14 мая 1999 года, суббота, три часа пополудни. Закрытая база «Бобруйск — 13». Караульное помещение. В кресле на колесиках перед компьютером «Pentium-II» сидит нахмурившийся начкар — старший прапорщик Шевенко и задумчиво шевелит пшеничными бровями. Вот уже пятнадцать лет он ломает свою рано облысевшую голову над тривиальным вопросом: что хорошего можно спереть на этой базе? Лень заедает, не то можно было бы продать парочку секретов на Запад, а еще лучше — на Восток.
— Драг нах Остен! — подтвердил Владимир Иванович, в прах разнося очередное чудовище из Unreal Tournament.
Кризис поджимает, и поджимает не на шутку. Денег нет, и не предвидится. Семья только вот есть хочет. Привыкла «фамилия» к трехразовому питанию… Промах! Сменим оружие…
Забежать надо бы к Шуре Лютикову на продсклад… Шура — добряк известный, наверняка даст пару банок лососины — дома в кои-то веки поужинать нормально! Хотя во дворе и не девяносто второй, но нерешенных проблем хватает.
Хорошо, что ребенок у Шевенко один, балбес! Закончил аспирантуру, защитил кандидатскую, сидит теперь у отца на шее — работы не сыскать. Может и не сыскать… Работы таперича нетути! Нет работы! Если пропустить стакан и разобраться, ничего нет! Но самое главное, нет нормальной жизни! Набрать бы полный рот дерьма, да и плюнуть на весь белый свет!
Только здесь, в караулке, и расслабишься… Солдатская пайка, она хоть и не имеет гражданских вкусовых качеств, да и есть за ней один реактивный грех, но, все же закрыв глаза, есть можно — сытная!
Владимир Иванович вновь переключился на мысли о семье и своем месте под светилом. Хоть и три звездочки на погонах, но размер у них — мини… Да и расположены они довольно-таки бестолково: не то мумия генерал-полковника, не то коньяк «Империал»… Да, кстати, об «Империале»! Изжога от него — первый сорт! Хоть жизнь и помимо изжоги ни к черту! Приняв стопку мерзопакостного бренди, Шевенко поморщился, и в очередной раз сказал себе на ухо горькую правду: «Вовка, жизнь не удалась! Ну и хрен с ней! Давай на посошок!»
— Ваше здоровие, виртуальные твари! Сейчас мы его вам подпортим!
Совсем не то созвездие представлялось рядовому Володе Шевенко лет так двадцать пять назад. Но человек полагает, а Господь располагает. Видать, тот момент Господь к юному салаге расположен не был…
И вообще, сей джентльмен изрядно таки издевается над славянами. К чему бы это? Ужели мать Понтия Пилата согрешила с великороссом?
Единственное, в чем повезло сорокапятилетнему прапорщику — служба на «Последнем оплоте социализма» — осколке холодной войны и «тряпке от железного занавеса». База «Бобруйск-13». Мать кормящая и отец-смотрящий. Кстати, куратор базы, генерал Трущенков частенько присутствовал на пятичасовых совещаниях-летучках и всякий раз недовольно замечал:
— Отожрались, понимаешь, на казенных харчах!
Рожа у генерала была гораздо шире, чем у начальника продслужбы…
Минобороны России считало базу «Бобруйск-13» своим западным форт-постом и частенько помогало материально, хотя ее собственные солдаты охотнее всего посчитали бы это излишним. Но, как водится, на такое дело деньги всегда найдутся. Ведь еще Петр Первый любил приговаривать: «Денег у меня нет, а на это дам!»
Сердитый скрежет винчестера оборвал благие мысли начкара, и он взглянул на монитор. 15-ти дюймовый «Gold Star» отображал бородатую физиономию с налитыми кровью глазами. «До главного монстра добрался», — ошалело подумал старший прапорщик, но тут Sound Blaster заложил уши громким ревом. Внезапно все стихло, и на мониторе осталось светиться «William must die”, причем в левом углу и желтым цветом.
Через секунд пять компьютер любезно позволил отключить питание, чему Шевенко с облегчением возрадовался. Он уже снял трубку черного «Сименса», чтобы вызвать орлов из взвода хакерской поддержки капитана Селедцова, но быстро положил ее, ибо внезапно послышался топот бегущих по коридору караулки ног. В комнату начкара без стука влетел помначкара — сержант Кимарин.
