Глава 1

Никола подняла голову и прислушалась. Она отодвинула пишущую машинку в сторону и позабыла обо всем на свете. Работать, когда звучит этот голос, было невозможно. Громадные очереди выстраивались затем, чтобы услышать этот голос, за право пригласить обладательницу этого голоса сражались директора лучших оперных театров. Николе казалось, что самый красивый голос, который она когда-либо слышала, и его волшебство нисколько не приуменьшились оттого, что теперь она могла наслаждаться им постоянно.

Джина Торелли была легендой семьи с тех пор, как вышла замуж за молчаливого, довольно угрюмого дядю Николы. Люди говорили, что он блестяще управлял ее делами и распутывал денежные проблемы, это и стало причиной их свадьбы. Неизвестно, где была правда, но после свадьбы они жили за границей, и сначала Никола не знала свою знаменитую тетю лично, а дядю помнила смутно, с тех пор, как он приезжал в Уорикшир. Отец Николы был семейным врачом, отличавшимся чувством юмора, проницательностью и любовью к жене и единственной дочери. Ее мать, несомненно очаровательная женщина, казалась Николе человеком с самым добрым сердцем на свете. Девушка обожала родителей, и ей нелегко было покидать их, когда она решилась отправиться в Лондон, чтобы начать самостоятельно зарабатывать на жизнь в известном секретарском бюро. Сначала она очень скучала по дому и часто ездила в родные места по выходным. Но потом встретила Брайана Кавердейла, и вся ее жизнь изменилась. Это был блестящий, подающий большие надежды альтист одного из ведущих лондонских оркестров. «Когда-нибудь, — сказал он Николе с уверенностью, продиктованной скорее преданностью своему делу, нежели тщеславием, — я буду величайшим в мире альтистом». Брайан открыл ей мир музыки, и под его иногда снисходительным, иногда нетерпеливым руководством она принялась посещать концерты, собирать пластинки с камерной музыкой и узнавать имена великих музыкантов. По собственной инициативе она начала ходить в оперу, околдованная причудливым, блестящим миром музыки и драмы.

Поскольку в том, что касается оперы, Брайан не разделял ее восторгов, Никола скрыла от него, что опера завораживает ее больше, нежели вся остальная музыка. Однако он был поражен, когда она буднично заметила, что Джина Торелли — ее тетя.

— Твоя тетя?! Милая моя, она просто не может быть ничьей тетей! Это не укладывается в голове.

— Она вышла замуж за моего дядю, — с улыбкой повторила Никола. — Он просто гениален в обращении с цифрами…

— Конечно-конечно! Он своего рода финансовый волшебник. Говорят, он удвоил состояние Торелли. Как прекрасно. Как ты называешь ее при встрече?

— Мы ни разу не встречались, — ответила Никола.

— Ни разу? Хочешь сказать, что семейными узами связана с Торелли и ни разу этим не воспользовалась? Дорогая, на что ты только тратишь время?

— После замужества она ни разу не была в Англии. Как я могла с ней увидеться?

— Мне кажется, — Брайан улыбнулся своей мимолетной заразительной улыбкой, которая мгновенно уничтожила раздражение Николы, — что стоило бы съездить в Париж, Рим или Мадрид ради того, чтобы назвать Торелли тетушкой. Но забудь об этом. Насколько мне известно, в конце года она приезжает в Лондон. Ты должна наверстать упущенное и представить меня ей.

В восторге оттого, что она связана с человеком, который так интересует Брайана, Никола дала ему обещание. И чтобы еще больше сблизиться со своей известной родственницей, купила пару пластинок Торелли.

Каждый великий голос индивидуален. Хорошие голоса можно спутать, но великие — никогда. У Торелли было сопрано, оттененное особыми, волнующими нотами, более характерными для меццо-сопрано. И хотя голос звучал поистине божественно, никто бы никогда не сказал о Торелли обыденного «поет, словно ангел». Скорее, она пела, как прекрасный, тревожащий душу демон.

— На сцене она тоже великолепна, — поведал Брайан Николе. — Я как-то видел ее в Вене. Никогда этого не забуду. В ее выступлении сочетались безупречная техника и какая-то стихийная сила. Очень бы хотелось увидеться с ней.

— Я очень рада! — улыбнулась Никола и с радостью подумала о том вечере, когда Брайан придет в ее маленькую квартирку, она приготовит восхитительный ужин, и они будут разговаривать и слушать музыку.

— В тебе удивительное сочетание какой-то умиротворенности и побуждения к действию, — признался Брайан. — О такой подруге мог бы мечтать любой человек искусства.

— Почему только человек искусства? — шутя, спросила Никола, надеясь, что Брайан не заметит, как учащенно забилось у нее сердце.

— Потому что при такой напряженной работе, где возможны подъемы и падения, мучения и кошмары, вдохновение и покой может дать только человек, обладающий такими качествами, как ты. Тот, кто знает, как и когда побудить к действию или покритиковать, посочувствовать или кольнуть. Да все, что угодно! Иногда это кто-то из родителей или сестра. А иногда муж или жена, — задумчиво добавил Брайан.

— Правда? — очень тихо спросила Никола.

— Милая, — внезапно он взял ее руку и прижал к щеке, — когда я вернусь из поездки по Канаде, мы поговорим о нашем будущем, хорошо?

— Да. — Никола смотрела на него, не скрывая своих чувств, и Брайан привлек ее к себе и поцеловал.

Она была так счастлива, так радостно смотрела в будущее, что, расставаясь с ним через три дня в аэропорту, не испытала никакого дурного предчувствия. Никола знала, что эта поездка в Канаду вместе с оркестром открывала перед Брайаном блестящие перспективы, поскольку он должен был солировать в трех важнейших концертах на международном фестивале. От него пришли две открытки с кратким описанием первых успехов. Потом писем не было, но через какое-то время Брайан сообщил, что простудился, но надеется поправиться через пару дней. Он остался в Монреале, но собирался присоединиться к оркестру, продолжавшему гастрольный тур, в самом скором времени. В газете Никола прочла ужасное и невероятное сообщение — «Прославленный музыкант умер на гастролях».

Никола заметила статью в вечерней газете, и ей в глаза бросилось имя Брайана Кавердейла. Сначала она почувствовала леденящий ужас и недоверие. Словно во сне пришла она домой, и, только оказавшись в маленькой уютной гостиной, которая внезапно опустела, Никола вдруг осознала весь ужас произошедшего. В этой гостиной они часто сидели вдвоем. За этим столом они ели и обсуждали разные новости. Здесь они были так несказанно счастливы, мечтая о прекрасном будущем. Теперь этого будущего нет… Нет Брайана… Нет ничего… Не снимая пальто, Никола тяжело опустилась на стул, на котором он часто сидел, ледяными руками вновь развернула газету и прочитала скупые подробности.

Он умер от воспаления легких в Торонто после небывалого успеха оркестра под руководством Джулиана Эветта — молодого блестящего канадского дирижера. Брайан никогда не станет величайшим в мире альтистом. Несколько недель Никола жила словно в кошмарном сне. Внешне она оставалась спокойна, добросовестно выполняла свою работу, даже встречалась с друзьями. Но душа ее будто умерла.

— Ты выглядишь такой изможденной, милая, — сказала ее мать, когда Никола приехала домой на выходные. — Надеюсь, ты не решила худеть?

— Нет, мама. У меня был трудный период, но скоро все наладится. В последние несколько недель, было очень много работы.

— Думаю, тебе нужно тонизирующее средство. Лучше поговори с отцом!

Но в этом не было необходимости. Отец посмотрел на Николу долгим взглядом и спросил:

— Что такое с тобой произошло, малыш?

Никола собиралась ответить, что все в порядке, но внезапно разрыдалась. Через несколько минут она поведала отцу свою историю. Как они с Брайаном любили друг друга и как хотели пожениться после его возвращения из Канады. Но теперь он умер, и у них больше нет будущего.

Доктор Денби пригладил свои блестящие волосы и сказал:

— Я не буду пытаться тебя утешить, милая. Любое горе так ужасно. Но по своему опыту скажу тебе, что приходится перетерпеть какое-то время, прежде чем ты с болью и страданиями отыщешь новый путь. И самый простой способ это сделать — придумать несколько краткосрочных планов, которые тебе действительно по душе. Чем бы ты действительно хотела заниматься, допустим, в течение трех месяцев?

Никола собиралась ответить, что хотела бы лишь думать о Брайане и лелеять свои воспоминания, но инстинктивно ощутила, что отец назовет это слабостью.

— Что тебя теперь больше всего интересует? — терпеливо спросил отец.

— Музыка… — начала Никола, но прикусила язык, потому что теперь музыка была связана с болезненными воспоминаниями о Брайане.

— Музыка? — Отец задумчиво перелистал несколько писем на своем столе.

— Но как только я ее слышу, мне ужасно хочется плакать! — воскликнула Никола.

— Это пройдет, — спокойно произнес отец. — Музыка? Это письмо от твоего дяди Питера. Похоже, врачи предписали ему длительное путешествие, так что, когда тетя вернется в Англию, он не приедет с ней. Он спрашивает, не знаю ли я надежного секретаря, с которым бы она могла работать во время своего визита. Как насчет этого?

— Что? Я?! Ты хочешь сказать, что я должна взяться за это? Но, папа, я недостаточно взрослая и ответственная…

— Ничего подобного. Ты самая способная и ответственная девушка из всех, кого я знал. Перестань трусить. Это всего-навсего твоя тетя.

— Нет! Она всемирная знаменитость. Одна из величайших певиц в мире. Люди готовы руку отдать на отсечение, лишь бы послушать и увидеть ее.

— Значит, у тебя появился шанс, да к тому же рука будет на месте, — сказал доктор Денби. — Я считал, что раз тебя интересует музыка, то ты должна схватиться за это предложение.

— Ты, правда, думаешь?.. — Внезапно лицо Николы озарила слабая улыбка, и впервые за много недель ее большие серые глаза засветились интересом. — На работе меня ценят. — Внезапно она ощутила прилив сил и любопытство. — Когда она приезжает?

— На следующей неделе.

— Так рано? Брайан говорил… — Никола помедлила, с болью вспомнив, как он восторженно говорил о будущей встрече с Джиной Торелли.

— Дядя пишет, что она приезжает в Англию по делам. — Доктор Денби взял в руки письмо. — Концерты будут чуть позже. Возможно, она останется или отправится в Париж. Если вы друг другу понравитесь, то сможете работать столько, сколько захотите. По крайней мере, стоит попробовать. Она остановится в номере отеля «Портленд». Вот адрес.

Никола внимательно прочитала письмо на двух страницах, написанное мелким, аккуратным дядиным почерком.

— Да, — ответила она, широко улыбаясь, — стоит попробовать. Спасибо, папочка.

До возвращения в Лондон Никола отправила краткое, но сердечное письмо своей знаменитой родственнице, ссылаясь на письмо дяди и предлагая свои услуги в качестве секретаря-компаньонки. Чтобы тетя не подумала, что Никола хочет получить работу лишь из-за родственных связей, она приложила к письму адрес агентства, где работала. Четыре дня спустя зазвонил телефон, и женщина с сильным французским акцентом, представившаяся горничной мадам Торелли, попросила Николу прийти между половиной седьмого и семью часами на следующий вечер и продиктовала адрес. Когда Никола явилась к тете, ее обуревало сильнейшее любопытство. Горничная — возможно, та, что звонила вчера, — проводила ее в прелестную гостиную и с застывшей улыбкой сообщила, что мадам будет через минуту.

Оставшись одна, Никола осмотрелась и обнаружила, что в комнате нет ничего безликого. Глядя на разбросанные повсюду фотографии и личные вещи, можно было подумать, что Джина Торелли жила здесь годами. А Никола, еще не знавшая о способности Торелли передавать всем вещам вокруг свое личное присутствие, была поражена этим, как ей казалось, маленьким чудом. Она как раз рассматривала подписанную фотографию известного дирижера Оскара Уоррендера, когда легкий шелест заставил ее обернуться. В дверях стояла Джина Торелли. Небольшая пауза перед тем, как певица вошла в комнату, придала этому простому действию поистине драматический характер, и в тот миг Никола очутилась в волшебном мире, окружающем каждую примадонну.

— Милое мое дитя. — Певица обняла Николу красивыми и удивительно сильными руками. — Так, значит, ты и есть маленькая племянница Питера?

Даже тогда Никола заметила, что мадам Торелли не назвала ее своей племянницей. Но эту мимолетную мысль мгновенно затмило обаяние стоявшей перед ней женщины. Она не была красавицей в обыденном смысле этого слова, несмотря на прекрасные темные глаза и превосходные зубы, но Никола поняла, что, когда эта женщина входит в комнату, внимание всех присутствующих достается только ей. Из-за своей превосходной осанки и величественного вида она казалась выше, и от нее исходили сила и уверенность, которые Брайан когда-то назвал «стихией». У мадам Торелли была безупречная кожа, ясные глаза и живые, упругие волосы, хотя, возможно, и не своего природного цвета. Двигалась она с грацией и уверенностью спортсменки.

Конечно, Никола не могла всего этого заметить сразу. Но когда впоследствии припоминала их первую встречу, на ум приходили мельчайшие подробности. На друзей и на врагов Джина Торелли производила сильнейшее впечатление. Она усадила Николу на широкий диван и, держа ее за руку, присела рядом, с откровенным интересом разглядывая племянницу.

— Ты совсем не похожа на Питера, — наконец сказала она.

— Я скорее пошла в мать, — призналась Никола.

— Ах да. Очаровательная, но не слишком умная, как говорил Питер. Однако все мы разные, — снисходительно заметила Торелли. — Значит, ты хочешь быть моей секретаршей?

— С удовольствием! — воскликнула Никола и сама удивилась себе. — Если вы считаете, что я подойду.

— Агентство хорошо о тебе отзывается. Однако, думаю, ни одно агентство не станет дурно говорить о своих работниках. Но ты написала мне приятное письмо, у тебя милый голос, и ты очень красива. Все это важно. Ты что-нибудь знаешь о музыке?

— Я могу читать по нотам и обожаю ходить на концерты и в оперу.

— Этого достаточно. Ты сама играешь или поешь?

— Боюсь, что нет.

— Не извиняйся. Тогда бы я тебя не взяла. Настоящему профессионалу невыносимо присутствие напыщенного любителя. Это всегда какой-нибудь хорист с пронзительным голосом, который только и мечтает, как бы рассказать о недостатках Карузо.

Никола рассмеялась. Сперва мадам Торелли с удивлением посмотрела на нее, но потом засмеялась сама. У нее был настолько глубокий и красивый смех, что Никола была поражена.

— Забавно, — согласилась Торелли, — хотя и ужасно раздражает. — Когда она говорила это, в ее голосе появились угрожающие нотки, и Никола мгновенно представила себе эту женщину в гневе. — Когда ты можешь приступить?

— Завтра, если хотите.

— Отлично. Ты владеешь какими-нибудь языками?

— Довольно прилично французским и поверхностно итальянским и немецким. Хотя не уверена, что смогу вести переписку на двух последних, — прибавила Никола.

— Не важно. Большинство моих писем на английском.

— Вы прекрасно говорите, — искренне сказала Никола.

— А почему бы и нет? Я наполовину англичанка и родилась здесь.

— Неужели? Но я читала, что вы родились недалеко от Флоренции, в маленьком коттедже на берегах Арно.

— Ничего подобного! — произнесла Джина Торелли и глазом не моргнув. — Если быть точной, я появилась на свет близ Кэмдена, в большом поселении в конце Юстон-роуд.

— Но эта статья в журнале была так убедительна…

— Да, конечно. Этот миф на удивление живуч. Я сама его изобрела для одной американской журналистки.

— Правда? — Никола рассмеялась так заразительно, что и тетя невольно присоединилась к ней.

— Ты красиво смеешься, — заметила она со знанием дела.

— Но вы смеетесь еще лучше! Словно, ну не знаю, струна органа или что-то в этом роде.

— Милая моя! Думаю, мы поладим.

Так и произошло. В течение следующих нескольких недель Никола иногда поражалась, но чаще всего находилась под волшебным воздействием обаяния женщины, вошедшей в ее жизнь. Она обнаружила, что в своем стремлении к совершенству Джина Торелли могла быть грубой, эгоистичной, упрямой и совершенно невыносимой. Ничто, как она считала, не могло стоять на пути искусства. И если для их достижения она кого-нибудь обижала, ранила, делала своим врагом или даже губила, ей это было совершенно безразлично. В целом пресса ее недолюбливала, критики восхищались ею, коллеги уважали, а публика обожала. Она вызывала ненависть и страстное поклонение. И меньше чем через неделю ее племянница присоединилась к кругу самых пылких поклонников ее таланта. Никола не должна была признаваться в том, что она племянница великой певицы. С самого начала Торелли ясно дала ей это понять.

— Ни при каких обстоятельствах не называй меня тетей, — заявила она в первое же утро. — Ты будешь называть меня мадам, а позже, когда мы ближе узнаем друг друга, просто Джиной. Но никогда «тетей», а еще хуже «тетушкой».

— Как скажете, — согласилась Никола, скрывая изумление.

— О, очень странное обращение для примадонны, — объяснила мадам Торелли. — Можно быть женой, сестрой, любовницей и даже матерью при некоторых обстоятельствах. Но никогда тетушкой.

— Но почему нет? Это совершенно милые, ни к чему не обязывающие отношения.

— Возможно, поэтому они и не подходят для оперной дивы, — твердо ответила Торелли.

Никола согласилась. Тогда она согласилась бы со всем, что сказала Джина Торелли. Она была очарована, как жизнь этой женщины подчинялась единой цели, была ослеплена блеском, всегда сопровождающим великих представителей сцены, а время от времени ее трогала почти детская наивность, так контрастировавшая с обычным обликом мадам Торелли. Наивность, которая делала ее особенно уязвимой, несмотря на то что, Николе было прекрасно известно, как Джина может сметать все препятствия на своем пути.

Впервые Никола увидела свою тетю в гневе, когда ее управляющий, Дермот Дин, низкорослый, пухлый, энергичный человечек с несравненным чутьем на вкусы публики, должен был сообщить ей, что ее любимый дирижер Оскар Уоррендер не будет присутствовать на первом концерте в Фестивал-Холле.

— Конечно, он будет на твоих выступлениях в «Ковент-Гарден», но только не на этом концерте, — объяснил Дин.

— Ты должен его заставить, — холодно ответила Джина Торелли.

— Невозможно, дорогая. Он будет в Южной Америке.

— Тогда ты должен привезти его оттуда.

— Боюсь, этого сделать нельзя.

— Тогда я не буду петь.

— Чушь, Джина… — Дин знал ее много лет, — контракт уже подписан и…

— Я НЕ БУДУ ПЕТЬ! — резко повторила Торелли. — Это окончательно. Оскар должен быть здесь. Прошли годы с тех пор, как я выступала в этой стране. Мне нужна поддержка величайшего из дирижеров. В конце концов, я великая певица.

— Джина, все очень просто, — терпеливо разъяснял Дермот Дин. — По контракту ты должна петь в Лондоне. А он по контракту в тот же вечер должен быть в Буэнос-Айресе!

— Буэнос-Айрес! — с презрением воскликнула Джина, словно речь шла о каком-то захудалом поселении в Конго. — Что может предложить Буэнос-Айрес, когда Оскар мог бы выступать со мной в Лондоне?

После этого разразилась буря. Никола никогда не слышала, чтобы человек говорил так много и с такой скоростью. Даже в ярости Торелли произносила слова совершенно четко и ясно. Это был словно безумный шквал тропического ливня, и Никола съежилась от холода. Даже Дермот Дин несколько оторопел перед смесью английского с итальянским с редкими включениями оскорбительных французских выражений. Однако он стоял на своем. И когда буря утихла и только молнии сверкали в этих прекрасных темных глазах, он мирно произнес:

— Мне жаль, Джина. Я ничего не могу поделать. Но с тобой будет выступать самый многообещающий дирижер нашего времени. Джулиан Эветт, молодой канадский…

— Джулиан Эветт? — Великолепные ноздри Джины Торелли затрепетали от гнева. — Этот молодой дирижеришка?

— Брось, Джина! Сам Уоррендер о нем очень высокого мнения. И молодой человек быстро добивается мирового признания.

— Я не привыкла, чтобы молодые люди добивались признания за мой счет, — последовал зловещий ответ. — Они должны либо добиваться его сами, либо держаться от меня подальше.

Но к своему удивлению, Никола заметила, что к тете уже возвращается хорошее настроение. Словно она в полной мере насладилась скандалом, а теперь почувствовала себя бодрее.

Другие могли ощущать опустошение, она же ощущала прилив сил. Через мгновение она задумчиво произнесла:

— Джулиан Эветт. Я не так давно слушала его в Канаде. Он талантлив. Но он никогда не работал с настоящими звездами. С удовольствием превращу его жизнь в ад.

Николу поразило, что последнюю фразу она произнесла таким будничным тоном, словно сообщала, какое платье наденет сегодня вечером. Но Дермот Дин безжалостно рассмеялся и заметил, что молодой человек способен постоять за себя.

— Думаешь? — Торелли обернулась к нему, вызывающе насвистывая «Хабанеру», и продолжила подписывать фотографии, которые только что принесла Никола.

Управляющий возвел глаза к небу и ушел. Никола последовала за ним в коридор и обеспокоенно спросила:

— Неужели она действительно будет отравлять жизнь этому несчастному?

— Возможно. Но как я уже сказал, он способен постоять за себя.

— Он и вправду такой хороший дирижер? — Николу заинтересовал этот человек, потому что был связан с последним концертом Брайана.

— Выдающийся. Он произвел сенсацию в Штатах, а недавно поразил искушенную публику на международном фестивале в Канаде.

— Знаю! Он дирижировал на последнем концерте Брайана Кавердейла.

— Да. — Дермот Дин потянулся за шляпой. — Печальное известие. Думаю, для Эветта это был сильный удар. Он восхищался молодым Кавердейлом.

— Правда? — Даже преданность тете не могла удержать Николу от чувства признательности этому незнакомому дирижеру.

— Как и мы все. — Управляющий с сожалением покачал головой. — Такая трагическая утрата. Этого не должно было случиться.

— Что вы имеете в виду? — резко спросила Никола и уставилась на Дермота Дина так пристально, что он, по-видимому, понял, что сболтнул лишнее.

— Никто никогда не знает всей правды. Всегда появляются разные слухи.

— Но я хочу знать! Я была близко знакома с Брайаном Кавердейлом.

— Мне очень жаль. Я просто размышлял вслух — дурная привычка. Тут нет никакой тайны. Просто всем кажется, что такого никогда не должно было произойти, потому что артист с таким талантом рождается очень редко.

Дин попрощался и ушел, оставив у Николы тягостное чувство. Она решила, что, несмотря на всю его кажущуюся искренность, он намеренно уклонился от ответа, когда она поведала о своем знакомстве с Брайаном. Эти мысли мучили Николу следующие несколько дней, а слова «трагическая утрата» так и звучали в ушах. Возможно, Дин действительно хотел сказать лишь то, что нельзя было допустить гибель такого талантливого человека. Однако даже мысль о том, что трагедии можно было избежать, приводила Николу в ужас. Сейчас она ничего не могла выяснить, но ей пришло в голову, что, возможно, Джулиану Эветту что-то известно и у нее будет возможность с ним поговорить. Конечно, если любовь к тете позволит ей установить с ним дружеские отношения. Впервые Никола увидела его, когда он пришел к Джине для предварительного обсуждения концертной программы. Он совсем не соответствовал ее представлениям об известном дирижере. Худощавый, подтянутый, подвижный, он мог бы быть актером, участником оркестра, возможно, даже пианистом. Но в отличие от спокойно-уверенного Оскара Уоррендера он, казалось, совсем не подходил для дирижерского труда.

Однако уже через пять минут Никола поняла, что он целеустремлен и обладает внутренней силой. В разговоре с мадам Торелли он держался вежливо, однако не расточал льстивых комплиментов. Она же, в свою очередь, была само очарование, однако напрочь отвергала все его предложения.

Наконец он сказал:

— Мадам Торелли, мы с вами ни о чем не договорились. Возможно, вы просто не хотите петь на моем концерте и пытаетесь найти путь к отступлению?

— На вашем концерте? — Торелли удивленно улыбнулась. — А мне казалось, что это вы будете аккомпанировать мне на моем концерте.

— Значит, вы ошиблись, — мягко сказал он. — Возможно, и я ошибался. Может, будем вести себя как взрослые люди и обсудим проведение нашего концерта? Уверен, мы оба слишком хорошо воспитаны, чтобы ставить личные споры на пути профессиональных интересов.

Никола, сидевшая в стороне и приготовившаяся записывать важные моменты их разговора, затаила дыхание. Однако после тяжелой паузы Торелли склонила голову, словно снисходительно соглашаясь с разумным предложением низшего по статусу. Затем началось обсуждение. Никола была изумлена и потрясена, а также слегка раздражена поведением молодого человека. Конечно, он был совершенно прав. Но тогда она была столь предана тете, что не могла потерпеть от других ничего, кроме уважительного восхищения. Через полчаса все важные решения были приняты, несмотря на все упорство Торелли. Затем, даже не предложив ему выпить. Джина сказала:

— Никола, проводи мистера Эветта.

В коридоре он удивленно поглядел на Николу и спросил:

— Она всегда такая?

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать!

— Вы прекрасно все понимаете, — холодно ответил он. — Но я ценю вашу преданность. Скажите, где я мог вас раньше видеть?

— Нигде. Я вас раньше никогда не видела.

— Но я вас помню! У меня хорошая память на лица. — Он нахмурился, припоминая, и внезапно Никола подумала, какие правильные у него черты лица и какие умные и выразительные темно-синие глаза.

— Вспомнил! — воскликнул он. — Я видел не вас, а фотографию. Именно о вас всегда говорил Брайан Кавердейл, когда мы были в Канаде.

— Брайан говорил обо мне? — Никола мгновенно позабыла, что этот человек только что посмел критиковать ее тетю. Теперь она вспомнила, что он знал Брайана и восхищался им. — Что он говорил? Пожалуйста, расскажите мне все о нем!

— Рассказывать почти нечего. — Внезапно Эветт замкнулся. — У меня нечаянно вырвались эти слова, простите. Понимаю, что вам больно об этом вспоминать.

— Нет! То есть да, конечно. Но мне бы так хотелось поговорить о нем с тем, кто хорошо его знал.

— Никола, милая! — раздался из гостиной мелодичный голос мадам Торелли.

— Иду, мадам! Иду! — Никола умоляюще взглянула на дирижера. — Может, мы могли бы?..

— Хорошо. — Он говорил отрывисто, как человек, привыкший быстро принимать решение. — Я остановился в отеле «Глория». Позвоните мне, и мы вместе поужинаем.

— Спасибо!

Махнув на прощание рукой, он ушел, а Никола медленно вернулась в комнату, где за письменным столом сидела Торелли. Не поднимая головы, она спросила:

— Кто тебя задержал в коридоре?

— Я упомянула человека, которого мы оба знали. Альтиста Брайана Кавердейла. Он играл в оркестре мистера Эветта в Канаде. Он умер во время гастролей.

— Помню. Я там тогда была.

— Правда?

— Да. Я была звездой фестиваля, — заявила Торелли без тени скромности, поскольку она знала себе цену и не считала нужным это скрывать. — Конечно, я выступала с Оскаром Уоррендером. Но я пошла послушать этого молодого человека. Вот откуда я знаю о его скромных дарованиях.

— Ясно.

— Должна тебе сказать, дитя мое, что в нашем мире есть люди, которые принадлежат к нашим друзьям, а есть и враги. Эветт относится к числу последних. Я бы не хотела, чтобы ты с ним общалась.

— Да, мадам, — покорно согласилась Никола, позабыв, что почти договорилась о встрече с ним.

— Отлично, — ответила мадам Торелли, и инцидент был, очевидно, исчерпан.

Однако Никола не могла забыть этот разговор. Она была не в силах отказаться от встречи с тем, кто знал Брайана. По долгу своих занятий ей часто приходилось оставаться в квартире тети на ночь, это было нетрудно. Жизнь вокруг Торелли била ключом, и Никола часто встречала интересных людей из мира музыки. Но в тот вечер, к ее радости, мадам Торелли не было, и Никола смогла вернуться к себе домой. Она тут же позвонила в отель «Глория», и ее соединили с Джулианом Эветтом.

— Да? — ответил он, подняв трубку. Одного слова было достаточно, чтобы его образ возник у нее перед глазами — жизнерадостное, умное лицо с чуть насмешливыми глазами.

— Это Никола Денби, — с замиранием сердца представилась она. — Вы говорили со мной у мадам Торелли…

— Да, конечно. Вы сможете поужинать со мной в «Глории» сегодня вечером?

— Да, если это вам удобно.

— Вполне. В половине восьмого подойдет? Тогда буду ждать вас в фойе.

Он повесил трубку, и Никола подумала, не пришла ли ему голову мысль, что она навязала эту встречу. Она чувствовала себя неловко, когда встретилась с ним в фойе, хотя знала, что выглядит превосходно в вечернем голубом платье, про которое Брайан однажды сказал, что в нем она очень элегантна и мила.

Джулиан Эветт проводил ее в ресторан, словно это была деловая встреча. Как только они сделали заказ, он перешел к теме разговора:

— Надеюсь, я не внушил вам впечатления, что знаю что-то очень важное о Кавердейле? Вообще-то…

— Нет, — быстро перебила Никола. — Я понимаю. Не знаю, говорил ли он вам, что мы очень любим друг друга и собираемся пожениться, когда он вернется. Любое ваше воспоминание ценно для меня. Я не стану рыдать при всех или выкидывать что-нибудь подобное. Просто мне очень хотелось бы поговорить о нем. Поэтому я осмелилась побеспокоить вас.

