1

Остров

Буря ревела в небе и в море — зимний ураган, по ярости превосходящий все, что случались даже в этих бурных широтах. Сплошные грозовые тучи громоздились лиги за лигами, черные на фоне звезд, и в тени их светонепроницаемого навеса дыбились гигантские волны, поднимаясь почти на уровень гор. С гребней сдувало пену, смешанную с хлещущим ливнем. Будто сами стихии воды и воздуха растворялись и сливались друг с другом, возвращаясь в первичное единство. Перемешивались тучи и море, нахлестываемые яростным, не ослабевающим ветром.

Одинокий альбатрос, захваченный средоточием этой бури, уже не пытался лететь, но парил, не сопротивляясь, куда нес ветер. Но, если бы не ветры, поддерживающие огромные белые крылья, он бы давно уже упал, обессиленный, в жадный прибой. Один раз у птицы дрогнуло крыло, и она понеслась вниз, но выправилась над самой водой, отчаянно колотя маховыми перьями, и скользнула над пеной вздымавшегося гребня. Вокруг усталые глаза птицы видели лишь волны и волны грифельно-черной воды, увенчанные белыми шапками: вспышки молний выхватывали из темноты только холодно-белое свечение пены. Альбатрос отчаялся было, решив, что совсем сбился с курса, но буря подняла его выше в воздух, и ослепительная вспышка высветила береговую линию всего в одной лиге: крутой и скалистый обрыв, грозный, как стена крепости, но все же это была земля. Надежда вернула птице мужество, альбатрос ударил крыльями в последнем отчаянном усилии. На северной стороне обрыв сменился длинными разрушенными склонами валунов и торчащих камней, обломанных силой морского прибоя и выброшенных им в беспорядке на берег. Потом альбатрос увидел низкую гранитную полку, и из последних сил сумел на нее сесть. Бился вокруг о высокие скалы прибой, скрывая их от взгляда, потом опадал струящимися каскадами, обнажая зазубренные бока валунов, и налетал снова. Одна волна, выше других, хлестнула по каменной полке, накрыв и ее, и ту неподвижную белую тень, что сидела на ней. Когда же шипящая пена отступила в море, вместо птицы на скале лежала девушка.

Она была одета в белый плащ, и его широкий и глубокий капюшон надвинут был на голову, и лежала она лицом вниз, неподвижно. На миг показалось, будто жадный прибой засосет ее обратно в море, заявив свои права. Но она слабо зашевелилась и полуползком, полухромая, отошла от полки, куда волны уже не доставали. Когда женщина вышла к вершине склона, сила ветра уже несколько ослабла, и женщина смогла встать прямо, хотя плечи у нее сгибались от усталости. Серовато-фиалковые, глубоко запавшие глаза блеснули из-под укрытия капюшона, осматривая каменистый мрачный ландшафт.

К этому негостеприимному берегу уже прибывала она однажды, в раннем детстве. Мать ее, чародейка, построила и повела летучий корабль, чтобы перелететь вместе с дочерью в безопасное место, подальше от родного дворца. Но упавший корабль выбросило сюда, к берегам Большого острова, мать постигла неизвестная судьба, а девочку подобрала бездетная пара — корабельщик с женой, и восемнадцать лет воспитывали как свою дочь.

«Когда-то это был мой дом», — подумала Эйлия.

Сейчас это невозможно было себе представить.

Перед девушкой тянулись темные поля, оголенные, если не считать жесткой травы, жилистых высоких стеблей, сплавленных воедино инеем. Мокрая крупа уходящей бури хлестала по прихваченной льдом грунтовой дороге, уходившей, петляя, вдаль. Под налетевшим порывом ветра плащ на девушке захлопал, натянувшись, охватывая тонкую фигуру. Но воздух обжигал даже и без ветра. За долгие годы пребывания в теплом климате Эйлия забыла, как зверски холодно было здесь зимой. Как это вообще можно было выносить? И как это выносят островитяне? Зачем они остаются здесь? Будто суровый климат и непреклонный остров действуют как молот и наковальня, закаляя тело и дух тех, кто здесь живет, и заодно делятся с ними суровой стойкостью, силой выдерживать враждебную среду.

Остров не переменился — он не переменится никогда, пусть хоть тысячи лет пройдут. Неустанные атаки ветра и волн мало что значат для этих упрямых гранитных берегов, и каждое поколение островитян набирается силы от камней, по которым ступали их предки и будут ступать потомки в грядущие столетия. Изменилась Эйлия, полностью и необратимо. Когда она наконец уезжала с Большого острова, глядя с кормы корабля, как расплываются и уходят в море серые обрывы, ей думалось тогда, вернется ли она когда-нибудь. Ей казалось, что остров действительно погружается в волны, как зачарованная земля в волшебной сказке, и никогда больше не увидят его глаза смертных. За прошедшие годы он еще дальше ушел в прошлое, и даже желание когда-нибудь еще его увидеть покинуло Эйлию.

И вот она снова стоит на этой каменистой земле.

Чтобы добраться сюда, ей пришлось принять облик птицы, как ни противен был ей этот недавно возникший дар превращений. Он достался ей в наследство от лоананов, драконов-магов, которые умеют менять облик по собственной воле и когда-то принимали человеческий вид, сходясь с ее предками. И к этому дару Эйлия не прибегала никогда до тех пор, пока ее величайший противник, воспользовавшийся ее неведением, не пробудил скрытый талант — только чтобы привить ей любовь к власти. Именно поэтому она боялась своего дара и не доверяла ему, но не было корабля, чтобы переплыть море, и не осталось иного выхода, как воспользоваться им. Летуном она была неопытным и не рассчитывала на бурю — если это была естественная буря, а не чародейское нападение врагов. Много этих врагов еще существовало в этом мире, и погодная ворожба была вполне им подвластна. Кутаясь в мокрый холодный плащ, Эйлия медленно продвигалась по дороге, где не было других путников. Разумные островитяне не станут выходить в такую ночь, и только мелкие мохнатые пони и немногочисленные овцы попадались на пути, пасующиеся на побитой морозом траве в скудных полях. Неподалеку стоял храм, скромный, без колокольни, и стены его сложены были из плитняка — единственное на острове строение не из дерева. Храм этот Эйлия хорошо знала, хотя ее семья нечасто посещала его. Он был единственным для всех ближайших рыбацких деревень. И порт в бухте тоже был недалеко — еще до полуночи Эйлия туда доберется.

Пройдя, по своим ощущениям, около часа, она наконец увидела низкий каменистый холм, отмечающий западную границу территории ее детства. Всегда Эйлия подходила к нему с востока, теплыми вечерами выходя наверх провожать солнце, уходящее в море, — она тогда думала, что туда оно и уходит. Мир в те дни был не шаром, бешено вращающимся в бездонной пустоте, но широким и плоским диском воды и суши. Устойчивый и постоянный, недвижный, вокруг которого вращались солнце и луна; планеты и звезды были всего лишь огнями в небе, а не равноправными солнцами и мирами. Как ей не хватало этого маленького и безопасного космоса ее детства! И центром этого космоса был родной остров — родная деревня — родной дом. Сейчас она подходила к этому холму с запада, и даже простая смена направления будто подчеркивала необратимую перемену в восприятии вещей и отчуждение от всего, что она когда-то знала.

«Зачем я вернулась? — подумала она, останавливаясь. — Действительно ли, чтобы найти свою приемную семью? Или это попытка обратить время — вернуться к безопасному и невинному прошлому? Неужто я питаю такие глупые надежды?»

Она заставила себя заглушить этот внутренний голос и идти дальше. Дорога петляла, и с каждым извивом становилась все более и более знакомой. Вот ледяной валун, вот карликовая яблоня с извитыми паучьими ветками — старая дорожная веха, знакомая с детства. Впереди горел в черной ночи огонь, желтый и ровный, как звезда. Сердце чуть подпрыгнуло при виде всего этого — как будто действительно можно было вернуться в прежнюю жизнь, восстановить ее обыденность. Это же было другое существование до возвращения на Арайнию и пробуждения сил. И даже до Дамиона…

Слеза скатилась по щеке, и ее смыло дождем.

Вскоре Эйлия подошла к голому холму, где решительно стояла невысокая башня из гранитных валунов, и взлетающая высоко пена разбивалась о ее западную стену. Сквозь толстые стекла наверху пробивался ровный желтый свет — это был древний маяк, горящий день и ночь ради безопасности моряков. Эйлии стало жаль корабли, которые сейчас были среди этих ураганных волн. Подойдя к маяку ближе, она увидела в его западной стене резную фигуру в каменной нише, одна рука поднята в предостерегающем жесте. Это была статуя Эларайнии, покровительницы кораблей и тех, кто плавает на них: Звезда Морей, королева Небес, богиня планеты, которую некоторые называли Утренней звездой.

И мать Трины Лиа, предсказанной спасительницы мира.

Эйлия отвела глаза от статуи и зашагала вновь, пока сквозь мрак не стали различимы и другие огни: дома и гавань деревни Бухта, совсем рядом. Ноги Эйлии пошли быстрее, и сердце забилось чаще. Вдруг она снова стала на миг той наивной девочкой, поспешающей к дому и очагу, в знакомый гостеприимный уют…

И остановилась как вкопанная, не зная, верить ли своим усталым глазам. Серый гранитный бугор на краю деревни был на месте, стоял, как стоял с незапамятных времен, поднимаясь твердо и непоколебимо из середины луга. Но на нем не было дома. Родного дома Эйлии.

Она пошла медленнее, оглушенная усталостью и не в силах поверить, туда, где раньше был дом. Там лежали только угли прогоревших бревен, размокшие от дождя, черные и осыпающиеся на краях. В земле и пепле кое-где блестели осколки стекла.

Эйлия рухнула на колени.

«Мандрагор говорил, — подумала она в оцепенении, — что мне никогда не вернуться к прежней жизни. Он это сделал — сделал нарочно. Хотел показать мне, что возврата нет».

Ей самой стало ясно, что, хотя ее мнимой целью было найти приемных родителей и убедиться, что они в безопасности, на самом деле ей не хватало рассудительного голоса Даннора и надежной расторопности Нелл, Где же они сейчас, эти двое, рисковавшие своею жизнью — и, наверное, сознательно, — чтобы спасти жизнь ей? Она должна их найти. Если, конечно, они живы.

По крайней мере здесь их точно нет. Если они погибли при пожаре, то соседи бы их похоронили на продуваемом ветрами кладбище в глубине острова.

Эйлия встала, оглядела деревню. Деревянный дом дяди Недмана стоял на месте, и дом двоюродной сестры Джеммы тоже, ближе к берегу, но там было темно, хотя в других домах горел свет. И еще рано было ложиться спать.

Подойдя к дому дяди, Эйлия постучала в дверь. Звук отдался в глубине дома и затих, не сменившись ни голосами, ни шумом шагов. Эйлия толкнула дверь — на острове никто никогда их не запирал — и заглянула. Она ожидала увидеть разбитую мебель и беспорядок — но дом просто был брошен. На кухонном столе ничего, в очаге ни дров, ни пепла.

Эйлия зажгла свечу и быстро осмотрела дом. Во всех комнатах одно и то же — в спальне родителей, в комнате двоюродной сестры Джеммы, покинутой, когда она вышла замуж за Аррана, и превращенной в швейную, в комнате двоюродного брата Джеймона (оставленной за ним, потому что у надолго уходящего в плавание моряка своего дома не было). Все было аккуратно унесено: одежда (немногочисленная), инструменты, посуда. В кухне никакой еды, ни даже сухаря или куска соленой рыбы.

Эйлия вышла из безмолвного дома и подошла к дому Джеммы и Аррана на берегу. И здесь все то же самое: комнаты пустые, но прибранные. Старая деревянная колыбель, которая Джемме досталась от матери, стояла в детской пустая и заброшенная, и несколько игрушек ее сына тоже оказались там. В глубине кладовой лежали рыболовные сети Аррана и прочее снаряжение, его зеленая лодка стояла в бухте на якоре. Но от владельцев всего этого не было и следа.

Эйлия вернулась в главную спальню, сняла промокший плащ и поставила свечу на ночной столик. Потом села на кровать, положила голову на руки, и минуту ее сотрясали безмолвные рыдания. Где они все? Что с ними сталось?

Снаружи послышались тихие шаги, и она подняла глаза, потом вскочила.

— Джемма, это ты? — позвал снаружи женский голос.

Эйлия подошла к двери:

— Кто это? Кто там?

В дверях стоял кто-то с фонарем.

— Это я, Элен. Увидела свет и подумала, что Джемма вернулась. А ты кто такая?

— Элен? Элен Моряк? Я Эйлия. Ты меня не помнишь? Элен, где мои родные?

— Эйлия? — Женщина подошла к ней, взяла за руку. Эйлия узнала веснушчатое лицо и рыжеватые волосы, собранные в узел на затылке. — Я теперь Элен Рыбак, я замужем. А как ты сюда попала, да еще в такую ночь?

Ну да, Элен теперь около семнадцати — сколько было Эйлии, когда она уехала. Здесь замуж выходят рано. В поведении, голосе молодой женщины сквозила уверенность — вынужденная ранняя зрелость.

— Элли, скажи мне, где они? — взмолилась Эйлия.

— А я думала, ты знаешь. Когда все женщины поехали отсюда на континент из-за зимбурийцев, мой отец нас не отпустил, ты помнишь. А когда зимбурийцы все же не пришли, почти все женщины вернулись, но не твои мама и тетя, и Джемма тоже осталась. Своим мужчинам они написали письмо, что произошло недоразумение, и тебя задержали власти или что-то в этом роде, ну и, конечно, мужчины сразу поехали. Сперва Даннор и Недман, а потом Арран. И никто из них не вернулся. Да Нелле и Даннору особо не к чему возвращаться было. Твой дом сгорел, ты видела? Как-то ночью откуда ни возьмись разразилась буря, и молния подожгла у дома крышу. Больше ни в один дом в деревне не ударило — наверное, ваш был в самом опасном месте, на бугре. Мы пытались потушить огонь, да поздно было. Удача, что никого в доме не было. Так что твоим, наверное, лучше там, где они сейчас, хотя вещей, конечно, жаль.

— Если они на континенте, значит, мне тоже туда надо.

При одной мысли об этом руки и ноги налились усталостью.

— Туда не попасть. Говорят, что Армада рыщет вокруг, и ни один корабль не рискнет туда пойти. У зимбурийцев теперь новый тиран и гражданская война. А как ты сюда попала, Эйлия?

— Нашла способ. Прости, Элли, больше сейчас ничего сказать не могу. Я невероятно устала.

— Тогда пошли со мной. У меня свой дом теперь.

Эйлии представился горячий огонь в очаге, еда и уют, приятное присутствие людей. Но будут и вопросы, непрерывный ливень вопросов, на которые она не может отвечать честно, и сил отбиваться не хватит. Как объяснить полное отсутствие при ней вещей — а ведь она переплыла море? — и где она была все эти годы?

— Спасибо, но я сейчас шагу ступить не могу. Так что сегодня здесь переночую. Есть топливо для очага и свечей хватит.

Элен неохотно встала.

— Ладно, если ты так решила. Не стану тебя отговаривать. Но утром приду, принесу тебе хлеба и молока, может, пару яиц. Доброй ночи.

Элен ушла. Эйлия легла на кровать Джеммы, уставилась в небольшое окошко. Небо расчищалось, и в темных звездных пятнах среди расходящихся облаков виднелись кометы — не менее полудюжины даже в этом окошке, и за ними тянулись длинные белые хвосты. Появляться эти кометы начали вскоре после прилета Эйлии в Зимбуру. Вестники зла, говорили о них многие, но она знала, что на самом деле все куда хуже; это оружие, направленное злой волей беспощадного врага. Многие эпохи назад их сорвало с орбит блуждающей звездой, и они все еще летят заданными им траекториями: извечный враг нацелил их на Меру и мирные соседние планеты.

Не в силах успокоиться, Эйлия встала и подошла к окну. Вечерняя звезда видна была сегодня, и Эйлия долго на нее глядела. Арайния. Планета, в древних писаниях отведенная богине Эларайнии. Эти легенды гласили, что там она жила в зачарованном саду наслаждений, далеко-далеко за краем света. Кто-то считал, что эта страна Элдимия лежит на западе, где иногда сияет эта звезда вечерней порой, но другая традиция утверждала, что найти ее можно лишь в некотором мистическом царстве «к востоку от солнца и к западу от луны». Почти все мнения сходились в том, что никогда не могут попасть туда смертные: корабль, идущий к концу света, может лишь свалиться за его край в бездонную пропасть небес. Но королева Западных Небес наверняка благословила немногих избранных привилегией путешествия в Элдимию и возврата, ибо в старых преданиях содержится множество описаний этой волшебной страны: ее красот и чудес, ее ручных зверей и изобильных самоцветов, ее хрустальных и золотых городов. В детстве Эйлия смотрела на Вечернюю звезду, плавно погружающуюся в море, и рвалась вместе с нею попасть в Элдимию. Потом, когда девочка подросла, ей пришлось смириться с тем, что другой мир — всего лишь легенда, и хотя она все так же смотрела вечернею порою на запад, но тянуло ее уже в земли смертных, что лежали там: в Маурайнию, Риалан и Маракор.

И теперь оказалось, что все это правда. Меранские путешественники действительно побывали в этой прекраснейшей из земель и дали достоверные описания того, что там нашли. Но люди сегодняшнего времени давно забыли, где лежит Элдимия — не в какой-то сказочной стране, куда на пути заходит звезда Вечерняя и Утренняя, но на самой планете. Легенды были не досужим вымыслом, а отблеском воспоминаний о прежних веках, когда Мера и Арайния были связаны волшебным порталом. И только народ фей все это помнил — те немногие, кто еще остались на этой стороне портала, когда он закрылся, и тосковали по своей истинной родине. Сейчас Эйлии вспомнились слова их гимна в честь Эларайнии, который был не только гимном, но и плачем:

Каково это — быть как эти «не обретшие дороги», не способные вернуться на любимую Арайнию, глядящие на далекое недостижимое сияние родного мира в вечернем небе, пока их род редеет и вымирает в этом? Она сама, глядя на далекую планету, ощущала, как тянет ее туда все сильнее. Планета сияла, как маяк, как окно в теплом и освещенном доме, мелькнувшем путнику в дождливую ночь. Эйлия вспоминала ее теплые и обильные моря, экзотические цветы и деревья, ее близость к жизнетворному солнцу. И даже ее небольшая луна была полна растительности, как небесный сад. Ей вспомнились ее покои во дворце, в Халмирионе, и ее настоящий отец и родственники, гадающие, куда она могла деваться, и тревожащиеся за нее, и душа ее потянулась к этой далекой точке света, как было много лет назад на этом же острове, когда она не понимала еще причин этого мучительного желания. Откуда она тогда знала?

Эйлия прислонилась лбом к холодному стеклу и глядела на планету, пока ее не закрыло наплывшее облако. Потом она вздохнула и вернулась к кровати.

Наконец-то она заснула неглубоким тревожным сном, полным беспокойных сновидений. Темные, как тени, проходили перед глазами силуэты. Появилось лицо — молодой мужчина, светловолосый, с ласковыми небесно-голубыми глазами, но он исчез, когда Эйлия с тоской к нему потянулась. Его сменило лицо другого человека, и бледная кожа странно контрастировала с глазами и длинными волосами, яркими, как пламя… Он наполнил ее страхом, и все же руки ее тянулись к нему. Но она отдернула их и застонала, заметалась во сне. Появилась женщина, золотоволосая, с фиалковыми глазами, глядящая на нее нежно и прогнавшая то, другое лицо. Потом замелькала череда изображений — сцены битвы и сумятицы, армии орущих воинов. С полного звезд черного неба камнем падали драконы. И появилось еще одно лицо, сияя сквозь неразбериху и хаос, — лицо старой женщины с белыми волосами, собранными в узел. Глаза ее были непрозрачного серовато-белого цвета, и все же наполнены сочувствием и мудростью, не знающей возраста.

— Ана, — всхлипнула Эйлия, мечась из стороны в сторону. — Ана…

Но и это лицо исчезло, и появился вместо него обширный пылающий иссиня-белый свет: звезда, искаженная до каплевидной формы. С конца ее стекала длинная струя синего дыма, завивающаяся спиралью, сворачивающаяся в круг с черной дырой в центре. Темнота зияла на Эйлию огромной пастью, затягивая в себя. Она не могла противиться, ее сейчас всосет в эту умирающую спираль звездного огня и переварит…

Из середины черной пасти раздался голос, который звучал только в сознании Эйлии.

Воззри на Пасть Червя, в темноту, которую не может проникнуть свет Небес. Из этой пустоты нет выхода. Кто войдет туда, никогда не выйдет назад.

При виде этой страшной звезды Эйлия проснулась и села, трясясь от ужаса, испугавшись, что окружающая темнота — это тьма бездонной ямы. Она всегда боялась темноты, с самого раннего детства, но в этой обволакивающей тьме было нечто иное — манящее зло. Неверными руками Эйлия зажгла свечу, разогнав тени по углам. Потом она легла снова, но не могла заснуть, пока небо не стало бледнеть на рассвете.

Аурон вылетел из приглушенного сияния Эфира прямо в гущу битвы.

Его окружали сверкающие звезды и бесконечные черные глубины небес. Слева за ним пылало свирепое солнце, и планета Мера огромным голубым самоцветом возвращала его свет. Но прямо впереди лежало ослепительное сияние, круглое, белое, окруженное туманным ореолом, а вокруг мелькали мотыльками возле лампы контуры поменьше. Он бросился вперед, сложив крылья, летя сквозь безвоздушную ночь на одном только заклинании, и увидел, что гало представляет собой конус светящихся паров, устремляющихся длинными прядями волос на ветру прочь от яркого шара. Они тянулись на миллионы лиг. Светящийся предмет был кометой, целившейся прямо на него и сбрасывающей свою мантию по мере приближения к огням солнца. Темнокрылые тени защищали ее, а лоананы и херувимы с орлиными крыльями нападали со всех сторон.

Одна из черных теней, почти невидимая на фоне пустоты, бросилась на него, и Аурон уклонился от атаки, вильнув в сторону. Раздосадованный огнедракон щелкнул челюстями и полыхнул холодным красным глазом — дикий, как зверь, преисполненный злобной хитрости. Но его пылающее дыхание было бессильно в пустоте, потому что поддерживающий жизнь создания воздух кончался слишком близко к его собственному телу. Когда огнедракон развернулся на второй заход, Аурон оказался к нему лицом к лицу и нырнул под тело атакующего. Плиты брони на брюхе чудовища были не столь мощны, как чешуя на спине, и быстрый смертоносный удар всех четырех лап оставил на ней глубокие раны.

В другой раз Аурон продолжал бы схватку до конца, но сейчас небесный император Орбион послал его только наблюдать за ходом битвы и докладывать ему. Он оставил огнедракона на добивание двум другим лоананам и полетел ближе к голове кометы. Она светилась лишь отраженным сиянием солнца: поверхность ядра не была горячей — она состояла из серовато-белого льда, изрытого трещинами и ямами, как поверхность ледника. Это была, в сущности, гигантская градина, создавшаяся далеко отсюда в вечном холоде межзвездного пространства. Когда Аурон пролетал над темной пещерой на солнечной стороне, из ее глубин показались новые силуэты огнедраконов. Сразу же им наперехват бросились лоананы и херувимы. Крики их были беззвучны, не могли вырваться за пределы воздушных коконов, но Аурон мысленно ощущал взрывы боли и гнева сражающихся. Битва шла вокруг него повсюду, когда он полетел к поверхности кометы. И это была не гладкая поверхность, а ландшафт — серо-белая равнина, зияющая черными трещинами и окруженная стенами намерзшего льда. В небе полярным сиянием переливался хвост кометы. Аурон опустился на льдину и остановился на миг, созерцая пейзаж. В прежние дни немерейские маги катались на кометах для удовольствия, и даже он ощутил, насколько это чудесно — летать на таком быстром небесном теле.

Орлиноголовый херувим спланировал с неба и сел на лед рядом с ним.

Привет, лоанан! — позвал он безмолвно, разум к разуму.

Как жизнь, Фалаар? — спросил Аурон.

Этой мы смогли переменить курс. Огнедраконы пытались нам помешать, но у них не вышло! Эта полетит прямо в солнце без всякого вреда.

Но мы сможем все их отвернуть вовремя? — спросил Аурон, оглядывая черноту над собой.

Еще десятки комет с туманными хвостами сияли над головой. И нацелены они были на Меру, как туча пылающих стрел, пущенных в цель. Давным-давно лоананы и херувимы пытались отвратить такую же кометную бомбежку, и отвернули все кометы, кроме одной, породившей на Мере Великую Катастрофу.

Мой народ больше не подведет эти планеты. Огнедраконы научились нас бояться и бегут перед нами.

Фалаар размял львиные когтистые лапы, снова рвясь в бой.

Рад это слышать! Не зря вас, херувимов, называют Гончими Богов, — ответил Аурон с драконьим салютом.

А как там небесный император? — спросил Фалаар. — Слыхал я, что силы Орбиона угасают.

Сын Неба очень стар и очень устал. Боюсь, коней, его близок. — Скорбь охватила Аурона при этих словах. Дракон расправил крылья и снова взмыл в пустоту, в гущу других комет, херувим следом. — Сейчас он не покидает своего дома. Да, он действительно не правит с Трона Дракона. Он свернулся там и будет защищать Трон всей жизнью, что у него еще осталась, и лежит там день за днем. Часто спит, а когда бодрствует, глаза его смотрят в никуда и полны страха и печали. Не приближения смерти он боится — ни один лоанан не боится смерти. Мы верим в Силу, которая создала нас и снова нас в себя примет. Но Орбиона мучает сознание, что Империю потрясают раздоры, и разделился наш народ. Он не хочет увидеть Талмиреннию лишенной руководства. Но хотя он просил Эйлию явиться к нему и взять его Трон, чтобы обеспечить наследование, она не ответила на его призыв. Она никогда не желала править, а сейчас ее ум полон других забот.

Ты заговорил о другом важном деле, — сказал херувим, когда они пролетали сквозь хвост кометы, в яркий клубящийся туман, в подсвеченные ледяные хлопья, которые наблюдателю с земли казались пылающим огнем. Здесь пряталось множество огнедраконов, брызнувших прочь с дороги лоанана и херувима. — Когда говорил ты с Триной Лиа?

Не говорил с тех пор, как мы расстались на Мере. Я ее оставил на земле Зимбуры. Почему ты спрашиваешь? — с тревогой спросил он.

Она покинула то место, пока ты был на Темендри Альфаране у императора, и мы не знаем, куда направилась. Она не взяла с собой Камень Звезд. Одни говорят, что она снова хотела увидеть королеву Элиану и услышать ее совета, другие думают, что она ищет своих меранских родичей — проверить, не грозит ли им опасность. Но в Зимбуре ее нет.

Они вырвались из хвоста кометы, покрывшего им чешую алмазным инеем, и Аурон повернулся к нему, обезумевший.

Тогда я должен немедленно лететь на Меру искать ее! Возьмет она Трон или нет, но время движется к предназначенной ей битве.

Пусть так, — сказал Фалаар. — Принц Морлин — главная опасность. У детей Тьмы множество сильных сторонников, но все они планируют использовать принца-дракона. Он наследник сил и лоананов, и архонов, и он — средоточие всех планов валеев. Устранить его — и главной опасности не будет. Но для этого нам нужна Трина Лиа.

Я полечу, — ответил Аурон. — Сведения Орбиону может доставить кто-нибудь другой. Сражайся, Гончий Атариэля! Я же лечу на Меру.

 

2

Совет царей

В сокровищнице Запретного дворца на Неморе сидели вместе четверо очень непохожих друг на друга существ и тихо разговаривали. Один был Роглаг, царь гоблинов: лысый и с гротескными чертами, как все его соплеменники, больше похожий на обезьяну, чем на человека, если не считать хитрого блеска в маленьких темных глазках. Рядом с ним сидел в черной мантии регент Омбара, властелин Наугра, с морщинистым лицом, где перемешались человеческие и гоблинские черты. С ними сидел молодой человек, чья юная надменная красота казалась живым укором уродству первых двух. Лоаней Эррон Комора, высокий и гордый, в вышитых одеждах, с прямыми черными волосами, свободно и роскошно падавшими на спину. Колдунья Синдра сидела отдельно от этих троих, в алом платье, и темные волосы завязаны короной заплетенных кос. По всей комнате расставлены были легендарные сокровища принца-дракона Морлина, собранные им за многосотлетнюю жизнь: украшенные кубки, огромные сияющие хрустальные шары, бронзовый бюст. В углу комнаты стояли смонтированные доспехи — одни из многих, которые бывали на принце в битвах пятьсот лет назад, когда он был рыцарем на службе своего отца, короля Андариона, на Мере. Эти были у принца Морлина любимыми: каанской работы, подаренные ему правителем архипелагов на Мере, сделанные в своеобразном стиле островов. Забралом служила стальная маска, повторяющая черты лица принца — чтобы его узнавали на поле боя, — а шлем венчал свирепо торчащий рог. Нагрудник составляли перекрывающиеся листы, чем-то напоминающие чешуйки на брюхе змеи. Броня была черной, как оникс, и сверкала, как новая, — только несколько небольших зазубрин и царапин указывали на долгие годы службы. Рядом с ними висел на стене меч с рукоятью в виде дракона и с иззубренным лезвием.

Было ясно, что сейчас доспехи — всего лишь любопытная диковинка, реликт прежней жизни принца до овладения магией. Морлин (или Мандрагор, как он предпочитал, чтобы его называли) мог теперь, приняв облик дракона, похвастаться броней в двадцать раз крепче этой, броней, которую никогда не снимают, даже на сон. И действительно, он сейчас старался как можно больше времени проводить в обличье дракона — именно по этой причине. Человеческие доспехи с темными пустыми глазницами, бесполезными теперь рукавицами из железа, наголенниками и нагрудником, содержали только забытый и ненужный воздух. Это было немое свидетельство о существе более слабом, которому когда-то такая защита была нужна — пустая и сброшенная человеческая оболочка.

— Это так, как я сказал, — повторил Наугра. — Планы, созданные нашим Господином тысячи лет назад, развиваются именно так, как он предвидел. Империя, основанная врагами Валдура, слабеет и распадается, а наши силы растут. Морлин наконец принял роль Аватара…

— И что ты будешь теперь делать, Наугра? — насмешливо спросил Роглаг.

— О чем ты? — с холодным презрением поинтересовался Наугра.

— О том, что больше ты себя регентом называть не можешь. Потому что у нас наш новый правитель.

— Ты ничего не понимаешь, как тебе и свойственно. Морлин еще не стал Аватаром полностью. Он должен побывать на Омбаре, чтобы принять трон Валдура и исполниться там духа нашего Господина. До тех пор он уязвим, как любой смертный. Мы должны всеми нашими силами защищать избранного Господином.

— По крайней мере в драконьем виде ему безопаснее, — сказал Эррон, — а мы, лоанеи, защищаем его днем и ночью — как и служащие ему драконы. Но мы не можем отбивать силы Трины Лиа в одиночку. Омбар должен послать новых стражей: лоанеев и моругеев.

— Если мы сделаем, как ты просишь, Морлину незачем будет вообще ехать на Омбар, — возразил регент. — Он будет чувствовать себя в безопасности на Неморе. А наше желание — чтобы он ощущал страх и искал безопасности в нашем мире. Оказавшись там, он будет вынужден сдаться Господину. И Трина Лиа будет перед Валдуром бессильна.

Синдра слушала, но ничего не говорила. У нее были свои причины хранить Мандрагора невредимым. Если ему предназначено победить Трину Лиа и стать правителем Талмиреннии, то ему нужна будет спутница — править вместе с ним и подарить ему наследников, — и почему бы этой спутницей не стать самой Синдре? Ее встревожило, когда его потянуло к Эйлии, и хотя не было ни малейшего шанса на их примирение, она все еще ощущала уколы злобы, презрения и ревности. Чтобы завоевать Мандрагора для себя, думала она, ей необходимо увеличить собственную силу: призыв Эйлии к нему имел, несомненно, чародейную природу, что сделало ее подругой, его достойной. Принц-дракон был, в конце концов, созданием, для которого власть и сила — высшая цель, по крайней мере, так она считала, потому что всегда стремилась именно к этому, и это ее больше всего восхищало в нем. Она свою конкуренцию с Триной Лиа считала соревнованием силы против силы. Когда, наблюдала она, два зверя в джунглях схватываются за самку или за пищу, побеждает всегда тот, кто сильнее. А так как сверхъестественный мир — всего лишь продолжение естественного, развитие и продление его тем, то в нем должны наверняка соблюдаться те же правила. Синдра поглядела на заброшенные доспехи в углу и подумала, как бы ей осуществить свое желание. В библиотеке у Мандрагора было много томов, которые он никогда не открывал, потому что владел магией в совершенстве, и научить его они ничему не могли. Но все же в этих томах могло что-нибудь найтись: какое-то скрытое знание или заклинание, которое помогло бы ей усилиться в чародействе.

— Настало время Аватару снова показался валеям, — продолжал Наугра. — Они начинают беспокоиться, и им нужно напомнить, что правитель их скоро явится. Пойди, Роглаг, и скажи это ему.

— Я? А почему я? Он стал так подозрителен, так опасен…

— Тебе ничего не грозит. Дураков никто не боится.

Царь гоблинов поднялся с недовольной гримасой и вышел из комнаты.

На нижнем этаже дворца была дверь, открывающаяся в длинный наклонный подземный ход, который вывел Роглага в высокую пещеру, наполовину заполненную горячим источником. Там он подошел к краю дымящейся воды.

— Ваше высочество! — низко поклонился он.

Заклубился пар, и черная поверхность воды покрылась рябью. Высунулась красная чешуйчатая спина, блестя в тусклом свете, а потом поднялась двурогая голова, с которой стекала вода. Веки драконьих глаз были подняты, и он смотрел на гоблина с высоты башни своей шеи.

— Мы ждем твоего приказа, господин наш принц, — сказал Роглаг. — Враг накапливает силы, и валеи хотят увидеть своего предводителя!

Ответ дракона прогремел в пещере, будто внизу проснулся вулкан:

— Им нечего бояться, ибо победа будет за мною. Я уже сейчас владею такой силой, какой никогда раньше у меня не было. И она нарастает.

Гоблин снова поклонился.

— Победа вашего высочества сомнению не подлежит. Но…

Золотые глаза дракона остановились на нем:

— Когда-то я был, как ты. Слабый, вялый, беспомощный. Быть человеком — значит быть слабым, а я должен быть сильным, чтобы встретить свою судьбу. Теперь иди, не нарушай мой отдых.

Вдруг рядом с Роглагом появились две эфирные переливающиеся фигуры, заметно напугавшие гоблина, хотя дракон почти не обратил на них внимания. Это были Элазар и Эломбар — по крайней мере так называли себя оригиналы этих изображений, утверждавшие, что были древними архонами Азара и Омбара. И Мандрагор, и Роглаг подозревали, что на самом деле это гоблинские чародеи, связанные с Наугрой, ибо они во всем соглашались с регентом.

Эломбар с демонским лицом хрипло заговорил:

— Ты был прав, оставив человеческую ничтожность, принц. Пусть твое тело осталось человеческим, но душа всегда была душой лоанана — полной силы, Ты победишь Эйлию.

Дракон беспокойно закружил в пруду, держа голову над водой, как змея.

— Когда я был человеком, я жалел ее, ибо подобное взывает к подобному. Но сейчас я не ощущаю родства с нею.

— Это хорошо, — сказало высокое мрачное изображение Элазара, — но ты еще не в безопасности. Ты должен уничтожить ее, или потеряешь все. Такова воля Валдура.

— Я и есть Валдур.

— Нет еще, — возразил Эломбар. — Просто сказать это — мало. Ты знаешь, что должен попасть на Омбар и принять корону, а с нею — мощь Валдура, До тех пор ты Аватар лишь по имени.

— Но я ваш правитель — да, и твой тоже, пусть ты и архон. Сам Валдур не может похвастаться большей силой, нежели у меня сейчас.

С этими словами дракон снова закрыл глаза и скрылся в воде. Монаршая аудиенция была окончена.

Погрузившись так, чтобы не видеть своих непрошенных гостей, дракон свернулся в клубок и стал ждать, положив голову на передние лапы. Дыхание он мог задержать на час, и приготовился это сделать, давая Роглагу и прочим время покинуть свое святилище. Мало кто мог сюда войти в эти дни, ибо он не доверял никому. Да, облик человека остался в прошлом. Ему теперь нужна надежность этого хорошо защищенного тела, природная броня и оружие чешуи и когтей, крылья — чтобы спастись от опасности. Он вздрогнул, вспоминая хрупкость человеческого тела, его уязвимость для нападения, и слегка пожалел об утрате человеческого «я». Конечно, были наряду со слабостью и приятные моменты. Но сейчас он — создание стихий, стихийных потребностей и страстей. Новая природа защищает его от человеческой подверженности искушению, как чешуйчатое тело защищает от почти любого оружия — кроме алмазных клинков паладинов и мечей холодного железа. Этого оружия он все еще боится. Но в этой форме он — живая крепость, смертоносная, как целая армия. Если добавить магическую силу, ни один враг не сможет даже надеяться противостоять ему — кроме Трины Лиа.

Эйлия! Где она сейчас? Он не рисковал мысленно прощупать Эфир в ее поисках. Говорят, она набрала большую силу. Архоны, назначившие ему эту роль, дали ему силы ее сыграть? Как бы там ни было, а сейчас он у них в капкане. Страх преследует его даже во сне. И часто во сне на него пикировал дракон — дракон с глазами Эйлии.

Она теперь научилась менять облик — трудное искусство. Ее лоананские силы растут. Пройдет немного времени — и она научится управлять погодой и перемещаться между мирами по своей воле. И это будет только начало, охотное освоение силы, которая без контроля когда-нибудь попытается взять власть в Небесной Империи. Но моругеи, в особенности, гоблины, никогда не примут правления Эйлии. Слишком сильно вбиты в них заповеди Валдура. Нужен иной правитель, который сможет держать моругеев и все же не дать лоананам и другим расам начать с ними войну, правитель, который сможет внушить страх обеим сторонам. И только он может это сделать — и только тогда будет в Талмиреннии истинный мир.

Так говорил он себе, отдыхая в глубинах теплого темного пруда в своем убежище, и в мыслях о будущем даже на миг не задумался о том, что происходит во внешнем мире.

* * *

Йомар стоял на бастионе крепости Йанувана, оглядывая раскинувшуюся внизу площадь. Она была полна народу, как всегда, но толпа была более упорядочена, чем в прежние дни. Мохарцы и представители других народов Меры перемешались с природными зимбурийцами — такое было бы неслыханным во дни правления Халазара. Все рабы после свержения тирана получили свободу, и даже львы, тигры и прочие звери с царской арены были отпущены в степи. Засуха кончилась, дожди шли сильные и постоянные, и посевы расцветали. Все древние пророчества этой земли будто стремились стать явью после прибытия Эйлии.

Принцесса приезжала в Зимбуру несколько месяцев тому назад и много дней провела одна, сидя в развалинах храма Валдура. Это было мрачное место. Шахта жертвоприношения в его внутреннем святилище была не рукотворной, а природной, и уходила неведомо куда: если бросить в ее темные глубины камень, звука его падения слышно не было. Мохарцы прежних дней боялись этой пропасти и избегали оказываться к ней близко, считая, что это вход в Нижний Мир теней, и оттуда могут выходить злые духи. Пришедшие через несколько столетий зимбурийцы сделали ее центром своего культа и сбрасывали в зияющую пасть убитых жертв, а еще через сотни лет построили над ней храм. Толпа в ярости растерзала Фаролу — жреца, который убил Дамиона Атариэля, и бросила тело старика в шахту храма. То же сделали бы с пойманным верховным жрецом Беренгази и прочими служителями Валдура, вплоть до полоумного послушника, который прислуживал Фароле, если бы не вмешалась Эйлия. Однако все поверили свидетельству Фаролы: тело Дамиона не было сброшено в шахту, молодой священник преобразился в момент жертвоприношения и стал существом из света, которое вознеслось на небеса. Многие утверждали, что он являлся им в этом храме — теперь уже святилище своем, а не Валдура.

Эйлия же терпеливо ждала в этом святилище собственного видения. Потом она утратила веру, что Дамион все еще жив, и ее глубокое горе в сочетании с чародейской ее силой действовало даже на атмосферу, вызывая дожди. Вода сочилась в песок, находила оболочку спящих семян, ожидающих конца засухи, и пустыня расцвела, как бывало в прежние дни, когда переливалась она зеленью и цветами всех оттенков. Так исполнилось мохарское пророчество о богине неба и ее возлюбленном. Как Найа рыдала над павшим богом земли Аккаром, взятом от нее в Нижнее Царство, так Эйлия оплакивала Дамиона — и с тем же результатом. Сила снизошла с Небес и вдохнула жизнь в землю.

Потом Эйлия встречалась и говорила с Вакунгой, мохарским шаманом, ночью, перед тайным отъездом из Зимбуры. Куда она направилась — Вакунга не знал.

— Я сказал только, что она не может просто ждать явления Дамиона, а должна, как богиня, искать своего возлюбленного. Она сама знает где, — объяснил он.

Ответом Йомара на это было цветистое сквернословие, но толку от него было мало: в отсутствии принцессы ему пришлось взять бразды правления в Зимбуре — в качестве временной меры. Ему еще приходилось и самому сидеть на троне: украшенный золотом и каменьями трон Солнца, который почитатели Валдура построили сотни лет назад как соперничающий с Лунным троном Трины Лиа на Арайнии. Халазар и его предшественники представляли себе, что завоюют царство принцессы, как солнце затмит луну. Йомар в этом большом золоченом кресле видел символ всего, чего терпеть не мог: тирании, привилегий и надменной гордости. Но ради ответственности за родную землю он принял эту мантию почета.

Его прославляли героем Великого Восстания, и он был признан обеими расами, поскольку была в нем и мохарская, и зимбурийская кровь. И пока что все шло гладко. Зимбура оправлялась от ран, и королева Марьяна сообщала, что у них в Шуркане тоже все в порядке и что она сейчас может восстановить трон Лотоса. Но на севере оставшиеся приверженцы Халазара признали своим вождем нового Аватара, Мандрагора. У них была своя армия, и они распоряжались Армадой Зимбуры, которая все еще бороздила моря вне досягаемости Йомара. И еще были кометы — остатки кометного дождя от возмущения далекого ледяного облака в пустоте, вызванного Азарахом. Все население Меры считало кометы вестниками зла — поверье, несомненно, вызванное воспоминаниями о первой Катастрофе. Никакие слова Йомара не могли унять растущий ужас населения перед этими «знаками» в небесах. Он знал, что их страхи, пусть питаемые суевериями, основаны на факте.

Он ощущал себя очень одиноким. Дамион погиб, Талира, страж Эйлии, вернулась на свою далекую планету, Кира-кия, чтобы посоветоваться со старейшинами своего народа, дракон Аурон с другими лоананами вел битву где-то далеко в космосе, а Лорелин, устав от отсутствия сколько-нибудь важного дела, решила в конце концов примкнуть к лоананам.

— Ты здесь нужен, Йо, — сказала она ему, серьезно глядя голубыми глазами. — И Эйлия здесь нужна. А я нет.

Мне ты нужна, хотел он ей сказать. Но, как всегда, не смог найти слов, и она улетела в небо на спине дракона.

Он вышел из бастиона и спустился по каменной лестнице в свою личную приемную. Там его ждали Киран Йарисс и Йегоси — главный евнух. Последний низко поклонился, но Киран только лениво махнул рукой:

— Приветствую тебя, сын Йемозы, царь зимбурийский!

— Я вам не царь, — буркнул Йомар, падая на диван. — Сколько раз тебе говорить? Пусть народ выберет себе правителя.

— Народ выбирает тебя. Люди хотят, чтобы ты занял трон, Йомар.

— А я не хочу. Налей себе вина.

Последние слова он произнес холодно: Киран уже приканчивал стоящую на столе бутылку. Но Йомар был благодарен молодому зимбурийцу за фамильярность. Это было приятное разнообразие после благоговения и почестей, которые он получал от всех в замке. А Киран сам сыграл важную роль в свержении Халазара, с серьезным риском для себя. Это он нашел в пустыне Йомара, Лорелин и их друзей-повстанцев; он был у них разведчиком, а в последние дни правления Халазара помог поднять население на открытый бунт. Он привел разгневанную толпу на арену, где Йомар бился за свою жизнь, освободил его и потом вместе с ним штурмовал Йануван.

— Раз мы заговорили о тронах, как там Йари? — спросил Йомар, желая сменить тему.

Киран взял к себе сына тирана, когда мать мальчика сбежала к своей родне, оставив ребенка, которого боялась не меньше, чем своего венценосного мужа. Поскольку Киран участвовал в свержении царя, он считал себя обязанным в компенсацию предложить мальчику новый дом.

— Приспосабливается, скажем так, — ответил молодой зимбуриец, прикладываясь к бокалу. — На самом деле отца он видел очень мало, и оплакивает его не слишком усердно. Йари знает, что никому не должен говорить, что он сын Халазара, и дома на это тоже не особо напирать. Мои собственные дети на него насядут — в буквальном смысле, — если он попробует.

Йегоси, терпеливо гадавший своей очереди заговорить, вышел вперед:

— Если тебе будет угодно, Заим, то в город прибыл эмиссар из Маурайнии и просит о встрече с тобой…

— Мне не угодно, — буркнул Йомар. — Но передай, что я его скоро приму.

Йегоси поклонился и повернулся, будто собираясь уходить, но остановился.

— Народ спрашивает, когда Найа вернется к ним, Заим.

— Ее зовут не Найа, а Эйлия. Она не богиня, и никогда себя богиней не называла. А насчет когда вернется — скажи им, что я не знаю.

Йегоси неловко переступил с ноги на ногу.

— Мне не поверят. Скажут, что я не говорил с тобой, что я их обманываю. Ты — пророк, которому верят, и они скажут: «Он должен знать, когда она вернется». — Он снова замялся. — Я не молод, господин Заим, и видел, как свергнуты были три царя в этой земле. Последним был Халазар. Сегодня люди поклоняются властителю, завтра они его ненавидят. Я не угрожаю, господин, я только хочу остеречь тебя. Я еще много лет буду видеть твое правление.

— Но я должен играть с толпой и угождать ей? Вот именно поэтому не хочу я быть вашим царем.

Йомар со значением поглядел на Кирана Йарисса.

— Йегоси, ты зря себя тревожишь, — сказал Киран и потрепал евнуха по плечу. — Я заранее знаю, что ты скажешь. Но наш Заим — никакой не тиран, и ничего не сделает такого, чтобы народ против него восстал. На самом деле ты за свое благоденствие беспокоишься. Ты знаешь, что Йомар лучше всех правителей, что у нас до сих пор были, и что ты будешь наслаждаться уютом и спокойствием в этих стенах столько, сколько он будет править. И он будет, вот увидишь. Под его правлением ты доживешь до почтенной старости.

Йегоси снова поклонился:

— Ты более чем добр. Знал бы я больше о Заиме и его Трине Лиа, я не боялся бы их. Но я не понимаю… ты слышал, что однажды Эйлия появилась перед нашим двором, как призрак, и обратилась к Халазару?

— Да, хотя и сомневался в верности описания, потому что сам там не был и этого не видел, — ответил Киран.

— Я тоже там не был, господин, но я был в соседней комнате. Я ее не видел, пророчества ее не слышал: крики придворных заглушили почти все, что она говорила, а сам я бежал и спрятался под столом и не смел шевельнуться, пока не стихло смятение. Но я слышал, как она говорила о смерти и разрушениях…

Йомар потер висок и застонал:

— Она только говорила, что Халазар навлечет их на свой и ее народы, если начнет войну.

— Теперь я понимаю. И большинство зимбурийцев тоже поняли. Но есть еще другие, действующие в ложном убеждении, что она желает нам вреда, и эти обратились к принцу Морлину. Мне бы не хотелось увидеть, как за ними пойдут другие. Ее быстрое возвращение могло бы дать уверенность, что этого не будет.

Он поклонился в последний раз, ниже обычного, чуть не коснувшись лысиной пола, и вышел.

