Семиокапитализм основан на эксплуатации интеллектуальной энергии человека. Интеллект становится частью как сферы производства, так и сферы потребления. Интеллектом гораздо сложнее управлять, и он гораздо менее предсказуем, чем физические усилия, необходимые работникам на сборочной линии традиционного завода.

За годы существования «экономики прозака» творческие работники были мотивированы вкладывать свои когнитивные способности в процесс производства в ожидании успеха и дохода, который станет их наградой — они были убеждены, что труд и капитал могут объединиться в один процесс взаимного обогащения. Работникам внушали мысль, что они свободные агенты, а такие явления, как пузыри доткомов, основаны на реальном увеличении доходов и генерируют высокие карьерные ожидания. Но союз семиокапитала и когнитивного труда не вечен.

 

Нейроэксплуатация и коллапс

В 1999 году, во время эпохи доткомов, был анонсирован техноапокалипсис в облике глобальной проблемы тысячелетия, появились темные, угрожающие тучи в ясном небе самозваной «новой экономики». Воображение общественности было настолько взбудоражено апокалиптическим мифом о глобальной технологической аварии, что оно породило настоящую волну ожидания катастрофы по всему миру. Предсказанный апокалипсис получил известность под именем «ошибка 2000 года», то есть ситуация, когда компьютерные часы покажут 12 в ночь на новое тысячелетие.

Однако отсутствие каких-либо катастрофических событий осталось в глобальном сознании как ощущение грани пропасти для социума. Через несколько месяцев, весной 2000 года, катастрофа доткомов принесла замедленный крах новой экономики — крах, который в той или иной форме, никогда не будет действительно преодолен, — несмотря на бесконечные войны Буша, несмотря на провозглашенное восстановление электронного бизнеса.

Рекомбинантный союз интеллектуальной работы и финансового капитала был закончен. Молодая армия свободных работников, самозанятых в виртуальном бизнесе, была преобразована в орду современных когнитивных работников: когнитариев, то есть интеллектуальных пролетариев и Интернет-рабов, которые инвестируют свою умственную энергию в обмен на нестабильный доход.

Нестабильность является общим состоянием семиотрудящихся. Существенной особенностью нестабильности в социальной сфере является не потеря регулярности в рабочих отношениях, так как труд всегда более или менее нестабилен, несмотря на юридические правила. Существенная трансформация, приведшая к «оцифровке» процесса труда, есть фрагментация личной непрерывности работы, фрактализация времени, распад его на фрагменты. Рабочий исчезает как человек, продающий свой труд, и заменяется абстрактными фрагментами времени. Киберпространство мирового производства можно рассматривать как огромное пространство обезличенного человеческого времени.

В сфере промышленного производства абстрактное время труда было воплощено в живого человека — работника, обладающего идентичностью. Когда капиталисту был необходим человеческий капитал для валоризации, он был обязан нанять человека и вынужден был иметь дело с физической слабостью, недугами и правами этого человека, был вынужден столкнуться с профсоюзными организациями и их требованиями, а также политическими идеями, носителем которых был этот человек.

Когда мы вступаем в век информационного труда, нет больше необходимости вкладывать средства в обеспечение человека для восьмичасового рабочего дня на протяжении его жизни. Капитал больше не принимает на работу людей, но покупает пакеты времени, отдельно от их взаимозаменяемых и случайных носителей. В Интернет-экономике гибкость превратилась в форму фрактализации работы.

Фрактализация является модульной и рекомбинантной фрагментацией времени деятельности. Работник больше не существует как человек. Он или она — только взаимозаменяемый производитель микрофрагментов рекомбинантного семиозиса, которые находятся в непрерывном потоке Интернета.

Капитал больше не платит за возможность эксплуатировать работника в течение длительного периода времени; он больше не платит зарплату, которая охватывает весь спектр экономических потребностей человека, работающего на капиталиста.

Работнику (фактически теперь машине в человеческом теле, наделенной мозгами, которые могут быть использованы для производства в отдельные фрагменты времени) выплачивается за отдельные, временные услуги. Время работы фрагментировано и разделено на ячейки. Ячейки времени выставлены на продажу в Интернете, и бизнес может приобрести их столько, сколько пожелает, в любом случае без обязательства обеспечить какую-либо социальную защиту работника. Обезличенное время становится настоящим агентом процесса валоризации и не имеет никаких прав, никакой профсоюзной организации, никакого политического сознания. Оно может быть только либо доступным, либо недоступным — хотя последняя альтернатива остается чисто теоретической, поскольку физическое тело до сих пор вынуждено покупать еду и платить арендную плату, несмотря на работу в виртуальной сети.