— Товарищ старший прапорщик! Владимир Иванович! — лицо сержанта было белее снега, — то-то хренотень на улице творится! Учения, может, какие начались или тревога?
— Какая, к дьяволу тревога! — воскликнул начкар, — о тревоге за полчаса предупреждают, минимум!
Шевенко схватил лежащую на пульте фуражку, надел ее набекрень, и, кренясь на девяносто градусов от плоскости головного убора, побежал по коридору.
— Твою мать! —присвистнул он, выбежав на улицу, — никак, Господь учениями командует!
На небе вовсю плясали зарницы, пахло сильно озоном и еще какой-то гадостью из самых первых детских воспоминаний Шевенко. Минут через пять небо стало обычного цвета, но разбавленного неожиданной монохроматической бирюзой, запах озона исчез. Наступила благодать.
— God, bless ya!!!
До ушей присутствующих донесся отдаленный вой часовых на вышках. От него стало как-то жутковато. Опрокидывая на ходу столпившихся солдат, начкар бросился обратно и, схватив трубку, послал вызов на пост №1. Трубку долго не снимали. Шевенко уже чертыхнулся, хотел было бежать на пост, но легкий щелчок возвестил, что контакт состоялся, а сопение в трубке подтвердило наличие на вышке жизнеспособного организма.
— Твою долбаную мать!!! — заорал в трубку старший прапорщик, — какого дьявола ты устроил этот спектакль, Федорчук?
В трубке послышались стенания и всхлипы, но в итоге субординация и дисциплина победили нервную систему солдата — дрожащий голос ефрейтора произнес:
— Дык, ета… товарыш старший прапорщик. Деревня пропала!
— Ты что, ханки обожрался, военный? Да я тебя, гада, на тумбочке сгною!
Некоторые из солдат позволяли себе на посту жевать эту зеленую гадость — уверяли, что ловят кайф. Замполит, продегустировав, заявил, что водка круче.
— А идите и посмотрите сами, какое тут дерьмо твориться! — дерзко ответил Федорчук и повесил трубку.
— Кимарин! — закричал Шевенко, — ко мне!
Вбежал запыхавшийся сержант.
— Разводящего на первый пост, да захвати двух солдатиков покрепче: Горомыко да Пятнавого, — пусть приволокут сюда этого Федорчука. Спятил солдат. Кто же вынесет три караула подряд! Осточертело напоминать командиру, что людей не хватает… Может и нажрался каких мухоморов… А!!! Выполняйте, сержант! — Кимарин остался на месте, игнорируя приказ и вопросительно глядя на начкара.
— Что такое, Саня? — удивился Шевенко.
— А остальных?
— Кого это, остальных? — не понял начкар.
— Часовых.
— Зачем? — недоумевал Шевенко.
— Так они же все воют, — равнодушно пояснил сержант.
— О, черт! — схватился за голову начкар, — бери разводящего, двух солдат, и пошли со мной!
На улице было непривычно тихо: вой часовых стих, из боксов доносилось мягкое гудение электросварки, да слышалось только далекое рокотание аварийного дизель-генератора.
— Саша, тебе не кажется, что стало чуточку прохладнее? — спросил начкар у зама.
— И воздух другой какой-то, — потянул носом Александр.
— Более другой! — съехидничал Шевенко, — я афоризмы тоже прочитал, что на компьютере были.
— А вы не находите?
— Если откровенно, то это мне здорово напоминает дух реанимационного отделения, — я там валялся после пожара в ангаре, — сморщился Шевенко, — но все это, Шура, бред, к делу не относящийся. Воздухом занимается авиация, а наше дело — земля.
По асфальту звонко цокали подкованные сапоги небольшого отряда. У первого поста их окликнул осипший Федорчук:
— Стой, кто идет!
— Хрен в сиреневом пальто, ефрейтор! Что это за неуставные вопли слышались из этого сектора минут пятнадцать назад?