Снаружи донесся крик толпы, и Йомар встал и снова вышел на балкон. Он глянул вверх, закрыв глаза ладонью от солнца, наполовину ожидая, что какая-то комета устремилась к земле. Но увидел вместо того дракона, сверкающего золотой чешуей, на спуске к крепости. Он успокоился: это был имперский дракон, а эти создания на стороне Эйлии и императора. Не мародер, а эмиссар добра. Приглядевшись, Йомар разглядел на его спине всадника, облаченного в доспехи, сверкающие серебром. Паладин.

В вихре, поднятом крыльями, огромный зверь опустился на бастион. Йомар шагнул вперед поприветствовать всадника. Короткий его плащ развевало ветром. Человек в доспехах легко спрыгнул с дракона, сорвал с себя шлем, обнажив вихрь белокурых волос. Сердце Йомара радостно забилось, он бросился вперед и заключил паладина в медвежьи объятия со всеми его доспехами.

— Лорелин, это ты! Я все гадал, когда ты вернешься.

Она улыбнулась в ответ.

— Ох, Йомар, как хорошо тебя видеть! Столько о тебе ходит рассказов… но что это за история, будто Эйлия уехала отсюда?

— Зайди, — сказал Йомар, снова переставая улыбаться. — Я тебе все расскажу. Он тоже к нам? — Йомар показал на золотую громаду дракона.

— Это она, — поправила его Лорелин. — Нет, она сказала, что возвращается в бой. Спасибо тебе, Галлада.

Золотой дракон кивнул, расправил сияющие крылья и взмыл в воздух. Йомар ввел Лорелин в комнату. Сурового вида мохарские стражи с копьями в руках вытягивались, когда эта пара проходила мимо них по коридорам. Темные лица светились гордостью: когда-то они были в Зимбуре рабами, а теперь чернокожие свободно ходят в стенах Йанувана.

Йомар подтолкнул Лорелин в приемную. При виде их Киран поднялся, широко улыбаясь.

— Привет, Киран! — сказала Лорелин.

— Как хорошо снова тебя видеть, госпожа Лорелин. Теперь я оставлю вас вдвоем, — добавил он таким тоном, что Йомару захотелось его стукнуть.

— Я прежде всего хочу снять доспехи, а потом вымыться, — сказала Лорелин.

— Тогда я тебя провожу в комнату для гостей, — предложил Киран.

В кресле черного дерева, поставив обутые в сандалии ноги на шкуру льва, Йомар ждал возвращения Лорелин. Наконец она появилась в свободном зеленом платье, с чистыми мягкими короткими волосами. Она красива, подумал он, хотя и не обычной красотой, и она свежа, как цветок, как высокая лилия на зеленом стебле с золотыми лепестками. Странно, что он, который не боится ни опасности, ни смерти, не может высказать этой женщине свою растущую любовь. Она никаких аналогичных чувств к нему не проявляет, и Лорелин не стала бы цепляться за традиционную чушь «пусть мужчина скажет первым». Она была откровенна и честна в своих эмоциях, всегда была. Для нее они все были воинами, товарищами по оружию, пережившими вместе несчетно опасностей, и ее вроде бы устраивала их дружба. Нет сомнения, что объяснение в любви — это если он когда-нибудь найдет нужные слова — она воспримет как нежелательное осложнение. Если он хочет от нее большего, то нужно выждать подходящее время и надеяться, что она когда-нибудь увидит его в ином свете.

Но хорошо хотя бы, что вернулся такой друг. Он пододвинул ей кувшин лимонада и чашу с фруктами.

— Давай, голодна небось.

— Как волк, — ответила она жизнерадостно. — Я видела, как драконы поворачивают кометы, и помогала им, когда могла. К нам примкнули существа из других миров — никогда не видела столько странных созданий за всю мою жизнь! Как в рассказах Эйлии. Йомар, где она? На каком-то тайном задании?

— Эйлия сбежала, — сказал Йомар ровным голосом. — Она была в тяжелом настроении с той минуты, как мы сюда прибыли. Я никогда не видел у нее улыбки, ни разу. Это потому что не удалось найти…

— Дамиона, — тихо сказала Лорелин. — Да, она мне говорила, что опасается, не снится ли ей это все. Насчет того, что он жив.

Йомар кивнул с мрачным видом.

— Хотелось бы мне, чтобы… я бы все отдал, чтобы Дамион действительно как-то выбрался… — Голос его зазвучал хрипло. — Мне его не хватает.

Лорелин тоже опустила глаза, короткие волосы рассыпалась вокруг лица. Что-то в этой печальной позе еще сильнее заставило сжаться горло Йомара. Он с трудом прокашлялся и заговорил дальше:

— Люди просто льнули к ней, когда она появилась. А она ведь появилась не просто так, а верхом на драконе. Киран мне об этом рассказал. Он говорил, что люди так испугались, что боялась к ней подойти из-за Аурона, но площадь была забита народом, и от шума оглохнуть можно было. Понимаешь, она для них была вроде богини.

— Не думаю, что ей это понравилось, — ответила Лорелин. — Ей такого обращения на Арайнии с лихвой хватило.

— Нет, ей не понравилось, но сделать она ничего не могла. Как сказал Вакунга, Дамион отдал жизнь, чтобы дать ей этот титул, и она не могла лишить его жертву смысла. Она мне так сказала. Но все время, что она здесь была, это ее грызло. И наконец она удрала. Камень Звезд она не взяла с собой, даже не сказала, что уезжает — записку передала через Йегоси.

Он вытащил клочок пергамента из кармана и дал Лорелин. У нее расширились глаза, когда она прочитала:

Дорогой Йомар!

Эйлия

Пожалуйста, не сердись. Я чувствую, что надвигается огромная опасность, и я должна быть к ней готова. Я решила отправиться в Маурайнию и поискать там Ану. Я чувствую, что она еще жива, хотя мы о ней ничего не слышали, и очень о многом я хочу спросить у нее совета.

Я обещаю, что вернусь, и надеюсь, что буду тогда сильнее.

— Давно она уехала? — спросила Лорелин.

— Уже недели две. Народ беспокоится, люди хотят знать, где их богиня, особенно теперь, когда бунтовщики зашевелились на севере. Они теряют веру. Лори, нам нужна Эйлия.

— Дело еще хуже, чем ты думаешь, — сказала она. — Я знаю, что ты чувствуешь, Йомар, но эта страна — весь этот мир — только пылинка в Талмиреннии. Там, в небе, воюют целые миры, хотя отсюда все это выглядит так мирно. Послы этих миров нам об этом рассказали. Империя лоананов расколота и занята своей войной. Гоблины и огнедраконы нападают на другие планеты. Все это так огромно, что я едва могу в голове удержать. Но звезд в небе больше, чем песчинок в пустыне, и они все могут оказаться втянутыми в войну.

— Я догадываюсь, кто находится в центре всего этого, — сказал Йомар с мрачным видом.

— Да, Мандрагор. Или принц Морлин, или как хочешь его назови — у него, похоже, в каждом мире свое имя. Он затевает беспорядки по всей Империи, надеясь выкроить империю поменьше для себя. Говорят, он захватывает мир за миром, убивая всех валеев, которые пытаются ему противостоять, а теперь посылает огнедраконов жечь и убивать на планетах Империи. Йомар, его надо остановить.

— Буду рад послужить, — ответил он, играя кинжалом на бедре. — Как тебе ожерелье из драконьих зубов?

— Не говори глупостей! — вспыхнула Лорелин, вскакивая. — Тебе его не убить! Никто из нас этого не может — кроме Эйлии. И мы должны ее найти! Мне это не нравится — то, что она сбежала. Как будто… как будто сбежала она от него. Что-то с ней случилось, когда он держал ее в своем замке. Я пыталась ее разговорить, но она об этом говорить не хочет. Она должна победить принца-дракона, или все так и будет идти вкривь и вкось!

— Мы вполне можем заняться Мандрагором. Помнишь наш обет?

— Наш обет — чушь, — ответила она. — И мы все время это знали, только слишком неприятно было нам это признать. Никто из нас Мандрагору не повредит. Только Эйлия может его одолеть.

— Тогда поехали в Маурайнию, — предложил Йомар. Облегчением была возможность наконец действовать после этих недель бессильного ожидания. — Может, Ана действительно жива. Мы считали, что старуха мертва, потому что от нее ничего не было слышно. Но это может быть простая осторожность. Эфирные передачи может перехватить враг, правда ведь? Если они с Эйлией там, мы должны попытаться привезти обеих сюда. Но на корабле сейчас не проплыть, пока там блуждает Армада. Эйлия перенеслась через океан какой-то магией.

— Я позову дракона, как только ты будешь готов, — сказала Лорелин.

Йегоси вошел в комнату с наинижайшим поклоном:

— Мой господин, посол Маурайнии почтительнейше просит аудиенции, — объявил главный евнух.

— Ой, черт побери, забыл совсем о нем. Лучше принять его сейчас. Давай его сюда, Йегоси.

Вошел коренастый мужчина с седеющей бородой, одетый в золотой с пурпуром мундир королевского Дома Маурайнии. Он тоже поклонился, но не столь низко, и, выпрямившись, оглядел всех высокомерным взглядом. Потом заговорил на эленсийском. Хотя этот язык на Мере был мертв и сколько-нибудь регулярно употреблялся только в литургии западной веры, иногда на языке элеев говорили послы и некоторые племена Мохары — в ситуациях, когда нужен был lingua franca. Народы этого мира были когда-то едины в Содружестве, где доминировали элеи, и следы культуры и влияния народа фей сохранились.

— Посол Йевон, слуга короля Лиана Первого и королевы Паисии Маураннийских, — представился дипломат официальным тоном.

Йомар помахал рукой.

— Можете говорить по-маурийски, — сказал он на этом языке. — Я когда-то выучил этот язык.

Йевон изумленно моргнул, но взял себя в руки.

— Я не ошибаюсь, что обращаюсь сейчас к новому властителю Зимбуры?

— Властителя нет, — ответил Йомар. — Я тут присматриваю за ходом дел, пока зимбурийцы не выберут себе настоящего предводителя.

Посол Йевон приподнял брови.

— Вот как? Мне дали понять, что вы захватили трон для себя. Вы говорите, что это на самом деле не так? Мне нелегко это понять, и… как я должен обращаться к вам, сударь?

— Я — Йомар, а это, — он ткнул пальцем через плечо, — Лорелин.

Острые серые глаза глянули на высокую девушку.

— Она ваш… консорт?

— Мой друг и советник, — ощетинился Йомар. — Все, что вы хотите мне сказать, может быть сказано при ней.

— Ну, хорошо… Йомар. Маурайния, как я уже сказал, обеспокоена сведениями, что положение здесь столь нестабильно. Самое лучшее — когда монарх коронуется немедленно после гибели или низложения предыдущего. Народу как-то надежнее. Кроме того, Маурайния интересуется вашими намерениями. — Он снова глянул на Лорелин. — Я вижу, что вы не принадлежите к антиподам, сударыня, — заметил посол. — Вы ведь с запада?

Было ясно, что ее присутствие он рассматривает как потенциальное преимущество.

— Меня воспитали монахи архипелага, и это долгая история, — объяснила Лорелин. — Но вернемся к текущим делам, господин посол.

— Да-да. До нас постоянно доходят сведения об этом конфликте у антиподов. Я понимаю так, что после низложения прежнего царя возникла борьба между двумя соперничающими религиями. Культ вашей богини и другой — основанный на почитании Валдура.

— Это пророчество, господин посол, — объяснила Лорелин. — Трина Лиа, принцесса Звезд, против принца-дракона. Мы на стороне принцессы, а они почитают принца. Он, видите ли, для них бог — Валдур в земном воплощении.

— Значит, так и есть — старые ереси и предрассудки сошлись здесь! И антиподы верят, что это апокалипсис?

— Это так и есть, — настаивала Лорелин. — Принц-дракон — реальный человек. И принцесса тоже реальное лицо. Я ее отлично знаю, и она именно та, кем себя объявляет. Честно!

— При всем уважении, мы воздержимся от суждений по этому поводу. Чтобы считать такие вещи пророчеством, моему сюзерену потребуется что-нибудь убеждающее.

— Тогда пусть его убедит вот что, — ответил Йомар. — Мы будем воевать на стороне принцессы, с его помощью или без.

— Хорошо, тогда мог бы я хотя бы увидеть эту вашу принцессу?

Лорелин переглянулась с Йомаром.

— Она… ее сейчас здесь нет.

— Понимаю.

Он даже не попытался скрыть свой скептицизм.

— Послушайте, господин посол, — сказала Лорелин. — Вы просто должны решить, на чьей вы стороне. На карту поставлена судьба всего этого мира. Мы со своей стороны сделаем все, что должны сделать. Но вы тоже можете сделать кое-что: выслать ваш флот против Армады, например, и освободить архипелаги. А это освободит руки нам для других вещей.

— Каких именно? Вы хотите подавить оставшихся фанатиков здесь, в Зимбуре?

— Нет, не их, — ответил Йомар. — Это просто слепые обманутые глупцы, а некоторые вообще запуганы. Мы не будем выступать против них. Нет, — повторил он, выпрямляясь во весь рост. — Мы собираемся убить их бога.

 

3

Книга Судьбы

Растущие страхи правителя проявлялись на улицах столицы Маурайнии все заметнее. Хотя на памяти живущих ни одной войны не было, многие в Раймаре помнили рассказы о давних нападениях зимбурийцев на город — корабли их непобедимого флота, вооруженные катапультами и горящей смолой, свирепые воины, опустошавшие побережье. Прошедшие столетия не убавили ужаса этих повествований, и оборонные сооружения города поддерживались в рабочем состоянии. Все так же высились мрачные морские стены на побережье Раймара, сторожевые башни поднимались над восточным краем города головами настороженного зверя. Враг все еще был там, за изогнутым морским горизонтом, и теперь он овладел промежуточными островами архипелагов: ничто не препятствовало ужасу прежних времен повториться вновь. Доходили до Маурайнии слухи о войне на востоке — их привозили моряки, знающие, о чем говорят. Кое-кто из горожан в телегах и фургонах двинулся к Западным горам — укрыться за их естественным валом. У тех же, кто остался, жизнь была полна страшных ожиданий. Каждый день приносил новые знаки неизбежной судьбы: вести приходили с верфей, с прибрежной дороги, ведущей с юга, с рынка, где продуктов становилось все меньше, а цены все возрастали — и не только из-за конца зимы.

И вот теперь пришли новые рассказы, которым едва ли можно было верить: неизвестный ужас явился не с моря, но с воздуха.

Лица людей стали мрачными, в каждом голосе слышалась тревога, каждый рассвет был суров и холоден. Но солнце поднималось выше, и возвращались нормальные ритмы городской жизни. Может, война будет завтра утром, а то и сегодня вечером или днем, но сейчас надо выполнять работу, искать еду, покупать или выменивать предметы первой необходимости. И никто не заметил старуху, явившуюся в город со стороны моря. На ней был ничем не примечательный измазанный белый плащ и простое платье, нечесаные седые волосы обрамляли бледное лицо с запавшими глазами и глубокими морщинами. Много было таких бедных женщин, одиноких вдов и старых дев, живущих тяжелым трудом при складах или верфях. Она смешалась с толпой, медленно шла, согнувшись, будто от усталости. Когда она добралась до широких главных улиц центра города, над головами толпы раздался крик, и старуха застыла, ошеломленная.

— Разойдись, сброд! Дорогу их величествам!

Она не могла двигаться быстро, и напор толпы чуть не сбил ее с ног. В результате она оказалась в передних рядах, когда с грохотом вылетела открытая карета, запряженная одинаковыми белыми лошадьми и управляемая кучером в лиловой ливрее. Сидели в ней молодой мужчина с темными волосами и бородой, с оливковой кожей, а рядом с ним — светловолосая молодая женщина, одетая в белое с серебром. Одежды их были сшиты из тонкого бархата и парчи, а головы венчали золотые короны. Это были король Маурайнии и его королева, Паисия, дочь покойного короля Стефона.

— Сдай назад! — рявкнул вооруженный телохранитель, толкнув старуху в ряды зевак. — Дорогу тем, кто получше тебя!

Она отступила, пошатнувшись, и мужской голос позади нее буркнул:

— Ну и наглец!

— А они все такие, маракиты эти. Вот что получается, если принцессу за иностранца выдать, — отозвалась какая-то женщина.

— Да ладно тебе! А что, за простолюдина принцессу выдавать, что ли? — возразила другая. — У нее иного выхода не было, как идти за принца Лиана.

Снова заговорил мрачный мужчина:

— Просто не повезло нам, что у Стефона наследника не было. От королевы-иностранки вреда было бы куда меньше — муж бы ее держал в руках. А Паисия должна слушаться этого своего маракитского мужа и мириться с тем, что он решает. Это же он подписал с Халазаром перемирие…

— Не его вина. Его святой отец уговорил, — возразил другой мужчина. — Я вообще не в восторге от Норвина Зимы как верховного патриарха, но уж его зимбурийские неофиты! Шпионы Халазара, все это знают, только не он…

— Ну, Халазара больше нет, и скатертью им дорога! — отозвалась первая женщина.

— Ага, зато там теперь гражданская война. Нам худо придется, кто бы у них ни победил, помяните мое слово. Что те, что эти — язычники, мы для них враги. И говорят, что Армада уже в пути.

— Да что там Армада! — вмешался новый голос. — А те другие корабли — что по воздуху летают? Что против них наши морские стены?

— Летучие корабли? — настороженно спросила старуха.

Говоривший повернулся к ней:

— Не слыхали? Какое-то колдовство зимбурийцы придумали: строят корабли с машущими крыльями вместо мачт и парусов. Их уже видели повсюду, как они в небе плавают. Мудрецы из Академии говорят, что это просто машины, ничего больше, что они сами могут такое построить — но ведь не построили же?

Человек покачал головой.

Эйлия не ответила. Он был прав: строителям древних каменных укреплений в гавани и во сне не снилось нападение с воздуха. Но, как ни хотелось ей задать еще вопросы, она знала, что нужно уходить. Ее переполняла тревога, а от усталости, голода и недосыпания сменить облик она бы сейчас не могла — даже иллюзию было трудно поддерживать: сохранение облика седой старухи в глазах окружающих требовало сосредоточенности и напряжения всех оставшихся сил. Показать же свое истинное лицо она не решалась из страха перед вражескими шпионами.

Эйлия шла по крутым улицам, и чувствовала себя так, будто действительно стала старухой. Кружилась голова, бросало в жар, несмотря на влажную прохладу. Легким было трудно дышать, икры ныли, но глаза смотрели туда, куда она направлялась: к обрыву, где стояло каменное здание со множеством башен. Это была Королевская Академия, где когда-то Эйлия была студенткой. Ее потянуло вновь пройтись по знакомым коридорам и залам, отдохнуть в тихой церкви.

Добравшись, она была вынуждена присесть на каменных ступенях порога и перевести дыхание. Над ней нависал фасад здания, скалились на крышах горгульи и другие мифические каменные звери. Эйлия заметила среди резных зверей единорога — невежественный меранский художник изобразил его в виде рогатой лошади. Конечно, здесь никто веками уже не видел необычайное изящество и тонкость линий тарнавина, не знал, что он так же отличается от лошади, как лебедь от гуся. Изображены были еще фигуры херувимов — художник назвал бы их грифонами — и чешуйчатых огнедраконов. Здешние жители давно считали этих иномирных созданий мифическими. Мало кто знал, что древние грезы — и кошмары — скоро снова появятся на Мере. И никак она не может их предупредить, потому что никто ей не поверит.

Когда Эйлия почувствовала, что немного отдохнула, она поднялась по ступеням, вошла в передний зал — и остановилась, как пораженная стрелой. На каменной стене перед ней висел темный и постаревший портрет маслом — портрет бывшего покровителя школы, дворянина прежних времен с суровыми тонкими чертами лица и пронзительными глазами. Студенткой она много раз пробегала мимо, но только сейчас узнала оригинал. Изящная бородка, подстриженная острием копья, скрывала нижнюю часть лица, и глаза были серо-голубыми, а не золотыми, и все же портрет передавал больше черт Мандрагора, чем последний наверняка хотел бы. Иллюзия изменила цвет его глаз и, быть может, другие мелкие детали под кистью художника, и все же проявлялось что-то от него в уверенной позе, гордой постановке головы и решительном развороте плеч под черным бархатным кафтаном.

С некоторым трудом отведя глаза от портрета, Эйлия пошла дальше.

Когда-то Королевская Академия была ее домом, где она жила, спала и ела, где бродила в свое удовольствие по огромной библиотеке. Никто не взглянул на нее, когда она вошла, все лица были чужими. Эйлия шла среди этих людей, как призрак среди живых. Один раз она заметила светловолосого человека, стоявшего к ней спиной, и, не успев подумать, вскрикнула: «Дамион!» — и тут он повернулся, удивленный, а она в смущении отступила при виде незнакомого лица. Эйлия заставила себя пойти дальше, и другое лицо, темнокожее, с морщинами, всплыло перед ее мысленным взором. Вакунга. И вспомнились его слова:

«Ты ищешь Дамиона не там, — сказал ей шаман. — Небесная богиня Найа знала, что должна искать возлюбленного в Нижнем Мире, и снова вызвать его к жизни. А твоя история во многом повторяет ее».

Суеверие, просто суеверие. Вакунга был мудр, но не прошел обучение арайнийских немереев. Дамион Атариэль не вернется никогда. И здесь, как и в Зимбуре, он присутствует лишь в памяти тех, кто его знал.

Она подумала смутно, есть ли в Маурайнии кто-нибудь, кому надо сообщить о судьбе Дамиона. Он был сиротой, родственники неизвестны, его воспитали в Академии монахи ордена Святого Атариэля. Быть может, следует сообщить аббату и приору. И был у него друг детства, теперь рукоположенный священник в городе — как же его звали? Она не могла вспомнить. Мысли текли вяло и медленно — наверняка от усталости и угнетенного настроения. Несколько человек, мимо которых она прошла в коридорах, бросили на ее оборванную фигуру неодобрительный взгляд, и она все время ждала, что ей прикажут покинуть помещение. Но ее хотя бы не смогут вышвырнуть из часовни, открытой для всех верующих, и Эйлия ускорила шаг, направляясь к этой безопасной гавани. Придя, она опустилась на колени в молитвенной позе, пристально глядя на святилище. И снова от знакомого окружения кольнуло сердце. Высокий сводчатый потолок с каменными резными фигурами, ряды мигающих свечей, алтарь со Священным Пламенем — все это напоминало о безопасном и счастливом прошлом. За алтарем стояла каменная ширма, закрывающая святая святых, украшенная крылатыми фигурами из бронзы. Ангелы — так их тут называли. Но, как каменные горгульи, эти статуи были вдохновлены истинными рассказами о созданиях прежних времен: чародейных, меняющих облик архонах, правивших когда-то Небесной Империей.

И здесь, в этой часовне, в ее озаренном пламенем святилище увидела она впервые…

Нет. Не будет она опять вспоминать Дамиона.

Эйлия снова стала рассматривать резных ангелов и демонов на ширме алтаря. Они навели на мысль о древних меранских писаниях, где говорилось о войне Неба и Ада. Взяв со скамьи иллюстрированный молитвенник, Эйлия открыла первую его часть, Книгу Начал. Здесь с соответствующими гравюрами рассказывалось о войне крылатых ангелов в мантиях со страшными злыми духами, обладателями рогов, хвостов и прочих атрибутов зверя. Модриан-Валдур появился сперва как архангел в венце, потом как демон в облике человека, только с крыльями и хвостом дракона, и наконец — как страшный коронованный дракон, выдыхающий пламя в битве с Атариэлем, предводителем небесного воинства. На последней иллюстрации он был изображен падающим в Пропасть Погибели, которая была символически представлена как дымящаяся разинутая пасть, готовая его поглотить.

Эйлия какое-то время смотрела на эту картину, потом перелистнула к Книге Бытия, где содержалось более детальное описание Пропасти, составленное Орендилом.

«И узрел я глазами своими царство вечной тьмы, — писал он, — где царили демоны омерзительной ипостаси, не зверя и не человека. И есть в месте том крепость могучих башен и стен, Цитадель Гибели, где обитает Великий Обманщик и все демоны его. И поставлена она на краю ямы пламени вечного. В ту Пропасть Погибели направляются проклятые, дабы вечно терпеть муки, изобретенные демонами для них».

На прилагаемой иллюстрации изображена была крепостная башня, поднимающаяся над зияющим провалом, откуда шел дым, а коронованный дракон в окружении бесчисленных уродливых демонов гнал испуганных людей прямо в бездну.

Эйлия отложила книгу. Это был всего лишь кошмар? Или Орендилу действительно было дано видение царства Валдура? Его описание Неба было очень похоже на описание Велессана Странника, хотя и менее детальное, а Велессаново видение планетных сфер оказалось на удивление точным. И Погибель тогда тоже реальна — не воображаемое место вечного проклятия, а определенное место в материальном мире, которое сумел увидеть Орендил? А если так, где оно может быть? В одном предании черная звезда в созвездии Валдура стала порталом ада, но это может быть просто фантазия. Однако сцена, описанная Орендилом, могла иметь место в реальном мире в пределах Энтара — Звездной Империи Валдура. Быть может, пророк увидел далекое прошлое прежнего столичного мира империи — Омбара, планеты возле красной звезды Утара? Как говорил Мандрагор, одна сторона этого мира всегда повернута прочь от солнца. Место «вечной тьмы». Демоны-чародеи могли воспользоваться превращением или иллюзией, чтобы явиться отвратительными чудовищами, а уж чародеями архоны были несравненными.

Она пролистала истрепанные загнутые страницы и остановилась на одной иллюстрации: женщина, сражающаяся с коронованным драконом. Иллюстратор этого тома почему-то решил включить в каноническую Книгу Судьбы апокрифический образ. Эйлия в смятении уставилась на страницу. Иконография была традиционной: Трина Лиа в короне из звезд стояла на перевернутом полумесяце, потрясая Камнем Звезд, а дракон вставал на дыбы, расправив крылья, изрыгая пламя из пасти. И Аурон, и старая Ана говорили, что будущее переменчиво, что ничто не определено необратимо — и все же вот оно перед ней, неизбежное. Ни один ангел-воин не придет воевать с врагом. Битва эта в прошлом, и никогда не повторится. Ей теперь выпало взять на себя роль бойца, а не ждать, чтобы ее спасли другие.

Эйлия сглотнула, и пересохшее горло отозвалось болью. Волнами накатывали холод и жар. Она отложила книгу и прижалась лбом к стоящей впереди скамье, в обмороке от изнеможения, а сидящие вокруг решили, что она молится. С потерей сознания пропала иллюзия внешности: кто заглянул бы сейчас под капюшон, увидел бы молодое лицо. Но она спала, не чувствуя опасности. Во сне — или все же наяву? — она видела эту же часовню в давние-давние дни, с коленопреклоненными монахами и рыцарями на скамьях. Среди них был молодой мужчина ангельской красоты с серьезным лицом, с рыжевато-золотыми волосами до плеч и чудесными глазами почти того же цвета. Рыцарем и принцем был он тогда, освобожденный от кошмаров прежнего своего детства для жизни в чести и гордости на почетной службе, еще не тронутый тенями своего темного будущего.

Нет, это уже слишком, и она, не выдержав, вскрикнула от душевной муки.

Чьи-то руки трясли ее, пытались разбудить, и это было в горячечном сне, из которого не удавалось вырваться.

Ее подняли, ощутила она смутно, понесли, долго шли в темноте. Кто-то застонал где-то вдали, потом ближе, потом она поняла, что это ее голос. И издалека, непонятно откуда, донесся еще голос, будто знакомый, хотя трудно было сопоставить его с лицом:

— Это она, она. Эйлия! Наконец мы ее нашли.

Город как-то странно затих и замер с наступлением вечера. Люди, добыв, чего хотели, на рыночной площади и в магазинах, не задерживались на улице, а спешили домой. Днем трудно было сказать, сколько горожан покинули свои дома, но вечером убыль населения Раймара становилась очевидной. Когда-то весь город был озарен теплым желтым светом ламп из каждого окна, но сейчас было видно много темных прямоугольников — не меньше трети народу уехало. И вскоре за ними последуют еще, если не придет хороших вестей. Весь Раймар будто сжался в ожидании смертельного удара.

Джеймон Моряк выглядывал из открытой двери заброшенного дома, который заняли он и его родственники. Сегодня он ходил в гавань узнать новости от команд торговых судов. Сейчас в Зимбуре сражались за власть две соперничающих силы: человек, который называл себя новым богом-царем, и его противник, что-то вроде пророка из пустыни по имени Заим, который почитал какую-то богиню. В Зимбуру направили послов к обеим сторонам, но никто не знал, приняла ли их хоть одна. Неизвестно было, удовлетворятся оба тирана дракой между собой или кто-нибудь из них в борьбе с соперником позовет в союзники западные страны. Тогда может быть мир. Но голоса моряков звучали неуверенно, в глазах проглядывал страх. Некоторые корабли подвергались в море нападению, их грабили и жгли. Кто бы ни командовал сейчас Армадой, Содружества он не боялся.

Джеймон повернулся и вошел в дом, раздумывая, делиться ли услышанным с родственниками. Такое чувство, что он судьбой обречен всегда приносить печальные известия: несколько лет назад именно он посоветовал им покинуть Большой остров и искать на континенте убежища от флота Халазара. Он решил сейчас ничего не говорить, вообще не поднимая эту тему. Сестра его, Джемма, была на кухне и замачивала в тазу какую-то тряпку. Джеймон встал рядом с ней.

— Все еще не очнулась? — спросил он.

Джемма покачала головой.

Расправляя тряпку, она пошла в комнату больной, и Джеймон за нею. Тетя сидела рядом с постелью, не отрывая глаз от лежащей. На миг Джемма и Джеймон остановились, глядя на лежащую без сознания девушку. Ее глаза были крепко зажмурены, вокруг них лежала тень, лицо приобрело восковую бледность. Время от времени больная беспокойно шевелилась, дергая руками по одеялу, но не просыпалась.

Джемма села рядом с Неллой и подала ей тряпку.

— Вот так, Эйлия, доченька, — сказала вполголоса Нелла, кладя мокрую ткань девушке на лоб. — Так прохладнее немножко будет.

Она говорила, зная, что дочь не ответит, скорее себя успокаивая этими словами. Джемма озабоченно смотрела на это служение.

Джеймон остался стоять, глядя на заболевшую двоюродную сестру. В детстве они были очень близки, даже ближе, чем с родной сестрой, потому что у Эйлии была та же тяга к приключениям. Они вместе играли, воображая себя героями волшебных сказок и старых легенд, говорили о дальних землях за раскинувшемся со всех сторон морем. Он иногда ловил себя на мысли, не эта ли духовная близость, выходящая далеко за рамки родственных связей, была причиной, что он не женился. Никогда не удавалось найти женщину, которая понимала бы его так же глубоко, как Эйлия.

Глядя в ее лицо, лишенное не только цвета, но и живости, он вспоминал свет энтузиазма и рвения, заполнявший эти глаза, легкий румянец жадного интереса, когда она говорила о своей жажде знаний и опыта. Он вспоминал ее детский восторг, когда она оказалась в Маурайнии — мечта стала явью, вопреки тревожным обстоятельствам, которые сделали это возможным. А потом, всего через несколько месяцев, она исчезла из Королевской Академии, оставив его и всю семью терзаться тревогой. Никто не верил в объяснение, предложенное властями: что Эйлия вступила в тайный ковен ведьм и сбежала, когда ее единомышленники были арестованы. Само обвинение в ведьмовстве было абсурдом, но будь оно даже истинным, она бы прибежала к своим родным, а не исчезла бы бесследно. Они свою Эйлию знали. Если она покинула Раймар, думал Джеймон, то не по своей воле. Ему трудно было поверить, когда Джемма и Бетт прибежали к нему сообщить, что Эйлия нашлась. Они все время обыскивали гостиницы, обходя их каждую неделю в надежде, что Эйлия где-то появилась, но шли годы, и надежды стали гаснуть. И как же они все радовались, когда их бдительность наконец дала свои плоды! Сейчас они снова страдали, видя, как усиливается ее болезнь: лихорадка, горячечный бред, который заставлял ее что-то бормотать о неизвестных местах и людях, которых они совсем не знали. Слишком это было бы жестоко — вновь обрести Эйлию, чтобы тут же снова ее утратить — и она даже не очнется и не узнает их. Но лихорадка стала спадать, болезнь будто прошла перелом. У Джеймона ноги подкосились от чувства облегчения. «Теперь, — подумалось ему, — мы узнаем наконец, что же с ней случилось».

— Она переменилась, — сказала Джемма, помолчав.

— Да, бедняжка. Она так исхудала…

Нелла сняла тряпку и потрогала лоб девушки.

— Я не про это. У нее волосы стали длиннее — просто сидеть на них можно. Я полагаю, что они отросли за это время, но в них прибавилось золота. Они были более — мышиные, что ли. И я клянусь, что она выросла. Если бы она встала, оказалась бы выше меня, а мы были одного роста.

Нелла ничего не сказала, и племянница ее снова встала.

— Я должна пойти покормить кур, — сказала она. — И посмотреть, не снеслись ли они. Поможешь, Джейм?

Она хотела поговорить с братом наедине, откровенно, как бывало, когда они были моложе.

Они вышли в заднюю дверь, в небольшой дворик, где стояла в стойле лошадь и копались лениво в земле несколько тощих кур.

Открывая амбар, Джемма вздохнула.

— Повезло нам, что хоть это есть. Птица сегодня просто бесценна. Но я не знаю, сколько еще мы сможем их кормить, Джейм. Зерно страшно дорожает, а нам оно нужно для лошади — что если придется бежать из города?

Он кивнул.

— Я знаю, очень подмывает съесть всю птицу, но дядя Даннор прав — лучше несколько яиц каждый день, чем один раз мясо. Посмотрю, не удастся ли раздобыть для них корм, — Он наклонился, подобрал два бурых яйца. — Хотя, если они перестанут нестись, придется их зарезать.

Джемма заговорила снова:

— Я так рада, что Эйлия снова с нами и что ей лучше. И все равно — все как-то неправильно! Я боюсь, Джейм. Не в войне дело, не в разговорах о вторжении — войны всегда где-то есть, но ведь еще и это. — Она подняла руку, показывая вверх. Они оба посмотрели в ночное небо, чудесное и страшное, с дождем длиннохвостых комет. — Говорят, что это означает конец света.

— Я в знамения и пророчества не верю, — сказал Джеймон, когда они вернулись и положили яйца на кухонный стол. — Не думаю, что эти кометы вообще что-нибудь значат. Явление природы, — объявил он, входя за сестрой в комнату.

— Это вы про что? — спросила Нелла.

— Мы говорили про кометы, — ответила Джемма. — Но что будет, Джейм, если одна такая упадет на землю? Снова как Великая Катастрофа. — Она содрогнулась. — Целые страны выгорели. Кометы состоят из огня…

— Из льда, — пробормотала Эйлия, мотая головой на подушке.

— Что она сказала? — спросил Джеймон.

Нелла поспешила к девушке:

— Что-то про лед — может, лихорадка вернулась? — Она потрогала лоб Эйлии. — Нет, жара нет, но приложи ей еще раз мокрую тряпку, Джемма.

Эйлия заворочалась и сказала:

— Кометы состоят не из огня, а из льда.

— Снова бредит, — сказала Джемма.

Увидев слезы на глазах племянницы, Нелла посуровела:

— Ты мне просто дай тряпку, будь добра.

— Прости, тетя, я просто очень взволновалась. Бедная Эйлия так больна, а тут еще и разговоры о конце света… — Она подавила всхлипывание. — Хорошо бы на самом деле это был Конец Времен. Тогда надо было бы только ждать, пока за нами ангелы явятся. Хотелось бы, что кто-то пришел и за нас стал драться.

В этот момент веки у Эйлии затрепетали и открылись. Все замолчали. Взгляд девушки перешел с потолка на лица, и в глазах забрезжило узнавание.

— Мама? Джейм, Джемма — это в самом деле вы? Или я еще сплю?

Нелла крепко взяла ее за руку.

— Это мы, дорогая, мы. Ты снова к нам вернулась. Мы так волновались, Эйлия!

— Почему я в постели? Я болела?

Голова ее качнулась из стороны в сторону, на щеках появился румянец.

— Да, дорогая. Но сейчас тебе лучше, — ответила Нелла. — На, попей.

Она поднесла девушке чашку с водой.

Эйлия попыталась отпить, но поперхнулась и закашлялась.

— Где я? — спросила она, когда дыхание к ней вернулось. — Это не наш дом. Где мы?

— Это дом, где мы сейчас живем — ну, можно сказать, мы его одолжили, поскольку владельцы его бросили. В Раймаре сейчас много пустых домов. Но это неважно.

— Раймар, — сказала Эйлия. — Я забыла. Я думала, мы на Большом острове.

— Мы тебя нашли в гостинице, в городе. У тебя была лихорадка, и ты спала или бредила почти двое суток. Как ты теперь себя чувствуешь, милая?

Нелла закутала плечи Эйлии шерстяной шалью.

Глядя на приемную мать, Эйлия смогла изобразить слабую улыбку. Она была все еще бледна после болезни, если не считать двух пятен румянца на щеках, но глаза у нее прояснились.

— Чувствую… очень усталой, очень слабой, будто долго бежала, но не знаю, от чего.

Она снова закашлялась и плотнее закуталась в шаль.

— Но где ты была все это время? — выпалил Джеймон, не в силах больше сдерживаться.

— Была? — Эйлия посмотрела на него пустыми встревоженными глазами. Потом медленно опустилась на подушку. — Не могу вспомнить, — шепнула она.

 

4

Огонь в небе

АВАТАР! УСЛЫШЬ НАС!

Голоса вторглись в разум Мандрагора, тревожа его, полуспящего. Когда глаза его медленно открылись, он на миг подумал, что лежит в собственном водном гроте в Запретном дворце, в своем собственном мире, но тут же заметил проникающий сверху бледный свет, озаряющий бассейн, и понял, что дно и стены бассейна гладкие, а не каменистые. Тогда он вспомнил: он лежит в нагретом бассейне в саду удовольствий Темендри Альфарана, Его армии завоевали этот мир без борьбы — или так они доложили, потому что он сам при штурме не присутствовал, и, когда он прибыл, этот лунный мир был завоеван, а император сбежал. Поднявшись и оглядевшись, он увидел три знакомые фигуры, будто висящие в воде, — до каждого можно лапой дотянуться. Элазар, Эломбар и регент Наугра. Он разинул пасть и хлестнул хвостом в знак неудовольствия — поверхность бассейна заколыхалась и вспенилась.

Нарушать мое уединение непростительно! — буркнул он, оскалив огромные зубы.

Трое гостей, будучи внетелесными образами, страха не проявили. Образ Наугры сказал:

Но, господин мои принц, мы принесли тебе важные известия. Мы отправили множество летучих кораблей и огнедраконов твоим именем покорять Меру. Мы знаем, что сейчас Эйлия находится в этой сфере. Сейчас твой шанс победить ее, пока она не на Арайнии и отрезана от той силы, что дает ей эта планета. Это была цель твоей кампании на Мере — заманить ее в мир, где уменьшатся ее силы! Ты упустил величайшую возможность, пока она была в твоей власти на Неморе. Не упусти же ее теперь.

Дракон оттолкнулся когтистой лапой от дна бассейна и вынырнул, пустив струю, как кит. Наверху пылала ночь Темендри Альфарана, светлая, почти как день. Ее освещали рои звезд, сплетенные с голубыми и бледно-лиловыми туманностями, и огромный диск планеты Альфаран, заполняющий почти все восточное небо. Мандрагор вышел из бассейна, стряхнул воду с крыльев и гривы.

— Я сделал то, что вы желали. Я прибыл на Темендри Альфаран забрать Трон у императора Орбиона, но он уже сбежал. Мое путешествие оказалось бесполезным, даже если вы захватили для нас этот мир. И вы все равно хотите, чтобы я посетил теперь Омбар?

Он зарычал при этих словах и шагнул из бассейна в рощу деревьев-цветов. Лепестки их отцветали, падали на землю, потому что этот регион мира драконов входил в осень. Многие эфемеры, растения и животные, летающие, как птицы, тоже падали на землю и отдавали свои коротенькие крылатые жизни, чтобы стать семенами. Их беспомощный полет навевал грусть.

Три эфирных образа пошли за Мандрагором, плывя в воздухе подобно призракам.

— Мы хотели бы, чтобы ты направился первым делом на Омбар, а Темендри Альфаран отложил до следующего раза, — сказал Эломбар, плывущий сбоку. — Орбион стар и болен и не представляет для тебя такой угрозы, как Трина Лиа. В моей сфере есть сила, которая может сделать тебя более чем равным Эйлии, если ты захочешь от этой силы черпать. Суверенная сила, не прикованная к сфере Омбара, как та, что на Арайнии, она может войти в тебя где бы ты ни был в Талмиреннии — пусть даже на самой Арайнии. Но ты должен сперва прибыть туда и принять ее. Я буду ждать тебя в старом городе архонов, который лежит возле области теней, и со мной будет Элазар. Ты давно желал встретить нас во плоти, как ты говоришь, и мы удовлетворим твое желание. Но только если ты прибудешь на Омбар.

— Вы не архоны, — пророкотал дракон. — Древние давно мертвы.

— Тогда тебе нечего нас бояться. Когда ты будешь?

— Я не боюсь вас! — взревел он, наполовину развернув крылья.

Но это была ложь.

— Рад это слышать, но чем дольше ты будешь откладывать нашу встречу, тем заметнее будет твой страх. Армии Омбара ждут твоего приказа. Мы сразили в нашем мире тех, кто не подчинялся нам или не признал бы тебя господином — никто более не осмелится ослушаться. Но моругеи хотят увидеть предводителя воочию, и твои сторонники на Мере тоже тебя ждут: и те, кто открыто восстали против Эйлии, и те, кто пока таится. Мы веками готовили твое пришествие. Иди и возьми то, что принадлежит тебе!

А видели ли его моругеи? Он, кажется, припоминал проход по улицам одного из их миров, когда он прибыл предъявить права на свой титул, в человеческом облике. Его приветствовали грохочущие орды — но было ли это на самом деле? Теперь, когда он привык все время носить драконий облик, человеческую память начало как-то странно размывать. Иногда возникало ощущение, что драконий облик не только накладывает свои странные чувства и желания, но буквально лишает его собственной воли, заставляя отстраняться от себя более обычного. Может быть, придет день, когда он перестанет быть Мандрагором, а станет существом с совершенно иными умом и телом? Мысль беспокоила, но ужас перед хрупкостью человеческого тела сейчас пересиливал все иные страхи.

Итак, наконец-то он встретится с «демонами» лицом к лицу, а не будет общаться с их эфирными фантомами. Это не был блеф: они не стали бы приглашать, если бы не могли принять те материальные формы, которые сюда проецировали. Ему только надо полететь на Омбар, встретиться с ними лицом к лицу и понять, кто они. И это будет решением всех его трудностей? Он их обвинил в попытке обмана, в том, что они прячут от него свой истинный облик, но если не принять их приглашение — это будет выглядеть так, будто он их боится. Они ничего не теряют, отказавшись с ним встретиться, ибо для них нет стыда в страхе перед ним — Аватаром, воплощением взбунтовавшегося бога, повелителя демонов. Это он потеряет лицо, если будет казаться, что он избегает их. Значит, угрозой стыда его заставляют явиться на Омбар — а что тогда? Они верят, быть может, что их физическое присутствие его запугает? Или у них на уме что-то посерьезнее? Проекция вреда причинить не может — чтобы чародейство на кого-то подействовало, чародей должен явиться во плоти… но нет, это чепуха. Они не станут на него нападать и убивать его, даже если бы могли, потому что он — их драгоценный Аватар, средоточие их давно лелеемых планов. Нет, это так они пытаются прибрать его к рукам. Одно несомненно; они не просто иллюзии, как он надеялся, и не слуги-гоблины у Наугры. Гоблины владеют многими волшебными умениями, но в основном это иллюзии внешности и прочие иллюзии. А эти двое — оборотни, судя по странному их виду, а только величайшие из немереев владеют этим умением. И ясно также, что они не боятся его всерьез, несмотря на силу, которой он владеет. Уже одно это было для него причиной бояться их.

— Я сперва слетаю на Меру, — ответил он наконец. — Валеи меня увидят, но только когда я докажу, что я Аватар — завоеватель, пришедший взять свое царство.

Фигуры поклонились и исчезли, оставив Мандрагора думать обо всем, что было сказано. Теперь у них и у него была общая цель, но что случится, когда Эйлия и ее силы будут разбиты, и он начнет преследовать свою личную цель? Их необходимо будет уничтожить, какой бы природы созданиями они ни были.

Он еще не слишком далеко зашел, чтобы не ощущать некоторой неловкости от быстроты, с которой пришло на ум это решение. Воином он был уже много веков, но безжалостно и легко идти на убийство — эту черту он считал примитивной и презирал в других. Нет, он убивал всегда только по необходимости, ради собственной защиты. Сейчас у него не было другого выхода, кроме как принять помощь загадочных союзников, хотя на Омбар он не полетит — по крайней мере сейчас. Он воспользуется армиями и летающими эскадрами, которыми они его снабдят, гоблинами и огнедраконами, как и своими защитниками-лоанеями, и направится к Мере. Этого хватит, чтобы гарантировать себе победу, не прибегая к неизвестной и наверняка опасной силе из мира древнего трона Валдура. Когда Эйлия перестанет быть для него угрозой, он разыщет бежавшего императора и отберет у него трон Талмиреннии. Но до того, как взяться за задачу наведения порядка в Звездном Царстве, он все-таки совершит путешествие на Омбар — избавиться от этих союзников, которые слишком легко после гибели общего врага могут стать соперниками.

— Наконец-то наша армия прибыла с Арайнии. Немереи прислали ее через портал в пустыне, — сказала Лорелин, спускаясь вместе с Йомаром по широким каменным ступеням Йанувана. — Они защитят народ, когда явятся сторонники Мандрагора. На этот раз их больше, и у некоторых есть боевой опыт. И в этом будет необходимая разница, я думаю.

— Отлично. Я оставлю здесь арайниского военачальника за главного, а мы с тобой поедем искать Эйлию.

— Надо будет взять с собой Камень Звезд. Он у тебя?

— Да, конечно. Я его таскаю с собой повсюду. Иначе кто-нибудь его бы уже свистнул: для зимбурийцев это всего лишь драгоценный камень.

Он полез во внутренний карман красной шелковой куртки и достал матерчатую сумочку.

— Он здесь? — благоговейно поразилась Лорелин. — Ты просто расхаживаешь с ним вот так?

— А что? Я его не трогал — мне не хочется никаких видений, или чего там этот Камень с людьми делает.

Он развязал тесьму, и они оба уставились на Камень Звезд. Лучистый свет, наполнявший его в присутствии Эйлии, погас: с виду это был всего лишь большой ограненный алмаз, хотя исключительно чистой воды и без дефектов.

— Ей не надо было его оставлять, — сказала Лорелин. — Для Эйлии все оборачивается очень плохо, когда Камень далеко от нее.

С чувством неловкости Йомар завязал мешок и вернул его в карман.

— Не говори так! Она, наверное, не хотела рисковать, что его потеряет или что он попадет не в те руки. Найдется свободный дракон, чтобы отвезти нас в Маурайнию, или они все в бою? — поинтересовался он, меняя тему.

— Я просила их послать нам на помощь кого-нибудь. Меня беспокоит, что враг тоже наверняка знает об отсутствии Эйлии. Что если ее выследили? Я знаю, что она владеет магией, но, как говорят немереи, даже волшебнику нужно иногда спать — а она одна, и охранять ее некому.

По прохладным залам крепости они вышли в сияние открытой площади. Киран, стоявший с Вакунгой в нескольких шагах от двери, проказливо улыбнулся Йомару.

— Привет, Йомар! Заим, похоже, не только великий воин, но и великий маг. Ты умеешь наколдовывать из воздуха целую армию.

Он глубоко поклонился.

Йомар устало на него посмотрел:

— О чем ты теперь бормочешь? Ты же знаешь, что я ничего такого не могу.

— Но ведь сделал. Люди видели армию, идущую от старых каменных ворот в пустыне — те, что в виде двух крылатых каменных тварей. Только что не было ничего, говорят очевидцы, и вдруг целое войско рыцарей марширует сквозь ворота — из ниоткуда. У чуда были свидетели, а следы солдат все еще отчетливо видны на песке с одной стороны ворот — а с другой ни одного.

