На следующей неделе репетиции «Сна в летнюю ночь» были закончены. Уинифред с удовлетворением заявила, что если бы у нее и была возможность пригласить кого-то на роли Тезея и Ипполиты, то во всем королевстве она не нашла бы лучших актеров, чем Джеред и Диана. Джеред, по ее словам, – и это чистосердечно подтвердили все остальные участники спектакля, – наилучшим образом воплотил царственный образ герцога афинского, а королевское поведение Дианы как невесты герцога вызывало вздохи восхищения со стороны остальных дам.

Лисса и Маркус, хоть их игре и недоставало какого-то огонька, добросовестно и старательно исполняли свои обязанности. Энергичность Марка придавала правдоподобия его роли Оберона, а Лисса, не будучи искусной актрисой, все-таки исполняла свою роль живо и непринужденно. Уинифред, воодушевленная успехами своей труппы, принялась отшлифовывать свои собственные роли. Чарльз на репетициях постоянно приводил всех в восторг своим исполнением роли деревенщины Основы. Он даже заявил, что ничего больше не имеет против ослиной головы, сделанной местным плотником из бальзы и обтянутой кроличьей кожей.

Уинифред слегка встревожилась, когда сэр Джеймс объявил, что на несколько дней должен уехать в Лондон, но, правда, сразу же всерьез заверил ее, что вернется как можно скорее, чтобы сыграть роли Эгея и шута Рыла в спектакле.

Даже Саймон, казалось, начал получать удовольствие от репетиций. Его роль многого от него не требовала, и он обнаружил, что Шекспир приносит ему временное облегчение от забот, отвлекает от того, что на него надвигается. Особенно ему нравилась сцена, где он, согнувшись у ног Джейн в кустах, выкрикивал оскорбления, которые должны были произноситься голосом Лизандра и быть обращены к Деметрию. Больше всего в этой сцене ему нравилось недовольство Джейн, когда он прижимался к ее ногам.

Лишь один человек отказывался принимать участие в веселье, которое нарастало с приближением дня премьеры спектакля. Это была леди Гермиона. На каждой репетиции она сидела со своей матерью у окна в Малиновой гостиной и, усердно работая иголкой, бросала злобные взгляды на актеров. В сценах общения Титании с Основой, когда королева фей ласкала и целовала своего волосатого длинноухого любовника, леди Гермиона просто цепенела от ярости, и те, кто становился свидетелем этого, удивлялись тому, что на Уинифред к концу дня не оставалось следов от злобных взглядов ее светлости. Даже утром, когда из деревни приходили дети, чтобы репетировать роли свиты короля и королевы фей, леди Гермиона не меняла ехидного выражения своего лица. В то время, когда остальные смеялись и играли с маленькими актерами, леди Гермиона ворчала, отдергивая свои юбки с едкими просьбами: «Кто-нибудь, уберите, пожалуйста, этого грязного ребенка».

Мало того, несчастного Чарльза леди Гермиона не отпускала от себя ни на шаг. Например, он не мог даже в деревню за табаком сходить без сопровождения своей невесты. В те редкие случаи, когда ему все же удавалось ускользнуть от нее, по возвращении он обычно обнаруживал, что леди Гермиона ждет его и ее точеный нос подозрительно подергивается.

Некоторым, конечно, казалось, что опасения леди Гермионы не беспочвенны, потому что, когда она ослабляла свое наблюдение, Чарльз продолжал свои ухаживания за Уинифред. Все видели, как эти двое молодых куда-то убегали и появлялись чуть позже, румяные и смеющиеся. Протесты Джейн по поводу поведения Уинифред не имели успеха: девушка насмешливо встряхивала головой и говорила:

– О, Джейн, не будь такой сентиментальной. Ты же знаешь, мне нравится флиртовать, и ничего страшного в этом нет. В конце концов, я так же веду себя и с Герардом, и с Гарри, и с сэром Джеймсом.

Это было совершенной правдой, но никак не успокаивало, потому что число доброжелателей Уинифред сокращалось.

Лисса, например, уже не могла скрывать свою растующую ярость, видя, как красавица похлопывает Маркуса по щекам и бурно реагирует на каждую его шутку.

