашку красотки, не смотря на полное отсутствие логического начала. Тогда поверь и в то, что вы все оказались в этом городке не случайно и не потому, что решили хорошо провести время».

Возможно, голос был прав, хотя признавать это Тиму не хотелось. А если так, то тогда в том коротком жутком стихотворении, могла таиться подсказка.

«Но ведь ты во все это не веришь, не так ли?» с надеждой произнес голос его разума. И Тиму больше всего на свете хотелось утвердительно ответить на заданный самому себе вопрос….

2.

Отель, под названием «Литтл&Уайт», был небольшим двухэтажным зданием. Фасад представлял собой почти, что розовую оранжерею всех возможных оттенков и цветов, от чего казалось, что они стояли не перед входом в отель, а на лужайке частного дома. По периметру, отель, был окружен невысокой стеной из белого камня. Дорога к входы была выделана из мрамора и эта дорожка была достаточно широкой для того чтобы мог проехать и автобус, если бы им было позволено это сделать. Но для автобуса была предложена специальная стоянка, которая была почти пуста, не считая трех легковых машин — явно принадлежавших персоналу отеля. Тим, отчего-то сомневался, что в отеле, помимо них, были другие постояльцы. Перед самим отелем была небольшая территория, отданная под декор, а именно для газона, в то время как задворок располагал обширным пространством, предназначенным для игры в гольф.

Первой в отель вошла Мелл, за ней Уолтер и Роберт, придерживающие Джима, которому стало немного лучше, но пока еще ему не удалось восстановиться полностью; после вошли Сьюзен и Мэри, а за ними Тим и Майк. Войдя в холл, первое, что бросилось им в глаза, были большие настенные часы, которые бесшумно отсчитывали часы, минуты, секунды….Было начало восьмого, но на улице уже было также темно, как и в любую полночь летнего дня. Прежде чем подойти к консьержу, Майк оглядел отель изнутри. Казалось, это было единственное здание, построенное в новом стиле, так как все, что им встретилось по пути сюда, казалось старомодным, построенным в большей степени из дерева. А что стоил только местный кинотеатр и вывески анонсов. Фильмы, которые крутили в местном кинотеатре, были следующими — «Кабинет доктора Калигори», «Парижанка» и «Золотая лихорадка». Майка они позабавили, но в тоже время и слегка насторожили. Словно весь мир разом шагнул в двадцать первый век, а Лайлэнд решил с этим повременить.

Холл хорошо освещался и был уютно обставлен минимальным количеством предметов — две картины на бледно-синем фоне стен; ковер с мягким ворсом, пара кресел, диван и стеклянный столик с журналами; по углам стояли высокие вазы с декоративными деревьями и с вьющимися растениями. Прямо перед ними возвышалась лестница, уходящая в обе стороны на второй этаж. По левую сторону от лестницы стоял столик консьержки и сама консьержка — молодая красивая особа, которая по формам и внешним данным не уступала Мелинде Мерцер, от чего Мелл оглядела ее почти с призрением. По правую руку от консьержки была дверь, на которой было написано «Диспетчер». По другую сторону лестницы были еще две двери, скорее всего ведущие в кабинет директора отеля и на кухню. Помимо консьержки, в холле отеля больше никого не было, но на улице их встретили два носильщика, которые с минуты на минуту должны были занести их вещи.

— Добрый день, — широко улыбаясь, произнесла консьержка, давая возможность разглядеть свои белоснежные зубы. — Отель «Литтл Уайт» рад принять вас и предложить свои услуги.

— Добрый день, — поприветствовал ее за всех Уолтер, придерживая Джима. — Мы бы хотели остаться в вашем отеле на одну ночь.

— Да-да! — тут же отозвалась девушка, продолжая лучезарно улыбаться. — Мне недавно позвонил констебль Моссинджер и попросил подготовить восемь номеров для гостей нашего городка. Как я понимаю, он имел виду вас.

— Похоже, что так оно и есть.

— Тогда вам повезло, на момент звонка, у нас как раз оставалось свободными десять номеров.

Тим сомневался в искренности сказанных слов, но не мог понять, зачем консьержке было лгать.

— Нам хватит и семи номеров, — ответил Уолтер.

Девушка кивнула, после чего перевела взгляд на покрытого испариной парня.

— Вашему другу плохо?

— У него небольшой жар. Ему нужен тишина и покой.

— Тогда я попрошу, чтобы в его номер принесли чай с медом.

— Это было бы замечательно.

Девушка сняла трубку телефона и попросила у кого-то из персонала на кухне, приготовить чай, после чего вошла в комнату диспетчера и вернулась с ключами от их номеров.

— Вот, — она положила их перед собой на столик, после чего нагнулась, позволив им оглядеть то, что проглядывалось через вырез ее блузки и достала журнал, похоже, не заметив, как все отстранились чуть назад, словно опасаясь, того, что девушка могла вытащить из под стола. — Мне нужны ваши удостоверения, подписи и оплата.

Когда все формальности были окончены, и оплата была внесена, девушка закрыла журнал и указала им на лестницу.

— Ваши номера находятся в западном крыле отеля, расположены друг против друга. Алекс и Шейн проведут вас.

Они повернулись в сторону дверей, в которые вошли носильщики с их вещами.

— Странно, что вы пользуетесь обычными, а не электронными ключами, учитывая то, что отель совсем явно построили уже в этом веке, — словно говоря это самому себе, изрек Майк, подбрасывая на ладони ключ от одного из номеров.

— У нас есть и электронные, — с охотой отозвалась диспетчер отеля. — Но из-за технических проблем их, на данный момент, невозможно использовать по назначению.

Когда они начали подниматься на второй этаж, отказавшись от лифта, Майк оглянулся назад. Девушка, положив локти на столик, смотрела на него и ее указательный палец скользил по оголенной части ее кожи, что проглядывался в разрезе. Затем, слегка приоткрыла рот и легко проведя язычком по губам, она кокетливо заулыбалась. Майк улыбнулся ей в ответ, почувствовав как его джинсы стали ему тесны. С трудом он повернулся назад и побрел наверх, вслед за своими друзьями.

На втором этаже было очень тихо и могло показаться, что они стали гостями не отеля, а библиотеки или же музея. Мэри так и тянуло подойти к одной из дверей и приложить ухо. С одной стороны на улице был день, а потому мало кто мог находиться в это время в своем номере, но с другой стороны, приближался дождь и не было смысла играть в гольф или разглядывать местные достопримечательности.

Нужное им западное крыло, уходило вперед по коридору. С поворотом налево. Номера у них были забронированы от 202-го по 208-ой. Уолтер и Роберт, неся на себе Джима, остановились у 203-го номера. Один из носильщиков, опустил вниз их сумки и открыл дверь номера. Включив свет, он отошел в сторону, пропуская вперед парней.

В номере Джима пол устилал серый ковер. В правом углу, у окна, стояла тумбочка с видео-двойкой, а в левом — горшок с карликовым деревцем. Стены, как и ковер, были окрашены в серых тонах. У левой стены расположилась постель на длинных ножках — на нее и положили Джима.

На улице громыхнуло и тут же ветер завыл за окном, вид из которого выходил на поле для гольфа. Положив Джима на постель, парни сняли с него обувь и верхнюю одежду, после чего укрыли одеялом.

— Выздоравливай, — произнес Уолтер, и они вышли из номера 203, оставив Джима одного в полумраке. Если бы Джим был здоров, то он бы тут же обнаружил сходство этой комнаты с комнатой его детства, которая являлась неотъемлемой составляющей дома, в который сны приводили его почти в каждую ночь.

— Будем надеяться, что до завтрашнего дня ему станет гораздо лучше, — произнес Майк, закрывая дверь, после чего положил у постели сумку Джима. — Это у него от шока? Жар…

— Похоже, Джоанна был очень ему близка, — произнесла Сьюзен с грустью в голосе.

— Парень был в нее по уши влюблен, — утвердительно сказал Роберт. — И все эти его остроты были просто прикрытием.

— Скрытость не самая сильная сторона Джима, — подметил Майк.

— А ты знаешь хоть что-то о его детстве? — поинтересовался Роберт. — То-то и оно. Не так уж и болтлив Джим, как может показаться.

Похоже, Мелл наскучили их слова, либо решила в очередной раз напомнить о себе, но прежде чем разговор о Джиме продолжился, она сама заговорила:

— Парни, может, оставим вещички в номерах и пойдем, прогуляемся, до того как дождь не начался. Можем выбрать какую-нибудь местную забегаловку или же все-таки навестим могилы лягушатников. Не зря мы ведь сюда приехали. — В глазах ее друзей она тут же узрела укор и неодобрение, но не изменила своих планов. — Мне тоже очень жаль Джоанну. Ее смерть потрясла меня не меньше вашего, но, сами посудите — глупо оставаться в номере на целые сутки.

Все начали оглядываться друг на друга.

— Не стоит Джима сейчас оставлять одного, — попыталась отговорить всех от затеи Мелл Сьюзен.

— Что с ним может случиться? — возмутилась Мелинда. — Ты ведь сама говорила, что ему нужен только покой. Да мы ненадолго, на пару часиков. Если только дождь нас не возвратит раньше. — После молчаливого согласия всей команды, Мелл широко улыбнулась: — Вот и прекрасно!

3.

Мелинда открыла дверь номера 205 и провела рукой по стене, в поисках выключателя. Как не странно, нашла она его в одно мгновение. Здешний выключатель оказался на том же месте, что и у нее дома — чуть выше ее спущенной руки и на точном расстоянии от опущенной руки ее отца, так как устанавливали их на том уровне, на котором пожелал Эдгар Л. Мерцер. Это слегка удивило Мелл, но не настолько, чтобы в серьез об этом задуматься.

Свет был молниеносен как полет пули и разогнал в считанные мгновения весь мрак, принеся яркий, почти белый свет. В номере не было слишком темно, но со светом было гораздо лучше.

Это было довольно просторное помещение с широкой постелью, практически ничем не отличавшаяся от ее собственной. Около постели стоял ночник с простым белым абажуром — точь-в-точь, как и в ее комнате. Рядом лежал пульт от телевизора, а он сам висел в верхнем правом углу стены. Меж постелью и телевизор стоял стеклянный столик, на котором, вместо газет, была ваза с ландышами. И хотя Мелл была помешана на роскоши и дорогих вещах, всем цветам и букетам, она всегда предпочитала эти скромные белые цветы. Не удержавшись, она подошла к столику и вдохнула аромат цветов. Искренность, последовавшей после этого, улыбки, сделала Мелл не просто красивой, а даже прекрасной. На стене, прямо напротив входа висела картина изображающая пляж в закате дня, проглядывающийся, словно из-за залитого дождем окна. Под картиной стоял проигрыватель, а рядом с ним полка с компакт-дисками. Мелл бросила свою сумку на постель и подошла к полке с CD.

— Так, что тут у нас? Моцарт…Бах…Россини…Чайковский…Вивальди… Боже, да это эта комната пришлась бы по вкусу моему папочке.

Казалось, что номер, в котором ее поселили, был одной из недостающих комнат резиденции ее отца. Все здесь было, так как нравилось либо ее отцу, либо ей самой.

Мелл вернулась к постели, спустила сумку на пол и упала лицом вниз, расставив руки. Кровать послушно подалась под тяжестью ее тела и Мелл, глубоко вдохнула, наслаждаясь свежим запахом простыней и их приятным холодком, впитавшим запах зимнего ветра.

— Миссис Уйнторп знает свое дело, — сонно произнесла она и тут же усмехнулась над сказанными словами. Перевернувшись на спину, она посмотрела на настенные часы. Часы отсчитывали время, в своем бесконечном ходе по кругу, с тихим тиканьем — не раздражающим, а завораживающим.

Было десять минут пятого, а Мелл уже хотелось спать, но она сделала над собой усилие и поднялась с постели. «Перед сном полезно делать прогулки», напомнила она себе. «Если развлечения отменяются, это не значит, что им на замену должны прийти скорбь и грусть».

— Если бы не Джоанна и не дождь, все могло бы быть очень даже не плохо.

Мелл подошла к двери и, выйдя из номера, сама даже не заметила, как отключила свет.

Майк включил свет в своем номере, который находился прямо напротив номера Мелл, и тут же ему на глаза попала картина, на которой было изображена девушка в топике на пляже. Майк никогда не жаловал живопись, даже ту, на которых была изображена обнаженка эпохи возрождения. Он никогда не млел от толстых ног, выпирающих животов, округлых лиц без малейших эмоций. Но эта картина показалась ему невероятно чарующей. Сам Майк — далекий человек от искусства, — согласился бы стать художником, если бы ему позировала такая красавица. В остальном его номер мало чем отличался от номеров, в которых ему случалось побывать ранее. Хотя, было и небольшое отличие. А именно в фильмотеке здешнего номера нашлось место только порнофильмам, причем тем, которым Майк отдавал предпочтение в обычной жизни.

— Джесси Джейн! Эшлинн Брук! Сильвия Сэинт! Все мои любимые актрисы! Ребята, вы наверняка готовились к моему приезду!

Вечер можно было скоротать не плохо, но стоило попробовать пригласить девушку из фойе. К тому же она явно была не против близкого знакомства. С ней бы просмотр этих фильмов стал бы гораздо приятнее.

Избавившись от спортивной сумки, что висела у него на плече, он прошелся по мягкому ковру к ванне. Ванная комната была выдержанна в классическом стиле — белого холодного цвета, с огромным зеркалом напротив двери, от чего Майк сначала вздрогнул, приняв свое отражение за чужака. Под зеркалом был установлен умывальник, слева душевая кабинка, а справа — то, что он искал — унитаз.

Майк поднял крышку унитаза и до него тут же донеслись запах лаванды и дезинфекции. Синяя вода, казалось «пульсировала». Спустив воду, он вернулся к умывальнику. За спиной, в зеркале, отражалось окно. Вспышка молнии освятило темный фон, который наполнял комнату и Майк резко обернулся, успев в яркой, но короткой, вспышке разглядеть что-то, что его заинтересовало.

Вытерев руки, он вышел из ванной и подошел к окну, вид из которого прямо выходил на холм с высоченным распятием, чьи габариты на самом деле поражали воображение. Вспышка молнии вновь освятила распятие и Майк даже слегка отстранился от стекла. Казалось, он попал на съемочную площадку очередной экранизации Нового Завета, которой не доставало еще двух крестов по бокам.

Крест его зачаровал, была в нем некая сила, происхождение которой Майк не мог объяснить. Если бы в эту минуту ему сказали, что именно на нем погиб Христос, он бы не задумываясь, поверил. Он вглядывался во тьму до боли в глазах. Распятие находилось в полсотни метров от него, но с каждой секундой, казалось, оно становилось ближе.

В эту минуту, будь рядом с ним психолог, он бы поставил свой диагноз — гипноз. А потому, Майк ничего не видел перед собой кроме христианской символики, которая становилось ближе, а все окружающее отдалялась во тьму. И когда, казалось, что до распятия осталось не более десяти метров, молния прочеркнула кривую в небе, освятив в очередной раз все вокруг. Майк почти с криком отлетел в сторону от окна, вырвавшись из рук сомнамбулического состояния. Одной короткой вспышки хватило ему, чтобы разглядеть на кресте фигуру некой девушки. Она была распята, с окровавленными ладонями и стопами, с опушенной голов и с ниспадающими прядями волос, пропитанными бурой кровью.

— Господи, Боже мой! — воскликнул он, часто заморгав веками.

Видение пропало. Распятие вернулось на свое место, став вновь одним целым с окружающей его природой. Мысли о библейских рассказах покинули его, вернув в память все истории рассказанные Джимом об этом городке.

Но Майк не стал долго думать о том, что ему привиделось за окном. Мрак, незнакомое место, смерть Джоанны — все это могло привести и к более ужасному кошмару. А потому, он отвернулся от окна, сунув руки в карманы и перевел взгляд на картину. Девушка улыбалась ему и Майк улыбнулся ей в ответ, после чего выудил из кармана ключ с номером 204 и вышел из комнаты.

Роберт ослабил ладонь, выронив из рук сумку с вещами и огляделся. Свет в его номере был тускло-желтым, как в случае, когда электрическая лампочка горит на исходе своих сил. Все вокруг пропиталось оттенком этого цвета — белая постель пожелтела, став похожей на обесцвеченную тряпку, стены окрасились в цвет вызывающий отвращение, а красный ковер приобрел розоватый цвет. Роберт уже было подумал, что в жизни не видел более неприятного зрелища, как вся комната преобразилась — позеленев. О'Доннелл поднял голову, посмотрев на удивительную люстру, меняющую свой цвет. Вместо люстры, к потолку был подвешен некий проектор, который с постоянной периодичностью менял разноцветные линзы.