Йомар застонал:

— Да не наколдовал я… проклятие, не могу объяснить! Но не умею я колдовать.

— Конечно, нет. Это выполнение пророчества. Армия Небес идет следом за дочерью Утренней звезды, — сказал Вакунга. Он тоже развеселился. — И птица небес тоже появилась.

— Кто?

Шаман показал рукой. Возбужденная толпа сгрудилась вокруг фиговых пальм на краю площади. В кроне самой высокой из них, устроившись на блестящих листьях, сидела большая птица, сияя всеми цветами пламени.

— Она вылетела из ворот почти сразу после армии, — сказал Вакунга. — Люди говорят, что это знак с Небес.

— Это Талира! Она вернулась! — вскричала Лорелин, узнав защитницу и подругу Эйлии. Она бросилась к дереву и позвала огненную птицу: — Талира, привет! Давай сюда!

Талире явно было приятно внимание зевак: она прихорашивалась, расправляя блестящие крылья и чистя их клювом. На призыв Лорелин она ответила долгой трелью — красивым переливчатым звуком, как вода в роднике.

— Что она сказала? — спросил Йомар в некоторой досаде, что т'кири не приняла человеческий облик и не говорит на простом эленсийском.

— Она говорит, что услышала про Эйлию и прилетела помогать. И Аурон тоже здесь.

Лорелин оглянулась и радостно вскрикнула, увидев приземистого коротышку в толпе. Он был похож на пожилого каанца — с лысеющей головой и белой длинной бородой. Но это была просто маскировка за которой прятался Аурон, имперский лоанан и верный слуга небесного императора. Он не стал тратить слов, завидев их, но встретил на полдороге, энергично жестикулируя обеими руками.

— Я знаю, мне Фалаар сказал, что тут случилось. Он остался в битве, где просто необходим, но мы с Талирой поможем вам найти Трину Лиа.

— Отлично. Мы только прихватим оружие и еду и переоденемся, — сказал Йомар.

— Мы вас тут подождем.

Йомар и Лорелин пошли обратно к крепости, Киран за ними. В главном зале их встретил посол Маурайнии.

— Если позволите вас побеспокоить, господин правитель…

— Я уезжаю, — бросил через плечо Йомар. — Найдите кого-нибудь другого для разговоров, пока меня не будет.

— Уезжаете? Но вы же не можете оставить страну! Вы же правитель. — Посол Йевон таращился, не в силах поверить. — Куда вы уезжаете?

— Искать своего друга. — Йомар повернулся к Кирану: — Слушай, ты! Возьми пока все на себя. Раз ты думаешь, что быть предводителем так весело, можешь попробовать, пока меня не будет.

И он вышел, даже не оглянувшись.

— Мне быть царем? — Киран рассмеялся. — Куда катится Зимбура? Что ж, придется отрабатывать царственную осанку.

Он направился в тронный зал преувеличенно плавной походкой.

Посол, оставшись в зале один, мотал головой и бормотал слова, которые потом еще повторит своему сюзерену:

— Эти люди сошли с ума. Совсем сошли с ума!

Наступал вечер, и к Эйлии постепенно возвращались силы. С помощью Неллы и тети Бетт она смогла сесть в кровати, не падая в обморок. Но провал в памяти остался, резко отделив прошлое от настоящего. Ей казалось, что она стоит на краю черной зияющей бездны, глядя на далекий и недостижимый другой берег. Когда-то берега соединял мост, по которому она перешла на эту сторону, но он свалился и пропал в глубинах.

— Мы не оставляли надежды, что ты к нам вернешься, — говорила Джемма. — Мне все время это снилось. Кое-кто считал, что ты погибла, пропала навсегда. Но глубоко в душе я говорила себе, что ты жива, что ты вернешься к нам оттуда, где ты сейчас есть. Как жаль, что ты не можешь рассказать, где была!

— И мне жаль. Это очень странное чувство — когда пропал большой кусок твоей жизни. И пугающее.

— Ты действительно ничего не помнишь? — спросил Джеймон.

Эйлия закрыла глаза и крепко задумалась.

— После нашего приезда в Раймар — ничего.

— Это было четыре года назад, — сказал он. — Я слыхал про такие вещи, когда люди теряют память после болезни или удара по голове. Но обычно забывают все. А ты не забыла ни нас, ни остров.

— Да. Как будто что-то во мне сопротивляется попытке вспомнить определенные вещи. Я, кажется, о таком читала: солдаты и другие люди, которые пережили или видели страшное, потом теряют память об этом, хотя все остальное прошлое свое помнят. Как будто их разум что-то вычеркивает, спасая рассудок. — Эйлия сидела тихо, закрыв глаза, пытаясь восстановить утерянные фрагменты жизни. Ее удивило, что она больше не чувствует страха. Что могло случиться такого ужасного, что разум не хочет вспоминать? Но, что бы это ни было, она цела и невредима, и больше не больна. И очень приятно быть среди родных, хотя и не в своем доме.

— Если вы мне расскажете, что вам известно — я понимаю, что это немного, — то может быть, удастся что-то сложить. Или это может подхлестнуть мою память.

В ее голосе совершенно не было напора.

Джеймон прокашлялся:

— Ну, как мы говорили, тебя взяли власти — то есть так нам сказали — по обвинению в ведьмовстве.

— Но этого же не было? — Она слегка улыбнулась. — Это на меня не похоже.

Джеймон улыбнулся в ответ.

— Конечно, нет. Мы все знали, что это чушь. — Он подошел к кровати, глядя на Эйлию. — Другие, кто приходили к нам, тоже не говорили, где ты, — они только напускали таинственности в ответ на наши вопросы.

— Другие?

— Да много их было — в основном нищие да крестьяне, но все твердили, будто знают, что с тобой сталось. Говорили, будто ты вовсе не сбежала, а зимбурийцы тебя похитили. Но все настаивали, что ты от них сбежала и где-то здесь. И старая Ана говорила то же.

— Ана? — ахнула Эйлия.

— В чем дело?

— Ты назвал имя, я увидела — лицо. Старая женщина…

— Да, знахарка с гор. О ней многие здесь слышали, хотя она редко появляется в городе. Но несколько месяцев тому назад приходила. Она нам сказала, что видела тебя и что у тебя все хорошо. Но где — не сказала. Мы не знали, верить ей или нет. Ты что-нибудь вспомнила?

— Я… я не уверена.

Места и люди закружились перед глазами диким водоворотом. Имен и названий она не могла вспомнить.

— Не засыпай ее вопросами, Джейм, — вмешалась тетя Бетт. — Пусть сперва силы восстановит.

— Расскажите мне, — попросила Эйлия, — что было здесь? Вы все это время оставались в Маурайнии? Я думаю, что я тоже страшно за вас волновалась — где бы я ни была.

— Даннор и твой дядя Недман приехали к нам, когда стало туго, — объяснила Нелла. — А муж Джеммы приехал позже. Мужчины работают на верфях, кроме Джеймона. Он записался в королевский военный флот и через несколько дней уходит в плавание.

— Хотя сейчас от военного флота мало пользы, когда враг приходит по воздуху, — сказал Джеймон.

Бетт жестом попыталась его остановить, но было поздно.

— По воздуху? — повторила Эйлия. — В смысле — на летучих кораблях?

— Да. У зимбурийцев появилось против нас новое оружие.

— Но это мне напоминает… что-то я о них помню…

Остальные переглянулись.

— Что ты помнишь? — спросила Нелла. Странно, напряженно глядели ее глаза, когда она подалась вперед.

— Одна планета… — Эйлия попыталась поймать ускользающие образы. — Орнитоптеры. Корабли, которые летают, как птицы… Я думаю… думаю, это элеи их построили.

Джеймон кивнул.

— Ты нам рассказывала когда-то легенды про элеев и их летающие корабли, в детстве. Это ты и помнишь, наверное. Но эти не из волшебных сказок, они настоящие. Теперь они все время над нами летают. Люди с криком убегают, как только их завидят. Никто не знает, как зимбурийцы научились их строить. Старики в селах говорят, что это наверняка черная магия, но большинство считает, что они просто научились летать у птиц. Магистры в Королевской Академии годами пытаются это сделать. Одному почти удалось, но у воздушного корабля отломились крылья…

— Пусть в них летают зимбурийцы, но придуманы эти корабли очень-очень давно, и не ими. Сказки, которые я вам рассказывала, были правдой.

— Откуда ты знаешь? — спросил он озадаченно.

— Я… я просто знаю.

— Так, достаточно, — вдруг резко сказала Нелла. — Дай ей отдохнуть. Память вполне может вернуться к ней сама, если она отдохнет и если ее не тормошить.

Она всех выгнала из комнаты и вышла сама, тихо затворив за собой двери. Джемма ушла к себе в комнату, а Джеймон пошел на кухню, к Бетте и Нелле.

— Ты должна ей сказать, Нелл, — услышал он тихий голос Бетты.

— Что сказать? Что мы с Даннором все эти годы ей лгали?

Джеймон шагнул вперед, и они обе повернулись к нему.

— Послушайте, если вы что-то такое знаете, то обязаны рассказать и нам. Что значит: «лгали все эти годы»? Это как-нибудь связано с тем, что Эйлию от нас увезли? Ей грозит опасность? Рассказывайте!

Бетта повернулась к своей невестке:

— Он прав. Время для тайн прошло! Эти люди в летающих кораблях могут искать именно ее. Что если ей грозит опасность? Она должна знать правду!

— Но сейчас, Бетта? — возразила Нелла. — Когда она больна и так слаба? Зачем ее пугать? Мы можем спрятать ее от любой опасности.

— А если это не враги ее? Если они хотят ей помочь? У нас нет права ее прятать от них. Мы должны ей сказать и дать ей самой решить, что делать.

— В любом случае, — вмешался Джеймон, — вы можете этот ваш секрет сказать мне. Не люблю, когда меня держат в неведении. Вы что, знаете, где Эйлия все это время была — и что с ней было?

— Нет, — ответила Бетта. — Этого мы не знаем, Джейм. — И снова она посмотрела на Неллу. — Если не расскажешь ты, расскажу я.

Нелла постояла минуту, глядя в пол. Потом она сказала:

— Выйдем на улицу, чтобы Эйлия не услышала. И позови Джемму, она тоже должна знать.

Она вывела их на птичий двор, и все лица обратились к ней: суровое Бетты и двое молодых, сконфуженных и недоумевающих. Нелла долго молчала, только теребила передник в загрубелых от работы руках. Потом она заговорила, почти выкрикивая слова:

— Много лет назад было кораблекрушение. На южном берегу Большого острова.

— Да мы все про это слышали, — ответил Джеймон. — Я все приставал к тебе, чтобы ты побольше рассказала, но вы, старшие, почему-то держали язык за зубами.

— Неудивительно. Понимаешь, обломки были все в золоте. Во всяком случае, мы решили, что это золото: сотни и сотни желтых пластин по всему корпусу, как рыбья чешуя. Они до сих пор, наверное, лежат по погребам и пещерам контрабандистов Большого острова. Да, мы всей правды не говорили молодым. Очень это было странно — обыкновенный разбитый корабль, мы сперва думали. А потом на берег стало примывать обломки, сплошь золотые. Наверное, чудесный и богатый народ был на этом корабле — но никто не приплыл их искать, и это было непонятно. А старый Джеб, который жил у самого берега, только он видел корабль до того, как тот затонул. И клялся всем на свете, что он плыл по небу, как корабль-призрак из старых сказок, а потом его ударило молнией и он упал в море. Он близко не хотел подходить к обломкам, золотые они или какие еще. Сказал, что это принесет несчастье. Многие ему поверили, и спрятали или закопали то, что подобрали, и никогда уже об этом не говорили.

— Джеб? Это деревенский пьяница? — спросил Джеймон.

— Он в ту ночь не был пьян. Наверняка корабль плыл по небу — был такой же, как эти летающие, что мы с тех пор видели. Хотя не знаю, почему никто не явился искать обломки — или младенца.

— Младенца?! — воскликнула Джемма.

— Мы ее нашли на берегу среди обломков. Она была крошечной, едва только умела ходить и говорить. Но на ее платье были вышиты золотой нитью звезды. Мы его хранили много лет — на случай, если родичи ее будут искать. Но потом выбросили. Понимаете, мы уже думали о ней как о своей и не хотели, чтобы сама Эйлия думала иначе. У меня своих детей быть не могло, и для меня она была как ответ на мои молитвы. Если бы она нашла это платье, могла начать задавать вопросы, на которые нам не хотелось отвечать. Что в них было бы толку? Наверное, все ее родные погибли, иначе бы давно ее стали искать.

— Но если Эйлия — с летающего корабля, то кто она? Она ведь может быть кем угодно! — ахнула Джемма.

— Я уже говорила, Нелл: если ее платье было вышито золотом, то она из знатных. Может быть, даже принцесса! — сказала Бетта.

— Принцесса! — фыркнул Джеймон. — Какой страны? Если бы где-нибудь пропала принцесса, мы бы наверняка слышали.

— Я это и говорила, — кивнула Нелла. — И сейчас говорю.

— Но ей нужно сказать правду, — твердо заявила Бетта. — Может быть, родственники сейчас ее ищут, Нелл, — эти люди на летающих кораблях могут быть с ней одной крови.

— Да, это возможно. Но скажем ей, когда она окрепнет. Не сейчас.

Голос Неллы изменился: он уже не был твердым и решительным, скорее это была мольба. Она отвернулась от своих собеседников и пошла в дом, кладя конец разговору. Они чуть постояли и пошли вслед за ней. Никто ничего не говорил. Две старших женщины слишком погрузились в воспоминания, а молодые были слишком поражены услышанным.

— Значит, она не родня нам, — наконец тихо сказала Джемма брату. — Где-то в душе я не могу этому до конца поверить, и все-таки — это многое объясняет. Она всегда отличалась от нас от всех, и не столько с виду или чем еще, а вот как она думала и как чувствовала. Она не подходила ни к нам, ни к другим жителям острова.

— Что значит — не подходила? — спросил Джеймон, не заботясь понизить голос. — Она — член нашей семьи! Мне плевать, откуда она там родом, она теперь наша. Посмотри только на ее лицо — как она обрадовалась, когда увидела нас.

Сестра посмотрела на него долгим взглядом.

— Ты всегда был к ней ближе, чем ко мне, — сказала она наконец. — Нет, не думай, я не ревную, никаких таких глупостей. Но у вас двоих так много общего. Я думаю, из всех из нас она была к тебе ближе всех. И ей было очень трудно, когда ты ушел в море, Джейм.

— Знаю. И я много об этом думал. Я понимал, что ей одиноко, и я ей писал при каждой возможности. Может, не надо было мне уходить.

— Чепуха, конечно, надо было, и Эйлия то же сказала бы. Она знала, что ты этого хочешь больше всего на свете. Она бы и сама ушла из дому, если бы представился случай. Я только хотела сказать, Джейм, — ну, ты понимаешь, каково ей было. И как было бы по-другому, если бы ты остался.

Джеймон не ответил, но поразительный ответ зазвучал у него в голове: «Мы могли бы пожениться. Двоюродные иногда женятся. А она, оказывается, мне даже и не двоюродная…»

Джемма снова посмотрела ему в лицо.

— Я думаю, она на самом деле не вернулась к нам, чтобы остаться. Она захочет уйти к своему народу, кто бы он ни был. К тем, что на крылатых кораблях.

— К ее народу? Она же не зимбурийка, — возразил Джеймон. — Даже с виду не похожа. Если бы она была с зимбурийского небесного корабля, то наверняка ее там держали пленницей, а вся ее родня погибла. — Он взъерошил свои песочные волосы и сказал: — Зимбурийцы — что нам Ана и прочие про них говорили? Что они пытались захватить Эйлию. Зачем? Чем-то она для них важна? Важна настолько, что они ее дважды ловили, а сейчас пытаются еще раз? Если так, то от летающих кораблей ее надо спрятать.

— А может быть, Эйлия права, и не только зимбурийцы умеют строить летающие корабли, — возразила сестра.

— Но кто еще мог их построить? Они не с этого континента, а все другие земли завоеваны Халазаром.

— Не знаю, разве что… Джейм, а что если все еще остались элеи в этом мире? Столько происходит странного…

— Элеи! — фыркнул он. — Она разве похожа на элейку?

— Не знаю. А как выглядели элеи?

Снова настало долгое молчание, нарушенное скрипом входной двери и двумя голосами, мужским и детским.

— Это Даннор вернулся с верфей, — сказала Нелла. — Как он будет рад, что Эйлия поправляется!

Голоса стали ближе, и в комнату вошел Даннор Корабельщик, а с ним — белокурый мальчишка, который тут же запрыгал от радости, узнав новости.

— Она очнулась! Ура! — закричал он и побежал к Эйлии в комнату — никто не успел его остановить.

— Лем? — спросила Эйлия, улыбаясь и спуская ноги с кровати.

— Нет, это Дани, — ответила Джемма, нагибаясь и обнимая ребенка.

Эйлия заморгала:

— Малыш Дани… да, конечно, это же было так давно. Я забыла, что Лем сейчас должен быть гораздо больше.

— Лем с папой в доках, — сказал Даннор, садясь на кровать рядом с ней. — Он хотел остаться посмотреть корабли. Как тут моя девочка? — спросил он, положив ей на плечо загрубевшую от работы руку.

Даннор никогда слишком открыто не проявлял своей привязанности, но сейчас Эйлия почувствовала, как он ее любит.

«Как будто я мысли его читаю».

— Намного лучше, отец, — ответила она, накрывая его руку ладонью.

— Отец? — улыбнулся он. — Ты меня всегда называла папа.

Она смутилась.

— Я… я забыла.

— Она не может вспомнить, где была. Так что не засыпай ее вопросами, Данн, ей на сегодня уже хватит. А кстати, о работе: я же должна ужин собрать, — сказала Нелла. — Что найдется.

— Нам сегодня заплатили, — сообщил ей Даннор. — Нед дал мне свою получку, передать Бетте. На рынок можем сходить потом.

— Если там еще хоть что-то можно купить.

Просьба Неллы, обращенная к Бетте, была молчаливо принята: никто ни слова не сказал о происхождении Эйлии или о разбитом летучем корабле, разговор шел будничный. Потом Дани подбежал к Эйлии и посмотрел на нее светлыми карими глазами:

— Ты разговаривала, когда спала.

— Горячечные сны, — пояснил Джеймон, поймав взгляд тетки.

— А мы слушали, что ты говорила, — добавил Дани.

— И о чем же я говорила? — спросила она.

— Ой, много. Истории рассказывала. У тебя был дракон, который был твой друг, и ты жила в замке. И замок был в звезде. В Утренней звезде. Ты рассказывала, пока спала. А теперь, когда проснулась, будешь еще рассказывать?

— Не приставай к ней, Дани! — нахмурился Джеймон. — Иди играй.

— Да пусть будет! — вмешалась Джемма. — Видит бог, при такой суровой жизни немного фантазии не помешает. Эйлия, давай я тебе немного волосы расчешу. Они ужасно спутались, пока ты болела.

Эйлия оперлась на подушку и задумалась, что она могла рассказать в бреду. Сны эти были еще с ней, живые, как реальные воспоминания, фантастичные, как волшебная сказка. Некоторые из них ее тревожили. Но Джемма стала расчесывать ей волосы ловкими движениями, и Эйлия смогла взять себя в руки. Она стала медленно рассказывать, и Джемма слушала вместе с завороженным сыном, не перебивая, и руки ее не переставали ласково двигаться.

— Утренняя звезда… там очень красиво. Там всегда тепло, потому что близко к солнцу. И горы там выше, чем здесь. И там водятся дивные создания — гигантские птицы по имени рох, которые могут, если захотят, унести быка с телегой. Но там все звери ручные. И там большой город, и дворец с дивными садами. — Голос ее стал тих, мечтателен, глаза широко открылись, будто она видела то, что никто больше в комнате не мог видеть. Джеймон, стоявший рядом с ней, поймал себя на том, что смотрит в эти глаза с изумлением: он всегда считал их красивыми, но сейчас красота стала какой-то чужой, чего раньше не было. Так велики они были на ее хрупком лице, и фиалковый оттенок радужек (разве бывают вообще лиловые глаза), и едва уловимый узор бледных лучиков внутри, похожих на звезды, — все это показалось ему невероятно далеким, почти неземным. Это из-за долгой разлуки он смотрит на Эйлию как впервые или это из-за всколыхнувшего его откровения Неллы? «Это правда, она не одна из наших и никогда ею не будет».

Он продолжал ее рассматривать, завороженный и взволнованный. Кто она такая, эта любимая незнакомка среди них?

Эйлия говорила дальше:

— И солнце встает на западе и заходит на востоке. И луна синяя…

Она осеклась и вздрогнула от крика тетки:

— Ой, это что такое?

Все посмотрели в окно. Над крышами сквозь тучи полыхнуло на миг огненное зарево — и тут же еще одно, дальше к востоку.

— Это не молнии! — снова воскликнула Бетта. — Это как огонь в небе…

Эйлия вскочила — и тут же привалилась к Нелле, которая ее поддержала.

— Это враг, — хрипло сказала девушка. — Страшный враг, и он здесь. Я… я его чувствую.

Она двинулась вперед, слегка покачнулась и остановилась неподвижно в середине комнаты, стиснув кулаки и закрыв глаза, будто молясь.

Сверху послышался шелест, хлопанье огромных крыльев. В окна полыхнул красный свет, по стенам метнулись тени. Джеймон бросился к ближайшему окну.

— На улице пожар — я вижу дым и пламя!

Он направился к двери.

— Нет! — крикнула Джемма. — Не выходи, Джеймон!

— Там нужна помощь…

Оглушительный грохот донесся с улицы, когда все за Джеймоном бросились к двери — кроме Эйлии, которая осталась на месте. Над крышами черным силуэтом на красном фоне возвышался Высокий храм.

— Пожары! Всюду пожары! — крикнул Джеймон.

В небе что-то быстро летело сквозь поднимающийся дым — черная тень, хлопающая крыльями. И Джемма воскликнула:

— В гавани все корабли горят! Я должна туда идти — там Лем на вервях, и Арран…

Джеймон втащил ее внутрь.

— Нет, это слишком опасно. Это какое-то нападение… но как зимбурийцы это сделали?

Эйлия, все так же стоя посреди комнаты, воздела руки к потолку и испустила крик. Нелла подбежала к ней, а Джеймон следил за дверью. Вдруг он вскрикнул.

— Что там еще? — спросила Нелла.

— Дождь! Невероятный ливень, прямо с неба — от него облака пара и дыма идут. Ни черта не видно…

— Он погасит огонь, — прошептала Эйлия.

Она тяжело и прерывисто дышала, будто изнеможенная после колоссальных усилий тела или духа.

— Будем надеяться, но очень сильно они горят, — сказал Даннор. — Как это было сделано? Может, горящую смолу сбросили с воздуха…

— Огнедраконы, — сказала Эйлия. Глаза ее расширились в ужасе, и она заговорили тихо, будто сама с собой: — Огнедраконы на Мере! — Она схватилась за голову, покачнулась. — Я вспомнила! Вспомнила все — войну, врага…

— Что такое? — спросила Бетта, оборачиваясь от двери к племяннице и обратно. — Что ты говоришь?

Но Эйлия ничего больше не сказала. Краска сбежала с лица, и Эйлия свалилась на руки Нелле.

 

5

Чудовище в темноте

Йомар, Лорелин, Аурон и Талира стояли вместе на берегу одинокого острова, где камней было больше, чем земли, и тонкая полоска деревьев отделяла море от горы с пустой и голой вершиной. Они летели несколько дней, все время высоко в небе, чтобы их не увидели снизу — поскольку меранцы уже сотни лет не лицезрели дракона, и вид Аурона их бы ужаснул. Днем он заворачивался в облако и летел вслепую, находя путь магией. Ночью он двигался без прикрытия, и его пассажирам видны были острова архипелагов и лунные блики на волнах. Талира летела с ними, иногда отдыхая на широкой спине дракона с Йомаром и Лорелин. Он летел и летел вперед, быстрый и неутомимый, как геральдический орел-алерион в мире ветров Альфарана. Когда же очень не скоро он все же устал, то опустился на этот маленький, скудно обитаемый островок и лег, свернувшись, на голую вершину. Талира уселась на одном из его рогов, а Йомар и Лорелин оперлись спинами о его бок, защищавший их от ветра, и задремали. Чем дальше на север, тем становилось холоднее. На рассвете Аурон и Талира приняли человеческий облик, и все пошли вниз поговорить с обитающими на острове каанцами.

Их было человек пятьдесят, и ни один не был рожден здесь. К этим жутким берегам они приплыли как беженцы после падения Каана, и здесь кое-как существовали в пещерах у подножия горы и в убогих хижинах из срезанных сучьев и плавника. Они собирали съедобные раковины, яйца гагарок и вообще все, что годилось в пищу. Но все же они предпочитали жить в этой пустыне, а не на более теплых островах, где до сих пор правили зимбурийские завоеватели. Что происходило на этих островах, они не знали, но даже по прошествии лет боялись вернуться.

— Зимбурийцы убивали, грабили и жгли, — рассказали они гостям. Им как-то удобнее было разговаривать с Ауроном, который принял свой обычный облик каанца. — Уничтожались целые деревни, губернаторов островов убивали со всеми родственниками — тех, кто не сбежал. Одни говорят, что император архипелагов убит, другие — что он скрывается. Что тут правда — мы не знаем.

— Вы не знаете, что случилось на Йане? — спросила Лорелин по-каански, вставая рядом с Ауроном. — Остров, ближайший к священному острову Медоша?

— Я знаю, — ответил один старик. — Губернатора пощадили, потому что он сдался без боя. Но его посадили в тюрьму, а множество народу перебили. Медоша осквернена. Зимбурийцы вырубили священные рощи и на освященной земле построили себе дома.

— А монахи Единой Веры? — спросила Лорелин. — Что с ними? Известно что-нибудь?

— Ничего конкретно о них не говорили, — ответил старик, — но я знаю, что первым делом зимбурийский губернатор предал мечу жрецов всех иных богов, кроме Валдура. Не уцелел никто.

Лорелин отвернулась. Она ясно увидела перед собой аббата Шана: лысый, морщинистый, добрый и терпеливый. Ее юным очам он всегда казался невообразимо древним и мудрым, но сейчас она поняла, что совсем не так он был стар: лет шестьдесят, не больше. Он должен был дожить до почтенного возраста, нельзя было отнимать у мира его доброту и мудрость. Она была так уверена, что увидит его снова, что он неуязвим, вечен, как сама земля…

Море и берег перед глазами заволокло туманом слез.

Йомар подошел и обнял ее за плечи.

— Сочувствую, — сказал он хриплым голосом.

Причина ее горя была понятна без объяснений.

— Я знала, — ответила она лишенным выражения голосом. — Я всегда подозревала, какова их судьба, только не хотела этого признавать. И разрешала себе надеяться… но где-то глубоко в душе я знала.

Вдруг она обмякла, прижалась к нему и зарыдала. Слова утешения не шли ему на ум, и он просто обнял ее крепче, чтобы принять на себя всю тяжесть ее тела, и погладил по светлым волосам. Аурон и Талира не подошли к ним, а скромно отодвинулись, не мешая. В этот момент Йомар понял, что слова не нужны и никогда нужны не были. Всхлипывания Лорелин перешли в мелкую дрожь, потом затихли, а руки Йомара гладили ей голову и плечи, прикосновением признаваясь в любви.

Еще долго они стояли так, потом сели и стали смотреть на волны, бьющиеся о каменистый берег. Им не надо было говорить друг другу, о чем они думают. Это не был бессловесный язык общения умов, как у немереев, — но общение куда более старое, предварявшее и ментальную связь, и любой язык: понимание, выражающееся нежностью взглядов и жестов. Что бы ни случилось потом, в жизни или в смерти на поле битвы, они знали, что никогда больше не разлучатся.

Небеса очистились, и Аурон со спутниками двинулся через океан, но когда снова упала ночь и близки были уже берега континента, впереди возникла груда облаков. Она как-то странно сосредоточилась над небольшим куском побережья, встала крутым барьером, толстой серой крышей накрыв землю под собой.

— Это не просто облака! — крикнул Йомар, когда Аурон летел над бушующими ветрами. — Это же магия, но что ее вызвало?

Он прав. Там кто-то колдует, — сказал Аурон Лорелин и Талире. — Но работа это врага или нет, я не знаю.

Он нырнул сквозь облачный слой, и стал виден океан внизу, блестящий тускло, как измятое олово, и черная линия берега впереди с темными пиками гор, и ниже — редкая россыпь огней Раймара. Но подлетев ближе, они разглядели большие красные пятна — как груды тлеющих углей… а эти столбы дыма — они поднимаются из города?

В этот момент Талира, летевшая выше, нырнула, хлопая крыльями:

Берегись огнедраконов, Аурон!

Клуб огня полыхнул впереди в небе. Сам огнедракон был в темноте не виден.

— Смотри, там еще! — Лорелин показала на красные вспышки. — Они атакуют город!

Еще одна огненная парабола вылетела из пасти огнедракона — направленная вниз, прямо на крыши Раймара. Аурон полетел быстрее, и скоро стали видны пожары на земле, крошечные, будто не настоящие, рвущиеся языками к небу. Рыжее пламя отражалось в позолоте купола Высокого храма.

— Можно им помочь? — Лорелин всматривалась вниз в ужасе от расходящихся по городу вспышек огня. Крыша на королевском дворце частично горела, от одного крыла остался черный остов, и из окон его вырывалось пламя. Но белыми клубами поднимался пар, потому что шел сильный ливень, хлещущий в лица и уже пропитавший одежду. Мокрая чешуя Аурона блестела, как рыбья, в свете пожаров.

Кто-то позвал дождевые облака погасить пожары, — подумала Лорелин, цепляясь за руку Йомара. — Это может быть Эйлия? Не здесь ли она?

Завидев огромного имперского дракона, один огнедракон резко вышел из пике и понесся к горам. Аурон его не преследовал, но повернулся к другому, который опустился почти к улице и стал гонять по ней людей. Тут уж ничего нельзя было поделать: Аурону надо было либо стать видимым, либо предоставить беззащитных их судьбе. Йомар и Лорелин крепче вцепились руками в гриву, когда Аурон спикировал к улице, летя между домами, как между стенами ущелья. Так широки были его крылья, что их концы цеплялись за камни и кирпичи по обеим сторонам улицы. Он скользнул почти над самой перепуганной толпой, вызвав очередные крики ужаса. Черная тень огнедракона развернулась в конце улицы — огромная тень на фоне горящих домов, и понеслась обратно на толпу. В ту же минуту его красные глаза увидели приближающегося дракона, и из пасти вылетел столб пламени. Двое всадников пригнулись к шее Аурона, когда огромный огнедракон понесся на них. Увидев, что его пламя не пробивает сделанный из квинтэссенции щит лоанана, огнедракон злобно заревел и отвернул. Аурон бросился за ним и налетел сзади, полосуя когтями и зубами, а Лорелин и Йомар отпрянули от серной вони чудовища — и от его беспорядочно хлопающих крыльев и струй ядовитой крови. Воздух полоснул усаженный шипами хвост, Лорелин пригнулась, толкнув Йомара назад, заставляя его тоже пригнуться, и этот хвост пролетел над ними ударом грома.

Лапа Аурона разорвала правое крыло огнедракона. Он завизжал и попытался взлететь, мотая разорванными перепонками, но крыло сложилось, тварь камнем полетела в гавань, и огонь ее быстро погас. На месте ее падения поднялись столбом пена и пар, и больше огнедракон не показывался.

Аурон, в котором заиграла бойцовская кровь, будто вернулся в решающую битву. И Лорелин выхватила меч: горе по убитым монахам укрепило ее силы, не столько для мести, сколько для того, чтобы никто больше не пострадал от рук врага. Ее радовала возможность лишить противника его добычи. Но Талира слетела вниз и приземлилась на голову дракона — перья ее развевались на ветру — и заверещала ему в ухо:

— Нет, Старый Червяк! Сперва опустись на землю — высади людей, а потом рвись в бой. А мы тем временем будем искать Эйлию, и поможем, если получится. Раз враги атакуют город, значит, они подозревают, что она здесь.

Дракон услышал и согласился. Паря высоко над Раймаром, он направился к темным пустым полям за его окраинами.

Эйлия стояла на улице, оглядывая сожженные остовы домов. Даже теперь, когда часы прошли после огненной атаки, в воздухе стояла тяжелая дымная вонь. Бахрома сосулек свисала с обнажившихся и почерневших стропил, и сгоревший мусор рухнувших этажей еще только предстояло расчистить. Когда наконец в окнах показался серый рассвет, Эйлия и ее родные вышли посмотреть, что случилось. Дома еще горели, золотой купол храма прятался в сером дыме, и от развалин шел пар. Но было за что благодарить судьбу. Дядя Недман и муж Джеммы со старшим сыном появились после ночной атаки в саже и синяках, но живые: они сбежали с верфей почти сразу, как появились враги. Но почти все корабли королевского военного флота сгорели начисто. Летающие корабли валеев свою работу сделали — и огнедраконы тоже.

Этих последних многие видели вполне отчетливо, а те, кто не видел (в том числе приемная семья Эйлии), были склонны считать, что очевидцы в страхе и суматохе приняли летучие корабли за крылатых чудовищ. Но Эйлия понимала, что было на самом деле. Снова она была обременена знанием. Когда она впервые оказалась на Арайнии, Мандрагор пытался обмануть ее тщательно созданной иллюзией, заставить ее думать, что она не покидала Меру и что события на острове Тринисия были всего лишь сном. На этот раз она сама могла оказаться автором своего обмана, пусть и бессознательно: пораженный лихорадкой ум отталкивал самые болезненные сцены недавнего прошлого в какой-то потайной темный чулан, откуда они вырывались лишь в момент опасности. С возвращением памяти вернулись все страхи и переживания, которые терзали ее разум. Блаженство забвения миновало. Снова Эйлия осознала свои чародейные силы и свой ужас перед ними. Снова она вспоминала тусклые черные дни в Зимбуре, горе от потери Дамиона осталась такой же свежей и жгучей, вернулся вихрь ненависти, ярости и жажды мести, что превращал ее дни и ночи в кошмар. И еще люди, все время говорящие о ней, что она — богиня! Знали бы они, какой именно богиней она могла бы стать! Эйлия содрогнулась при мысли о том, на что она была способна в этот темный период. Мандрагор назвал ее чудовищем — и не очень ошибся. С силами, которыми Эйлия владела, она могла бы так подавить мятеж на севере Зимбуры, что будущие поколения еще дрожали бы, вспоминая его. Она могла бы воспользоваться погодной магией, не пускать дожди и послать молнии, чтобы сжечь пораженную землю огнем. Или послать дожди, недели дождей — выходящие из берегов реки, равнины превращаются в озера. Или создать смерчи, обрушивающиеся по ее приказу, разбивающие города в щепки. Она могла бы принять облик дракона, разрывая врагов зубами и когтями. Она сама содрогалась от такой мысли. Не было ли это намерением Валдура? Отнять у нее Дамиона, чтобы подвигнуть ее на такие дикие проявления мести?

Сейчас она молча глядела на пожарища. Воздушные корабли стали появляться месяц назад, если верить ее родным: первый увидели в канун Триналий, праздника зимнего солнцестояния. Может быть, враги выбрали эту дату нарочно, для провокации — поскольку Триналии были также главным праздником предсказанной правительницы элеев. Темные занавески висели на каждом окне до полуночи, а когда наступало время, распахивались двери всех домов, приглашая Трину Лиа, и свет из них должен был помочь принцессе и ее силам Света, воюющим с Тьмой. Деревенские девушки одевались в костюм принцессы, с короной и скипетром, и ходили от дома к дому, изгоняя демонов тьмы.

Мысль об этих старых обрядах напомнила ей, кто она, и это было не слишком приятно, но навело на мысль. Медленно и задумчиво она пошла к своему дому. Ее родные сидели и говорили вполголоса, чтобы не услышали двое мальчишек, играющих наверху. Усталые испуганные лица наполнили ее жалостью и нежностью. Она была благодарна, что ее близкие не пострадали, но думала, какие же еще опасности их ожидают — опасности, от которых она, быть может, не сумеет их защитить. Мандрагор и его повстанцы наверняка уже знают о ее бегстве из Зимбуры и пытаются найти Эйлию раньше ее союзников. Они знают, что есть только два места в этом мире, куда она могла улететь: остров, где она росла, и побережье Маурайнии, где живет Ана со своими немереями.

— Это большой удар для нас, — говорил Джеймон дяде Недману. — Почти все наши военные корабли были в гавани во время нападения. Нет теперь смысла в том, что я записался на флот.

— От этих кораблей все равно не было бы толку, — ответил его отец. — Чтобы сражаться с этими дьяволами, нужны летающие корабли, как у них. Они будто из чистой злобы их сожгли.

— Дело плохо, — сказала Джемма. — Это больше, чем война. Это что-то непонятнее и страшнее. Вы думаете, эти кометы — случайность? Это предупреждение!

Она стала тихо всхлипывать, и муж обнял ее за плечи.

— Ну, успокойся, девочка, — сказал Арран. Но сам он был так же бледен, как она.

Эйлия больше не могла это терпеть.

— Не бойтесь, — сказала она, шагнув вперед. — Правда, что у нас есть враги, но есть у нас и друзья, и союзники.

Все обернулись к ней.

— Кто? — спросил Джеймон. — Континент остался один. Нет у нас союзников во всем мире.

— Разве что ты про божественное вмешательство говоришь? К нам херувимы и серафимы придут на помощь? — спросил дядя, поднимая седые брови.

— Херувимы в любом случае, — ответила Эйлия, и едва заметная улыбка мелькнула у нее на губах. И тут же она снова стала серьезной: — Кометы — не знамения. Их сорвало с орбит давным-давно прохождением Азара и Азараха, и только сейчас они до нас дошли…

— Аэара — и кого? — спросила Нелла, недоумевая.

«Ох, я и забыла — маурийские астрономы еще не открыли седьмую планету и ее солнце».

— Неважно. Важно то, что сказал Джеймон — это природное явление. Я уверена.

Они смотрели на нее озадаченно, а она ничего больше не сказала.

«Я для них — опасность, и для всех, кто здесь живет, — поняла она. — Враг и без того мог напасть — он может и не знать, что я здесь скрываюсь, но это не существенно. Я причина всего этого — просто потому, что я — та, кто я есть. В любом случае мне пора — я и так достаточно времени здесь потеряла. Я должна найти Ану и немереев».

Быть может, подумалось ей, валеи напали, чтобы заставить ее выйти из тени — она не могла бы прятаться и видеть, как страдают невинные. Как бы там ни было, ее собственные дни инкогнито, короткая передышка обыденной жизни, закончились. И эта мысль рвала ей сердце. Больше чем когда бы то ни было ее тянуло сейчас быть со своей приемной семьей, и не только ради иллюзии безопасности. Она ощущала к ней огромную любовь, и страх перед тем, что может на них обрушиться.

— Слушайте меня, все! У меня есть мысль. Во всем доме надо будет погасить огни, или завесить окна толстой тканью, как в Темные Дни праздника. И сказать то же всем соседям, и по городу передать.

— Но зачем? — спросила Джемма, не понимая.

— Так нашим врагам не будут видны дома, когда они сегодня прилетят. Огни не будут нас выдавать. Но я должна уходить, — добавила Эйлия. — Это враги моего народа начали эту войну.

— Твоего народа! — ахнула Нелла.

— Я все вспомнила, — ответила она. — Все. Откуда я, кто я. Все вернулось.

Нелла бросила на Даннора полный муки взгляд, потом повернулась к Эйлии.

— Эйлия, прости, прости нас, что мы тебе не сказали раньше…

— Что я не ваша дочь? Не переживайте. Вы меня спасли от страшной опасности. — Она положила руку на плечо Неллы и добавила: — Мама.

Нелла с облегчением вздохнула, но тут же снова помрачнела.

— Ты не должна меня так называть теперь. У меня нет на это права. Мы никогда не видели твою настоящую мать, и никого из твоего народа. Наверное, они все утонули, когда рухнул летающий корабль. В таком море никто долго не продержится.

— Я же выжила, — возразила Эйлия. — И моя мать спаслась с разбитого корабля. Я… я это знаю.

— Но откуда ты можешь знать? — спросил Джеймон, выходя вперед. — Ты видела тех своих родственников? Это там ты была, когда пропала? И где же твоя страна?

— Куда дальше, чем ты можешь себе представить, Джейм. Мой народ свою страну держит в тайне много веков. — Она сделала глубокий вдох. — Они будут меня искать — но и враги тоже.

— Зимбурийцы?

— Валеи, дети Тьмы. Не только зимбурийцы поклоняются Валдуру. Есть расы еще более могучие, которые стали союзниками мятежных зимбурийцев. Это они напали на город. Они могут знать или подозревать, что я здесь, и вот почему я не могу больше оставаться. Я должна вернуться к своему народу. Но сразу я домой попасть не могу, потому что у меня нет сейчас способа это сделать. Я должна найти место, чтобы спрятаться, пока друзья меня не найдут. Но не здесь.

Они смотрели на нее, разинув рты, а она подошла к двери и сняла с гвоздя истрепанный в путешествии плащ.

Джемма, Нелла и Джеймон бросились за ней.

— Эйлия, ты не можешь нас так бросить, только мы тебя нашли! — сказала Джемма. — И вообще, куда ты пойдешь?

Эйлия в раздумье остановилась с плащом в руке. Под Академией есть туннели, где раньше укрывались немереи, но теперь и они известны, а значит, не безопасны. Если пойти на гору Селенна, то можно укрыться в пещере Аны, а заодно и поискать ее.

— Я думаю пойти в горы. Куда именно — я вам сказать не могу, но рассчитываю найти людей, которые к вам приходили — Ану и других. Это мои друзья, и они могут мне помочь в том, в чем не можете вы. Я вам невероятно благодарна за все, что вы для меня сделали — и за последние дни, и раньше, когда я была ребенком. Вы… вы всегда будете мне родными. — Она накинула плащ на плечи. — Но остаться я не могу. Есть вещи, которые я должна сделать, вещи невероятно важные.

— Мы не можем этого допустить, — сказала Нелла. — Если с тобой что-нибудь случится, мы никогда себе не простим!

— А я никогда не прощу себе, если из-за меня пострадаете вы, — ответила Эйлия.

— Тогда мы с тобой пойдем прочь из города, чтобы тебя охранять, — предложила Джемма.

— Нет, милая Джемма, вы только себя подвергнете опасности. Подумай о Дани и Леме. Нет смысла это обсуждать. Пока вы со мной, вы все время в опасности.

— Но ты же не можешь вот так просто исчезнуть опять и оставить нас гадать, что с тобой сталось! — взвыла Джемма.

Раздался топот ног, и двое мальчишек влетели в холл.

— Что случилось, ма? — крикнул Лем, а Дани заметил, что Эйлия стоит у двери, и зарыдал, вторя матери.

— Она опять уходит!

Эйлия посмотрела на них, и сердце ее рвалось на части. Ну как объяснить им всю правду? Небесные драконы, чародеи, грифоны, иные миры… они решат, что она в уме повредилась.

— Я обещаю, что вернусь к вам или пришлю весть, как только смогу, — поклялась она, презирая себя за ложь, потому что давала обещание, которое, быть может, не удастся выполнить. Но главное — их безопасность.

Джеймон вздохнул, сдаваясь, и подошел к Эйлии, натянув сапоги.

— Ладно, не вижу смысла с тобой спорить. Ты знаешь больше, чем говоришь, — твои чувства всегда были написаны у тебя на лице. Но ты хотя бы дашь мне немного тебя проводить. Пошли — я тебя на телеге подвезу до гор.

Она минуту поколебалась, не желая ни соглашаться, ни отказываться. А он, не говоря больше ни слова, раздвинул стоящих родственников и вышел через заднюю дверь.

Нелла пошла за племянником во двор — он выводил из стойла тощую понурую кобылу.

— Джеймон, — сказала она. — У тебя всегда все на лице написано. Я же вижу, как у тебя с Эйлией. Ты ее любишь, и всегда любил.

— Она моя двоюродная сестра.

Он стал надевать на лошадь упряжь.

— Но сейчас ты знаешь, что она нам не кровная родня, и твоя любовь стала иной. Правда ведь? Твоя мать тоже заметила. — Нелла шагнула ближе. — Но Эйлия не для тебя, мальчик мой. Откуда бы она ни была, это другая порода. У нее на платьице действительно было золотое шитье, и посмотри на ее плащ, который на ней был, когда мы ее нашли в часовне. Такой ткани в целом городе не найдешь. И присмотрись, как она держится, как говорит — очень изысканная у нее речь. Она из благородных, Джеймон, а не такая, как мы. Тебе нужно это понять.

Он не ответил, хотя его рука застыла, затягивая ремень. Заставив лошадь сдать назад, он привязал упряжь к маленькой двухместной повозке и вывел запряженную лошадь на улицу. Эйлия вышла из дверей. При ней было свернутое одеяло, за ней шла Джемма с корзинкой. Остальные шли следом. Джеймон подсадил Эйлию в повозку, и Джемма отдала ей корзинку. Там лежал каравай хлеба, вяленое мясо и фрукты, пара яиц — поскольку куры начали нестись регулярно, и казнь их была отложена.

Джемма и Нелла шли рядом с повозкой.

— Смотри одевайся теплее, — напоминала Нелла. — Ты же только после болезни.

— Да, я привыкла к теплому климату, поэтому, наверное, легче стала простужаться. Я буду осторожна.

Нелла отошла, ее место заняла Джемма.

— Я буду скучать по тебе, Эйлия. За этот год единственное, что было у нас хорошего — это что мы тебя нашли. Все было так темно, так страшно, но у меня было чувство, когда ты появилась, что что-то переменится. Как бы я хотела, чтобы ты осталась! — сказала она, блестя мокрыми глазами.

— И я бы хотела. — Эйлия нагнулась ее поцеловать. — До свиданья, дорогая Джемма. Надеюсь, мы еще увидимся.

Джеймон тряхнул вожжами, и повозка поехала прочь. Люди на улицах все еще бродили среди сгоревших домов — как осы, роящиеся над разоренным ульем. Эйлия отвернулась от этого зрелища. Ее двоюродный брат свернул на боковые дороги и вскоре выехал на грязный изрытый проселок.

— Куда? — спросил он, помолчав.

— К горе Селенна, если не трудно.

— Ты там найдешь старую Ану и ее друзей?

— Не знаю. Надеюсь.

Вершины гор все еще покрывал снег, и будто времена года пошли вспять, когда Эйлия и Джеймон поднялись выше. Вскоре извивающаяся дорога стала слишком скользкой для копыт и колес. Джеймон остановил лошадей, и Эйлия слезла, держа корзинку и одеяло. Повернулась к Джеймону:

— Спасибо тебе.

— Ты уверена, что у тебя будет все в порядке?

— Не уверена, — ответила Эйлия. — Но здесь по крайней мере мне будет безопаснее. В горе есть пещера, где можно будет жить. И вам тоже будет безопаснее. Не забудь только всем сказать насчет черных занавесок по вечерам.

Он замялся, и ей показалось, что он еще что-то хочет сказать. Они смотрели друг на друга, и Джеймон видел перед собой женщину одновременно знакомую и таинственную, к которой он питал привязанность с ранней юности, а теперь еще что-то более глубокое. Ему хотелось защитить ее, поддержать, не дать ей снова исчезнуть из его жизни. Эйлия видела мужчину, который когда-то был ей близок, как брат, но долгая разлука и знание, что он ей не родственник, заставляло взглянуть на него по-новому. Он ничего не говорил, но она знала, что он предлагает ей: любовь и защиту, возможность исчезнуть раз и навсегда, скрыться в обыденной жизни, от которой когда-то она стремилась прочь и которая теперь манила ее, как манит голодного запах хлеба. Но этого не могло случиться, даже если бы обстоятельства позволили. Она не любила его по-настоящему — в этом смысле, и прилипнуть к нему просто ради того, что он для нее олицетворял, значило бы предать их обоих.

— Нет, — сказала она тихо, когда он попытался заговорить, — Не надо, Джейм, пожалуйста.