— Вы меня не побеспокоили, — кратко ответил он, и мгновение разглядывал скатерть, будто увидел там что-то интересное. Потом медленно произнес: — Я пару раз встречался с ним перед поездкой в Канаду и всегда восхищался его талантом. Я был рад, что он будет присутствовать на фестивале. Он мог бы стать одним из величайших альтистов в мире.

— Я тоже так думала, — с теплотой и благодарностью отозвалась Никола, и хотя теперь Эветт был разговорчив, в нем все же чувствовались какая-то отчужденность и даже враждебность.

— В Монреале прошло несколько удачных концертов. Мы жили в одной гостинице и часто виделись. Именно тогда, он показал мне вашу фотографию и много говорил о вас.

Никола взглянула на него и внезапно улыбнулась:

— Возможно, вам это покажется глупым, но, пожалуйста, будьте снисходительны. Как он говорил обо мне?

— Как мужчина говорит о девушке, на которой собирается жениться. Он говорил, что вы красивая и милая. Теперь я вижу, что он был прав насчет первого, и хотел бы верить, что не ошибся и во втором. — Эветт слабо улыбнулся.

— Спасибо. — Никола была тронута, и хотя ей удалось изобразить улыбку, она быстро отвела глаза в сторону.

— Концерты в Торонто были для него очень важны. На первом Брайан должен был играть произведение Уолтона, а на втором — «Гарольда в Италии» Берлиоза. Он простудился в Монреале, и нам пришлось оставить его там. Сведя к минимуму репетиции, он надеялся выступить в Торонто. Все-таки он пропустил первый концерт. Но хотя был болен, он выступил на втором. Боюсь, это стало для него ударом. Вот и все.

— Все? — слабо повторила Никола.

— Все! — почти с яростью повторил он. — Что еще можно сказать?

Подняв глаза, Никола заметила, что она не одна страдает. Его темно-синие глаза потемнели, и в них отразились боль и горечь.

— Не надо! — быстро сказала она, прикрывая своей рукой его руку. — Не принимайте близко к сердцу. Вы ничего не могли сделать.

— Боже! — Он коротко рассмеялся и на мгновение сжал ее руку. — Вы меня утешаете?

— Возможно, — серьезно ответила она, — мы утешаем друг друга.

— Согласен. Да, я понимаю, что для вас значил Брайан, — тихо произнес он.

Официант принес первый заказ, и Никола не смогла спросить Эветта, что он хотел этим сказать. В тот миг между ними пролегла такая полоса сочувствия и понимания, что слова были не нужны. После этого по обоюдному согласию они говорили о Брайане очень мало. Вместо этого Никола спросила у него о его работе и сказала, что с нетерпением ждет его концерта.

— Ваша хозяйка не захотела бы этого услышать! — рассмеялся он. Но Никола только улыбнулась.

— Будьте снисходительны к ней. Она великая певица и, хотя может быть ужасно высокомерной, очень уязвима. Ребенка надо баловать…

— Но ему также нужна дисциплина, — сухо заметил он.

— Верно, дисциплина тоже. Но искусству эта женщина отдает всю себя. Иногда я думаю, что ей тоже надо расслабиться.

— И вымешать зло на других? — предположил он с добродушной усмешкой.

— Возможно, — нехотя призналась Никола. И в этот миг над столом появилась тень, ее плеча коснулась легкая рука, и знакомый красивый голос спросил:

— Развлекаешься, милая?

Никола не смогла скрыть смущения, но заставила себя храбро посмотреть на тетю, а Джулиан Эветт немедленно поднялся.

— Да, — заявила Никола с самой непринужденной улыбкой.

— Конечно, милая. — Торелли едва взглянула на ее спутника. — Развлекайся.

Она пошла дальше с горделиво поднятой головой. На мгновение воцарилось молчание. Потом Джулиан сказал:

— Полагаю, я не в списке гостей либо ваших, либо ее.

— Давайте не будем говорить об этом. — Никола принужденно рассмеялась. — Возможно, ей будет полезно знать, что у меня тоже есть личная жизнь.

Хотя остаток вечера прошел приятно, осталось какое-то чувство неловкости, особенно когда Джулиан отвез Николу домой и пожелал ей доброй ночи с теплотой, так не похожей на первый холодный прием, который он оказал ей. Несмотря на эту злополучную встречу, это был самый приятный вечер после смерти Брайана. Чутьем Никола поняла, что должна кое-что утром уладить с тетей, иначе между ними возникнет недопонимание. Сначала возможности для этого не было. Торелли проснулась поздно, позавтракала в одиночестве и долго репетировала, в то время как Никола была вся на нервах, несмотря на разумные убеждения.

Но когда тетя наконец появилась в кабинете, вид у нее был добродушный, она потрепала Николу по щеке и сказала:

— Жаль, ты не сказала мне, что знакома с Джулианом Эветтом.

— Я совершенно его не знаю, — серьезно возразила Никола. — До вчерашнего дня я с ним не встречалась. Мадам, буду откровенной. Я была помолвлена с Брайаном Кавердейлом и очень его любила. Вчера мистер Эветт дал понять, что хорошо его знал. Я не могла упустить возможности услышать про последние дни жизни Брайана. Я позвонила мистеру Эветту, и он пригласил меня на ужин. Вот и все.

Джина Торелли встала и мрачно посмотрела на племянницу.

— Значит, он рассказал тебе про последние дни жизни бедного Брайана? — наконец спросила она.

— Да, — ответила Никола.

— Совершенно все?

— Думаю, да.

— И ты могла сидеть с ним за одним столом и улыбаться ему?

— Не понимаю, — удивленно произнесла Никола.

— Милая моя, неужели ты не знаешь, что Джулиан Эветт — виновник безвременной смерти этого молодого человека?

 

Глава 2

— Вы говорите серьезно?! — Никола в ужасе уставилась на тетю.

— Я всегда говорю серьезно, — ответила мадам Торелли. Никола была так потрясена, что даже не обратила внимания на нелепость этой фразы.

— Но я не понимаю! — Она растерянно закрыла руками лицо. — Джулиан Эветт не может быть виновен в смерти Брайана. Он был его другом. Он восхищался его творчеством. Он тепло отзывался о нем, а говоря о его смерти, был потрясен.

— А почему бы и нет? — пожала плечами мадам Торелли. — Не очень-то приятно вспоминать, что довел молодого музыканта до смерти даже из лучших побуждений. Ради достижения художественного совершенства.

— Это невероятно! Вы должны мне все объяснить. — Никола сжала руки, словно они внезапно замерзли.

— Все очень просто, — с сожалением начала Торелли. — Брайан Кавердейл должен был выступать на двух концертах под управлением Джулиана Эветта. Этот молодой человек был поистине талантлив. С мастерством Эветта, его превосходным оркестром и присутствием такой звезды, как Брайан, нельзя было не вызвать восторга публики. Брайан был ему необходим.

— Но ведь Брайан не смог выступить на первом концерте? — прошептала Никола. — Он был болен.

— Верно. Итак, концерт Джулиана Эветта вызвал легкое разочарование. Думаю, он хотел, чтобы этого не повторилось. Давай отдадим ему должное за его мастерство, хотя к нему примешивались и личные амбиции. В любом случае он отказался принять извинения Брайана. Я слышала, что у них произошел телефонный разговор и Джулиан был очень настойчив.

— Значит, Брайан просто не мог отказаться? — быстро спросила Никола.

— Точно. Брайан забыл предупреждения врача и прибыл в Торонто с высокой температурой. Он принял участие в концерте. Странно, но он играл словно ангел. Не могу припомнить более прекрасного исполнения «Гарольда» Берлиоза.

— Вы тоже там были?

— Естественно. Потом я прошла за кулисы, чтобы поздравить его, — что я делаю крайне редко, — заметила Торелли. — Должно быть, у бедняги была лихорадка. Он выглядел ужасно, и когда я вошла к нему, они с Эветтом о чем-то спорили. Эветт надменно произнес: «Я хотел, чтобы вы приехали, даже если вы потом умрете!»

— Этого не может быть! — Никола закрыла лицо руками.

— Конечно, он не совсем это имел в виду. В ссоре мы всегда бросаемся подобными словами. Но Брайан ответил: «Именно этого вы и добились, злодей!» Возможно, он хотел сказать совсем другое. Но на самом деле именно так и вышло. В ту ночь у Брайана произошло обострение болезни, и через сутки он скончался. Очень печально. Талантливые музыканты так редки, — добавила Торелли. — Теперь, милая, ты понимаешь, почему я так удивилась, увидев, как ты мило беседуешь с Джулианом Эветтом.

— Я больше не желаю с ним говорить!

— Боюсь, тебе придется. Он будет дирижировать на моем концерте в Фестивал-Холле, нравится нам это или нет, а секретарша не может не говорить с дирижером. У нас могут появиться проблемы. Но нет необходимости быть с ним любезной. Помнишь тот совет, который я дала тебе? Он не принадлежит к кругу наших друзей.

— Как вы были правы! — с горечью воскликнула Никола.

— Да, — без ложной скромности ответила Торелли. После этого она занялась более важными вещами. А Николе потребовалась вся самодисциплина, чтобы продолжать заниматься своими обязанностями. Только когда она оказалась в своей квартире, где они с Брайаном провели так много счастливых часов, ей представилась возможность подумать обо всем, сказанном тетей.

Неудивительно, что Дермот Дин назвал смерть Брайана трагической утратой и добавил, что этого не должно было случиться. И это бы никогда не случилось, если бы не безжалостная амбициозность Джулиана Эветта.

— Ненавижу его! — произнесла Никола вслух. — Ненавижу его. Никогда прежде никого не ненавидела. Это казалось так тщетно и глупо. Но теперь я знаю, что это значит. Он убил Брайана. Как бы мне хотелось…

Внезапно зазвонил телефон, и Никола, обуреваемая яростью и болью, сняла трубку.

— Да? — бесстрастно произнесла она и услышала голос Джулиана Эветта:

— Это вы, Никола?

«Он никогда прежде не называл меня Николой», — подумала она. Но вслух ответила ледяным тоном:

— Да, это Никола.

— Я не узнал ваш голос. Хотел поблагодарить вас за то, что вы провели со мной вечер. Надеюсь, вам не пришлось испытать на себе гнев мадам Торелли.

— Она не очень сердилась, — холодно ответила Никола. — Она просто заметила, что поскольку я любила Брайана, то странно видеть меня в вашей компании.

Даже по телефону она услышала, как он затаил дыхание, словно кто-то нанес ему удар. Потом тихо спросил:

— Она объяснила почему?

— Естественно. Она сказала, что вы несете ответственность за смерть Брайана. — В этот момент Николе ужасно захотелось, чтобы он принялся отрицать все сказанное, чтобы оправдывал себя. Ей показалось, что вина Джулиана Эветта и трагедия Брайана слились в один гигантский кошмар. Никола страстно хотела верить в невиновность Эветта. Однако он не сделал попытки защититься, и она сердито спросила: — Вам нечего сказать?

— Только то, что это не совсем правда.

— Не совсем правда? Это может быть либо правда, либо ложь. Вы настаивали на этой поездке или нет?

— Настаивал.

— Несмотря на его протест?

— Да. Тогда я не верил, что он болен.

— Хотите сказать, что вы не хотели верить?

— Хорошо, я не хотел верить. Это была трагическая ошибка, но…

— Трагическая ошибка! — с горечью и презрением прервала его Никола. — Ваша ошибка убила его! И ваша высокомерная уверенность в своей правоте. И нездоровые амбиции добиться успеха, несмотря ни на что. Вы же сказали ему, что вам все равно, если он умрет…

Никола осеклась, услышав легкий щелчок, когда он положил трубку. Какое-то мгновение она сидела молча, глядя перед собой. Потом медленно положила трубку и заплакала так, как не плакала после смерти Брайана.

После этого Никола увидела Джулиана Эветта на репетиции с мадам Торелли за день до концерта. К ее удивлению, тетя была напряженна и взволнованна, чего Никола от нее никак не ожидала.

— Вам не стоит волноваться, — успокоила ее Никола. — Я слышала, как вы поете, и ваш голос поистине совершенен.

— Не говори глупостей! Никто не может не бояться серьезного выступления. Тот, кто не боится, — машина, а не артист. А для нас, певцов, это хуже всего, потому что мы сами себе инструмент. Ты можешь настроить скрипку или заменить струну. На пианино это может сделать кто-то другой. Но певец полагается на милость судьбы.

— Понимаю, — покорно ответила Никола.

— Конечно, — более весело добавила Торелли, — прекрасная техника в определенной степени может защитить от неудачи. Но опасности все равно подстерегают на каждом шагу. От первой ноты до последней ты словно идешь по канату над бездной. И под тобой нет сетки, если ты вдруг сорвешься вниз, — мрачно заключила она.

— Но ведь это всего лишь репетиция, — осмелилась заметить Никола.

— Репетиция с дирижером, которого я презирала, — последовал сухой ответ. — Этот молодой человек недолюбливает меня. В нем слишком много от истинного музыканта, чтобы он захотел моего провала. Если это случится, он не пощадит меня. Конечно, этого не произойдет, но все равно это прогулка над бездной.

— И вы все равно начнете с арии Королевы Ночи?

— Конечно. — Торелли одарила ее ослепительной улыбкой. — Я не отношусь к тем певцам, которые начинают осторожно и постепенно переходят к более сложным вещам. Я сразу принимаю вызов.

— Наверное, ария Королевы Ночи — самый большой вызов во всей программе?

— Да. С таким сопрано, как у меня, с такой силой и тембром голоса она потребует истинного мастерства. Вот почему эту арию часто поручают какой-нибудь певице с заурядным колоратурным сопрано, которая способна лишь на то, чтобы брать высокие ноты.

— А этого не нужно делать? — спросила Никола, зная, что такой разговор обычно успокаивает ее знаменитую тетю.

— Конечно, нет! Королева Ночи олицетворяет силы зла, как ты знаешь. Это должен быть голос потрясающей силы, а не тоненькие рулады. Вот увидишь!

Торелли стояла на возвышении в отлично сшитом костюме. На ней почти не было драгоценностей и макияжа, и было видно, что она настроена на серьезную работу. Когда закончилось вступление оркестра и Джулиан Эветт, взглянув на нее, поднял левую руку, она начала арию с точностью балерины и естественным, привычным мастерством. Не было необходимости понимать слова, хотя, как всегда у Торелли, они звучали чисто и ясно. Безупречная фразировка, легкая вибрация голоса, почти надменная легкость, с которой она пела, производили впечатление чего-то ужасающего и сверхъестественного. В конце арии весь оркестр аплодировал ей, и Джулиан Эветт сошел с дирижерской платформы и с неподдельным восхищением поцеловал ей руку. Никола ледяным взглядом смотрела на него. Хотя она была тронута и поражена пением Торелли, ничто не могло растопить лед, сковавший ее сердце, когда она смотрела на человека, повинного в смерти Брайана. Втайне она осуждала Торелли за благосклонную снисходительность к восхищению Эветта. «Она могла бы вести себя с ним холодно, — думала Никола. — Ведь она знает, что он сделал!»

Но Торелли не было дела ни до кого, кроме себя. Восхищение Джулиана Эветта польстило ей, и она была, по-видимому, в прекрасном расположении духа, когда они перешли к арии Альцесты из оперы Глюка — мольбе богам подземного царства, чтобы они вернули ее супруга. Словно по волшебству, благородство голоса мгновенно превратило Торелли из представительницы зла в прекрасное создание из классической легенды.

Потом последовал небольшой перерыв, во время которого Никола, зайдя с тетей за кулисы, столкнулась там с дирижером. Точнее они с Эветтом встретились в узком проходе, ведущем в гримерную Торелли. Он коротко кивнул ей и прошел мимо, а она смерила его ледяным взглядом.

— Ну, как мой голос звучал в зале? — поинтересовалась Торелли.

— Великолепно! — искренне ответила Никола, и тетя улыбнулась и сказала:

— Я была в отличной форме. А этот молодой человек еще более талантлив, чем я думала. Дирижер для певца, а они сегодня очень редки. Возможно, его будущее действительно опера. Может, мы еще услышим о нем, Никола.

— Он все равно останется человеком, убившим Брайана Кавердейла, — с горечью заметила Никола.

— Да, конечно, — небрежно ответила Торелли. — Однако это не умаляет его достоинств. Никогда нельзя смешивать человека и истинного художника, дитя мое. Иначе посредственность может стать выше гения.

Никола мрачно взглянула на тетю и нехотя спросила:

— Вы думаете, Джулиан Эветт — гений?

— Пока рано говорить. В любом случае в наше время это слово слишком часто произносят. Но в нем есть какая-то великолепная пластичность, смешанная с силой. Это очень редко. Я должна поговорить о нем с Оскаром Уоррендером. Знаю, Оскар им восхищается, а он ошибается редко. Давай посмотрим, как он справится со сценой леди Макбет, ходящей во сне. Это оркестровое вступление — настоящая проверка для дирижера, может ли он создавать атмосферу. Слушай внимательно, Никола. Холодное отчаяние, сострадание к потерянной душе, даже жалобные нотки, говорящие о внутреннем переломе.

Никола вернулась в зал и принялась слушать. И сцена, описанная Торелли, развернулась перед ней во всей красоте и силе. Сказанное тетей о холодном отчаянии было истинной правдой. Она даже слегка задрожала, как в предрассветный час, когда леди Макбет ходила по закоулкам своего замка, заламывая запятнанные кровью руки. «Вот как чувствует себя человек, совершивший что-то страшное, — подумала Никола. — Что-то ужасное, что уже не исправишь».

В порыве сочувствия Никола подумала, испытывает ли те же муки совести Джулиан Эветт из-за Брайана. Но тут же отбросила эту мысль, посчитав ее глупой и сентиментальной, и принялась слушать торжествующий голос Торелли, в котором смешивались глубокая грусть и великолепное чувство ритма вплоть до последней призрачной ноты, растаявшей где-то вдали.

Когда ария закончилась, тетя подозвала Николу на сцену, где участники оркестра уже паковали свои инструменты. К досаде Николы, тетя тут же завязала разговор с дирижером.

— Я попросила Николу слушать особенно внимательно это оркестровое вступление, — любезно пояснила Торелли. — Как тебе понравилось, Никола? Наш мистер Эветт справился с заданием?

Наш мистер Эветт! Впервые Никола разозлилась на тетю. Не обращая внимания на направленный на нее взгляд Эветта, она заставила себя ответить:

— Все было так, как вы и описывали. Холодное отчаяние и страдания души под невыносимым грузом вины.

— А сострадание? — подсказала Торелли. — Необъяснимое сострадание, которое мог выразить только Верди, его ты заметила?

На минуту воцарилось молчание. Потом дирижер сухо ответил:

— Возможно, мисс Денби в тот момент не была настроена на сострадание.

Что-то в его голосе вызвало гнев Николы. Она подняла глаза и взглянула на него.

— Мне трудно, — медленно произнесла она, — сострадать тому, на чьей совести лежит смерть человека.

Он слегка вскинул голову, словно она дала ему пощечину, и Никола с удовольствием наблюдала за его смятением. Но Торелли, погруженная в свои мысли, заметила:

— Верди хотел, чтобы слушатели испытали сострадание к леди Макбет. Все это выражено в его музыке. Конечно, она была заблудшей душой, но, в конце концов судьба ее покарала.

— Думаю, мисс Денби не думала о леди Макбет, мадам, — холодно заметил Джулиан Эветт. — Больше о тех, кто совершал ошибки. А для них она бы предпочла быстрое и полное отмщение. Если я вам в последнюю минуту понадоблюсь, вы найдете меня в отеле.

Поклонившись Торелли и не удостоив взглядом Николу, он ушел. Когда они с тетей отправились домой, Торелли была полна энергии, а Никола подавлена и опустошена.

— Что с тобой, милая? — спросила Торелли. — Сегодня ты какая-то унылая. А ведь тебе ничего не надо было делать, только сидеть и слушать эту восхитительную репетицию.

— Возможно, я больше переживала за вас.

— За меня никто не должен переживать, — сухо ответила тетя. — Я в состоянии делать это сама. Пожалуйста, помни, дитя мое, что ты нужна мне для поддержки, а не как помеха.

Никола взяла себя в руки и усилием воли попыталась вернуть свое хорошее настроение.

На следующий день было назначено выступление и она без особого труда занималась делами своей тети, согласная с тем, что концерт должен затмить все мысли и чувства.

Торелли была нервной и раздражительной и даже жалобно воскликнула:

— Как мне не хватает Питера!

Сначала Никола даже не могла сообразить, о ком она говорит. Потом до нее дошло, что это и есть ее так редко упоминаемый дядя, и она сочувственно спросила:

— Он очень помогает вам?

— Да. Даже не замечаешь, что он рядом, — ответила Торелли, но Никола подумала, что это, возможно, единственное его достоинство.

— Может, вам немного отдохнуть? — мягко предложила она, заметив, что тетя постоянно зевает. — Наверное, вы плохо спали ночью.

— Я прекрасно спала! — последовал резкий ответ. — Я всегда хорошо сплю. Если ты имеешь в виду то, что я часто зеваю, то это нервное. Некоторых людей даже тошнит.

Однако через какое-то время Торелли согласилась с предложением Николы и большую часть дня провела в своей комнате. Когда она наконец появилась в простом черном бархатном платье и роскошных соболях, выглядела она совершенно отдохнувшей и излучала полную уверенность в себе, которой Никола никогда не замечала в других людях. Каким-то странным образом она уже не участвовала в обыденной жизни и, взглянув на Николу, отсутствующим голосом произнесла «очень мило», что, очевидно, относилось к платью, которое надела ее племянница.

По дороге в Фестивал-Холл они обменялись парой фраз. Никола все время помнила о несравненном таланте своего дяди держаться в тени. Но когда они подошли к дверям, ее сердце сильно забилось от волнения. Лизетт, горничная Джины, уже была в гримерной. Она расставляла по местам все, что может понадобиться ее хозяйке, с таким беззаботным и уверенным видом, что это не могло не вселить спокойствие. Торелли благосклонно взглянула на нее, как можно было смотреть на преданную старую собаку. Потом она повернулась к Николе и сказала:

— Больше ты мне не понадобишься, милая. Иди занимайся своими делами.

— У меня еще нет билета, — напомнила Никола. — Он будет в кассе или…

— У кого билет мисс Николы, Лизетт? — с видимым усилием спросила Торелли.

— У мистера Эветта, мадам, — даже не обернувшись, ответила служанка.

— У Джулиана Эветта! — в смятении воскликнула Никола.

— Да, припоминаю. Он пообещал обо всем позаботиться. Пойди к нему в комнату. Билет у него.

Инстинктивно Никола ответила:

— Я не могу!

— Иди! — приказала Торелли, словно императрица рабу. И Никола повиновалась.

Она простояла перед дверью в гримерную целую минуту. Мысль о том, чтобы обратиться к Джулиану Эветту за такой мелочью, как билет, была ей отвратительна. Она намеревалась больше никогда не общаться с ним по собственной воле. Естественно, ей время от времени придется вступать с ним в разговор из-за тети. А теперь, если она хочет попасть на концерт, она должна войти и попросить у него билет. Ситуация была одновременно мучительная и чуточку смешная. Она показывала всю абсурдность решения Николы. Ей не удастся избежать разговоров с ним. Наоборот, нужно общаться с ним, одновременно давая понять, что ему нечего рассчитывать на ее дружбу и расположение.

Приняв это новое решение, Никола храбро постучала в дверь и, когда услышала «Войдите!», вошла с уверенностью, о которой не могла и помыслить десять минут назад. Он стоял у столика перелистывая страницы партитуры, и, когда поднял глаза, она могла поклясться, что по его лицу скользнула тень удивления. Но он быстро взял себя в руки:

— Что случилось? Мадам Торелли что-нибудь нужно?

— Нет, я пришла за своим билетом. Мне сказали, что он у вас…

— Да, конечно! Простите, совсем забыл. — Он вытащил из кармана пальто кошелек. — Кажется, он здесь.

Позже Николе стало казаться, что руки у него слегка дрожали. Когда он открыл кошелек, его содержимое оказалось на столе. Среди разных вещей был билет, и когда он поднял его, Никола заметила свою фотографию.

— Что это такое… — начала она.

Но Эветт быстро смел бумаги в одну кучу и засунул их в кошелек.

— Ваш билет, — произнес он.

Никола взяла его и воскликнула:

— Откуда у вас моя фотография?

— Вы ошибаетесь, — холодно ответил он.

— Нет! Покажите мне ваши бумаги.

— Ни за что, — спокойно ответил он. — Я дал вам билет. Через несколько минут я должен выйти на сцену. Должен попросить вас уйти, мисс Денби.

— Но я знаю…

— Мне очень жаль. — Он открыл дверь и ждал, когда она уйдет. Тут раздался первый звонок. — Мне выходить через пять минут, — вежливо напомнил он.

Повинуясь служебному долгу, Никола вышла в коридор. После второго звонка она уже нашла свое место. Вокруг слышались взволнованные голоса. Желание увидеть всемирно известную певицу и молодого талантливого дирижера привело в театр огромное число зрителей, и в зале почти не осталось пустых мест. Никола не замечала происходящего вокруг. Она сидела неподвижно, даже когда зал взорвался аплодисментами, приветствуя появление дирижера. Она думала о фотографии. Конечно, она не ошиблась! Кроме того, это была очень знакомая фотография. Она дала ее Брайану.

За аплодисментами наступила минута полной тишины, которая всегда предшествует первому взмаху дирижерской палочки. И в этой тишине Никола почти слышала, как роятся в голове мысли. Фотография, которую она подарила Брайану! Возможно ли, что это копия его фотографии? И как она оказалась у Джулиана Эветта? Никола сидела, уставившись на свои сцепленные руки, лежащие на коленях. Казалось, что она, как и все вокруг, сконцентрирована только на музыке. Но на самом деле это было не так. В течение почти всего вступления Никола была погружена в собственные мысли. Из оцепенения ее вывели аплодисменты, означающие окончание увертюры, и она полностью вернулась к действительности от бурных выкриков и оваций, приветствующих появление Торелли. После этого уже никакие мысли не могли отвлечь ее от этого волшебного голоса.

Теперь Никола уже хорошо знала Джину. Она могла быть неотразимой, навязчивой, а иногда просто невозможной. Но сейчас на сцене стояла истинная певица в простом, но прекрасно сшитом черном бархатном платье, которая с полной непринужденностью готовилась продемонстрировать всем свое искусство. Странно, но она словно перестала быть собой, и ее оболочку по капле заполняли души призрачной королевы демонов, воплощение добродетели и великодушия и, наконец, проклятой грешницы, запутавшейся в своих преступлениях.

Публика сходила с ума от восторга. Тем немногим артистам, которые могут затронуть наши сердца, мы готовы отдать похвалу, признание и любовь. Торелли завоевала все это, и в конце выступления Никола поднялась вместе с остальным залом, словно впервые увидела эту необычайную женщину.

— Это не просто пение, — заметил Николе какой-то незнакомец, — хотя и совершенно дивное. Тут играет роль и личное обаяние. Должно быть, она потрясающий человек.

Никола сочувственно улыбнулась, но про себя подумала: «Вот уж неправда. Это всего-навсего моя постоянно ошибающаяся, довольно утомительная и все-таки милая тетя. И эта великолепная женщина — тоже она. Как странно!»

Было нелегко пройти за кулисы сквозь толпу почитателей, друзей, представителей прессы и звезд. До этого концерта Торелли держалась отчужденно, но теперь Никола с изумлением узнала множество известных людей среди тех, кто заполнял коридор, ведущий к ее гримерной. Ей так бы и не удалось пройти туда, если бы не появление Джулиана Эветта. Люди немедленно расступились перед ним, потому что, во-первых, вне всякого сомнения, узнали его, а во-вторых, из-за его прирожденного чувства превосходства.

— Пойдемте, Никола, — позвал он, прокладывая для нее путь, и она подумала, что заставило его вновь назвать ее по имени: простая забывчивость или волнение этого необыкновенного момента.

Гримерная была завалена цветами, забита людьми, и в ней почти физически ощущался восторг, всегда сопровождающий подобные события.

— Джулиан! — К изумлению Николы, Торелли обняла дирижера и расцеловала его в обе щеки. — Дорогой мой, вы были прекрасны! Знаю, я была права, настаивая на том, чтобы вы выступали со мной. Вы стали для меня настоящей поддержкой.

— Вы слишком добры. — Он мягко улыбнулся в ответ и тоже поцеловал ее. И только легкая смешинка в его глазах и приглушенное хихиканье Дермота Дина, стоявшего поодаль, напоминали о прошедшей буре и сопротивлении, с которым им пришлось столкнуться при первом упоминании имени Джулиана Эветта.

— Никола, милая! — Торелли подставила ей теплую щеку для поцелуя. — Разве он не великолепен, наш Джулиан?

— Выступление было прекрасным, — тщательно скрывая свой восторг, согласилась Никола. — И вы были прекрасны.

— Что ж… — Тетя улыбнулась и пожала плечами, словно не желая отрицать очевидного. — Без Джулиана мне было бы намного труднее. Поужинаете с нами? — Она вновь повернулась к дирижеру.

— Если пожелаете.

— Я не просто желаю, я настаиваю. — Торелли одарила его величественной улыбкой. — Дермот, ты заказал мне столик в «Глории»?

— Естественно, — ответил Дин с довольным видом человека, совершившего чудо.