Время, необходимое для производства информационного товара, сжимается цифровой машиной. Время тщательно поделено на ячейки, которые могут быть мобилизованы в любой момент. Рекомбинации этих фрагментов осуществляются автоматически в сети. Мобильный телефон — инструмент, который позволяет поддерживать связь между потребностями семиокапитала и мобилизацией живого труда киберпространства. Звонок телефонов вызывает мобильных работников, чтобы воссоединить их абстрактное время с рабочим потоком.

В этом новом измерении труда люди не имеют права защищать себя или торговаться в отношении времени, собственниками которого они являются, напротив, это время у них эффективно экспроприируют. Их время на самом деле не принадлежит им, потому что оно отделено от социального бытия людей, которые делают его доступным для рекомбинантной киберпродуктивной схемы.

Время работы фрактализовано, снижается до минимальных фрагментов, которые могут быть собраны, и сама фрактализация делает возможным для капитала постоянно создавать условия для минимальной зарплаты работнику. Фрактализованные работники могут быть недовольными, но это не выливается в движение либо согласованное стремление к сопротивлению.

Только пространственная близость самих работников и непрерывность опыта совместной работы приводит к возможности формирования рабочей солидарности. Без такой близости и преемственности не могут возникнуть условия для объединения в сообщество людей, размещенных по сетевым ячейкам. Индивидуумы могут собраться вместе, чтобы сформировать общее понимание, общие требования, только когда у них есть непрерывная близость во времени и пространстве, близость, которую труд в Интернете отныне делает невозможной.

Когнитивная деятельность всегда была вовлечена в каждый вид человеческого производства, даже те, где больше механического. Нет процесса человеческого труда, который протекал бы вне связи с применением интеллекта. В век индустриального труда ум заставляли работать как будто он не продукт интеллектуальной деятельности, а результат простых механических операций. В то время как работа заводских рабочих, по сути, есть повторение однообразных физических действий, умственная работа постоянно изменяется и рассматривает совершенно различные вопросы. Таким образом, категоризация ума в процессе капиталистической валоризации приводит к настоящей мутации. Сознательный организм подвергается большому конкурентному давлению, ускорению стимулов, постоянному напряжению внимания. Как следствие, психическая окружающая среда, инфосфера, в которой разум формируется и вступает в отношения с другими индивидуумами, становится для человека психопатогенной средой.

Чтобы понять семиокапиталистическую бесконечную игру зеркал, мы должны в первую очередь наметить новое междисциплинарное поле, ограниченное тремя аспектами: критика политической экономии объединенного интеллекта, симптоматика языковых экономических потоков и психохимия в информационной сфере, сосредоточенная на изучении психопатологических последствий психической эксплуатации, вызванной бурным ростом информационной сферы.

В глобализованном мире, обратная петля общей теории систем объединяется с динамической логикой в генетике, чтобы сформировать постчеловеческое видение цифровой продукции. Человеческий ум и плоть интегрированы с цифровыми схемами благодаря специальным интерфейсам. Однажды став действующей, цифровая нервная система может быть быстро установлена в любую форму организации.

Цифровая сеть спровоцировала интенсификацию информационных раздражителей, и они передаются от общества отдельным людям. Такое ускорение — типичный патогенный фактор, который будет иметь большие последствия в обществе. Воздействие ускорения действует как патологический агент: организм человека идет к коллапсу.

 

Порабощение будущего

Долги — это бремя, подобное ядру на цепи у будущих порабощенных поколений XXI века. Аня Каменец — молодой журналист, которая исследовала ситуацию, когда студенты берут у банков в долг средства для того, чтобы оплатить учебу в университете. Ее книга «Поколение долга» (Generation Debt), опубликованная в 2006 году, стала приговором начинающейся кабале, которая бросает тень на будущее большинства студентов в Соединенных Штатах, Великобритании и других странах мира, где приватизация университетской системы идет полным ходом.