Он сжал губы и посмотрел ей в глаза долгим взглядом. Потом улыбнулся и слегка кивнул головой, отвел взгляд и поехал обратно. Эйлия осталась одна.

Спотыкаясь и ковыляя, она поднялась на кручу — девушка все еще была слаба после ночного колдовства, вызывающего ливень, а крутой откос был, казалось, бесконечным. Каждый извив тропы был для нее мучителен, потому что именно этой дорогой шел Дамион, когда впервые встретил Ану. Она, быть может, шла прямо по его следам. Если она правильно запомнила его рассказ, то вход в пещеру расположен около самой вершины.

Наконец она его увидела — черную щель в горе, обрамленную бахромой сосулек. Нагнувшись, Эйлия вошла внутрь — дыхание клубилось паром на морозе. От домашней утвари Аны остались только щепки и черепки. Эйлия нашла несколько предметов, которые не заинтересовали мародеров: чугунный котел, жаровню да старый побитый молью плащ Аны. Еще нашлась засаленная тетрадь для набросков с рисунками животных, птиц и растений, и Эйлия тщательно рассмотрела ее, сидя возле жаровни. Птицы и бабочки были будто готовы слететь со страниц, кролики и мыши казались мягкими и мохнатыми, ягоды и орехи — хоть сейчас в рот.

— Ох, Ана! — тоскливо шепнула Эйлия. — Где же ты сейчас? Не может быть, чтобы ты умерла — просто не может быть.

Услышав тихий звук, Эйлия подняла глаза от тетради и вздрогнула. В пещеру проскользнул серый зверек — сперва девушка приняла его за дикую кошку, потом увидела, что зверек слишком мал. И совершенно не дикий, а домашний. Вошедший зверек устремился прямо к жаровне, свернулся там с хозяйским видом и стал вылизываться.

— Серая Метелка! — вскрикнула Эйлия.

Кошка мяукнула.

Это была любимица Аны, ее фамилиар, как она называла кошку. Старуха взяла эту кошку с собой, покидая Арайнию через эфирный портал. Эйлия будто встретила давным-давно потерянного друга.

— Серая Метелка, — повторила она, протягивая руку.

Кошка обернулась к ней, понюхала ей пальцы и снова стала вылизывать мокрую шерсть. Эйлия посмотрела припасы, которые дали ей с собой, нашла вяленую рыбу и предложила кусочек Метелке. Кошка приняла подношение охотно, но не жадно, как сделал бы голодный зверь. Вид у нее был вполне упитанный. Значит ли это, что Ана о ней заботится и находится где-то поблизости? Эйлия потянулась погладить кошку, и Серая Метелка замурлыкала низким довольным голосом. Но даже ее успокаивающее присутствие не могло полностью развеять мучительные тревоги девушки. Отсутствие Аны ощущалось как саднящая рана в душе, и Дамиона тоже. Здесь, в этой пещере, был он рожден от горянки Элтины и ее любовника — человека из города, который желал восстановить древний рыцарский орден паладинов. Когда он умер молодым, не достигнув своей мечты, Элтина была неутешна. Она навеки исчезла с Селенны — места их первых свиданий, оставив сына на попечение Аны. Старая мудрая немерейка поместила его в монашеский сиротский приют в Королевской Академии. Был ли он действительно сиротой, каким считал себя, или мать его жива еще? Почему она так и не вернулась, чтобы разыскать сына?

«Наверное, она умерла, — подумала Эйлия. — И моя мать тоже. Они не бросили бы своих детей так надолго. В ту ночь в Халмирионе это был только сон, ничего больше. На самом деле я не видела своей матери».

Но как же тогда кольцо, загадочным образом появившееся на пальце, — королевское сапфировое кольцо, оставшееся во дворце Мандрагора на Неморе — где она его сбросила?

Она не могла разгадать этих загадок, и мысли ее повернулись к другим, более тревожным вещам. Мандрагор и угроза, от него исходящая, затемняли ее сознание, как огромная гора, господствующая над местностью. Сама мысль о битве с ним все еще наполняла ее ужасом. Если бы только можно было остаться здесь, взять на себя работу Аны, научиться делать примочки, бальзамы и зелья, чтобы лечить раненых и больных людей и животных! Поставить свою силу и жизнь на службу исцелению, а не вреду.

Она распустила волосы, собранные в аккуратный узел, и сняла верхнюю одежду. Потом Эйлия завернулась в одеяло и легла, закрыв глаза. В темноте под веками замелькали образы. Она будто видела перед глазами смену многих эпох — пустынный ландшафт, кипящая магма, бурные моря. Горы воздвигались и разрушались, как песчаные дюны, зеленой плесенью вырастали из болот леса, расцветали на миг и пропадали снова. Вспыхивали рождающиеся звезды, тускнели и гасли, как свечи. В этом космическом круговороте живые существа не были даже заметны: они кишели, рождались и исчезали, как мельчайшие из невидимых микробов. И она чувствовала себя такой же, как они: крошечной пылинкой материи, и все ее существование было короче одного мгновения бессмертного ока.

Потом сцена переменилась. Она теперь видела, как видят смертные, и точка наблюдения была ближе к земле. Перед нею были папоротниковые джунгли, как на Неморе, чешуйчатые твари ползали во мраке невообразимой древности. Были звери, похожие на танатона — длинношеие и огромные поедатели растений, и другие, более страшные, шагающие, на сильных когтистых задних лапах и питающиеся плотью. А потом, не понимая, откуда ей это известно — мысль пришла прямо в сознание от какого-то неизвестного Другого — она поняла, что это не Немора, но Первичный Мир, откуда пришли предки танатона. Это значило, что среди этих холодноглазых чудовищ есть далекие предки человечества. Как только пришла эта мысль, в голове появился образ создания с длинным телом, которое ползло по болоту на четырех ногах, подобно огромной ящерице: серовато-коричневое, кожистое, вооруженное изогнутыми кинжалами клыков. И кровь этого ползучего создания текла в ней. Она видела это когда-то: рептилия, чудовище, которое гнездилось в самых глубинах ее сущности, и она узнала его остаточное присутствие в себе. Исходный источник гнева, ярости, жадности, желания — все это шло от нее, от твари далеких веков, которая за свою краткую бурную жизнь сражалась, убивала и переваривала. Хотя давно уже вымерла эта порода, ее образ поведения все еще сохранялся в живых телах той расы, к которой принадлежала Эйлия, — наследие самых древних дней, атавистическое влияние, постоянно воюющее с высшими побуждениями.

И это нельзя было отрицать. Ни один человек не свободен от этой исходной метки, но у таких чародеев, как она и Мандрагор, это влияние страшно возрастало из-за соблазна сверхъестественной власти. «Прав был Мандрагор: оба мы чудовища».

Эйлия открыла глаза и села, вздохнув. Потеряв надежду заснуть, она просидела всю ночь, завернувшись в одеяло, держа на руках мурлыкающую кошку Аны и глядя в темноту за входом в пещеру.

 

6

Туманная гора

— Ты думаешь, Эйлии здесь вообще не было? — спросила Лорелин.

Они с Йомаром сидели за столом в углу темного и дымного общего зала гостиницы. На оловянных тарелках перед ними лежали краюхи хлеба и соленые селедки, а Йомар пил водянистый эль из выщербленной кружки. При теперешнем положении ничего лучшего хозяин гостиницы предложить не мог. Они прочесывали город в поисках новостей, пока не заболели ноги и настроение не стало хуже даже, чем было. И у общего зала был унылый вид, почти пустой: оставшиеся в городе предпочитали сидеть по домам. Несколько молодых и пожилых мужчин с закопченными лицами и красными от усталости глазами сидели с кружками возле огня. Они тихо разговаривали между собой о последствиях пожаров. Нападение этой ночи было куда менее вредоносным, чем все предыдущие. Эти люди сами были, очевидно, причастны к этому; разошлась весть о том, что всем нужно завесить окна или вообще не зажигать ламп и свечей, чтобы ночью не было видно света. Одни говорили, что это приказ короля, другие — что это велел верховный патриарх, третьи ссылались на неизвестный загадочный источник. Как бы там ни было, эта тактика явно сбила с толку летающего врага — когда он вернулся для новых разрушений, увидел только тьму там, где должны были сиять огни города.

Двое посетителей что-то обсуждали между собой, понизив голос.

— Это не может быть Ана? Она бы знала, что делать. Король уж точно не знал бы, как предотвратить ночной налет, — предположил Йомар.

— Вполне возможно. Или это была Эйлия, — сказала Лорелин. — И дождь — это тоже может быть ее работа.

Она подняла глаза от жалкой трапезы, когда в дверях гостиницы показались Аурон и Талира в человеческом облике.

— Ничего? — спросил Йомар.

Человек-дракон покачал лысой головой, и они с Талирой сели напротив своих спутников.

— Хуже, чем искать иголку в стоге сена, — сказала Лорелин. — Эйлия может скрываться — прикрыть себя иллюзией и даже сменить облик. В конце концов, здесь не может не быть шпионов Мандрагора, которые могли бы ее узнать. Если она нас не заметит, мы можем пройти мимо друг друга на улице и не узнать об этом. То есть я бы точно не узнала, и Йомар тоже. Но вы, наверное, смогли бы проникнуть сквозь ее иллюзию.

— Могли бы, — согласился Аурон. — Но мы с Талирой не ощутили здесь никакого волшебства за целый день.

— Но ее нужно найти, и быстро! — сказала Талира. — Наши наблюдатели сообщают, что Мандрагор летит на Меру — может быть, он уже здесь. Эйлия должна покинуть эту сферу и вернуться на Арайнию, там она сильней!

Все замолчали — до них дошло, насколько трудно затеянное ими дело. В это молчание вторглись голоса других посетителей гостиницы, обсуждающие события последних дней: пожары в домах, убитые и пропавшие без вести люди, а за всем этим — ощущение еще большего несчастья, затаившегося пока в засаде. Говорили о кометах и о том, не могут ли они быть знамением; цитировались священные книги — в частности, пророческая Книга Рока, упоминались народные предания, известные говорившим от их сельских предков. Страх в зале, казалось, был материален и проникал во все щели, как дым от очага.

— А вы не можете собственной магией найти ее? — спросил Йомар у Аурона, понизив голос.

Аурон покачал головой.

— Опять-таки слишком много вокруг врагов. Иначе мы бы могли связаться с тайными немереями и спросить, не видели ли они ее.

— Если эти тайные немереи еще существуют, — сказала Талира. — Не имея возможности говорить через Эфир, мы даже не знаем, остался ли хоть один.

— Есть туннели, где они раньше собирались, — вспомнила Лорелин. — Я знаю, где это, я там была.

— Но ты говорила, эти туннели уже не тайна. Сейчас немереи там собираться не будут, — сказал Аурон.

— Я знаю! Помните гору Селенна? — спросила Лорелин. — Там, где жила Ана?

Она забыла понизить голос, и ее услышал один из сидящих у камина.

— Селенна? Туманная Гора? Вы туда, что ли, собрались?

— А почему нет? — спросил Йомар.

— Не все, кто восходит туда, потом спускается — так говорят в народе. Несчастливое место. Ходят рассказы о феях и черных колдуньях. Когда-то я этим рассказам не верил, а сейчас — кто знает? Колдуны, летающие корабли — мир сошел с ума. Говорят, что это конец времен, и я начинаю думать, что так оно и есть.

— И говорят, там новая колдунья появилась на Туманной Горе, — добавил его сосед, отрываясь от кружки. — Ее только вчера видели. Думают, она заняла место Аны, когда старуха умерла.

— Умерла? — воскликнула Лорелин горестно.

— Ну, никто точно не знает, что с ней сталось. Ану годами не видели. Она была стара, как эти холмы, как дорога. А вы ищете лечебное зелье или что-то в этом роде?

— Ну, не совсем… а эта новая колдунья, она из черных? — спросила Лорелин.

— Не знаю. Живет сама по себе, рассказывают, без ковена. Но я бы все равно к ней близко подходить не стал, ни за зельем, ни за чем. И вы тоже лучше держитесь от этих колдунов подальше.

Он вернулся к своей кружке, а четверо спутников переглянулись.

— Это не может быть Эйлия? — шепотом высказала Лорелин общую мысль.

— Может быть — но что ей делать в горах одной-одинешеньке? — спросила Талира.

Йомар допил свою кружку и встал.

— Есть только один способ выяснить. Пойдем и посмотрим.

Наутро после прибытия к Эйлии пришел второй гость.

Она кипятила воду для чая в котле Аны, когда послышалось шарканье шагов у входа, и Эйлия, быстро подняв глаза, увидела стоящего там человека, сгорбленного и уродливого, в лохмотьях, голова у него тряслась, руки непрерывно двигались. Он застонал, глядя на нее, и Эйлия подумала, что он пришел за целебным зельем. Но стон продолжал звучать громче, и вдруг она заметила, что понимает его, будто этот звук — какой-то вид речи. Мысли проступали сквозь него, как солнце сквозь туман.

Здравствуй, — услышала она. — Мы с друзьями узнали о тебе от деревенских жителей. Знаешь ли ты, что тебя заметили? Считают новой колдуньей Селенны. О тебе говорят и здесь, и в городе. — Он шагнул к ней, шатаясь. — Ты из наших — из немереев?

— Да, — призналась Эйлия после минутного колебания. — А ты — Ральф? Ана мне о тебе рассказывала. Ты тоже немерей.

Он снова застонал: Да, правда. Она привела меня в Тайный Круг.

— Зайдешь и присядешь? — Она указала на стул. Надежда ее возросла. — Я пыталась найти Ану и вас. Скажи, вы не видели ее последнее время?

Он не шевельнулся, но посмотрел на нее. Потом стал издавать печальные лающие звуки:

Значит, ты не знала? Старая Ана умерла несколько месяцев тому назад. После возвращения она все слабела и слабела. И в конце сказала нам свои последние слова. Она говорила, что оставляет нас, потому что теперь мы можем сами справиться — по крайней мере, до прихода Трины Лиа. Она сказала, что уйдет в Эфир, и ее сущность вольется в него. Такую смерть выбирали себе прежние архимаги: чтобы их смертное тело ушло в Эфир, а не в землю. И она пошла к древним Стоящим Камням, тем, которые в виде ворот в мир фей, как говорят местные. Она шагнула между ними и исчезла, и с тех пор о ней ничего не слышно.

День будто померк. Эйлия резко села на исцарапанный стул и уронила лицо в ладони.

— Я… я не знала. Я подозревала, что она умерла, но надеялась, что это не так.

Отчаяние наполнило ее — и скорбь. Ей так нужно было утешение и совет Аны, ее годами накопленная мудрость — но сейчас Эйлия поняла, что хотела просто видеть ее, услышать ее ласковый голос.

— Я… я очень ее любила.

Он подошел и сел у ее ног, глядя ей в глаза.

Ну, что поделаешь. Ты же знаешь, как она была стара — куда старше срока жизни смертных, и кончина ее была мирной и спокойной. Она не умерла в немощи и страданиях. Она просто почувствовала, что сделала для мира все, что должна была и могла, и была готова уйти, доверив оставшуюся работу нам. А мы еще здесь. Патриарх уговорил короля изгнать тех, кто ходит путями немереев, и объявить награду каждому, кто нас выдаст, но никого из нас им поймать не удалось, а когда началась война, они потеряли к этому интерес. Так что, как видишь, ты не одна. И все еще есть надежда. Пусть Аны нет, но она сказала нам, что помощь мы получим. Придет Трина Лиа, сказала Ана. Может быть, она уже среди нас. Она — человек, дитя Земли и Неба, но у нее великая сила и воля нас защитить и повести к победе.

Лицо его было искривленным и бессмысленным, глаза смотрели в разные стороны. Но в его словах слышалась радость и смесь благоговения и удивления. Его простая вера наполнила ее страданием. Что ему сказать? Он — немерей, но верит, как простые крестьяне, что Трина Лиа — воплощение богини, существо, чья победа над тьмой несомненна. Как ему сказать, что победа ее не гарантирована, что ум ее терзают сомнения? Может быть, вообще не надо говорить? Но нет: Ана подготовила ей путь, обещала этим людям, что она придет. Она не может предать старую женщину и разрушить ее работу.

— Да, я знаю. Она говорила правду. — Эйлия снова встала и вышла на солнце, ощутила на лице его тепло, вдохнула свежего воздуху. И снова повернулась к Ральфу: — Я и есть Трина Лиа. Я пришла помочь вам. — Если смогу, — хотела она добавить, но сдержалась. Пусть у него и его товарищей будет желанная надежда.

Он бросился к ее ногам, хрипло бормоча и размахивая руками.

Принцесса! Это чудесно! Ана говорила, что ты явишься в Маурайнии. И когда я услышал о тебе — загадочной женщине, которая поселилась в прежнем горном жилище Аны, — я думал, не может ли это быть Трина Лиа, и многие так думали. Вот почему я пришел, вот почему я все это говорил, надеясь, что ты подтвердишь мои надежды и объявишь о себе. Я должен отнести эту весть немереям — они будут рады…

Да. Ее появление хотя бы даст им мужество и силу действовать… но оправдана ли их вера?

— Ты можешь им сказать, что я пришла, лишь бы об этом не услышал враг. А вы в безопасности, Ральф? Где вы теперь скрываетесь?

Много где. Мы даем приют один другому, предупреждаем наших товарищей об опасности. Раньше мы для этого пользовались умственной речью, но сейчас, кажется, у наших врагов тоже есть немереи. Я ходил на разведку в город, хотел выяснить, что замышляют наши зимбурийские друзья.

— Ральф, будь осторожен. Ведь они же тебя били когда-то?

Обо мне не беспокойся. Никто в такие времена не тратит время на идиотов. Они за более крупной рыбой гоняются. — В этих словах не было горечи, только немного веселья. — И позволю себе сказать, что, хотя при твоей огромной мощи тебя это заботить не должно, какие-то люди спрашивали о тебе в городе, в одной гостинице — о новой колдунье в горах! Я не знаю, кто они, но может быть, ты захочешь уйти на время с Селенны, просто чтобы не рисковать. Другие немереи послали меня найти тебя — у нас ушло время на эти разговоры, потому что говорить мысленно мы сейчас не решаемся. Если хочешь, я тебя отведу в наше укрытие.

— Спасибо, — сказала Эйлия. — Но… — она заколебалась. — Мне нужно вернуться к себе. На Элдимию… Ана вам рассказывала об Элдимии?

Она говорила нам, что Элдимия существует. Некоторым она открыла, где это, но не всем — понимая, что даже немерей иногда не может такого постичь. Но мне она сказала. — Руки его мотались, как крылья мельницы. — На Утренней звезде! Это невероятно, но я не мог не поверить. Нужно быть сумасшедшим, чтобы рассказывать такую ложь, а даже некоторые не немереи видели, что Ана полностью в своем уме.

— Тогда ты знаешь, что я должна туда вернуться, собрать свои силы, если хочу быть вам хоть какой-то помощью. Потому что спасу вас не я, а армия из пророчества — храбрые воины с Элдимии. Передай немереям, Ральф, что я прошу прощения, но не могу сейчас прийти к ним.

Оборванец уронил руки и издал затихающий звук, закатывая глаза. В мозгу Эйлии он прозвучал так:

Ох, как жаль! Мы были бы рады твоему присутствию среди нас. Трина Лиа, Особенно теперь, когда Аны нет.

Эйлия поглядела на него печально.

— Да, и мне ее ужасно не хватает. А в грядущие дни будет не хватать еще больше.

И мне, — ответил он. — Она всегда была ко мне добра.

Он повернулся и зашагал прочь своей неровной, дергающейся походкой.

Я должен идти и сказать другим. Но я так рад, что ты явилась наконец, госпожа. Теперь я знаю, что все будет хорошо.

Она проводила его взглядом, потом опустила глаза, почувствовав, что об ее ноги трется мохнатый бок. Первая гостья никуда не ушла, и Эйлия была рада ее обществу: Серая Метелка очень хорошо чувствовала, когда Эйлии было грустно или не по себе, и тогда терлась мордочкой и мурлыкала.

Однако Эйлия постепенно обретала бодрость духа. Темное видение прошлой ночью наполнило ее отчаянием, но его сила стала убывать — так кошмар перестает быть столь ужасным при утреннем свете. Девушка закрыла глаза, вспомнила тревожные образы. Она видела древнюю рептилию, а в ней — свою неимоверную способность к злу. Но так, поняла сейчас она, погиб сам Мандрагор. То, что темен он сам, заставило его верить, что у него нет надежды, что слишком силен в нем зверь.

Жор — это темная сторона существования: хаотичная природа вселенной, свирепость диких тварей, разрушительная сила смерчей, землетрясений и вулканов. Но это не зло — это просто существование. И в Эйлии оно тоже есть, потому что она — плоть от плоти материальной плоскости, потому что тело ее подобно телам зверей и каждой клеткой своей помнит древнее наследие. Но Жор — это и источник силы в нужде, и к нему можно спокойно воззвать, если он укрощен, связан и если знать, что он такое. Она еще может подчинить его себе, а не быть поглощена им, как Мандрагор. Она должна смиренно признать эту черту своего существа — именно здесь уязвленная гордость Мандрагора бросила его в злобу и отчаяние. Дракона можно укротить. Она может добыть победу, которую упустил Мандрагор, презирающий самую внутреннюю свою суть и боящийся ее, а потому сдавшийся ей и ставший тем, что хотел отвергнуть.

Эйлия открыла глаза и огляделась. Ровный ночной дождь смыл почти весь снег, и земля под ним открылась весенним знаменем, уже почти развернутым. Словно букеты цвели подснежники и крокусы меж палых листьев, все еще благоухающих увяданием осени, а в укрытиях между корней деревьев и под нависшими утесами поднимались первые раструбы белых и желтых нарциссов. Дальше, на лесной подстилке, синеватыми сугробами разрослась сцилла. Эйлия называла цветы старыми названиями, как говорили на острове: девичьи слезки и луговая звезда, рожки фей, утренняя радость. На ветвях деревьев набухали почки — ничто не могло устоять против зова солнца. Даже туда, куда не доходили его лучи, достигало его тепло, и в глубоких потайных уголках земли начинали прорастать семена, звери шевелились, просыпаясь от зимней спячки, никак не пострадав от временного погребения. Ночью все еще царило смертное безмолвие зимы, но утром зазвучали птичьи голоса, и солнце, выходящее на небо, было встречено чириканьем и писком, переходящим в громкую песню.

Пребывая в теплом климате Арайнии, Эйлия забыла, как бывает прекрасна ранняя весна, каким чудом она кажется после долгой зимы. Она вдыхала влажный воздух и ощущала то же шевеление перемен в себе, пробуждение к новой жизни. Не прежней жизни, не той, которую она знала на Мере и которую пыталась вернуть ее временная потеря памяти — та жизнь ушла навсегда. Нет, новые надежды теперь распускались в ней, как распускается почка в лиственном коконе.

— Ана! Ох, Элиана, где ты сейчас? — шепнула Эйлия.

И почти увидела старую женщину с белыми облачными глазами и зачесанными седыми прядями, сидящую на стуле в пещере, у самого входа. Ана улыбалась. И почти слышен был ее голос.

— Ты здесь, — сказала Эйлия. — Ты никуда не ушла на самом деле. Что-то от тебя осталось в этом мире.

Все вокруг было тихо, только две вьющих гнездо малиновки сновали возле своего нового дома на старом дубе и слегка шелестел в кустах ветерок. Серая Метелка села у ног Эйлии и довольно замурлыкала.

Йомар, Лорелин, Аурон и Талира спешили вверх, и женщина-птица ворчала на каждом повороте старой каменистой дороги.

— Ох уж это человечье обличье! — бурчала она, отдуваясь. — Не знаю, как вы его выдерживаете. Всюду пешком — эх, будь при мне сейчас крылья… — Она перевела дыхание, глядя вверх. — Вроде бы никого не видно. Рискну-ка я принять собственную форму…

— Я бы не стал, — возразил Аурон. Он сам тоже пыхтел, полное лицо его раскраснелось. — Тут могут быть охотники и даже валейские шпионы.

— И вообще мы почти пришли, — заметила Лорелин.

Вдруг сбоку от тропы зашелестели кусты, вышла девушка со спутанными рыжими волосами и горящими зелеными глазами и загородила им дорогу.

— Если вы ищете белую колдунью, идите назад! И предупреждаю: больше не приходите, и другим деревенским скажите тоже. — Глаза ее на миг озадаченно остановились на Йомаре и Ауроне. — Мы вас предупреждали, Селенна наша.

— Мы не деревенские, как ты сама видишь, — ответил Аурон. — Белая колдунья, как ты ее называешь, — наш друг. А гора принадлежит всем.

— Теперь отойди с дороги, — добавила Талира, — если хочешь остаться целой. Сама видишь, нас больше.

— Я колдунья! — крикнула растрепанная девушка. — И не боюсь вас, даже если вы немереи.

Но отступила на шаг назад, когда они надвинулись.

— Если ты колдунья, то кому ты служишь? — спросила Талира в упор. — Ты в белой магии или в черной.

— Добро, зло, — скривилась девушка. — Все вы мыслите в таких категориях. Я же служу тому, кто решил искать запретное знание, в котором другие ему отказали. Пусть это значило быть отверженным, он выбрал эту дорогу, сознавая последствия. Эхо его великих деяний все еще звучит во вселенной, и имя его стало знаменем целых поколений. Мы взяли его имя, потому что несем в бесконечность его благородные цели. И за это нам дали оскорбительную кличку — модриане.

Она кого-то цитирует, — подумала Лорелин.

Аурон рядом с ней кивал головой:

— Ах да, культ Модриана. Черные колдуны. Я про вас слышал.

— Хватит нести чепуху! — вспыхнула Талира. — Ты про Модриана-Валдура говоришь, как про героя, а он чудовище. Он — Враг, принесший в миры войну…

— Он принес перемены, — гордо возразила девушка, — а страдания и скорбь — это родовые муки перемен. Нет победы без жертв, и вы это знаете.

— Но страдания он приносит другим, а не себе, — напомнила Лорелин.

— Чтобы они росли. И он в любом случае бог, и недоступен страданию.

— Вы заодно с зимбурийцами? — спросил Аурон.

— Конечно, — ответила колдунья. — Они наши братья, товарищи по службе Модриану-Валдуру.

— И ты для них шпионишь за немереями?

Она не ответила, но не стала отрицать, и торжествующая улыбка не сошла с ее губ.

— Тогда ты дважды предатель, кем бы ты ни была, — сказала Талира. — И родину предала, и Трину Лиа.

— Трину Лиа! — передразнила она. — Ищите свою спасительницу в другом месте где-нибудь — если это та женщина, что живет в Пещере Фей, то у нее не хватит мощи против нашего Господина. Я за ней наблюдала, и она даже меня не видела.

— Но ты не решилась к ней близко подойти, — сказал Йомар.

Улыбка рыжей погасла.

— Наши союзники знают про эту белую колдунью. Мы им послали известие. Они идут за ней, и вас заберут, если вы сейчас же не сбежите. — Она собралась, подтянулась. — Уходите, или мы уничтожим вас вместе с вашим Тайным Кругом. Пришел день Модриана. Они пытались навеки заточить его, другие боги, но его новый Аватар здесь. И когда он завоюет этот мир, накажет всех, кто не служил ему.

— А тех, кто служил, вознаградит? — спросил Аурон.

— Мир будет наш, — ответила девушка с яростной уверенностью фанатички. — Вот увидите.

— Хватит слушать глупости, мы время теряем! — Лорелин выхватила меч и взмахнула им. — Иди сюда, если хочешь драться. А если нет — отпусти нас с миром.

Девушка только глянула на яркий адамантиновый клинок, и зеленые глаза раскрылись в ужасе. Потом она повернулась вихрем рыжих волос и темного плаща — и побежала вниз. Лорелин вложила клинок в ножны.

— Только и всего.

— Она позовет других модриан, — сказала Талира.

— Да пусть идут, — покривился Йомар. — Они не настоящие чародеи — просто шайка невежественных идиотов. Где тут пещера Аны?

Лорелин посмотрела вверх и показала пальцем.

— Вон там, у вершины, — я думаю, это она. Вон, видите трещину в камне?

Она пошла по тропе, остальные за ней. Но на подходе к пещере Йомар положил Лорелин руку на плечо:

— Там кто-то есть.

Все остановились и всмотрелись в узкую трещину в холме. У входа стоял кто-то, держа в руках огонек. Человек этот был одет в плащ с капюшоном, рваный и заношенный.

— Ана? — ахнула Лорелин. — Ана?

Человек выпрямился — нет, он был выше Аны. Когда путники поспешно приблизились, они узнали лицо под капюшоном.

— Эйлия, наконец-то мы тебя нашли! — крикнула Талира.

Она сбросила капюшон и улыбнулась.

— Ох, я так рада вас видеть! Уже начала сомневаться, найдете ли вы меня.

— Ну, ты сильно нам это затруднила. — Но Лорелин лучилась радостью. Подбежав к подруге, она крепко ее обняла. — За тобой следили, ты это знаешь? Одна из черных колдуний Модриана…

— Да, Ральф вернулся меня о ней предупредить. Он видел, как она спускается с горы, и проследил за ней. — Она кивнула в сторону оборванца, который показался из пещеры. — Ральфа помните? Он все еще с немереями, и хочет передать им от меня весть.

Оборванец запрокинул голову и заревел.

Я не быстрый курьер, — услышала Лорелин и двое в человеческом облике, — но надежный. Надо бы мне свое дело открыть.

Эйлия улыбнулась и повернулась обратно к друзьям.

— И я нашла свою приемную семью, Лори. Они сейчас в безопасности — пока что. Прости, что заставила вас так погоняться — я здесь искала Ану.

— Нашла? — спросил Йомар.

— Да, она здесь. — Эйлия показала на гору, на лес, на дальний хребет. — Здесь она живет. И в нас.

— А! — Аурон переглянулся со своими спутниками. — Понимаю.

— Может быть, не до конца, — возразила принцесса. — Я тоже не совсем поняла — сначала. Я горевала по ней, но сейчас… сейчас я действительно ощущаю, что она еще с нами. — Голос ее стал тише, едва слышны были слова: — И Дамион тоже.

— Эйлия, ты должна вернуться с нами! Почему ты вот так удрала? — спросила Лорелин.

— Мне нужен был совет Аны. Немереи и лоананы — все они хотели, чтобы я использовала свою мощь для убийства.

Эйлия отвернулась.

— А ты не хотела этого. Ох, Эйлия…

Она замотала головой:

— Нет, хотела! Я была так полна ярости из-за гибели Дамиона, что могла что угодно сделать. Я была бы светом, как гласило пророчество, но светом сжигающим, как молния, что падает с неба и опаляет землю. Я решила, что не должна сражаться, пока не смогу делать это без ненависти.

— Время сражаться настало, готовы мы или нет, — сказал Аурон. — Враг действует. Захвачен Темендри Альфаран.

Она горестно вскрикнула:

— Захвачен? А что сталось с императором? Он убит?

— Нет, он спасся бегством, взяв с собой хрустальный дворец и Трон Дракона. Мы не знаем, где он сейчас. Но Талмиренния и ее народы получили ужасный удар.

— Эйлия! — Талира шагнула вперед. — Мандрагор направляется сюда, на Меру. Он нацелил сюда свой первый удар, следующая — Арайния. Лоананы говорят, что он покорил всех валеев, что не хотели повиноваться, казнил тех, кто восставал, и захватил власть в их империи. А она куда больше, чем мы могли себе представить.

Эйлия спрятала лицо в ладонях.

— Да. Я должна остановить Мандрагора, и немедля. Мы должны встретиться. Чем дольше я тяну, тем дольше продлится эта война.

— Но… если он победит…

— Этого не должно случиться. Мне придется использовать все мои силы. Раньше я надеялась никогда не употреблять их для войны. И еще… не буду вам лгать: я боюсь его. Мандрагор искушал меня, когда я оказалась в его мире. Силой, властью… и другим тоже. — Она посмотрела прямо в глаза собеседникам. — Я чуть не поддалась. Такова правда, которую раньше мне духу не хватало вам рассказать. Но сейчас я готова с вами вернуться, — добавила она. — Не знаю, от Аны или как-то еще, но я думаю, получила ответ, которого хотела. — Она оглянулась на Ральфа. — Не могут ли твои немереи сказать моим родным в городе, что мой народ нашел меня и я покидаю страну? Скажи им, что я когда-нибудь вернусь, если смогу. И можно попросить, чтобы кто-нибудь из вас приглядел за Серой Метелкой?

Оборванец прогудел свое согласие и зашаркал вниз.

— Он не возьмет платы, — сказала Эйлия. — Он говорит, что немереи дают ему еду и кров, а больше ему ничего не нужно. Теперь я готова идти с вами.

— Отлично! События идут своим чередом, принцесса, и мы тоже должны идти. Враг на марше, и даже сейчас нас еще могут опередить. Нельзя, чтобы поле битвы выбирал он.

 

7

Война миров

Софилия, королева сильфов, стояла в королевских садах, озирая своих веселящихся подданных. Здесь не было дворца, какие строят люди, и очень немного мраморных зданий на земле — некоторые просто крыши на столбах, навес от дождя. Небо окрашивал бледно-розовый свет, как бывает на заре, только этот оттенок не менялся. Было ясно, только несколько паутинок перистых облаков висели где-то очень высоко, а под ними кишели множества крылатых созданий, изящных и легких, как бабочки или сорванные ветром лепестки. Это был ее народ, парящий и играющий на своих кажущихся хрупкими крыльях. Они опускались на землю для еды и сна, и для работы, но дорог почти не было, мало кто ходил в этом мире пешком, кроме очень юных и очень старых. Все остальные летали по воздуху, где дороги не нужны.

В королевских садах этого мира царило вечное лето, и столько цветов росло на земле, что не видно было почвы под ними. Розовые, алые, багряные, все оттенки красного господствовали в цветовой гамме, и среди них сновали люди ее народа, отдыхающие на земле. Женщины были одеты в длинные свободные платья из ткани тоньше перистых облаков, крылья летели за ними, как газовые пелерины. Мужчины и дети были только в набедренных повязках. Эти дети, с нелепыми крошечными крылышками, которые еще не могли поднять их веса, смеялись и играли, жадными взглядами провожая парящих в воздухе старших.

Королеве было одиноко — счастливая сцена перед глазами казалось чуждой. Уже много лун подряд ее терзали тревоги и предчувствия. Она первая решительно встала на сторону Эйлии, объявила в тронном зале Темендри Альфарана о своей поддержке Трины Лиа. Ее пример увлек много других народов, убедил их выступить против лоанея Мандрагора и его жутковатых союзников. Но Софилия, предлагая Эйлии свою помощь, понимала, что принимает ответственное решение от имени своих подданных — тех самых, что сейчас невинно играют в небе и среди цветочных клумб. И теперь им грозила опасность именно из-за этого ее решения. Они ее не осудят, даже если пострадают, потому что сильфы ждали пришествия Трины Лиа, как все народы, в жилах которых все еще течет кровь людей. Но эта уверенность не снимала растущего беспокойства. Сегодня она проснулась с предчувствием несчастья, и она знала, что это предчувствие — уже не просто назойливый кошмар. Как все сильфы, она была немерейкой, и внематериальное восприятие у нее всегда было настроено на широкую паутину Эфира, ощущало в этой паутине малейшую дрожь мысли и силы. Но без какого-то конкретного предупреждения Софилия не знала, что ей предпринять.

Вот поэтому она ощутила острый укол страха, но не удивления, когда услышала нестройный хор криков, разрушивших мирную тишину.

Глянув вверх, она увидела множество черных теней, спускающихся с небесного купола. Сильфы в страхе покидали воздух, ища укрытия в лесах и садах на земле. Но черные тени были быстрее, и из челюстей их вырывалось иссушающее пламя. Они врезались в рои людей-бабочек, и те падали к земле, кувыркаясь, как сорванные бурей листья.

Огнедраконы!

Она подпрыгнула, две пары перламутровых крыльев затрепетали, расправляясь в воздухе, хотя она уже знала, что ничего не может сделать, что худшие ее страхи стали явью.

Такова была цена. Валеи послали огнедраконов, чтобы осуществить свою месть ей — и всем, кого она клялась защищать.

В небесах Меры летел Аурон с тремя пассажирами-людьми и с Талирой. Над ним висел тонкий полумесяц. Голубизна дня, окружавшая его, быстро сменялась чернотой, и его белая улыбка сияла все ярче. На верхней границе атмосферы летели другие драконы, сверкая в лучах луны и солнца.

Эйлия, сидя за головой Аурона, приветствовала небесных драконов, поднимая Камень Звезд. Его белое свечение затмевало небесные тела. Драконы радостно трубили и обращались к ней мысленной речью. Один из них была молодая драконица по имени Галлада с Темендри Альфарана.

Принцесса! — Драконица развернулась и полетела над ними, как страж почетного караула. — Мы рады, что ты наконец вернулась.

И я рада, — ответила Эйлия. — Людям внизу нужна твоя помощь, Галлада. Огнедраконы стаей навалились на землю. — Она всмотрелась вниз, в плотные облака, и поняла, что теперь враги могут использовать их как прикрытие, из-за этой завесы незаметно нападать огнедраконами и летучими кораблями. — И еще там множество немереев, которых противник хочет истребить. Помогите им, прошу вас!

Поможем. Сейчас на Нумии собралось много лоананов, ждущих твоего приказа. Мы опасаемся, что противник мог просочиться сквозь нашу сеть. Но сперва принцессе и ее спутникам следует добраться до той луны и очиститься в источниках. А оттуда — на Арайнию, она тоже в опасности.

Они вылетели в Эфир, в сверкающий туннель драконового пути, и опять наружу. Эйлия была рада снова оказаться среди звезд, хотя и знала теперь, что безмятежность их — мнимая. Даже сейчас шли войны среди этих безмолвных созвездий.

Архоны Звезд, если вы и правда еще здесь, если вам дорога Империя, которую вы создали, придите сейчас ей на помощь! — мысленно взмолилась Эйлия.

Нумия открылась под ними, а не над, а сзади светило солнце, и она сияла в полной фазе. По мере спуска она переставала быть знакомой луной и превратилась в светлую страну. Но это была пустыня, и ничто там не шевелилось, ничто не жило там.

— Когда-то это был обитаемый мир, — сказал Аурон. — И меня печалит видеть его таким. Там, где сейчас темные пятна, когда-то волновались и играли на солнце небольшие моря, на этих горах и равнинах качались тенистые леса. И города тоже были. — Он парил над серовато-белой равниной. Под ним зияли кратеры, обрамленные тенью. — Все погубила Катастрофа, и Нумия теперь гола и безжизненна.

Эйлия снова испытала то чувство опустошенности, что и тогда, когда Аурон впервые привез ее сюда после приключений в Тринисии. Они летели тогда над пустыней, созданной кометами Катастрофы, и набрели на странное зрелище: яркие пятна, расцветшие посреди серых пустошей. Когда они спустились ниже, Эйлия увидела, что это огромные шатры золота и багрянца: военный лагерь был поставлен сейчас на Нумии. Там двигались какие-то создания, купались в расположенных неподалеку источниках. Аурон приземлился на краю лагеря, и три человека спрыгнули с его шеи. Странная пестрая толпа встретила их: люди-немереи, драконы, херувимы. Двое последних стояли по стойке «смирно» по обе стороны большого камня, как часовые. Оба они были очень похожи на Фалаара, только у того, что справа, на передних лапах были когти орла и отсутствовал гребень из перьев между ушей, а у того, что слева, была пара изогнутых рогов, как у козерога. На камне же, как на троне, сидел, гордо выпрямившись, третий херувим, Гириан Ваулин, король херувимов. Огромная голова его имела форму львиной, но больше напоминала статую геральдического льва, нежели реального зверя: шире и короче, с такой царственной разумностью, какой не может быть ни у одного животного. Глазные впадины были глубокие и темные, но Эйлия, подойдя ближе, увидела в них блеск древних глаз. Грива у него завивалась плотными колечками, как бороды царей на старых барельефах у антиподов, а перья цвета кованой бронзы возвышались за плечами и спадали вдоль спины королевской мантией. Голову венчала золотая корона.

Эйлия обратилась к нему уважительно, как правитель к правителю:

— Ваше величество, на Мере крайне нужна ваша помощь. Я благодарю ваших воинов за их труды ради нашего блага, но покорно прошу вас направить нескольких из них на помощь тамошнему народу. — Она посмотрела на Западный континент указанного мира, четко видимый на черном фоне ночи. — Если падет Раймар, падет и Маурайния.

— Я пошлю столько, сколько смогу. Но почти все заняты битвой с врагом среди комет, — ответил король Гириан. Даже в разреженном воздухе Нумии его голос звучал гулко и глубоко, как храмовый колокол. — Огнедраконов больше, чем мы думали. И ты знаешь, что случится с этим миром, если в него попадет комета.

Эйлия глянула на страшные снаряды с длинными белыми хвостами. Если хоть одна упадет на этот светлый и хрупкий шар, разрушения трудно будет себе представить. Она опустила взгляд к сухой пыльной земле и камням, окружающим ее, и задрожала.

— Враг повсюду. Но на Мере уже погибают невинные, и даже самые доблестные деяния Крылатой Стражи будут им бесполезны, если бросить их на произвол гоблинов и огнедраконов.

— Будь уверена, Тринелъ, мы сделаем все, что в наших силах.

Гириан Ваулин повернул царственную голову и проревел приказ своему народу. Несколько херувимов тут же взлетели, уходя в черное небо, рвущиеся в бой, как гончие на охоту.

Она склонила голову в знак благодарности и повернулась на звук знакомого голоса, окликнувшего ее по имени. Из шелкового шатра вышел ее отец и поспешил к ней.

— Наконец-то! Я так боялся за тебя!

Тирон обнял ее.

— Прости меня, отец, — ответила Эйлия, прижимаясь к нему. — Я не хотела тебя тревожить, но заболела и на время потеряла память. Теперь память вернулась, и я больше тебя никогда не покину.

— Ну, не упрекай себя, дорогая. Я просто рад, что ты уже здесь.

Он взял ее за руку и повел в шатер.

Лорелин и Йомар тем временем отошли и сели с несколькими немереями, глядя, как драконы и херувимы омывают ожоги и раны в дымящихся источниках. Некоторые были слишком сильно ранены, чтобы даже целебные воды могли их вылечить, и на страдания херувимов, которые не могли вернуться в битву, жалко было смотреть. Сами архоны создали этих существ для защиты миров от возможного вреда, и для них неспособность выполнения этой благороднейшей из задач была хуже любой раны.

Помолчав, Лорелин сказала:

— Противник снова нападет на Меру — и на Маурайнию тоже. Наши союзники не могут успеть повсюду. И бедная Эйлия тоже не может все сделать сама. Нам нужны летающие корабли!

Ответил какой-то маг:

— Для летающих кораблей нужна чешуя саламандр, шерсть и шелк, чтобы защитить их от огнедраконов.

— И солдатам на земле тоже нужна защита от их огня, — добавил Йомар.

— Но запасы огнеупорной шерсти, шелка и чешуи истощены по всей Талмиреннии. Саламандры, в отличие от других детей элементалов, никогда этой солнечной системы не покидали. И нигде больше в Империи их нет.

— Но ведь в Аркурионе саламандры все-таки есть? Нельзя ли туда пойти и попросить их?

Этот вопрос Лорелин адресовала Аурону, который подошел сзади в облике дракона. Лоанан на миг задумался, наклонив золотистую голову.

Много веков я уже не проецировал туда свой образ, — сказал он. — Они с внешним миром не очень общаются. Потом, быть может, враг уже обращался к ним и их развратил. Меня бы удивило, если это не так. И все же я обращусь к ним — и тебе тоже следует, Лорелин, ты будешь свидетельствовать о страданиях твоего мира. Эйлия слишком устала, чтобы воспользоваться своей силой, но ты, как ее ближайший друг, сможешь говорить от ее имени.

А нельзя туда отправиться в истинной плоти? — спросила она из любопытства. — Тогда Йо мог бы быть с нами. А мне всегда хотелось увидеть Аркурион.

Боюсь, что нет: даже моя сила не смогла бы защитить нас долго в том мире. Там только саламандры могут выжить. Любое иное живое существо, появившееся там без чародейной защиты, погибнет моментально.

В отцовском шатре Эйлия села на груду вышитых подушек возле теплой жаровни.

— Тебе надо отдохнуть, дочь, — сказал Тирон.

— У меня нет на это времени, — возразила Эйлия. — Пророчество говорит, что я должна вести небесные армии на Меру.

— Ты это уже сделала.

— Правда? — спросила она, недоумевая. — Что ты хочешь сказать, отец?

— Ты была на Мере, и воинство Крылатой Стражи и арайнийская армия были там с тобой. На этот раз армия куда больше, и ей помогают боевые драконы и херувимы, которые уже не стараются не вмешиваться. Там они встретят валеев и отстоят этот мир. — Он сел рядом и обнял ее за плечи. — Твоя роль выполнена. Тебе осталось только вдохновлять их и указывать путь.

— Еще есть столько мест, где я должна находиться! — сказала она. — На Арайнии, чтобы успокоить народ, и в Зимбуре, утешить там людей и помочь им против сторонников Мандрагора, и в космосе, помогать лоананам и херувимам смещать кометы… Великие Силы должны были бы этих Трин Лиа послать дюжину, а не меня одну! — Она спрыгнула с подушек. — Отец, правда ли, что враг куда более многочислен, чем нам было известно?

— Похоже на то. Моругеи были созданы для размножения ордами — чтобы поставлять бойцов для их гражданских войн. Они столетиями обучались искусству войны, усовершенствовали его, убивая друг друга. Это не уменьшило их численности, но закалило их как расу, ибо выживали и размножались сильнейшие и свирепейшие. А сейчас они больше не дерутся друг с другом, но объединяются против нас под водительством своего Аватара. Огнедраконов тоже оказалось куда больше, чем мы себе представляли. Битва у комет — это мелкая стычка большой войны, которая давно планировалась — так давно, что корни этого плана уходят во времена архонов. Вся Талмиренния нынче в осаде. Огнедраконы напали на мир сильфов, подожгли города дриад в лесах Фалнии.

Эйлия ужаснулась. Напасть на сильфов! Это действительно был удар: и для Фалнии, где большинство живых созданий были звериным народом — кентавры, сатиры, гарпии, живущие на природе. Но чудесным было обиталище дриад. Поскольку дриада никогда не свалит дерево ради древесины, дома они строили, уговаривая деревья — волшебством — принимать форму залов и комнат, сплетать стволы и сучья в крыши и стены, Некоторые из этих деревьев были высотой и обхватом как секвойи, и создаваемые ими помещения были огромны и величественны, как храмы и замки человечества. Сотни тысяч лет уходило на создание этих домов, и столько же понадобится, чтобы их восстановить.

— Сильфы и фалниане просят у нас помощи, — продолжал Тирон. — И во многих мирах народы, которые поддержали тебя, сейчас за это страдают. Посол кицуне Хада вернулся к своему народу — попытаться помочь. Но дошли слухи, что он убит, и многие вместе с ним.

— О, только не это! Хада был близким другом Аурона, и он будет поражен горем от этой вести. А Орбион был и мудр, и искусен в чародействе. Если он не смог противостоять валеям и вынужден был бежать, на что тогда мне надеяться? — Она провела рукой по глазам. — Отец, нам нужно больше армий.

— Их неоткуда взять, и нет времени обучать народы Талмиреннии сражаться и убивать. Война не надвигается на нас, она уже здесь.

— А я то недолгое время, что у нас есть, тратила зря на Мере, — горестно сказала Эйлия. — Я так хотела получить помощь и совет Аны — я даже убедила себя, что как-то ее дух обращается ко мне. Наверное, я немного не в себе была эти дни. Я очень виновата. — Она снова сжалась между подушек. — Но теперь я знаю, что мне нужно делать. Меня не просят сражаться с целыми армиями, но только с одним, которого я могу победить. Если их Аватара не будет, валеи могут утратить желание драться.

«Но утратят ли? — подумала она. — Сейчас, когда их так много, и все они полны страха и ненависти?»

— Дорогое мое дитя! — Тирон нежно положил ей руку на плечо. — Я бы помог тебе, если бы был в силах. А пока отдохни. Вон там мешок с едой и водой возле жаровни — и немного амброзии, тебе она сейчас нужна…

Эйлия взяла его руку в свои и крепко стиснула, потом встала. Подойдя к мешку, она подняла его за лямку.

