13

Немора

Сейчас никто, видавший прежние времена, не узнал бы Запретный дворец лоанеев. Почти все драконы покинули его при вести о поражении на Мере и Арайнии, а люди-слуги просто сбежали. Много среди оставшихся лоанеев было тех, кто отведал блаженного цветка из джунглей, чей сладкий аромат приносил блаженство и забытье: когда-то его использовали для лечения больных и облегчения мук рожениц, но теперь, под нависшей тенью поражения, он стал просто дурманом. Драконы — кто умом, кто телом — уходили из крепости, а в нее входили моругеи с Омбара, приглашая своих сородичей из города. Они заняли почти все комнаты побольше. Когда-то тщательно лелеемые ковры перемазали землей, гобелены разорвали, напольные канделябры разбили во время шутливого и не очень размахивания оружием. В прогулочных садиках тщательно культивируемую местную флору и фауну изгнали новые виды, принесенные пришельцами. Из прудов исчезли карпы, пойманные и съеденные, розы превратились в путаницу сломанных колючек, полузадушенные ползучими растениями.

Официальный тронный зал выглядел почти как обычно, если не считать тоненького слоя пыли на мебели. На троне сидел Мандрагор, когтями задумчиво отбивая на подлокотнике стаккато. Он отлично знал, что ряды его придворных постоянно уменьшаются, и подданные один за другим покидают его. Несколько драконов все же остались: он был их Тринолоанан, и защищать его они будут даже ценой самой жизни. Но того страха, что раньше, он уже не внушал. Скоро с небес появятся новые боги, бросающие вызов богу-правителю Лоананмара, и народ уже убегал из города. Мандрагор об этом знал, но почему-то ему было все равно — другие страхи владели им.

В старых легендах говорилось, что могила короля Андариона никогда не была найдена потому, что он не умер, но перешел в царство Эфира восседать рядом со своим бессмертным предком, и еще говорили, что он когда-нибудь вернется на Меру и снова будет править. Мандрагор это отметал как миф и попытку выдать желаемое за действительное, порожденную ужасом и неуверенностью Темных Веков; а теперь пошли слухи, что Андарион вообще жив, что он вернулся. В ответ на тревогу, порожденную этими докладами, рана, нанесенная мечом отца много лет назад, снова выступила на шее Мандрагора пульсирующим шрамом. Неважно, что оружие было в другой руке: такова была преданность Ингарда Храброго своему сюзерену, что иногда он казался лишь продолжением воли Браннара Андариона, ведая самые сокровенные его желания и действуя согласно с ними.

«И мой отец ничего не сделал, чтобы ему помешать, — думал Мандрагор. — Это честь, а не любовь, остановила его руку, и он был рад, что другой сделал это за него».

Его лицо еще отмечали несколько злых красных рубцов от драконьих когтей Эйлии, оставшиеся от их стычки. Даже превращение в человека не убрало этих ран, потому что ранено было не только тело, но и разум. Но в драконьем облике боль была сильнее, и поскольку другие формы он не мог сохранять так долго, как две врожденные, ему пришлось быть человеком. Этого и хотела Эйлия?

Его размышления прервало чье-то появление — прищуренными глазами глядел на него регент Омбара.

— Долго будет продолжаться это безумие? — спросил Наугра. — Я говорю тебе: враг близится. Ты должен улетать на Омбар.

Пальцы с когтями сомкнулись на подлокотниках.

— Я уже был в вашем мире, — ответил Мандрагор. — У меня нет желания туда возвращаться — сейчас или когда бы то ни было.

— Но ради твоей же безопасности…

— Скажи: то, что ожидает меня на Омбаре, хоть чем-нибудь лучше того, что ждет меня здесь?

— Ты все еще не веришь нам, даже сейчас? Мы стояли между тобой и твоими врагами.

— Из чистого добросердечия, — сухо ответил Мандрагор.

— Естественно, нет — но твое благополучие в наших интересах. Найти другое существо с кровью и архонов, и лоананов вряд ли удалось бы, а создать новое такое — невозможно. Ты уникален, как это и было предначертано.

Мандрагор зарычал:

— Ни к архонам, ни к их манипуляциям я отношения не имею!

— Но мы восстаем против господствующих архонов, — возразил регент. — Как и ты, мы против их планов, касающихся Империи. А наши хозяева давно с ними расстались.

— Они свой вклад внесли в эту кашу. Они правили Зимбурой через своего потомка Гурушу, превращали людей в мерзких гоблинов, лоананов — в огнедраконов, воспитывали их как боевую силу для своих целей…

— Чтобы подорвать Империю архонов! Элмера, которую ты называешь Элианой, и ее союзники, и Эйлия, наследница архонов…

Мандрагор будто не слышал, что его перебили:

— И ты сам сказал, что мое рождения они планировали веками — предвидели пришествие короля и вывели волшебницу-лоанейку Мориану, чтобы Андарион зачал меня, а я стал вашим оружием в будущей войне. Мы — их орудия. Архоны всегда одинаковы.

Фантом Наугры пристально смотрел на него;

— Говори, что хочешь, Мандрагор, но они тебя создали. Без них ты просто не существовал бы.

— Тогда я за все, что пережил, тоже им благодарен, — ответил Мандрагор. — Хватит. Я — твой правитель, и ты должен мне повиноваться. Исчезни! И помни, если мне надоест эта игра, я всегда могу вернуться к собственной жизни — а вы потеряете свое драгоценное оружие!

— Не копайся здесь слишком долго, или новая императрица сможет за тебя эту службу выполнить.

С этими словами регент растаял в воздухе.

Снова оставшись один, Мандрагор встал с трона и начал ходить по залу. В наблюдательном хрустальном шаре он видел приближающиеся ряды врагов. Может быть, архоны правы, и он должен был удирать, пока была возможность. Но на Омбар… он передернулся, вспомнив темноту. Он небрежно упомянул Эйлии об этом мире, но знал, что там царит ужас, и воспоминания о нем были как дурной сон. И все же, Эйлия и ее армии могли бы не решиться следовать за ним туда… так что же делать? Это выбранное им самим убежище уже не могло служить защитой. Трина Лиа не обладала на Неморе той силой, что в своем родном мире, но она усовершенствовалась в чародействе, и у нее под началом много других чародеев. Сдаться? Невозможно сдаться врагам, которые поклялись его уничтожить, которые считают его самой страшной угрозой своей Империи за всю ее историю. Они даже не могут его заключить в тюрьму, заковать в железо — из страха, что валеи его выручат, И некуда скрыться, нет убежища, где его не нашли бы сразу, — кроме как на Омбаре. Как бы часто он ни искал решения, мысли его все время возвращались к миру Валдура, будто вынуждаемые безжалостным роком. Это был бастион — Мандрагор это признавал, — защищенный не только чародеями, но и присущей ему мощью архона. Этот мир защитит его — но для какой цели? Они хотят использовать его, считают его своей законной собственностью, раз они его вызвали к существованию.

От мыслей его отвлек голос, окликнувший его от дверей — это была Синдра. Из людей только она осталась с ним. Черные волосы, сияющие, как масла ведьм, были распущены, спадали на спину, и одета она была в длинное свободное платье темно-алого цвета. На ее губах играла тень улыбки. Эта улыбка и что-то еще, отчего ее выражение было злорадным, вывело его из себя.

— Чего ты хочешь? — резко бросил он.

— Не так: чего хочешь ты? Скажи, и я тебе это дам.

— Сейчас главное, чего я хочу — это остаться одному.

— Но ты никогда не будешь один, Мандрагор, — ответила она. — Да и никогда не был, с самого начала. — Она приблизилась, шурша платьем. — Я это знаю. Я была здесь, когда ты родился — и еще до того.

Он уставился на нее, вытаращив глаза. Она что, дурман-цветка попробовала? Глаза женщины лихорадочно блестели, щеки пылали, и она засмеялась низким грудным смехом.

— Наугра прав. Мы веками терпели тиранию высших архонов, но ничего не могли им сделать. Мы могли лишь вредить их драгоценным созданиям, и для этого мы требовали от наших смертных слуг действовать от нашего имени.

— Синдра…

— Я не Синдра. Я Элнемора.

Элнемора. Имя древней богини Неморы, богини вулканического огня, что обитает в пылающем сердце мира. Мандрагор попятился. Она безумна? Пьяна? Одержима?

— Я — архон этого мира, который давным-давно восстал против своего рода. Меня изгнали, запретили являться во плоти — доныне. И вот я нашла сосуд, желающий меня принять. А Эйлия — она всего лишь служанка, дух луны, самая мелочь из тех, кого мы ненавидим. Они действуют через ее посредство, но через ее страдание и их можно заставить страдать. И ты убьешь ее, наш Морлин. — Она протянула белую руку с длинными пальцами, и острые кроваво-красные ногти были едва ли короче, чем у него самого. И рот у нее был алый, сверкающий краской, изогнутый в улыбке, а женщина глядела на него слишком уж блестящими глазами. — Ах, как это приятно — снова одеться в плоть, свободно расхаживать по этой плоскости. — Мандрагор отодвинулся от бледной руки. — Но мне кажется, эта форма тебе неприятна? Я ее изменю.

Тут же перед ним явилась Эйлия в облаке пушистых волос, и ее огромные глаза смотрели на него. Мандрагор стиснул кулаки, ногти вонзились в ладони. Она улыбнулась и протянула руку, грациозная, как лилия на стебле. Одета она была в то же платье, красное, как горящие угли, из-под него была видна скульптурная линия одного плеча и ямочка на горле. Мандрагора просто замутило от такого наглого похищения чужого облика, и все же он глаз не мог оторвать.

— Видишь? — спросил тихий голос Эйлии. — Я могу быть всем, чем пожелаю, Мандрагор, — или чем пожелаешь ты. Тебе стоит только попросить.

Она была так похожа… прежняя тяга воззвала к нему, неодолимая, как поток, подхватывающий пловца и уносящий его в море. Но тут же в нем взметнулось отвращение: отвращение к тому, что им так вертят, превращают в животное, повинующееся своим инстинктам. Яростная гордость — единственное, что у него еще оставалось, — пришла на помощь. Огромным усилием воли, какого никогда он не знал раньше, Мандрагор отвел глаза. Синдра, или то, что ею владело, хотела привязать его к себе — точно так же, как раньше стремился он привязать к себе Эйлию. Но пусть он продал свою жизнь и самое свое тело темному архону, разум его все еще ревниво отстаивал свою свободу.

— Прибереги свое чародейство для врага, — сказал он с оскорбительной небрежностью и отодвинулся. — На меня оно не действует.

Сладострастный смех был ему ответом, и по голосу Мандрагор понял, что она вернулась к своему собственному облику.

Он вихрем вылетел из комнаты, зашагал по коридорам, и немногие оставшиеся вассалы разбегались от его развевающейся темной мантии и мертвенно-бледного лица. В одиночестве своих покоев он захлопнул за собой дверь и сбросил мантию на пол. Синдра — всего лишь мелкая неприятность: скорее всего напилась какого-нибудь зелья и обезумела. Главная угроза — Трина Лиа, и что с ней делать? Быть может, Дамион Атариэль сыграл ему на руку, вернувшись и предъявив права на Эйлию. Теперь ее легче будет убить — убить их обоих. Ревность и ненависть пришли теперь ему на помощь. Мысленным взором он увидел их вместе и смог ощутить необходимую ему ярость — необходимую, чтобы биться с ними, уцелеть самому. Ненависть была союзником, той темной дверью, через которую приходила сила. Мандрагор вцепился в собственную одежду, не замечая, как рвет ее когтями. Отпустив ее, он подошел к ящичку, где хранил эликсир амброзии, выпил его и ощутил, как физическая его суть отступает и разум отделяется от тела с прежним ощущением свободы. Лежа здесь, он оказывался изъят из круга разворачивающихся событий и от увядания тела, как во время сна в курительной комнате. Он мог бесстрастно смотреть на осунувшееся лицо с его призрачной бледностью и ярко выступающими шрамами, на красно-золотые волосы, сбившиеся в беспорядке. Это было куда большее отстранение, чем смотреть на свое изображение в зеркале, потому что это была не тень, а сам предмет. Отстраненно он смотрел, как медленно поднимается в дыхании грудная клетка под черным шелком, и знал, что если натянутая нить между этим телом и его нематериальной сущностью будет перерезана, то оно затихнет навсегда.

«И если придет конец ему, будет ли это концом и мне? Что станет с этой искрой сознания — будет она существовать или исчезнет? И если исчезнет, не будет ли это освобождением?»

Стряхнув с себя эти мысли, Мандрагор решил, что будет проецировать себя невидимым, а передвигаться — среди немногих оставшихся придворных. Наверное, он отчаялся, если ищет столь жалкое общество, но одиночество стало невыносимым. Слишком человек, чтобы быть лоананом, слишком дракон, чтобы жить среди людей, всю жизнь он провел на границах. Он плыл из комнаты в комнату, из коридора в коридор, и никто теперь не убегал от него, невидимого. Он шел среди своего народа как призрак, наблюдая за ними, слушая разговоры.

Вскоре он услышал собственное имя и пошел на звук голосов, раздававшихся в жутковатом пустом пространстве бального зала. Там собрались моругеи, и Роглаг был с ними.

— Нечего нам здесь ошиваться. Я не понимаю, что творит Мандрагор, — говорил царь гоблинов. — Я в любом случае сматываюсь.

— Я слез не пролью, когда он подохнет, — сказал другой. — Пусть его императрица захватит. Мы тогда будем свободны.

— Свободны, — буркнул царь. — Да они нас не трогали, пока не появился он. И когда его не будет, опять оставят нас в покое.

Мандрагор услышал достаточно, и удалился тем же путем, что пришел.

Тут же явились демоны, по одной эфирной форме с каждой стороны. Эломбар сунулся звериной мордой в лицо Мандрагора:

— Идиот! Отчего ты сам не смоешься и не явишься на Омбар? Ты стал нашим союзником, к добру или к беде, и теперь тебе осталось только быть с нами или погибнуть. Не думаешь ли ты, что Трина Лиа пощадит тебя? Или что мы бессильны не дать тебе обратиться против нас, чтобы ты творил, что хотел? Мы тебя сделали, и ты наш.

Мандрагор рассмеялся — сухо и невесело.

— Ты боишься, архон, — ведь ты же архон? Ты страшишься, что твое оружие имеет свой собственный разум и может повернуться в твоей руке и поразить тебя?

— Увидим. Императрица пришла со своей армией, чтобы уничтожить тебя. Улетай и останься жить, либо оставайся и будь сражен. Ты полагаешь, что это тебе решать, но ты ошибаешься.

Они вошли в его личную комнату. Архон показал на распростертое тело Мандрагора, и тот смотрел, глазам своим не веря, как тело, будто по собственной воле, встало на ноги. Оно подошло к двери, вышло в коридор и слышно было, как оно сказало лоанеям — его голосом, но не его словами:

— Мы летим на Омбар. Таков мой приказ!

Эфирная форма Мандрагора погналась за украденной собственной плотью и увидела, как под высоким потолком зала тело стало принимать облик дракона.

Мандрагор, ужаснувшись, подчинил тело собственной воле. Появлялась и исчезала чешуя на лице и на теле, удлинялись и тут же снова сокращались клыки и когти. Он вернулся в тело и подчинил его себе, но уже не было ощущения абсолютного контроля. Он ощутил, что заключен в двух тюрьмах: в этом ненавистном замке и в собственной плоти, которая была придумана и намеренно выведена архоном Валдуром, чтобы потом овладеть ею — инструментом, вещью, которой пользуются. Мандрагор смотрел на собственные руки, на кости в переплетении жил. Согнул и разогнул пальцы с острыми когтями. Они повиновались ему.

Пока что, — будто сказал чей-то голос. — Пока что.

— Нет! — прошептал он. Драконолюди смотрели на него, он выпрямился. — Нет. Мы не летим на Омбар.

— Но враги уже на Неморе… — начал один из лоанеев.

— Мы летим в мой замок в море, его легко защитить. — Глаза его полыхнули золотым огнем. — Повинуйтесь!

Поверх рогатой головы Аурона Эйлия смотрела на шар Неморы. Этот мир лежал под ними — огромный купол разных оттенков: трава, джунгли, океан смотрелись светлым нефритом, темным малахитом и сверкающим изумрудом. Над этими зелеными пятнами клубились облака, чисто-белые, и только в одном месте образовался вихрь — огромный злобный ураган над морской гладью. На тайфун надвигалась ночная тень, искры молний лихорадочно сверкали в центре этой серой массы, и не все они были естественными, потому что она была не обыкновенной бурей, рожденной ветром и морем, но гигантской крепостью, созданной царем драконов из воздуха и облаков. Она не двигалась, как обычная морская буря, но оставалась всегда на одном месте, и око ее висело над подводным замком.

Аурон летел по своей высокой орбите. Невесомому здесь, ему не нужны были крылья, и огромные прозрачные перепонки свободно висели полусвернутые по бокам. У Эйлии при виде знакомого диска Неморы сердце забилось быстрее. Это была еще другая Эйлия, которая здесь побывала, и сейчас, глядя назад, Эйлия видела, какой это был невинный и наивный ребенок. Теперь она знала. Летя над этим миром, она видела вращающуюся массу тайфуна и знала, что нашла свою дичь. Он там, думала Эйлия, и чувство было такое, будто сердце обжигает ребра изнутри. Она увидела Дамиона на его драконе, херувима Фалаара, который оглянулся на нее ободряюще.

— На этот раз атакуем мы! — сказал херувим. — Скорее бы битва началась — я ведь создан для нее.

Эйлия глянула на крючковатый клюв и свирепые когти Фалаара, и поняла, что это правда: они созданы, чтобы терзать и рвать плоть. Ей почти стало жалко его добычу. Дамион посмотрел на нее, будто читая ее мысли.

Аурон посмотрел вниз, подергивая ноздрям и ушами, следя за воздушной битвой далеко внизу.

— Они вступили в схватку с врагом, — сказал он наконец.

— Тогда поспешим, — ответил Дамион. — Мы им нужны.

— Победа будет за нами! — воскликнул Аурон, устремляясь вниз, и воздух за ним взвихрился огнем. Фалаар издал звонкий орлиный крик и бросился следом. Вскоре уже видны стали огромные клубящиеся тучи, сталкивающиеся друг с другом, и силуэты летающих драконов и херувимов ныряли в облака и выныривали в бездонных расселинах между ними. Еще через несколько минут Эйлия и ее спутники были на уровне битвы. Рычали высоко над головой грозовые тучи в прожилках молний, освещенные изнутри свирепым пламенем. Никогда раньше Эйлия не смотрела на бурю на уровне облаков, и ее наполнял благоговейный восторг, хотя она горевала о том, что происходит в ее глубинах.

Драконы бьются друг с другом! — подумала она со скорбью и ощутила, что Аурон тоже скорбит. Огнедраконы — зло, но для лоанана биться с другим лоананом — страшная вещь.

Битва есть битва, — мысленно сказал ей Дамион. — У них нет выбора.

Я понимаю, — отозвалась она понуро.

Они летели к полю главного сражения, все еще высоко в небе, над серо-белой облачной равниной под звездным небом на фоне черноты. Две луны этого мира светили над ними: серая и золотистая, и еще был свет от серо-лиловых кучевых облаков впереди. Подсвеченные изнутри, они вспыхивали огненно-сиреневым, и видны были все подробности: утесы и трещины, волокнистые пряди, корнями повисшие в воздухе. Их терзали и швыряли исполинские ветра, образуя странные формы, высокие тяжелые башни и приземистые бастионы, столовые горы с полосами тумана, груды шерсти, медленно разрываемые на клочья и сливающиеся прямо на глазах. Эйлии вспомнилось зимнее море Большого острова: огромные белые торосы выпирают на стыках ледяных полей. Кучевые облака были как горы, и плоская равнина облаков между ними — как паковый лед, местами истонченный, и под ним открывается темная пропасть, как полынья среди пакового льда. Эйлия заглядывала на лету в эти глубины воздуха, но ничего не видела внизу.

Она ощущала порывы ветра, в которые влетал Аурон, зачастую как удар обо что-то твердое, иногда Аурон падал вниз, когда невидимый пол под ними проваливался и сбрасывал его в яму. Один раз его завертело так свирепо, что дракону пришлось сложить крылья и падать камнем, подальше от вихря, который его захватил. Другие крылатые воины боролись с теми же трудностями. Эйлия изо всех сил держалась за рога Аурона, потому что если бы ее сдуло с его спины, дышать она не смогла бы, даже если бы превращение в птицу спасло ее от падения. На этих высотах могли жить только драконы или херувимы. Облик херувимов Эйлия принимать еще не научилась, а драконов — не решалась.

Буря была устроена подобно крепости с концентрическими кругами стен-занавесов, защищающих внутреннюю твердыню. У Крылатой Стражи была такая же цель, как у любой армии, осаждающей подобное строение: прорваться через все барьеры по очереди, чтобы захватить цитадель. Драконы и херувимы могли попытаться перелететь через бурю и проникнуть сверху в ее око, но именно там сильнее всего были дикие ветры и свирепее всего чародейные стражи. Уже докладывали о многочисленных потерях среди тех, кто выбрал этот способ. Для остальных задачей было проламывать каждое кольцо обороны, пока не поредеют ряды защитников и те, кто находится в центре, будут вынуждены заменить павших, ослабив защиту сердца крепости. Вглядываясь в фантастические контуры, загораживающие путь, Эйлия видела вспышки яркого света, крошечные — если смотреть с такого расстояния — искры, которые загорались и тут же гасли, как светлые точки, плавающие перед усталыми глазами, но Эйлия знала: это сполохи драконьего пламени. Огнедраконы нападали на лоананов. Здесь было не так, как в битве среди комет, когда огнедраконам требовалось входить в воздушную оболочку лоанана, чтобы бить огнем. Здесь хватало воздуху питать исполинские языки пламени.

Теперь Эйлии было понятно, почему погода так мечется. Две фракции лоананов воздействовали волей на атмосферу, и они сражались друг с другом, а потому сталкивались ветры, которыми они командовали, и создавались невероятные завихрения. Она попыталась помочь, призвав собственное умение повелевать ветром и тучами, но не могла внести порядок в этот воздушный хаос, и от ее усилий он только увеличивался.

— Бесполезно! — крикнула она, когда они с Ауроном влетели в грозовое облако. Извилистая молния прорезала воздух прямо перед ними, всего на расстоянии крыла, и серая тьма вспыхнула бело-багровым сиянием. Ослепленные, они вырвались сквозь клубы недвижного пара в открытое небо.

— Мы стараемся сдвинуть бурю дальше в океан, — сказал Аурон.

— Но что если она обрушится на берег? Могут погибнуть сотни людей.

— Мы не можем повернуть всю облачную массу ни на юг, ни на восток, ни на запад. В природе таких штормов — двигаться на север, потому что они питаются теплом вод, лежащих под ними. Движение в другую сторону будет против природы и потребует больше энергии, чем даже мы могли бы собрать. Сама атмосфера должна была бы быть изменена — с опустошительными эффектами во многих других местах. Ветры этого мира против нас.

— Аурон, я знаю, невероятно трудно прорваться сквозь шторм, но если его сдвиг может принести столько разрушений, давай не будем пытаться.

Аурон ударил крыльями и снова взмыл в небо, куда не доставали бурлящие ветра.

— Ты права, принцесса. Мы можем рисковать собой, но никем больше. Мой народ будет и дальше биться, чтобы сокрушить стены туч и молний, прорваться в око бури. Ты же сейчас должна быть со своей армией, что ждет тебя под Лоананмаром. Еще есть люди на земле, которые не знают, что спасение их уже рядом.

 

14

Смотрящий

Аурон и Фалаар привезли своих всадников к старому городу лоанеев вниз по реке от Лоананмара, где Мандрагором был открыт портал — тот самый, через который ушла Синдра в первый раз, когда сбежала из этого мира. Сейчас он послужил входом арайнийской армии. Солдаты устроили в развалинах укрепленный лагерь, потому что Эйлия предупредила их о многочисленных опасностях, таящихся в джунглях. Никто из них никогда не бывал в области какой-либо чужой звезды, а некоторые даже родной планеты никогда не покидали. Йомар и Лорелин были не менее исполнены благоговением перед тем, что их окружало, чем любой воин из их войска.

Эйлия беспокоилась и волновалась. Ей не хотелось сюда возвращаться, и не только из-за недобрых ассоциаций: здесь в воздухе действительно висело что-то зловещее, настораживающее. Она теперь, когда проснулась в ней архонская часть ее существа, понимала, почему джунгли казались ей столь враждебными и угрожающими, когда она впервые в них вошла. Дело было не только в том, что они не были ей знакомы, не только в опасных их обитателях: внетелесные силы, правящие этой сферой, знали о ее присутствии и возмущались ее вторжением. Не было ли это тем же, что захватчики ее собственного мира испытали в лесах Хиелантии? Но каковы бы ни были ее ощущения, она не должна дать их почувствовать никому в лагере. Она — вождь, и ее долг — внушать войскам уверенность.

Она подошла ко входу поставленного для нее шатра, посмотрела на часовых, расставленных вдоль реки. Теплые воды были гладки, как стекло, непрозрачные от ила, и нельзя было сказать, что таится в них, поэтому она предупредила всех об опасных речных тварях: о многоголовых гидрах, о страшных гуиврах, похожих на змей с крокодиловой пастью. Все были внимательны и готовы к нападению — как обитателей джунглей, так и врага. Воздух дрожал от жара, влажный и плотный, полный жутковатых криков из непроходимых зарослей. Он был тяжел и душен, и рыцари в броне вытирали пот, стекающий по лицу. Атмосфера была гнетущей от жары и тревоги.

Но за всей этой настороженностью у Эйлии возникало другое чувство: странного уюта от того, что она снова здесь, но теперь уже не одна, как тогда. Сейчас с ней ее лучшие друзья, Крылатая Стража и вся ее армия. Более обыденный страх, который она знала раньше, страх ранения или гибели, исчез. Эйлия посмотрела на Дамиона, стоящего на поляне, — его волосы сияли в свете двух солнц.

— Ужасный мир, — сказал он. — Ты чувствуешь? Сила Вормира здесь очень велика.

Сила Вормира.

— Я ее видела, — сказала Эйлия. — Наш древний предок, рептилия в болоте. Я знаю, что она есть в нас во всех, главная причина всех наших неудач.

— У смертных — да, — ответил Дамион. — Все существа вначале были зверьми, когда-то давным-давно. Я осознавал присутствие этой твари во мне. Даже тарнавины, враги змей, были когда-то холоднокровными ползучими созданиями. Первые единороги были с рогами и копытами, как и сейчас, но тела у них были чешуйчатые и головы, как у драконов. На самом деле они возникли в том же мире, что небесные драконы. Тарнавины и лоананы — близкие родственники. Но человечество молодо и очень близко к своим звериным предкам. Может быть, поэтому я — и еще множество других — грезили о победе над драконами. Не лоананов мы ненавидели и боялись, даже не огнедраконов, но тех ползучих тварей, что живут внутри нас. Мне уже не надо их бояться: моя связь с ними прервалась, когда я стал элайем. Мой дракон сражен навеки.

— А я думаю, его не обязательно надо убивать или покорять, — возразила Эйлия. — Что, если его можно приручить?

— Приручить? — нахмурился он.

— Заставить подчиняться своей воле, но быть с ним в союзе, и тогда можно черпать его силу.

— Это было бы слишком опасно. Мандрагор тоже думал, что сможет командовать зверем в себе, а кончил тем, что стал зверем.

И ты тоже была к этому близка, — сказал он одними глазами, не укоряя ее, но мягко предупреждая.

Она опустила глаза, не в силах встретить его взгляд.

— Я так рада, что ты с нами, Дамион, снова в своем родном мире.

— На самом деле этот мир мне не родной, — сказал он, и взгляд его стал далеким. — Я всегда был лишь гостем здесь, на этой плоскости. Почти всегда она ужасала меня своей жестокостью. Вернулся я, потому что ты меня попросила об этом, но он уже не родной мне.

— Ты хотел бы вернуться в Эфир?

Сердце у нее упало.

— Там мой истинный дом. — Увидев ее глаза, он подошел и обнял ее. — И твой тоже. Ты вернешься туда со мной, когда здесь все кончится?

Она подняла голову, посмотрела на него, потом на себя, на собственное тело, ощущая его отдельным от себя и испытывая странную жалость. Оно хотело делать все то, для чего было создано: жить в этой плоскости, любить, вынашивать детей. Снова стать архоном — это значило бросить все, чем она стала в этом воплощении… сама эта мысль наполняла скорбью.