Мы не знаем покоя в той же мере, в какой мы связаны. Общая нить, соединяющая всех членов нашего поколения, — это постоянное чувство непостоянства. Трудно создать семью, группу, работу или свой жизненный путь, когда вы не знаете, будете ли вы в состоянии заработать себе на жизнь, чтобы позволить себе брак или жить без долгов. Трудно инвестировать в самого себя, когда наша страна не заинтересована в инвестировании в нас. Трудно надеяться на будущее во время глобальных экологических катастроф и войн [67] .

Каменец также пишет:

Система студенческого кредита в настоящее время делает большую работу, обеспечивая миллиарды прибыли кредиторам, при этом защищая их от риска посредством щедрых федеральных субсидий и гарантий. Для заемщиков картина не столь радужна. Студенты без кредитной истории и опыта принятия финансовых решений склонны оставлять вопросы по займам своим родителям, в свою очередь, передоверяющим их офису финансовой помощи колледжа, которые не раскрывают свои связи с банками, реально становящимися кредиторами. К тому времени, когда подходит выпуск из колледжа, студентка, которую учили не думать о своем кредите в течение последних четырех, или пяти, или шести лет, как правило, даже не знает, сколько денег она должна и кому их надо вернуть. Опросы показывают, что студенты колледжа с энтузиазмом переоценивают свои будущие доходы и недооценивают возможные платежи по кредиту. Чем выше суммы кредитов, тем, как правило, дальше от них оценки самих студентов [68] .

В статье, посвященной той же теме, социолог Андрю Росс пишет:

В отличие от почти всех других видов задолженности, студенческие кредиты являются неснимаемыми (долг, от которого должник не может быть освобожден в ходе дела о банкротстве; к таким долгам относятся алименты, задолженность по уплате налогов и т. д.) через банкротство, и коллекторским агентствам предоставляются чрезвычайные полномочия для возвращения таких платежей, в том числе право на арест заработной платы и социального обеспечения. Рынок безопасного кредита, известный как SLABS (Студенческие кредиты активами ценных бумаг), составляет более четверти совокупного одного триллиона долларов долга студентов. Как ипотечный кредит, SLABS часто в комплекте с другими видами кредитов торгуется на вторичных рынках. Вся сила находится на стороне кредиторов и инвесторов, не удивительно, что кредитование студентов является одним из наиболее выгодных секторов финансовой промышленности. Что касается федерального кредита, они предлагаются по неоправданно высоким процентным ставкам — намного выше тех, по которым само правительство заимствует деньги у банков [69] .

Как объясняет Маурицио Лаззарато в своей книге «Фабрика должников» (La Fabrique De l’Homme endetté), долг — новая форма социального шантажа, цепь, обязывающая людей принять любую работу, даже ту, которая их не устраивает, плохо вознаграждающуюся, вредную или унизительную.

Связывание молодых людей цепью долга — путь к тому, чтобы обязать их добровольно принять эксплуатацию и уничтожить возможности организоваться и выступить против насилия капитала. В 2011 году «Occupy-движение» начало кампанию по осуждению системы студенческих кредитов, но движение было не в состоянии поддерживать длительные действия по организованному противостоянию системе и саботажу долгового рабства. Это действительно тревожный знак, так как, если социальные движения не в состоянии развеять чувство вины, которое порождает долг, если временные работники не в состоянии найти средства культурной и политической автономии, суицидальная волна, растущая в ходе первого десятилетия XXI века, будет продолжать расти, образуя настоящий ураган.

Самоубийство уже стало первой причиной смерти среди молодых людей, и это явление не может быть объяснено с точки зрения морали, семейных ценностей или аналогичной лицемерной риторики. Чтобы понять современную форму этого этического крушения, мы должны поразмыслить над случившимся преобразованием экономики и труда; мы должны понимать психическую мутацию и последствия финансового нигилизма для молодых людей.

 

Бжезинский был не прав

Самоубийство — это не новое явление в современном обществе, но в первые два десятилетия XXI века оно заняло исключительное место в современном социальном поведении. Каким-то образом самоубийство стало восприниматься как единственное эффективное действие угнетенных людей, единственное действие, которое может в реальности развеять беспокойство, депрессию и бессилие.

Современное самоубийство имеет мало общего с явлением, изученным Эмилем Дюркгеймом накануне XX века, и очень мало общего с романтическим самоубийством XIX века.