— Спасибо, отец. Но я лучше пойду пройдусь. Мне нужен воздух и тишина и возможность немного побыть одной. Может, тогда мне яснее станет положение дел.

Она вышла за границу лагеря, шагая по плоской каменистой поверхности — остаткам древней дороги. По этой дороге она шла, не зная зачем, а дорога вела через серую пустыню, а потом, подойдя к краю обрыва, Эйлия увидела, что дорога уходит вниз на дно кратера и дальше прямо, как стрела, — по скалистой насыпи, похожей на дамбу, к возвышению, на котором поднимались белые стены и иглы башен, затронувшие в памяти какую-то струну.

«Это тот замок, над которым летели мы с Ауроном, когда он меня впервые сюда привез, — подумала она. — Интересно, как тут было, когда Нумия была живой?»

Она восхищенно смотрела на строение архонов, ее будто тянуло к нему. Достав из рюкзака фляжку с амброзией, Эйлия сняла серебряную крышечку и приложила фляжку к губам. Как только она сделала глоток и вернула фляжку на место, перед глазами у нее помутнело, и на месте пейзажа появился другой, похожий и в то же время отличающийся, как образ из ушедших времен.

Солнце и звезды сияли на небе одновременно, но небо не было таким черным, и земля не была столь пустой и серой. Она играла живыми красками — леса, изумрудные, индиговые, золотистые. И только обрывы были серыми, уходящими в кратер. Но на дне блестело темное озеро, отражавшее солнце и звезды. Островок в середине его сиял самоцветом на черном бархате, с зелеными и алыми проблесками. А на вершине стоял жемчужно-белый дворец.

Она спустилась по вьющейся тропе и перешла дамбу, глядя на белые башни, горящие на фоне темного неба. Огромные двери стояли распахнутые, и просторное помещение за ними светилось нежно-перламутровым светом. Перед дворцом стояли люди — высокие, в нарядных разноцветных плащах, которые удивленным глазам Эйлии казались сотканными из перьев: алых, зеленых, шафрановых и фиолетовых, среди которых не было двух одинаковых. Одна женщина расправила руки, и стало видно, что плащ закреплен у нее на локтях и запястьях и похож на два огромных крыла. На глазах у Эйлии женщина подпрыгнула, за ней еще двое-трое, их оперение подхватил ветер и понес вверх — они парили над озером и деревьями с грацией ласточек.

В дверях появилась женщина — сивилла или кто-то из лунного народа: у нее не только мантия была белая, но и крылатый плащ, и серебристые волосы спадали на спину. Она безмятежно смотрела в ночь, и Эйлия, проследив за ее взглядом, увидела планету Меру — голубой диск, испещренный облаками, каким он был и во времена Эйлии.

— Добро пожаловать в храм Элнумии, — произнес чистый и сладкий голос сивиллы. Обращалась она не к Эйлии, которую не видела, а к крылатым паломникам.

«Элнумия — богиня луны. Так вот где жила архон Нумии!»

Это и был Лунный дворец из старых сказок, лучистый, как маленькая планета, на которой он стоял. Красота и чудо наполнили Эйлию восторгом — но он тут же сменился печалью. Предстоял день, когда погаснет этот свет, когда сады и рощи островка сменятся серой пылью, когда похожее на кратер озеро высохнет осушенным кубком. И лунный народ исчезнет с Нумии — вымрет или разлетится.

Эйлия миновала сивиллу и вошла во дворец.

Внутри он был так же светел, как снаружи, и главный его зал сверкал, как ледяная пещера. Огромные колонны держали свод, сами светясь бледным светом, а среди них небольшими группами ходил лунный народ. Легкие шаги — на луне не надо ступать так тяжело, как на планетах побольше, — и приглушенные голоса, а больше ничего не было слышно. На помосте в конце зала стоял мраморный трон — слишком большой для любого правителя-человека, — и он был пуст. Но рядом с ним Эйлия увидела эфирные очертания. Фигура была похожа на женщину, неестественно высокую и тонкую, и призрачное ее тело было облачено в белое платье со шлейфом. Голова в шали склонилась в траурной позе. Никто из смертных в храме не видел этого явления — по крайней мере никто не обратил внимания. Но когда к помосту подошла Эйлия, женщина подняла голову и заговорила.

— Ты желанная гостья, — прошептала она. — Я вижу тебя, Трина Лиа, гостья из будущего. Я тоже не совсем здесь, ибо вне времени.

— Я тебя уже видела! — воскликнула Эйлия.

Чей же был этот проецируемый образ?

— Да. Тебе я могу показать себя.

— Скажи, пожалуйста, кто ты?

— Я — та, что царила здесь в давние времена. Когда мой мир был таким, каким зришь ты его сейчас, полный жизни и цвета. Ты знаешь, что те, кто здесь обитают, не зрят. Ты видела, что грядет. — Безликая фигура показала рукой на трон. — Займи место сие.

— Госпожа, этот трон — твой, — возразила Эйлия.

— Но сейчас отдаю я его тебе, ибо мне сие приятно. Я молю тебя, займи его.

Эйлия подчинилась — с некоторым трудом, потому что трон был высок и глубок, и она чувствовала себя как ребенок на взрослом стуле. В другом конце зала в открытую дверь сияла Мера, голубая и лучистая в темном небе. И вдруг Эйлии вспомнилось пророчество о Трине Лиа, возведенной на трон на луне.

— Это мир Элмеры, — сказало видение. — Он избег Катастрофы, опустошившей мою Нумию. Ты видишь, какими когда-то были земли мои. Но враг Света послал Азараха внести раздор на Небеса. Тот послал кометы к внутренним мирам, и это мое царство на спутнике было разрушено, и чуть не разрушена была и сама Мера. Второй раз она может не избежать такой судьбы. И опасность грозит Арайнии.

В голове у Эйлии возникло видение: Мера, сгоревшая и черная пустыня под светом Нумии — безжизненная, как эта луна. И Арайния, и ее луна в осаде. Эйлия в ужасе отпрянула от этих образов: увядающие леса, превращенные в лед океаны под небом, красным от пыли и дыма, закрывающих солнце.

Это было предупреждение ей, чтобы продолжала сражаться? Что, если она не пойдет на эту войну, то Меру — и Арайнию — постигнет судьба Нумии? И в опасности не только эти миры, потому что теперь у нее перед глазами были древесные города дриад, вековая кора и свежая зелень стен и крыш охвачены лесным пожаром. Она увидела мир сливающихся голубых и лиловых оттенков висячих туманов и тихих вод Тарнавина — и он тоже разрушен. Прекрасные создания бегут сквозь леса, разрывая туманы рогами, и роса украшает алмазами их белые шкуры. Баргесты — огромные черные псы с красными глазами — преследуют единорогов под радостное улюлюканье охотников-гоблинов. Потом Эйлия увидела странное место, где какие-то насыпи и колонны были изрыты дырами, тысячами дыр рядом друг с другом, и красновато-коричневое камнеподобное вещество, из которого сделаны были насыпи, стало похоже на медовые соты. В эти отверстия туда и обратно сновали сотни шестиногих созданий вроде муравьев. Можно было бы подумать, что это и есть муравьи, потому что не с чем было сравнить для масштаба, но странные мохнатые головы были скорее кошачьи, чем насекомые, и Эйлия поняла, что это мирмеколеоны, львы-муравьи, и каждый из них больше быка. Они роились у своих насыпей, готовясь напасть на наступающую армию гоблинов, огров и огромных троллей. Их царица, величественное создание вдвое больше своих подданных, стояла и озиралась возле самого высокого отверстия насыпи. Армии сражались, чтобы ее защитить, но у них не было другого оружия, кроме собственных когтей и челюстей.

— Это не образы будущего, — сказал рядом с ней голос видения, когда картины растаяли, — а то, что происходит сейчас. Эти создания поклялись тебе в верности и теперь страдают за это. Не бросай их!

Эйлия наклонила голову.

— Я поняла.

Пейзаж поплыл перед глазами Эйлии, превратился в смесь красок; они закачались и растаяли. Она моргнула.

Эйлия все еще сидела на троне, но жемчужного света не было: снова дворец стал белой костяной оболочкой, повисшей в сером мраке. Она бродила, оказывается, не только духом, но и телом, и забрела в древние развалины архонов. Элнумии тоже уже не было — если это была действительно Элнумия. Но еще слышен был в пыльном воздухе шепчущий голос:

Ищи земли Эларайнии в сфере ее. Она даст тебе силы разбить врагов твоих.

Эйлия медленно слезла с трона и вышла в высокие двери.

Поверхность Аркуриона была похожа на тигель расплавленного металла. Ослепительно блестящая, полужидкая и кипящая, сочного желтого цвета. Эфирные формы Лорелин и Аурона скользили над золотистыми равнинами и булькающими озерами лавы. С раскаленного неба палило пылающее белое солнце.

Будь мы здесь во плоти, — сказал Аурон, — и без защитной магии, почти сразу же погибли бы от испарений. А пылающий свет выжег бы глаза.

Почему здесь все желтое? — спросила Лорелин.

Здесь все из серы. И дожди выпадают не водные, а кислотные — очень неприятно. Но саламандрам это нравится. Их тела покрыты броней, спасающей от кислоты и жгучих лучей солнца.

А почему они тогда одеты в шерсть? Ведь от нее же теплее?

Нет, на самом деле шерсть оказывает охлаждающее действие. Солнце нагревает лишь ее верхний слой и не проникает в нижние слои руна — жар не доходит до тела.

Одна кальдера, мимо которой они пролетали, вдруг взорвалась, выпустив гейзер едкой жидкости в переливающиеся облака. Вся поверхность мира была чередованием равнин расплавленной желтой серы и дымящихся луж. Конусы вулканов скоро рухнут, на их месте появятся новые: рельеф Аркуриона менялся непрерывно. Лорелин подумалось, каково было бы жить в таком месте — меняющийся ландшафт без постоянных ориентиров, где нет ничего долговременного. Какое действие это может оказывать на ум саламандр?

Вдруг ближайшее дымящееся озеро закипело и покрылось пеной. Всплыла желтая морда, мокрая блестяща спина, а потом на берег вылезло все создание целиком. Саламандра была футов двенадцати в длину и похожа на ящерицу — приземистая, с сужающимся к концу хвостом, четырьмя мощными лапами и длинной узкой головой. Лорелин отметила на спине животного толстый слой чего-то, очень похожего на мокрую шерсть.

Тварь заговорила шипящим голосом, и Лорелин с Ауроном услышали мысленную речь:

Кто вы? Зачем ты послал сюда свой образ, лоанан? И зачем привел с собой человека?

Друг, нам нужна твоя помощь, — ответил Аурон. — Мера и Арайния в опасности. Им угрожают слуги Валдура.

Дальние планеты — бррр! Такие далекие от солнца, такие холодные и негостеприимные! Хотя говорят, что там глубоко внутри тоже есть неплохие местечки, возле расплавленного ядра.

Саламандра уставилась на людей круглыми темными глазами, похожими на полушария дымчатого стекла.

Значит, их народы бегут сюда? И нам придется конкурировать с людьми за жизненное пространство?

Лорелин покачала нематериальной головой:

О нет. Это я могу тебе обещать.

Ты уверена? Кто может устоять перед соблазном столь прекрасного мира, как наш, — теплого, с ароматным воздухом, с красивейшими озерами?

Лорелин, стараясь не смеяться, заверила саламандру, что люди не будут колонизировать серную планету.

Мы здесь не можем жить. Мы только пришли просить вашей помощи.

Но подозрения саламандры рассеять не удалось.

Вы хотите втянуть нас в эту войну? Мы не бойцы, и мы не покинем нашу планету. Мы ведь действительно нигде больше не можем жить. От холода мы погибнем.

Мы не просим вас сражаться. Но когда-то вы с нами делились чудесными шерстью и шелком и сброшенными чешуйками. Нам приходится сражаться с огнедраконами, атакующими наши миры, и не все наши воины — немереи.

Мой мир не под угрозой. — Саламандра двинулась к своей дымящейся луже. — Ваша судьба не волнует наш народ. Ваши битвы нас не касаются, потому что люди, гоблины и драконы на Аркурионе жить не могут, и им он не нужен. Это и сейчас так. Ни одна комета на нас не нацелена, и война эта не наша.

Ты уверена? — спросил Аурон. — валеи могут найти применение вашему народу и поработить его. Огнедраконы в этом мире выживут. Ты не знаешь темных, как знаю их я.

Но и ты не можешь точно сказать, что они поработят нас. А что точно — так это то, что если мы вам поможем, мы станем врагами ваших врагов. У них будет причина на нас нападать. Ты слыхал о падении сильфов после того, как их королева объявила себя сторонницей вашей Трины Лиа? Пожары и убийства в том мире и в других были предупреждением для всех нас. И только не влезая в вашу битву, можем мы остаться в безопасности.

Саламандра стала погружаться.

Лорелин пожалела, что здесь нет Эйлии: ее искусство дипломатии очень бы пригодилось. Лорелин же привыкла драться оружием, а не словами. Она попыталась сообразить, что сказала бы Эйлия.

Но нам нужна ваша помощь. Если бы опасность угрожала вашему миру, я бы сделала, что вы просите.

Правда? — очень скептически спросила саламандра.

Да, правда. В этом и был смысл Талмиреннии — древние не хотели изоляции всех миров, они хотели их объединить в целое. И мы приходим друг другу на помощь в час нужды.

Саламандра лежала, выставив голову на поверхность, как крокодил. Наступило долгое молчание — тварь думала. Потом она сказала:

Я поговорю с другими, посмотрю, что они скажут. У нас нет правителей, как у вас, людей. Но я передам моему народу ваши слова. Через несколько дней мы сообщим вам решение.

Саламандра нырнула в пруд и исчезла.

Аурон и Лорелин переглянулись.

Ты сделала все, что могла, — сказал Аурон.

Она кивнула.

Я тоже так думаю. Некоторые сказали бы, что раз так, надо прийти и взять силой. Немереи наверняка нашли бы способ прийти сюда и воевать.

В этом ты права. Чародейство делает возможным все.

Но я не думаю, что это было бы правильно. И Эйлия бы не одобрила. И все-таки… что будем делать, если они нам не помогут?

Продолжать драться без их помощи, — ответил Аурон. — И надеяться, что они увидят, что на нашей стороне правда, и переменят мнение. Но мы забегаем вперед. Сперва надо подождать, что решат эти саламандры. Вернемся в свои тела и предложим нашим друзьям все, что можем.

 

8

Страна в облаках

— Почему? Почему она отступила? — ревел Мандрагор голосом дракона. — Судьба Меры еще не решена. Император слишком слаб, чтобы защитить свое царство и свой титул. Как раз самое время было ей принять Трон, когда он его предложил. Почему же она отступила в свой родной мир, в глушь? Я там бывал, в тех землях, там ничего нет.

Красный дракон стоял на замерзшей поверхности самой большой кометы, защищенный от суровой пустоты зачарованным пузырем воздуха и тепла. Над ним светила Арайния, повиснув над ледяным обрывом и заливая его светом своих колец и голубого шара. В черном небе парили темные силуэты огнедраконов, едва видимые — только когда закрывали собой звезды или пролетали на фоне диска планеты. Рядом с Мандрагором стояла небольшая группа его мятежных лоананов, в том числе монарх драконов Земли Торок. Элазар и Эломбар тоже присутствовали в эфирной форме, плавая у него перед лицом.

— Наши наблюдатели доложили, что она отправилась искать архонов того мира — в частности, свою мать.

Дракон посмотрел на окольцованную планету.

— Может ли быть, что там все еще живут архоны? Даже я еще не видел всего, что есть в космосе… нонет, все, что можно увидеть на Арайнии, я видел. Жили бы там архоны — я бы их нашел.

— Нет, она знает, что древние ушли с Арайнии. И ее мать пропала, когда перевозила ее на Меру. Что может быть для Эйлии важнее, чем сражение на Мере или Императорский Трон? Надо мне самому лететь на Арайнию и посмотреть.

— Какой в этом смысл? — спросил Элазар. — Господин мой, лететь тебе нужно на Омбар, принять трон Валдура. Потом тебе должно искать Орбиона и захватить Трон Дракона. Сражаться с Триной Лиа на ее территории тебе невозможно.

— Услышь его, Мандрагор! — проревел Торок, вытягивая к царю драконов шею в алой чешуе. — Его совет хорош. Пусть Трина Лиа прячется в своем мире, если хочет. А мы тем временем всю Талмиреннию возьмем.

— Рано. Сперва я хочу понять, что задумал мой противник. Она знает, что я могу захватить Трон Дракона, но ее это будто не волнует. Конечно, для нее безопасность ее мира и народа значат больше любого трона — и она всегда сможет схватиться со мной за Трон потом. И все же ей кажется, что она может защитить Арайнию даже без своей армии и своих немереев, которых она послала освобождать Меру. Почему? Что хочет она найти на Арайнии, что дает ей такую уверенность? Может быть, она узнала о какой-то реликвии или талисмане, который может помочь в грядущей битве? — Дракон замолчал, потом обернулся к демонам. — Если ваш план не удастся, могу я предложить вам другой? Не сомневаюсь, что вы будете рады раздавить Арайнию в лепешку, но что вы скажете, если ее девственные леса и стройные города станут домом для вас, гоблинов, и других валеев? Не будет ли это большей победой, нежели простое уничтожение — если элеи увидят свой возлюбленный мир в руках врага? Почему бы нам не взять планету себе?

— Ты не понимаешь, — ответил Элазар. — Силы Арайнии встанут против нас, если мы там появимся. Архоны…

— Не начинай снова, — перебил Мандрагор. — Конечно, в этом мире есть силы, но я не верю, что это архоны. Это немереи, есть и великие немереи среди них, но ни одного, кто мог бы со мной сравниться — когда у меня армии, что вы мне дали. На что бы ни надеялась Эйлия, надеется она зря. Второй раз она не обратит меня в бегство.

— Но Арайния — место силы Эйлии, — возразил демон. — Поэтому она туда и направилась.

— И тем больше причин разобраться с ней первым делом, и с ее правительницей тоже. Отрежь голову, и тела можно уже не опасаться. Вы что, боитесь? Давайте хоть на луну туда слетаем, на Мирию. Это будет база для наших кораблей и огнедраконов получше лишенных атмосферы льдин. Оттуда мы сможем начать осаду Арайнии.

Эйлия стояла, глядя на Хиелантию, страну Облаков. Столовые горы, образующие эту легендарную страну на Арайнии, были так велики и высоки, что сливались с небом, пронизывали кучевые облака, похожие с виду на твердый мрамор, — они видны были четче тех туманных вершин, которые обволакивали. Самое большое плато было закрыто одной сплошной тучей, его вершина была невидима. Место Матери — называли его элеи — там, где находился таинственный двор богини Эларайнии. Как говорили некоторые, до сих пор находится. Королева мира правит в царстве духа, говорили они, во главе своего божественного двора. Может быть, это местный миф, подумала Эйлия. Вполне могли древние арайнийцы эту покрытую облаком высоту считать домом какого-нибудь божества. Или здесь когда-то правил архон — может быть, женщина-архон, ставшая потом матерью Эйлии? В конце концов, «боги» этого мира были настоящими, живыми существами из плоти и крови, владевшие давно забытым волшебством, умеющими менять собственную форму и играть веществом самой жизни.

Зато было хорошо хотя бы оказаться еще раз в родном мире и в теплом климате. Эйлия сменила тяжелую одежду на тонкое белое платье с короткими рукавами, а волосы заплела двумя косами, уложенными и приколотыми по бокам, открывающими шею. Воздух был недвижен и жарок, и лишь едва заметный бриз веял с моря. Солнце светило с востока, где висела арка небес, будто небесный экватор. Высоко над головой летела огромная комета — одна из посланных врагом. Ее еще не повернули, потому что она хорошо охранялась. В ее ледяных пропастях поджидали самые опасные из слуг Мандрагора, собираясь нанести удар по планете. Ходили слухи, что и сам Мандрагор тоже там, и потому арайнийцы боялись кометы, называли ее «звездой Дракона». Вид этой кометы укрепил решимость Эйлии.

— Я должна немедленно лететь на Арайнию, — сказала она своей охране на Нумии. — Видение, которое мне явилось, было истинным, и я должна ему следовать. Но в город я не пойду. Туда, где я нахожусь, будет нанесен удар. А силу Арайнии я могу черпать и в глуши. Я полечу в Хиелантию.

— Но, принцесса, это же будет очень опасно! — возразила Талира.

— Не опаснее, чем в любом другом месте, — ответила Эйлия. — И недалеко от леса Арданы живут элеи. Это страна моей матери.

— Ты должна взять с собой Крылатую Стражу… — начал было ее отец.

— Нет, они должны остаться здесь, отворачивать кометы. С собой я возьму только нескольких друзей. И у меня, думаю, там найдутся другие союзники.

— Талмир, — сказал Фалаар. — Великие Силы.

— Быть может, — согласилась Эйлия, — Или волшебный народ проявит некоторые врожденные умения, о которых мы даже не подозреваем. Уж точно я не буду там одна.

Вопреки своей решительной речи, она чувствовала себя подавленной и усталой, будто неизвестный яд пропитал ее тело, и все она видела через какую-то унылую пелену. Она знала, что все смотрят на нее, ожидая от нее воодушевления, уверенности, силы. Они питаются от нее жизнью, как растения от солнца. Ах, если бы найти хоть кого-то, кто наполнит силой ее!

Она снова стала смотреть на высоты Хиелантии. Где-то посреди этой облачной завесы архоны насадили лес, там, где ничего расти не должно было — амброзийные деревья и другие виды, присущие только этим невозможным высотам. Облачный лес давно мертв, но следы деревьев остались до сих пор. Элеи этой земли показали Эйлии кусок янтаря, принесенный в низины водопадом. Камень был редкий, прозрачный, как кристалл, обточенный в идеальный шар. В глубинах его сохранился окаменевший цветок прежних дней, в вечном цветении, и светлые лепестки раскрывались навстречу свету. Этот цветок рос в садах богов, говорили местные элеи, когда древние еще были на Арайнии, когда драконы только начинали летать среди звезд, когда только-только возникла ее собственная раса. Вся человеческая история еще не началась, когда этот цветок впервые расцвел, источая неизвестный, утерянный аромат. Какие же еще чудеса содержала эта древняя земля, о которых нет даже мифов? Эйлия вытянула шею, разглядывая плато богини. Пока она смотрела, облачная пелена разошлась в одном месте, и показался одинокий скальный пик, отблескивающий на солнце, как перевернутые сосульки, поднимающимися каменными башенками, будто из алмаза. Потом туманная завеса снова задернулась, и хрустальный блеск пропал из виду.

Богиня… Эларайния… Моя мать…

Как же отделить предания от реальной женщины из плоти и крови? Действительно ли она была архоном, и если да, жива ли она сейчас? Вернулась ли она сюда, где жила когда-то в человеческом облике? На южном склоне самого восточного плато была пещера, скрытая широким водопадом, а за этой завесой лежала подстилка мягкого мха — старое обиталище Эларайнии. Но оно было заброшенным, и там Эйлия не нашла ничего, принадлежащего матери, кроме маленькой кучки камней и ракушек, которые она — или не она — оставила давным-давно. Некоторые местные элеи ее помнили, но они мало что могли сказать Эйлии такого, чего она сама еще не знала: что Эларайния жила одна, что чаще ее сопровождали звери, чем люди, что она знала все, что можно только знать о диких растениях леса и их различных свойствах.

Эйлия никогда не бывала здесь, но чувствовала, что и для нее это дом.

Южный берег, подумала она, очень похож на ее зимнее убежище. Элдимиане каждый год терпели переезд ее двора в Зимний дворец — коралловый замок на атолле в гаванях, с целью дать Эйлии передышку после зимнего сезона. Ей эти ежегодные путешествия нравились. Королевская яхта «Звезда морей» была размером с галеон и убрана с соответствующей роскошью — высокие окна в свинцовом переплете вместо иллюминаторов, декоративная резьба и позолота в просторных каютах. Носовая фигура под бушпритом изображала золотоволосую женщину со звездами надо лбом — тот же узор повторялся на белых парусах, которые шелестом и хлопаньем убаюкивали Эйлию ночью. Когда «Звезда морей» стояла на якоре в гавани, мачты ее светились фонарями, на палубе шли веселые пиры с музыкой и представлениями, акробаты крутились на снастях, восхищая пассажиров. Сейчас те беззаботные дни казались Эйлии древней ушедшей эпохой.

Она пошла по белым пескам пляжа, прямо к воде, будто там лежали нужные ей ответы. Море простиралось перед ней, и все оттенки голубого и синего играли на его глади. Меранские моря, которые Эйлия помнила, всегда были мрачно-зеленые или серые, только в ясные летние дни одалживали они голубой цвет у неба. А эти волны будто окрашены были индиго, даже пузыри в пене — и то были синие. Когда нахлынувшая волна опадала от носа королевской яхты, Эйлия почти ждала, что останется синий потек на белом корпусе. И теперь она вспомнила, что рыбы, называемые серры, всплывали перед волной от носа корабля, расправляя огромные плавники в форме крыльев — точь-в-точь как летающие рыбы поменьше на Мере, — и летели, подхваченные ветром, который гнал вперед «Звезду морей». А еще были арайнийские дельфины — большие зеленые создания со складчатой кожей на голове, такие же разумные и веселые, как теплокровные звери меранских морей, по имени которых и назвали их в этом мире люди-поселенцы. А еще — очаровательные морские собаки — маленькие перепончатолапые создания, похожие на помесь выдры и морского льва. Сидя на носу с вытянутой от любопытства шеей, как еще одна носовая фигура, Эйлия могла часами смотреть на этих и прочих чудесных тварей арайнийских морей.

Но здесь, ближе к берегу, воды были зеленовато-синие или бирюзовые. Над ними порхали стаи морских птиц, пересвистываясь и перекрикиваясь. Для ярких зимородков этот океан был родиной, и на его поверхности они строили большие плавающие гнезда из морской травы в спокойные весенние месяцы. На мелях море становилось прозрачным, и видно было дно из белого песка или переливы радужных красок барьерного рифа. На Арайнии буйство жизни не кончалось у берега, а продолжалось в другой форме — в виде морских лесов и фантастических садов, чьи оттенки могли поспорить с самыми яркими цветами суши: пылающее-алые, лиловые, сиреневые изящнейшие веера, что впору придворной даме, покачивающиеся в тихих течениях, рощи колонн-флейт с плюмажами, похожими на фантастические деревья или ветвистые рога оленя. Вокруг рифа плавали рыбы таких экзотических форм и оттенков, что могли соперничать с кораллами. Дальше в бухте расположились острова, сами тоже из коралла, но так обросшие растительностью, что даже следов не видно было от их основы — будто плотные холмы стеблей, корней и листьев. Они сбивались в кучку, ветви деревьев образовывали между островками галереи над узкими каналами, и дельфины резвились, прыгая под зеленой крышей.

Каждое утро мать, по приданиям, плавала в этом море, а вокруг нее резвилась морская живность. Впервые элеи увидели Эларайнию выходящей из волн, и существовали легенды, что она не просто купалась, а возникла из моря — богиня, надевшая плоть для выхода на сушу.

Эйлия ступила на мелководье. Вода была теплая, как в ванне, белый мягкий песок поддавался под усталыми ногами. Это было самое чрево матери-богини, источник всей природной жизни в этой сфере. В другой раз Эйлия нырнула бы в прозрачные сапфировые глубины, поплавать среди коралловых садов и косяков ярких рыб. Но не сегодня. Сегодня ее наполняло чувство срочного долга. Взгляд невольно поднялся к большой комете.

Битва комет все еще шла. Некоторые Крылатой Страже удалось направить к солнцу, другие полетели наперехват кометам, которыми все еще владели валеи — как могут моряки зажечь захваченный корабль и направить на другой корабль вражеского флота. Но все сбитые с курса кометы все равно надо было защищать, чтобы ими снова не завладели огнедраконы и опять не направили на Меру или Арайнию. Каждая захваченная комета означала, что меньше остается воинов защищать сами планеты, и Эйлия задумывалась, не в этом ли состоит план Валдура. Тот, кто послал кометы к внутренним мирам, проложил их курс тысячи лет назад, и эта сила не могла не знать, что у миров будут защитники. Не была ли эта небесная бомбардировка обманным маневром, отвлекающим от истинной цели противника — не уничтожить, а захватить и покорить Меру и Арайнию? И не следует ли Мандрагор теперь тому же плану, сознательно или бессознательно делая работу Валдура? Ее армия сражается за Меру, и очень мало осталось солдат, чтобы защитить ее собственный мир.

Только какая-то мощная сила, больше, чем армия или Крылатая Стража, может прийти на помощь Арайнии в случае вторжения. Призрак на Нумии говорил об Эларайнии — хотел он сказать, что мать Эйлии до сих пор жива, или он говорил о самой планете и тех непонятных чарах, что на ней обитают — которые помогли однажды Эйлии изгнать Мандрагора? Только достаточно ли сильна эта сила, чтобы отбить целое атакующее войско — но этого не узнать, пока не начнется атака.

«Враг может скоро появиться, — подумала Эйлия. — Он должен уже знать, где я. Но лучше, чтобы меня нашли здесь, чем в городе. Там народ не сможет себя защитить так хорошо, как элей».

Ей показалось, что в атмосфере ощущается какое-то напряжение, предчувствие, будто сама планета ждет, пока Эйлия что-то сделает — скажет какое-то заклинание. Такое было чувство, что если она произнесет правильные слова или совершит правильное действие, богатство жизни и красота Арайнии избегнут разрушения.

Она повернула от берега прочь, в зеленые прохладные заросли лесов, которые элеи почитали как создание — даже как проявление — своей богини. Все в них — огромные деревья, растения, животные — было для элеев священно. В этих рощах водились причудливые арайнийские звери: звездно-пятнистые пантеоны, аллокамелы, похожие на верблюдов с ослиными ушами, трогодриссы, у которых ветвистые рога растут вниз, а не вверх, аргасиллы, напоминающие антилоп, только с длинными зубастыми челюстями, борейны с занятными пластинами вроде плавников на спине и загибающимися внутрь рогами. Встречались красавцы-багвины с лошадиной гривой и хвостом, копытные леукротты с длинными барсучьими головами и острыми костными пластинами вместо зубов, энфилды, похожие на высоких изящных лис, и величественные кошки, называемые каллопусами, с качающимися рогами на голове. Были и такие звери, что не видел ни один меранец: мохнатый су, который носит детенышей на спине, расправив над ними зонтиком широкий хвост. Но самыми чудесными были все-таки гигантские ауллаи. По форме они чем-то напоминали лошадей, хотя без гривы и с более коротким хвостом, а из верхней челюсти выступали мощные клыки и хобот, ищущий еду в кронах или беспокойно принюхивающийся к запахам. Эйлия читала об этих зверях в меранских бестиариях и знала из записей путешественников (давно на Мере считаемых мифами), что ауллай настолько больше слона, насколько слон больше овцы, но впервые увидев этих зверей несколько лет назад все равно ахнула.

Но сейчас не видно было ни одной живой твари, если не считать похожей на дракона ящерицы, прилегшей на мшистом валуне. Размером она была с крокодила, и на любой другой планете наверняка представляла бы опасность. Чешуя у нее была зеленой, на спине переходящей в синюю, а на голове выступал красноватый гребень, сверкающий на солнце самоцветом. Ящерица лениво посмотрела на Эйлию, не шевельнувшись на нагретом камне.

Эйлия шла дальше — она искала спокойствия, которое навевал на элеев этот древесный храм. Мать тоже ходила здесь — или она передвигалась по деревьям? В этом лесу можно было мили пройти, не поставив ноги на землю, — так тесно переплетались сучья и лианы, образующие кровлю. Верхний уровень сучьев был отдельным миром, где птицы, ярче цветов, пели сладкими голосами, собачки-имитаторы прыгали воздушными гимнастами с дерева на дерево, цепляясь за сучья лапами, похожими на руки. Элеи добавили кое-где мосты и лестницы из пенькового волокна, платформы, похожие на охотничьи засидки, — для тех, кто собирает плоды периндеуса и прочее, что растет в кронах леса. Эйлия научилась когда-то ходить древесными путями, и хотя не пыталась подражать гимнастическим подвигам элеев и природных обитателей деревьев, оказалось, что она вполне справляется даже без изменения собственной формы. Но сейчас она с удовольствием шла под деревьями, в их прохладной ароматной тени. В дополнение к множеству плодов были еще и деревья, где росли большие клочья хлопкоподобных волокон, из которых элеи пряли нити для своих одежд. Но волшебный народ любил эти деревья не только потому, что они его кормили и одевали. Были такие растения, что круглый год цвели разноцветными цветами, и были рощи «поющих деревьев» — у них звенели, соприкасаясь при малейшем ветерке, жесткие листья, рождая тихую музыку. У других деревьев вместо зеленых листьев были алые, голубые, золотистые, лиловые, и местами тропический лес играл всем богатством осенних красок, а солнце, льющееся сквозь листву, создавало впечатление витража. Были и деревья, рождающие капли, похожие на неограненные самоцветы: шарики разноцветной смолы, застывающей на воздухе. Бывали деревья-рубины и деревья-аметисты, изумруды, бриллианты, играющие на ветвях.

Идя по нарядным джунглям, Эйлия думала об унылых зимних лесах на склонах Селенны, которые скоро расцветут белыми лепестками — последнее время она всегда возвращалась мыслями к Мере. Вдруг размышления о судьбе тамошних людей и армий были прерваны проскочившим через дорогу зверьком — серое мохнатое создание, знакомое и почему-то здесь неуместное. Она моргнула и остановилась, глядя на алые кусты, где скрылся зверек.

«Странно. На миг я могла бы поклясться, что это Серая Метелка! Но я же оставила ее в Маурайнии. Просто я устала, вот и все, — вижу то, чего нет. Самое время мне вернуться».

— Элеи были невероятно гостеприимны, — сказала Лорелин Йомару. — Им будто и невдомек, что мы принесли с собой опасность.

— Этот народ вообще понимает, что значит это слово? — спросил Йомар.

Изнутри гостевой дом был похож на прекрасный особняк — колонны, потолки светлого резного камня, покрытые изморозью белых кристалликов. Висящие на цепях лампы лили теплый золотисто-белый свет. Гости шли по сверкающим залам, украшенным фресками на темы элейской истории или изображениями богов, резвящихся с мифическими зверями. По крайней мере когда-то они считались мифическими — эти гиппокампусы с копытами и рыбьими хвостами, химеры и прочие. Но элеи показали гостям пещеру, где сохранился окаменевший скелет создания с рогатым черепом и копытами на передних ногах, а сзади вместо ног рыбий хвост: животное, не приспособленное ни к суше, ни к морю. Контуры зверя сохранились в виде тонкой пленки, окружающей кости. Другое странное создание было найдено в расщепленной скале неподалеку — крылатая змея. В этом мире вообще никаких змей не существовало, а крылья, закрепленные килеобразной грудиной к изогнутым ребрам, были птичьи: в камне до сих пор остался отпечаток перьев. Как говорили элеи, эти земли и равнины за Хиелантией были когда-то дном первичного океана. Обитатели этого океана и некоторые крылатые создания, падавшие в воду, погружались в пески, которые потом становились камнем. Окаменелости не могли быть естественными, но они были настолько древними, что никакой волшебник из людей сотворить их не мог, и потому служили немым свидетельством существования древних.

Гости прошли через инкрустированные золотом двери в приемную и через лишенный дверей проем, закрытый только завесой лиан, и оказались на склоне низкого зеленого холма — одного из гряды, идущей вдоль подножия Хиелантии — города элеев. Волшебный народ не хочет, чтобы дома вторгались в ландшафт — из уважения к богине. И потому они свои жилища строят глубоко в земле, вырезая комнаты в живом камне и украшая их извлекаемыми при этом самоцветами. «По крайней мере, — подумал Йомар, — Полые Холмы дадут элеям какую-то защиту от нападения валеев». Кроме больших зеленых холмов, других домов, которые бы могли навести воздушных налетчиков на цель, нигде не было видно.

Между холмами и морем лежал лес. Из него выходили группы элеев, неся дневной урожай фруктов, кореньев и трав, и перед ними стелился сладкий аромат, как от благовоний, потому что кроме еды они собирали еще и пряности. Арайнийская птица синомолгус выстилает ими свое гнездо, и собиратели нашли большой склад их в большом гнездовье на ветвях. Они плясали и смеялись, возвращаясь, и высокие глубокие голоса сливались в песню. Они всегда пели, эти чистокровные элей: когда работали и когда играли, будто музыка была для них дыхание и кровь, сердцевина самой их сути. Это было, как говорили они сами, наследие ангельских предков, которые постоянно славили божество. У выхода из пещеры самого большого холма собралась группа мужчин и женщин в мантиях до щиколотки. Они вроде бы кого-то ждали — может быть, возвращающихся родичей? Среди них были и немереи — Лорелин на расстоянии ощущала их силу. Вдруг все они поклонились и сделали глубокий реверанс, а когда Лорелин обернулась, то увидела идущую к ним из леса Эйлию.

— Эйлия, привет! — окликнула ее Лорелин, подпрыгивая и маша рукой. Эйлия помахала в ответ.

Среди элеев стояла высокая женщина, со светлыми серебряно-золотистыми волосами, отведенными назад от лица, свежего, как у девочки, и мудрого, как у старухи. Эйлия чуть не нарушила этикет, едва не сделав реверанс, когда была представлена госпоже Йихане — такого почтения исполнилась она, увидев эту лишенную возраста чистокровную элейку. Сейчас эта женщина приветствовала Трину Лиа грациозным движением и наклоном сияющей головы.

— Принцесса, ты оказываешь нам честь своим пребыванием.

— Госпожа Йихана, я еще раз благодарю тебя за твое гостеприимство. Насколько я понимаю, ты одна из великих немереев этой земли?

— Да, я владею магией. Но для грядущей работы нужны силы больше моих. Насколько понимаю я, враги с Меры собираются на нас напасть.

— Собираются. Они захотят захватить вашу страну.

— А почему нет? Если этим зимбурийцам нужна земля, — сказал какой-то кудрявый юноша, с виду не старше шестнадцати, — ее тут много. Не вижу трудностей, вполне можем с ними поделиться.

— Ты не знаешь этих людей. Они не удовлетворятся малым, как вы. Они возьмут себе все, ничего не оставив вам.

Голос у Эйлии слега дрогнул — она вспомнила разоренные и загубленные земли Шурканы и Мохара.

— Но зачем? — не понимал юноша.

— Никаких тут нет «зачем», — ответила Эйлия. — Так они поступают, когда завоевывают.

— Ты хочешь сказать, — спросил один из старших, — что они в отличие от нас существа не мыслящие?

— Мыслящие, но мыслят они не так, как вы. И с ними придут моругеи, дети Валдура, идущие его путями.

— Тогда, наверное, мы сможем их научить, и они станут мудрее.

Юноша обернулся к другим, и те согласно закивали.

Наклонившись к Эйлии, Йомар сказал свистящим шепотом:

— Эти люди обречены, обречены!

— Нет, — ответила ему Эйлия, когда они распрощались с немерейкой и ее свитой и шли вместе среди зеленых холмов. — Есть еще надежда, пока среди них есть немереи.

Но здесь была и другая сила. Она пульсировала у Эйлии в сознании фоновым шумом — как мощный звук моря или шелест ветра. Все чародеи, приходящие в эту страну, испытывают странные видения, вроде снов наяву. Волшебный народ говорил, что источник этих чар — сама богиня.

— Элеи мне говорили, будто верят, что в лесу еще живут древние, — заметила Лорелин, помолчав, — Не думаю, что это правда, но ведь какая-то архонская магия могла остаться? Что-то я такое чувствую здесь, во всей этой земле, вокруг. И Аурон чувствовал, и Талира — они пошли посмотреть, не найдут ли ее источник.

— Да, я тоже чувствую. Посмотри! — Эйлия подняла руку с кольцом. Звездный сапфир на среднем пальце горел светом — не светом солнца, льющимся в синие его глубины, а неестественным светом, исходящим из этих глубин. — Здесь какая-то сила. Я никогда не видела, чтобы этот камень так светился.

Вдруг Йомар удивленно вскрикнул.

— Что такое? — спросила Лорелин.

— Ничего. Переутомился, наверное, — ответил он.

— Но отчего кричал?

— Ничего. Показалось, будто что-то видел, а ничего не было.

— Ты уверен? — спросила Эйлия.

— Не может такого быть — того, что я видел. Я думал о том, что будет, если валеи сюда придут, что они сделают с элеями — смогут ли поработить. Мне вспомнились дни, когда я был рабом в трудовом лагере, и как мы всегда ночью сторожили лагерь от львов. И вот при этой мысли я посмотрел и на опушке леса увидел…

— Что? — спросила Лорелин, придвигаясь ближе.

— Льва. В кустах — только его здесь быть не может. Наверное, какой-нибудь арайнийский зверь. Смеркается, и это был обман зрения.

Эйлия задумалась.

— Может быть, и нет. Я вот только что в лесу подумала о Серой Метелке — и ее увидела.

— Но это же то, что говорят элей! — воскликнула Лорелин. — Насчет архонов: говорят, что их все еще можно здесь вызвать. И они принимают любой облик. Вспомни: если о чем-то напряженно подумать, то мысль может пройти в Эфир. Может быть, они слышат…

— Все мы устали, вот и все, — не согласился Йомар.

Эйлия встала и пошла туда, куда он показал.

— Здесь он был, Йомар? — спросила она, встав возле густого подлеска.

Он подошел.

— Ох, Валдур меня побери! Я-то думал, меня просто глаза обманывают…

И он замолчал, увидев отпечатки мощных лап на земле.

— Значит, я действительно что-то видел, это не было воображение! Арайнийский зверь… — Он присел возле следов. — Странно. Действительно как львиные следы.

— Но на Арайнии этого быть не может, — сказала Лорелин. — Не может это быть меранский лев. Это был архон, или еще что-то.

— Пойдем по следам, Йомар, — предложила Эйлия, — и посмотрим, куда они приведут.

— Ладно. Но будьте осторожны, обе.

— Я изменю облик, — сказала Эйлия. — Теперь я это умею.

«Мандрагор меня научил», — добавила она про себя.

— Может быть, я найду по запаху.

Она медленно наклонилась вперед, выставив руки, будто чтобы остановить падение, но когда руки коснулись земли, руками они уже не были. На месте Эйлии стоял большой лев, золотистая грива рассыпалась по плечам, хвост метался из стороны в сторону. Она — Он? — подумал Йомар, — повернулась и потрусила по следам, опустив нос к земле.

Они недолго шли вдоль цепочки следов, которые прервались посреди поляны. Лев поднял мохнатую голову и понюхал воздух.

— Не понимаю, — сказал Йомар. — Земля здесь точно такая же, следы не изменились, не стали менее глубокими. Просто кончились. Будто эта тварь растворилась в воздухе.

Эйлия снова приняла человеческий облик.

— И запах здесь кончается. Это магия, Йомар, я ее чувствую.

— Но какой во всем этом смысл? — спросил Йомар, поднимаясь.

— Выглядит так, будто наши мысли здесь как-то на что-то влияют. Мы о чем-то думаем — и это видим. Но чье это волшебство? Не элеев; они бы не стали такое делать, не сказав нам.

«Архоны, — подумала она. — Вот это может быть. Легенды говорят, что они были оборотнями. Если моя мать была из них, может быть, есть и другие здесь? Или она вернулась?»

— Не нравится мне это, — сказал Йомар. — Давайте лучше пойдем, пока можем.

— Еще чуть-чуть, — попросила Эйлия. — У меня такое чувство, будто нам надо здесь быть — почему-то.

Она едва могла скрыть охватившее ее возбуждение.

— Ладно, — согласился Йомар. — Только пусть никто не думает об огнедраконах.

Они пошли дальше, и Эйлия включила внечувственное восприятие, но не ощутила никакой опасности — только то же чувство ожидания, будто вся планета затаила дыхание. Тем же чувством она ощупала окружающий мир.

Что это? — крикнула она мысленно. — Говори со мной!

Раздался тихий звук, и она обернулась. И ахнула, потом, сделав быстрый жест своим спутникам, указала на дальнюю сторону поляны.

Там кто-то шел: высокая женственная фигура с длинными каштановыми локонами. Лица ее не было видно — женщина смотрела чуть в сторону, в лес. Она была в гирляндах полевых цветов, розовых, белых и красных, и легкое зеленое платье было в узорах из них же. Венок у нее на голове был похож на корону. Эйлия ее окликнула, но женщина не ответила, не посмотрела в ее сторону. С криком Эйлия побежала к ней. Она наконец повернулась, и Эйлия увидела смеющееся девичье лицо. И тут же фигура исчезла — не скрылась в лесу, а исчезла, будто и не было. Но возле родника на поляне, где стояла женщина, остались отпечатки босых ног.

— Ну, — спросил Йомар, — об этом кто-нибудь думал?

Все молча покачали головами. Эйлия вспомнила повернувшееся к ней лицо: не человеческое, но и не элейское, умудренное и невинное, дикое — и благожелательное.

— Нимфа, — сказала она наконец. — Вот что это было: нимфа древних легенд. Они вроде элементалов: нереиды и наяды, ореады и гамадриады.

— Ты о них думала? — спросила Лорелин.

— Нет.

Она минуту поразмыслила, потом снова призвала свою силу и приняла облик птицы — большого золотого орла. Расправив крылья, она взмыла над деревьями.

— Не люблю я, когда она так делает, — буркнул Йомар. — Не понимаю, это Эйлия сейчас или птица?

— И Эйлия, и птица, — ответила Лорелин. — Когда меняешь облик, Йо, собой быть не перестаешь.

В сотне футах наверху орел сделал круг, сложил крылья и полетел вниз. Над самой землей он сменил облик, и Эйлия легко, как танцор, спрыгнула вниз.

— Нет, ничего не видно. Ни нимф, ни львов.

Йомар состроил скептическую физиономию:

— Ты могла не заметить. Кроны здесь густые.

— В листве достаточно просветов. А зрение у орла очень острое, даже в таком сумеречном свете.

Они пошли обратно к Полым Холмам. Солнце заходило на востоке, и леса заливала синяя тень. Среди деревьев звездами горели фонари, подмигивая на высоких сучьях вдоль древесных троп, освещая последним сборщикам дорогу домой, и ниже — тем, кто шел по земле. Эти «лампы» на самом деле были сосудами сладкого нектара, которые элеи подвешивали на цепях к ветвям. После темноты каждый такой сосуд привлекал целую галактику пиралисс — четвероногих светляков Арайнии, и светящиеся рои служили маяками для путников. Но на высотах Хиелантии еще держалось золотистое сияние, и облака над плато богини превратились в червонное золото, а само плато казалось еще волшебнее. Взгляд Эйлии все время обращался туда. Она не могла больше выдержать этой неразрешенной загадки, и сейчас у нее в голове складывался план.

«Я попытаюсь увидеть прошлое, как на Нумии, — решила она, — даже если это здесь не получится. Ни один немерей никогда не мог увидеть Хиелантию в ее золотой век, как будто это что-то запрещенное. Но я должна попытаться. Может быть, мне разрешат увидеть, что-то узнать, какую-то силу, которая теперь может нам помочь…»

Расставшись с друзьями, она вернулась к себе за теплой одеждой, потом подошла сорвать спелый плод с древа жизни, растущего у подножия Полого Холма. Пища богов и, быть может, ее мощный янтарный сок удостоит Эйлию видения. Плод она положила в сумку и поднялась по зеленому склону холма к вершине. Там лежал Аурон, свернувшись кольцом вокруг ствола дерева, положив бородатый подбородок на собственный хвост. Талира спала на суку над ним, сунув голову под крыло.

— Не отвезешь меня на вершины, старый друг? — спросила Эйлия у дракона. — Хочу попытаться еще раз увидеть, что было когда-то. Увидеть богов как они были, на их собственной земле.

Это уже пробовали сделать, — осторожно напомнил он, разворачиваясь.

— Но не я. Может быть, то, что мешало другим немереям, мне позволит, если такое видение поможет мне в моей работе? Я должна хотя бы попытаться.