— Я… я не знаю. Я не думала еще о том, что будет после, если я останусь жить. Наверное, я должна буду вернуться.

Он отвернулся, поглядел куда-то в глубь джунглей.

— Ты заметила, как он переменился? — спрашивала ее недавно Лорелин. — Как он стоит, говорит, ходит? Он стал каким-то еще более… ну, дамионским.

Может быть, так и было. Но сейчас она глядела на него, на чистые изящные линии его профиля, подбородок и шею, в синеву его глаз, смотрела на светлые волосы у затылка, и думала, что все это точно так же, как было раньше — и совсем не так. Он — дитя ангела, и теперь стал совсем элайем, и забавно, как она ощутила в нем эту неотмирность еще в первый раз, как увидела его в церкви, не зная, кто он. Много эпох тому назад это было, кажется. Он вернулся, и в то же время не вернулся, он был тот же Дамион, и не тот же; он сейчас был так далек от нее, как никогда раньше. В ней шевельнулась тревога. «Он вернулся, чтобы я тут же его утратила навсегда? Или я тоже изменюсь?»

Эйлия подняла лицо к небу, будто высматривая спрятанные звезды. «Я не прошу жизни — я любила смертного сына ангела, дружила с драконом и поднялась на небо на его спине, жила во дворце принцессой, и это было чудесно, все это. Мало кто пережил столько, сколько я, хотя и жил дольше. Я просила, чтобы моя жизнь была как сказка из книг, и мое желание осуществилось. Я ничего не прошу больше, я сделаю то, что должна сделать».

Она все еще пыталась уклоняться от судьбы, предписавшей ей быть либо убийцей, либо жертвой. Но если это цена за смертную жизнь, которая была ей дарована, она заплатит эту цену.

Вдруг в дальнем конце лагеря началась суматоха: крики и вопли, топот бегущих ног. Эйлия, благодарная за возможность отвлечься, поспешила туда в сопровождении Дамиона.

— Что это? — спросила она.

— Сторожа кого-то поймали, — ответил какой-то паладин. — Кто-то прокрался в лагерь — наверное, кто-то из ваших ядовитых зверей. Никогда ничего подобного не видел, — сказал он с некоторым отвращением.

Воздух наполнил громкий визг, и Эйлия, узнав его, бросилась туда.

— Твиджик! — крикнула она, увидев, как амфисбена пытается вырваться из цепкой хватки нескольких человек. — Отпустите его, я его знаю. Он спас мне жизнь!

Твиджика отпустили, и он пополз к ней, неутомимо треща:

— Сиятельная чародейка, мы слышали, что ты вернулась. Скажи, чтобы они нас не трогать!

— Никто тебя не обидит, — сказала Эйлия, приседая к нему поближе. — Ты в безопасности, Твиджик.

— Мы должны остаться здесь. Мы не решаемся возвращаться — царь драконов, он с каждым днем все страшнее, и все его боятся. Из дворца сбегают слуги, город пустеет, странные вещи творятся. Мы боимся!

— Конечно, ты можешь остаться здесь со мной, — успокоила его Эйлия.

— Ты уверена, что это не шпион, Тринель? — спросил один из паладинов.

Эйлия быстро прикинула, не мог ли Твиджик затаить против нее злобу, если учесть, как она с ним обращалась, когда была под действием зелья, но отогнала эту мысль.

— У Мандрагора есть получше способы шпионить за нами, — сказала она. — А Твиджик помог мне в прошлом с огромным риском для себя.

Она пошла к своему шатру, Твиджик следом.

— Скажи, ты не знаешь, что сталось с Маг и ее дочерью? — спросила она. — С женщиной из гостиницы, которая о тебе заботилась.

— Они обе в безопасности. Эта женщина послала нас в джунгли тебя искать, когда услышала, что твоя армия приходить. Она хочет тебя знать про Смотрящего.

— Смотрящего? — Так назывался человек-правитель Лоананмара, низложенный Мандрагором. — Ты хочешь сказать, что он вернулся.

— Да, да. С армией. Он желает биться с царь-драконом, город забирать. Армия, у него армия, много человеков. Но их не хватит, мы так думаем.

— Ты знаешь, где они теперь?

— Нет, но Маг и ее дочерь, они знают. Дочь с его людьми в джунглях, в лагере. Помогает варить еду.

— Понимаю. Можешь меня отвести к Маг?

— Да, да. Она хотеть тебя видеть, очень хотеть. А дочь Май может тебя отвести к Смотрящей. Но он может не пустить тебя. Очень строгий, кто приходить и кто уходить. Маг говорит, в Трина Лиа не верит, в армию неба не верит.

— Ну, ему будет приятно узнать, что мы на самом деле существуем, потому что мы сможем соединить свои силы с его силами и помочь ему отвоевать Лоананмар. За этим мы и явились: не только победить царя-дракона, но и освободить ему подвластных.

— Очень хорошо. Так ты приходить?

— Да. Веди, и я иду следом. Это далеко?

— Много дней.

Она улыбнулась.

— Это если пешком, но нас довезут наши друзья-драконы.

Эйлия поставила перед амфисбеной тарелку с едой и пошла говорить с друзьями и предводителями армии.

— Этому посланцу я доверяю, — сказала она. — Это Твиджик, амфисбена, которая мне помогла.

— А что такое амфисбена, ваше высочество? — спросил рыцарь, который не видел Твиджика.

Она улыбнулась.

— Такое двухголовое чудовище. Да не путайся ты так, он совсем маленький и боится тебя гораздо больше, чем ты его. Он сказал, что отведет меня к собравшимся повстанцам, в спрятанный в джунглях лагерь.

— Вам следует взять с собой роту солдат, ваше высочество, — посоветовала Талира. — Ради вящей безопасности.

— Нет, я думаю, мне лучше будет явиться одной. Иначе они испугаются.

— Я вас туда отвезу, — сказал Аурон, — и потом явлюсь с вами в этот лагерь в образе человека.

— И я, — предложил Дамион. — Небольшой группы они не испугаются, если мы будем без оружия.

Остальные друзья тоже пожелали ее сопровождать, но Аурон отсоветовал:

— Нас должно быть как можно меньше, — сказал он. — А у Йомара достаточно грозный вид, и он бывает воинствен.

Йомар готов был поспорить, но понял, что только подтвердит слова Аурона.

— Ладно, как хотите. Я приведу эту хрень и скажу, чтобы дорогу показала.

— Он не хрень, а амфисбена, — недовольно сказала Лорелин.

— «Хрень» звучит короче.

И Йомар зашагал через лагерь.

Эйлия и Дамион летели на широкой золотистой спине Аурона, а Твиджик на коленях у Эйлии вытягивал обе шеи, стараясь найти знакомые черты в раскинувшемся под ними пейзаже. Наконец он заметил примерно в десяти лигах от лагеря Эйлии груды развалин, и все три немерея ощутили присутствие железа: наверное, оно использовалось лишь в виде инструментов и кухонной утвари или лежало глубоко в земле, но оно затруднило полет Аурона. Он с некоторым трудом спланировал среди деревьев, цепляясь перепонками за ветки, и подождал, пока спустились его три пассажира.

— Я с вами идти не могу, — сказал он. — Железо не даст мне принять другой образ, а дракона люди испугаются. Я подожду здесь, и если вы не вернетесь через несколько часов, буду считать, что вас захватили в плен. И пойду выручать.

Эйлия и Дамион поблагодарили его и пошли через джунгли следом за амфисбеной. Вскоре запахло дымом костров, послышались голоса. Беженцы из города собрались на большой расчистке, расселись на свежих пнях. Твиджик провел своих спутников прямо в лагерь.

Над котлами хлопотала женщина со знакомым лицом.

— Маг! — крикнула Эйлия, бросаясь вперед.

Услышав ее оклик, темноволосая повариха вздрогнула и подняла голову от работы.

— Ли, это ты? — крикнула она, бросая поварешку и оглядываясь. — Где ты?

— Я здесь, Маг, я вернулась!

Женщина бросилась к ней — и остановилась в изумлении, глядя и не узнавая. И понятно: в восторге от встречи со старой подругой Эйлия забыла, что Маг видела ее только в маскировке. Иллюзорная Лиа выглядела совсем иначе — круглолицая, темноглазая и темноволосая.

— Маг, это я, это действительно я! — Эйлия подошла к ней. — Мне пришлось тогда изменить внешний вид, но я та, кого ты знаешь. Слушай голос, он не переменился.

Маг продолжала пораженно смотреть на нее.

— Значит, правду говорили, — сказала она. — Ты совсем не такая, как кажешься.

— Прости, что я обманула тебя, дорогая Маг. Но я была одна, и я боялась. Знай я тебя чуть лучше, я бы не стала от тебя таиться.

— Благослови тебя боги, я ни в чем тебя не обвиняю, просто… это не сразу поймешь. Но голос твой тот же, что и был. Так это правда — то, что тот низенький старик говорил о тебе?

Эйлия знала, что она имеет в виду Аурона. Маг его видала только в человеческом облике.

— О том, что я — Трина Лиа? Да, это правда.

— О ней говорится в старых легендах, но я думала, она что-то вроде богини.

— Не совсем. Я чародейка, и прилетела из мира, который называется Арайния. Это мой друг Дамион, который тоже там жил.

— Мы когда услышали про твою армию, с драконами там и со всем прочим, послали Твиджика тебя найти.

— И я рада, что вы это сделали. Маг, я хотела бы, чтобы ты полетела со мной, ты и Май, — Эйлия глянула на стройную девушку, вышедшую из толпы и стоящую теперь скромно и безмолвно рядом с матерью. — В мой собственный мир.

— Спасибо, но мне как-то не по душе бросать свой народ в такой вот неразберихе. Возьми с собой Май, если ты так добра, но я останусь.

— Мы пришли на помощь твоему народу, Маг. В этом наша цель. Помочь вам и положить конец правлению царя-дракона.

— Я надеюсь тогда, что вы увидитесь со Смотрящим. Есть тут люди, которые знают, где живет он в тайном убежище. Например, юноша моей Май.

— Юноша?

— Молодой человек, которого она любит. Его зовут Терен. Он повстанец, сюда приходит принести ей еды, а нам — новости. Он сейчас здесь, если ты хочешь его видеть.

Май представила их Терену, который согласился провести их через густые заросли в лагерь мятежников. Юноша был не менее красив, чем девушка, с карими глазами того же оттенка темного меда. Влюбленные шли рядом, держась за руки, и Эйлия при виде их испытала неожиданный укол боли — то ли от страха за этих двух молодых людей, от знания опасностей грядущей войны, угрозы, что придет конец их счастью? Или это была просто зависть к этому счастью, пусть краткому, пусть оно скоро сменится горечью потери? Она подумала, ощутил ли такое сожаление Дамион, или его измененная природа уже глуха к таким чувствам? Опустив глаза, Эйлия старалась не глядеть ни на проводников, ни на юного архона, шагающего рядом с ней.

Наконец Терен остановился после странного оклика из зарослей. Он звучал похоже и непохоже на крик дикого животного, и Терен ответил тем же кличем.

— Стража, — объяснил он своим спутникам, глядя на них прекрасными глазами — Эйлии показалось сейчас, что они стали темными и настороженными, как у антилопы. — Они услышали наше приближение, и нашпиговали бы нас стрелами, если бы я не ответил. Смотрящий не станет рисковать. Боюсь, он может даже не допустить вас к себе.

С двух сторон послышался шорох, но сквозь листья и лианы никого видно не было. Терен и Май пошли дальше. Еще через пятьдесят шагов стали видны лоанейские развалины: похожий на улей холм, полый изнутри, служивший крепостью. Около его темной и низкой двери стояли два киноцефала в человеческой броне. Оба песиголовца держали занесенные алебарды и угрожающе скалили желтые клыки. Левый стражник зарычал, но правый вдруг, к удивлению Эйлии, заговорил по-элейски.

— Неизвестные пришли, — сказал он густым неразборчивым голосом. Сказал не им, но кому-то внутрь крепости.

Из темной сырости двери появился неопрятный человек в мятой одежде, прислонился к косяку и оглядел прибывших мрачным и недовольным взглядом. Увидев его лицо, Эйлия застыла.

— Я знаю этого человека? — воскликнула она, обращаясь к Дамиону. — Это Радмон Тарг, разбойник и убийца!

— Он высоко поставлен в глазах Смотрящего, — предостерег ее Терен. — Я бы не стал на вашем месте возражать против его присутствия — это может не допустить вас к его господину.

Эйлия вспомнила свои дни в Лоананмаре, запустение и жестокость, царящие на улицах города, — очень во многом стараниями Смотрящего и его бандитских помощников.

«Что же за союзников ищем мы здесь? — подумала она в отчаянии. — Не превратят ли они снова город в место страданий и скорби — на этот раз с нашей помощью?»

Радмон смотрел на Май, осклабившись, одним глазом насмешливо поглядывая на стоявшего рядом с ней юношу.

— Будь я проклят, если это не ведьмина дочка! Май, деточка, держалась бы ты подальше от этого мальчишки. Доведет он тебя до беды, таская по джунглям. Ты лучшего заслуживаешь, милая.

Его слова метили не в нее, а в юношу, который выпрямился, готовый ее защитить. Но на подначку не поддался.

— Эти люди пришли повидать Смотрящего, — сказал он спокойно. — И если он знает, в чем его благо, он их примет.

— Они могут помочь! — вмешалась Май. — Они чародеи, оба, и они привели с собой армию, не из этого мира.

— Я знаю, что Браннион Дюрон не верит в такие вещи, — поспешно вставила Эйлия. — Но мы просим хотя бы дать нам аудиенцию.

Из темноты появилась еще один человек: женщина постарше Май, с кожей чуть более смуглой, с длинными черными волосами, заплетенными в косу. Было очевидно, что она слушала, потому что, не тратя слов, отпустила стражей и пригласила незнакомцев следовать за собой. За входом открывался коридор, освещенный факелами, и кончался он портьерой, ведущей в большой зал со сводчатым потолком, очевидно, в самом сердце холма. Там сидел у стола человек средних лет, с оливковой кожей и седеющей бородой, читая при свече свиток пергамента. Эйлия узнала густые брови и суровые черты лица — она видела их на бронзовой статуе Дюрона в Лоананмаре. Перед ней был тот же человек из металла, только во плоти, но почему-то эта плоть казалась столь же жесткой, как металл, и черты лица были суровы и непреклонны. Не тот человек, которому стоит становиться поперек дороги, и Эйлия вспомнила рассказ Маг о его жестокой победе над теократами.

Он заговорил, не поднимая головы:

— Так кого это ты мне привела, Джелинда?

Проводница низко поклонилась:

— Эта юная женщина хотела бы говорить с тобой. Станешь ли ты ее слушать?

Эйлия шагнула вперед:

— Я пришла предупредить тебя о великой опасности…

— Молчать! — крикнула Джелинда. — Никто не обращается к Смотрящему, не будучи спрошен!

Дюрон посмотрел на Эйлию пристально, потом жестом велел Джелинде отойти.

— На этот раз я не замечу нарушения. О какой опасности ты говоришь, девушка? — спросил он жестко.

— О царе-драконе, которого ты собираешься свергнуть. Он не зверь и не плод воображения. Он так же и не бог, он чародей по имени Мандрагор, и очень сильный.

— Ничего нового ты мне не сказала. — Он со вздохом нетерпения откинулся на стуле. — Ты знаешь, когда начались все эти разговоры насчет богов? В далекие дни наш народ был под игом расы, называемой лоанеи — они утверждали, что они потомки тварей, называемых драконами. Наш народ фактически поклонялся этим лоанеям, а те были просто плоть и кровь, как мы, — можешь себе представить такую дурость? Драконьему народу очень легко выставить себя богами, используя волшебство. О да, я отлично знаю, что волшебство существует. Взяв Лоананмар, я запретил всякое упоминание о нем не потому, что не верю, но чтобы отбить охоту всякому искать этого знания. Ложных богов более быть не должно.

Эйлия виновато подумала о поклонении себе арайнийского народа, потом вспомнила бронзовый образ Смотрящего на площади и посмотрела в глаза собеседнику. Что бы ни говорил этот человек, он тоже в своем городе предмет поклонения, и хуже того — страха.

— Если бы Мандрагор был здесь, он мог бы сказать, что люди освободились лишь для того, чтобы мучить друг друга.

Дамион бросил на нее предупреждающий взгляд, и она замолчала, но Браннион Дюрон, будто не заметив ее слов, продолжал:

— Несколько лет назад некоторые киноцефалы впали в заблуждение, проявив нечестивое почитание к исключительному по своим размерам и силе быку в общем стаде, которое им было поручено охранять. Прежде чем я узнал, что происходит, они стали поклоняться этому животному, украшая его шею венками и распевая ему хвалу. Я отреагировал быстро: приказал своим людям убить быка и разделать его на глазах у песиголовцев. Может быть, это было жестоко по отношению к киноцефалам, но урок пошел им на пользу.

Эйлия подумала, что жестоко это было по отношению к быку, но ничего не сказала: не было смысла раздражать этого человека.

— Этого так называемого царя-дракона необходимо уничтожить, — продолжал он. — И тогда мы снова будем свободными. Недостаточно просто убить его жрецов — следует устранить и создание, которому они служат. Чтобы никогда наших граждан не вынуждали преклонять колено, как жалких рабов какой-то секты.

Эйлия на миг возмутилась, вспомнив жестокость правления Дюрона: торжество сильных над слабыми, оставленность бедных и больных, безнаказанность убийц вроде Радмона. Но вспомнила она тут же и слова матери: «Мы не можем заставить смертных жить так, как мы хотим. Как бы ни было нам больно видеть их страдания по собственной вине, мы вынуждены их допускать». На это действительно было больно смотреть — особенно на страдания людей, которых она знала, например, Маг и ее дочери. Но другого пути не было. Архоны по-прежнему предпочитали тиранов-людей, вроде Халазара Зимбурийского, которых можно свергнуть, чародеям, победить которых у смертных было мало шансов.

— Убить чародея-дракона мы должны в первую очередь, — сказал Дюрон. — Разгромить секту будет просто, когда не станет их божества, вселяющего страх в сердца людей.

— Тогда для освобождения твоего мира тебе понадобится наша помощь. У нас есть чародеи, а у тебя нет.

Дюрон неожиданно улыбнулся — без веселья или тепла.

— Здесь ты ошибаешься.

Из тени за его спиной выступил высокий человек, снимая с себя капюшон. Эйлия чуть не ахнула — она узнала и это лицо. Это был Эррон Комора.

— Этот человек враг! Он один из лоанеев! — вскрикнула она.

— Я никогда не отрицал, что я лоаней, — ответил Эррон. — Я предложил Бранниону Дюрону помощь в избавлении его от царя-дракона. Это вина Мандрагора, что лоананы снова нас нашли, и нам снова грозит уничтожение или изгнание. Я не верю в похвальбу Наугры, они не выиграют эту битву, и пострадает от этого мой народ. Но если мы освободимся от правления Мандрагора, то будет жить в мире с нашими иерейскими соседями. И в том я даю тебе мое слово.

Он поклонился, не отрывая от лица Эйлии взгляда черных глаз.

— Ты в это веришь? — крикнула она, поворачиваясь к Дюрону. — Он же хочет власти только для себя! Мандрагор говорил, что Эррон хотел убить собственного отца и править лоанеями, но план его был разрушен, когда Мандрагор захватил трон. Он хочет использовать тебя, а потом забрать этот мир для своего народа, поработив твой. Если мы будем помогать тебе, Смотрящий, Эррон должен уйти.

— Я не стану действовать без Эррона Коморы, — ответил Дюрон. — Он — средоточие моего плана, ибо он может дать нам знание волшебства и способы его победить. Мы же взамен даем ему людей, тысячи рук, желающих держать меч. Он хочет освободиться от культа дракона, который угнетает его народ не менее, чем наш, но те лоанеи, что верны Коморе, слишком малочисленны, чтобы бросить вызов иерархам, стоящим сейчас у власти. После нашей победы мы расстанемся, каждый уйдет к своему народу и в свои земли. Но чародейство лоанеев более не поработит нас, не внушит нам страха. Комора лично мне это обещал, иначе я бы никогда не вступил с ним в союз. Мы последовали его совету и сделали себе оружие из железа. — Он встал, разгибаясь, словно сам был отлит из железа. У него на боку, как теперь увидела Эйлия, висели небольшие кожаные ножны, и он положил руку на торчащую из них рукоять. — С этим оружием мы победим нашего врага. И защитим себя от любого чародейного коварства. Ваша помощь нам не нужна, но мы будем рады объединить ваши ряды с нашими.

Трина Лиа и ее друг попросили дать им посовещаться и отошли в сторону.

— Я думаю, надо соглашаться и объединить наши силы, — сказал Дамион. — Тогда мереи этого мира смогут сказать, что завоевали свою свободу — это будет лучше, чем поднести ее им готовую.

Эйлия помолчала.

— Это было бы хорошо, — сказала она наконец, — если бы они могли так сказать. Но Смотрящий объявит себя их спасителем, я его знаю. Когда он раньше правил в Лоананмаре, он все улицы наполнил своими изваяниями. То же самое случится и в этот раз. Если даже он сам не нанесет в битве ни одного удара, люди будут чувствовать себя ему обязанными вместо того, чтобы себя считать победителями. Я не хочу видеть их рабами — ни его, ни царя-дракона.

— Но если им приходится выбирать одного из хозяев как меньшее зло? Разве мерей, который не владеет волшебством, не будет именно меньшим злом? Мандрагор может послать своих рабов-людей собрать все железо в своем царстве силой, а потом царить под защитой своей магии. Но если людям не понравится Дюрон, они смогут восстать, как восстали против Халазара.

Эйлия неохотно кивнула:

— Ты прав, как всегда. Пойдем скажем Дюрону, что готовы объединить наши армии.

Так и свершилось, и люди этой земли и этого мира сделали еще один шаг к свободе. Дело благородное, но что за союзников пришлось для него выбирать — предатель Комора и тиран Смотрящий!

 

15

Ветер и волны

Вернувшийся в драконий облик Мандрагор смотрел наружу из-за стены дворца — той стены, что была сплошным окном, сделанная целиком из адаманта. За ней лежали зеленоватые водные глубины, где плавали сверкающими косяками рыбы на расстоянии всего лишь вытянутого крыла, и водоросли вместо плюща вились по стенам, покачиваясь в течениях. Это не был утонувший замок — он никогда и не стоял на воздухе. Архоны строили свои обиталища где им вздумается, на суше или на дне озер и океанов. Этот стоял на вершине подводной горы. Длинные туннели коридоров с прозрачными стенами соединяли части здания, и видно было, как идет кто-нибудь в морских глубинах среди камней и кораллов дна, и трубы с морской водой проходили через наполненные воздухом комнаты и залы, в трубах плавали морские создания, развлекающие обитателей дворца. Когда миновало время архонов, здесь поселился царь-дракон, и наследовавшие ему лоанеи заняли потом дворец для себя. Многие жили теперь здесь и меблировали залы по своему вкусу и осветили их вместо ламп разноцветными фонарями-драконами, плавающими под высокими сводами. Это была надежная крепость, ибо с поверхности сюда было не добраться без чародейства или без помощи драконов и прочих созданий, способных нырнуть на такие глубины. Даже дневной свет не доставал сюда, пусть и двойной силы: утро объявляло о себе лишь слабым свечением зеленоватой темноты вод за стенами-окнами.

Но защищенность этого убежища не облегчала мысли Мандрагора, с каждым днем все более и более тревожные. В частности, волновало его все усиливающееся вторжение ментальных образов, идей, наитий, в чем-то таких чуждых его обычным мыслям, что они стали, по сути, дополнительным голосом, советы которого часто противоречили его решениям и желаниям. Внутренний голос не был для него нов: он слышал его еще с детства и всегда считал частью своего сознания. Но последнее время этот голос стал почти независимым. А это же вид безумия — слышать воображаемые голоса, советующие предпринять странные и страшные деяния?

Ты не безумен, — сказал голос, или померещилось, что сказал. Дракон посмотрел на свою тень, отбрасываемую на пол в свете живого фонаря. — Я — часть тебя самого, в большей, степени, чем эта твоя тень. Я глубоко в тебе, и без меня ты не существуешь. Я — твоя сила. Только благодаря мне можешь ты противостоять волшебству холодного железа. Разве мог бы ты сам владеть подобной мощью?

Вправду ли «демоны» владели его телом в Лоананмаре, или же это были какие-то иные зловещие силы? Те же, что обещали ему господство над железом, которого он не искал? Сперва тело его, теперь воля попали под влияние какого-то ускользающего другого, чья сила росла с каждым томительным часом в этом дворце. Он знал, что это тоже душевная болезнь, ведущая к раздвоению, к тому, что он превращается в два отдельных разума, и каждый из них сражается с другим за господство. Мысль эта тревожила, но искать помощи он не решался. Предстать перед союзниками слабым — это могло иметь роковые последствия. Гоблины его, конечно, не посмели бы тронуть, но лоанеи — дело другое.

Эррон Комора сбежал — что само по себе не удивительно: юный лоаней не был искусным магом, и не в его характере было твердо стоять перед лицом опасности. Вот почему он так тянул с уничтожением собственного отца. Мандрагор не мог бы сказать, что именно это бегство его волнует. Комору он не любил, не доверял ему и не жалел о его потере. Но усиливалось ощущение нависшей опасности.

Лети на Омбар, — посоветовал внутренний голос. — Моругеи — лучше союзники, чем лоанеи, надежнее. Они хотят, чтобы ты жил и ими правил, а драконий народ этого не хочет.

Снова Омбар! Нет, он туда не полетит. Здесь он в безопасности. Войско врагов не пробило его погодные укрепления, не ворвалось в глубины. Он останется во дворце драконов и свой теперешний облик он сохранит. Раны заживают с каждым часом, и забавно, как стало просто принимать облик дракона. Зато становилось труднее принимать облик человека — будто забывалось, как это делается. И это положительный симптом: если лоанановская магия станет сильнее, он сможет отпугнуть своих врагов.

На Омбаре она еще окрепнет, — настаивал беззвучный голос. — Лучше лететь туда сейчас, чем ждать, пока возьмут твою крепость. Я могу дать тебе силу, защищающую от железа. Но даже я не смогу тебя спасти, если ты не полетишь на Омбар, как я приказываю.

Дракон стал нервно ходить по своей стеклянной тюрьме.

Трина Лиа и ее друзья вернулись в лагерь — и с ними был Твиджик, решивший не покидать Эйлию, хотя Маг предлагала ему остаться и поделилась тем, что ей известно было о мятежниках.

— Похоже, что в этом мире люди вовсе не беспомощны, — сказал Дамион немереям. — Но они собираются использовать железное оружие, а это помешает нашему собственному волшебству. Но все равно, если они смогут отвоевать свободу сами, это будет огромный триумф.

— Если это окажется свободой, — усомнилась Эйлия.

Она стояла поодаль, заглядывая в шатер. Йомар обернулся к ней:

— Что-то ты не очень полна надежд, — заметил он. — Что он из себя представляет, этот Смотрящий?

— Тиран он, — ответила она. — Со своим народом он обращается либо жестоко, либо пренебрегает им. Правление его было жестоким, а его слуги — разбойники.

— Ну, может быть, народ и его в свое время низложит, — предположила Лорелин. — Посмотри, что сталось с Халазаром.

— Не низложат, если мы сделаем из него великого героя, — сказала Эйлия. — Тогда им от него не избавиться.

— Все равно это лучше, чем власть лоанеев, — напомнил Дамион тихим голосом. — Против человека они могут восстать, но против чародейства драконов у них шансов мало.

— Да, ты прав, — согласилась Эйлия.

Другие драконы и херувимы возвращались из воздушного боя, влетали в темнеющие в сумерках развалины как парящие тени. Приблизиться к штурму погодных барьеров им не удалось, хотя многих защитников они сразили. Но среди убитых были и лоананы, и драконы теперь были полны горя и раскаяния из-за смерти своих родичей.

— Я слышал, Торок тоже был убит, — сказал Эйлии Аурон. — Он был предателем нашего рода, но я скорблю о его смерти, и рад, что не я убил его. И многие из драконов Земли, что откликнулись на его призыв служить врагу, были очень молоды.

Некоторые драконы, как выяснилось, все еще защищали дворец на холме в Лоананмаре, сняв защиту с города. Немногие оставшиеся там люди впали в панику, вооружались вилами и косами.

— Я думаю, мы должны теперь отбить город обратно, — сказала Эйлия. — Не могут люди и дальше жить вот так, в джунглях. Им нужно вернуться в дома.