Дюркгейм говорил об аномическом самоубийстве, ссылаясь на моральное смятение, вызванное тем, что человек не был способен вписаться в социальные рамки существующего общества. В современном неустойчивом обществе аномия является совершенно обычным состоянием. В эпоху глобализации, самоубийство приобрело новое массовое измерение, особенно среди молодых людей: по данным Всемирной организации здравоохранения, самоубийство сегодня на втором месте среди причин смерти молодых людей после ДТП, которые зачастую тоже являются замаскированной формой самоубийства. Кроме того, суицид приобрел агрессивное значение, часто связанное с террористическими действиями и массовыми убийствами.

XXI век был открыт монументальным актом убийства и самоубийства. Массовое убийство, совершенное 19 молодыми арабами утром 11 сентября 2001 года, было, очевидно, террористическим актом, но воз можно, в первую очередь, это был акт самоуничтожения. Независимо от того, насколько арабы-террористы были внушаемы и дисциплинированы, в ночное время, перед самым невероятным терактом всех времен, эти 19 молодых людей думали о своей собственной жизни и смерти, а не только о своей славной миссии.

Комментируя действия, Бодрийяр в газете Le Monde, писал:

Моральное осуждение и священный союз против терроризма привели к массовому ликованию, вызванному мнением, что эта глобальная сверхсила уничтожена, даже более или менее самоуничтожена, в некоем подобии суицида. [Эта сверхсила] посредством своей невообразимой мощи породила все насилие, что назревает повсюду в мире, и поэтому террористическое мышление бессознательно обитает в каждом из нас [72] .

Массовое самоубийство 11 сентября выступило как сила, которая в первую очередь вынудила Соединенные Штаты, самую мощную страну в истории, к зеркальным действиям, симметрично отвечающим на самоубийство другой формой самоубийства. Реакция Буша — Чейни — Рамсфелда в дни и годы, которые последовали за массовым убийством в сгоревшем Всемирном торговом центре, представляется нам сейчас, более десяти лет спустя, как безумная самоубийственная акция, подобная действиям Мохаммеда Атта и его сообщников.

Теперь становится понятным то, что казалось немыслимо: Соединенные Штаты и Запад проиграли войну в Ираке и Афганистане. Смерть Усамы бен Ладена не имеет значения со стратегической точки зрения. В исламистском бесновании, после выхода печально известного фильма «Невинность мусульман», тысячи молодых арабов кричали: «Мы все — Усама».

Проект бен Ладена по восстановлению исламского халифата, возможно, самый реакционный проект из когда-либо задуманных, сегодня превращается в развитие чудовищной концепции: создание исламского государства Ирака и Леванта под руководством Абу Бакра аль-Багдади. Теперь это уже последствия бредового обещания бен Ладена, превратившиеся в политическую и военную действительность. Бесконечная война, которую Буш начал после 11 сентября, мутировала в тяжелые неснимаемые оковы на ногах американских военных в частности и всей политики Запада в целом.

От Индонезии до Марокко — хотя и в разных формах — проект введения законов шариата набирает силу, а так называемая «Арабская весна» парадоксально приводит к власти не демократов, а исламистов.

Замечания Збигнева Бжезинского 1998 года, касающиеся вооружения «пробуждающихся» талибов в 1970-х годах, как указано в предыдущей главе этой книги, оказались удивительно точными в краткосрочной перспективе. Спонсорство небольшой террористической группы в горной и недоступной части мира — небольшая плата за огромную пользу для Запада и американской идеи демократии, за разрушение советской империи, его основного врага.

В краткосрочной перспективе, с точки зрения симметричного порядка в мире XX века, победа над Советским Союзом была значительно более важной, чем последствия укрепления небольшой группы антимодернистских, антидемократических и фундаменталистских фанатиков-мусульман.

Но история — жестокий судья, и XXI век разворачивается в полностью чуждом политическом пейзаже по отношению к тому, что был в воображении архитекторов холодной войны. Оценивая прошедшие события, мы можем теперь сделать вывод, что на самом деле Бжезинский был не прав. Советский Союз был государством, которое медленно распадалось само. Афганская вой на, конечно, сыграла решающую роль в провоцировании развала Советской империи, но она была обречена на деградацию в любом случае.

В письме, направленном Юрием Андроповым Леониду Брежневу в 1977 году, старый директор КГБ фиксирует отсутствие прогресса в развитии компьютерной науки как смертельную угрозу для выживания СССР перед лицом конкуренции с Западом. Он был прав. Забудьте про Афганистан. Советский Союз просто не смог бы выжить в век Интернета.