Никто больше ничего не сказал, но между ними прошло понимание, не требующее даже мысленной речи: просьба Эйлии была еще и заявлением. Она ведь теперь могла бы сама принять форму дракона и полететь к вершинам, если бы хотела, но решила этого не делать, как не принимала облика дракона, чтобы улететь с Меры. Она не хотела искушать себя такой силой.

Аурон склонил голову к земле — не только чтобы ей легче было взойти, но и в намеке на жест драконьего повиновения.

Подобрав юбки, Эйлия по вытянутой шее забралась на спину и устроилась в гриве. Схватившись за рога, она крепко прижалась к дракону, а он подобрался и прыгнул в небо.

Земля ушла вниз с головокружительной скоростью. Потом горизонт покачнулся, когда дракон повернул, скользнув низко над землей. Он влетел в восходящий теплый поток и поднялся в пузыре нагретого воздуха медленным спиральным подъемом, как по винтовой лестнице. Очень скоро он уже поднялся на уровень плоскогорий.

Аурон подлетел повыше, и все небо впереди заполнилось каменными обрывами гор, вылепленными ветром и водой в огромные загадочные фигуры. Далеко внизу сквозь просветы в облаках виднелась кровля гигантского леса — как коралловые леса на дне, когда над ними плывешь на корабле. Потому что эта воздушная бездна и была морем, а столовые горы — островами в нем, поднимающимися из глубин, а волны туманов разбивались об их каменные стены и взлетали морской пеной. На миг у Эйлии возникло любопытное ощущение, будто она смотрит чьими-то чужими глазами. Царство неба и парящего в нем камня и было настоящим миром, а то, что под облаками — всего лишь нижним, вторичным миром, и там ползали на дне люди и животные, как крабы по океанскому ложу, ничего не зная о могучих пространствах высоко над ними и дальше…

Аурон взмыл выше, выше. Небо будто становилось глубже над головой, и чудесным образом в нем появилось больше звезд.

Плато лежало теперь под ними, посреди облачной пены воздушного моря. Эйлия посмотрела вниз на серый камень, голый, мертвый под темно-синим небом. Ничто больше не жило на этих высотах, и воздух был разрежен и холоден, и похоже было на ландшафты пустынной меранской луны. Кристаллы блестели на солнце, складываясь в решетки, овалы и квадраты, и кое-где высились одинокие скалы, как башни. Отбитые осколки валялись между ними разбитым стеклом: фундаменты и щебень развалин от домов, принадлежавших богам. Рубиновые башни, хрустальные колонны, бастионы и мосты лежали под нею. Это и были строения архонов, изначальных обитателей этого мира. Эйлия рассматривала руины с жадным любопытством. Но они мало что говорили о своих строителях — не было ни статуй, ни памятников, изображающих их. А некоторые строения даже не казались правильными зданиями — стеклянные обелиски, шестиугольные колонны, шары, полусферы и пирамиды из сплошного материала. Почти все из самоцветов или алмаза.

Аурон снизился, потом сел на каменный выступ. Здесь было трудно дышать, и Эйлии пришлось изменить ритм работы легких. Перед ней лежало открытое пространство, вымощенное кругами белого камня. Закругленная колонна прозрачного хрусталя высилась в центре.

Эйлия спешилась и стала осматриваться. Даже если бы архоны оставили свои изображения, подумалось ей, были бы это их истинные формы, или только облики, которые они принимали для собственного развлечения?

За площадью с колонной стоял большой продолговатый зал, построенный из того же белого камня. Эйлия направилась к нему, и когда подошла к лишенному дверей входу, вскрикнула.

На миг ей показалось, что они живые: эти высокие, бледные, изящные фигуры на троне посреди хрустальных колонн. У них были крылья с перьями, тонкие руки, лежащие на покрытых тканью коленях, и у многих на длинных волосах — диадемы. Но у всех, и коронованных, и нет — величественный вид. Эйлия почувствовала, что пришла незваной на какой-то торжественный совет и шокировала его участников своим появлением так, что они замолчали, хотя через секунду ей стало ясно, что это просто статуи, а не живые существа, как ей показалось. Значит, изображения хотя бы есть — как она и ожидала, не истинное подобие, а только принятые облики. Серафимы, Крылатые Стражники, любили сочетать человечий облик с птичьим.

Она подошла поближе к первой статуе. Как и прочие, она сидела на приподнятом троне, расправив крылья по обе его стороны, и эти крылья, их очевидная готовность тут же взлететь подчеркивали экзальтацию, написанную на каменном лице. И во всем зале застыла атмосфера ожидания: статуи сидели выпрямившись, подняв головы, будто прислушиваясь или ожидая чего-то с вековым терпением.

Она подошла обратно к дракону, который не вошел с нею.

— Аурон, я чувствую, что сейчас я ближе к древним, пусть даже их здесь нет. Не могу объяснить — просто чувство это. Спасибо, что привез меня сюда. А теперь — теперь я увижу то, что мне позволят увидеть.

Она вытащила пищу богов и погрузила зубы в гладкую золотую кожицу. Не успела она проглотить и половину мякоти, как голова закружилась, предваряя зачарованное видение. Эйлия опустилась на колени на холодный камень и закрыла глаза.

 

9

Царица мира

Когда Эйлия очнулась, Хиелантия была завернута в белое. На плато, где она стояла, опустилось облако, Аурона не было видно. Эйлия медленно поднялась с колен и поняла при этом, что это не совсем она, а ее эфирная форма: она слышала и видела с полной ясностью, но других ощущений не было.

Эйлия пошла прямо вперед, переставляя фантомные ноги, но ничего ими не ощущая — будто шла через густой туман или будто была завернута в шерсть. Время от времени какие-то подвижки в верхнем слое атмосферы переносили массы тумана, сквозь которые она шла, и белизна его озарялась бледно-жемчужным сиянием. Или иногда она поднимала глаза вверх, и вдруг сквозь белую завесу мелькал кусочек неба и хвост перистого облака ярко белел на темно-синем — а потом промоина закрывалась.

Но сейчас она ощущала над головой нависшую темноту, принявшую форму деревьев: роща высоких стволов с покрытыми листвой ветвями серела сквозь белую пелену. Потом воздух снова зашевелился, белизна стала тончайшим занавесом, и тут же ее сдуло совсем, а перед глазами Эйлии предстало давнее прошлое. На голых недавно вершинах возвышались пышные леса в венках облаков, плывущих над и сквозь сцепление их стволов. Ближайшие рощи были зелены, как сердцевина изумруда, но дальние, затянутые туманом, смотрелись светло-серыми. В арках и нишах, образованных сплетенными сучьями и буйством листвы, еще и еще просвечивали ветви и листья, далекие и туманные. Желание Эйлии было удовлетворено: ей предоставили возможность увидеть далекое прошлое. Это была страна самих богов, отчасти небо, отчасти земля. Здесь обитал крылатый народ, здесь росли древа жизни. Может быть, один из светлых цветов, проглядывающих среди сучьев, и хранился сейчас у элеев в янтарном шаре…

Эйлия послала свою эфирную форму вперед, в деревья. Здесь, в густом лесу, среди облаков много жило чудесных созданий, совсем не похожих на те, что внизу. На высоком суку сидела, казалось, большая птица — всего лишь силуэт в сером тумане, как отброшенная тень, но это была не птица, пусть даже с перьями в крыльях и хвосте, потому что голова, повернутая в профиль, принадлежала львице.

Через некоторое время Эйлия набрела на большое озеро, шире любого карового — почти небольшое море. Вдоль уреза воды росли деревья, поверхность была гладка и безмятежна. Эйлия заглянула в глубину и увидела там перевернутый купол неба. По его отражению летела белая полоса, слишком быстрая для облака, а форма ее была из древних легенд: конь с крыльями. Ахнув, Эйлия подняла глаза в настоящее небо. Действительно летел там крылатый скакун, и на ее глазах он опустился, развернул ноги к земле. Он пролетел над спокойным озером низко-низко, почти соприкоснувшись со своим отражением, и на миг показалось, что сейчас он сядет на воду, подобно лебедю. Но конь подлетел к берегу, коснулся земли, на миг его бьющие крылья совпали в ритме с кентером копыт. Потом он остановился, фыркнул, выгнул шею и уложил крылья вдоль боков. Ни один земной конь не мог бы соперничать с ним в красоте, даже волшебные скакуны элеев. Это был конь из мечты поэта.

Небесный конь остановился попить на самом краю озера, и рябь пошла по воде широкими кругами. Вынырнула женская голова, волосы ее плавали в воде вокруг, потом женщина нырнула, сверкнув белой спиной и плечами — а там, где должны были бы быть ноги, блеснул длинный зеленый хвост. Он был чешуйчатый, с плавником и очень похож на рыбий, только хвостовой плавник был не вертикальный, а горизонтальный, как у кита. Дочь ундин, наверное, — или же в этом озере жили сами водные элементалы? В эти давно прошедшие годы водяной народ мог еще не возникнуть. Как, впрочем, и люди, и лошади. Это могут быть эйдолоны, вызванные из Эфира, или создания древних, ожившие сны того, что когда-то будет.

Очень хотелось остановиться и подумать об этих дивах, но Эйлия заставила себя идти вперед.

Наконец деревья стали реже, облака раздались, и Эйлия, поглядев через обрыв справа, увидела далеко внизу катящиеся волны давно исчезнувшего океана, где в ее времена раскинулись леса и зеленые равнины. Впереди высились башни, выступая из клубящейся белизны, светлые и прозрачные, будто из кварца вырезанные купола и минареты с многолистными окнами разноцветного стекла, как огромные светящиеся цветы. Эйлия пришла в город, который видела со спины Аурона. Там высились странные сферы и обелиски из драгоценного камня, и они мерцали — не так, как венудор с его сильным устойчивым свечением, но как светляки, и танцевали и подмигивали, как живые, напоминая то сияние, которое Эйлия видела в своем сапфировом кольце.

Но очень быстро ее внимание переключилось на величественные существа на белых улицах города. Они были красивы, как элеи, но куда выше, и более дивные на взгляд. Потому что это были серафимы: у каждого пара крыльев с перьями, как у птиц, белыми, бронзовыми или золотыми, алыми или павлиньими, и одеты они в свободные одежды многих оттенков, одежды эти спадают с плеч длинными складками. Еще гирлянды на головах из цветов и листьев. Некоторые похожи на мужчин, другие на женщин, но у многих внешность двуполая, будто они, выбирая внешнюю форму, не давали себе труда выбрать тот или иной пол. Несомненно, оборотни: хотя все они выглядели молодо, в глазах их видна была мудрость бесчисленных веков. У многих заметна была аура, колышущаяся как пламя, венчающая голову световой короной.

Кто-то из серафимов шел по земле, другие летали, расправив огромные крылья. Много было и херувимов всех видов, и один был такой, какого она никогда раньше не видела: человеческое лицо, и царственная борода переходит в львиную гриву. А вокруг этих иномирных созданий сиял алмазом и венудором их город, наполовину окутанный текучими облаками. Видение возвращало к самому утру мира, когда в нем правила древнейшая из всех рас, принимая те формы, которые ей хотелось.

У Эйлии на глазах выступили слезы. Она много видела изображений ангелов в книгах и в храмах с самого детства, но это было не просто подобие, сделанное краской, бумагой или камнем. Они были живые, хотя их формы созданы волшебством — архоны создавали скульптуры из плоти, как другие — из дерева или камня. Но они владели искусством красоты, подобной тому цветку в янтаре: неизменность прекрасного, которое никогда не пройдет, потому что существует вне царства, где господствует время.

Архоны не обращали на нее внимания: они принадлежали этому веку, а она — нет. С некоторым усилием она отвлеклась от них и стала изучать город. В дальнем конце плато стоял дворец, взбросив изящные башни в воздух, а его хрустальные стены были во много раз выше стен ее дворца в Халмирионе. У входа светились колонны из белого венудора. Эйлия медленно пошла к невиданному зданию, почти ожидая, что оно растает в воздухе или будет уходить назад, как радуга или мираж. Но он остался на месте, и вскоре стали видны двери, гостеприимно распахнутые внутрь, а за ними мягкий свет, как в Лунном дворце архонов на Нумии.

Она переступила порог и встала в вестибюле. Перед ней была крутая лестница вверх, и Эйлия медленно поднялась по ней, как во сне. Лестница вывела в огромный зал под резным и позолоченным мраморным потолком. Эйлии все время казалось, что краем глаза она видит кого-то, но стоило ей посмотреть прямо, как видение пропадало. Еще ей казалось, что она слышит голоса, но далеко и неразборчиво, и ближе они не становились. «Очень похоже на Эфирную плоскость, — подумала Эйлия. — То же ощущение, будто это настоящее и не настоящее одновременно. Действительно ли это Арайния прежних дней? Или я оставила этот мир позади и вошла в Эфир?»

В ее сознание вторгся новый звук — знакомый, но такой неожиданный здесь, что она резко обернулась. Маленькая серая фигурка сидела в коридоре. Эйлия уставилась на нее, и кошка снова громко мяукнула.

«Серая Метелка?»

Кошка обернулась и потрусила прочь. И тут Эйлия заметила, что кошка — полупрозрачная, будто она не совсем здесь. Девушка поспешила за ней. Кошка взлетела по другой винтовой лестнице и потом направилась к открытой двери, откуда лился теплый мерцающий свет. Эйлия остановилась на площадке.

— Кто ты на самом деле? Ты тоже проекция? — спросила она у кошки, которая сидела и ждала ее в дверях. — Ты — эйдолон?

Кошка мигнула изумрудными глазами и загадочно ответила мысленной речью:

Что бы это слово ни значило.

— Но почему ты приняла такой облик? — спросила Эйлия. — Образ кошки Аны? Показать мне, что ты — ее друг и на ее стороне? Или случайно выбрала этот вид из моего прошлого?

Кошка зевнула.

Ты задаешь много вопросов, — сказала она, закрывая глаза. — И все не те, что надо.

— Не понимаю.

Кошка снова открыла глаза:

Так уже лучше. Признать свое непонимание — первый шаг к тому, чтобы понять.

— Но…

Твой ум похож на заставленную рухлядью комнату — полно того, что тебе не нужно. Очисть ее, опустоши, стань изнутри спокойной, как кошка, лежащая на солнце.

— Очистить ум? — спросила Эйлия. — И это и есть мудрость?

Нет, но это начало мудрости. — Кошка встала и степенно двинулась прочь, подняв хвост трубой. — Ведь нельзя же наполнить сосуд, который уже полон? Если хочешь быть наполненной, сперва стань пустой. Но знай, что я — не просто образ. Я была с Элианой на Мере и на Арайнии.

— Серая Метелка! — вскрикнула девушка. Кошка обернулась, уставилась на нее немигающими глазами. — Я думала, это шутка с ее стороны — говорить, что ты ее фамилиар, ее слуга-демон. Но это же и есть твоя суть? Добрый демон, фея, дух.

От кошки пошла волна силы, пульсирующая аура.

Да, это так, — сказала она. — По крайней мере, я то, что твой народ так называет, хотя я этими именами не пользуюсь. — Тон ее был веселый и доброжелательный. — Я была драконом, была хобгоблином, сфинксом, дремлющим среди песков. Я была орлом, парящим в облаках, и личинкой светляка, мерцающей в ночи, и лососем, резвящимся в глубинах океана. — Кошка обвила ноги хвостом. — Я была повелителем и шутом, отшельником и танцовщицей. Я много кем была, принцесса. И это я утешала тебя в пещере.

— Но почему в этом облике? — недоумевала Эйлия. — Когда ты можешь принять любой, даже человеческий? Почему ты решила на Мере объявиться кошкой?

Потому что хотела лишь наблюдать, но не вмешиваться.

— И много таких, как ты, в Эфире? Архоны действительно ушли туда, или… или они все вымерли, как считают некоторые?

Серая кошка опять зевнула.

Спрашивай дальше. Когда-нибудь ты найдешь правильные вопросы и получишь правильные ответы.

— Ты действительно несносное создание, — сказала Эйлия с горькой усмешкой.

И тут она услышала, что ее окликают — чистым и мелодичным женским голосом. Обернувшись, она увидела еще одно эфирную фигуру, спускающуюся по лестнице. Лицо у нее было молодое, но длинные волосы белы, как снег. На глазах у Эйлии внешность женщины изменилась; она стала старой и морщинистой, маленькой и сгорбленной.

— Ана! — ахнула Эйлия. — Ана!

Старуха улыбнулась. Как муаровая ткань, меняющая узор под разным освещением и углом зрения, снова изменился ее облик из старого в молодой. Она стояла высокая и стройная, светлые волосы лились по спине, прекрасное лицо хранило суровый вид.

— Впереди очень много опасностей, дорогая моя Эйлия. Но я все еще с тобой.

— Ана, я думала, ты умерла! — Эйлия бросилась к ней. — Ты все это время была в Эфире? Что мне теперь делать, скажи мне!

— Дорогое мое дитя, не мне тебе говорить. Ответы, которых ты ищешь, там, в той комнате. — Она показала рукой. — Войди, тебя ждут.

Она исчезла, и кошка вместе с нею. Оставшись одна, Эйлия минуту постояла в нерешительности, потом вошла в освещенную комнату. Высокие белые стены украшала мозаика из драгоценных камней. В мраморном очаге горел огонь, отбрасывая свет на стены; лампы огромными жемчужинами в стенных гнездах добавляли бледный и ровный свет.

Но глаза Эйлии не отрывались от женщины, сидящей у окна. Она была высока и стройна, одета в синее платье, расшитое серебряными звездами, и белую мантию с длинными-длинными рукавами. Распущенные волосы падали вокруг водопадом расплавленного золота, как вторая мантия, и свет играл на ней, исходящий не от ламп и не от очага. На голове у женщины был серебряный венец. Лицо ее было прекрасно и свежо, но все же не лицо юной девушки. За его безмятежностью можно было увидеть и другое, в этих глубоких глазах и на бледном лбу. Горе и скорбь — но еще и радость и любовь. Это было лицо божества, и все-таки Эйлия видела в нем что-то от себя.

Она узнала эту женщину, и дыхание перехватило в горле.

— Мать моя, — произнесла она.

Эларайния протянула руки. Одним прыжком Эйлия преодолела расстояние между ними и оказалась на коленях перед креслом матери, умоляюще протягивая руки, боясь, что видение сейчас растает… Но колени в мягких складках белого платья были настоящие на ощупь, когда Эйлия прижалась к ним щекой, и руки, гладившие ей волосы, были нежны и теплы.

— Дочь моя, — ответил тихий голос.

Эйлия подняла заплаканное лицо. Глаза, смотрящие на нее, напоминали ей кольцо с сапфировой звездой: радужки — чистая, прозрачная голубизна, и светлые лучики вокруг зрачков.

— Мама, как это случилось? Как ты оказалась здесь? Ты жива или ты дух?

— Я дух, и всегда была духом. Какое-то время я была женщиной в твоем мире, теперь я вернулась. Разве ты не понимаешь, дочь? Я никогда не принадлежала к смертной плоскости.

Эйлия смотрела в одновременно молодое и старое лицо, и понимание начинало разгораться у нее в сознании. Ангел, богиня, дух — такие слова мелькнули в голове.

— Ты никогда не была человеком, я правильно поняла? Ты — нечто другое… Архон, ты архон! Но тогда ты можешь мне помочь, потому что я пришла искать архонов…

— Архоны здесь. Ангелы, боги, феи, эйдолоны — все. Все это архоны. Потому что древние — это не то, что вы думаете: раса смертных, вроде драконов или людей. Дух, не материя, — наша истинная природа. Мы действительно ушли в Эфир, но мы и пришли оттуда давным-давно, войдя в миры материи — и легенда говорит, что мы оставили Небеса. Но, хотя мы вмешались в вашу историю, и даже любили смертных и сходились с ними, наш истинный дом — царство квинтэссенции, и в него должны мы вернуться.

— Моя мать — архон, — бормотала Эйлия. — Моя мать…

— Богиня? — подсказала Эларайния. — Некоторые до сих пор называют нас такими именами. Даже сейчас.

— Тогда кто я? — прошептала Эйлия. — Я — не человек?

— Что ты называешь человеком? Ты тянешься к жизни, знанию и любви. Разве не это значит — быть человеком?

— Вернись со мной, мать моя! — взмолилась Эйлия. — Вернись в плоскость смертных! Элнумия послала меня искать тебя. Мне нужна твоя помощь. Идет война…

— Архоны не пойдут снова на войну, — ответила мать. — Мы не можем заставлять смертные создания жить так, как мы хотим. Как бы ни было нам больно смотреть на их страдания из-за их собственных ошибок, мы должны дать им волю. Но духовно я буду с тобой. Да я и никогда не была от тебя далека, дитя. Когда-то мы воевали среди миров, и чуть не разрушили космос. Ты была рождена, чтобы вести эту войну вместо нас — дитя, одновременно и архон, и человек. С моей помощью ты призывала силы этого мира и сможешь сделать это снова. Потому что я — архон Арайнии, дух этого мира. Не правитель, скорее я и есть Арайния — она для меня, как твое тело для твоего духа. Когда-то я приняла смертный облик, когда полюбила человека, ставшего твоим отцом — потому что он много раз в своей жизни призывал богиню. Но я не могла оставаться в этой форме долго, меня тянуло в Эфир, и я была нужна моему миру. — Она помолчала. — Для высших богов, элиров, ярко горящие звезды — самое чистое, что есть в Низших Небесах, а планеты — просто мусор. Но мы, элайи, любим тела планет с их озерами и морями, их землей и воздухом. Мы играем ветрами и резвимся в водах, мы любуемся камнями и почвой. Более всего мы любим самоцветы, потому что их внутренняя структура, решетка, напоминает чистые гармонии Небес. Ты видела там, на плато, сплошные купола и шпили из алмаза, рубина и изумруда? Для нас они как дома или, скорее, приюты отдыха, потому что иногда элайи хотят сбросить материальную форму, освободиться от тела и войти в решетки самоцветов как чистая квинтэссенция, чтобы вновь обрести мир. Поэтому мы создали Камень Звезд, совершенный кристалл. Форма его столь безупречная, что даже высших среди элов тянет в его глубины.

Помнишь старую загадку теологов: сколько ангелов может поместиться на пылинке? Так вот, в этом маленьком самоцвете неисчислимо обитает хозяев. Когда ты берешь его в руки, ты берешь маленькое Небо. Свет, который в нем горит, — это квинтэссенция, признак нашего присутствия. Птица огня Элмир — наш символ, мы ее иногда посылаем как знак. Потому что Элмир древних легенд — это множество птиц, летящих в одной. Так же и с элами. Не всегда нас было много и порознь, но мы, как лучи, преломившиеся из одного источника: Истока Всего Сущего. До предательства Модриана и тех, кто идет за ним, мы были неразделимы.

Но даже когда наше сияние не исходит из этого камня, он остается могучим. Потому что он — не просто волшебный самоцвет, он символ Единого, старейшей и величайшей силы, которой созданы все остальные силы, и элы в том числе. Сила, которая обитает в Эмпиреях, вне материи и Эфира, Высокое Небо, которое существовало до того, как возникли Низшие Небеса. Это и было причиной, почему элайи создали Камень Звезд в далеком мире долгие века назад: акт поклонения, напоминание о красоте Единого, которая есть во всем. Потому что как многие грани Камня собирают чистый свет солнца и отдают его цветами радуги, так и творение есть проявление своего божественного источника. Каждая звезда, каждое дерево, каждый пруд, каждое облако, каждый цветок, все живое и все, что жило когда-нибудь, — все это выражение Единой Силы, ибо она беспредельна. Красота, чистота, любовь — все это от Нее. Но само творение не совершенно. Будучи всего лишь материей, сформированной из хаоса, она состоит еще и из вещей низших: боль, жестокость, скорбь. Вот почему его символ — Вормир, поглощающая змея. Оно не есть само по себе зло, оно просто — есть. Но оно скрывает, по самой природе своей, высшую истину. Эта истина приходит к смертным в материальной плоскости будто пройдя через множество затемняющих завес, и потому иногда добро кажется утраченным или просто слившимся с хаосом, который его маскирует.

Но это не так для Камня Звезд. Он чист, и он безупречен: напоминание для созерцающих его об их началах вне времени, и о Едином, которого они более не видят.

— Я поняла, — сказала Эйлия. — Но маги Арайнии считают, что я как-то должна с помощью Камня Звезд победить Валдура. В чем сила Камня, мать, и как мне использовать ее?

— Камень — не оружие, дитя: он твоя защита. Когда он на тебе или с тобой, с тобой элы, и никакое зло не может коснуться твоего ума. У него нет силы влиять на материальную плоскость, не может он и спасти от разрушения твою смертную оболочку. Единственная сила его над твоим сердцем — напоминание тебе и всем смертным о чистом и священном царстве, из которого приходит ваш дух и к которому вы все еще частично принадлежите. Не откладывай его ни на секунду! Валдур желает отобрать это утешение у тебя и у всех смертных, поместить его себе на чело как еще один трофей вашего и нашего поражения — ибо силы разрушить Камень у него нет. А благотворному влиянию Камня он недоступен — слишком ожесточилось его сердце.

Эйлия сидела, опустив глаза, усваивая все, что ей было сказано. И потом спросила, не поднимая взгляда:

— Зачем элы оставили смертных на произвол материи? Почему вы не остались помочь, вести их, как прежде?

— Элайи должны были оставить эту плоскость, Эйлия. Мы стали слишком вовлечены в ее дела. Конечно, были здесь последователи Валдура, творившие, что хотели, захватывавшие миры и порабощающие их население. Но истинная причина в том, что все элы слишком привязались к этому царству, к смертным. Особенно мы, элайи, с нашей любовью к материи. Слишком много вмешивались в судьбы живых существ — они под нашей опекой не могли расти. Сейчас мы проявляем себя только по просьбе смертных и только когда все элы согласятся, что это правильно и необходимо. Видишь ли, я смогла прийти, потому что меня позвали элеи. Сама по себе я не могла бы этого сделать. Так действует этот Договор — нарушить его можно только по приглашению смертных. Мы к ним взывать не можем — они должны воззвать к нам, и тогда мы имеем право ответить.

Если же кто из нас решит какое-то время прожить в Низших Небесах, то этот архон должен принять смертную форму. А если мы пожелаем остаться здесь, то нам придется стать смертными по-настоящему и узнать смерть. Потому что теперь эта плоскость — только для смертных: наше главенство над ней кончилось.

— Ана — она тоже одна из вас?

— Да. Элиана — архон Меры, Элмера, как ее когда-то называли, а Серая Метелка — одна из многих меньших духов-элайев, что ей служат. Она давно приняла облик кошки для материального воплощения, но принимала и множество других.

— Она говорила. — Тут тень коснулась сердца Эйлии, и она подняла глаза. — И ты говоришь, что Валдур — тоже архон?

— Валдур был повелителем элиров, высших архонов. После войны он был заключен в своей собственной сфере, поглощающей себя черной звезде. Атариэль, великий элир, которого вы зовете архангелом, сразился с ним над Мерой много эпох тому назад и выбил Камень Звезд из его диадемы. Валдур тогда бежал, сменив свой облик серафима на облик могучего дракона, а элир гнался за ним через Великую Ночь. От звезды к звезде мчались они, от мира к миру, пока наконец Темный не скрылся в своей небесной области. Там Атариэль сразился с ним последний раз и низверг его в глубины его черной звезды. Оттуда нет выхода: это пустота в пустоте, поглощающая свет и материю. Он никогда не покинет Вартару — Бездну, как вы называете ее, — ни в виде квинтэссенции, ни в материальной форме. Но мысли его все еще могут входить в Эфир и в умы смертных. И у него есть много слуг, его руки и орудия в Талмиреннии, где все мы связаны Договором, который мы создали и поклялись соблюдать. — Голос богини был тих и грустен. — И даже сейчас нам вмешиваться нельзя.

— Но мне все же можно?

— Ты меня спрашивала очень давно: раз мы не можем спуститься спасать их миры, есть ли другие способы помочь смертным? Помнишь?

— Помню? — Эйлия нахмурилась, пытаясь припомнить. — Теперь, когда ты сказала, я что-то такое припоминаю… но где это было, и когда?

— Здесь, в Хиелантии. В этом старом городе, давным-давно. Мы стояли с тобой, и ты задала мне этот вопрос. И ты помнишь, что я ответила?

Она встала и подошла к окну — Эйлия за ней. Наступил вечер, и многочисленные башни Хиелантии светились посреди клочьев облаков, будто плавали в воздухе, — синие с серебром под светом арки и луны. Эйлия увидела ниже тонкую изящную фигуру на каменной террасе, обращенной к морю облаков. Это была ее мать, или кто-то похожий на нее, как близнец. Но у этой фигуры были белые крылья с золотой каймой, и она была намного выше. На развевающихся волосах был венок из цветов, похожих на лилии, а платье — белое. Рядом с ней стоял еще кто-то, но невещественный, как эфирная проекция: колеблющийся контур женщины только с зачатками крыльев, как бледное отражение богини, рядом с которой эта фигура стояла.

— Ты и я, — сказала мать Эйлии на ухо. — Ты сейчас смотришь сцену давних времен, тех времен, когда ты еще не научилась принимать материальную форму.

— Теперь я вспомнила, — прошептала Эйлия. — Когда я спросила, ты мне сказала: «Есть один способ, но я бы не хотела, чтобы ты его выбрала…»

Эларайния договорила за нее:

— «…потому что он ненадежен, труден и чреват многими опасностями». Да, я это говорила. Но ты была настроена решительно.

— Значит, я свою роль выбрала.

Эйлия была очень удивлена.

— Да. В то время ты была очень любознательна насчет человеческой расы, потому что тогда в твоей лунной сфере живых существ не было.

— В моей сфере.

Ее луна, ее собственная сфера Мирии, сверкающая высоко в небе…

— Мы — элы, ты и я, а элов тянут к себе предметы материальной плоскости. В частности, мы любим совершенные формы, а сфера — самая совершенная форма в природе. Очень мало кругов, прямых линий или кубов содержал наш разум, когда мы были в Эфире. И нас тянет к солнцам и лунам — и планетам — ради их формы, и мы посылаем через Эфир нашу силу, чтобы наполнить их.

Тебя зачаровала маленькая луна, которую называют Мирией, а поскольку она близка к моей планетной сфере, мы с тобой стали близки. Смертные впоследствии назовут нас «мать» и «дочь», и мы действительно стали ими потом, когда ты согласилась родиться человеком. А до того это просто была фигура речи. Ты была моей небесной служанкой, как Элнумия у Элмеры.

Эйлия смотрела вниз, на бледное видение самой себя, жестикулирующее прозрачной рукой в сторону луны.

— Странно видеть это вот так, — говорила Элмирия, — такое далекое, такое отдельное от меня. Но все же узнаю об этой плоскости больше.

Крылатая богиня отвечала, и голос ее был тот же, что у Эларайнии-женщины, и все же другой:

— Если ты хочешь быть среди смертных, в их мирах, ты сперва должна стать такой, как они. Ты должна родиться.

Эйлия и Эларайния в молчании смотрели на свои образы из далекого прошлого. Потом мать положила руку Эйлии на плечо и сказала:

— Такова была задача. Из всех архонов лишь ты одна этого пожелала. Твоя выбранная небесная сфера была маленькой и не пострадала бы от твоего отсутствия. Ты предложила, что станешь плотью. И я из любви к тебе решила стать твоей матерью в материальной плоскости, найдя тебе смертного отца, обладающего добрым сердцем и желающего вызвать меня по имени. Но ты все же не отправилась одна.

— Я была не одна?

— Давным-давно я привела тебе двух спутников из мира смертных, чтобы они обитали с тобой в Эфире, потому что тебя так интересовало человечество. Один был младенец, рожденный от смертного и женщины-элайи, принявшей образ человека. Госпожа Рощи — так называли ее люди — жила в материальном мире по собственному выбору, ибо не готова была оставить Меру и тех, кто ее там призывал. Но в те дни многие боялись древних, и предупреждали об опасной женщине-колдунье, живущей на Селенне и готовой поразить своими чарами любого смертного, кто вторгнется в ее владения. Но был один человек, лишенный этого страха, ибо в его жилах текла элейская кровь, и он много паломничеств совершил к Туманной Горе — оказать почтение силам, что жили там. Этот человек был рыцарем, и жил он в Маурайнии в эпоху междуцарствия, и желал он восстановить орден паладинов, распущенный теократами. Он продолжал носить доспехи — вопреки эдикту клириков, и ездил по стране, приходя на помощь тем, кто звал его. Но он был схвачен, пытан и казнен — последний паладин. Элтина горевала о нем, и в горести оставила мир смертных. И своего сына-младенца она взяла с собой в Эфир и отдала его мне.

— Элтина! Мать Дамиона!

— Да. Я взяла дитя, и он рос в мудрости, живя среди архонов как один из нас. Но он был наполовину смертный, и остаться с нами в Эфирной плоскости не мог. Только когда жрец Валдура ударил его жертвенным ножом, прервав его смертную жизнь, вернулся он к нам. Мы отнесли его в Эфир и перенесли его тело; в Эфире он должен и остаться. Ибо теперь он архон полностью, человеческое отнято от него.

Другая твоя спутница — дитя, чья мать-риаланка была убита после Катастрофы своими же соплеменниками за сожительство с демоном, как они считали. На самом деле ее любовник был элайем в образе человека, и он тоже попросил меня взять его смертное дитя — девочке было два года, — чтобы не постигла ее судьба матери. И она тоже была перенесена в плоскость Эфира, и ты делила досуг с ней и Дамионом. Когда ты выбрала свой путь к смертным, они оба поклялись вернуться в материальную плоскость твоими защитниками. Но они должны были вернуться в мир, из которого их взяли, и в том возрасте, в котором это произошло, и снова пережить беспомощное младенчество. Вот почему Лорелин знала о своей Цели, а Дамион — нет. Она вошла в Эфир в возрасте, когда дети начинают осознавать окружающий мир, и вернулась в тот же возраст. И потому она могла кое-что вспомнить о своей жизни здесь — ровно сколько надо было, чтобы знать о своей важной миссии, о причине возвращения. Но не более: остальное от детского ума ускользнуло. А Дамион, который был взят сущим младенцем и вернулся в том же возрасте, ничего вообще не мог вспомнить ни о пребывании в Эфире, ни о миссии, которую он поклялся взять на себя. Младенческий разум таких вещей не удерживает. То же было и с тобой, когда ты родилась: ты ничего не знала о своей жизни в высшей плоскости.

Дамиона отправили в Пещеру Фей на горе Селенна, под присмотр Элианы Элмеры, которая оставалась в своем мире в материальной форме, поскольку ее призвали немереи. Лорелин послали на остров Йану, недалеко от места хранения Свитка Береборна.

И потом родилась ты, Эйлия! Ах, никогда мне не забыть день, когда я почувствовала, что бьются во мне два сердца, ощутила, как ты крепчаешь и шевелишься! Какое это было счастье — впервые ощутить жизнь в себе, как ощущают ее смертные матери! — Она улыбнулась воспоминанию и снова стала серьезной. — Потом я скрылась вместе с тобой, зная, что наши враги желают прервать твою земную жизнь. Я отказалась от силы передвигать миры по своему желанию, а врата Земли и Неба были закрыты ради безопасности смертных. Поэтому я сделала себе крылатый корабль, какой делали в прежние времена элеи, и спрятала до той поры, пока он не понадобится. Но огнедраконы и воины Валдура преследовали меня до Меры, и там мне пришлось бросить тебя, увлекая врагов за собой, уходя в Эфирную плоскость. Потому что я уже не могла оставаться в царстве материи: моя главная цель была достигнута. Теперь ты выросла, и я больше не нужна тебе.

— Мне так хотелось остаться в своей приемной семье в Маурайнии, снова стать такой, как они. Я думала, что меня тянет к ним как к прибежищу, но полагаю, я еще и вспомнила свое желание быть смертной в мире смертных. Они такие, какой хотела быть я. Но что мне делать сейчас? — спросила Эйлия.

— Этого я тебе сказать не могу, — ответила Эларайния, поглаживая лицо дочери. — Как мне хотелось коснуться тебя вот так! Но не дозволено мне направить тебя на путь, потому что, хоть ты и полубогиня, ты еще и полусмертная. И потому Договор запрещает мне вмешиваться. Однако пойдем сейчас со мной, дочь моя, и побудем еще немного в покое и мире…

Эйлия долго наслаждалась идиллией с матерью, потому что в ее собственный день и век не прошло ни секунды. Они входили в неумирающие миры Эфира и вместе гуляли там. И мать говорила ей о планах архонов, которые сама она забыла давным-давно.

— Элеи призывают архонов и живут среди нас, но не просят у нас ничего, — говорила Эларайния. — И вот почему мы держимся в большом лесу. Но вечно оставаться там мы не можем. И элеи со временем исчезнут, потому что все меньше архонов сходятся с людьми: их потомки будут вступать в брак с мереями, теряя свои силы. И это тебе говорил Мандрагор, и это правда: они — обреченная раса. В конце от них останется только память, но эта память переживет века — память о том, каким человек может быть. И это мы и планируем.

Эйлия слушала, не перебивая, не отходя от матери. В этой эфирной стране не было неба, а вместо него над ними золотым туманом светилась чистая квинтэссенция. В ней плавали стаи бесчисленных серафимов, подсвеченных сверху — как летающие насекомые в солнечном луче сверкают искрами огня. И прямо на глазах Эйлии они слетались вместе, образуя нечто новое: огромную огненную птицу. Ее глаза сияли как звезды, крылья и хвостовые перья были как языки пламени, поднимающиеся с поверхности солнца. И пела она на лету единым голосом, как поющий в унисон хор.

Элмир. Единый-и-Множественный.

— До того как материальная плоскость полностью сформировалась, — говорила мать, — она была единой субстанцией, как Эфир. В ней содержалось вещество всего, что потом возникло: звезд, планет, живых существ, мертвых камней, воды и ветра, все природные законы, которые ими управляют, и даже ткань самого времени. Но при этом все это вещество было одинаково, неизменно. Мы — те, кто пробудились в Эфире, смотрели на это новое, что тогда рождалось, и решили, что это хорошо. Но это было только начало — равновесию предстояло быть нарушенным, гармонии — измененной, первичное единство еще должно было превратиться в разнообразие, чтобы появилось множество различных вещей.

Небесная музыка изменилась: из единой божественной мелодии она разошлась на множество различных, сложным узором мелодий, как фуга. В небе появился новый эйдолон: темно-зеленая тень, извилистыми кольцами обнявшая тело Элмира. Эйлия узнала Вормира, которого часто видела в живописи, где он с Элмиром составлял древний символ Элворона. Божественная птица и земной змей враждовали, как показалось ей сперва. Но потом стало ясно, что это не битва, а скорее танец. Две фигуры обладали совершенно одинаковой силой, и создали равновесие. Дух и материя были как одно.

— Но как бы ни были различны предметы, — продолжала Эларайния, — звери и птицы, деревья и реки, горы и облака, — все родилось из первичной субстанции. Все связано со всем общим началом — да, даже Эфир, ибо низшая плоскость образовалась из квинтэссенции. Только Валдур поставил себя отдельно, отрицая связь, восходящую к Началу. И поскольку он не мог разрушить царство Духа, он обратился к царству Вормира, менял и уродовал материю в своих целях, терзал ее бедных созданий — зная, что так еще больнее делает элам.

Музыка сменилась резким диссонансом. Изменилась форма змея: он стал страшнее, чудовищнее, темнее, вырастил злобные клыки и когтистые лапы. Он рвал существо небесной птицы и даже собственные кольца в своем безумии. Эйлия вскрикнула от ужаса. Наконец две дерущиеся фигуры скрылись с глаз, и теперь, глядя вверх, она видела свет в пылающей квинтэссенции, становящийся сильнее к зениту, как солнце в небе, и все остальное по сравнению с ним казалось темным. Но на этом свету было пятно, конус тени, отбрасываемый каким-то предметом возле центра. Искорки живого света кружили вокруг центрального светила, но все, пролетающее мимо пятна полумрака, темнело и поглощалось.

— Он отбрасывает свою порчу на все. Но никогда это не может быть так, как ему хочется, — говорила Эларайния. — Потому что все есть Единое, и это единство исходит из Начала, и то, что было, изменено быть не может.

Потом все предметы стали таять и исчезать: иллюзии, эйдолоны и подобия материальных форм исчезли, растаяли опять в квинтэссенции. Эйлия ощутила себя одним с растущей силой Эфира, как птица, парящая на спине ветра, или дельфин, оседлавший волну, — она слилась с тем, что окружало ее, со светом и благословением, слила свой голос с бесчисленными другими, вздымающимися в идеальный унисон.

Через какое-то время — дни или столетия прошли, Эйлия не знала, — она оказалась одна в эфирном ландшафте, не зная, как туда попала. Музыка доносилась откуда-то — арфа, быть может? Она пошла на звук и оказалась в саду, где играли фонтаны среди волн цветов. Музыка шла оттуда — там собралось много серафимов и еще каких-то непонятных созданий. У всех тела человеческие, но у одного шесть рук, у другой — тело женщины, а голова темно-рыжей кошки. У ее сандалий свернулось создание с пастью крокодила, гривой и передними лапами льва и приземистой задней частью, как у гиппопотама. Чешуйчатой мордой он терся о ее колено, а она его рассеянно поглаживала, как собаку. Другое создание стояло поодаль от прочих — неясная эфирная фигура, одетая в свободную мантию с легким намеком на белые крылья, изящными дугами исходящие из плеч — почти как ее древняя полутелесная сущность, только облик у этой фигуры был мужской. На глазах у Эйлии существо тихо запело:

Эйлия слушала и думала, устарела песня серафима или же Камень действительно лежит на Элендоре, а она еще не родилась смертной, и это далекое прошлое, или настоящее, или будущее, в котором находится она сейчас? «Ни то ни другое», — сказала она себе. Эфир — вне времени, и дух не привязан к веку царства смертных.

Она долго смотрела на эту сцену, и постепенно музыка стихла, и элы разошлись по саду. Эфирный серафим тоже отвернулся, поднимая голову. Эйлия увидела его лицо и застыла. От серафима изошло сияние, и великолепие крыльев превратилось в светоносный туман в воздухе, потом рассеялось, и остался человек.

Эйлия бросилась вперед с криком:

— Дамион! Дамион!

Но он не слышал ее и не видел. Вся сцена стала меркнуть перед глазами, и таяло эфирное царство. Кто-то звал ее по имени снова и снова, тряся за плечо. Голос принадлежал Лорелин.

— Эйлия, Эйлия, проснись! Враги напали!

 

10

Война Лесов

«Значит, это и есть сфера Трины Лиа», — подумала Синдра, влетая из эфирной щели в атмосферу Мирии. Она никогда не была на этой луне, потому что немереи Арайнии еще не научились пользоваться путями драконов, когда она здесь жила. Синие поля и отдельные рощи лунных деревьев тянулись под ней, а за ней отмечали щель два высоких белых столба драконовых врат, а на дальнем холме высились белые башни пустого Лунного дворца. — «Не чувствую я здесь Силы, нет ее имманентного присутствия. Значит, верно, что дух этого мира оставил его и воплотился в Эйлию Элмирию? Что ее мать — действительно архон Арайнии?»

Взгляд ее переместился на окольцованную планету, сияющую в сине-черном небе. Она убедила себя вначале, что Трина Лиа и ее мать — самозванки, и в этом видела причину своего им противостояния. Но теперь она признала, что истинной причиной ее гнева и ярости было глубокое неутоленное честолюбие. Честолюбие и уязвленная гордость, и зависть. Они и повели ее по дороге, уведшей от мира ее рождения. На миг она ощутила укол желания вернуться на этот голубой шар, ощутила горечь изгнания. Но Синдра отогнала эти мысли, напомнив себе, что она предала народ этой планеты. Они сурово ее накажут, если она сдастся. А что до архона планеты и ее наполовину смертной дочери — как они встретят волшебницу-немерейку, которая их предала и строила планы уничтожения Эйлии?

«Неважно. Я вступила в союз с силами более мощными, чем у них…»

Она заметила Мандрагора, свернувшегося на скальном выступе, с Тороком и еще некоторыми союзниками, и стала медленно спускаться к ним кругами. Сейчас она летела, как теперь ей было привычно, в карете, запряженной вивернами. Ей хотелось бы парить в небе, подобно дракону, и смотреть на земли и людей с божественной высоты. Но искусством оборотня, труднейшим из всех, она пока не овладела, а лететь на спине какого-нибудь лоанана ей не подобает. Она должна летать с помощью собственной силы и ничьей больше, и раз облик дракона был ей недоступен, она нашла свой способ седлать ветер. Карета ее была без колес и похожа на гондолу. Подвешенная на двух мощных цепях к крылатым рептилиям, она покачивалась между ними из стороны в сторону. Конечно, командовать такими свирепыми созданиями и не давать им подраться — тоже нужно немалое чародейство.

Виверны опустили качающуюся гондолу на землю, потом сели по обе стороны от нее, шумно хлопая крыльями, шипя и вытягивая длинные шеи. Выйдя на голубой дерн, Синдра подошла к Эррону Коморе, который был к ней ближе других. Он тоже глядел на Арайнию.

— В той сфере живут те, кто долго не допускал меня к знанию и силе, которых я искала, — сказала Синдра, подойдя. Сама она так часто повторила эту ложь, что начала в нее верить. — Рука моего повелителя даст им всем тяжкий урок — особенно той, кто получила имя от этой маленькой луны и думает, что будет править всеми звездами.

Повелитель лоанеев повернулся к ней и заговорил тихо и убедительно:

— Если Морлин сразит Трину Лиа, нам нечего будет больше бояться. И он тогда нам тоже больше не будет нужен. Мы вполне можем здесь править, леди Синдра, — ты и я. Твоя сила растет. Со временем ты достигнешь желаемого, ты даже будешь достойна стать подругой лоанея. Но сейчас принц тебе бесполезен — он сошел с ума, и не принимает больше людской облик. А вот я…

Синдра посмотрела на него презрительно:

— Что ты несешь? Ты думаешь, что ты мог бы править Талмиреннией?

— Я хочу только править своим народом, — ответил он, — и освободить его от правителя, который и свой истинный вид потерял, и свой здравый смысл.

— И на этом твои аппетиты остановятся? Когда не будет ни Трины Лиа, ни Аватара, а император умрет от старости? Но тебе никогда не сесть на Трон Дракона, Эррон Комора. У тебя сил не хватит его удержать.

— А у Морлина хватит? — спросил он обиженно и зло.

— У него и у меня. Да, в одном ты прав: моя сила волшебницы растет день ото дня. Ты бывал когда-нибудь в гроте Элнеморы, лоаней? Да нет, ты бы испугался. Там есть сила, в этой темноте, которую не выдержит ни один человек. Но я там была и своими глазами видела изображение богини этого мира, вырезанное в черном вулканическом камне — камне, который когда-то был огнем. У нее облик женщины, но у нее клыки и когти, как у зверя, и вокруг нее обвиваются змеи и языки пламени. Она существовала, Эррон, до лоанеев и до царя-дракона — задолго, задолго до того ее изображения вытесывались из камня руками людей. Она правит всеми живыми существами и расплавленным огнем в глубине земли — они отвечают на ее приказы и сметают все на ее пути. Но пылающие реки, остывая, становятся почвой, и зеленая жизнь растет из них. Ибо такова ее природа: как ползучие твари, она порождает своих детей и поглощает их, она жизнь и она смерть. В древние времена ей приносили девственниц в жертву, чтобы избежать ее гнева. Но древняя богиня делает только то, что желает сама.

— Ну и что? — спросил Эррон, хотя что-то в ее взгляде слегка напугало его, и он отступил на шаг. — Ее больше не почитают на Неморе. Тамошний народ ее забыл. Ты думала призвать ее на помощь?

— Ее можно еще призвать, — ответила Синдра. — И я призвала ее там, в гроте, просила ее дать мне ее силу. И она дала, лоаней. Я почувствовала, как наполняется мощью мое тело, как никогда раньше, будто в жилы мне залили огонь, как в центре земли. Я знала, что я тоже могла бы дать жизнь или уничтожить ее по своей прихоти. Я призвала к себе змеев и вивернов, и они повиновались. И ты меня зовешь к себе в наложницы? Тебе до меня, Эррон Комора, как земле до неба. И так же тебе до трона, к которому ты тянешься. — Она запахнулась в мантию и отвернулась. — Зови своих союзников-лоананов и возвращайся на Немору, и я ничего не скажу Мандрагору об этой беседе. Я знаю, что ты просто дурак, и ни мне, ни моему господину не угроза. Но еще раз пристань ко мне со своими глупостями, и я тебя не пощажу.

