1 ЭЙЛИЯ

И пришли черные дни, предсказанные королевой Элианой, – нараспев говорила Эйлия, разводя руки широким жестом. – Модриан, заключенный в Пропасти, повелел своим слугам напасть на весь мир от имени своего. Повиновался ему злой дух Азарах, сдернул звезды с мест их в небесах и бросил вниз на землю. И одни страны сгорели, другие же утонули в море, и лицо луны затмилось, и тьма пала на мир. Ни даже благословенный остров Тринисия не избежал дня разрушения. Тогда элей, что оставались еще в живых, покинули развалины царства своего: одни ушли жить в Элдимию, страну богини Утренней звезды, что лежит за краем мира, другие же остались обитать в землях смертных, где постепенно рассеялся и вымер народ их. Так исчезли элей из нашего мира. Но их чародейная королева много лет назад предсказала им, что не вечно будет торжество врага их. Вернется народ фей, скрывшийся в Элдимии, и воссоздастся древнее Содружество, когда Трина Лиа придет править Землею.

Эйлия с деревенскими детьми собирала – точнее, должна была бы собирать – хворост в тощем кустарнике, который она звала Заколдованным Лесом. Почти все стволы на Большом острове давным-давно спилили на дрова и доски, оставив только молодые отдельные рощицы вроде этой. Деревца клонились под ветром в глубь суши и будто прятались от него друг за друга. Но под рассказ Эйлии крошечный лесок менялся в глазах слушателей: выше вырастали деревья, гуще и зеленее становилась тень. И Эйлия преображалась из образа в образ, каждый раз становясь тем, о ком она говорила. Вот стоит она прямо и царственно в неясном потустороннем свете, почти созданном ею самой, и это сама королева Элиана обращается к ним, а вот голос ее становится угрожающим шепотом дьявола Модриана, и слушатели замирают, бледнея.

Эйлия вообще-то просто хотела облегчить работу, развлекая ребят историями. Но стоило ей начать сказку, тут же и она, и дети начисто забыли про хворост. Только народ фей и священная драгоценность его были у них перед глазами, и святой город на горе, и беспощадный дождь падающих звезд. Когда Эйлия кончила рассказ, стало тихо. Но очарование развеялось, и дети увидели перед собой всего лишь девчонку, на вид чуть моложе своих семнадцати лет, худощавую, среднего роста. Одета она была так же просто, как и они – белая полотняная блузка под туго завязанным коричневым корсажем, юбка с потрепанным старым фартуком вокруг талии. И все же было в ней что-то иное, такое, чего в других людях нет. Может быть, глаза – такие огромные, совершенно темно-серые в тени, но чуть играющие сиреневым отсветом на солнце, как кусочки аметиста, иногда находимые среди камней. Волосы свободно спадали ей на плечи и спину, и они тоже были странно переменчивы. Каштановые в тени деревьев, они казались темными по контрасту с бледностью лица, но вот она шагнула на солнце, и лучи заиграли в них, превращая почти в витое золото.

Самая маленькая девочка из группы первой обрела голос.

– Эйлия, расскажи еще что-нибудь! Расскажи, как украли Камень, – попросила она, не сводя оленьих карих глаз с рассказчицы.

Эйлия подняла левую руку и показала на юго-восток, где аспидно-синее море поблескивало в просветах древесных стволов.

– Когда-то, давным-давно, в те дни, когда процветала Тринисия, в далекой Зимбуре правил царь по имени Гуруша, и говорили о нем, что отцом его был злой демон в людском обличье. Он повелел народу Зимбуры почитать бога по имени Валдур, который требовал страшных жертв, и замыслил он погибель Содружества. В те времена каждый вновь посвященный паладин Маурайнии обязан был совершить путешествие в Тринисию и преклонить колена в Храме Небес перед Камнем Звезд, и вот так Гуруша отправил отряд своих воинов похитить священную драгоценность. Тайно вошли они в храм, переодетые паломниками, схватили Камень и убили рыцарей, что охраняли его. Вернувшись к себе в Зимбуру, они поднесли Камень своему царю Гуруше, а тот велел укрепить его во лбу идола Валдура.

Дети эту сказку слышали уже много-много раз. Они все знали, как прежнее Содружество пошло священной войной на Зимбуру, какие страшные битвы разыгрались в открытом море. Знали, как соединенные силы Маурайнии и Тринисии одержали окончательную победу. И все равно ловили каждое слово Эйлии.

– Король Маурайнии Браннар Андарион сам явился во дворец Гуруши и вызвал царя демонов на бой. И Гуруша принял вызов. Он был ужасен на вид, и была в нем темная мощь его бессмертного предка. Но и Андарион не был простым смертным, ибо его отец был из рода фей. Сошлись два царя в единоборстве, и Гуруша осыпал насмешками Андариона каждую секунду битвы. И воспылал негодованием король Маурайнии…

– Чем-чем воспылал? – перебила одна из старших девочек.

– Разозлился, значит, – пояснила Эйлия. – И пронзил Гурушу мечом до самого сердца! – Подхватив с земли палку, она сделала выпад. – И тогда наполнились отчаянием сердца присных Валдура…

– А кто такие «присные»? – спросила та же девочка.

– Элин Рыбак, будь добра не перебивать меня! А то я забываю, на чем остановилась.

Дети посмотрели на Элин укоризненно, и она притихла.

– Они сложили оружие свое, – продолжала Эйлия, – и взмолились о мире. Паладины же вошли в главный храм Валдура и разрушили его. Объявил король Андарион, что этот бог зимбурийцев был на самом деле злым дьяволом, не кем иным, как самим Модрианом в ином обличье, и запретил поклоняться ему. – Эйлия выпустила из рук свою палку-меч. – И тем окончилась война, и вернулся Камень на подобающее ему место в Тринисии.

– Хорошая сказка, – выдохнула младшая из девочек, Линна. – Я, когда слушаю, все думаю, откуда пришел народ фей, и был ли на самом деле Камень Звезд.

– Спорить могу, что не было, – фыркнула Элин Рыбак. – Мой папа говорит, – лицо ее стало знающим и уверенным, – папа говорит, что элей нарочно все это придумали, чтобы пустить пыль в глаза нашим предкам.

– А где она была, эта Тринисия? – спросил Кеван, сын плотника.

– Далеко-далеко на севере, – ответила Эйлия. При этих словах она ощутила легкую дрожь, и сердце ее потянулось к северу, к далекой земле драгоценных дворцов и светлых городов, окруженных снегом и льдом. – Далеко-далеко, – повторила она. – Никто не знает, как далеко. А Элдимия, страна Утренней звезды, лежала еще дальше – за краем мира.

– Нет у мира края, – снова перебила Элин. – Он круглый, как мяч, так мой папа говорит. Нет такого края, за который можно уйти или свалиться. А мой папа моряк, и он плавал по всему миру, так что он знает! И все это вранье, про богов и богинь, потому что все знают, что есть только один Бог и Единая Вера. Все это неправда!

Эйлия вздохнула:

– Элин, это просто так рассказывают.

Она ни за что не призналась бы в этом перед детьми, но глубоко в душе она хотела во все это верить. Не только в элеев и в их древние войны, но и в волшебство, в летающих драконов и в драгоценный Камень, упавший с Небес.

– А жалко, что нет сейчас рыцарей, – заметил Кеван. – Вот они бы точно остановили царя Халазара с его армиями! Эйлия, а зимбурийцы не пойдут на нас снова войной? Я слышал, так иноземцы говорили в гавани.

Эйлия снова посмотрела на далекий горизонт, за которым лежала Зимбура, невидимая, но грозная, как приближающаяся ночь. Она поежилась, и на миг древние легенды вдруг показались не такими уж далекими.

– Нет, конечно, – сказала она, сделав над собой усилие. – Уже сотни лет нет войн. А теперь давайте, ребята, собирать хворост, и я с вами.

Она стала подбирать валежник. Что бы она делала, если бы не было этих детей, которым можно рассказывать старые сказки? Вокруг крохотной рощицы простирался унылый ландшафт: поля, где ничего не росло, кроме травы по пояс, китовые спины гранитных валунов, торчащие из бедной почвы. Домишки деревеньки под названием Бухта сгрудились у берега: лишь небольшие клочки земли на острове годились под пахоту, и островитяне кормились рыболовством.

«Как здесь плохо, – подумала Эйлия с дрожью. – Почему я этого никогда раньше не замечала?»

Но в детстве все было по-другому. Тогда Большой остров был вовсе не Большим островом, а всем, чем она только хотела вообразить его, – то чудесной Тринисией, то волшебной страной Элдимией, то Маурайнией золотого века, когда правил Браннар Андарион. А Эйлия со своими двоюродными сестрой и братом – Джеммой и Джеймоном – и прочим босоногим ребячьим народом жили в долгой идиллии, созданной верой: они были королями и королевами, рыцарями и волшебниками, бились с драконами и побеждали в войнах. На острове ни мифы, ни легенды не водились. Закаленные суровые изгнанники, первыми высадившиеся на этих исхлестанных ветром берегах, имели одну задачу – выжить, а в каменистой бедной почве острова негде было укорениться романтике. Так было до того дня, когда Эйлия, вдохновленная сборником волшебных сказок Старой Родины, который она нашла на книжной полке отца, восполнила эту нехватку. Она сама создала местную мифологию, в которой каждое дерево, каждый холмик и валун имели свою волшебную историю, и стала рассказывать эти сказки завороженным подругам и друзьям. Огромная подводная скала у входа в гавань, ежедневно грозившая рыбачьим лодкам, оказалась окаменевшим морским чудовищем, которое превратил в камень один герой с помощью магического талисмана. Искривленная от старости дикая яблоня с белой россыпью цветов выросла из черенка волшебной яблони из земли фей – ну и так далее. В мыслях она называла все, что видела, именами, которые придумала сама – скала Морской Девы, пещера Людоеда, Заколдованный Лес.

Вспомнив это, она и вздохнула, и улыбнулась одновременно. Друзья детства выросли, переросли ее. Джемма стала женой и матерью, Джеймон – моряком на торговом корабле и плавал в далеких морях. Вдруг навалилось, оглушило одиночество, и чувство это оказалось похоже на отчаяние.

«Мне почти хочется, чтобы могла быть война. Хоть какая-то перемена…»

– Парус! Парус! – внезапно вскричал Кеван Плотник. – Почтовый идет!

Вскочив на ближайший пень, он тыкал рукой в сторону моря.

Эйлия обернулась, рассыпая набранный в передник хворост. На западном горизонте облачной грудой вздымались паруса. К Большому острову приближался корабль с материка, который привозил почту и товары.

С тихим возгласом она бросилась вперед, обгоняя даже быстроногих детишек в стремлении к причалу. А вдруг ей письмо? Может быть, от кузена Джеймона, с рассказами о путешествиях в дальних морях? Или даже то письмо – от Королевской Академии в Маурайнии, с настоящей печатью Академии? Сердце колотилось в ритме стучащих на бегу ног – Эйлия летела к гавани по улицам деревушки.

Собравшаяся на пристани пестрая толпа полошилась и галдела не хуже стаи кружащих над ней чаек. Из-за беженцев-антиподов, ищущих здесь пристанища, Большой остров иногда напоминал весь мир в миниатюре. Сначала приехали люди запада, маурайнийцы, маракиты, риаленийские купцы и миссионеры, спешно возвращавшиеся на материк. Когда лето назрело, начинали наплывать с юго-востока к берегам Большого острова настоящие антиподы: зимбурийцы с землистыми лапами и угольно-черными волосами, шурканцы в своих халатах и тюрбанах, даже иногда темнокожие мохарцы из пустынных земель. Все они бежали к этой, самой дальней из колоний Содружества, первой ступени к свободе. Но не у всех хватало средств добраться до материка, и приходилось им оставаться здесь. Сейчас они уже заполнили до отказа единственный постоялый двор.

На этот двор Эйлия захаживала при каждой возможности. Родители ни за что бы не позволили ей войти в общий зал, набитый грубыми матросами, но она любила сидеть в теплые летние вечера под окнами. Устроившись на пустой бочке или перевернутом ящике, она жадно ловила обрывки разговоров, долетающих из открытого окна вместе с табачной вонью и кислым дрожжевым запахом несвежего пива. Слышались песни и рассказы морей и чужих стран, истории о китах и пиратах, о причудливых бледных огнях – говорили, что это призраки утонувших моряков, – светящихся на снастях судов в южных морях, о погибших кораблях и затонувших кладах. Когда появились беженцы, рассказы стали страшнее, но и завораживали больше. Душераздирающие воспоминания о гражданской войне в Зимбуре, о легионах бога-царя, штурмующих города, о пушечной пальбе, от которой люди разбегались, как охваченное паникой стадо. Истории опасных побегов через океан в покалеченных и шатких судах, трагические расставания и разделенные семьи. Эйлия горела сочувствием к этим несчастным, которых судьба забросила далеко от родины, но не могла не ощущать болезненного интереса. Каково это – пережить такие времена? И еще беженцы принесли с собой аромат чужих стран, мучительно-манящую ауру далекой своей родины, мелькающую в этих лицах, одежде, звучащей в непривычных акцентах чужих земель.

Эйлия вбежала в толпу на причале, протиснувшись среди плотно стоящих тел, голодным глазами глядя на почтовое судно – новый корабль, с прямыми парусами, с корпусом цвета морской зелени. Носовой фигурой ему служила русалка с широким хвостом и золотыми волосами, а название корабля гор-До читалось золотыми буквами на носовых скулах: «Морская дева». Эйлия вздохнула с завистью и восхищением. Подумать только, что вот этот самый корабль ходил к дальним пределам океана, заходил в самые далекие порты мира! Что за счастье – быть моряком и плавать по всем океанам!

Но тут она увидела, как по палубе корабля идет молодой мужчина с волосами песочного цвета, и аж подпрыгнула с криком безумной радости:

– Джейм! Джейм!

Молодой моряк обернулся и помахал рукой:

– Привет, сестренка!

Она пробилась сквозь толпу и прыгнула на палубу через перила.

– Джейм! Отчего ты так долго не писал? Когда ты поступил на этот корабль? Тебя отпустили на берег? Ты был в Маурайнии, в Академии? Там тебе ничего для меня не дали?

– Давай вопросы по одному, сестренка, – улыбнулся он, закидывая на плечо сумку.

Вот так вот. Ничего он ей сразу рассказывать не будет. Проглотив свое разочарование, Эйлия все же спросила:

– А книги, Джейм? Книги ты мне привез? Ты же обещал в последнем письме…

Джеймон улыбнулся во весь рот.

– А я-то думал, что это ты меня так рада видеть. – Снова сбросив сумку с плеча, он пошарил там рукой. – Вот, держи. Полного собрания Барда из Блиссона я не достал, но баллады его привез, а вот «Анналы Королевской…»

Тихо взвизгнув, Эйлия вцепилась в два потрепанных тома, прижала к груди.

– Джейм, спасибо, спасибо! Ты представить себе не можешь, что они для меня значат. Я бы все отдала, чтобы попасть в студенты. Я думала, Академия мне сейчас скажет, приняли меня или нет.

Джеймон с озабоченным лицом отвел взгляд.

– Ну, Эйлия, ты же знаешь, как туда трудно попасть, даже мужчинам. А у богатых сейчас стало модно давать дочерям образование. В общем, туда попадают, как правило, только те, у кого деньги есть.

– Но я все равно подала заявление на прием, – ответила Эйлия. – Хотя, наверное, очень многие тоже подали. Джейм, это же нечестно! Я так хочу узнать все про историю, и про поэтов, и про философию. Я все папины книги перечитала по десять раз, а больше ни у кого здесь читать нечего. А для меня читать – это как мир посмотреть. – Она на миг замолчала, ощущая, как покачивается под ногами палуба в ритме моря. – Будь я мальчишкой, я бы сбежала на «Морской деве», уплыла бы с тобой.

Сказала она это будто в шутку, но неудержимая тяга наполнила ее при этих словах.

– Тебе бы не понравилось быть мальчишкой, – сказал Джеймон, дернув ее за выбившуюся прядь. – Ни тебе ленточек в волосы, ни повздыхать над романтической балладой…

– Ну, да, – поправилась Эйлия, вместе с ним спускаясь по сходням, – я только хотела бы, чтобы девушкам можно было все то же, что и ребятам. Вот ты, например, стал мальчишкой при каюте всего в пятнадцать лет, объездил весь мир, а я только и могу, что дома торчать! – Она обернулась на корабль. – Я наполовину серьезно насчет этого, честное слово. В смысле, чтобы уплыть зайцем.

Джеймон усмехнулся:

– Тебе бы не понравилось. Когда поймают мальчишку-зайца, отправляют юнгой на камбуз.

Она тоже засмеялась:

– Ладно, тогда переоденусь мужчиной и стану моряком.

– Еще хуже! Заставят палубу драить. Поверь мне, жизнь в море – это не жизнь.

– Что-то у тебя не очень недовольный вид, Джеймон Моряк! – Она хлопнула его книгой по плечу. – Ну ладно – сейчас мне надо домой, наверное. Пригласила бы тебя на ужин, Джейм, но только сегодня моя очередь готовить, а ты знаешь, как я это ужасно делаю. Мама изо всех сил старалась меня одомашнить, но каждый шаг ей дается с боем. И тетя Бетт захочет, чтобы ты ужинал сегодня дома, с ней. Но можете с ней зайти потом, и дядю тоже, конечно, взять, если он вернется с моря.

Как, Джейм? Здорово будет – как в старые времена. И я так хочу послушать, что ты будешь рассказывать.

– Конечно. Скажи тете Нелл, чтобы ждала нас. И есть одна вещь, о которой мне надо с тобой поговорить.

– Нет, правда? О чем, Джейм?

– Потом расскажу.

Он снова улыбнулся, но что-то ей показалось не совсем так в этой улыбке – будто она была какой-то жесткой и вымученной. Джеймон повернулся уходить, и она неохотно оставила его в покое. Но, пройдя несколько шагов, она повернулась спросить его еще одно – и промолчала. Кузен стоял неподвижно, глядя на море. И она увидела, что он смотрит на юго-восток, туда, где находится Зимбура.

Дом Эйлии был причудливым строением, который отец кое-как собрал из отходов своего кораблестроительного ремесла. Кое-где окна заменяли маленькие круглые иллюминаторы, а вместо крыши наверху лежал перевернутый корпус старого судна. Киль служил коньком, и пушечные порта заменяли слуховые окошки. Стоящий на сером гранитном выходе недалеко от берега, дом больше всего походил на обломок кораблекрушения, выброшенный высоким приливом.

Эйлия сидела у себя в тесной комнатке и мрачно смотрела на открывающийся перед ней вид. Деревянный топчан, один стул, ночной столик и умывальник стояли там же, где она привыкла их видеть, сколько себя помнит. Книжки аккуратно выставлены на полке, которую отец сделал из досточек, выброшенных прибоем. Даже с двумя новыми их было так мало, что пустое место приходилось заполнять другими предметами. Это были сокровища, подобранные после прилива: раковины, камешки, панцири крабов, пустые стеклянные шарики, которые рыбаки используют как поплавки для сетей. Над полкой круглый иллюминатор, обрамляющий вид на луг – и на море. Тихие его вздохи и шепоты убаюкивали ее по ночам и заполняли дни, так что этот звук стал частью ее самой, как шум пульсирующей в ушах крови. Все перемены жизни на острове повторялись по кругу, одни и те же: смена приливов и отливов, зим и весен, восходы и заходы солнца и луны.

Она вздохнула и взялась за гребень. Волосы у нее были переменчивы не только оттенком: они меняли настроение, как море, иногда лежали ровно и гладко, иногда струились волнами Сейчас, однако, цвет у них был определенно мышиный, и они сбились в массу переплетенных и перепутанных прядей, застревающих в зубьях расчески. Сражаясь с ними, чтобы уложить их в косу, она начала злиться все сильнее. «Мне всегда хотелось иметь волосы, как у принцессы из волшебной сказки, золотые и такие длинные, чтобы хоть сидеть на них». Еще один пункт в списке того, в чем отказала ей судьба. А приключения – другой. И почему она так их жаждет? Приключения, если вообще случались, то лишь с мужчинами и с мальчишками. А для девушки есть только две возможных судьбы: быть женой или быть сестрой. И то, и другое значит быть прикованной к дому.

Вздохнув от такой несправедливости, она вышла из своей спальни и спустилась по узкому проходу в большую комнату. Деревенскую ее простоту причудливо разнообразила отцовская коллекция экзотических предметов, которые он собрал в дальних землях, когда еще был моряком на купеческом корабле. Секстант и медные корабельные часы, полированный панцирь морской черепахи, большое белое яйцо страуса моа на резной деревянной подставке. С западной стены смотрела черная церемониальная маска из земли Мохара, с любопытно вытянутыми щелками глаз, которых Эйлия побаивалась, когда была маленькая. И еще величественная завитая раковина с архипелага Каан, по сравнению с которой собственная коллекция раковин Эйлии казалась просто мусором, и здоровенный шип слоновой кости, больше всего похожий на рог носорога из «Бестиария Бендулуса», хотя отец говорил, что на самом деле это бивень кита. И еще несколько морских карт в рамах с изображением далеких стран. В некоторых отец бывал, а других даже он не видел.

Мать стояла у каменного очага, помешивая в булькающем на огне котле. Зачерпнув ложкой, она попробовала варево и слегка скривилась.

– Нехороша уха, матушка? – спросила Эйлия. – Я опять забыла лук положить? Или треска не проварилась?

– На вкус ничего, но слишком жидкая. Ты никогда себе мужа не найдешь, если не научишься готовить лучше. – Нелла покосилась на тщательно заплетенные косички Эйлии. – И волосы уже пора бы носить как взрослой. Надо бы вам, барышня, своему возрасту соответствовать.

– Ненавижу я мой возраст, – не сердито, а с тихой грустью отозвалась Эйлия.

Отвернувшись, она погладила рукой гладкую полированную поверхность китового бивня.

Грязновато-серые глаза Неллы задумчиво смотрели на дочь.

– Эйлия, ты знаешь, что уже пора, – сказала она. – Пора искать себе мужчину, строить свой дом, свою семью.

Эйлия ничего не ответила – слишком часто она последнее время это слышала. По-настоящему хорошо она знала только троих мужчин – Джеймона, своего отца и своего дядю. Ей вспомнились рыбаки и корабельщики деревни, гулкие и мощные их голоса, грубая сила рук и спин, тянущих сети или бревна, ввезенные в порт, обшивающих досками китовые скелеты судов. У нее же были мечты, взращенные волшебными сказками, мечты о романтических прекрасных принцах. Но только мечты, и ей хотелось, чтобы так они и остались мечтами.

Нелла обратила призывный взор к мужу. Но Даннор Корабельщик смотрел глазами цвета серого моря, как Эйлия наливает уху ему в миску, и ничего эти глаза не выражали, как и всегда.

– Чем тебе плох был бы молодой Курз Рыбак? – спросила Нелла, не ожидая ответа и садясь за стол. – У него уже есть своя лодка, а девушки пока нет. Или Армии Тележник, что в прошлом году овдовел: уж лучше и добрее его нет на свете мужчины.

Половник остановился в воздухе:

– Да он же настолько старше меня! – воскликнула Эйлия. – Он же почти как папа! И не могу я присматривать за всеми этими его детьми!

– А что? Ты же любишь малышей – сказки им рассказываешь…

– Это совсем другое!

– Надо научиться ухаживать за маленькими, Эйлия, а то как же ты будешь со своими управляться? Твоя кузина Джемма всего на два года старше, а у нее уже двое.

Эйлия села и уставилась в пространство. Перед ее мысленным взором как призрак проплыла фигура женщины: суроволицая седеющая жена рыбака, которую ревущие дети дергают за подол. Много таких видала Эйлия в деревне, но эта была от них отлична: в глазах ее горел голод острее ножа, голод, ничего общего с пищей не имеющий. И вид ее наполнил Эйлию страхом, потому что этой женщиной была она сама.

– Не хочу я замуж, – сказала она тихо. – Никогда не пойду.

– И что же вы, барышня, делать намереваетесь? В монашки податься? Не можешь же ты вечно жить со мной и отцом. Ты знаешь, что ты у нас поздняя, и мы хотим еще при жизни видеть, что ты пристроена. Я же только добра тебе желаю.

И снова Эйлия не ответила: в горле застрял какой-то странный ком, и трудно было и глотать, и говорить. Мать больше ничего не сказала. Три разных вида молчания – безмятежное, обиженное и отчаянное – слились за столом с паром от мисок с ухой. Сразу после еды Эйлия вскочила убирать со стола и мыть посуду.

– Здравствуйте все! – раздалось от двери к невероятному ее облегчению.

Джеймон стоял в проеме, облитый медовым светом раннего вечера, а за ним – тетя Бетта и кузина Джемма с двумя своими малышами. Они вошли, завязался оживленный бессмысленный разговор, и настроение у Эйлии стало лучше. Беседой завладели отец и Джеймон, разговор зашел про морские путешествия. Отскребая котел, она слушала мужской разговор, уносясь вместе с ними к далеким странам. К теплым, как баня, морям, где рыбы пестрее бабочек, где протянулись изумрудным ожерельем острова архипелагов, к берегам страны Мохара, где греются на солнышке крокодилы в высыхающих лужах дельты и черные женщины склоняются к реке, наполняя глиняные кувшины. И даже звезды там другие, и луна висит вверх ногами. А мужчины заговорили уже о северной стране, прошлись по побережьям антиподов и до самой Зимбуры. Когда-то корабли Содружества ходили в порты этой языческой страны наполнять трюмы поклажей караванов пустыни, шелками и благовониями, слоновой костью и пряностями, но даже просоленные моряки старались не заглядывать в кипучие и буйные города той земли. Дальше к северу раскинулась каменистая и неровная Шуркана, где слоны и носороги отрастили себе мохнатые шубы, а гордые и воинственные горцы обитали в своей орлиной крепости.

И беседа вмиг перенеслась через океан, к великому западному материку: вдоль солнечных южных берегов Маракора с его виноградниками и душистыми апельсиновыми рощами, и снова к северу, к лесистым террасам и горам Маурайнии. Ветхие руины – башни, храмы, акведуки – служили немым свидетельством древнего правления элеев.

– Элей, говорят, произошли от своих собственных богов, – объяснил Джеймон матери Эйлии. – Боги спускались с Небес на Землю, говорят, и брали себе людей в жены и мужья, и научили их читать и писать, строить дома и обрабатывать землю.

– Подумать только! – сказала Нелла. – Значит, они такие же язычники, как зимбурийцы.

– Зато у них была великая цивилизация, тетя Нелл, – рассказывал племянник. – Искусство, здания – у нас ничего похожего в наши дни нет. И это у них было, когда наши праотцы бегали в шкурах с копьями за зверями.

– В легендах говорится, что элей пришли с острова Тринисия, – вставила Эйлия, перестав уже притворяться, что моет посуду, – с далекого севера. И там не счесть прекрасных дворцов и садов.

– Тринисия – это только сказка, Эйлия, – ответил Джеймон. – Ее никто так и не нашел. Просто такая придуманная страна.

– Ты серьезно так думаешь?

– А как же? Ты вспомни: в легендах говорится, что Трини – далеко к северу, но по описанию – теплые края! И россказни насчет драконов и фей, и зданий, крытых золотом и драгоценными камнями! Не один царь посылал экспедиции в северные моря, и ничего там не нашли, кроме льда.

Нелла нетерпеливо отмахнулась рукой, как от назойливой мухи.

– Хватит этих глупостей. Расскажи, что нового в мире?

Дочь короля уже вышла замуж? И что там за новый тиран в Зимбуре?

– Халазар. – Лицо Джеймона будто погасло изнутри. – Он сверг царя Шурканы Яндара и теперь правит всеми антиподами. Моряки с торговых судов говорят, что дальше он направится на запад, на Южный архипелаг.

– Его народ верит, что он что-то вроде бога? – то ли спросил, то ли сказал Даннор.

– Я так слышал. На самом деле он помешан на власти. Хочет править всем миром.

Джеймон покачал головой.

– Всем миром! – Джемма покрепче прижала к себе младенца Дани и тревожно поглядела на малыша Лема, который гонял ручками игрушечную лодку по истертым половицам.

– Ну, не волнуйся, моя милая, – успокоила ее тетя Бетт. – Ты же знаешь, эти язычники воюют друг с другом с начала времен. К нам это отношения не имеет.

Наступило короткое молчание, прерванное только звоном старых судовых часов, отбивающих вахту не существующего уже корабля. Потом снова заговорил Джеймон.

– Все переменилось, мама. Шурканская столица пала под ударами зимбурийской армии всего за три дня. Дело, говорят, в этих новых пушках: они в сто раз сильнее катапульт и таранов. Стены крошатся от их ударов. И ты ошибаешься, если Думаешь, что нас это не коснется. Имея в своих руках весь строевой лес и пастбища Шурканы, царь Халазар может построить флот побольше и прокормить армию посильнее. Дальше он захватит архипелаги Каан как гавань для своей армады. И до нашего острова ему будет рукой подать.

Он остановился, ожидая, чтобы его слова возымели действия, но лица, обернувшиеся к нему, были спокойны. Никто не мог себе представить, чтобы кому-нибудь понадобился Большой остров. Именно это и сказал Даннор, помолчав.

Джеймон приподнял брови.

– Ты так думаешь? Это будет отличная база для его кораблей – совсем рядом с материком.

– Ты правда думаешь, что так и будет? – встревоженно вскрикнула Джемма. – Он нападет на материк?

Младенец проснулся и скрипуче захныкал. Джеймон слегка пожал плечами.

– Увидим. Если он захватит архипелаг, значит, готовит войну против Содружества. Можем только надеяться, что король пошлет военный флот нас защитить.

– Пошлет, если до этого дойдет, – произнес Даннор в своей неспешной, рассудительной манере. – Содружество защищает своих. И я так скажу, что тиран не посмеет тронуть колонию Содружества.

– Как бы там ни было, а лодки уже возвращаются с лова, – произнесла тетя Бетт, поворачиваясь к двери. – Мне надо помочь разбирать улов, тиран там или что. Джемма, а ты оставайся здесь и занимайся своими детками.

Нелла посмотрела на Эйлию:

– А почему ты не поможешь тете, Эйлия? Ей наверняка лишние руки не помешают. Оставь мне посуду.

Они с Беттой переглянулись, как два заговорщика. Эйлии это не понравилось.

Она вышла вслед за теткой и по хорошей грунтовой дороге направилась в гавань. Солнце уже зашло за холмы, унеся с собой золотой свет. Небо на западе светилось розовой полоской, на востоке между морем и небом вставала тень. На полпути к пристани Эйлия вдруг остановилась и воскликнула:

– Там же сейчас холодно, у воды, тетя Бетта! Я сбегаю домой за шалью.

И не успела тетка ничего сказать, как Эйлия припустила назад. Бетта позвала ее, но девушка притворилась, что не слышит.

Подбежав к дому, она перешла на шаг. Прокравшись к ходной двери, Эйлия остановилась послушать разговор. Ребенок орал добросовестно, и пришлось напрягать слух, чтобы слышать голоса взрослых. Ей неловко и совестно было подслушивать, и она пыталась оправдаться перед собой. Взгляд, которым обменялись мать и тетка, не оставил сомнения, что разговор пойдет не о чужеземных тиранах. А о ней. Наконец она услыхала свое имя.

– Глупости, Нелл, – произнес отец. – Расскажи Эйлии. Она имеет право знать.

– Что рассказать, Данн? Что в конце концов она все равно не поедет? Дай ей подать на обучение, ты говорил. Дай ей надежду. А я уже тогда говорила, что не надо давать ей ложные надежды.

– Я думал, – произнес отец, помолчав, – что если она подаст прошение в Королевскую Академию иполучит отказ, то смирится с жизнью здесь, а не будет всю жизнь страдать, что не попыталась.

«Письмо! – отчаянно подумала Эйлия. – Джейм привез письмо – отчего же он не сказал мне? Наверное, не хотел быть гонцом дурных вестей…»

– Ничего себе уху заварили! – продолжала Нелла. – Ты только послушай: «Работа написана исключительно хорошо… обучение начинается осенью текущего года…» и вот еще: «Плата за ваш проезд по морю и обратный проезд сопровождающего лица».

– Плата за места в этом кошельке, – сказал голос Джеймона. – В деньгах, естественно, – натурального обмена у них нет.

Послышался шелест, какой-то звон, и молчание. Потом приглушенный голос матери:

– Никогда не видала настоящую монету. Это серебро? Такое блестящее, такое красивое – и как его много!

– Слишком много, – засмеялся Джеймон. – Эти люди в Академии отнесли наш остров к другому краю мира. За эти деньги можно всю деревню послать на материк!

– Что ж, это придется отправить обратно, – сказала Нелла. – Ну и влипли мы! Размечтались, что ее не примут, и что делать теперь, когда она узнает, что ее приняли, а ехать ей нельзя – ума не приложу. Она будет еще несчастнее, чем была. Джеймон, это все твоя работа. Ты задурил ей голову.

– А почему она не может ехать? – спросил Джеймон. Ошеломленное молчание. У подслушивающей девушки упало сердце.

– Что делать ей тут? – спросил Джеймон, не ожидая ответа. – Выйти за рыбака? Всю жизнь латать сети и потрошить рыбу? Ей такой жизни не вынести, и вы это знаете!

– Только потому, что у нее голова забита всяким вздором из книг, – решительно оборвала его Нелла. – Их вообще не надо было ей давать, они ее с толку сбили. А насчет выйти замуж – так вы с ней отлично всю жизнь ладили, и я думала, что когда-нибудь составите партию. Двоюродные братья и сестры иногда женятся. Но ты ушел в море, оставив ее одну.

– Послушайте, – возразил Джеймон, – мы с Эйлией всегда были добрыми друзьями, и останемся, надеюсь. Но она за меня выходить не хочет, и зачем бы ей? Зачем ей вообще замуж, если она не хочет? С тем, что она уже знает, она может быть даже учительницей или кем еще.

– Не обсуждается, – твердо сказала Нелла. – Ни одна женщина с нашего острова никогда учиться не ездила.

– Ты про это говоришь как про что-то непристойное, тетя Нелл.

– Она наше единственное дитя, Джеймон. А если… если она уедет, она может и не вернуться.

Голос матери переменился – чуть-чуть дрогнул, и Эйлия отпрянула в страхе. Сердце ее сейчас страдало так же, как и совесть. Она стала тихо отступать, когда услышала голос Джеймона:

– Я не мог отложить свой уход в море, но с той самой минуты дня не прошло, чтобы я не подумал о родных местах и родных людях. Эйлия любила бы Большой остров больше, если бы могла на время его покинуть.

Но Нелла уже взяла себя в руки.

– Я не отпущу ее в морское путешествие, пока в мире творится такое. Я удивляюсь, что твои родители тебя снова отпускают в море, а ведь ты мужчина, а не хрупкая девушка. Элия никуда не поедет, и разговор окончен.

Даннор ничего не сказал, и это могло значить только одно: он согласен со своей женой. Элия повернулась и пошла по тропе, мало что соображая. Никогда она не верила всерьез, что ее примут в Королевскую Академию. Сейчас она поняла: это был только сон наяву, мечта, исчезающая надежда, которая все же поддерживала дух и на какое-то время делала жизнь терпимой. Она не позволяла себе думать, что будет делать, когда придет, наконец, отказ. И вот, невероятно, ответ все же пришел: ее приняли в Академию – и об этом она тоже заранее не думала.

«Голова моя была в облаках, как всегда. Чтобы я поплыла по морю – поехала жить в другую страну сама себе хозяйкой! Нет, я не думала. Конечно, они все равно меня не отпустили бы».

– И где же твоя шаль? – возмутилась тетя Бетт, когда Эйлия появилась, наконец, на причале.

– А, – промямлила девушка, – я… я подумала, что она мне все-таки не нужна.

Некоторые рыбачьи лодки уже стояли у причалов, другие только подходили к берегу. Когда-то она любила смотреть, как они плывут в густеющих сумерках, лампы на носу и на мачте сияют, возвращаясь в тихую гавань из опасного темного моря. А сейчас она рвалась взять такую лодку и уплыть – далеко-далеко за море, к дальнему горизонту, к краю света. Тусклыми глазами смотрела она, как дядя Недман подводит лодку к пристани и зачаливает, и он со своим зятем Арраном Рыбаком подхватывает сети, чтобы вывалить блестящей кучей улов сельди. Эйлия пошла к рыбакам и занялась той же работой: привязывать лодки, разбирать рыбу, вскрывать длинным ножом и бросать внутренности в воду, где чайки, хлопая крыльями и щелкая клювами, дрались за пищу. Возмущенные крики птиц глушили редкие обрывки разговоров. Люди работали почти молча, редко поднимая глаза от измазанных слизью и кровью рук. За причалом плескалось море, набегая на берег и откатываясь с глубоким вздохом, будто тоже слишком устало за день.

В молчании Эйлия снова осталась наедине со своими перепутанными мыслями и оглядывалась вокруг в поисках чего-нибудь, на что можно было бы отвлечься. Небо над качающимся лесом мачт уже засверкало звездами, мерцающими, будто ветерок то раздувал их, то грозил погасить, но сияли они, ничем не затмеваемые, потому что луна еще не взошла. На севере плясал призрачный свет, переливаясь и посверкивая, как солнечные лучи на морской ряби: северное сияние. Эйлия вспомнила, чему учила ее когда-то давно одна старая рыбачка: «Это свет городов народа фей отражается в небе. Сегодня у них большое веселье». Быть может, Джеймон не прав, и Тринисия все-таки существует, и живут там до сих пор элей, и когда-нибудь она посмотрит на них… или поплывет на запад, вслед за движением солнца и луны и звезд, на континент, в Маурайнию… Но все это были только пустые фантазии, и пришлось ей наконец это понять. Эйлия посмотрела на «Морскую деву», качающуюся на якоре с убранными парусами, и ощутила укол неутоленного желания и физической боли. Если бы только она родилась мужчиной, как Джейм! Кем угодно, только не женщиной! Птицы – и те летают каждый год на южные острова и сидят на резных карнизах языческих храмов, глядя чернильными капельками глаз на чудеса, которых ей никогда не увидеть. «Никогда ничего я не увижу, кроме этого острова. До самой смерти».

