Очнувшись, Аманда обнаружила, что лежит, утопая в мягчайшей перине огромной кровати с балдахином из бледно-розового шелка, а на высоченном окне висят такие же гардины. Провела взглядом по комнате и увидела у стены очаровательный туалетный столик, рядом с ним изящный шифоньер, а в углу, у окна, небольшое бюро. Не успела еще переварить в уме все это, как дверь распахнулась и вошла молодая темноволосая женщина в опрятном платье с фартуком.

– Ах, барышня! – воскликнуло это новое видение. – Вы пробудились! Я так виновата перед вами! Но никуда не денешься! Пришлось все рассказать им. Простите меня, барышня! Простите! – она засеменила по комнате, приблизилась к Аманде и встала, сложив умоляюще руки и выпучив голубые глаза, исполненные просьбы.

Аманда на мгновение потеряла дар речи, но видя, что девушка-фантом вот-вот разревется, скороговоркой выдавила из себя:

– Ладно, прощаю. Но где я?

Девушка оторопело уставилась на нее:

– Как это – где? Вы у себя дома, барышня. В своей постели. Вам принести чего-нибудь? Пожалуй, чашечку крепкого чаю?

«Чашечку крепкого чаю! – От этих слов Аманда бы расхохоталась вслух, не окажись она в столь странной ситуации. – Что же случилось со мной в той церквушке? Должно быть, упала, потеряв сознание от приступа мигрени и усталости. Ударилась головой? Сейчас у меня явные галлюцинации, но чертовски причудливые. Почему не знаю, где я, и что за люди меня окружают? Притом, что меня-то они все знают. Дай Бог, чтоб это было тоже результатом собственных моих галлюцинаций. Разберусь. «Его сиятельство» упомянул о принце-регенте, – она содрогнулась, вспомнив жесткие, будто окаменелые, как у статуи, глаза, в упор смотревшие на нее пронизывающим взором. – Нет, о подобном и помыслить невозможно. Неужели вообразила, что попала в Лондон времен Регентства? По убранству и нарядам – похоже... Но с чего все это? – она опять зарылась в подушки. – Господи, ну и мешанина в голове! – снова воззрилась на девушку, застывшую перед ней в ожидании. – Она же не реальна, просто вычурная фантазия, порожденная расстройством рассудка». – Аманда раскрыла, было, рот, чтобы заговорить, но осеклась, ощутив небывалую уверенность, что не следует излагать истинное положение дел. Повернув лицо в сторону девушки в переднике, неуверенно улыбнулась и спросила:

– Кто вы?

У той от страха глаза вылезли из орбит:

– Что вы, барышня!.. Я же Хатчингз, служанка ваша. Не узнаете?

Аманда улыбнулась пошире:

– Боюсь, что нет. Ничего не помню. Наверное, ушибла голову, когда упала. Я, Хатчингз, даже собственного имени не знаю.

Девушка, охнув, запричитала:

– Святые небеса! Какой ужас! Как же это, барышня?! – и она развернулась, готовая удрать. – Лучше я позову вашу мамашу.

– Нет! – возопила Аманда, и Хатчингз замерла на месте. – Нет, – повторила Аманда более спокойно, – сначала ты мне кое-что расскажешь. Каким образом я оказалась в часовне и кто... тот мужчина, что поднял меня?

– Как же, барышня! Вы нынче рано поутру тайком ушли из дому на свидание с мистером Саттерли, возлюбленным вашим. Вы да он сговорились бежать. Такая любовь! – восторженно воскликнула она, но лицо ее вдруг скуксилось. – А я одна все испоганила... вы уж простите меня, ради Бога! – снова заныла она, и слезы хлынули ручьем.

– Прощаю, прощаю, – торопливо заверила Аманда, – перестань, не думай больше об этом... Как, говоришь, зовут того, что в церкви был, Саттерли?

Хатчингз помедлила с ответом, вытирая глаза фартуком.