Такого он еще не видел, хотя все это ему напоминало его детское увлечение, а вернее даже увлечение Гордона, который пристрастил и его самого. Они коллекционировали в детстве фотографии, на которых были запечатлены северные сияния и радуги. Роберт уже и не помнил, почему они выбрали подобное хобби.

Роберт повернулся к выключателю. Тот был немного сложнее всех своих собратьев, так как помимо включения и отключения, он имел еще один режим — COLOR. Роберт отключил его и в номере загорелся привычный белый свет.

Цветовое освящение настолько удивило его, что он и не услышал сразу, то, что доносилось из-за дверей, ведущих в ванну. Тихий, но непрекращающийся звук, похожий толь на шепот, толь на…шипение…

И вторая ассоциация пугала его гораздо больше первой. Он резко задержал дыхание, а ладони сами собой сжались в кулак. Роберт, с трудом сдержал крик, что был готов вырваться из его груди. Он был уверен, что в ванной комнате ползали змеи и эта уверенность была громче голоса разума, который пытался заверить его, что в номерах отеля не бывает змей. Роберт резко обернулся к дверям, в которые он вошел пару минут назад, после чего вновь перевел взгляд на дверь ванной комнаты, с трудом сглотнув избавляясь от комы, что застрял в его горле.

Он хорошо помнил, как и от чего погиб его брат. Панический страх перед змеями не прошел спустя десятилетие.

— Возьми себя в руки, Бобби! — От собственного дрожащего голоса его скривило. И он пытается успокоить себя голосом, который просто пропитан паникой?! Но от новой попытки он решил не отказываться. — Сам посуди — откуда в твоем номере змеи? Это, скорее всего, течет вода из незакрытого крана.

На этот раз попытка успокоить себя получилась и его колотящееся сердце, начало постепенно сбавлять обороты. Сделав два глубоких вдохов и выдохов, Роберт более или менее уверено направился к ванной комнате.

Повернув ручку, он промедлил какое-то время, после чего резко толкнул дверь и отошел в сторону. Свет из его комнаты упал на белую плитку, которой был покрыт пол ванной. На первый взгляд никаких змей в пределах видимости не наблюдалось, зато он обратил внимание на умывальник, в сливное отверстие которого стекала тонкая струйка воды.

Он вошел внутрь и завинтил ручку крана, после чего, с улыбкой облегчения, вздохнул. Затем, опустив ладони на края умывальника и взглянув в зеркало, он нервно усмехнулся своим страхам. В ответ, ему усмехнулось отражение его двойника, с испариной на лице и с тревогой в глазах. Точно такие глаза были и у продавца в магазине — убийцы Джоанны Престон. Сняв очки, он положил их на полочку, рядом с мылом и зубной пастой. Затем высунул язык и почему-то решил оглядеть его. Расценив его цвет как нормальный, Роберт вновь открыл кран и набрал немного воды в ладони, после чего плеснул ее себе в лицо. Посмотрел еще раз в зеркало, он увидел посвежевшее лицо и смягченный взгляд.

— Добро пожаловать в Лайлэнд, приятель, — сказал он своему отражение и оно, не отставая, пожелала ему того же.

Сделав несколько круговых движений головой и помассировав шею, он вернул очки на нос и вышел из ванной комнаты. Он хотел было распаковать вещи из сумки, когда в его дверь постучали…

Стены в номере 207 были синего цвета, обшивка дивана и простыни была синего цвета и даже ковер был того же синего цвета. Даже на картине было изображено синее море, которое пересекали две рыболовецкие шхуны.

— Комната Синей Бороды, — без тени улыбки произнесла Мэри Рирдон и, пройдясь по комнате, присела на диван, положив рядом рюкзак со сменным бельем. Постель оказалась слегка жестковатой, но именно такой как ей нравилось. Такой же была и ее кровать в католической общине. Оглядевшись, она увидела на тумбочке телефон, также синего цвета. Она подняла трубку и принялась вслушиваться в гудок. Что-то щелкнуло и в трубке воцарилась тишина — похоже, кто-то ответил на другом конце, хотя она и не набирала номера.

— Алло?

Ей никто не ответил, что только порадовало ее. Она положила обратно трубку и взяла пульт от телевизора, который лежал рядом…

Первый канал — фильм «Гремлины», кадр, где старушка открывает дверь и вместо детишек видит злых зеленых карликов, поющих рождественские гимны…

Второй канал — филь «Крик», кадр, где маньяк в белой маске и балахоне, убивает героиню Дрю Берримор ножом…

Третий канал — документальный фильм о самых ядовитых змеях на земле…

Четвертый канал — очередной фильм ужасов «Я знаю, что вы сделали прошлым летом», кадр, где подростки сбивают человека, после чего решают, что сделать с телом…

Пятый канал — криминальные новости, о задержании двух молодых парней, подозреваемых в групповом изнасиловании…

Шестой канал — документальный фильм о родителях-садистах…

Мэри выключила телевизор. Похоже, сегодня телевидение и все вокруг, было настроено на негативный лад, готовое лишь на показ распада человеческой культуры и возврата к животным инстинктам. То, что произошло с Джоанной, выходило за рамки ее понимания и хотя ей ранее довелось потерять знакомого человека от рук убийцы — никогда еще убийство не происходило у нее на глазах.

Хорошо, что все окончилось только Джоанной…

(Боже, что я несу!)

…а ведь он мог достать топор, когда в магазине были парни. Была, конечно, вероятность, что они смогли бы его обезвредить, но также убийца мог бы застать их врасплох. И тогда….

Мэри выбросила все эти мысли из головы, раньше, чем они успели полностью сформироваться.

За окном завыл ветер, скрепя когтистыми «пальцами» по стеклу, также как и какой-нибудь вампир, в старых черно-белых фильмах ужасов. Вслед за ветром, осветив поле для игры в гольф, промчалась молния, за которой последовал грозный раскатистый рык грома. Это был явный признак того, что до начала разгула стихии оставались считанные минуты. Не хотелось идти на прогулку устроенную Мелл, но, зная про обидчивость своей подруги (приятельницы), Мэри понимала, что не было другого выбора.

— Придется идти…

— На этой кровати поместятся даже трое, — обратился Уолтер к Сьюзен и присел на край кровати, опробовав упругость пружин, с широкой улыбкой на лице. Сьюзен улыбнулась ему в ответ и подошла поближе. Уолтер протянул ей руки навстречу, и она села ему на колени, так, чтобы они оказались лицом к лицу.

— Ты имеешь виду кого-то конкретного? — Сьюзен прищурила глаза и сжала губы изображая обиду и в тоже время подозрение.

И хотя она всего лишь пошутила, Уолтер ощутил вновь злость на себя и на свою слабость, которую он проявил в мотеле.

— Возможно, когда придет время, этим третьим станет наш ребенок. Наш сын, которого мы назовем Беном.

— Ты так далеко заглядываешь?

— Я люблю планировать все заранее. К тому же это планы на ближайшее будущее. И ты знаешь что…

— Что? — Сьюзен заложила руки за шею и приложилась лбом к его лбу.

— Мы можем незамедлительно приступить к заложению основы нашей будущей семьи. — Уолтер осторожно поцеловал ее, но во второй раз поцеловать ее ему не удалось. Сьюзен отвернулась в сторону.

— А как же прогулка, устроенная Мелл?

— Мы можем не пойти, — Уолтер выпятил нижнюю губу и покачал головой, будто говоря: «Это проще простого». — Дождь все равно вскоре начнется и эта прогулка завершится, не успев начаться. К тому же, — он вновь улыбнулся, загадочна как Мона Лиза, — что может быть важнее нашего ребенка? — Уолтер дотянулся снова до ее губ, но на этот раз поцеловал ее более требовательно. Сьюзен же положила ладони ему на грудь и ненавязчиво оттолкнула.

— Что еще? — уже немного раздраженно спросил Уолтер.

— Не думаю, что это хорошая идея — зачатие нашего ребенка в городке, в котором произошло убийство нашего друга.

Уолтер опустил голову и прикрыл глаза и, в который раз за последний день, Сьюзен подумала о своей любви к нему. В ее сердце было место только Уолтеру и больше никому. И в эти минуты, она верила эти мыслям.

— Ты права, Сьюзен, — заговорил он почти шепотом. — То, что произошло с Джоанной дико, ужасно, трагично… Я знал ее больший промежуток времени, чем даже тебя и мне больно думать о произошедшем. Но жизнь продолжается и, как бы ни циничными тебе казались мои слова, все это происходит без нашего желания, а потому не нам суждено решать, кому жить, а кому умереть. Случись такое, что не Джоанна, а ты оказалась на ее месте, я, думаю, свихнулся от горя или умер. Но, вначале я бы разорвал в клочья своими руками убийцу. Мне страшно об этом думать, но мне легко становится на душе, когда вижу тебя перед глазами в эту минуту, чувствую твои бедра и попку на своих ногах, — на их губах заиграла улыбка и они поцеловались. — Чувствую твое горячее дыхание на своем лице, запах твоих волос и твоей кожи, который сводит меня сума. Вижу глубину твоих глаз, а в них твое незащищенное «я», забота о котором стоит в списке главных дел в моей жизни…. Конечно, я никогда не считал себя красноречивым и мои слова могут вызвать у тебя лишь смех, но…

— Помолчи, — только и попросила она, после чего накрыла своими губами его губы. Уолтер даже пошатнулся от столь сильного напора и, не став сопротивляться, опустил голову на постель, дав Сьюзен себя оседлать.

Их дыхание стало более тяжелым и прерывистым. Жар и желание окутывал их тела и Уолтер, сжал в пальцах края ее голубой маичке, на которой была написана просьба, которую он сейчас как раз и исполнял, после чего потянул их вверх. Они на миг отстранились друг от друга и Сьюзен приподняла руки, чтобы Уолтеру было легче снять маячку. Теперь она оставалась лишь в одних джинсах. Уолтер потянулся к ее небольшим (по сравнению с Мелл) грудям, обхватив их ладонями, наибольшее внимание уделяя соскам и снова слился с ней в поцелуе. Их тела взлетали и опускались, прижимались в одном порыве, от чего они казались двумя путешественниками, очутившихся в пустыне, но неожиданно для себя обнаружившие оазис с холодной водой, которой они никак не могли напиться. Уолтер рывком освободился от своей майки и прижал тельце Сьюзен к себе, млея от прикосновения ее грудей к своей широкой груди.

И тут, постучали в дверь.

Уолтер никак на это не отреагировал, но когда постучали во второй раз, Сьюзен, не без труда, отстранила его.

— Кто-то стучит, — сообщила она Уолтеру, видя в его взгляде недоумение.

— Пускай стучат. Вскоре уйдут, — и Уолтер сделал попытку опять притянуть ее к себе. Но Сьюзен перекинула ногу в сторону, приземлившись на постель, натянула маячку, после чего вскочила на ноги и подошла к двери.

На пороге стояла Мелл, с довольной улыбкой на лице. Похоже, она поняла, что пришла в самый удачный для нее момент.

— Я вам не помешала?

«Эта сука издевается!», с яростью подумал Уолтер Кэмпбелл, но не стал оглашать своего мнения.

— Я понимаю, голубки, вам хочется побыть вместе, но вы, часом, не забыли о прогулке?

В эту минуту, он был готов убить ее, но решил пожалеть Сьюзен — два убийства за один день, пожалуй, многовато…

Как только Тим Ашер закрыл за собой дверь номера 202, за окном, прикрытым прозрачно-белыми занавесками, громыхнуло. Тим хмуро взглянул в направление окна, при этом подумав, что путь назад в Бостон отрезан от них, не только милями и ненастьем, но и какими-то неведомыми могущественными силами. Неизвестно откуда взявшийся поток ветра зашевелил занавески, но Тим не стал искать в этом демонических проступков. Он подошел к окну поближе, не включая света, наблюдая как свет молний играет на белой материи занавеса.

Как и из комнаты Майка, он мог видеть за своим окном распятие. Оно не показалось ему похожим на другие виданные им ранее христианские символики, но и не было чем-то обыденным, простым скрещением обструганных бревен. Этот крест был символом, относящимся к иной религии, не христианской. Он выглядел как предметом пыток, каким он являлся во времена Великой Римской империи, на котором умирали в муках неугодные императору люди.

Тим отвернулся от окна, вслушиваясь в тишину номера. Свет он так и не стал включать. Комната была такой же, как и все другие комнаты, которые Тиму пришлось повидать не раз и прожить ни одну неделю, после тех трагических событий семилетней давность. Событий, от которых он просыпался по ночам и подолгу не мог уснуть. Единственным исключением был запах этой комнаты — осеннего дождя и скошенной травы.

Такой же запах был и в ту ночь на кладбище. Сторож всегда скашивал траву к концу лета, когда она разрасталась до определенной высоты и еще сохраняла свой первородный зеленый цвет. И этот запах можно было почувствовать особенно сильно после дождя.

Помниться, ему не нравился этот запах, но сейчас он вызывал тоску по дому, по городу детства, по матери…Он тосковал по тем местам, пусть даже он и увез оттуда с собой не только хорошие воспоминания.

— «И меня мой крест спасет, обернуться нету сил…», — процитировал он последние строчки странного стихотворения, оглядывая комнату, но при этом, не оборачиваясь обратно к окну. Он не ассоциировал распятие, стоящее на холме за его спиной, с крестом из стихотворения. Ему даже не приходило в голову связать их как-либо. Он скорее склонялся к метафорическому обороту, в котором крест символизировал нечто иное, абстрактное. Но все это, так или иначе, было связано с этим городом и с девушкой, о которой он не мог не думать. И связь эта зародилась не вчера, не месяц назад и даже не в этом тысячелетии, а еще в конце первой половины прошлого столетия, с момента появления фотографии.

Отогнав одолевающие его мысли и предположения, Тим прошел к ванной комнате. Там запах дождя и травы был также ощутим и Тим никак не мог избавиться от этого навязчивого чувства дежа-вью. Еще никогда он не замечал за собой веры в знаки судьбы, которые теперь ему виделись повсюду.

Но эту загадку он решил оставить на потом, занявшись мытьем рук.

4.

Ветер зашумел, несясь им прямо навстречу. Уолтер прижал к себе Сьюзен, пытаясь защитить ее порывов холодных потоков. Тучи клубились над ними и гром ревел как живой организм.

— И зачем я только согласилась на это? — нервно произнесла Мэри, застегивая на себе куртку Тима, которую он ей отдал при выходе из отеля. Девушка-диспетчер проводила их удивленным взглядом, стоило им сообщить ей, что они решили прогуляться перед началом дождя.

— Будьте бодрее, мисс Рирдон, — попросила ее Мелинда, шагая впереди всех. — Мы только посмотрим вблизи на эту крестовину и до начала дождя вернемся назад.

— Мы это могли бы сделать и утром.

— А до утра, что нам было делать? Ложиться в семь?

— Можно было собраться вместе в одном из номеров…

— И играть в бутылочку, — завершил за Мэри Майк.

— Идея отличная, но не думаю, что Уолтер бы согласился, чтобы его девушку кто-нибудь целовал, даже в шутку.

После сказанного, Мелл конечно перевела взгляд на единственную пару в их коллективе. И хотя из-за мрака их лица тонули в тенях, Мелл смогла разглядеть злость, которая отразилась на лице Уолтера. Сам же Уолтер не стал что-либо добавлять для полноценной картины. Он прекрасно знал, что Мелл обладала даром провокатора и единственным способом обыграть ее в этой игре была полная невозмутимость, либо молчание.

— Я вот, к примеру, не отказалась бы узнать, как целуется Тим, — продолжила Мелинда. — Почему-то мне кажется, что он мастер в этом деле.

— Не думаю, что готов этим похвастаться, — отпарировал Тим.

Мелл не заставила себя долго ждать и, подойдя к Тиму, прильнула к его губам своими. Тут же Майк и Роберт засвистели и зааплодировали. Тим хотел было уже отстранить от себя Мелл, но она сделала это прежде, чем он смог перейти к грубым действиям. Эта была игра, устроенная Мелл специально назло Уолтера и Тиму совсем не хотелось быть при этом пешкой. И если бы не сумрак, Мелл бы смогла увидеть все его эмоции на лице в эти минуты, которые дали бы понять ей, что подобных выходок впредь с ее стороны он не потерпит.

— Не знаю, мне понравилось, — сказала Мелинда, повысив голос, чтобы хоть как-то пересилить шум ветра. Над их головами буря все больше набирала силу и молнии теперь чередовались одна за другой. — Правда, ты слегка напряжен. — Она провела ладонью по его груди, опустившись почти до бляхи ремня, но там ее перехватила рука Тима и Мелл смогла почувствовать силу его хватки на своем запястье.

— Не надо, — вполголоса произнес он, но это не смазало того послания, который он хотел ей донести.