— Быть может, позже. Соединимся с мятежной армией Дюрона и пойдем совместно, — ответил Йомар. — Оставшиеся в городе лоанеи почуют наше железо и удерут. Но на самом деле прежде всего — Мандрагор.

Вдруг Твиджик, полезший под задрапированный стол в углу шатра, выпрыгнул оттуда с криком:

— Опасно!

Все вскочили на ноги, и Йомар, выругавшись, перевернул стол. Туда заползла какая-то пробравшаяся в шатер тварь: длиной не больше фута, похожая на ящерицу, с челюстями в виде клюва и четырьмя парами когтистых ног. Как огромное жуткое насекомое, она побежала к Эйлии.

Трина Лиа отшатнулась.

— Василиск! — крикнула она.

Рептилия разинула клюв, готовая выпустить смертельно ядовитый выдох. Но Йомар ударил ее мечом, рассеча пополам. Обе половины жутко задергались, потом застыли, хотя челюсти продолжали клацать.

Эйлия огляделась, побледнев.

— Больше нет? Эти твари смертоносны!

Люди обшарили шатер, но больше ничего не нашли.

— Значит, он был один, — заключила Талира.

— Он мог всех нас убить. Я даже не видела, как он заползал, — ответила Эйлия, все еще дрожа. — Этот яд убил бы всех, кто был в шатре. Твиджик нас спае.

— Случай ли привел его сюда? — подумал вслух Дамион. — Или чье-то намерение?

— Джунгли полны опасных тварей, — начала Эйлия, но голос ее дрогнул.

Она посмотрела в неподвижный глаз василиска, и ей показалось, что он смотрит в ответ, почти гипнотизирует ее. На миг ей показалось, что в расширенном зрачке твари проскользнула та же темная решимость, что видела она как-то в глазах Мандрагора. Не могла ли сила, которой был одержим чародей, подчинить себе и такую тупую тварь? Сила, подобная той, которой обладала на Арайнии ее мать, но которая не влияет на живые существа, а управляет ими? Планетная душа Неморы была столь же злобна, сколь благожелательна душа Арайнии. Дочь Эларайнии нарушила границы владений иного правителя. Здесь увеличивать свою силу за счет силы планеты мог Мандрагор.

Быстрый обыск других шатров не выявил василисков или других ядовитых тварей. Что подтверждало подозрение Дамиона.

— Насколько вероятно, — подумал он вслух, — что василиск выбрал из всех именно шатер Эйлии, и в первую очередь бросился к ней? Это было покушение на ее жизнь.

— Вблизи лагеря никого не видели, — сказал Йомар. — Человека-нарушителя часовые бы поймали.

— Значит, василиска могли направить чародейством. Царь-дракон умеет командовать низшими существами вроде этого — они подчиняются его воле.

— Тогда, — пообещал Йомар, — завтра мы выступим против царя-дракона и положим этому конец раз и навсегда.

На следующее утро Эйлия и ее немереи стояли со Смотрящим и его советниками на белом берегу, глядя в море. Огромные волны с опрокидывающимися пенными гребнями накатывались на берег как ряды атакующей армии, небо заполняли серые тучи, на лиги растянувшиеся в воздухе: внешняя стена гигантского тайфуна, защищавшего убежище Мандрагора — бастион, который наступал, как армия. Буря двигалась к берегу и набирала силу, но ее око все еще защищало подводную твердыню царя-дракона.

Поскольку твердыня врага лежала под волнами, солдаты не могли подойти к ней: вместо этого они скапливались в джунглях, ожидая приказа идти на Лоананмар. Немереи, неспособные колдовать в присутствии таких масс железного оружия, ушли к Эйлии помогать в атаке против царя-дракона. Эррон Комора дал им корабль, непохожий на виденные ими ранее морские суда: хрустальный корабль лоанеев, построенный в давние времена, когда известно было искусство работы с адамантом. Это был «стеклянный корабль» легенд, прочитанных Эйлией в книгах, корабль, которому не нужны паруса и весла, потому что двигался он силой мысли — если его капитан был немереем. Как лодочки со стеклянным дном, которые строили арайнийцы, чтобы любоваться красотой коралловых рифов, этот корабль открывал своим пассажирам подводные виды. Лоанеи в наше время не умели уже принимать облик дракона и нырять в глубины, и потому подводное царство, когда-то им принадлежащее, могли рассматривать только с этих кораблей. С помощью подобных игрушек потомки лоананов забавляли себя, а своим рабам-людям напоминали о собственном превосходстве. Кроме того, адамантиновые кили и корпуса невозможно было сломать. Такой корабль не мог получить пробоину и затонуть, даже если налетал на острые скалы. И только лоанейский корабль мог плавать по подобному морю.

— Железное оружие придется оставить на берегу, — сказал Смотрящему лоанейский лорд. — Иначе мы не сможем двигать корабль нашей магией.

— А как мне тогда сражаться с магией врага? — возразил Смотрящий.

— Это не важно, — ответил Эррон. — Вам все равно не спуститься в глубины. Наши лоананы соединятся с лоананами Трины Лиа и выгонят Мандрагора из убежища. С корабля вы будете наблюдать, как это произойдет, и можете использовать все оружие, которое у вас останется. Копья и стрелы с кремневыми или бронзовыми наконечниками, стальные мечи — это все можно. Корабль будет главным образом служить лоананам платформой для отдыха между погружениями — иначе им пришлось бы возвращаться на сушу, теряя время. Если не желаете плыть на нем, можете не плыть. Но я думаю, вы хотели бы рассказать внукам и правнукам, что участвовали в этой битве.

Они медленно вошли в море и поднялись на корабль по спущенным трапам. Когда все погрузились, капитан-лоаней направил судно вперед по волнам. На нем не было парусов, которые могли бы разорвать налетавшие шквалы, и хотя швыряло его прилично, волны не могли вытолкнуть его обратно к берегу. Прозрачный корпус взлетал на пенистые зеленые горы и обрушивался в водные долины без нервирующих скрипов и стонов терзаемых бревен, и вода не затекала в каюты под палубой. Эйлия смотрела через прозрачный борт, стараясь удержаться на ногах на кренящейся и качающейся палубе. Вот она выше ватерлинии, а в следующую секунду она уже в глубине волны и видит море чуть ли не до дна. Жутковатое бледное свечение шло оттуда, снизу, будто там фосфоресцировала какая-то жизнь. Но чем дальше в море уходил корабль, тем виднее было, что свет исходит от огней подводного замка. А когда корабль подошел ближе, все огни погасли.

Из своей подводной крепости Мандрагор наблюдал за подводной битвой. Драконьи фонари он изгнал обратно в Эфир, откуда они явились, и адамантиновый замок не выдавал себя светом врагу на поверхности, погрузившись в гнетущую темноту. Глубины над прозрачной крышей наполнились вертящимися тенями: драконы сцепились в смертельной схватке — одни стремились уничтожить его, другие — защитить ценой собственной жизни. Это была битва только лоананов, поскольку огнедраконы остерегались воды, опасаясь, что эта стихия загасит их пламя, а херувимы с их перьями не могли нырять в такие глубины. И потому равновесие здесь нарушалось, потому что верные Эйлии лоананы многократно превосходили его сторонников. Бегство в водную твердыню было ошибкой, и сейчас он оказался в собственной ловушке.

Два голоса спорили в душе принца-дракона, пока он стоял и смотрел на приближение своего рока. Они предлагали ему власть и шанс на спасение. Здесь он пропадет, если не примет он них помощи.

В одном голосе он узнал ту сущность, что обращалась к нему посредством Синдры. Элнемора действительно овладела той женщиной, и сейчас стремилась подчинить себе и его разум. А другой голос — это был тот голос-тень, что всегда жил в нем.

Только коснись меня разумом, — обещала Элнемора, — и я дам тебе силу изгнать из моего мира твоих врагов.

Слушай ее больше, — возражал голос-тень. — Силу и я тебе дам, и это будет сила звезд, превосходящая любое колдовство земли.

Да, это правда, что архоны вернулись: не во плоти, как бывало в прежние дни, но как внутрителесные влияния, убеждающие и соблазняющие. Дракон метался и тряс рогатой головой, как лошадь, которую терзают оводы. Он мог отвергнуть их и погибнуть в своей тюрьме, мог сдаться и спастись с теми немногими, что остались ему верны. Его глаза обращались к стеклянному полу: в центре его было нечто, похожее на круглый бассейн, но вода в нем была морская: на самом деле это был главный вход в твердыню, выход в глубины. В подводный замок можно было войти только снизу. Если сейчас сбежать, подумал Мандрагор, враги бросятся его преследовать, сняв осаду с замка, прекратив войну с его последователями. Он застыл, дрожа, и ослабил барьеры разума. Земную силу Элнеморы принял он, и ощутил, как она в него вливается. Будто из моря и земли под ним рвалась в него энергия. Но он, помня Синдру, не сдал себя полностью: самые глубокие мысли он защитил, самую суть своего существа не отдал он архону. А тому, темному, он не ответил вообще. Лишь в самой крайней и ужасной необходимости решил он обратиться к нему.

«Сейчас! Уходить прямо сейчас!»

Мандрагор нырнул в отверстие и ушел в море. Проныривая под замком и поднимаясь вдоль его стен, он видел битвы драконов в зеленой толще вод — они летали в воде на крыльях, как на плавниках. Еще выше ныряли в море херувимы, как чайки за добычей. Царь-дракон двигался мощными ударами лап и хвоста, и его лоананы очищали ему путь, но раны ослабляли его и замедляли продвижение. И он воззвал к силе глубин.

На глазах у Эйлии высоко в небе несколько лоананов, боровшихся с ветром, сложили крылья и камнем устремились в мрачные зеленые глубины. Там, внизу, мелькали другие острокрылые тени — шла великая битва. Ауры драконов светились огнями святого Эльма — а потом снова Эйлия оказалась над водой.

Как и говорил Эррон, корабль служил двоякой цели — он был еще и платформой для отдыха крылатых существ, в частности, херувимов, которые в отличие от лоананов не в обеих стихиях были как дома. Раз за разом они садились отдыхать на палубу и снова уходили в глубину. Корабль наконец пробился в око бури сквозь внутренние ее стены, и здесь уже волны не были так высоки и злы. Над головой висела широкая полынья голубого неба с тучами на краях, и море из мрачно-серого стало изумрудно-зеленым. Эйлия еще раз оказалась над волнами, глядя на них сверху, и вскоре вода с правого борта закипела: она побелела и забурлила, вздымаясь. Из нее вырвался десяток драконов с красной чешуей, рассыпая дождь брызг, как вынырнувшие киты, но на вершине своего прыжка, где киты стали бы падать обратно в море, они развернули крылья и полетели ввысь, устремились к небу, преследуемые другими драконами.

— Лоананы врага, — сказала Талира, подходя ближе к Эйлии. — Но где же он?

Будто в ответ корабль качнулся: он налетел на что-то, на какой-то погруженный предмет, и содрогнулся от носа до кормы. Эйлия встрепенулась, а огненная птица взлетела с палубы.

— Что это было? Может, мы налетели на риф? — воскликнула принцесса.

Паладины и солдаты бросились вниз в каюты, в подводную часть судна, и Эйлия с Дамионом последовали за ними.

— Там что-то есть! — раздался чей-то голос.

И снова корабль испытал удар, теперь посередине, и чуть не перевернулся из-за него. Раздались вопли. И те, кто спустился вниз, увидели, в чем дело.

На флот напали. Похоже, Мандрагор использовал свою власть царя-дракона и позвал самых крупных и опасных созданий из моря этой планеты. Они нападали на лоананов из-под воды, а некоторые стремились прямо к кораблю. Из глубин выплывал многорукий кракен, превосходящий размером самых чудовищных гигантских спрутов. Похожие на блюдца глаза смотрели с пятнистой бульбообразной головы, и тянулись за ним щупальца. С другой стороны приближалась пара сколопендр размером с корабль, гребущих членистыми ногами, и зеленоватый подводный свет блестел на их рачьих панцирях. И орки с огромными морскими змеями изгибали зловещие кольца, как умеет только водные змеи, и настоящая эскадра аспидохелонов, рыбообразных, но с панцирями черепах, каждый больше самого большого кита. Трудно было оценить истинный размер этих созданий — ничто в зеленых глубинах не могло служить для сравнения. Чем ближе они подплывали, тем больше, казалось, становились, вырастая страшно, невероятно огромными. Самые крупные аспидохелоны оказывались размером с небольшой остров.

Эйлия призвала свои силы, чтобы остановить их продвижение. Когда-то она связалась разумом с аспидохелоном и убедила его следовать своей воле, но это было бессознательно. Сейчас она потянулась мыслью — и ощутила лишь ту же темную волю, что вела василиска. Воля эта сопротивлялась ей, не давала достучаться до умов этих созданий. Они были одержимы.

Звери пытались сокрушить адамантиновый корпус, но не могли. Тем не менее гигантские твари не отступили, когда их усилия оказались бесполезны, а стали ударять головами в борта судна, спинами толкать его киль. Тем временем кракен расправил щупальца и охватил ими нос корабля, огромная змея обвила кольцами корму. Немереи бросились наверх, скользя по мокрой палубе, выбежала и личная охрана Смотрящего с луками и копьями. Стрелы не пробивали скользкой чешуи змея, но настойчивыми ударами копий и мечей удалось отрубить два из трех щупальцев кракена. Чудище втянуло оставшиеся конечности и отступило. И наконец молния чистой квинтэссенции, посланная одним из немереев, заставила тварь уйти в море.

Тем временем змей пугал нападавших щелканьем челюстей, украшенных рядами зловещих загнутых назад зубов. Квинтэссенция только разъярила рептилию, заставила ее метаться и бить хвостом по источнику боли. Люди отступили в страхе, и два херувима опустились на накренившуюся палубу, размахивая для равновесия крыльями. У одного из них была передняя половина тела от орла и хвост от змеи, другой был похож на львицу, но с орлиными крыльями и рогами на голове. Они атаковали змея, целясь в глаза клювами, когтями и рогами, и змей наконец тоже с ревом скрылся в воде. Но тут же его место заняли аспидохелон и сколопендра. Они налетели на корабль с разных сторон, ударяя в него по очереди, заставляя мотаться туда-сюда.

Эйлия и Дамион видели все это из-под воды: атаки чудовищных тварей, бешено дерущихся внизу лоананов, взлетающих с башен замка вражеских драконов, уже различимых в подводном полумраке. Было такое ощущение, будто они плывут на летающем корабле над землей, над замком, застланным густым зеленым туманом, через который нельзя ясно различить противника, пока не окажешься совсем над ним. И потому они не заметили сперва цвет лоанана, который выплыл прямо из-под корабля, двигаясь мощными толчками хвоста. Только когда он оказался в свете корабельных фонарей, стало видно, что он красный с коричневатой гривой. Дракон прищурил желтые глаза, глядя прямо на них, и проплыл мимо.

Эйлия и Дамион бросились вверх по хрустальной лестнице на палубу, а красный силуэт вынырнул у носа справа. Он не полетел, но продолжал плыть сквозь волны, как морской змей, угрожая кораблю, потом царь-дракон погрузился, и видно было, как он скользит под килем. Корабль вздрогнул и затрясся. Смотрящий, преодолев страх, выхватил копье у своего стражника и замахнулся, как гарпуном, в дракона, кружащего вокруг корабля и оставляющего бурный светящийся след. Снова всплыла красная спина с ножами чешуи на хребте, и Смотрящий бросил копье и выругался, когда оно вонзилось в воду далеко от цели. Выхватив стальной меч, он бессильно взмахнул им в воздухе. Царь-дракон нырнул, изменил направление и бросился к поверхности, и такова была сила чародейства, помогавшего его прыжку, что морская вода рванулась за ним белым фонтаном, будто хотела броситься вдогонку.

Он развернул крылья и полетел к небу. На Омбар! — вскрикнули его лоананы. Но Мандрагор отделился от них и полетел к далекому берегу, не обращая внимания на причиненные врагами раны, не отбиваясь от херувимов, бросившихся на него, как гончие, сквозь последние тучи разлетевшегося шторма. Из снижающихся облаков свесились рваные хвосты, очень низко, казалось, протяни руку — и дотронешься. Полет красного дракона пронизал разодранные облака, и Эйлия со спутниками заметили, что облака эти заклубились и стали вертеться. Длинное облачное щупальце свесилось вниз, к морю, коснувшись поднявшегося навстречу шпиля белой пены, и образовало столб. Еще драконы вылетели из глубин, и там, где они взлетали из моря к небу, возникали еще вертящиеся воронки.

— Смерчи!

Дюрон и его люди остолбенели.

Только теперь, наверное, поняли они, против какой чудовищной силы решили выступить. Кораблик беспомощно болтался на волнах, и его обитатели летали от борта к борту. Два человека с криком свалились в воду и исчезли. Смерчи окружили корабль со всех сторон: призрачные колонны в огромном зале под крышей небес. Здесь и там закружились воронки, будто их направляли создавшие их лоананы. Волны бились о борта хрустального корабля, и вода стала просачиваться в щели люков.

Эйлия раскинула руки. В правой сиял Камень Звезд, ослепительно-белый, и она призвала силу, укрощающую ураган. Никто из вражеских драконов не рискнул к ней приблизиться — так боялись они сияния Камня. Избавленная от необходимости от них обороняться, Эйлия направила успокоительные мысли вверх в гущу облаков и вниз в морские глубины, и там, даже в стенах ока вертящейся бури, сила ветров ослабла, и белые гребни волн склонились. Смерчи заколебались и рассыпались с шорохом вод.

— Назад, к суше! — крикнул Эррон Комора лоанейскому капитану. — Царь-дракон сбежал — нам здесь нечего больше делать. Нужно его догнать!

Крылатая Стража уже пустилась в погоню — длинными неровными линиями, как перелетные гуси, гоняли они убегающих драконов по небу. Но царь-дракон все так же вел своих лоананов на запад, к земле. Мандрагор обернул себя облачным туманом, чтобы не представлять для врагов четкую мишень, и теперь казался широкой облачной массой, летящей по небесам. Немереи и лоанеи колоссальным усилием воли развернули адамантиновый корабль и направили его через серый хаос бури, вслед за преследуемыми и преследующими, Эйлию и Дамиона уже подхватили Аурон и Фалаар, и они с Талирой примкнули к воздушной охоте.

 

16

Город драконов

Пути Мандрагора и его союзников, Смотрящего и его повстанцев, Эйлии и ее Крылатой Стражи сходились теперь в одну точку, к Лоананмару, будто воля судьбы свела их там. Пока царь-дракон летел к заброшенному замку на вулканической горе, своему последнему в этом мире прибежищу, а Трина Лиа гналась за ним, соединенные армии Йомара и Бранниона Дюрона подтягивались к городу. Лорелин на время ушла из лагеря, чтобы избежать влияния железного оружия, пока она говорит через Эфир с Крылатой Стражей. Вернулась она с новостями, что Мандрагор сбежал из своего подводного бастиона и направляется к Запретному дворцу. Повстанцы Неморы стиснули в руках оружие и переступили с ноги на ногу, потому что теперь их наконец-то ждала встреча с врагом. Йомар заметил их напряжение.

— Вы уже столько прошли, — сказал он им, — что можете пройти еще немного. На его сторону вам уже не вернуться: вы теперь с нами, к добру или к худу. Так и оставайтесь с нами.

В конце концов, их задачей не было дать бой Мандрагору — это будет делать Эйлия со своими драконами и херувимами. Их задача — освободить город, и особенных трудностей не предвидится, поскольку нет защитников на воротах и никакой сухопутной армии, что могла бы дать им бой. Мандрагор и его лоанеи слишком полагались на волшебство, а новое железное оружие такой обороне должно положить конец. Лорелин вспомнила, что в мирах Талмиреннии случались битвы и похуже этой. Сейчас надо только выиграть эту кампанию, и мир этот будет спасен.

Но все равно впереди ждала битва, и не с каким-либо врагом, которого они предвидели. Когда армия подошла туда, где джунгли уступали место вспаханным полям, из кустов засвистели стрелы. Вскрикнули и упали идущие в передних рядах, остальные залегли или отступили в смятении и страхе. За несколько секунд атака захлебнулась. Многие лежали мертвыми, с окровавленной грудью. Те, кто не был убит или ранен, обратились в бегство.

— Что такое? Что случилось? — крикнул Йомар, когда выжившие бросились к нему.

— Не знаем. Противник напал на нас, но мы никого не видели — людей поубивало на месте.

— Чародейство? — спросил один из неморских солдат.

— Не может быть, — возразила Лорелин, — когда у нас столько железа. Я — немерейка, и в родстве с архонами. Можете мне поверить, я в этом разбираюсь.

Повстанцы не были закаленными бойцами — это были крестьяне и охотники, убивавшие только зверей, и горожане, которые вообще никого не убивали. Суеверия были в них сильны, вопреки учению Смотрящего. Оружие было у всех, но почти ни у кого не было подходящей брони. Теперь они боялись идти вперед, и только когда Йомар, Лорелин и паладины повели их, они пошли, стараясь держаться на безопасном расстоянии.

На поляне лежали убитые солдаты. Нагнувшись их осмотреть, Йомар и его рыцари обнаружили, что раны нанесены не стрелами, а дротиками странной конструкции: зеленые, похожие на иглы, без оперения. Смерть наступала даже при ранении в руку или в ногу, и не было ни одной глубокой раны. Ясно было, что дротики отравлены.

— Как я и думала, — сказала Лорелин наконец, и голос ее слегка дрогнул. — Это не чародейство. Но почему прекратилась атака? Кончились дротики?

Йомар медленно двинулся вперед с мечом и щитом наготове.

— Никого не осталось. Идем дальше.

— Нельзя же их так оставить, — возразила Лорелин, глядя на лежащих. — Здесь джунгли… звери… — она вздрогнула. — Их надо похоронить.

— Может быть, позже, — ответил Йомар. — Можем оставить при них охрану с факелами. Звери боятся огня.

Среди неморцев многие более чем охотно остались бы с павшими товарищами — так велик стал их страх. Йомар, хоть и не назвал их трусами ни вслух, ни про себя, знал, что эти люди все равно не устояли бы в бою. Горожане изнеженны и более подвержены страху, чем прочие. Не их вина, но в битве за Лоананмар пользы от них будет мало — пусть себе остаются. На осаду он возьмет с собой не столь пугливых.

Но стоило армиям тронуться вперед, листва по сторонам дороги снова зашевелилась, и снова засвистели стрелы.

— Ложись! Падай! — закричали солдатам паладины, и остальные послушались — под градом стрел, отлетавших от брони рыцарей. В зарослях рядом с дорогой что-то задвигалось — не люди, но звери.

На солдат напали пелуды. Почти все неморцы слышали об этих странных и ужасных созданиях, но никто их не видел. Эйлия, читавшая старые бестиарии, где сохранялись предания о странных древних зверях, сообщила друзьям, что эти большие рептилии умели стрелять иглами из собственной зеленой шкуры — это и были странные дротики, поразившие солдат. В кончиках игл содержался яд, смертельный и молниеносный. Первая волна этих зверей истощила запас игл, поэтому и было небольшое затишье, пока их сменяли другие, с полным арсеналом ядовитого оружия. Кроме того, нападали не только пелуды — джунгли ожили страшными зверями. Один был так огромен, что казалось, будто это гора, если бы он не двигался — гора, откуда торчала длинная змеиная шея. Лорелин ахнула при виде его, узнав гигантского сауриана по описанию Эйлии: «пожиратели деревьев», явившиеся из Исходного Мира. Их враги, казалось, усвоили уроки обороны Арайнии, которой руководила Эйлия. Армия животных, вроде той, что напала на врагов Трины Лиа в лесах Элдимии, теперь атаковала войска самой принцессы. Перед гигантскими танатхонами шли многошеие гидры и омерзительные двуногие линдвурмы с разинутыми зубастыми челюстями. За ними шагали шестиногие тараски с куполами черепаховых панцирей, усаженных огромными шипами, непроницаемые для мечей и копий. И железо никак не смущало этих опасных тварей.

В воздухе запели стрелы. Свалилась парочка линдвурмов, танатон заревел и замотал длинной шеей, когда копья уткнулись в его морщинистую толстую шкуру. Но пелуды только втянули змеиные шеи и хвосты под брюхо и повернулись задом, как дикобразы, подставляя щетинистые спины, и снова в воздух полетели смертоносные иглы. Амфиптеры с крыльями летучей мыши и телом змеи, птицеподобные кокатрисы пикировали на ряды солдат, целясь в лица лучников, хотя их было слишком мало, чтобы подавить стрельбу. А тарасок вообще нельзя было остановить — эти создания просто убирали головы в панцирь и продолжали идти вперед, неуклонно, как огромные камни со склона горы, крушащие все на своем пути когтистыми лапами и размахивающие колючими хвостами. Воздух наполнился воплями и криками о помощи.

Но когда солдаты начали уже отчаиваться, сверху раздался крик, и прямо в морду одному линдвурму свалилась Талира, целясь клювом в глаза. Тут же появились херувимы, яростно пикирующие на чудовищ. Увидев, что их когти и зубы не могут повредить утыканные иглами шкуры и панцири металлической твердости, они окружили зверей и стали нападать и отступать, пока одному из них не удавалось подсунуть лапу под тараску или пелуду и перевернуть зверя. Оказалось, что брюхо у пелуд мягкое и беззащитное, хотя у тарасок оно было бронировано не хуже спины, но эти существа с большим трудом могли снова встать и беспомощно болтали в воздухе всеми шестью ногами, качаясь на спине, как огромные жуки. Тем временем херувимы кусали и увечили эти ноги, и даже если тараске удавалось перевернуться, то идти она не могла.

Люди, усталые и морально, и физически, смогли отойти и перегруппироваться, пока шла эта битва титанов. Йомар выстроил их кругом, поместив в середину раненых, и они потрясений смотрели, как бьются друг с другом гиганты. Херувимы тоже не избежали ран, и некоторые лежали раненые или умирали от яда пелуд, который на огромные тела действовал медленнее, но все равно смертоносно. Но после долгой битвы обитатели джунглей были сражены до последнего, обезврежены или обращены в бегство. Битва Зверей, как стали называть ее потом, закончилась.

В гуще шумного боя все глаза смотрели на сцену, где разворачивались события, и мало кто, кроме некоторых крылатых бойцов, обратил внимание на перемену погоды. Сейчас же солдаты и рыцари огляделись — и у них перехватило дыхание, потому что небо над головой полностью заволокло облаками: разлетевшаяся морская буря разослала свои ветры и грозовые тучи во всех направлениях. Уцелевшие бойцы посмотрели вверх и увидели, что день потемнел почти как ночь прямо на глазах, клубилась и выступала местами изнанка облаков. Мощный ветер тряс деревья, заставляя их гнуться, как луки, по листьям и по земле заколотил не дождь, а то, чего менее всего можно было ожидать: каменный град.

— Осторожно, чародейство! — крикнул какой-то рыцарь, устремляя в небо руку в железной перчатке.

Черно-серые облака заметно вращались, снижаясь к земле. В клубящейся массе тьмы появился силуэт, извивающийся по-змеиному, и нижний его конец тянулся к земле.

— Смерчь! — завопил один солдат, и остальные подхватили его крик.

— Смерчь, смерчь!

Такие бури были здесь редкостью, но никто не сомневался, что эту наколдовал враг ради мести. Ряды охватила паника, когда из черной воронки во все стороны полетели камни — это она коснулась земли. Размеренными движениями она стала ходить туда-сюда, уничтожая все на своем пути, прорезая джунгли, как серп — пшеницу, и разбрасывая вырванные с корнем деревья. Обломки расщепленных стволов и сучьев заклубились вокруг, как туча пыли, стоял высокий и пронзительный шум, и ему вторил низкий рокот ударов воронки по земле.

Смерч был ближе половины лиги и надвигался стремительно.

— Он идет сюда! — крикнул Йомар.

Неморцы волей-неволей стали прятаться среди деревьев: звери были страшны, но невозможно было устоять перед этой новой и куда более мощной демонстрации силы врага. Они вызвали на себя гнев какого-то бога, и сейчас людей наполнял ужас на грани безумия. Херувимы поднялись на крыло, повстанцы бросились в джунгли. Тем временем бойцы Йомара остались беспомощно стоять, зная, что бежать бесполезно, и сейчас единственная их надежда — на воинов воздуха.

Летя высоко над облаками с бойцами Крылатой Стражи, Эйлия, Дамион и несущие их Аурон и Фалаар смотрели сквозь разрывы туч на опустошенную землю.

— Мы им обещали, что с их железным оружием им ничего не грозит, — сказала Эйлия с мукой в голосе. — Что же нам теперь делать? Прийти им на помощь волшебством мы не можем — в присутствии железа. Туда могут полететь только херувимы, а они не владеют магией погоды.