Отвратив взор от раскинувшейся водной глади, Эйлия подняла глаза к небу и мыслями унеслась к звездам, подальше от вони и слизи мертвой рыбы. Даннор давно научил ее названиям главных звезд и созвездий – он, моряк, хорошо знал ночное небо. Ее собственное имя на древнем элейском языке эленси значило «Путеводная звезда» – подходящее имя для дочери моряка, хотя она его считала и очень романтичным. «Фаранда – Берилион – Анатарва», – бормотала она про себя имена звезд, продолжая работать, будто заклинание читала. И еще видны были в эту ночь две планеты: желтая Ианта, высоко в зените, как искорка от костра, и низко на западе большая, набухающая капля синего блеска, ярче всего, что было в небе. Это была Арайния, которую старинные поэты называли Утренней звездой, хоть ей случалось иногда сиять и по вечерам, к вот сейчас. Еще ниже на приземистой скале стояла башня маяка, и в ней, в высокой нише, статуя богини Эларайнии. Вырезанная из серого камня, она простирала руку, беря моряков под свою защиту. Лицо давно стерлось под ударами штормовых ветров и соленых брызг, но все еще можно было разглядеть над ним звездную диадему. Для моряков прежних времен Эларайния была охраняющим духом: Алмаилия, Звезда Морей. Но патриархи Истинной Веры не одобряли многобожия вообще и женских божеств в частности. Имя ее не называлось на острове уже сотни лет.

А наверху сверкающей полосой протянулась Мерандалия – Звездный Путь, и по обе стороны от него выстроились созвездия конца лета: Сфинкс, Кентавр и Дракон со звездными кольцами. Эйлия глядела на них, и сердце ее наполнялось, как всегда, тоскливой жаждой странствия. Для древних эти созвездия не только указывали путь морякам, но были обителью их богов, звездными царствами в составе Небесной Империи. И когда-то давным-давно элей (как гласят легенды) путешествовали в эти звездные страны, на родину своих божественных предков, лавируя среди крылатых драконов на волшебных летучих кораблях.

– Это еще откуда? – вдруг воскликнула тетя Бетта, опуская нож.

Эйлия, как раз передававшая тетке рыбу, оглянулась и посмотрела на нее недоуменно. Тетя Бетт таращилась, показывая рукой, в сторону моря, и туда же смотрели остальные обитатели деревни. Теперь и Эйлия увидела огни на темном море, десятки и десятки огней. Новые рыбацкие лодки идут к берегу? Но все уже прибыли, да и в любом случае весь рыбачий флот Бухты и вполовину таким большим не был. Как будто светились уличные фонари города, плывущего по волнам. И они приближались.

Селедка выскользнула из пальцев Эйлии. «А что если это Царь Халазар? – подумалось ей, и сердце ударило в ребра. – Если Джейм был прав – и это Армада?»

Пока рыбаки стояли, восклицая и жестикулируя, она повернулась и бросилась бежать по тропе к дому.

В деревне царил переполох. Люди бежали к гавани с фонарями в руках, и где-то кричал мужской голос – деревенский глашатай, наверное. Из кухонного окна Эйлии было видно мельтешение огней на пристани и отражение матери, метавшейся туда-сюда, запихивающей одежду, караваи хлеба и какие-то горшки в старый морской сундук Даннора.

– Что это ты делаешь, тетя? – удивился Джеймон, входя в дверь вместе с Беттой и Даннором.

– Надо бежать, – бормотала Нелла, – бежать прочь от моря. Уйдем вглубь суши, в пустоши…

– Остынь, Нелл, – перебил ее муж. – Эти корабли вовсе не зимбурийские. Они с Каана.

– С Каана! – вскрикнула Эйлия. – Но зачем же они сюда пришли, отец? Это значит, что архипелаг…

– Южные земли захвачены, – подтвердил Джеймон. – Каанцы говорят, что Халазар их поработил, и дальше очередь Северного архипелага. Все как я говорил: Армада в походе.

Эйлия метнулась мимо него к двери и встала у начала тропы, глядя на гавань, на чужие корабли. Был среди них один большой, но остальные вряд ли больше рыбачьих лодок островитян. Все потрепанные, некоторые сидели низко, будто в них течь, и волны плескали в широко раскрытые глаза, нарисованные на носах кораблей. Ребристые паруса изорваны, на палубах народу толпами.

Она быстро вернулась в дом. Джеймон как раз спорил с ее матерью.

– Тетя Нелл, если зимбурийцы сюда явятся, они весь остров захватят. И побережье, и пустоши. Прятаться в глуши бессмысленно – выследят и убьют, как дичь.

Нелла не ответила – только взялась за сердце. Джейм обвел взглядом комнату.

– Каанцы сюда только зашли пополнить припасы и подлатать корабли, если выйдет. Но даже если не выйдет, они поплывут дальше – как только смогут. Лучше утонуть в море на этих гнилых корытах, чем дожидаться Армады. Теперь ты поняла?

– Но что же нам делать, Джеймон? – всхлипнула тетя Бетт, – Мы же не можем уехать с острова!

– Не можем, – признал Джеймон. – Сейчас, во всяком случае. Плыть надо на материк, к Маурайнии, но рыбачьим лодкам океан не переплыть, а каанские корабли и без того переполнены. Остается только «Морская дева», а мой капитан говорит, что никакой опасности не видит. Его ждет груз на Северном архипелаге, и он не изменит курса – если не получит за это денег. Глупец!

– Но у нас же есть деньги! – выскочила вперед, Эйлия. – Все серебро, что прислала Академия!

Мать в удивлении уставилась на нее:

– Откуда ты…

– Я подслушала, – перебила ее Эйлия и повернулась к Джеймону. – Ты же сказал, что там хватит на проезд для всей деревни!

У Джеймона был слегка растерянный вид.

– Я просто пошутил. На это серебро могут поехать только двое.

– Это на пассажирском судне, Джейм, с каютами и прочей роскошью. А грузовой корабль разве не обойдется дешевле? Твой капитан может прихватить больше людей за те же деньги. – Эйлия повернулась к отцу. – Папа, прошу тебя! Ведь не обидится же Академия, что мы использовали их деньги в такой крайности! И не обязательно уезжать в Маурайнию навсегда: опасность минует, а мы тем временем заработаем себе на обратную дорогу. И каанцев надо тоже с собой взять – им ни за что не переплыть океан на своих дырявых лодках. Если денег не хватит, отдадим капитану все, что есть, и пообещаем отдать остаток по прибытии. Ведь там же мы как-нибудь заработаем? И еще: кто-то же должен известить короля. Мы приедем на материк, расскажем ему, что здесь делается, и попросим послать еще кораблей забрать остальных островитян. Или военный флот, чтобы их защитить. Мы обязательно должны направить «Морскую деву» в Маурайнию…

Здесь Эйлии пришлось замолчать, потому что воздух кончился, но она так и не отвела глаз от отца.

– Я остаюсь, – произнес Даннор, и лицо его будто было вырублено из грубого камня. – Здесь моя родина. И я говорил вам: Халазар не посмеет ее тронуть.

– Этого ты не можешь знать, отец! – воскликнула Эйлия. Какое-то резкое, острое ощущение возникло где-то возле желудка, и вдруг она подумала: «Вот что, значит, называется страхом». Ничего романтичного в этом чувстве не было. – Ты ведь слышал Джейма: царь Халазар ищет места для своих кораблей, чтобы напасть на материк!

Джеймон вышел вперед.

– Дядя, – сказал он, – Эйлия говорит правду. Может быть, серебра здесь не хватит на проезд для всей деревни и для каанцев. Но мы можем хотя бы отправить наших женщин и детей, и каанских тоже, пока угроза не минует. Если не хочешь ехать – можешь не ехать. Я буду на борту, и когда мы прибудем, я уйду с корабля и присмотрю за Эйлией и остальными. Пока не станет возможно вернуться домой.

Эйлия глядела на отца со странным смешанным чувством страха и восторга. «Пусть он согласится, ну, пожалуйста…»

Даннор раздумывал, поглаживая щетинистый подбородок, но ничего, как всегда, нельзя было прочесть на изрезанном морщинами лице.

Потом он поднял глаза на племянника и едва-едва, почти незаметно кивнул.

– Что ж, ладно.

 

2 ДАМИОН

Отец Дамион Атариэль стоял один перед вратами неба.

Они возвышались над зеленым гребнем холма, сияя под солнцем тропиков: две высокие колонны белого камня, поставленные за десять футов друг от друга, будто столпы невидимых ворот. Каждый был изукрашен резным драконом, и каменные изгибы вились вокруг столпа изящной спиралью, а рогатая голова лежала на капители. Врата духов, подобные вот этим, можно было найти по всему архипелагу Каан. Они восходили ко временам еще элейского Содружества, и потому их назначения или смысла уже никто не знал. На каждом острове было не более одних ворот, и никогда на дороге или возле развалин старых городов, где можно ожидать увидеть их. Всегда они стояли одиноко, ведя из ниоткуда в никуда. Каанцы, живущие в городе у подножия, заявляли, что это работа чародеев, и врата ведут в мир духов. И хотя маурайнийские миссионеры то и дело ходили между столпами в обе стороны, дабы посрамить суеверие, ни одного каанца нельзя было уговорить последовать их примеру.

Дамион не мог не признать, что такие же суеверия есть в его родной стране. Пара древних торчащих камней в северной Маурайнии считалась – по крайней мере, местным народом – отметкой волшебных ворот в мир фей. Но те древние менгиры поражали грубостью по сравнению с вратами духов.

Он подошел поближе к правому столбу, рассматривая вырезанного дракона. Прекрасное создание – гибкий, волнообразный, чешуйчатый, как зеркальный карп, он лишь отдаленно напоминал огнедышащих бестий родной Дамиону западной мифологии. В древнеэлейских и каанских легендах «драконы» означали не чудовищ, но небесных созданий, вроде богов и ангелов. Обиталище им было в мире духов, но они проявлялись в материальном мире, когда хотели, и всегда свою волшебную силу пускали в ход ради добра. Герои каанского эпоса не выезжали с ними на смертный бой, а наоборот – искали их помощи и наставления. Небесные драконы использовали эти врата, как гласили легенды, летая между ними, невидимые для смертных глаз. Закон по-прежнему запрещал возводить какие-либо сооружения на вершине этого холма, потому что подобное строение, как объясняли каанцы, может перекрыть путь полету дракона.

Дамион вздохнул. Именно чтобы искоренить языческие представления вроде этого он с прочими миссионерами Истинной Веры проделал весь путь от Маурайнии до архипелага. Верные особо подозрительно относились к почитанию драконов, потому что в западных землях дракон служил символом Врага, Модриана-Валдура. Однако теперь, прожив здесь достаточно долго, он испытывал по этому поводу смешанные чувства. В восточных преданиях многое оказалось и красивым, и одухотворяющими. Дамион шагнул назад и вгляделся в пейзаж, обрамленный столбами. Ничего там не было похожего на иной мир: перистая листва по склону холма, косые крыши города Ярдъяна, бирюзовая гладь гавани и бухты. Вдалеке высились зеленые вулканические вершины Медоши, Священного острова, где не ступала ничья нога, кроме самых высших каанских жрецов. И дальше из моря поднималось множество островов, синих и затуманенных далью, так что их даже можно было принять за низкие облака. А на дальнем горизонте громоздились настоящие облака с высокими вершинами, как острова еще большей и фантастической формы.

Дамион шагнул между столбами и спустился по травянистому склону холма. Остров Яна с шумным портовым городом уже больше года был местом его обитания. Поначалу экзотическое и непривычное, место это стало ему родным домом. Дома с крутыми крышами, с резными коньками и свирепыми керамическими стражами у дверей, дома бедняков, построенные на сваях в воде, потому что на суше места не хватало, и они казались стаей морских птиц, качающихся на водах прилива. Буря запахов – благовония из храмовых курильниц, свежая рыба, пряности, коровий навоз, густая вонь сточных канав; короткорогие водяные буйволы, младшие братья тех, что живут у антиподов, тащили хозяев и поклажу на рынки; прилавки под открытым небом, заваленные манго и кокосами, ползающими крабами… все это теперь было знакомо, как привычная одежда. Но до сих пор Дамион не понимал, что полюбил архипелаг. До тех пор не понимал, пока не пришла пора с ним расстаться. Последняя, прощальная прогулка вокруг города.

В прошлые дни Дамион ходил по улицам Ярдъяна, накрыв голову капюшоном – как от испытующих взглядов каанцев, так и от палящего солнца. Белая ряса до лодыжек выделяла его толпе как священнослужителя Истинной Веры, но нынешние каанцы уже привыкли видеть на своих улицах облачение западной религии. Их внимание привлекала яркая внешность Дамиона: светлые волосы и кожа, ошеломительно синие глаза. Однако сейчас прохожие его почти не замечали. Охваченные паникой горожане метались по улицам, нагрузившись собственными пожитками, стараясь покинуть город ради сомнительной безопасности холмов вдали от побережья. Беженцы с завоеванных островов кишели на улицах и в переулках, некоторые пытались себе оборудовать какие-то убежища в сточных канавах. Посреди всего этого смятения в туче мух спокойно сидели нищие, похожие на груды выброшенного тряпья.

Зимбурийский царь велел изгнать всех граждан Содружества из островных государств, которые объявил захваченными. Губернатор Яны, зная, что прочие острова уже пали и что его корабли флоту зимбурийцев не противники, даже не попытался возразить. Люди с западного континента – купцы и миссионеры – забили припортовые гостиницы, готовясь отплыть при первой представившейся возможности – у них были деньги. Туземцы же в массе своей могли лишь безнадежно таращиться на немногие оставшиеся корабли и ждать Армады вторжения. Сегодня утром в порт уже пришла небольшая темная зимбурийская галера. На веслах сидели рабы.

Рассказы о зверствах зимбурийцев давно уже переполошили город. Завоевывая страну, зимбурийцы сравнивали с землей целые деревни и сотни людей предавали мечу – «Чтобы вселить страх в остальных», как сказал Дамиону один каанец, дрожа от ужаса. Сомневаться в его словах не было причин. Хорошо было известно, что зимбурийские правители именно так обращаются и со своим народом, и не задумаются распространить такое обращение на иноземцев. Некоторые из каанцев в отчаянии погрузились на рыбачьи лодки и наспех сооруженные плоты в безнадежной попытке переплыть океан, разделяющий остров и ближайшую колонию Содружества.

«А мы уплываем, предоставляя их собственной судьбе».

Мрачные мысли Дамиона прервала суматоха, возникшая перед ним на улице. Вытянув шею, он заметил несколько жрецов в черных одеждах, стоящих на ступенях какого-то здания – необычного строения, золотые шпили которого отражались в воде окружающего его неглубокого рва. Это было местное святилище, по форме повторяющее Священный остров. Но жрецы на его ступенях не были каанцами. Это были зимбурийцы, высокие и почти смертельно бледные. Скорее всего, с пришедшей галеры. На глазах у Дамиона один из них спустился со ступеней и пошел прямо в толпу, которая задрожала и расступилась перед ним, будто перед зачумленным. Еще несколько дней назад, подумалось Дамиону, этого человека побили бы камнями и разорвали на части за подобную дерзость – подойти так близко к святому месту.

«Сейчас его никто не посмеет тронуть, и он это знает».

Чтобы не встречаться со жрецами, он быстро свернул в боковую улочку. Но сразу же раздался быстрый перестук сапог, и из-за угла вышла небольшая процессия одетых в черное. Это тоже были зимбурийцы, и Дамион отодвинулся дальше в переулок, чтобы пропустить их, шагающих, как победители на параде, хоть их и была горстка. Они знали, что остров уже принадлежит им. Впереди шагал коренастый бородатый капитан в черных кожаных доспехах. На жарком солнце обычно бледное лицо зимбурийца обрело густой красный цвет. С десяток его подчиненных шагали следом, и один тащил что-то за собой. При виде этой последней фигуры у Дамиона от неожиданности перехватило дыхание.

Это не был зимбуриец: кожа его была чернее черного дерева, и черные волосы не прямые, а вьющиеся. По крайней мере, наполовину он был мохарцем, хотя как мог возникнуть такой союз – совершенно непонятно. Зимбурийцы считали мохарцев низшей расой, и смешанные браки сурово преследовались. Чудо, что полукровке вообще разрешили жить, не то что стать солдатом. Вид у него был вызывающий: черная кожаная рубаха раскрыта на груди, показывая отличную мускулатуру, а в левом ухе сверкало медное кольцо, в котором болтался клык какого-то зверя – льва, наверное? Свирепого вида усы закрывали верхнюю губу, под тяжелыми бровями угольями сверкали глаза. На миг они встретились с глазами Дамиона, и огонек в них вспыхнул вдруг ярче: злостью – а может, презрением? Чернокожий демонстративно отвернулся и зашагал дальше. Дамион смотрел ему вслед со смешанным чувством жалости и негодования, пока этот человек не скрылся в толпе вместе со всей процессией. Наверное, он у зимбурийцев раб – но тогда откуда такое презрение к западному священнику?

Эти солдаты, как понял Дамион, шли к святилищу. Снова шевеление в толпе, потом крики – и звук, которого Дамион в жизни не слышал, разорвал воздух.

Это был вопль человека – резкий, отчаянный, полный страдания.

Зимбурийские солдаты возвышались над худощавыми, малорослыми островитянами, и в руках их предводителя что-то было – то ли сверток, то ли свиток темно-коричневой материи. Разумеется, какая-то священная реликвия, вырванная из храма актом намеренного кощунства. Толпа застонала. И вдруг взревела. Мелькнуло что-то, и грузный потеющий капитан споткнулся и постыдно рухнул, исчез под напором тел. Неужто кто-то посмел подставить ему подножку?

В глубине сознания Дамион понимал, что дело пахнет опасностью и надо уходить, но он остался, прикованный к месту разворачивающейся перед ним драмой. Кто-то бежал в его сторону через толпу. Молодой священник не видел этого человека, но за бегущим оставался след машущих рук и покачнувшихся тел – так качается высокая трава, когда по ней бежит зверь. Снова над толпой возникла голова и плечи предводителя зимбурийцев: он сумел подняться, но свертка при нем уже не было. Лицо его стало еще краснее, теперь уже от злости. И он крикнул в толпу по-каански:

– Держи его!

Суматоха смещалась в сторону Дамиона, к переулку, где он стоял. Вглядываясь в налезающие друг на друга тела, он увидел, как мелькнула тощая жилистая фигурка, виляющая среди рук и ног. Мальчишка с виду лет четырнадцати, одетый в нищенские лохмотья, с грязным матерчатым тюрбаном на голове. К удивлению Дамиона, лицо чертенка было таким же, как у него самого, с веснушчатым носом и прядями белокурых волос из-под тюрбана. Уличный мальчишка – с запада! Светлые голубые глаза вскинулись на Дамиона, снова отвернулись, и парнишка стал пробиваться сквозь шевелящуюся толпу.

Под мышкой он держал тот самый сверток.

Зимбурийцы с криками раздвигали толпу ударами мечей плашмя. Двое солдат в черном одновременно бросились на вора, который ловко увернулся, и они столкнулись. Мальчишка перекатился набок, уходя от третьего преследователя, тут же снова оказался на ногах, летя изо всех сил к Дамиону.

– Эй, поп, быстро за мной!

Беспризорник схватил Дамиона за руку и дернул в переулок.

Дамион сам не заметил, как побежал с ним рядом.

– Что у тебя тут?

– Времени нет, – выдохнул мальчишка на бегу. Он быстро оглянулся и произнес мерзкое и отчетливое каанское ругательство. – Я слышу, они бегут сюда. Отнесите это в монастырь, святой отец, а я заманю их в другой переулок.

Дамион не успел сообразить, что происходит, как у него в руках оказался этот предмет. Разинув рот, он только и мог сказать:

– Эй, погоди…

Но парнишка только нетерпеливо пихнул его.

– Беги! – рявкнул он и припустил со всех ног в другой переулок.

Раздались крики – преследователи заметили, куда метнулась их дичь, и бросились следом. Только топот сапог прогрохотал и стал затихать.

Дамион стоял будто вкопанный. «Мне полагалось бы испугаться», – подумал он, все еще не в силах поверить, что это наяву. С каким-то странным любопытством смотрел он, как приближаются зимбурийцы. Потом они завопили, увидев, как стоит перед ними Дамион, служитель соперничающей религии, держа в руках их добычу.

Более Дамион не размышлял. Он повернулся и со всех ног побежал по узкой полоске в лабиринт переулков. В полном смятении мыслей он даже не подумал выбросить сверток: напорот, прижимал его еще крепче. Единственное, о чем он мог думать, был гнев на лице предводителя зимбурийцев и хриплый крик, который донесся тогда из святилища. Глянув мельком на сверток, он с неприятным чувством заметил красный мазок на собственной рясе. Кровь?

Эти задворки оказались настоящей трассой бега с препятствиями: валяющиеся в грязи попрошайки, бесцельно шляющиеся бродячие собаки, кучи мусора, веревки с бельем от стены до стены. Он бежал, пригибаясь и виляя, вскоре запыхался, но не смел остановиться: топот сапог слышался за спиной, доносились ругательства и выкрики – это солдаты налетали на те же препятствия. Он рискнул оглянуться: их не видно было. Подобрав рукой подол рясы, Дамион сделал отчаянный рывок, хотя в боку жгло огнем.

Он даже не знал, какое деяние совершил невольно, но знал только, что возврата уже нет. Разве они поверят, будто он не имел отношения к похищению свертка? Могли бы, если бы он сдался им сразу. Но теперь они уверены, что он соучастник какого-то плана, что был в сговоре с тем мальчишкой в тюрбане… что бы ни было в этом свертке.

Жара стала невыносимой, но он не смел даже остановиться смахнуть со лба струйки пота. Только моргал, когда заливало глаза. Резко завернув за угол, он споткнулся о поломанную тачку посреди мостовой и растянулся во весь рост. Секунду он пролежал оглушенный, тяжело дыша. Потом с усилием поднял упавший сверток и с трудом встал на ноги, держась за перевернутую тачку. При попытке опереться на левую ногу голеностопный сустав пронзило кинжальной болью. Ободранная голень кровоточила. Морщась и вздрагивая от боли, Дамион заставил себя прохромать несколько шагов. Переулок здесь расширялся в продолговатый двор между домами, стены этих домов осыпались и сочились сыростью. На земле была здоровенная куча самого разного мусора – от грязных тряпок и рваной одежды до гниющих овощей. С гудением кружились над ней мухи. За дальней аркой начинался другой мерзкий переулок. Надо бежать – но так болит нога…

Солдаты приближались. И Дамион понял вдруг, что ему не удрать от них – в таком состоянии.

Отчаянным взглядом он обежал двор и остановился на куче мусора.

– Именно так, брат: идут зимбурийцы. Уже одна галера вошла в порт, и армада всего в дне пути от сюда, как я слышал.

Аббат Шан произнес это, не изменившись ни в лице, ни в голосе, но приор Дол в ужасе отвернулся.

– Отец наш небесный! – выдохнул он.

В стенах монастыря Неизменного Покоя, который стоял на втором по высоте из холмов Ярдъяна, царил дух осажденной крепости. Никогда еще не было названия монастыря настолько не соответствующим моменту. Монахи в нарушение традиции превратили священные внутренние покои обители в убежище, и когда-то безмолвные коридоры звенели взволнованным говором беженцев.

– Я думаю, друг мой, что вам и вашим маурийским братьям лучше всего уехать, пока это возможно, – продолжал аббат-каанец тем же звучным и спокойным голосом. – Ваша миссия завершена. Я рад, что мог предоставить вам сегодня убежище, но вскоре и эти стены не смогут вас защитить. Зимбурийцы не питают любви к гражданам западного Содружества, как вам хорошо известно. В гавани еще есть корабли, и охрана купеческого поселка маурийцев согласилась сопроводить туда ваших людей. Соберите своих монахов, брат мой, и езжайте с ними. Завтра для вас уже не будет охраны и не будет кораблей.

Приор Дол грустно кивнул:

– Я сейчас же соберу братьев.

Он с тяжелым вздохом вышел из крытой галереи во двор. Монастырь был триумфом Веры: бывший дворец развлечений, подаренный ордену неким уверовавшим дворянином. С тех пор монахи неустанно трудились, стараясь придать зданиям более строгий вид, закрашивая фривольные картины на стенах и преобразуя женский солярий в часовню. Работа многих десятилетий дала заметные результаты – но скоро от нее ничего не останется. В ветвях строгих кипарисов чирикали птицы и стрекотали цикады, и плескалась вода в синих плитках фонтана посреди двора. Изнуряющий зной обрушился на лысину приора, когда он шел через двор к фонтану, где собрались монахи миссии.

– От отца Дамиона по-прежнему ничего не слышно? – спросил он, вытирая лоб.

Все только покачали головами.

Приор застонал. Дамион Атариэль вырос в монастырском приюте в Маурайнии и был рукоположен в сан около года назад. Прекрасный теолог для своего возраста, искренне преданный работе миссии, но слишком часто дает приору повод волноваться.

– Если где-то случается какой-то беспорядок, – всегда ворчал он, скрывая беспокойство под маской суровости, – в одном можно быть уверенным: Дамион всегда ухитрится оказаться в самой гуще.

Очень на него похоже: пойти на последнюю прогулку по городу в последнюю минуту перед известием, что сюда идет Армада!

Приор вернулся в галерею и остановился в главном зале, моргая, пока глаза снова привыкали к полумраку. Вокруг сновали люди.

– Пришла зимбурийская галера с солдатами и жрецами, и еще идут корабли! – крикнул кто-то.

Эта новость отдалась гулом, будто в улей сунули палку. Приор Дол, подавляя в себе панику, протолкался к каанским монахам, стоящим у главных дверей. Да, сообщили они, отец Дамион вышел, и никто не видел, чтобы он вернулся.

– Мне очень жаль, – сказал один из монахов с тем же спокойным фатализмом, что и аббат, – но ничего сделать нельзя. Я понимаю, вам очень дорог этот молодой человек, и я обещаю: если мы его найдем, то вернем сюда. Но вам нужно поскорее доставить ваших людей в гавань, или не уедет никто. Приор Дол знал, что спорить бесполезно. Он повернулся, собираясь отойти, но тут снова донесся взрыв криков и восклицаний с другого конца зала. Беженцы разбегались в явной панике. «Неужто уже зимбурийцы?» – подумал приор, с тревогой вглядываясь в суматоху. Но тут он увидел одинокий силуэт, весь в лохмотьях, который, хромая, входил в двери. Лицо и руки этого человека были полностью покрыты какой-то грязью, и даже через весь зал чувствовался разящий от него мерзкий запах разложения.

Господи Боже – прокаженный! Очевидно, страх перед зимбурийцами погнал его сюда, в святилище, несмотря на его страшную болезнь. Один из монахов бросился к оборванцу и с безопасного расстояния сделал угрожающий жест. В ответ этот человек размотал повязку с головы, обнажив, как ни странно, совершенно чистое молодое лицо, обрамленное светлыми волосами. Что-то он сказал монаху, который шагнул вперед с радостно-удивленным видом, и протянул ему нечто вроде свертка грязных тряпок.

Приор Дол бросился вперед.

– Дамион Атариэль! – рявкнул он. – Во имя милосердия Небес, что это ты вздумал? И где тебя носило?

У него даже колени подкашивались от радостного облегчения.

– В городе, отец мой, – ответил Дамион.

И стал высвобождаться из своих вонючих тряпок, как насекомое, выбирающееся из куколки.

– Что за игры ты затеял? – Когда стало ясно, что Дамион цел и невредим, приор Дол мог дать волю своему гневу. – Священнослужитель Истинной Веры, переодетый прокаженным! Что означает подобное поведение? Что ты себе позволяешь?

Дамион наклонился, потирая голень. Очевидно, хромота была неподдельной.

– Я… честно говоря, я случайно ввязался в какое-то приключение, отец мой. Мне пришлось прятаться под мусорной кучей – прошу прощения за этот запах, – а чтобы вернуться сюда, пришлось переодеться в эти тряпки. С прокаженным никто не хочет связываться, поэтому…

– Что ты только что передал этому брату?

– Не знаю, отец мой.

– Не знаешь?

– У меня не было возможности посмотреть. Я только хотел помочь мальчишке, который мне это передал, хотя в результате здорово влип. Надеюсь, парень сумел удрать от зимбурийцев… Зимбурийцев!

– Армада, значит, уже здесь?

Дамион вытаращил глаза:

– Армада? Нет, это были только солдаты с галеры, что вошла в гавань. Значит, Армада идет сюда? Тогда понятно, отчего они так обнаглели.

– Я так и знал, что ты опять что-нибудь выкинешь, – пожаловался огорченный приор. – Да, флот на пути сюда, и мы уезжаем, слава Господу, так что у тебя больше не будет возможностей ввязаться в приключение.

– Брат Дамион! – позвал вернувшийся монах, который встретил Дамиона у дверей. – Аббат хотел бы переговорить с тобой в часовне как можно скорее.

– Иду немедленно, – недоумевая ответил Дамион. Почему в часовне? Он повернулся к приору: – А каанские монахи, отец мой? Они едут с нами?

– Нет, естественно! Они остаются. Все-таки это их родина.

Лицо Дамиона омрачилось:

– Отец мой, мне страшно покидать этих людей. Я полюбил этот монастырь – будто здесь мой дом. И мы ничего не пытаемся сделать, а просто бежим в Маурайнию, поджав хвост. Как пресловутая крыса с корабля.

– А я всегда считал, – сказал вполголоса приор, когда Дамион уже не мог его услышать, – что эта пресловутая крыса поступает очень и очень разумно.

Аббат Шан встретил его у дверей часовни.

– Вы посылали за мной, отец мой? – спросил Дамион.

– Да, – кивнул аббат. – Войди.

В прохладном каменном помещении тропическое солнце, проникая через цветные витражи, покрыло пол цветными пятнами. Дамион вошел – и остановился как вкопанный. В часовне был еще один человек, сидящий в резном позолоченном кресле возле мраморного алтаря. Этот человек был одет не в белую рясу западного стиля, как у монахов, а скорее как каанский святой: мантия с пестрым узором красного, золотого и шафранового, и высокий головной убор с бахромой из альц кисточек. Из-под них со светлокожего лица смотрели светло-голубые глаза.

Тот самый беспризорник.

Но сейчас не было на нем грязной тряпки в виде тюрбана. Вдоль спины висела светлая коса, а на изящном, покрытом легким шелком теле виднелись изгибы, которые раньше скрывала грязная рубаха и мешковатые штаны.

– Вы… – Дамион потерял дар речи, потом обрел его снова: – Вы девушка!

Она усмехнулась из-под своего причудливого головного убора. Лицо ее теперь было чистым, и он рассмотрел его получше. Резкие и правильные черты, не классические, но обладающие своей суровой красотой.

– А вы не догадались? – произнесла она чистым контральто. – Я одеваюсь как мальчишка только когда выхожу в город. Так безопаснее. А здесь, дома…

Он вытаращился на нее:

– Дома? То есть вы здесь живете?

– Да. Всю свою жизнь. – Девушка повернулась к аббату, взмахнув кисточками вокруг лица. – Можно мне уже уйти, отец мой?

– Да, Лорелин. Возвращайся к себе и уложи вещи. Вскоре я тебя приглашу.

Лорелин. На староэлейском это означало «Дочь Небес».

Когда девушка встала, он заметил, какая она высокая – вровень с ним. Она выплыла из часовни в шорохе шелкового платья, и аббат проводил ее задумчивым взором.

– Пути Господни непостижимы человеку, – заметил он, когда она ушла. – Много лет мы старались не давать Лорелин покидать безопасные пределы обители, но она умела перелезать через стены и прокрадываться наружу, чтобы гулять сама по себе. Девушка по-настоящему не понимает опасности, поскольку всю жизнь прожила под защитой монастыря. Когда мы предупредили ее о том риске, которому подвергается в городских трущобах существо ее пола, она просто стала переодеваться мальчиком, подбирая выброшенные тряпки из мусорных куч. Мы считали ее своевольной и трудной, а оказалось, что это был промысел Всемогущего, чтобы помешать нашим врагам. Это Он предназначил ей быть сегодня в городе и совершить то, на что не осмелился бы никто другой.

Дамион уставился на аббата в недоумении.

– Отец мой, почему в вашем монастыре живет женщина? Откуда она взялась?

– Мы не знаем, – ответил аббат. – Она появилась совершенно таинственным образом шестнадцать лет тому назад. Однажды утром мы поднялись на рассветную молитву, и она сидела на траве посреди главного двора. Как будто упала с неба. Естественно, некоторые из братьев сочли это чудом. Она была тогда еще очень мала, еле умела ходить и говорить, так что мы ни о чем не могли ее расспросить. Обычно мы не принимаем сирот: наш орден – созерцательный, и мы, однажды приняв обет, никогда не покидаем стен монастыря. Но это был особый случай.

Дамион ничего не понимал. Можно было бы с отчаянным риском пронести в монастырь дитя каанской нищенки, но нищий с запада – такого на архипелаге не было и быть не могло. Сюда, как правило, приезжали только купцы, если не считать миссионеров, давших обет целомудрия. Эта девушка – незаконнорожденная? Но она не была похожа на метиску. И если она была нежеланной, почему ее не бросили сразу после рождения? Почему мать ждала, пока она подрастет и научится ходить?

– Необъяснимое появление – это еще не все ее странности, – продолжал аббат Шан. Он жестом предложил Дамиону сесть на скамью, и священник с радостью повиновался: у него уже немного кружилась голова и в колене пульсировала боль. Аббат сел рядом.

– Она слышит голоса – голоса святых и ангелов. То есть мы считаем, что это так. В раннем детстве она часто смеялась без причины, или лопотала что-то в пустоту, или следила глазами за тем, чего больше никто не видел. Иногда мы не могли до нее докричаться – будто она обитала в каком-то своем мире, отделенном от нашего, земного.

– И что же говорят ей эти… э-э… голоса? – спросил Дамион.

– Она не может передать. Они недостаточно ясны, чтобы разобрать.

– Простите, отец мой?

– Небесные голоса неотчетливы – она говорит, это как слышать разговор людей в закрытой комнате через коридор. Звук голосов доходит, а слов не различить. Но я уверен, что со временем они станут яснее. Мы верим, что она – священное создание, и когда-нибудь станет пророчицей. Может быть, даже святой.

Вспомнив ее резкое и грубое поведение в переулке, Дамион подумал, что у девушки не слишком много шансов на канонизацию. Но не стал говорить этого вслух.

– Когда она достигнет еще более высокой степени благодати, – продолжал аббат, – ей, несомненно, все станет открыто. Она будет говорить с ангелами и святыми, передавая их откровения людям. Мы учим ее священному писанию и житиям святых, чтобы подготовить к предназначенной ей роли.

«Бедная девушка безумна, аббат, безумна! Вот почему родители ее бросили: они заметили эти признаки».

Дамион, однако, не позволил себе выразить на лице ничего подобного – оно было маской заинтересованного внимания. Он никак не хотел оскорблять хорошего и доброго человека, давшего приют Дамиону и западным монахам, рискуя собой. Может быть, всего несколько дней отделяют аббата от смерти.

– Мы были бы благодарны, если бы вы сочли возможным взять Лорелин с собой в Маурайнию, – сказал аббат. – Цвет ее кожи выдает ее, и зимбурийцы убьют ее, если найдут.

– Я отвезу ее на Континент, – пообещал Дамион и подумал: «И оставлю в Королевской Академии. Они ее приютят, римут в школу. Может быть, даже вылечат».

– Если, как мы верим, она воистину святая, то ей надлежит исполнить великую судьбу. Быть может, она уже совершила свой подвиг, отобрав у зимбурийцев эту реликвию.

Только теперь Дамион заметил тот самый узел, лежащий на алтаре.

– Что же это за реликвия, отец мой? – спросил он. Аббат ответил не сразу, глядя в пространство перед собой.

– Пятьсот лет назад, перед последним вторжением зимбурийцев, смелые монахи твоей страны принесли Истинную Веру на наш архипелаг. В те дни в Ярдъяне был монастырь, где хранилась великая тайна. – Он посмотрел на Дамиона: – Знаешь ли ты о Мераалии – Камне Звезд из Тринисии?

– Камень Звезд… – Дамиону вспомнился заплесневелый запах страниц древних книг, долгие счастливые часы в библиотеке Королевской Академии с другими ребятами из приюта. – Да, конечно. Он упоминается в писаниях, и в некоторых апокрифах.

Что-то сверкнуло в глубине старческих глаз аббата.

– Тогда ты знаешь, что Камень – священная драгоценность, созданная ангелами, которых древние называли богами. И ангел Модриан, которого мы называем Враг, носил его в короне своей, пока не был низвергнут с Небес. Враг строит козни, чтобы завладеть им снова, и в том ему помогают его земные слуги, чтобы сила Камня не попала в руки его противников.

– То есть, – перевел Дамион слова аббата, – зимбурийцы хотят найти Камень.

– Разумеется. Потому что для них Камень Звезд тоже исполнен великого значения: он принадлежал Модриану, которого они зовут Валдуром. Для них он – бог. Они хотят вернуть амень ему – точнее, его новому воплощению, тому великому полководцу, которого Враг послал нам на погибель, тому человеку, в уме и теле которого будет обитать Модриан-Валдур.

– Царь Халазар, – кивнул Дамион. – Кажется, теперь я понял. Если Халазар покажет своему народу Камень, это докажет, что он – их бог, вернувшийся в виде человека. И все жречество будет у него в кулаке. Но почему бы ему просто не притвориться, что Камень у него? Любой большой самоцвет…

– Ты не понял, – перебил Шан. – Халазар верит в Камень так же искренне, как мы, так же твердо, как верит в свою великую судьбу. Поддельный Камень не даст ему сил для победы над предсказанным ему противником.