Если мы рассмотрим последствия недавнего распространения религиозного фанатизма и антизападной ненависти среди растущего мусульманского населения (единственная община в мире, которая постоянно растет, в то время как другие снижают рождаемость) и увеличение безработицы подрастающего поколения мусульманских стран, то замечания Бжезинского кажутся крайне недальновидными.

 

Случайные убийцы

Говоря о смертельных последствиях атаки беспилотных самолетов в мае 2013 года, Барак Обама признал, что четверо американских граждан были убиты атакой дронов, но защитил легитимность таких ударов в довольно смелых терминах:

Америка не предпринимает удары, чтобы наказать простых людей, мы действуем против террористов, которые представляют продолжающуюся и неизбежную угрозу для американского народа в то время, когда в мире нет других правительств, способных эффективно бороться с ними. И прежде чем произойдет любое столкновение, должна присутствовать почти полная уверенность, что гражданские лица не будут убиты или ранены — вот высокий стандарт, который мы можем установить.

Говоря о почти полной уверенности, Обама неявно признавал невозможность избежать случайных гражданских потерь при проведении удаленных беспилотных ударов в труднодоступных регионах в других странах.

Удары самолетами-дронами начались в 2004 году при Джордже Буше-младшем и существенно увеличились в числе в президентский срок Барака Обамы. Некоторые СМИ упоминают о сотнях американских беспилотников, применяемых в таких странах, как Пакистан и Йемен. По оценкам экспертов, число убитых дронами между 2004 и началом 2013 года находится в диапазоне от около 2000 до примерно 3000 человек. При этом число убитых женщин и детей, конечно, весьма значительно.

По данным Бюро журналистских расследований, количество жертв среди гражданского населения — от 400 до 800 человек, более 100 из которых дети. Бюро также сообщило, что, с тех пор как Обама стал президентом, не менее 50 гражданских лиц были убиты при последующих ударах, когда они отправлялись помочь жертвам первой атаки, а более 20 мирных жителей попали под преднамеренные авиационные удары по похоронным процессиям.

Вулидж — район на юго-востоке Лондона, где в среду 22 мая 2013 года молодой человек напал на британского солдата с ножом и тесаком. После убийства солдата агрессор попытался обезглавить жертву. Собравшаяся толпа кричала в возмущении, но ничего не сделала. Убийца не пробовал бежать и даже попросил женщину-свидетеля сфотографировать его и жертву. В кадрах, полученных ITV News, он был заснят с окровавленным мясным тесаком, делающим политические заявления.

«Вы думаете, что политики будут умирать? — сказал он. — Нет, это будет делать обычный парень, такой как вы, и ваши дети. Так что надо избавиться от них. Скажите им, чтобы вернули наши войска назад, тогда вы сможете жить в мире со всеми». Затем преступник добавил: «Я прошу прощения, что женщины были свидетелями этого убийства сегодня, но на нашей земле наши женщины постоянно видят то же самое. Вы, люди, никогда не будете в безопасности. Смените ваше правительство, оно не заботится о вас».

Имя убийцы — Майкл Адеболайо, обычный британский студент нигерийского происхождения. Родился в Ламбете в декабре 1984 года, вырос в Ромфорде, ездил в школу на автобусе, играл в футбол и, казалось, имел много друзей. Его семья — верующие христиане, которые посещают местную церковь. Это все — отдаленные последствия бесконечной глобальной войны. Молодежь растет в ненависти к врагу. Но кто враг? Это другой молодой человек, который ходит по улице и носит футболку с патриотическими словами. Случайные убийцы ходят по улицам в случайном уголке города в случайный день. Случайные люди ждут автобуса. Поэтому все люди никогда не будут в безопасности.

 

Самоубийство с помощью полицейского

Морской двор (Navy Yard) почти так же стар, как Соединенные Штаты. Он был построен в 1799 году и в течение столетия являлся крупнейшей судостроительной верфью страны. В конце концов, Морской двор потерял свое значение в качестве верфи, а точка приложения сил была смещена на проектирование и техническое обслуживание флота и вооружения США.

В понедельник 16 сентября 2013 года Морской двор стал ареной убийства и хаоса.

«Мы еще не знаем все факты. Но мы знаем, что несколько человек были расстреляны, а некоторые убиты, — заявил президент Обама в понедельник днем. — Мы столкнулись с еще одним массовым убийством. И сегодня это случилось на военном объекте в столице нашей страны». Обама назвал стрельбу «трусливым актом», который избрал целью военных и гражданских лиц, служащих своей стране.