— Летим над бурей, — ответил Аурон, — и нападем волшебством на нее. Мы слишком высоко, здесь железо не достает.

Они полетели дальше, под зеленым небом, над разорванными клубящимися облаками. Спускаясь вниз через эту плотную серую тьму, они вскоре рассмотрели внизу черную яму, дыру, засасывающую облачную ткань вниз, будто воду, уходящую в промоину. Вокруг дыры сверкали молнии, и Эйлия содрогнулась от этого зрелища. Было ясно, что смерч оторвался от морской бури, но это не могло быть случайностью — он двигался точно в сторону ее сухопутной армии. Черное волшебство сотворило его, и он шел разрушать и уничтожать.

Но лоананы знали пути погоды, и возникшая задача была им более чем по плечу. Пролетая над бурей, они потянулись к воздуху, ветрам и влаге, используя свое знание и волшебные умения, чтобы навязать им свою волю. Эйлия, ощутив это, отдала им все силы, которые могла. Вместе они навалились на смерч, стараясь разорвать его вертящуюся воронку на части, повернуть и укротить бушующий ветер. И почувствовали огромную силу чистого зла, сопротивляющуюся им. Снова и снова схватывались они с нею, и снова она не поддавалась. Вихрь почти достиг рассеянной армии.

— Это Мандрагор, — сказал Аурон. — Он просто отвлекает херувимов и лоананов этой диверсией, чтобы ускользнуть в свою крепость.

— Нет, — ответила Эйлия, — это не Мандрагор. Или по крайней мере не только он. Здесь… здесь еще что-то.

И снова она ощутила ужас, который чувствовала, когда глядела в глаза царя-дракона и в глаза василиска.

Со всей силой она воззвала к собственной мощи, и постепенно сила зла стала уступать. Она не была уничтожена или побеждена, она просто отступала, будто ее целью было заставить Эйлию использовать все свои ресурсы и ослабить ее. И она действительно ослабела: дыхание ее вырывалось судорожными вздохами, напряжение ощущалось в каждой мышце, в каждом нерве. Она рухнула на гриву Аурона, держась из последних сил. И когда драконы устремились вниз, к этому ужасному вихрю, тучи перестали крутиться, центральная воронка начала распадаться, очень быстро она превратилась в простую область пониженного давления, облака утратили угрожающий вид и стали расходиться, оставляя промоины чистого неба. Победоносная Крылатая Стража пролетела над джунглями, над широкой просекой, где по обе стороны валялись стволы выкорчеванных деревьев, как скошенное сено. Но сама облачная воронка рассеялась, разрушилась, и не дошла ни до солдат, ни до города. Всего минуты прошли от начала атаки до ее конца, и трупы сраженных монстров лежали среди обломков деревьев и сверкающих сугробов градин размером с куриное яйцо.

День начинал окрашивать небосвод, построенная на опустошенной местности армия и Крылатая Стража в небе знали, что одержали победу — пока что. Но против кого они сражались? Не просто против зверей, неспособных строить планы и рассчитывать, и смерч, хотя и не слишком здесь редкий, был создан явно актом чародейства. На подозрении у выживших были Мандрагор, лоанеи и архоны этого мира.

— Не понимаю, — проворчал Йомар, — как он делает такие вещи, когда у нас столько железа в руках? Как он использует магию?

Он повернулся к Аурону, который уже превратился в человека.

— Эта буря была не совсем чародейной, — ответил лоанан. — Начаться она могла магически, но Мандрагору достаточно было только направить ее в сторону твоей армии. Когда она до тебя добралась, ничего волшебного в ней не было — буря и буря.

— А звери? Они же были под управлением, их кто-то против нас послал. Почему же они не вышли из повиновения, когда подошли так близко к нашему железу?

— Аурон, он прав, — медленно и устало произнесла Эйлия. — Он пускает в ход новую магию — магию звезд, которая выдерживает холодное железо.

Йомар покачал головой:

— Казалось бы, он сейчас должен был ослабеть, а не усилиться. И я думал, ни один чародей, если он человек, не может противостоять силе железа. Где он силы берет?

— Магией звезд владеют только херувимы и архоны? — спросила Лорелин.

— Ни один херувим Мандрагору не служит, — сказал Фалаар. — В этом я уверен.

— Не служит, — согласился Дамион. — Эту силу он получил от союзников-архонов. Но это не сила архона этой планеты, хотя, подозреваю, Элнемора помогала ему. Она из тех архонов планет, которые давным-давно выбрали бунт и служение Валдуру, и ее влияние все еще сильно в этой сфере. Я видел это в атаке зверей, которые принадлежат этому миру и потому подчиняются ее воле. Но Йомар прав: когда они подошли близко к железу наших солдат, воля, которая вела их, должна была исчезнуть. Элнемора — все же лишь элайя, младший архон, как Эларайния или Эйлия. Здесь действует иная сила, более мощная.

К вечеру, когда Эйлия несколько оправилась, они с Дамионом улетели на своих крылатых скакунах вперед с остальной Крылатой Стражей, а Йомар и Смотрящий повели свои соединенные силы к Лоананмару. Талира летала над войсками, высматривая, нет ли поблизости зверей или иных опасностей.

Сверху Крылатая Стража и ее пассажиры видели на улицах города разбегающиеся фигурки людей, которых, казалось, преследуют летящие тени драконов и херувимов. Эйлия и Аурон приземлились рядом с храмом, а Дамион и Фалаар — на центральной площади. Остальные крылатые воины разлетелись по башням и стенам, потом в неохраняемые городские ворота пошли армии, и жители освобождали им путь. Многие узнавали Смотрящего и встречали его с радостью и облегчением — даже те, кто пострадал под его правлением, меньше боялись его, чем жрецов-драконов и их страшного живого божества.

Эйлия спешилась и взошла по ступеням храма, откуда жрецы Мандрагора имели обыкновение оглашать свои указы.

— Жители Лоананмара! — крикнула она. — Мы не причиним вам вреда! Мы знаем, что вы — рабы, а не друзья царя-дракона и его лоанеев! Сложите оружие и вступайте в наши ряды, и будете свободны!

Рокот, похожий на гром, раздался с затянутой тучами вершины горы, где укрывался Мандрагор. Но из домов стали выходить люди, с надеждой глядя на одетую в белое женщину.

— Свободны! — сказал седой старик. — Мы слова такого не знаем. Многие нам уже обещали свободу.

— Мы хотим, — сказал Дамион, взойдя по ступеням, — чтобы вы не жили больше в страхе перед своими правителями. Не платили им дань и не почитали, как богов.

Еще люди стали выбираться на открытое место, сперва мужчины, потом женщины с цепляющимися за них детьми, стали собираться на площади перед храмом.

— И это правда? — спросила какая-то женщина. — Мы будем жить без страха?

Из боковой двери храма вышел человек в рясе и протолкался вперед через толпу.

— Единственный истинный правитель — царь-дракон! Эти захватчики — ваши враги! И вас постигнет кара…

Йомар приставил жрецу к горлу острие меча, и тот замолчал.

— Тихо, ты! Видали мы таких уже не раз. Кончились дни, когда ты людей запугивал.

Над толпой воцарилась тишина. Люди ждали божественного возмездия, и когда оно не пришло, по толпе прошел ропот удивления. А жрец молчал, когда стало ясно, что его бог не вступится за него. В облаке над головой мелькнула зарница, но удара молнии не было.

— Видите? — крикнул Йомар. — Он никакой не бог! Он злой колдун, который вас держал в плену!

Кто-то был поражен, кто-то плакал. Эти люди похожи на испуганных детей, подумал Дамион.

— Не бойтесь! — крикнул он. — Мы вам поможем, вас не бросят!

— Кто ты? — выкрикнул седоволосый. — Кто вы все?

— Мы пришли из-за пределов этого мира. Мое имя — Дамион, а эта женщина — Эйлия, Трина Лиа.

Толпа отпрянула в страхе.

— Мы слышали о ней. Разве она не враг нам?

— Нет, — ответила Эйлия, с усилием выпрямляясь. — Я не несу вам злой воли, клянусь. Видите — я ничего не сделала вам плохого.

— Я буду служить тебе, — сказал наконец один из толпы. — Я буду служить любому, кто сражается против него. Он и есть настоящий враг. — Человек погрозил кулаком в сторону чародейного облака над горой. — Смерть царю-дракону!

Зрители подхватили крик, он разнесся по толпе, как пожар. Вековой страх сдуло с людей, будто камень сорвался с места, где пролежал много сотен лет. Под общий возглас взлетели в воздух кулаки, мечи и копья, и облако рассеялось, обнажив крепость на вершине.

— За ним, выкурить его из норы! Он всего лишь жалкий колдун, и эта волшебница сильнее его!

Народ покатил, как наводнение, и следом двинулись паладины и солдаты Смотрящего. Сверху парила Крылатая Стража, и только Эйлия осталась стоять, опираясь на плечо Дамиона и склонив голову.

К ней приблизилась небольшая группа людей.

— И ты действительно можешь сделать, как обещаешь? Твоя сила может сравниться с его силой? Ты успокоишь бурю и утишишь гнев земли? — спросил лысеющий человек с запавшими испуганными глазами.

— Ее гнев? — переспросил Дамион. — Что ты имеешь в виду?

— До сих пор царь-дракон имел власть лишь над воздухом и водой. Но всегда говорилось, что он на самом деле — дракон Земли, и его чары могут повелевать и землей. В последние девять дней были знамения, каких не знали здесь до того. Земля тряслась под ногами, и странные звуки доносились из ее глубин: рычание, как от огромного зверя, и шипение змеи. Источники, где мы когда-то купались, стали слишком горячими — мясо можно варить, — а некоторые совсем пересохли. Он обратил против нас саму землю!

Эйлия и Дамион переглянулись.

— Что это значит? — спросила принцесса, наклоняясь к Дамиону и шепча ему на ухо. — У драконов Земли есть некоторая ограниченная власть над почвой и камнями, но Мандрагор был глубоко в море, и вся его сила уходила на бурю, которой он оборонялся.

Дамион взял ее за руку и ввел в просторный зал храма. Лоанеи и их люди-жрецы не остались праздными: огромное помещение отремонтировали, покрасили и убрали плетеными гирляндами, а гигантское изваяние коронованного дракона в глубине снова покрыли листовым золотом, отражающемся в глазированной плитке пола.

— Его сила возросла, — сказал Дамион. — Он теперь может использовать волшебство в присутствии железа. Может быть, и расстояние, на которое он достает, увеличилось.

— Только архон может противостоять железу, — ответила Эйлия. — Конечно, он частично архон, как и мы, но — ты сам говорил — даже Элнемора такого не могла бы.

— Только величайшие из архонов владеют звездной магией, — согласился Дамион. — Архоны планет и младшие их родственники, живущие в самих планетах, не могут устоять против магии звездных металлов. Все мы подчиняемся ей, кроме элиров, вошедших в звезды и ставших с ними единым целым. Мандрагор приобрел силу элира.

— Элира… — секунда испуганного молчания. — Ты говоришь о Валдуре.

— Принц — слуга Модриана-Валдура, канал, по которому его воздействие достигает материальной плоскости. Мандрагор дал согласие стать Аватаром валеев, и теперь его пожирает Сила, которую он призвал.

Голос Дамиона был полон жалости.

— Я не думаю, что он этого хотел, — сказала Эйлия. — Он верил, что Валдур давно мертв и не угрожает ему или вообще кому-нибудь. Он хотел только защиты от нас.

— Валдур так же легко может действовать посредством неверующих в него, как и верующих, — ответил Дамион. — Многие не осознают его зова, хотя и подчиняются ему. Мандрагор же был создан, чтобы стать его сосудом. Быть может, он изначально не мог противостоять соблазну. Как бы там ни было, он — тот враг, с которым нам предстоит сражаться.

— Дамион, но ты же сам сказал: я — из низших. У меня нет силы сражаться с элиром.

— А Камень? — спросил он. — Это талисман, привязывающий тебя к прочим элам. Быть может, тебе достаточно будет просто пустить его в ход, и они добавят свою силу к твоей.

Эйлия задумалась.

— Возможно, — произнесла она наконец. — Он здесь, со мной. Посмотрим, какую силу он мне предоставит. Но моя мать говорила, что на самом деле он — не оружие.

Низкий рокот раздался из глубин, и вздрогнула земля у них под ногами, будто лавина закованной в сталь кавалерии пронеслась мимо порога. Потом сама земля закачалась туда-сюда, как корабль на волнах, и застыла снова. Вопли и крики донеслись с улицы.

— Началось, — сказал Дамион. — Мы должны действовать, пока он еще не набрал слишком много силы от своего хозяина. Он может даже сам не понимать, во что превратился.

Они вышли из высоких дверей обратно к людям. Толпа рассеялась в страхе, и не только из-за подземных толчков. Гора и крепость на ней были окутаны не обычным белым паром, но черным дымом, скрывшим гордые башни.

— Там пожар? — воскликнула Эйлия, увидев бегущих к паперти Лорелин и Йомара.

Эти слова услышал тот лысый:

— Это горит земля! — крикнул он. — Всех нас покарают за то, что тебя слушали! Царь-дракон разгневан, и всех нас ждет гибель!

 

17

Мощь Земли

В тот же вечер Эйлия и ее союзники собрались во дворе перед храмом царя-дракона. На его позолоченной крыше развевался теперь боевой штандарт Арайнии: Элмир Торжествующий, держащий в клюве извивающегося поверженного Змея. Земля снова затихла. Но крепость живого бога все еще нависала над городом, ее башни окутывал дымный плюмаж из глубоких трещин на склоне горы, и кружили вокруг нее в единоборстве драконы и херувимы.

— Вот наша следующая цель, — сказал Йомар. — И последняя, и будем надеяться, она закончит войну.

Эррон Комора покачал головой.

— Мало кто пойдет туда за тобой — пока жив Мандрагор, а твои драконы и херувимы говорят, что он жив. И госпожа Синдра тоже набрала силы, так что местный народ боится ее не меньше, чем самого царя-дракона. Она мне сказала, что обратилась за помощью к богине земли, — добавил он и вздрогнул.

— Смертные, обращающиеся к архонам зла, часто потом всю жизнь об этом сожалеют, — заметила Талира.

— И у нас есть железо. Армии должны совместно штурмовать гору и ворваться в замок. Я научу их как, — сказала Эйлия. — Ворвавшись в крепость со своим оружием, они ослабят чародейство врага.

— Но Мандрагор теперь, как ты сказала, неуязвим для железа, — напомнила Талира.

— Это так, но уязвимы Синдра и лоанеи, и уязвимы мятежные лоананы и огнедраконы. Даже Элнемора не может ему противостоять. — Все посмотрели на крылатые силуэты над крепостью. — Ему придется сражаться в одиночку, когда его союзники станут беспомощны, — продолжала Эйлия ровным голосом. — А наша Крылатая Стража ранила его, когда он убегал. Каким бы мощным ни стало его волшебство, вечно сражаться он не сможет. Конечно, наши лоананы не смогут биться в присутствии железа, но херувимы смогут.

— И будут, — заявил Фалаар своим мощным трубным голосом.

Его гордость, что именно его народ поведет последнюю битву, была очевидной.

— Таким образом, остается один Мандрагор против войска херувимов. — Мне жаль, Аурон, — сказала Эйлия, поворачиваясь к лоанану, — отстранять твой народ от этой битвы. Но в ней не может участвовать никто, использующий волшебство. Мандрагору нельзя дать уйти на Омбар. Рядом с ним нет херувимов, нет никого, кто мог бы противостоять железу, и он устанет, он ослабеет от ран. Ему нужен будет сон и отдых, и это… и это будет конец.

Она чуть запнулась на последних словах, никто почти и не заметил этого — кроме Дамиона. Он подошел и встал рядом с ней.

— Пророчество гласит, что триумф будет твоим, Эйлия, — сказала Талира. — Но в том плане, что ты предлагаешь, у тебя нет активной роли. Это не может быть правильным.

— Может быть, — возразил Дамион, — Эйлия свою роль уже сыграла. Разработав этот план, она будет косвенной причиной падения принца-дракона. И смертным достанется большая доля победы, чем если бы мы пытались победить волшебством.

— Да, — согласилась Эйлия. — Это будет их триумф, а не мой.

— Это так и должно быть, — заявил Браннион Дюрон. — В конце концов, это наш мир, а не ваш.

Стоявшая рядом с ним Джелинда положила руку ему на плечо — жестом одновременно почтительным и собственническим. Он не улыбнулся, но ответил на ее прикосновение небрежным поглаживанием.

Эйлия отвернулась от этой пары — и оказалось, что перед ней Лорелин и Йомар, обнимающие друг друга за плечи. Она видела в последние дни, как растет их любовь, мелкие незаметные признаки, выдающие привязанность и нежность. И она радовалась за них, но сердце у нее сжималось той же болью, что и при виде любви Май и Терена. Мальчик уцелел в битве в джунглях, но ему еще предстоит участие в новой кампании. И как Эйлия будет смотреть в глаза Май, если ее возлюбленный погибнет ради выполнения ее плана? А что, если Лорелин с Йомаром тоже обречены?

Рыцари, вооруженные мятежники и множество горожан подошли к подножию горы и посмотрели вверх. Склоны были круты, вершина терялась в клубах пара и дыма. Сквозь них проглядывала тропа, по которой однажды прошли Эйлия и Май, — она вилась тонкой нитью к отверстию пещеры на склоне.

Лорелин подошла к Йомару.

— Эйлия говорит, что там внутри есть туннель, и идет он прямо через гору и выходит в замок.

— Что-то мне это не нравится, — ответил он. — В туннеле очень легко устроить засаду.

— Когда херувимы будут атаковать с воздуха, внимание врага будет от нас отвлечено.

Он подумал и сказал:

— Может быть. Но лучше тогда дождаться темноты — просто для страховки.

После захода второго солнца они начали свое острожное восхождение — Йомар и Лорелин вели рыцарей, за ними длинными колоннами шли солдаты Смотрящего. Самого Смотрящего с ними не было: они с Коморой исчезли перед началом марша.

— Трусы, — презрительно бросил Йомар. — Они знают, что железо бессильно перед Мандрагором, и потому не решаются вновь на него напасть. Все труды и опасности они оставили нам.

Некоторые из людей Смотрящего тоже перепугались при подходе ко входу пещеры и повернули назад. Но основная масса продолжала идти сквозь туманный занавес, уверенная в своих предводителях. В пещере было жарко и темно, почти удушливо — стены уже не просто блестели испариной, по ним текла вода. Люди тяжело дышали, отирая лбы, и рыцари начали даже снимать доспехи вопреки предупреждениям Йомара. Когда они дошли наконец до зала с озером, то увидели, что поверхность его кипит, как в поставленном на огонь котле. Лорелин подошла к краю.

— Эйлия говорила, что озеро как горячая ванна, но не кипит. Что случилось?

— Смотрите, госпожа, — показал один рыцарь.

Из узкой трещины каменного пола проглядывало красное свечение, и жар как из горна обдал склонившиеся над трещиной лица.

— Огонь, там внизу огонь, — сказал Йомар. — Вулкан снова оживает?

— Это чародейство, я уверена, — сказала Лорелин. — Надо вернуться.

— Если это чародейство, то его творит Мандрагор, чтобы заставить нас отступить, — возразил Йомар. Досадное нетерпение овладело им в такой близости от преследуемой дичи. — Но собой он рисковать никак не стал бы. Значит, он просто нас пугает, на самом деле ничего серьезного нам не грозит. — Он стер со лба пот. — Пошли. Где тут лестница, ведущая внутрь?

И они двинулись дальше, держа оружие наготове, вверх по каменным ступеням к двери, открывающейся в нижние этажи замка, — выломать ее оказалось просто. Несколько обитателей бродило там по залам, и они быстро сбежали при виде мечей и доспехов ворвавшейся армии, кроме немногих, впавших в какой-то ступор, как пьяные. Но Мандрагора нигде не было.

Вскоре Лорелин нашла огромные двери в тронный зал и заглянула туда. На троне сидела женщина в красной мантии — Лорелин узнала ее и вскрикнула:

— Синдра! Предательница!

Йомар шагнул в дверь с мечом наготове:

— Где твой принц? Говори! — крикнул он.

Синдра сидела на троне недвижно. Распущенные волосы черным маслом лились по красной мантии, лицо было абсолютно безмятежно.

— Вам не победить, — произнесла она ясно и неторопливо. — Поднимаются огни земли. Я позвала их, и они повинуются моему приказу, ибо я — их госпожа. Вы думали захватить крепость, а попали в силок. Но можете уйти и вернуться к своей Трине Лиа. Останетесь — сгорите.

— Ты же тоже сгоришь, дура! — вытаращился на нее Йомар.

— Нет, сгорит только это смертное создание с ее телом. Мне повредить нельзя.

Он уставился на нее:

— Что ты такое говоришь?

— Это говорит не Синдра! Она одержима! — Лорелин подошла к подножию трона, выхватила адамантиновый клинок. — Кто ты? Что ты сделала с Синдрой?

— Я — архон этого мира, — произнес окрашенный красным рот.

— Элнемора! — ахнула Лорелин, оборачиваясь к Йомару. — Ею овладела Элнемора, понимаешь, Йо? Вот почему она не боится: архон знает, что ее самое уничтожить нельзя!

— С нами железо, — сказал Йомар. — Даже архоны Земли не могут ему противостоять. Оно препятствует их волшебству, как и магии любых смертных. — Он тоже подошел к трону, вытащил Меч Звезд, и женщина на троне дернулась и злобно глянула на него.

— Поздно! — крикнул украденный голос Синдры. — Огни земли пробуждены, и они теперь разгораются не моей волей, а собственной природой. Ни вам, ни вашим мятежникам не взять теперь Лоананмар — город будет разрушен, а люди убегут или погибнут. Вы сами навлекли на них эту судьбу.

Трина Лиа и ее советники заняли брошенный дом в центре города. Это был один из лучших домов в Лоананмаре, принадлежавший когда-то одному союзнику Смотрящего, и многочисленные комнаты были заполнены дорогой мебелью с позолотой и лаком. В открытые высокие окна проникал знойный воздух. Эйлия, Дамион и их советники сидели вокруг мраморного стола и тихо обсуждали, что следует делать. Смотрящего и Коморы с ними не было — они куда-то ушли по собственным делам. Аурон сидел с ними в образе человека, и на спинке его стула устроилась как на насесте Талира. Фалаар был снаружи, стерег главный вход.

Эйлия плохо соображала от тревоги и усталости, и еще от жары. Даже ветерок не задувал в открытые окна. Дамион смотрел на нее озабоченно, и она постаралась сесть прямее и следить за разговором, но больше всего ей сейчас мечталось отдохнуть, выспаться как следует.

Она переоделась в простое белое платье, короны на ней не было, если не считать уложенной косы собственных волос. Единственным украшением у нее был звездный сапфир матери, Камень она спрятала в потайном кармане. Сидя на золоченом стуле, она часто вздыхала и вертела кольцо на пальце.

— Очень долго это тянется! А из-за железа мы не слышим ничего, что в замке делается.

— Фалаар говорит, что битва шла хорошо, когда он там был, — подбодрил ее Аурон. Херувимы дрались с Мандрагором посменно — его сила оказалась больше, чем они ожидали. — Как ты сама говорила, принц не сможет держаться вечно. Он сейчас только защищается, не атакует, а его воины-драконы не могут войти во внутренний двор, где он держит оборону, — солдаты окружили его со своим оружием. — Он положил руку на спинку ее кресла и придвинулся к ней, говоря самым утешительным голосом: — Все идет нормально, принцесса. Окончательная победа не за горами.

— Ни их, ни тебя не ждет победа, принцесса, — заявил новый голос.

Он прозвучал от двери, и все повернулись туда. У входа стоял гоблин — а может, просто уродливый человек, одетый в черную мантию, с морщинистым злобным лицом.

— Как он попал в дом? — закричала Талира, взметая вихрь перьев.

В окне появилась огромная голова херувима Фалаара:

— Он не попал в дом. Этот трус проецирует сюда свое изображение. Видишь, он просвечивается насквозь?

— Кто ты? — спросил Дамион, вставая.

— Я Наугра, — ответил старик, оглядев всех по очереди. — Регент Омбара.

— Что ты хочешь от нас, Наугра? Скажи, что пришел сказать, и уходи.

— Вас извещают, чтобы вы покинули это место, потому что своим пребыванием подвергаете опасности множество жизней, — ответил регент.

— И оставить Мандрагора тиранствовать над ними? — отпарировал Дамион.

— Это лучше, чем если они будут уничтожены. Элнемора овладела вашей предательницей, Синдрой, которая хотела быть спутницей воплощения Валдура. Она слишком далеко протянула свою силу — и была поймана. Теперь она служит богине этого мира. Гора взорвется огнем, и весь город погибнет. Первыми же погибнут ваши друзья, которые сейчас оказались в крепости, — если вы им не прикажете немедленно отойти. Оставляю вас поразмыслить и принять решение.

И он исчез.

Эйлия с опрокинутым лицом встала.

— Что же мне делать? — спросила она.

Фалаар остановил на ней взгляд золотых глаз:

— Мы не можем остановить кампанию. Если это сделать, Мандрагор восстановит силы и сбежит на Омбар. А для воина — честь умереть в битве за Свет. Имена и души погибших будут жить в вечной славе.

— Жители этого города — не воины! Это простые купцы и крестьяне — и еще женщины и дети! — крикнула Эйлия.

— Враг знает, что твое сердце полно жалости. Он знал, что это сработает ему на руку — заставит тебя колебаться.

Она приложила руку к голове:

— Секунду, одну секунду… дайте мне подумать.

Эйлия вышла из дома в сад за высокими стенами. Над крышами города нависал вулкан, зловещий и черный, и он был полон магии земли: глубоко, ниже его подошвы, в глубинах его внутренностей, поднимались проснувшиеся огненные силы. В темно-зеленом небе горели звезды — и среди них одна красная. Воздух был нагретым, тяжелым, гнетущим, вызывал воспоминания о той ночи, когда она ощутила аромат роз. Эйлия беспокойно металась под звездами.

Что же мне делать? Мать, ты слышишь меня? Скажи, что мне делать! Архоны, помогите мне!

Но звезды молчали.

Что будет дальше? Сколько жизней придется за это отдать? И они ничего не значат в ходе вещей? И тебя это устраивает? — Она воззвала к небу: — Война будет идти сотни — тысячи лет. Гоблины и их родичи всегда будут нас ненавидеть — они сейчас ненавидят нас, как никогда.

Ей вспомнились слова Мандрагора: «Только если мы объединимся, будет долгий мир».

Она попыталась вызвать видение этого мира в сердце своем, но его там не было.

Снова вздрогнула земля, и серная вонь повисла в воздухе. Эйлия обернулась к замку, погруженному в туманную завесу. Теперь ей стал понятен план врага: восставшие огни прогонят из крепости всех воинов-людей, а с ними — их оружие. Тогда мятежные лоананы и огнедраконы смогут спуститься в цитадель и помочь Мандрагору в битве. Единственное, что могло бы этому помешать, как сказал Фалаар, это если солдаты останутся в крепости до конца и погибнут в огне. Несомненно, что погибнет и много херувимов, чтобы не дать Мандрагору спастись бегством. Она вспомнила Терена, других молодых солдат, Йомара и Лорелин и задрожала.

«Нет! Наши воины не будут побеждать, становясь смертниками. Слишком это ужасный конец. Пусть херувимы прекращают бой и начинают спасать солдат — только они могут вывезти их в безопасное место. Железо можно оставить, наверное, чтобы помешать нашему противнику проникнуть к своему принцу».

Но она уже знала, что это не решение. Люди — приспешники Мандрагора — просто соберут мечи и копья и выбросят их со стен.

«Кажется, единственный ответ — волшебство, и я должна сражаться, как предсказало пророчество. Я полечу с херувимами и помогу им и драконам победить Мандрагора».

Но не осталось ли еще надежды, что Мандрагор прислушается к голосу разума и сдастся, а не улетит с огнедраконами на Омбар? Пока что удалось сорвать его переезд туда, а это значит, что он все еще сопротивляется планам валеев на него.

Тут она заметила, что с ней Аурон, Фалаар и Дамион — просто стоят и молчат в нескольких шагах от нее, поддерживая в трудную минуту. Она обернулась к ним, сцепив перед собой руки, как проситель.

— Дамион, — сказала она, — не возьмешь ли на себя командование армией? Я попытаюсь помочь Лорелин, Йомару и остальным — если ты отвезешь меня во двор крепости, друг мой. — Это уже адресовалось Фалаару. — Там железо, и я не могу долететь туда сама в крылатом виде.