К счастью, вскоре возник отвлекающий момент. Тетя Амабель закончила приготовление костюмов, и хотя на репетициях актеры еще не выступали в них, как только возникала такая возможность, все старались примерить свой костюм. Джентльмены – Саймон, Джеред и Маркус – активно возражали против греческих туник, в которые они должны были облачиться. Саймон утверждал – и остальные двое ему вторили, – что ничто не заставит его появиться перед людьми в этих одеждах. Проблему удалось разрешить только тем, что тетя Амабель удлинила туники и нашла высокие, до колен, котурны, уберегая этим зрителей от неприглядного вида обнаженных коленей актеров. Все исполнители главных мужских ролей, кроме Чарльза, были обеспечены длинными, до пола, плащами из легкой шерсти разных цветов. Это как бы добавляло богатства к довольно простым муслиновым туникам, в которые была одета мужская часть труппы, игравшая аристократов.

В основном все занятые в спектакле оказались довольны костюмами. Особенно Уинифред нравилась себе в величественном наряде Титании, который леди Тиг искусно сотворила из своего старого платья небесно-синего шелка, украсив его блестками и серебряными звездами. Пара крыльев-паутинок из кисеи подрагивала за плечами Уинифред, а на голове ее сверкала тиара, украшенная восходящей луной. Довольная Уинифред кружилась перед остальными, наслаждаясь выражениями их восхищения. Герард в порыве вдохновения сравнил ее с безоблачным вечерним небом, украшенным славой.

Костюм Джейн представлял собой короткую тунику, открывающую красивые ноги девушки, из простого белого муслина, подвязанную серебряным шнуром. Ее крылья были изготовлены из тонкого шелка, крошечные и хрупкие, сверкающие блестками. Свет свечей создавал ореол вокруг ее серебряных волос, и Джейн, как показалось Саймону, была необычайно красива.

Приближающаяся премьера спектакля вызывала нескончаемые толки в соседних поместьях. С появлением леди Тиг в Селуорте были рады гостям, и уж особенно с тех пор, как в поместье приехали такие высокопоставленные гости, как настоящий маркиз с женой. Обитателей дома постоянно приглашали на скромные званые обеды. Джейн, которая поначалу восприняла эти приглашения с некоторой тревогой, вскоре с облегчением обнаружила, что ее история про нового портного и болезнь, из-за которой она потеряла вес, в общем была принята, взгляды соседей не выражали недоверия.

Преподобный Микомб с женой хотя больше и не участвовали в спектакле, внимательно следили за продвижением дела и часто приезжали в поместье поприсутствовать на репетициях.

– Если бы только на мне не висела забота о замужестве Уинифред, – пожаловался Саймон старшему брату однажды хмурым утром, – моя жизнь могла бы быть вполне сносной.

Они сидели в кабинете Саймона за графином мадеры. Саймон мрачно посмотрел на струйки дождя, стекавшие по стеклу.

– Неужели у тебя нет никаких вариантов? – спросил Джеред.

– Никаких. Как только я здесь появился, то предпринял кое-что, но это ничего не дало. Я пригласил в Селуорт Чарльза, и мне уже казалось, что я свободен. – Саймон ударил кулаком по столу. – Эх, было бы у меня побольше времени! Я мог бы отвезти ее в Лондон, ввести в общество – она бы мигом улетела. Но теперь в следующий четверг я буду связан по рукам и ногам. – Он в отчаянии обхватил голову ладонями.

– И все же мне кажется, что Уинифред отклонит твое предложение, – успокоил его Джеред. – По-моему, она не увлечена тобой.

– И слава Богу, но, к сожалению, это ничего не меняет. Девица эгоистична и избалованна. Ей не очень нравится перспектива жить в нужде. Она может уцепиться за меня.

– А как насчет ее навязчивой идеи податься в театр? Наверняка она понимает, что если выйдет за тебя замуж, то у нее будет не больше шансов воплотить ее в жизнь, чем, скажем, открыть бордель.

– Не думаю, что она это понимает. Она так уверена в своих способностях обвести любого мужчину вокруг пальца, что, по-моему, считает только вопросом времени, когда я буду сидеть и лаять по ее команде.

Джеред засмеялся:

– Она плохо тебя знает, да? Саймон хмыкнул, но ничего не ответил. Джеред испытующе посмотрел на него:

– Ну, по крайней мере, сердце твое еще никому не отдано? Или как?

Саймон быстро взглянул на него:

– Что ты имеешь в виду?