Мелинда Мерцер тут же поубавила от своего веселого нрава и отступила назад, не отводя настороженного взгляда от Тима, который сейчас стоял пред ней лишь темным силуэтом. Она добилась ревности от Уолтера, хотя об этом только догадывалась, а также и ревности от Сьюзен, хотя об этом не имела ни малейшего понятия. Но вот теперь задавалась вопросом — а стоила игра свеч? Чем-то, Тим напугал ее до глубины души и хотя она всегда верила в то, что нападение — лучшая защита, — в эту минуту она не решилась на нападки в адрес Тима, а просто отошла в сторону и решила забыть этот маленький инцидент.

Но, Мелл не была бы сама собой, если бы помнила все плохое, а потому, уже спустя пару минут вновь была готова руководить их вечерней прогулкой по маленькому городку, окутанного ненастьем.

Тим повернулся в сторону Сьюзен. Она по-прежнему стояла рядом с Уолтером, который обнимал ее за плечи. Ветер заплетался в ее волосах и несколько прядей скрыли часть ее лица и хотя она сейчас была в майке и джинсах, а на плечах накинута куртка Уолтера, Тим легко мог ее представить в легком простом платьице, стоящей у обочины шоссе. Картину дополнял ветер и грозовые тучи, готовые разразиться дождевым потоком в любой момент.

Он отвернулся от нее лишь когда Уолтер нагнулся и поцеловал Сьюзен уголок левой брови. Похоже, таким образом, он хотел напомнить Тиму, что Сьюзен его девушка и его пристальный взгляд действовал ему на нервы.

Здесь, на вершине холма, ветер ревел сильнее и сил имел больше. Крест возвышался над ними и словно гостеприимный хозяин ждал их, раскинув широко «объятия». Вблизи, окруженный взбесившейся природой, он казался очень древним, таким же, как и сам холм, на котором он был воздвигнут; таким же, как и первые святые писания; таким же, как и противостояние между Добром и Злом.

— Он на самом деле огромен! — с восхищением прокричал Роберт, дотронувшись до его ствола, покрытого кое-где островками мха и лишайника. — Ему конечно не триста лет, но стоит он здесь уже довольно долго.

Вслед за Робертом, к кресту приложили руки Уолтер и Майк.

— Не могу выказать того же восторга, — отпарировала Мелл. — Что уж тут говорить, меня не впечатлила статуя Христа на горе в Рио-де-Жанейро, а эта деревяшка с ним и рядом не стояла.

Тьма опускалась все быстрее, а вместе с ней крепчал и ветер. Он выл и метался из стороны в сторону, словно прикованный неведомой силой к этому холму. Своими сильными и холодными руками он тряс каждого из восьмерых чужаков, стараясь пробрать их до костей. Чтобы согреться, Мелл обняла сама себя за плечи и хотя на ней была куртка, ее тело продолжало дрожать. В звуках ветра было слышен и шелест сотней тысяч листьев. Роберт повернулся на север, против ветра, туда, где тянулся вдаль огромный участок лесного массива. Внезапно, ему пришло в голову мысль о том, что где-то в самой чаще леса, куда ночь уже давно пришла, бродит неприкаянная душа девушки (Ванесса, ее звали Ванесса) и с недоумением разглядывает свою окровавленную одежду остекленевшими мутными глазами и никак не может вспомнить, кто она и как сюда попала. И так ей будет суждено скитаться в каждую ночь по лесу и задаваться одними и теми же вопросами, пока ее убийца не будет найден, либо просто не покинет этот мир. Роберт представил себе этот городок в четырехмерном измерение, с улицами кишащими ходячими живыми мертвецами, с невидящими глазами, бредущими по темному городу в разных направлениях, в убранстве из разных времен и с окровавленными лицами и телами, похожими на клеймя, служащими знаками отличия.

Возможно, где-то рядом с ними, в эту минуту, прохаживалась чета де Зетоллей. Где-то в старых домах, в каждый вечер, занимали места перед телевизором вместе с нынешними хозяевами призраки убитых людей. Некоторые патрулировали парки, кинотеатр, закусочные, склады….Или даже сейчас, в закрытом магазинчике Билла Туклеттера, покачиваясь, ходила с поникшей головой и с чудовищной зияющей раной на макушке Джоанна Престон. Ее длинные волосы прилипли к щекам, от обилия впитавшей их крови, но не скрывают ее глаз, которые с недоумением глядят, то на прочерченный силуэт на полу мелом, то на желтую ленту, огораживающую проход в магазин и недоумевает — куда же все уехали и оставили ее одну?

В трехмерное измерение, Роберта вернул дрожащий от холода голос Мэри:

— Мы до-долго будем здесь сто-тоять? Хо-о-олодно же…

— Пойдемте, взглянем на могилы и вернемся обратно в отель, — сказал Майк и первым начал спуск вниз с холма, а вскоре за ним последовали и остальные.

Спуск занял около трех минут, и чем ниже они спускались, тем менее ощутимым становился ветер, который подталкивал их в спины. Могильные плиты они нашли довольно быстро — почти у самого спуска, чуть правее креста, поближе к тропинке, что вела к отелю. Еле заметные бугорки с косыми, раскрошенными по краям плитами у изголовья, находились за высокой изгородью. Со стороны холма и со стороны леса, практически мгновенно, пронеслись две молнии, дав достаточно света для рассмотрения старых затертых взглядами туристов могил. Редкие капли воды начали свое небесное падение на грешную землю и ее обитателей.

С левой стороны, скощенная на левый бок, стояла плита с практически стертой надписью, на которой они смогли прочесть имя — Мари Эммануэль Крюшон де Зетолль и года — 1784-1790.

В центре, проваленная вперед, покрытая больше остальных мхом, стояла плита с надписью — Изабелл Катрин Крюшон де Зетолль и года — 1789-1793. Верхний угол плиты был выбит, от чего можно было прочесть лишь последние буквы от имени «…белл».

Правее всех, более или менее ровно, но с трещиной от верхнего правого угла донизу, была третья плита.

«Жудит Шарлотта Крюшон де Зетолль. 1761-1794».

— Вы видели?! — почти в ужасе, воскликнула Мэри. — На одной из плит, на той, что с лева!

— И что мы должны были увидеть? — поинтересовался Уолтер.

— Пятна! Темные пятна, похожие на…

— Кровь, — завершила за нее Сьюзен.

Уолтер усмехнулся с такой пренебрежительностью, что Сьюзен даже стало неприятно в эти секунды находиться рядом с ним.

— Кровь священника, — добавил он. — Распятого на кресте. Почти триста лет назад. Это дешевый трюк. Такой глупости не поверят даже фанатики паранормального. Настоящая кровь стерлась бы уже давно. Что тут говорить, даже если камень, из которого сделали плиты уже начал рассыпаться.

— Уолтер, не води свою девушку больше на фильмы ужасов. Она у тебя слишком впечатлительная, — добавила Мелинда.

Слова Уолтера звучали убедительно, но почему-то никто не спешил с ним согласиться. Не трудно поверить в невероятное, когда над тобой клубятся тучи, ревет гром и всего пару часов назад на твоих глазах произошло убийство.

Но размышлять об этом долго они не стали. Явление летнего дождя всегда загадочно: еще пару секунд назад они стояли у трех могильных плит, борясь со страхами и предрассудками, а спустя пару минут они уже бежали обратно к отелю, спасаясь от ливня который лился словно из брандспойта. Гонимые дождем, под веселые крики Майка, они спотыкались готовые растелиться на мокрой траве, скользили, но оставались на ногах, благодаря своей устойчивости, либо своим товарищам. Они быстро забыли обо всех этих страшных историях и уже мечтали о том, чтобы поскорее оказаться под крышей отеля.

Первой под стеклянным карнизом оказалась Мелл и потянула за ручку двери. Дверь не подалась.

— Что за…, — недовольно произнесла она и приложила ладони к вискам, пытаясь разглядеть хоть что-то за стеклянной дверью где, отчего-то, не горел свет.

— Что случилось, Мелл? — спросил Роберт, стоящий за ее спиной.

— Дверь заперта, — ворчливо ответила Мелинда не оборачиваясь, продолжая вглядываться во мрак холла и не оставляя надежд хоть что-то разглядеть. — Эй! Откройте! Вы слышите?!!!

— Не может быть такого! — со знанием дела сказал Уолтер и сам взялся за ручку двери, но с тем же успехом. Мелл уже разошлась не на шутку и била кулаками в двери, не прекращая кричать.

— Что они там заснули! — Майк прильнул к двери и, также как и Мелл ранее, начал вглядываться в темноту холла.

Тим поднял голову и сделал шаг назад, выходя из-под навеса. Дождь тут же принялся застилать ему лицо. Света не было видно ни в одном окне и все же, у него было навязчивые мысли, что у каждого окна кто-то стоял и молча наблюдал за ними. Порыв ветра подтолкнул его в спину и донес до его слуха некие звуки, схожие с голосами. Слов он не расслышал, но появилась уверенность, что они доносились с холма, на котором был возведен крест.

Тим обернулся и на мгновение (лишь на одно мгновение) ему показалось, что он увидел на холме темную фигуру с раскинутыми в сторону руками. Не как у распятого, а как у зовущего к себе некие высшие силы.

Ведение исчезло сразу же, как кто-то из его друзей произнес лишь одно слово:

— Свет!

У дверей появилась парень-носильщик с явным удивлением на лице и в тоже время с неловкостью во взгляде.

— Что вы делали на улице? — спросил он.

— Почему дверь была закрыта, дурак?! — предложила свой вариант вопроса Мелл и почти оттолкнула парня в сторону, входя внутрь.

— Я не знал, что кто-то из постояльцев покинул отель, — ответил он, никак не отреагировав на грубость Мелинды, закрывая за ними двери, как только все оказались под крышей отеля.

— И все же странно, что вы заперли двери, — заметил Тим.

— Где все?! — потребовал объяснений Уолтер. — Какое право вы имели запирать двери не удосужившись, что все постояльцы находятся на свих местах.

— Извините, — почти с мольбой произнес парень. — У нас просто собрание сегодня в приемной. Вот все и находятся сейчас там.

— Почему никто не остался исполнять обязанности портье? — резонно поинтересовался Майк.

— Директор отеля захотел видеть всех…

— Заканчиваем с разговорами и пойдемте в свои номера, — предложила Мелл и начала грациозно подниматься вверх по лестнице, держась за перила. — Единственное, что я сейчас хочу — это принять душ и лечь спать.

— Приношу еще раз вам свои извинения! — сказал парень, но эти слова уже были адресованы им в спины.

На втором этаже, они разделились и каждый направился к своим комнатам. Первыми в своем номере исчезла единственная пара в их коллективе, пожелав всем доброго сна. Тим как не старался, так и не встретился с Сьюзен взглядом — она исчезла за деревянной дверью вместе со своим парнем. Ревность нахлынула на него горячим жгучим потоком.

— Мелл, не пригласишь меня на чашечку кофе? — поинтересовался Майк с такой широкой улыбкой, на которую бы не решился даже Чеширский кот. — Или хотя бы на одну порцию секса?

— Спокойной ночи, Майк. Надеюсь, этой ночью у тебя будет бессонница, — сказав это, Мелл вошла в свой номер и закрыла за собой дверь.

— Надеюсь, это была шутка! — попытался докричаться он до нее, после чего обернулся в сторону Мэри. — А ты, Мэри, как на счет…кофе?

— Извини, Майк, но судя по той кровати, что стоит у меня в номере, она не предназначена для долгих и активных встрясок. Спокойной ночи.

— Мы можем попить кофе и на полу, предварительно постелив что-то мягкое на полу! — и вновь его слова уже были обращены в закрытую дверь.

Роберт и Тим засмеялись, а Майк только удрученно усмехнулся.

— Никому я не нужен, — констатировал он.

— Можешь зайти ко мне на чашечку кофе, — предложил Роберт и тут же засмеялся. Тим вновь не смог сдержаться от смеха, как не старался. Кругом были номера и постояльцы вполне могли уже быть раздражены их голосами и смехом.

— Спокойной ночи, Роберт, — обиженно изрек Майк и вошел в свою комнату. Спустя секунду, он высунул свою голову и посмотрел на Тима. — Спокойной ночи, Тимми. Пусть тебе присниться что-нибудь хорошее.

— Тебе тоже, Майк, — ответил ему Ашер, после чего попрощался и с О'Доннеллом и закрыл за собой двери своей комнаты.

В коридоре вновь воцарилась тишина.

5.

Как только дверь закрылась, и Тим оказался в полной темноте, его окутала крепкой пеленой тишина. Нет, в коридоре тоже было тихо и все же, Тим чувствовал себя космонавтом, покинувшим космическую станцию. Казалось, он оказался не просто в комнате, а попал в другое измерение. До него доносились лишь звуки его собственного дыхания.

— Звукоизоляция здесь на высоте, — заметил Тим. Его голос не отразился от стен и исчез вдали, словно он находился в поле. Вскоре до его обоняния донеслись запахи сырости, травы и плесени. И, непонятно откуда взявшийся ветер, овеял холодом его лицо. Где-то, вдали, какой не могло быть в небольшой комнате отеля, до него доносились шелест листвы и неприятный скрип. Это мог голосить лес, но он не чувствовал перегородки в виде окна и стен, между собой и этими голосами природы. А вот звуки грома он не слышал, что было гораздо невероятней.

Все это заставляло его вернуться в памяти на восемь лет назад. Тим сглотнул, после мотнул головой, отгоняя мысли схожие на наваждение. Нельзя было терять самообладание из-за воображения, разыгравшегося из-за усталости.

Тим Ашер потянулся к выключателю, ища поддержки у искусственного света. Но в место яркого света лампочки, включился далекий тусклый холодный свет, с проблесками серебра. Тим поднял взгляд и не смог удержаться от крика. Высоко над головой горела полная большая луна, окруженная флуоресцентной дымкой. Непостижимым образом, луна загорелась с нажатием тумблера. От ее света, в комнате стало светлее, только теперь это была не комната…

Здесь не было ни постели, ни телевизора, ни ковра. Стен здесь тоже не было. Вместо этого, здесь была холодная вязкая земля под ногами, огромные редкие деревья, качающиеся на ветру, белые и серые каменные плиты и конечно кресты, нависающие над могильными холмами, словно сломленные горем страдальцы.

Тим не мог поверить в то, что он видел перед собой. И как в детстве, ему хотелось зажмурить глаза или отвернуться, а затем посчитать до десяти. Но он не был уверен, что этот маленький детский ритуал поможет. Скорее наоборот — приведет к еще более страшным последствиям.

На одном из крестов сидел ворон — вестник из потусторонних миров. Увидев человека, он наклонил свою черную голову, с серым большим клювом и, распрямив крылья, каркнул на него, от чего Тим вздрогнул.

Тим пытался убедить себя, что это всего лишь обман зрения игра воображения, возможно, отравление местной питьевой водой, но крик ворона и запахи свежевскопанной земли и разложения — говорили об обратном.

Тим узнал это кладбище. Только она выглядело немного старее того, что находилось в городке из его детства. Здесь было больше могил, выше и толще деревья, стершиеся надписи на плитах и крестах — даже у тех, на которых были выбиты года недалекого прошлого. Но все же деревья свои места не изменили и он даже смог узнать несколько могил. Справа, в пяти метрах от него была могила его деда Джона Ашер. Но выглядела она так, словно за ней никто не ухаживал лет пятьдесят, не меньше.

Все это казалось настолько диким и невероятным, что Тим просто не чувствовал ужаса или страха. Он находился в шоковом состоянии, в котором ему было сложно воспринимать все в правильном ключе. Да, бред, все вокруг напоминало бред, но в то же время, при желании, можно было найти логическую связь, пусть даже логики в этом не было и близко.

В двадцати шагах от него, впереди, лежала поваленная плита, а за ней — раскопанная могила из которой и шел мерзкий запах плесени и начинающегося разложения. Тим прекрасно знал, чья эта могила и для этого ему не надо было читать надгробную надпись. Он также знал, что закопал ее сам, еще вместе с Санни и Гарри восемь лет назад, с двумя трупами в одной яме, хотя на плите было имя лишь одного из них. Оно и понятно, так как второй занял место в могиле не по своей воле и без чьего-либо согласия.

Все еще не веря в происходящее, Тим начал медленно отсчитывать эти двадцать шагов. Проходя мимо черной птицы, он резко отпрыгнул в сторону, когда та вновь каркнула на него, замахав крыльями, скрылась во мраке.

Приблизившись к могиле, он попытался заглянуть в нее, но тьма заполняла ее на добрую половину, словно горячая смола или нефть, не позволяя ничего разглядеть. Запах гнили стал чувствительно сильнее и не только потому, что он приблизился к могиле вплотную. Казалось, то, что лежало там, в сырой темной глубине ямы, разлагалось за считанные секунды.

Тим отвел взгляд от ямы и посмотрел на надпись на плите. Вместо:

«ЛЕСТЕР ГЛЕН КУПЕР»

Псалом 6/5

10.14.1943 — 11.07.1990

«Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей!»