– Боже мой! Барышня, вы и впрямь ушиб ли головушку! Какой там Саттерли! Лорд Ашиндон, суженый ваш!

Аманда обеими руками схватилась за голову.

– Что с вами, барышня? Опять прихватило? – встревожилась служанка. – В последнее-то время все сильнее, да? – сочувственно спросила она.

– Да... особенно в последнее время, – ответила Аманда упавшим голосом. – Скажи-ка, Хатчингз, какое сегодня число?

– Как это, какое?.. Ну... четырнадцатое апреля.

– А год какой?

– Бог мой... тысяча восемьсот пятнадцатый. Неужто и это забыли?

Аманда ошалело потрясла головой. «Восемьсот пятнадцатый! Да, Англия эпохи Регентства. Боже правый, что же это за выверт психического расстройства, который закинул меня в начало девятнадцатого столетия?»

– Хо-ро-шо, – с расстановкой проговорила она. – Значит, тысяча восемьсот пятнадцатый; зовут меня Аманда Бридж, а живу я... – и, подняв вопросительно брови, уставилась на служанку.

– Известно где, в Лондоне, – хихикнула та. – На улице Верхняя Брук-стрит, – добавила она таким тоном, будто потакала маленькому ребенку в новой игре. – Вам двадцать два годика; мамашу вашу, миссис Бридж, зовут Серена, а вашего батюшку, мистера Бриджа, – Джереми. С тех пор как вас привезли домой, мамаша не отходила от вашей постели. Я вас раздела, на вас все было мокрое, хоть выжимай. Батюшка сразу послал за доктором, а мамаша ушла от вашей постели всего несколько минуток назад.

Аманда закрыла глаза.

– Ну вот! – заволновалась Хатчингз. – Вконец вас утомила. Пойду, позову вашу мамашу.

Аманда немедленно открыла глаза.

– Нет! Не делай этого! Скажи, что я сплю. Пожалуйста, Хатчингз!

Служанка с сомнением посмотрела на нее.

– Ладно, барышня. Но скоро доктор приедет.

– Хорошо, но пока его нет, позволь мне побыть одной хоть несколько минут; попробую собраться с мыслями, прийти в себя.

От этой просьбы лицо служанки не повеселело, но она чуть присела, изобразив намек на реверанс, и быстро вышла.

Аманда сразу откинула одеяло и выпрыгнула из постели, едва не свалившись ничком – так высока была кровать. Выпрямившись, немедленно двинулась к туалетному столику, невольно наслаждаясь ходьбой на длинных и крепких ногах. Взглянула в зеркало, и у нее перехватило дыхание. «Господи! Красива до умопомрачения!» Золотистые волосы в прелестном беспорядке ниспадают на плечи; на обворожительном личике сияют глаза цвета чистого аметиста; черные ресницы густы, как опахала из экзотических перьев; нос короткий и прямой; полные ярко-розовые губы изящно очерчены. Но уже в следующее мгновение Аманда скептически отметила, что слишком похожа на куклу Барби – очень высокая грудь и невероятно тонкая талия. «Фу ты! – фыркнула она. – В чем загвоздка? С фантазией, что ли, у меня слабовато?» Постояла спокойно, всматриваясь в свое отражение. Подивилась утонченному мастерству, с каким сделана ее ночная сорочка – притворно скромное изделие из муслина, отороченное кружевами и расшитое цветочным орнаментом по вороту и подолу. И все – ручной работы, разумеется. Вдруг заметила у себя на шее тонкую золотую цепочку. Дотронулась до нее и ахнула. «Мой кулон! Ведь вчера вечером в часовне Гросвенор я именно его сжимала в руке. Или это было не вчера? Но... – изумленно глядя на кулон, она присела на пуф перед туалетным столиком, – почему только этот постылый отголосок минувшего перекочевал в мои видения? Ведь ничего другого с собой не захватила из реальной жизни: ни одежды, ни кошелька». Вертя цепочку вокруг пальца, вспомнила тот день, когда они с Дереком засиделись в небольшом кафе в Саусалито. Отдыхали молча, каждый думал о своем, вдруг Дерек вынул из кармана новенький, сверкающий цент, бросил его на стол и, улыбаясь, спросил:

– О чем задумалась?