– О, брат, я успел заметить, какие взгляды ты бросаешь на очаровательную Джейн Бург.

Саймон обмяк в кресле от неожиданного поворота разговора.

– А что, заметно?

– Конечно, заметно тем, кто хорошо знает и любит тебя, – со смехом ответил Джеред. – Я так понимаю, ты ничего э-э… не предпринимал?

– Конечно, нет! – воскликнул Саймон. – Ну… может быть… вроде… Не то чтобы я достиг в этом успеха. – Воспоминание о тепле Джейн, прижатой к нему в прохладной интимной обстановке библиотеки, захлестнуло его. – То есть пощечины она мне не дала, но… О, Джеред, она считает меня невыносимым грубияном! И вдобавок, как я могу что-то позволить себе, если скоро буду помолвлен с другой?

Саймон припомнил, как Джейн после их страстной встречи в библиотеке одарила его несколькими взглядами, которые показались ему душевными и ласковыми. Ему стоило больших трудов удержаться от того, чтобы не найти ее в каком-нибудь из укромных уголков и не поцеловать. Саймон подумал о том, что ответила бы девушка, если бы он пригласил ее как-нибудь вечером прогуляться и на прогулке выложил бы ей все, что накопилось у него на душе…

Саймон хмыкнул. Наверное, она сказала бы, что не может выйти за него замуж, потому что не любит его.

– Конечно, у нее имеются причины даже ненавидеть меня, – сказал он Джереду. – Я часто обижал Джейн… Ну, не то чтобы совсем без поводов… Кажется, она оставила наконец свои попытки свести Уинифред и Маркуса… О, я не рассказывал тебе об этом? Она тоже заинтересована в том, чтобы Уинифред вышла замуж – кажется, она была не вполне откровенна со мной по этому поводу, – и когда Марк появился в поместье, он стал ее первой мишенью, несмотря на то, что я объяснил ей, что он уже занят. Как я уже сказал, она, очевидно, отказалась от своих замыслов в этом направлении, решив, что Марк и Лисса действительно любят друг друга. Но если в ближайшее время эти два идиота не уладят своих разногласий, то Джейн, боюсь, вновь возьмется за свое. Ее светлая головка постоянно вынашивает новые планы. – Его голос повысился, и Саймон резко встал и обошел вокруг стола. – Она – самая несносная женщина, которую я когда-либо встречал.

– И ты в нее по уши влюблен.

– Ну конечно! – рассерженно ответил Саймон, снова сев за стол.

Джеред фыркнул от смеха.

– Наш разговор начинает напоминать мне тот, который мы вели с тобой, когда в Стоунфилде появилась Диана.

– М-м-м… я помню, – ответил Саймон. – Ты так старался убедить себя, что это не более чем романчик, а сам понимал, что по уши влюблен в нее. Но я не заблуждаюсь относительно Джейн хотя бы потому, что у нас нет будущего.

– Может быть, – загадочно проговорил Джеред и поднялся из кресла. – Хотя мне и небезразличны твои проблемы, старина, но я ухожу, мне пора – обещал Диане сыграть с ней в пикет. – Он двинулся к двери и, обернувшись, добавил: – Не теряй надежды, Саймон. Ты еще не повержен, а за неделю всякое может случиться. Диана, например, кажется уверена в том, что в последнюю минуту ты получишь отсрочку.

Саймон горько усмехнулся:

– Ты хочешь сказать, что меня поразит молнией или смоет рекой?

Джеред ничего не ответил и закрыл за собой дверь.

Действительно, Саймону казалось, что только стихийное бедствие может спасти его от быстро надвигающейся угрозы пленения в семейных узах. За ужином Диана, разговаривая с Чарльзом, восхваляла преимущества семейной жизни, и первой, кто с ней согласился, была Уинифред.

– О! – вмешалась в разговор Уинифред, и ее щеки вспыхнули румянцем. – Убеждена, что замужество очень важно для женщины. Я решила, что когда приеду в Лондон, то найду себе мужа с кучей денег. И, думаю, лучше бы титулованного.

Оригинальное высказывание Уинифред было воспринято потрясенным молчанием, которое вскоре прерывал голос Джеймса, вернувшегося из Лондона поздно вечером.

– Не могу ли я побеспокоить кого-нибудь ради еще одного кусочка камбалы? – рассеянно спросил он.