на плите была другая надпись:

«ДЖОНАТАН ЭНТОНИ ХОРН»

05.05. 1935

«Услышав мое слово, воскреснут мертвые ибо каждый уверовавший в меня будет жить и после смерти. Я принесу покой душе твоей, ты мерзкий, отвратительный, осквернитель могил, так, как принес его твоим дружкам. Пришел и твой черед, Тимми».

— Что за…, - Тим хотел выругаться вслух, но его голосовые связки отказались выполнить сие действие, от чего он перешел на шепот. — Я сплю, я просто сплю. Все это мне сниться….Просыпайся. Ты немедленно должен проснуться!

— Не тешь себя напрасными надеждами, Тимми. Это не сон, — последовал ответ на его высказывания. Голос был хриплым, ликующим и до боли знакомым. Он доносился из глубины могилы и отражался эхом. — Тебе и твоим дружкам стоило не ленится и закапать меня поглубже.

Из могилы нетерпимо несло протухшим мясом, да вдобавок слышалось копошение и жужжание, что наводило на мысли о сотнях червей и мух, что пировали на дне могилы.

Тим начал пятиться назад, но в каждый раз оборачивался, стоило ему наткнуться на крест или плиту. И то, что он видел позади себя, не прибавляло ему оптимизма. Позади него тянулось все тоже кладбище, на сотни шагов, о то и километров. И лишь, одна, неуместная в этом пейзаже, дверь. Та самая, через которую он вошел, за которой ничего теперь не было, кроме кладбища. Голос старика все также громко и четко вешал из зловонной ямы:

— Так что, разрыть себя мне не составило труда. И найти тебя, оказалось довольно просто.

Тим смотрел то на могилу, то на дверь, которая казалась ему теперь — единственным возможным спасением из данной немыслимой ситуации. Таких галлюцинации, пожалуй, небывало ни у одного из самых опытных наркоманов.

— Не пытайся сбежать, Тимми. Не ищи двери — она тебе больше не понадобится. — Голос гудел от эха и с трудом сдерживал ликующий смех.

— Чего ты хочешь?! — крикнул во весь голос Тим. После этого, он, наконец, понял, что боится. Да не просто боится, а просто умирает от страха.

— А ты как думаешь? — впервые за всю беседу из голоса Хорна исчезли нотки веселья, а на их место пришел гнев. — Твоей смерти, конечно! Такой же ужасной, какой и ты меня подверг много лет назад.

— Но это был не я! Тебя толкнул Гарри во второй раз! — попытался оправдаться Ашер. — Гарри! И он уже мертв!!!

— Да перестань, — Хорн, наконец, захохотал, зло и раскатисто и в этом смехе не было ничего старческого. — Не будем припираться к мелочам. Ты, не ты… какая разница. Твоя вина все равно присутствует. И не надо этого отрицать. Ты ведь не станешь отрицать свою вину, Тимми? — настроение в голосе резко менялось и теперь, казалось, с ним говорил психиатр, готовый помочь ему и излечить его страхи, которые заключались в том, что он слышал голоса мертвецов. — Ты? Будешь?! Отрицать?!! Если да, то мне лучше сразу убить тебя и покончить со всеми этими любезностями.

Тим сделал еще пару шагов назад, став еще ближе к двери. Он не верил, что за ней он увидит коридор отеля, а не все тоже кладбище, но все же он хотел хоть сделать попытку избежать участи своих друзей, с которыми он восемь лет назад так опрометчиво попал в эту историю.

— Если я признаю свою вину, ты меня отпустишь? — спросил испуганный парень, не ожидая положительного ответа, и Хорн не стал его разочаровывать:

— Ты слишком много просишь, сопляк! Решил отделаться от меня малой кровью? Что ты скажешь на то, если я вылезу из могилы и мы побеседуем с тобой лицом к лицу, как настоящие мужчины? Может, сыграем в игру — кто первый моргнет, а? — Хотя это звучало как вопрос, Тим прекрасно понимал, что его желания здесь ничего не решали и если он не хотел увидеть перед собой Хорна, ему следовало поскорее убираться отсюда. — Я вылезаю, только обещай не толкать меня вновь ногой в лицо, ладно?

И прежде чем Тим успел хоть что-то произнести или остановить его, чтобы не видеть этого ужасного старика, одного лишь вида которого могло хватить, чтобы свести его с ума, на краю могилы уже появилась бледная рука, с длинными грязными ногтями, покрытая запекшейся кровью и ползущими между пальцами толстыми белыми червями.

6.

Уолтер включил свет и слегка зажмурил глаза, глядя на горящую лампочку. Сьюзен же незамедлительно направилась к постели, присела на самый край и опустила взгляд на свои руки, сжатые меж колен. Уолтер насторожился — Сьюзен так делала часто, когда обижалась на него.

Обида, жуткое происшествие в магазине, тип по имени Тим Ашер, запертая дверь отеля — все это было неправильно, о чем не хотелось думать. Ситуация складывалась отвратной. Единственное о чем можно было вспомнить с удовольствием — был секс с Мелиндой, который принес настоящее удовольствие, которое он испытал с Сьюзен лишь в первое время их близости. Возможно, дело было в том, что он изменял любимому человеку, что и добавляло острых ощущений. Возможно, все дело было в адреналине, который просто бурлил в его крови, после стычки в баре, а сама Мелл стала для него неким призом, что держат на самой верхней полке и который редко кому достается. Признаться, Уолтер испытывал к Мелл теплые чувства, которые не испытывал даже в то время, когда они встречались….Когда она прижалась к нему в баре в своей узенькой кофточке и короткой юбочке, он возбудился не на шутку, ощутив ее грудь своей грудью и жар ее бедер своим пахом. Странно, но ему тогда казалось, что он все отдал во время драки и на какие-либо еще чувства его бы не хватило.

И все же, он предал Сьюзен, обманул ее веру в него и, пожалуй, довольно резко высказался на холме.

Уолтер присел рядом и обнял ее за плечи:

— Что случилось, Сьюзен? Ты какая-то молчаливая.

— Со мной все в порядке, — ответила она, продолжая глядеть на свои руки, сжатые между колен.

— Я же вижу, что не все, — настоял он, склонив голову, пытаясь заглянуть ей в глаза. На миг в его голове пронеслась мысль — «Она все знает. Ей все рассказали. Мелл? Тим?». Но эта мысли ушла столь же стремительно, как и пришла. Как только они покинули мотель «Ред Сендс», он не оставлял Сьюзен одну, разве что в автобусе. Неужели, тогда Мелл ей все и рассказала?

Нет, тогда бы Сьюзен все ему высказала еще при первом посещение номера.

Она подняла свои огромные черные глаза и встретилась с ее темно-синими, столь проникновенными, что прибавляли его внешности что-то вроде мистицизма.

— Мне не понравилось твое поведение там, на холме. — Ее обида и суровость делала ее лишь привлекательнее и прежде чем она смогла отреагировать, Уолтер быстро поцеловал ее в губы.

— Прости, если немного перегнул палку, но я просто пытался быть самим собой и отстоять свою точку зрения…Боже, какая же ты у меня красавица.

— Мы сейчас не об этом, — готовая уже расплыться в улыбке, произнесла Сьюзен, но все же устояла. — Мне показалось, что ты с Мелл просто поддерживали друг друга.

— Мелл? А она здесь причем? Я даже не помню, что она говорила. Мы с ней почти никогда не говорили на общие темы, я ее почти даже…

— Я знаю, что ты встречался с ней до меня.

Уолтер осекся. Он был удивлен, но и рад, что не успел завершить свои слова.

— Знаешь? Откуда?!

— Я об этом знала уже на втором нашем свидании.

— И ты все же не отказалась прийти на него?

— А почему нет? Мелл хуже любой другой девушки?

— Нет, конечно, — ответил он, вспоминая свои развлечения с Мелл на заднем сиденье его авто, тогда еще светло-голубого «субару». — Но ведь по всему колледжу идут слухи о том, что во всем штате Массачусетс есть всего три правила…

— Знаю, знаю — «Ни одного плохого слова о Кеннеди, болей только за „Красные Носки“ и никогда не переступай дорогу Мелинде Мерцер». Но знаешь, я свято никогда не чтила первые два правила, так почему же я должна была следовать третьему?

Уолтер засмеялся и вновь поцеловал свою девушку и она не отпрянула, а только покрепче обняла его за шею.

— Ты самая заядлая правонарушительница, которую мне когда-либо приводилось встречать, — с улыбкой на губах произнес он.

— А ты самый красивый парень, которого мне когда-либо приводилось встречать.

Уолтер улыбнулся еще шире и потянулся к ней, опускаясь на нее сверху. Сьюзен, не опуская его шей, подалась назад, пока ее затылок не соприкоснулся с постелью. Но прежде чем их поцелуй разжег в них неистовую страсть и желание, Сьюзен слегка оттолкнула его и ушла в сторону.

— Сначала иди и почисти зубы, Винни, — слегка сморщив носик, попросила она его.

— Хорошо, Пятачок. Только жди меня здесь, никуда не уходи. — Дождавшись ее кивка, он осторожно встал и довольный перемирием, потопал в ванную комнату.

Уолтер прикрыл за собой дверь и подошел к раковине. Уперевшись о ее холодные гладкие края, он, довольный собой, посмотрел на себя в зеркало. Отражение ответило ему все той же широченной улыбкой. Затем, Уолтер, размеренным темпом, распаковал одну из зубных щеток, открыл кран и сунул ее под водную струю, после чего наложил добрый слой пасты и вновь сунул ее под воду.

Чистка зубов никогда не доставляла ему большого удовольствия, но сейчас он чистил зубы тщательно, пройдясь по несколько раз даже по самым отдаленным деснам. От трения и мяты язык щипал нещадно, но это, даже, приносило ему некое удовольствие, отчего он перешел от зубов к языку, до боли в пальцах нажимая на ручку щетки. Сплюнув в раковину, он не удивился, обнаружив в пене бледно-зеленого цвета и красные крапинки.

— Уолт?! — позвала его Сьюзен из спальной комнаты.

— Ау?! — промычал он, сплюнув очередную порцию пены и крови в раковину.

— Можно я надену одну из твоих рубашек?

— Можно, но только если кроме нее на тебе больше ничего не будет. — От яркого воображения, Уолтер даже зажмурился от удовольствия.

— Или мне ничего не надевать, а наоборот раздеться и мы вместе сможем принять душ?

В зеркале дернулось чье-то отражение…

Уолтер застыл со щеткой во рту. Движение было за ширмой душа. Медленно, он начал оборачиваться в ту сторону.

За ширмой четко виделся чей-то силуэт. Судя по нему — это была обнаженная женщина.

Кто она? Как она сюда попала? Почему он раньше ее не заметил?

«Да потому что когда я вошел в ванную, ее там не было».

А если бы она пряталась до этого, где-нибудь еще (хотя Уолтер понятия не имел, где здесь можно было еще спрятаться) и только после перебралась в душевую, то Уолтер обязательно бы услышал шуршание жестяных колец по металлической трубе.

— Уолтер? — В голосе Сьюзен звучало подозрение, близкое не к испуга, а к обиде.

— Да, крошка? — попытался обманчиво бодро ответить он, не отводя глаз от фигуры. Неужели Мелл удалось каким-то образом пробраться в их номер?

«Ты сам знаешь, что это не может быть Мелл, она вошла в свой номер, в тоже время, что и я с Сьюзен вошли в свой». Кем бы ни была незваная гостья, Уолтер не хотел, чтобы Сьюзен заподозрила что-нибудь неладное и вошла сюда.

— Я тебя слушаю!

— Я на счет душа вместе…

— Было бы замечательно. Но вначале я включу воду, а ты достань, пожалуйста, мою бритву из сумки, лады?!

Сьюзен что-то промурлыкала и явно начала искать, так как зашипела «молния» на его сумке.

Уолтер не испытывал страх, а только раздражение. Он был уверен, что это была чья-то дурацкая шутка, неизвестно кем придуманная, неизвестно кем исполненная и неизвестно для чего. Но он собирался все выяснить. Не смывая пены и держа щетку в руке, он подошел к душевой, что делило место вместе с унитазом с правой стороны от входа.

Фигура никак не реагировала на его приближение, от чего у Уолтера зародились подозрения в душе. Он даже на миг испугался — а что если это не шутка, а нечто странное и опасное? Так или иначе, он должен был отодвинуть шторку в сторону и увидеть непрошеную гостью.

Но прежде чем он успел что-либо предпринять, незнакомка зашевелилась. Ее правая рука резко зашла за ее левое плечо и тут же быстро пошла по диагонали вниз, с необычным шипением.

Нечто темное брызнуло на матовую ширму, которая, удивительным образом, разделилась на две части, а в появившейся прорези, Уолтер увидел бледную кожу и красивую по форме и размерам обнаженную грудь с большими темными сосками. Если не считать цвета кожи, формы девушки походили на формы Мелл. Только после этого умозаключения, Уолтер ощутил острую и жгучую боль. Наклонив голову, он увидел огромное кровавое пятно на своей майке, которая, также как и ширма, расползлась на две части, а в прорези зияла глубокая открытая рана. Незнакомка явно расколола ему нижнюю часть ребер с левой стороны. А также задела диафрагму.

Он попытался набрать воздуха в грудь, но немыслимая до этого боль, не позволила ему это сделать. Но прежде чем ощутить весь ужас нелепейшей ситуации, фигура сделала очередное движение.

На этот раз его полоснуло по правому уху, щеке и переносице, чудом не задев глаз. Его голову отбросило назад и вновь брызги крови разлетелись по ширме, но на этот раз долетели и до стены. Пена на его губах опять окропилась красным цветом, но на этот раз он был доминирующим.

Зубная щетка вырвалась из его руки и со звонким стуком ударилась об пол.

— Уолтер? — на этот раз в голосе Сьюзен была тревога.

«Нет, Сьюзен, не входи!», попытался прокричать он, но кроме модуляции этих слов губами, у него ничего не вышло. Он схватился обеими руками за разрез ширмы и в тот же момент его ноги решили больше не подчиняться желанию хозяина и подкосились. Ширма не выдержала тяжести его тела и поползла в сторону еще сильнее, пока не порвалась с одного края. Уолтер упал на колени, а из его рта потекла струйка бурой крови.

Ему, наконец, удалось сделать вдох, после чего он взглянул на безжалостную убийцу, но успел увидеть лишь глаза мертвецки бледной девушки, прежде чем ее правая рука, сжимающая мясницкий топор, уже в который раз пошла вверх для нанесения очередного удара.

Один ее глаз был нормален — черный зрачок с синей радужкой, но другой — с красным белком и огромным зрачком, уставлен в противоположную сторону нормальному глазу.

7.

Майк понял, что не один в комнате сразу, как только закрыл дверь и оказался в полной темноте. До его обоняния дошел запах духов. Очень знакомый запах. Духи Мелл? Мэри? Сьюзен?

Нет, нет и нет…

Запах был очень приятный и легкий, от чего он уже начал подозревать, что он ему просто показался. Он на ощупь отыскал выключатель и уже хотел было его нажать, кода на его ладонь легла чья-то рука.

— Не надо, — последовал тихий приятный женский голос.

Майк подчинился и тут же ощутил другую руку на своей щеке. Он хотел было спросить кто она такая, что делает в его номере, когда сам все понял.

— Ты диспетчерша. Красавица с первого этажа. А тебе не следует сейчас быть на совещании?

Майк почувствовал ее теплое дыхание у своего уха.

— Не надо слов, — прошептала она. — Я пришла сюда не разговаривать.

Обе ее руки замкнулись на его запястьях, и она потянула его к постели. Она ушла вниз, похоже, присев, от чего и Майк слегка согнул ноги, затем его ладони оказались на ее обнаженной груди, чей размер и упругость восхитил его и он тут же сжал их. На его грубую ласку, девушка ответила томным вздохом. Не дожидаясь ее вторых действий, Майк сам пошел в атаку — он прижался к ней, положил руку ей на бедро (которое также было лишено одеяния) и начал опускаться поверх нее. Ее маникюрные пальчики быстро прошлись по его рубашке, расстегивая пуговицы. Майк избавился от нее в считанные секунды, после чего поднял руки вверх, когда она начала его раздевать от майки.

Ее кожа пахла приятно, свежо и легко душистыми травами и ароматизированной солью для ванн. На ощупь она была гладкой и шелковистой. Лишь от прикосновения к ней, у Майка кружилась голова и он уже с трудом сдерживал желание. Так сильно как сейчас он еще никого и никогда не хотел. Даже Мелл…Он целовал ее шею и гладил грудь, пощипывая кончики ее сосков, а она в это время пыталась стянуть с него брюки, не переставая стонать и выгибаться.