– О том, что люблю тебя, – выдохнула она, и его прекрасные зеленые глаза потемнели. Молча взял ее руки и приник к ним губами. Потом цент исчез в его длинных перстах, а через неделю он принес ей ту монету, оправленную изящной филигранью из золота, которую изготовил собственноручно. На обороте он выгравировал надпись: «Любимой Аманде от Дерека. 25 июля 1989».

Печально улыбаясь, Аманда вспомнила как Дерек ринулся в мир искусства для великих свершений, а она не последовала за ним. Через несколько месяцев от их отношений остались лишь горечь отчуждения да обида.

Бездумно опустила кулон меж грудей. Подойдя к окну, принялась наблюдать, как конные экипажи мерно ползут по булыжной мостовой. Были среди них открытые, довольно щегольские, и с крытым верхом, более степенные. Появлялись и верховые, что то и дело окликали своих знакомых, привставая в стременах. Дамы, наряженные по последнему слову моды, семенили крохотными шажками в сопровождении прилично одетых служанок; другие их служанки, которым меньше повезло, прокладывали путь своим повелительницам.

Аманда в изумлении покачала головой, – какой поразительно правдоподобный мир сумела она выдумать в состоянии временного помешательства! И вдруг похолодела – что значит «временного», как долго суждено ей пребывать в этом состоянии? Она всегда считала, что время – объективная сущность даже для таких явлений, как сновидения и грезы. Исходя из привычных представлений о реальной жизни, она в Англии эпохи Регентства уже часа два-три, но, может быть, с тех пор, как потеряла сознание в церквушке, время растянулось, и в действительности прошло не больше нескольких секунд. Ее охватило неудержимое желание выбраться из этого навязчивого видения. Если снова лечь в постель и забыться настоящим сном, то можно, наверно, проснуться опять в часовне Гросвенор, а лучше бы – в своем гостиничном номере.

Но с другой стороны... Аманда широко улыбалась, шагая к кровати. Подойдя, высоко задрала ногу и поставила на вязаное покрывало – улыбка стала еще шире: никогда прежде ей не удавалось такое, обязательно падала навзничь.

Итак, создала свой собственный мир, где цела, невредима, в полном здравии и на целых шесть лет моложе. А как красива, богата да избалованна – говорить нечего. Усевшись на край кровати, вытянула ноги прямо перед собой и пошевелила пальчиками. Если повезет, то этот чудный вымысел будет длиться, пока Аманде Бридж не стукнет девяносто; она будет так же богата и избалованна, хотя уж не так молода и красива. А потом Аманда Маговерн очнется в Лондоне двадцатого века, потеряв какие-то секунды из своей реальной жизни.

Но улыбка увяла. Как ни заманчиво такое, все это – только бред. Жизнь ее принадлежит двадцатому столетию, и там у нее полно обязанностей. После недолгого пребывания в Лондоне она должна вернуться к исполнению своих служебных обязанностей на факультете английского языка в одном из самых престижных университетов. Ей стоило немалых трудов добиться такого положения. Считалась хорошим преподавателем, а ее работы о поэтессах восемнадцатого и девятнадцатого столетий принесли ей широкую известность в академических кругах. Ее пригласили на должность лектора и несколько престижных журналов теперь всегда готовы публиковать ее статьи. Поговаривали, что в не столь отдаленном будущем она станет деканом факультета, самым молодым за всю историю университета.

Поэтому сначала она разберется, каким образом впала в эту галлюцинацию, а уж затем постарается вернуться к действительности. Мысленно возвратившись в часовню Гросвенор, вспомнила о странном старичке, с которым был недолгий, но престранный разговор. Возможно, у нее уже был пик приступа, когда она ощутила не свойственную ей потребность излить ему душу? Должно быть, это как-то связано с ее головными болями. И раньше ей бывало очень плохо, но не так, как в последний раз...