Шан встал, подошел к алтарю. Дамион последовал за ним. Аббат осторожно убрал измазанные тряпки, развернув деревянный ларец длиной в две человеческих ладони. Стенки ларца покрывала узорная резьба, где повторялись шестиконечные звезды и полумесяцы, а на крышке смотрели друг на друга два грифоноподобных создания, и над ними – еще одна звезда. В середине каждой звезды сиял маленький самоцвет, а глазами грифонов служили кусочки какого-то желтого камня – возможно, топаза или алмаза с желтизной.

Дамион посмотрел на ящичек, на аббата, снова на ящичек.

– Не хотите же вы сказать, что там внутри – Камень Звезд?

– Нет, не сам Камень.

Шан поднял крышку – она была не на петлях, а отдельная, – и вынул из ларца небольшой пергаментный свиток – очень старый, судя по виду, потемневший от времени и покрытый паутинкой тонких трещин.

– Что это? – спросил Дамион.

Шан медленно, с бесконечной осторожностью развернул свиток.

– Той реликвией, о которой я говорил, был утерянный свиток Береборна. У нас есть предание, что рыцарь с этим именем явился сюда давным-давно, после падения Тринисии, и принес с собой свиток из святого города Лиамара – и этот свиток монахи ордена Святого Атариэля стерегли здесь на Яне денно и нощно в начале Темных Веков.

– Да, теперь я вспомнил, – сказал Дамион. – Но разве свиток этот не был уничтожен?

– Был. В начале Темных Веков зимбурийцы вернулись к почитанию Валдура, и тогда опустошили архипелаг, разрушая монастыри всех прочих религий и сжигая священные предметы, миновали этого и монахи западной веры на Яне. Но священный свиток и погиб в том набеге, было сказано, что однажды пророчество возродится в виде письмен. Мы думали, что речь идет о чуде, но, как видишь, объяснение намного проще.

Дамион прищурился на древний пергамент.

– Вы хотите сказать, что это… это список того свитка?

– Он был найден только недавно, – продолжал Шан. – Пятьсот лет тому назад зимбурийцы напали внезапно. Похоже, монахи едва успели спрятать эту копию свитка Береборна до прихода мародеров с огнем и мечом. Добрых братьев перебили, и тайна второго свитка была утеряна – до недавнего времени. Жрецы каанского святилища, желая спрятать свои священные сокровища от царя Халазара, вчера стали искать тайники в своем доме, и нашли вот это. Видишь ли, дело в том, что их храм построен на фундаменте старого западного монастыря. Их верховный жрец послал мне сегодня утром весть о своей находке и спросил, хочу ли я ее получить. Он готов был прислать ее с кем-нибудь из своих братьев. Но в святилище ворвались зимбурийские жрецы, и не окажись там Лорелин, он сейчас мог бы уже быть на пути к Халазару.

– И что там говорится, отец мой? – спросил Дамион. Оттуда, где он стоял, было видно, что начало свитка написано каанскими буквами.

Аббат Шан помолчал, потом начал медленно читать вслух:

– «Я, брат Харан, служитель Единой Истинной Веры в сем доме Божием, удостоен был чести выполнить великую задачу: переписать наново слова нашего священнейшего завета, свитка Береборна, в год сей 2530 новой эры. Свиток сей, ветхий уже тогда, когда попал к нам, весьма пострадал от времени, и настоятель, тревожась, чтобы не обветшал он до невозможности прочесть святые слова, благословил меня создать список, дабы, когда истлеет свиток, не истлела священная истина.

Слова сии написаны просвещенными мужами севера, чьи земли ныне утеряны. Свиток Береборна, откуда списываю я их, сам есть список грамоты еще древнейшей, и никто уже не скажет, сколь древни слова, переписываемые мною, недостойным».

Аббат замолчал, потом пододвинул свиток по алтарю к Дамиону.

– Дальше по-элейски, – сказал он.

Дамион, как все западные клирики, был обучен древнему языку эленси. Глядя на тонкую вязь, он стал читать вслух:

– «Услышьте же ныне слова Элианы, величайшей среди пророчиц: "Узрите, царица Ночи принесет дитя-деву, принцессу Звезд, в ней же надежда мира. Ибо князь военачальников восстанет во имя Модриана, и ярость его будет на Земле, как дракон, несущий войну и разрушение"».

Это Дамиону было знакомо: пророчество о пришествии Трины Лиа и ее врага встречалось не в одном апокрифе. Но дальше свиток гласил:

«По сим признакам узнаете вы, что время ее настало. Солнце в земле Запада спрячет лицо свое в полдень, и великая звезда засияет днем, и многие из сынов и дочерей человеческих восстанут и воспророчествуют. В те дни будет принцесса ходить по Земле, и будет искать она Камень Небес, где лежит он на священной горе своей. Ибо с ним единым может она повергнуть князя воинов, вассала Темного, и будет он преследовать ее на суше и на море, дабы вырвать Камень из рук ее».

Здесь кончался текст. Ниже расположилась грубо начерченная карта какой-то незнакомой суши, окруженной водой. И все.

Шан протянул к пергаменту дрожащую руку.

– Обретение пророчества не может быть случайным. Оно должно значить, что близко уже время Трины Лиа.

Дамион отвел глаза к фреске на стене над алтарем: летящие ангелы, облаченные в доспехи, как для войны, бьются с ордами мерзких кожистокрылых демонов. На переднем плане черный чешуйчатый дракон с венцом драгоценных камней атакует женщину в белой мантии. На ней тоже корона, и на ней предмет, похожий на звезду, окруженный ореолом лучей.

– Чтобы победить его, ей нужен Камень Небес и сила, в нем заключенная, – сказал Шан, тоже глядя на стену. – Теперь царь Халазар знает о существовании свитка и разыскивает его. Нельзя, чтобы он его нашел! Ведь он вполне может оказаться тем князем зла, о котором говорит писание, тем чудовищем, что послано уничтожить нас всех. И в этом самом древнем варианте пророчества победа Трины Лиа не гарантируется. Враг может вырвать у нее Камень, оставив ее безоружной!

– Но как он это сделает, если в Камне сила, способная его победить?

Дамион не мог не указать на это противоречие.

– Я не знаю. Быть может, Трина Лиа в чем-то уязвима, пусть она и божественное создание? Быть может, ему помогут внезапность или коварство? Я изучал пророчества и писания на эту тему много лет, но никогда не мог себе такого представить. Я всегда верил, что победа ее вернее верного. Сейчас, когда зимбурийцы идут на наш остров, я не стал говорить братьям об этом открытии. Они могут выдержать мученическую смерть, но не потерю последней надежды. – Он сжимал и разжимал кулаки, стараясь взять себя в руки. – Ты понимаешь важность этого пергамента – здесь морская карта, где показана Тринисия. Представляешь, что было бы, если бы Халазар завладел ею и попал к Священной Торе раньше Трины Лиа? И помешали ему только ты и Лорелин.

Дамион снова рассматривал фреску. Оторвавшись от нее, он ответил безразличным тоном:

– Просто удача.

– Некоторые назовут это так, – сказал Шан. – Я предпочитаю назвать это провидением – или, как говорят у нас на востоке, судьбой.

Дамион промолчал. Эти каанцы с детским энтузиазмом, как все новообращенные, воспринимали писание буквально, не только его учение, но явно мифические эпизоды. Кстати, Трины Лиа не было в книге «Кантикант», Священной Книге Веры, о ней говорилось лишь в апокрифических рукописях. Не желая быть бестактным, Дамион не стал говорить, что таких документов, как этот пергамент, полно, и происхождение их сомнительно. Не сказал он и того, что в его стране небесная принцесса и страна Тринисия воспринимаются как аллегории. Первая символизирует победу Истинной Веры, вторая – государство божественного просвещения. Бороться с теперешней бедой надо актами организованного сопротивления, а не надеясь на священные реликвии.

Нет, Шану этого говорить не следовало. Такие аргументы его не убедят, а только увеличат его страх и смятение.

Но аббат будто догадался о его мыслях. Темные глаза его вгляделись в светлые глаза Дамиона.

– Это не было случайностью, что ты и Лорелин оказались в нужном месте в нужное время и спасли свиток. – Он вложил пергамент в ларец и закрыл крышку. – Несомненно, оба вы были избраны для этой миссии. Теперь же ты должен взять этот ковчег с собой в Маурайнию.

– Дамион! – раздался за дверью голос приора Дола. – Ты здесь? Нам пора! Стражники готовы нас проводить через город в гавань, но говорят, что ни минуты больше ждать не будут!

– Иду, отец мой! – откликнулся Дамион. Аббат вложил резной ларец в руки священника.

– Иди с Богом, брат, – сказал он тихо, – и да сохранит Он тебя в целости на пути домой. Дело идет о большем, нежели твоя жизнь.

Дорога к порту по забитым улицам запомнилась как смесь мельтешения и страха. Лица с вытаращенными глазами, панический визг, режущий уши. Стражникам пришлось оттеснять не только зимбурийских солдат, но и толпы потерявших голову от страха каанцев, которые молили взять их на борт. Дамион не мог смотреть им в глаза: такое было чувство, будто он лично их предал. Сквозь хаос слышался голос капитана, подгонявшего их. Лорелин, идущая рядом с ним в одежде монаха и с клобуком на голове, то и дело останавливалась оглянуться. В конце концов, пришлось схватить ее за руку и тащить за собой. Но поврежденная нога не давала ему самому идти достаточно быстро, и они вдвоем сильно отстали. Их группа шла в самом конце, а в ней они последними успели проскочить по сходням маурийского корабля. Не успели они ступить на палубу, как судно тут же отчалило.

Лорелин не выказывала ни малейшего страха – потому что не чувствовала его. Про зимбурийцев она знала мало, кроме того, что они враги. Но монахи убедили ее, что враги Веры восторжествовать не могут, и она крепко держалась за надежду, что каанцам ничего не грозит. Океанское путешествие также не таило для нее никаких ужасов, поскольку место назначения было не загадкой, а ответом. Даже если бы монахи ей этого не говорили, даже если бы не была она светлой среди всех темных каанцев, все равно она каждой косточкой, каждой жилкой знала, что она не отсюда, не с этих островов. Далеко, за самыми далекими островами архипелага лежит ее страна. Может быть, это та самая Маурайния, куда везет ее отец Дамион.

Но не мысль о том, чтобы найти свою истинную родину, погнала Лорелин к носу жадно вглядываться в громоздящиеся на горизонте облака. Ее вело чувство цели, нечеткое, как солнечный свет сквозь туман, но такое сильное, какого никогда еще у нее не было. И это даже сильнее, чем наполовину слышный рокот голосов на краю сознания, заставляло верить монахам: она рождена исполнить некую предназначенную ей судьбу. И с каждой милей движения корабля вперед она ощущала, как приближается ее цель.

Матрос на мачте что-то крикнул, и она обернулась и увидела, что все на палубе смотрят за корму. Остров Яна уходил назад, скрываясь в дымке, вливаясь в синюю цепь других островов. Что-то слегка стиснуло ей сердце, будто невидимая нить связывала ее с островом, и сейчас она натянулась. А потом на фоне расплывающихся линий Яны показался черный корабль, который гнался за ними. Он был еще далеко, но ясно видно было, как поднимаются и опускаются весла в быстром ритме, видна была черная звезда на каждом из треугольных парусов. Тревожные крики зазвучали на палубе, но капитан лишь презрительно рассмеялся.

– Безмозглые зимбурийцы! Этой старой калоше «Дельфина» в жизни не догнать, и они это знают. Просто хотят нас напугать. Зачем им гоняться за монахами и купцами, на которых им наплевать?

– И правда, зачем? – согласился отец Дамион.

Только сказал он это очень тихо, почти про себя, и слышала его одна Лорелин.

 

3 АНГЕЛ И СВИТОК

– Ну? – спросил Джеймон. – Что скажешь?

Эйлия молчала. Она видала картинки знаменитой Королевской Академии в книжках, но сейчас в закатных лучах перед ней высилась настоящая Академия. Горгульи сидели на крыше, как странные дикие звери на склоне фантастической горы: грифоны, драконы, рогатые бесенята в недвижной игре света и тени под темными башнями.

– Потрясающе! – смогла она, наконец, прошептать.

Уже несколько недель они были в Маурайнии, в столице ее Раймаре, и девочка с далекого острова иногда просыпалась по утрам, боясь, что все это ей приснилось. Такое далекое путешествие было неслыханной вещью для островитян. Для них «путешествие» означало поездку в фургоне через холмистый остров или вдоль его изрезанного берега, а многие до самой смерти дальше, чем на пол-лиги от дома не удалялись. Эйлия была будто не просто приезжей, а путешественником, исследователем давних времен, приплывшим к берегу неизвестного континента. Ее завораживало все, что она видела – от высоких морских стен, построенных когда-то для защиты Раймара от набегов зимбурийских пиратов, до улиц города за этими стенами, широких, бурлящих повозками и каретами, улиц не земляных, а вымощенных. Над крышами набухал купол Высокого Храма Веры, горящий золотом посреди медных куполов храмов поменьше – как солнце в окружении подчиненных ему планет. А потом мраморный дворец короля Стефона с королевскими стягами на крыше, стягами с мечом и короной. Даже высокие прямые деревья, выстроившиеся вдоль бульваров, поражали ее в сравнении с низенькими перекрученными деревьями домашнего «леса». А уж толп таких она никогда в жизни не видела: на каждой улице народу больше, чем в любой деревне.

А над всем этим, высясь над городом на крутом откосе, вставали серые разбитые стены древней крепости Браннара Андариона, и посреди них – башни восстановленной цитадели. Именно в ней сейчас располагалась Королевская Академия. В пыльном гаснущем свете раннего вечера стены и башни казались нарисованными на небе кистью.

Но они были настоящие, все было настоящее. Эйлия наконец приехала в Маурайнию.

Первую ночь Эйлия и ее родные провели в гостинице в нижнем городе, недалеко от пристаней. В тесной комнатке, которую Эйлия делила с теткой, матерью, Джеммой и детьми, она лежала без сна до рассвета, глазея на причудливые дома с крутыми крышами за окном, слушая грохот проезжающих повозок на булыжниках мостовой. Зато успокаивал вид тех же самых созвездий над крышами, что и на родном острове: Кентавр, Единорог, Дракон. Звезды уже смещались к осени. На востоке восходило созвездие Модриана – червь, пожирающий собственный хвост. Глазом червя служила звезда Утара, и в здешних более прозрачных небесах она горела красным, как огонь. Лотара, хвост червя, сияла неподалеку. Легенды гласили, что рядом с ней есть еще одна звезда, там, где пасть червя – звезда Вартара, черная и невидимая людям, она глотает свет, а не испускает его. А к северу виднелся Фонарщик, держащий в руке недвижную звезду полюса, маяк мореплавателей. Эйлия ее видела и во время плавания, ночью над мачтами. И радовалась – будто кусочек родины плыл вместе с ней.

Днем Эйлия с Джеймоном пошли в город пешком. Они вошли в Высокий Храм, прошли меж огромными колоннами его врат под высокие своды, где длинные полосы солнечных лучей из главного фонаря купола косо падали сквозь клубы благовоний, а возле Святилища Пламени стояли большие каменные изваяния святых. Этого Эйлия до конца дней своих не забудет. Как не забудет и той минуты, когда открытая карета, окруженная всадниками в ливреях, остановилась в десяти шагах от нее и Джеймона, и они увидели девушку, ровесницу Эйлии. Она была одета в золотую парчу, а на светлых волосах, спадающих кудрями на плечи, лежала диадема из настоящих бриллиантов – потому что это была Паисия, принцесса, дочь и единственная наследница короля Стефона, на пути к своей королевской помолвке.

– Я уж боялся, у тебя глаза выскочат, и придется подбирать, – поддразнил Эйлию Джеймон.

Но долго жить в гостинице не было денег, и вскоре пришлось перебираться на постоялый двор, где уже обосновались другие островитяне и каанские женщины. Условия здесь были суровые, еда похуже, постель пожестче и помещения забиты. Было решено, что Эйлия должна отправиться в Королевскую Академию, где ее, по крайней мере, будут как следует кормить и дадут жилье, а Джеймон найдет работу, чтобы оплатить для всех проезд домой. Так что она, в конце концов, оказалась там, куда так долго стремилась, и поднималась по крутой тропе к башням из волшебной сказки. Все бы хорошо, но радость пронизывало чувство вины.

– Ты чего, сестренка? – спросил Джеймон, заметив ее подавленный вид.

– Джейм, я чувствую себя полной дурой, – простонала она. – Это я все натворила: притащила всех в такую даль из-за пустой тревоги.

Власти, получив от них известия, послали к Большому острову и военные корабли, и суда поменьше, чтобы увезти женщин и детей. Вернувшись, моряки сообщили, что женщины острова не захотели покидать своих мужей, а губернатор не стал их заставлять.

– Они такие смелые, – говорила Эйлия, – они решили остаться и встретить опасность с мужчинами. Как я теперь вернусь и посмотрю им в глаза? И царь Халазар не стал нападать на Большой остров, и сейчас в городе ходят разговоры, что будет заключен мир.

Джеймон твердо взял ее за плечи:

– Разговоры? Слухи! Горожане не все знают, и верят в то, что хотят верить. Халазар – человек опасный, и война еще может быть.

– Ты просто стараешься меня утешить, – буркнула она. Джеймон мужественно подавил смех и сохранил серьезное лицо.

– А насчет наших островитянок – еще посмотрим, было это мужество или глупость. Если Халазар все-таки явится, они могут пожалеть, что остались.

Но Эйлию по-прежнему мучила совесть, и на лице сохранялось трагическое выражение.

– Это вся я наделала, Джейм. Я устроила панику насчет зимбурийцев, настояла на том, чтобы все плыли в Маурайнию. Она подняла на него большие серо-сиреневые глаза. – Наверное, я в глубине души думала – то есть хотела найти предлог уехать с Большого острова сюда.

– Во какой коварный план! – усмехнулся он. – Ладно, ты здесь, в Королевской Академии, куда и хотела попасть. Поздно уже поворачивать. Давай просто радоваться, что все получилось. – Джеймон пошел вдоль стен, увлекая за собой Эйлию. – Смотри! Вот Халдарион, самая старая в Маурайнии крепость. Ты подумай – это ведь живая история. Когда строили эти стены, элей еще правили своим Содружеством!

– И здесь жил король Браннар Андарион со своим двором и рыцарями, – сказала она. – Пятьсот лет тому назад. И он хотел, чтобы ему служили просвещенные паладины – вот с чего началась Академия. Он призвал знаменитых философов всего континента, великих мыслителей, таких как Элониус Мудрый.

Да. Все это было здесь. Эйлия всматривалась до боли в глазах.

– Значит, ты читаешь те книги, что я тебе привез?

Эйлия кивнула. Современную историю Академии она тоже знала. Центральную цитадель полностью перестроили в правление Харрона Третьего, прадеда сегодняшнего короля. Мечтой Харрона было вернуть всей крепости прежнюю славу, но ему не хватило ни денег, ни времени, и внешние стены вместе со сторожевыми башнями так и остались жертвами медленного распада. Сейчас некоторые бастионы с выветренными каменными стенами, поросшими бурьяном, больше походили на природные скалы, чем на творение рук человеческих. Выбитые ворота зияли в заросших плющом стенах как гроты пещер, в опустевших башнях гнездились вороны и совы. Ров превратился в позеленевшую канаву, во многих местах перекрытую деревянными мостами.

И не все разрушения были делом беспощадного времени. Пятьсот лет назад Халдарион подвергся осаде и штурму, а то, что осталось после битвы, растащили в Темные Века окрестные крестьяне как материал для изгородей и домов. Их современные потомки, обитатели ближайших деревень, побаивались развалин. О них ходила зловещая слава, и прошлое жило здесь как беспокойный дух. Под мрачной цитаделью располагалась сеть подземных ходов – так гласили слухи, – и эти ходы расходились вокруг темными тайными корнями. Крестьяне были твердо убеждены, что ничего хорошего из этих развалин ждать не следует, и если упоминали о них, то тут же суеверно стискивали освященные талисманы. Ничто на свете не могло бы заставить их появиться возле этих стен после захода солнца.

– А чего именно они боятся? – спросила Эйлия.

– Ну, есть старая легенда про принца Морлина – сына Андариона. – Джеймон показал на верхушку заросшей лианами стены. Эйлия, подняв глаза, увидела там каменное чудовище. Ваятель дал ему рычащую морду, но время стерло клыки и превратило пасть в зияющий беззубый оскал. Сложенные кожистые крылья прижимались к бокам изваяния, а в когтях чудовище сжимало щит с давно и безнадежно стертыми гербом и девизом.

– Его личный символ, дракон, – пояснил Джеймон. – рассказывают, что дух принца бродит в этих руинах глухою полночью. Ты веришь в призраков, Эйлия?

– Нет, конечно! – ответила она чересчур громко. Мрачная стена со стражем-драконом вдруг показалась ей зловещей в закатном свете, и девушка слегка поежилась.

Джеймон засмеялся и повел ее в проем внешней стены. Внутренний двор замка зеленел аккуратно подстриженной травой.

– Вон там – старый монастырь. – Джеймон показал на прямоугольное строение между Академией и шпилем часовни. – Его восстановили примерно одновременно с цитаделью, и сегодня там живут сто монахов ордена Святого Атариэля. Когда-то паладины тоже были членами ордена, и давали священные обеты, как монахи, и жили в монастыре, когда не сражались с врагами Маурайнии.

– Это я знаю, – ответила Эйлия. – А в Темные Века инквизиторы называли их еретиками и преследовали за ворожбу и идолопоклонство. Некоторым паладинам удалось избежать казни и скрыться, но орден перестал существовать.

Подумать только, что она, Эйлия, будет учиться там, где когда-то учились сами паладины!

Джймон улыбнулся ей и повел к зданию.

– Пойдем внутрь.

– А туда женщин пускают? – неуверенно спросила Эйлия. – Я думала, что нам положено оставаться в монастыре.

Они уже проходили мимо этой белокаменной обители по дороге к цитадели. Там Эйлия оставила сундучок со своими пожитками. Девушки-студентки жили вместе с молодыми послушницами в крыле Соискателей, которое выдавалось из главного здания. Эйлия уже видела мельком святых сестер в белых балахонах сквозь ворота обители, но еще ни с кем из них не говорила.

– В праздник допускают – все студентки молятся в главной часовне раз в неделю и обедают в мужской трапезной, так что бедные послушницы могут соблюдать посты со старшими монахинями, обретая мир и покой. Пошли, я тебе покажу дорогу.

Он зашагал по серым каменным ступеням Академии в открытые двери.

Она робко шла за ним по выложенным песчаником коридорам. Окна под самым потолком пропускали внутрь не слишком много света. Со старого портрета смотрело повелительное лицо дворянина прежних времен с тонкими чертами лица, и смотрело строго. Эйлии захотелось извиниться перед ним за невольное вторжение.

– Здесь часовня, – сказал ее кузен, показывая на массивные двустворчатые двери из дуба в конце коридора. – Сейчас там все молятся. Иди туда.

– И ты тоже? – спросила она, чуть сжавшись. Он покачал головой:

– Я хочу вернуться в город до темноты. Давай, – подбодрил он ее. – Все студентки Академии там будут. Главная у них – такая высокая с каштановыми волосами, Арианлин ее зовут. Хороший человек, она за тобой присмотрит. Я с ней познакомился в последний раз в увольнении – я тогда пришел спросить о твоем письме, и мы с ней очень подружились. То есть настолько, насколько могут позволить мне монахини.

Эйлия едва заметно улыбнулась:

– А я-то думала, откуда ты столько про эти места знаешь? Он улыбнулся широко:

– Передай ей от меня привет. – Какая она маленькая и беззащитная, подумалось ему. Большие глаза вытаращены от страха, волосы изо всех сил зачесаны назад. Он подумал о том, что может ждать ее впереди, и запнулся. Потом сказал вот что: – Эйлия! Я тебя прошу, запомни одну вещь.

– Какую?

– Насчет Большого острова. Говорят, он меняет всех, кто на нем живет. Кусочек его гранита – в наших душах, и вот почему островитяне такие суровые, мрачные и упрямые. Так говорят, но в этих разговорах больше правды, чем многие думают. Остров действительно делает нас крепкими, крепкими, как камень, вот почему мы можем выдержать такое, что не под силу другим. Мягкую землю сдувает ветром, но камень остается. Никогда об этом не забывай.

Сделав над собой усилие, он повернулся и пошел прочь по коридору, – на ходу он насвистывал веселый мотивчик, – не столько для нее, сколько для себя.

Эйлия провожала его взглядом, пока он не свернул за угол и не скрылся из глаз. С чувством тяжелого одиночества она пошла к массивным деревянным дверям, отворила одну створку и вошла в церковь. Там сидели рядами молодые люди – мужчины и женщины, и кое-кто поднял голову, глядя на вошедшую. Только она их почти и не видела. Все ее внимание захватила сама капелла.

Конечно, она и близко не была такой большой и внушительной, как Высокий Храм в Раймаре, но и у нее была своя красота и свое величие. Эйлии казалось, будто она стоит в лесу – в лесу, сделанном из камня. Большие колонны как стволы столетних деревьев, и ветви их сплетаются в высокие своды каменной листвы. Подобно птицам, парили в этих ветвях ангелы, схваченные ваятелем в замершем миге полета. А прямо перед ней горел на алтаре Священный Огонь: вечное Пламя Веры, коему никогда нельзя погаснуть, и для того его постоянно поддерживают священнослужители. Жаровня стояла на мраморном жертвеннике, за каменным экраном с отверстиями амбразур – это и были священные врата, куда вход разрешен лишь посвященным клирикам. Для мирян же занавешенная дверь символизировала пределы людского знания и запретная святая святых, обитель божественной тайны. На мраморных парапетах стояли бронзовые фигуры ангелов в рыцарских доспехах. Самый большой из них, как знала Эйлия, и был святой Атариэль, покровитель ордена, в который когда-то входили паладины. У ног его валялся свергнутый за дерзостную попытку штурмовать небо Модриан-Валдур: извивающееся тело с крыльями нетопыря, получеловек-полудракон. Пока Эйлия глазела на статуи, чисто и ясно ударил колокол на колокольне.

Это не было восстановленное здание – такой же, как была, осталась церковь Халдариона, сохраненная людьми Браннара Андариона во время осады крепости. Здесь рыцари-священнослужители молились вместе с другими монахами, и перед ними находилась фигура ангела-воина, божественного образа для подражания. Сейчас же сюда на молитву сходились школяры Академии вместе с монахами и мальчиками из монастырского приюта. Когда Эйлия вошла в центральный проход, хор мальчиков запел первый гимн службы. Она поначалу их не видела – галерея хора находилась прямо над ней и позади. Чистые высокие голоса нисходили будто со сводчатого потолка, из уст каменных изображений.

Ошеломленная, она села на ближайшую скамью. Гимн кончился, снова отчетливо и ясно прозвонил колокол за священными вратами, и процессия клириков направилась в святилище. Благоговейному взору Эйлии они казались неземными созданиями. Все, кроме одного, были облачены в серые монашеские рясы с клобуками. У последнего же сутана была белой – белизна рукоположенного священника. Наверное, капеллан, хотя выглядел он очень молодо – чуть-чуть за двадцать, не больше. Когда монахи расселись на скамьях, он вышел и встал возле алтаря, озаренный языками Священного Пламени. Эйлия не могла отвести от него зачарованных глаз. Он был красив – нет, более того, прекрасен. Такого слова она никогда еще не употребляла по отношению к мужчине. Лицо чисто выбрито, глаза темно-синие, волосы белокурые – не льняные, а золотые, и с ярким блеском этого металла. Колеблющееся пламя бросало на кожу алебастровые отсветы, нимбом сияло в волосах и искрилось в глазах, так что они стали будто синим ядром пламени горящей свечи. Будто тот же художник, что отлил идеальные черты бронзового архангела, вылепил и это лицо.

Эйлия глядела, завороженная. Потом он отошел, и мгновение миновало, но, хотя вряд ли это длилось дольше двух вдохов, Эйлия знала, что у нее в памяти этот миг останется навсегда. Еще долго после того, как клирики закончили литургию и удалились за тот же занавес, она сидела в том же блаженном состоянии. Нет сомнения, что это ангел предстал перед ней. Пусть смертный, но все равно ангел. Ибо ангелы – вестники, и этот явился к ней как посланец царства красоты, большого мира, о существовании которого она и мечтать не смела.

Молящиеся уже шли к выходу из церкви, и Эйлия, придя в себя, поспешно встала и пристроилась в конце группы студенток, выходящих в холл. И сколько же их здесь было, и все говорили одновременно! И какие же на них были красивые платья! Сама Эйлия была одета в платье соискательницы, которое сшила ей мать. Оно вполне удовлетворяло требованиям монахинь – белое, с длинными плотными рукавами, со стягивающим корсетом и широкой юбкой до лодыжек. Но сшито оно было наспех и из самой дешевой ткани, какая только нашлась в доме. Рядом с дорогими атласными или парчовыми платьями других девушек оно выглядело как мешок. И у всех у них волосы не были убраны назад, а спадали локонами или косами, украшенными лентами. Значит, в Маурайнии девушки вообще волосы не зачесывают? Она почувствовала себя провинциальной деревенщиной, и вдруг вспомнилось, что сказал Джеймон: как правило, в Академию попадают только дочери богатых семейств.

Увидев идущую за ними Эйлию, девушки прервали разговор. Одна из них, с каштановыми волосами, повернулась к ней:

– Могу я чем-нибудь тебе помочь?

– Я ищу старосту студенток, – ответила Эйлия, преодолев застенчивость.

– Я Арианлин Река, – ответила собеседница. – Что ты хотела?

– Я… я новая студентка, – промямлила Эйлия. – Кузина Джеймона Моряка.

Тут же ее оглушил шум недоверчивых возгласов:

– Что она сказала?

– Как это студентка?

– Чья кузина?

– Как тебя зовут? – спросила властным голосом худощавая девушка с темными волосами.

– Эйлия Корабельщик.

– Что за причудливая фамилия! – заметила другая, хорошенькая блондинка с шелковыми локонами до плеч. – Откуда ты?

– С Большого острова.

Девушка сделала непонимающее лицо.

– Это в колониях, Белина, – пояснила темноволосая. – В таких местах людям дают фамилии по занятию отца.

– Неужели? Как это… оригинально!

– Что-то я слыхала о Большом острове. Там, кажется, до сих пор колония каторжников? – вступила в разговор еще одна.

– Что? – возмущенно воскликнула Эйлия. – Конечно, нет! Уже сто лет как…

Она прервалась, поняв по блестящим глазам девушек, что это была подначка.

– Ну, Лорелин, – сказала черноволосая, поворачиваясь к высокой девушке с длинными льняными косами, – вот тебе для компании такая же беженка.

– Наверное, ты выиграла право на обучение, чтобы сюда приехать? – предположила еще одна девушка.

– Да, – согласилась Эйлия.

– Что ж, это все объясняет, – отозвалась новая собеседница, обводя подруг понимающим взглядом. От ее тона Эйлия поежилась, чувствуя себя бедной деревенщиной, которой здесь ну никак не место.

Вдруг девушка по имени Лорелин шагнула вперед, и длинные косы качнулись.

– Так, вы, хватит! – приказала она звенящим голосом. – Оставили ее в покое, все!

Кто-то что-то буркнул, но никаких комментариев не последовало.

– Ну, – прерывая неловкость, объявила Арианлин, – все идем обратно в монастырь. Время трапезы. Вот смотрите, сестра Вера уже ждет нас в холле. Эйлия, ты пойдешь со мной и расскажешь, как там твой кузен.

Она говорила ласковым тоном, как будто обращаясь к совсем малому ребенку. Ответа не было. Обернувшись, она увидела, что и Эйлии тоже нет.

Островитянка бросилась бежать по коридору, как только внимание остальных отвлекла монахиня. Недолгая радость испарилась, как дым, сменившись миазмами сомнения и злости.

«Зачем я приехала? Я здесь чужая, и никогда не буду своей! Об этом-то Джеймон и пытался меня предупредить. Если я останусь, они же меня заживо съедят!»

Какой-то другой внутренний голос говорил о стойких скалах и гордости островитян, но он был едва слышен и тут же исчезал, стоило только вспомнить колкие взгляды девушек. «Я не могу вернуться. Не могу, не могу!»

Коридор вдруг оборвался высокими дубовыми дверями. Не думая, куда они ведут, желая только как-то отгородить себя от источника своего унижения, Эйлия распахнула створку и вбежала внутрь, захлопнув за собой дверь. На миг она прислонилась к дверям, тяжело дыша и полузажмурившись. И вдруг глаза ее широко распахнулись, и она тихо вскрикнула от изумления.

Помещение было не меньше церкви – и заполнено книгами. Заполнено! Старыми и новыми, матерчатыми томиками и огромными томами в переплете из телячьей кожи забиты были нескончаемые ряды полок вдоль стен. И посередине высокие полки шли рядами, и стояли длинные учебные столы, засыпанные книгами, которые студенты небрежно бросили, торопясь на обед. Лампы с абажурами на столах приглушенным золотым сиянием освещали весь зал. Библиотека Академии. Эйлия стояла в самом средоточии мирового знания. И никого больше здесь не было, потому что был обеденный час. Даже библиотекарь ушел, оставив на столе записку, что будет через полчаса. Все это принадлежало ей и только ей.

Она бросилась вперед, хватая книги со столов. Ух ты, «Война Небес» Дайнара! Эйлия открыла переплет с медными застежками, пролистала пожелтевшие страницы с темными гравюрами. Перед ее глазами взлетели ангелы с огромными крылами в битве со злыми демонами среди туч. Она глянула на другую книгу, и тоже бросилась на нее. Полный сборник стихов Барда из Блиссона – наконец-то! А рядом – «Бестиарий Бендулуса». У отца была такая книга, но здесь – древнее издание с иллюстрациями ручной работы. Непонятные звери прыгали по страницам в полном великолепии цвета: драконы, единороги, сфинксы с телами львов и головами женщин.

Эйлия подбежала к полкам. Экземпляр «Теогонии» Галдимана, «Аннотированные апокрифы» и даже «Хроника Семи Царств». Книги, о которых она не слышала, книги, у которых она знала лишь манящие заглавия, упомянутые в других книгах, – и все это здесь, у нее в руках. Она жадно наваливала книги себе на руки. «Грамматика Элензиа» – для изучающих древний язык элеев. А вот эта маленькая книжица в кожаном переплете, на полке в уголке? Эйлия вытащила ее, подняв облачко пыли. На обложке – тисненный вздыбленный дракон, но заглавия нет. Сдвинув пачку книг у себя на руке, она раскрыла обложку, чтобы прочесть титульный лист. Но тут же отвлеклась на картинку: ксилографическое изображение людей в мантиях, танцующих в роще под огромной сияющей звездой.

Она подошла к столу, не отрывая глаз от картинки. И потому не увидела двоих мужчин, пока с ходу не налетела на одного из них. Она отпрянула, и книги посыпались из рук на пол.

– Ой… простите! – воскликнула она, опускаясь на колени, чтобы подобрать рассыпанные книги.

У человека, с которым она столкнулась, был недовольный вид. Неприметный мужчина средних лет, черноволосый, с хмурым лицом. Можно было бы принять его за одного из магистров Академии, но на нем не было длинной черной мантии ученого. За ним – другой, куда более примечательной внешности. Молодой, высокий, и кожа его светилась под лампами как полированное эбеновое дерево. Ей вспомнилась мохарская маска у отца, та самая, что смотрела беспощадным взглядом с кухонной стены.

– Где янский свиток? – сурово и коротко бросил пожилой. – Не могу его найти.

В его речи слышался едва заметный акцент.

– Простите? – переспросила Эйлия, все еще собирая книги.

– Брось, ты должна знать, где он, – ответил он, не скрывая раздражения. – Ты же ставишь тома на полки и стираешь с них пыль?

«Он считает меня уборщицей!» – подумала Эйлия, снова униженная.

– Я студентка, – произнесла она настолько гордо, насколько позволяла коленопреклоненная поза.

Человек недоверчиво поднял бровь, но не успокоился.

– Тем более вы должны знать об этом знаменитом свитке. Его привезли в Королевскую Академию едва ли месяц назад с Каанских архипелагов, с острова Яна.

Эйлия встала, с трудом сохраняя равновесие под тяжестью рассыпающейся стопки книг.

– Я новенькая. Я не знаю, где что лежит.

Пожилой прищурился. Его темнокожий спутник стоял за ним, подавляя своим молчаливым присутствием. Эйлия вдруг ощутила тишину огромного полутемного зала, лабиринта коридоров, которые отделяют ее сейчас от трапезной, где собрались обитатели Академии.

– Значит, – сказал человек тихо и кротко, – вам велели о нем не говорить? – Он шагнул к ней, и она машинально отступила, продолжая прижимать к себе книги. – О да, я понимаю: это очень ценный документ, и ваши магистры проявляют вполне правомерную осторожность. Но сейчас она излишня. – Он слегка поклонился, прижимая руку к груди. – Мое имя – Медалар Хирон. Я тоже ученый.

– Правда? – Эйлия уперлась спиной в стол. Дальше отступать было некуда, и она, держа книги перед собой, как щит, спросила: – Почему вам тогда не обратиться к магистрам? Они будут рады помочь коллеге.

Тяжелое лицо собеседника потемнело, и какой-то миг Эйлии казалось, что он хочет ее ударить. Он снова раскрыл рот, но не успел ничего сказать, как его перебил другой голос:

– Могу я чем-нибудь быть полезен?

Пожилой резко обернулся. Его спутник уже смотрел на двери. Там стоял молодой светловолосый человек в рясе священника и смотрел на них, слегка нахмурясь. Эйлия уставилась на него, отвесив челюсть. «Ангел» из церкви? Ее почти ошеломило, что он настоящий – что может войти в обыкновенную комнату и говорить с обыкновенными смертными, как любой человек из плоти и крови. И давно он уже стоит и на них смотрит?

– Я отец Дамион Атариэль, капеллан Академии, – представился «ангел», заходя в зал. – Прошу прощения, но должен сообщить вам, что после обеда библиотека закрыта. Не затруднит ли вас зайти завтра?

Показалось сперва, что темноволосый хочет возразить, но он только пожал плечами.