— Думаю, нас будет восемь или десять. Никола, ты поезжай вперед и убедись, что все в порядке. Можешь взять машину. Нет, нельзя. Мне она понадобится. Сейчас подумаем…

— Давайте я возьму Николу, — холодно предложил дирижер. — У меня есть машина.

— Жаль отрывать вас от поклонников, — с сомнением протянула Торелли.

— Дорогая мадам! Сегодня поклонники ждут только одного человека, — с улыбкой возразил Джулиан.

— Чушь! В Лондоне не каждый день появляются замечательные дирижеры. Ну ладно, возьмите Николу. Мы не задержимся.

— Я могла бы поехать на такси, — с угрозой произнесла Никола.

— Не стоит, — раздался сзади тихий, повелительный голос. — Сюда… — И он вновь провел ее сквозь толпу к выходу из театра.

Здесь его ожидала обычная публика, и, похоже, Торелли была права, поскольку при появлении Джулиана раздались восторженные крики и в толпе замахали программками, безмолвно умоляя об автографе.

— Не возражаете? — спросил Джулиан у Николы и принялся с добродушной улыбкой раздавать автографы.

— Пожалуйста! — Какая-то особенно преданная поклонница протянула программку Николе. — Не попросите вашего мужа подписать? Я не достаю.

— Я вовсе не ее муж, — не поднимая глаз, заметил Джулиан Эветт, — но за эти добрые слова я обязательно дам вам свой автограф.

В толпе засмеялись, потому что шутка всегда желанный гость у дверей театра, и Никола молча протянула программку дирижеру. Передавая ее обратно, она заметила написанные слова «Спасибо! Джулиан Эветт». Ей стоило большого труда скрыть свое негодование.

— Разве это было необходимо? — холодно спросила она, когда они наконец добрались до машины.

— Что именно? Раздавать автографы?

— Конечно, нет. Я понимаю, что без этого не обойтись. Разве было необходимо писать это на программке той женщины?

— Ах, это! — Он рассмеялся. — Думаю, ей было приятно.

Никола промолчала, и Джулиан задумчиво добавил:

— И мне тоже, если уж на то пошло.

— Почему?

— Не знаю, Никола. После такого вечера всегда чувствуешь себя веселым и глупым. Вполне естественно обмениваться шутками с поклонниками.

Никола промолчала. Внезапно она вспомнила, как всегда после концертов Брайан улыбался своей радостной, ребячливой улыбкой. У нее защемило сердце, когда с ужасающей ясностью она поняла, что этого больше никогда не повторится.

— В чем дело? — наконец спросил Джулиан.

— Я думала о Брайане.

— Боже мой, неужели вы каждый раз будете мне напоминать об этом? — вскричал он, и машина тронулась с места.

Никола вовсе не собиралась упрекать его. Она просто высказала свои мысли вслух. А теперь, к своему ужасу, поняла, что не в силах скрыть слез. Они тихо текли по щекам. Через несколько минут Джулиан взглянул на нее и увидел, что случилось. Каким-то странно-беспомощным тоном он произнес:

— Господи, простите меня! Я не должен был кричать на вас.

— А я не должна была портить вам праздник, — ответила Никола.

Но тут она опомнилась. Раз уж он взялся везти ее в отель против ее желания, то не стоит полностью подчиняться ему.

— А теперь расскажите, почему вы носите с собой мою фотографию, — ровным голосом произнесла она.

 

Глава 3

Почти на целую минуту воцарилась тишина. Потом Джулиан холодно ответил:

— Я же вам говорил, вы ошиблись насчет своей фотографии.

— А я вам говорю, что не верю, — ответила Никола. — Невозможно ошибиться насчет своей собственной фотографии. Это копия той, что я дала Брайану?

Снова молчание. Потом он ответил:

— Да.

— Тогда почему она у вас? — Презрение, вложенное в этот вопрос, заставило бы поежиться любого, и Никола заметила, как руки Джулиана крепче сжали руль.

— Брайан попросил меня взять себе его личные вещи и переправить их в Англию, — без всякого выражения ответил он. — Их было немного. Я передал их его брату, который живет с женой в Шропшире. Возможно, вы его знаете.

— Брайан рассказывал о нем. Но это не объясняет присутствие у вас моей фотографии.

— Фотографию я взял себе, — спокойно ответил Джулиан.

— Но зачем? — Никола с трудом сдержала гнев. — Мы опять вернулись к тому, с чего начали. Зачем она вам?

— Думаю, потому, Никола, что именно мне Брайан больше всего рассказывал о вас. Скорее всего, его брат даже не подозревал о вашем существовании, тем более о той роли, которую вы играли в жизни Брайана. Моим первым порывом было найти вас. Я хотел поговорить с вами о нем. Так и случилось.

— Что ж, вы меня нашли, — ледяным тоном произнесла Никола. — И мы поговорили о Брайане. Правда, все вышло не совсем так, как вы планировали. Поэтому теперь вы можете вернуть мне фотографию.

— Нет, — холодно и отчетливо ответил он.

— Что вы сказали? — с изумлением переспросила Никола.

— Вы слышали.

— Но это же смешно! — Никола была потрясена до глубины души. — Вы совсем не тот человек, которому я бы хотела оставить свою фотографию. Вы должны мне ее вернуть. Она моя.

— Нет, она принадлежала Брайану. Он, если хотите, оставил ее мне. Единственным человеком, которому полагались вещи Брайана, был его брат, а для него, как я уже говорил, эта фотография не имеет никакого значения.

— Думаю, и для вас тоже? — зло рассмеялась Никола. Он не ответил, и в ее тоне появилось замешательство. — Ответьте мне. Я задала вопрос.

— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, — холодно сказал он. — Вот мы и приехали. — Он остановил машину перед входом в отель «Глория».

— Я настаиваю!

— Невозможно. Секретарша мадам Торелли не может устроить сцену на людях.

Когда швейцар с улыбкой открыл дверцу машины, Джулиан добавил:

— Если вы сейчас выйдете, Никола, я оставлю машину в нескольких ярдах отсюда. Присоединюсь к вам через две-три минуты.

В безмолвной ярости Никола вышла из машины и вошла в отель. Она была так возмущена, что почти не помнила, зачем она здесь и что ей нужно делать, но не успела она прийти в себя, как к ней подошел Джулиан.

На первый взгляд выглядел он совершенно спокойно. Но Никола, которая уже успела привыкнуть к нему, заметила нервное напряжение, не имевшее ничего общего с недавним выступлением. После концерта в гримерной Торелли он был абсолютно спокоен. Видимо, разговор в машине заставил его сердце учащенно забиться. Но прежде чем Никола успела возобновить разговор, прелестная белокурая девушка в светлой норковой шубке бросилась к Джулиану и обняла его.

— Джулиан, ты был великолепен! Если бы Оскар тебя слышал! Он бы гордился тобой.

— Антея! — К удивлению Николы, Джулиан с удовольствием поцеловал девушку. — Ты была на концерте?

— Конечно! Я не могла остаться с Оскаром в Буэнос-Айресе из-за моего концерта в «Ковент-Гарден». Поэтому я отправилась послушать своего любимого дирижера.

— Почему ты не подошла ко мне?

— Чтобы получить внушение от Торелли? Нет уж, дорогой мой. Конечно, она не презирает меня так, как Перини. Но я побаиваюсь всякой примадонны. Они не могут простить меня за то, что я жена Оскара.

Джулиан засмеялся:

— Думаю, Торелли могла бы. Ее секретарша может это подтвердить.

— Простите! Как глупо! — С ослепительной улыбкой девушка протянула Николе руку. — Простите, что я так на вас налетела. Но Джулиан — друг семьи, и мой муж от него в восторге. Я Антея Уоррендер, жена дирижера.

— Но вы еще и замечательная певица, — заметила Никола, не в силах противиться обаянию этой замечательной девушки.

— Иногда я на это надеюсь, — засмеялась Антея. — Но все равно побаиваюсь великих певиц. Сегодня Торелли меня поразила. Честное слово! Обожаю смотреть на звезд и часто сама хожу на концерты, как простая зрительница.

— Это-то и делает тебя уникальной, — снисходительно улыбнулся Джулиан Эветт. — Ты сама звезда, но любишь смотреть на других звезд.

— Джулиан, как здорово ты сказал!

— Боюсь, это не оригинально. Первым это придумал Оскар.

— Правда? Как мило. У меня самый лучший муж в мире.

— Рада за вас, — со смехом ответила Никола, с интересом поглядывая на девушку, считавшую Оскара Уоррендера, которого все называли музыкальным тираном, самым лучшим мужем. Потом она вспомнила о своих обязанностях и произнесла: — Прошу меня извинить. Я должна узнать, готов ли столик мадам Торелли.

— Мне тоже пойти? — предложил Джулиан.

— Нет необходимости, — холодно ответила Никола. Она ушла, не сознавая, каким странным мог показаться лед в ее голосе такой чувствительной девушке, как Антея.

— Она тебя не любит? — спросила Антея, глядя Николе вслед. Когда он утвердительно качнул головой, она изумленно добавила: — Но, Джулиан, почему?

— Меня не все любят, ты же знаешь, — беззаботно ответил он. — Ни один известный дирижер не может рассчитывать на всемирную любовь. Разве Уоррендер тебе не говорил?

— Да, конечно. Но она ведь не честолюбивая певица?

Джулиан снова покачал головой. Антея посмотрела на него и спросила:

— А тебе это неприятно?

— Что некоторые меня недолюбливают?

— Нет, что именно она недолюбливает… Прости! Это не мое дело.

— Правда. — Джулиан мягко улыбнулся ей, словно прося прощения за грубость. — Лучше расскажи мне, как дела в «Ковент-Гарден». Я не мог попасть на твой первый концерт из-за репетиций.

Никола, по-прежнему обуреваемая противоречивыми чувствами, отправилась на поиски метрдотеля, который при упоминании имени Торелли немедленно бросился исполнять приказания. Похоже, до всех уже дошли слухи о сегодняшнем успехе, поскольку он заговорщически прошептал:

— Похоже, был триумф?

— Да, — улыбнулась в ответ Никола. — Откуда вы знаете?

— Такие новости распространяются мгновенно. Надеюсь, мадам столик понравится. Она его постоянно заказывает.

Никола решила, что Торелли выбрала типичное для себя место. При желании здесь можно было скрыться от любопытных глаз, но если примадонна изволит, то посетители ресторана смогут узреть во всем ее блеске настоящую звезду. Столик украшали роскошные алые розы. Атмосфера праздника и торжества ощущалась повсюду.

— Замечательно, — искренне заметила Никола. И в этот момент вместе со своим окружением в зал вошла Торелли под звуки сдержанных, но прочувствованных аплодисментов с соседних столиков.

По пути она захватила с собой Джулиана Эветта и, к удивлению Николы, Антею. Ни малейшего признака усталости или напряжения не было видно на ее прекрасном лице, излучающем силу и торжество. Вечер принадлежал ей по праву, и она наслаждалась каждой его минутой. Она подошла к метрдотелю, протянула ему руку, которую тот не преминул поцеловать, и обратилась к нему по-французски с фамильярностью старой знакомой:

— Сколько лет прошло. Альфонс, с тех пор, как ты впервые устроил для меня праздничный ужин? А ты все еще помнишь про мои алые розы!

Альфонс галантно ответил, что годы не властны над мадам.

— Глупости! — отрезала Торелли, которая в подобных вопросах была реалисткой. Но тут же улыбнулась ему и позволила провести себя к столику. Альфонс искусно разместил гостей по местам, указанным ею.

Джулиан Эветт сел рядом с Торелли, и, к досаде Николы, ее разместили напротив него.

— Антея, милая, сядь так, чтобы я могла тебя видеть! Правильно, на четвертый стул. — Торелли, мило улыбаясь, указала на место за границей звездного круга. Она бы этого не сделала, если бы здесь присутствовал муж Антеи. Но поскольку его не было, появился шанс указать одаренной, но слишком еще молодой певице ее место.

— Когда будешь писать Оскару, — продолжала Торелли, — скажи ему, что я прощаю его за то, что он бросил меня на первом концерте, поскольку вместо него я открыла великолепного Джулиана.

— Хорошо, — застенчиво улыбнулась Антея. — Он очень сожалел, что ему не придется работать с вами, мадам. Если бы не открытие сезона в Буэнос-Айресе…

— Да, я знаю, — отмахнулась Торелли и терпеливо добавила: — Должна сказать, Перини он был больше нужен. Увы, приходит день, когда мы все больше зависим от дирижера.

Отнеся свою главную соперницу к категории стареющих звезд, она с аппетитом принялась за ужин. Для Николы эта сцена имела поистине фантастический характер. Как и Антея, она не стыдилась рассматривать звезд, а участие в праздничном ужине Торелли было лучшей для этого возможностью. Но в присутствии Джулиана Эветта она никак не могла выбросить из головы предыдущее происшествие. Николу так смутил его неожиданный отказ вернуть фотографию, что она спрашивала себя, не хотел ли он наказать ее за то, что она резко обошлась с ним. Возможно, он, таким образом хотел сохранить между ними связь, которая была для нее невыносима? Это объяснение казалось слишком невероятным, но Никола не могла придумать ничего другого.

Девушка украдкой взглянула на него. Он беседовал с Джиной с той же умной и добродушной усмешкой в глазах, которую она так часто видела на его лице. Однако она заметила, что он очень бледен и под глазами у него появились темные круги. Никола подумала, что Джулиан выглядит чересчур уставшим. Похоже, та же мысль пришла в голову и Торелли, которая воскликнула:

— Джулиан, вы выглядите таким усталым! После этого вечера вы должны радоваться. Посмотрите на меня!

— Я смотрю на вас, — снисходительно улыбнулся он. — Я потрясен и восхищен. Я недооценивал вас, мадам Торелли. Теперь я понимаю, почему люди говорят о вас затаив дыхание. Никто не мог петь лучше и красивее вас. Это был последний штрих к трем великим шедеврам. А теперь вы беспечны, как ребенок. Я даже слегка вам завидую.

К удивлению Николы, прекрасные глаза ее тети расширились и потемнели. На мгновение ей показалось, что она видит в них слезы. Затем Торелли прикрыла ладонью руку Джулиана:

— Вы хороший человек. Очень великодушный. Но вы слишком нагружаете себя. В вашем возрасте не стоит завидовать моей жизнерадостности. Нужно больше думать о себе.

— В основном я так и делаю. Ни один дирижер не должен запускать себя. Но неужели вы никогда не ощущаете эмоциональных перегрузок? — с любопытством спросил он.

— Ничего подобного. Сдерживаемые эмоции — основное сокровище артиста. Если их не сдерживать, они его погубят.

— Думаю, вы правы.

— Как обычно, — без тени сомнения согласилась Торелли. — Однако я думала, что вы тоже умеете управлять своими чувствами. Вы не похожи на тех, кто не может уснуть ночью из-за проблем.

Если Джулиан и хотел ответить, то у него не было такой возможности, поскольку кто-то другой обратил на себя внимание примадонны. Неожиданно для себя Никола спросила:

— А вы не можете уснуть из-за проблем?

Он удивленно взглянул на нее, словно не знал, что она слышала весь разговор. Потом коротко ответил:

— Иногда.

Никола в раздражении оттого, что осмелилась на такой вопрос, повернулась к Дермоту Дину и остаток вечера не обращала на Джулиана Эветта внимания.

Первой поднялась Антея Уоррендер, извинившись и объяснив, что утром у нее репетиция. Когда дива благосклонно приняла ее извинения и по-матерински поцеловала ее, Джулиан посмотрел на часы и сказал:

— Я тоже пойду.

— Тебя подвезти? — спросила Антея.

— Нет, спасибо. Я на машине.

— Лучше подвезите Николу, — попросила мадам Торелли. — Мы скоро вернемся. Никола, милая, сегодня ты мне не понадобишься.

— Я могу взять такси, — возразила Никола, но ее возражения услышаны не были.

— Не стоит. Я проезжаю как раз мимо вашего дома, — сказал Джулиан. И как не неприятно ей было, но Никола вновь оказалась наедине с Джулианом Эветтом.

«Если я не буду вести себя осторожно, это может войти в привычку», — в сердцах подумала она, глядя, как тетя прощается с ним. Было очевидно, что Джулиан стал любимцем Торелли. Значит, она полностью позабыла о его ответственности за безвременную смерть Брайана, открыв в нем прекрасного дирижера, понимающего ее собственный талант.

— Мы будем часто видеться, Джулиан. Конечно, Оскар будет выступать со мной на большей части концертов в «Ковент-Гарден», но, возможно, мы с вами еще встретимся в опере.

— Жаль напоминать вам, но, боюсь, это не зависит только от вас. Управление… Администрация…

— Все администраторы, — презрительным тоном прервала Торелли, — становятся очень сговорчивыми, когда речь заходит о моих выступлениях. Предоставьте это мне, а теперь отвезите Николу домой. Бедняжка выглядит усталой.

«Конечно, любая девушка будет не в восторге от таких слов», — на пути к машине подумала Никола. Она пообещала себе, что всю дорогу не произнесет ни слова. То ли Джулиан чувствовал то же самое, то ли просто не хотел нарушить тишину первым, но они действительно молчали. Только когда они приехали и Никола вышла из машины, ей удалось заставить себя проговорить:

— Я не хочу больше возобновлять этот нелепый спор насчет фотографии. Но насколько я понимаю, вы по-прежнему хотите оставить ее у себя?

— Да, — был уверенный ответ.

— Тогда я бы хотела лишь узнать: почему?

Он беззаботно улыбнулся ей и ответил:

— Что ж, там изображено красивое лицо, которое улыбается мне только на фотографии. Спокойной ночи, Никола.

Джулиан сел в машину и уехал. Дрожащими руками Никола отперла дверь. Ей удалось убедить себя, что это всего лишь усталость после бурного торжества. Она почувствовала себя ужасно опустошенной. С трудом подняла два или три письма, лежавшие на коврике перед дверью, и равнодушно скользнула по ним взглядом. Внезапно ее словно пронзила молния: она узнала почерк на потрепанном конверте и с ужасом прочитала «Брайан Кавердейл» и название отеля в Монреале.

Перевернув конверт, Никола заметила неразборчивые каракули, говорившие о том, что письмо несколько раз переадресовывалось. Первоначальный адрес, написанный почерком, от которого у нее мурашки бежали по коже, был неполным, и, судя по виду конверта, он, по крайней мере дважды пересек Атлантику, а потом валялся в каком-нибудь отделе невостребованных писем несколько недель, прежде чем найти свой путь к ней.

Теперь это письмо оказалось в дрожащих руках Николы. Письмо, написанное живым, любящим Брайаном, который мертв уже несколько месяцев. Он писал ей так мало писем, и одно из них нашло ее только тогда, когда могло принести больше боли, чем радости. Несколько минут Никола смотрела на запечатанный конверт, не в силах вскрыть его и ощутить волну боли, которая хлынет с его страниц. Эти слова принадлежали времени, которое никогда не вернется, они были похожи на шорох осенних листьев.

Наконец она заставила себя распечатать конверт. Из-за того, что Брайан никогда не начинал писем с обычного «Дорогая такая-то и такая-то», слова обрушились на нее, словно она вновь услышала его веселый, чуть насмешливый голос.

«Привет! Скучаешь? Если бы ты была со мной, то услышала бы один из самых замечательных концертов. Прирожденная скромность мешает мне сообщить, что я тоже принимал в нем участие, но должен признать, что звездой вечера был Джулиан Эветт. Какой же он отличный дирижер! Ты должна послушать его. Конечно, так и будет, потому что он скоро приезжает в Англию и хочет, чтобы я солировал на нескольких его концертах. Мы неплохо уживаемся, хотя он и безжалостный эксплуататор. Он говорит, что я ленивый. Это я-то! Он имеет в виду, что я не настолько предан музыке, чтобы отказаться ради нее от еды, питья, любви и других радостей жизни. Отчасти я уже отказался, но он отказался от всего. Он считает, что если служишь искусству, то должен забыть обо всем. Неужели это правда?

В перерывах между служением искусству на этом фестивале я увидел и услышал много интересного. Прошлой ночью слышал нечто, что больше по вкусу тебе, чем мне, — прекрасное исполнение «Сказок Гофмана». Эту вещь спасло лирическое сопрано Антонии. Девушка франко-канадского происхождения по имени Мишель Ларо. Позднее мы с ней встретились на ужине. Она не очень красива, но довольно интересна. Не волнуйся, ее ресницы затрепетали при виде не меня, а Джулиана Эветта. Думаю, она собирается в Европу. Постарайся ее не пропустить.

Прости, что не посылал тебе ничего, кроме открыток, но обычные репетиции Эветта оставляют мало времени на личную жизнь, не говоря уж о переписке. С ужасом думаю, что произойдет, если кто-то заболеет. Уверен, его не удовлетворит ничего, кроме свидетельства о смерти.

Почему я об этом подумал? Должно быть, потому, что чихнул три раза и сильно болит горло. Но скоро все пройдет. Я не собираюсь умереть от воспаления легких…»

Никола сдавленно вскрикнула и уронила письмо на колени. Умереть от воспаления легких! Спасибо Джулиану Эветту, которого «не удовлетворит ничего, кроме свидетельства о смерти, если кто-то заболеет».

Шутка Брайана обернулась трагедией… Шутка, которая благодаря Джулиану Эветту стала жестокой действительностью.

«И он еще смеет хранить мою фотографию! — в бешенстве подумала Никола. — И упрекать меня за то, что я не улыбаюсь ему. Не желаю больше его видеть! Я не смогу работать там, где придется каждый день встречаться и любезно разговаривать с ним».

Но когда после бессонной ночи она приехала в квартиру тети, все мысли об уходе с работы тут же рассеялись. Николу заворожила атмосфера почитания и триумфа, окружавшая Торелли. Частичная изоляция, в которой жила оперная дива до своего вчерашнего успеха, полностью исчезла. Газеты, разбросанные по всей квартире, громко кричали об ее возвращении, называя его событием номер один в мире музыки, повсюду были цветы, и то и дело раздавались телефонные звонки от друзей, знакомых и даже врагов. Эта классификация принадлежала самой Торелли, и как она цинично заметила, «чем больше букет, тем сильнее раздражение и зависть».

Днем появился Дермот Дин. Он зашел не только поздравить звезду с триумфом, но и сообщить, что уже стали поступать предложения насчет дальнейших выступлений.

— Это фантастика, — заметил он с видом человека, который искал золото, а нашел платину.

— Нет, — возразила Торелли. — Все вполне естественно. Никто не слышал меня уже несколько лет. Они решили, что я постарела, и это правда, и что мои силы иссякли, чего на самом деле не произошло. Те, кто больше других насмехались надо мной и называли «старушкой», теперь оказались в первых рядах поклонников. Откажись от всего!

— Джина! Только не от всего!

— От всего, — повторила она. — Кроме, конечно, контракта с «Ковент-Гарден», который уже подписан. Люди должны понимать, что они не могут заполучить меня так просто.

Дермот Дин провел носовым платком по слегка вспотевшему лбу.

— Но, милая моя, как профессионал, ты ведь нуждаешься в выступлениях.

— Естественно, — улыбнулась Торелли. — Я хотела сказать, откажись для начала. Конечно, они попросят еще. Брось, Дермот, не буду же я учить тебя!

Он с облегчением рассмеялся и сказал:

— Думаю, оперный театр совсем другое дело?

— Я уже сказала: контракт подписан.

— Только на «Макбет» и «Трубадура». Но появилась еще одна мысль, Джина. Не знаю, как ты к этому отнесешься. Они хотят, чтобы ты исполнила Королеву Ночи в «Волшебной флейте». Что скажешь?

Торелли задумчиво улыбнулась и с невинной радостью спросила:

— Ария удалась на славу, так ведь?

— Это была настоящая сенсация! — хором воскликнули Дермот Дин и Никола. — Пожалуйста, подумайте об этом. Вы сами сказали, что эту арию редко кто хорошо исполняет.

— Конечно, если не считать двух ужасно сложных арий, это нельзя назвать звездной ролью, — задумчиво протянула Торелли. — Как сейчас обстоит дело с этим произведением, Дермот?

— Немного претенциозно, но в общем довольно эффектно.

— Это нужно изменить, — прервала Торелли. — От появления сверхъестественных персонажей не будет толку, если не разместить их в отдалении.

— Для большинства исполнительниц это затруднит задачу, — возразил Дермот Дин.

— Только не для меня, — последовал простой ответ.

— Хочешь сказать, что согласна на эту роль?

— Я подумаю. Если только со мной будет выступать молодой Джулиан Эветт. Да, прекрасная мысль! Он отлично чувствует Моцарта. Потрясающая сила под маской обаяния. Идеально для его первого выступления в «Ковент-Гарден». Будь уверен, Дермот, я это сделаю. Если только смогу выбирать дирижера.

— Но… — начал управляющий.

— Никаких но! Это мои условия. Кто обычно выступает в роли Памины?

— Розмари Донкин.

— Никогда не слышала про нее.

— Она совсем неплоха.

— Тогда она не подойдет, — последовал резкий вердикт. — Мне нужна хорошая Памина. Кто-нибудь с чистым голосом и безупречным стилем. Кто это может быть?

Дермот Дин задумчиво почесал подбородок и заметил, что хорошие Памины на дороге не валяются.

— Конечно, нет! Поэтому я тебя и спрашиваю. Что там за девушка в Монреале? На репетиции она великолепно исполнила арию. Мишель…

— Мишель Ларо, — внезапно произнесла Никола, и Торелли с управляющим обернулись к ней.

— Да, точно. Ты слышала ее в Лондоне, Никола?

— Нет, Брайан упомянул о ней в письме. Он сказал, что она хорошая певица.

— Более чем, — поправила Торелли. — Ты что-нибудь знаешь о ней, Дермот?

— Я должен представлять ее в Европе, — осторожно ответил Дин. — Сейчас она в Германии, дает концерты. Я не уверен, что она захочет начать с роли Памины, в которой ее обязательно затмит Королева Ночи.

— Не говори глупостей! — отрезала Торелли. — Для нее счастье появиться вместе со мной. Она поет арии или только выступает на концертах?

— Поет арии.

— Тогда я хочу ее послушать. Конечно, Джулиан тоже должен присутствовать. Интересно… — Торелли протянула руку к телефону, но тут вошла Лизетт и доложила:

— Пришел мистер Эветт, мадам. Вы принимаете?

— Конечно! — вскричала Торелли. — Он-то нам и нужен. Проводи его.

— Не предлагай ему контракт в «Ковент-Гарден», — умоляюще произнес Дермот Дин. — Помни, он не наш.

— Скоро будет нашим. Не трусь, Дермот!

Пока управляющий переваривал этот незаслуженный упрек, появился Джулиан Эветт. Он выглядел намного лучше, чем прошлой ночью.

— Я заглянул, чтобы еще раз поздравить вас. — Он с улыбкой поцеловал Торелли руку. — Пресса вас справедливо хвалит.

— Вас тоже не обошли вниманием, — ответила Торелли. — И тоже по заслугам. Садитесь, Джулиан. Мы как раз обсуждали интересный проект. Дермот сказал, что меня приглашают исполнить роль Королевы Ночи в «Волшебной флейте» на сцене «Ковент-Гарден».

— Вы согласны? — с волнением взглянул на нее Эветт.

— Думаю, что приму предложение при условии, что вы будете моим дирижером.

— Я? — Джулиан покраснел от удовольствия и смущения. — Но, дорогая мадам Торелли, Уоррендер…

— Оскар будет дирижировать в «Макбете» и «Трубадуре». Думаю, он первым скажет, что «Волщебная флейта» — ваш шанс.

— Вы должны понимать, что ничего еще не готово, — обеспокоенно добавил Дермот Дин. — Джина готова схватиться за этот контракт. Но мы пока обсуждали только предварительно.

— Нет, ты спросил меня, согласна ли я на эту роль, и я ответила, что только с Джулианом. Мы уже принялись обсуждать кандидаток на роль Памины.

— Правда? — с изумлением спросил Джулиан, бросив сочувственный взгляд на управляющего. — И кого вы берете на роль Памины? Розмари Донкин?

— Нет, она недостаточно хороша, — отрезала Торелли. — Меня интересует Мишель… Как ее фамилия, Никола?

— Мишель Ларо, — торжественно произнесла Никола.

— Мишель Ларо? — с испугом спросил Джулиан. — О нет! Я на это не согласен, — холодно добавил он.

— Боже, хоть вы не спорьте! — простонал Дермот Дин. — Она прекрасная исполнительница.

— Прекрасная, — по-прежнему холодно согласился Джулиан. — Но если я буду дирижером, то не смогу выступать с ней.

— Джулиан, почему? — с любопытством спросила Джина.

— Просто не смогу.

— Милый мой, люди нашей профессии не могут себе позволить питать необоснованные антипатии, — веско произнесла Торелли. — По крайней мере, с ними нужно бороться. Например, я терпеть не могу некоторых своих коллег, тем не менее, работаю с ними. И они тоже не отказываются, несмотря на то, что знают, как я к ним отношусь.

Наступила тишина, потом Дин слабо произнес:

— Я бы так не говорил. Джина!

— Не понимаю, о чем ты, — холодно ответила Торелли. — Но если хотите вести себя как мальчишка, Джулиан… — Она замолчала, ожидая его согласия.

— В данном случае да, — ответил он с такой обаятельной улыбкой, что Никола подумала, что он бы обворожил ее, если бы она не питала к нему такой ненависти.

Должно быть, на Торелли его улыбка тоже подействовала. Она снисходительно засмеялась и произнесла:

— Ну, как хотите.

— Но разве это справедливо по отношению к девушке? — вдруг заговорила Никола, инстинктивно желая защитить того, кого так хвалил Брайан. — Все говорят, что она превосходна. Брайан тоже об этом писал.