«Они знают об опасностях службы за границей, — сказал он, — но сегодня они столкнулись с невообразимым насилием, которое мы не могли ожидать у себя дома».

Через несколько часов неразберихи (некоторые полицейские, бывшие на месте, сказали, что на территории военно-морской верфи стреляли два или три человека) буйство закончилось, когда Аарон Алексис, 34-летний ветеран войны, был застрелен и идентифицирован как убийца.

Алексис получил две обычные медали за службу в ВМС: Медаль за службу национальной обороне США и Медаль за службу в войне против терроризма, которые вручаются любому члену вооруженных сил, служащему в национальных спецслужбах.

Отец Алексиса рассказал полиции, что его сын имел проблемы с неконтролируемой агрессией, связанной с посттравматическим стрессовым расстройством, и что он был активным участником спасательных действий во время нападения на Всемирный торговый центр 11 сентября. Детали профиля Алексиса в социальной сети LinkedIn связаны с его учебой в авиационном университете Эмбри-Риддл и его работой в качестве сетевого специалиста в SinglePoint Technologies. По словам друзей, он был спокойным парнем, который исповедовал буддизм, но жаловался на отсутствие хорошей работы и денег, а также любил носить пистолет за поясом.

Алексис, как оказалось, страдал от психического заболевания. За несколько недель до того, как он пошел на военно-морскую верфь в Вашингтоне, округ Колумбия, и открыл огонь по работавшим там сотрудникам, он пришел в полицию, чтобы пожаловаться на преследования неизвестных лиц. Он сообщил, что слышал голоса, которые его пугали, они «посылали волны через его тело», чтобы вредить ему. Офицер, принявший жалобу Алексиса, написал в своем докладе, что он заявил: некие индивиды используют «какую-то машину вроде СВЧ-печки», чтобы посылать вибрации через стены, проникая в его тело так, что он не может уснуть.

В 2004 году Алексис был вовлечен в инцидент, прострелив задние шины автомобиля, принадлежавшего строителю, выполнявшему работу в его районе. Тогда Алексис сказал полиции, что был в состоянии аффекта от ярости, но добавил, что он ощущал, будто над ним «издевались» и проявляли «неуважение» рабочие. Тем не менее молодому человеку было разрешено сохранить смертельное оружие.

В соответствии со статьей Мэтта Кеннарда «Как война и террор приходят в наш дом», опубликованной в Guardian, историю этого молодого человека следует рассматривать не как отдельный случай, но как один из многих результатов идущей войны с терроризмом, начатой администрацией Буша в первое десятилетие XXI века. Мэтт Кеннард пишет:

Эта эпидемия посттравматического стресса является лишь одной из многих проблем, с которыми сталкиваются военные США, поскольку она связана с последствиями десяти лет войны и оккупации. Еще один аспект проблемы в том, что во время «войны с террором» военная система США ослабила свои критерии отбора, чтобы справиться с возникшим в середине десятилетия кризисом набора желающих служить в армии. Как прямое следствие, более 100 тысяч американцев с судимостями — в том числе за серьезные уголовные преступления, изнасилования и убийства, отправились на службу — облагодетельствованные по программе «морального освобождения», что позволило военным закрыть глаза на вербовку солдат с темным прошлым [75] .

Также:

Посттравматический стресс, по оценкам, поразил свыше 30 % ветеранов, и в то время как финансирование военных нужд все увеличивается, для лечения психиатрической болезни катастрофически не хватает средств. Травмированные ветераны на сегодняшний день представляют наибольшую угрозу не для других, но для самих себя: подсчитано, что в США каждый день совершают самоубийства 22 ветерана [76] .

Некоторые из них совершают самоубийство с помощью полицейских.

Что это такое — самоубийство с помощью полицейских? Дело в том, что это не так легко — убить себя самому. Одному, в своей комнате, нажать на курок — это требует большой решимости. Более привлекательным для определенного рода лиц является убить случайных людей, так что рано или поздно полиция будет вынуждена убить их самих.

Читая о стрельбе на военно-морской верфи, об истории Алексиса — его душевных страданиях, его параноидальных проблемах, его насильственных действиях и последовавшем предсказуемом конце, — приходишь к пугающему осознанию, что часто (хотя, очевидно, не всегда) массовое убийство совершается с целью своего рода самоубийства по доверенности.