– Аманда! Очнулась! – Аманда повернулась на крик и увидела врывающуюся в комнату Серену Бридж. Та подлетела к дочери и чмокнула в щечку.

– На душе полегчало оттого, что тебе лучше, дорогая моя девочка, – и пальцы ее деловито забегали по телу Аманды, пощупывая и поглаживая там и сям, словно для полной уверенности, что дочь физически рядом, никуда не пропала. – Но ты должна лежать; доктор уже здесь, – она укутала Аманду, натянув пододеяльник до самого подбородка. – Видишь, вот и доктор Беддоз.

Аманда повернула голову и увидела входящего в комнату элегантно одетого джентльмена, тощего, как усохший труп. Поставив в изножье кровати маленький черный чемоданчик, он достал оттуда пару сверкающих неведомых инструментов, положил их поверх одеяла и только потом склонился к пациентке.

– Итак, мисс Бридж, сегодня мы себя неважно чувствуем, да? – и его губы разъехались, образовав узкую, длинную щель, которая, вне всяких сомнений, должна была изображать подбадривающую улыбку.

– А?.. Да, неважно, – тихо ответила Аманда, настороженно глядя на инструменты.

– М-да, – и он возложил свою костлявую кисть ей на лоб. – Температура, по-моему, нормальная. Вы говорили, что она была без сознания, когда вы ее нашли в... э-э... часовне Гросвенор, кажется так?

– Да, – отвечала Серена с дрожью в голосе, – она пошла туда со своей служанкой, чтобы... э-э... сделать этюды с новых покровов алтаря... по заданию учителя рисования.

– Угу, – уклончиво промычал доктор. – Она ударилась головой, когда упала?

– Не знаю, – сказала Серена. – Я увидела ее уже без чувств.

Доктор Беддоз впился взглядом в глаза Аманды и всматривался несколько минут, потом произнес:

– Никаких признаков сотрясения мозга нет. Скажите, у нее до сих пор бывают приступы головной боли?

Тут Аманда не выдержала, приподнялась на локте и ядовито заметила:

– Я же здесь, доктор, и вполне способна сама говорить за себя, – от этих слов врач дернулся, будто она его укусила. – Да, – продолжала Аманда ледяным тоном, – у меня до сих пор бывают приступы головной боли. Особенно мучительный приступ был как раз перед тем, как я отключилась...

– Отключи?.. Ага, – вымолвил доктор и пристально посмотрел на нее. – А сейчас как у вас с головой?

– Нормально, за исключением того, что я теперь страдаю от амнезии.

– Амнезии! – доктор вскочил и уставился на Аманду.

– О Боже! Надеюсь вам знакомо это слово?

– Конечно, знакомо, но я не ожидал его услышать из уст персоны, не имеющей медицинского образования.

– А что оно значит?! – взвизгнула Серена. – Что с нашей девочкой, доктор? Ведь в церкви, очнувшись и открыв глаза, она, по-моему, никого из нас не узнала.

– Ну, разумеется, – заговорил доктор утомленным голосом. – Потому что амнезия как раз и означает потерю памяти.

– Что?! – заверещала Серена. – Вы говорите, что... – и, повернувшись к Аманде, спросила:

– Любовь моя, ты узнаешь меня, твою родную мамочку?

– Боюсь, что нет, – произнесла Аманда успокаивающим тоном, каким обращаются к расплакавшемуся ребенку. – Будто я вас никогда прежде не видела.

– А папу? – тихо спросила Серена.

Аманда отрицательно покачала головой.

– И свою фамилию я знаю только потому, что служанка – Хатчингз зовут ее, кажется, – заранее накачала меня.

– Накачала? – спросила Серена безучастно, словно ничего уже не понимая.

– Да... ну все мне разъяснила, – сказала Аманда и подумала: «Господи, надо быть поосмотрительней с выражениями. Хоть это и непривычно, но придется обдумывать высказывания, – к тому же она приметила, что интонации у нее не такие, как у представительниц высшего британского общества, но произношение безупречное. – Чем дальше, тем занятней!» – и она вновь переключила внимание на «маму» с доктором.