Такого поворота событий Майк не ожидал и теперь не мог поверить в свою удачу. А если учитывать то, что приходилось испытывать его друзьям в эту минуту, то ему и в правду невероятно повезло. Хотя все здесь было относительным, но этого он не мог знать. Сейчас же он упивался моментом и наслаждался ласками с обворожительной девушкой и понятие не имел, что их ждало всех через небольшой промежуток времени.

Девушка без малейших усилий перевернула его на спину и теперь сама оказалась сверху, в позе наездницы. Она приподнялась на коленях и резко стянула вниз его трусы, от чего Майк почувствовал облегчения, так как его стоящему как кол органу, наконец, дали свободу. Майк по своему опыту знал, что девушки, как правило, не даются без прелюдии — эта же совсем не была похожа на других. Она уже готовилась принять его в себя. Но в этот момент, Майк почувствовал, что сам не может без того, чтобы хоть задать хоть один вопрос:

— Погоди, может, скажешь хоть, как тебя зовут?

Майк не ожидал услышать ответа или нечто вроде: «Зачем нам имена? Разве тебе и так не хорошо?». Но девушка дала ответ на его вопрос, в тот самый момент, когда его верный приятель вошел в нее полностью:

— Кристин, — ее голос был немного сбивчив от возбуждения, и все же Майку показалось, что она не совсем честна с ним. Либо ложь была в названом имени, либо в тех чувствах, которые она испытывала. Ложь была столь еле заметной, что ее бы не уловили девять парней из десяти. И почему он не мог вспомнить ее имя, ведь оно должно было быть на бейджике.

«Просто ты смотрел в прорезь ее кофточки, а не на саму кофточку…».

Так или иначе, ей не зачем было называться чужим именем. Тогда ложь скрывалась в чувствах. Нет. Он не ждал от нее любви к себе, но подозревал обман в ее возбужденном состоянии. Тогда зачем она здесь, чего она добивалась?

Но чем ритмичнее становились ее движения и чем более искусней становилось вращения тазом, тем меньше подозрений было у него. Он просто отдался своему желанию и наслаждению, которое накатывала на него волнами и эти волны становились все выше и выше, унося его в открытое море блаженства…

8.

Как только Роберт вновь переступил порог 208-го, его также встретил шипящий звук. Звук доносящийся из ванной комнаты.

— За те деньги, которые они берут за одну ночь в своем отеле, можно было нанять и более совестливого сантехника, — заметил Роберт О'Доннелл, после чего включил свет. Комната наполнилась темно-синим светом, от которого у него поплыло в глазах, а уши, казалось, забило ватой.

Какого черта? Он ведь отключал эту мерзость! Почему не включился обычный белый свет?

И, хотя, вначале функция смены цвета показалась ему вполне интересной, сейчас она ему казалась чем-то чуждым, грозящим опасностью. Но от чего? Что плохого было в пестром цвете комнаты? Зрение у него и так не к черту, а потому испортить его было уже невозможно…. Роберт даже усмехнулся своим мыслям, но от этого легче ему не стало.

Он повернулся к выключателю, с явным желанием отключить режим цвета, но тот и не подумал отключаться. Пощелкав тумблером несколько раз, он отбросил попытки.

— Здесь хоть что-то работает толком?! — в сердцах прокричал он и направился к ванной комнате. Но у самой двери он резко остановился, вспомнив, что в фильмах ужасов герои именно так входят в заблуждение и попадают в смертельную ловушку. Но тут же отдернул себя за такие мысли — в конце-то концов, он реальный человек, а не персонаж кинофильма.

— Это всего лишь кран. Он неисправен и вот протекает…, - безапелляционно заявил он и попытался поверить в то, что это были искрение слова, а не очередная попытка себя успокоить. А в уме, он уже добавил: «Да перестань! Ты это уже проходил и в этот раз ты столкнулся с той же проблемой. Это ведь Колорадо, а не Нью-Мехико. Там иногда змеи забредают в жилые дома, но не здесь».

Но в памяти еще остались яркие воспоминания об ужасной смерти Гордона. О его безжизненном теле, лежащем на горячем песке, о безумной пляске смерти отца Гордона, пытающегося превратить в кровавое месиво тело змеи — возможной виновницы смерти сына.

С того самого дня он больше не видел змей и это его успокаивало и радовало. Он не пытался излечиться от своего страха — не ходил на консультации к психоаналитику, не посещал серпентарии и никогда больше не возвращался в дом детства. Спустя пять лет его семья и родители Гордона переехали в Мэриленд, а он сам, когда ему исполнилось девятнадцать, перебрался в Массачусетс.

Постепенно он начал привыкать к синему цвету проектора, но полностью с ним освоиться ему не удалось, так как комнату заполнил красный цвет. В глазах зарябило, от чего в голове казалось, начали зажигаться маленькие взрывы. Он снял очки и протер глаза — стало немного легче, но не на столько, чтобы успокоиться и привести все мысли в порядок.

За окном продолжало греметь, но вспышки молний не давали яркого освящения, пусть даже и на доли секунд, а только разбавляли темные цвета проектора. Шум дождя не утихал и казалось, лил он одним нескончаемым плотным потоком. Но даже этот шум, не делал более слабым шипение, доносящееся из ванной комнаты.

Роберт подошел к двери ванной и открыл ее. Красный свет из комнаты пал на стену ванной, где располагалась раковина, от чего казалось, что из крана течет не вода, а кровь — зрелище не из приятных. Он провел ладонью по стене и, найдя выключатель, нажал на него. Наконец появился нормальный белый свет и все страхи Роберта как рукой сняло. Он подошел к раковине и закрыл в очередной раз кран и в этот раз, применив силу. Кран плотно закрылся, не оставив стекать вниз даже капли и совсем не выглядел неисправным. Тогда почему он самопроизвольно открывался?

Роберт вздрогнул, и по его спине прошлась холодная волна. В зеркале он увидел дверь в спальню, а в проходе, размерено изгибаясь телами, ползли две гремучи змеи, выходя из красного освящения…

Боб О'Доннелл в паническом прыжке развернулся на сто восемьдесят градусов, при этом больно ударившись бедром о мраморную раковину. Он чуть было не упал, но устоял, после чего прижался к холодной стене. Змеи тут же отреагировали на его движения — они сжались в клубок и затрещали своими хвостами-погремушками, предупреждая о своем агрессивном настрое.

— Что за чертовщина! — завопил он. — Как они здесь оказались? — Лишь от одной мысли о том, что ему пришлось пройти по всей мрачной комнате к ванной, мимо двух змей или даже больше, заставила его взвыть от ужаса и неприязни. — Проклятый город! Зачем мы сюда приехали?!!

К свету ванной комнаты потянулась еще одна змея, больше первых двух. Ее треугольная голова предавала ей схожесть со стрелой, готовая в любой момент достигнуть назначенной цели, и этой целью был Роберт. Она явно стремилась к сближению с ним, в то время как первые две продолжали трясти своими погремушками.

— Пошла прочь! — прокричал он, при этом сделав взмах рукой. — Не приближайся ко мне! Ползи в другую сторону! — Но змея, продолжала ползти в его сторону, никак не реагируя на его крики. Роберту ничего не оставалось, как попытаться растянуть расстояние между собой и ей и он начал движение в сторону, скользя спиной по стене, не отводя глаз от рептилии. И тут до него дошел смысл сказанных им слов…

Проклятый город.

Неужели все дело было в нем? Неужели все эти истории на самом деле правда? Неужели Джоанна Престон отошла в мир иной не по воли случая, а по древнему сценарию не менее древнего чудовища? А если так, то, что сейчас происходит в других комнатах? Остался ли кто-то в живых или он теперь единственный из выживших? И сколько ему самому еще осталось?

— Нет, — почти взревел он, — легко я вам не дамся. Еще не все потеряно…

Ему совсем не льстила участь войти в историю как еще одной жертве Лайлэнда. Нужно было взять себя в руки и попытаться найти пути к бегству. И это надо было сделать как можно быстрее, пока змея не приблизилась к нему на расстояние броска. А ведь она не переставала ползти к нему, пытаясь сократить между ними дистанцию, что заставило Роберто утвердиться в мыслях о том, что всему виной проклятый город — настоящая змея никогда бы не пошла на сближение с человеком, тем более если почувствовала в нем потенциальную угрозу. Эта же казалась целеустремленной, полной решительности и желания.

— Мне надо…надо обойти ее. Не дать загнать себя в угол, — установил первый шаг своих действий во спасение Роберт. — После забраться на унитаз, — быстрый взор на упомянутый объект, — или даже на сливной бачек. Когда она подползет вплотную, надо будет спрыгнуть как можно ближе к душевой, сорвать… сорвать ширму и накинуть на тех двух, что у входа.

Во время его рассуждения, в ванную комнату вползли еще две змеи. Сей поворот, заставил его действовать незамедлительно. Вдобавок большая змея уже довольно близко приблизилась к нему и уже начала сжиматься в пружину, сокращая свои мышцы, готовясь к смертельному броску. Даже в этот момент, она не стала использовать трещотку.

Роберт сгруппировался и отпрыгнул в сторону, от чего змея ударилась головой в белую плитку, которой была обложена стена, в то самое место, где еще секунду назад стоял сам Роберт, а если точнее его пах. Рептилия на какое-то время притихла, похоже приходя в себя. Роберт же, сделал трехшаговую пробежку и прыгнул на крышку унитаза. Легкий треск ломающегося пластика и ноги Роберта оказались в писсуаре. Расставив руки, в попытке удержать равновесие, Роберт выбрался из него и забрался на сливной бочек.

Все четыре змеи, словно оценив ситуацию, поползли в сторону унитаза. Разделившись, они начали брать его в кольцо. Все это бы позабавило его, если бы не напугало.

— Спокойно! — глубоко дыша, Роберт попытался вернуть себе то, что осталось от спокойствия. — Главное не спешить. Надо обождать пока они приблизятся…. О, Боже! Я не хочу умирать!

Внезапно мокрая подошва его кед соскользнула с гладкой поверхности бочка и он полетел вниз выставив вперед руки. На полу он оказался лицом к лицу с одной из рептилий. Он смотрел в ее раскосые глаза, на роговые отростки поверх ноздрей, на ядовито-синий язык, что появлялся и скрывался в прорези ее рта не больше полсекунды, но этот образ грозил остаться в его памяти навсегда. Он резко сжал руки и ноги под себя и когда змея уже открыла свою пасть, обнажив свои два ядовитых клыка, сделал кувырок вправо. Уже больше руководствуясь интуицией, он быстро вскочил на ноги и сделав небольшой присест, оттолкнулся изо всех сил от пола и перепрыгнул через змей. Прыжок мог потянуть на Олимпийскую медаль, но вряд ли его сейчас интересовали награды. Приземлившись на ноги, он оглянулся назад — змеи начали медленно разворачиваться. К ним присоединилась и самая большая, отойдя от тяжелого удара.

Роберт ринулся к дверям спальней, но, увидев прямо на пороге целый клубок змей, резко затормозил. Рядом с ним висела ширма, которую следовало сорвать и бросить поверх этих мерзких созданий. Но где гарантия, что в спальне больше не было змей? Скорее всего, дела обстояли даже наоборот — именно там, этих гадин могло быть гораздо больше. Но как тогда он так просто прошелся по комнате к ванной, при этом ничего заметив? Да, темные тона проектора цветного света и его слабое зрение сыграло с ним злую шутку, но если бы змеями был устелен весь пол, он бы наверняка что-то да заметил. Или они его не трогали лишь потому, что хотели чтобы он оказался в ванной, там где было меньше всего шансов на отступление?

Конечно, когда все это закончиться (а это наверняка закончиться, в этом не надо было сомневаться) и он вновь окажется в Бостоне — в городе рационализма, — все эти мысли покажутся ему глупыми и неоправданными, но сейчас он в них верил.

Клубок начал распутываться и отделившиеся от него змеи, поползли к нему по кафелю. Также к нему держали путь и первые пять змей и Роберт начал понимать, что единственным спасением для него осталась ванна. Не отодвигая занавеса, он прыгнул вперед, срывая ширму с петель.

Приземлился он в ванну, но не почувствовал ровной твердой поверхности. Под ширмой было что-то волнообразное, мягкое и даже немного теплое — этакий живой ковер. Ощущения были не из приятных…

— Мне конец, — только и произнес Роберт С. О'Доннелл и тут же испытал острую боль в области щиколотки икры, ягодицы и в обеих ладонях. Огромная порция змеиного яда слилась с его кровью и потекла по его жилам, разнося смертельную заразу по всему телу.

9.

Раскат грома заставил Мэри вскрикнуть и незамедлительно включить свет. Сумка, со сменным бельем, оставленная ею около тумбочки была единственным красным пятном во всем этом царстве синего цвета.

Никого…

Но на миг, когда молния осветила комнату, ей показалось, что оба кресла, находящиеся в ее номере, были кем-то заняты, но искусственный свет развеял все ее страхи. Сейчас в ее голове вертелись слова, (Добро пожаловать обратно) которые она не могла объяснить. И все же они заставляли ее чувствовать себя некомфортно, в этой небольшой комнате отеля, с окном, выходящим на зеленый луг, который сейчас был невиден за пеленой дождя. Настенные часы показывали время ровно семь часов.

Взяв сумку, она направилась в ванную комнату. Телевизор она решила не включать — в прошлый раз он ничего хорошего не показывал. И все же в незнакомом месте, в полной тишине, за исключения звуков дождя и одиночестве, Мэри испытывала неприятное давящее чувство. Да еще и лицо Джоанны все время преследовало ее.

Почему-то она начала думать о том, что на такое зверское убийство был способен лишь (добро пожаловать обратно) Тадеус Гришам. Да и сам Билл Туклеттер был даже внешне похож на Гришама.

Воспоминания об отчиме, нагнали на нее еще больше страха. Вечером, в подозрительном по безопасности месте, да еще при такой погоде, не следовало думать о плохом и грустном. Лучше думать о хорошем. Например, о том, как она отказалась от немощной матери, которой теперь предстояло прожить всю оставшуюся жизнь в доме для престарелых, прикованной к инвалидному креслу, в окружение незнакомых людей….А ведь мать писала ей, просила прощения искренне раскаивалась, а она решила сбежать вновь от нее и от своего прошлого.

— Но ведь ты вспомнила обо мне лишь когда утратила способность ходить и пить не просыхая! Только тогда ты осознала, что у тебя есть дочь! — говоря это, Мэри даже не заметила, что все это было произнесено вслух.

Да, о хорошем что-то совсем не получалось думать, как она не старалась, а вот о плохом получалось очень даже прекрасно. А потому стоило полностью избавиться от мыслей, и против этого был очень эффективный способ как душ. Да еще можно было включить проигрыватель и выбрать некую радиостанцию с жизнеутверждающим репертуаром. Проскочив несколько радиостанций, среди которых были либо религиозные проповеди, либо блоки новостей, она остановилась на песни группы Kansas «Dust in the Wind». Пусть песня и была не слишком приободряющей, но Мэри всегда нравились старые произведения, которые входили в мировой фонд классики музыкального жанра.

В ванной она достала из сумки сменное белье и положила его на подставку рядом со стопкой чистых синих полотенец. Затем, включив душ, она начала раздеваться. Сброшенную одежду, она собрала в полиэтиленовый пакет и положила их на видном месте, решив помыть их после душа, так как они и так уже были мокрыми от дождя. Проверив ладонью температуру падающей воды (и расценив ее как приемлемую и устойчивую), Мэри шагнула на мостик и встала под падающие струи.

Массируя голову, шею и плечи, она подпевала группе, которая виртуозно владела гитарами, к которым присоединились постепенно виолончели и скрипки. Теплая вода, хлестанье капель по голой и плечам, а также звуки музыки, подействовали на нее должным образом и она начала успокаиваться, переходя почти в гипнотическое состояние. Теперь она не думала о матери, об отчиме, о смертях, обо всем грустном. Теперь она ни о чем не думала, что могло бы ее расстроить, напугать или вывести ее из душевного равновесия. Еще минуту назад она даже не могла представить, что такое удовольствие можно было получить лишь от принятия душа. Это навеяло ее на мысли о детстве, но эти воспоминания ее только развеселили. В общине не было душа, а вот в доме ее детства он был. И довольно рано она поняла, что можно получать удовольствия, лишь наведя струи воды в нужное место.

Мэри рассмеялась этим воспоминаниям, от чего на душе стало еще спокойней и теплее. Она начала намыливать волосы шампунем и в этот момент свет погас, а звуки песни оборвались.

Мэри ахнула, открыла глаза и прижала ладони к груди. Кроме шума душа и глухих звуков грома, в комнате вновь поселилась тишина. После всего пережитого, она бы совсем не удивилась увидев перед собой Норманна Бейтса. Но кроме нее в комнате до сих пор никого не было. Быстро смыв шампунь с волос и закрыв краник душа, она сошла с мостика. Не вытирая влагу с мокрого тела, она быстро натянула на себя трусики и маячку. Медленно ступая, с вытянутыми вперед руками и оставляя на полу мокрые следы, она вышла из ванной в спальную комнату. Вновь громыхнуло и молния на миг все осветило. В комнате осталось все по-прежнему — ничего не прибавилось, ничего не убавилось. Майка впитала воду с ее кожи и теперь неприятно холодило все тело.