– Разумеется, – спокойно ответил он и повернулся к своему спутнику, который стоял, как статуя, и ни слова за все это время не произнес. – Пойдемте, Йомар. Зайдем в другой раз.

И он вышел в сопровождении своего безмолвного спутника.

– Эти люди помешали вам? – спросил «ангел» у Эйлии. Она покачала головой, утратив дар речи.

– Они не говорили, зачем пришли? – не отступался он. Эйлия как-то совладала с языком.

– Они что-то искали, какой-то свиток… янский свиток.

Ангел издал какое-то тихое восклицание, быстрыми шагами подошел к низкой двери, которую Эйлия сперва не заметила, с надписью «Архив». Выделив ключ из связки, висящей у него на поясе, он отпер дверь и вошел. Когда он вернулся, в руке у него была коробочка, деревянная, резная. Он поставил ее на стол, снял крышку и вытащил свиток пергамента. Потом долго смотрел на него, похожий на Ангела Апокалипсиса со свитком Откровения в руке. Кажется, он глубоко задумался.

– Лучше его куда-нибудь переложить понадежнее, – сказал он и положил свиток в ящичек. Тут он увидел, что Эйлия кладет книги и направляется к двери. – Вам уходить не обязательно.

– Но… вы же сказали, что библиотека закрыта?

– только для посторонних, – объяснил он, – но не для клиентов. В конце концов, это же ваша библиотека. С этими словами он направился к двери, держа коробочку мышкой. Снова книжные сокровища оказались в полной власти, их можно было изучать в блаженном одиночестве. Но Эйлия застыла на месте, глядя вслед молодому священнику. Теперь она знала его имя, и оно было прекрасно, так же прекрасно, как и он сам. Так велик был ее восторг, что она, не успев подумать, произнесла это имя вслух: – Дамион Атариэль!

 

4 ВЕЧЕР МЕРТВЕЦОВ

– Так что же такое на самом деле этот Камень Звезд? – подумал вслух Дамион.

Он стоял у окна приемной, выходящего на Высокий Храм. Храм, господствующий над центральной площадью Раймара, с огромными колоннами портика и вознесенным куполом, сверкающий мрамором и сусальным золотом даже в неярком осеннем солнце. Главный из домов Аана – Единого Бога Единой Веры. Под золотым куполом, под закрытым этим куполом святилищем горело Священное Пламя: исходное и вечное Пламя, от которого зажглись все огни других храмов Истинной Веры. Маурийский пророк Орендил увидел (так сказано в Писании), как молния ударила сюда, и услышал божественный голос, обратившийся к нему из языков пламени. Повинуясь велению, он основал новую веру, которая распространялась вместе с зажженным Небесами огнем, вдохновившем ее. И никогда с тех пор не давали огню погаснуть, но построили над ним святилище, дабы хранить его от снега и дождя. После смерти пророка Ученики его поддерживали жизнь огня, и далее потомки их из Рода в род. Почти три тысячи лет до сего дня горел огонь, не угасая, и постоянный поток паломников шел к нему, по обету зажигая от него лучины. Пять столетий назад над святилищем возвели Высокий Храм, чтобы защищать и хранить его. Кроме великолепного фасада храма, внушительной архитектурой отличался дворец верховного патриарха и административные здания, окружающие площадь. В центре ее на вознесенном пьедестале стоял бронзовый колосс с поднятой к небу рукой: Орендил призывает смертных обратиться к Богу. Иногда в грозу в статую ударяли молнии, соединяя огненной нитью руку пророка с Небом. Да, здесь было подходящее место для пророка – в центре величайшей религии мира, – место, откуда исходили, подобно лучам солнца, священные эдикты, прощения и заветы.

– Что если этот Камень существует на самом деле? – снова спросил Дамион.

– Ну, Дамион! – поморщился отец Каитан, подходя, чтобы снова наполнить кубок друга. – Не говори глупостей.

– Именно это я себе тогда и сказал. Нет-нет, спасибо, больше не наливай. – Дамион рассеянно оглядел изящную обстановку приемной и снова обратился к круглому дружелюбному лицу Каитана. С их последней встречи Каитан здорово прибавил в весе. – Отлично выглядишь, Каит, – сказал он, усаживаясь в вышитое кресло.

– Мы живем при храме, – ответил второй священник, возвращаясь к своему креслу. – Даже младшие клирики вроде меня. Какие же мы, священники, лицемеры! Напускаем на себя такой благородный вид насчет нашей жертвы воздержания от богатства и от жен, а на самом деле почти ни у кого из нас и шанса нет на богатство, не говоря уже о хорошей партии. Нам куда выгоднее носить рясу. Но ты, Дамион, – при твоей красоте мог бы получить любую девушку, может быть, даже богатую. Однако не для тебя домашний очаг и потомство, играющее у ног твоих. О нет – тебе надо быть миссионером, нести свет в далекие варварские земли…

– Ну, не такие уж варварские…

– Ты ничуть не изменился, Дамион. – Каитан довольно усмехнулся и глотнул вина. – Ты еще в приюте бредил рыцарскими подвигами. Говорить ты можешь о призвании миссионера, но я тебя знаю – тебе нужны приключения. И ты себе нашёл такое – Камень Тринисии, не меньше. На этот раз он рассмеялся глубоко и от души.

– Я не говорил о волшебном самоцвете, – возразил несколько уязвленный Дамион. – Сам знаю, что это сказки. Но если в основе этих сказок лежит что-то реальное? Если был какой-то камень – естественно, просто обычный кусок камня, который элей когда-то почитали? Скажем, упавшая звезда. Древние верили в Небеса в буквальном смысле слова, и любой упавший оттуда предмет был бы для них священным. Если их почитание этого куска небесного железа продолжалось достаточно долго, то могло оформиться в религию. Посмотри, как поступили мы с ударом молнии. – Он махнул рукой в сторону окна. – Теперь допустим, что этот небесный камень до сих пор лежит в каком-то храме, на всеми забытом острове крайнего севера. Что если какая-нибудь зимбурийская экспедиция найдет его и привезет к себе на родину?

Каитан сменил положение в кресле:

– Сегодня никто не поверит, что он волшебный.

– У нас не поверит, – поправил его Дамион. – А в Зимбуре поверят. Просвещения, как у нас, у них не было, и верят они все в те же древние суеверия. И даже на нашей стороне океана есть люди, которые могут поверить. У нас свой процент фанатиков, в том числе и среди клира. Вспомни солнечное затмение месяц назад. Сколько тогда народу верило, что это знамение? Теперь представь себе, что они прочитали в свитке насчет солнца, которое спрятало лицо свое в полдень. Видишь, как один маленький камешек может потрясти самые основы Веры? Вызвать религиозную войну? Если этот свиток и есть ключ…

– Друг мой и коллега, все это чистейшее вранье, и ты не хуже меня об этом знаешь, – веско прервал его Каитан. – Я говорил с местными учеными, которые видели этот твой свиток. Чистейшая подделка. Пергамент, на котором он написан, никак не старше нескольких сот лет.

– Считается, что это копия более старого документа.

– Который, к очень удобному несчастью, уничтожен, и потому недоступен изучению. Ха!

– Ладно, а морская карта?

– Еще большая чушь. Ни Тринисию, ни Камень Звезд никто никогда не найдет, потому что их просто нет! – Каитан подчеркнул свои слова хлопком ладони по ручке кресла. – Слишком много времени ты провел среди восточной экзотики, друг мой. И у тебя еще прибавилось воображения, хотя, казалось бы… но священные камни и утерянные рукописи – брось, Дамион!

Дамион нетерпеливо отмахнулся рукой.

– Я же не говорю, что это настоящий свиток Апокалипсиса – мы оба знаем, что это чушь. Но есть люди, которые в это верят, и один из них – царь Зимбуры. Если его слуги принесут ему этот свиток, он вполне может принять это за знак начала священной войны.

– Ага. Но тут Дамион Атариэль разрушил его злокозненные планы и спас мир! – Каитан захохотал, когда Дамион поставил кубок на стол и стал нашаривать подушку, чтобы запустить в друга. – Да ладно, сам подумай, как это все звучит.

– По-детски, глупо, невероятно. Знаю! Именно так и я поначалу думал. А теперь не так уверен. Царь Зимбуры хочет получить Камень. Он считает Камень знаком своей судьбы, и думает, что Камень поможет ему править своим народом – не говоря уже обо всех нас. Теперь царь знает, куда увезен свиток.

– А твое воображение тебя обгоняет.

– Ты так думаешь? Пару недель тому назад в Академию проникли двое зимбурийцев. Я был в трапезной, когда подошел служитель и сказал нам, что какие-то чужие люди ищут библиотеку. Это были полукровки. Их выбрали, потому что вид у них не слишком зимбурийский, но я различаю. И одного из них я точно узнал. Это метис, зимбуро-мохарец. Я его видел на Яне, он шел в строю зимбурийских солдат. Ты можешь мне прямо в глаза сказать, что здесь нет связи?

– Ерунда. Все иноземцы на одно лицо. – Каитан осушил кубок. – Давай лучше об этой твоей девушке, святой в процессе становления. Вот она меня действительно интересует.

Он ухмыльнулся. Дамион досадливо застонал.

– Она не святая, и не моя девушка. Как мне надоело, что ее так называют! «Отец Дамион, ваша девушка снова опоздала на занятия. Отец Дамион, ваша девушка стукнула по дароносице и разбила ее». Лорелин ничего такого со зла не делает, но она здоровенная девка и неповоротлива, как бык в посудной лавке, бедняжка.

– Она все еще слышит «голоса»?

– Время от времени, но ей было сказано ни с кем об этом не говорить. Странно другое: если не считать этих голосов, она вполне в своем уме.

– А сумасшествие здесь может быть вообще ни при чем. Врачу ее показывали? Может, у нее со слухом что-то.

– Знаешь, я об этом не подумал, – признался Дамион. – Спасибо, Каит. Попрошу сестер, чтобы они это организовали.

– А насчет царя Халазара – так пусть себе получит этот свиток! Если хочет плыть к северному полюсу за Камнем, которого никогда не было, так флаг ему в руки. Может, он сделает нам любезность и погибнет в кораблекрушении. Из арктических экспедиций возвращается далеко не каждая. Но если тебя действительно так тревожит этот потрепанный кусок пергамента, так возьми его и сожги, и делу конец. Я лично не вижу, чего тут стоит бояться. Нет ни одной реальной причины думать, что Камень – не миф, вроде всех прочих мифов, которые элей скармливали нашим темным предкам. Дело все в том, дружище, что ты хочешь, чтобы в этих рассказах была доля правды, и ты теперь запугиваешь сам себя.

Наступило молчание – Дамион обдумывал, что на это сказать.

– Мы уже не мальчишки, Дамион, – добавил Каитан. – Нас учили читать любой текст – и даже Святую Книгу – глазами разума. А разум скажет тебе, что я прав.

– Но мы священники, Каит, и наш долг – некоторые вещи принимать на веру, – возразил Дамион. У него закрадывалось подозрение, что друг вполне прав, но так легко сдаться в споре он не мог.

Каитан снова покачал головой.

– Век Веры миновал, Дамион. И если мы, клирики, этого не поймем, то останемся позади. Посмотри на нас – ходим в этих архаичных рясах, произносим обрядовые слова на мертвом языке. Мы – реликты ушедшей эпохи, вот кто мы. И наши верования – тоже. Например, Бог и Небо – ты действительно веришь в пожилого бородатого господина, сидящего на облаке?

Дамион вытаращил глаза:

– Нет, но…

– Вот именно. Божество – это, скажем так, абстрактная идея. Эта идея блестяще служила нам несколько тысяч лет, но мир изменился со дней Орендила.

– Каитан! – воскликнул Дамион. – Не хочешь ли ты сказать, что ты утратил веру?

– Нет, этого я не говорю. – Он улыбнулся, но глаза его избегали взгляда Дамиона. Глядел он в свой пустой кубок. – Никоим образом. Но надо идти в ногу со временем. Нельзя все понимать так буквально. Ты же сам только что говорил, дружище: если не научимся пускать в ход мозги, то так и будем всегда бояться затмений, или затевать войну из-за священных булыжников, или верить, что девушка, у которой в ушах шумит, – святая. Кто только что насмехался над молнией Орендила?

– Но я же не имел в виду… то есть… ну… – залепетал Дамион.

– Теперь понимаешь? – развел пухлыми ладошками Каитан.

Дамион смотрел в пол.

– Думаю, ты прав, – сказал он наконец.

– Ладно, ты не обиделся?

– Да нет. Ты ничего такого не сказал, чего я сам себе не говорил бы.

Но вышел Дамион со свинцовой тяжестью на сердце.

Стояла лучшая пора осени. Примерно с месяц погода на восточном побережье Маурайнии держалась по-летнему мягкая, деревья и луга еще не тронуло заморозками, густой воздух был почти неподвижен. Большие задумчивые кучевые облака плыли по небу, как корабли с провисшими парусами во время штиля, далекие холмы и горы затянуло синеватой дымкой Потом задул северный ветер от Риалайн. Он схватил медленные облака и погнал по небу, а под их бегущими тенями сухие сжатые поля будто пытались подняться с места, подхваченные тем же приливом. Солнце побледнело, тени стали резче деревья меняли зелень на алое и золотое, сверкая в лучах солнца неограненными драгоценностями. Лето покинуло страну.

С его уходом завяли последние цветы, ветер зашелестел в окостеневшей стерне на полях. Перелетные гуси оглашали ночь высоким тоскливым криком, медведи и мелкие землеройки искали себе расщелины для зимовки. В деревнях, где жители еще придерживались старых обычаев, зажигали огромные костры, чтобы осветить ночь, били в горшки и кастрюли и подвешивали на окнах фонари с мордами гоблинов, чтобы отпугнуть блуждающие тени. Это время года, когда жизнь земли уходит и засыпает, называется еще временем мертвых. Даже Королевская Академия, бастион здравого рассудка, не устояла перед переменами. Беспокойный ветер бродил по каменным зданием стаей не знающих покоя призраков, отдергивая шторы с окон, хлопая дверьми, листая открытые книги, оставленные на столах. И пробуждая суеверия.

– Снова принц ходит, – объявила одна студентка, когда группа шла через главный двор Академии стайкой диких голубей. Короткие пелеринки развевал ветер.

– Принц? – переспросила Арианлин, глядя на нее. – Что еще за принц, Венда?

– Призрак Морлина – сына короля Андариона, – ответила девушка. Какие-то пугливые нотки слышались в ее голосе. – Помните, тот, который погряз в черной магии, когда был жив.

– Черная магия! Чушь собачья! – воскликнула Дженет Луговина. Она была одной из самых разумных и рассудительных студенток – дочь магистра.

– Это правда, – вмешалась Белина Белая. Глаза ее, зеленые, как крыжовник, и чуть навыкате, были наполнены страхом. – То есть насчет призрака. Мне тоже рассказывали. В развалинах замка он всегда одет в доспехи паладина. А в часовне он в рясе монаха с надвинутым клобуком, а под клобуком – только темнота и два глаза, как горящие угли…

Венда Лощина тихо пискнула, и Арианлин, вспомнив о своих обязанностях старосты, посмотрела сурово – насколько умела.

– Белина, не говори глупостей. Ты знаешь, что призраков не бывает. Это просто языческие суеверия. Духи мертвых не болтаются на Земле, а уходят на Небеса.

– Это хорошие. А плохие? – не уступала Белина. – Его ребята из Академии видели. Феррел Лес и Берк Сильный его оба видели, как он скакал из развалин на призрачной вороной лошади. И Дэйл Перелесок его тоже один раз видел. Дэйл спускался вниз, чтобы ночью пробраться в кладовую, и в главном коридоре увидел в темноте два глаза – просто два глаза, – и они горели, как свечи. Он как припустил обратно наверх!

– Наверное, это была кошка кого-нибудь из магистров, – сказала Дженет.

– Кошка ростом с человека? – возразила Белина. – Я вам точно говорю, все так и есть. Принц ходит по древним частям замка – развалины и часовня, и еще библиотека – там был у монахов скрипториум. Библиотекари, приходя утром, находят на столах книги и рукописи, даже если с вечера расставили их по местам и заперли дверь!

– И деревенские его тоже видели, – добавила Венда. – По дороге на Каирнес живет пастух, который однажды видел его на тропе к замку, а за ним шла старая Ана.

– Что за чушь вы несете! – врезалась в разговор Люсина

Поле.

– Действительно, полная чепуха, – согласилась Жанет. – Чего это Ане ходить за призраком?

– А говорят, что она ведьма, – пояснила Венда. – Она живет сама по себе на Туманной Горе, в Пещере Фей, так говорят деревенские. И еще она умеет…

– Девушки! – упрекнула всех Арианлин. – Как вы можете слушать такие глупости?

– Ага. Только дураки слушают сказки. И только дураки их сказывают, – заметила Люсина, кинув косой взгляд на Эйлию Корабельщик.

Островитянка вспыхнула, услышав презрение в голосе Люсины. Ее репутация рассказчицы была теперь известна всей обители – к большому ее огорчению. С первого несчастливого дня ей никогда не было легко с одноклассницами, и она сошлась с малышками из сиротского приюта, стала помогать монахиням за ними ухаживать, рассказывала им сказки, которые завораживали детей на Большом острове. Она пересказала им историю Неизвестного Рыцаря, который был так скромен, что никогда не поднимал забрала, чтобы никто не приписал ему его же доблестные деяния. Рассказала о дворянской дочери Лирии, которая переоделась пажом, чтобы пойти на войну со своим любимым паладином, про Ингарда Дикаря, которого воспитали волки в Темном Лесу, и он жил в пещерах, пока король Андарион не победил его в единоборстве и не стал его другом. Сиротам страшно нравились ее рассказы, и дети ходили за ней хвостом, упрашивая: «Эйлия, расскажи еще раз про Лирию! И про Медного Коня, и про волшебный летучий корабль…» Одноклассницы дразнили ее за это безжалостно.

– Как поживает твой кузен Джеймон, Эйлия? – спросила Арианлин, стараясь тактично сменить тему.

– Спасибо, хорошо, – ответила Эйлия, бросив на нее благодарный взгляд. – Он нашел работу в доках и обеспечивает и свою, и мою семьи.

Джеймон был у нее пару раз и рассказал, что мать ее и тетка тоскуют по дому и хотят вернуться на Большой остров.

– Я им сказал, что еще рано, – пояснил Джеймон. – Пока еще не ясно, что царь Халазар не нападет. Скорее, даже похоже, что нападет, раз король Стефон отозвал от острова свой флот. Самый лучший момент для внезапного нападения. Не могу понять, чего он ждет – его Армада достаточно сильна.

– Но ведь зимбурийцы очень суеверны? – спросила Эйлия. – Может быть, он ждет какого-то знамения.

– Вполне возможно. Хотя, наверное, его авгуры не замедлили бы ему таковое представить. Есть во всем этом что-то очень странное.

Эйлия, вспоминая этот разговор, заново ощутила, как совесть рвет ее на части. Конечно, она должна надеяться, что зимбурийский царь не начнет войну. Но тогда мать заставит ее вернуться домой, бросив Академию, ежедневные лекции, чудеса библиотеки…

– Что ж, передай ему мои наилучшие пожелания, – сказала Арианлин.

– Бедняжка Ари! Забыла бы ты лучше про красавца Джеймона, – насмешливо обратилась к ней Люсина, когда группа входила в библиотеку. – Он ведь уже дал обещание своей кузине – правда, Червячок? – Она обернулась к Эйлии. – На Большом острове заключают ведь браки между двоюродными?

– О Небо! Неужто правда? – воскликнула Белина, еще шире открывая крыжовниковые глаза.

– Не часто, – ответила Эйлия. Воздух в зале был прохладен, но ей почему-то вдруг показалось, что он знойный.

– Но это вполне разумный обычай, – продолжала Люсина, глядя на Эйлию поверх аристократического носа. – Жить на этой скале посреди моря – тут уж никуда не денешься от близкородственных браков. Слушай, а ты могла бы рассказать об этом хорошую сказку, Червячок! Сказка о светловолосой деве острова и ее бессмертной любви к двоюродному брату…

Девушки прыснули, и Арианлин досадливо поморщилась. Эйлия бросилась к учебному столу; щеки у нее горели. За столом никого не было, кроме одной девушки: Лорелин, сироты с архипелага. Она читала книгу, держась за обложку своими довольно крупными руками с сильными пальцами, будто боролась с ней. Эйлия ощутила теплое сочувствие. Лорелин тоже была здесь не в своей тарелке: высокая и неуклюжая, довольно обыкновенная, если не считать великолепных волос, которые спадали до колен и вызывали у островитянки жгучую зависть. Все знали, что Лорелин здесь из благотворительности, и за это ей досталась своя доза колкостей и дразнилок (похоже, что принятые из благотворительности ученики считались низшей формой жизни даже по сравнению с теми, кто выиграл право обучения). Говорили, что ее вырастили в каанском монастыре, и она понятия не имеет, как должна вести себя юная леди. Она не опускала застенчиво ресницы, когда к ней обращались, как учили маурийских девушек, а смотрела человеку прямо в глаза своими приводящими в замешательство светло-голубыми глазами. Ей не хватало достоинства ходить семенящим шагом, как положено девушке, а вместо того она вышагивала широко, по-мужски. Однажды даже видели, как она бежала, опаздывая на урок, подобрав рукой юбки так, что коленки видны были. Монахини только головой качали над ней в скорбном отчаянии.

«Бедняжка Лорелин! – подумала Эйлия. – В сказке бы выяснилось, что совсем она не сирота, а дочь какого-нибудь князя. И другие девушки, узнав, что так обошлись с богатой наследницей, очень бы устыдились».

– Тебе трудно учиться? – спросила Эйлия. Лорелин кивнула с мрачным видом.

– Ох уж эти книги! – простонала она. – Ненавижу эту мерзость!

Эйлия не могла себе представить большего кощунства.

– Как можно не любить книги? – воскликнула она, не веря своим ушам. – Они же чудо! Из них столько узнать можно!

– Вот и Дамион то же говорит. Он всегда дарит мне книги. Эйлия разинула рот.

– Дамион! Отец Дамион, капеллан? Ты с ним знакома?

– И очень даже хорошо.

Эйлия так и смотрела, не закрывая рта. Ее до сих пор наполняло теплой благодарностью, когда она вспоминала первую – и единственную – встречу со священником. Для нее это было как рассказы о божественных существах, принимавших людское обличье и живущих среди простых смертных, благословляя и исцеляя мир своим прикосновением. Имя архангела Атариэля давалось вместо фамилии каждому мальчику, выросшему в приюте монастыря, но Дамиону оно шло идеально. Она глазела на него в капелле Академии и в часовне у монахинь, во время его службы, и так ее захватывало восхищение, что иногда она забывала подпевать гимну. Но знать его, и знать очень даже хорошо – о таком она и мечтать не смела.

– И как же ты с ним подружилась, Лорелин?

– А тебе не рассказывали? Он мне помог сбежать с архипелага. До того как стать здесь капелланом, он был на Яне миссионером.

– Сбежать? – едва выдохнула завороженная сразу Эйлия. – То есть ты была в опасности?.

– Что да, то да, – ответила девушка тем же спокойным обыденным тоном. – Мы с Дамионом уплыли из ярдъянского порта на последнем корабле. И зимбурийцы гнались за нами по следу. – Она ткнула пальцем в книгу. – Что это за слово? Меня один монах учил еще в монастыре читать по-маурийски, но вряд ли сам умел как следует. Чертова уйма есть слов, которых я не понимаю.

Эйлия подвинулась к ней ближе, не сводя зачарованных глаз. Что за жизнь была у этой девушки – как из книги сказок! И знать Дамиона Атариэля – хорошо знать! Ее подмывало расспросить Лорелин о нем подробнее, но какая-то странная стеснительность мешала это сделать.

– Я всегда ошибаюсь, – продолжала светловолосая. – Вчера я девчонкам говорю, что нашла в развалинах кошку с котятами. А они ржать. Слушай, а как правильно?

– С котятами, – подсказала Эйлия, с трудом сохранив спокойное лицо. – Не обращай на них внимания. Ты умеешь говорить на двух языках, а этого никто из них не может. Ты учись спокойно, а я тебе помогу, если хочешь.

Лорелин вздохнула:

– Как мне все это надоело – сидеть взаперти! Я в монастыре иногда залезала на внешнюю стену и смотрела вниз на улицы, на людей, видела корабли в гавани. Монахи меня одну не выпускали, а сами никогда не выходили. Тогда я стала убегать украдкой по ночам, когда они все спали, – и в город. Я понимаю, это было нехорошо, но так несправедливо было торчать взаперти и никак не участвовать в жизни снаружи. И надо было, чтобы зимбурийцы приплыли, тогда только мне удалось

По морю на корабле, но тут отец Дамион привез меня сюда и я опять в стенах. За ними целый мир, и я хочу его видеть, а не только читать про него!

Эйлия душой понимала ее. Ей помнилось, как она сама рвалась с Большого острова, но она заставила себя произнести правильные слова:

– Отец Дамион хочет тебе добра, Лорелин. Мир – не слишком безопасное место, особенно для женщин. Нам нельзя путешествовать одним. И еще для этого деньги нужны.

Они заговорились и забыли понижать голос. К ним семенящим шагом, как положено воспитанной девице, подошла Люсина Поле и пригрозила:

– Если вы двое не прекратите разговоры, я пожалуюсь библиотекарю. Вы мне мешаете заниматься.

Лорелин совершенно невоспитанным образом фыркнула:

– Чем заниматься? Вот этими? – Она ткнула пальцем в сторону стола, где группа студентов, пересмеиваясь, глядели на девушек.

Люсина побагровела и обратилась к Эйлии:

– Даже от тебя я не ожидала, Червячок, что ты будешь водиться с подобной особой. Одно лишь Небо знает, кто ее родители, но вряд ли это приличные люди.

Лорелин вскинулась, но не из-за оскорбления в свой адрес:

– Ты почему ее «червячком» называешь? – спросила она с угрозой.

– Ласкательное сокращение от «книжный червь». Она вечно что-нибудь читает, – с невинным видом пояснила Люсина.

Лорелин вскочила на ноги.

– Врешь. Ты просто над ней издеваешься! Так вот, оставь ее в покое!

Эйлия глядела с восторгом и ужасом. Монахини часто говорили, что Лорелин воображает, будто она послана в мир исправить все его несправедливости. Однажды она навлекла на себя немилость, подравшись с шайкой деревенских мальчишек, которые мучили собаку. Она вернулась в грязном и рваном платье, но явно выдала не меньше, чем получила. Сейчас она возвышалась над столом, как риаланская дева-воительница. Только доспехов и копья в руке не хватало. Люсина даже попятилась.

– Это же только шутка, – промямлила она.

– Не смешная.

В этот момент на них обрушился старший библиотекарь, который если и считал церковь святее своего читального зала, то не намного, и требовал такого же почтительного поведения. Ему вообще было обидно, что женщинам разрешили сюда вход.

– Если вы пришли сюда болтать, можете идти на все четыре стороны! – громыхал он, сдвинув кустистые брови. – Не мешайте мужчинам работать.

Люсина сжалась и вернулась за свой стол. Эйлия съежилась, стараясь уйти поглубже в кресло. Но Лорелин встретила взор библиотекаря обычным прямым взглядом своих спокойных глаз.

– Если так, то я, пожалуй, пойду, – сказала она и широким шагом пошла к двери, вызывающе болтая косами.

Библиотекарь проводил ее гневным взглядом, еще раз посмотрел так же неодобрительно на Эйлию и вернулся за свой стол. Островитянка быстренько ухватила первую книжку из своей стопки – с драконом на обложке, та, которая попалась ей в первый день в библиотеке. Ее уже давно тянуло прочитать этот том: на титульном листе вязью читалось заглавие «Странствия Велессана: Описание удивительных и чудесных путешествий Велессана Даурца из Маурайнии по миру Божию и за пределы его, составленное им самим». Чуть ли не на всю страницу заглавие.

Эйлия застыла в нерешительности, держа в руках книгу. На самом деле ей надо было заняться эленсийскими переводами, для чего она и принесла с собой свою «Грамматику Эленсиа». Но почему-то невозможно было устоять перед книжкой о путешествиях. Что имел в виду автор, говоря «и за пределы его»? Эйлия перелистнула страницы. Оказалось, что Велессан Даурец жил в Раймаре за полсотни лет до Темных Веков, и он утверждал, что объездил весь мир по суше и по морю, побывав не только у антиподов и на архипелагах, но и в легендарной стране Тринисии. Его описание сей последней, хотя явно сказочное, было столь живописным, что вскоре Эйлия ушла в него полностью. Автор рассказывал о чудесах родины народа фей, о блеске двора королевы фей и о своем паломничестве в Храм Небес:

И ежели паломник зело добр и достоин есть, то дозволено будет ему пройти меж Херувимов Святых, что Врата Храма стерегут грозно и предстать имеет пред Богинею Элариайною. Ибо Она есть Путь и Она же есть Дверь для всякого кто Звездного Камня взыскует. Правдиво говорю вам сие, ибо я, Велессан Даурец, лицезрел его.

Эйлия читала эти слова с таким чувством, будто домой вернулась. Как часто в детстве мечтала она об этой далекой и волшебной земле – как часто глядела на древние карты, где на севере мира изображена была Тринисия, но в границах ее – белое пятно и, быть может, легенда: «Место, где обитают драконы». Она стала читать дальше:

И вот, ведомый Священною Сивиллою, вошел я в Благодать, и Дух мой изошел из тела моего и покинул сию юдоль смертную, воспарив в Сферу Луны на Небе Первом, и поднялся затем к Небу Второму, где Сфера Утренней Звезды обретается. Звезду же ту народ Фей кличет Арайния: в сфере ея лежит Парадиз Небесный, чудеса же его неисчислимы. Источник Вечной Юности есть в нем, и драгоценные Камни и Цветы красоты удивительной…

Эйлия не могла оторваться. Обрывки речей и перешептываний от стола Люсины не доходили до нее: она, как Велессан, покинула тело свое и странствовала среди сфер.

Дамион отдался своим мыслям, поднимаясь по извилистой дороге к вершине утеса. Совет Каитана насчет свитка казался надежным, но встреча со старым другом вызвала и другие мысли, не слишком радостные. Дамион понял, что с каждой встречей ему все меньше и меньше есть о чем говорить с Каитаном. Дружба, столь крепкая и драгоценная для него в отрочестве, постепенно таяла по мере того, как все сильнее разнились их личности и интересы. Сегодня он резче обычного осознавал неизбежность ее потери. Когда-то ему нравились эти словесные поединки, но после сегодняшнего осталось лишь ощущение пустоты и подавленности.

«Мы уже не мальчики…»

Он оглянулся и увидел раскинувшуюся панораму стен и старого города, купол Высокого Храма, точно в его центре, как круглый выступ на рыцарском щите. Он вспомнил день приема в орден, когда в процессе посвящения ему было позволено войти сквозь врата в святая святых и увидеть, наконец, что там лежит: ветхие реликвии в пыльной и темной комнате. Не открылся ему там мир чудес, и он теперь знал, что в каждом храме Веры – то же самое: пыль, пустота и старые сломанные вещи. Сначала он сказал себе, что, конечно же, всякий юный член ордена проходит через эту стадию разочарования. Но все остальные вроде бы довольны были своим призванием, а неудовлетворенность Дамиона со временем только росла.

И вот прошлой ночью ему привиделся сон – такой живой, такой тревожащий, что Дамион счел нужным рассказать его на ежедневной исповеди приору Долу. Сейчас этот сон повторялся перед ним наяву, закрывая вид на город.

Во сне он стоял на каком-то холме под ночным небом. Звезды затянуло облаками, но туманная луна светила сквозь тучи, озаряя их голубым серебром и им же заливая все вокруг. Местность была Дамиону не знакома. Внизу светились огни большого города, а вокруг него складками ткани вставали холмы, гладкие и пологие, а еще дальше – горы. Но какие горы! Ничего подобного Дамион в жизни не видел. Совсем не похожие на горы Прибрежного хребта Маурайнии – низкие и вытянутые, выветренные и сглаженные временем, – эти горы во сне взлетали и повисали в воздухе – огромные каменные волны с нависшими гребнями. Что-то было в них необычное, но он сперва не понял, что именно, и лишь потом заметил, что, хотя они сравнимо выше гор Прибрежного хребта, ни одной снежинки нет на острых вершинах.

Во сне он медленно повернулся, оглядывая местность. Завершив полный круг, он вдруг увидел нечто еще более чудесное. На холме, где он стоял, возвышался, венчая вершину подобно короне, дворец, рядом с которым царственная резиденция короля Стефона показалась бы лачугой. Построенные из белого камня, сверкающего в серебряной голубизне облаков, вздымались стены, увенчанные поразительным рядом башен и куполов. Круглые башенки с крышами бледного блестящего золота, огромные полусферы стекла, испускающие свет изнутри подобно фонарям, и высокие шпили, кончающиеся изящными конусами, изображающими устремленные к небу вершины гор. Пока он смотрел, завороженный, мощные двери, не защищенные ни рвом, ни подъемным мостом, распахнулись, и вышли оттуда две высокие фигуры.

И сразу же, хоть он не сдвинулся с места, он увидел их так ясно, будто они были рядом. Первой была женщина, высокая и стройная, укрытая синим плащом. В хлынувшем из дверей свете она сверкала невиданной красотой. Глаза того же цвета, что и плащ, и золотые волосы, обрамляющие плавные черты лица. На руках она держала младенца-девочку, едва ли не грудную. Ребенок крепко спал, и ее вьющиеся белокурые волосы – лежали на плече матери. Рядом с женщиной шел мужчина, высокий и царственный, с темными волосами и глубоко посаженными глазами.

Эти двое переглянулись, и видно было, что они оба заворожены одним и тем же глубоким чувством. Вдруг мужчина обнял женщину, они так постояли немного, держа ребенка между собой, будто защищая своими телами. Потом внезапно взметнулся вихрем плащ женщины – она помчалась вниз по склону, а мужчина остался смотреть ей вслед глазами, полными скорби, но не сдвинулся с места.

Когда Дамион изложил этот сон приору, последний ответил торжественным тоном:

– Но смысл этого видения прост, брат Дамион. Замок без укреплений – это твоя душа, уязвимая козням Темного, ибо нет у нее защиты. Владелец замка – это ты сам…

– Но он же не был на меня похож…

– Не перебивай! Женщина и ее дочь – это жена и ребенок, которых у тебя никогда не будет, ибо ты дал обет целомудрия: ты видел, как они символически уходят из твоей жизни. Чисто человеческое сожаление ощутил ты – вот откуда скорбь в глазах владельца замка. Силы Небесные желают тебе напомнить, что ты дал священный обет, он же да не будет нарушен. – Приор поднял указующий перст: – Дамион, первые годы призвания священнослужителя – самые трудные, ибо он все сильнее осознает, что никогда не будет жить подобно прочим мужам. Лично ты одарен благословением – или лучше сказать проклятием? – красоты, которая делает тебя желанным в глазах женщин. И тебе дан пытливый и беспокойный ум, который может быть опасен для тебя, если не укротить его. Все мы подвержены соблазну, Дамион, но у тебя более прочих есть причины его опасаться, и ты должен укрепить сердце свое против него.

Каитан лишь рассмеялся, когда Дамион рассказал ему сон и толкование приора.

– Сны – пустое, Дамион. Твой вполне мог быть вызван расстройством пищеварения, как и чем угодно иным.

Королевская Академия была уже совсем рядом, но Дамион еще не чувствовал в себе желания вернуться. Вместо этого он свернул в поля, направляясь к старой мощеной дороге, что вела в горы. Прогулка на свежем воздухе – вот что ему нужно, чтобы прочистить мозги.

Плоские вспаханные поля в низких каменных изгородях вскоре сменились крутыми пастбищами. Здесь начинались подножия холмов Прибрежного хребта. Стада овец бродили или лежали на лугах, похожие на небольшие белые валуны среди зелени. Стояли, наблюдая за ними, пастухи, и их было больше, чем Дамиону помнилось по старым временам. Потом он увидел, что одна из этих фигур в мохнатой шапке идет к нему, сжав руке посох: высокий мужчина с лицом морщинистым и обветренным, как утес.

– Вы направляетесь в горы в такой час, ваше преподобие? – окликнул его пастух. – Кто-нибудь заболел в тамошних деревнях?

Дамион улыбнулся:

– Нет-нет, друг мой, я просто гуляю для удовольствия.

– На твоем месте я бы этого не делал, сынок… то есть я бы не советовал вам, святой отец. – Пастух подошел ближе, обдав Дамиона тяжелым мускусным запахом овчарни. – Я бы не стал ходить на холмы один, когда уже темнеет.

– Ну, мне бояться нечего, – успокоил его Дамион. – Я эти горы хорошо знаю, еще мальчишкой в них играл.

– Это все хорошо, но последнее время странные вещи здесь творятся, – сказал пастух, понизив голос, хотя подслушивать было некому. – Мы ни на миг не решаемся оставить отару. Что-то недоброе тут завелось – утром находим мертвых или изувеченных животных. И все здешние крестьяне то же говорят. Кур и коров крадут, сараи и амбары поджигают.

– Разбойники, конечно, – посочувствовал Дамион. – Наверняка целая шайка прячется в лесу.

– Не верите? – Человек наклонился ближе к Дамиону. – Здесь уже двести с лишним лет как нет разбойников. Это знаете кто? Колдуны и ведьмы. Почитатели демонов. Целые ковены их там, в горах. Старуха, что живет на Туманной Горе – Ана ее зовут, – так вот она из них, мне говорили. И еще призрак принца снова видели. Он по ночам ездит по Старой Дороге на вороном коне, опустив забрало, и глаза у него огнем горят.

Пастух показал посохом на Старую Дорогу.

Очень было похоже на описание знаменитого призрака Академии, и Дамион заподозрил, что сельчане и студенты слегка ревнуют эту легенду друг к другу. А старая Ана, чудаковатая старуха, живущая в горах одна, считалась ведьмой давно и прочно. В своем высокогорном уединении жители гряды еще не вошли в Век Разума, восторжествовавший на остальных территориях страны. Он остановился, подобно, приливу, не дойдя до горных склонов, где орлиными гнездами расселись деревни.