Джулиан Эветт уставился на нее с таким видом, словно увидел привидение:

— Брайан? Когда?

— Джулиан, не ведите себя, словно обвинитель, — прервала его Торелли. — Бедный Брайан Кавердейл часто писал Николе из Канады и так хвалил эту девушку, что Никола запомнила ее имя. Вот и все.

— Нет, не все. — Голос Николы зазвучал пронзительнее, и слова вылетали как будто сами по себе. — Об этой девушке стоит поговорить особо. Письмо, в котором Брайан хвалит ее, пришло прошлой ночью.

— Прошлой ночью! — воскликнул хор голосов, и на лице Эветта появился ужас.

— Оно было неправильно адресовано, а потом его несколько раз направляли в разные места. Оно блуждало несколько месяцев и пришло слишком поздно. Но я подумала, что раз он рекомендовал ее… Так странно, что он писал о ней, потом письмо затерялось и пришло лишь вчера, а сегодня вы уже обсуждаете ее. Словно в этом была какая-то цель… — Никола замолчала и приложила ладони к влажным от слез щекам. — Простите. Не знаю, что говорю, — воскликнула она и выбежала из комнаты.

Она услышала, как кто-то пошел вслед за ней. Сначала она подумала, что это Дермот Дин. Но когда обернулась, то увидела, что это был Джулиан Эветт.

— Пожалуйста… — Она мгновение глядела на него, и слезы катились у нее по щекам.

Внезапно он обнял ее и привлек к себе:

— Не надо. Пожалуйста, не плачьте.

— Не могу, — жалобно ответила Никола. — Мне нужен Брайан. Я читала его письмо, смотрела на его почерк и словно бы опять говорила с ним. — И Никола, сама того не желая, прижалась к Джулиану Эветту, который гладил ее по голове и говорил:

— Милая моя! Если бы я мог что-нибудь сделать.

— Неужели вы не можете выполнить хотя бы эту просьбу? Дать шанс этой девушке, которую он порекомендовал.

— Нет!

— Но вы все говорите, что она прекрасна. Вы сами так сказали. Почему вы даже не хотите ее прослушать?

— Нет!

— Вы такой тяжелый и упрямый человек! — воскликнула Никола и оттолкнула его. — Как Брайан написал…

— Что он сказал обо мне в письме?

— Что вы эксплуататор и что ему жаль того, кто заболеет, потому что вы поверите только свидетельству о его смерти.

Никола увидела, как на лице Эветта появилось свирепое выражение. Он медленно побледнел, и глаза его стали холодными и чужими. Чуть дрожащей рукой он полез во внутренний карман, вытащил фотографию, медленно разорвал ее пополам, положил на столик в прихожей и вышел за дверь.

 

Глава 4

Грубость поступка Джулиана Эветта на миг лишила Николу дара речи, и она осталась стоять в прихожей, глядя на порванную фотографию и испытывая неприятный холодок в груди. Такое впечатление, что, разорвав ее фотографию, он и ее саму выбросил из своей жизни. Конечно, ей все равно, потому что для нее ничего не значит его мнение. Никола поежилась и взяла разорванный снимок. Недавно он так упорно хотел сохранить у себя эту фотографию. А теперь он с ненавистью разорвал ее. В испуге Никола сунула фотографию в карман костюма и вернулась в комнату, где ее тетя по-прежнему оживленно беседовала с Дермотом Дином. Мадам Торелли повернулась и с критическим сочувствием посмотрела на свою племянницу.

— Тебе лучше, Никола? — спросила она.

— Да, спасибо.

— Ты не должна так расстраиваться. Естественно, нас всех опечалила смерть несчастного Брайана Кавердейла, и я знаю, что тебе было больнее всех, но…

— Все в порядке, — быстро произнесла Никола, не желая обсуждать свои личные дела при посторонних. — Мне не стоило так переживать. Просто жаль лишать Мишель Ларо такого шанса, когда…

— Кто сказал, что ее лишат шанса? — спокойно прервала ее Торелли.

— Но вы ведь так решили? Джулиан Эветт сказал, что не хочет выступать с ней.

— Что ж, это еще не конец света. — Примадонна снисходительно рассмеялась. — Если я решу взять ее на роль Памины, так и будет. Это всегда можно устроить. — Она улыбнулась так, что Дермот Дин поежился. — Но сначала я, конечно, должна ее послушать. Я как раз говорила об этом с Дермотом. В конце следующей недели она будет проездом в Париже. Тогда мы с тобой ее и послушаем.

— Мы? — Никола была так поражена этим заявлением, что на мгновение позабыла о Мишель Ларо. — Я понятия не имела, что вы… что мы едем.

— Я только что решила, — последовал холодный ответ. — Не вижу смысла торчать в Лондоне до начала репетиций «Макбет». Оскара тут не будет еще недели две, а я пока смогу уладить в Париже кое-какие дела. Думаю, ты согласна поехать со мной?

— С удовольствием!

— Милое дитя, — произнесла Торелли, которая любила, когда с ее предложениями соглашались, — тебе нравится Париж?

— Я там никогда не была.

— Никогда не была?! Тебе давно пора там побывать! Весной Париж чудесен. Что ж, Дермот, тогда все решено. Договорись с этой девушкой, чтобы она пришла в мою парижскую квартиру в следующий четверг.

— Я позвоню ей сегодня и спрошу, сможет ли она, — пообещал управляющий.

— Пусть постарается. Такая возможность не выпадает дважды.

Управляющий вышел, а Никола уже в который раз с восхищением посмотрела на тетю. То, что она была уверена в своей способности повлиять на Джулиана Эветта и заставить его изменить решение, делало его презрение и гнев менее обидными. Никола была этому рада. Однако в течение нескольких дней сцена с фотографией то и дело всплывала в памяти, и каждый раз ее охватывали ужас и боль.

Но приготовления к поездке не оставляли много времени на размышления. Лизетт с привычным спокойствием занималась сборами и отправкой багажа. Впрочем, Николе тоже пришлось побегать.

— Не хочу забыть ни об одной мелочи, — частенько говорила Торелли. И если в процессе подготовки она давала всем окружающим массу работы, то ей самой доставляло удовольствие находиться в центре этой суеты.

В день отъезда Лизетт и Никола чувствовали себя усталыми, но Торелли находилась в отличной форме. Она была очаровательна, когда давала интервью в аэропорту и, благодаря своей уникальной памяти на лица, с неподдельным интересом поинтересовалась, как дела у одной из стюардесс.

— Но, мадам, откуда вы помните, что я была помолвлена с инженером-электриком из Сиднея? — спросила изумленная и благодарная девушка.

— Когда я летела в Лондон пару месяцев назад, вы были очень внимательны ко мне. Я заметила ваше милое обручальное кольцо, и вы рассказали мне о своем женихе. Разве не помните?

— Да, конечно. Но моя работа как раз в этом и заключается.

— Моя тоже, — мило произнесла Торелли. — Я всегда запоминаю людей, которые добры ко мне. Конечно, тех, кто меня ненавидит, я запоминаю тоже. Но это уже другая история.

После этого Торелли открыла книгу, прекрасно осознавая, что приобрела в лице стюардессы покорную и восторженную поклонницу.

В Орли представителей прессы не было. Однако у Торелли попросили автограф две очаровательные школьницы, и она с нескрываемым удовольствием выполнила их просьбу, хотя позже призналась Николе:

— Конечно, это скучно. Но никто из нас не желал бы, чтобы о нем забыли. Ужасным будет тот день, когда придется сказать: «Хвала Небесам, никто меня не узнал».

Когда они прибыли в квартиру Торелли на Елисейских Полях, Никола решила, что это самое красивое место из тех, что она видела. Большая и просторная квартира сочетала в себе элегантность и уют, которые можно найти лишь в парижских домах постройки изящного века. Что касается прислуги, то, кроме Лизетт, там проживала семейная пара средних лет, которая занималась любой работой по дому если не с удовольствием, то, по крайней мере, довольно профессионально. Они любезно приветствовали Николу, хотя и не выразили особой радости по поводу ее приезда.

Николе стало очевидно, что ее тетя чувствовала себя здесь как дома, и, поскольку ей нужно было повидать кое-кого по делу или просто так, Никола большую часть времени оказалась предоставлена самой себе. Естественно, у нее появилась замечательная возможность, которой она не могла не воспользоваться. Солнечным утром или теплым вечером она бродила по широким бульварам и узким улочкам Парижа, пила кофе в маленьких кафе и зачарованно наблюдала за проходящими людьми, осматривала левый берег, гуляла по старому городу и поднималась на Монмартр. Одиночество ни в коей мере не беспокоило ее. Правда, пару раз с легкой грустью она подумала: как было бы замечательно, если бы рядом с ней находился Брайан. Но в золотой дымке счастья эта ностальгическая мысль уже не причинила ей боли. В среду вечером Никола была в квартире одна, когда служанка сообщила ей, что какая-то женщина хочет поговорить по телефону с секретаршей мадам.

— Со мной? — удивилась Никола, но потом сообразила, что, видимо, звонит тот, кому не хватает духу сразу поговорить с Торелли.

— Я звоню насчет встречи завтра днем, — раздался в трубке молодой, милый голос с совершенно не английской интонацией. — Меня зовут Мишель Ларо и…

— Конечно! — Безличный и вежливый тон, которым Никола обычно разговаривала с неизвестными людьми, тут же сменился на другой. — Вы должны прийти на прослуш… То есть я хотела сказать, мадам Торелли назначила вам встречу. С вами ведь связался Дермот Дин?

— Да. Он сказал, что мадам Торелли хотела услышать, как я пою. Вы не могли бы сказать, что ей от меня нужно?

— Думаю, она скажет вам сама, — объяснила Никола. — Но я знаю, что она слышала вас в Монреале и…

— На моем концерте? — В голосе девушки слышалась благодарность. — И поэтому она хочет встретиться со мной?

— Думаю, — начала Никола, решив, что не будет вреда в том, чтобы хоть как-то обнадежить протеже Брайана, — что ее очень заинтересовало ваше исполнение арии Памины. Вы ведь исполняете всю роль?

— Да, конечно. На немецком, а также на английском и французском, если необходимо.

— На вашем месте я бы приготовилась к роли Памины.

— Спасибо за намек. Как вас зовут?

— Денби. Никола Денби.

— Никола Денби! — Голос девушки изменился. — Вы ведь хорошо знали Брайана Кавердейла?

— Да. Откуда вы это знаете?

— Он много о вас говорил. Я встретила его в Монреале, и мы часто виделись до…

— Знаю, он мне писал о вас.

— Обо мне? — Голос стал удивленным и в то же время настороженным. — Когда?

— В письме, которое сбилось с пути. Я получила его только неделю назад. Он писал, что встретил вас на празднике и очень восхищался, как вы пели Антонию в «Сказках Гофмана».

— Ясно. Спасибо вам за информацию насчет Памины. Я приду завтра. Мы с вами увидимся?

— Думаю, да. Скорее всего, я буду на месте. И может, потом мы с вами…

Но трубку уже положили. Никола решила, что это даже хорошо, потому что тете не по душе, когда она легко сходится с представителями мира музыки. Если девушка оправдает ожидания Торелли, тогда у Николы будет масса возможностей общаться с ней. А если нет, то незачем с ней встречаться, какой бы соблазнительной не представлялась мысль поговорить с кем-нибудь о Брайане.

— Могу я тоже послушать Мишель Ларо? — спросила Никола тетю на следующий день.

— Да, конечно. Всегда полезно бывает выслушать мнение третьего лица, даже неискушенного в музыке.

Итак, Никола была в большом зале, когда Лизетт провела девушку, которую Брайан назвал «не очень красивой, но весьма интересной». Никола тут же поняла, что он имел в виду. У Мишель Ларо было одно из тех бледных, загадочных лиц, которые могут казаться или совершенно неинтересными, или удивительно красивыми. Внимание привлекали ее прекрасные рыжие волосы и глаза: миндалевидные, с густыми ресницами и странного оттенка — то карие, то зеленые. Она нервно улыбнулась Николе и подала ей холодную и вялую руку.

— Мадам Торелли придет через пару минут, — объяснила Никола. — Присядете?

— Разве можно спокойно сидеть перед тем, как предстоит петь для Джины Торелли? Я вся трясусь.

— Понимаю, что бесполезно просить вас успокоиться, — с сочувствием произнесла Никола. — Но я могу вас уверить, что мадам Торелли уже кое-что слышала о вас и осталась весьма довольна.

— Спасибо. Вы очень добры. Брайан так и говорил. — Но прежде чем девушка успела пояснить, что она имела в виду, дверь отворилась и вошла Джина.

Уверенно и ласково она задала девушке несколько вопросов, чтобы показать, что ей интересуются, но не преувеличивают ее достоинств. Узнав все, что нужно, Торелли сказала:

— А теперь я хочу, чтобы вы для меня спели.

— Я пришла без аккомпаниатора.

— Ничего, я вам сыграю, — холодно ответила Торелли. — Встаньте здесь, чтобы я могла вас видеть, и представьте мне самое лучшее вступление Памины.

С точностью опытного учителя Торелли заставила Мишель Ларо исполнить самые сложные эпизоды, не позволяя ей полагаться только на красоту голоса. Один раз девушка даже гневно спросила:

— Разве вы не хотите, чтобы я допела до конца…

— Нет, — прервала Торелли. — Я прекрасно знаю, на что вы способны. Это самая легкая часть для певицы с вашим лирическим сопрано. Я хочу знать, что вы будете делать с теми частями, которые не выходят у вас естественно. Вернемся к концу этой сцены.

Мишель выполнила ее просьбу и была вознаграждена довольным кивком.

— А теперь сцена между нами, — попросила Торелли, и ее голос зазвучал столь величественно, что более посредственные певицы сразу бы съежились. Никола с интересом заметила, что с Мишель этого не произошло. Да, она была впечатлена, но не потрясена. И это тоже понравилось Торелли. В конце оперная дива поднялась и сказала: — Садитесь сюда. Я хочу поговорить с вами.

Мишель послушно присела на широкий диван рядом с ней.

— Естественно, я ничего не могу вам обещать. Но в июне в «Ковент-Гарден» будет представление «Волшебной флейты». Я буду исполнять арию Королевы Ночи и хочу, чтобы вы были Паминой.

— Я думала, ее исполняет Розмари Донкин, — с сомнением ответила Мишель.

— Верно. — Было ясно, что Торелли считает это несущественным. — Но если появится шанс, я бы предпочла, чтобы это были вы. Где вы будете в июне? Сможете ли вы выступить сразу с минимумом репетиций?

— Да, — не колеблясь, ответила Мишель. — В июне я буду отдыхать в Бретани и…

— Отлично, оставьте мне свой адрес.

— Что касается того, чтобы выступать без репетиций, то я готова. Но кто будет дирижировать?

— Джулиан Эветт.

— Я не уверена… Мне не нравится…

— Ваши желания не имеют значения, — веско произнесла Торелли. — Если это произойдет, у вас появится прекрасный шанс показать себя. Глупо отказываться.

— Что ж… — Какое-то мгновение девушка выглядела нерешительно. Потом она улыбнулась столь обворожительно, что Никола затаила дыхание и даже Торелли удивилась. — Я не стану отказываться, мадам. Я ухвачусь за эту возможность обеими руками, и мне остается только благодарить вас.

— Умница. Кстати, у вас такое выразительное лицо. Если вы хорошо выступите, то вас ждет долгая жизнь на сцене.

— Да, — просто ответила Мишель Ларо, и Торелли благосклонно засмеялась. По ее мнению, признание собственных достоинств было лучше притворной скромности.

— Что ж, как я уже сказала, я ничего не обещаю. Просто хочу, чтобы вы были готовы. Оставьте свой адрес у моей секретарши.

Аудиенция была закончена. Мишель Ларо поднялась, почтительно простилась и вышла в прихожую вместе с Николой. Она написала свой адрес в Бретани на кусочке бумаги, и Никола порывисто спросила:

— Вы будете в Париже еще пару дней?

— Только до завтрашнего вечера.

— Не согласились бы вы выпить со мной кофе? У «Фуке» или где-нибудь еще…

— Отличная мысль, — улыбнулась Мишель, но в ее взгляде было что-то растерянное, словно она не знала, как относиться к Николе. — В три часа вам удобно?

— Прекрасно. Если только я вдруг не понадоблюсь мадам Торелли. Не хотите оставить номер телефона на случай, если я не смогу прийти?

— Нет необходимости, — возразила Мишель, надевая перчатки. — Я все равно там буду. Если вы придете, мы поговорим. Если нет, я решу, что вам не удалось освободиться.

— Я тоже так поступлю, — согласилась Никола. Она попрощалась с Мишель и вернулась в комнату.

— Она молодец, — заметила Торелли. — Хотя и не так уж хороша.

— Не так уж хороша? — удивилась Никола.

— Нам не нужен человек, которому досталась бы вся слава, — нетерпеливо заметила Торелли. — Но в то же время обидно отказываться от достойных коллег.

— Интересно, почему она не захотела выступать с Джулианом Эветтом? Как и он с ней? Думаю, они в ссоре.

— Скорее всего, он пытался с ней заигрывать, а она его отшила, — возразила Торелли.

— Неужели? — По какой-то причине эта мысль показалась Николе одновременно странной и неприятной. — Он не похож на человека, который привык заигрывать.

— Ни один мужчина не устоит перед такой девушкой, — со знанием дела ответила Торелли. — Она настоящий лакомый кусочек.

Никола засмеялась и с любопытством взглянула на тетю:

— Почему вы так говорите?

— Опыт, — последовал немедленный ответ. — Женщины, которые большую часть времени выглядят серыми мышками, а иногда становятся настоящими красавицами, намного опаснее тех, кто привлекателен все время. Кроме того, у нее такой скрытный взгляд, который привлекает мужчин больше, чем покачивание бедрами или огромный вырез на платье. Допустим, она одарила нашего Джулиана таким взглядом. А когда он клюнул, отшила его.

— Вы, правда так думаете?

— Да, конечно. Это придает ей ощущение силы. Но он не смог смириться с этим, потому что горд, как Люцифер. Вне всякого сомнения, они поругались. Вполне понятно, что Джулиан не хочет иметь с ней дела. Но боюсь, что в данном случае его желания должны уступить моим. Но я все равно буду держать ее на коротком поводке. Мне как-то пришлось поступить так с испанской меццо-сопрано, у которой хватило наглости втереться в доверие к Питеру.

— К моему дяде?

— Нет необходимости подчеркивать родственные связи, — холодно напомнила Торелли.

— И что вы сделали? — поинтересовалась Никола.

— Избавилась от нее, — ответила Торелли так просто, что Никола чуть не спросила, уж не закопала ли она труп в саду.

— Потом она сделала карьеру, — задумчиво добавила Торелли. — Но уже без всякой помощи моего мужа.

Никола громко рассмеялась и заметила:

— Иногда мне кажется, что вы замечательны не только на сцене, но и в жизни.

— Как мило! — обрадовалась и одновременно удивилась Торелли. — Не знаю, почему ты вдруг так сказала, но согласна. Пойдешь сегодня со мной ужинать в «Максим»?

— С радостью!

— Отлично, — весело отозвалась Торелли. Вероятно, она была рада, что Мишель Ларо оказалась именно такой, как она и хотела.

Вечер удался на славу. Тетя была само очарование. Ее замечания о проходивших мимо известных людях были точными и зачастую слишком колкими. Некоторые из знаменитостей останавливались у ее столика, и каждый раз Торелли снисходительно представляла им Николу, как «моего юного друга». Она по-прежнему отказывалась называть себя тетей. Но, по крайней мере, она подчеркивала, что ее спутница не просто секретарша, и Никола изумленно и растроганно приняла эту ситуацию.

На следующее утро Никола была очень занята. Однако после обеда тетя собралась навестить друзей, живущих за городом, и собиралась вернуться поздно.

— Боюсь, ты опять останешься одна. — Впервые Торелли высказала заботу о Николе. — Надеюсь, тебе будет не очень скучно и одиноко.

— Вовсе нет! — возразила Никола. — Я радуюсь каждой минуте. — А затем, охваченная внезапным желанием быть искренней, она добавила: — Днем я собираюсь встретиться за чашкой кофе с Мишель Ларо. Надеюсь, вы не возражаете?

Торелли высоко подняла брови, словно собираясь возразить, но потом снисходительно ответила:

— Не возражаю, если только ты не внушишь ей мыслей о ее значимости и слишком радужных надежд на будущее.

— Обещаю.

— Почему ты хочешь встретиться с ней? — с любопытством спросила Торелли. — Чтобы расспросить ее о Джулиане Эветте?

— Конечно, нет! Меня это вовсе не интересует. Просто Мишель знала Брайана. Она сказала, что они говорили обо мне. Мне захотелось узнать, что он ей говорил.

— Что ж… — Торелли благодушно посмотрела на племянницу, — делай, как знаешь. Но только не цепляйся за прошлое, Никола. Ностальгия — это своего рода потворство своим желаниям. Не следует этим чересчур увлекаться, иначе это станет наркотиком. Ты еще так молода, дитя мое, у тебя вся жизнь впереди. Не стоит слишком часто оглядываться назад.

— Не буду, — ответила Никола, пораженная словами тети.

Она отправилась на встречу с Мишель Ларо. Ей казалось, что в этот день Париж был удивительно хорош. Великолепные Елисейские Поля никогда еще не выглядели так прекрасно. Деревья, солнечный свет, сверкающие стекла витрин — все говорило о настоящем. Никола подумала, что даже проходящие мимо люди имеют какое-то особое значение для нее. Девушка в наглаженном бело-голубом платье, улыбающийся младенец в коляске, хорошо сложенный, изящный мужчина…

Внезапно Никола вздрогнула, инстинктивно замедлила шаг и чуть не свернула в переулок, чтобы не поравняться с Джулианом Эветтом, который шел впереди. Но она сдержалась, пошла еще медленнее, решившись во что бы то ни стало не отказаться от своих планов из-за него. Что ему нужно в Париже? До этого момента город принадлежал исключительно ей! Правда, известные люди могут появиться повсюду. Для них Париж, Вена, Рим — все равно, что Пикадилли или Стрэнд для других. Но именно здесь и именно в этот день!

Они приближались к «Фуке», улица была заполнена сидящими за маленькими столиками людьми, которые пили кофе и шоколад, и Николе показалось, что она уже видит ярко-зеленое платье, в котором Мишель была вчера. Остается надеяться, что Джулиан ее не заметит! И вот когда он уже поравнялся со знаменитым кафе, девушка в зеленом платье поднялась с места, словно нарочно привлекая к себе внимание. Издали Никола не могла видеть, машет ли она рукой. Но Джулиан Эветт обернулся, внезапно остановился и медленно пошел между столиками к девушке в зеленом.

Никола осталась стоять на месте. Она сделала вид, что разглядывает витрину, но на самом деле заметила, что эти двое сели за столик и оживленно беседуют. Она удостоверилась, что девушка в зеленом действительно Мишель Ларо. После этого она повернулась и медленно пошла прочь.

В их встрече больше не было смысла. Странный разговор в присутствии третьего лица невозможен. Если она не появится, Мишель просто решит, что она не смогла прийти. Но, несмотря на все убеждения, Николу неодолимо тянуло к этому месту. Только усилием воли она сумела заставить себя уйти. Ей очень хотелось узнать, что делают и говорят эти двое.

Тут не было ничего общего с привычным, легким любопытством Торелли. Это было страстное, почти свирепое желание знать. Никола убеждала себя не быть смешной, шагая по улицам в лучах солнца, которое перестало быть ярким, среди людей, утративших для нее всякий интерес. Но через несколько минут Никола уже думала о другом. Если она пойдет по одной из узких улочек к авеню Марко, а затем обойдет квартал кругом, то, возможно, за это время Джулиан Эветт уже уйдет. Тогда она подойдет к Мишель, извинится за опоздание и, может быть, узнает еще кое-что и про Эветта. Приняв это решение, Никола немедленно повернула в направлении авеню Марко. Она дала себе обещание не торопиться. Оказавшись рядом с кафе, она тут же увидела, что девушки в зеленом платье нет. Столик, за которым они сидели, был пуст, и Никола не могла сказать, обрадовало это или разочаровало ее. В любом случае день снова принадлежит ей, даже если теперь ей и некуда идти. Она может погулять по Елисейским Полям или выпить кофе в одиночестве.

И вдруг в смятении Никола поняла, что поравнялась с Джулианом Эветтом. Он шел прямо к столику и смотрел на нее. Он молчал, очевидно, ожидая, что она заговорит первой. Только сейчас Никола вспомнила, при каких обстоятельствах они расстались, и вновь представила себя в квартире Торелли, когда он разорвал ее фотографию.

Но к своему удивлению, Никола произнесла:

— Простите.

— За что? — Он с непониманием глядел на нее.

— За то, что я сказала вам в последний раз.

— Вы просто процитировали письмо Брайана, — холодно возразил он.

Это было правдой. Но Никола знала, что если бы не хотела специально задеть его, то скрыла бы это полушутливое замечание Брайана, которое позже приобрело столь жестокое значение.

— Все равно мне не следовало повторять его слова. — Внезапно Никола поняла, что не может смотреть ему в глаза. Она стояла перед ним, уставившись в землю. Через мгновение он холодно, но вежливо спросил:

— Итак, топор войны закопан, и мы можем выпить кофе?

— Да, пожалуйста, — с усилием кивнула она.

Они сели за столик, Джулиан заказал кофе, и они смущенно разглядывали проходящих людей. Потом, сделав над собой усилие, Никола проговорила:

— В том же письме Брайан очень тепло отзывается о вас.

— Правда, Никола? — Дирижер закусил губу. — Рад это слышать.

— На самом деле слова, которые я вам сказала, были написаны в шутку. Только потом они приобрели такой смысл.

— Я понял, — тихо ответил он. — Но почему вы мне это говорите?

— Наверное, я чувствую, что была несправедлива. Когда я повторила вам слова Брайана, я хотела причинить вам боль.

Она замолчала, и Джулиан сухо произнес:

— Что ж, по крайней мере, теперь вы честны. Вы ведь очень сердились на меня? И не только из-за Брайана, но и из-за Мишель Ларо. Вам будет приятно узнать, что я изменил свое решение относительно ее. Если она будет исполнять роль Памины, я не возражаю. Вы довольны?

— Да, конечно! — быстро произнесла Никола. Так быстро, что он даже не заметил, как мало ее теперь это волнует. Она с любопытством посмотрела на него и спросила: — Почему вы изменили свое мнение?

— Я поговорил с ней. Прямо здесь всего полчаса назад. Она сидела за столиком, а я проходил мимо.

— Она ждала меня, — призналась Никола. — Мы договорились встретиться.

— Да, она сказала. Думаю, мадам Торелли загорелась взять Мишель на роль Памины и устроила ей прослушивание в Париже.

Никола кивнула и серьезно сказала:

— Вы не должны сердиться на нее. Мадам Торелли сложно представить, что у кого-то, кроме нее, может быть верное мнение. Она вовсе не пыталась унизить вас. Она просто хотела все увидеть своими глазами.

— Понимаю, — слабо улыбнулся Джулиан.

— Честно говоря, она была приятно удивлена.

— Охотно верю. Мишель сама мне все рассказала. Она добавила, что согласна выступать со мной.

— Похоже, вы смирились с этим.

Он не ответил, и что-то большее, чем простое любопытство, заставило Николу спросить:

— Вам удалось помириться?

— Можно сказать и так, — кратко ответил он.

— Я рада, — механически произнесла Никола.

— Почему? — искренне удивился Джулиан.

— Потому что теперь у нее точно появится шанс. И поскольку Брайан так восторженно отзывался о ней…

— Что именно он писал? — резко спросил он.

— Что она прекрасно исполнила роль Антонии и что, потом они встретились на вечере. Он в точности описал ее.

Джулиан Эветт коротко рассмеялся и посмотрел на бульвар, на далекие деревья в солнечном мареве. Он был так погружен в себя, что Николе пришлось вернуть его к реальности.

— Брайан также писал, что она заинтересовалась вами, — невинно произнесла она.

— Мной? Должно быть, шутка.

— В которой есть частица правды?

— Без комментариев, — ответил он и опять отвернулся, так что Никола почувствовала себя уязвленной.

Она с негодованием глядела на его четкий профиль и пыталась решить, есть ли у нее настоящие причины презирать и ненавидеть его. Внезапно он заметил ее пристальный взгляд, повернулся и улыбнулся ей ослепительной улыбкой, которая так очаровала Торелли.

— Вы ведь не хотите знать правду? — с интересом спросил он.

— Нет, конечно, нет! — поспешно ответила Никола. — Меня это вовсе не интересует.

— Я так и думал.

Но когда он обернулся, чтобы позвать официанта, Никола задрожала перед лицом ужасного открытия. Ей непременно захотелось знать, что было между ним и Мишель Ларо. И она так же хотела, чтобы он опять улыбнулся ей.

 

Глава 5

— Ну, как прошла встреча с Мишель Ларо? — Мадам Торелли, которая, по всей видимости, провела прекрасный вечер, с добродушным интересом взглянула на свою племянницу.

— Мы не встретились, — ответила Никола, принимая тетин норковый палантин.

— Не встретились? На нее нельзя положиться? — нахмурилась Торелли. — Следует всегда приходить на встречи. Даже не на деловые, — добавила она. Однако они обе знали, что мадам Торелли в состоянии нарушить данное слово, если это ей выгодно.

— Не думаю. — Никола слабо улыбнулась. — Мы не договаривались точно. Решили, что если кто-то не сможет прийти, то другой не станет ждать.