– Но это никуда не годится! – говорила Серена. – Скоро сюда прибудет лорд Ашиндон. Ради Бога, Аманда, ты хотя бы ему не говори, что не знаешь кто он такой!

Аманда опять покачала головой.

– По моим представлениям, до сегодняшнего утра я никогда не встречала этого мужчину.

Серена застонала и принялась страдальчески тискать свои руки.

– Господи, как же мистер Бридж сможет... – вдруг замолчав, она вся подобралась и заговорила с угрожающей интонацией:

– Аманда, ты говоришь правду? Если ты хитришь и морочишь нам голову, чтобы избежать наказания, то...

– Правду, м-м... мама. Мне все кажется странным: эта комната, улица, вообще все, будто я только что родилась.

– Кхррах! – зловеще гаркнул доктор, прочищая горло. – Вероятно, нам следует, – сказал он, могозначительно глядя на Серену, – дать отдохнуть нашей милой больной. Поспит, поразмышляет и, вполне возможно, придет в себя. Пожалуй, я пока не стану делать ей кровопускание, – рассудительно решил он и спрятал сверкающие инструменты в чемоданчик. – А тем временем, мадам, – и его кустистые брови многозначительно задвигались, – если я смогу увидеться с вами не здесь...

– Как? – не подумав, сказала Серена. – Ах, да, конечно, и мистер Бридж уже ждет внизу, чтобы тоже поговорить с вами.

Они ушли, и Аманда свернулась калачиком под одеялом. «Кровопускание! Ни в коем случае! – с возмущением подумала она. Сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, добилась ровного дыхания и крепко зажмурилась, решив, как следует выспаться. – Если хорошенько высплюсь, то наверняка встану свежей и бодрой и избавлюсь от этого болезненного наваждения». Уже многие годы она не прибегала к услугам психиатра, но сейчас дала обет, что по возвращении в Штаты первым делом запишется к нему на прием.

Но сон почему-то не шел. «Немудрено – после всего, что пришлось пережить, – решила она. – Я облако. – Слова сами возникали в памяти. – Плыву высоко над землею, в спокойствии тихом. Ничто не тревожит меня в вышине...» – Но, вопреки ожиданиям, умиротворяющие фразы, заимствованные давным-давно из журнальной статьи о бессоннице, не помогали.

Аманда беспокойно ворочалась на перине, взбивала подушки, и, когда проделала это в пятый или шестой раз, дверь отворилась, и показался хозяин дома, а за ним, взволнованно щебеча, и Серена. Джереми Бридж вошел размашисто, уверенно, и Аманда подумала, что он похож на воплощение стихийной силы. Невысок, но скроен, словно самосвал, и на всем его облике будто броня, тяжелая, как рыцарские доспехи. Подошел к кровати и остановился, широко расставив ноги. Затем наклонился и, вцепившись Аманде в плечо, грубо встряхнул ее:

– Ну, милочка, что ты теперь скажешь?

Аманда села, с величайшей тщательностью отцепила от себя каждый его палец и невозмутимым тоном спросила:

– А что бы вы хотели услышать?

Джереми отпрянул так же резко, как доктор незадолго перед ним, и с оскорбленным видом, будто она двинула ему в челюсть, оторопело уставился на нее.

– Да как ты смеешь так разговаривать с отцом?! – загрохотал он с диким скрежетом, как грузовик, слетевший в кювет.

Решив вести себя благоразумней, Аманда изобразила примирительную улыбочку:

– Простите... должно быть, вы и вправду мой отец, но я вас не узнала. Никого не узнаю, – сокрушенно пролепетала она, – совсем запуталась. Мне очень неловко... папа, – и метнула из-под роскошных ресниц смущенный взгляд. Тактика оказалась верной и дала результат: доведенный было до белого каления он сразу поостыл, и на лице обозначились признаки озабоченности.