– Спасибо, что предупредили, – сказал Дамион пастуху. – Я пройдусь до Селенны, посмотрю, не встречу ли эту вашу Ану, и поговорю с нею.

Пастух повернулся и зашагал к своим овцам, бормоча и покачивая лохматой головой.

Дамион направился дальше, осторожно выбирая путь среди разбитых булыжников мощеной дороги. Великая Прибрежная Дорога была построена еще элеями, древняя настолько, что этого даже представить себе не могли те, кто сегодня ею пользуется. На сотни лиг тянулась она вдоль Маурайнии змеиными извивами, потом вдруг сворачивала к горам прямее полета стрелы. Ту часть дороги, что шла параллельно берегу, постоянно чинили и следили за ней, как за ценным торговым путем, но та часть, что вела к горам, была нужна лишь их немногочисленным обитателям, и потому булыжники здесь остались теми же, которые положил народ фей тысячи лет тому назад. В те дни склоны были испещрены точками домов, замки венчали вершины гор. Их ставили не для того, чтобы наблюдать за врагами из низин, потому что укреплены они не были: просто элей любили строить на высотах, чтобы быть поближе к небесам и к богам, от которых считали свой род. На их древнем языке гряда называлась Мари Эндори, то есть «Горы Матери» – по главной богине их пантеона. Но все эти дома лежали в развалинах; никто не жил теперь в горах, кроме обитателей деревенек да пастухов овечьих стад.

Дамион слегка приободрился, пока шел. Эти старые горы он хорошо знал, знал во всех их настроениях. Ему они были знакомы и за завесой дождя и тумана, и увенчанные снегом, и покрытые тенями от света звезд. Нетрудно было понять, откуда они получили название: они поднимались из окружающей равнины как разбухшее вымя огромной самки зверя, чьим брюхом была земля. Сейчас закругленные вершины и верхние склоны золотило солнце, а низины уходили в прохладную вечернюю тень – острова света в темнеющем море. Самой высокой из гор была Селенна – «Завеса Тумана»; на ее вершине всегда лежали облака. Сельчане относились к ней суеверно. На ней единственной из всех, не было развалин, и хотя овец на склонах пасли, никто не ставил там себе дома. Если провести ночь одному на Туманной Горе, то сойдешь с ума – если вообще вернешься, если тебя не унесут феи…

Однажды, на спор с самим собой, Дамион, куда моложе, чем сейчас, пошел один на эти таинственные кручи, прямо в легендарную Пещеру Фей. Он все еще помнит, что там обнаружил: тишина, полное безмолвие, прерываемое поначалу только криками птиц да ветром. Постепенно он стал воспринимать и другие звуки: далекое овечье блеянье, стрекот насекомых, журчащую песню далекого потока где-то наверху, и этот яркий гобелен звуков будто висел на фоне тишины, как вышитое знамя на голой каменной стене, не отвлекая, но привлекая внимание к окружающему спокойствию. В этот момент он понял истину, лежащую в основе фантазий о Туманной Горе: древние не боялись Селенны, они почитали ее.

Ему вспомнились каанцы и их священный остров. Западные миссионеры не одобряли языческого обычая посвящать обиталища богам и много раз пытались его искоренить, но Дамион не мог с ними согласиться. Разве земля, где стоят храмы самой Веры, не считаются священной, наполненной божественным присутствием? Для каанцев остров Медоша был природным храмом, и то же самое можно было бы сказать о Туманной Горе. Другие горы использовались для различных целей, но не эта. Селенна существовала сама для себя.

Он глядел на Старую Дорогу, которая вела вверх, исчезая в лесу, и был рад снова идти по ней. Поднимаясь по ее извивам, он чувствовал, как заботы взрослой жизни медленно уходят, уступая изумленному любопытству детства и отрочества. Дубы и клены покрыли лес бронзой и золотом осени, выстелили подстилку палой листвы. Среди них были гиганты, насчитывающие сотни лет, такие, что несколько человек не обхватят. Под их кронами когда-то скакали рыцари в кольчугах, преследуя разбойников и диких зверей, когда здесь еще был Темный Лес легенд. Как он в детстве сам хотел быть рыцарем! Над кроватью у него висела выцветшая гравюра, купленная за медяки на ярмарке, – на ней паладин скакал спасать деву из когтей дракона со змеиным хвостом. Рыцарство. До чего же он тогда был наивен! Думал, будто можно любую несправедливость исправить, размахивая мечом. Рыцари больше не нужны, даже в этих диких землях. Разбойников давно нет, как нет и ужасных волков и пещерных медведей, скрывавшихся когда-то в переплетении корней. Сам Темный Лес нынче отступил в горы, и его войско сильно поредело из-за растущего спроса на бревна; только здесь еще их щадили. Дамион шел вверх, полной грудью вдыхая сырой запах осенней земли, и мысли его вертелись вокруг далекого прошлого.

Его вернуло к действительности ощущение холода. Вечерело, звезды стали ярче в глубоком небе над деревьями. Дамион узнал Единорога, Модриана-Валдура с его красным глазом. Надо повернуть домой, пока не стемнело по-настоящему, и оставить задуманное до другого раза. Непонятно, где сейчас может быть эта сумасшедшая. Дамион присел на камни, давая ногам отдохнуть перед обратным путем. Он увидел, что прошел уже две трети пути в гору и сейчас сидит возле так называемой Пещеры Фей. Вон она зияет в живом камне горы, всего несколько шагов отсюда: треугольный вход, куда ему теперь не войти не пригнувшись. Часто он гадал, почему местные жители не выбрали более внушительную пещеру для своих легенд. Здесь собираются феи на праздник Середины Лета, пируют и пляшут в лунном свете. Феи, которые раньше были элеями и их забытыми богами, теперь стали всего лишь персонажами фольклора в умах невежественных горцев.

Здесь кто-то недавно побывал, решил Дамион, увидев на земле у входа в пещеру небольшую фигурку из высохших кукурузных початков и пшеничных колосьев. Он встал с камня, подошел, поднял этот предмет и повертел в руках. Кукурузная куколка, какую часто делают крестьяне во время жатвы из посдедних накосов. Они давным-давно забыли, что эта фигурка изображает элейскую богиню земли. Но тот, кто положил эту фигурку сюда, помнил. Это могло быть только одно: языческая благодарственная жертва богине, или феям, или им всем вместе. Значит, пастух правду говорил про сборы ведьм и колдунов здесь, в горах?

Какой-то звук прервал его мысли: тихий шорох, будто шаги по камню, сзади. По коже побежали мурашки, он бросил куколку и резко повернулся, глядя в Пещеру Фей. Волосы на шее встали дыбом, и он невольно шагнул назад.

У входа стояла крошечная фигурка, похожая на эльфа, и бледные ее одежды чуть светились в сумерках.

После первых секунд полного остолбенения Дамион понял, что перед ним такое. Но сердце все равно стучало, не унимаясь, когда одетая в серое фигура двинулась из пещеры к нему.

Не стоит удивляться, что он на краткий миг затмения рассудка подумал, будто перед ним – некое сверхъестественное существо. Старуха вполне могла быть гномом или кикиморой из детской книжки сказок, такая она была крошечная и морщинистая. Ручки костистые, как птичьи лапки, круглое лицо изрезано морщинами. Страннее всего были у нее глаза: закрытые беловатой пленкой, и цвета не различить. Он сперва решил, что она слепая, но слишком уверенно она шла к нему, тяжело опираясь на узловатую клюку, однако не нащупывая дорогу и не спотыкаясь.

– Добрый вечер, святой отец, – поздоровалась она сухим и скрипучим голосом.

Значит, не слепая. По крайней мере, частично видит одним или двумя глазами, если смогла определить рясу в сумерках. Дамион выдохнул задержанный воздух, чуть не рассмеявшись. Ну конечно же! Это Ана, местная «ведьма». Поклонившись, он ответил:

– Добрый вечер и вам, госпожа.

Она остановилась в двух шагах от него и улыбнулась. Морщины дружелюбно обозначились вокруг глаз и рта.

– Не задержитесь на минуту, отец мой? Ко мне сюда нечасто гости заходят.

Он улыбнулся в ответ. Поведение ее было приветливым, и ничего в этой женщине зловещего не было.

– Вы Ана, я угадал? Я отец Дамион Атариэль.

– Я знаю, – неожиданно ответила она. – Мы уже виделись когда-то, хотя вы этого можете не помнить.

Старуха снова улыбнулась и зашагала ко входу пещеры, поманив его за собой.

– Правда? – спросил он.

Он наверняка бы запомнил встречу с подобной неординарной личностью. Обуреваемый любопытством, Дамион нагнулся и вошел вслед за ней по короткому коридору в естественный грот в камне. Так далеко он в пещеру раньше не заходил, и огляделся с интересом. Пол пещеры был совершенно ровный, и обставлена она была несколькими ящиками и бочками, старым согнутым пюпитром, голым тюфяком и столом, заваленным различными предметами, в том числе пучками травы, ступой с пестом и шаром из стекла или хрусталя размером с мужской кулак. Имелись также два много повидавших на своем веку кресла, весьма вероятно, подобранные на свалке. Естественные выступы камней служили полками, на которых стояли горящие свечи, а выложенные кругом камни у входа образовывали примитивный очаг. Ана повела рукой, приглашая входить, изящно, как если бы светская дама пригласила бы гостя в свой особняк.

– Несколько, гм, необычное место для жилья, – заметил он.

– Это мой летний дом, – ответила Ана. – Скоро я перееду, еще до первого снега.

Повсюду, как заметил Дамион, были животные. Кошка с выводком котят спала в одном из ящиков, другие кошки подозрительно наблюдали за ним с кресел и стола. На одной из каменных полок сидел скворец со сломанным крылом в шине – в импровизированной клетке из палочек, связанных веревкой. Клетка явно предназначалась для защиты от кошек. В глубине пещеры имелась большая расселина, ведущая в другую «комнату». Оттуда доносился запах хлева, и Дамион заметил в полумраке козу, маленького серого ослика и нескольких что копались в куче соломы. А на полу пещеры развалился огромный серый пес. Поджав уши, он бросил на Дамиона острый взгляд и зарычал с вызовом, блестя холодным желтыми глазами. Священник попятился. Он слыхал об этих здоровенных горных овчарках, выведенных для защиты овец от хищников. Но одно дело – слышать, другое дело, когда на тебя рычит ощетинившаяся реальность.

– Тихо, Волк! Повежливее с гостем, – укорила его старуха, и тут же здоровенная башка мирно улеглась между лап. – Хотите чаю? Без всяких волшебных зелий, – сказала она с улыбкой, подходя к заваленному столу. – Просто травяной чай, я его сама собираю.

«Может быть, – подумал Дамион, – стоит остаться и вытащить из старухи какие-нибудь сведения; на всякий случай: а вдруг она знает что-нибудь о тех ворах скота, на которых жаловался пастух?» Он согласился выпить чаю и сел, праздно глядя, как Ана кладет в очаг какой-то хворост и разжигает его. Когда она отодвинула свою широкую шаль от пламени, он заметил, что серое платье под ней бесформенное и ветхое, больше всего напоминающее старый мешок, но волосы увязаны в аккуратный узелок на затылке. Так все это было не похоже на безумную старуху, которую он себе вообразил, что он только таращился, не в силах найти слов. Потом снова оглядел пещеру.

– Как-то это странно… – пробормотал он, хмуря брови.

– Что именно? – спросила Ана, наполняя из глиняного кувшина похожий на тигель чайник.

– Нет, ничего. Просто вдруг это место показалось мне знакомым – будто я здесь уже был когда-то. Бывает ведь такое, правда? Ложная память.

– На самом деле, – ответила Ана, – вы здесь действительно бывали. Но это было так давно, и мне странно даже, что вы помните. Вы тогда были всего лишь младенцем.

– Как? – вытаращился Дамион. – Что вы такое говорите?

– Вы здесь родились, – объяснила Ана, – в этой пещере. Здесь я вас нашла двадцать один год тому назад.

 

5 ВИДЕНИЯ И ПРИЗРАКИ

В повисшей тишине все звуки казались Дамиону неестественно отчетливыми – шипящий шепот пламени очага, шелест ветра в деревьях снаружи. Пес уснул, положив морду на толстые лапы и тихо похрапывая.

Наконец Дамион смог произнести:

– Вы? Вы меня нашли?

– Да. – Ана стояла, глядя на него, серые с бельмами глаза непроницаемы. – Я день-другой с тобой повозилась, потом отнесла к монахам. Как интересно, что ты вернулся. Впрочем, лосось возвращается именно в тот ручей, где вылупился из икринки, не зная сам, откуда он знает дорогу. А вот и вода закипела. – Она сняла чайник с треноги над огнем и опростала его в старый заварной чайничек, который тоже будто был спасен от гибели на свалке. В тот же чайничек посыпалась щепоть трав. – Пусть теперь настоится.

Он уже оправился от потрясения и смотрел на Ану подозрительно.

– А почему вы раньше не пришли и не рассказали мне?

– Не хотела отягощать мальчика мыслью о том, что родная мать его бросила. Не огорчай себя этим, юный Дамион. Все это в прошлом.

Он помолчал, глядя в огонь. Ана говорит правду? Или хорошо придуманную ложь, или она страдает ложной памятью? Неизвестно. Он решил, что пора идти, и встал.

– О нет, посиди еще! Чай готов, – сказала старуха, разливая медового цвета жидкость по двум обливным чашкам. – Или тебе претит общество ведьмы? – улыбнулась она.

Он вспомнил остережение пастуха и причину своего прихода. Ее поразительное заявление следует пока отложить: тут, может быть, надо узнать кое-что поважнее.

– Послушай, Ана, – я не верю в эту чушь насчет того, что ты ведьма, – ответил он твердо, устраиваясь снова в кресле и принимая кружку с чаем. От нее пахло цветами, и вкус напитка был сильный, сладкий, с какой-то незнакомой пряностью.

Затуманенные глаза старухи смотрели на него так проницательно, что он усомнился, действительно ли зрение у нее ослаблено.

– Ну это зависит от того, как определить это слово, не правда ли? Если ты веришь, как наш святейший патриарх, что колдуны и ведьмы суть слуги Дьявола, то я не ведьма. – Она подошла к клетке скворца, открыла дверцу и достала раненую птицу. Скворец спокойно лежал на ладони, не сопротивляясь, когда она осторожно расправила сломанное крыло. – Этого бедняжку мне какие-то детишки принесли. В деревне знают, что они ко мне таскают всех раненых птиц и зверей. Я им овец и коров тоже лечу. – Она вернула скворца в клетку, взяла свою чашку и села напротив Дамиона. – Немереи – так называли в старину тех, кто занимается волшебством.

– То есть ты хочешь сказать, что ты – белая колдунья?

– Можешь называть меня так – хотя все равно это ставит меня вне Веры? Но немереи черной магией не занимаются. Мы – слуги той силы, Дамион, что служит жизни. Что есть жизнь, ее радость и сила, если не твой всеблагой Бог? Разве мы с тобой не одно и то же?

– Интересная мысль, – осторожно согласился он. – Но я не думаю, что должен высказать ее патриарху.

– Да, это было бы не слишком мудро. Вряд ли нас бы полностью одобрили.

– Нас? – переспросил Дамион, насторожив уши. – Ты хочешь сказать, что ты здесь не единственная колдунья?

– Да, нас много – и не все, к сожалению, придерживаются белого пути… но большинство. Мои друзья и я почитаем многое из того же, что и ты, поскольку священное писание Веры содержит кое-какие древние элейские тексты, которые священны и для нас. Истории о древней Тринисии и Камне Звезд – как тот весьма интересный свиток, что ты привез с архипелага. Да не удивляйся ты так! Мы об этом тоже слышали. А теперь, – сказала Ана, пока он не успел развить тему, – могу я тебе еще что-нибудь предложить? Перекусить, например?

Он отказался и минуту сидел, оглядываясь и прикладываясь к своей кружке. У одной из каменных стен стояли несколько прислоненных картин без рам – очевидно, работа обитательницы пещеры. На одних были очень подробно прорисованы птицы и растения, а другие исполнены в странном стиле, будто зарисовки сновидений: рощи танцующих, изгибающихся деревьев, птицы и животные, соединенные причудливыми светящимися линиями, мерцающие и вспыхивающие звезды, заливающие небо потоками света. Самой странной картиной был чистый полет фантазии: замок с невозможно высокими и утяжеленными кверху башнями, вокруг которых летали – да, люди, только с крыльями вместо рук. В темном небе светили звезды и невероятно огромная луна, ярко-синяя, но и солнце тоже присутствовало и ослепительно сияло. При виде этой картины Дамион подумал, не тронулась ли Ана все-таки умом.

Он отвернулся от картины и вдруг увидел что-то еще более странное и тревожное: в темной глубине одного ящика горела живыми углями пара глаз.

– Это моя Серая Метелка, – сказала Ана, увидев, куда он смотрит. – Метелка, дорогая, выходи. У нас гость.

Тощая серая кошка вылезла из ящика, потянулась, широко зевнула розовой пастью, прошла под самым носом здоровенного пса (который и ухом не повел) и дружески потерлась пушистым боком о ноги Дамиона, громоподобно мурлыча. Глаза ее, хотя и отражали красный огонь очага, были на самом деле зелеными: она одобрительно посмотрела ими на священника, когда тот почесал ей спинку.

– В деревне кое-кто считает ее демоном, – заметила Ана. – Мой фамилиар, как видишь.

– Ты извини, но я в духов тоже не верю, – сказал он кошке, тыкающейся мордой ему в ладонь.

– Скажите, отец Дамион, как это можно – не верить в духов? А те существа, которых вы называете ангелами, они не духи? А Темный?

Ана погладила кошку, и та прыгнула ей на колени.

– Ты о Валдуре?

– Так его называют зимбурийцы – и Верные, со времен Священной войны. В старые дни он звался Модриан. Но не лишком важно, как его называть – зло всегда зло.

– Я не думаю, что Верные до сих пор верят в Валдура – то есть я говорю об образованных людях, – пояснил Дамион. – Он всего лишь олицетворение зла – как ангелы олицетворение добра.

– Ну-ну! Священник, который ни во что не верит! – засмеялась Ана.

– Есть вещи, в которые я верю, – ответил он, слегка задетый.

– И можно спросить, в какие?

– В справедливость, – неожиданно для себя ответил Дамион.

– Интересно! – заметила Ана. – Я бы сказала, что в нее как раз труднее всего верить – если посмотреть, как мало ее проявлений.

Голос Дамиона стал тверже:

– Тем больше причин работать, чтобы ее создавать. Лицо Аны осветилось, как у старателя, который вдруг увидел самородок.

– А! Идеалист! Как это прекрасно. Так мало вас осталось в наше время. Но вернемся к вопросу о вере в вещи невидимые, – заговорила она другим голосом. – Ты, конечно, читал Мелдегара.

– И ты тоже? – удивленно перебил Дамион.

– Я знакома с его писаниями. Именно Мелдегар первым заявил, что всю реальность можно объять пятью человеческими чувствами. Но всякий, кто имел дело с животными, знает, что этого не может быть. Например, собака видит и слышит то, чего не видит и не слышит человек. Кошка легко движется в темноте, где человек спотыкается и не может понять, куда идти. Как же может человек быть мерою вещей?

– Тебе бы в Академии преподавать, Ана, – ответил Дамион, пытаясь скрыть удивление за легкомысленным тоном.

Где она могла всему этому научиться? Студенткой быть она никак не могла: в дни ее далекого детства ни одна женщина не была бы допущена в Академию. Но Дамион вдруг понял, к собственному удивлению, что этот неожиданный разговор ему приятен. Хотя он не был согласен с ее точкой зрения, аргументировала она хорошо. Он наклонился вперед – привычка, приобретенная в диспутах с Каитаном. – Дело в том, что человек понимает: некоторые вещи должны лежать вне пределов его чувств, и таким образом он все равно включает их в круг своего знания.

– Именно это я и хочу сказать! – воскликнула Ана. – Ум, Дамион, именно ум – вот в чем ключ. Разум, как его определяет Мелдегар, фактически ограничивает знание, сводя его к зависимости нас от наших чувств, которые зачастую притуплены и легко поддаются обману. Уж мне ли не знать, – добавила она, махнув рукой возле покрытых пленкой глаз. – Мир явлений может быть даже преградой для понимания. Раз мы признаем его безмолвные звуки и невидимые атомы, мы должны также признать возможность существования иных, незнаемых вещей. Ангелы, демоны, феи – все это лишь слова для иной, нематериальной реальности. Ум должен принять этот предел для его определенного знания и согласиться, что вселенная может быть причудливей, чем он способен себе представить.

Удивление Дамиона росло с каждой минутой. Он не мог найти слов для возражения и долго еще сидел безмолвно. Снаружи уже стало темно, откуда-то издалека доносилось невеселое уханье совы и листья, еще не опавшие, вздыхали и бормотали на ветвях. И снова, как в отрочестве, ощутил он сплетающиеся звуки гор, а за ними – глубокую тишину. Но теперь эта тишина говорила ему о бесконечной глубине свода небес, о вечно странствующих по кругу небесных телах и черной непроницаемой пустоте над ними. Вдруг он потерялся в этой подавляющей необъятности, и когда-то огромный мир холмов и леса съежился в исчезающую точку.

Голос Аны оборвал молчание и разбил навеянные им же чары.

– Скажи, Дамион, слыхал ли ты о ясновидении – Втором Зрении, как называют его наши рилайнийские друзья?

– В общем, да, но никогда в него не верил.

– Надо же! Еще одна вещь, в которую ты не веришь. Им, кажется, конца нет. Но посмотрим, не могу ли я тебя переубедить насчет именно этого.

Ана сняла кошку с колен и поставила чашку на стол. Подойдя к столу, она взяла в руки стеклянный шар.

– Посмотри сюда, – сказала она, вкладывая шар ему в руку. Не бойся, это не магия. Хрусталь только помогает сосредоточиться, как ваши молитвенные талисманы. Всмотрись в него, всмотрись поглубже.

Дамион поставил кружку на пол и заглянул в блестящий шар. Отсветы пламени плясали в его глубинах, и видны были контуры языков, горящих в каменном круге, и открывающийся выход из пещеры за ними…

Дамион моргнул. Он знал, что в стеклянном шаре предметы должны представать перевернутыми, но то, что он видел, было показано правильно, и возле очага стоял человек. Он резко поднял глаза от шара – никого. Посмотрел через шар – и снова человек, стоящий у огня.

Дамион судорожно вдохнул. Человек этот был строен, светловолос… это была женщина. Она подошла ближе, еще ближе. Одета в длинную зеленую мантию или платье. Вот стало видно ее лицо: глаза зеленые, как одежда, белая кожа обрамлена плавно вьющимися волосами, падающими на плечи…

– Потрясающе! – послышался голос Аны над ухом. Старуха стояла прямо за ним. – Это, очевидно, твоя мать – увиденная твоим еще неосознанным младенческим зрением. Давнее-давнее воспоминание.

Он посмотрел поверх шара, обернулся к Ане.

– Не понимаю. Как это получается? – прошептал он. Подняв хрусталь, он вертел его в руках, вглядываясь в его глубину, теперь пустую и прозрачную.

– Ты видел образ, который находится у тебя в мозгу. Хрусталь лишь помог тебе собрать мысли воедино.

– В мозгу… – Дамион затряс головой. И вдруг резко вскинулся: – А откуда ты знала, что я вижу? Я же ничего не говорил!

Она взяла хрустальный шар из его руки.

– Ты не слыхал о мысленной речи – общении умов? Сильнее всего оно было у элейских чародеев, которые в давние времена общались так на большие расстояния…

– Да это же… это же просто легенда.

Во рту у него пересохло, руки дрожали. «Должно быть какое-то разумное объяснение, не может не быть. Это какой-то фокус…»

Дамион резко встал. Ногой он зацепил кружку, и она перевернулась, залив каменный пол чаем.

– Милый мой Дамион, ты что, испугался? Чего тут бояться? Тебе дан дар, и дар чудесный. Вот и все.

Свечи догорели и погасли. Пещеру освещал только пульсирующий огонек очага, от которого плясали тени на каменных стенах. И тот же отсвет играл на Ане: сморщенное лицо, полуосвещенное, полускрытое темнотой, глаза не видны. Шар в руке светился желтым, сверкал плененным светом. И большая тень легла за ее спиной. Дамион смотрел на нее, ладони у него вспотели, и пещера будто закружилась вокруг.

«Старая Ана. Ана, ведьма…»

Не говоря ни слова более, он метнулся прочь от нее, к выходу.

Дамион слышал, как она его окликнула, но не остановился. Слепой, бессмысленный страх гнал его, владел им полностью, и об одном только он мог думать: скорее вернуться под надежные своды Академии. В темноте он потерял тропу, сучья цепляли его за одежду, когда он, оступаясь и спотыкаясь, спешил вниз, что-то скрежетало и пищало в подлеске. Столетние деревья тянули искривленные руки, обращали к нему разинутые рты дупел. Уже не жалкая отступающая с долин роща, но Темный Лес древних времен окружал его, тот лес, что наполнял ужасом сердца заблудившихся рыцарей.

Он пустился бежать, наудачу нащупывая дорогу от дерева к дереву, как человек, одержимый бесом.

Эйлия сидела у очага в общей комнате для студенток, и девочки из приюта сбились вокруг нее тесной стайкой. Рядом на столе стоял фонарь с мордой гоблина, светя огненной гримасой на стену. Только он да еще огонь из очага освещали зал.

Время отбоя давно прошло, но вечер был очень подходящий для страшных сказок, и девочки упросили Эйлию рассказать про принца-призрака. Старшие девочки считали подобные сказки ниже своего достоинства, и только Лорелин осталась сидеть среди малышек, положив подбородок на руку и слушая так же жадно, как и они.

– Давным-давно, – нараспев говорила Эйлия, – когда еще великим и сильным было старое Элейское Содружество, случилась война с зимбурийцами. Король Браннар Андарион со своими рыцарями вошел в их столицу. Светловолосый он был и синеглазый, муж божественной красоты (она описывала Дамиона Атариэля), ибо был он сыном мужа из народа фей, то есть одного из низших ангелов, которые еще кое-где встречались в те дни на Земле. И потому единственный он мог сразиться с царем демонов Гурушей и повергнуть его.

Восторжествовав над врагом своим, Браннар Андарион не сразу покинул Зимбуру, а проехал сначала по всем ее храмам, всюду повергая идолы Валдура. Войдя в одно из нечестивых капищ, увидел он страшное зрелище: прекрасную деву, цепями прикованную к алтарю. Неописуема была красота ее, волнистые темные волосы, кожа цвета слоновой кости и глаза, как самый темный из янтарей. Король Андарион освободил деву от цепей, и она в благодарности пала к его ногам. Имя ее, сказала она ему, Мориана, и была она предназначена в жертву Валдуру ради победы над паладинами. Благороден и древен был ее род: не только зимбурийская, но шурканская и каанская кровь текла в ее жилах, и восходил этот род к великим императорам древности. И в доказательство правды своих слов достала она кольцо, которое спрятала в своих одеждах. Печать была в том кольце, а на ней – свернувшийся дракон, знак древнего императорского дома Каана. И король Андарион предложил ей вернуться к ее роду. Но она сказала, что все родичи ее мертвы, и стала умолять короля взять ее с собой в Маурайнию. Согласился Андарион, потому что как только глаза его увидели Мориану, сердце его исполнилось любовью к ней. И так случилось, что после возвращения в Раймар он предложил ей руку и сердце, и она согласилась.

Но не прошло и года, как закрались в сердца маурийцев подозрения насчет новой королевы. Слух прошел, что солгала она королю, притворившись жертвой идолу, а на самом деле она жрица Валдура и занимается черной магией у себя в покоях. Однако Андарион и слышать не хотел ни слова против своей жены, даже от самых доверенных советников.

Однажды, когда отряд паладинов приехал в Храм Небес на Тринисии взглянуть на священный Камень, подошла к ним сама королева фей Элиана и сказала так: «Остерегайтесь! Ибо невеста вашего короля не та, кем кажется. Никогда не приносили ее в жертву: этой уловкой завоевала она сочувствие вашего короля и поймала его в западню. Пусть король войдет в те покои, где исполняет она свои тайные песнопения, и пусть узнает истину, ибо она злая чародейка».

Когда же паладины передали Андариону слова королевы, пришел он в великий гнев и сказал, что не станет шпионить за своею возлюбленной. Но закралось в ум его подозрение, и в одну темную ночь вошел он в покои Морианы, чего она много раз просила его не делать. То, что открылось там ему, никогда не рассказал он ни одной живой душе. Но вышел он оттуда с лицом бледным и страшным, и в ту же ночь Мориана исчезла из замка. И никто никогда ее больше в Маурайнии не видел.

Прошло еще десять лет, и королева Элиана явилась ко двору короля и на этот раз привела с собой мальчика. «Вот, – сказала она Андариону, – сын твой и Морианы…»

Арианлин подняла глаза:

– Эйлия, вряд ли эта история годится для детских ушей…

– Да не обращай внимания! – крикнула Лорелин, когда Эйлия запнулась. – Рассказывай дальше!

– Так вот, чародейка умерла, и Элиана взяла к себе мальчика, имя которого было Морлин. «Надзирай за ним неустанно, – предупредила Андариона королева фей, – ибо он рожден быть жестоким чародеем и тираном. И если не будет он научен состраданию, это зло может случиться». И она отбыла, оставив ребенка на попечение отца.

Браннар Андарион принял сына в дом свой, и когда Морлин достиг возраста мужей, был он принят в орден паладинов. Но была у его души темная сторона, и отец его опасался сына. Когда же сын выбрал гербом своим дракона, символ царственных предков матери, Андарион впал в печаль. И хоть стал принц Морлин рыцарем великой славы и много совершил деяний доблести, был он одинок и мало имел друзей и никогда не сходился с отцом, который страшился его. Когда же стареющий Андарион уехал навсегда на Тринисию, Морлин получил замок Халдарион и титул вице-регента. Все дни свои он проводил в изысканиях над запрещенными книгами по черной магии, желая познать силу слуг Модриана-Валдура и тем найти способ победить их. Но, читая, подпадал он под обаяние темных искусств, и испытал искушение самому применить их.

Много лет прошло с отбытия Андариона в Тринисию, и снова беда пришла в Маурайнию. Стали страну потрясать загадочные бедствия, наводнения сменялись засухами, бури бушевали на суше и на море. Прорицательницы Тринисии сказали об этом Андариону, просвещая его, что все это не природными причинами вызвано, но силами зла, что освобождены на его родине. И назвали они причиной бед вице-регента Морлина.

«Нет, не может того быть!» – воскликнул король. Но поведали ему прорицательницы, что сын его впал в чернокнижие, ибо за многие годы сумел Враг сманить его на пути зла. Морлин выпустил силы зла на земли короля, потому что стал он заклинателем, как мать его.

И наполнилось скорбью сердце Андариона, но он знал долг свой. С другом своим сэром Ингардом Храбрым и великим войском рыцарей высадился он в Маурайнии. Замок Халдарион вооружился против него, и сын его не вышел к нему навстречу. Тогда рыцари осадили замок, и силы короля одержали победу. Проломив оборону внутренней цитадели, Андарион со своими людьми вошел в замок. Но хоть и обыскали цитадель от крыши до погребов, даже следа принца-изменника не нашли они.

Тогда сэр Ингард отыскал потайную лестницу, ведущую из самого глубокого подвала в некую пещеру. И лежало там озеро, которое чернокнижнику-принцу служило всевидящим стеклом. Пока рыцари в страхе созерцали черное лицо озера, налетел на них из темноты принц Морлин. Но его чернокнижие бессильно было против Андариона, сына фей, и тогда принц выхватил меч. Сразились отец с сыном, и отступать стал Андарион, и казалось, что придется ему умереть от руки врага, которого сердце его не хотело сразить. И бросился тогда вперед сэр Ингард и сразился с принцем. Долго боролись они в темноте, и, наконец, нанес Ингард Морлину смертельный удар, и упал принц в черное озеро, ушел в глубины вод и более не показывался. Так погиб принц Морлин, чернокнижник.

Но Ингард тоже был ранен смертельно, и взмолился он к плачущему Андариону, чтобы вынесли его на поверхность земли, чтобы умереть ему, глядя в небо. Паладины поступили, как он просил их, вынесли его из этой пещеры ужаса в тепло и свет солнца, и держал его Андарион в объятиях, и принял его последний вздох. Так избежал Андарион пролития крови собственного сына, и так избавилась Маурайния от принца-чернокнижника.

Эйлия откинулась назад, в прыгающие тени, отбрасываемые пламенем.

– Магистры же говорят, что принц Морлин действительно существовал и был обычным человеком, а после его смерти люди стали складывать о нем легенды. Но есть и те, кто говорят иное: что он действительно был чернокнижником, что есть подземное озеро глубоко под стенами замка. Иногда из его темных глубин встает дух принца и бродит по развалинам своих владений.

– Но ведь это просто сказка, да, Эйлия? – пискнула одна малышка с вытаращенными от страха глазами. – Это же сказка, это не на самом деле?

Видя эту тревогу, Эйлия поспешила успокоить детей:

– Конечно, сказка. А теперь – всем пора спать.

– Если у них из-за тебя будут кошмары, я не удивлюсь, – с легким упреком сказала Арианлин, когда девочки стайкой устремились к двери.

– А мне чертовски понравилось! – заявила Лорелин. Она смотрела в огонь, в синих глазах плясали язычки пламени. – Хотелось бы мне быть рыцарем – вроде Ингарда.

Все уставились на нее, кое-кто засмеялся.

– Рыцарем? Это невозможно, – объявила Белина. – Ты девушка!

– И что с того? – Лорелин схватила кочергу и несколько раз взмахнула ею на пробу, как мечом. – Наверняка я могла бы владеть мечом не хуже любого мальчишки. А как хорошо было бы скакать по земле, исправляя несправедливости!

– В наши дни рыцари ничем таким не занимаются, – сказала Эйлия. – Рыцарство – это всего лишь почетный титул, даваемый королем. И только мужчинам он дается, Лори.

– Ради всего святого, положи ты эту кочергу! – взмолилась Арианлин. – Пока никого не стукнула.

– Смотрите, какая странная штука, – вдруг сказала Венда, показывая в окно рукой. – Только что я видела свет в мужской церкви. Такой, знаете, тусклый, и он двигался туда-сюда.

– Призрак! – заверещали малышки, застряв у дверей и вцепляясь друг в друга.

– Чушь! – бросила Арианлин. – А тебе, Венда, стыдно должно быть так пугать маленьких.

– Нет, она права, – заявила Лорелин. Отбросив зазвеневшую кочергу, она прыгнула к окну. – Там действительно кто-то ходит.

– Наверное, кто-нибудь из монахов что-то там забыл и теперь ищет, – предположила Жанет.

– Нет, не может быть. Что-то тут не так, – возразила Лорелин. Казалось, она смотрит невидящими глазами, слегка покачиваясь. – Я это чувствую… что-то такое… темное.

– Опять у Лорелин припадок! – воскликнула Венда с испуганным видом. Кое-кто из девушек попятился подальше.

– Лорелин, хватит! – резко сказала Люсина. – Прекрати немедленно, или я скажу матери-настоятельнице.

Высокая девушка вдруг вышла из транса.

– Я пойду туда и посмотрю, как там и что.

– Лорелин, нельзя! – ахнула Венда. – А если это… если это призрак?

– Так что с того? Я никогда не видала призрака, – ответила Лорелин, направляясь к двери.

– Ты туда не пойдешь, Лорелин, – твердо высказалась Арианлин. – Тебе известно, что нам запрещается выходить за стены монастыря после захода солнца. Если там призрак, пусть им занимаются мужчины.

– Кто-то же им должен об этом сказать, – так же твердо ответила Лорелин.

И не успел никто ничего сказать, как она уже вышла быстрым шагом.

– О Господи! – вздохнула огорченная Эйлия. – Теперь она непременно попадет в беду. Не надо было мне рассказывать эту глупую сказку.

– Не беспокойся, – устало сказала Арианлин. – Монахини ее в такой час из здания не выпустят.

– Она из окна вылезет. Ей уже приходилось. Я должна пойти за ней: если она попадет в беду – будет моя вина. – Эйлия встала.

– Сядь, Эйлия, – велела староста. – Нет смысла тебе попадать в беду вместе с ней. Ей, чтобы чему-то научиться, надо себе шишек набить.

Дамион тщетно старался заняться своими набросками к завтрашней проповеди. Но слова расплывались и прыгали перед глазами, а мысли возвращались к тревожным событиям дня.

Родители… Он последнее время редко о них думал. В детстве, конечно, он часто гадал, кем бы они могли быть. Еще грудным его оставили у стен монастыря, и монахи не видели, кто его принес. В приюте родителей ни у кого не было, и потому его это мало волновало. Тяжесть нераскрытой тайны его происхождения стала ощущаться лишь последние годы, когда он вышел из монастыря в мир. Кое-кто из его друзей детства, например, Каитан, кое-что смутно помнил о родителях, другие даже знали их имена и свой род. Но для Дамиона – две безымянные фигуры, не имеющие лиц, становящиеся все более призрачными с каждым ушедшим годом, как на осыпающейся фреске. Он смирился с фактом, что никогда не найдет ответа, как это бывает в романах. Ни предсмертная исповедь старой няньки, ни древний медальон с локоном, спрятанный в пеленках подкинутого младенца, не раскроют ему тайну его происхождения.

И вот сегодня вечером это тревожное видение в пещере Аны…

«Видение – чушь какая!» – одернул он себя. Ана известна как ведьма и гадалка – естественно, у нее в рукаве полный набор фокусов. Испробовала на нем какой-то вид внушения, загипнотизировала и заставила «видеть» то, что сама рассказывала. И кто знает, что за травы она положила в свой «чай»?

Далеко в ночи за окном виднелись желтые языки пламени охранного огня на поле какого-нибудь крестьянина – отгоняющие души тех, кто умер без покаяния. Вспомнились слова Каитана: «Мы будем вечно бояться затмений, вести войны за священные камешки или верить, что девушка со свихнутыми мозгами – святая».

«Или верить в Бога», – подумал он вдруг.