— Я отнесу тебя, — ответил Фалаар. — Но чего сможешь ты достигнуть там, принцесса, если ты и без того устала, и железо там рядом?

— У меня все еще есть одно преимущество перед врагом, — сказала Эйлия. — Он ранен, а я нет. Если он не слишком еще далеко зашел, я могу даже убедить его сдаться. Но в любом случае я иду туда — сделать то, что должна.

Лорелин ушла от остальных в оранжерею замка, чтобы железное оружие не затуманило ей ум, когда она выйдет в Эфир. Стоя в грустной тишине под разбитыми стеклами, среди увядших оранжерейных растений, она протянулась в Эфир и с облегчением услышала далекий мысленный шепот.

Лори, — звала Эйлия, — я лечу в замок на Фалааре. Вы должны вывести всех из замка — быстрее! Всех выведи на бастионы, херувимы их перенесут.

— А ты? — спросила Лорелин. — Зачем тебе сюда?

Есть одна вещь, которую я должна сделать.

— Какая?

Которую я должна была сделать раньше. Вести собственную битву, а не перепоручать ее другим. Лори, быстрее!

Лорелин сбежала в тронный зал, где собрались бойцы и горожане, и передала приказ Эйлии. Синдра продолжала сидеть на троне, но в присутствии такого количества железа владеющая ею сущность удалилась полностью, и лицо женщины стало белым от ужаса.

— Не бросайте меня здесь, умоляю вас! — кричала она. — Она вернется и снова меня заберет, я не могу ей сопротивляться!

— Тебе все равно придется идти с нами, — ответил Йомар. — Хотя бы чтобы ответить за твое предательство.

— Нет-нет, что я говорю? Это бесполезно, вы не понимаете. Вам не победить!

Синдра встала, качаясь, будто падая в обморок, свалилась им на руки. Тут же со змеиной быстротой ее рука дернулась вперед и схватила кинжал с пояса Йомара. Он, выругавшись, обернулся к ней с мечом наготове, но она направила острие себе в грудь — и никто не успел ее остановить, как она всадила его по рукоять.

— Свободна, — выдохнула она, опускаясь на колени на алый ковер. — Она меня никогда уже не заберет, никогда. Свободна! А он — нет… его поглотит…

— Мандрагор? — спросила Лорелин, опускаясь на колени и поддерживая голову и плечи женщины.

— Его единственная надежда, и ваша — Эйлия. — Синдра захлебывалась, губы покраснели уже не только от краски. — Она может его убить. Скажите ей: если она его любит, то должна убить его раньше… раньше, чем…

Голова ее откинулась назад, пустые глаза смотрели вверх.

Они поглядели на безжизненное тело, потом друг на друга.

— О чем это было? — спросил Йомар. — Все это насчет любит и убьет…

Лорелин покачала головой:

— Не знаю. Эйлию она всегда ненавидела, мы никогда не знали почему. Теперь уже никогда и не узнаем. — Она встала. — Но она хотя бы попыталась себя остановить — в конце.

— Что теперь? — спросил Йомар. — Огонь все равно вырвется из горы, хотя Элнеморы больше нет?

— Я думаю, да. По словам архона, она начала нечто такое, что остановить невозможно — это если ей верить. Но чувствуешь, как пол нагрелся?

Он кивнул:

— Лучше всего, наверное, поверить на слово. — Йомар глянул вниз на неподвижное тело. — Оставь ее. Ничего для нее сейчас не сделаешь, надо помогать живым. Всех этих людей надо вывести из замка на крышу, как сказала Эйлия.

С некоторыми трудностями паладины собрали в кучу остатки двора. Некоторые пытались уйти через дверь туннеля, но там им пришлось остановиться — черный дым валил из разбитой двери, все еще висящей на одной петле, а с ним — невыносимый жар. Кашляя и всматриваясь в наполненный золой туман, люди видели пылающие огни — расплавленная лава вырвалась снизу и красным потоком захлестывала ступени.

Теперь перед Лорелин была толпа перепуганных лиц.

— Все вверх, на крыши! Помощь придет, если сделаете, как я говорю.

Споров не было — все побежали. Паладины направляли толпу с флангов, Йомар и Лорелин шли сзади. Двигаться так быстро, как им хотелось бы, не получалось, потому что отключившихся от блаженной травы приходилось нести, а воины были обременены доспехами.

— Точно все здесь? — выдохнула Лорелин, поднимаясь на второй мраморный пролет.

Даже на этом уровне жар был невыносим, и дышалось с трудом. Дым гнался за людьми по лестнице, нижние залы уже горели.

— По всем комнатам пробежали, все пусто, — ответил один из рыцарей. — Остались только Трина Лиа и принц-дракон. Мы видели их обоих во дворе крепости.

— Эйлия! — крикнула Лорелин, но железо не позволило ей выйти в Эфир, и ответа не было.

Горожане ошеломленно смотрели, как темнеют под луной клубы пара, вырывающиеся из холма, и превращаются в несущий пепел горячий дым. Вдруг из пещеры высунулся красный язык и выплюнул фонтан жидкого камня, горящего расплавленным металлом. Струя лавы каскадом пошла вниз по крутому склону, поджигая все, к чему прикасалась. И в ту же минуту, будто в ответ, языки пламени взмыли в небо и вертящиеся черные крылья закрыли звезды — огнедраконы готовились вернуться в битву.

Лоананы уже все были в воздухе. Дамион повернулся к собравшейся за ним толпе и крикнул:

— Бегите и спасайтесь! Спасайте всех, кто еще остался! Вам тут ничего не сделать, берите женщин и детей и бегите! Город обречен!

Он побежал к Фалаару, который спустился неподалеку сгрузить с себя солдат:

— Огнедраконы кружат над крепостью. Наверное, прилетели за Мандрагором — охранять его и сопровождать на Омбар. Мы должны им помешать! Но горожанам тоже нужно помочь — скоро по этим улицам потекут огненные реки.

— Я слышу, — ответил Фалаар, нагибаясь, чтобы Дамион мог сесть ему на шею. — Но я думаю, трудно будет спасти людей и при этом защитить себя.

Дамион вгляделся вниз, когда крылатый скакун его взмыл в воздух. Херувимы на краю города высаживали пассажиров.

— Лорелин там, — сказал он с облегчением. — Я ее слышу. Они с Йомаром спасают людей, но я должен помочь Эйлии.

— Мы так и поступим, — ответил Фалаар, — но сперва должны пробиться через огнедраконов.

Свет из окон замка лился в прогулочный садик в его центре, и там стояла Эйлия лицом к лицу с Мандрагором. Раненый дракон растянулся на траве, разбросав наискось крылья, чешуйчатые бока его тяжело ходили. Золотистые глаза были полуоткрыты, но не узнали ее, когда она подошла. Она подвинула его голову при звуке улетающих крыльев — это херувимы уносили с крыш последних обитателей крепости.

— Они сбегают, бросив тебя на произвол судьбы, — тихо сказала Эйлия. — Прими свой собственный вид, Мандрагор, и мы тебя отнесем в безопасное место. Сдайся, и ты не будешь уничтожен.

Дракон не превратился в человека и отвечать не стал. Глаза его закрылись, дыхание вырывалось неровно и прерывисто. Казалось, он без сознания. А что, если его не удастся привести в чувство? Пусть она может сама принять форму дракона, но другого дракона ей в воздух не поднять. Один он здесь пропадет в огненном буйстве — судьба, которой она не пожелала бы ни одному живому существу. Ее наполняла жалость и вместе с ней чувство вины, а он лежал перед ней, простертый и израненный. Разве Мандрагор не пощадил ее жизнь, когда она спала вот в этом замке? Убей он ее тогда, не был бы он сейчас в таком состоянии. И должна ли она платить злом за добро? Уйти сейчас — значило бы оставить его огню. Элнемора, желая спасти Аватара, обрекла его на гибель — если только друзья Эйлии не смогут ему помочь. Она крикнула, призывая на помощь Аурона и Фалаара, потом вспомнила, что здесь ей не услышать эфирных голосов, хотя убегающие воины и взяли свое оружие. Она снова была отрезана, будто барьером, барьером железа…

Прямо сверху донесся рев звездной магии, преодолевающий голос холодного железа, и с ним — хлопанье крыльев. Эйлия посмотрела вверх — виверн спускался меж отвесных стен и садился во внутреннем дворе. У него на спине сидели два всадника — она узнала их, когда они спешились. Браннион Дюрон и Эррон Комора. У Смотрящего висел на бедре железный меч.

— Колоссальное достоинство вивернов, — произнес Эррон, привязывая шипящую рептилию веревкой к дереву, — это что они — создания природы, и летают без магии. Железо не привяжет их к земле, как дракона, и командовать ими можно без волшебства.

Они подошли поближе, и лежащий без сознания лоанан вздрогнул, но не очнулся, а потом чародейство, удерживающее его облик, исчезло. Перед ними в растоптанных кустах роз лежал Мандрагор-человек, покрытый боевыми ранами. Глаза его были закрыты, лицо — мертвенно-бледным. Эйлия смотрела на него с сочувствием — и с другим чувством, более сильным, которое она уже не могла отрицать.

«Можно было бы сейчас положить конец его страданиям, пока он не осознает, что происходит, — подумала она. — Как легко это было бы, и как милосердно! Судьба его свершилась бы этим милосердным деянием. Так давным-давно думала Элиана — но она пощадила его. Неужто просто случайно? Или она повиновалась судьбе, которая повелела ему жить?»

Как бы там ни было, а ей не хотелось, чтобы вся слава досталась Дюрону. Торжество над царем-драконом укрепило бы его власть над народом, и он хорошо это понимал. Со своими людьми он не пошел в бой, но подождал, пока ослабнет Мандрагор — пока на него можно будет напасть безнаказанно. И этого труса прославят как героя.

Смотрящий стал было вытаскивать меч, но остановился.

— Я не вижу здесь дракона, есть только человек, — нахмурился Дюрон. — Наше железо должно заставить эту тварь принять свою истинную форму, разве не так?

Эррон глянул презрительно:

— Это она и есть, его истинная форма. Никакой он не лоанан, он всего лишь человек, умеющий принимать облик дракона. Ты разве не слышал, что тебе сказала Эйлия? В этом она хотя бы не солгала: он просто лоанейский чародей. Как и эта женщина, эта богиня, как она любит, чтобы ее называли, — Эйлия тоже бессильна перед твоим мечом. Но поспеши! Пожар, пожирающий замок, скоро охватит и этот двор, и тот, что под землей, тоже уже приближается. Чувствуешь, как горяча почва под ногами? Убей царя-дракона, и летим прочь!

— А когда он умрет, ты займешь его место и будешь править этим миром! — бросила ему в лицо Эйлия, становясь между Дюроном и его жертвой. — Смотрящий, Эррон тебя предаст, как только не станет Мандрагора.

— Давай, Браннион, не обращай на нее внимания, — нетерпеливо сказал Эррон. — Убей его! Не обязательно тащить с собой тело целиком, просто отрежем голову. Достаточное доказательство твоей победы.

— Я надеялся на трофей получше — голова огромного дракона, — буркнул Дюрон.

— Без разницы. Поставим тебе изваяние, держащее голову дракона! — отрезал Эррон. — Спеши же! И не обращай на ведьму внимания: она тебе ничего не сделает. Волшебство недоступно ей в присутствии железа.

Дюрон поднял меч:

— Отойди от него, женщина.

— Нет.

— Отойди, или я и тебя убью.

Камень качнулся под ногами, новые языки пламени вырвались из замка. Виверн, обезумев от ужаса, мотал длинной шеей и вопил, потом захлопал кожистыми крыльями, рвясь в небо, но веревка не пустила его. Эйлия подняла голову — Крылатая Стража была занята боем с огнедраконами. Через Эфир она не могла их призвать в присутствии железа, и вообще помочь ей мог бы только херувим: дракон был бы так же беспомощен, как она.

Дюрон шагнул к ней…

…и, молниеносно повернувшись, воткнул меч в грудь Эррона. Лоаней хрипло взревел, поднял руки, хватаясь за лезвие, потом его ноги подкосились и он рухнул в розовые кусты и затих. Эйлия остолбенела.

— Я бы не дожил до таких лет, — заметил Дюрон спокойным и ровным голосом, вытаскивая меч из тела, — если бы верил предателям. К счастью, он мне больше не нужен. Пусть и тебе это послужит уроком, девица. Теперь отойди с дороги.

И он снова направился к Эйлии и Мандрагору.

Она побежала прочь, а он встал рядом с поверженным Мандрагором — и тут Эйлия сорвала с пояса Эррона кинжал с драгоценной рукоятью. Дюрон увидел это движение и обернулся к ней:

— Ты решила драться со мной вот этим ножичком? — спросил он презрительно.

— Нет, — ответила она. — У меня нет подобных намерений.

— Надо все-таки тебя убить, ибо я вижу, что ты по природе своей — коварная предательница. А то еще мой народ начнет тебя почитать, как твои невежественные подданные. Но сперва то, что важнее.

Он повернулся к Мандрагору, поглядывая на Эйлию.

Она снова побежала — на этот раз к виверну, который изо всех сил рвался улететь, обезумев от дыма и угрожающих языков пламени. Одним ударом она наполовину перерезала веревку, привязывавшую животное к дереву.

— Что ты делаешь? — завопил Дюрон, вдруг утративший свою невозмутимость.

Она повернулась к нему с ножом в руке:

— Отпускаю это создание на свободу. Если хочешь жить, Дюрон, забирайся ему на спину прямо сейчас. Этот виверн — твоя единственная надежда. Уходи и уноси с собой свое железо!

Их уже окружало огненное кольцо: горел весь замок. Расплавленный камень тек по мраморным полам, поджигая портьеры, гобелены и мебель. Виверн визжал и натягивал веревку, и та начала рваться на разрезе. Только несколько прядей еще удерживали зверя в плену, и Эйлия подняла нож, чтобы их разрезать. Изрыгая проклятия, Дюрон сунул меч в ножны и бросился в седло, но веревка лопнула как раз в миг его отчаянного прыжка, и он успел схватиться лишь за волочащийся конец. Виверн молниеносно взлетел в небо, во всю прыть спасаясь от огня, а Дюрон повис, болтаясь над ревущим пожаром, изо всех сил цепляясь за обрывок. Почти тут же зверь и человек исчезли в тучах дыма и пепла.

Эйлия осталась во дворе замка, отбросила кинжал Эррона: к счастью, он был стальным, потому что лоанеи железа на себе не носили. И все равно она была слишком слаба для любого чародейства. Мысленно позвав, она не получила ответа: Крылатая Стража продолжала битву с огне драконами, и мысли сражающихся были сплошь боль, гнев и смятение.

В последнем усилии она попыталась собраться, коснуться мерцающей сердцевины собственной силы, зачерпнуть из нее — но тут же налетел сокрушительный порыв ветра, раздувая пламя в горящих деревьях, и Эйлия, обернувшись, увидела вставшего на дыбы красного дракона с горящими глазами, тянущего к ней когтистые лапы.

Наблюдатели из города увидели, как взмыло над горой огромное дымное облако, подсвеченное красным пламенем, и пылающие потоки покатились по склонам. Город был обречен: у подножия потоки замедлят бег, но не остановятся, и вскоре улицы накроет огненным потопом. На крыши падал черный снег пепла. Отводя глаза от ужасного зрелища, спутники Эйлии бросились выводить бегущих горожан к окраинам. Из каждого окна замка лилась расплавленная лава и хлестали языки пламени, потом вся твердыня будто раскрылась вниз, стены выпучились и рухнули, и за ними показался зияющий огненный кратер посреди центрального двора. Вершина горы провалилась в эту кальдеру, унося с собой фундамент замка. Последней пала остроконечная башня, качаясь и сгибаясь, и с финальным поклоном гордой головы она рухнула в огненную яму. Темный покров, висевший над ней, осветился сверху зарницами, и клубящийся дым смешался с низкими облаками.

— Эйлия! Эйлия! — вскричал Аурон, обращая в бегство очередного огнедракона. — Где она? Кто-нибудь знает?

Но тут же он узнал сам, не дожидаясь ответа своих товарищей. Из тучи дыма вырвался красный дракон, колотя крыльями почерневший воздух, устремляясь к небу и свободе. Это был Мандрагор, и в передних лапах он сжимал безжизненную Трину Лиа.

 

18

Омбар

— Нет! Йо, скажи им, что нельзя! У него в когтях Эйлия — он ее уронит! — кричала Лорелин, схватив его за руку.

Не один десяток арайнийских лучников стоял посреди улицы, направив стрелы огромных луков на красного дракона, летящего над изрыгающей огонь горой. Казалось, что ему трудно набирать высоту, что он одурманен ядовитыми дымами из огнедышащего облака. Под ним вулкан выплевывал быстро вертящиеся расплавленные шары камней с черным шлаком, и в этом свирепом сиянии видно было, что в когтистой лапе Мандрагора — белая фигурка. Йомар, который мог бы дать лучникам команду пускать стрелы, замолчал и только беспомощно смотрел вверх, ожидая, что вот-вот полет кончится фатальным падением либо дракон выпустит Эйлию навстречу смерти. Но крылья продолжали работать, и свою добычу дракон не бросил. Выбравшись из дыма, он все-таки поднялся вверх, и еще несколько крылатых силуэтов спустились и окружили его — огнедраконы выстроились в атакующий клин, Мандрагор летел в середине. Крылатая Стража смотрела им вслед, но тоже не решалась вмешиваться — чтобы Мандрагор не сбросил Эйлию на землю. Некоторые пристроились лететь рядом с огнедраконами, но огнедраконы отгоняли их огнем и когтями. Выше и выше летел кортеж, пока царя-дракона — едва видную точку в небе — не подхватил Эфир, и он исчез с глаз — вместе со своей пленницей.

Отчаяние Лорелин вырвалось в долгом крике:

— Нееееет!

Сверху раздался крик, и рядом с ними рухнуло коричневое тело — Фалаар. Он спустился в громе крыльев и сел на мостовую, сжавшись в комок. На нем сидел сползший набок Дамион.

— Йомар! Лори! — крикнул он. — Жидкий огонь льется по склону! У земли он замедлится, но город все равно обречен. Часть потока уже добралась до реки — видите пар? Когда огонь и вода сходятся, они пускают в воздух дождь горящих углей, поджигающих все, на что упадут. Деревянные дома горят быстро, собирайте своих людей и бегите со всех ног. С вами останутся немногие из Крылатой Стражи — они помогут спасти тех, кто не сможет сам выбраться из огня.

— Но Эйлия, что будет с Эйлией? — вскрикнул Йомар.

— Остальные идут ей на помощь.

Йомар отдал приказ отступать, и херувим встал и расправил крылья.

— Дамион, постой! — крикнула Лорелин, бросаясь вперед. — Я с вами!

Дамион посмотрел на нее со спины херувима.

— Нет, Лорелин. Прости, но это будет слишком опасно. Ты пойми: мы летим на Омбар — он туда ее отнес. И чаша весов битвы склоняется не на нашу сторону. Он там сильнее, чем она вообще может быть, и планета отлично укреплена. Вы ничего больше сделать не можете, друзья! Оставайтесь на Неморе и помогите здешним людям, или летите обратно на Арайнию. Там, куда мы летим, армии бесполезны.

Херувим поднял его в воздух, взревел вихрь — и они взлетели в черное небо.

Люди бросились обратно к окраине города. Слышались гулкие удары, похожие не выстрелы пушек, и пылающие лавины пепла и угля сыпались на головы. Стало почти невозможно дышать из-за дыма.

— Почему? — орал на бегу Йомар хриплым натруженным голосом. — Почему она позволила себя захватить? Она же знала, что недостаточно сильна для битвы с ним, и вот теперь она у него!

— Может быть, слишком устала и не могла думать. Но почему он не убил ее сразу же? — крикнула в ответ Лорелин.

— Потому что тогда между ним и нами ничего бы не стояло. Мы не решались в него стрелять, пока он ее нес, — она была его пропуском к свободе. Наверняка сейчас она уже мертва…

— Не говори так! Может быть, они его успеют перехватить — или она очнется и начнет драться…

Даже теперь Лорелин не могла расстаться с надеждой.

Они пробирались по улице. С одной стороны клубился черный дым домов, подожженных падающим пеплом, с другой поднималась белая стена пара от реки, отмечающая продвижение лавового потока — вода выкипала, смешиваясь с огнем. Впереди лежал просвет между черным и белым облаком, но он все сужался и грозил закрыться — их может поймать меж двух огней. Талира летала сверху и издавала пронзительные крики, призывающие спешить.

— Знаем, знаем! — ответил, пыхтя, Йомар.

Они вошли в просвет, и жар ударил в лицо с двух сторон. Слева вспыхнул факелом стройный кипарис, а за ним светились обрамленные пламенем крыши. Справа кипела река, извергая взрывы жидкого пламени, подобного горящей смоле. Людям пришлось пригнуть головы на бегу, а огненная птица взлетела выше, где огонь не доставал. За чертой Лоананмара в лица подул прохладный ветер, а люди побежали дальше, прочь от города и от реки.

В полях собрались толпы людей, и лица их были красны в огне катастрофы — на их глазах сгорало и разрушалось все, что было у них в этом мире. Некоторые плакали, но большинство безнадежно молчало. Йомар не оставил им времени горевать, а погнал дальше.

— Не знаю я ничего про эти огненные горы, — сказал он, — и не знаю, докуда это все достанет. Знаю, что идти надо. — И он вполголоса добавил, обращаясь к Лорелин: — Лучше им не смотреть. Идти — это уже какое-то занятие.

— Не могу я вернуться на Арайнию и там ждать вестей, что случилось и кто победил! Если уж всему конец, то я хочу хотя бы быть там, где он наступит. А не стоять в Халмирионе, кусая ногти. Эйлия — мой друг!

— У меня то же чувство, — ответил Йомар.

Но он сейчас был испуган так, как никогда в жизни. Омбар! Он посмотрел в небо над стеной дыма, где виднелась кровавая звезда, Глаз Червя, и рядом с нею — еще одна, бледная, со своим невидимым спутником… Зимбурийцы поклонялись Вартаре, проливали для нее кровь, и говорили, что на ней обитает бог. И сейчас Эйлию увезли на планету, ближайшую к той звезде.

Он проглотил слюну:

— А нельзя воспользоваться тем порталом в развалинах?

— Не знаю! — снова простонала Лорелин. — А сама я корабль тоже вести не могу!

Но когда они шли, уходя от пылающего за спиной огня, мысленный голос обратился к Лорелин:

Идем со мной!

Она обернулась и увидела, что по воздуху спускается золотистый крупный дракон — Аурон, и с ним Талира, парящая над его головой. Он приземлился — одежда на людях заполоскалась от ветра, поднятого чудовищными крыльями. Зеленые глаза Аурона смотрели на Лорелин, видя ее насквозь.

Я лечу на Омбар, и могу тебя взять с собой, если хочешь.

— Аурон! Спасибо! — Лорелин бросилась к нему.

Не очень оно стоит благодарности, но у меня то же чувство, что у тебя. Мы можем с тем же успехом умереть там, что и здесь, и хотя Эйлии мы не поможем, ей будет приятно знать, что мы с ней. Идем! Но боюсь, Йомару придется оставить здесь железный меч.

Аурон не стал ей говорить, что никогда не был на Омбаре. Очень давно он видел его с далекого расстояния: между ним и своим собственным солнцем планета предстала его глазам черным диском, как солнечное пятно, соринкой в красном глазу Утары. Аурон не стремился подойти ближе к миру, где правит Валдур, — до этой минуты, когда уже не осталось выбора.

Йомар неохотно снял с себя Звездный Меч, обменяв его на обычный стальной. Потом он отдал паладинам приказы, велев вести людей по тропам джунглей как можно дальше на запад. Опасных зверей вокруг будет мало, потому что вонь дыма и шум пожара обратили в бегство все живое. Аурон подождал, пока унылая толпа уйдет прочь, а два человека и огненная птица устроятся на его чешуйчатой спине. Лишь тогда он взмыл в воздух, пролетел над погибающим городом, над извергающимся вулканом с его плюмажем дыма и пламени — погребальным костром Запретного дворца.

* * *

Сознание возвращалось к Эйлии постепенно. Все болело, она не понимала, где она. Лежала она на какой-то мягкой ткани, положенной на что-то твердое, и воздух вокруг был холодным. Заморгав, она села и увидела, что лежала на черном плаще, расстеленном на каменном полу какого-то зала. Два ряда круглых колонн шли вдоль стен, и капители их терялись в темноте под потолком, а пол перечеркивали их темные тени. С одной стороны разместились незастекленные окна, глубоко утопленные в стену, и в них лился красный свет. Мебели в зале не было совсем, была единственная дверь, освещенная этим кровавым сиянием. На миг Эйлия испугалась, что это пожар, и она все еще в горящем замке, но слишком прохладно было в зале — она дрожала в легком платье.

Мандрагор в человеческом облике стоял перед окном спиной к ней, и его высокая фигура в мантии отбрасывала на пол длинную тень. Эйлия встала и подошла к нему, он не обернулся.

Она тоже ничего не сказала, но встала рядом, рассматривая открывающийся из окна вид. Безоблачное небо сияло темной краснотой, будто закат, и на востоке поднималась высокая арка более светлого оттенка. В следующую секунду Эйлия поняла, на что она смотрит. Это было солнце — но такое огромное, что его разбухшая сфера заполнила почти все небо на западе. Тускло-красная поверхность кипела и пенилась, и огромные протуберанцы вырывались из нее со всех сторон языками пламени.

— Когда-то между этой планетой и Утарой были другие миры, но когда Глаз Червя состарился и разбух, он поглотил их. Солнце все еще продолжает расширяться. Этот мир обречен: когда-нибудь Утара поглотит Омбар, последнего из оставшихся детей своих, а потом сама завянет и умрет.

«Омбар, — подумала она, наполненная ужасом. — Мы на Омбаре. Зачем он меня сюда принес?»

Под солнцем простирался огромный город, взявший свою окраску у этого света. Усталые глаза Эйлии видели храмы и арены, мосты и акведуки, зиккураты, огромные дворцы и триумфальные арки. Мандрагор помолчал и добавил:

— Этот город уже наполовину умер, но когда-то был полон жизни. Его построили архоны, они жили здесь, а потом в нем появились смертные, служившие им. Теперь остались только эти рабы, живущие, как крысы, в домах своих хозяев.

Хотя город был населен, нигде не было признаков жизни: ни зверя, ни человека. Не было садов или деревьев, ничего зеленого здесь не росло. За городом раскинулась пустыня, тускло-красная в свете Утары. Цвета казались теплыми, но дующий в окно ветер леденил: как ни близко было солнце, тепла оно давало мало. Эйлии уже не хватало других цветов, особенно радующей глаз зелени растений и синевы воды, отражающей небо. Единственное маленькое море на горизонте съежилось и воняло солью, и вода в нем казалась кровью в свете вечного заката. Небо на западе, как и все здесь, несло в себе цвет Утары. Здесь всегда был конец дня — нависшая тьма, не приближающаяся и не удаляющаяся. Аурон рассказал ей все, что знал об Омбаре, что было не слишком много, потому что мало кто даже из лоананов решался сюда прилетать. Этот мир всегда был обращен к солнцу одной и той же стороной, и ни одна сторона не могла быть обитаемой: на одной слишком светло и жарко, на другой — слишком темно и холодно. Но между землей солнца и вечной ночи, говорил Аурон, лежала узкая полоса сумерек, опоясывающая планету. И в этой зоне тени расположились города и единственное место на всей сфере Омбара, где что-то росло: болотистые земли, где водились нукелавы, багбиры, баргесты и другие твари, ужасы самых древних сказок и легенд человечества.

Эйлия вздрогнула, но взяла себя в руки. Она видела зверей с Омбара, которых держали в Зимбуре: звери, дравшиеся на арене, и баргесты, которых в Йануване держали вместо сторожевых собак. Всех их убили после свержения Халазара, и она тогда с ужасом смотрела на эти уродливые, кошмарные трупы.

— Прости, но мне пришлось тебя сюда привезти, — сказал принц. — Ты бы погибла в пылающих развалинах дворца, если бы я не унес тебя, увидев, что силы твои растрачены. А как только я взлетел в воздух, меня окружили огнедраконы, да и твои лоананы. Эти последние готовы были вырвать тебя у меня, а потом меня убить. Мне ничего не оставалось, как лететь за огнедраконами — сюда. — Он вздрогнул. — Я хотел, чтобы уже там все кончилось, во дворе замка. Я не был без сознания: я не хотел более использовать силу железа, спасать себя или продолжать битву с врагами. Тогда я решил, что хочу умереть. Но, как видишь, я был спасен, вопреки моим усилиям. Даже раны мои исцелились. Я не могу убить себя — не могу умереть. Мною правит судьба, она направляет мое тело против моей воли, не дает мне сбежать. Я не хотел лететь на Омбар — но я здесь.