— И она просто не появилась?

— Появилась, — честно призналась Никола, — но…

— Никогда не оставляй незаконченными предложения, дитя мое! — воскликнула Торелли. — Это ужасная привычка, если только ты не делаешь это для создания особого эффекта.

Никола нехотя рассмеялась:

— Я не пыталась добиться особого эффекта. Просто думала, что мне стоит вам рассказывать.

— Все, — внушительно посоветовала тетя, — я хочу отдохнуть и посплетничать. Конечно, очень приятно, когда в «Аллертон-Беннетс» тебя принимают как божество, но все-таки это довольно утомительно. Похоже на оперу Вагнера, в которой приходится петь часами. Положи палантин на стул, милая. С ним в руках ты выглядишь очень неловко. Как будто второстепенный персонаж, который точно не знает, что делать на сцене. А теперь садись и рассказывай.

Никола улыбнулась и расположилась рядом с тетей.

— Рассказывать особенно нечего. Я шла по улице…

— По какой? — поинтересовалась Торелли.

— По Елисейским Полям. Мы договорились встретиться с Мишель у Фуке. Внезапно я увидела перед собой Джулиана Эветта.

— Ах, вот оно что! — понимающе рассмеялась Торелли. — Поэтому ты не встретилась с Мишель.

— Ничего подобного! — с негодованием возразила Никола. — Я просто не хотела столкнуться с Джулианом Эветтом. Я замедлила шаг, чтобы не поравняться с ним…

— Глупо. Общество интересного мужчины всегда лучше общества эгоцентричной девушки.

— Мне показалось, будто вы сказали, что нужно всегда держать слово, — раздраженно произнесла Никола.

— Ты уклоняешься в сторону, дитя мое, — свирепо напомнила Торелли.

— Я шла за Джулианом Эветтом, пока мы не достигли «Фуке». Я увидела Мишель в том же зеленом платье, которое было на ней вчера.

— Оно ей совершенно не подходит, с ее морковными волосами, — несправедливо заметила Торелли.

— Наоборот, — возразила Никола. — Когда Эветт подошел к кафе, она встала…

— Естественно.

— Очевидно, он заметил ее и после недолгого раздумья подошел. Мне не хотелось идти к ним, поэтому я свернула на авеню Марко.

— Малодушный поступок, — заметила Торелли. Но когда Никола сообщила ей, что обошла квартал кругом и снова вернулась к кафе, тетя засмеялась: — Так-то лучше!

— Но Мишель уже ушла.

— Так быстро? Ты меня удивляешь. Мне казалось, что она липучка. Сколько времени ты им дала?

— Думаю, где-то четверть часа.

— Так, так… — задумчиво нахмурилась Торелли, словно это было очень важно. Но Никола уже знала, что по отношению к другим людям она была либо равнодушна, либо проявляла поистине детское любопытство. Впрочем, это зависело лишь от настроения дивы, и теперь Торелли хотела услышать все подробности. — Они ушли вместе?

— Нет, он по-прежнему сидел в кафе. Я его не заметила, пока не поравнялась…

— Милая моя, да у тебя талант не замечать главного! — воскликнула Торелли.

— Не думаю, что Джулиан Эветт такой уж главный, — сухо ответила Никола. — Но я все равно подошла к нему, и мы немного поговорили.

— О чем?

— Он сказал мне, что виделся с Мишель и что она сообщила, как вы прослушивали ее на роль Памины и решили, что она подходит.

— Думаю, он был раздражен тем, что я захватила инициативу в свои руки?

— Мне так не показалось. Наоборот, он сказал, что больше не будет спорить, и если ее возьмут, то он согласен выступать с ней.

— Что же заставило его переменить решение?

— Не знаю. Думаю, им удалось уладить конфликт.

— За четверть часа? — с сомнением спросила Торелли.

— Похоже, за четверть часа можно многое успеть.

— Да, конечно. Если уж на то пошло, то можно изменить жизнь за десять минут. Но странно это делать за столиком кафе, — задумчиво произнесла Торелли.

— Не думаю, чтобы чья-то жизнь изменилась, — слабо улыбнувшись, ответила Никола. — Но, по крайней мере, он решил дать Мишель шанс.

— Что, похоже, не так уж обрадовало тебя. — Торелли пронзительно взглянула на племянницу.

— А что, я должна была как-то по-особому радоваться? — изумилась Никола.

— Конечно, милая. Разве ты не помнишь? Ты так просила за нее, когда мы сомневались насчет ее кандидатуры. Мне показалось, что ты считаешь своим долгом защищать ее интересы, раз ее рекомендовал Брайан Кавердейл. Тогда это показалось мне несколько преувеличенным. Но теперь ты добилась своего и не радуешься.

— Я радуюсь!

— Тогда у тебя какой-то странный способ выражать свою радость, — холодно заметила Торелли. — Когда я радуюсь, даже воздух вокруг меня наэлектризован.

— В этом смысле вы уникальны, — искренне ответила Никола.

— Верно, — просто согласилась Торелли.

После этого, к радости Николы, она переключилась на свои дела, сообщив, что через пару дней решила вернуться в Лондон, поскольку Оскар Уоррендер раньше срока приезжает из Южной Америки.

— Ты еще не видела Оскара?

— Лично нет. Но я часто слышала его выступления и восхищаюсь им.

— Им невозможно не восхищаться. Он тоже уникальный человек, если хочешь! — Торелли редко кого награждала столь щедрой похвалой. — Для тебя, Никола, будет большим счастьем увидеть, как мы работаем вместе. Мне не терпится петь в «Макбет» и «Трубадуре».

— Мне тоже не терпится послушать! А еще «Волшебную флейту», — внезапно добавила она.

— Это будет позже. В первом случае ты увидишь двух прославленных, опытных мастеров, — сказала она так естественно, словно речь шла не о ней, — а во втором случае — удивительно талантливого молодого дирижера. Будет лучше, если он станет посещать все репетиции Оскара.

— А я тоже буду ходить на репетиции? — спросила Никола.

— Только на последние. Но только не на репетиции в студии, там ты будешь мешать. — Торелли поднялась, давая знать, что разговор окончен.

Впервые Никола встретила знаменитого Оскара Уоррендера по прибытии в лондонский аэропорт. Он только что прилетел из Буэнос-Айреса и, услышав от Дермота Дина, что Торелли прибудет через полчаса, решил ее встретить. Торелли, польщенная и обрадованная, заключила высокого дирижера в свои объятия.

— Оскар подумал, что ей будет приятно, — шепнула Николе стоявшая рядом Антея Уоррендер. — Так трогательно, что такая знаменитость приходит в восторг от сущего пустяка.

— Да, но она такая, — с улыбкой ответила Никола. — Именно эта детскость делает ее столь очаровательной. — Она не добавила «несмотря ни на что», но, возможно, ее тон говорил сам за себя. Антея добродушно рассмеялась.

Затем Торелли представила Николу, назвав ее, к удивлению последней, «своей племянницей». Великий дирижер протянул Николе руку, улыбнулся и сказал:

— Никогда бы не подумал, что у тебя есть племянница, Джина.

— Конечно, по мужу, — заметила Торелли. — И мы не подчеркиваем наше родство, не так ли, Никола?

— Никогда, — засмеялась Никола. — Я польщена, что вы меня так назвали.

— С Оскаром нельзя притворяться, — объяснила Торелли. — Сама не знаю почему.

— Потому что он все равно узнает, — вмешалась Антея. — Он называет это простой догадкой, но мне кажется, что это, скорее, шестое чувство.

— Не обращайте внимания на их болтовню, мисс Никола, — заметил дирижер, и они направились к выходу мимо щелкающих фотокамерами репортеров. — Я музыкант, и у меня нет интуиции ни на что, кроме музыки. Но мне приятно встретить племянницу Питера Денби. Он мой старый друг. Кстати, Джина, я час или два назад видел Питера. Его корабль зашел в Нью-Йорк на пару дней.

— Ты видел Питера? — На мгновение лицо Торелли смягчилось. — Как он?

— Отлично. Я уже давно не видел его таким отдохнувшим и посвежевшим. Он скучает по тебе.

— Не говори, иначе эти чертовы репортеры снимут, как я плачу, — перебила Торелли, улыбаясь в объектив ближайшей фотокамеры. — Я тоже ужасно скучаю. И скучала бы еще больше, если бы не Никола.

— Боже мой! — воскликнула растроганная Никола.

— Он сказал мне, что его племянница заняла его место, — начал Уоррендер, потом засмеялся и помахал рукой.

— Это я и имела в виду, — сердито заметила Торелли. — Я говорила тебе, что Оскар знает все.

Они вместе поехали в Лондон. Хотя Никола мало принимала участие в разговоре, она была очарована профессиональной беседой, которая велась вокруг нее. Неизбежно всплыло имя Джулиана Эветта.

— Я был очень расстроен, что не смог выступать на твоем концерте в Лондоне, Джина, — сказал Оскар. — Но слышал, что Джулиан с блеском сделал это за меня.

— Верно, — согласилась Торелли. — Я даже предлагаю, нет, настаиваю, чтобы он был дирижером «Волшебной флейты» в «Ковент-Гарден». Ты знал, что я буду исполнять арию Королевы Ночи?

— Мне сказал Дермот Дин. Остальные исполнители из театра?

— В основном да. Кроме Мишель Ларо, которая будет исполнять роль Памины. Помнишь, мы слышали ее в Канаде?

— Конечно, она хорошая певица.

Оскар сухо улыбнулся и сказал:

— Думаю, это предложил не Джулиан?

— Нет. Но после уговоров он согласился. Не смотри так, словно тебе одному все известно, — добавила Торелли, когда машина подъехала к кварталу, где находилась ее квартира. — Я тоже умею догадываться. Но, несмотря на то, что он был увлечен и получил отказ…

— Милая Джина! Кто тебе это сказал?! — воскликнул дирижер.

— Я сама сделала выводы, — величественно произнесла Торелли.

— И неверные, — отрезал Уоррендер. — Могу уверить тебя, что, за кем бы ни охотилась Мишель Ларо, это был не Джулиан Эветт.

— Тогда кто? — с настойчивым любопытством спросила Торелли.

— Забудь об этом, — засмеялся дирижер, подал певице руку и любовно расцеловал ее в обе щеки. Когда подъехала машина с Лизетт и вещами мадам, он попрощался с Николой и вернулся к своей молодой жене.

— Мужчины всегда думают, что только им все известно, — раздраженно заметила Торелли, когда они вернулись в квартиру. — Но я-то уверена, что права.

После этого Никола совершенно позабыла об этом разговоре. В течение всей следующей недели она была очень занята. В их отсутствие накопилось много писем, к тому же надо было решить вопрос со сценическими костюмами, париками, встречами с прессой и тому подобным. Торелли была в прекрасном настроении, поэтому Никола, не посещавшая первых репетиций, сделала вывод, что все идет гладко.

Лизетт, которая повсюду сопровождала мадам, могла сообщить немного. Правда, однажды она соизволила заметить: «Мадам находится в хорошей форме».

— Ей нравится петь с мистером Уоррендером, правда? — спросила Никола. — Хотя, думаю, любому бы понравилось.

— Если только он знает свое дело, — мрачно ответила Лизетт. — Он настоящее чудовище, если разозлится. Я сама видела, как он уничтожил чересчур самонадеянного любителя.

Решив, что эти слова не следует понимать в прямом смысле, Никола принялась с нетерпением ожидать следующей репетиции. К тому времени Джина стала все больше нервничать, однако четко разъяснила Николе задачу.

— Садись в зал, — приказала она, — и внимательно слушай. Если что-нибудь непонятно, смутно или не вливается органично в характер, запиши и потом мне скажи.

— Вы просите меня критиковать вас? — в ужасе спросила Никола.

— Конечно. А как еще ты можешь мне помочь?

— Но мне кажется, у меня для этого недостаточно знаний, — возразила Никола.

— У восьмидесяти пяти процентов идиотов, которые с уверенностью возьмутся за это после первого же выступления, тоже недостаточно знаний, — последовал язвительный ответ. — Иди. Лучше мнение невежественного человека, чем никакого. Конечно, если он осознает свое невежество.

После этого невеселого напутствия Никола спустилась в затемненный и почти пустой зал. В амфитеатре сидела привилегированная публика, получившая особый пропуск на репетицию, но в самом зале почти никого не было, кроме режиссера, который с обеспокоенным видом сидел за своим столиком.

Перед началом представления, пока музыканты настраивали инструменты, кто-то прошел в зал и сел в нескольких рядах от Николы. Она обернулась и с волнением обнаружила, что это Джулиан Эветт. Очевидно, он ее не заметил, и в этот момент Оскар Уоррендер взошел на дирижерский мостик, взмахнул палочкой, и представление началось. Хотя Никола ощущала присутствие в зале Джулиана, она была поглощена разворачивавшейся на сцене драмой. Она хорошо знала сценарий, но прежде никогда не видела поистине великую леди Макбет. Никола уже знала, что Торелли могла великолепно петь, придавая своему сильному голосу любые чувства. Но для нее откровением явилось то, что здесь было достигнуто поразительное единство музыки, слов и жестов.

Не было ни одного ненужного движения, наоборот, по большей части, Торелли стояла совершенно неподвижно. Однако эта неподвижность обладала такой зловещей мощью и напряжением, что передавала больше, чем любой жест. Там, где стояла Торелли, был самый центр сцены. Когда своим невероятным голосом она прочитала вслух письмо Макбет с предсказаниями колдунов, Николе показалось, что оно было написано всего несколько часов назад и дышало смертоносным тщеславием и первым замыслом убийства.

Торелли молча выслушала известие слуги о том, что этой ночью король будет спать в замке. Когда он ушел, она, почти не двигаясь с места, разразилась безумной арией, наполненной таким зловещим смыслом, что Никола почувствовала, как на затылке у нее зашевелились волосы. Только в первом антракте она смогла перевести дух. Когда зажегся свет, Джулиан Эветт обернулся и увидел ее.

После минутного колебания он произнес: «Привет, я вас не заметил». Однако в его голосе не слышалось радости, и он холодно скользнул по ней взглядом, а потом улыбнулся кому-то в задних рядах. Никола не знала, что заставило ее привлечь его внимание: уязвленное самолюбие или что-то более глубокое.

— Она великолепна, не правда ли? Я имею в виду Торелли.

— Да, конечно. И Уоррендер тоже. Вы заметили, что он дышит практически в унисон со своими исполнителями и предупреждает каждую трудность?

Никола этого не заметила. Но она была готова отдать должное Оскару Уоррендеру.

— Я впервые увидела его в опере, — заметила она. — Если честно, сегодня я впервые услышала «Макбет».

— Вам повезло, — равнодушно отозвался он и обернулся к режиссеру.

Конечно, Николе было все равно, как ведет себя Джулиан Эветт. Просто в тот день в Париже он так красиво улыбался ей, с таким обаянием и дружелюбием, что теперь это странное охлаждение казалось тем более сильным. «Я совершенно не хочу быть его другом, — уверяла себя Никола. — Как я могу после того, что он сделал с Брайаном? Мне он даже не нравится. Он слишком холодный и слишком уверенный в себе. Даже высокомерный…»

Она украдкой взглянула на него и не заметила в нем ничего холодного и высокомерного. Он улыбался такой мальчишеской улыбкой, задавал вопросы и внимательно выслушивал ответы. Наконец они с режиссером подошли к Уоррендеру, который по-прежнему находился на сцене. Никола почувствовала себя заброшенной и одинокой. У каждого присутствовавшего в этом огромном полупустом зале была какая-то цель. Даже толпа в амфитеатре, гудевшая от возбуждения, наслаждалась происходящим, создавая впечатление того, что это настоящее представление. Только она была не на своем месте. Правда, тетя сделала нелепое предложение, чтобы она записывала все слабые места в опере. Но после увиденного Никола решила, что это будет кощунством и наглостью. Она почувствовала себя назойливым ребенком, которого просят не мешать и пойти поиграть.

Если бы здесь был Брайан, все было бы по-другому. Но эта мысль была вызвана искусственно, потому что на самом деле Никола не могла представить Брайана в опере. Если бы Джулиан Эветт не был так холоден и продолжал бы разговаривать с ней…

И в этот момент раздался его голос:

— Значит, это ваше первое представление?

— Да! — Она была так удивлена и обрадована тем, что он запомнил, о чем они говорили, что не удержалась и улыбнулась ему.

— Первое знакомство с шедевром всегда прекрасно, особенно если это подобное представление.

— Да, я очень счастлива.

— Это ваш звездный день, — непринужденно заметил он. — Прослушивание для «Волшебной флейты» завершилось, и вашу протеже утвердили на роль.

— Мою протеже?

— Мишель Ларо. Разве не так вы описывали ее? Вы так горячо ее защищали.

— Я думала, что она, скорее, протеже мадам Торелли, — с достоинством произнесла Никола.

— Нет, это я, — ответил дирижер и так весело рассмеялся, что Оскар Уоррендер посмотрел на него, прежде чем взмахнуть палочкой и продолжить репетицию.

На этот раз, хотя происходящее на сцене и музыка заворожили ее, Никола еще более остро ощущала присутствие Джулиана Эветта. Во-первых, он сидел рядом с ней. Она видела его красивую, сильную руку, лежащую на колене. Не такая властная рука, как у Оскара Уоррендера, а более изящная и чувствительная. Рука художника. Конечно, Николе было любопытно узнать о его отношениях с Мищель Ларо. Но только потому, что Торелли была уверена в их любовной связи, а Оскар, наоборот, утверждал, что ничего подобного не было. Вздрогнув, Никола вернулась к происходящему на сцене и со стыдом поняла, что пропустила тот момент, когда леди Макбет вновь обратилась за советом к колдунам. После этого она взяла себя в руки, и, когда они дошли до сцены хождения во сне, ничто не могло отвлечь ее внимания.

Сразу после репетиции Джулиан Эветт небрежно кивнул ей и покинул свое место, а Никола отправилась за кулисы к своей тете. Джина была взволнована и счастлива одновременно. Никола поцеловала ее теплую, влажную щеку и с упреком произнесла:

— А вы еще просили меня искать ошибки!

Торелли засмеялась:

— Все прошло отлично. Постановка тоже неплохая. С Оскаром все кажется таким простым. Он был просто замечателен!

— Мне тоже так показалось. Но вы были превосходны. Вы настоящая актриса, мадам!

— Можешь называть меня Джиной, — разрешила мадам Торелли.

Скоро появился Оскар, поздравил Торелли, взял лежащую на столе партитуру и подчеркнул пару деталей, нуждавшихся в дальнейшем совершенствовании. Они оба перешли на итальянский, а Никола, незамеченная и пораженная стояла рядом, с восторгом наблюдая за этими прекрасными артистами, которые в конце великолепной репетиции страстно обсуждали, что еще можно было бы улучшить. Она почти не понимала, о чем идет речь, но все чувства отражались на их красивых, выразительных лицах, и это говорило лучше слов. Когда Уоррендер ушел, Торелли подозвала костюмершу, поправила грим и принялась сравнивать два парика, то снимая, то надевая их и разглядывая себя в зеркало.

— Неужели вы не валитесь с ног от усталости? — обеспокоенно спросила Никола. — Может, лучше поехать домой и решить вопрос с париками завтра?

— Нет, это нужно сделать сейчас, пока я еще не вышла из роли. — Торелли с отвращением покрутила прядь на одном из париков. — Она бы не уложила волосы так, — пробормотала она. — Женщина причесывается таким образом, когда хочет быть соблазнительной. У леди Макбет на уме было другое. Возможно, она использовала все свое обаяние, чтобы расположить к себе старого короля, но не как женщина, желающая привлечь мужчину, просто хотела усыпить его бдительность, чтобы легче было совершить убийство. Странно, как это ощущается даже по ее волосам. Где моя партитура?

Никола и костюмерша принялись искать. Внезапно Никола воскликнула:

— Похоже, мистер Уоррендер взял ее по ошибке.

— Беги и возьми ее, будь умницей, — попросила Торелли. — Мне она понадобится. Наверное, он еще в своей гримерной. Если нет, то оставил партитуру на столе. Кажется, комната один.

Никола быстро отправилась на поиски дирижера и нашла его в гримерной. Он извинился, отыскал партитуру и отдал ее Николе. Потом в порыве великодушия он поинтересовался:

— Вам понравилась репетиция? Эветт сказал, что вы впервые видели эту оперу…

— Верно. — Никола слегка вспыхнула. — Мне ужасно понравилось.

— Думаю, у вас еще многое впереди. Вам предстоит послушать Эветта в «Волшебной флейте». У него особое чутье Моцарта, а это самая высшая похвала для дирижера.

— Он ведь очень талантлив? — застенчиво произнесла Никола.

— Очень. Несколько месяцев назад он прекрасно выступил на фестивале в Канаде. После этого уже никто не сомневался в его мастерстве.

Что-то в тоне его голоса заставило Николу подумать, что дирижер решил, будто она лично интересуется Джулианом Эветтом. Эта мысль оскорбила ее, и она могла бы немедленно прекратить разговор. Но что-то заставило ее продолжить. Когда дирижер пошел к двери, Никола воскликнула:

— Мистер Уоррендер, одну минуту! Я хочу кое-что спросить у вас и, пожалуйста, не думайте, что это праздное любопытство или наглость с моей стороны.

— Итак? — В свое время Уоррендера преследовали настойчивые и восхищенные поклонники, и ему показалось, что эта девушка одна из них.

— Это насчет Мишель Ларо. Когда мы ехали из аэропорта, вы с мадам Торелли говорили о них и использовали странное выражение. Вы сказали, что она охотилась не за Джулианом Эветтом, и дали понять, что знаете правду. Кто же это был?

— Боже правый! — Оскар Уоррендер с беспокойством поглядел на нее. — Неужели это так важно?

— Да, для меня важно.

Оскар с сочувствием поглядел на эту настойчивую девушку:

— Я же сказал вам, что это не Эветт. Разве этого не достаточно?

— Конечно, нет! — вскричала Никола, уязвленная тем, что для него важен только Джулиан.

— Что ж… Мне кажется, об этом уже нет смысла говорить. Все в прошлом, потому что несчастный умер. Это был очень одаренный альтист по имени Брайан Кавердейл.

 

Глава 6

— Брайан Кавердейл! — в смятении воскликнула Никола. — Вы сказали, что Мишель Ларо охотилась за Брайаном? Но это же невозможно!

Оскар Уоррендер пожал плечами, по-видимому, уже жалея о своем красочном выражении.

— Но это факт, — холодно возразил он. — Теперь мне это кажется незначительным, и у меня нет желания обсуждать все эти закулисные сплетни, но…

— Вот именно! — горячо произнесла Никола. — Это были именно закулисные сплетни, в которых нет и крупицы правды.

Раздосадованный тем, что его втянули в этот бессмысленный разговор, дирижер тем не менее был в глубине души добрым и проницательным человеком. Он с участием взглянул на Николу и спросил:

— Вам это так важно?

— Мы с Брайаном были помолвлены, когда он уехал в Канаду, — быстро ответила она.

— Черт! — с чувством воскликнул Оскар. — И зачем только люди повторяют эти сплетни? Простите меня.

— Но разве это была всего лишь сплетня? Вы не похожи на человека, который повторяет подобные слухи. Вам ведь отвратительна сама мысль об этом? Почему же тогда вы это сказали? Что вам на самом деле известно о Брайане и Мишель?

— Никто не знает, что происходит между двумя людьми, — сухо ответил Оскар, уже успевший взять себя в руки. — Я ни в чем не уверен. Если вам так хочется знать, то почему бы не поговорить с Джулианом Эветтом?

— Но я не могу! — вскричала Никола.

— Тогда не просите меня говорить за него, — последовал резкий ответ. — Бедный Кавердейл мертв. Этот вопрос уже не имеет значения. Было бы лучше…

— Если бы вы потеряли вашу Антею и кто-то сказал вам, что она была влюблена в другого мужчину, разве вы посчитали бы этот вопрос не имеющим значения? — свирепо спросила Никола.

Оскара Уоррендера было трудно удивить, но ей это удалось, хотя он быстро нашелся и надменно посмотрел на нее.

— Эти вещи нельзя сравнивать, — холодно возразил он. — Я не собираюсь больше обсуждать с вами этот вопрос. Спросите Эветта, если хотите. А если нет, то считайте, что все это сплетни. Мне жаль, что я произнес эти глупые слова. Я бы, конечно, этого не сделал, знай я, что они так вас заденут. Но мне больше нечего прибавить. Отнесите мадам Торелли ее партитуру.

Николе ничего не оставалось делать, как подчиниться. Никто не мог воспротивиться приказу Оскара Уоррендера, произнесенному таким высокомерным тоном. Она тихо вышла из комнаты и отправилась по пустым каменным коридорам к гримерной своей тети. Усталая и раздраженная, Торелли отчитала ее за то, что она так долго отсутствовала.

— Я хотела поехать домой, — сердито вскричала она. — Я так устала от этой репетиции. А ты заставляешь меня сидеть здесь усталую, замерзшую и голодную!

Впервые в жизни Никола осталась безучастной.

— Простите, — отсутствующим тоном произнесла она, протягивая тете партитуру.

— Где ты была? — требовательно спросила Торелли.

— Беседовала с мистером Уоррендером.

— Обо мне? — Торелли мгновенно преобразилась, решив, что они восторгались ее искусством.

— Нет, мы говорили о Мишель Ларо и…

— Мишель Ларо? — искренне изумилась Торелли. — Но разве о ней можно говорить больше пяти минут?

Никола промолчала. Она была еще под воздействием разговора в гримерной и упрямо продолжила:

— Потом мы перешли к Брайану.

— Милая Никола, — Торелли поднялась с места и величественным жестом взяла шубу, — ты слишком много думаешь об этом молодом человеке. Он мертв — это когда-нибудь случится со всеми нами, — но, по-моему, не стоит каждый день упоминать его. Пора уже смириться и начать жизнь, обращая внимание на людей, которые тебя окружают.

Очевидно, она имела в виду себя, но Никола была не в состоянии подумать об этом. Ледяным тоном она спросила:

— Вы когда-нибудь слышали, что Брайан был увлечен Мишель Ларо?

— Нет, — твердо ответила Торелли. — А ты?

— Мне сказал мистер Уоррендер.

— Оскар? — Протянутая за перчатками рука Торелли повисла в воздухе, и на ее лице появилось выражение крайнего изумления и неподдельного интереса. — Невозможно! Оскара никогда не интересовали любовные интрижки других людей. Я всегда считала, что именно поэтому он влюбился в эту глупую Антею Бентон. Хотя, конечно, Перини в молодости могла его кое-чему научить. Ну, забудь об этом! Значит, Оскар говорит, что малышка Ларо поймала на крючок Брайана Кавердейла? Думаю, это вполне вероятно. Даже если Оскар повторял чьи-то разговоры. Тем более не стоит сожалеть об этом молодом человеке. Очевидно, он…

— Я любила его! — вскричала Никола. — Мы собирались пожениться. Разве вы не понимаете, что я должна узнать правду о нем?

— Ты ничего не должна, — быстро ответила тетя. — Иногда правду лучше не знать, особенно если все уже в прошлом. Пойдем лучше перекусим, милая. Хорошая еда всегда успокаивает, даже если твое сердце разбито. А если тебе так уж необходимо знать правду, спроси Джулиана Эветта.

— Не могу! — воскликнула Никола, следуя за тетей.

— Тогда спроси Мишель, — спокойно продолжила Торелли. — Примерно через неделю она приедет в Лондон и будет только рада поговорить о своей в высшей степени неинтересной персоне.

Никола замолчала. Ее смутил не упрек в тетином голосе, а простота и очевидность сделанного предложения. Естественно, она может спросить у Мишель. Конечно, не так прямолинейно, как Торелли. Но, по крайней мере, она сможет кое-что из нее вытянуть. Конечно, будет мучительно ждать целую неделю или даже больше. Но нельзя даже и помыслить о том, чтобы поговорить с Джулианом Эветтом. Она спросит Мишель!

— Ну что? — поинтересовалась Торелли, с усталым вздохом расположившись в «роллс-ройсе». — Твоя проблема решена?

— Думаю, да, — улыбнулась Никола.

— Отлично! Тогда на время забудем об этом. — И Торелли сделала вид, будто отряхивает со своих сильных, подвижных рук незначительные дела племянницы. — А теперь, возможно, ты сможешь подумать и обо мне. Я так давно не выступала в «Ковент-Гарден», что для меня это поистине возвращение. А возвращение намного труднее дебюта. Мне понадобится поддержка окружающих. Надеюсь, я смогу рассчитывать на тебя?

— Конечно! — с сожалением воскликнула Никола. — Простите, я думала только о себе. Просто…

— Знаю, милая, знаю. Не повторяй мне больше про Брайана Кавердейла. Я не вынесу упоминания о нем, пока не поем. И не извиняйся. Меня раздражает, когда люди слишком принижают себя.

Николе пришлось сделать усилие, чтобы опять стать собой. Она по-прежнему переживала по поводу сказанного Оскаром Уоррендером, но ей на время удалось отодвинуть эти мысли на задний план. В течение следующих двух дней все в их с тетей жизни было подчинено подготовке к возвращению в «Ковент-Гарден». Это был настоящий вызов, брошенный мастерству Торелли. Она должна защитить свой статус актрисы, театральной исполнительницы и певицы. Хотя репетиция прошла превосходно, это не гарантировало столь же потрясающего успеха первого представления.

— Я видела множество хороших репетиций, за которыми следовал провал, — мрачно заметила Торелли.

— Но не в том случае, когда они были основаны на безупречной технике и прекрасном знании сцены, — твердо ответила Никола.