Во второй раз Мэри ахнула, когда тишину разорвал громкий телефонный звонок.

Она обернулась в сторону, откуда доносился звон. Все утопало во тьме, но частые вспышки молний, то и дело, освещали все вокруг. Она испытывала жуткий страх, такой, каким его ощущают дети. Страх потустороннего. Мэри была уверена, что звонят ей прямо из преисподние.

Телефон зазвонил во второй раз, и Мэри не смогла удержаться от очередного вскрика. Она глядела на аппарат, который в свете молний выглядел не темно-синим, а серым, как и все теперь кругом, и не могла заставить себя подойти к нему.

Третий звонок, наконец, вернул ее в реальность, в конце-то концов, это всего-навсего обычный телефон, по которому люди общаются, находясь на расстоянии. Маленькое чудо человеческого прогресса. И, скорее всего это звонили с диспетчерской, хотели сообщить, что проблемы со светом будут вскоре устранены и через пару минут запустится автономное освещение или же они хотели сообщить ей, что в ее номер будут доставлены свечи.

Она сняла трубку, когда телефон уже начал звонить в четвертый раз:

— Алло?

В ответ раздалась лишь гнетущая тишина. По спине Мэри пробежали мурашки, от чего ее плечи самопроизвольно вздрогнули. Но прежде чем она успела испугаться молчанию, в трубке раздался истошный женский крик, в котором читалась боль и желание избавиться от мук.

— О, Господи! — в истерике прокричала Мэри. Она узнала этот голос, хотя и не слышала его много лет. Это был голос ее матери. — Хватит! Не надо! Я этого не вынесу!!! — Мэри вернулась в прошлое, став снова маленькой испуганной и избитой отчимом девочкой. — Не мучайте нас больше, мистер!

Ответом ей был грубый хриплый голос, лишь от звука которого к ней вернулись вся боль побоев, а кожа по всему телу затрепетала, зажив отдельный организмом.

— Нет, Мэри, за тобой должок, — от трубки пошел запах перегара и болотного газа. — Если бы не ты, я бы сейчас не проходил все круги Ада!

Легче всего было отбросить трубку в сторону и бежать в чем есть, подальше от этой комнаты, отеля, города, не смотря на погоду — уж лучше умереть от воспаления легких, чем сойти сума от этого ужасного голоса. Но это было не в ее силах. Страх сковал все ее тело, отчего она не могла пошевелиться.

— Если бы ты не сбежала, я бы не переключился на твою мать и копы бы не убили меня. Зачем ты так поступила, дитя мое? Я ведь просто хотел воспитать из тебя послушную и трудолюбивую девушку, а заодно и прекрасную жену, о которой бы мечтал любой настоящий мужчина. — Чем больше голос говорил, тем сильнее в нем слышался гнев и ненависть. — Ты же, вместо благодарности, обрела меня на муки! Стерла меня с лица земли! Я, настоящий мужчина, в который нуждается этот жалкий мир, теперь кормлю червей, а ты и твоя никчемная мать продолжаете жить! Где справедливость, скажи мне?!! Потому, я вернулся за тобой и теперь ты от меня не убежишь!

— Нет, мистер! — навзрыд взмолилась она. — Не трогайте меня, не трогайте больше нас. Мы не виноваты в том, что произошло с вами!

Незамедлительного ответа не последовало. В трубке раздались несколько щелчков, после чего вновь пришло молчание. Исчезли и гнилые запахи, а спустя десять секунд, Мэри обнаружила, что тело вновь подчиняется ей, чем она тут же воспользовалась.

Выронив трубку из рук (которая с глухим стуком упала на ковер), Мэри побежала к дверям, при этом оглядываясь назад. То, что она была только в одном нижнем белье, ее мало волновало.

В полной темноте, она никак не могла отыскать дверь, но вспышка молний пришла ей на помощь и она сжала в ладони удобно изогнутую ручку двери. Но открыть ее ей помешало резкое похолодание, от которого ее ладонь даже слегка прилипла к ручке. Вместе с холодом пришел и голос:

— Мэри!

Словно ей всадили нож меж лопаток. По-другому охарактеризовать то, что она сейчас чувствовала, было невозможно. Резкий вдох панического ужаса повлек к жгучей боли в легких, словно по ним прошлась когтистая лапа. Температура в комнате продолжала понижаться, от чего у ее полуоткрытого рта начал клубиться пар, а волосы покрылись тонким слоем льда и измороси. Мэри, дрожа от холода и страха, медленно начала оборачиваться…

Из ванной комнаты, скрепя колесами, выкатилась инвалидная коляска, на которой сидела ее, постаревшая на десять лет, мать. Но выглядела она не на свои сорок с половиной, а на все шестьдесят.

При каждом освещении комнаты молниями, Мэри останавливала свой взор на разных деталях. На обесцвеченную больничную робу из которой торчали худые бледные конечности. На редкие седые волосы, что спадали на материнское лицо, почти прикрывая глаза, покрытые бельмами. На впалый рот, из уголков которого стекала толи пена, или слюна. На длинные тонкие пальцы что сжимались и разжимались на ручках у колес.

— Дочка, подожди…

Голос ее матери звучал болезненно и пристыжено и до боли напоминал ей о своем несчастливом детстве. И все же, он вызывал и некое ностальгическое чувство где-то в ее груди из которого продолжало вырываться прерывистое дыхание и с которым она ничего не могла поделать.

— Мама? — настороженность и недоверие, прозвучавшие в этом слове, которое у большинства обычных детей вызывало только теплое чувство, не показались ей лишними. Разум, который не до конца покинул ее, постоянно твердил ей, что ее матери просто не могло быть здесь. Она должна была быть сейчас в доме для престарелых в Теннеси, а никак не в Колорадо, да еще в ее номере. К тому же она ведь сама вышла из ванной и там никого не было.

— Да, родная это я. Ты только не пугайся, — с этими словами, старуха взялась костлявыми руками за поручни на колесах и медленно подкатила чуть ближе, но все же остановилась на «безопасном» расстоянии, словно боясь спугнуть Мэри. Медленное приближение матери, напомнило Мэри документальный фильм о хищниках, которые медленно подкрадываются к своей жертве. Это сравнение совсем не понравилось ей и Мэри тут же повернулась к двери и взялась обеими руками за ручку.

— Стой, милая моя, пожалуйста! Я сделала слишком долгий путь, только чтобы увидеть тебя, поговорить с тобой. Не лишай меня этой столь нужной для меня радости! — это было произнесено с таким теплом и печалью, что Мэри не смогла не послушаться и вновь обернулась, с легкой болью отклеив замершие ладони от ручки двери. — Спасибо, милая. — Сказав это, ее мать улыбнулась. И в свете молний, она не казалась ей наигранной или злорадной. Улыбка была нежной и ласковой. Материнской…

И Мэри не смогла не ответить на эту улыбку.

10.

Джим Роквелл, медленным шагом, начал подниматься вверх по лестнице на второй этаж, держась за пыльное, покрытое паутиной, перила. По ступенькам, с которых восемнадцать лет назад скатилась его мать и нашла свою смерть на полу у лестницы.

Может, ее кто-то столкнул?

Раньше он об этом никогда не задумывался, сейчас же эти мысли вцепились в него мертвой хваткой.

А если так, то кто?!

И здесь должно было что-то измениться, произойти нечто важное. Но ничего не произошло — он просто продолжил свой подъем наверх.

Каждый раз, как только он опускал ногу на следующую ступеньку, она тихо, но зловеще поскрипывала. При каждом скрипе, Джим панически оборачивался назад, желая убедиться, что за ним никто не идет по пятам.

То, что он попал в дом своего детства благодаря сну, он понимал. Но он также понимал, что этот сон гораздо реальнее тех, которые ему снились прежде с периодичным постоянством. И, как правило, он всегда просыпался, как только начинал подниматься по лестнице. Впервые этого не произошло.

Дом сохранял свою обманчивую тишину, выжидая удобного момента для броска. С каждым шагом он становился все ближе к длинному темному коридору, по обе стороны которого были многочисленные двери. Джим не мог вспомнить, сколько комнат было в этом доме, но склонялся к тому, что не меньше восьми.

Когда закончилась последняя ступень и Джим оказался на втором этаже, он смог, наконец, пересчитать все двери. Не восемь, а девять. Четыре по обе стороны и девятая в самом конце коридора, напротив него. Ближнюю комнату с лева занимал он сам, ближнюю справа — его родители. Остальные шесть представляли собой гостиные и детские. Когда дом строился, отец Джима рассчитывал на огромную семью. Но Джим так и остался единственным ребенком в семье, а потому детские остались пустовать, также как и гостиные, ведь даже в лучшие дни семейства Роквеллов, количество гостей остававшихся в их доме с ночлегом, можно было пересчитать по пальцам.

Комнату напротив, сконструированную под кладовую, занимал его отец, после трагической кончины его матери. Его отец был архитектором, а заодно и плотником и дом был сконструирован по его чертежам. И кладовую он сам и перестроил под очередную комнату, похоже, спасаясь, таким образом, от горя с помощью работы. Джим словно загипнотизированный стоял и глядел на эту дверь. Дверь, казалось, была застлана полотном тьмы, но в тоже время ее очертания угадывались лучше остальных. На ней даже были различимы выцарапанные чем-то острым строки из «Отче наш», похоже сделанные его отцом.

Не отрывая взгляда от этой двери, Джим тяжелым, но настойчивым шагом, пошел в ее сторону, до конца еще не осознавая, что он делает и зачем. Подойдя вплотную к ней, он ощутил запах куриных потрохов. Тот же самый запах, что и тогда, когда его воображение впервые посетили григеты. Тогда он проснулся поздно ночью от шорохов под кроватью, а затем услышал и их голоса. При каждом их слове, до его обоняния доносился этот мерзкий запах. Словно обладатели этих хриплых мерзких голосов питались исключительно гнилью и падалью.

Инстинкт самосохранения изо всех сил бил в колокол разума и молил его бежать из этого гиблого места, но Джим не подался слабости. Каким бы реальным все происходящее ему не казалось, Джим осознавал, что все вокруг всего лишь сон и побег из дома ничего бы не дал. Единственным спасением было пробуждение, но оно пока не шло.

Джим потянулся к ручке двери, а его воображение рисовало ему картину тварей, что прислонились с той стороны двери, в ожидании кульминационного момента — поворота ручки и скрипа петель.

Чтобы избавить дом от непрошеных гостей, а именно от местных мальчишек и мародеров их семейный врач, доктор Кален, запер все двери. И Джим это знал. Но он также знал, даже был уверен, что имена эта дверь окажется незапертой.

И уже поворачивая ручку, Джим понял, что он совсем не желает знать, открыта ли она или нет и, тем более, не желает знать, что его может ждать за ней. Теперь он понимал насколько глупы оказались жены Синей Бороды, пожелавшие заглянуть в запертую комнату, но руки уже не слушались его. Ручка провернулась до конца…

Дверь не открылась.

Джим, почти не веря в это, толкнул ее сильнее, но дверь не поддалась. И тогда по его телу пробежала волна облегчения, полностью снимая напряжения. Усмехнувшись своей глупости и страху, Джим развернулся и зашагал обратно по коридору.

Он не знал, вызвал ли он сам изменения, либо сон решил «подобреть», но теперь ему казалось, что дом радикально изменился, став светлее, а заодно и дружелюбнее. Теперь это был просто дом, в котором никто давно не жил, но, который был готов к новой жизни, к новому заселению. Проходя мимо своей комнаты, Джим остановился. Желание войти в нее стало почти непреодолимым. Сунув руку в карман брюк, он достал связку ключей, чья тяжесть не стыковалась со сном. То, что они находились там, его совсем не удивило. Джим ощущал вес каждого ключа в связке их металлическую твердость и даже из запах, вперемешку с потом влажной ладони. Они ярко блестели, хотя солнечные лучи сюда не проникали. Он мог разглядеть лишь квадрат света расстеленный на полу холла первого этажа, созданный открытой настежь входной дверью, которая когда-то сама собой (когда?) закрылась, после чего на улице молниеносно наступила ночь.

Среди всех ключей, был и тот, что открывал последнюю дверь, но возвращаться назад он не имел ни малейшего желания. Зато очень хотел войти в свою комнату. То, что было ему нужно, находилось в его комнате и только там. Тайну григетов хранила за семью печатями даже не отцовская комната, а его детская. Выбрав нужный ключ (сам удивившись своей уверенность, что это именно тот ключ, который ему нужен), Джим поднес его к скважине. Дверь открылась без малейшего звука, как только ее толкнули.

Комната ничуть не изменилась. Огромное, в пол стены, окно было скрыто за полупрозрачной занавеской. Форточка была слегка приоткрыта, отчего материя медленно и успокаивающе колыхалась под дуновением ветерка с улицы. В правом верхнем углу окна, блестел серебреный диск луны, свет от которой падал прямо на прибранную постель, на которой он так давно не лежал. И теперь он мог слышать ее зов: «Привет друг мой, давно не виделись. Подойди, присядь, приляг, расскажи, где был и как тебе жилось вдали от родного дома?». С уходом жителей из дома, свет был отключен электрической компанией и Джим это знал, а потому даже и не попытался его включить. Серебряного света полной луны вполне хватало…

Джим ступил на ковер, который приятно, мягко и узнаваемо, защекотал ему ступни (только теперь он осознал, что на его ногах не было даже носков) и с блаженной улыбкой на лице, потопал к постели, стоящей на высоких деревянных ножках, покрытых лаком. С правой стороны постели расположилась тумбочка, но которой стоял все тот же ночник, на красном абажуре которого были разбросаны цветастые и веселые диснеевские персонажи из которых самым любимым был почему-то желтый пес Плуто.

Жуткая ностальгия по детству завыла в нем, хотя за все эти годы он вспоминал об этом доме только в дурном контексте. И теперь сожаление об этом, вырвалось из него виде слез.

Вытерев глаза рукавом рубашки, он сел на край постели и тут же ощутил тяжесть во всем теле. Не в силах сопротивляться, он откинулся назад на подушку, прохладную и свежую, такой какой она была всегда, когда его мать была жива и хранила их очаг с таким рвением и усердием, словно от этого зависела вся чистота отношений между людьми во всем мире.

Запах детства, (куриных потрохов) нет, другой запах — доброго и светлого, — вскружил ему голову и задурманил, от чего он сразу же отключился, погружаясь в сон во сне, уходя от реальности все дальше и дальше…

11.

Стоило двери номера 205 закрыться, как комнату заполнил звук симфонической мелодии. Возможно, это был Чайковский, но Мелл не знала этого наверняка, так как знатоком в этой области был ее отец, она же никогда не считала себя меломаном, в этом жанре. Единственными ретро-исполнителями в ее фонотеке были Роллинг Стоунз, да Нирвана.

— Какого дьявола?! — не скрывая негодования, проголосила она. Свет в номере был выключен, а вдобавок звуки дождя и свет молний сюда не проникал. Но Мелл этого вначале даже не заметила. Все ее мысли были заняты вопросами — кто и зачем входил в ее номер, возможно, рылся в ее вещах под звуки классической музыки, при этом забыл отключить проигрыватель, ретировавшись.

Мелл хотело было включить свет, как, вдруг, услышала спокойный, но властный голос:

— Не стоит!

Мелл не смогла сдержаться и вскрикнула. Это и не удивительно, ведь она была уверена, что если кто-то и был в ее номере, то давно уже покинул его. И представить себе не могла, что наглец решиться дождаться ее в номере. Голос был очень знакомым и в тоже время не говорил ей ни о чем. И прежде чем ее глаза привыкли к мраку, появился язычок пламени от зажигалки, но он не вывел на свет ни лица, ни рук незнакомца. От пламени отделилась красная точка кончика сигареты, послышался легкий вдох, после чего по комнате поплыл приятный запах сигарет фирмы «Мерцер». Наглец рылся в ее сумочке и теперь курил ее сигареты. Пламя погасло вместе с щелчком захлопнувшегося капюшона зажигалки, так и не осветив лица непрошеного гостя.

— Кто вы, черт вас побери и что вы делаете в моем номере?! — Повелительный тон почти скрывал нотки беспокойства в голосе Мелл, потому что, сама того не зная, она боялась незнакомца, спокойствие которого хранило в себе неведомую опасность.

После короткой паузы, во время которой гость выдохнул очередную порцию дыма, он с той же холодной безмятежностью произнес:

— Я, — еще одна короткая пауза, которую можно было трактовать как поиск нужного слова, — …скажем так, владелец этого милого маленького городка.

— То есть, вы мэр Лайлэнда, — констатировала Мелинда.