— Почему ты не убил меня, когда была возможность? — спросила она.

— Я мог бы тот же вопрос задать тебе. Это была жалость ко мне? Или ты все еще хочешь примкнуть ко мне и быть свободной? — Он на секунду замолчал, и она попыталась сформулировать ответ, но он заговорил снова: — Нас с тобой вывели, чтобы мы уничтожили друг друга. Это причина и смысл нашего существования. Может быть, у нас нет выбора. Давным-давно, когда я жил в Маракоре, в моем имении был зеленый лабиринт. Меня развлекало хождение по его запутанным тропам, пока я не начал понимать, что он подобен моей жизни. Нет ли чего-нибудь вне даже планов древних, что не дает нам сойти с определенной дороги? Не служат ли они еще более высшему предназначению, которого даже они ослушаться не могут? В лабиринте нет истинного выбора, только план, заложенный в него строителем. Пока что… пока что я был только рабом судьбы. И хотел я только одного — быть свободным. — Внезапно он повернулся к ней, встретился с ней взглядом, и глаза его были как бездонные глубины, полные огня. — Я думал, там, в горящем замке, что моя смерть будет хотя бы означать освобождение от судьбы. Но, наверное, нет на свете свободы. Может быть, мы с тобой, Эйлия, движемся к концу, предопределенному с незапамятных времен. И еще — есть во мне иная сила, вторая личность, берущая власть в свои руки. Я больше не один человек, а двое, и сидящий во мне мозговой паразит выигрывает битву. Я много делал плохого, не зная почему, выполнял приказы, неизвестно откуда идущие. Я думал сперва, что впадаю в безумие, но потом я понял, что создан таким. Когда я родился, это не было нормальным рождением, и кажется, умереть обычной смертью мне тоже не придется. Когда наступит эта смерть, умрет не тело — оно останется жить. Умрет мой разум.

— Ты говоришь, что ты одержим?

Эйлия взяла его за руку и заглянула в драконьи глаза.

— Что-то есть во мне злое — Голос. Он всегда во мне был, он от меня неотъемлем.

— Нет, — сказала Эйлия, — этот Голос — не ты. Он идет снаружи, из темноты, из Погибели. Это голос Валдура. Не слушай его, Мандрагор. Освободись от него. У тебя есть душа, и она принадлежит тебе, как и твое материальное тело. А за то, что ты делал, я тебя не могу осудить, потому что сама чуть не стала чудовищем. — Она ему рассказала, что случилось в лесах Арданы, когда ее страх и гнев бросили зверей в атаку на захватчиков.

— Я то же сделал на Неморе со зверями моря и джунглей, — сказал он. — И я, как ты, не сознавал, что делаю. Вот что случается, когда мы принимаем помощь архонов — мы не должны поддаваться им.

— Я помогу тебе, если смогу.

— Останься со мной. — Он закрыл глаза, вздрогнув, крепче сжал ее пальцы. — Я никому не могу верить, кроме тебя. Ты пощадила меня, когда я был полностью в твоей власти. Прости мне мое бурчание: я знаю, что не какая-то темная судьба заставила тебя спасти мне жизнь, а собственная твоя воля. Ты всегда сострадала — и мне, и другим. — Он открыл глаза, посмотрел на нее. — Валеи ненавидят меня и не верят мне. Я едва сдерживаю их, и мне нужно, чтобы кто-то охранял мой сон. Не все они хотят видеть меня своим правителем. — Он разжал пальцы. — Но ты поможешь мне, будешь охранять меня, и я смогу держать их в узде. И твой мир будет в безопасности, и все прочие тоже, пока я буду править империей валеев, а ты — остальной Талмиреннией. Вместе мы победим судьбу.

— Но сможешь ли ты править валеями, Мандрагор? Или же кончится тем, что они будут править тобой?

Мандрагор отпустил ее руку.

— Смогу, потому что должен. Наши две империи можно слить в одну. — Тень улыбки скользнула по лицу Мандрагора. — Вот это была бы шуточка! Этим интригующим древним не приходило в голову, что два врага, так идеально равных друг другу, как мы, могут восхититься друг другом именно за наши общие качества? — Он поглядел в незастекленное окно и снова помрачнел. — Сюда привезли предков человечества, чтобы скрестить их с демонами, сделать из них гоблинов и огров, троллей и гулей. Лоананы стали огнедраконами. Даже из херувимов некоторые перешли на сторону Темного. Какое-то время Империя управлялась отсюда — до войны. До того как был побежден Валдур и низвергнут в черную звезду.

— А Валдур — он жил в этом дворце?

От этой мысли она задрожала.

— Нет. Городом правил Эломбар, и это был его дворец. Здесь архон этого мира держал свой культ, и здесь требовал поклонения от рабов. Валдур выбрал себе обиталищем Ночные Земли. Ты видела широкую улицу через весь центр города? Это дорога к его старой крепости, через земли Сумерек и Ночи, к Цитадели Гибели.

У Эйлии что-то сжалось в душе.

— Крепость Ада — она на самом деле существует? И все еще стоит, до сих пор?

— Мне говорили, что да, хотя сам я никогда там не был. Ее центральная цитадель сделала из адаманта и никогда не может разрушиться. И его трон все еще там, говорят, и его железная корона. Он вернулся сюда, когда Атариэль разбил его на Мере и отобрал Камень Звезд. Здесь он оставил свою корону и принял облик дракона, чтобы дать последний бой другим архонам — глубоко в пустоте. Они победили его и бросили в черную звезду. Но его рабы верят, что он вернется в ином виде, взойдет на трон и возьмет корону — ее называют Железная Диадема. Модриан использовал ее, чтобы господствовать над Эломбаром и младшими элайями этого мира, потому что они подчинялись железу. Это был мощный символ его превосходства. — Помолчав, Мандрагор добавил: — И я должен отправляться туда, в эту цитадель.

— Зачем? — спросила она.

— Чтобы уничтожить и корону, и трон, показать его приспешникам, что не будет возвращения их бога. Хотя Наугра, я думаю, там, и как регент — тоже символ этой надежды, — он должен быть смещен. Пока это не сделано, не будет этим несчастным созданиям ни мира, ни свободы. Но тебе нет нужды идти со мной.

Снова она мысленно содрогнулась, но подошла к нему ближе:

— Я пойду. Я верю, что ты прав, Мандрагор, — мы можем выбирать свою судьбу, а не просто подчиняться ей.

— Но пока мы еще не можем идти. Я устал, и ты тоже. Сейчас отдыхай, если можешь. Тебе понадобится вся твоя сила и вся твоя мощь. Если ты не боишься снова принять облик дракона, то для нашего путешествия это будет хорошо. Сумерки — место опасное, как и Ночные Земли. Опасность на земле и в воздухе, и некоторые из этих опасностей умеют подкрадываться незаметно, так что когти и броня будут очень кстати. Многое зависит от нашего успеха. Здесь, в этом месте, нет завтра, но все же завтра может принести перемену.

С этими словами он поклонился ей и вышел через дверь, которую она видела.

Эйлия осталась, не в силах оторваться от окна, глядя из этой глубокой амбразуры на город. И город закачался у нее перед глазами, и хотя она не пила амброзии, вдруг он сменился видением возрождения. Сидящие колоссы со стертыми ветром и водой лицами вдруг стали целыми, их черты проступили из камня и тьмы, уставились вниз с надменной гордостью. Город ожил, и пустынная земля тоже оживала и молодела на ее удивленных глазах. Народ — и люди, и другие существа — заполнил улицы, ставшие вдруг гладко вымощенными. Конечно, это было видение давних дней славы Омбара, когда он был энтарской столицей. И Модриан правил на своем троне в великой крепости Ночных Земель?

Она подумала о величественной фигуре архангела, которую видала в старых книгах, медленно превратившегося в демона, потом в дракона. Такая мощная сила в видимой форме — даже мысль о ней заставляла подкашиваться колени в смеси благоговения и ужаса. Нет, она не осмелится взглянуть на него, пусть даже это бессильный призрак прошлого.

Высоко на одном зиккурате прозвонил гонг. Толпы зашевелились, заговорили, оглядываясь на дворец. Эйлия увидала страх на лицах, и ее собственный ужас усилился. Из высоких дверей вышла фигура, величественная и царственная, но задрапированная в темную ткань, и только глаза ее горели. Этот человек посмотрел на Эйлию. «Он видит меня, — подумала она. — Он сейчас не в этом времени, как и я».

Фигура заговорила. Стало видно ее лицо, не прекрасное, но уродливое, и злобные клыки торчали из-под губ. Лицо, как маска, нарочно сделанная злобной, чтобы внушать больше ужаса сердцам смертных.

Как тебе, сестренка, мой мир?

— Эломбар! — прошептала она.

Фигура растаяла, только тень осталась на мостовой.

Я снова стану великим, — сказал он.

— Нет, — возразила Эйлия. — Твоя сфера умирает.

Я снова стану великим! — взревел он безмолвно.

Тело Эйлии затрепетало. Смертная плоть была подавлена, но глубоко внутри ее сущности горело неколебимое белое пламя, и из этого пламени донесся ее ответ:

— Твое время кончилось. Никогда больше не будет Омбар править Империей, — сказала она с состраданием.

В тени вскипела ненависть.

Я еще заставлю Империю мне служить! — зашипела тень. — Принц-дракон думает, что сможет мне помешать, но он всего лишь орудие, которым осуществляем мы нашу волю. Он повинуется Валдуру, а не себе.

И тень исчезла вместе с образами. Город снова лег разрушенной пустой оболочкой, но Эйлию трясло при взгляде на него, будто в смертельном ознобе.

 

19

Цитадель Гибели

Тирон сидел в апартаментах дочери, положив голову на руки. У его ног лежала Безни, собака-имитатор, седеющую морду направив к двери. Стареющий зверь большую часть времени проводил в этой позе, в которой смешались надежда с апатичным увяданием. «Она ждет возвращения хозяйки, — подумал Тирон. — Как все мы. Но вернется ли она? Даже если Эйлия преодолеет силы, ей не благоприятствующие, спасет Империю от уничтожения, — выживет она в этой битве или купит нашу свободу ценой жизни? Победа может оказаться горше поражения — я хочу лишь одного: чтобы моя дочь вернулась, пусть она и архон».

Он наклонился потрепать Безни по голове, но выпрямился в ответ на стук в дверь.

— Войдите, — разрешил он, желая, чтобы гость ушел как можно быстрее. Не хотелось ему ничьего общества.

Дверь открылась, вошла молодая женщина с печальными карими глазами.

— Ваше величество… — робко начала она.

— Джемма, кажется? — спросил он, вставая и с усилием беря себя в руки. — Чем могу быть тебе полезен?

Она стояла, неловко потирая загрубелые от работы руки.

— Мы с моими родными хотели спросить, не слышно ли чего от Эйлии.

— Нет, милая. Ни слова пока. Но я вижу, что был эгоистичен — забыл, что не я один за нее тревожусь.

— Сир, в такие дни ужасно быть одному. Мои родные подумали, что вам, быть может, лучше будет у нас, потому что все мы только и можем делать, что ждать.

Тирона тронула эта простая девушка с острова с ее искренней добротой, с эмоциями, открыто выраженными на лице и в голосе.

— Конечно, вы же тоже ее любите. Вы с ней жили дольше моего.

Хоть небольшое, но утешение, что если придется горевать, он будет не одинок: жизнь Эйлии волнует многих. И эти меранцы много могут историй рассказать о ее жизни, о ее детстве и о том, что она делала до того, как легло на нее бремя пророчества.

— Но вы, наверное, хотели бы остаться один, — сказала Джемма. — Прошу прощения, что оторвала вас, я ухожу, ваше величество.

И она попыталась уйти.

— Нет-нет, я рад вашему приходу. — Он поколебался, потом протянул руку. — И я приду к вашим родным. Вы правильно сказали: мы хотя бы можем облегчить друг другу ожидание.

Аурон и его всадники ворвались в небо Омбара из эфирного разрыва, невидимо повисшего в воздухе. Под ними простиралась охряно-красная пустыня. Дракон снизился, скользя над обрывами, утесами, столовыми горами, высушенными руслами, сопровождаемый собственной черной тенью. Йомар подумал, что местность похожа на Муандаби в период засухи, только еще хуже, потому что весь этот мир — одна большая пустыня, и засуха не кончается никогда. Мохарцы много рассказывали историй о месте последнего пребывания проклятых, но он никогда не думал, что такое место есть на самом деле. Сейчас он поверил. Говорили, что на Омбаре — только один оазис: узкая полоска, опоясывающая его жуткими трясинами в вечных сумерках. И это было не убежище, а гнездо чудовищ.

Вскоре они увидели впереди каменные башни, краснеющие на фоне полосы сумерек востока, торчащие прямо из пустынной равнины. Это не были естественные образования, подобные тем, что они видели раньше в пустыне, но выветренные пирамиды и стены, воздвигнутые руками людей или чьими-то еще, а ущелья между ними — это были улицы, заполненные сейчас темнотой.

Эйлия! Эйлия! — кричала Лорелин, посылая мысли в Эфир во время полета над безмолвным городом.

Аурон и Талира тоже звали ее — ответа не было.

Ее здесь нет, — заявила наконец Талира, — я в этом уверена. Наверняка Мандрагор взял ее с собой в Ночные Земли, ибо там — трон Валдура. Он прилетел не просто, чтобы получить от валеев защиту — это слишком сильно отдает его им во власть. Вот почему он боялся раньше лететь на Омбар. Сейчас его единственный шанс — объявить свои права на царство и стать их правителем.

Тогда и нам придется идти в ночь, — ответил Аурон, отбрасывая собственный страх в заботе об Эйлии.

Погибла ли она? Произошла ли наконец решающая схватка?

Он сильнее ударил крыльями, прибавив скорости. Лигу за лигой пустыни оставляли они за собой, стремясь к стране ночи.

Эйлия и Мандрагор медленно пробирались в густеющих сумерках. Они долетели, куда смогли, в облике драконов, следуя нити разрушенной дороги, но даже дракону нужен отдых, и наконец они спустились в Землях Сумерек.

Какое-то время они шли в образе людей, стараясь пройти как можно больше до ночлега. Но сила тяжести на Омбаре высокая, и потому каждый шаг изматывал, и остатки дороги они потеряли. Солнце отсюда не было видно, и его огромный шар скрывал теперь горизонт, и красный свет не озарял небо, ставшее синевато-черным над туманами болот, через которые шли Эйлия и Мандрагор.

Двигаться приходилось осторожно, вокруг расстилались зловонные топи и дымящиеся трясины, добавляющие испарения во влажный воздух. Извитые бледные фигуры, которые Эйлия сперва приняла за деревья, были зарослями грибов, слизистыми на ощупь и более эластичными, чем древесина. Эйлия передернулась, потому что они касались ее, как мягкие цепкие руки. Этих грибов были целые рощи, огромных размеров и кошмарных форм: колоссальные поганки, круглые белые шары, как полузакопанные в землю черепа, выпуклые шишки, светящиеся больным зеленым светом. И много, как предупредил Мандрагор, здесь опасностей: по болотам рыщут баргесты с пылающими углями глаз, огромные мохнатые багбиры и омерзительные нукелавы с их прозрачными шкурами. Кошмарные создания меранских сказок, что рассказывают у зимнего очага, здесь стали живыми, дышащими созданиями. Птицы бубри, превосходящие по размеру моа, расхаживают по мелям на ходульных ногах, добывая себе пищу крючковатыми злыми клювами, чешуйчатые афанки затаились в глубоких лужах, разинув ждущие пасти. Эти твари охотились друг за другом, а иногда на моругеев, которые как-то старались выжить на этой болотистой почве. Эйлия и Мандрагор шли вперед по краю болот. Крупные звери им не попадались, но они видели каких-то больших и уродливых созданий в виде жаб с кожистыми крыльями и змеиным хвостом и зубами — эти твари выпрыгивали из слизистых луж, и их приходилось отбивать стальным оружием, потому что ни у одного из чародеев не осталось сил на колдовство. В сумерках светились жуткие бледные огни, которые могли быть горящим болотным газом, а возможно — и чем-нибудь другим. Показывались время от времени и другие путники, но в неверном свете трудно было сказать, гоблин это или какое-нибудь иное создание. В этой сумеречной земле всякий был лишь идущей тенью и избегал всех из страха. Не только животные здесь охотились на людей.

В тех же сумерках они дошли до островка, сырого и холодного, развели огонь и стали по очереди спать и сторожить. Первую вахту взяла себе Эйлия. При виде заснувшего принца ее окатила новая волна сочувствия. Когда эти драконьи глаза закрывались веками с темными ресницами, лицо Мандрагора становилось совсем человеческим. И еще он казался уязвимым — с этими морщинами, которых она не замечала, пока смотрели эти свирепые глаза: следы тяжелых трудов и страданий. И даже во сне лицо его не было спокойно — мышцы подергивались и дрожали, как поверхность пруда, тревожимая его скрытыми обитателями. Иногда он вздрагивал, чуть не просыпался, но потом снова погружался в глубокий сон. Иногда он поднимал руки, отбиваясь от неизвестного ей ужаса.

Она дала ему поспать подольше, потом только разбудила. Сама она спала неглубоко, ее тревожили сновидения, и проснулась она от шума, который заставил ее резко сесть с сильно бьющимся сердцем. Мандрагора нигде не было видно, костер почти погас, оставив только красноватые угли, На краю этого тусклого света подобралась для прыжка какая-то тварь с перепончатыми крыльями, как у дракона, дергающимися будто в агонии, с чешуей и хвостом дракона, но форма тела была человеческая, и одет он был ниже пояса в какую-то темную материю. Эйлия с ужасом смотрела на этого выходца из ада, гадая, как он подобрался так близко и что случилось с ее спутником. Но тварь подняла рогатую голову, и глянули два горящих глаза, полные слез, будто оставляющих огненные следы. Чудовище застонало и забилось от боли, но горящие глаза не видели Эйлию. И тут она догадалась, что это за тварь.

Мандрагор, подумала она, и ей стало дурно. В середине превращения!

Зрелище было невыносимое. Он превращается из человека в дракона? Сейчас он был ни тем, ни другим, а ужасающей смесью этих двоих, чем-то совершенно противоестественным.

— Мандрагор? — шепнула она.

— Помоги, — сказал он, и тут же: — Не подходи!

Он отпрянул в тень, на четвереньках, и лицо его стало более драконьим. Потом он пополз вперед на конечностях все еще человеческих, хотя и покрытых чешуей. Самое страшное было — что от Мандрагора осталось еще достаточно для узнавания. Чешуя покрывала лицо и шею как кожная болезнь, рот стал безгубым, как у ящерицы, и пытался слиться воедино с носом, образуя звериную морду. Но голос остался его, и грива красно-золотых волос, и тело в наполовину сброшенной мантии было еще человеческим.

— Мандрагор, это Валдур! — крикнула Эйлия. — Он пытается тебя заколдовать!

Полудракон застонал и дернулся:

— Я слышу его мысли! Он во мне! — голос стал неразборчивым из-за удлиняющихся зубов. — Сила… он обещает мне силу…

— Сила тебя порабощает! Освободись от нее!

Она заставила себя сидеть тихо, даже когда чешуйчатое лицо было от нее на расстоянии пальца, расширенные зрачки глядели ей в глаза — может быть, видя уродство своего отражения, а не только тревогу на ее лице.

— Освободись, — просипел Мандрагор, хватаясь за это слово, как утопающий за бревно. — Освободись.

И чудовище снова ушло, лицо и тело стали опять человеческими. Он свалился к ее ногам, тяжело дыша, и потерял сознание. Она подбросила дров в огонь, взяла голову Мандрагора к себе на колени и смотрела на него, пока он приходил в себя.

Они снова двинулись в безутреннем мраке, летя над трясинами, сколько могли выдержать их одолженные крылья. Полеты на этой планете требовали серьезного колдовства, и оно изнуряло путников. И хуже усталости для Эйлии было постоянное осознание неумолимой злобности Эломбара. Архон этого мира не мог ее уничтожить, но его враждебность стучала в разум, как встречный ураганный ветер, и потому она делала единственное, что могла — держалась в облике дракона. Чем дальше они летели, тем холоднее становился воздух и темнее небо, скрытое теперь тучами. Но будь оно даже чистым, все равно трудно было бы видеть, потому что не было здесь луны, освещающей местность. Лес грибных деревьев редел, и появлялись новые грибы, светящиеся в темноте. Кое-где призрачный бледный свет вроде бы двигался. Мандрагор сказал Эйлии, что определенные животные в этих местах светятся сами, как рыбы, живущие в темных океанских глубинах.

После многих часов полета они снова нашли дорогу — здесь, в Ночных Землях, она была отмечена регулярно расставленными дорожными столбами из белого венудора. Столбы отмечали лишь края мощеной дороги, потому что венудор освещал только себя — он не отбрасывал света на местность, как фонарь. Пролетев много лиг по этим безрадостным огням, Эйлия и Мандрагор снова остановились на отдых.

Тучи разошлись, пока они вдвоем лежали у дороги, и появились звезды. Теперь Эйлия видела Лотару низко над горизонтом, но все равно слишком далеко, чтобы разглядеть темноту, бледное свечение. Впервые она видела эту звезду не видением, не иллюзией или в хрустальном шаре, а собственным невооруженным глазом. С одной стороны выдавался широкий протуберанец, сформированный на конце невидимыми, но мощными силами в огненный круг с черной пустотой воронки внутри. Но что-то внутри этой воронки было еще чернее, что-то менее вещественное, чем тень — Ничто. Там была Пасть Червя, черная звезда, поглощающая свет вместо того, чтобы его излучать. В эту яму, казалось, падала и сама Эйлия, и эта планета со своим солнцем, и все окружающие звезды. Эйлия повернулась, выставила руки, будто защищаясь от страшного падения. Но нет, страх этот был беспочвенным. Аурон ей сказал, что Вартара не в силах поглотить космос. Черная звезда хватала лишь то, до чего могла дотянуться, и чтобы она тебя поглотила, нужно подойти к самой ее сфере.

Наконец отдохнув, они собрались двигаться дальше. Но Эйлия уже не могла призвать силу, чтобы принять облик дракона — вместо этого она замаскировалась гломерией, которая придала ей сходство с гоблинской старухой, а Мандрагор превратился в огромного черного огнедракона — лучший способ подойти к твердыне Валдура незамеченным. Потом он взял Эйлию на спину и поднялся в воздух.

Они летели над землей, освещенной холодной синевой Лотары, хотя она всего лишь окрашивала края самых выдающихся контуров. Внизу громоздились горы, покрытые шапками снега и льда, леса и болота кончились. Стаи черных тварей медленно летели по небу, хлопая перепончатыми крыльями. У каждой был во лбу пылающий красный карбункул, служивший для заманивая добычи. Твари издавали пронзительный визг, будивший пустынное эхо в темных горах и долинах.

Мандрагор молчал почти весь путь, только отвечал на ее вопросы.

Это воивры, — сказал он, когда она спросила. — Они живут в дальних пределах Ночных Земель. Они летают в темноте, как нетопыри, испускают крики и ловят эхо.

Подлетев к группе этих существ, Эйлия увидела, что они напоминают вивернов с длинными шеями и двумя когтистыми ногами, но глаз у них, как она с ужасом заметила, не было. На чешуйчатой шкуре голов только две зазубрины обозначали место, где когда-то были глаза.

Конечно, так же бывает и с рыбами, которые живут в пещерах, — сказала она. — Там, где нет света, глаза не нужны и отмирают.

Но все равно изможденные безглазые морды этих тварей вызывали у нее дрожь. Они достигли того, к чему стремились когда-то приверженцы Модриана-Валдура: не созерцать более вселенной, где они обитают.

И не успела она это подумать, как Мандрагор полетел над высокими горами, и внизу открылась долина под крепостью Модриана-Валдура.

Огромную круглую стену, высотой с гору и отвесную, вытесанную из черного вулканического камня, украшали десять ровно расставленных башен с остроконечными шпилями. В одном месте стены зияли ворота, в которые могла бы пройти крепость поменьше. Они были вырезаны в виде головы дракона, поднявшего верхнюю челюсть в готовности проглотить всякого, кто войдет. «Пасть Ада», — подумала Эйлия, вспомнив рисунки из древних меранских писаний. Внутренний бастион представлял собой одинокую башню из гладкого, как стекло, адаманта, который нельзя было ни разбить, ни поцарапать. Серая, как призрак, она воздымалась из круглого цоколя на головокружительную высоту более тысячи футов над долиной, как вызов Небесам. Наверху башня принимала форму короны, круга из десяти острых шипов, а под короной находилось отверстие, большое и увенчанное аркой, как огромное окно. Внутри оно было абсолютно темным, черным, как окружающее небо. Перед полусферическим основанием цитадели в земле открывалась рваная пасть бездонной ямы. Как башня цитадели стремилась в своей надменности достичь неба, так и яма будто хотела ворваться в самые недра земли. Пролетая над ямой, Эйлия не увидела в ней дна. В глубине ее жили огнедраконы, гроздьями цепляясь к скалистым выступам, как летучие мыши, взлетая время от времени парить над башнями крепости, согреваясь изнутри собственным огнем: они были из немногих тварей, что не могли вытерпеть местный холод. Из горячего сердца планеты глубоко внизу поднимался дым.

Здесь, окруженный собственным поместьем из льда и огня, царил повелитель черной звезды тысячи и тысячи лет, ход которых отмечала не смена времен года, не смена даже дней, но лишь перемены рисунка звезд, когда Омбар кружил по своей орбите. То время года, когда видна была Лотара в черном небе, было когда-то праздником, хотя не таким, какой смертные отмечали бы с радостью: многих приносили в жертву незримой звезде, сопровождающей Лотару. Рабов пригоняли сюда миллионами для работы в шахтах, и потому алтарям всегда хватало народу. Глубоко внизу, в яме, лежало царство, где правил когда-то Эломбар в материальном воплощении: подземное царство, холодное и голое, где ничего не росло под беззвездным небом каменных сводов. Освещали его только огни расплавленной лавы земли, вечно кипящей у каменных берегов, и здесь множество смертных каторжно трудились в удушающей жаре, пока мир наверху, где светили звезды и росли деревья, не превращался для них в легенду или сон.

Над драконьей пастью ворот во внешней стене шла надпись архонскими рунами: Кто войдет — не выйдет. Мандрагор перевел, и Эйлия вспомнила свой сон на острове. Эта зловещая цитадель и была причиной ее самых древних страхов. И поэтому она и боялась темноты всю свою жизнь: из-за этого святилища черной звезды Модриана-Валдура.

Мандрагор направился вниз, к круглому внутреннему бастиону.

— Пролететь в тронный зал сверху башни невозможно, — объяснил он, приземляясь. — Там железо, Железная Диадема, и потому придется идти долгим обходом в человеческом виде. Можно пройти по лестнице в центральной цитадели, но заходить в нее надо из ямы.

— Из ямы?!

Эйлия в отчаянии глядела в зияющую бездну в нескольких шагах от того места, где они стояли.

— В давние дни в ее стене была вырезана тропа, по которой ходили рабы. Так он защищал свою крепость: ничто не могло приблизиться к нему по воздуху, а подъем по лестнице долог и изнурителен. Он займет много часов.

Они нашли грунтовую тропу и пошли вниз, все время чувствуя слева бездонную пропасть. Эйлия жалась к стене и не глядела, хотя на таком расстоянии от цитадели ее сила могла еще ее защитить. Ее пугала сама эта бездна. Она видела дыры в стенах, устья шахт, ведущие в глубь земли, где работали и умирали бесчисленные рабы. Глубоко внизу на каменных выступах висели огне драконы. Время от времени один из них подлетал к отверстию ямы высоко вверху, глядел зловещими глазами на двух незваных пришельцев, но сила Мандрагора и Эйлии пока что отпугивала их. Наконец они дошли до широкого входа, сужающегося в туннель, который выводил на каменную лестницу, уходящую вверх бесконечным извивом.