— А вы за забор гляньте, товарищ старший прапорщик, — Федорчук пожал плечами с видом психиатра, встретившего в пивной коллегу. Шевенко нахмурился:
— Ты сейчас, Ваня, хорошо себя чувствуешь? Голова не болит? Федорчук злобно сказал сквозь зубы:
— Газы в кишечнике мучают. Вы подойдите к забору, — так я вас одной очередью, оптом! — и отвернулся, глядя куда-то вдаль. Вмешался Кимарин:
— Товарищ старший прапорщик, вы же видите — Федорчук в норме — он и с комбатом так разговаривает.
— Сам вижу, — Шевенко, казалось, напрочь забыл о часовом; подойдя к забору, он придвинул к нему какой-то ящик и, взгромоздясь на него, заглянул за…
Саша Кимарин едва успел подхватить покачнувшегося и начавшего заваливаться начкара. Оказавшись на твердой земле, Шевенко встряхнулся, снял фуражку, достал носовой платок и протер им лысину. Затем спрятал платок в карман кителя и, держа в руке головной убор, сел на ящик.
— Абсурд, мля! — произнес он упавшим голосом.
Строй, в мгновение ока превратившийся в ватагу, бросился к забору. Горомыко и Пятнавый, в ящиках не видевшие необходимости, первыми обозрели зазаборный пейзаж. Пятнавый в ужасе закрыл лицо ладонями. Горомыко, погрязший в культуризме по самое серое вещество, покрутил своим горбатым носом и ляпнул:
— Во, блин, смещение пространственно-временного карантинума!
Как оказалось, Василий сориентировался в происшедшем на два дня раньше центрального компьютера базы. Дождавшись, пока остальной личный состав попадает с ящиков, начкар сказал:
— Пойти, доложить, что ли… Пошли! Федорчук!
— Я!
— Не юродствуй. Посматривай тут. Коли появится какой-нибудь Змей Гонореич, стреляй без предупреждения.
В караулке Шевенко горько улыбнулся:
— Если в штабе сейчас капитан Львов, то после моего доклада командиру он примчится к нам со своей знаменитой «лекарствой». Айболит, хренов!
Капитан Львов был начальником медчасти, то есть, начмедом. О нем бродила недобрая слава. Он прославился своим эксгибионистским подходом к лечению любой болезни. Если к нему приходил солдат с жалобой на боли в животе, капитан самоотверженно рисовал ему бронежилет зеленкой, запасы которой в медпункте казались неисчерпаемыми. В случае с головной болью, голова солдата выбривалась, и рисовался шлем все тем же незамысловатым составом, вид которого приводил в ужас недомогающих.
Дородный, с большим хищным носом и пшеничными усами, придававшими ему сходство с пивным гномом, увеличенным в десять раз, Львов приближался к караулке хищными шагами уверенного в себе Сатаны. Выпучив водянистые глаза и придав себе и без того устрашающий вид, он постучал в комнату начальника караула.
— Входите, товарищ капитан! — раздался голос Шевенко. Львов вошел.
— Невероятно, Владимир Иваныч, как вы догадались, что это — именно я?
— Элементарно, капитан Ватсон! Кого еще могли прислать из штаба после моего доклада! Вы один или с группой захвата?
— Один.
— Странно!
— Вы, Иваныч, обладаете самым деревянным лбом из всего личного состава. По моему глубокому убеждению, сдвинуть вам мозги набекрень может разве что вид Люцифера, собирающего травы для гербария.
— Если это, Игорь Леоныч, комплимент, то очень и очень сомнительный, — хмыкнул Шевенко, — вроде того, как «пуля попала в голову, поэтому больших разрушений не причинила». Прошу вас.
— Что? — не понял Львов, доставая кошелек.
— Да не взаймы! — рассвирепел Владимир Иванович, — пошли на рекогносцировку, правнук Эскулапа!
У забора Львов постоял минуту в задумчивости, достал из портмоне лакмусовую бумажку, сунул ее в рот, вынул и, осмотрев со всех сторон, бросил под ноги.
— Случаи массового помешательства описаны лишь в священном писании, а мы с вами, Владимир Иванович, люди военные. Придется звать Норвегова со всей кумпанией. Пусть дядя Костя приходит и разбирается в этой кутерьме. Сей случай ничего общего с медициной не имеет.
Повернувшись в сторону вышек, он добавил:
— А эти, как их, постовые, пусть зайдут ко мне после караула.
— Любопытно, что вы им помажете в этот раз? — не удержался Шевенко.
— Горла, чтоб не болели после воя!