Звук похожий на усмешку, донесся сквозь темноту и клубы дыма.

— Если вам так будет понятнее, то тогда, да — я мэр Лайлэнда.

— И, что, спрашивается, мэр захолустного городка, делает в моем номере?

Ответ последовал незамедлительно, с той же интонацией, словно голос принадлежал не человеку, а компьютеру:

— Чтобы познакомится с молодой прекрасной особой, по имени Мелинда Эбигейл Мерцер.

— Откуда вы знаете мое полное имя?! — в отличие от голоса незнакомца, голос Мелл менял постоянно свою интонацию. — Вы копались в моей сумочке и рассматривали мое удостоверение?! — И хотя это прозвучало как вопрос, Мелинда не сомневалась, что именно этим он и занимался до ее прихода.

— Мне не нужно заглядывать в вашу сумочку, чтобы узнать ваше полное имя, дату, месяц и год рождения, цвет ваших глаз, рост, вес, к какому темпераменту вы относитесь, ваш доминирующий взгляд на окружающие вас вещи и даже когда у вас месячные…

— Ну, все, мистер, вы перегнули палку. Теперь, даже ваш социальный статус не спасет вас от повестки в суд, которая к вам придет, как только я покину ваш долбаный городишко и вернусь в Бостон.

Мелл, все также, стоя у дверей, щелкнула выключателем, чтобы, наконец, разглядеть наглеца, но ярче от этого в комнате не стало. Мелл попробовала еще раз, но с тем же успехом.

— Ну ладно, к черту вас, не смотря на погоду, я не останусь в этой глуши ни на секунду. — Мелинда уже было схватилась за ручку двери, как голос незнакомца, изменившийся до неузнаваемости, резко остановил ее:

— Стой, где стоишь, я не разрешал тебе уходить! — власть, звучавшая в его голосе, была осязаемой. Такой власти, скорее всего, не было даже у Гитлера во время пламенных речей.

Мелинда Мерцер была независимой натурой и никому не подчинялась, но в этот момент, она не смогла не подчиниться. Обладатель голоса просто не мог быть простым человеком. Это доказывал даже неизвестно откуда взявшийся ветер, который налетел на нее со спины, захлопнув уже слегка приоткрытую дверь. Теперь Мелинда могла сказать, что боится, ей было страшно, она была в ужасе. Это было первое чувство страха за долгое время, возможно со времен детства, когда она еще маленькой лежала одна в своей комнате и слышала скрипы половиц и шорохи за стеной. Тогда, на ее плачь, прибегал отец. Теперь же, никто не прибежит ей на помощь.

Медленно, с дрожью во всем теле, Мелинда обернулась. Глаза ее уже привыкли к темноте, но теперь все начало расплываться из-за навернувшихся на глазах слез.

— Что вам надо от меня? — дрожь проникла и в ее голос и с этим она не могла ничего поделать.

Незнакомец лишь шикнул на нее, призывая к молчанию. Горящий кончик его сигареты поплыл в воздухе, в такт аккордам симфонического произведения.

— Бах, — блаженно произнес он, не переставая дирижировать сигаретой. — Бранденбургский концерт номер пять. — После короткого молчания, мужчина продолжил, с нескрываемым призрением — Конечно, вам, непосвященной в большинство из точных и гуманитарных наук натуре, ни о чем это произведение не говорит. Хотя, это, скорее всего и к лучшему — зачем тянуться к звездам и их возможным обитателям, когда о земных мирах еще так мало известно? Приходиться людям самим напоминать о своем существовании. Чаще всего, не в слишком приятном свете для последних. Они же, пугаются, страшатся, признают свое ничтожество перед высшими силами, а после… — в голосе незнакомца мелькнуло легкое удивление, — …после они умирают, не забыв посеять споры нравоучения для своих отпрысков. Отпрыски, чаще всего, ничем не отличаются от вас, дорогая гостья. Забывают обо всем, вытравливая из себя всю веру, как в Добро, так и в Зло. А ведь жизнь идет, жизнь спешит, жизнь гаснет…Ars longa, vita brevis…Кто вспомнит о вас, Мелинда, спустя пять лет после вашей смерти? Ваш нерожденный сын, которого вы вырвали, оторвали, вырезали из своего тела, как нечто ненужное. Избавились как от паразита, который поселился в вашем теле не по вашей воле…

Крик Мелл утонул в ней, так как она обеими руками сжала рот. Когда позыв прошел, она с трудом разлепила пересохшие губы, выдавив из себя шепот:

— Откуда вам это известно?

— Я все о тебе знаю, Мелл и я уже об этом упоминал. У меня создается впечатление, что ты меня вовсе не слушаешь….Имей уважение к моим годам. Плохому мудрый долгожитель тебя не научит…Так на чем я остановился? — Ответить Мелинде он не дал, хотя Мелл, скорее всего, не произнесла бы ничего даже спустя час полной тишины и, щелкнув пальцами, продолжил: — А, вспомнил сам…Помощи от тебя никакой, детка. Говорил я о памяти потомков. Спустя пять лет о тебе никто не вспомнит, в то время как Баха, Моцарта и других гениев будет почитать все человечество. Кто знает — возможно, прямо сейчас именно это произведение крутят на дискотеках других галактик, что делает Баха настоящим уникумом и в сфере своей деятельности и в соотношении всего человечества в частности. Ты понимаешь, к чему я клоню, Мелл?

Мелл не ответила, продолжая сопеть носом и безуспешно пытаясь успокоиться.

— Да или нет?! — взревел нечеловеческим голосом незнакомец и вместе с его криком, что-то взорвалось в верхнем углу комнаты, осыпав девушку мелкими острыми осколками, от чего Мелл взвыла от боли и зарыдала в голос, но все же нашла в себе силы выдавить из себя дрожащее «нет».

— Да все о том же, милая, — голос стал мягким, спокойным и ласковым и уже совсем знакомый. — В этом мире очень мало стоящих людей и огромное количество бездарностей и отбросов, которых надо рассортировывать. И если быть честным с тобой до конца, — кресло заскрипело, словно незнакомец слегка поддался вперед, — я предпочитаю вторую категорию людей, хотя именно их и призираю. Тебе же я даю возможность выбора. Ты сможешь пойти по любой из предложенных дорог, когда дверь за твоей спиной откроется. Разве это не прекрасно — иметь выбор?

Произнеся последние слова, «мэр» Лайлэнда хмыкнул и в комнате стало неожиданно светлее и Мелинда, наконец, смогла его разглядеть.

В кресле, запрокинув ногу на ногу и продолжая курить нетлеющую сигарету, сидел никто иной, как сам Эдгар Л. Мерцер.

12.

Констебль Элдред Моссинджер, поддерживая кобуру, в которой хранился короткоствольный шестизарядный револьвер «Смит&Вессон», медленно поднимался из холодного подвала по узким бетонным ступенькам. Проход между стенами был настолько узок, что его оба плеча терлись о них при ходьбе, но за семь лет службы, он привык к одному из многочисленных неудобств, вызывавшую вначале чувство клаустрофобии.

Деревянная дверь была слегка приоткрыта и через эту щель сочился искусственный свет, а также доносился свист его молодого помощника Коннора Осборна. Мелодия, которую тот насвистывал, была смутно знакомой Моссинджеру. Возможно, он бы и узнал ее, в конце концов, если бы Кони не начал фальшивить, но сейчас его интересовали не игры в угадывания мелодий.

Его офис перебрался в складское помещение четыре года назад, а до этого занимал часть первого этажа здания мэрии. Воспоминания о тех временах вызывали неприятное чувство, так как офис шерифа напоминал тогда проходной двор, а мэр Аннет Фоули и вовсе заходила к нему без стука. Но когда старик Пинтсберри скончался, Моссинджер подал прощение мэру о том, чтобы склад, перешедший во владение муниципалитета, выделили ему. Настояв на том, что склад прекрасно подойдет как для офиса, так и для камеры хранения тел усопших. Идею поддержал и главврач города Виктор Пибоди, так как при больнице не было морга, на строительство которого в казне никогда нахватало денег. Теперь он владел двумя большими комнатами, которые раньше были одной огромной, да, вдобавок и подвальным помещением, при этом был здесь полноправным хозяином.

В последнее время подвал часто пустовал, но Моссинджер знал, что в этот летний сезон он будет почти переполнен. На данный момент из десяти коек были заняты две. Одну занимала миссис МакНилл, которую мучил рак желудка почти два года, а другую занимала молодая приезжая, которую звали, по показаниям ее знакомых, Джоанна Престон. Кони попросил спуститься с ним, но констебль отказал ему, поручив ему более важное дело — заполнение отчетных документов.

За три года работы с Кони (который вызвался ему в помощники, сразу как ему исполнилось восемнадцать), в городском морге побывало около шестнадцати тел, из которых только две молодые особы. Первой была Стенхоуп, а второй эта Престон. И только в этих двух случаях, Осборн выявил желание составить ему компанию, в других случаях он находил любые предлоги, чтобы не спускаться вниз. Но констебля это мало волновало, и когда надо было пройтись со шваброй мимо стеллажей, пара крепких слов Моссинджера приводили к нужному эффекту и Кони, послушно, шел исполнять «важное» задание.

Элдред Моссинджер толкнул дверь и вошел в освященное помещение.

Осборн тут же прекратил насвистывать, поправил шляпу сошедшую ему на лоб и убрал ноги со стола.

— Мосс, я не слышал твоих шагов, — словно в оправдание заявил он.

Констебль промолчал, а только посмотрел сквозь бездверный проем, что вел в другую комнату. Саму комнату на треть занимала решетка. Билл Туклеттер сидел на нарах, низко опустив голову, скрестив пальцы, как при молитве и беспрерывно покачивался взад-вперед.

Моссинджер отвернулся от него и ровным шагом направился к своему столу, за которым сидел Кони. Осборн тут же вскочил со стула и отошел в сторону.

— Ты заполнил документы? — с полным безразличием спросил констебль, занимая свое место.

— Почти закончил.

Моссинджер открыл один из выдвижных ящиков и достал кусочек застиранной тряпки. Проведя ею по столу, где минуту назад располагались ноги его помощника, он бросил ее на место.

— Если бы твоя мать не была моей сестрой, Кони, мы бы с тобой давно уже распрощались.

— Мосс, я все…

— Помолчи, парень. Я устал от твоей болтовни, — не повышая голоса, прервал он начало оправданий. На что Кони не смог ничего возразить, а только опустил голову и потупил взгляд.

— Как он себя вел? — не стал вдаваться в уточнения констебль, понимая, что даже такой несмышленыш как Коннор Осборн поймет, о ком идет речь.

— Точно также как ты его сейчас видел. Все полчаса твоего отсутствия он шатался из стороны в сторону и изредка что-то мычал нечленораздельное, — отрапортовал помощник.

Констебль отнял спину от кресла и потянулся за сигаретами, что лежали на краю стола. Сунув одну меж зубов, он похлопал себя по карманам, затем нахмурился.

— Черт, куда я ее дел?..

Кони тут же бросил ему коробок со спичками. Без труда поймав их, Моссинджер закурил, вслушиваясь в безумие стихии за стенами. В подвале дождя и грома совсем не было слышно.

— Ты их убедил остаться?

— Да. Все как ты просил. Они сейчас в отеле, скорее всего уже улеглись спать, — затараторил Кони, постепенно расслабившись и уже прислонившись спиной к стене.

— Сомневаюсь, что они спят, — задумчиво протянул констебль, а после короткой паузы добавил, — Все должно завершиться именно сегодня.

Кони знал, о чем говорил констебль, как-никак он родился в Лайлэнде и слышал с раннего детства, о тех вещах, что творились здесь. И он знал, что большинство жителей (особенно те, которым было за сорок) верили во все те сказания, что передавались из уст в уста из поколения в поколения. Сам он не знал — верит ли он в проклятия или нет, — хотя и не мог отрицать некоторые факты. К примеру то, что каждый родившийся в городе оставался здесь навсегда, а кто пытался переехать в другой город или другой штат, быстро становился толь жертвой несчастного случая, либо самоубийства. Но, с другой стороны, это можно было списать на обычное совпадение, к тому же в их городе хватало жителей, которым перевалило за шестой десяток и они себя прекрасно чувствовали. А ведь проклятие, по приданию, гласило о преждевременной кончине всех горожан.

Единственный случай, который не поддавался его внутреннему объяснению, произошел три года назад. Смерть девушки в лесу (его первое дело, как помощника констебля) была более чем необъяснимой. Многие газеты говорили лишь часть правды и многое добавляли от себя. Но даже самые яркие фантазии журналистов меркли рядом с тем, что было на самом деле. Тело девушки было в собственной крови, при этом без каких-либо признаков ранений. Но, ни одной из газет не было известно, что у нее был отрезан язык и, судя по зажившей ране, отрезан он был еще в раннем детстве. Хотя она не раз бывала в офисе констебля и разговаривала с ним, и при этих разговорах присутствовал и он сам.

— Нужно торопиться, — задумчиво произнес констебль, докуривая сигарету до фильтра. — Иначе оно доберется до них первым. — Моссинджер вновь открыл один из ящиков и достал оттуда молоток и гвозди, положив их на стол.

Словно с неохотой, он поднялся со стула, при этом скривив гримасу боли — давал о себе знать остеохондроз, — и побрел в другую комнату. Кони последовал за ним, с отпечатком растерянности и замешательства на лице. Конечно, шансы убедить Моссинджера были малы, но он хотел все же попытаться:

— Босс, может надо…

— Это не зависит от меня, — словно прочел его мысли констебль и оборвал его в самом начале. — Я видел, как ты глядел на ту вызывающую особу в белой мини-юбке. — Констебль резко обернулся, от чего Коннор чуть было не налетел на него. Их взгляды встретились. — И, если честно, я бы хотел, чтобы она стала избранной. Но, в тоже время, меня мутит лишь от одной мысли, что она замкнет троицу, что очистит наш город. Кто знает: может, оно уже добралось до нее….Так или иначе, именно ее смерти я и желаю. Никогда не любил городских, эгоистичных, наглых и богатых. А она заключает в себе все эти качества.

От этих слов своего дяди, сердце в груди Кони, забилось невероятно быстро. Он совсем не разделял его взглядов.

На этом констебль дал понять, что разговор окончен. Он остановился около клетки и достал связку ключей. Из пяти, он выбрал самый длинный, с плоским квадратом на конце. Засунув его в скважину, он провернул ключ два раза. Железная дверь, с жутким скрипом, отворилась.

Моссинджер встал перед толстяком Билом, сложив руки на груди. Туклеттер в ответ, перестал раскачиваться, впервые за последние два часа и поднял голову.

— Вставай Бил, ты должен завершить начатое. Сегодня, ты станешь героем. Весь город будет боготворить тебя и носить на руках, в знак благодарности.

Стотридцатикилограммовая туша убийцы поднялась вверх, оставив глубокий отпечаток на твердой поверхности нар. Констебль оценивающе оглядел Билла, после чего похлопал его по плечам.

— Смотри только, не убивай больше никого без надобности. Жертва должна погибнуть на кресте и только на кресте.

— Билл, сделает все как надо, констебль, — пробормотал Туклеттер, кивая головой.

— Вот и прекрасно. Помни, весь город уповает на тебя.

Моссинджер отошел в сторону, пропуская вперед Билла. Кони тут же оттянулся назад, как только толстяк вышел из клетки. Чтобы там не говорили, а Билл оставался убийцей и ему совсем не хотелось находиться с ним рядом.

— Билл получит свой магазин обратно? — спросил владелец «Маркет Билла» закатывая глаза и шагая вперед, поддерживаемый за локоть констеблем.

— Получишь Билл. Я даже верну тебе назад топор. Ты хочешь свой топор, Билл?

Билл склонил голову на бок, после чего более или менее уверено кивнул.

— Вот и хорошо, а пока бери вот этот молоток и гвозди. — Констебль кивнул в сторону стола и сумасшедший протянул к нему руки.

Чтобы там не говорили все, включая и его родителей, Кони не нравилась вся эта затея с идиотом. Ему вообще не нравилось все, что здесь происходило. И в последнее время он все чаще задавался вопросами — а чем они лучше Предвестника (если тот и в правду существовал)? Не навлечет ли город на себя новое проклятие из-за всех этих жертвоприношений? Но в этот раз они впадут все в немилость не к демону, а к самому Господу….А ведь подобное проклятие могло быть гораздо страшнее.

Кони не хотел больше смертей, но он также понимал, что от его желаний ничего не зависело. Город требовал как минимум еще одного убийства, и оставалось надеяться, что одним убийством все и обойдется. А раз так, стоило с этим смириться. Но он очень надеялся, что последней жертвой не станет та прекрасная девушка с большими синими глазами и белокурыми волосами….Ну и с обалденой фигурой, конечно.

Моссинджер провел Била к двери и открыл ее в ливень.

13.