Для Эйлии это был пока что самый невыносимый этап путешествия. На нижних уровнях еще можно было использовать чародейство, и они приняли форму драконов, чтобы лететь вверх. Но наконец камень стен сменился адамантом, похожим на густое серое стекло: они вошли в подножие башни, и перед ними легли ступени, будто вырезанные из льда. И с каждым поворотом винтовой лестницы росла ощущаемая над ними сила, тяжелая и гнетущая, зловещее злобное заклинание. Вскоре уже нельзя стало использовать магию, и пришлось подниматься по ступеням в образе людей. Шаги стали неверными и опасными, а центральный ствол уходил в темную глубину. Сперва Эйлия утешала себя мыслью, что успеет превратиться ниже, но раньше, чем упадет на дно, однако усталость наваливалась на нее все сильнее, потому что силу отнимала ненависть Эломбара, сгибая спину и плечи, и Эйлия поняла, что у нее не хватит сил спастись, если она упадет. Время от времени они останавливались на отдых, присев на узкой ступеньке, но спать не решались, и снова шагали вверх и вверх, ступень за ступенью, поворот за поворотом. Раз или два Мандрагору пришлось нести Эйлию, но она не могла ответить ему тем же, и когда он уставал, приходилось останавливаться. В такие минуты, как она заметила, у него снова появлялась чешуя на лице: когда он ослабевал, Валдур усиливался. Путь освещало только голубое сияние Лотары, просачивающееся через холодные полупрозрачные стены. И наконец, когда прошли, казалось, дни, снова адамантиновые ступени сменились каменными — черными, как обсидиан или темный мрамор. Это уже были верхние этажи башни, и все равно лестница шла так же вверх, круто извиваясь.

Наконец появилась площадка, широкая и ровная, и Эйлия рухнула на нее, слишком измотанная, чтобы сделать еще хоть шаг. Принц тоже остановился, прислонившись ноющей спиной к стене. Они отдыхали в молчании, слишком усталые, чтобы даже говорить, и так прошел целый час. Потом Мандрагор снова поднял ее на руки и, бережно неся, поднялся на последний изогнутый пролет, ведущий в круглый каменный зал. Там было пусто, и только еще один короткий лестничный пролет в дальнем конце уходил в квадратное отверстие на потолке.

— Отдохни здесь, — сказал Мандрагор, опуская Эйлию на пол и давая ей свой плащ, чтобы подстелить его. — Здесь ничто тебе не повредит, а я поднимусь и посмотрю, что там.

Эйлия вытянулась на темном плаще, а он поднялся по последней лестнице с мрачным предчувствием, к которому примешивался заметной силы холодный ужас. Прямая лестница вывела его во второй зал, куда выше первого: в тусклом свете свода вообще не было видно. В восточной стене зияла амбразура в форме окна, которую они видели снаружи, снизу. От огромной высоты она казалась маленькой, но в нее могли пройти человек десять в ряд, и в высоту она была не меньше двадцати футов. Виднелись сквозь нее бледные пики гор и темное небо, а все в комнате было черным, и сперва глаз не мог различить деталей. Потом в тусклом синем свете Лотары выступил на западной стене круг, окруженный многими лучами: изображение звезды, вырезанное в каменной стене, черное на черном. Под этой резьбой стоял черный трон, такой огромный, что не мог быть сделан ни для кого из смертных, и лежала на нем высокая корона из черного железа, тоже слишком большая для человеческой головы, и десять зубов венца повторяли зубья башни. Это была корона повелителя Вартары, все еще лежащая там, где бросили ее тысячи лет тому назад. В диадеме имелось небольшое углубление — пустое гнездо, где когда-то лежал Камень Звезд.

И на ступенях, ведущих к трону, одетый в соболино-черный плащ с клобуком, будто сам составляющий часть интерьера, сидел уродец, похожий на гоблина. Наугра поднял глаза, услышав шаги принца-дракона, и лицо его белело в клобуке.

— Аватар! — сказал он. — Ты вернулся к нам на Омбар, как я и говорил. И ты доставил нам Трину Лиа и Камень Господства.

— Нет, — ответил Мандрагор. — Я вернулся ради иного дела. И не ожидал встретить тебя в битве, регент. Наверное, какой-то зверь в лесу сдох.

Он двинулся к Наугре, но регент не уступил дороги — он показал на корону, лежащую на сиденье трона:

— Железная Диадема. Она тысячи лет ждала твоего прихода. И теперь ты можешь назвать ее своей.

— Я этого не хочу. И вообще ты мог бы заметить, что она мне велика, — сухо ответил Мандрагор.

— Верно. Модриан-Валдур любил людской облик, но был выше любого человека, что был, есть и может быть. Однако твоя смертная оболочка может быть отлита во множество форм, людских и иных. И после тебя будут другие, твои потомки, что будут наследовать диадему в свою очередь. И подобно короне, бессмертный дух Валдура будет переходить из тела в тело, владея ими по очереди, потом отбрасывая прочь.

— Это если я твою диадему не брошу в яму, — сказал принц.

Наугра улыбнулся:

— Бросишь ли? Увидим. Возьми ее сейчас — и увидишь, какая судьба тебя постигнет.

Земля внизу была абсолютно черной, обиталище безглазых тварей. Аурон и его спутники всматривались изо всех сил, стараясь следовать исчезающей линии дороги, ее извивам, отмеченным венудором. Пролетая наконец над горами, как недавно Эйлия и Мандрагор, они увидели тайную долину и то, что было в ней.

— Цитадель Гибели, — шепнула Лорелин, отводя глаза.

— Ты ее знаешь? — удивился Йомар.

— Я видела картинки в старых книгах. Крепость Погибели. Я только не знала, что она существует на самом деле.

— Внутри башни — холодное железо, — сказал Аурон. — Мне к ней не подлететь.

Талира, улетевшая вперед в своих сияющих перьях, ответила:

— Тебе не придется. Видишь, вон на дне долины Фалаар, и с ним Дамион.

Они спустились вниз и сели рядом с херувимом и архоном.

— Я знал, что вы прилетите, — сказал Дамион обреченным голосом, когда Йомар и Лорелин спрыгнули на землю и пошли к нему. — Эйлия и Мандрагор — в цитадели.

— Что нам теперь делать? — спросила Лорелин.

— Ждать, — спокойно ответил он.

— И неужто мы ничего не можем сделать? — нетерпеливо сказал Йомар. — Ради всех Небес, ты же архон — один из них, и ты ничего не можешь ради нее сделать?

— Теперь это не в наших руках, Йо, — ответил Дамион. — Мы не можем вмешаться.

— Но ведь судьба всех нас сейчас решается? — спросила Талира. — И конец всему, если Эйлия погибнет!

— Нет, не всему, — возразил Дамион. — И даже ей самой не конец. Ее дух останется жить, даже если тело погибнет. Но это будет конец Небесной Империи, конец всех вещей, какими мы их знаем. А у смертных не останется другого выхода, кроме гибели.

Они смотрели на крепость и пытались представить себе, какие силы борются там сейчас. Смертные чувствовали, что они ждут битвы двух богов, и исход этой битвы решит их судьбу.

— Мы не вмешаемся, — тяжело произнес Аурон. — Если, как ты говоришь, все теперь легло на Эйлию, мы должны в нее верить.

— Но как же можно оставить ее в битве одну? — вскричала Талира.

— Она не будет одна, — ответил тихо Дамион. — Те, кто служат свету, с нею, в Камне и в духе. Нас все еще больше в Эфире, чем тех, кто предался Тьме.

— Все равно, — сказал Аурон. — Я остаюсь в этом мире.

— Аурон, — сказал Дамион сочувственно, — сделать ты ничего не можешь.

— Ты сам говорил, что архоны не видят будущее, — заговорила Талира. — Мы с Ауроном — защитники Эйлии, и даже если ей наша защита больше не нужна, мы останемся здесь, пусть даже поддержать ее мы можем только своей любовью.

— И мы ее друзья, — добавила Лорелин, глянув на Йомара.

Он кивнул.

— Мы тоже остаемся.

— Я могу отвезти вас на вершину башни, — предложил херувим. — Всех, кроме Аурона, конечно. Он должен держаться поодаль, чтобы не потерять способности к полету. А мне железо не мешает.

— Тогда полетели, — сказал Дамион.

Он с двумя людьми сел на херувима, а огненная птица полетела вперед. Аурону пришлось довольствоваться возможностью лететь с ними рядом, сколько он мог, а потом резко отвернуть и описывать вокруг башни круги там, куда не доставало железо. Дальше этого места Дамион, Лорелин и Талира свое волшебство использовать не могли. И при отсутствии мысленной речи они не могли понимать язык друг друга. Талира понимала по-элейски, поскольку пользовалась этим языком в человеческом облике, но Лорелин и Дамион сейчас слышали из ее клюва лишь птичий щебет, который всегда только и слышал от нее Йомар. Фалаар тоже ее не понимал, а для остальных четырех его орлиный клекот тоже был непонятен. Приближаясь к башне, они могли только тревожно переглядываться и объясняться знаками. Аурон, летящий по своей далекой орбите, ощутил момент, когда перестал слышать их мысли, и встревожился еще сильнее.

Херувим круто взмыл вверх, почти прижимая крылья к бокам, и устремился прямо в высокий черный переплет окна. Какую-то секунду все пятеро видели перед собой только черноту, потом там что-то шевельнулось: две тени оказались фигурами людей. Это был Мандрагор, а перед ним стоял, согнувшись, изможденный человек, в котором Дамион, Талира и Фалаар узнали регента Омбара. Мандрагор обернулся к ним.

— Где Эйлия? — воскликнула Лорелин, выхватывая адамантиновый клинок.

— Она в безопасности, — ответил принц. — Отдыхает в комнате внизу. Не для того я принес ее сюда, чтобы причинить ей вред, а чтобы дать последнюю возможность встать на мою сторону. Вдвоем у нас хватит мощи закончить эту войну. Ей нужно лишь согласиться править рядом со мной, и битва империй будет окончена.

— Эйлия никогда на это не согласится! Она знает, что валеи — зло, и служат они только Валдуру. Она твоя пленница! — налетела на него Лорелин и потрясла мечом, оглянувшись на Йомара.

Но Йомар молчал. Он глядел в лицо Мандрагора, которое в холодном свете казалось еще белее, и видел вытравленные на этом лице долгие годы страданий. Гнев и ненависть его покинули. Он, Йомар, знал жизнь, полную страданий и лишений, и знал, как это ранит душу, но это существо страдало на много сот лет больше, чем Йомар на свете жил. Как ни рвался он убить Мандрагора, вдруг в нем шевельнулся стыд. Он впервые спросил себя, как так вышло, что весь свой гнев, всю вину за свои и чужие страдания он вдруг возложил на одного человека. И странно, подумал он, что жалости его научил именно Мандрагор.

— Мы с Эйлией будем править вместе, — не уступал принц. — С Неморы сюда принес ее я, но в эту цитадель она пришла по доброй воле.

— Тебе не уйти от судьбы, — произнес Дамион. — Когда ты хочешь избежать ее, оказывается, что она все равно тебя постигнет. Ты можешь только отвергнуть корону и ту силу, которой она служит.

Мандрагор посмотрел на него взглядом, полным гордости и гнева.

— Я говорю, что избегну ее, и это — единственный способ. Править теми, кто правил бы мною.

— Ты станешь тираном, — сказал Дамион. — Мандрагор, кем бы ты ни был сейчас, когда-то ты был достойным рыцарем на Мере. Вспомни, за что ты сражался!

Мандрагор заколебался. Если он сейчас зачерпнет темной Силы, он победит их всех. Но этого он делать не хотел — слишком сам этого боялся.

— Уходите, — сказал принц-дракон. — Я не стану убивать друзей Эйлии. Но я буду сражаться с вами, если вы меня вынудите. Вы знаете, что вам не выстоять против меня, если я обращусь к присутствующей здесь Силе. Даже херувиму не выстоять.

Но когда он шагнул вперед, то повернулся спиной к регенту, и тот бросился на него сзади. У него в руке что-то блеснуло быстрее атакующей змеи, и в следующий миг из груди Мандрагора высунулось железное лезвие.

Все застыли неподвижно: союзники Эйлии, раненый принц. Глаза Мандрагора расширились, и потом он упал — молча рухнул вперед.

— Отличная работа, — сказал регент незваным пришельцам, выдергивая нож из спины Мандрагора. — Я хотел подождать, пока у него ослабнет бдительность, и тогда ударить. Но вы мне помогли, когда отвлекли его внимание.

— Ты сумасшедший! — воскликнула пораженная Лорелин. — Он же твой повелитель!

— Не он. Я всего лишь убрал препятствие с дороги моего господина. — Регент наклонился над Мандрагором. — Ну, принц, теперь тебе придется обратиться к Силе — или умереть. Твое волшебство тебя не излечит. Зови Силу — и спаси себя. Всего один раз, последний.

Мандрагор лежал, тяжело дыша, глаза его остекленели, руки хваталась за рану в груди. Слов Наугры он будто не слышал. Регент наклонился к раненому, почти держа на руках его голову и приговаривая злорадно и тихо:

— Сила — великая магия, которой не помешает никакое железо! Она спасет тебя, призови ее и исцелись. Ибо ты знаешь, что тебе нельзя умирать: ты — последняя надежда.

Он действительно сошел с ума, недоверчиво подумал Йомар. Если Мандрагор воспользуется темной магией, чтобы спастись, разве не отомстит он сразу после этого регенту?

Глаза принца-дракона были закрыты, дыхание стало частым и поверхностным.

Потом он медленно сел. Глаза его открылись, блеснув в неверном свете. И лицо уже не было искажено болью. А Наугра будто утратил силу, что видна была на его изборожденном морщинами лице, он сжался, увял на глазах, рухнул на пол, скорчился и побледнел. Вдруг в глазах его появился ужас, и он таращился, моргая, на нависшую над ним фигуру.

Пронзительно вскрикнула огненная птица:

— Одержим! Регент был одержим Темным, и теперь дух врага перешел от него к Мандрагору — видите?

Талира, охваченная ужасом и отчаянием от невозможности заставить себя понять, кричала на спутников, потом взлетела в туче перьев и стала бросаться им в лицо, бить крыльями, подгоняя к херувиму. Они вскочили, будто пробудившись от транса. Фалаар, осознав, что она хочет выразить, хотя не понимая причины, отступил к выходу и тоже расправил крылья, а огненная птица летала от него к ним и обратно, снова и снова, пока Дамион, Лорелин и Йомар не вскочили на спину херувима. Он подождал лишь, чтобы они уселись, и тут же развернулся и взлетел.

Принц стоял, глядя вслед бегущим друзьям Эйлии, и если бы они видели этот взгляд, то поняли бы, что никогда он не смотрел так холодно и враждебно. Неуверенность и нерешительность исчезли. Но заговорил он с регентом:

— Твоя задача выполнена. Ты был всего лишь сосудом, хотя и не знал этого, сосудом слишком слабым и непрочным, чтобы сдержать мою силу полностью. Я беру себе другой сосуд, более подходящий для хранения моей силы.

Не проявляя более признаков раны или слабости, он взял кинжал и ударил скорчившегося регента в основание шеи. Наугра дернулся и застыл.

Принц отбросил оружие в сторону, шагнул к трону, протянул руки и взял Железную Диадему.

 

20

Принц Теней

Эйлия была в темноте. Заполненная растущими страхами, она бесцельно блуждала по пустым безмолвным просторам, где ничего не было видно, нащупывая путь, разыскивая Мандрагора, который не отвечал на ее призывы. Она чувствовала, что кто-то или что-то следует за ней по пятам, но, оборачиваясь, никого не видела.

— Эйлия, проснись, — велел чей-то голос.

Она вынырнула из черных снов, открыла глаза и увидела, что явь подобна сну: окружающая беспросветная темнота. Мандрагор, стоящий над ней, казался лишь тенью во мраке, и со спазмом отвращения и ужаса она вспомнила, где находится.

— Ты отдохнула? — спросил он. — Там над нами зал, где стоит трон самого Валдура. Пойдем, я тебе его покажу.

Она не была уверена, что хочет увидеть этот трон, но приняла его протянутую руку и позволила поднять себя на ноги. Они миновали короткую лестницу и вышли в черный грот зала. И здесь, когда глаза привыкли, она разглядела обсидиановый трон и железную корону, выступившие из тени, и отдернулась, увидев их. Потом увидела мертвое тело Наугры на полу, завернутое в темный плащ.

— Ты его убил!

— Разумеется, — ответил Мандрагор. — Злобная тварь, которой нельзя было доверять.

Он подошел к высокому арочному окну и повел рукой, указывая на раскинувшийся внизу вид. Она подошла и встала рядом.

— Здесь был трон власти Валдура в прежние дни. Отсюда он глядел, как добывают руды и куют оружие для его смертных армий, и все подчинялось ему. Тогда создавали автоматы в виде людей, бронзовых гигантов, умеющих пускать стрелы и орудовать исполинскими мечами, — армии, против которой не мог выстоять никакой солдат, никакая доблесть. Можешь ли ты представить себе такое зрелище? И архонов в их переходных формах, не люди и не звери. Ты можешь это сама увидеть, если попытаешься: тебе больше не нужна амброзия, чтобы переноситься в будущее или в прошлое.

Она вспомнила рассказ Орендила и старые таблички в Кантиканте.

— Я не хочу этого видеть, — сказала она. — Те времена миновали, и остается лишь радоваться этому.

— Нет, их можно оживить, здесь и на других мирах. Слава моей новой империи будет даже еще ярче!

Страх, который рос в ней исподволь, вдруг вырвался и завладел разумом. В ужасе она отпрянула прочь от высокого окна, прочь от Мандрагора.

— Нет! Это говоришь не ты — не тот Мандрагор, которого я знаю. Ты хотел положить войне конец, это Валдур искушает тебя, пытается тебя захватить — сопротивляйся!

Она вздрогнула, посмотрела на огромную синюю звезду, висящую над горами и над черной пустотой.

— Это все еще его обитель, хотя он заключен в Вартаре. Здесь он может тебя достать.

Мандрагор посмотрел на нее с презрительной усмешкой.

— Глупая женщина, — бросил он. — Ты говоришь о вещах, которых тебе не понять.

Эйлия уставилась на него, а он смотрел на нее, и зрачки его расширились, и улыбка не была его улыбкой.

— Да, теперь ты знаешь. Пришло время нам встретиться лицом к лицу, Трина Лиа.

Она коснулась его разума — и ощутила ту же господствующую темноту, что и на Неморе, которую она приняла тогда за волшебство духа местного мира. Но и сама Элнемора была всего лишь рабыней и каналом для его влияния. Единый проявлял себя в Камне, а все живое или неживое было лишь частичным его выражением, но эта Сила не позволяла предметам быть самими собой: она брала их и поглощала, делала образами лишь самой себя. Синдра, Наугра, Халазар и вот теперь Мандрагор были полностью ею одержимы. Она вскрикнула, высоко и жалобно:

— Где Мандрагор? Что ты с ним сделал?

— Это создание выполнило свое назначение. Мне нужно было, чтобы он привез тебя сюда, где ты и он слабы, а я силен. Наконец-то у меня снова будет материальная форма. Когда меня ввергли в черное солнце, оно завладело лишь моей телесной оболочкой, дух мой остался здесь, в телах моих смертных регентов — слишком утлых сосудах, чтобы выдержать всю мою силу. В отличие от этого тела, сделанного мною.

Она посмотрела на черноглазого принца будто прощальным взглядом — нет, скорее горестным. Потому что перед ней была своего рода смерть.

— Нет, Мандрагор, — шепнула она.

— Дай мне Камень, — произнес он, двигаясь к ней.

— Нет.

Снова она отступила, быстро оглянувшись. Он теснил ее к открытому окну.

— Дай. Он вернется в мою диадему, где ни один смертный уже никогда не наложит на него руки. Станет эмблемой моей победы.

— Нет!

Эйлия повернулась и бросилась в окно.

Ледяной ветер завизжал в ушах. Она падала камнем — присутствие диадемы не позволяло принять иную форму. Но вскоре ее действие истощится, к ней вернется способность летать прежде, чем…

С громом исполинских крыльев над ней возник дракон.

* * *

Друзья Трины Лиа в ожидании остановились внизу, глядя на мрачную башню.

— Что будет дальше, Дамион? — спросила Лорелин. — Это поистине он? И что он теперь станет делать?

— Не знаю, — тихо ответил Дамион. — Знаю одно: ничто в Талмиреннии сейчас не может этого остановить.

Лорелин замолчала. Йомар глядел в черное небо, на звезды, лежащие за Лотарой и Вартарой. Да, эти далекие, мерцающие огни содержат в себе разумы, старше самого времени… «Я никогда в вас раньше не верил, — подумал он, — но теперь я знаю, что вы существуете. Эйлии вы нужны, нужна ваша помощь. Не оставьте ее теперь. Пусть ничего не случится с нею!»

Звезды не ответили. Для его ушей они не создавали небесной музыки, и никогда не будут создавать. Он попытался снова:

«Я думал, что мог бы убить его для нее, но ошибся: я знаю, что не могу. И видите, сейчас все от вас зависит. Если вы так сильны, сделайте что-нибудь, спасите ее!»

— Что это? — спросила Лорелин, чуть погодя. — Я все время что-то такое около нас вижу — вспышки света, движущиеся тени, но стоит посмотреть прямо — как ничего не видно.

— Это начало, — тихо ответил Дамион. — Здесь сейчас освобождаются такие силы, которых ты даже представить себе не можешь.

— Это так, — отозвался голос. Все обернулись и увидели призрачную фигуру старухи с печальным лицом, изборожденным морщинами. Это была Ана, и с ней — Серая Метелка, устроившаяся у ее ног. — Вы были очень храбры, что явились сюда, — сказала прозрачная женщина, — но вы сделали все, что могли сделать. В том, что будет дальше, ваше участие невозможно.

— Она говорит правду.

Еще одна фигура появилась рядом с ней, высокий и величественный человек с золотисто-седыми волосами и бородой. Ему не нужна была корона, чтобы показать, что он король.

— Браннар Андарион! — сказал Дамион и низко поклонился.

Остальные посмотрела на пришельца, потом снова на цитадель. И им стало понятно, что, хотя они показали свою силу в иных битвах, здесь они значат меньше, чем последний пехотинец: над ними сошлись в бою великие военачальники и принц, архоны Стихий, Планет и Звезд.

Вдруг в черной дыре наверху башни показалась новая фигура — крошечная на такой высоте, призрачная, белое платье бьется на ветру.

— Эйлия! — бросилась вперед Лорелин. Йомар успел поймать ее за руку. — Эйлия, Эйлия! Что это? Нет, она же нас не слышит, там железо!

Эйлия выпрыгнула из амбразуры. Платье затрепетало на ветру, а она падала вниз головой. Распущенные волосы развевались. Такая она была маленькая, такая совершенно беспомощная, что Йомар застонал от бессильной муки.

— Эйлия! Да что мы стоим, надо ей помочь! Кто-нибудь, летите, подхватите ее!

— Она уже не просто Эйлия, — сказал Дамион с едва слышным оттенком гордости. — Она — Сила, Йомар, и теперь она повелевает другими силами.

— Она такая одинокая! — всхлипнула Лорелин.

У них на глазах что-то зашевелилось в окне башни, и появился дракон, черный, как ночь. Он тоже прыгнул вперед, прижав крылья к бокам, камнем падая на Эйлию.

Она раскинула руки, падая, — широкие рукава задрались до плеч, шевельнулись изящные пальцы, из них вылетел сноп света. Он устремился к чудовищу, но лучи отклонились, будто от невидимого щита.

Лорелин в отчаянии повернулась к Дамиону, и увидела на лицах у него, у Аны и Андариона выражение сосредоточенности. «Они помогают ей, — подумала она, успокаиваясь. — Отдают ей свою силу».

Дракон схватил Эйлию когтями, но снова полыхнул ослепительный белый свет, и показалось, что в когтях дракона — звезда или молния. Они вместе летели вниз, но наконец дракон взревел и отпустил ее, и она рухнула — всего в десятке футов над землей. Эйлия приземлилась на ноги, пошатнулась и упала на колени, но тут же встала. Дракон вышел из пике и взмыл вверх.

— Сейчас они будут биться, — сказала Ана.

Скорбно прозвучал голос Андариона:

— Моя вина. Все это моя вина: Морлин — плоть моя и кровь. Без меня его бы вообще на свете не было.

— Тебе не в чем упрекать себя, король, — возразила Ана. — Ты не первый, кого использовал и обманул Валдур. Но смотри — они сходятся в бою.

— Только они двое? Без армий, без ничего? — спросил Йомар.

— Каждый из них — армия, Ио, — ответил ему Дамион.

Эйлия закружилась, ища способ оторваться от противника. Дракон, который был когда-то Мандрагором, уселся на стене замка, черный под синей звездой, проревел какой-то приказ, и огнедраконы массой плещущих крыльев взмыли из серных глубин огромной ямы, и миллионы теней зашевелились в крепости, теней, призванных им, демонов его мира и других миров, материализующихся по его прихоти. Возглавлял их Эломбар, закованный в броню, и вел их в битву, как военачальник. К ней шагала целая армия гротескных созданий, не людей и не животных, вызванная из Эфира на войну с нею.

Она призвала собственные силы, и ощутила, как идут они через нее, как через канал. И лучистые фигуры с сияющими лицами и распахнутыми крыльями окружили ее защитной стеной. Но тем же ровным шагом продолжало надвигаться темное воинство.

Дамион и его друзья не сводили глаз с поля битвы.

— Я вижу, — сказала Лорелин, — там какие-то… предметы. Тени и что-то вроде вспышек — будто армии бьются…

— И я вижу, — сказал Йомар.

— Войска Неба и Ада, — ответил Дамион.

Равнина осветилась ярким сиянием — от Камня в руке Эйлии.

— Все как старые книги предсказывали, — прошептала Лорелин. — Принцесса и принц, Камень, дракон. Но ведь у наших врагов — свои пророчества?

Дамион кивнул, но ничего не сказал.

Видно было, как сияние Камня мечется в разные стороны в гуще битвы. Над крепостью парили в ночном ветре огнедраконы, и черный дракон кружил в их гуще.

— Они должны сойтись в единоборстве, — сказал Дамион будто про себя. — Все это — только предвестие.

От реющего дракона валил пар.

Свет и тьма рябили и метались по всему замку. Встревоженным зрителям казалось, что тьмы больше, чем света.

— Это место его силы, — сказала Ана. — Темный сделал так, чтобы дуэль произошла возле трона, где он мощнее всего, чтобы сдвинуть чашу весов.

— Бей его, Эйлия! — крикнула Лорелин со слезами на глазах. — Я всегда верила, что мы победим, что это предрешено…

Голос ее затих — до нее во всем ужасе дошла неопределенность ситуации. Йомар положил ладонь ей на руку.

— Битва еще не кончена, — сказал он хрипло.

Эйлия стояла неподвижно в окружении клубящихся духов; над нею кипела огромная туча с синими краями, там полыхали молнии и ревел гром, туча захватывала небо, будто живая. Длинные языки молний текли между нею и башнями цитадели, и между лихорадочными вспышками из глубин тучи возник черный силуэт. Лоанан с когда-то красной чешуей и струящейся гривой был теперь угольно-черным, и глаза его горели инфернальным светом. Дракон спикировал вниз, оставляя след из срывающегося с крыльев пара, устроился на башне внешней стены, и Эйлия приготовилась.

Небесные армии отступили, широким кольцом окружив этих двоих перед битвой. Дамион и его спутники глядели с края поля боя.

Эйлия приготовилась встретить дракона, грудь ее вздымалась, руки сжались в кулаки. Судьба — Мандрагор боялся, что ничто не сможет победить судьбу, и он был прав. Отчаяние навалилось свинцовым грузом, затягивая ее в черные глубины. Она медленно двинулась вперед.

Он спрыгнул и стал пешком приближаться к ней. Глаза дракона — глаза Мандрагора — смотрели на нее, чернота окружена кольцом горящего золота, как дыра в жутком небе в раме огня. Глаза Мандрагора, но дух не его — что-то иное смотрело на нее из этих черных расширенных зрачков. Она видела себя, белую и ничтожную, в этих глазах, теряющуюся в темноте, которая в глазах только начиналась. Эйлия пятилась, он наступал, и наконец она оказалась на самом краю ямы.

Но ее не оставили. Она ощутила защитное присутствие матери, и знала, что мать всегда была здесь, на краю сознания. Другие духовные сущности держались рядом и окутывали ее. Она снова подняла глаза, ненавидя ту суть, что изгнала из этих глаз Мандрагора. В ней была сила — совсем не такая мощная, как та, что противостояла ей, но сила иного рода. Принять сейчас облик дракона, сражаться — это только отсрочит то, что она должна сделать. Эйлия потянулась мыслью, коснулась черной злобы того ума, что был внутри дракона, ища Мандрагора в последнем отчаянном призыве.

И дракон набросился на нее, вытягивая когти и клыки. Камень Звезд был выбит из ее рук и упал на землю.