Он отступил, и она направилась к Мандрагору, но красный дракон даже не глянул на нее — только смотрел задумчиво на повисшую наверху планету, с ее сушей и небольшими морями, наполовину закрытую тучами. Почти вся Крылатая Стража Арайнии патрулировала небеса и ледяные кольца планеты, и потому с немногочисленными лоананами, размещенными на маленькой луне, справиться было легко. Они ожидали полномасштабной атаки на свой основной мир, и налет разъяренных огнедраконов и мятежных лоананов застал их врасплох. Но даже при этом исход мог быть иной, если бы огнедраконы сражались в одиночку — лоананы ненавидели это мерзкое извращение их собственной расы. Но истинные драконы не желали драться с другими лоананами, и это нежелание вступать в битву с предавшими родичами ослабило их сопротивление. Те, кто не был ранен в первых стычках, были вынуждены бежать к Арайнии и предупредить там остальных. Но мало толку было в этом предупреждении. Валеи завоевали себе базу для дальнейших нападений на Арайнию, и уже небольшой корпус моругеев и их союзников-людей под предводительством царя Роглага направлялся на летающих кораблях к южным берегам Элдимии, где не было армии, чтобы оказать им сопротивление.

Пока Мандрагор ждал, к нему, хлопая крыльями, подлетел массивный огнедракон и сел рядом. Огнедракон был куда больше красного дракона, но даже его свирепый звериный разум признавал власть Мандрагора — тот был в любой своей форме величественней, чем огнедракон мог даже надеяться быть, и огнедракон это знал.

— Их было немного, господин мой принц, — сказал огромный черный зверь, пуская между бивней небольшие искры пламени, — и почти все они улетели через портал — кроме тяжело раненых, которые лететь не могли. Можно их убить?

Он сжал когтистые пальцы и приоткрыл мощные челюсти.

Такое, подумал Мандрагор, вполне может оттолкнуть от него союзников-лоананов и даже обратить против него. Их и без того трудно было уговорить действовать заодно с огнедышащими. Даже Торок неловко переминался на когтистых лапах и бросал искоса неприязненные взгляды на огнедракона.

— Нет. Они нам могут потом понадобиться как заложники. Пусть пока живут.

Мандрагор отпустил огнедракона и вернулся к созерцанию планеты. Она сняла над ним как шар синего стекла; казалось — протяни когтистую лапу, и коснешься ее.

«И Эйлия там, — подумал он, ощутив, как быстрее побежала кровь — наполовину от опасений, наполовину от предвкушения. — Так близко…»

Он снова отвернулся, когда перед ним из воздуха соткались две фигуры на расстоянии вытянутого крыла. Это были Элазар и Эломбар, одетые с царской пышностью, в коронах, и свои эфирные изображения они сделали размером с дракона.

— Я повторяю, Аватар: здесь опасно, — сказал Элазар, указывая на Арайнию.

— Слишком опасно для демонов? — насмешливо спросил Мандрагор. — Я думал, вы бессмертны и неуязвимы.

— Мы — да. Ты — нет, — ответил Элазар. — А ты — центр всей нашей кампании. Я тебе говорю, на Арайнии много архонов, и все они на стороне нашего врага. Разве ты не ощутил еще их присутствия?

Что-то Мандрагор ощущал — огромную гнетущую силу, исходящую от планеты наверху, похожую на ощущение собирающейся грозы. «Действительно это могут быть архоны? — Снова шевельнулись старые подозрения. — Архоны возвращаются из Эфира, они все же не вымерли, они просто ждали момента прийти и снова завладеть мирами…»

По мощному большому телу красного дракона пробежала легкая дрожь. Магией Валдура он владел еще не полностью: он просил только помощи, а не хотел отдавать себя целиком. Для этого ему нужно отправиться на Омбар, к месту древней силы темного архона и бастиону его древнего правления. Страх Мандрагора перед этой планетой не ослабел. Он знал, что мрачная цитадель, бывшая оплотом Валдура во время великой космической войны, стоит еще там, в тени вечной ночи — и обсидиановый трон пуст, ждет нового владельца. Сущность Валдура живет на этой звезде, говорили демоны, но она там в плену: ни одна материальная форма не может уже ему принадлежать. И любой претендент мог сейчас завладеть этим троном и править империей валеев. Так отчего же он колеблется?

— Ты знаешь, что Эйлия — дитя архона, — сказал Эломбар. — Ее мать — древний правитель этой сферы, и она передала своей дочери власть повелевать всеми древними, что там еще обитают. Одним из них был этот Дамион, потому что он тоже потомок архона — его мать не была смертной.

Мандрагор гневно обернулся к видению, показав клыки и когти.

— Та же ложь, что я слышал в Зимбуре! — рявкнул он. — Дамион убит!

— Нет. Только его смертная природа разрушена, а это была лишь половина его существа. Он теперь живет в качестве архона, а это больше, чем то, чем он был. И вернуться он может по призыву любого смертного.

Мандрагор замолчал, обдумывая услышанное. Если это правда, то он нажил еще одного страшного врага. И все же он не мог не заметить любопытного парадокса: убийство ее возлюбленного Дамиона должно было причинить Эйлии страшное горе и усилить ее враждебность к Мандрагору. Вернувшись из своей кажущейся смерти, Дамион эту причину устранил. У нее более нет причин ненавидеть принца-дракона. И возможно еще организовать примирение, а тогда отпадет нужда в защите со стороны демонов. Возможность вновь обрести драгоценную свободу манила и дразнила.

Демон заговорил снова:

— У Эйлии на Арайнии союзников без счета, и там она сильнее тебя. Если ты только не воззовешь к Силе Из Глубин, что принадлежала Валдуру, ты не можешь бороться с ней в этом мире. Но воззови к ней — и ты превзойдешь любого мага любой расы, неуязвимый даже для железа, ибо сила Валдура есть сила элиров, повелителей звезд. Эйлия тогда против тебя не выстоит, пусть она даже собрала свою силу и силу своей матери: Эларайния — всего лишь элайя, одна из низших архонов, и никогда не могла бы даже сравниться с Модрианом-Валдуром.

Он уставился эфирными глазами на дракона, но Мандрагор не шевельнулся, никак не показал, что услышал.

— Хорошо, — сказал наконец принц-дракон. — Я не двинусь. Пусть валеи пытаются на нее напасть, если хотят. Я понимаю, что Роглаг уже повел туда войско на летающем корабле. Но я не буду гнать ее вперед или пытаться превзойти ее мощью. Раз ясно, что она не смеет против меня выступить, я уже победил. Если она хочет драться, то всегда может прорвать нашу осаду — и покинуть планету, которая дает ей силу. Но на ее земле я с ней больше не буду встречаться.

И при этих словах он подумал, догадались ли они, что он лжет.

Эйлия медленно, постепенно приходила в себя. Открыв глаза, она посмотрела в лицо над собой: ангельский лик, окруженный светящимся нимбом золотых волос.

— Лорелин? — хрипло спросила она.

— Слава богам, ты снова с нами, — ответила девушка. — Аурон тебя сюда принес — ты была в трансе и совсем похолодела. Сейчас тебе лучше?

Эйлия кивнула и села. Она увидела, что лежит на земле на вершине Полого Холма, Лорелин и Йомар склонились над ней, светлые волосы подруги сияют в свете факела в руке Йомара. Аурон тоже был здесь, лежал, положив подбородок на землю, а Талира сидела у него на спине. Эйлия встала, опираясь на руку Лорелин. Она чувствовала себя измотанной, и в голове слегка шумело, но было еще какое-то чувство восторга, приподнятости.

— Мать… Дамион, — сказала она, как только смогла заговорить. — Я их видела, видела обоих.

— Видела? Где? В прошлом?

Лорелин озадаченно посмотрела на скрытые тьмой высоты Хиелантии.

— В Эфире. Они живут в том царстве и могут оттуда посылать свои изображения. Моя мать встретила меня в прошлом, и Дамиона я тоже видела. С ним все в порядке, Лори, мы его не потеряли на самом деле.

Она подумала, рассказывать ли то, что она узнала о родителях Дамиона и Лорелин, и о своих. Но как сказать стоящей перед ней девушке, что та родилась в какую-то давно прошедшую эпоху, что ее мать уже пятьсот лет как мертва — и более того, что она — дитя жителя Эфира?

«Не сейчас. Сейчас я не могу ей сказать».

Момент был неподходящий: надо выбрать время, когда Лорелин будет одна. Нужно уединение — и время. Оно смягчит удар открытия.

— А мы его увидим? Мы с Йомаром? — настойчиво спрашивала Лорелин.

— Может быть, я не знаю. Я сама его увидела только мельком. — При этом воспоминании снова навалилась тоска по нему. — Прости, не могу сейчас об этом говорить. Я тебе все, что узнала и увидела, расскажу, но не сейчас. Сейчас я просто рада была узнать, что он не погиб.

Они вместе сошли с холма, Йомар и Аурон за ними, а огненная птица полетела вперед. Эйлия все еще ощущала странное отчуждение от собственного тела, и ей пришлось опереться на руку Лорелин.

— Пока ты там была, мы такую игру молний видели над Хиелантией! — сказала Лорелин, — Вспышка за вспышкой, и облака светились изнутри. Аурон говорит, что не он это вызвал и что дело, наверное, в твоем трансе, хотя точно он не знает. Но когда он тебя оттуда унес, все прекратилось. И враг был испуган.

— Ты говоришь, здесь валеи?

— Да, — ответил Йомар. — Огнедраконов пока нет, но есть гоблины и зимбурийские мятежники с Меры. Захватили нескольких элеев в плен.

Эйлия заставила себя выпрямиться.

— Но как? Как они сюда попали? Я ожидала огнедраконов, мятежных лоананов — но не наземную армию так сразу. Здесь же нет порталов!

— Наверное, на летающих кораблях. Это небольшие силы, но они начали продвижение через лес, и мы хотим проследить за их лагерями разведчиков. Можешь пойти с нами? Талира покажет дорогу.

Она пошла за ними прочь от холма, в лес. Они тихо пробирались вдоль древесных дорог, держась в тени, а перед ними летела огненная птица, и ее яркий плюмаж светился сам по себе. Густые завесы лиан цепляли их, покрытые ароматными цветами, но ни птицы, ни лесные зверьки не стали голосом выдавать их движение. Создания этого мира жили в благословенном неведении о несчастье, свалившемся на них, ничего не зная об опасности.

Вскоре люди остановились. Талира опустилась на сук, и Эйлия заметила в пятидесяти шагах огонь между деревьями. Там пылал костер, а вокруг сидела дюжина коренастых мужчин и несколько гоблинов. У края освещенного круга стояла группа элеев в белом под охраной часовых с копьями. Над огнем вертелся импровизированный вертел с насаженной на него тушей антилопы. Это был багвин: содранная шкура и голова с гордыми серпами рогов валялись неподалеку. Эйлия и ее спутники почувствовали запах жареного мяса, услышали веселые голоса людей:

— Глупая тварь даже не побежала. Даже не побежала! Просто стояла и смотрела, как мы в нее стреляли. Это же просто райский мир!

Эйлия застыла на месте. В ней забурлила ненависть — ненависть к тем, кто захватил в плен безобидных элеев, к тем, кто убивает беззащитных зверей, оскверняет эту прекрасную страну. Ненависть к человеческой сути, которая ее с ними связывала. Но эти эмоции ее ужаснули, и она несколько раз глубоко вдохнула, избавляясь от мерзкого чувства. «Этих зимбурийцев нельзя было винить в том, что они рвались сбежать из собственной беспокойной и нищей земли, — подумала она, успокаиваясь. — Их надо остановить, но вражда у меня не с ними, а с теми, кто их сюда привел».

Она мысленно обратилась к Талире и Лорелин:

Я предлагаю, чтобы вы отошли и предоставили все мне. Два меча — это мало против этих негодяев. Мне придется воззвать к Великой Силе, чтобы она помогла мне, и вы можете случайно пострадать, когда она вырвется на свободу. Не лучше ли вам пойти поискать главный лагерь противника? Нужно знать, сколько их. А я останусь и освобожу этих элеев.

Они с большой неохотой отошли, и Эйлия обратилась к собственному волшебству.

В лагере зимбурийцев настроение было приподнятое. После свержения Халазара и появления нового бога-царя они жили будто в волшебной сказке, ставшей вдруг явью. Сперва поездка на чудесных летающих кораблях гоблинов, которые, хотя и уродливы до ужаса, но очень одарены магическими силами — явно потомки джиннов. А потом приземление в стране такого изобилия, которого даже представить себе нельзя — а гоблины сказали, что вскоре эта страна будет принадлежать им.

Бойцы-моругеи готовились к битве, точа зазубренные мечи. Но и у них настроение было веселое. Гоблины и тролли — создания ночи, отлично умеющие видеть в темноте, и потому рассчитывали на преимущество в битве с народом Эйлии после захода солнца.

— Перебьем элеев, — заранее торжествовал царь Роглаг, — а там уже каждый хватай, что сможешь. Сегодня эта земля, завтра — вся Арайния. Когда принцессы не станет, у них духу не хватит с нами драться!

Его воины ответили радостными криками. Страна, где звери ручные, а птицы сидят на ветках и не улетают от выстрела, где в изобилии золото и такие камни, что в Зимбуре лишь очень богатые люди могли себе позволить, — все это будет принадлежать им.

— В наших сказках говорилось об одной далекой стране, — сказал один зимбурийский солдат. — Страна вина и меда. Она зеленая, плодоносная, и там бьют фонтаны и текут ручьи, и драгоценности растут на деревьях, а звери подходят на зов к тебе под топор.

— Помню, — согласился другой. — Моя бабка тоже такое рассказывала. Там никто не бывает голоден, и никто никогда не болеет, и никому не нужно ради хлеба трудиться. Джинны им служат и выполняют все их желания. Когда Халазар рассказывал об этой самой Элдимии, я думал: ну, старую песню для простаков завел. Обещай толпе рай, чтобы она против тебя не восстала! Но сейчас оказывается, что он вовсе и не врал. Это правда, и он бы нас сюда доставил, как обещал. Эти вонючие бунтовщики, что его свергли и убили, они еще за это ответят. Нам ответят. Мы их к этой земле не подпустим и близко. Такое будет им наказание.

Первый кивнул и проверил жарящуюся тушу.

— Только сперва надо перебить или прогнать туземцев, хотя это будет нетрудно. У них ни оружия, ни настоящих бойцов нет, А потом свести леса, засеять поля и дома построить.

Роглаг осклабился:

— А зачем строиться? Почему их города не занять и там не жить? Куда легче будет.

— Тяжело воевать придется, чтобы города брать, — задумчиво сказал кто-то.

— Не видал ты арайнийских городов. У них ни стен, ни крепостей, ни пушек, ни катапульт. А жители совсем драться не умеют.

— А кто нами править будет? — спросил тот же голос, все еще неуверенно. — Новый бог-царь?

— Естественно. — Роглаг пожал сутулыми плечами. — Он же вас сюда послал?

— А я думал, на новой земле мы будем свободными.

— Ха! — фыркнул презрительно кто-то. — Да пусть себе правит, если хочет, и наследники его тоже, пока мы да наши дети будем жировать на этой земле.

Его товарищ больше не возражал: обращение к зимбурийской практичности решило дело.

Элейские пленники, старик лет двухсот и несколько молодых женщин продолжали стоять и сидеть там, куда их согнали, в тени высокого валуна. Потом старик обратился к захватчикам:

— Мы поделимся этой землей с вами и вашими детьми, — сказал он, — но вы не сможете совсем нас изгнать. Нас охраняет Мать, и она не потерпит такого в своей сфере.

Один из стражей ударил его наотмашь, и старик упал на руки девушек, которые закричали от страха. Никогда ни с кем на Арайнии так не обращались.

— Кончилось ваше время! — рявкнул зимбуриец, стоя над ними и держа руку на рукояти меча. — Кончилось, понял? Вам конец, а земля эта будет наша. Королева Ночи и ее дочь не могут победить нашего бога, он сильнее их.

— Это так, — согласился женский голос.

На краю светлого круга появилась женщина, одетая в темный плащ. Капюшон скрывал верхнюю часть лица, глаз не было видно. Роглаг узнал Синдру, предательницу-элейку. Она пришла, как обещала, предложить им услуги проводника и знание этой земли.

— Вы получите от Арайнии все, что захотите, и моругеи тоже. Слишком долго откладывалась их месть. Но если здесь окажется Трина Лиа, оставьте ее нам: моему господину и мне. Даже колдуны гоблинов против нее бессильны — слишком выросла мощь Эйлии.

— Ты думаешь, она может здесь оказаться? — спросил Роглаг, быстро озираясь по сторонам.

— Я знаю, что она здесь. Мои силы мне это говорят. Мы с принцем Морлином найдем ее, как только станет светло, но до тех пор держитесь поближе к своему лагерю. В этих лесах есть злые духи, боги наших врагов. Кто отобьется от своих, может не вернуться.

Долго никто ничего не говорил — остужающий эффект ее слов дошел до всех. Потом один маленький жилистый гоблин подскочил около костра, в ужасе вереща:

— Я видел! Я видел!

— Что ты видел? Какая тебя муха укусила? — раздраженно спросил зимбурийский капитан.

— То дерево, вон там! Я туда смотрел, и вдруг увидел…

— Да что увидел?

— Женщина! — сказал гоблин удивленно и испуганно. — Не дерево, а женщина, высокая, как дерево, с длинными темными волосами. Гамадриада, я про такое слыхал. Это боги, которые живут в деревьях, и умеют превращаться в человека. — Он задрожал. — Она на нас смотрела, и она была сердитая.

Наступила тишина. Большие деревья шелестели и переговаривались тысячами шепотков, заговорщицких голосов. Гоблин зажал уши ладонями.

— Нет! Перестаньте! Они говорят: «Уходите прочь, уходите прочь!» Я их слышу!

— Он сошел с ума! — крикнул капитан.

— Нет, здесь есть какое-то волшебство, — возразила Синдра. — Ты его не чувствуешь, зимбуриец, но мы, немереи, чувствуем, и гоблины тоже.

— Что-то шевелится в лесу — Сила, я ее чувствую! Огромная, сильная…

Он резко замолчал и сжался — к нему подошел Роглаг.

— Хватит выть! У нас есть свои чародеи, есть и колдунья, и они с любым духом справятся! — крикнул он.

Но царь гоблинов совсем не был в этом уверен. Аватара с ними здесь не было, и хотя Роглаг его боялся, он рассчитывал, что Мандрагор поразит ужасом сердца врагов. Это он доставил их сюда, в этот рай. Но почему же он не явился с армией, как обещал, чтобы сражаться с обитателями этого страшного места?

Сквозь завесу темных сучьев он посмотрел на Хиелантию и вспомнил странную и страшную игру молний над плато, освещающую огромные, нависшие в небе клубящиеся облака.

— Буря, — сказал он тогда небрежно.

Но она бушевала только над плато — именно над тем, где, по преданиям, обитала их богиня. Туземцы-пленники говорили, что Она там и что Она будет разгневана, если обидят Ее детей. Кто же эта «Она»? Наверняка не Эйлия — хотя иногда туземцы, похоже, путали ее с Эларайнией.

Лес… теперь, когда солнце зашло, лес из приятного и благожелательного превратился в обитель темных тайн и неизвестных ужасов. Легкий шорох листьев заставлял Роглага вздрагивать. Говорили, что принцесса и ее чародеи умеют разговаривать с животными. И каждая ночная тварь, каждая птица и мышь за ними сейчас шпионят?

— Вон! Видите! — взвыл обезумевший гоблин, показывая рукой.

Из темноты под деревьями вышла женщина и остановилась перед ними в свете луны. Она была молода и стройна, одета в светлую ткань, ниспадающую к ногам и оставляющую руки открытыми. Распущенные волосы окутывали ее плащом, и огненный рой искр вился около ее головы и тела. На самом деле это были пиралиссы, маленькие четвероногие светляки Арайнии, привлеченные силой Эйлии, как светом. Но лишившимся дара речи людям казалось, что эта женщина одета и увенчана звездами.

Все на поляне застыли. Потом один из зимбурийцев вскочил на ноги.

— Богиня! — просипел он. — Это она, королева Ночи!

Даже крикни он во весь голос, эффект не мог бы быть сильнее. Сразу все вскочили с криками и проклятиями. Вскрикнули и элеи, но от радости, узнав не Мать, но ее Дочь, посланную их спасти.

Несколько воинов под предводительством капитана двинулись к ней, но как в трансе — они страшились этой фигуры, одетой в свет. При их приближении Эйлия шагнула в круг света от костра. В глазах ее не было страха, и они вобрали в себя часть света от костра, а волосы ее стали огненным ореолом.

— Я предупреждаю вас, — произнес ее ясный голос, — вы немедленно должны уйти!

С этими словами Эйлия вспрыгнула на большой валун, и ей показалось, что камень зазвенел под ней, как гонг, посылая в воздух волны силы.

— Я призываю всех архонов в этом лесу, — крикнула она, — все силы земли и воды, огня и воздуха! Наяды и гамадриады, нереиды и ореады, я зову вас! И еще зову я Мать, прося ее о помощи!

На миг Эйлия застыла неподвижно. Ничего не произошло.

— Значит, поймали мы тебя наконец, — сказала Синдра, приободрившись. — Она подошла к валуну, откинув капюшон, и ее красивое лицо засветилось под звездами, холодное и бледное. — Мы с Мандрагором. Он здесь, ты не знала? И он владеет новой силой, которая больше твоей, и больше, чем у Эларайнии.

Элеи ахнули в ужасе от такого кощунства.

— Синдра, — сказала Эйлия тише, — ты предала свой народ и свой мир. Но это еще можно будет тебе простить. Не иди дальше, не обрекай себя, предавая Эларайнию. Она ведь и твоя Мать.

Синдра выпрямилась.

— Я служу только Темному, чьей инкарнацией прямо сейчас становится Мандрагор. Я буду править рядом с ним как его императрица.

— Ты ведь любишь Мандрагора, — прошептала Эйлия. — Или мне так казалось. И ты желаешь ему такой судьбы?

Взгляд Синдры сделался каменным.

— Ты ничего не понимаешь. Этот союз не уничтожит Мандрагора, он только сделает его сильнее. Даст ему такую силу, что даже элайи не смогут против нее устоять: магию, которую нельзя связать ни железом, ни законом. Магию элира, высшего из высших.

«Вот почему она так в себе уверена, — подумала Эйлия. — Она знает, что ей меня не победить, но верит, что Мандрагору это под силу. И знает, что он рядом…»

Синдра шагнула вперед, расставив руки, будто хотела поймать Эйлию, но с вытянутых пальцев потекла квинтэссенция, как белые и синие зигзаги молний. Они ударили в камень, на котором стояла Трина Лиа, и поползли к ней язычками пламени.

— И мои силы выросли с нашей последней встречи, — сказала Синдра.

Эйлия распростерла ладони — и молнии затрещали и погасли.

Мать, ты обещала мне помощь! — добавила она мысленно, когда пленные элеи полезли к ней на валун.

Зимбурийцы убежали в панике, но чародеи-гоблины подняли ее на смех:

— Она звала Силы на помощь! А у них со слухом оказалось плохо!

Вдруг громко зашелестел лес. Задрожали ветви и кусты, шевельнулась листва.

— Деревья! — заверещал тот же маленький гоблин. — Я же говорил, что они сердятся, лесные боги! Вот они!

Эйлия смотрела в лес вместе со всеми. Ветви мотались из стороны в сторону, как в бурю, хотя не было ни ветерка — будто деревья ожили. А потом она увидела, что на них полно собак-имитаторов. Обычно ласковые, эти зверьки прыгали с ветки на ветку как одержимые, кидая вниз, в людей, сучья и листья. Те пытались уклониться.

— Стреляйте в них! — гаркнул капитан.

В тот же момент закачались кусты вокруг, и стали выходить звери. Куда ни обращались испуганные глаза захватчиков, они видели только ужас — такими предстали перед ними создания Арайнии. Огромные стройные фигуры выступали из мрака, шагая на ногах выше древесных стволов: камелеопарды, целые их стада шли, как шагающие осадные башни. За ними выходили колоссальные ауллаи, серые в яблоках и гнедые, размахивая мощными хоботами и грозно трубя, дальше — орды многих травоядных поменьше: аргазиллы, пантеоны, тойи, лейкротты, багвины, катоблепасы и борейны. Создания Арайнии, никогда раньше не проявлявшие агрессивных намерений, ни к человеку, ни друг к другу, со всех сторон выбегали на поляну неудержимым потоком. Куда ни оборачивались люди и гоблины, всюду их встречали рога и топот копыт. Элеи припали к камню в ошеломленном ужасе, только Эйлия осталась стоять, будто богиня в окружении собственных созданий.

Секунду Синдра стояла молча, глядя на нее с ненавистью, сжав кулаки и трясясь от злобы. Потом она широко распахнула руки и вскрикнула. Все чародеи ощутили темный всплеск ее силы, увидели, как собирается вокруг нее светящийся туман. Ее последователи смотрели, как расходится от нее свет, надеялись на сильную магию, которая их защитит. Но свет потускнел и рассеялся, и Синдры не было. Моругеи с ужасом переглянулись и тоже попытались бежать — но было поздно. Хлынула вперед масса копытных, несчитанная кавалерия, а за ними прошли падальщики со своими страшными когтями и челюстями. Гулоны размером с льва, тощие парды и калопусы выпрыгнули из зарослей, и плосконогие энфилды, и альфины с огромными когтями и мордами, увенчанными крюкообразным рогом. Птицы с отчаянным писком бросались с деревьев в лицо врагу. Посреди этого столпотворения стояла на валуне Эйлия в окружении сбившихся в кучку элеев, как остров в половодье, так же недоумевая, как и ее враги, что принес ее призыв. Потом она поняла. Ее сильные эмоции захватили все живое в округе, и оно ответило таким же диким неуправляемым гневом, чуждым их спокойному звериному сознанию.

— Нет, — прошептала она. — Нет, прекратите! Я этого не хотела! Мать, пусть это прекратится!

Но наступление продолжалось, и против него не было шансов у людей и гоблинов. Большинство растоптали и раздавили, а немногие, кто сумел выбраться невредимым, бежали прочь, ничего не понимая, под крики зверей, заглушившие все прочие звуки под небом.

 

11

Па-де-де

Наконец наступил рассвет — сперва на высотах Хиелантии, окрасив их розовым и золотым, потом он пролился вниз сквозь плетеную кровлю леса, осветил рощи. Свет нового дня пролился на сцены ночной битвы и разрушения: разбросанные доспехи, тела людей и гоблинов — и трупы мертвых животных тоже. Они лежали там, где свалились, на истоптанной лесной подстилке, посреди раздавленных папоротников и поваленных молодых деревьев. Костер захватчиков превратился в груду пепла.

Лорелин и Йомар всю ночь искали место посадки крылатых кораблей врага и вернулись на рассвете сообщить, что нашли его, но остался только один пустой корабль. Выжившие в чародейной атаке вернулись на свои корабли и ушли в космос.

Эйлия все еще сидела, скорчившись, прильнув к валуну. Она не шевельнулась после окончания битвы, и сейчас смотрела тусклыми глазами, как элеи собирают павших — не только людей и моругеев, но и зверей, — и уносят прочь. Пленные их родичи остались невредимы. Когда с поляны унесли последних мертвецов, Эйлия встала и попросила друзей ненадолго оставить ее в одиночестве.

— А можно ли оставлять ее одну вот так? — шепнула Лорелин Йомару, хоть они ее и послушались.

— Врагов больше нет, а она достаточно сильна, чтобы ничего ей не причинило вреда, я думаю, — сказал Йомар, помолчав. Его тоже впечатлила впервые увиденная полностью освобожденная сила Эйлии. — Если она хочет побыть одна, то имеет право. А я хочу проверить, что больше никто здесь не шляется по лесам с мечом в руке. Пойдешь со мной?

— Здесь все так мирно с виду, — тихо сказала Лорелин, уходя вместе с Йомаром с поляны. — Будто ничего и не случилось, будто элеи и лесные звери живут, как жили. Может быть, придет день, когда это все забудется. — «Но Эйлия не забудет», — подумала она и подняла глаза. — Смотри, какая красивая птица, вон там, над деревьями. Перья как золотые, хотя, наверное, это от света…

Голос ее осекся. Птица с золотым оперением развернулась над ними и полетела обратно к поляне.

Когда они ушли, Эйлия посидела одна на камне, глядя в зеленый лес — глядя, но не видя. Ум ее погрузился в печальное самосозерцание. Защитить свой мир было необходимо, и выжившие захватчики расскажут страшные истории об опасностях Арайнии. Но от насилия ее мутило.

Она услышала, что ее зовут по имени, повернулась — и сердце будто остановилось. В роще перед нею стоял Дамион.

И на этот раз не эфирный образ: он не был прозрачен, он был настоящий с виду. Одет в простой белый плащ до колен, ноги — босые. Длинные косые лучи солнца падали сквозь листву и касались его волос, окружая их светло-золотистым сиянием. Синие глаза смотрели на нее с нежной заботой, которую она так хорошо знала. Изумленная, она поднялась ему навстречу, но, хотя губы ее шевелились, произнести его имя не удавалось.

— Нет! — сумела она выдохнуть.

Иллюзия. Это должна быть иллюзия. Не может это быть настоящий Дамион. Не мог он снова появиться, потому что он теперь архон и связан Договором. Он не был призван.

Но он тихо позвал ее:

— Эйлия!

И больше она ни о чем не думала, просто бросилась в его распростертые объятия.

— Да, я здесь, — сказал он, обнимая ее. — Мне дозволено вернуться, чтобы тебе помочь. Архоны знают, что я здесь нужен. И ты звала меня мысленно, ночью и днем. Этот зов не хуже любого другого.

Он был настоящий, твердый на ощупь, наполненный живым теплом. Она зарылась лицом ему в плечо и заметила, что повторяет его имя, снова и снова — как повторяла во снах, когда думала, что он мертв. Боль, которая жила в груди, будто поднялась к горлу и вылилась наружу в голосе.

— Когда я думала, что ты погиб, погиб навсегда, я… я не знала, как дальше жить!

И с этими словами выпущенная боль растаяла в воздухе.

Он отпустил ее, потом увидел, что ее шатает. Взяв за руку, он отвел ее к валуну. Она села на камень, и он рядом с ней.

— Прости, что доставил тебе такое потрясение. Ты ведь так вымоталась. Я знаю, что здесь ночью было.

— Я должна была что-то сделать, — ответила она тихо. — Иначе плохо пришлось бы элеям. Но я не хотела такого, и мне отчаянно жаль погибших людей. Это была не их вина — я говорю о зимбурийцах, хотя и моругеи вряд ли пришли сюда по своему выбору. Их послали вожди. Зимбурийцы просто хотели уйти из своего мира и жить. И это ведь только начало. Если надо освободить Меру и разгромить Омбар, то придется драться еще и еще. И убивать. Но ты победил иначе. Ты обратил убийство против него самого, сдавшись ему, — и тем победил.

— Не любую победу можно одержать таким способом. Но ты права: можно найти другой путь к миру, которого ты хочешь. Тебе легче будет, если мы поговорим об этом? — спросил он. — Может быть, вместе мы найдем решение…

Она снова отвернулась.

— Нет ничего, что ты мог бы сказать. Я обречена своей судьбе, и знаю это, и я с этим смирилась. Но я рада, что ты снова со мной, Дамион.

Он ничего не говорил, просто обнимал ее за плечи и молчал с нею. Потом она заговорила опять:

— Я знаю, что именно это я должна делать. Мне это ненавистно, но я думаю, наконец-то мне понятно, зачем это нужно. Ана мне давно говорила, что я не должна повторять ее ошибку. Мандрагор страдает и может заставить страдать других, а когда он был истинным паладином, он бы этого не пожелал. И если враг пытается им завладеть, то это будет доброе дело… освободить его.

Синие глаза обернулись к ней, глядя испытующе.

— Но ты все же колеблешься? Из сочувствия? Из жалости?

— Нет, не из жалости. — Лгать ему она не могла, — Ты знаешь историю с любовным зельем, Дамион. Но ты не знаешь, что я… что у меня было какое-то чувство к нему еще до этого. Не то, что к тебе, но… — она замолчала.

— Ничего не надо говорить. — Он накрыл ее руку ладонью. — Я понимаю.

— Да? Понимаешь, это было другое. С тобой я чувствовала твою сущность — твою внутреннюю силу. Ты был таким цельным, таким совершенным, мне нечего было тебе дать. И за это совершенство я тебя любила. А Мандрагор — в нем я ощущала пустоту, жажду. Я думаю, меня заманила мысль о том, что я нужна, что я могу отдавать.

Он чуть от нее отодвинулся, лицо его стало задумчивым.

— Понимаю.

— Тебе не неприятно?

— Неприятно? Конечно, нет. Ты чувствуешь то, что чувствуешь, и ко мне это отношения не имеет. Если тебе дать выбор, ты выберешь того, кому ты нужна больше. Это твоя суть, Эйлия, и иной ты быть не можешь.

— Но я же люблю тебя, Дамион. С той минуты, как увидела тебя впервые — хотя на самом деле не впервые, я скорее узнала тебя по нашим прошлым временам — в Эфире, — хотя ничего не помнила. И я уйду с тобой обратно в Эфир, когда все это будет позади. Обещаю.

— Тебе не надо уходить, — сказал он, — разве что ты на самом деле этого хочешь. Низшее Небо тоже красиво, и ты так мало его пока видела. — Он заговорил тише: — Ты ведь хочешь остаться?

Эйлия закрыла глаза.

— Да, наполовину. Моя смертная половина этого хочет. Я изменилась, когда родилась. И часть моей души всегда будет рваться в эту плоскость — она чудесна.

— Да, — согласился он, и глаза его смотрели на нее, проницательные и внимательные. — Чудесна.

Йомар и Лорелин шли обратно по плотным зарослям и тревожились. Эйлия была одна уже больше часа. Если враг ее застигнет врасплох, то сможет нанести вред.

Приблизившись к поляне, они остановились, услышав голоса. Эйлия с кем-то говорила — но с кем? Йомар вдруг напрягся, прислушался. Глаза у него округлились, и он бросился через заросли, не разбирая дороги, Лорелин за ним.

На поляне стояла Эйлия, и рядом с ней высокий светловолосый человек, настолько знакомый, что Лорелин с Йомаром пошатнулись, остановившись.

Первой заговорила Лорелин, почти беззвучно;

— Дамион? Дамион! Это правда, он жив!

Йомар смотрел.

— Нет. Иллюзия. Как тот лев. Мы хотим, чтобы он был здесь, и потому его видим…

— Ни то ни другое. — Эйлия повернулась спиной к человеку с лицом Дамиона. — Когда-то ты уже обманул меня, использовав облик Дамиона. И сейчас ты тоже это сделал — но я догадалась, кто ты, когда ты заговорил о Низшем Небе.

Облик Дамиона на глазах растаял и изменился. На поляне стоял Мандрагор. Лицо его осунулось, как у трупа, покрылось болезненной бледностью. Лицо человека, который выдержал пытку не только разума, но и тела. Ногти его стали длинными изогнутыми когтями, какими естественно стремились расти, глаза горячечно блестели.

— Я пришел, — сказал он, — дать тебе последний шанс.

Йомар и Лорелин бросились к Эйлии, выхватывая оружие. Но Трина Лиа не шевельнулась, не отвела взгляда от Мандрагора.

Мандрагор тоже глядел на нее, и снова потоком всколыхнулись в нем эмоции, грозя захлестнуть с головой. Он ощутил последний шанс сохранить свою свободу, последнюю возможность сойти с пути, грозившего уничтожением им обоим. Если бы только она его услышала! Она сильна, она могла бы спасти его от демонов и их зловещих планов.

— Я не совсем тебя обманывал, — продолжал он. — Дамион жив. Его мать была из архонов, и зимбурийский жрец не мог его уничтожить. Он теперь обитает в плоскости Эфира.

— Да, — ответила она ровным спокойным голосом. — Я знаю, потому что видела его там.

— Тогда ты знаешь, что твое основное против меня обвинение неверно. Я не был причиной смерти твоего друга. И этих я тоже не трону. — Он показал на Лорелин и Йомара. — Ты видишь, что я не несу тебе злой воли.

Йомар стиснул стальной меч, жалея, что клинок не из чистого железа. Он не мог бы противостоять чародейству, которое обрушил бы на него этот колдун, в его распоряжении были только слова.

— Ты все равно бросил нас погибать в руках Халазара. У нас с Лорелин есть к тебе счеты.

— Халазар меня ослушался. — Мандрагор обращался к Йомару, но не отводил золотистых глаз от Эйлии. — Он убил моих стражей-гоблинов и послал вас на смерть, но за свои злодеяния он расплатился…

— А ты нет, — перебила Лорелин, наступая на него с адамантиновым клинком.

— Лори, не надо. Прошу тебя. Тебе с ним не справиться, — подняла руку Эйлия.

Мандрагор не отводил от нее глаз.

— Пророчество говорит неправду, принцесса. Это все не кончится со смертью одного из нас. Оно будет длиться и длиться. Если я погибну, драконы, сражающиеся на моей стороне, станут искать мести, а валеи — нести разрушение всюду, куда приходят. Если погибнешь ты, твой народ будет драться со мной и моими подданными до последнего своего дыхания. Но ведь этой войны совсем не нужно, принцесса. Будем ли мы драться — решать тебе. Я не могу сдаться тебе на милость — Йомар не единственный среди твоих сторонников, кто поклялся меня уничтожить. Но если ты перейдешь на мою сторону…

— То твои союзники уничтожат меня.

— Нет, они не посмеют пойти против моей воли. Я могу гарантировать твою безопасность. Пойдем со мной, Эйлия! — В голосе его появилась новая, умоляющая интонация. — Я одинок, и никому из валеев не могу верить. Но мы можем править Империей вместе, мудро и хорошо. И ты обретешь мир, которого жаждешь.

Эйлия ничего не сказала. Она почувствовала, что видит наконец его истинный облик — незащищенный и уязвимый, как у моллюска, вытащенного из раковины. Существо, истерзанное столетиями одиночества, изголодавшееся по обществу, отчаянно испуганное. И она не испытывала к нему любви, ненависти или страха, только жалость заполнила ее, как когда-то давно Ану. Тут она поняла, что бессознательно сделала к нему шаг.

И в этот момент в мозгу у нее заговорил голос:

Ты воззвала ко мне, и я здесь.

Полыхнула яркая вспышка, в воздухе будто открылся пролом, и на поляне возник человек в белом. Еще одно подобие Дамиона, или так казалось. Лорелин вскрикнула, а фигура шагнула к Мандрагору:

— Оставь ее.

Это ты! — мысленно ответила Эйлия. — Наконец!

Мандрагор посмотрел на появившегося со страхом и ненавистью. Потом он шагнул назад и выпрямился во весь рост, будто стал на глазах выше. И обернулся к Эйлии:

— Что ж, пусть ты переменилась и сила твоя выросла. Но и моя тоже!

С этими словами он потянулся к своей темной силе, призывая демонов. На помощь!

Он вытянул руки, и будто небо покрылось тучами и свет померк, он начал превращаться, становясь чешуйчатой башней с разинутой пастью. Красным драконом.

— Эйлия! — крикнул Дамион. — Камень!

Эйлия полезла в карман и вытащила Камень Звезд, сияющий, как кусочек солнца, и тоже изменила облик. Перед зрителями она предстала в образе единорога белее облака, изящного, как газель, с рогом, блестящим, как ледяная спираль, — аликорн с Тарнавина, жемчужные винтовые рога которых растут на живом самоцвете, вроде драконтия лоананов. Но у основания спирали этого рога сиял белесый свет: там лучился Камень Звезд. Он стал частью ее тела.

— Как она красива! — ахнула Лорелин.

Но единорог не поднял рога, не бросился в атаку. Эйлия повернулась и побежала в лес, легко скользя между тесно растущими стволами. Дракон расправил крылья и взлетел над лесом, преследуя ее.

— За ними, — спокойно сказал Дамион и тоже побежал в лес. Лорелин и Йомар, оправившись от недолгого остолбенения, последовали за ним.

Через довольно долгое время деревья стали редеть, и перед бегущими появился белый песчаный берег. Единорог добежал до берега моря и повернулся — еще сильнее заиграл самоцвет в основании рога. Конечно, сейчас Эйлия бросится в бой — или враг в страхе отступит перед Камнем, как уже было однажды.

Но дракон с ревом бросился на нее с неба. Эйлия повернулась и прыгнула в воду. В полете облик единорога задрожал и сменился образом дельфина, который нырнул изящной дугой в воду, подняв фонтан брызг. Дракон подобрал крылья и нырнул следом.

Эйлия мчалась мимо удивительных зарослей и башенок барьерного рифа, выплыла в чистые глубокие воды. Нырнув в большой пролом в стене коралла, она ждала, затаив дыхание, пока лоанан проплывет мимо. В этом виде она могла полчаса прожить без воздуха, но потом должна была бы всплыть на поверхность.

Мимо нее пестрыми косяками проплывали рыбы. Рыба-саргон с изогнутыми рогами на голове, придающими ей царственный вид, прошла на палец от ее головы. Морской кабан пробирался среди водорослей, как его сухопутный тезка по земле, бочкообразное тело покрывала чешуя, а хвост колыхался, как у рыбы, но под телом было четыре коротких ноги с когтями, и впереди торчало рыло, как у вепря. Выше узкие и длинные черно-белые герахавы выскакивали стрелой из коралловых пещер, резко ударяя крыльями, они действительно летали под водой: чудесные птицы, всплывающие к поверхности только вдохнуть, и не выходящие на берег даже для кладки яиц.

Эйлия ждала, озабоченно глядя на все эти диковинные создания, но знала, что они не испугаются вернувшегося дракона и не предупредят ее. Она долго ждала в напряжении, боясь увидеть над собой в проломе голову дракона. Но он не вернулся — только пара арайнийских дельфинов выплыла из глубины и закружилась вокруг Эйлии, с неприкрытым любопытством разглядывая чужака в своем подводном царстве. Наконец легкие стало жечь, и надо было всплыть и вдохнуть.

Дамион стоял у края воды, ожидая, пока вернутся оба противника. Лорелин и Йомар держались чуть позади.

— Если это Дамион — если он в самом деле вернулся, — почему он ей не поможет? — спросил Йомар.

— Не знаю! Дерись, Эйлия, дерись! Почему она не вступает в бой? — не могла понять Лорелин.

— Может, она в глубине души по-прежнему не хочет?

— Но она должна!

При этих словах дельфин вылетел из воды фонтаном пены, высоко в воздух. Посреди прыжка он снова переменился и стал лебедем, взмыл к небу на белых крыльях, вытянув грациозную шею копьем. Вслед за ним выскочил из воды дракон и погнался за птицей, вытягивая когти.

— Эйлия, осторожно! — крикнула Лорелин.

Поздно. Когти дракона сомкнулись на теле птицы, он захлопал крыльями, торжествующе заревел и повернул к берегу. Друзья с ужасом смотрели на смятую груду перьев на песке под когтями Мандрагора…

— Нет, — выдохнула Лорелин. — Нет…

Вспышка — и вдруг красный дракон оказался на спине другого лоанана. Его чешуя горела перламутром, крылья — как белые паруса, глаза синие, как океан, и драконтий пылал светом Камня. Затрубив, дракон поднялся, сбросив с себя врага, и развернулся лицом к эфирному лоанану.

Люди смотрели, ошеломленные, как белый дракон расправил крылья и взмыл в воздух.

— Она великолепна! — воскликнула Лорелин. — Но на этот раз она действительно изменилась. Она больше не Эйлия!

Но в то же время она подумала: «И все-таки это она. В ней всегда было больше, чем можно было заметить. А насколько больше, теперь стало видно».

Завертелись, смешавшись, небо и земля, когда закрутились, сцепившись в битве, Эйлия и Мандрагор. Потом Эйлия сумела вырваться и поняла, что летит к земле в стремительном штопоре. Горизонт кренился и переворачивался, а она пыталась вернуть себе управление полетом. Роща бросилась ей навстречу, Эйлия едва сумела от нее уклониться. Где Мандрагор? Она чуть покосилась влево, радуясь, что развитое периферийное зрение дракона позволяет следить за преследователем, не поворачивая головы полностью. Но его не было видно… и вдруг он ударил ее — сверху, вцепившись когтями и сжимая на шее тиски челюстей. Он прокусил ей горло, и белый дракон ударил ногами, разрывая ему подбрюшье скорее инстинктивно, чем намеренно. Красный дракон взревел и отпустил ее. Она посмотрела в его пылающие глаза, ощутила странную смесь страха, ярости и боли. Это был Мандрагор, но был и еще кто-то в этих глазах: кто-то более древний, более сильный, но недоступный ужасу и гневу, которые терзали человеческую душу дракона. Этот другой был далеко вне подобных вещей. Он был холоден, бесстрастен, и вело его лишь чувство какой-то целесообразности, которое она не могла даже начать постигать. Была ли это первобытная сущность, наследство рептилии, все еще живущей в разуме человека, резко усиленная превращением в дракона? Или это было что-то другое — древнее стремление, древнее всех миров? Та Сила, что все еще правит из своей тюрьмы в глубинах черной звезды? Вдруг щели драконьих зрачков показались Эйлии щелями в бездну, во внутреннюю тьму. И она отшатнулась от нее. Ее противник — Мандрагор, или то, что сейчас им владело, — воспользовался минутой растерянности, чтобы нанести удар, распарывая ей бок когтями. Тут же он повернулся и полетел к вершинам Хиелантии, к густой завесе облаков. После секундного замешательства она полетела за ним. Он не должен оставаться в этом мире на свободе.

Она бросилась за ним в белую пелену, сгустившуюся до жемчужно-серой и подсвеченную с той стороны солнцем.

Вдруг перед ней в тумане вырос темный силуэт — башня серого камня. Эйлия резко наклонила крылья, ветер завыл в ушах, конец крыла чиркнул по камню. Тут появились другие высокие отвесные силуэты, слева, справа, спереди — десятки каменных образований поднимались снизу с плато. Эйлия и Мандрагор петляли между ними, как ласточки меж дымовых труб. Охота превратилась в увлекательную игру — в гонку — в догонялки через высокие залы скал, завесы туманов и вокруг колоссальных гранитных монолитов, торчащих сквозь кучевые облака. Потом они вылетели из облаков на простор и солнечный свет, и на северной стороне плато открылись леса и равнины, узкий просвет, обрамленный сперва в свитки белого пара, а потом все расширяющийся по мере выхода из облаков.

И теперь Эйлия не могла не ощутить то, что уже чувствовала раньше, когда приняла драконий облик под влиянием зелья: свирепую дикую радость полета, головокружительную высоту над землей, вой ветра и ощущение его под крылом. Внизу тянулись луга, где паслись стада животных, огромные, как тени плывущих над ними облаков. Мелькнуло озерцо, покрытое белыми лилиями, но они подлетели ближе, и лилии поднялись вихрем перьев — большая стая каладриусов поднялась в воздух, и не от страха, как на Мере, а из любопытства. Сразу же Эйлия с Мандрагором оказались окружены облаком крыльев.

Когда красный дракон оглянулся, черной пустоты в его глазах не было. Они были ярче огня, они вызывали, они жили. Тут она поняла, что он не бежал в страхе, а намеренно увлек ее в эту погоню, чтобы заставить ее ощутить тело дракона, силу и величие, богоподобную свободу, ею даваемую. Он превратился намеренно, подбивая и соблазняя ее тоже стать лоананом.

Они летели над плато, потом увидели внизу в солнечной ряби океан. Друзья Эйлии смотрели с берега, как драконы снова встретились в схватке, переплетясь шеями и хвостами, рвя друг другу горло и бока. Казалось, они повисли в синем своде неба, почти на уровне облаков, потом расцепились и полетели, только на этот раз красный дракон преследовал белого, и они сцепились второй раз, закувыркались по небу. Расцепились они почти у земли и снова взлетели, но уже не гнались с вытянутыми шеями друг за другом, а летели рядом, крыло в крыло.

— Что они делают? — вскрикнула Лорелин.