— Кони, не забудь запереть дверь, — сказал Моссинджер своему молодому помощнику, надевая дождевик и нахлобучив широкополую темно-зеленую шляпу, укрытую полиэтиленовой пленкой, что уберегала ее от влаги. — Дверь в морг я запер, а ты не забудь о входной. На улице ливень, но это не значит, что не найдется какой-нибудь чудак, которому взбредет в голову войти в мой офис, а заодно взломать и дверь в подвал.

— И зачем это кому-либо делать, босс? — удивленно спросил Коннор Осборн, заняв вновь место в кресле констебля и почесывая резинкой на конце карандаша висок.

— В мире много странных людей, парень. И я не знаю, что им может взбрести в голову. Этим пусть занимаются психиатры. Наш город не похож на другие и, поверь мне, не Билл делает его таковым. Все эти слухи в желтой прессе всего лишь цветочки, а всю правду не знают даже большинство жителей нашего города. — Констебль взял со стола ключи от рабочей машины и сунул их в карман дождевика. — Подай мои колоши, Кони.

Парень бросил карандаш и скользнул под стол. Вынырнул он уже обратно с колошами.

— Спасибо, — сказал констебль, надевая их поверх свих начищенных ботинок. — В наше смутное время много извращенцев расплодилось. Я бы оставил тебе и ключи от морга, если бы не подозревал тебя в некрофилии. А так, я прошу тебя запереть лишь одну входную дверь. Ты парень смышленый, по крайней мере, я в это хочу верить, но бываешь чересчур рассеянным. И, кто знает — какие еще у тебя тараканы в голове.

— Мосс, я нормальный и мысли о сношении с трупами, меня никогда не посещали.

— Тогда, о чем ты все время думаешь, раз никак не можешь завершить, этот чертов протокол?! — Моссинджер нахмурил брови и почесав щетину, направился к двери, не ожидая ответа. — Все, завершишь со всей этой бумажной волокитой — отправишься домой. — Констебль подправил воротник и открыл дверь. — Матери передай привет.

С этим он и отбыл, оставив Коннора одного.

Кони смотрел, какое-то время, на дверь, за которой скрылся его дядя и босс, после чего уставился на бумаги, лежащие на столе. Работы еще было на полтора часа, не меньше. Он долго смотрел на них, без единого движения, держа грифель карандаша во рту. Настенные часы пробили один раз, и тогда Кони зашевелился. К нему пришла безумная идея и если бы он постарался ее воплотить в жизнь, то, тогда Элдред наверняка бы пристрелил его из своего «Смит&Вессона», а жители города забросали бы его тело камнями, а его мать в этом им бы помогла. И все же, чем больше он думал об этом, тем сильнее его тянуло на подвиг. За спасение, та приезжая девушка его обязательно бы отблагодарила. А в свои двадцать, он знал лишь единственный способ, каким девушка может отблагодарить парня.

Его лицо уже сияло в улыбке, когда глаза остановились вновь на бумагах.

— Надо закончить работу, — с вздохом произнес он. И когда грифель коснулся бумаги, погас свет. — Прекрасно! — прокричал он, всматриваясь в темноту. Шум дождя, теперь, неожиданно стал громче. С исчезновением одного чувства, остальные, соответственно, становились сильнее. Легкий страх ворвался в его разум и побежал по кругу, как белка в колесе. Мысль о том, что под ним, на металлических столах, лежат мертвецы, теперь ему не казалось забавной. Он вырос на страшных историях города и теперь ему не сложно было представить призрачные шорохи и шаги, доносящиеся за дверью ведущую в подвал. Он даже мог видеть этих двух мертвецов стоящих в ряд за запертой дверью, медленно шатающихся на нестойких ногах и смотрящих слепо в пространство.

Кони отогнал этот образ. Судя по легендам, единственное, на что было способно проклятие против коренных жителей города, это послание некой заразной болезни или помутнения рассудка какому-нибудь бедолаге, превращая его в убийцу. Но, оно, от чего-то, было полностью бессильно против таких как Билл Туклеттер. А потому Билл и был выбран общиной для этого важного для города обряда. Мать рассказывала ему года три назад, что Билл мог быть вполне нормальным человеком, если бы не его мать, которая беременной, принимала специальные препараты, которые и превратили Билла в идиота. И не потому, что она не знала, к чему могут привести последствия или же таким образом пыталась избавиться от ребенка, а потому что община возложила на нее эту миссию. И миссис Туклеттер, как ярая фанатичка и член городского совета, с радостью исполнила сие поручение.

Но Кони не был уверен в правильности всех этих действий. Безумных действий. Ведь эпидемий в их городе не было уже несколько столетий, кроме некоторых локальных вспышек эпидемий гриппа, от которых скончалось в течение полувека около двух дюжин человек и то, в большинстве своем, стариков. А если и случались смерти, то это, как правило, были самоубийства, (и здесь была главная странность) и отчего, почти все, в рядах высокопоставленных лиц города. В то время как от рук убийц погибали приезжие, да городские священники. За трехсотлетнюю историю города, были убиты около пятидесяти священнослужителей, причем это не считая тех, которые погибли во время Великой Гражданской Войны.

Последним из убитых был отец Марк, чью грудь пробил нож убийцы еще в 1973-ем году. Теперь, единственная церковь в городе, находящаяся у западной части холма, была всеми заброшена и забыта, а другими святыми отцами Лайлэнд не обзавелся.

Мигая, свет загорелся вновь — заработал аккумулятор, — и Коннор Осборн вздохнул с облегчением.

Но если количество погибших священников было известно, то счет убитым и покончившим с жизнью чиновникам давно был утерян. А вот количество смертей со стороны приезжих никогда и не велось, так как жители города (если это было возможно) всегда зачищали за «Предвестником». Тела убитых старались вывозить из города и по возможности прятать. От чего многие, так и числились не погибшими, а пропавшими без вести.

«Предвестник» лишь дважды дал себя опередить и теперь, весь город (надо понимать как городской совет) надеялся, что и сегодня, он окажется позади Туклеттера. И тогда…

— … мы заживем как все обычные американцы. Хотя, по мне, мы и так живем как обычные американцы.

С этими словами, Кони встал и побрел к вешалке, за своим дождевиком. И хотя он должен был завершить отчет, Кони решил не думать о нем до завтрашнего дня. Надев дождевик и натянув колоши, которые он всегда, в отличие от констебля, держал под вешалкой, а не под столом, Осборн взял ключи от входной двери и направился к выходу.

Ветер был ужасно силен и пытался затолкнуть его обратно в офис, а капли дождя больно били по лицу и рукам. Но Кони не сдался, он выключил свет и запер дверь на ключ. В это время констебль уже должен был быть дома, даже не смотря на такую ненастную погоду, а потому он не узнает, что Кони ушел раньше времени с работы, до завтрашнего дня. Кони свернул за угол здания и трусцой побежал на задний двор полицейского участка, где его дожидалось «камаро» — подарок его матери и дяди, на его восемнадцатилетние.

Открыв дверцу, он забрался внутрь. Немного подождав, пока дрожь от холода слегка ослабеет, Кони сунул ключи в зажигание и провернул их, затем, переключая передачу и включая печку, он подумал о своей матери и о том, что этой ночью ей придется немного поволноваться.

14.

В городской мэрии горели свечи. Они горели, когда генератор еще работал и они горели, когда пробки выбило от бушующей грозы. Канделябры на коротких ножках стояли на столе, те же, которые были почти в полтора метра в высоту, расположились по углам. Ветер гудел и завывал, бросая горсти дождевых капель в окно, с такой ненавистью и силой, что иногда казалось, ему было под силу выбить стекла и ворваться в комнату, где за широким и длинным столом заседал городской Совет. Во главе стола сидела Аннет Фоули — мэр города Лайлэнд. Эта была женщина сорока двух лет отроду, не высокого роста, с очень худым болезненным лицом и с еще более худой шеей. Она была одета в строгий костюм бордового цвета и белую блузку. Из украшений, на ней были бусы и браслет из речного жемчуга, а на пальцах блестели в пламени свечей золотые кольца с камнями разных размеров. Одно из колец было печатью, передаваемое из поколения в поколение в ее семье, на которой был изображен их родословный герб.

Ее ярко-синие глаза, все время глядели с прищуром, даже в темное, как сейчас, время суток. И этот взгляд холодил спины каждого из присутствующих на Совете мужчин.

— Что мы имеем? — спросила она, не обращаясь ни к кому на прямую.

— Моссинджер считает, что все может закончиться этой ночью, — ответил за всех Стэнли Борнуэлль, полноватый мужчина тридцати восьми лет, который же выглядел на все пятьдесят. За какие-то три года он успел потерять двоих сыновей и пережить самоубийство жены. Несмотря на все пережитое, он оставался одним из самых маловерующих из Совета в городское проклятие, хотя и не отрицал его реальности, иначе место в этом офисе было бы ему заказано.

— А где он сам? — осведомилась мэр.

— Должен быть с минуты на минуту.

Ветер взвыл за окном невероятно громко и свечи затрепыхали, словно потокам холодного воздуха, каким-то образом, все же удалось ворваться сквозь щели. Все присутствующие на собрание, почти с благоговеньем, молча, глядели на пляску языков пламени, не решаясь нарушить молчания.

— Наш город многое пережил за все эти годы, — начала Аннет Фоули, не отводя глаз от свечей, — и мы оставались верны ему и друг другу. Мы всегда были рядом в те времена, когда одному из нас было плохо, готовые протянуть руку помощи каждому из горожан. Я права, Улаф?

— Да, Аннет, — уверено кивнул Улаф Финчберг, потомок шведских эмигрантов, которые поселились на этих землях еще в начале восемнадцатого века и, судя по легендам, которые сохранились лишь из уст в уста, его прадед участвовал при распятии священника. — Когда я потерял одну ногу из-за диабета, вы не потеряли веру в меня, сохранив за мной пост главного судьи. А когда мой сынишка упал с обрыва песчаного карьера, помогли нам как материально, так и добрым словом. Доктору Пибоди я буду благодарен да конца своих дней, он поднял моего мальца на ноги.

— Я рад, что с твоим сыном все обошлось, Улаф, — отозвался Виктор Пибоди, главврач городского госпиталя. — Но, многим из нас повезло меньше. И все же, мэр Фоули права — мы всегда держались вместе.

— Спасибо, Виктор. — Фоули сдержано улыбнулась ему, затем положила локти на стол и сплела перед собой пальцы. — Наши родители поступали точно также. Они были хорошими людьми, можно даже сказать — патриотами. Они могли пожертвовать многим, а иногда и всем, ради благополучия всего города, пусть это им и давалось не легко. Не всякий может переступить через законы нравственности, пусть даже это и делается во благо. — Она поочередно оглядела всех восьмерых человек, что находились с ней в комнате и, с удовольствием констатировала, что все внимательно слушают ее. — Для нас тоже настал трудный день выбора, который должен либо сплотить нас еще сильнее, либо показать наши истинные лица. Лица верующих или обманщиков. Лица сильных мужей, либо жалких трусов. Лица друзей и товарищей, либо лица тех, которых надо держать вдалеке от себя. И я надеюсь….нет, я верю, что мы не сойдем с этого пути и будем стоять плечом к плечу даже тогда, когда назад пути уже не будет. Все что нам надо сделать — это принести последнюю жертву, которая запустит процесс Очищения.

Мэр Фоули встала из-за стола и подошла к окну. Все молча, проводили ее взглядом. Молнии освещали ее лицо, превращая ее в древнюю старуху.

— Легенда гласит, что городу будет дано ограниченное время для Очищения. И это время, как всем известно, подходит к концу. А именно, через пять лет.

— Мы не должны оставлять все на последний момент. К тому же, «Он» всегда был на шаг впереди нас. — Фоули узнала по голосу, что эти слова принадлежали Йену Барстеру — владельцу ломбарда и антикварной лавки.

— Да, мы не должны оставлять все на конец. Так как это сделали наши предки, распяв священника, и испугавшиеся своего собственного поступка. По этой причине, попытки распять очередную жертву отложились на добрые два столетия. Это было глупо с их стороны.

— Вторая жертва была принесена сорок лет назад и попытки завершить обряд больше не прекращались. И, по-вашему, у нас сможет получиться завершить его сегодня?

— Да, Льюис! — тоном, нетерпящим возражений, произнесла Фоули, резко повернувшись к ним лицом. — Что мы можем, если в нас нет веры? Ничего! А потому я верю, что все у нас получиться и я верю, что, несмотря на сказанные слова, ты тоже веришь, Льюис Принстин.

Льюис вместо ответа предпочел лишь кивнуть. Льюис Принстин был директором средней школы Лайлэнда и он был самым старшим из присутствующих на Совете — в конце зимы ему исполнилось пятьдесят три, но до следующего дня рождения, по мнению врачей, он мог и не дожить. Всему виной был рак предстательной железы, о котором он узнал полгода назад и причину появления которого он видел только в проклятии. Он и думать не хотел, что всему виной могли быть другие причины, так как считал, что всю свою жизнь вел здоровый образ жизни и рак, как и другие болезни, просто были обязаны обходить его стороной. Льюис Принстин никому об этом не говорил, но он верил, что стоит последней жертве отдать свою жизнь во благо города и мерзкая смертельная болезнь тут же отступит, вернется в то черное грязное место, где пребывала ранее, прежде чем поселится в его теле. По подсчетам врачей ему оставалось жить не более трех месяцев, не смотря даже на то, что он чувствовал себя вполне неплохо, не считая редких симптомов беспричинной слабости. Но он не горел желанием ждать, когда его самочувствие ухудшится, он желал Очищения города. И чем сильнее он этого хотел, тем меньше веры в нем прибывало, что это когда-нибудь да наступит.

Входная дверь, на первом этаже громко захлопнулась и все прибывающие в зале заседания обернулись в сторону закрытой двери, за которой уже слышались приближающиеся шаги.

— Это должно быть наш шериф прибыл, — заметила Фоули, возвращаясь к своему стулу и положив ладонями о его спинку.

В дверь постучали, а затем ее открыли, не дожидаясь приветственного «войдите». Как и предположила Фоули, в дверях появился шериф Моссинджер в желтом дождевике, с которого стекали капли дождя.

— Прошу прощение за опоздание, — сказал шериф, в голосе которого не было даже намека на сожаление. — Погода на улице просто сошла сума.

— Рада вас видеть, Моссинджер, — отозвалась мэр Фоули и указала ладонью на свободное место у стола, па правую руку от себя. Шериф снял дождевик и шляпу, повесил их на вешалку и зашагал к столу, поправляя сбившиеся волосы ладонью.

— Как обстоят дела? — поинтересовался Йен Барстер, как только шериф сел за стол и отблески света от свечей заплясали на его смуглом волевом лице. Капли воска уже капали на лакированное покрытие стола заседаний.

— Уверен, что именно сегодня все и случится.

— Хочется верить, что Билл поступит, так как надо и не станет убивать никого вне плановых действий, — холодно заметил Льюис Принстин.

Шериф никак не отреагировал на его слова, а продолжил беседу, обращаясь исключительно к мэру Фоули:

— У него есть все для того, чтобы исполнить Обряд. Я не сомневаюсь в нем. Также как и не сомневаюсь в том, что все сегодня и завершиться.

— Да, шериф, вы всегда хорошо исполняли свой долг и верно служили своему городу. — Мэр Фоули сдержанно улыбнулась ему, продолжая глядеть сквозь щели век. — Все мы верим в то, что Биллу под силу исполнить свою миссию. Но нам нужны гарантии.

Шериф сжал губы, понимая, куда клонит Аннет Фоули. Не то чтобы он был против, так как и сам понимал, что в этой роли он будет выглядеть лучше любого из присутствующих на совете. Но, как же ему не хотелось оставшееся время до рассвета «гулять» под дождем.

— Я прослежу за ним, Аннет. Буду держаться на расстоянии и контролировать обстановку.

— Отлично, но вам потребуется кое-что. — Фоули открыла ящичек стола и бросила на стол, перед шерифом мешочек с солью. Шериф взял его, осторожно прощупывая содержимое. — Это, конечно не панацея, но если ты будешь держаться на расстоянии от приезжих, ты не попадешь под Его влияние.

Шериф положил мешочек в карман брюк, при этом почувствовав запястьем холод своего табельного оружия.

— Ты нужен нам, Элдред, — впервые за долгое время назвала она его по имени. В последний раз, она его так называла более двадцати лет назад, когда ей было всего девятнадцать и они лежали в одной постели и ели яблоки после долгих часов занятия любовью. Возможно, она сама даже не заметила, что произнесла почти те же слова, что и при последней их близости: «Ты нужен мне, Элдред. Хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной». От этих воспоминаний он почувствовал теплоту в груди и легкую боль в животе. Даже спустя столько лет, он испытывал к ней чувства. — Ты нужен городу.

Что касается ее чувств….

Элдред в них глубоко сомневался.