И сам содрогнулся, но произнесенное вслух внутреннее сомнение уже было не заглушить. Ранее он ходил в Вере по узкому срединному пути меж двух пропастей: с одной стороны – современная наука и ее космос, лишенный смысла, с другой – суеверия, язычество, первобытный страх. Но уже какое-то время что-то подтачивало устои его веры, и почва под ногами становилась все более зыбкой. Вот как сегодня, когда он спотыкался от выбоины к выбоине. Встреча со старой колдуньей всего лишь обнажила дремлющие сомнения, воззвав сперва к иррациональной, а потом к рациональной стороне. Как легко овладели им суеверия в те страшные мгновения, когда он действительно поверил в ее сумасшедшие слова, и как поспешно стал он искать утешений здравого смысла. И ни на секунду – сейчас до него дошло – он не обратился к Вере за руководством в беде. Для верующего, для священника именно эта мысль должна была быть первой.

После этого осознания мысли, которые он отодвинул и заставил молчать, с шумом ворвались в сознание. Как часто говорили ему, что природа есть зеркало ее творца, истиннейшее и древнейшее писание, что многому можно научиться у ручьев и цветов, у камней и деревьев? И в каждой рощице, на любом лугу, в прудике с безмятежным зеркалом, прямо у тебя под ногами бесчисленные клыки, когти, жала и челюсти непрестанно творят свою мерзкую работу. Яды прячутся в кореньях и ягодах, язва и лихорадка готовы в любой момент ринуться из смрадных болот. Ястребы рвут на части визжащих зайцев, бешеные волки терзают беспомощных ягнят, умирают родами женщины. Мир – не божественно упорядоченное Творение, но Хаос, порожденный бессмысленной материей, без плана и цели, летящий или ползущий к неминуемой окончательной гибели. И что теперь сказать юным студентам, что придут завтра в церковь на проповедь? Он себе-то не знает, что сказать.

Неожиданно постучали в дверь.

– Да? – раздраженно отозвался он, но и благодарно тоже, за то, что прервали его размышления. Кто бы это мог быть в такой час?

– Прошу прощения, отец Дамион. – Заглянул служитель с несколько виноватым лицом. – Ночной привратник просил сказать вам, что у входа стоит молодая женщина, которая хочет вас видеть.

Дамион поднял недоумевающие глаза:

– Женщина?

– По имени Лорелин, отец мой.

– А! – Дамион потер лоб. – Да. Я велел ей приходить, если у нее будут какие-нибудь трудности, но в такой час? – Отодвинув недописанную проповедь, он встал. – Иду.

Лорелин стояла у привратницкой главного входа, что-то возбужденно пытаясь втолковать мрачному ее обитателю. При виде Дамиона она прервалась на полуслове и бросилась к нему.

– Отец Дамион…

– Лорелин, ты знаешь, что тебе не положено выходить из монастыря одной, тем более после захода солнца.

– Но отец Дамион, мы смотрели в окно и увидели странный свет в церкви, и я подумала, что кто-то должен вам сказать…

«Ну нет, хватит», – подумал Дамион. Всю неделю среди студентов гудели слухи насчет странных огней, блуждающих среди руин.

– Надеюсь, ты прибежала не рассказывать мне сказки о призраке?

– Кое-кто из девушек так думает. Но я хотела спросить, отец мой: янский свиток разве не в церкви?

Дамион секунду смотрел на нее, потом резко повернулся и со всех-ног бросился по коридору.

Сперва эта история со старухой Аной, теперь еще вот это! Если это кто-то из студентов решил пошутить, то пусть бы его, но свиток в церкви, и рисковать нельзя. Почему он его не сжег, когда была возможность?

Лорелин присоединилась к нему без приглашения, понеслась рядом длинными шагами, как молодая гончая. До двери она добежала первой, он едва успел остановить ее.

– Останься здесь.

С этими словами он распахнул тяжелые дубовые двери и вошел.

Мрак в церкви разгоняли только лампа из коридора да косые столбы лунного света из витражей. Не горели свечи, и Священное Пламя было убрано в святая святых. Не привычно, мирно и возвышенно выглядела сейчас церковь, а таинственно и опасно. Над головой в сумраке парили ангелы, расправив недвижные крылья, и бронзовый Модриан-Валдур казался черной тенью, вцепившейся гигантским нетопырем в каменные стены святилища. Но тут на глазах Дамиона раскрылась завеса врат, и на миг показалось внутреннее святилище, как озаренная огнем пещера. В этом тусклом красном свете шевелилась тень: высокая фигура в черной рясе монаха, с надвинутым клобуком. Только ни один настоящий монах не крался бы так, закрыв клобуком лицо. И вряд ли это был студент. Кто бы это ни был, он осквернил святилище, и причина для этого могла быть только одна. Обуреваемый возмущением, Дамион шагнул вперед, отбросив осторожность.

– Кто ты? – крикнул он, приближаясь к алтарю.

Стоявший обернулся к нему. Мелькнули две огненные точки в черной впадине клобука. Лорелин за спиной Дамиона тихо ахнула. Он сам застыл, разинув рот, а человек в рясе двинулся к двери, которая вела в церковный склеп, и исчез в темноте.

Дамион взял себя в руки. На этот раз он не поддастся суеверным страхам, тем более на глазах у Лорелин. Лишь мгновение колебался он перед тем, как броситься за ушедшим. Этот человек – разумеется, это всего лишь человек! – скроется, если Дамион не будет действовать быстро. Схватив ближайшую свечку, он стал нашаривать огниво. Целую вечность провозился он, пытаясь зажечь свечу, потому что пальцы не слушались, но он знал: из склепа другого выхода нет. Взломщик сам поймал себя в ловушку.

Со свечой в руке он осторожно спустился вниз, Лорелин шла за ним. Они остановились в широком каменном зале, где мощные колонны поддерживали низкий свод. Свет пламени показывал лишь тени от колонн и осыпающиеся каменные статуи давно умерших рыцарей.

– Никого не вижу, – шепнула Лорелин.

– Он спрятался, – ответил Дамион.

– Будем его искать?

– Нет. – Дамион сунул руку в карман и достал свой ключ от церкви. – Давай вверх по лестнице.

Они поднялись, и Дамион, закрыв дверь, повернул ключ в замке.

– Вот теперь он попался. Лорелин, беги приведи сюда ночного привратника – быстро!

Она посмотрела на него расширенными глазами, потом побежала прочь.

С бешено колотящимся сердцем он побежал по центральному проходу к алтарю и поставил свечу на пол. Там, на полу лежал деревянный ковчежец со свитком. Дамион схватил ящичек и сорвал украшенную крышку. Ящик был пуст. Он снова выбежал из алтаря к двери склепа.

– Кто бы ты ни был, – крикнул он через дверь, – лучше выходи! Я знаю, что пергамент у тебя.

По ту сторону – ни звука.

– Ладно, посмотрим, что тебе скажет привратник.

Он остался ждать у двери. Вскоре раздался шум шагов, свет ламп, и вошли Лорелин с ночным привратником – последний нес свою увесистую дубинку. Дамион снова отпер дверь, и все трое спустились вниз, но на их призывы выходить ничто не шевельнулось в могильном спокойствии склепа. Привратник двинулся внутрь, держа оружие наготове. Обшарив склеп вдоль и поперек, он повернулся к Дамиону и Лорелин, подняв брови.

– Здесь никого нет.

– Как?!

Дамион вбежал в склеп, размахивая свечой. Его взору предстали только голые стены, колонны, каменные рыцари. Человек в рясе исчез, будто его никогда и не было.

 

6 СУДЬБА ТАНЦА

В Маурайнию пришла зима, принеся с собой обычный на восточном побережье снегопад. Три дня ровно валил снег, укрывая теплой периной ветви деревьев и заледенелые берега озер и прудов, ложась на каждую крышу и каждое крылечко круглым белым караваем. Он преобразил даже беднейшие кварталы Раймара, превратив навозные и мусорные кучи в белые пушистые холмы, выгладив выщербленные грязные мостовые. В Королевской Академии маленькие лавины скатывались, грохоча, по крутым крышам, горгульи украсились ледяными бородами и снежными шапками.

На третий вечер снегопада Дамион, которому наскучило сидеть в четырех стенах, вышел вдоволь пройтись по окрестностям. Он закутался в тяжелый плащ священника и зашагал по белому безмолвию зимних полей. Было так тихо, что Дамион будто слышал едва различимый шелест, с которым большие хлопья ложились друг на друга, на каждую веточку и кустик, превращая их в белое кружево и филигрань.

Мохнатые пряди дыма поднимались из труб далеких домишек, но никаких других признаков жизни не было видно, и ни прохожий, ни проезжий не нарушал девственную белизну места, где раньше была дорога. Дамион брел через наметенные сугробы, погрузившись в собственные мысли. Уже два месяца прошло после странного события в церкви, но он все никак не мог успокоиться. Хотя рассказ Лорелин о появлении призрака вызвал переполох среди ее одноклассниц, но само похищение практически не оставило следа. Сильно сомневаясь в подлинности свитка, ученые Академии вряд ли ценили его дороже пергамента, на котором он был написан. Ни настоятель монастыря, ни приор не проявили никакого беспокойства по поводу его исчезновения. Любое предположение, что может быть война, если свиток попадет в руки Халазара, все встречали с тем же снисходительным интересом, что и Каитан.

Дамион жалел, что не знает истинного похитителя. Легче легкого было проникнуть в церковь и обыскать ее, переодевшись призраком Академии, чтобы каждый, кто его встретит, принял за шутника-студента (или даже поверил, что это и есть знаменитый призрак, если свидетель достаточно суеверен). Как был осуществлен побег из склепа, Дамион до сих пор не знал, но сейчас он отложил эту загадку в сторону и задумался о том, кем же может быть этот вор. Это мог быть один из двух зимбурийских лазутчиков-полукровок, скорее всего тот полу-мохарец, Йомар, более высокий из них. Если пергамент у зимбурийцев, сделать ничего нельзя, и остается только надеяться, как предложил Каитан, что их экспедиция на север закончится катастрофой. Но, может, вовсе и не зимбурийцы захватили виток. Дамион поглядел туда, где высилась Селенна. Сейчас она снова закрыла свое лицо: видно было только засыпанное снегом подножие, а выше склоны уходили в низкие облака. Старая Ана могла уже оставить свой дом и уйти в зимнее убежище – где бы оно ни было. Дамион подумал, не могли ли украсть свиток она и ее немереи. Как повествование о вещах, для них священных, он мог представлять очень большую ценность. Но если даже Ана с друзьями похитили свиток, зимбурийские соглядатаи могли найти их потайное хранилище и похитить его оттуда. Надо было послушаться Каитана и уничтожить этот мерзкий пергамент, когда была возможность. А сейчас свитка у него нет.

Уже наступил ранний зимний вечер, когда Дамион вернулся в Академию. Ее внушительные строения почти не были видны в сумерках: ни одно окно не светилось в стенах и башнях. И в монастыре тоже не было света, а за краем откоса, где должно было мерцать и переливаться большое созвездие Раймара, виднелась только темнота. Был день зимнего солнцестояния, давно превращенный Верой из языческого шабаша в священный праздник. Для Верных рост дневных часов после самого короткого дня года означал победу добра над злом. Целую неделю город и окружающие его деревни и поселки были погружены в мрак Темных Веков, когда по древнему обычаю ни один огонь не должен был светить ночью, и даже лампы дозволялось зажигать лишь за плотно зашторенными окнами. В домах жизнь шла по-прежнему, горели очаги, светили лампы и свечи, но ни один лучик не выбивался на покрытые мраком улицы. Даже корабли у причалов в порту стояли темные. Сегодня в полночь вдруг вспыхнут свечи и фонари в каждом окне каждого дома, бросая тьме вызов. А в деревнях будет выполняться старый-старый обряд: юная девушка, выбранная по жребию, поведет процессию мимо всех домов деревни. В короне из свечей и со скипетром в руке, королева праздника изгонит несчастье из каждого дома. Этот любопытный обычай восходил к древнему элейскому пророчеству о приходе Трины Лиа, которая, когда наступит день, спустится с небес воевать силы тьмы, и праздник так и назывался в ее честь: Триналии.

Дамион вошел в приемный зал цитадели и стряхнул с клобука снег. Огромное дерево Таунара, собранное из отрезанных ветвей, занимало почти половину прихожей. На верхних ветвях сияли фонари, позолоченные звезды, символизирующие мир Небес, ниже, на средних ветках, висели вырезанные из цветной бумаги фигурки зверей, птиц, цветов. На самом же верху восседал Элмир – птица небес, подножие ствола обвивал кольцами Вормир, змей хаоса. Обычай строить Таунару, древо жизни, тоже восходил к временам древних элеев. Задумчиво глянув на древо, Дамион направился по широкой центральной лестнице к себе в келью.

Повесив заснеженный плащ, он задернул штору перед тем, как зажечь лампу, и сел за письменный стол, на котором лежали несколько библиотечных томов: книги по колдовству и чародейству.

Хотя многие книги описывали такие вещи, как ясновидение, призывание демонов и наложение заклятий, трудно было сказать, где здесь подлинные немерейские предания, а где – суеверия невежественных крестьян. Наконец в одной книге он нашел фрагмент, который его заинтересовал. В «Верованиях древних» Мелбрина утверждалось, что немереи – приверженцы древней религии, восходящей к элейским дням. Они поклоняются старым богам элейского пантеона, которых впоследствии Орендил отнес к «ангелам-прислужникам». Немереи называют этих богов «элами» и верят, что они обитают невидимо в земле, в реках, в горах и лесах. Есть также и элы неба: солнце, луна, каждая звезда и планета имеют обитающее в них божество.

Также немереи верят в «плоскости существования»: физическая плоскость и еще две, находящиеся «вне» ее или «над» ней. Эфирная плоскость создана не из земли, воды, огня или воздуха, как царство смертных, но из иной, священной стихии, называемой квинтэссенцией или «чистой энергией». «Вне» и «над» ней лежит еще одно небесное царство – Эмпиреи. Боги и духи обитают в двух «высших» плоскостях, и тот, овладел искусством немереев, умеет с ними общаться или может даже научиться перемещаться между плоскостями, подобно духам. Эти любопытные немерейские предания вполне мирно сосуществовали с вероучением ранних дней. Культ ангелов был объявлен вне закона лишь в начале Темных Веков, когда патриарх заявил, что существа, коих почитают немереи, суть на самом деле падшие ангелы, стремящиеся ввести человека в обман и уничтожить род человеческий. В рыцарском ордене паладинов многие были из немереев, и посему подверглись истреблению вместе с прочими «колдунами и ведьмами» во времена Инквизиции.

«Находятся иные, – писал Мелбрин, – кто утверждает, будто до сих пор существует тайный культ немереев, и приверженцы его встречаются в тайных местах в ночи, дабы исполнять таинственные обряды свои. Но подобные заявления можно смело отвергнуть как неразумие невежд».

Дамион не разделял его уверенности. Скорее, он был склонен считать, что Ана и ее друзья входят в небольшой, но вполне реальный ковен немереев – либо новая попытка оживить старую религию, либо даже наследники уцелевших в инквизиционных чистках.

Он потянулся задругой книгой, «Демонологией» Галдимана, и когда открыл ее, на пол выпал клочок бумаги. Дамион поднял его и посмотрел повнимательнее. Это было письмо, адресованное ему.

Преподобному Дамиону Атариэлю.

Дошло до моего внимания, что Вас видели в обществе членов секты немереев. Вряд ли я должен напоминать Вам, что общество ведьм и колдунов запрещено для приверженцев Истинной Веры, не говоря уже о ее священнослужителях. Более того, именно Вы передали немереям, пусть ненамеренно, тот свиток, что был привезен Вами из Зимбуры. Сейчас Вам уже должно быть ясно, что этот предмет является центром многочисленных интриг. Оказавшись к ним причастным, Вы подвергли опасности многие жизни, в том числе и свою.

Вы знаете, в чем состоит Ваш долг в указанном деле. Вы должны немедленно выдать колдунью и ее секту иерархам Веры в Раймаре. Если Вы хотите прожить долгую и спокойную жизнь, Вы последуете моему совету.

Подписи не было.

Поднеся письмо к лампе, Дамион стал его тщательно изучать. Написано беглым изящным почерком. И начертание, и построение фраз отдавали старомодностью, напоминали о читанных не раз документах из архивов Академии, датированных прошлым веком. Кто же написал эту анонимную записку и вложил в его библиотечную книгу? И что это за намек на угрозу в последних строках?

Дамион бросил письмо на стол. «В одном нет сомнения – моя жизнь стала куда как «неспокойна», как только я взял в руки этот злополучный свиток!»

Он повернулся и решительно зашагал к выходу. «Призраки и ведьмы, таинственные письма и волшебные камни! Ну точно как в дурацких сказках, которые так любят девчонки из монастыря! Но в этих самых сказках всегда есть еще одна вещь – потайные ходы…»

Дамион шел в церковь.

Надо было об этом раньше догадаться. Сколько раз он слышал байки о двери паладинов, тайном проходе, ведущем в паутину подземных ходов под замком? Строили их, чтобы защитить обитателей от осад; впоследствии там скрывались рыцари, преследуемые инквизицией. Дамион с ребятами из приюта долго искали таинственную дверь в мрачных сводчатых подвалах Академии. Они не сомневались, что монахи знают о ней, только им не говорят, чтобы не заблудились в лабиринте катакомб. Ребята были убеждены, что дверь – в церковном склепе, потому что именно туда их не пускали. Сейчас рукоположенный священник Дамион мог войти, куда только пожелает, но забыл грезы детства – до вот этой минуты. Никаких призраков не бывает, нет другого выхода из склепа, значит, должна быть где-то потайная дверь. Дамион провел руками по темно-серой стене, нажимая на все камни, до которых мог дотянуться. Чувствовал он себя последним дураком, но был твердо намерен разгадать загадку.

И все равно не был готов к тому, что камень северной стены вдруг поддастся от прикосновения.

Скрежещущий звук наполнил зал, и кусок стены под руками сдвинулся. Дамион отскочил. На миг ему показалось, что он нарушил какое-то хрупкое равновесие, и сейчас на него рухнет вся стена. Но в следующую секунду перед ним открылся зияющий проем в рост человека, и оттуда пахнуло сыростью.

На долю секунды он вдруг снова стал мальчишкой. «Я был прав! – воскликнул он про себя. – Вот она – дверь паладинов! Не обманула старая легенда! Сюда и ушел тот «призрак» – в катакомбы, вниз!»

Дамион стоял у проема в нерешительности. Там было темно, как в угольном погребе, и чем-то зловещим зияла эта дыра. Но любопытство Дамиона было задето. Этим путем ушли сотни паладинов, исчезли из истории, из мира, где их преследовали. Остались ли в этом безмолвном проходе какие-нибудь их следы? Подняв фонарь, Дамион приблизился к входу. По проходу вполне можно было идти, хотя и пригибаясь. Снедаемый любопытством, Дамион вошел внутрь и двинулся путем паладинов.

Коридор уходил вниз, виляя и поворачиваясь, и шел довольно далеко. Но так и должно было быть: обитатели замка хотели чувствовать себя в безопасности от атакующих войск. Через три минуты пути пол выровнялся, и Дамион оказался в обширном гулком зале, где свет фонаря не доставал до стен. Поводя фонарем, Дамион разглядел нечто вроде лабиринта каменных ходов, стены и сводчатый потолок грубой серой кладки, неотделанные арки, ведущие в мрачные пустые камеры. Он подошел, подняв повыше фонарь. От его света тени пятились, съеживались и уходили в арочные проемы, бежали перед ним. Слева открылась длинная аркада, а за ней – невысокая каменная стена. Дамион поднял над ней фонарь и увидел пробивающийся снизу свет. Это оказалось отражение его фонаря, и рядом с ним – отражение самого Дамиона, глядящее на хозяина. Внизу лежала водная поверхность, черная и гладкая, как ткань под сводчатым потолком. Такие емкости необходимы были, чтобы снабжать водой осажденных. Впоследствии эта вода пригодилась и скрывающимся паладинам.

Повернувшись к ближайшей стене, Дамион с забившимся сильнее сердцем увидел, что она покрыта письменами – короткими сообщениями по-элейски, написанными беженцами прошедших веков для тех, кто придет потом. Он придвинулся, рассматривая нацарапанные слова.

И услышал пение.

Высокое, чистое, далекое, как звезды, сопрано пронизало тишину катакомб, и этот голос пел что-то вроде гимна. Звук отражался и перекатывался под сводами, так что непонятно было, откуда он слышен.

На последнем стихе песнь подхватили другие голоса, высокие и низкие, грубые и чистые, и катакомбы загудели мелодией. У Дамиона поднялись дыбом волосы. Это могли быть голоса призраков, тех, кто спасался в этих темных подземельях много веков тому назад.

– Кто это поет? – воскликнул Дамион, не успев подумать. – Кто здесь?

Внезапная тишина охватила лабиринты катакомб. Пока Дамион стоял, думая, не опрометчиво ли он прервал пение, перед ним возникли ищущие лучи фонарей, длинные световые пальцы вырвались из арок и туннелей. За ними вышли силуэты – черные тени на фоне света, и все они шли к нему. И вдруг из-за них вышла яркая и стройная фигура, увенчанная светом.

Она была одета в обрядовую одежду королевы праздника, или принцессы: белое платье, похожее на мантию, позолоченная корона на голове и шесть зажженных свечек в короне. Трепещущий свет фитилей падал на ее лицо, и узнав его, Дамион воскликнул, не веря своим глазам:

– Лорелин! Ты-то что здесь делаешь?

– Отец Дамион! – воскликнула она в ответ. Бросилась к нему, пламенная корона отклонилась назад. – Я не знала, что и вы здесь! Мне не говорили…

Но не успела она добежать до него, как вышел из тени коренастый мужчина и встал перед ним:

– Кто ты такой и что здесь делаешь?

– То же самое мог бы я спросить у вас! – резко ответил Дамион.

Из-за спины этого человека появилась, спеша, старуха, и трость ее быстро стучала по каменному полу.

– Отец Дамион! – воскликнула она. – Спокойно, Браис, все в порядке, это свой. Как я рада видеть тебя, Дамион! Смею надеяться, это значит, что ты решил примкнуть к нам. – Она повернулась к Лорелин: – Погаси-ка свечи, дорогая, пока не случилось несчастья.

Это была старая Ана. Значит, это ее ковен немереев? Первое абсурдное впечатление – что это потомки древних немереев, все еще живущих в катакомбах, где укрывались их предки, – быстро рассеялось, когда он оглядел собравшихся. В основном это были простолюдины – крестьяне из деревень, ремесленники и торговцы из города. Одно лицо он даже узнал – Ральф, деревенский дурачок с одного горного хутора. Он махал руками и что-то стонал. Ана обернулась и нему и вроде бы внимательно прислушалась к бессловесному бормотанию.

– Да, верно, – сказала она. Честное слово, будто поняла эту бессмыслицу! – Это он нашел свиток.

Она снова повернулась к Дамиону.

– Что вы все тут делаете? – требовательно спросил он.

– Обсуждаем планы. Мы составляем заговор против правления Валдура, – ответила Ана. – Мы немереи, пророки и служители Света.

– Как вы сюда попали? Через церковь вам было не пройти.

– Есть и другие входы, хорошо укрытые и далеко отсюда, – объяснила Ана. – Строители подземелья хотели, чтобы обитатели замка могли уйти от осаждающей армии, пробравшись достаточно далеко под землей.

Дамион повернулся к Лорелин, которая сняла свой золоченый убор и задувала свечи.

– Лорелин, как ты здесь оказалась?

Девушка не успела ответить, потому что ее опередила Ана.

– Дамион, давай отойдем с тобой в сторонку, и я все тебе расскажу. – Она повернулась к Лорелин. – А тебе, милая, лучше бы вернуться в церковь и подождать, пока начнется шествие Академии. Янина! – позвала она одну из молодых женщин. – Покажи ей дорогу, будь добра. И возьми с собой двоих мужчин – просто на всякий случай.

– Ана, я не понял, – сказал Дамион, когда девушки с провожающими скрылись из виду. – Что здесь происходит?

– Это мои друзья, другие немереи, о которых я тебе говорила на Селение. Мы празднуем Триналии – это и для немереев праздник, как тебе известно.

– Но почему здесь?

– Естественно, потому что здесь безопаснее.

Дамион оглядел всю группу, высматривая фигуру достаточного роста, чтобы это мог оказаться вор в рясе, которого он видел в церкви.

– И кто из вас изображал принца-призрака? – спросил он в упор. Говор прошел среди собравшихся и затих.

– Кажется, я знаю человека, которого ты имеешь в виду, – сказала Ана,помолчав. – Он пользуется катакомбами, но он не из наших.

– Он должен быть из ваших. Разве не он передал вам свиток? Я видел его в церкви…

– Свиток? Нет, этот пергамент к нам попал еще до зимы. Дамион уставился на нее, и она улыбнулась:

– Пойдем со мной, Дамион.

«Спокойно, – сказал себе Дамион. – И она, и ее люди могут быть не в своем уме, но они не опасны».

Он пошел за старухой в один из боковых ходов, заканчивающийся низкой дверью. За этой дверью находился просторный прямоугольный зал, уставленный деревянными креслами и скамьями, а в дальнем конце похожий на примитивный алтарь стоял стол, и две свечки горели на его концах. Между ними лежал пергаментный свиток.

А перед свитком, склонив голову будто в молитве, стоял невысокий согбенный человек в серой рясе монаха. Он повернулся к вошедшим, и Дамион увидел под клобуком лицо приора Дола.

Наступило долгое молчание. Дамион подался вперед – и остановился. Голос изменил ему. Ана стояла позади, не мешая разговору двоих мужчин.

Наконец приор прокашлялся.

– Гм, брат Дамион! – сказал он. – Я удивлен. Не знал, что и ты допущен. Кто тебя прислал?

– Прислал? Не понимаю, – хрипло ответил молодой священник. – Что здесь происходит, приор?

Монах посмотрел на Ану, снова на Дамиона.

– Значит, аббат тебе не сказал? Не он прислал тебя сюда? Аббат?

– Почему он должен был меня прислать? Приор Дол, что вы здесь делаете?

– Наблюдаю обряды немереев. Наше братство занимается этим давно. Уже не первый век, – пояснил приор, подходя к Дамиону.

Дамион продолжал таращиться.

– Мне лично никто об этом не говорил! – выпалил он.

– Ну, видишь ли, местонахождение двери паладинов и катакомб – очень старая тайна. Первые монахи ордена Святого Атариэля в годы Междуцарствия дали священную клятву защищать немереев от инквизиции. Только немногим из старших монахов позволено знать, где находится дверь – сохранение ее тайны входило в обет.

– Приор, но они же колдуны!

– Мы их никогда так не называли. Учение Веры и учение немереев не слишком отличаются. Во многом мы верим в одно и то же.

Но приор говорил это так, будто сам не до конца убежден был в правоте своих слов.

Дамион оглядел тускло освещенный свечами зал. Стены украшали барельефы, изображающие людей, птиц, зверей и звезды – судя по тонкости работы, их создали еще элей. Дамиону вспомнилась резьба на ковчежце свитка. Изображения людей были совершенны – чтобы не сказать идеализированы. Такая красота была свойственна всем элейским скульптурам. На стене позади стола был вырезан Элворон, старейший из элейских символов. Он изображал птицу Элмира и змея Вормира, и каждый вцепился в хвост другого; изогнутые тела образовали круг. Элмир – свет, порядок, дух; Вормир – тьма, хаос, материя. Вместе они создавали целое, и их кажущаяся борьба напоминала соревнующиеся напряжения каменных сводов храма, создающие равновесие. За ними изображена фигура женщины – королевы Небес, а может быть, ее дочери, самой Трины Лиа. Над ней – солнце и звезды, под ее ногами – перевернутый полумесяц.

Ана произнесла от дверей:

– Боюсь, что сегодня среди монахов есть сомнения насчет этого. – И она добавила, поглядев в лицо приора: – Но, разумеется, они и помыслить не могут нарушить священный обет своих предшественников.

– Вот видишь? – Монах беспомощно развел руками. – Аббат Холм с этим согласен, а он – глава нашего ордена. Я не могу его ослушаться.

– Кто из братьев взял свиток из святилища? – гнул свое Дамион, вспомнив фигуру в рясе.

– Аббат отдал свиток на хранение немереям еще осенью, после того как те двое приходили в библиотеку, – объяснил приор Дол. Он показал на пергамент. – Некоторые из патриархов хотели объявить этот документ еретическим и подлежащим уничтожению. Поэтому мы не могли оставить его там, где он был. Сначала мы хотели сделать вид, что уничтожили его. Но вышло так, что нам не пришлось лгать, потому что никто не заметил его исчезновения. До того вечера, когда ты открыл ковчег, но ты подумал, что его украл тот, кто переоделся принцем-призраком. Аббат решил позволить тебе и Лорелин об этом рассказывать. Нам это дало объяснение отсутствия свитка, на случай, если его будут искать.

Он закашлялся и замолчал.

– Послушайте, – начал молодой священник, чувствуя поднимающуюся изнутри злость, – вы знаете, что поступили неправильно, приор. Этот ваш обет привел вас в паутину лжи! И вы знаете больше, чем мне рассказали, это совершенно ясно. Кто был тот человек в рясе монаха и что он делал? Ему явно известно о существовании катакомб. Ана говорит, что это не из ее присных, но…

– Я говорю правду, – перебила Ана. – Он ни на чьей стороне, только на своей собственной.

Дальнейших объяснений не последовало, и Дамион снова обратился к приору.

– Как можете вы, муж священного ордена, иметь дело с подобной тайной сектой? В округе творятся страшные вещи – преступления, которые местные жители приписывают колдунам…

– Мы не имеем к этому отношения, – спокойно возразила Ана.

– Ладно, тогда почему вы не исполняете обряды своей… своей религии открыто, раз все это так невинно? Междуцарствие давно закончилось. Опасности больше нет.

– Вы так думаете? Мы не хотим скрываться, отец Дамион но факт остается фактом: многие бы не одобрили выполнение наших обрядов при свете дня.

– И все равно вы должны были доложить патриархам, приор.

– И нарушить наш торжественный обет? – воскликнул Дол. – Прошу прощения, Дамион, но аббат этого не позволит. И с тебя он тоже возьмет клятву молчать.

– Но…

– Господа, вы этот вопрос решите потом, – твердо вмешалась Ана. – Сегодня надо решить вещи более важные.

– Например? – спросил Дамион.

– Явившиеся ныне знаки. Знаки, которые свидетельствуют, что пророчество начало исполняться. Солнце спрятало лицо свое в полдень, и те, кому дано, стали пророчествовать и видеть. Вскоре новая звезда явится в небе, сияя даже днем.

– То есть вы верите, что близится Апокалипсис, – сказал Дамион, вспомнив описанные в свитке знаки. Он покосился на приора. Много было в истории сект, которые верили, что последняя битва уже на пороге, и имели дурацкий вид, когда ничего не случалось. – Потому вы и хотели получить свиток. Но причем здесь Лорелин? И как она узнала об этом, если все это такая тайна?

Приор смутился еще более.

– Я… – начал он, путаясь в словах.

– Мы попросили, чтобы нам дали ее увидеть, – ответила Ана. – И приор ее привел. Он не сказал ей истинную причину, пока не привел ее в церковь паладинов.

Дамион, не веря своим ушам, повернулся к Долу:

– Вы солгали девушке? Дол покраснел:

– Строго говоря, это не была ложь. Аббат…

– Аббат попросил монахинь поставить Лорелин на сегодня ведущей процессию света в церкви, – вмешалась Ана. – Естественно, она думала, что ей дадут последние указания перед началом. Почтенному приору незачем было лгать.

– Что вам от нее нужно? – сурово спросил Дамион.

– Она немерей, как и мы. И очень сильный, одаренный с его детства. Голоса, которые она слышала, – это неслышимые голоса других немереев, общение разума с разумом. Ее мало научить, как пользоваться этим даром. И она может оказаться ключевой фигурой в наших планах. Присядьте, и я объясню это вам обоим.

Ана повернулась и показала на дверь. Дамион проследил за ее жестом и увидел Ральфа, Браиса и еще многих за ними. По знаку Аны они молча вошли внутрь и расселись на скамьях и стульях. Дол последовал их примеру. Дамион постоял минуту, крепко сжимая кулаки опущенных рук. Потом сел рядом с приором.

Ана подошла и встала возле стола-алтаря.

– Мои дорогие друзья и добрые братья Святого Атариэля! – начала она несколько более официальным голосом. – Пришла пора нам обсудить наши планы. День, которого мы ждали издавна, близится. Первым делом я должна истолковать видения, которые являлись некоторым из вас.

– Ты про дворец? – спросил неуверенный женский голос сзади. – У которого стены из белого мрамора и башни…

– Я тоже видел, я тоже видел этот сон! – воскликнул в волнении кто-то из мужчин. – Дворец стоял на холме, а вокруг горы, и я видел даму в синем плаще, и дитя у нее на руках.

Дамион попытался заговорить, но выдавил из горла только едва слышимый звук.

– А мне снилось не совсем то, но похоже, – сказала еще одна женщина. – Я видела даму, сидящую в кресле, и она укачивала дитя на руках. В моем сне это была еще совсем грудная крошка, такая красивая, с огромными глазами, синими, как у матери. Синими, как небо.

Зазвучали другие голоса, и Ана подняла руку, успокаивая собрание.

– Как это может быть? Почему все мы видели одинаковые сны? – вопросил Браис.

– Потому что это были не сны, друзья мои, – ответила на. – Это были видения. Некоторым дан дар Второго Зрения, и сейчас все обладатели этого дара видели мельком то, что было, и то, что еще только будет. Зная, что среди вас есть новички в нашем круге, я постараюсь объяснить все, что можно.

Я говорила вам раньше, что многие из нас умеют общаться с другими на расстоянии, не говоря слов вслух. Почти все такие живут в Маурайнии, хотя нам приходилось касаться разумов и в других землях.

– Но что это был за дворец? – спросила с места первая женщина. – Кто эта дама? И что это за страна такая с высокими горами? Маракор, Шуркана…

– Нет, маракиты темнокожие, и шурканцы тоже, – возразила ей вторая. – А женщина и ее младенец были светлые, с синими глазами. Ана, что сталось с нею и с ее ребенком?

– Простите, – твердо ответила Ана, – но сейчас я не могу ответить на все ваши вопросы. На некоторые – потому что ответы неизвестны мне, на другие – потому что знание этих ответов может быть опасным. Не забудьте, что никому, помимо здесь собравшихся, вы не должны открывать, что видели. Одно я могу сказать с уверенностью: дитя из ваших видений – это дитя, которое ждали много поколений. Это святое дитя, Трина Лиа. Пришло время ее земного царствования.

– Погоди! – перебил Браис, нетерпеливо взмахнув рукой. – Ведь попы говорят, что Трина Лиа – это всего лишь образ, что она символизирует Веру?

Он повернулся при этих словах к приору и Дамиону.

– В старых письменах это не сказано, – ответила Ана, не дав приору или Дамиону шанса ее опередить. – Сказано, что она – дочь Утренней звезды.

– Да, да, – продолжал Браис, – и элей говорили, что она спустится с неба, то есть она ангел или дух. Как может она быть дочерью человеческой?

– Это может казаться странным, – согласилась Ана. – Но среди немереев всегда считалось, что Трина Лиа примет облик смертной, когда придет в мир.

Вы хотите знать, как может быть Трина Лиа человеком? Вы когда-нибудь падающую звезду? В высоте она ярко горит, но у земли огонь ее гаснет. Если кто найдет ее, то примет за обычный камень среди других камней, и никогда не подумает, что она сияла в небе. Так и Трина Лиа, дочь Земли и Неба Она покинула царство небес, чтобы родиться смертной и жить среди смертных.

– Так где же она сейчас? – настойчиво спросил Браис, скрестив руки на груди.

– Я не знаю наверняка. Но могу вам сказать, что бывшие вам видения показывают далекое прошлое. Небесные силы не откроют ее воплощения, пока она не войдет в возраст, когда сможет защитить себя от врагов. Она должна сейчас уже быть взрослой, хотя вряд ли что-то знает о своей подлинной сути. Но я думаю, – Ана понизила голос, – я думаю, что знаю, кто она.

Тишина – ни вздоха. И вдруг та же женщина из задних рядов вскрикнула:

– Это вот эта девочка, Лорелин? Сирота, найденная каанскими монахами! Она и есть Трина Лиа!

– Нет! – выкрикнул Дамион и вскочил, не замечая, что приор пытается удержать его за руку. – Оставьте ее в покое! У нее нет ничего общего с вами и вашим ковеном!

Дол снова поймал его за рукав, и на этот раз Дамион стряхнул его руку.

– А насчет дворца – так это вы хотели меня потрясти? Чтобы я думал, что я один из вас, раз у меня общие с вами видения? Я же понимаю, что вы о нем узнали от приора Дола!

– Дамион, как ты можешь такое говорить? – возмутился приор.

– Этот сон про даму с младенцем видел я и рассказал вам, а вы пришли и передали им!

– Как ты можешь? – налился кровью приор Дол.

– Приор ничего подобного не делал, – сообщила Ана спокойным голосом.

Дамион поднял свой фонарь и решительно зашагал к двери. Ана окликнула его:

– Дамион! Я знаю, что тебе тяжело в это поверить. Но я думаю, что ты действительно один из нас. Иначе что привело бы тебя сюда, и в этот час? Такого совпадения быть не может. Что-то тебя привело, потому что ты – немерей.

– Вот что! – Дамион оглянулся, посмотрел на нее свирепо. – Ради своей чести священнослужителя я не нарушу вашу клятву. Но при одном условии. С этой минуты вы оставите Лорелин в покое и даже не шепнете ей ни слова этой чуши, будто она – Трина Лиа.

– Я не намеревалась ей сообщать, – ответила ему Ана. – Это знание может создать для нее опасность; кроме того, я еще не до конца уверена. Если же это действительно ее судьба, она вскоре узнает о ней.