Ответ был тут же принят, и тетя улыбнулась. Однако через несколько минут она заметила:

— Любой может простудиться в одно мгновение.

— К счастью, у вас даже нет намеков на это, — подбодрила ее Никола. — Хватит изводить себя из-за пустяков.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — сердито вскричала Торелли. — Только настоящий художник может понять, что я сейчас испытываю. А ты всего лишь глупая и болтливая девчонка, которая…

Но когда она уже была готова серьезно поссориться с племянницей, зазвонил телефон, и Николе сообщили, что звонит дядя.

— Питер? — Торелли выхватила у нее из рук трубку и разразилась красноречивой смесью английского и итальянского.

Никола направилась к двери, но на минуту помедлила, пораженная быстро сменяющими друг друга гримасами тети. Она преображалась то в романтичную девочку, то в раздраженную и жалующуюся женщину средних лет.

«Она его любит, — подумала Никола, выходя из комнаты. — По-настоящему любит». Это открытие тронуло и удивило ее.

Позднее, когда Торелли зашла в комнатку к Николе, стало ясно, что разговор успокоил и порадовал ее.

— Звонил Питер, — сказала Торелли, словно Николе это было неизвестно. — Он едет домой. Вероятно, он успеет к первому представлению «Волшебной флейты». Он едет домой!

— Я очень рада! — с теплотой и любовью улыбнулась Никола. — Вы ведь его по-настоящему любите?

— Люблю? — Торелли выглядела слегка удивленной. — Да, думаю, люблю по-своему. Конечно, в моем чувстве уже нет юношеской пылкости. Для чего? Но я так привыкла к нему. С ним очень уютно! Как бы мне хотелось, чтобы он был здесь. Я бы чувствовала себя намного спокойнее.

— Ждать осталось недолго, — напомнила ей Никола. — Что он такое сказал вам, что вы стали похожи на взволнованную девочку?

— Я так выглядела? — с удивлением и благодарностью спросила Торелли. — Даже не представляю… — Она внезапно рассмеялась. — Ничего важного, просто какая-то глупость. — Торелли поцеловала Николу и сказала: — Прости, что накричала на тебя. Я была так взбудоражена. Но теперь все в порядке, все будет хорошо.

Почитатели оперы знают, что бывают представления, накладывающие своего рода отпечаток на всех присутствующих, давая им право с чувством несомненного превосходства говорить с теми, кто этой оперы не слышал. Возвращение Торелли в роли леди Макбет, было как раз таким случаем. Когда Никола стояла в последних рядах партера, аплодируя изо всех сил, Джулиан Эветт подошел к ней и, перекрикивая шум, произнес:

— Такое мы будем помнить всю жизнь.

— Вы тоже это чувствуете? — Никола повернула к нему сияющее лицо.

— Конечно! Вы думаете, что я не такой романтичный или восторженный, как все эти люди? Если хотите знать правду, я боготворю Торелли. Завтра я вспомню, что она бывает невыносимой, но сегодня я бы с радостью лег на землю и позволил ей наступить на себя.

— Как мило! — Никола рассмеялась и в волнении схватила его за руку. Он не счел нужным отнимать свою руку, и они стояли так несколько секунд, пока не поднялся огромный красный занавес.

После этого они медленно отправились за кулисы, понимая, что в тот момент, когда они вместе аплодировали Торелли, между ними рухнула стена. Закулисный мир был уже знаком Николе, но она никогда не переставала удивляться этому странному смешению блеска и почти ужасающей реальности. Было что-то волнующее в контрасте между темными унылыми коридорами и полуоткрытыми дверями светлых гримерных. Там можно было заметить чью-нибудь великолепно разодетую фигуру, создающую ощущение чего-то неземного. Торелли, по-прежнему в сценическом костюме, окруженная друзьями и, возможно, врагами, казалась воплощением торжества и почти детской радости. Джулиан поцеловал ее теплую щеку, поздравил ее и отправился в гримерную Оскара Уоррендера. Никола осталась, не переставая изумляться продолжавшим собираться в гримерной людям.

Знакомые, например Дермот Дин, коротко здоровались с ней. Но остальные сразу бросались к Торелли с криками восхищения и восторга. Они не обращали на Николу внимания, и, когда после ухода целой компании она шепотом спросила тетю, кто это такие, та радостно ответила:

— Понятия не имею.

Когда у двери в гримерную опять появились люди, Никола безошибочно разглядела в толпе прекрасные рыжие волосы Мишель Ларо. Мишель в тот миг видела только оперную диву и с благоговением поздравила Торелли. В свою очередь та дружелюбно и слегка снисходительно поблагодарила ее. Николе пришло в голову, что, несмотря на разницу в возрасте, они были в чем-то похожи друг на друга.

— Я не знала, что вы так рано приедете в Лондон, — заметила Торелли. — Репетиции «Волшебной флейты» начнутся только семнадцатого.

— Знаю, но мне кажется, всегда лучше оказаться в нужном месте вовремя, — последовал ответ.

— Вы правы, — иронично ответила Торелли, кивнула и с улыбкой обратилась к кому-то другому, оставив Мишель в одиночестве.

Улучив момент, Никола смело подошла к ней и сказала:

— Привет. Жаль, что нам не удалось увидеться в Париже. Но возможно, в Лондоне нам больше повезет. В ближайшие дни у вас будет свободное время?

Мгновение Мишель колебалась, а потом своим приятным, чуть глуховатым голосом ответила:

— Мне тоже очень жаль насчет Парижа. В тот день мне не удалось прийти.

Эта маленькая, но явная ложь заставила Николу поморщиться. Конечно, она не ожидала услышать отчет о встрече Мишель с Джулианом Эветтом, но эти спокойные слова вызвали у нее неприятное ощущение, возникающее у всех честных людей, когда они сталкиваются с ложью.

— Как насчет того, чтобы встретиться, пока вы здесь? — настаивала Никола.

— Не сомневаюсь, что это можно уладить, — слегка улыбнулась Мишель, и у Николы появилось такое чувство, что она не хочет с ней встречаться.

— Мы не могли бы договориться сейчас? — спросила Никола. — Или, может быть, дадите мне свой номер телефона и…

— Нет, лучше дайте мне свой, — холодно ответила Мишель. — Возможно, я не останусь на месте больше пары дней. Если вы дадите мне свой телефон, я позвоню вам в освободившееся время.

— Отлично. — Никола быстро написала телефоны своей и тетиной квартиры.

«Она вовсе не хочет встречаться со мной, — подумала Никола. — Интересно, почему? Точно не из-за того, что от меня ей никакой пользы. Тут что-то другое».

Когда последние посетители покинули гримерную, появилась Лизетт.

— Можешь остаться, Никола, — сказала тетя. — Расскажи мне, как прошло представление.

— Вы же сами все знаете, — со смехом ответила Никола. — А если нет, то за последние двадцать минут вам уже успели об этом поведать.

— Большинство этих людей ничего не понимают.

— Не уверена, что я от них отличаюсь!

— Неправда, у тебя прирожденное чутье. Я это заметила, — возразила Торелли, снимая тяжелое платье и накидывая на плечи выцветший старый шарф, который она всегда носила в театре, считая его счастливым. — Ты неопытна, но у тебя есть вкус. Редкая вещь в наши дни.

— Тогда позвольте мне доказать это, сказав, что вы с мистером Уоррендером были выше всякой похвалы. Роль Макбет показалась мне прекрасно исполненной, но без излишней чувственности, а у исполнителя роли Макдуфа редкий по звучанию тенор, который принес бы ему славу, умей он им пользоваться.

Торелли одобрительно засмеялась и сказала:

— Милое дитя! Все совершенно верно.

— А если хотите услышать более авторитетное мнение, — с улыбкой продолжала Никола, — то Джулиан Эветт сказал, что в этот вечер он бы с радостью лёг и позволил бы вам наступить на него.

— Неужели? — Торелли со смехом обернулась к Николе. — Он хороший человек. Вам нужно пожениться, Никола.

— Пожениться? Не говорите глупостей! Вы забыли, что он сделал?

— Не забыла, — терпеливо ответила Торелли. — Но когда мужчина говорит мне такое, я готова простить ему почти все. Пожалуйста, милая, не напоминай мне об этом несчастье в Канаде. Я не в настроении это выслушивать. Давай поговорим о другом. Ты заметила, как маленькая Ларо пыталась дотянуться до моего уровня?

Никола с усилием ответила:

— Я заметила, что вы осадили ее. Думаю, в этом не было нужды.

— Вовсе нет, — твердо возразила Торелли. — С такими, как она, с самого начала нужно проявить характер. Она будет прекрасной Паминой, и поэтому я хочу выступать с ней. Но она не должна вообразить, что тоже гениальна. Кстати, я заметила, как ты говорила с ней.

— Я пыталась договориться о встрече. Вы знаете, как бы мне хотелось побеседовать с ней. Но она очень изворотлива. Похоже, она не хочет иметь со мной никаких дел. Она не захотела дать свой номер телефона, и хотя взяла мой, я не уверена, что она позвонит.

— Тогда нам нужно поторопить события, — с довольным видом сказала Торелли.

— Как? — с сомнением произнесла Никола.

— Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

Испытывая одновременно удивление и досаду, Никола решила поверить тете на слово. Конечно, Торелли найдет выход, если только не забудет. В течение следующих десяти дней они не говорили на эту тему. Естественно, и Мишель тоже не появилась. Хотя терпение Николы иссякало, она не осмелилась возобновить разговор с тетей. Торелли была занята репетицией «Трубадура», а также подготовкой к повтору «Макбет».

— С драматической точки зрения «Трубадур» — не столь благоприятный материал, — как-то пожаловалась она Николе. — В этом отношении все трудности достаются меццо-сопрано. Конечно, Леонора — сильная роль и урок, который приходится осваивать на сцене. Но я уже стара для того, чтобы выслушивать поющих под окном трубадуров. Если подумать, то она слабая женщина. Ей не приходит в голову ничего лучшего, как уйти в монастырь, когда удача отворачивается от нее, а в конце она принимает яд. Лично я бы нашла лучшее решение.

— Я в этом и не сомневаюсь, — засмеялась Никола. — Однако у меня на глаза наворачиваются слезы, когда вы исполняете предсмертную арию.

— Да, это мне удается, — согласилась Торелли. — Знаешь, это легче, чем ты думаешь. Со стороны все кажется ужасно сложным, но когда ложишься, то все тело полностью расслабляется. Обрати на это внимание, когда услышишь в роли Леоноры какую-нибудь крикунью. Во время всего действия ее голос может звучать напряженно, но стоит ей лечь в последнем акте, как она тут же успокаивается. Конечно, некоторым можно посоветовать всегда петь в таком положении, — язвительно заметила она. — Кстати, ты слышала что-нибудь о Мишель?

— Нет.

— Значит, пора что-нибудь предпринять, — весело произнесла Торелли. — Я попрошу ее прийти, чтобы кое-что обсудить. Где она остановилась?

— Мне не удалось узнать ее адрес.

— Не важно! В театре, конечно, знают и выполнят любую мою просьбу. Думаю, в следующий четверг.

— Я хотела увидеться с ней наедине, чтобы спросить…

— Конечно, милая моя! Я это устрою. Предоставь все мне.

Первое представление «Трубадура» выпало на среду, и Никола не ожидала, чтобы кто-нибудь в этот день обратил на нее внимание. Все было как всегда: нервное напряжение, методичная подготовка и окончательный триумф. И если успех заслуженно достался меццо-сопрано, то Торелли одним своим пением всколыхнула всю аудиторию. Безупречная фразировка и незаметное изменение колоратуры были настоящим чудом, и Никола поняла, что такого мастерства может достичь лишь настоящий артист.

В четверг утром Торелли с довольным видом прочитала критические отзывы. Внезапно она отбросила в сторону бумаги и воскликнула:

— А теперь я могу спокойно отправиться в Оксфорд!

— В Оксфорд? — в недоумении переспросила Никола. — Но зачем вам ехать в Оксфорд?

— Разве я тебе не говорила? Я хочу навестить старого профессора Дейви. Ему кажется, что он отыскал доселе неизвестную рукопись Керубини. Лично я в этом сомневаюсь. Но все равно не стоит упускать такую возможность. Только представь! — Торелли восторженно всплеснула руками. — Представь, если на свет появится очередная «Медея»!

— Но… — Никола не могла скрыть смятения, — я думала, что сегодня придет Мишель.

— Верно. Я обо всем договорилась.

— Но если вы пробудете в Оксфорде весь день, то не сможете ее увидеть.

— Увидеть? Я вовсе не хочу ее видеть. Это все для тебя, моя милая.

— Но ведь она ожидает встречи с вами. Мне казалось, что вы сказали ей, будто хотите что-то обсудить.

— Не начинай каждое предложение с «но», милая. Твоя речь становится монотонной и утомительной. Конечно, когда она приедет, ты объяснишь ей, что произошла ошибка. Если хочешь, можешь сказать, что это я ошиблась, — великодушно предложила Торелли.

— Вы хотите сказать, что вообще не собирались с ней встречаться?

— Конечно, нет. О чем мне с ней говорить? Не понимаю, почему ты так удивлена. Тут нет никакого обмана.

— Немного неискренне, вам так не кажется?

— Милая моя, как же иначе, по-твоему, я добилась такого положения? — поинтересовалась Торелли. — Наслаждайся жизнью и попытайся выведать у нее все, что тебе нужно.

Торелли так радовалась, что было невозможно удержаться от слов благодарности, которых она так ожидала. После этого она облачилась в обманчиво-простой костюм, приказала Лизетт вызвать машину и в прекрасном настроении отправилась в Оксфорд. После недолгого раздумья Никола пришла к выводу, что ей ничего не остается, как принять сомнительную услугу Торелли. Когда в дверь позвонили, она успокоилась и была готова к любой неожиданности. Послышались шаги Лизетт, шум голосов, затем дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась Мишель. Никола постаралась как можно естественнее и дружелюбнее приветствовать свою гостью. После этого она честно сказала:

— Боюсь, что я должна вас разочаровать. Мадам Торелли пришлось уехать в Оксфорд. Насколько я поняла, речь идет о какой-то важной рукописи. Она попросила меня передать вам самые искренние извинения и принять вас.

— Пока она не вернется? — быстро спросила Мишель.

— Нет, боюсь, что она вернется очень поздно, но…

— Жаль, что я не знала! Тогда бы я не пришла.

— У меня нет вашего номера телефона, — напомнила ей Никола. — Но раз уж вы пришли, выпейте чаю. Лизетт!

В этот момент Лизетт вкатила чайный столик, и Мишель нехотя опустилась на стул, который служанка и Никола называли «собственностью мадам».

— Что именно мадам Торелли хотела обсудить со мной?

— Точно не знаю, — призналась Никола. — Мне казалось, что вы все уже обсудили в Париже. Но она любит доводить все до совершенства, и ее интересуют даже мельчайшие детали. Уверена, она найдет время поговорить с вами до первой репетиции.

— Джулиан Эветт тоже любит доводить все до совершенства, — заметила Мишель. — Он почти не оставляет работы помощникам.

— Вы с ним уже работали? — спросила Никола.

— Нет. Но я часто бывала на его концертах в Канаде. Во время фестиваля.

— Именно тогда вы и познакомились с Брайаном Кавердейлом? И за последние недели хорошо его узнали.

— Почему вы так говорите?

— Он написал мне об этом в письме. Оно затерялось и пришло совсем недавно…

— Когда вы в Париже говорили со мной по телефону, вы упоминали об этом письме. Что он еще писал?

— Не возражаете, если я сначала задам вам вопрос? — Никола сама удивилась, как спокойно звучал ее голос. — Кем был для вас Брайан? Или вы для него?

— Разве это не странный вопрос от незнакомого человека?

— Это странный вопрос от девушки, которая собиралась за него замуж, — сухо ответила Никола. — Пожалуй, я буду с вами откровенна и выложу все карты на стол. Некто, кому можно доверять, сообщил мне, что в последние недели вы с Брайаном были очень близки. Я хочу знать, правда ли это?

Мишель затаила дыхание и неуверенно ответила:

— Нет, это неправда.

— Неужели? — Николе показалось, будто она сбросила с плеч невыносимый груз.

— Разве Брайан когда-нибудь упоминал об этом в письме? — небрежно спросила Мишель.

— Нет! Он писал обо всем просто и весело. Скорее, он связывал вас с Джулианом Эветтом, — с улыбкой вспомнила Никола.

— Правда? — Внезапно лицо Мишель стало спокойным. — Возможно, он знал, о чем говорит. Брайан не был главным мужчиной в моей жизни, им был Джулиан. Если хотите знать правду, не только был, но и есть.

Никола почувствовала, что улыбка застывает у нее на лице. Она пыталась подобрать какие-то слова: поздравить, удивиться или просто что-то произнести в ответ. Но у нее ничего не вышло. Вокруг все словно замерло. Она поняла, что, хотя правда о Брайане и сняла груз с ее души, ей вновь стало не по себе, когда Мишель назвала Джулиана своим мужчиной.

 

Глава 7

Еще долго после ухода своей гостьи Никола молча сидела в элегантной гостиной тети, устремив отсутствующий взор в пространство и пытаясь понять, что же с ней произошло. Теперь, когда она осталась одна, на страшное открытие уже нельзя было закрывать глаза. Ей мучительно было принимать мысль, что Джулиан Эветт может оказаться мужчиной Мишель. «Я не могу быть так несправедлива к Брайану, не могу», — убеждала себя Никола и изо всех сил пыталась представить его веселое и жизнерадостное лицо, но со смятением обнаруживала, что теперь его образ был покрыт легкой дымкой. Она не могла сказать, когда это впервые случилось. Просто воспоминания, связанные с Брайаном, были теперь как в тумане.

Рассудок подсказывал ей, что это должно, в конце концов произойти даже с самым дорогим человеком. Жизнь продолжается, все меняется, и страсть превращается в дорогие воспоминания. Однако Никола была в ужасе, оттого что могла заменить образ Брайана образом человека, ответственного за его гибель.

Она все еще пыталась убедить себя в том, что это всего лишь какое-то романтическое безумие, которое в конце концов пройдет, когда в гостиную вошла Лизетт с вечерними газетами. Она взглянула на Николу и заметила:

— Мадемуазель выглядит бледной.

Было так не похоже на нее беспокоиться о благополучии кого-нибудь, кроме хозяйки, что Никола поняла: она действительно выглядит очень удрученной. Она сделала усилие, чтобы взять себя в руки, и быстро сказала:

— Все в порядке, Лизетт. Когда вы ожидаете мадам?

— Когда она захочет приехать, — ответила служанка с чуть язвительной улыбкой. Хотя она боготворила землю, по которой ступала Торелли, но часто давала понять, что не питает иллюзий относительной своей хозяйки.

Торелли вернулась через полчаса. Очевидно, она провела очень приятный день. За превосходным ужином, сервированным Лизетт, она поведала Николе все подробности.

— Рукопись была скорее любопытным, нежели историческим открытием, — объявила она. — Это, несомненно, Керубини, но не в своем обычном ключе. Для меня ничего нет. Но все равно приятно, когда тебя так встречают. Оксфорд очарователен. А что произошло с тобой, милая?

— Мишель приходила. Сначала она расстроилась, что вас нет, но я извинилась…

— В этом не было необходимости, — прервала Торелли. — Что, она думает, будто я стану сидеть и ждать, пока она объявится? У этой девушки слишком завышенное самомнение.

— Но ведь вы ее пригласили, — мягко напомнила Никола. — За чаем я завела разговор о канадском фестивале. А потом прямо спросила ее, было ли у нее что-то с Брайаном.

— Так и спросила? Напрямик?

— Напрямик? Конечно, сначала она хотела сказать, что это не мое дело, но я напомнила ей, что мы с Брайаном были помолвлены и, что эту историю я услышала от человека, которому можно доверять. Внезапно она разговорилась и принялась отрицать, что Брайан для нее что-то значил. Она добавила, что Джулиан Эветт — мужчина ее жизни. Скорее всего, он таковым и является до сих пор.

— Значит, я была права! — в восторге произнесла Торелли. — Я должна сказать Оскару. Ну, милая моя, теперь ты довольна?

— Очень, — с несчастным видом ответила Никола, и тетя пронзительно взглянула на нее. На этот раз она удержалась от замечаний.

В течение следующих нескольких дней Никола изо всех сил пыталась быть жизнерадостной и заниматься исключительно делами тети. Ей это так хорошо удалось, что была довольна не только наблюдательная Торелли, но и она сама. Только когда Никола сопровождала тетю на первую репетицию «Волшебной флейты», ей пришлось проверить себя на прочность при таких обстоятельствах, о которых она даже не могла подумать. Как обычно, Торелли велела ей сидеть в первом ряду, наблюдать, делать заметки и, если надо, критиковать.

— Я вам уже говорила, — повторила с улыбкой Никола, — что вы вне критики.

— Тогда критикуй других, — добродушно ответила Торелли. — И смотри на Джулиана. Когда-нибудь он станет одним из величайших оперных дирижеров.

— Разве он им еще не стал? — спросила Никола.

— Конечно, нет! — вскричала Торелли. — Никогда не говори так о молодом артисте, которому ты желаешь добра. Это абсолютный приговор! Как бы ни был одарен человек, требуются годы обучения, опыта и тяжелый, повседневный труд, чтобы стать поистине великим. А у этих несчастных неудачников, которых все называют «великими», когда они просто талантливы, нет никакого шанса. Они с самого начала обречены на поражение глупыми друзьями и критиками, опьяненными пышностью своих собственных пустых замечаний. Джулиан — многообещающий дирижер, как и должно быть в его возрасте. Помни об этом. А теперь иди. Ты утомляешь меня разговорами перед репетицией, — объявила Торелли таким тоном, словно не она сама только что говорила. — Иди и наблюдай за Джулианом.

Никола повиновалась. Она сидела почти одна в пустом партере и смотрела на Джулиана. Конечно, время от времени она обращала свой взор на других. Особенно на Торелли, которая, несмотря на отсутствие сценического костюма и грима, создавала уже знакомое впечатление демонической силы каждый раз, когда появлялась на сцене.

Однако Королева Ночи появлялась на сцене всего два раза, поэтому у Николы была возможность наслаждаться работой Джулиана, время от времени поглядывая на несомненно талантливую Мишель Ларо. Теперь, когда опыт выработал у Николы способность к острому суждению, она могла в полной мере оценить тяжелый и одновременно подвижный ритм, эту столь выразительную руку и прежде всего — незримую связь между дирижером и певцами. Казалось, он предвидит все сложности, всегда оказывает необходимую поддержку, что возможно лишь при врожденном вкусе и суждении.

Следя за его выразительным, изменчивым лицом, освещенном светом рамп, Никола вдруг подумала, что теперь полностью понимает этого человека. Это был истинный художник, не только создающий великое произведение искусства, но и живущий ради него. «Он делает это не ради славы», — растроганно подумала Никола. Она почти испугалась волны любви и восхищения, охватившей ее. Его можно любить как художника, поспешно уверила она себя, но презирать как человека. Но уже через минуту она поняла, что это глупости. Внезапно она позволила вырваться на свет простой и очевидной истине: она любила его.

«Это глупо, безнадежно и довольно низко в данных обстоятельствах, — говорила себе Никола. — Но я люблю его, и никто не должен об этом знать!» — прибавляла она, словно в оправдание.

Во время антракта девушка осталась на своем месте. Лизетт могла сама позаботиться о своей хозяйке, и Никола решила, что ее присутствия не потребуется. Она могла сидеть в полутемном зале, чтобы не столкнуться с Джулианом за кулисами. К ней подошел Дермот Дин, и стало очевидно, что более довольного импресарио на свете нет.

— Джина уникальна, — заметил он. — Она сводит меня с ума всякий раз, когда исполняет эту арию в первом акте, а ведь я слышал ее уже сто раз.

— Тогда вы можете представить, что испытываю я, — ответила Никола. — Ведь у меня нет и четверти вашего опыта. Мишель тоже хорошо исполняет, правда?

— Да, да, согласен. Но сенсацию произведет именно Эветт. Я и не знал, что он на это способен. Конечно, он прекрасный оркестровый дирижер. Но я и подумать не мог, что у него есть этот редчайший дар оперного дирижера и актера. Такое встречается не больше двух-трех раз в жизни. Честно говоря, вам просто повезет, если вы с этим столкнетесь, — задумчиво добавил Дин.

— Вы уже сказали Джине? — с улыбкой спросила Никола.

— Сказал Джине? Джине не нужно ничего говорить, — рассмеялся Дермот Дин. — Вероятно, она это заметила раньше меня. Могу вас уверить: она первая это оценит. Джина может превратить в ад жизнь неудачливого соперника. Но при встрече с актером равного таланта она само великодушие. Поэтому я и люблю Джину. Хотя иногда с удовольствием бы ее задушил, — шепотом прибавил он.

— Она отругала меня за то, что я применила к Джулиану эпитет «великий» перед концертом, — медленно произнесла Никола. — Она сказала, что у него есть потенциал, но нельзя портить молодого артиста, позволяя ему думать, что он уже достиг всего, когда на самом деле он только в начале пути.

— Эветт уже далеко не в начале, — засмеялся Дермот. — Но конечно, она права. Джина всегда права, когда дело касается времени. Поразительное чувство времени даже в обыденных делах. Она говорит, что это основа всего искусства. Возможно, она и права. Вот идет Эветт. Давайте не будем говорить вслух о его гениальности, пусть это будет нашим секретом.

Никола изобразила на лице слабую улыбку, но с трудом сдержала нервное напряжение, когда Джулиан приблизился, чтобы поговорить с Дермотом Дином о каких-то технических деталях.

Какое-то мгновение Никола прислушивалась к их разговору. Затем дирижер заметил ее и произнес:

— Привет, Никола. Как дела?

— Отлично. — Ее голос прозвучал чуть хрипловато, несмотря на все усилия держать себя в руках.

— Довольна своей протеже? — с веселым смехом спросил он.

— Моей… Вы имеете в виду Мишель?

— Да, она превосходна. Как вы думаете. Дермот? Прекрасно поет, держится и трогает душу.

Николе Мишель вовсе не показалась трогательной. Думать о сопернице таким образом нелегко. Она пробормотала что-то любезное о ее музыкальном таланте и предоставила дальнейшие замечания Дермоту Дину. Через несколько минут они с Джулианом ушли, и репетиция возобновилась.

«Значит, она кажется ему трогательной. Так и должно быть. Быть влюбленным в девушку и слышать, как она исполняет божественную арию Памины в нескольких ярдах от тебя, наверное, это действительной трогательно. Неудивительно, что он выглядит по-настоящему счастливым. Раньше он всегда казался немного грустным. Потому что она здесь, поет под его руководством. Между ними все наладилось, и они вместе делают прекрасную музыку. Какая это, должно быть, радость!»

И впервые в жизни Никола с горечью пожалела, что у нее нет голоса.

Когда репетиция закончилась, она отправилась в гримерную тети, где и нашла ее в прекрасном настроении.

— Все прошло просто великолепно! — заявила она с выразительным жестом. — Я пела превосходно. — Торелли не верила ни в тщеславие, ни в ложную скромность, когда дело заходило о похвале. — Я получила телеграмму от Питера. Он будет в Лондоне в четверг, а на следующий день первое выступление. Наконец-то все услышат Джулиана!

— Он выступил неплохо, правда? — осторожно спросила Никола.

— Он был просто восхитителен! Поистине фантастическое открытие. Я с самого начала говорила, что этот юноша — прирожденный оперный дирижер. — Это было не совсем верно, но сейчас было бы глупо спорить.

Никола широко улыбнулась и произнесла:

— Рискуя его карьерой, должна сказать, что он великий дирижер вы полагаете?

— Говоря в этих четырех стенах, да.

— И больше нигде?

— Можешь сама ему сказать, если хочешь. — Торелли снисходительно улыбнулась и потрепала племянницу по щеке.

— Я?! Я об этом даже не думала. Мне кажется, будет лучше, если ему скажете вы.

Торелли покачала головой:

— Нет, милая, не я. Это будет авторитетное мнение. А в твоем случае это всего лишь очаровательная похвала человека, чье мнение не представляет особой ценности.

— Не думаю, что смогу.

— А я думаю, что тебе следует. Он будет даже доволен.

— Нет, нет, для него это ничего не значит.

— Совсем наоборот, милая моя. Не будь такой трусливой глупышкой. — Торелли не любила, когда к ее мнению не прислушивались. — Все любят комплименты, особенно такие, которые сказаны от всего сердца. Ну, иди. Ты найдешь его в гримерной Оскара.

Торелли повернулась к зеркалу, а Никола в нерешительности продолжала стоять на месте. Она вдруг подумала, что, возможно, ему будет приятно, если она выскажет ему свое восхищение. Конечно, ей особенно не важно, будет ему приятно или нет, но все же…

Никола направилась к двери и через минуту уже поднималась по лестнице, ведущей в его гримерную. Когда она постучала и вошла, он стоял у зеркала, застегивая запонку.

— Да? — коротко произнес он, потом внезапно поднял голову, удивленно улыбнулся и воскликнул: — Никола! Вы что-то хотите?

— Нет. Я пришла не по ее просьбе. Я просто хотела сказать, что сегодня вечером вы были великолепны.

Конечно, Никола хотела сказать совсем не это. Что-нибудь менее наивное и, естественно, не столь благоговейным тоном. Но слова уже были сказаны, он недоверчиво рассмеялся и, подойдя к ней, взял ее руки в свои.

— Дорогая моя, как приятно! Вы, правда пришли только для этого?

Никола опустила глаза и кивнула.