– Не морочь мне голову, девчонка, – пророкотал он потише. – Лучше подумай о том, что тебя ждет, коль ты так зарвалась.

– Ох, Аманда, как ты могла?! – заныла из-за его спины Серена.

Обняв колени, Аманда задумчиво посмотрела на «родителей».

– Если бы вы сказали мне, что я такого сделала, можно было бы обсудить это с большим пониманием, – она умолкла, заметив, что Джереми угрожающе напрягся. – Поймите, сэр, я в таком же недоумении, как и вы. Я ведь действительно – честное слово – не понимаю, о чем вы толкуете. Так что перестаньте вы дуться, как обиженный индюк!

Джереми готов был взорваться, но вмешалась Серена.

– Дорогой мой, – защебетала она, – это не наша дочь!

Аманда глянула на нее с тревогой, но успокоилась, заслышав неподдельную дрожь в голосе «мамы»:

– Неужели не видишь? Ведь ведет себя совсем не так, как наша доченька. Все не то – слова, манеры... Доктор считает, что она говорит правду. У нее какое-то воспаление мозга, потому и в обморок упала, и память потеряла, – в глазах у Серены стояли слезы. – Остается только уповать, что это временно.

– Временно?! – взревел Джереми. – А как же иначе?! Но сейчас-то что нам с ней делать? Ты ведь знаешь, Серена, я не потерплю, чтобы все, над чем я трудился, рухнуло разом только из-за того, что твоя дочь внезапно спятила. Кстати, где Ашиндон? – закончил он, яростно взмахнув рукой.

– Господи, – плаксиво проныла Серена, – он же говорил, что сегодня задержится. Но ему-то что мы скажем? Ох-о-хо! Может, пока он не явился, спровадить нам ее из города, увезти в сельскую местность, мол, на лоно природы для поправки после... э-э... ушиба?

– Ты что, тоже свихнулась? – спросил Джереми. – Мужчина созрел, чтобы сделать предложение. Уверен, что для того он и заявлялся сюда с утра пораньше. Нет, надо придумать что-то другое.

– Давайте скажем ему правду, – вмешалась Аманда, которую все происходящее начинало забавлять. «Ну и парочка! – изумлялась она про себя. – Почему я выдумала этих родителей, совершенно непохожих на моих любимых отца с матерью?»

– Что?! – в один голос воскликнули Джереми с Сереной.

– Видите ли, – произнесла она рассудительным тоном, – я не понимаю, как нам удастся все утаить от него.

– А ты притворись, что... – начала Серена, но Джереми, возмущенно крякнув, перебил ее:

– Куда ей, Господи! Она же не сможет поболтать ни об общих знакомых, ни насчет бала, на который он возил ее во вторник, ни... да что там! – Джереми удрученно вздохнул и осел на кровать, словно придавленный непомерной тяжестью свалившейся на него неразберихи.

– Лорд Ашиндон разумный человек, – произнесла Серена не слишком уверенно. – Если мы ему все растолкуем, возможно, он...

– Растолкуем? Что его будущая графинюшка рехнулась? – и Джереми снова с досадою крякнул. Но вдруг лицо его оживилось: – А с другой стороны... с чего ему чваниться? Ведь кредиторы-то уже в затылок дышат жаром, как свора гончих.

«Хм, – хмыкнула про себя Аманда, – значит, я придумала лорда Ашиндона как легкую добычу для алчных скопидомов? Повесу и мота, типичного для Англии времен Регентства? Кто он – отчаянный игрок? Насос, беспрерывно качающий через себя портвейн да бренди? Или волокита, преследующий несчастных горничных? – Но это как-то не вязалось с тем мимолетным впечатлением, что сложилось у нее, когда он вел ее к своему экипажу и она украдкой разглядывала холодно-чопорного, уверенного в себе и горделивого аристократа. Откинувшись к подушкам, решила: – Думай лучше, как выкрутиться во время предстоящей встречи с этим загадочным пэром с глазами стального цвета».