– Оставьте ее в покое, я сказал! – бросил через плечо Дамион, выходя из зала. – Или, обещаю вам, я пойду прямо к верховному патриарху и доложу все как есть, несмотря ни на какие обеты!

– Брат Дамион, постой! – крикнул вслед ему приор Дол. Голоса еще летели за ним, пока он бежал по туннелю, и они отдавались эхом в древней темноте, но шума погони не было. Дамиону все это казалось невероятным. Нет, все это просто дурной сон – он проснется сейчас в своей келье со вздохом облегчения. Но нет. Все было взаправду, и виноват был он. Виноват, что привез в Маурайнию этот проклятый свиток, зная наперед, какое смятение он может произвести в нестойких умах. Виноват, что не уничтожил его, когда мог это сделать. А теперь еще и Лорелин в это дело втянута…

Когда он проходил мимо очередного арочного проема, темнота будто зашевелилась, и Дамион вдруг увидел глаза, отражавшие пламя его фонаря, – вроде звериных, но на высоте человеческого роста.

Он бросился бежать, изо всех сил размахивая фонарем, вверх по наклонному туннелю, вверх, к склепу. У потайной двери он уронил фонарь и начал лихорадочно шарить руками по стене. Где ключевой камень, возвращающий стену на место, – здесь? Или здесь? Ничего не помогало; камень не находился. А из туннеля доносился шуршащий, крадущийся звук.

Потом снова показались те же глаза: два желтых ярких круга, огненные глаза дьявола.

Дамион схватил фонарь и бросился к винтовой лестнице. Шаги неслись за ним. Он продрался в дверь из склепа в церковь, готовый звать на помощь, но тут с дальнего конца пролета раздался звук песнопения и стал разгораться свет.

Эйлия шла в процессии несущих свечи студентов, монахов и монахинь, распевая с ними слова древнего гимна. Впереди шла Лорелин, неожиданно великолепная в белом церемониальном платье и короне из свечей, и расплетенные волосы до колен спадали золотым водопадом. Наверное, монахини и выбрали ее за рост и золотые волосы. Но она слишком скованно вела себя в этом великолепии, свой жезл со звездой держала неуклюже, забывая им поводить, как ее учили. «Настоящая принцесса выглядела бы куда достойнее», – мелькнула у Эйлии мысль.

И тут из склепа паладинов вырвался отец Дамион с фонарем в руке. (Почему фонарь вместо традиционной свечи?) Он резко остановился при виде процессии, и уставился на Лорелин – конечно же, любуясь ее праздничным нарядом. Эйлия вдруг ощутила укол, похожий даже на ревность: таким пристальным, напряженным был взгляд молодого священника. Хотелось бы ей, чтобы он так когда-нибудь смотрел на нее.

Свет огненной короны Лорелин и свечей процессии придвинулся ближе, и тени разбежались по углам, будто от страха. Одна темная тень за спиной Дамиона показалась на миг зловещей, будто человек в плаще навис над священником, и это не была тень самого Дамиона, потому что таковая лежала справа от него. С приближением света эта другая тень тоже отодвинулась, скользнула вниз по лестнице, ведущей в склеп. Действительно, будто кто-то отступил назад, и с дрожью Эйлия вспомнила жутковатый рассказ Лорелин о призраке в церкви. Но когда процессия прошла мимо Дамиона, лив его сиянием, Эйлия глянула в двери и никого на лестнице не увидела.

 

7 ЗВЕЗДА ЗНАМЕНИЯ

Со вздохом Эйлия заворочалась в кровати. Хотя рассвет был уже близко, она все еще висела между сном и явью, как ныряльщик, зависший между темной глубиной моря и залитой солнцем поверхностью. Ей виделся сон, но лишь обрывки его остались в памяти, осколки сна, медленно уходящие снова в глубины, откуда она только что вынырнула. Наверное, интересный был сон, потому что осталось от него ощущение зачарованности, чувство путешествия в какие-то волшебные дивные места. Она пыталась удержать ускользающие воспоминания, вернуть их, как тонущее сокровище, в мир яви.

Что-то там было такое о женщине… Красавица в золотой короне, нет – это были золотые волосы, великолепные толстые косы золотых волос, как у Лорелин, уложенные вокруг головы. И еще осталось от нее впечатление царственности. Откуда я знаю, что это была королева? Почему-то я в этом уверена. И эти роскошные волосы! Она, помню, расколола их, и они упали золотыми канатами, прямо до пола, и она села их расплетать, и тогда волосы разлетелись вокруг нее, сияя, как морская рябь на солнце. Эйлия попыталась вернуть видение. Чего бы я не отдала за такие волосы, такие синие глаза! Но она не выглядела счастливой. Скорее встревоженной. Да, когда ее муж – то есть, наверное, это был ее муж, человек с темными волосами и печальным лицом, – вошел и заговорил с ней. Я еще помню их голоса – они говорили насчет пришествия Врага, и что надо защитить… Кого? Их дочь? Да, дочь. И ее звали… а как? Эл… что-то такое…

Мокрое полотенце хлопнуло ее по щеке, и весь сон исчез из памяти.

– Червячок, вставай! – раздался голос Люсины. – Утренний колокол!

Эйлия со стоном села.

«Что за гадость! Никогда еще не было у меня такого яркого сна и такой вышел бы из него рассказ, а теперь уже никогда не вспомнить».

Забавно, как всегда забываются подробности снов, подумала она, стоя уже в очереди в умывальную. А ведь есть еще сны, наверное, про которые сама не помнишь? Это как будто ты не один человек, а двое, и у одного есть от другого тайны.

Люсина все поглядывала на нее и подхихикивала, но Эйлия не обращала внимания. Злоба этой девицы теперь была скорее исключением, чем правилом. После того как Лорелин так решительно защитила островитянку, Люсина и ее подруги научились не обсуждать Эйлию в глаза. И к тому же сейчас, когда экзамены уже близко, многие из них обращались к Эйлии за помощью.

– Ну и наглость! – возмущалась Лорелин. – Сначала ведут себя по-хамски, а потом одалживаются у твоих мозгов!

– А мне все равно, – отвечала Эйлия. – Они такие робкие становятся, когда просят, это даже смешно. Я уже на них не сержусь.

Она выглянула в окошко. Только несколько жалких клочков снега еще кое-где держались, затаившись под кустами и в ложбинках. Зима решительно кончилась. Эйлия все думала, что это ранняя оттепель, пока не заметила зеленые ростки, пробивающиеся из земли, и начинающие распускаться цветы: подснежники, фиалки. «Зимой!» – подумала в радостном изумлении Эйлия, потому что на Большом острове до цветов было бы еще не меньше месяца. Ветви деревьев, еще пару недель назад черные и голые, как головешки в очаге, набухали бесчисленными почками, расширяющиеся зеркальца талой воды отражали синеву небес, и трава под рябью их поверхностей зеленела, как водоросли в приливных лужах. Ветер становился теплее и влажным живым запахом весны дул в окна, открытые снизу для притока свежего воздуха.

С весенним равноденствием год начался заново в празднике Тамалий, Зажигания Звезд, которым отмечалось Сотворение. Вчера вечером девочки были на всенощной в церкви паладинов. Подобный гроту, ее зал был освещен сотнями свечей, символизирующих только что сотворенные звезды, и вел службу отец Дамион, облаченный поверх сутаны в золотую праздничную мантию, дар от монахинь церкви. На спине этой мантии был вышит святой Атариэль, покоряющий дракона. Эйлия не могла оторвать глаз от священника. Он был так красив, что сердце щемило. И никогда в жизни она не старалась так запомнить все подробности. Ожидая своей очереди умыться, она глядела на лучи солнца, как знамена, висящие из окна, но видела только обстановку церкви, сплетение света и тени, и посреди всего этого – мужчина, будто созданный из света.

Ее самое волновали странности ее поведения, связанные с Дамионом. Ранее удовлетворяясь молчаливым обожанием издали, сейчас она старалась, к своему собственному осуждению, появляться повсюду, где будет он. Вчера она добавила в прическу ленты и причесалась по-новому, заплетя косички у висков, в надежде, что его взгляд на миг осветит и ее тоже. Это было глупо, и она сама это знала: ничего она для священника не значит и значить не может. Но на краткий миг она наполовину уговорила себя, что он, конечно же, посмотрел на нее, хотя и мельком, и когда служба кончилась, она вышла в блаженном тумане.

– А правда, отец Дамион был сегодня великолепен? – произнес позади голос Белины.

Эйлия чуть виновато вздрогнула, услышав высказанные вслух свои мысли.

– Капеллан? – спросила она, имитируя удивление.

– Ну, Эйлия! – воскликнула Белина. – У тебя всегда голова в облаках. Не верю, что ты никогда не обращала внимания на Дамиона – он же так красив! Мы все в него влюблены!

– Белина, Дамион – священник! – укорила ее Арианлин. – Девочки, вы все ведете себя глупо. Он же дал обет целомудрия.

– Знаю, – с сожалением сказала Белина. – Такой мужчина пропадает.

И несколько вздохов донеслись ей в ответ. Слушая, как одноклассницы обсуждают Дамиона, Эйлия испытала непонятную ревность. Она, которая никогда не отказывалась ничем поделиться, разозлилась за то, что они тоже радуются ангельской красоте священника. И говорят о нем так грубо, так… обыденно – будто он обыкновенный! И все равно ода жадно слушала разговор по дороге на завтрак, надеясь узнать что-нибудь интересное.

– Девушки, выше голову! – как можно ироничнее заявила Жанет. – В Академии ходят слухи, что он нетверд в вере. Несколько раз за последние месяцы обращался к аббату и приору – а они его исповедники. Может, он вообще сложит с себя сан и на ком-нибудь из вас женится.

Эйлия чуть не подавилась. Дамион женится! Об этом было думать еще ужаснее, чем если он просто уйдет из Академии. Вдруг на нее накатил бессмысленный приступ ненависти к этой предполагаемой жене.

– А у него, наверное, уже есть любовь, – заявила Люсина.

– Не может быть! – ахнула Белина.

– Он все время уходит на долгие прогулки по округе. Наверняка навещает какую-нибудь девицу, спорить могу.

– Люсина! – воскликнула возмущенная Арианлин. – Нельзя говорить такие вещи!

Люсина упрямо тряхнула темноволосой головой:

– Вот увидите – все дело в женщине. Как же, в вере нетверд! Есть только одна причина для мужчины сложить с себя сан.

Эйлия больше не могла выдержать. Она постаралась отстать от них, щеки у нее горели от возмущения и досады, пока щебечущие голоса не затихли впереди.

Лорелин тоже шла позади процессии, и лицо у нее было вытянуто – только подругой причине, как знала Эйлия. Накануне мать-настоятельница вызвала Лорелин к себе в кабинет – наверняка не для похвалы. С тех самых пор девушка и ходила как в воду опущенная. Эйлия оглянулась на нее с некоторым чувством вины. Еще после службы в праздник Триналии она держалась от высокой блондинки несколько поодаль. Зависть к ней, пусть даже мимолетная, испугала Эйлию. Вопросив свою совесть, она стала беспокоиться, что обхаживает Лорелин не ради истинной дружбы, а чтобы поближе быть к отцу Дамиону. И потому постаралась отдалиться от нее.

Но сейчас поникшая фигура, опущенные глаза Лорелин излучали такое отчаяние, что Эйлия, которая собиралась незаметно пройти мимо, замедлила шаг.

– Лори, что с тобой?

– Ничего, – ответила Лорелин мрачным тоном. – Ничего хорошего.

Она подняла глаза и прямо посмотрела на Эйлию, которой, как всегда, нелегко было выдерживать ее взгляд. Глаза были такие светлые, ясные и синие, и в то же время – воздушные и проницательные. Иногда они казались Эйлии глазами ангела, иногда – глазами ребенка. Под горящей чистотой этих глаз она как-то тушевалась, хотя в них не было ни обвинения, ни упрека.

– А что такое? – спросила она. – Преподобная мать тебя за что-то песочила?

Лорелин покачала головой, будто в сомнении.

– Песочила? Если бы так. Нет, она меня вызвала и велела мне подумать насчет пострига. Я ей сказала, что не хочу быть монахиней, но она велела мне не отказываться, а подумать. Монахини будут за мной смотреть, кормить, одевать и укрывать, если я приду жить с ними. Я понимаю, что она мне добра желает, Эйлия, и на самом деле у меня почти и нет иного выбора. Я сирота и бедна как церковная мышь. Но мне сама мысль об этом невыносима: сменить имя на какой-нибудь ужас вроде Чистота или Набожность и таскаться всю оставшуюся жизнь в рясе и покрывале.

Эйлия попыталась взять бодрый тон:

– Не так уж это ужасно – быть монахиней. Я сама об этом подумываю.

Светлые глаза Лорелин чуть не вылезли на лоб:

– Ты хочешь пойти в монастырь?

– А что такое? – ответила Эйлия с несколько излишним нажимом. – Чем это так уж хуже, чем выйти замуж и рожать детей, пока не помрешь от истощения? Будь я монахиней, я бы всю жизнь могла учиться – читать рукописи и диссертации. Может быть, даже сама написала бы свою…

Она замолчала – собственная горячность удивила ее самое.

– Ну, так ты же умная, – с некоторой завистью возразила Лорелин, – так потому тебе и все равно. А я вот тут как в клетке.

Она выглянула из окна на высокие закрытые ворота внутренней цитадели, и на лице ее явно читалось отвращение.

– Монастырь – не тюрьма, – начала было Эйлия.

– А с виду не отличить. И вообще, я думаю, что для пострига нужно это… как ты его называешь? Прозвание.

– Призвание, – поправила Эйлия. – Может, у тебя оно есть, только ты его еще не осознала.

Лорелин помолчала недолго.

– Есть одна вещь, – сказала она, – о которой я точно знаю, что хотела бы это делать, только монастырь здесь ни при чем. И если меня здесь запрут, это никогда не получится.

Эйлия не поняла:

– А что же это такое? Лицо Лорелин погасло.

– В том-то и беда. Я не знаю – просто чувство такое. Помнишь тот вечер, когда я говорила, что хорошо бы быть рыцарем? Вот тогда мне казалось, что еще чуть-чуть – и я пойму, зачем я здесь. – Она стояла неподвижно, глядя в пространство. – Сражаться, защищать что-то. Если бы я только знала, что именно!

– Не понимаю.

Долговязая девушка вздохнула:

– Сама не понимаю. И это самое худшее. И никто мне тут помочь не может.

Эйлия поискала слов утешения, но не нашла. Через секунду Лорелин резко повернулась и зашагала прочь, грустно ссутулив плечи.

– Я не могу согласиться, святой отец, – ответил Дамион аббату. – Все это просто безумие.

Они стояли вдвоем в пустой церкви, залитой солнцем. На худом морщинистом лице пожилого аббата в тревоге сошлись брови.

– Так говорят некоторые из монахов. Разумеется, те, что знают. Такая тайна не может не быть бременем. Но священные обеты, они… священны, и весь сказ. Братья веками хранили в тайне расположение катакомб, даже когда там не осталось ни паладинов, ни немереев. Мы обязаны чтить наше обещание.

Дамион обернулся к нему:

– А тайна исповеди? Ее мы обязаны чтить или нет?

– Ты все еще думаешь, что наш добрый приор ее нарушил? Дамион снова отвернулся:

– Я не хочу в это верить. Он клялся всем святым, что не нарушал. Но если связать все вместе, святой отец, какое еще может быть объяснение? Единственный человек, которому я рассказал сон, помимо приора, – это Каитан Атариэль, и у него-то точно ничего не может быть общего с этими людьми!

– Второе Зрение, – спокойно сказал аббат. – Так называют его у меня на родине, в Риалайне. Очень многие риалайнийцы рождаются со Зрением. У нас его считают даром Божиим.

Дамион уставился на него:

– Но я слыхал и мнение, что это – работа Врага!

– Некоторые так думают, но я лично в нем ничего плохого не вижу. В Риалайне те, у кого есть Зрение, помогают другим – например, ищут потерявшихся детей. У моей родной матушки, благослови ее Господь, часто бывали предчувствия. А разве у святых пророков не было видений будущего? Как же тогда может Зрение быть злом?

Но Дамион не хотел разговаривать с человеком, верящим в ясновидение. Ему надо было, чтобы кто-то сказал: да, все это чушь, Ана и ее последователи – мошенники, никто из них ничего общего с ним не имеет и иметь не может…

Почему он так старается во все это не поверить?

«Потому что это все меняет, – подумал он с внезапной ясностью. – Мне хочется быть как Каитан: верить, что Бог – это всего лишь синоним справедливости, Вера – дисциплины, упорядоченной вселенной, которая повинуется Разуму… И если я дам себе поверить в ясновидение, я поверю вообще во все – волшебство и чудеса, в абсолютное Добро… в абсолютное Зло».

Он поежился.

В эту ночь ему снова снился сон – красивый и тревожный одновременно.

Аббат смотрел на него понимающими глазами.

– Немереи – наши братья, Дамион. Я выполняю их обряды уже много лет, и они так же далеки от черной магии или поклонения демонам, как наши. Но есть на свете люди, которые хотели бы видеть всех их в тюрьме. Первый среди них – патриарх Норвин Зима из Высокого Храма. Он бы возродил инквизицию, будь то в его власти. Ныне он всюду высматривает еретиков. Ездит по окрестностям под охраной группы зимбурийцев…

– Зимбурийцев? – Дамион похолодел.

– Да. Новообращенные нашей веры, беженцы от правления царя Халазара. Так они, по крайней мере, говорят.

– Знаю я таких новообращенных! Куда вероятнее – лазутчики. Соглядатаи. Может быть, они приехали украсть свиток для своего царя!

– Это правда. И попытка будет не первой. Но патриарх Зима не желает расставаться со своей стражей. Он, говорят, поглядывает на трон верховного патриарха, поскольку святой старец весьма дряхл. И ему приятно глядеть на обращенных язычников у ног своих. У людей создается впечатление, что это он их обратил. – Старик пошел прочь по проходу, качая головой. – Если он станет верховным патриархом, неспокойные нас ждут времена.

Дамион нахмурился. Беспокойство насчет колдунов и ясновидения исчезло, прогнанное более реальной и непосредственной угрозой. Несколько мгновений он постоял, борясь с собой. Потом зажег свечу и открыл дверь, ведущую в склеп, к катакомбам.

Обширный и мрачный лабиринт туннелей был пуст, но Дамион слышал далекие голоса и пошел на звук в ту комнату, где лежал свиток. Там на стуле возле самодельного алтаря сидела Ана. Перед ней сидел на корточках деревенский дурачок Ральф, испуская свои траурные чаячьи крики и мотая головой.

Ана внимательно слушала, кивая иногда или вставляя реплики – будто это нормальный разговор! Когда Дамион подошел ближе, Ральф повернулся и завыл, показывая синюю щеку и фонарь под глазом.

Ана улыбнулась Дамиону.

– Кажется, сегодня у меня день посещений. Буквально одну минуту, святой отец.

Она взяла ладонями левое предплечье Ральфа. Чуть выше локтя Дамион увидел кровоточащую рану, а ладонь была забинтована.

Ожидая, пока Ана закончит с лечением, он оглядел комнату. Темное, едва освещенное свечами пространство было забито предметами, которых он в первый раз не заметил. Сейчас он узнал в них ящики и прочую скромную меблировку жилища Аны в пещере. Волк лежал на полу неподалеку, Метелка сидела у ног старухи. При виде Дамиона здоровенный пес заворчал низко и угрожающе, но кошка встала и направилась прямо к священнику, ластясь к его ногам всем телом. Дамион подошел взглянуть на рану Ральфа, большую и рваную, багровеющую по краям и заполненную какой-то белой массой в центре. Он чуть не помянул Господа всуе, но прижал руку ко рту и отшатнулся с отвращением. В открытой ране шевелился клубок белых извивающихся личинок.

Ана пробежала пальцем по краям раны, потом кивнула:

– Отлично. Заживление идет очень хорошо, Ральф. Дурачок еще раз издал лающий звук и захлопал свободной ладонью. Дамион глядел, стараясь подавить омерзение. Разве она не видит?

– Ана, у него рана полна червей…

– Я знаю, – прервала она его. – Это я их туда посадила.

– Посадила?

– Чтобы вычистить рану. – Она спокойно взяла личинку двумя пальцами, оторвала от раны. Открыв деревянную коробочку на столе, она бросила червячка туда. – Они выедают мертвую ткань, и их присутствие останавливает заражение. Сейчас они свою работу сделали, Ральф. Так, теперь кисть.

Она вытащила из раны последнего червяка и положила в коробочку, потом взяла левую руку Ральфа и размотала бинт. Ладонь была вся в шрамах, большой палец распух и побагровел. Кожу у его основания удерживали грубые швы.

– Ему, видишь, почти отрезало палец. Непростая была работа – пришить его обратно. Но кровь в нем не течет как надо, все время забиваются сосуды. Надо поставить тебе пару пиявок, – сказала она Ральфу.

Испытывая тошноту, но слишком завороженный, чтобы отвернуться, Дамион смотрел, как она из дальнего угла вытащила бадейку и запустила туда руку. В бадейке плавали какие-то темные существа. Одно Ана вынула – что-то скользкое, зеленое, с красными полосками по бокам, похожее на слизняка. Дамион счел своим долгом воспротивиться:

– Ана, сейчас уже никто пиявок не применяет!

– Я применяю, – услышал он спокойный ответ. – Невежественные врачи использовали эти бедные создания, когда надо и когда не надо, но если их применять правильно, от них бывает большая польза. – Она приложила пиявку к распухшему пальцу, подождала, пока присоска не возьмется твердо. – Не больно, Ральф? – спросила она. Дурачок не ответил, но избитое лицо было блаженным. – Вот и хорошо. Болеть не должно, – объяснила она Дамиону. – Пиявки выделяют жидкость, убивающую боль – вот почему они умеют присасываться незаметно. Так, теперь она отсасывает кровь.

Тело пиявки начало набухать.

– Видишь, отец Дамион, как тварь, проклинаемая человеком, может принести ему пользу? Так, Ральф, можешь идти домой. Только не стряхни пиявку, пока она не напьется досыта. Эти ткани надо осушить, и тогда кровь снова потечет свободно. Когда пиявка отвалится, промой рану хорошенько и приходи ко мне через день или два.

Раненый поднялся и поплелся прочь, все еще стеная и жестикулируя здоровой рукой. Дамион смотрел ему в спину.

– Как его угораздило?

– Он встретился в городском переулке с весьма неприятными людьми. Жив он остался только по одной причине: нападавшие не боялись, что глухонемой дурачок расскажет о них властям. Но он рассказал мне. – Она встала и подошла к столу, на котором лежал свиток. – Ты ведь пришел из-за этого? И ты совершенно прав в том, насколько он опасен. Но свитокБереборна будет сохранен в наших руках, это я обещаю.

– Ты уверена? – спросил он с вызовом. – Я только что узнал, что в Маурайнии есть еще зимбурийские лазутчики. Те, которые выдают себя за обращенных.

– Я о них знаю. Это они напали на беднягу Ральфа.

– Они? – Дамион вытаращил глаза. – Но зачем им это надо было?

– Он за ними следил. Мы решили, что его они не заподозрят, потому что все верят, будто он безмозглый, и он в любой момент мог прикинуться, что просит милостыни. Но зимбурийцы увидели, как он крадется за ними переулками, и тогда избили его и исполосовали ножами. Очевидно, они не хотят рисковать.

Голос ее был спокоен.

– Это мерзко! – Дамионом овладела горячая злоба. – Чтобы они такое творили здесь, с нашими людьми? Я пожалуюсь патриарху, советникам магистрата! Я сам прослежу, чтобы восторжествовала справедливость…

– Боюсь, это будет бесполезно. Ральф не может говорить, и потому не может давать показания в суде. Я тоже не могу говорить от его имени: ни один судья не поверит, что я его понимаю.

– А ты понимаешь? – спросил Дамион.

– Мы говорим на бессловесном языке, – ответила она, относя бадейку и коробочку в дальний угол. – На языке мыслей. Слова слишком часто искажают или скрывают мысль вместо того, чтобы ее выразить. Когда мы говорим с Ральфом, мы можем иногда по привычке произносить что-то вслух, но на самом деле общаемся умами, а не языками. – Ана покачала головой. – Бедняга Ральф! С умом у него все в порядке, только он из-за родовой травмы лишился речи. Он не идиот – тьфу, какое противное слово!

– Таким образом, бессловесный язык – это способность немереев?

– Да. – Она улыбнулась. – Сердце нашего заговора.

Дамион всматривался в морщинистое лицо. Кто же она такая? Никто не знал, откуда она взялась, сколько она здесь жила, сколько ей вообще лет. Сельчане рассказывали о ней легенды. Говорилось, что ей подчиняются животные. Кролики, птицы, олени – никто из них, гласили рассказы, нисколько не боится Аны, и все они приходят на ее зов, даже позволяют себя трогать. Видели, как она берет мед из дупла старого дуба, и «Дикие пчелы ее не тронули!» – выкатив глаза, сообщали пораженные свидетели. Дамион знал, что некоторые люди глубоко понимают животных и умеют их успокаивать ласковыми движениями и тихим голосом. Но в деревне верили, что Ана владеет чародейскими силами.

А может, и владеет?

Дамион впрямую встретил ее непроницаемый взгляд:

– Ана, скажи, что я прямо сейчас думаю. Она покачала головой:

– Нет, Дамион. Это делается не так. Немереи не умеют читать мысли. Мы можем сообщать друг другу те мысли, которыми хотим поделиться, но залезть в них не может никто. Это похоже на монастырь в Академии: в коридорах, в церкви, в трапезной монахи собираются вместе, но на ночь расходятся по своим кельям, каждый сам по себе. Мы, немереи, умеем открывать двери своего разума для других, но никто не может войти без разрешения. И если мы выходим в общее пространство, где можно встречаться разумами, то лишь по собственному выбору. Если ты решил послать мне мысль, то сформулируй ее. Сосредоточься на чем-то, пожелай, чтобы я это увидела – и тогда эта мысль может стать мне доступной.

Дамион закрыл глаза. Сразу же на ум пришел сон, который привиделся накануне ночью, сон о золотоволосой женщине из первого его видения. Она сидела в кресле, вспомнил он, облаченная в темно-синюю мантию, и волосы уложены на голове венцом сияющих кос. На руках она держала дочь: в этот раз не младенца, а постарше. Белое платье на крошечной девочке спадало до пола, а волосы золотыми завитками окружали голову. Огромные глаза, синие, как у матери, широко раскрылись в удивлении, глядя будто прямо в глаза сновидца. Проснувшись, он сказал себе, что немереи на встрече в катакомбах описывали сны, похожие на этот, и неудивительно, что его перегруженный ум воссоздал образ. Но такой живой, такой настоящий… Дамион изо всех сил постарался сосредоточиться на этой сцене.

– А, маленькая Трина Лиа с матерью, – тихо сказал голос Аны. – В то время она уже не могла быть недельным младенцем.

У Дамиона распахнулись глаза. Он уставился на нее, потрясенный.

– Как… как ты это делаешь?

– Это дар, способность, общая для нас обоих. У твоей матери тоже было Зрение: оно часто передается детям от родителей.

– У моей матери? Откуда ты знаешь?

– Я ее узнала в том видении, которое было нам обоим в пещере. – Ана села на скамью, и кошка прыгнула ей на колени. Рассеянно поглаживая ее, Ана продолжала: – Я бы тебе сказала, но ты слишком быстро удалился. Да, я ее помню… Ее звали Элтина. Она жила одиноко в горах – можешь назвать ее свободным духом. Я с ней довольно часто встречалась, и еще мы общались мысленно. Но много лет назад она ушла из гор. Был в городе такой человек, Артон, который мечтал когда-нибудь возродить орден паладинов. Она сильно его любила. Они встречались в лесах Селенны. Но когда он умер, не осуществив своих честолюбивых планов, ей была невыносима мысль вернуться обратно в горы. Когда я нашла тебя у себя в пещере, то не сомневалась, что принесла тебя Элтина, и потом наше с тобой видение это подтвердило. Я тогда подумывала вырастить тебя сама, как, очевидно, Элтина того хотела. Но решила, что лучше будет тебе жить среди детей твоего возраста, и потому отнесла к монахам.

Дамион отвернулся, переваривая все, что услышал, все еще не до конца желая верить ей, но не имея причин сомневаться. Мать-немерейка, отец, бредящий рыцарством и дворянством… это многое объясняло бы в его жизни. Но он не мог это высказать вслух – еще не мог. Вместо этого он сказал, все еще озираясь:

– Ты и твои друзья злоупотребляете этой… силой. Пусть даже вы не умеете читать мысли, но вы можете все время плести интриги, и весь остальной мир даже знать об этом не будет.

Тень печали мелькнула на лице Аны.

– Я не скажу, что немереи никогда не использовали свой дар во зло, Дамион. Случалось это, и не раз. Но почти все мы используем его ответственно, чтобы нести пользу, а не вред. Мы никогда не стали бы использовать его ради интриг против остальных людей.

Он снова повернулся к ней лицом:

– Почему же тогда вы называете себя заговорщиками?

– Потому что нет более подходящего маурийского слова. «Заговорщики» – то есть те, кто сговариваются действовать вместе, – наилучшее из возможных. «Немереи» в буквальном переводе означает: «те, кто думают совместно».

– Я думал, это слово переводится как «чернокнижники».

– И снова этот маурийский термин не совсем точен. В так называемом чернокнижии содержится намного больше, чем в самых поразительных магических искусствах, хотя в давние времена в Академии Андариона преподавались многие из этих умений – например, видение на расстоянии, поиск образов путем разглядывания отражающей поверхности, искусство глаумерии – наведения безвредных иллюзий или, скажем, передача образов без помощи слов. Многие паладины освоили эти искусства; вот почему их казнили за колдовство в годы инквизиции. Но в Академии Андариона всегда преподавалась лишь белая магия.

Все это кончилось в 2497 году в день Крушения. – Голос Аны зазвучал скорбно. – В этот день на землю обрушились сотни падающих звезд, сокрушая все, к чему прикасались. Облака пыли и дыма от горящих городов заполнили небо и многие месяцы висели над землей, отчего увядали посевы и возникло название Темные Века для последующей эпохи. Хотя это время было временем тьмы и в переносном смысле. Многие из Верных не сомневались, что Крушение послано провидением в наказание, что адептов магии постиг гнев Господа Аана. Что еще ухудшило положение – Браннар Андарион не оставил наследника править Маурайнией, а Тринисия, метрополия прежнего Содружества, лежала в развалинах. Пустоту власти заполнили святые патриархи.

– Они навели в королевстве порядок, – перебил Дамион. – И в свое время возвели нового короля на трон.

– Это правда. Но в первые дни Междуцарствия страх перед магией заполнил сердца людей, и тогда патриархи велели инквизиторам очистить страну от немереев. Конечно, они не могли рассчитывать уничтожить великих чародеев, которые могли бы ускользнуть с помощью своего искусства. Но многих невинных по ошибке объявили немереями и казнили либо просто разорвали на части руками толпы. Академия паладинов была отменена и уничтожена, невежество и страх охватили страны, бывшие некогда упорядоченным Содружеством.

Ана вздохнула.

– Но надо что-то сделать с этими зимбурийцами! – Дамион настойчиво хотел вернуть разговор к тому, что его беспокоило. – Я знаю, что они еще в Маурайнии. Их царь хочет получить тот клочок пергамента, что лежит вон у тебя на столе.

– Я знаю, – ответила она. – В прошлом месяце Халазар направил к королю Стефону посольство с предложением мирного договора в обмен на одну вещь – свиток пергамента, содержащий священные для зимбурийцев древние письмена. В предложении говорилось, что документ этот находится в распоряжении Королевской Академии, хотя последняя не имеет на него прав. Стефон послал людей за свитком, но они только доложили, что он, очевидно, украден. – Она слегка улыбнулась. – Посольство немедленно отбыло из Маурайнии – остались лишь несколько зимбурийцев, попросивших политического убежища и разрешения остаться в стране.

Дамион чуть не перестал дышать. Потрясение от совместного видения, история его родителей – все это отступило на задний план. Если все это правда, подтверждаются его худшие подозрения. Он снова посмотрел на свиток, старый и покоробленный, такой с виду безобидный.

– Его надо уничтожить, Ана. Что если они его найдут? Может быть, он сам по себе и бесполезен, но их царь готов ради него на войну…

– Это самый сильный твой страх? – перебила Ана. – Зимбурийцы – это еще наименьшее зло из всего, что нам противостоит, Дамион. Они всего лишь орудия темной силы, Модриана-Валдура, орудия его воли. А у него есть и другое оружие, подревнее и посильнее, чтобы пустить в ход против нас. – Серая Метелка вдруг выгнула спину и зашипела – наверное, среагировала на резкий тон хозяйки. – Именно этих великих сил и начал следует нам бояться, а не людей-зимбурийцев. – Лицо ее было мрачным. – Халазар – всего лишь заблуждающийся человек; быть может, истинному воплощению Врага еще только предстоит явиться. Халазар не опасен. Руками этого царя и подобных ему тиранов Валдур хочет извратить и разрушить мир. Один и тот же сюжет, та же старая сказка уже много веков: лицо нашего врага есть всего лишь маска Валдура.

– У вас, немереев, довольно опасные враги, выходит?

– Вряд ли я хотела бы видеть их своими друзьями, – небрежно ответила она и отошла к самодельному алтарю, глядя вниз, на свиток. – Нужнее всего мне сейчас корабль, чтобы отвез меня на крайний север. Я должна найти Тринисию и Камень. Так что, как видишь, я не могу сжечь свиток. Мне нужна карта и священные письмена. Делать копию – не решение, потому что и она может попасть не в те руки.

– Ана, тебе ни за что не найти капитана, который пойдет в арктический океан. Слишком много было невернувшихся экспедиций.

Она кивнула:

– Да, это серьезная проблема. Но я должна как-то туда попасть.

– Ты боишься, что зимбурийцы первыми захватят Камень Звезд? – спросил он и понял, что выразил собственную тревогу. – Халазар его найдет и увезет к себе, а потом попытается завоевать мир?

– Да, зимбурийцы будут его искать, но они хотя бы не знают, где он. Свитка они так и не видели. Другие наши враги – великие силы – тоже его желают, и они точно знают, где его искать. Я должна ехать в Тринисию. Приходит время Трины Лиа.

– Ты имеешь в виду Лорелин? Не думаешь же ты всерьез, что эта девушка и есть… и есть…

– Лорелин, – ответила Ана, – всего лишь имя, данное ей монахами Яны. У нее вполне может быть и другое. Истинное имя Трины Лиа – Элмирия. – Пленчатые глаза затуманились. – Это имя дала ей мать.

– А кто была ее мать? Богиня или смертная?

– Я бы сказала, что в некотором смысле – и та, и другая.

– Опять загадки! – простонал Дамион. Ана посмотрела задумчиво.

– Когда-нибудь, хочется надеяться, я смогу дать тебе прямой ответ. Правда в том, что я сама еще всего не знаю. А пока что я должна попросить тебя сдержать твое обещание и никому ничего не говорить об этом – вообще никому. Если об этом узнают зимбурийцы – узнают, что Лорелин – наша предсказанная предводительница, наша принцесса – сам знаешь, что они сделают.

Он смотрел на нее с растущим ужасом – ее слова постепенно доходили до сознания. Трине Лиа предназначено биться с князем тьмы, воплощением Валдура – и считается, что царь Халазар и есть это воплощение. Если Лорелин сочтут принцессой из пророчества…

– Да. – Ана, глядя на его лицо, кивнула. – Они ее убьют, Дамион.

В этот вечер Эйлию и ее одноклассниц отпустили на весеннюю ярмарку в Раймаре в сопровождении двух послушниц. Лорелин с ними не пошла. Она весь день держалась поодаль и витала в облаках, не отвечая сразу, когда к ней обращались. Будто ее мысли вообще не были настроены на восприятие реального мира, а бродили где-то в ином царстве, куда никому другому дороги не было. Когда Лорелин объявила, что не пойдет, Эйлия слегка забеспокоились, хотя не понимала до конца, почему. Но она подавила это чувство и присоединилась к группе, сопровождаемой двумя послушницами.

Когда девушки спускались к городу по крутой тропе, праздник уже был в разгаре. На улицах танцевал народ, звуки веселой музыки взлетали вверх по склону холма. Вертелись на ветру, посверкивая, звезды из золотой и серебряной бумаги, вдоль широких улиц висели на деревьях цветные фонарики. Сама ярмарка расположилась на главной площади города. Эйлия никогда до сих пор не видела открытого рынка: на Большом острове из-за вечно мерзкой погоды торговля и обмен велись в больших сараях, воняющих плесенью и рыбой. И такого разнообразия товаров она тоже никогда в жизни не видела. Леденцы и цукаты всех видов, украшения, вышивки, резьба по дереву, скульптуры из огромных кусков масла, причудливые заморские плоды и пряности из Маракора. И повсюду – яйца, символ Творения. Настоящие яйца, окрашенные или завернутые в золотую бумагу, яйца из сахара, из стекла, из фарфора. В праздник Тармалий было принято делать подарки в виде яиц. Детишки, которые находили по утрам подарок у себя на подушке, искренне верили, что он снесен Элмиром, птицей неба.

Под присмотром сестры Чистоты и сестры Надежды девушки шли от прилавка к прилавку, покупая дешевые безделушки и сладости, крашеные яйца, обходя уличных жонглеров и певцов, веселящийся народ в маскарадных костюмах. Свернув за одну лавку, Эйлия лицом к лицу столкнулась с принцессой давних дней. Рукава кремового платья доходили почти до лодыжек, на развевающихся темных волосах сияла корона из позолоты и стекляшек. Рядом шагал человек на ходулях в сопровождении толпы вопящих от восторга ребятишек. Чудеснее всего был рыцарь в очень правдоподобных доспехах – он ехал на крупном вороном коне в полном турнирном вооружении. Забрало у него было опущено, на шлеме – стальная корона, которую поддерживал дракон с расправленными крыльями. На щите и плаще – изображения вздыбленного красного Дракона, и такое же – на черном чепраке коня. «Принц Морлин, конечно, – подумала с восторгом девушка, провожая всадника глазами. – Как жаль, что Лорелин не пошла. Как бы она была рада!»