Йомар ничего не сказал. Он однажды видел такой полет: не дуэль двух противников, а воздушный танец орла и орлицы, встретившихся в небе над холмами Зимбуры…

Драконы летели выше, и наконец остались только два пятнышка в небе, красное и облачно-белое, на фоне темно-синего купола. Потом исчез красный, будто задутый огонек: он нашел эфирную щель и скрылся в ней, как лиса, уходящая от охотников в нору. Пойдет ли белый дракон за ним?

Белый дракон, поднявшись на много лиг, кружил в небе, дико и бесцельно, будто клочок пергамента, подхваченный вихрем. Потом он прижал крылья к телу и устремился вниз, исчез в синей ширине моря.

Дамион следил за ее погружением в волны. Потом он вздохнул, повернулся к друзьям и наконец обратился к ним:

— Мы едва ее не лишились.

 

12

Возвращение

Он помнил тепло, золотой свет и хор бесчисленного множества голосов, сливавшихся в песне, но это были, наверное, всего лишь символы — все, что мог его материальный разум потом воспринять из небесной гармонии, которая и есть Эфир. О мученичестве в святилище Валдура он помнил мало, и не помнил ни боли, ни страха. Какое-то время была темнота, потом появился свет, сперва неясный, а потом он стал разгораться, как разгорается пламя. В мягком золотом свечении появилось что-то, вроде бы под ним, как казалось. Это был человек, молодой, светловолосый, одетый в белое и лежащий на каменном ложе, будто во сне. Он смотрел вниз, не понимая, пока не осознал наконец, что видит себя самого — и не мысленный образ: он смотрел на собственное тело, распростертое на алтаре Валдура. «Значит, я мертв?» Но все равно он был скорее удивлен, чем испуган.

Странное свечение разгорелось еще ярче, и он увидел слепого жреца, все еще зажимавшего в руке церемониальный нож, не видя света, обливавшего его фигуру, а послушник у дверей разинул рот в слепом ужасе — его лицо тоже было освящено сиянием. Но Дамион был далек от них, и от своего оставленного тела, и от мира. Потом до него дошло, что источник света слева, в какой-то щели или отверстии в воздухе. И сквозь это отверстие, как через окно, он увидел движущиеся в свете фигуры: по виду человеческие, но прекрасные неземной красотой. Были среди них крылатые, были бескрылые, но все светились, как земля, по которой они ходили, и они делали ему знаки и звали чистыми голосами. Иди к нам!

И все же он колебался: хотя его и манило в это безмятежное царство Эфира, но бестелесное сознание, которым он стал, не желало бросать тело — единственное знакомое в этом измененном мире. Он колебался, и в отверстии показалась фигура, выглядывающая между мирами: женщина, золотоволосая, в платье, переливающемся, как освещенный огнем изумруд. Белые руки простерлись к нему.

Я тебя знаю, — подумал он. — Ты появлялась, в моих мыслях. Ты Элтина… моя мать.

Да, я та, кто носила тебя и дала тебе твою смертную жизнь, — ответило создание. — Я снова могу дать тебе жизнь, если ты обратишься ко мне. Времени тебе осталось мало. Твоя связь с твоей телесной формой истаивает, и вскоре твой дух отлетит — прочь из этого мира, куда мне не достать, в царство вне материи и Эфира. Но это не обязательно. К жизни, которая у тебя была, уже не вернуться, но ты можешь пребывать в моей плоскости, переведя свою плоть в эфирную форму. Это доступно смертным, родившимся у архонов. И тогда ты сможешь помочь своим любимым, что еще живут в низшей плоскости.

Эйлия, — подумал он.

Значит, ему нет необходимости переходить полностью и исчезать из мира: он все еще может ей помочь в этой своей новой, иной форме.

Да. Пусть такой будет моя судьба. Пусть мой дух останется в Эфире, а тело преобразуется.

Он подумал об этом без страха и сожаления, но понимая, что именно этого он больше всего желал. И то, что было за порталом, звало его.

На его глазах свет из разлома будто сгустился и затвердел, стал мостом между этой плоскостью и следующей, и его безжизненное тело омывало золотое сияние. Снова сознание притянуло к нему, поглотило этим сиянием, а потом он встал в своей новой, квинтэссенциальной форме и покинул алтарь, пролетел в сверкающую брешь, как вылетает на свободу птица в открытое окно. Отверстие за ним закрылось, отсекая мир.

Исчезло мрачное святилище и его служители, исчезла жизнь боли, сомнений и несчастий, которая была участью его и всех смертных. Он вошел в Эфир. Дважды до этого он путешествовал в этой плоскости, но только проходил ее путями драконов, вьющимися через этот сверкающий простор — как туннели мелких землероек в почве. Сейчас он повис внутри субстанции самого Эфира. И королева Элиана тоже была здесь, плыла перед ним и выглядела так, как в далеком прошлом: тонкая и моложавая, вопреки серебристо-седым волосам.

Ваше величество! — поклонился он.

Она рассмеялась.

Здесь нет титулов. Все мы здесь архоны. Да, я тоже из элов — раньше я не могла тебе сказать, но сейчас ты — один из нас, и от тебя тайн не будет. — Вдруг ему показалось, что она погрустнела. — Я знаю, что для тебя попасть сюда — потеря, дитя Элтины. Я постараюсь помочь тебе и утешить, чем смогу.

Потом Ана с Элтиной показали ему его прошлое — сцены жизни в обеих плоскостях, как они их видели. Некоторые он забыл, о других вообще никогда не помнил. Ему показали человека в рыцарских доспехах, бритого, с каштановыми волосами и глазами пронзительной голубизны.

Твой отец, — сказала ему Элтина, и тоска слышалась в ее мысленном голосе. — Артон Раймарский, рыцарь ордена паладинов.

И его тоже потянуло к этому образу.

Он тоже здесь в Эфире?

Нет. — В голосе Элтины слышалась скорбь. — Он там, куда нет хода элам, где вечно обитают духи смертных, далеко за пределами материи и Эфира. Я разлучена с ним навеки.

Значит, и я тоже.

Эта мысль наполнила его горем.

Мать поспешила его утешить:

Не жалей о своем выборе, сын мой! Это был лучший выбор, и он принесет добро тебе и другим, и я теперь не потеряю тебя, как потеряла его, на веки веков.

Она показала ему еще и многое другое: жизнь других существ, и далекие миры, некоторые были даже похожи на Меру и Арайнию, другие — причудливы, как сны. Сейчас, когда он перенесся в эфирную форму, он был свободен находиться в этой плоскости, где хочет, проходить сквозь бестелесные миры и области, которые элы создали для себя, как острова в мире квинтэссенции. И он мог посылать свой образ в материальные миры — пока был невидим. А время из его господина стало его слугой, и он мог перемещаться по нему вперед и назад по своему желанию.

Наконец он набрел на какой-то мир, не зная, где и когда в Талмиреннии этот мир находится. Здесь было золотистое небо и большое золотое оранжевое солнце, и земли, над которыми он летел в сухом воздухе — пустыня с пересохшими руслами и нескончаемыми волнами рябых дюн. Торчали ровными рядами выветренные каменные шпили, как башни городов, из крутых стен выступали каменные арки, напоминающие взлетевшие бастионы, но это была работа природы и времени. Обожженные солнцем камни были источены в кружево и казались просто окаменевшей пеной.

Плывя под руководством обретенного чувства направления, он долетел до строения, созданного не природой — эфирного портала. Два огромных каменных херувима лежали лицами друг к другу, а между их расставленными передними лапами был открыт портал, будто им недавно воспользовались, хотя ни один смертный глаз этого бы не заметил. От обозначенных херувимами ворот шла дорога, ведущая к развалинам реального города, а там в свете утра величественно поднимались башни, арки и пирамиды такого размера, какого никогда не создавали руки человека. Основания этих строений наполовину занесло песком, и построены они были из одного и того же камня песчаного цвета. Самым большим зданием был зал без крыши с дверным проемом, обрамленным шестью каменными колоннами, по три с каждой стороны, и сквозь эту дверь могла бы пройти армия. По обе стороны дороги, ведущей к этой двери, стояли статуи на широких постаментах — некоторые частично искрошились, но большинство выглядело так, будто их только что изваяли. В его родном мире на Мере эти статуи сочли бы мифическими символами, но здесь они изображали реальных зверей и существ: крылатые львы и быки, херувимы, ламассусы и шедусы, сфинксы с телами львов и головами мужчин, женщин, соколов или агнцев. Он спустился пониже, полетел между ними, вдоль длинного пролета, который они образовали, в сторону зала. В дрожащем знойном воздухе огромные колонны у входа будто танцевали, шатались и раскачивались. Быть может, все сооружение было миражом, и сейчас развеется… но он подлетал ближе, а колонны оставались на месте, переставали колебаться и застывали.

Не успев долететь до двери, он услышал за собой звук, обернулся к далекой фигуре, спешащем к нему сквозь колебания нагретого воздуха. Будто ожил один из каменных истуканов: с телом льва и головой барана, темно-желтый, как песок, по которому он бежал. Время от времени зверь фыркал и встряхивал витыми рогами, а мягкие лапы взметали облака песчаной пыли. На спине зверя сидел всадник; его лицо закрывала от пыли повязка. Он пришпоривал своего странного скакуна, направляя его к порталу, но вдруг повернулся и направился к Дамиону, будто увидел незримую проекцию архона. Дамион не двинулся с места, с любопытством глядя, как человек на звере подъехал к нему на несколько шагов и остановился. Всадник спешился и снял с головы повязку.

— Древний! — произнес он. — Я ощутил твое присутствие, я знаю, что ты здесь. Будешь ли ты говорить со мной?

В седых волосах и бороде этого человека еще был виден исходный рыжевато-золотистый цвет — основной несколько десятков лет тому назад. Но, несмотря на седые волосы, это не мог быть простой смертный, иначе бы он не почувствовал присутствия Дамиона. Наверное, волшебник-немерей. Лицо его было суровым и гордым, с орлиным носом и четкими скулами, а морщины вокруг глаз и рта придавали ему вид печальный и задумчивый. Глаза серо-голубые, чистые и незатуманенные, и смотрели они точно в нематериальные глаза Дамиона.

— Я тот, кого на планете Мера звали Андарионом, — продолжал этот человек. — Я смертный, но во мне есть кровь архонов. Мы одной крови, ты и я.

Удивление Дамиона возросло. Это был сам Браннар Андарион, король Маурайнии в Золотом Веке. Но как это может быть?

— Меня зовут Дамион, о король, — ответил он, принимая видимый образ. — Я думал, что тебя давно нет на свете. Или же я попал в далекое прошлое, когда ты все еще правил в том мире? Я далеко странствовал во времени, но никогда раньше никто меня там не мог увидеть.

— Даже архоны не могут войти в прошлое по-настоящему, они лишь наблюдают его, — ответил король. — Ты в настоящем, и волна времени движется по-прежнему.

У него был усталый вид, он прислонился к ближайшему пьедесталу и отряхнул одежду от песка. Скакун его с шумным выдохом лег на песок, подняв рогатую голову и вытянув лапы, и стал похож на каменное изваяние.

— Что это за зверь? — спросил Дамион.

— Разве ты не знаешь? — спросил удивленно собеседник. — Ты же из элайев!

— Я наполовину смертен, как и ты, — объяснил Дамион. — Точнее, был. Прежняя жизнь была у меня отнята, и я стал элом. Но мне еще очень многое предстоит узнать.

— Понимаю. Этот зверь — криосфинкс, — ответил Браннар Андарион. — Некоторые из созданий древних живут здесь, где когда-то волшебством создали их предки. Мир этот называется Мелдриан, Господин Тронов: одно из старейших поселений предков архонов. Здесь был сотворен Камень Звезд и многие другие чудеса. Здесь был трон силы Атариэля — солнце, пылающее над нами, и есть его звезда, — и он стал столицей Империи архонов после падения Модриана. Что до меня, я не умер, но перешел в Эфир пятьсот лет назад, чтобы пребывать среди архонов, моих кровных родичей. Я устал от мира людей, от войн, страданий и горя. — Гримаса перекосила морщинистое лицо, будто на миг ожила старая боль. — В этой плоскости время не может меня коснуться, но задолго до того я стал посещать другие миры царства смертных. Я человек, и никогда не желал быть никем другим. В конце концов я решил покинуть Эфир насовсем и прожить остаток своей смертной жизни на этой плоскости. Я выбрал себе жену из элеев на далекой планете, и здесь будет мой дом, пока я не умру и не прейду в Высокое Небо. Но иногда мне все же хочется постранствовать. — Он на секунду остановил глаза на Дамионе. — Забавно, что мы оба оказались здесь одновременно. Такая встреча не случайна, нас послали, я думаю, навстречу друг другу.

— С какой целью? — спросил Дамион.

— Это со временем станет ясно. Пойдем посмотрим Мелдраум, где сидел во славе своей Атариэль — образец для всех земных монархов.

Аурон направился к гигантским колоннам входа.

— Мелдра ум — тронный зал, — перевел Дамион, входя вслед за королем, беззвучно и без тени. Странно было видеть старое королевство Атариэля — архона, в честь которого он получил имя.

Мелдраум был длиной примерно в милю. Крыша его не провалилась внутрь, потому что ее никогда не было, зал был изначально открыт небу. Тут и там стены соединялись арочными мостами. С этих стен на пришельцев смотрели огромные портреты.

— Работа элайев, — сказал король. — Они сперва не принимали телесной формы в этом мире, просто ради своего удовольствия делали изображения.

— Но как они могли делать изображения, не имея тел, не имея рук, чтобы держать инструменты? — спросил Дамион.

Андарион улыбнулся:

— Способом наиболее простым. Живые существа этой планеты не все созданы древними, некоторые жили здесь задолго до них: вот это создание, вырезанное на стене, чешуйчатый зверь со змеиными шеей и хвостом и длинными когтистыми лапами — его называли сирруш. Он здесь жил, когда мир этот был зеленым и влажным, полным растительности. Вот еще одно древнее создание этого мира, называемое шамир: маленький червь, живущий в сплошном камне. Заметил ты, какие здесь любопытные скалы? Червь проедает их насквозь, оставляя отверстия и туннели. Бестелесные архоны задумались над этими двумя ничтожными созданиями, и использовали их как скульптор — резцы. Они приказывали червям выедать камень и создавали из него скульптуры различной формы. Эти могуче стены задуманы архонами, но сделаны червями шамирами.

Дамион восхищенно оглядел детали фигур, созданных не рукой и не резцом. Много было здесь серафимов и херувимов в различных настороженных позах — они стояли, лежали, сидели на задних лапах. Два из них, вырезанные барельефом на стене, изображены были охраняющими стилизованное дерево с остроконечными листьями и круглыми плодами.

— Древо жизни, — сказал Андарион, перехватив его взгляд. — Так его называли древние, потому что создали плод, который обновлял их материальную плоть и ихор, а также вызывал их дух в Эфир, откуда они пришли. На их полусмертных потомков он действует так же: мы переходим в Эфирную плоскость, когда его съедаем, освобожденные от пут пространства и времени, и тогда видим то, что было и что еще может быть. Архоны охраняли эти деревья, чтобы смертные не ели плодов: у тех, в ком нет крови архонов, они вызывают вечный сон. Когда древние покинули эту плоскость, сторожить дерево они поручили херувимам. Но в наши дни пища богов потеряла свою силу, и смертные могут есть ее без вреда.

Он провел рукой по древней резьбе.

— Тело льва и крылья орла: это действительно были живые символы, создания Земли и Неба. Облик серафимов тоже символичен: он означает жизнь, проживаемую между двумя мирами. Элайи выражали свою тягу к материи и Эфиру, создавая такие изображения, хотя, одеваясь в плоть, они выбирали простой человеческий облик. Но их надменные родичи, элиры, предпочитали облик серафимов: они получали руки человека, но одновременно и свободу воздуха.

Они направились дальше и дошли до конца зала. Здесь стоял величественный помост, а на нем на высоком пьедестале со ступенями — трон из резного камня. Подлокотниками трона служили херувимы с львиными головами, крылья у них были отведены назад. Король показал на большую статую, сидящую на троне. Она была в короне, скульптурные крылья расправлены, затеняя трон.

— Это трон Атариэля, давно оставленный, и только изображение его восседает здесь.

Стена за троном была изрезана изображениями, и среди них были выгравированы слова.

— Эти буквы мне незнакомы, — сказал Дамион, всматриваясь. — Я не могу их прочесть.

— Я могу, — ответил Андарион, — потому что я узнал эти старые руны от самих архонов — их давно утраченный письменный язык. Это слова говорят о древней войне между мирами, и о битве, которая еще предстоит. Предводитель архонов знал, что не одержал окончательную победу, что зло Модриана живет в мире и принесет еще горе в мир смертных. Это он и запечатлел в словах, а для тех, кто не может прочесть, есть изображения.

Он показал на резьбу, и Дамион сразу узнал двоих: женщину в короне из звезд и дракона, который ей угрожал.

«Эйлия и Мандрагор», — подумал он.

Как будто его ударили. Безмятежность Эфира тут же оставила его, вместо нее подступило отчаяние.

— Эйлия! Я столько забыл здесь, в Эфире! Мои друзья, мой мир… Ты говоришь, это не прошлое, а настоящее, что мы движемся на гребне времени? Значит, скоро последняя война.

— Она уже началась, — ответил Андарион. — Ни один мир не безопасен, даже моя небесная родина далеко отсюда. Я пришел сюда за помощью или советом, в этот давний дом властелинов звезд…

— И Эйлия сейчас сражается — и она в опасности. И я не могу ей помочь.

Его наполнили угрызения совести при мысли о ней, о Йомаре и Лорелин, обо всех, считающих его мертвым.

— Можешь. Когда мы умираем, нас призывают быть одним или другим — тех, кто потомок и людей, и архонов. Ты выбрал не перейти, но твоя единственная возможность — стать архоном, и это значит, что ты подчиняешься Договору, который запрещает тебе входить в плоскость смертных. Но если ты нужен своим друзьям-людям, они могут воззвать к тебе — если они точно знают, кем ты стал. Может быть, они уже воззвали, но ты не слышал, находясь вне времени. Но если не призвали тебя они, то я призываю тебя, архон, и всех твоих родичей, кто слышит. Мы сражаемся с одним из ваших, с Валдуром, который был Модрианом. Поможете ли вы нам?

— Я помогу. С теми силами, что сейчас мне подчиняются, я могу вам помочь. Вот почему я умер — чтобы стать сильнее, чем раньше! Я тогда не понял до конца, понимаю сейчас. — Он отвернулся от резных изображений, посмотрел на Андариона. — Я должен вернуться к Эйлии.

* * *

— Значит, — сказала Лорелин, — ты вернулся через Эфир сюда, на Арайнию. Но ты не мог снова стать человеком, пока кто-то из нас тебя не позвал.

Они сидели на камне у берега, и двое смертных изумленно таращились на Дамиона. Он ответил тихо, взяв Лорелин за руку:

— Лорелин, я действительно вернулся. Но мне не место здесь. Раз я сюда попал, я сделаю все, чтобы вам помочь. Но я архон, и должен быть в Эфире. Ты должна это знать, потому что ты там тоже жила когда-то. Мы знали друг друга еще до жизни на Мере.

Лорелин всмотрелась в него, потом ахнула, схватилась за голову и вскочила.

— Что такое? — крикнул Йомар. — В чем дело?

Он подскочил к ней и поддержал ее, как было на острове изгнанных.

— Эфир, — шепнула она. — Я помню. Да, я вспомнила все. — У нее кружилась голова от видения света, мелькающих теней, лиц и голосов. Она выпрямилась, посмотрела на Дамиона. — Мы там были вместе — ты и я. И Эйлия. И до того, я помню… меня обнимают чьи-то руки, поет ласковый голос. Моя мать. И помню, как отец уводит меня, рассказывает, как она погибла, говорит, что теперь я в безопасности. Но я не хотела там оставаться, я хотела вернуться… Дамион! Наконец-то я знаю! Знаю, кто я, какова моя Цель. Я все время знала — я просто забыла!

Ее переполняла радость, последние слова прозвучали с торжеством.

Но Йомар отступил на шаг, переводя взгляд с Дамиона на Лорелин и обратно. Эмоции схлестнулись в нем, как волны в шторм, сталкиваясь друг с другом. Надежда, которой он не смел до конца верить — что Дамион действительно вернулся живым, и вновь вспыхнувшее беспокойство за Эйлию, и теперь еще и это. Когда он заговорил, голос его скорее умолял, чем спрашивал:

— Лори, ты о чем? Не понимаю. Это действительно Дамион? Как он мог воскреснуть?

— Да, это он, это не иллюзия. — Лорелин засмеялась от радости. — Я так хотела верить Эйлии, Дамион, что ты еще вернешься к нам.

Йомар поглядел на нее, разинув рот, потом неуверенно подошел к Дамиону.

— Дамион! Все равно не могу поверить — это ты?

Он протянул руку, взял друга за плечо — твердое, теплое.

Дамион взял Йомара за руки, заглянул в глаза:

— Да, Йо. Это я. Я вернулся.

От твердого пожатия этих рук на Йомара накатило облегчение, а при звуке его голоса — такого же, как у обманщика-Мандрагора, но звучащего совсем по-другому, надежно и знакомо, — он успокоился. Дело было не только в знакомом лице или голосе, а в сущности, которая была за ними. Тут не ошибешься. И все же у Йомара было полно вопросов.

— Но как? Как? Мы думали, ты убит.

— Я наполовину архон. Раньше я этого не знал. Архона нельзя убить — полностью. Можно было уничтожить мою смертную половину, но не бессмертную.

— Да, — тихо сказала Лорелин.

Йомар повернулся к ней, потом спросил:

— Дамион, так ты знаешь, что будет дальше?

Дамион покачал головой:

— Архоны не повелевают будущим. Они только его предсказывают.

— А это не одно и то же?

— Нет. Представь себе путников, которые дошли до гряды холмов, закрывающих лежащую впереди местность. Те, кто живут на вершинах холмов, говорят путникам, что впереди трудная гористая местность — им видно с холмов. Должны ли путешественники сердиться на горцев? Они же только видят землю с высоты, не они сделали ее такой. И мы тоже не формируем будущее. Мы видим вперед лучше смертных. Но путь, которым воспользуются они через эту суровую землю, они выберут сами. Нет единственной определенной дороги. Архоны только предвидели роль, которую я могу сыграть, создавая будущие события. Они знали, что Эйлии нужны защитники. Вот почему нам с тобой разрешено было вернуться.

— Вернуться? — Йомар все еще не понимал. Облегчение сменилось нарастающим шквалом мыслей. — Лори, что он говорит?

Лорелин посмотрела на него. Человек, никогда не дрогнувший ни перед какой опасностью, чья сила тела и духа пронесли его сквозь испытания, погубившие многих других. Но сейчас он казался почти ребенком: в темных глазах читалась тревога, обычная небрежная уверенность его покинула. Лорелин ощутила прилив нежности и любви.

— Йо, он хочет сказать, что я тоже наполовину архон.

И снова Йомар посмотрел на них по очереди, потом отвернулся.

— В чем дело, Йо? — спросил Дамион.

— Вы не люди. Ни ты, ни она, — ответил он, не оборачиваясь.

— Почему ты так говоришь?

— Вы не те, кем кажетесь, и не были никогда. А теперь, Дамион, ты изменился полностью. Превратился во что-то — другое.

— Йо, кем бы ни был я теперь, родился я человеком. И Лорелин тоже. И я на самом деле не изменился — настолько.

— Так это — форма, которую ты сейчас принял? А как ты выглядишь по-настоящему? — зло спросил Йомар.

— А как ты выглядишь по-настоящему, Йо? — улыбнулся Дамион.

— Не понимаю.

— То, что ты видишь в зеркале — кожа, волосы, глаза, — это ты и есть? Или в тебе есть еще что-то?

— Кажется, — пожал плечами Йомар, — ты опять о душе, как в те времена, когда был священником.

— Именно. Мы — две души, два духа, каждый представлен в материальной форме. Но мы больше, чем эта форма. То, что ты сейчас видишь, никогда не было более чем частью меня, не было целиком мною. То же верно и про тебя. И все же элы завидуют смертным. Ходить свободно в материальной плоскости, подобрать рукой камешек, владеть собственной реальностью, знать опасности! Ты говоришь, материя правит вами, но это значит, что она и принадлежит вам, вы владеете ею так, как ни один архон не может. Они подчиняются Договору, который запрещает им вмешиваться. Я теперь тоже связан этим запретом. Вот почему я не мог добраться до вас и объяснить, что случилось. Надо было, чтобы вы пришли ко мне. Я имел право посылать вам сны, но не больше.

— Да, Эйлии ты много снился. Но она же звала тебя раньше, в Зимбуре. И ты не пришел, — упрекнул его Йомар.

— Мне не было дозволено. Она все еще думала, что призывает смертного. Чтобы на зов можно было откликнуться, зовущий должен знать, что призывает эла. — Дамион пошел обратно к берегу. — Но мы должны уйти отсюда. Император удалился на Мирамар и послал лоананов своей гвардии привезти к нему Эйлию. Смотри, вот Аурон идет за вами.

Золотой дракон плыл над белыми песками.

— А ты не можешь просто… ну, отрастить крылья и полететь туда сам? — спросил Йомар наполовину серьезно.

Дамион покачал головой:

— Не здесь. Мои возможности в этой плоскости ограничены Договором. Ана не могла сама попасть в Тринисию, и Эларайнии пришлось строить летучий корабль, чтобы добраться до Меры. Я пойду найду Эйлию и приведу ее.

Дамион проводил глазами Йомара и Лорелин, неохотно бредущих к дракону, потом пошел вдоль берега. Он понимал смятение их ума, потому что сам еще не вполне постиг свой переход. После чистой гармонии Эфира мир ощущений ошеломлял: рев звуков, ослепительный свет, лишь медленно превращавшийся в цвета и формы, лишенные смысла. Постоянное общение с другими архонами исчезло, его отрезало, он был один, сам себе вселенная, одинокий и испуганный. Вскоре, он знал, даже символическая память об Эфире исчезнет, отступит под натиском материальной плоскости.

Но свою задачу он будет помнить. «Эйлия», — снова подумал он. И почувствовал боль — ногти впились в ладони. Боль, ногти, ладони — слова начали возвращаться к нему. «Человек, — подумал он. — Вот что я такое: человек». Он все еще иногда пошатывался, как новорожденный жеребенок, и ноги его не совсем слушались. Свой первый переход много лет тому назад он не помнил, младенческий разум слишком слаб и неискушен, чтобы запечатлеть странность, непонимание, страшное одиночество воплощения.

Он заставил себя вернуться к поискам Эйлии.

Наконец он ее нашел — в миле дальше по берегу. Она лежала там, где вышла из волн, распростершись навзничь на песке, и босые ноги еще омывало тихой игрой пены. Дамион постоял, глядя на нее. Вдруг он вспомнил картину, которая в детстве висела у него над кроватью — рыцарь спасает деву от дракона. Он подумал, не значит ли это, что он всегда знал свое предназначение: спасти Эйлию от Морлина. Наконец она зашевелилась и открыла глаза.

— Это был сон? — спросила она вслух.

— Это была явь, Эйлия. Я здесь.

Она вскрикнула, он присел рядом с ней, заключил ее в объятия, тихо укачивая, как ребенка.

Исполненный ужаса и восторга полет и погоня, возвращение Дамиона — все это действительно было.

Эйлия смотрела на него, в его глаза, синие, как арайнийское море, сверкающее таким же отраженным сиянием… или эти радужки светятся своим внутренним огнем, как зачарованный сапфир? Ее мысли потекли навстречу его мыслям, и она узнала его. Это был он, ее возлюбленный Дамион наконец вернулся. А другой — ее враг — покинул этот мир.

— О, Дамион, ты пришел ко мне! Ты услышал мой зов!

Она обняла его, прижала крепко, а он гладил ее волосы.

Долго они отдыхали друг у друга в объятиях. Наконец она отодвинулась — еще раз на него посмотреть.

— Я тебя видела в Эфире, но ты был крылатый, как серафим!

— Я много там перепробовал обличий. Но здесь я буду среди смертных, а для этого старая форма лучше всего.

Он улыбнулся своей знакомой, бесконечно дорогой улыбкой, но она ощутила в ней печаль.

— Дамион, ты рад, что вернулся? — спросила она, глядя ему в глаза.

— Я рад, что опять с тобой. — Он снова обнял ее и помог ей встать. — Тебе сейчас ничего не грозит, и Арайнии тоже — пока что. Но война только началась, и ты должна отдохнуть перед тем, как мы все соберемся и решим, что делать дальше. Посмотри, вот херувим прилетел отнести нас домой. Надо возвращаться в город.

В Мирамаре звонили все колокола, развевались знамена, люди выбегали на улицы, живые водовороты красок и шума под летящей вереницей драконов и херувимов, стремящейся к дворцу. Людей переполняла радость: отход Эйлии на юг избавил город от налетов врага, и арайнийская армия вернулась с Меры с победой. Мандрагор сбежал из этой звездной системы, а без его руководства ушли и его приспешники. А сейчас, к благоговению и восторгу арайнийцев, прибыл небесный император, и его адамантиновый дворец спустился с облаков на землю. Его хрустальные башни возвышаются над широкими полями к северу от города, сверкая в свете гаснущих звезд и арки небес: здесь день пока еще не наступил.

Толпа, ожидавшая Трину Лиа в большом центральном дворе, была поменьше, но столь же радостная. Король выбежал вперед и обнял Эйлию, как только она сошла с шеи Фалаара. Увидев его обрадованное лицо, она ощутила укол в сердце: ей предстояло рассказать ему всю правду о его исчезнувшей жене. Но сейчас она только слушала его.

— Враг отходит! Он больше не посмеет выступить против тебя. И наши силы одержали победу на Мере! И еще случилось одно потрясающее событие, — говорил Тирон.

— Да, император здесь. Я видела с воздуха его дворец.

— Он привез с собой Трон Дракона. И подарок от народа саламандр с Аркуриона: целая гора шерсти и чешуи. Они сейчас у немереев, которые делают доспехи для наших солдат.

— Значит, Лорелин добилась успеха! Она мне рассказывала, что они с Ауроном пытались уговорить саламандр.

— Да. Я только надеюсь, что немереи смогут убрать запах: эти материалы воняют на все миры, как тухлые яйца. Но сейчас тебе надо отдохнуть и набраться сил.

Эйлия, однако, отдыхать не стала, а в сопровождении Аурона направилась прямо к хрустальному дворцу — повидаться с Орбионом. Очень странно было видеть знакомые стеклянные стены и башни посреди когда-то пустого поля за городом. Когда Эйлия подходила к дворцу, она заметила слева белое мерцание и, обернувшись, увидела тарнавина посреди деревьев периндеуса. Тарнавин сопровождал ее издали, подняв голову на красиво изогнутой шее. На белом боку темнели шрамы.

— Он сбежал из своего мира, — сказал Аурон. — валеи за ними охотятся, как за дикими зверями, — они ненавидят тарнавинов. Но у единорогов есть свои порталы и пути через Среднее Небо. Этот прибыл сюда выразить тебе почтение.

Теперь Эйлия вспомнила, что говорят о тарнавинах: они являются правителям в начале царствования как знак одобрения и благоволения Небес. И это создание тоже хочет, чтобы она заняла Трон Дракона?

Войдя в занавешенный облаками дворец, Эйлия увидела Орбиона в его истинном виде, большого белого дракона. Украшенная снежно-белой гривой голова лежала на передних лапах, а сам дракон обернулся вокруг Трона. Эйлия взошла на помост, в круг, образованный телами огромных имперских драконов — просторный живой храм с кровлей из распростертых крыльев и колоннами когтистых сильных лап. Здесь был и монарх херувимов Гириан, низко склонивший голову и крылья. Золотая корона лежала у него между передних лап.

Аурон сопроводил ее на помост. Когда они подошли, старый эфирный дракон поднял веки, и голубые глаза оказались запавшими и тусклыми. Небесному императору трудно было поднять голову.

— А, ты пришла! Я уже боялся, что перейду в Эфир, не увидев тебя, — сказал он, и голос его был похож на шелест песка, пересыпаемого ветром.

Эйлия опустилась на колени рядом с большой головой, и на глазах у нее выступили слезы.

— Сын Неба, прошу тебя! Продержись еще, если можешь. Ты нам нужен — нужна твоя мудрость и твое знание.

— Лоананы не выбирают время перехода, как не выбирает его никто из смертных. — Тускнеющие глаза смотрели на нее. — Мое время настало. Да, я продлевал жизнь волшебством сколько мог, в надежде, что ты придешь ко мне. До ухода я хотел увидеть, как ты заявишь права на то, что должно принадлежать тебе. Если ты так поступишь, все будет хорошо. Я теперь это знаю: мне многое стало яснее, когда я оказался ближе к Эмпиреям.

Он снова опустил голову, и его аура стала таять.

— Нет, погоди! — крикнула она в панике. — Еще чуть погоди — я столько должна у тебя спросить…

— Сядь на Трон.

Это был едва слышный шепот.

Эйлия повиновалась. Шагнув вперед, она подошла к исполинскому золотому креслу и села, положив руки на драконьи головы подлокотников. Глаза Орбиона закрылись. Долгая дрожь прошла по серебристому телу, и дракон застыл неподвижно. Трудное дыхание его стихло.

— Он ушел, — тихо сказал Аурон. — Мы перенесем его в Эфир.

Драконы подняли головы, взмахнули крыльями — и их горе обрело звук: звенящий крик, подобный колоколу. С ними рыдал и Аурон.

Плещущие крылья пустили ветер по всему хрустальному дворцу, и несколько минут звучал величественный гулкий хор, пока не затих, оставив в ушах Эйлии пульсирующую тишину. Потом раздался голос Аурона:

— Да здравствует новый правитель, назначенный древними! Да здравствует небесная императрица!

Снова закричали драконы. Эйлия поглядела в сторону двери — там стоял единорог, и рог его взметнулся высоко, как меч в салюте.

Потом она обошла палаты, где лежали раненые воины, и говорила с ними. Целительного дара у Эйлии не было, а все прочие силы она истратила, но самое ее присутствие вдохнуло жизнь во многих раненых. Только при этом она сама очень устала.

Она вышла во дворик больницы, протолкавшись сквозь скопление друзей и родных пациентов. Многие говорили между собой, но то здесь, то там Эйлия замечала очаги молчания. Одна такая ячейка тишины образовалась вокруг девушки, сидящей на скамейке, с поникшей головой, в грязном и рваном платье. Эйлия узнала это лицо под завесой темных волос: это была немерейка, знакомая ей по Мелнемерону. Как же ее зовут…

Катиа.

— Катиа, что случилось? — спросила Эйлия.

Немерейка подняла заплаканное лицо, попыталась встать.

Эйлия удержала ее, положив руку на плечо.

— Принцесса, прости, я тебя не увидела. Он… он…

Она не могла вырваться из кокона собственного горя.

Эйлия села рядом.

— О ком ты?

— Лотар, — шепнула девушка. — Мой Лотар погиб. Его привезли, но он умер уже здесь. Я не могла его спасти, у меня нет дара целителя. — Она стала раскачиваться взад-вперед. — Я ничего не могла сделать! Как я хотела, чтобы ты была здесь, Тринель! Ты бы вернула его к жизни, как вернула своего Дамиона.

— Это так рассказывают? — воскликнула Эйлия. — Такой силы у меня нет, Катиа. Ни у кого нет. Дамион наполовину архон, а когда умирают смертные дети древних, они остаются в Эфире, становятся как их бессмертные родичи. Но когда умирают другие смертные — никто не знает, какова их судьба. Они не уходят в Эфир. Говорят, есть другая плоскость, одновременно и Эфир, и материя, называется она Эмпиреи, и там обитают души смертных с Создателем всех вещей.

Темноволосая голова девушки склонилась к закрытым белой тканью коленям, и волна скорби, исходящей от Катии, захлестнула Эйлию, вызвав воспоминания о недавнем горе.

— Ты его любила. — Девушка кивнула, но ничего не сказала, только всхлипнула. — Я не очень хорошо его знала, знала только, что он был славный и храбрый юноша. Мне очень жаль, Катиа.

— Лучше бы я тоже умерла! — шепнула девушка.

— Нет, никогда так не говори. Я знаю, тебе больно, но это не всегда будет так остро, как сейчас. Обещаю.

Но Катиа продолжала плакать, и Эйлия ничем не могла ее утешить, разве что обнять. Страдание девушки, как болезнь, должно пройти своим чередом. Наконец Эйлия поднялась, оставив Катию в кругу утешительниц-подруг, и медленно пошла прочь.

Тирон наблюдал за своей дочерью, и его обуревало беспокойство.

«Она не может отстраниться от чужих страданий, — думал он. — Такие не предназначены для войны. Войны начинают те, кто себе чужих страданий не может даже представить. Что же с ней будет?»

— Ее телесная слабость — не защита против искушения. Тяга к власти у слабых даже выше, — сказал один из лоананов.

— Зато у нее больше будет сочувствия к слабым, — ответил Дамион.

Возвращение священника поразило людей и породило слухи, что Трина Лиа воскресила его в мир живых. Благоговение возросло еще и из-за загадочных явлений, которыми сопровождалось возвращение Эйлии в Мирамар. Снова страну захлестнули слухи о видениях и чудесах. Архоны подошли ближе к хрупкому барьеру, отделявшему их область от царства смертных.

На следующий день была служба в Халмирионской капелле Эларайнии, Королевы Мира, — благодарственный молебен за спасение Меры и Арайнии. Обряды были те же, что и всегда: в хрустальных сосудах в храм принесли и благословили воду, священную стихию богини. Эйлия и сивиллы отпили этой воды, а остаток разбрызгали над головами молящихся символом животворящего дождя с небес. Но сейчас эти ритуалы приобрели новой значение.

Сивиллы ввели в капеллу процессию с Камнем, распевая гимн херувимов:

Вдруг капелла наполнилась светящимися скользящими фигурами — они летали над головами, светлые одежды и сияющие крылья, рядом с вполне настоящими херувимами, марширующими впереди и сзади процессии. Сами сивиллы были полны изумления, дрожали, когда вносили священный Камень в храм, где его приняла Эйлия. Светлые искры порхали в лучах Камня, как мотыльки у лампы, и воздух был полон жемчужным сиянием и сладкоголосым эфирным пением. Многие потом говорили, что Эйлия и сама излучала свет — это дух проявлял себя из плоти.

А в заключение службы эфирный облик небесной птицы вылетел из Камня и закружил над головами, распевая хором голосов.

— Правда, кажется, что это не настоящее? — выдохнула Джемма.

Приемная семья Эйлии прибыла на Арайнию с возвращающейся армией по приглашению Трины Лиа. Спустившись по трапу с летающего корабля, они были тут же посажены в поданный открытый экипаж и доставлены во дворец. Их поразило приветствие Тирона, и что он поехал с ними в той же карете, этот «король», на котором не было короны, если не считать тончайшей серебряной ленточки надо лбом, и который обращался с ними так почтительно, будто в них, а не в нем, течет королевская кровь. По дороге они глазели на все чудеса, которыми был полон город. С Орбионом прибыли послы множества миров и народов. Помимо волшебного народа, были еще и дриады и сильфы, сатиры и вудвосы, или дикие люди, покрытые волосами, как звери. Меранцы не уставали дивиться на все это: на карликов, или гномов, нечеловечески низкорослых и широкоплечих, на еще более мелких пигмеев, редко вырастающих выше двух футов, которые ездили на козлах и баранах, потому что на лошадях не позволял ездить малый рост.

Чем дальше, тем больше было чудес. На повороте они миновали женщину и не могли отвести от нее глаз: она была ростом с мужчину, кожа у нее была бронзовая, а длинные волосы заплетены рядами косичек с кожаными лентами. Одета она была в золотую броню поверх полотняной туники, и приветствовала их громким возгласом, потрясая деревянным копьем.

— Это малийя, у вас их называют амазонками. Они из мира, где женщины правят и воюют, — пояснил Тирон, улыбаясь при виде их пораженных лиц. — В Талмиреннии есть еще более странные народы — по крайней мере, мне так говорили. Андрогины, например, которые не мужчины и не женщины, циклопы, у которых только один глаз. А есть миры, где создания, которых вы называете зверями, достигли мощи разума. Они сходятся с людьми и порождают потомство, которое может принимать облик по своей воле. Этих благородных дам вы видите вон там, друг мой, — сказал Тирон Джеймону, глазеющему на черноволосых женщин, одетых в зеленые и золотые наряды, переливавшиеся и обтягивавшие фигуры. — Они кажутся людьми, но это не так. Это наги, и в своей истинной форме они змеи.

Меранцы уж и не знали, верить или нет, но неземная красота наг еще несколько дней мерещилась Джеймону.

И драконы тоже были, и херувимы, и сфинксы, и тэнгу, мантикоры и мирмеколеоны. Такие зрелища были непривычны даже для арайнийцев, а для скромных меранцев это было как сказка вроде тех, что когда-то рассказывала Эйлия. Джемма и Джеймон, их родители, Нелла и Даннор ехали через город как во сне. Рядом с Джеммой таращили жадные глаза двое мальчишек. Наконец карета ввезла их в ворота Халмириона, в его изящные сады и ко дворцу на высоком холме, а там их встретили стражники в блестящих ливреях и ввели в прохладный мраморный зал. Нелла чувствовала себя маленькой и нескладной, и все же важные люди смотрели на нее и ее семью с заметным благоговением — это были защитники принцессы, которые дважды дали ей убежище в нужде.

Они прошли в зал аудиенций, разглядывая изображенные на потолке облака. И в конце зала сидела богиня на хрустальном Троне, со звездами на скипетре, с диадемой на голове и в платье со шлейфом. Длинные волосы спадали вокруг нее, и под звездной синей мантией на ней было белое платье. Нелла сперва не узнала Эйлию, а когда поняла, кто перед ней, тихо ойкнула от изумления. Это она воспитала эту девушку, нянчила ее и заботилась? И заставляла ее работать по дому, и хотела выдать замуж за рыбака? Глядя на сидящую на троне Трину Лиа, Нелла ощутила себя курицей из сказки, которая высидела орла, улетевшего в небо. Мысленно она отказалась от всех прав на эту девушку и лишь смотрела на нее с благоговейным изумлением. И до Джеймона тоже дошла, наконец, истина: Она не наша, и никогда не была ею.

Но она посмотрела на них, улыбнулась знакомой улыбкой, и они узнали ее.

Потом Эйлия говорила с ними в комнате приемов, и все смеялись и немножко плакали вместе, а потом Эйлия помрачнела.

— Сейчас надо готовиться к войне, и я хотела бы, чтобы вы остались здесь, в безопасности.

— Но разве война не окончена? — спросил Джеймон. — Мятежные зимбурийцы разбиты, и мы допущены в этот мир…

— Битва на Мере — это лишь кусочек куда большей войны. Книга Судеб говорит лишь об освобождении вашего мира. А война не окончена, а только начата. Но пусть вас она сейчас не волнует. Отдыхайте и развлекайтесь.

Эйлия проследила, чтобы ее приемных родственников устроили поудобнее, и пошла на военный совет.

Мандрагор, как сообщалось, отступил в свою твердыню на Неморе, его слуги — или хозяева — настаивали, чтобы он летел на Омбар, где безопасно, но он не поддался им. Может быть, начал понимать, какая его там ждет тюрьма и рабство. Но сколько он еще сможет сопротивляться их настойчивым уговорам?

— Сейчас время нанести удар, — говорил Аурон. — Пока в его позиции есть слабости. Потому что если он все-таки полетит на Омбар, то получит полную защиту от архонов зла — может быть, даже от самого Валдура. Этого мы не должны допустить.

— Устроились эти архоны! — буркнула Талира. — Их работа — только смотреть, а вмешиваться, ты говоришь, они себе запретили.

— Но это же самое трудное, — возразила Эйлия. — Что может быть хуже, чем видеть, как бьются и страдают твои любимые, как их побеждают, — и не быть в силах ничего для них сделать? Мне как раз больше всего жаль архонов.

Немереи лихорадочно работали над созданием новой огнеупорной брони, кольчуг из перекрывающихся золотых чешуи, рубашек и штанов из шелковой пряжи, надеваемых под плащи и мантии из шерсти. Забрала шлемов закрывали темными наглазниками, которые сбрасывали саламандры вместе с кожей.

— Не очень хорошо видно, — заметила Лорелин, надев забрало. — Как сквозь дымное стекло. Но я думаю, это нам будет нужно лишь, когда пламя в глаза.

Во все время приготовлений к бою в Мелнемероне Эйлия была как-то странно молчалива, бледна и задумчива. Дамион глядел на нее с тревогой.

— Ты же знаешь, она не любит битв, — сказала Лорелин.

— Я знаю.

Но когда он глядел на Эйлию, молча сидящую на резном троне, безмятежность уходила с его лица — впервые за все время после его возвращения. Он теперь знал ее истинную сущность, знал, что она дух, и все же вздрагивал при мысли, что ей будет нанесен телесный вред. Потому что по своему опыту знал, насколько реально это страдание.

— А я вот дождаться не могу, когда доберемся до Мандрагора, — заявил Йомар.

Было решено, что войска будут переправлены в мир врага через драконовы врата. Эйлия знала местность вокруг дворца на Неморе, и это помогло при планировании штурма. Армия людей будет наступать по земле, а драконы свяжут боем в воздухе лоананов Мандрагора.

Эйлия старалась не вспоминать любезного, внимательного, изящного Мандрагора, которого она знала на Неморе. Тот человек, говорила она себе, всего лишь иллюзия, фальшь, морок. Истинный Мандрагор — это тот, кто предал паладинов, поддерживал кровавого тирана Халазара, вступил в союз с архонами зла, чтобы уничтожить Талмиреннию. Пусть когда-то он был добродетелен и доблестен, враг превратил его в чудовище и убийцу. Если она по нему вообще горюет, то это по той его погибшей личности.

— У меня нет ненависти к Мандрагору, — сказал Фалаар. — Он хотя бы достойный противник, и не будь эта участь назначена Трине Лиа, я бы сам искал возможности сразить его и тем заслужить великую честь. Но я сделаю, что в моих силах. Я создан для войны, — сказал он, расправляя крылья. — И это я принес звездную драгоценность с Меры.

Йомар с жесткой радостью взвесил в руке железный меч и вернул его Фалаару: сила этого меча не позволила бы взлететь ни одному дракону или небесному кораблю. И этот клинок может уничтожить царя драконов! Йомар почти благодарен был Мандрагору, что тот принял роль Аватара. Долгое время эта ускользающая, незаметная сила смеялась над Йомаром из-за чужих спин и наконец проявилась, приняла форму и облеклась плотью. Теперь в лице Мандрагора ей можно бросить вызов, сразить, убить.

Шли дни — слишком быстро для Эйлии — и пришел час, когда все было готово. Воины натягивали саламандровые доспехи. Драконы на плато Мелнемерона готовились к полету, разминая большие кожистые крылья. Те, на ком сидели всадники, проверяли, чтобы люди крепко держались и не могли упасть. На золотой спине Аурона сидела Эйлия, глядя вверх, в темно-голубое небо, где уходили на безопасных курсах кометы, отведенные небесным воинством. Враги бежали вслед за своим вождем. Похоже, первая битва была выиграна, но впереди ждала еще одна, более серьезная. Уже не отражать набеги врага, но напасть на его оплот.

Кто-то из эфирных драконов взмыл в воздух, расправил крылья, и остальные последовали за ним: белые, синие, золотые, красные, зеленые крылья раскрывались веерами, надувались ветром и поднимали своих обладателей в воздух. Как было бы прекрасно, если бы можно было просто наслаждаться этим зрелищем! Но у Эйлии сердце билось сильнее при мысли о том, что ждет впереди.

Наконец подошла очередь ее и Аурона. Он расправил крылья, осторожно их согнул, припал к земле, как лев перед прыжком, — и вот уже его подхватил ветер, и остальные драконы оказались не над головой, а вокруг. Эйлия от восторга сразу же забыла свой страх. Никогда она еще не летела среди целой стаи драконов, и ей вспомнились те, что парили давным-давно над вершинами Священной Горы в Тринисии. Вокруг нее были бьющие крылья и извивающиеся тела, и вся стая, обогнув вершину горы, устремилась к вратам Земли и Неба.

После многих столетий мира лоананы летели на войну. Но на сердце избранной ими предводительницы все еще лежали тяжелые сомнения.