Джейн рассерженно наблюдала за тем, как Гарри воспринял просьбу дяди и повернулся, чтобы срочно пошептаться с Герардом.

Позже, когда все собрались в Золотой гостиной, Джейн села в дамасское кресло с подголовником, глядя на Диану, сидевшую за пианино. Когда Джеред попросил жену сыграть, последовал всплеск аплодисментов от членов ее семьи. И как только ее гибкие изящные пальчики дотронулись до клавиш, стало совершенно ясно, что маркиза была талантливой пианисткой. Закончив короткую программу, состоявшую из рондо Моцарта, вариаций Генделя и начала бетховенской сонаты до диез минор, она стала играть старую народную песню. Лисса, Джеред, Саймон и Марк собрались вокруг нее и стали петь.

Джейн подумала о Джереде и Диане. Маркиз был типичным мужем-хозяином, но как он боготворит свою жену, как внимателен к ней… Надо быть слепым, чтобы не увидеть их огромной любви друг к другу. Ее взгляд перешел на Саймона, и ей стало интересно, только на мгновение, каково быть за ним замужем – пребывать в объятиях Саймона каждую ночь… Как он выглядит думала она, без этого элегантного камзола, жилета и этой замечательной батистовой рубашки? Усмехнувшись своим мыслям, она «вернулась» в гостиную.

Эти пятеро занимали внимание публики несколько минут, потом пальцы Дианы веселили всю честную компанию Джоном Пилом.

Даже леди Гермиона была вовлечена в пение, и это редкое мгновение счастья как благословение повисло над домом.

Временное спокойствие было нарушено на следующий же день во время репетиции в костюмах. Герард и Гарри путались в своих репликах, а полдюжины служанок и лакеев, которых Уинифред вовлекла в постановку в качестве свиты герцога афинского, сначала забыли свои реплики, а затем ввалились на сцену все вместе во время нежной встречи герцога и его невесты. Чарльз нечаянно сел на ослиную голову, на кусочки разломав ее. В довершение несчастного утра Гарри наступил на костюм Уинифред, результатом чего стал дождь из осыпавшихся звезд и пятнадцатиминутная тирада королевы фей.

Уинифред не явилась на ленч, ее обнаружили сидящей в одиночестве в Малиновой гостиной посреди сцены и оплакивающей крах своей мечты. Сэр Джеймс неуклюже опустился на сиденье рядом с ней и пробубнил:

– Как я слышал в театре, провал репетции в костюмах предвещает успешное открытие вечернего представления, – пытался он успокоить девушку.

Уинифред только фыркнула в ответ.

Саймон пошел спать в тот вечер мрачный. Завтра – последний день по завещанию Уилфреда, когда он должен был решить вопрос с замужеством Уинифред…

На следующее утро, в день долгожданного званого обеда и театрального представления, все в доме поднялись рано и увидели из окон свинцовое небо и гнущиеся от ветра деревья. Завтрак прошел в молчании, члены семьи и гости мрачно жевали поданные им яйца, ветчину и лососину. Уинифред была особенно взвинчена. Она ходила по дому, дергая всех участников труппы последними советами и предложениями по поводу предстоящей премьеры. В, конце концов, все очень обрадовались, когда сэр Джеймс предложил ей съездить с ним в деревню.

Саймон ходил по дому в тихом отчаянии, потому что настал его роковой час. К концу дня он будет обручен с Уинифред Тимбуртон. Он произнесет положенные в таких случаях слова, и хотя она и может состроить какие-нибудь каверзы, но наверняка просто приятно улыбнется и примет его предложение, после чего он получит поздравления от семьи и друзей, в том числе, наверное, и от мисс Бург….

Надежды на то, что Уинифред откажет ему, не было. Девушка была не особенно умна, но что касалось ее благополучия, – в этом она была реалисткой. Он решил, что дождется конца спектакля, а потом пригласит ее в свой кабинет и сделает роковой шаг.

Интересно, какова будет реакция Джейн на его предложение Уинифред? Наверняка она поймет, что это предложение – не результат его свободного волеизъявления. Саймон фыркнул. Какая, к черту, разница? Подумает ли она, что он действует по принуждению или что насмерть сражен Уинифред, Джейн все равно останется для него недосягаемой.

В свои двадцать восемь лет он, наконец, нашел «заветную звезду» и сегодня наверняка потеряет ее… Джейн исчезнет из его мира, как будто ее и не существовало…