— Настоящий дружеский поступок, — заметил Джулиан, и Николе показалось, что он по-настоящему поражен. Но она тут же вспомнила, что в его жизни есть Мишель Ларо, решительно отдернула руки и более спокойно произнесла:

— Я впервые слышала, как вы дирижируете целой оперой.

— Вообще-то я больше выступаю с певцами, а опера — моя первая любовь, потому что я обожаю театр. Но сейчас мне больше нечего желать. Правда, предстоит еще многому научиться. Надеюсь, у меня появится возможность. Опыт, еще раз опыт и тяжелый труд — вот все, что мне нужно. Если «Волшебная флейта» пройдет с успехом, у меня появится шанс. Пожелайте мне удачи!

— Желаю вам удачи от всего сердца, — серьезно ответила Никола, не успев вспомнить о Брайане.

— Благодарю вас! — Джулиан наклонился и поцеловал ее в щеку.

В этот момент раздался тихий стук в дверь и с самоуверенным видом появилась Мишель. Если она и видела этот поцелуй, то не подала и виду, а просто спросила:

— Ты готов, Джулиан? Я умираю с голоду.

— Я готов, — холодно ответил он и потянулся за пальто.

Только после этого Мишель обратила свой взор на Николу и спросила, была ли она на репетиции.

— Да, мне понравилось, — коротко ответила Никола. Внезапно самоуверенное поведение Мишель показалось ей нестерпимым. Не думая о последствиях, она улыбнулась дирижеру и произнесла: — До свидания, Джулиан. Я рада, что пришла. Буду желать вам успехов до первой премьеры и потом.

После этого она вышла за дверь, зная, что оставила в комнате двух очень удивленных людей. Прежде она никогда так не говорила с Джулианом. Никогда не называла его по имени. Но хотя она была смущена и раздосадована, ее охватил восторг, когда она сбежала вниз по каменным ступеням и зашла в гримерную тети.

— Ну что? — Торелли удивленно посмотрела на нее. — Он обрадовался?

— Думаю, да, — ответила Никола и улыбнулась про себя.

— Он так сказал?

— Он поцеловал меня, — внезапно произнесла Никола.

— Неужели? Отличная новость, — со смехом заявила Торелли. — Видишь? Я была права, что отправила тебя.

Хотя Никола все еще сомневалась в разумности этого решения, она не хотела спорить. Встреча с Джулианом доставила ей истинное удовольствие. Торелли была так счастлива при мысли о скорой встрече с мужем, что даже позаботилась о том, чтобы произошло еще одно семейное воссоединение, которое в другое время могло бы ее не так порадовать. К удивлению Николы, днем позвонила ее мать и сообщила, что через несколько дней они с отцом будут в Лондоне.

— Нам так не терпится увидеть тебя, — произнесла в конце разговора миссис Денби.

— Мама! — вскричала Никола, обуреваемая радостью и сомнениями. — В пятницу премьера «Волшебной флейты».

— Правда? Возможно, тебе удастся достать нам билеты. Кто в главной роли?

— Конечно же Джина! — Никола была поражена тем, что кто-то этого может не знать. — А Джулиан Эветт впервые выступает в «Ковент-Гарден». Это будет незабываемая премьера.

— Конечно, мы должны пойти! — радостно объявила миссис Денби. — Достанешь билеты, милая?

— Если получится. Они на вес золота.

— Но я уверена, что твоя тетя могла бы…

Никола слегка поморщилась при таком фамильярном упоминании о великой Торелли.

— Я сделаю все возможное, мама, и мне очень приятно, что вы приезжаете. Но перед премьерой я буду ужасно занята. Послезавтра состоится генеральная репетиция, к тому же возвращается дядя Питер. Не думаю, что у меня будет много свободного времени.

— Но ведь есть еще вечера!

Разочарование в голосе ее матери удержало Николу от попытки объяснить неразумность ее требований перед премьерой. Вместо этого она ответила, что постарается найти свободную минутку. После окончания разговора в комнату вошла мадам Торелли.

— Кто это был? — спросила она.

С легким трепетом Никола объяснила. На это непредсказуемая Торелли вскричала:

— Как замечательно! Они могут сидеть в ложе с Питером. Им есть о чем поговорить после долгой разлуки.

— Согласна. — Никола обрадовано улыбнулась и заговорила о том, что перед премьерой хорошо бы иметь больше свободного времени.

— Конечно, милая моя! Когда они приедут? Завтра? Тогда тебе лучше отправиться сегодня к себе домой. Я смогу обойтись без тебя пару дней. Если я тебе не позвоню, считай себя свободной до начала премьеры.

— Мне придется пропустить генеральную репетицию?! — в ужасе вскричала Никола.

— Да, да. Дитя мое, неужели ты думаешь, что без тебя я не справлюсь? — нетерпеливо спросила тетя. — В моей жизни было множество репетиций, к тому же обо всем позаботится Лизетт.

— Но мне казалось, что я являюсь для вас поддержкой.

— Так и есть, милая. — Торелли рассмеялась и поцеловала племянницу. — Но скоро приезжает Питер. — Она наслаждалась своей ролью великодушной царицы и не собиралась отказываться от нее. — Передай родителям мои самые лучшие пожелания и скажи, что я с нетерпением жду их после премьеры. В конце концов, это не такая уж сложная роль. Конечно, если у тебя есть голос.

Добавить было больше нечего, и Никола получила возможность в полной мере наслаждаться обществом родителей. Но, получив свободу, она почувствовала себя несчастной и раздраженной. Она понимала, что ведет себя глупо. Какая, в сущности, разница — будет она на репетиции или нет? Джулиан слишком занят, чтобы заметить ее отсутствие. Если же и нет, то это все равно не имеет значения. Он для нее чужой. Или, точнее, она для него чужая. Никола вновь напомнила себе, что он любит Мишель, однако внезапно ее поразила нелепость этой мысли. Как это? Неужели он правда любит Мишель? Он принял как должное, что она предложила ему вместе пойти поужинать. Но даже это не должно было касаться Николы. Она вновь вспомнила о его роли в смерти Брайана, но сейчас эти воспоминания показались ей надуманными и смешными.

Конечно, с моральной точки зрения Джулиан по-прежнему виноват в смерти Брайана. Однако Никола так часто думала об этом, намеренно распаляя свой гнев и негодование, что теперь осталась совершенно безучастной. В глубине души она знала, что в первый же день их встречи была очарована Джулианом Эветтом. Поэтому она так страдала оттого, что должна пропустить репетицию. Ей было важно все, связанное с его дебютом в «Ковент-Гарден». Не только сама премьера, но и все, что ей предшествует. Торелли может сколько ей угодно изображать из себя жертву, но на самом деле жертвой была Никола.

Когда на следующий день приехали родители, Никола со стыдом вспоминала о том, что известие об этом сначала вызвало у нее раздражение. Они были очень рады встрече. И мать, и отец тут же заметили, что она выглядит гораздо лучше, чем раньше.

— Похоже, плясать под дудку примадонны пошло тебе на пользу, — со смехом заметил отец, а мать во второй раз поцеловала ее и сказала:

— Ты так изменилась! Когда ты последний раз приезжала домой, я беспокоилась за тебя. Ты выглядела такой невеселой. Когда отец предложил тебе эту работу у тети, я решила, что это ошибка. Артисты так эгоцентричны и требовательны. Но, похоже, твоя тетя совсем не такая.

Никола знала, что не было более эгоцентричного и требовательного существа, чем Торелли.

Но если бы она признала это, то не смогла бы убедить мать в том, что у ее тети есть и другие черты характера. По мнению миссис Денби, люди могут быть либо плохими, либо хорошими, и феномен столь сложный, как Торелли, не вписывается в ее систему оценок.

Никола рассмеялась и заметила, что у нее никогда не было более интересной работы, а потом обняла родителей и попыталась забыть обо всех горестях. Ей это очень хорошо удавалось до наступления среды, когда должна была состояться репетиция. Несмотря на то, что Никола делала вид, будто ей очень нравится совместный поход по магазинам, ее мысли были в театре, и она страстно желала узнать, что там происходит.

Вечером, проводив родителей в гостиницу, она бросилась домой и позвонила тете. Лизетт сообщила ей, что мадам отдыхает после очень утомительного дня.

— Все прошло нормально, Лизетт? — поинтересовалась Никола.

— Мадам довольна.

Николе пришлось довольствоваться этим ответом, так как Лизетт положила трубку прежде, чем она успела задать следующий вопрос.

Позвонила мать и сообщила:

— Отец предлагает где-нибудь поужинать сегодня вечером. Мы хотим отпраздновать нашу встречу, прежде чем появится Питер и состоится премьера Джины. Мы подумали, как насчет «Глории»? Кажется, там Джина устроила свой грандиозный вечер после концерта?

— Да! — Именно туда Джулиан приглашал Николу в первый вечер, и там он по-прежнему жил. — Прекрасная мысль, мама. Скажи папе, что я согласна.

— Конечно, мы могли бы…

— Нет, нет! Ничего не надо. Давайте встретимся в «Глории».

— Хорошо. Потом мы можем пойти в театр. Надень что-нибудь нарядное.

— Ладно, — пообещала Никола и бросилась рассматривать свой довольно скромный гардероб. Она три раза меняла свой выбор, но, в конце концов надела платье, которое было на ней во время первой встречи с Джулианом. Судя по одобрительной улыбке доктора Денби, наряд был хороший.

Мать, просматривавшая вечернюю газету, подняла глаза и воскликнула:

— Очаровательно, милая! Кажется, ты сказала, что в пятницу будет дирижировать Оскар Уоррендер?

— Нет, мама! Джулиан Эветт. Это его дебют. Он очень талантлив. Вы сами услышите.

— Он очень привлекательный мужчина. Тут его фотография…

— Где? — Никола быстро подошла к матери и увидела в газете снимок Джулиана, выходящего после репетиции из театра вместе с Мишель Ларо.

— С ним красивая девушка, — заметила миссис Денби.

— Да, это Мишель Ларо. Она будет петь Памину.

— Это они женаты? — поинтересовалась ее мать.

— Нет, мама! Конечно, нет.

— Ах да, теперь вспоминаю. Конечно, это Оскар Уоррендер женат на певице. Все время путаю этих звезд.

Никола онемела от изумления. Она не понимала, как можно перепутать Джулиана и Оскара Уоррендера?

— Может, пойдем? — предложил доктор Денби.

Когда они прибыли в «Глорию», большой зал был уже заполнен на две трети. Доктор Денби заказал столик у одного из широких окон.

— Никола, садись сюда, будешь смотреть на парк, — великодушно предложила миссис Денби. — А я, как скромная провинциалка, буду разглядывать зал и узнавать знаменитостей. Я знаю это лицо! Не могу вспомнить имя, но лицо мне знакомо. Сейчас вспомню…

Через пять минут она узнала двоих телеведущих и одного известного писателя. Но потом доктор Денби призвал всех обратиться к меню.

— Кажется, эта та самая девушка с фотографии, — внезапно заметила миссис Денби. — Не поворачивайся. Она смотрит сюда. Ты говорила, что это какая-то Мишель. У нее рыжие волосы?

— Да.

Несмотря на предупреждение матери, Никола повернулась и узнала недружелюбный взгляд Мишель, которая холодно ей кивнула. Но тут ее мать вскричала:

— А вот и сам дирижер! Да он еще красивее, чем на фотографии. Оглядывается по сторонам. Похоже, ищет свою рыжеволосую подружку. Нет! Он кивнул ей, но не подошел. Он идет сюда. Как странно! Он направляется прямо к нашему столику.

 

Глава 8

Когда Джулиан поравнялся со столиком, Никола улыбнулась ему и не смогла скрыть своего волнения. Не успела она произнести и слова, как он отрывисто спросил:

— Я не видел вас на репетиции. Вы там были?

— Нет. Мне дали несколько свободных дней, потому что в Лондон приехали мои родители. Хотите с ними познакомиться?

Только после этого Джулиан обратил внимание на присутствовавших за столиком. Он приветливо улыбнулся им, и миссис Денби вся расцвела.

— Как прошла репетиция? — поинтересовалась Никола.

— Отлично. У нас отличная, слаженная команда, и все полны энтузиазма. Естественно, Торелли превосходна.

— Никола говорит, что вы прекрасный дирижер, — заметила миссис Денби с такой наивной искренностью, что, прежде чем ответить, Джулиан с улыбкой посмотрел на нее.

— Никола слишком добра. Надеюсь, вы сможете прийти в пятницу?

— Да, обязательно. Ведь мой муж — деверь мадам Торелли. Это будет своего рода воссоединение семьи. Питер Денби, муж мадам Торелли, вернется в Лондон…

— Он уже вернулся, — заметил Джулиан. — Он приехал сегодня утром после репетиции.

— Правда?! — вскричала Никола. — А Лизетт мне ничего не сказала! Как же, наверное, счастлива Джина.

— Уверен в этом, — улыбнулся дирижер. Внезапно у дверей, ресторана возникло какое-то движение, он обернулся и сказал: — Похоже, это место сегодня вечером все выбирают для встреч. Там мадам Торелли и ее муж.

Никола немедленно обернулась, а ее родители вытянули шеи, чтобы лучше видеть. Торелли их заметила, сердечно и вместе с тем величественно помахала им и немедленно направилась к их столику в сопровождении высокого, худого загорелого мужчины, в котором Никола узнала своего дядю Питера.

Последовали приветствия и поздравления, и Джулиан собрался уйти. Но Торелли, которая выглядела счастливей, чем прежде, удержала его:

— Нет, Джулиан, оставайтесь с нами. После сегодняшнего представления вы один из нас. Я не хочу, чтобы вы ужинали в одиночестве. А теперь, мои дорогие… — взмахом руки Торелли будто бы обняла совершенно очарованную миссис Денби и удивленного доктора Денби, — мы должны попросить поставить сюда еще один столик. Уверена, вам с Питером есть о чем поговорить.

Вспомнив неразговорчивость своего дяди, Никола засомневалась в правоте этих слов. На самом деле Торелли имела в виду, что ей есть, что сказать всем тем людям, которых она с удовольствием называла своей семьей. По мановению руки к Торелли уже бежали метрдотель и его помощник. Был поставлен еще один столик, все расселись по местам, и Никола оказалась между дядей и Джулианом.

Слегка потрясенная близостью дирижера, она повернулась к дяде, который глуховатым, но приятным голосом произнес:

— Джина сказала мне, что ты ей очень помогаешь.

— Я рада, если это так. Для меня это незабываемый опыт. Я ее по-настоящему люблю, — искренне ответила Никола.

— Я тоже, — последовал неожиданный ответ. — Конечно, она невозможна, но неотразима.

После этого дядя занялся меню, а Никола, подавив смешок, обернулась к Джулиану, который, слегка склонив голову, со снисходительной улыбкой слушал Торелли.

— Вы согласны со мной? — с вызовом спросила она.

— Конечно.

— Что значит «конечно»? Я не люблю, когда люди соглашаются только потому, что не могут спорить со мной, — заметила Торелли.

— Дорогая мадам! Я просто хотел сказать, что когда речь заходит о пении, то другого мнения быть не может, — ответил Джулиан. — Если бы я не согласился с вами, то был бы не прав.

Певица посмотрела на него и засмеялась, ее прекрасные темные глаза повеселели.

— Вы быстро учитесь, — произнесла она. — Сначала вы были очень высокомерны. А теперь, похоже, выучили все вежливые слова?

— Это были не просто вежливые слова. Я говорил от всего сердца.

— Верю. Вы хороший человек, как я уже и говорила. Я посоветовала Николе выйти за вас замуж.

— И что ответила Никола?

— А, она опять завела эту старую песню о несчастье в Канаде. Очень глупо! Есть время помнить и время забывать. Питер, мы начнем с устриц или сейчас не сезон? Я всегда это забываю, а устрица еще более темпераментное существо, чем примадонна. Сама выбирает свое время или становится ядовитой.

Очевидно, Джина была в превосходном настроении и искренне верила, что именно она блистает за столом. Когда Никола заметила вопросительный взгляд своей матери, она шепотом обратилась к Джулиану:

— Иногда Джина говорит всякие глупости. Я научилась не воспринимать ее слова всерьез. Надеюсь, вы тоже.

— Вовсе нет, — последовал холодный ответ. — Наоборот, мне кажется, что она говорит в шутку именно то, что считает серьезным.

Не успела Никола возразить, как мать заметила:

— Дорогая, дядя Питер говорит, что твоя тетя хочет, чтобы ты была с ней в день представления — в пятницу. Конечно, мы с отцом справимся без тебя.

— Это правда, Джина? — обратилась Никола к Торелли, надеясь, что ее не рассердило фамильярное упоминание миссис Денби о родственниках.

— Конечно, милая. Ты мне всегда нужна, — последовал выразительный ответ.

— Тогда я останусь. — Никола была тронута и польщена. — Я думала, что вы с дядей Питером…

— Дитя мое, он будет всегда рядом. Но естественно, у него есть свои дела, — объяснила Торелли таким покорным тоном, что все перестали разговаривать и с восхищением посмотрели на нее.

— Не говори глупостей, — прервал ее муж. — Ты же знаешь: я буду там, где ты хочешь.

Торелли была счастлива, как девчонка.

Позже мать Николы объявила, что это был самый интересный и незабываемый вечер в ее жизни.

— Конечно, твоя тетя — очень необычная женщина. Нельзя сказать, что она очаровательна, в ней много эксцентричности, но я уверена, что в душе она добрая.

— Не всегда, — не удержалась Никола. Но мать посмотрела на нее с таким ужасом, что она поспешила добавить: — Как и все артисты и люди, которые постоянно живут на нервах, она довольно эгоцентрична и непредсказуема.

— Да, этого у нее не отнять, — снисходительно согласилась миссис Денби. — В конце концов, это неестественная жизнь. В этом молодом дирижере мне понравилось, что, несмотря на его талант, он выглядел очень приятным и вполне нормальным. Я заметила, что он ушел с этой рыжеволосой девушкой.

— Я тоже это заметила, — ответила ее дочь с меньшим энтузиазмом. Когда вечер подошел к концу и родители собрались идти в театр, Никола видела, как Джулиан присоединился к Мишель.

— Я была так рада, — задумчиво продолжала миссис Денби. — Мне было ее очень жаль. Пока мы веселились, бедняжка сидела совсем одна. Пару раз я чуть было не предложила пригласить ее. Но Джина, по-видимому, считала, что она одна должна распоряжаться, так что я решила, что это плохая мысль.

— Верно, — согласилась Никола.

В пятницу утром, несмотря на всю любовь к родителям, Никола не могла не ощутить прилив бодрости и радостное предчувствие, подходя к квартире тети. Она уже успела соскучиться по непредсказуемой, напряженной атмосфере, окружавшей Торелли. Конечно, сложно было быть связующим звеном между примадонной и простыми смертными, но зато не скучно.

Нужно было заняться перепиской и телефонными звонками, чем Никола и занималась, пока не появился дядя. Выглядел он совершенно спокойно, коротко кивнул ей и приступил к просмотру документов.

— Думаю, — с улыбкой спросила Никола, — вы так привыкли к премьерам, что совсем не волнуетесь?

— Напротив, я всегда переживаю за Джину, — ответил он, перелистывая бумаги.

— Переживаете, дядя? Не могу поверить.

— Но это так. Конечно, я этого никогда не показываю, да и ты тоже, как я заметил.

— Пытаюсь. Мне кажется, это прерогатива Джины переживать и быть на нервах.

— Верно. Наше дело — создавать спокойную обстановку. Нельзя винить больного лихорадкой в том, что он излишне возбужден. Точно так же мы не можем винить артиста в том, что он излишне взвинчен и требователен в день представления. Жаль, что она хочет встретиться с этой Ларо.

— Она хочет увидеть Мишель? Сегодня?

— Утром. Лучше бы не волновать ни себя, ни девушку перед премьерой. Но с Джиной невозможно спорить.

— Когда она придет? — Мысль о Мишель слегка обеспокоила Николу.

— Примерно через полчаса. Думаю, это какая-то ерунда. Но послушаешь Джину, и станет казаться, что от этого зависит судьба всей оперы. Но насчет этой девушки я не стану вмешиваться. Я бы вмешался, будь на ее месте кто-нибудь другой.

— Вам не нравится Мишель? — с любопытством спросила Никола.

— Нет.

— Почему, дядя?

— Это долгая история. — Он сложил документы и вышел из комнаты.

В течение нескольких минут Никола сидела за столом, не в силах сосредоточиться. Мысли о Мишель затмили все остальное. Именно Мишель маячила на фоне драгоценных воспоминаний о Брайане, а теперь она стояла между Николой и чем-то еще более дорогим. Никола поспешила себя уверить, что для нее нет ничего дороже мыслей о Брайане. Но она была не в состоянии думать об этом и занялась работой. Правда, она все же услышала шум, говоривший о приходе Мишель.

Вероятно, встреча носила исключительно профессиональный характер, поскольку Николу не пригласили в гостиную, и вскоре она услышала, как два голоса исполняют отрывок из оперы. Эти волшебные звуки слышались несколько минут, после чего последовало обсуждение. Потом Никола услышала звук открывающейся двери и ясный голос своей тети:

— Я уверена, вам так больше понравится. На репетиции я несколько беспокоилась за вас. Найдете выход? Отлично, тогда до вечера.

Дверь в гостиную снова закрылась.

Никола поспешно повернулась к пишущей машинке, но тут без стука отворилась дверь, и раздался холодный голос Мишель:

— Могу я войти на минуту?

— Конечно. — Никола повернулась к ней и попыталась изобразить на лице теплую улыбку. — Присаживайтесь.

— Не стоит. Я могу сказать это и стоя. — Несомненно, теперь Мишель была настроена далеко не дружелюбно. — Это насчет прошлой ночи.

— Насчет прошлой ночи? — удивленно переспросила Никола.

— Да, и вашей бесстыдной попытке завладеть Джулианом и испортить мой вечер. Надо же было его так позвать и навязать ему своих родителей! Странно, что вы не постыдились. И позволить этой Торелли превратить все в семейный праздник. Если бы у вас…

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Голос Николы был как лед, и сама Торелли могла бы позавидовать ее спокойствию. — Я не подзывала Джулиана к нашему столику. Он подошел сам. Да, сам! — в гневе воскликнула она, потому что Мишель рассмеялась в ответ. — Думаете, я стала бы представлять его родителям после того, что он сделал с Брайаном? Но поскольку он сам заговорил со мной, что мне еще оставалось?

— Мне это не показалось просто данью вежливости.

Это была правда. Никола была счастлива представить Джулиана родителям, и воспоминание об этом больно кольнуло ее.

— В любом случае это не ваше дело. Я буду разговаривать, с кем хочу, и представлять того, кого хочу. Если Джулиан хотел познакомиться с моими родителями…

— Он не хотел, — прервала ее Мишель. — Позже, когда мы смогли остаться одни, он мне сказал, что это его смутило, но…

— Он не был смущен! — в бешенстве вскричала Никола.

— Он сам так сказал. Ему виднее. — Мишель пожала плечами и рассмеялась, полностью владея ситуацией. — Достаточно того, что вы прибежали в его гримерную и высказали ему свои глупые комплименты. Конечно, он не возражал против этого, потому что все артисты любят лесть. Мы над этим только посмеялись во время обеда. Но пытаться сделать из него друга семьи…

— Уйдите, пожалуйста! — Никола встала и на какое-то мгновение ей показалось, что она готова убить эту девушку, которая выглядела сейчас такой бесстыдно-красивой. — Но прежде чем уйти, поймите одну вещь: то, что случилось прошлой ночью, случилось не по моему желанию. Он сам подошел к нашему столику, и я была вынуждена представить ему своих родителей. Если…

— А как насчет того, что вы пригласили к столу моих гостей?

— Это было решение мадам Торелли. Я ничего не могла поделать.

— Очень удобно иметь родственника, который делает все, что пожелает, — засмеялась Мишель.

— Он мог бы отказаться…

— Он пытался. Но вы прекрасно знаете, что она не признает отказов. Ей было приятно оставить меня в одиночестве, пока вы…

— Не говорите глупостей! Если бы Джулиан хотел пригласить вас, ему стоило только сказать.

— И получить резкий отказ? Должна сказать, это было бы отличное унижение для нас обоих!

— Но если он уже договорился поужинать с вами, как вы говорите, то ничто не могло ему помешать это сказать и настоять на том, чтобы вы присоединились к нам. Почему бы и нет?

— Потому что никто из нас не мог поссориться с Торелли перед премьерой. Мы знаем, что пока не можем себе позволить рассердить ее. И мы знаем, что она хочет поженить вас. Но…

— Джулиан вам сказал? — изумленно спросила Никола, а Мишель странно посмотрела на нее и кивнула:

— Да, он мне сказал. И должна добавить, что это показалось ему столь же нелепым и дерзким, как и мне. Но он твердо решил не ввязываться ни в какие ссоры до сегодняшней премьеры. Я решила по-другому. Я хотела все вам высказать. И к счастью, она послала за мной. В этом не было нужды, но это уже не важно. У меня появился шанс встретиться с вами. Если у вас есть гордость, вы согласитесь со мной. Если нет…

— Прошу вас, уйдите. — Никола схватилась за спинку стула. Мишель повиновалась.

«Поделом мне! — шепотом произнесла Никола. — Я была так неверна Брайану, что позволила себе увлечься человеком, ответственным за его гибель».

Она похолодела от ужаса, отвращения и вновь и вновь вспоминала унизительные слова Мишель. Она сгорала от стыда при мысли о том, как могла решиться пойти в гримерную Джулиана и сказать ему, как ей понравилась его игра. А он, казалось, был приятно удивлен. Да, удивлен, вне всякого сомнения! Он притворялся. Он даже поцеловал ее. А она-то решила, что это самый прекрасный миг в ее жизни. А для него это был всего лишь смешной эпизод.

Гордость, самолюбие, все, что прикрывает человеческие мысли и чувства, было сорвано с нее, словно плащ. И в тот момент Никола ненавидела Джулиана так же, как когда впервые узнала, что он виноват в смерти Брайана. Теперь она не могла понять, как позабыла об этом. Если бы она постоянно помнила о том, что он принес Брайана в жертву своему тщеславию, все было бы хорошо. Вместо этого она позволила увлечься его талантом и обаянием и тоже пала жертвой его амбиций. И тут Никола решила, что этого нельзя так оставить. Пусть он тоже узнает правду. Пусть его гордость и чувства тоже будут уязвлены. И если это сломит его перед премьерой, тем лучше. Почти твердой рукой Никола набрала его номер. Она знала, что в день представления он будет в номере. Но когда в трубке послышался знакомый голос, она почти жалела, что он не ушел. Однако Никола взяла себя в руки и холодно произнесла:

— Это Никола Денби.

— Никола!

— Я просто хотела прояснить кое-что, произошедшее прошлой ночью. — Она удивилась своему спокойствию. — Хочу, чтобы вы поняли, что не по своему желанию я представила вас родителям. Это была простая вежливость. А пригласить вас за стол решила Джина. Я к этому не имею никакого отношения. Я бы предпочла, чтобы вас не было.

Последовало долгое молчание, и потом он спросил:

— Почему вы мне это говорите?

— Я подумала, что у вас могло сложиться ложное впечатление. Впечатление, что я хотела быть с вами дружелюбной. Ничего подобного.

— И вы решили именно сегодня сообщить мне это?

— Сегодня такой же день, как и все другие.

— Если вы хотели по-настоящему оскорбить меня, то сегодня самый подходящий день, — тихо ответил он. — Вы об этом подумали?

— На самом деле я не думала о вас, — небрежно ответила Никола. — Я думала о Брайане.

— У вас совершенно нет сердца, — сказал он и повесил трубку.

Никола чувствовала себя полностью опустошенной. Она решила, что Брайан наверняка не одобрил бы ее поступка. «Я сделала это для тебя», — прошептала она, но в глубине души знала, что это неправда. Она сделала это, чтобы успокоить свое задетое самолюбие. «Я не могу идти сегодня в театр, — решила Никола. — Не хочу идти. Не смогу вынести его триумфа. И не смогу вынести его поражения. Что я наделала?»

Она сидела, обхватив голову руками, когда в комнату вошел дядя. Не взглянув на нее, он занялся документами, но потом неподвижная фигура в комнате, видимо, привлекла его внимание, и он обернулся:

— В чем дело, Никола?

— Я не хочу сегодня идти в театр, — сдавленным голосом произнесла она. — Ради бога, дядя, извинитесь за меня. Джина вас послушает. Я не могу идти.

— Почему? Ты заболела?

Никола покачала головой, но потом поняла, что это хорошее оправдание, и произнесла:

— Да, я заболела.

— Ты сама знаешь, что это не так. — Дядя подошел к ней. — Ты просто расстроена. Кто тебя обидел? Джина?

— Нет! — Только теперь Никола поняла, как сильно любит Джину, так же, как ненавидит себя.

— Тогда Мишель? — внезапно спросил дядя.

— Откуда вы знаете?

— Только она приходила сегодня утром. Не надо быть ясновидящим, чтобы догадаться. Что она натворила?

Какую-то минуту Никола молчала, нервно сжимая руки. Потом дядя пододвинул к ней стул, накрыл ее дрожащие руки своей ладонью и спокойно произнес:

— Лучше расскажи мне.

— Она пришла и устроила скандал насчет прошлого вечера. Она рассердилась, потому что решила, что я нарочно увела Джулиана Эветта. Когда я сидела с родителями, он сам подошел ко мне, и я их представила. А потом появились вы с Джиной и подсели к нам. Мишель решила, что это мои происки.

— Неужели это действительно так расстроило тебя?

— Нет. Она сказала, что я влюблена в Джулиана и пытаюсь отнять его у нее.

— А это правда?