Бледные светящиеся формы архонского света исчезли, как будто задули свечу, и остались только теневые силуэты. Аны и короля Андариона больше не было. Погасло сияние Камня Звезд, лежащего на краю бездны. Дамион и его спутники бросились туда, где упала принцесса, не думая более об опасности — они видели только недвижное тело, лежащее перед драконом. Она мертва? Лицо ее было таким же белым, как платье.

И тут она пошевелилась, мотнула головой из стороны в сторону, но не ожила. В ужасе они видели, как дракон заносит когти для удара. Его окружала стена теней, и невозможно было войти в темный круг и помочь Эйлии. Аурон и херувим кружили сверху, но и они не могли пробить барьер. Дракон бросился вперед, когти его сомкнулись вокруг Эйлии.

— Нет! — крикнула Лорелин, но сделать ничего не могла: ее меч и ее храбрость были здесь бесполезны.

Эйлия очнулась в темноте. Казалось, она видит над собой небо, заполненное тусклым светом. Оно было бесформенное, без солнца, луны, звезд или туч. И цвет его был непонятный: слишком бледный, чтобы назвать его красным, слишком горячий, чтобы быть серым, но что-то было в нем от обоих этих цветов. Как цвет, который виден, если смотреть на солнце через закрытые веки. Эйлия села и огляделась. Она находилась в пустыне, тоскливой и голой, и, куда ни посмотри, ничего в ней не было. И все же она чувствовала, что не одна здесь. Какая-то сущность присутствовала здесь, смотрела…

— Кто ты? — шепнула Эйлия и встала. — Кто здесь?

И эта сущность ответила:

— Разве ты не ведаешь? Я всегда здесь был, не бойся, ничто теперь не причинит тебе вреда. Зри же: я — Атариэль, Повелитель Небес.

Сияющая форма соткалась из сумеречного воздуха в нескольких шагах от нее: лучистая фигура с золотыми волосами под короной, в белоснежных одеждах и с белоснежными крыльями. Никогда Эйлия не видала красоты столь чистой, столь нетронутой страданием или скорбью. Она поклонилась до земли, ошеломленная. Перед ней был высочайший из высоких элиров.

— Господин мой…

— Дочь моя, — произнес архон, — явилась ты быть с нами в Высоком Небе. Здесь должен я покинуть тебя, ибо даже я не смею оставаться.

Эйлия выпрямилась и вгляделась:

— Высокое Небо? Что же сделала я, господин мой, чтобы заслужить такую великую честь?

— Дочь моя, — ответил серафим, — ты умерла.

— Умерла, — прошептала она.

— Это и есть смерть, Эйлия Элмирия. Сие есть небесная страна, где обитают души умерших. И ты одна из них. Чтобы твой дух мог снова вернуться к архонской природе, была разрушена смертная оболочка твоя. Ты проиграла битву, но не отчаивайся, ибо все равно получаешь ты награду свою.

Он показал рукой, и Эйлия увидела мерцающие фигуры, тени людей и других существ. Они стояли, как статуи, либо бродили бесцельно вокруг.

Она опустила взгляд, не в силах глядеть на толкотню душ. Она представляла себе Высокое Небо как средоточие красоты, а не эту бесцветную пустыню. Это ли и ждет умерших — не сверкающая послежизнь, а лишь страна теней и фантомов? И она провалила свою миссию — какую же награду могла она заслужить? Архон будто услышал ее мысли.

— Тебе надлежит отречься от всего, что ты знала, — произнес он, — и смириться с этой судьбой.

Эйлия заставила себя пройти через толпу фантомов. Здесь были тени давным-давно умерших, слуги врага, гибель которых в битве она видела. Она увидела Наугру, и Синдру, и Эррона Комору, но они смотрели на нее, не узнавая, пустыми глазами. И это было ужасно: внутри этих призрачных теней еще жил Свет, и вместе с ними был пленником Темноты — как пузыри воздуха, плененные трясиной. Она не могла смириться с этим — душа восставала.

Эйлия обернулась и поглядела в пустое прекрасное лицо архона, лицо, никогда не знавшее страдания.

— Тебя очень точно назвали Обманщиком, — сказала она, — Валдур Элватара.

Ангельская фигура изменилась, расширилась, превратилась в нависшую башню чешуи и клыков, кривых когтей, огромных крыльев, черных как ночь, пасти, впивавшей свет. Черный дракон высился над ней, становясь еще больше и темнее, отращивая из шеи новые головы, как гидра, чудовищные головы с клыками или бивнями, с чешуей и щетиной, и не было среди них двух одинаковых. Из всех пастей вдруг послышалась команда, и в ответ фигура, валявшаяся на земле, вскочила, как вздернутая за ниточки марионетка. Эйлия ахнула — это был Халазар.

— Я — бог-царь! — крикнуло видение. — Поклонитесь мне, и вам оставят жизнь! — Глаза у него вылезали из орбит, безумные и невидящие, и говорил он не с ней, а с какой-то воображаемой аудиторией. — Я — Халазар! Поклонитесь же мне!

Эйлия вздрогнула — это было омерзительно, жестоко до невыносимости. Валдур издевался над собственным обманутым рабом. И прочие фантомы были такими же, каждый заключен в собственном аду, они стонали и лепетали. Она не могла этого больше вынести.

— Прекрати! — крикнула она. — Это не явь, это место существует только в сознании Валдура! Вы можете уйти, если захотите!

Но они продолжали лепетать, выплывая друг из друга, и слышны были только обрывки фраз:

— Я не виноват! Почему никто меня не слышит? Я же всегда хотел как лучше…

— Освободитесь! — крикнула она. — У него нет силы удержать вас здесь против воли!

Но обезумевшие духи не слышали ее.

Снова взревел многоголовый зверь, и они все обернулись к ней — сразу. Ее окружал ужас, призраки и демоны с оскаленными пастями надвигались на нее. Куда бы она ни глянула, их было все больше и больше, легионы без числа. Призрачные руки нашаривали ее, она звала Дамиона, Ану, свою мать, всех друзей по очереди, но никто не отзывался, они были далеко от нее и от этого бесконечного кошмара, пропасти отчаяния. И вдруг она заметила на краю поля зрения одну фигуру во всей пустыне, которая не двинулась по команде Валдура, но стояла одинокая и неподвижная.

Остальные сомкнулись вокруг нее, и она позвала его по имени.

— Нет! — вскричала Лорелин.

И даже мига не прошло для спутников Трины Лиа. Лорелин еще не закончила крик, остальные стояли, беспомощные и пораженные горем, не в силах оторвать глаз от этого зрелища.

Дракон встал на дыбы, отпустил тело Эйлии, заколотил крыльями по воздуху. Отражение звезды полыхнуло в черноте его глаз, пена закапала из пасти. Из глубин его глотки донесся прерывистый крик. Длинная черная голова замоталась из стороны в сторону, хвост сворачивался кольцами и разворачивался снова, будто жил своей жизнью. Снова поднял он лапу, будто собирался растерзать безжизненное тело, и снова лапа остановилась в воздухе, судорожно сжимаясь и разжимаясь. Потом голова перестала дергаться, упала вперед и сомкнула челюсти на собственной лапе, терзая и разрывая собственную чешуйчатую плоть.

— Что он делает?! — воскликнула Лорелин.

Черная голова дракона моталась и опускалась вниз, бешено рвя зубами собственную чешуйчатую грудь. Из ран хлестала кровь. Челюсти, которым ничего на свете не могло противостоять, встретили непробиваемую чешую — и оказались сильнее, ибо никогда не гадал Валдур, что сможет сам себе причинить боль.

— Он сошел с ума, — в медленном удивлении произнес Йомар и показал мечом на теневые силуэты. — Смотрите! Они тают!

Силуэты распадались и уплывали прочь. Никто больше не стоял между ними и Эйлией с драконом.

— Вперед! — крикнул Йомар, и они с Лорелин бросились на дракона, занося мечи для удара.

— Стойте! — крикнул чей-то голос.

Дамион обернулся на крик, бросился к Эйлии и склонился к ней. Она была жива, пыталась приподняться на локте, протягивая другую руку.

— Не надо, — выдохнула она, — уже не надо, его больше нет…

Дракон начал съеживаться, меняться. Цвет его перешел из черного в огненно-красный, и вместо него вдруг образовалось странное создание — человек с чешуйчатым лицом, с рогатой головой и когтями. Кровь текла из ран на шее, на горле и груди, заливая обрывки черной мантии. Лицо с невидящими глазами обернулось к Эйлии, губы с трудом шевелились, будто он хотел сказать что-то. Эйлия встала и подошла к этому чудовищу, положила омерзительную голову к себе на колени, стала гладить спутанную гриву и стирать кровь с лица, тихонько плача.

— Эйлия! — позвал Йомар.

— Оставь ее, — сказал Дамион.

— Но эта тварь…

— Это Мандрагор, Валдур его покинул, — ответил Дамион. — Он сбежал от боли. Никогда не мог переносить страдание, как умеют смертные.

Какое-то время среди развалин не было слышно иных звуков, кроме тихих всхлипываний Эйлии. Нагнувшись вперед, она говорила в остроконечные чешуйчатые уши слова, которых никто не мог расслышать. Мандрагор открыл мутные глаза, посмотрел ей в лицо. И на глазах у всех еще раз превратился. Исчезли крылья, хвост и рога, поглощенные тенью, и чешуя отслоилась прочь — из облика чудовища медленно возникало лицо человека. Он протянул лапу, Эйлия вытянула руку ему навстречу, положила на эту лапу ладонь, и лапа стала человеческой рукой. Другой рукой Эйлия коснулась его лица, потом поцеловала его, страстно, сперва в лоб, потом в губы, и на земле уже лежал Мандрагор, не чудовище, но человек, такой же красивый, каким был до одержимости.

— Я позвала его, — сказала Эйлия. — И он пришел ко мне. — Она знала точный момент, когда Темный бежал, потерпев поражение. — Он снова обрел власть над своим телом и стал ранить себя, чтобы изгнать Валдура.

Мандрагор заговорил хриплым шепотом:

— Я знал тебя. Я видел звезды, видел миры с их чудесами. Теперь я не жалею, что жил.

Потом глаза его закрылись, и он затих. Эйлия низко склонилась к нему, так что не стало видно их лиц за ее упавшими волосами.

И вдруг опять вокруг нее появились эфирные формы: Элиана и Андарион, и золотоволосая фигура ее матери. Эларайния обратилась к дочери:

— Эйлия, милая, не плачь. Все кончилось. Он спас тебя, а ты его. Он теперь в мире, враг покинул его и Талмиреннию. Теперь Валдур воистину пленник, ибо его дух не имеет жилища на этой плоскости и вынужден навеки соединиться с его материальным носителем в черной звезде.

Лицо Браннара Андариона осунулось от горя.

— Мы возьмем тело моего сына с собой в Эфир. Так покидают этот мир величайшие из немереев, и так мы почтим его.

И Ана обратилась к спутникам Трины Лиа:

— Мощь Эйлии всегда была ее слабостью и никогда — силой. Соблазны этой мощи не раз чуть не оказались для нее роковыми. В решающий миг храбрость и сострадание ее спасли всех вас, а не волшебство, которое было для нее с самого начала кандалами.

И снова эти фигуры начали таять. С ними исчезло тело Мандрагора. Принцесса стояла на коленях на земле, и руки ее опустели.

— Эйлия, — тихо сказал Дамион, — пойдем домой.

Она подняла к нему залитое слезами лицо, беззвучно шевеля губами.

— Я возьму тебя туда, где нет страдания, — сказал Дамион, опускаясь на землю рядом с ней.

Она уронила голову к нему на плечо, потом они медленно встали. И Йомару с его спутниками показалось, что в следующий миг уже не привычные фигуры людей стояли на этом месте, а две лучистых сущности, окрыленные белым огнем, и глаза у них горели, как звезды. Только секунду видели это смертные, закрывая глаза ладонями от ослепительного света — и потом видение исчезло.

Оставшиеся стояли безмолвно, и даже Талира не могла найти слов. Холодный ветер, прилетевший от ледяных гор, прошелестел по затихшему замку.

— Уйдем отсюда, — сказала Лорелин. — Ненавижу это ужасное место!

Хоть было темно, Йомар знал, что она плачет. Он нагнулся, поднял с земли Камень Звезд, и они с Лорелин залезли на спину Аурона. И вскоре снова воцарилось молчание над двором ночи.

 

21

Небесная империя

Великое ликование охватило Арайнию, когда друзья Трины Лиа привезли Камень Звезд в Халмирион. В Мирамаре будто все праздники года наступили одновременно: улицы пестрели флагами и серебряными звездами, колокола гремели с каждой башни, свечи и лампы сияли на всех карнизах и на ветвях деревьев, улицы взрывались фейерверками. Люди обнимались с незнакомыми, танцевали у костров, плескались в фонтанах, кричали и пели на крышах и балконах. Звездная война окончилась! Трина Лиа победила своего противника! Как именно это случилось, никто не знал точно — много ходило противоречивых рассказов. Эйлия дралась с Мандрагором на дуэли и убила его, Эйлия дралась одна против целой армии и победила, нет, ей целое небесное воинство пришло на помощь. Только когда прошли дни и стало ясно, что принцесса не собирается возвращаться, настроение стало несколько менее восторженное. Новость о ее уходе в Эфир прошла по мирам Империи быстрее света. Хрустальный дворец Мирамара был пуст, Трон Дракона не занят. Но все же Эйлия оставалась правительницей Талмиреннии: раз она не умерла, других претендентов быть не может. Поговаривали о том, чтобы поместить на трон ее изображение, как статую ее матери в капелле Халмириона, но от этой идеи скоро отказались. Казалось, что у Талмиреннии не будет смертного правителя.

Сивиллы посовещались с отцом Трины Лиа, и наконец приняли решение: Лунный трон был оставлен пустым, а корону и серебряный скипетр поместили на Трон Дракона. Туда мог прийти любой, поглядеть на Камень, снова вставленный в корону — предмет, через которых древние могут наблюдать за Империей издалека, но никогда не будут уже править Талмиреннией или ее обитателями. Потому что отныне эти обитатели будут сами собой править.

Как-то вечером примерно через два года после последней битвы в садах Халмириона собрались друзья и родные Трины Лиа. Король Тирон покинул дворец ради жизни в лесах Хиелантии, где мог быть вблизи ощущаемого присутствия Эларайнии, а дворец стал странноприимным домом для посетителей Мирамара и его святынь. Среди остановившихся там сейчас гостей были Йомар и Лорелин, приемная семья Эйлии с Меры, Маг с Неморы и амфисбена Твиджик, а еще Аурон и Талира, принявшие людской облик, чтобы иметь возможность общаться с теми из гостей, кто не был немереем. Они тихо говорили о том, что случилось в Великую Войну, о том, что сами делали и видели, а Дани и Лем играли на лужайке с амфисбеной.

— Без Мандрагора империя валеев рассыпалась, — рассказывал Аурон. — Гоблины передрались друг с другом, потому что своего правителя более не боялись. Царь Роглаг был объявлен новым Аватаром против своей воли и к большому его испугу. Последнее, что я о нем слышал — он сбежал на какую-то очень дальнюю планету. Херувимы его не преследовали, сказав, что он того не стоит. Порождения тьмы не хотят сейчас с нами воевать, когда у них нет настоящего вождя.

— И у нас тоже, — грустно ответила Лорелин. — Я знаю, Эйлия сказала бы, что он нам больше и не нужен. Но жизнь совсем не та без Эйлии и Дамиона. Мне очень их не хватает.

— И нам, — согласился Джеймон, и его родственники согласно закивали. Джемма положила руку на плечо брата.

— И нам ее тоже не хватает, — пропищала амфисбена, поднимая переднюю голову. — С ней нам всегда было безопасно, всегда.

Лорелин наклонилась и почесала Твиджику уши.

— Как у вас там на Неморе? — спросила она.

Ответила Маг, что было удобно Йомару и другим меранцам:

— Смотрящий растерял авторитет в глазах народа. Он не убил бога-дракона, как хвастался, навлек на город разрушение, и многие его в этом винят. Люди поняли, что Эйлия предлагала действовать мудрее. Нами сейчас правит совет, избранный горожанами, и мы строим новый город на берегу. Там Май и Терен будут растить своих детей.

Пока Маг рассказывала, Лорелин заметила еще две фигуры, идущие к ним через лужайку: светловолосая элейка и человек. У него была царственная осанка, и на руках он нес мальчика лет двух с виду. Йомар и остальные увидели, куда смотрит Лорелин, и обернулись туда же, к вновь прибывшим. И пока меранцы, Маг и Твиджик смотрели в остолбенении, остальные четверо склонились в поклоне.

— Андарион, — произнес Аурон, — ты оказываешь нам честь.

Король опустил ребенка на землю и улыбнулся.

— Я теперь всего лишь человек, такой же, как другие. Я решил остаться смертным и не застревать в Эфире, когда покину эту плоскость. Начинаю новую жизнь, в которой намерен исправить прошлые ошибки.

— Ваше величество, — сказала Талира, — Ана говорила правду. Вам не в чем себя упрекнуть.

— Разве? — спросил он. — Это мое обращение с сыном довело его до такого и чуть не погубило Талмиреннию. Только Трина Лиа помешала этому сбыться. Я вернулся не для того, чтобы предъявить права на свое королевство, но чтобы прожить мирную жизнь, к чему следовало мне стремиться с самого начала. Я теперь живу в мире элеев, и я женился. — Он с улыбкой обернулся к стоящей рядом даме. — И я снова стал отцом. Вот мой сын. Его я буду любить и о нем заботиться, и тем искуплю пренебрежение Морлином, что навлекло столь много несчастий на столь многих. — Он снял с шеи амулет с драконом. — Вот это было найдено в подводном замке Морлина на Неморе. И это все, что у меня от него осталось.

— Мое! — сказал мальчик, протягивая ручку к блестящей игрушке.

Отец отдал ему ее.

— Да, твое. Видите? — обратился Браннар Андарион к окружающим. — Не может ли душа снова явиться в мир? Странные вещи иногда случаются с теми, в ком течет кровь архонов. Но я верю, что это случилось — он получил новую жизнь, новое тело, которое своим существованием уже не обязано интригам Валдура и лоанеев.

— Мандрагор? — спросила Лорелин.

Мальчик повернулся и уставился на нее большими синими глазами.

— Не то имя, что дали мы ему при рождении, — сказала его мать. — Но он не желает откликаться на иное. Я с первого взгляда в эти глаза поняла, что это старая душа.

— Невероятно! — воскликнул Аурон. — Я никогда ни о чем подобном не слышал.

— Если бы только Эйлия знала! — вздохнула Лорелин. — Она была бы очень рада.

Мальчик подошел к играющим детям.

— Была бы, конечно, если она еще этого не знает, — утешила ее Талира. — Не надо говорить о ней, как об умершей.

Но после ее слов наступило краткое молчание, и об Эйлии больше не говорили.

Через некоторое время, когда все остальные ушли во дворец на ночной отдых, Лорелин и Йомар остались одни, глядя на звезды, появляющиеся в темнеющем небе.

— Что ты будешь делать, когда кончится твоя жизнь? — спросил Йомар. — Ты тоже наполовину архон. Ты просто умрешь, как Андарион, или останешься в Эфире, как Дамион и Эйлия?

— Остаться в Эфире? — сказала Лорелин. — Нет. Я хочу знать, что там, за его пределами. Эмпиреи, или как их там немереи называют. И чего мне болтаться в Эфире, когда ты умрешь, и твой дух перейдет? Никуда ты, дорогой мой Йомар, от меня не денешься, куда бы я за тобой не могла пойти.

Йомар смотрел на Лорелин, на светлые волосы, сияющие серебром в свете звезд и арки небес. Они отросли, спадали теперь до плеч. И ему она сейчас показалась еще красивее, чем раньше, эта женщина, которая могла бы быть ангелом, если бы пожелала, жить в вечном раю Эфира, но вместо этого решила остаться со смертными. Он обнял ее за плечи, потом неуверенно, почти застенчиво намотал локон ее волос себе на палец, где ярко блестело кольцо.

— Я тут подумал, Лори, — сказал он. — Насчет вернуться на Меру, к своему народу. Они все еще хотят, чтобы я правил Зимбурой, а Киран говорит, что ему надоело быть царем. Вот я и думал, не хочешь ли ты со мной? — Он поцеловал ее. — Чтобы править со мной рядом.

И взглядом и прикосновением он добавил: И быть со мной всегда.

Она прижалась к нему, и ответ уже был у нее в глазах.

— Всегда ты возвращаешься в плоскость смертных, — сказал Дамион.

Они с Эйлией стояли на высоком холме в том мире, где Дамион впервые встретил Андариона. Пустынный ландшафт окружал их: выветренные камни и неровные дюны под небом, густо наполненном звездами и усеянном лунами в различных фазах. В основном земля была пустынна, и даже колючий куст не нарушал однообразие камней и песков. Вода, вырезавшая в них сухие русла, исчезла много эпох тому назад. Вдали, поднимаясь в небо и сияя в лунном свете, торчали башни и пирамиды, такие огромные, что Эйлия сперва приняла их за естественные каменные столбы и столовые горы. И они были непостижимо древними, как те, что она видела на Омбаре, изрытые, выветренные, рассыпающиеся. К ним жалась еще оставшаяся здесь растительность и видно было сверкание воды: последний оазис, прибежище жизни. Эйлии показалось, что на стене развалин она видит вырезанное изображение крылатых колоссов.

Они с Дамионом теперь никогда не расставались. Иногда они надевали эфирное подобие оболочек из плоти, которые носили, посещая миры, но в основном они были лишены формы и свободны, чистые сущности в бурных морях квинтэссенции, составляющей Эфир. Никакой язык смертных не мог бы описать это существование, хотя Эйлия часто думала, как она могла бы его объяснить. Прежние телесные органы чувств исчезли — зрение, слух и прочие. И все равно что-то было от них от всех в том постижении, которое она теперь знала, будто слушаешь уносящие вверх звуки музыки, глядишь на чистый свет, ощущаешь на вкус блаженство и касаешься другого эла — и это не привязывает их друг к другу, как прикосновение рук или общая мысль, но объединяет их в одно и объединяется с ними.

Дамион был теперь ее наставником, потому что за время, проведенное в низшей плоскости, она стала забывать свою истинную натуру, и ее снова надо было учить, как быть элом. И ей было хорошо вернуться в свет и гармонию Эфира, оставив позади низшее, темное царство, где правили страдание и скорбь. Но она начала задумываться, не слишком ли сильно она изменилась за то время, что пробыла в Меньшем Небе. Почему-то ее все тянуло к низшей плоскости, вопреки всем страданиям, что она там перенесла. Она не могла объяснить Дамиону, что чувствует, потому что сама не до конца это понимала. Но правдой было то, что он сказал: она то и дело покидала Эфир, чтобы навещать материальные миры, принимая облик сильфа, херувима или дракона. Часто он ее сопровождал. Однажды они с Дамионом стали лебедями, летали над собственными белыми отражениями в мире чистых бирюзовых вод, никогда до тех пор не знавшего собственной жизни. Они в своем истинном виде ходили по планете, у которой не было солнца — она свободно странствовала в небесах. На ее лишенных света равнинах жили живые кристаллы — тереболем называли их древние, — которые светились собственным светом, подобно венудору, и освобождали эманацию яркой квинтэссенции, подобной языкам пламени. Талмиренния была полна чудес.

Сейчас Эйлия вздохнула, глядя на небо Мелдриана.

— Что такое? — спросил Дамион.

— Все думаю о тех бедных душах, что видела в Погибели.

— Души находятся в рабстве у Валдура только по их согласию. Он убедил их, что они не могут уйти, но это неправда, и теперь они это увидели сами. Мандрагор смог вырваться, когда помогал тебе, и другим ничто не мешает последовать его примеру. Идея бегства уже заронилась в их умы. И если они станут искать свободы, то Погибель опустеет, и враг лишится своих трофеев.

Эта мысль ее утешила.

— Свет здесь в небе… это рассвет? — спросила она.

— Да, но такой, какого ты еще никогда не видела. Здесь ты видишь не одно солнце, или два, или три, а все солнца Талмиреннии во всей славе их.

Они видели, как лучистая спираль бесчисленных звезд поднимается на небо, уводя взгляд к сверкающему центру, будто светила втянуты в хоровод танца. Эйлия снова смотрела в удивлении. И тихо процитировала «Видение» Велессана:

— «И был я вознесен в сферу внешних звезд, и созерцал Низшее Небо под собою, и вертелось оно, как колесо». Дамион, как здесь красиво!

— Очень красиво. Ты смотришь на Небесную Империю, как смотрел когда-то Атариэль с Трона Херувимов. А сейчас, — сказал Дамион, — оглянись!

Эйлия обернулась.

— Что это? Я вижу лишь несколько звезд, рассеянных в пустоте.

— Это не звезды, Эйлия. Это Талмиреннии. Они так далеки, что кажутся просто блестками света, но каждая из них сама не меньше Великого Танца.

Она смотрела, восхищенная, понимая, что видит галактику за галактикой, вселенную, превосходящую любое воображение.

Долго они молчали. Потом Эйлия заговорила снова:

— Сколько уже прошло после битвы на Омбаре? — спросила она. — Я в Эфире потеряла счет времени.

— Двадцать лет прошло с тех пор, как война окончилась.

— Двадцать лет! — воскликнула Эйлия. — Столько изменилось в мирах смертных! Они же будут сейчас совсем другими — мой отец, мои родные с Меры, и Йомар с Лори… Я так хочу снова их видеть!

— Ты можешь их навестить, как только захочешь.

— Я хочу знать, поженились ли Лори и Йо, и есть ли у них дети. Наверное, уже большие. — И легкая тоска вкралась в ее голос. — Мне так их не хватает. Они решили остаться во времени, в потоке событий. Когда-нибудь я их вспомню, пойду их навестить — а их не будет.

Вдруг она вскочила и вернулась через портал туда, откуда они пришли, он за ней. И они через Эфир, через искрящиеся царства света приблизились к порталу, ведущему на Арайнию.

— Я должна вернуться, — сказала она. — Не навестить, но остаться. Там сейчас мое место.

— Я не могу пойти с тобой, — ответил Дамион. — Эфир мне куда больше дом, чем любая страна смертных. Но ты действительно наполовину еще человек, и смертная твоя жизнь не окончилась. — Он посмотрел на нее с печалью. — Ты должна уйти?

— Я слишком переменилась, меня тянет в миры смертных. Я не могу стать такой, какой была раньше.

— Эйлия, — сказал Дамион, — тебе нет нужды возвращаться в материальную плоскость. Твоя задача выполнена. Ты сама сказала, что для смертных лучше не иметь правителя и править самими собой.

— Я уходила не просто выполнить задачу. И сейчас я ухожу не править или выполнять какой-либо другой долг. Я тогда, давно, просила выбрать меня для этого задания, потому что уже хотела быть такой, каковы смертные, и знать то, что они знают. А очень многого еще в их жизни я не видела, не чувствовала, не пробовала. Я не знаю возраста смерти. А если я останусь архоном, я никогда не войду в Эмпиреи.

— Если ты войдешь туда, мы разлучимся навеки. Место архонов — Эфир, мы не уходим туда, куда уходят смертные.

Она не могла вынести скорби в его голосе: ей это напомнило ту муку, что испытала она, веря, что он мертв и навсегда для нее потерян.

— Дамион, любовь моя, все, что сотворено, имеет свой конец, — сказала она, кладя ему руки на плечи и заглядывая в глаза. Они сверкали сиянием квинтэссенции. — Эфир не всегда был, и, быть может, когда и он, и материальная плоскость перестанут существовать, исчезнут все различия. Я не могу поверить, что мы будем разлучены вечно.

Она повернулась к пропасти Эфира.

— Да, я уверена, что мы увидимся снова.

— Тогда я смогу смириться с этим, — ответил Дамион, — раз у меня будет надежда.

— Надежда есть всегда, — сказала она.

На миг ее рука крепко сжала его руку, потом Эйлия осторожно высвободилась.

И сквозь портал шагнула на Арайнию.

Она стояла во вратах Земли и Неба, и перед ней был каменный мост через пропасть между одинокой башенкой портала и вершиной горы, где высились башни Мелнемерона. Ниже раскинулись широкие долины, а на востоке блестел едва видный край моря. Эйлия ощутила прохладу ветра, тепло солнца и ласковый зов земли, притягивающей ее к себе.

Свет потускнел, и Эйлия поняла, что портал за ней закрылся. Она не стала здесь задерживаться, а быстрым шагом пошла через мост, ни разу не оглянувшись.