Никола покачала низко опущенной головой, не заметив улыбки на лице своего дяди.

— Вполне понятно, если бы ты была влюблена в него. Он очень приятный человек. А отнять его у Мишель ты не можешь по той простой причине, что он никогда ей не принадлежал.

— Теперь он ее любит, — глухо произнесла Никола.

— Чушь! У него есть причины ее презирать. И она тоже затаила на него обиду.

— Дядя! — Никола подняла широко раскрытые глаза. — Почему вы так говорите?

— Это для тебя важно?

— Ужасно важно! — вскричала она с такой пылкостью, что дядя тихо вздохнул и вновь произнес:

— Это долгая история.

Никола знала, что дядя не любит долгие истории, но все равно умоляющим тоном попросила:

— Пожалуйста, расскажите мне, дядя. Это намного важнее, чем вы думаете.

— Хорошо, Никола. Это началось много месяцев назад во время фестиваля в Канаде. Я был там с Джиной, а Джулиан выступал в крупных городах, в том числе в Монреале. В составе участников одного из оркестров был чрезвычайно одаренный молодой альтист Брайан Кавердейл, с которым Джулиан подружился. Думаю, они много беседовали о своих планах и мечтах. Джулиан знал, что Кавердейл помолвлен с одной симпатичной девушкой в Англии. Что ты сказала?

— Ничего. Просто я подумала, откуда вам все это известно?

— Мне всегда нравился Джулиан, и я верил в его будущее. Мы часто беседовали с ним, как дядя с племянником. Конечно, Джина не знала. Ее не интересуют восходящие звезды. Она предпочитает замечать только состоявшихся.

— Знаю, — слабо улыбнулась Никола. — Но причем тут Мишель?

— Мишель пела в Монреале. Оперы и сольные концерты. Она было положила глаз на Джулиана, но без особого успеха. Поэтому она обратила внимание на Брайана Кавердейла, который тоже был привлекательным и одаренным молодым человеком, хотя и не казался такой выгодной партией, как талантливый дирижер. Она совершенно очаровала его…

— Дядя! Вы уверены? Брайан Кавердейл увлекся Мишель?

— С ума сходил. Некоторые мужчины не могут устоять перед подобным типом женщин. Он зашел так далеко, что когда перед отъездом в Торонто простудился, то убедил всех в серьезности своей болезни, чтобы остаться в Монреале.

— Джулиан очень рассердился?

— Он был вне себя от гнева.

— Потому что это испортило бы его концерты в Торонто?

— Думаю, это его тоже огорчало. Но больше его злило совершенно безответственное поведение Кавердейла, как музыканта и еще мысли о той девушке в Англии.

— Он, правда, думал о ней? — слабым голосом спросила Никола.

— В таких делах он ведет себя по-донкихотски, — с улыбкой произнес дядя. — Конечно, лучше дать людям возможность самим решать. Теперь он это понимает, бедняга. Но очевидно, Брайан много рассказывал ему о своей невесте до появления Ларо. Он говорил мне, что видел ее фотографию и решил, что она особенная. Его злило, что Брайан так с ней обошелся.

Дядя замолчал, и Никола попросила:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Итак, Кавердейл добился своего. Он не поехал с оркестром в Торонто, а остался в Монреале. Но когда дело дошло до второго концерта, Джулиан не хотел слышать никаких объяснений. Он позвонил и отчитал Кавердейла, сказав ему, что привлечет его к суду за нарушение контракта, если тот не появится. Он заявил, что ему известно, что всему виной Мишель, и сказал, что Брайан подло поступает по отношению к своей девушке в Англии.

— Он опять заговорил о ней?

— Да, хотя вообще-то это было не его дело. Брайан сел на самолет, прилетел и играл просто фантастически. Правда, Джулиан не знал, что на этот раз его болезнь была настоящей. Сразу после концерта Кавердейл слег с воспалением легких и на следующий день умер. Конечно, Джулиан остался с чувством вины, а Мишель не могла его простить.

— Но ведь он действовал из лучших побуждений? — с усилием спросила Никола.

— Лучшие побуждения тебе не помогут, если ты совершил что-то, о чем вынужден сожалеть всю жизнь, — сухо ответил дядя. — Джулиану просто не повезло, что он принял первый отказ Брайана, который был обманом, и отверг его объяснения во второй раз.

— Но он думал о девушке из Англии, — медленно произнесла Никола.

— Странно, но мне кажется, что это было для него очень важно. Не могу сказать, что он стоял на своем лишь из-за нее. Конечно, там были и профессиональные моменты. Но, по-моему, он возомнил себя Богом, который вырывает Брайана из цепких когтей Мишель Ларо и возвращает его невесте. Довольно нелепо. В настоящей жизни все совсем не так. Лучшие побуждения часто наносят решающий удар.

— Но, дядя, вам не кажется, что он действовал из своих интересов? Ведь он в основном думал о концерте? — умоляюще спросила Никола.

— Милая моя, все всегда действуют из смешанных побуждений. Джулиану это известно лучше других. Но никто не может сказать, о чем он больше думал тогда; о Брайане, о себе или о той неизвестной девушке из Англии. Но зато теперь он слишком сурово осуждает себя. Возможно, больше, чем кто-либо другой.

— Кроме, пожалуй, той девушки.

— Она-то менее всего, — коротко возразил дядя. — Она так и не узнала правду. Джулиан сам мне сказал, что решил найти ее и сделать все, чтобы не омрачить ее воспоминаний о Брайане.

— Он так сказал? — в смятении вскричала Никола.

— Да. И, зная Джулиана, я уверен, что так он и поступил, чего бы ему это ни стоило.

— Вам он очень нравится, дядя? — с трудом спросила Никола.

— Да. Не могу сказать, что я когда-либо жалел, что у меня нет сына. Если ты женишься на Джине Торелли, то должен забыть о семейной жизни. Но если бы у меня был сын, я хотел бы, чтобы он был похож на Джулиана Эветта.

— Правда, дядя?

— Странно, но прошлым вечером Джина сказала мне, то же самое, — добавил он.

— Джина? Я знала, что он ей нравится, хотя с самого начала было по-другому. Но я понятия не имела, что у нее такие мысли.

— Я уверен, это временно, — трезво заметил дядя. — Но я все равно рад, что они сработались. С Джиной, как ты знаешь, может быть очень сложно. Сегодняшняя премьера очень важна для Джулиана, и было бы ужасно, если бы произошла какая-нибудь неприятность.

— Но ведь это не может быть так важно? Он всегда выглядит таким спокойным, таким уверенным в себе.

— Под этой маской скрывается чувствительный и уязвимый человек, как и большинство людей искусства. Кроме того, у него появилась, я бы сказал, навязчивая идея насчет этого случая с Кавердейлом. Он считает, что поскольку виноват в его смерти, то никогда не добьется большого успеха.

— Но ведь это же глупо!

— Конечно. Однако с таким убеждением не поспоришь. Поэтому мы все так желаем, чтобы он добился успеха сегодня вечером.

— Но этого не будет! — вскричала Никола. — У него не будет успеха! Я нанесла ему такой сильный удар. Напомнила о Брайане. Что я наделала!

Никола в отчаянии разрыдалась. В эту минуту дверь открылась, и в комнате появилась Торелли.

 

Глава 9

Минуту она стояла молча, наблюдая за рыдающей племянницей и обескураженным супругом, а потом вошла в комнату и спокойно поинтересовалась:

— В чем дело?

— Понятия не имею, — раздраженно ответил ее муж. В день премьеры Джина была его первой заботой, поэтому он резко окликнул Николу: — Хватит плакать! Ты расстраиваешь Джину.

— Она меня не расстраивает. И не надо на нее кричать. В чем дело, Никола? — спросила Торелли и, сев рядом с плачущей племянницей, неожиданно обняла ее.

— Джина! — Никола прижалась к ней и уткнулась лицом в ее шею.

Это была прекрасная шея, которая больше подходила для драгоценных колье, а не для слез, но Никола постепенно успокоилась.

— А теперь расскажи мне, — потребовала Торелли. — Ничто не стоит таких слез.

Запинаясь, иногда почти шепотом Никола поведала свою историю. Несколько раз дядя удивленно спрашивал:

— Ты понимаешь, о чем она говорит?

— Конечно, — спокойно ответила Торелли, — все совершенно ясно. Хотя из-за шмыганья носом ее порой трудно понять. Она была влюблена в Брайана Кавердейла и считала, что у нее есть причина ненавидеть Джулиана. Теперь она любит Джулиана, но из-за вмешательства Мишель все напутала и выбрала именно этот день, чтобы позвонить ему и вновь напомнить о смерти Брайана. Она боится…

— Что?! — вскричал дядя, не дав Торелли довести до конца это превосходное резюме путаного рассказа Николы. — Она выбрала именно этот день? Да это же его погубит!

— Естественно. Поэтому она так расстроена.

— Как ты могла быть такой дурой?

Никола и подумать не могла, что дядя может быть так взбешен, и инстинктивно прижалась к Торелли.

— Не говори глупостей, Питер. Почему мы иногда ведем себя глупо? — величественно произнесла Торелли. — Для супруга примадонны ты слишком слабо разбираешься в человеческих слабостях. Было ошибкой так долго путешествовать. Ты потерял навык.

— Что же мне тогда делать? — Дядя сделал над собой усилие, чтобы успокоиться.

— Тебе, милый? Ничего, — с обманчивой мягкостью ответила Торелли. — Это мое дело.

— Твое?! — в свою очередь воскликнул дядя и взъерошил руками волосы, словно боясь, что они поседели за последние десять минут. — Ты забыла, что у тебя сегодня премьера?

— Я ничего не забыла, — твердо ответила Торелли. — Но Никола должна объясниться с Джулианом. Возможно, она единственный человек в мире, который может его успокоить…

— Я не могу с ним говорить! — вскричала Никола. — Я больше никогда с ним не заговорю! Мне слишком стыдно и больно…

— А кого это волнует? — холодно прервала ее тетя. — Нас интересуют только Джулиан и премьера. Ты была несправедлива к нему и теперь должна объяснить…

— Он не станет меня слушать! Если я попытаюсь ему позвонить, он тут же повесит трубку. Возможно, он вообще не отвечает на звонки…

— Ты не будешь разговаривать с ним по телефону, дитя мое. Ты будешь разговаривать с ним с глазу на глаз.

— Нет! Он не захочет меня видеть.

— Скорее всего. Но он согласится встретиться со мной, — спокойно возразила Торелли. — Умойся, причешись и будь готова ехать со мной. Питер, вызывай машину.

— Я не могу! — умоляюще произнесла Никола.

— Ты должна. Ты причинила Джулиану много горя. Ну не трусь. А ты, Питер, пожалуйста, не вмешивайся. Просто вызови машину.

Торелли сделала величественный жест рукой, и ее муж вышел из комнаты.

— А теперь, Никола, давай разберемся. Ты любишь Джулиана? Да или нет? Так ты его любишь?

— Да, — очень тихо ответила Никола. — Но он ненавидит меня.

— Откуда ты знаешь?

— Это естественно после всего, что я сделала.

— Это еще не конец. Мужчины очень глупы. Впрочем, как и женщины, но при других обстоятельствах. Если ты его любишь, то, наверное, хочешь, чтобы сегодня вечером он добился успеха?

— Конечно!

— Несмотря ни на что? Подумай хорошенько.

— Несмотря ни на что.

— Значит, ты должна обязательно пойти к нему и попытаться все исправить.

— Но что мне ему сказать?

— Не знаю. То, что он больше всего хочет услышать. Возможно, что ты его любишь.

— Вы ведь знаете ответы на все вопросы? — изумленно спросила Никола.

— Не на все. Всех ответов не знает никто. Но на большинство вопросов ответы я знаю. Поэтому я и стала тем, кто я есть, — холодно ответила Торелли. — Одевайся.

Никола умылась, причесала волосы и, дрожа от страха, была готова следовать за тетей.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил дядя.

— Нет, мы с Николой справимся сами.

Никола не могла этому поверить. Даже Джина с ее талантом и уверенностью в своих силах не сможет исправить эту чудовищную ситуацию. Но ради Джулиана она должна попытаться. Она должна сделать это для человека, которого любит. Когда они приехали в «Глорию», Торелли направилась к столу информации, не обращая внимания на толпу зевак.

— Его нет в номере, мадам Торелли.

— Невозможно. Сегодня премьера.

— Нет, он уехал десять минут назад. Он отправился в «Ковент-Гарден».

— Так рано? — Торелли нахмурилась и взглянула на часы. — Странно. Что ж, спасибо. — Она обернулась, взяла Николу под руку и увлекла ее к машине. — «Ковент-Гарден», — коротко приказала она шоферу.

Никола больше не могла этого выносить. Она откинулась на спинку сиденья, бледная и молчаливая, и сидела так, пока они не подъехали к театру. В дверях дежурный сообщил им:

— Мистер Эветт уже приехал, мадам. А вот и мистер Уоррендер! — добавил он, указывая на длинную черную машину у входа.

— Оскар! — Торелли помахала дирижеру рукой и удивленно спросила: — Что ты здесь делаешь? Что случилось?

— Я как раз тебя хотел спросить, — хмуро ответил дирижер. — Пойдем. — Не обращая внимания на Николу, он подхватил Торелли под руку. Когда они проходили по длинному коридору мимо большого зеркала, он спросил: — Что такое с Джулианом? Он разговаривал с тобой? Он позвонил и попросил меня встретиться с ним. Говорит, что не сможет выступать сегодня, что я должен его заменить. Хочет просмотреть со мной партитуру. Он заболел?

— Нет. Произошел небольшой кризис.

— Кризис? Ты…

— На этот раз не я. — Торелли весело посмотрела на своего коллегу. — Оскар, не мог бы ты подождать меня в гримерной? Я буду через минуту.

— Но Джулиан просил меня прийти. У нас мало времени.

— Я сомневаюсь, что тебе придется выступать вместо него, — твердо ответила Торелли. — Дай мне несколько минут.

Дирижер с сомнением и удивлением посмотрел на нее, но послушно повернул к гримерной, а Торелли, крепко держа Николу за руку, направилась в другую сторону.

— Джина, ничего не выйдет! Я не могу… — робко начала Никола.

— Если бы он тонул, ты сделала бы даже невозможное, чтобы спасти его. Тут, то же самое.

Торелли властно постучала в дверь гримерной.

— Кто там?

— Джина Торелли, — последовал величественный ответ.

— Мадам…

Раздался скрип отодвигаемого стула и быстрые шаги. Но не успел Джулиан дойти до двери, как она открыла ее сама и вместе с Николой вошла в комнату.

— Мадам! — повторил он и отшатнулся от нее. В уличном свете Никола увидела его бледное лицо. — Пожалуйста, уходите.

— Нет, так не пойдет. — Торелли говорила спокойно и уверенно. — Я пришла с Николой, потому что знала, что вы не впустите ее одну, но…

— Я не хочу ее видеть, — прервал он.

— Она это знает. Она понимает, что совершила сегодня непоправимую ошибку, но это произошло потому, что ее нарочно ввели в заблуждение. Остальное она скажет сама.

Почти целую минуту Никола стояла у двери, охваченная страхом и жалостью. Наконец, не оборачиваясь к ней, Джулиан спросил:

— Что вы хотите сказать? Что еще можно добавить?

Действительно, что? Неужели извинение, объяснение, оправдание могут помочь? Никола в отчаянии затаила дыхание. Внезапно она словно увидела свет в темноте и вспомнила слова Торелли.

— Я люблю тебя, Джулиан, — тихо и отчетливо произнесла она. — Я полюбила тебя почти сразу и поэтому была жестокой. Было настоящим мучением осознавать свою неверность Брайану, ведь я считала тебя виноватым. Теперь я знаю, что это не так…

— Что ты сказала? — хриплым голосом спросил он.

— Что я люблю тебя.

— Нет, другое. О Брайане.

— Сначала я думала, что ты виноват в его смерти.

— Но это так. — Он тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. — Это так, так…

— Нет, это неправда, — неожиданно Никола заговорила совершенно спокойно, подошла к Джулиану и принялась гладить его по голове. — Мы оба пережили кошмар. Но теперь все кончено. Я освободилась от него, и ты тоже должен.

— Не понимаю, о чем ты, — устало произнес он.

— Рассказать?

— Прошу тебя.

— Я очень любила Брайана, — медленно начала Никола. — Так сильно, что если бы узнала о его связи с Мишель…

— Но теперь ты это знаешь? — резко спросил Джулиан.

— Да, дядя Питер рассказал мне, не зная, что я та самая девушка. Если бы я узнала это сразу после гибели Брайана, то сошла бы с ума. Ты спас меня от этого ужаса, Джулиан, и за это я тебе благодарна. Но, спасая меня, ты сам оказался в двусмысленном положении в моих глазах.

— Так и было, — упрямо повторил он.

— Никто из нас не был прав. Неужели ты не понимаешь? Думаю, Брайан ошибался, когда увлекся Мишель. Но кто я такая, чтобы судить, если сама разлюбила его?

— Но не пока он был жив, — быстро вставил Джулиан.

— Но скоро после его смерти. И я влюбилась в человека, которого считала повинным в этом.

— Боже, неужели ты серьезно? Я не смел поверить себе, когда ты впервые это сказала. Я решил, что ты сделала это, чтобы утешить меня.

— Это был единственный способ, чтобы ты меня услышал, Джулиан. Я лишила тебя счастья и спокойствия. Мне оставалось только сказать, что я люблю тебя, несмотря ни на что. Больше мне нечего было дать. И если ты отказываешься…

— Почему я должен отказаться? Разве ты не знала, что это для меня важнее всего на свете?

— Нет! Откуда мне было знать?

— Я думал, ты должна знать. Иначе как бы ты смогла вонзать нож в одну и ту же рану? Я полюбил тебя с первого взгляда. Странно, даже до нашей встречи. Поэтому я был так жесток с Брайаном. Звучит нелепо, словно я пытаюсь оправдать себя, когда уже слишком поздно. Но я так много слышал о тебе от него. Можно быть таким идиотом, чтобы влюбиться в фотографию? Я сходил с ума, потому что он позволил такой пустышке, как Мишель, увлечь себя.

— Но последние несколько недель ты сам вел себя с Мишель очень по-дружески.

— Это была ее цена за то, чтобы не мучить тебя правдой о Брайане, — небрежно ответил Джулиан.

— Что?!

— Именно это. Она хотела, чтобы я согласился на ее роль Памины и был вежлив с ней.

— И ты согласился?

— А что еще мне оставалось делать? Я и так зашел слишком далеко, чтобы держать тебя в счастливом неведении. Быть вежливым с Мишель несколько недель казалось маленьким, хотя и неприятным добавлением.

— Но неужели это не было ужасно?

— Отвратительно. Но теперь все уже в прошлом. Это была типичная месть Мишель за то, что я пытался защитить от нее Брайана.

— А когда ты пытался защитить Брайана, ты действительно думал обо мне? — с улыбкой спросила Никола.

— Частично, — искренне ответил он. — Только частично. Не знаю, чем я больше руководствовался. Беспокойством о девушке, которую никогда не видел, злостью на его безответственное поведение или своим собственным тщеславием. Неужели я принес Брайана в жертву тщеславию? Именно эта мысль мешала мне ответить на твои упреки.

— Теперь ты можешь на них ответить. Или, точнее, я отвечу на них за тебя, чтобы можно было обо всем позабыть. Твоей первой заботой был концерт. Не его или твой концерт, а концерт вообще. Это была твоя ответственность. Ты трагически ошибся, если так можно сказать, не приняв объяснений Брайана. Мы все ошибаемся. Подумай об ошибках, которые я совершила в последнее время, и прости меня, если можешь. Потом…

Джулиан не дал ей продолжить. Вскочив с места, он заключил Николу в объятия и принялся целовать.

— Я люблю тебя! Ты это знаешь?

— Ты заставил меня так долго ждать и ужасно этим напугал.

— Милая моя, прости!

— Это не имеет значения. Теперь ничего не имеет значения, кроме премьеры.

— Премьера! Боже правый, конечно! — Джулиан взглянул на часы. — А я попросил Уоррендера…

— Все в порядке. Мистер Уоррендер уже в театре. Джина позвала его в гримерную и делает все возможное, чтобы удержать его там. Возможно…

— Да, мы пойдем и все объясним.

— А что именно мы объясним? — с невинным видом спросила Никола.

— Что я сожалею, что пришлось позвать Уоррендера из-за пустяков, что я буду дирижировать сегодня вечером, а всем лучше пойти домой и отдохнуть.

— Вполне разумно, — лукаво улыбнулась Никола.

— О некотором умолчим. — Джулиан ответил ей ослепительной улыбкой. — Пойдем. — И, взявшись за руки, они направились в гримерную Торелли.

Оскар Уоррендер, нахмурившись, расхаживал по комнате, а Торелли сидела перед зеркалом, спокойно примеряя парик и время от времени переговариваясь с дирижером.

— Джина, это уже невыносимо! Если ты мне не скажешь…

— Вот и они. Они все сами тебе расскажут, — ответила Торелли. — Не думаю, что тебе придется сегодня выступать, Оскар, — с облегчением добавила она.

— Мне очень жаль. Я должен перед вами извиниться. — Искренняя улыбка, которой Джулиан одарил своего коллегу, была полна решимости. — Я сам справлюсь. Мне стыдно, что пришлось зря позвать вас, и я должен лишь добавить, что очень благодарен вам.

Уоррендер удивленно приподнял брови и сухо спросил:

— И это все объяснение?

— Боюсь… — начал Джулиан.

Но Торелли перебила его:

— Конечно, нет. Они любят друг друга. Неужели ты сам не видишь, Оскар? Правда, перед тем, как обнаружить это, они оба совершили множество глупостей. А если хочешь узнать больше, то лучше спроси Антею.

— Антею? Какое она имеет к этому отношение?

— Никакого. Но думаю, ей многое известно о любви к дирижеру. А теперь вы идите с Джулианом, и проследи, чтобы он хорошо пообедал и отдохнул. Я возьму Николу. И до того, как опустится занавес, никто не должен думать ни о чем, кроме оперы. Идемте, дети.

Даже Оскар Уоррендер повиновался, хотя и с несколько изумленным видом. Прежде чем расстаться, Джулиан с Николой посмотрели друг на друга, и этого им было достаточно.

Никола и Торелли молча ехали в машине. Никола нарушила тишину:

— Благодарю вас, милая Джина.

— Все в порядке. — Джина потрепала ее по щеке. — Честно говоря, я сама получила большое удовольствие. Но теперь я на время позабуду о тебе.

Когда они приехали домой, Торелли заперлась в своей комнате, а Никола обедала в одиночестве. Затем пришел дядя и как ни в чем не бывало сказал:

— Джина просит тебя сегодня не работать. Иди домой и выспись. До начала представления ты ей не понадобишься. Увидимся вечером в ложе.

— Хорошо, дядя, — согласилась Никола, отправилась домой и заснула, едва ее голова коснулась подушки.

Она так сильно устала, что спала очень крепко, но проснулась в прекрасном настроении. Солнце заливало комнату ярким светом, и Никола чувствовала себя будто заново родившейся.

— Джулиан! — счастливо произнесла она и с нежностью добавила: — Джина! Она неподражаема.

Принимая душ, одеваясь и завтракая, Никола пела. Однако после нескольких месяцев, проведенных с Торелли, она стала намного критичнее относиться к музыке и через некоторое время с улыбкой замолчала. Никола пожалела, что у нее нет новых нарядов. Но когда мать увидела ее, то воскликнула:

— Милая, как удивительно тебе идет это платье! Я никогда не видела тебя более очаровательной.

— Глупости, она всегда хорошо выглядит, — заявил отец. — Хотя мне тоже кажется, что сегодня ты какая-то особенная. Что случилось?

— Я просто очень счастлива. — Никола рассмеялась и слегка покраснела.

— Вы с Джиной хорошо провели время? — поинтересовалась мать.

— Не то слово, мама.

— Я рада. Не думаю, что сама могла бы уживаться со столь темпераментными людьми. Но, похоже, у тебя есть к ним подход.

Никола скромно согласилась, и после этого они отправились в оперу.

Всю оставшуюся жизнь Никола ходила в «Ковент-Гарден» с ощущением волшебства и чуда того вечера. Сияние огромной люстры, белые, алые и золотые краски зала, роскошный занавес — все было окутано очарованием. Но самый чудесный миг настал для нее тогда, когда под бурные овации в оркестровой яме появился Джулиан. Он сдержанно поклонился зрителям и бросил быстрый взгляд на ложу, в которой сидела Никола. Вряд ли в полутьме он смог разглядеть ее. Но он знал, что она там, и Никола каким-то образом почувствовала протянувшуюся между ними незримую нить, которая была сильнее прикосновений, взглядов или слов.

Поначалу Никола просто не могла следить за ходом действия. Она считала Джулиана волшебником, и этим было все сказано. Но по мере того, как публику охватывало неописуемое чувство открытия чего-то нового и неизведанного, Никола смогла критически оценивать происходящее. Если бы даже она была равнодушна к Джулиану, то ее не смогло бы не тронуть священнодействие, развернувшееся в зале в тот вечер. Уверенной, сильной и любящей рукой он собирал воедино все силы своего оркестра, поддерживал их, убеждал и, наконец, направлял к последней ступени совершенства, которой только может достичь смертный.

— Это было незабываемо, — заявила после окончания представления миссис Денби, а дядя Питер добавил:

— Лучше и не скажешь.

Никола их не слушала. С разрумянившимся лицом, сияющими глазами, она перед собой ничего, кроме сцены, не видела. Торелли изящно послала воздушный поцелуй в сторону ложи, а Джулиан посмотрел на нее и улыбнулся. Никола стояла молча, сжав руки на груди, и улыбалась в ответ. На мгновение весь огромный зал с восторженной публикой исчез. Затем занавес опустился, и дядя Питер произнес:

— Думаю, нам пора за кулисы.

За кулисами царило веселье. Исполнители и критики понимали, что представление удалось. На свет появился новый великий дирижер. Никола ожидала, что сможет переброситься парой слов с Джулианом, но она ошиблась. Гримерная была полна восторженных поклонников, которые упорно продолжали пробиваться к нему. Скрывая разочарование, Никола отправилась вместе с родителями к Торелли, которая тепло и весело встретила их. Теперь она как должное принимала похвалы, расточаемые ей за то, что она так точно выбрала Джулиана Эветта.

— Потерпи, дитя мое, — понимающе шепнула она Николе. — Я позабочусь, чтобы и до тебя дошла очередь. Джулиан будет ужинать с нами.

— Спасибо, — ответила Никола, полностью полагаясь на тетю. Но в этот момент раздался стук в дверь, и вошел Джулиан.

Вновь посыпались поздравления, и он незаметно взял Николу за руку и держал ее, отвечая на комплименты и вопросы.

— Вечер был замечательный, — мягко сказала миссис Денби.

— Да, миссис Денби, — тепло улыбнулся Джулиан в ответ.

— Музыка прекрасна, хотя мне кажется, что история слишком невероятна даже для оперы.

— Что в ней невероятного? — спросила Торелли, не поворачиваясь от зеркала.

— Ну… — Миссис Денби с сомнением посмотрела на нее. На самом деле она думала о том, что в реальной жизни невозможно встретить такого персонажа, как Королева Ночи. — Например, этот молодой человек. На самом деле мужчины не влюбляются в изображения девушек.

— Боюсь, что это не так, миссис Денби, — весело рассмеялся Джулиан. — Еще как влюбляются!

Но не успела миссис Денби спросить, что он имел в виду, как в комнату просунул голову Дермот Дин и спросил:

— Кого-нибудь отвезти в «Глорию»?

— Да, Дермот, — быстро ответила Торелли. — Возьми доктора и миссис Денби. Мы присоединимся через пару минут.

Она мягко, но твердо выпроводила своих родственников из гримерной и обернулась к оставшимся.

— Джулиан, возьми Николу. Питер…

— Стойте! — перебил ее Джулиан, и впервые сама Торелли повиновалась. Он медленно подошел к ней, взял ее руки в свои. — Что мне сказать вам, несравненная Джина Торелли? Я могу только благодарить вас за все.

— Не преувеличивай! — Ее голос внезапно прозвучал глухо. — Это не идет артисту, к тому же ты заставляешь меня плакать.

— Нет, вы не должны плакать. — Джулиан с улыбкой наклонился и поцеловал ее. — Благодарю вас за Николу, без которой я был бы только наполовину человеком, и благодарю вас за то, что вы открыли мне дверцу к великой карьере.

— Питер, у тебя есть носовой платок? — Торелли протянула руку, но к ней подошла Никола, нежно поцеловала ее и дала платок.

— Не плачьте, милая Джина. Если вы заплачете, дядя Питер на нас рассердится.

— После премьеры это уже не важно, — спокойно возразил дядя, но в его взгляде было заметно нежное изумление.

— Все в порядке. — Торелли подняла голову и слабо улыбнулась. — Идите, дети, и если вам понадобится слишком много времени, чтобы добраться до «Глории», никто не станет задавать вопросов.

Она поцеловала их обоих и почти вытолкнула из комнаты. Потом, повернувшись к мужу, произнесла:

— Счастье иногда так утомительно!

В полупустом коридоре Джулиан и Никола поцеловались и отправились к выходу, где собирались терпеливые поклонники. При появлении Джулиана раздались приветствия, и на какое-то мгновение он смутился. Затем с улыбкой приступил к неизбежной раздаче автографов. Кто-то с чувством произнес:

— Думаю, это самая прекрасная ночь в вашей жизни!

— Да, — ответил он, — это так. Пожелайте нам обоим счастья.

Взяв Николу за руку, он повел ее к машине.