Обернувшись снова к прилавкам, она вдруг заметила кузена Джеймона и чуть было не окликнула его, как разглядела, что он не один. С ним была светловолосая девушка в крестьянском уборе, и Эйлия не могла не обратить внимание, как близко они друг к другу стоят – почти соприкасаясь плечами. У нее на глазах Джеймон взял девушку под руку без какого-либо протеста с ее стороны, и эти двое пошли дальше, потом остановились посмотреть на группу молодежи, танцующей вокруг маленького деревца – его еще голые ветки усыпаны были украшениями к празднику Танауры. Тела танцоров щедро украшали гирлянды, веточки фруктовых деревьев, срезанных и расцветших в сосудах с водой. Они смеялись и пели молодыми крепкими голосами под живую мелодию, которую наигрывал паренек на деревянной флейте.

Что-то в глубине души Эйлии откликнулось на эту музыку. Ритм ее забился в крови, подобно пульсу, подобно пробуждающемуся нетерпению самой весны. Она пристально смотрела на Джеймона и его девушку. Не столько это была ревность, сколько внезапное осознание. Но Эйлия отчаянно отогнала явившуюся мысль.

«Я не влюблена, – сказала она себе твердо. – Нет, не влюблена!»

Она давно и твердо решила не влюбляться. Любовь, как ей было известно, ведет неизбежно к браку и тяжелому бремени дома и детей. В романтических балладах и легендах любовь прекрасна, но в жизни – совсем другое дело. Ее собственная жизнь будет посвящена учению и наукам. И сейчас она глазела на смеющуюся светловолосую девушку, на ее крупную голую руку на плече у Джеймона, и с тревогой ощущала какой-то трепет под собственным костяным корсетом. С той девушкой она не поменялась бы местами: к кузену она испытывала лишь теплую привязанность, с раннего детства и до сих пор.

А если бы это был Дамион Атариэль? – шепнул ей внутренний голос.

Сердце прыгнуло вперед, а разум отпрянул от этой мысли. Нет, что за глупости! Так она опускается на уровень Белины и ей подобных.

Однако тут же вспомнилось, что говорили девушки о Дамионе, и с тревогой она осознала, что не может не слушать мучительно-внимательно, когда они о нем говорят. Она отвернулась от танцующих, лицо ее пылало. Джеймон и его девица пошли дальше, посмотреть на открытой площадке представление, посвященное Сотворению. На помосте человек, одетый Богом, в золотой мантии и маске, обращал речь к актерам, одетым животными. С виду было интересно, но Эйлии не хотелось сейчас встречаться с двоюродным братом. Еще подумает, что она за ним таскается, а ему наверняка хочется побыть вдвоем со своей милой подругой. Эйлия оглянулась на других девушек – они встали перед палаточным городком, занимавшим восточную часть рыночной площади. В одной давали представление пронзительно вопящие куклы, в другой фокусник обманывал зрителей ловкостью рук. Девушки из монастыря столпились вокруг него, но глаза Эйлии привлекла палатка поменьше. На ней в окружении серебряных звезд висела вывеска: «Предсказания судьбы». Охваченная любопытством, Эйлия подошла поближе и заглянула.

В полутемной палатке сидела перед столиком старуха, одетая в газовое серое платье. Голову и плечи ее обматывал серый шелковый шарф, украшенный узором звезд. Перед ней на столе стоял шар прозрачного стекла, и она будто бы в него глядела. Но когда она подняла голову, Эйлия увидала, что глаза у нее тусклые и пленчатые. Очевидно, слепая.

– Привет? – вопросительно окликнула ее старуха. – Кто ты? Хочешь узнать свое будущее?

Эйлия не верила в астрологию, но такая надежда прозвучала в голосе старухи, что как-то неловко было бы ее разочаровать. Все остальные глазели на фокусника, который только что превратил букет цветов в смотанный шарф и выпустил оттуда живого голубя. Эйлия нашарила в кармане монетку.

– Если можно, хотела бы.

– Ага, – улыбнулась старуха. – Отлично!

«Все это просто для потехи», – сказала себе Эйлия, садясь напротив. С подушки в темном углу поднялась серая кошка и потерлась боками о ноги девушки. Эйлия опустила руки ее погладить, и киса громко замурлыкала.

– Ее зовут Серая Метелка, – сказала старуха. – Значит, ты из монастыря. – Девушка удивилась и подняла глаза на старуху. Очевидно, не слепая, раз видит белое платье. Но старуха улыбнулась: – Я вижу не только глазами, но и внутренним Зрением. Я колдунья. Меня называют старая Ана.

Старая Ана. Эйлия смутно припомнила, что слыхала о ней от одноклассниц. Кажется, она сумасшедшая? Девушка всмотрелась в старое, хранящее следы прожитых лет лицо напротив, но оно было безмятежным и ласковым. «Когда-то она была красива», – мелькнула незваная мысль.

– Так что, милая моя, ты хочешь узнать свое будущее?

– Да, пожалуйста, – ответила девушка. – Кстати, меня зовут Эйлия Корабельщик.

– Очень приятно, – улыбнулась в ответ старуха. – Ну что ж, посмотрим, что у Судеб для нас в кладовке. – Так добрая бабушка могла бы предложить чашку чая. – Ты не пугайся, бояться здесь нечего. Некоторые люди Веры не одобряют предсказаний будущего, они говорят, что это работа Нечистого, но на самом деле это не так. Все, что ты должна сделать, – это сидеть и думать, думать только о себе, о своей жизни, обо всем, что для тебя важно, и тогда посмотрим, что я смогу прочесть.

Она села неподвижно, пока Эйлия стала думать, а потом чистым спокойным голосом произнесла:

– Ты прошла долгий путь по большой воде.

– Да, – признала Эйлия, про себя подумав, что это – типичная фраза из запаса предсказателей. Но совпадение все-таки интересное.

– Ты снова поедешь по большой воде, – продолжала Ана, – и у тебя будут спутники в этом путешествии. Многие жизни, я вижу, соприкасаются с твоей. Но вижу я и тот путь, по которому тебе придется идти одной. Путь этот темен, но я вижу в конце его свет.

Странные пленчатые глаза открылись, и вроде бы она мгновение смотрела на Эйлию – нет, сквозь нее. В недолгое молчание вторгался сквозь матерчатый полог далекий ритм танца с улицы.

– Это все? – спросила наконец Эйлия, прилично разочарованная.

– Это все, – ответила Ана. – Я не притворяюсь, как некоторые предсказатели, будто знаю будущее насквозь. Я просто нахожу вероятностные картины, возможные пути развития, корни которых лежат в настоящем. Будущее, знаешь ли, не вырезано в камне. Мы не похожи на тех лицедеев на площади, играющих то, что написано для них заранее. Свободная воля никуда не девается – таков путь Танауры, древа жизни.

Элей считали вселенную огромным деревом, в ветвях которого обитает все живое. Они были правы, как часто случается с создателями мифов. Вселенная пространства и времени подобна дереву, многочисленные ветви которого вечно растут и дают новые побеги. Когда один из нас выбирает себе некий образ действий, тем создается цепь последовательных событий, будто новый побег отходит от родительской ветки. Ты ведь сомневалась, заходить тебе в мою палатку или нет? Если бы не зашла, у нас бы не было этого разговора, и те мелкие изменения, которые совершил он в тебе, не произошли бы. Вселенная пошла бы не этим путем. Но ты вошла, и мы говорим, и потому новая ветвь вырастает на древе бытия. Кто знает, какой принесет она плод?

– Но я же самый обычный человек, – озадаченно сказала Эйлия. – Неужто я могу изменить строение вселенной?

– Будущее всего великого связано со всем, что есть малого, – улыбнулась Ана. – Ты – часть общей картины, и гораздо более значительная, чем ты думаешь.

– Но ты же говорила о Судьбах, – напомнила Эйлия, все так же недоумевая.

– Я не имела в виду предопределение. Просто воспользовалась старым словом «Судьбы»: древние силы земли, моря и неба с небесными телами. – Ана показала на звезды, вышитые на ее шарфе. – Естественно, они тоже влияют на картину. Когда-то в давние дни эти силы приписывали народу фей.

– В детстве я в них верила, в фей, – сказала Эйлия задумчиво.

– И больше не веришь? Какая жалость. Наверное, ты представляешь себе какие-то вымышленные существа, придуманные древними людьми. Для тебя народ фей – это какие-то маленькие человечки, живущие в цветочках и под грибочками. Элей лучше понимали их суть. Они считали фей обитателями высших сфер, силами добра – и зла тоже.

– Высших сфер?

Ана кивнула.

– Есть и другие слои или плоскости, или сферы, кроме той, где мы живем, и миры за пределами мира. Я знаю их все. Мое зрение не совершенно, как у древних прорицательниц, закрывавших лица, чтобы не видеть материального мира, и потому мне приходится полагаться на зрение ума, а не глаз. Так человек может видеть внутренний мир: лесных нимф на дереве, саламандр в пламени, дух в оболочке тела. Высшие плоскости лежат за пределами мира, познаваемого нами с помощью глаз, ушей и других чувств. Ты ведь с Большого острова?

– Да, а что? – снова удивилась Эйлия. По акценту, что ли, догадалась эта женщина?

– Представь себе, что твой остров – мир. Он со всех сторон окружен морем, малый кусок суши, и те, кто живут на нем, хорошо его знают – или думают, что знают. Для тебя островитяне – обитатели гор, хотя ты еще этого не знаешь. Твоя родина на самом деле находится на вершине могучей морской горы, выпирающей сквозь поверхность океана. А глубоко внизу, на сумеречных кручах ее склонов, живут многие иные твари, странные обитатели моря, рыбы и звери, которых ни один островитянин и мельком не видел. Так и наша вселенная. Физический мир, известный нам, всего лишь малая часть ее. У нее есть иные измерения – глубины, которых тебе не постичь, обитатели, которых тебе не увидеть.

Эйлия слушала, все сильнее подпадая под чары этих речей, и вдруг на самый краткий миг она развлеклась мыслью: «Положим, что она права». Что если реальность, в которую она всю жизнь верит, не более чем ложное восприятие? Что если этот мир – всего лишь часть иного, большего мира? Такая гипотеза не страннее, чем многое, узнанное ею на лекциях по философии.

И тут мелькнула иная, тревожащая и манящая мысль, тут же сменившаяся виноватым испугом.

«Она назвала себя колдуньей! Она меня тоже хочет колдуньей сделать?»

Эйлия вскочила, как подброшенная, чуть не опрокинув стул.

– Мне пора.

– Ты испугалась, – заметила Ана. – Извини, я этого не хотела.

Она говорила как будто искренне, и Эйлия ощутила некоторое раскаяние.

– Просто я не могу надолго уходить от других девушек, – быстро добавила она. – Иначе они подумают, будто я потерялась. Спасибо тебе за все.

Она положила монету на стол, но Ана не потянулась за ней.

– До свидания, Эйлия, – тихо сказала старуха. – Думаю, что мы еще встретимся, но ты совершенно права: тебе пора. Сестры тебя будут искать.

Эйлия чуть не пробкой выскочила из палатки. Она огляделась, ища взглядом студенток, и вдруг слегка вздрогнула.

Человек в костюме рыцаря на крупном жеребце под чепраком въехал прямо на рыночную площадь и остановился напротив палатки Аны. Что-то в его облике выдавало враждебность, даже злобу, и хотя глаз не видно было под щелями стального забрала, у Эйлии возникло неприятное впечатление, что человек смотрит прямо на нее.

Через несколько часов, когда усталые ученицы поднимались крутой дорогой к монастырю, Эйлия рассказала Арианлин о странной встрече со старой Аной.

– Астрология – сплошная чушь, – заявила услышавшая Жанет. – Звезды – всего лишь большие искры Первоначального Огня, из которого возникла вселенная, а планеты – почти догоревшие угли. Так говорит преподаватель астрономии. И все равно есть люди, которые объясняют свою вспыльчивость тем, что родились под Аркурионом.

– Причем здесь Аркурион? – спросила Арианлин.

– Холерическая звезда, – объяснила Эйлия. – Считается, что каждая из планет отвечает одной стихии. Аркурион – планета Огня, Таландрия – планета Воды, Валдис – планета Земли, Ианта – планета Воздуха, а Арайния – планета Квинтэссенции, святой стихии. О них обо всех писал человек по имени Велессан. Он говорил, что они движутся по небу, потому что вставлены во вращающиеся хрустальные сферы, каждая следующая больше предыдущей – как слои луковицы, а в самой середине – Мера, мировая сфера. Велессан говорит, что каждая такая сфера – отдельное Небо, населенное ангелами и другими духами. Он их сам видел в некотором видении, которое явилось ему в храме Лиамара. Он вместе с одной прорицательницей странствовал в виде духа к луне, и там они стояли и смотрели на наш мир. Потом они отправились на Второе Небо, сферу Утренней звезды, где расположен прекрасный рай. На Третьем Небе Велессан видел равнину с реками огня, и там плавали саламандры. То есть духи огня, а не мелкие животные вроде тритонов.

– А на что были похожи остальные сферы? – спросила заинтересовавшаяся против воли Жанет.

– Четвертое Небо оказалось сферой Солнца, где правит богиня Солнца. Пятая сфера принадлежит Таландрии, и она полна воды: там живут русалки, они вроде морских дев. На Валдисе живут гномы Земли, на Ианте Велессан сквозь облачные гряды видел крылатых сильфов. Аза Седьмым Небом прорицательница понесла его выше, в Звездную сферу, и он увидел под собой все Меньшие Небеса «как поворачивающееся колесо», – так он их описал. Затем он отправился к Девятой сфере, которую зовут Среднее Небо, родина ангелов, и там наполнился радостным светом, но в последнюю сферу, Высокое Небо, ему было не войти из-за ее святости, и тогда прорицательница вернула его снова в тело. Мне очень нравится, как Велессан пишет о сферах. Такое впечатление, будто они на самом деле существуют и он там был.

– Ну и шарлатан! – фыркнула Жанет. – И дураки же были люди в те времена. На самом деле в центре вселенной солнце, а не наш мир. А если бы там существовали гигантские хрустальные сферы, их бы в клочья разнесло вот этим.

Она показала вверх на большую комету, недавнее появление которой на небосклоне так оживило и ученых, и суеверных. Эйлия всегда смотрела на нее с восторгом – эта небесная гостья царственно шла среди звезд, оставляя за собой светящийся шлейф.

– Ее уже даже днем можно увидеть, если знать, куда смотреть, – добавила Жанет.

– Звезда, сияющая в свете дня, – вдруг сказала Арианлин. – В янском свитке говорилось ведь, что это знак Трйны Лиа?

– Комета – не звезда, – поправила ее Жанет.

– Ой! – вдруг пискнула Венда. – Я же забыла принять кометные таблетки!

– Какие-какие? – не расслышала Жанет.

Венда высыпала на ладонь несколько таблеток из стеклянного флакончика.

– Кометные – они защищают от ядовитых паров и вредного влияния комет. Купила сейчас на ярмарке у разносчика.

– Чушь! – объявила Жанет. – Кометы не дают пар, дурочка. А насчет знамений – это просто смешно.

– Действительно, истории Трины Лиа нет в каноническом Писании, Арианлин, – согласилась сестра Чистота. – И даже в апокрифах она описана как символ. Нельзя же говорить всерьез о рождении человека от богини небесной или о битве с драконами.

– Конечно, драконы – это символ Валдура, – не стала спорить Арианлин, – и все насчет лунного трона Трины Лиа – тоже символизм. Но я верю, что сама принцесса – реальна. Она не может быть обычным человеком, как вы или я, и она настоящая, и может быть, скоро явится.

– Я всегда хотела в нее верить, – добавила Эйлия. – Так было бы приятно знать, что придет кто-то и устроит на всей земле справедливую жизнь. И чем быстрее, тем лучше. А то такие творятся ужасы – эти зимбурийцы и их деспот-царь…

Ее перебили восклицания. Падающая звезда, сброшенная с неба проходящей кометой, прочертила на западе дуговую вспышку. След дрожащей пыли горел еще долю секунды, когда уже пылающая голова его скрылась с глаз.

– Как красиво! – ахнула Эйлия. – Никогда не видела такого неба. Мне в такие ночи хочется летать. И мне это часто снится, как паришь в воздухе всегда это кажется очень настоящим. А просыпаясь, я плакать хочу от огорчения, что это только снилось.

– Когда-нибудь и мы летать научимся, – уверенно сказала Жанет. – Что может птица, сможет и человек. Один наш магистр сделал чертежи летающей машины вроде большого воздушного змея с сиденьем и парусиновыми крыльями, которыми можно будет махать.

– Так он ее только начертил! – фыркнула Люсина. – Это еще не значит, что она полетит.

– Какая-нибудь когда-нибудь полетит. И мы покорим небо, как покорили моря.

– Мне об этом ничего не известно, – строго заявила сестра Надежда. – Я лично думаю, что если бы Бог хотел, чтобы мы летали, Он бы дал нам эту способность.

– А почему? – вдруг возроптала Эйлия, что было для нее не характерно. – Почему Он дал нам только душу, а не крылья? – Она жаждущими глазами смотрела в небо. – И если мы даже научимся летать, к звездам нам не добраться. Наверное, поэтому так много спускается к нам рассказов о звездах – о богине Утренней звезды, о Звездном Камне…

– А кто это там? – вдруг перебила Белина.

Эйлия неохотно вернулась на землю и посмотрела в ту же сторону, что и Белина. В темноте к ним шли две фигуры в белом, как скользящие привидения. Они приблизились, и стало видно, что это послушницы, такие же, как Чистота и Надежда, с покрывалами на лице и в подрясниках послушниц, а не в полной одежде монахинь.

Сестра Надежда подняла фонарь повыше.

– Это сестра Вера! – воскликнула она, – а с ней сестра Ангелика. Что-нибудь случилось, сестры?

– Мы надеемся, что нет. Лорелин с вами? – спросила подошедшая послушница, обводя девушек фонарем.

– Нет, – ответила сестра Надежда. – Она решила не ходить на ярмарку, Ангелика. Я думала, ты знаешь.

– У нас оставалась надежда, что она передумала и нашла с в городе. – Лицо молодой послушницы побледнело, в голосе звенели близкие слезы. – Мы искали всюду, но не нашли. Она сбежала.

 

8 ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

Дамион сидел за письменным столом, опираясь подбородком на руки, и глядел в окно.

Перед ним лежали две записки. Первая, написанная неуклюжим детским почерком, гласила: «Простите меня, я не хочу быть монахиней. Пожалуйста, не ищите меня». Подписана она была просто: Лорелин. Вторая же была написана тем же изящным старомодным почерком, что и столь таинственно появившееся в библиотечной книге письмо. Записку от Лорелин Дамиону передали монахини, а вторую он нашел в тот день, когда вернулся из катакомб от Аны. Она лежала на столе, на самом виду. Дамион расспросил всех слуг и коллег, живущих на том же этаже, но никто не видел и не слышал, чтобы кто-то заходил в его комнату. Он недовольно смотрел на текст:

Преподобному Дамиону Атариэлю.

Вижу, что мое предыдущее письмо не возымело желаемого действия. Я честно Вас предупреждаю: Вы ходите опасным путем, нарушая правила Веры, которой поклялись служить, а также (что намного серьезнее), испытывая мое терпение.

Поэтому предупреждаю Вас: разоблачите монахов, выдайте немерейскую секту, или это вместо Вас сделаю я – и Вы будете осуждены вместе с ними.

Кто же этот аноним: сотрудник Академии, монах или магистр, или даже студент, который знает о немереях и осуждает Древний обет монахов? Но почему ему грозят намеками, а не прямо в лицо? И почему только ему? Аббат и приор подобных писем не получали. Почему этот человек не пошел прямо к верховному патриарху, если его все это так беспокоит? Почему ему надо, чтобы ответственность на себя взял Дамион?

Разболелась голова у висков. Как бы хотелось поговорить об этом с Каитаном Атариэлем! Но обет, данный монахам немереям, заставлял молчать. Наверное, надо просто отойти сторонку от всего этого. Сделать он ничего не в силах: все изъято из его рук, включая свиток. А Лорелин – тут он был уверен – она снова в катакомбах, и даже сейчас она с немереями, Кольнула совесть – он все-таки должен был за нее отвечать, Он ее сюда привез, и он знал, кем ее считают немереи.

Извините, я не хочу быть монахиней. Значит ли это, что Лорелин как-то узнала о своем «предназначении» вождя-мессии? Если так, то Ана и немереи нарушили свою часть договора. Решили, наверное, что опасность слишком велика и нельзя оставлять девушку в неведении, а потому призвали ее в катакомбы, под свою защиту. Но вечно она там оставаться не сможет… Наверное, надо было отвезти ее куда-нибудь, пока еще было время? А куда? Денег, чтобы заплатить кому-то за заботу о ней, у него нет. А если бы она не захотела никуда уезжать, против ее воли он бы ее увезти не мог. А он ведь обещал Шану уберечь девушку от опасностей и сохранить свиток. Последнего он не смог сделать, и то, что это не только его вина, утешало слабо. Второй раз неудачи быть не должно.

Немереям ее не уберечь. Один человек уже знает о собраниях в туннелях – это автор анонимных писем. Если ему надоест ждать, пока Дамион начнет действовать, он наверняка выполнит свою угрозу самому выдать немереев. Тогда высокие патриархи узнают о Лорелин и о том, кем ее считают немереи Узнают об этом и зимбурийские телохранители патриарха Норвина Зимы.

«Они убьют ее», – сказала Ана. Вспомнив, как зимбурийцы отделали Ральфа, Дамион слегка поежился. Если они так могли обойтись с безобидным попрошайкой, что сделают они с девушкой, которую считают главным врагом своего царя-бога?

Он заходил по комнате. Что делать? Надо спасти девушку, только он может это сделать, потому что помимо членов ковена и монахов только он знает об опасности. Но как? Выполнить совет безымянного корреспондента и пойти прямо к высоким патриархам, сказать им о потайных туннелях, о секте, об опасности, в которой находится Лорелин? Можно попросить не говорить о ней Норвину и его зимбурийцам. Но тогда ему придется предать монахов – нарушить священную клятву, которую дал он им как священнослужитель Истинной Веры, клятву не выдавать расположение убежища немереев. Пока что эта клятва его сдерживала, и у него не было прямых доказательств, что немереи нарушили свою. В Маурайнии ценность человека определяется его верностью своему слову. От священника требуется даже больше: священные обеты связывают сильнее мирских обещаний. Наказание за нарушение такого обета по любой причине – лишение сана. Нарушив слово, он может спасти Лорелин, но обойдется ему это очень дорого. Разве что…

Разве что он сперва попросит патриархов освободить его от сана, поскольку клялся он своей честью священнослужителя. Дамион остановился, пораженный этой внезапной мыслью. В приливе внутренней ясности он увидел, что лучше решения быть не может. В любом случае он не сможет остаться в ордене, а отказавшись официально от своего призвания, он хотя бы сохранит какие-то обрывки достоинства. Вернувшись к столу, он отодвинул обе записки, взял перо и бумагу и начал писать свою – аббату Холму.

Несколько черновиков потребовалось, чтобы написать все как надо, и тогда, закончив с первым письмом, он начал писать еще одно – в приемную верховного патриарха. Больше часа прошло, пока он, наконец, положил перо и расправил ноющие плечи. Усталость была такая, будто он долго боролся с сильным противником. Но дело сделано: написав эти письма, он закончил самую важную главу своей жизни. Что из того, что они пока еще не доставлены и его обеты не разрешены формально? Решение принято. Как остров Яна, уменьшающийся за кормой корабля, уходил в прошлое мир священства со своей аурой достоинства, святости, древности, с манящим великолепием облачения и обрядов. Вера останется с ним, утешение ее будет ему предложено, храмы ее не закроют перед ним своих дверей. Но учреждения, укрывавшие и питавшие его с раннего детства, более не будут этого делать. Он снова сирота, без родных, без дома и родины, брошенный в этот мир пробиваться своим путем. Больше нет перед ним безопасного и надежного будущего, есть лишь темный простор неопределенности.

Зато Лорелин будет спасена. В конце концов, только это и важно: не его будущее, не его призвание, но человеческая жизнь, повисшая сейчас на ниточке.

Он тупо посмотрел на письма, потом подошел к платяному шкафу. Кроме зимнего плаща и запасных сутан там висела мирская одежда. Каждому священнику полагалось держать ее на случай, если священноначалие решит снять с него сан и изгнать из монастыря. Грубая полотняная рубаха и холщовые штаны служили постоянным напоминанием о каре за ослушание: изгнание в мир. Дамион потрогал ткань, потом, поддавшись побуждению, стянул с себя сутану и натянул запретную одежду. Она странно ощущалась на теле после почти двух лет свободной и удобной рясы. Но ничего, привыкнет.

Вдруг ему стало душно в тесной комнате. Он открыл дверь, все еще в мирских одеждах, и пошел по пустому коридору среди запертых келий. Вниз по широкой каменной лестнице, через парадный вестибюль к наружным дверям. На пороге он остановился, приотворив дверь, чтобы вдохнуть вечерний воздух с обертонами весны. Ночь была тиха и спокойна: полумесяц плыл в темно-синем небе, подобный выпяченному парусу, звезды над головой сияли в больших призрачных гало, будто раздувались в атмосфере земли. Среди них распустила пушистый хвост Великая комета. Даже после восхода она останется сиять на дневном небе, световая точка, видимая простым глазом.

Явится в небе новая звезда, сияющая даже днем…

Сверкнула огненным следом падающая звезда, и вспомнились слова Аны: «Видели вы когда-нибудь падающую звезду? В высоте она ярко пылает, но у земли огонь ее гаснет. Если кто идет ее, то примет за обычный камень среди других камней, никогда не подумает, что она сияла в небе. Так и Трина Лиа, дочь Земли и Неба».

Будто сами небеса вступили в заговор с немереями: каждый знак возникал в свое время, будто ими управлял часовой механизм. Но что же здесь такого странного? Древние хорошо знали небесные тела и законы их движения. Есть геометрическая картина, симметрия орбит и траекторий, и достаточно искусный астроном сможет рассчитать путь на столетия вперед…

Что не объясняло ни предреченного явления свитка, ни странных умений немереев. Это на совпадение не спишешь.

Вдруг ему показалось странным, что он после всех этих месяцев растущего сомнения должен оставить сан как раз тогда, когда вселенная начала являть следы разума, лежащего в ее основе.

Дамион спустился вниз и пошел через поля напрямик.

Лорелин тоже шла одна под сияющим небом. Как следует подумав, она решила, что в городе ее найти будет легче, чем в окрестностях. Слишком много людей там ее увидят и потом смогут рассказать. План у нее был такой: перебраться через горы и поискать работу на фермах. Поэтому она пошла от монастыря по Старой Дороге, ведущей к хребту. А приятно будет, говорила она себе, работать на ферме: доить коров, носить ягнят на руках, а вокруг – только деревянные стены какого-нибудь хлева. Такое место, куда можно прийти и уйти, когда захочешь.

– Вот эта жизнь по мне, – говорила она себе, шагая по дороге. – Свободы навалом – и никаких больше стен!

И когда-нибудь, быть может, заработав достаточно денег, она поедет по стране искать свою семью, своих родителей. Очень мало людей с запада приезжало жить на архипелаг. Наверное, найдется человек, который расскажет ей, кто были ее Родители и откуда. А быть может – и тут резко кольнуло душу давним желанием – она найдет ответ на самый важный свой вопрос: почему в ней живет жгучая уверенность, что есть нечто такое, что она должна сделать, что не без причины живет она на свете. Та Цель, что манит ее, может оказаться где-то в неизведанных землях или сама ее найти. Но Лорелин точно знала, что это знание, эта Цель никогда не придет к ней в стенах женского монастыря. И потому она уходила с высокими надеждами, и с каждым шагом прочь от монастырского заточения светлее становилось на сердце. Через плечо перекинут был узелок с запасным платьем и бельем, запасом еды и прочей необходимой мелочью.

Только одна мысль заставила ненадолго замедлить шаг. Лорелин все думала об Эйлии Корабельщик, о ее тихом голосе и сочувственных глазах. Островитянка была единственной за всю ее жизнь, кого можно было назвать подругой, и на миг Лорелин сбилась с шага, решимость уступила печали при мысли о том, как сейчас тревожится Эйлия. Может, надо было оставить записку и ей, объяснить, почему ушла? И что если девчонки снова начнут изводить Эйлию, лишенную защиты Лорелин?

– Не удивлюсь, если они на нее навалятся, – говорила вслух сама с собой Лорелин. – Она из тех, кто никогда не даст сдачи, и они это знают, мерзавки!

На миг она остановилась, споря сама с собой и оглядываясь на монастырь. Но снова представила себе, что проведет остаток жизни в четырех стенах, и заставила себя идти дальше, хотя и ссутулила плечи, будто шла против ветра.

Дойдя до начала подножий гряды, она услышала за собой стук копыт. Может быть, всего лишь какой-то крестьянин едет по своим делам, но это мог быть и кто-нибудь, кого послали монахини найти ее и привести обратно. Прятаться было поздно: всадник наверняка уже увидел ее в свете луны. И она осталась стоять, где стояла, вызывающе скрестив руки на груди, и ждала, пока он подъедет. Кто бы это ни был, если он думает, что она вот так просто даст уволочь себя обратно в монастырь, пусть лучше подумает еще раз.

Темный силуэт всадника на лошади быстро приближался, залитый светом луны и звезд. Лорелин ахнула, когда он стал ясно виден, и застыла как завороженная, а когда до нее дошло, что надо бежать – было уже поздно.

* * *

Дамион сам не знал, зачем пошел в развалины. Что-то его звало оттуда: какая-то сила, неясная, но настойчивая, направляла его. Впереди лежали руины голых стен, обнажившийся фундамент, поросший лианами, ночной ветерок нес волнующий запах теплицы и старого влажного камня. Дамион остановился, вдыхая этот запах. Мальчишкой он приходил сюда играть. Он был рыцарем, скачущим на битву с воинством зла или мчащимся спасать попавшую в беду прекрасную даму. Утраченные детские мечты вернулись к нему в холодном весеннем воздухе. Он подумал о своем отце, подумал, не лелеял ли и тот подобные грезы в детстве – грезы, которые дожили до его зрелых лет, если верна догадка Аны о том, кто его родители.

Он вошел в осыпающуюся арку, зашагал по заросшим травой булыжникам двора. Выветренные стены и корпус башни возвышались контуром в ночи, каменный дракон на бастионе оскалил в безмолвном рычании сломанные зубы. Этот призрак давнего детства должен был бы ощущаться как знакомый и надежный, но почему-то в темноте было в нем нечто необъяснимо зловещее. Дамион стоял и смотрел, но тут услышал звук, заставивший встрепенуться: подковы стучали по камням. На старой элейской дороге.

Что-то за пределами чувств, недавно проснувшееся в нем, успело его предупредить. Он быстро спрятался за осыпавшейся стеной.

Из тени за полуразрушенными внешними стенами выехал всадник на лошади, оба странного вида. На лошади было убранство боевого коня древних времен, развевающийся чепрак и стальная броня, так что видна была только вороная шея и длинный струящийся хвост. И всадник был в доспехах, в поножах и наручах и в кирасе под черным плащом. Гербом на плаще и на щите был вздыбленный дракон.

«Принц-призрак! – мелькнула мысль у пораженного Дамиона. – Кто-то снова его изображает. Но что это такое белое он везет?»

Похоже было на полузавернутый рулон ткани, притороченный к боку лошади. Конь и всадник приблизились, и Дамион разглядел обмякшее девичье тело, переброшенное через луку седла, и белое платье послушницы, светящееся при луне. Голова ее наклонилась, длинные светлые косы свесились вниз.

– Лорелин! – крикнул Дамион.

Отбросив всякую осторожность, он вскочил на ноги. Конь фыркнул и затанцевал. Всадник натянул поводья и застыл на миг, блестящий под луной, невероятный.

Дамион с воплем бросился к всаднику и схватил свисающую руку Лорелин. Ни на крик, ни на прикосновение она никак не отреагировала. В обмороке – или мертва?

– Отпусти ее! – завопил Дамион, пытаясь вырвать безжизненное тело из хватки противника. Кем бы тот ни был, бесплотным духом он быть не мог: Дамиону никак было не разжать хватку металлических рук. Он гневным взором вперился в лишенную лица голову, пытаясь заглянуть в глазные щели забрала, и оттуда на него глянули два бледных горящих глаза.

Дамион отпрянул; ярость сменилась страхом – но поздно. Тяжелая рука в металлической перчатке обрушилась на его затылок, когда он еще пытался вывернуться, ослепительный свет вспыхнул под веками, и Дамион рухнул в ринувшуюся ему навстречу темноту.

Он оживал, чувствую пульсирующую в затылке боль. Со стоном он шевельнулся, ощутил спиной твердый камень. Веки, затрепетав, раскрылись. Он лежал на земле, в просторной темноте, где на неровных каменных стенах плясали красные отсветы. Свет исходил от прыгающих языков пламени, а перед ним сновали темные демонические силуэты. Спертый воздух разъедал глаза дымом, но постепенно картина прояснялась…

Никогда Дамион не верил в буквальном смысле в Пропасть Погибших…

На звук его стонов одна из фигур приблизилась, пнула его сапогом в ребра. Сапог ощущался весьма реально.

– Вставай! – приказал демон.

Дамион застонал и с трудом поднялся на ноги. Чувства прояснились, и он увидел, что находится в большой продолговатой комнате с грубо выложенными каменными стенами. Инфернальное пламя превратилось в факелы на стенах. Катакомбы?Пока он стоял, держась за ноющие ребра, подошли двое, заломили ему руки за спину и потащили куда-то назад, где мельтешили другие фигуры. Примерно с десяток мужчин и женщин, лица наполовину скрыты тенями от дрожащих факелов. Неужто это немереи?

– Отпустите меня, – прохрипел он. Они не отреагировали.

Он вспомнил схватку с рыцарем, подумал на миг, не привиделась ли она в кошмаре. Все это невозможно – абсолютно невозможно. Это сцена из его детских фантазий. Злой рыцарь, скачущий в цитадель замка, дама в беде. И он, как герой его молодости, бросается в опасное приключение… Но голова болела именно там, куда пришелся удар.

– Где она? Где Лорелин?

Ему ответил верзила, который пнул его в ребра:

– Ее забрал Мандрагор.

– Кто такой Мандрагор? Я хочу видеть Ану! Издевательский смех прозвучал ему в ответ.

– Это вряд ли, – фыркнул кто-то из тени.

– Она меня знает! Скажите ей, что я хочу с ней говорить!

– А чего это вдруг мы пойдем к ней?

– Она ведь ваша предводительница?

– Эта старая карга? Сдалась она нам! Он вытаращил глаза:

– Так вы не немереи?

– Немереи? Они нам не друзья.

– Кто вы? – сумел прохрипеть Дамион.

Подошел еще один человек, тощий и нечесаный, и осклабился в лицо Дамиону. Гримаса перешла в смешок, открывающий желтые гнилые зубы. Дамион вдруг понял.

– Так это вы жгли сараи, нападали на скот! Но зачем? – вскрикнул он.

Ответа не было, но никто не стал отрицать. Дамион постарался, чтобы его голос звучал ровно.

– Послушайте, я служитель Веры, и ничего вам не сделал.

– Вот как? – издевательски-враждебно отозвался тощий. – А это не ты разве привез свиток с архипелага? Не ты отдал его старой Ане? А что это ты делал в развалинах в такой ранний час? Искал свою драгоценную Лорелин?

Он пододвинулся, смеясь прямо в лицо Дамиону, обдавая вонючим дыханием из щербатого рта.

– Вы лучше ее отпустите, да и меня тоже, иначе у вас будут крупные неприятности с властями.

Он попытался вложить в голос силу и строгость. Тощий замотал космами:

– Ну нет, ты видел наше место сбора. Ты слишком много знаешь.

Дамион раскрыл рот – и промолчал. Эти люди совершенно безумные, нет смысла пытаться их урезонить. Его наверняка пойдут искать, когда убедятся, что он пропал… и тут сердце нырнуло вниз при мысли о письмах, которые он оставил аббату и патриарху. Они же так и лежат на столе, на самом виду, и в них он заявил, что оставляет Академию и свое служение. Аббат их прочтет и решит, что заблудший капеллан просто сбежал, как Лорелин, и оставил эти письма, чтобы его не искали.

Недолгий прилив уверенности в себе тут же увял. Оставалась лишь одна надежда – что Ана и ее немереи узнают о его пленении и предупредят аббата. А пока надо ждать – и надеяться, что его пленители не захотят срывать на нем свои злобные капризы.

Шли часы. Он сидел, держа руки на коленях, полудремал. Прошла ночь и, наверное, весь следующий день. Глаза постепенно привыкли к тусклому свету факелов, и Дамион разглядел, что находится в похожем на туннель помещении с закругленными кровлей и стенами, и в обе стороны туннель теряется в темноте. На ближайшей стене черной краской был нарисован символ: дракон в короне, схвативший себя зубами за хвост. Иногда так изображают Вормира, как змею уроборос, кругообразное тело которой символизирует бесконечность. Но обычно без короны. Здесь, очевидно, изображен символ Модриана-Валдура – дракон, пожирающий сам себя.

Как загипнотизированный, смотрел на него Дамион. Книги по чародейству, которые он читал, говорили о культе Модриана. Некоторые авторы утверждали, что падший архангел, коварный Враг Веры, был когда-то у древних одним из богов. Но поклонение ему было запрещено из-за жестоких обрядов, и Модриана из старого пантеона выбросили. Таким образом, говорили эти авторы, возник миф о «низвержении Модриана с Неба». У антиподов Модриан постепенно почти слился воедино с зимбурийским богом Валдуром, обряды поклонения которому были почти такими же; и так возникло мнение, что это по сути один и тот же бог. Если в современной Маурайнии может существовать ковен немереев, почему не может быть и ковена модрианистов? Ничего невозможного в этом нет. Если же такой ковен существует, то его члены и немереи Аны должны быть заклятыми врагами, потому что и те, и другие верят в Трину Лиа. Для немереев она спасительница, для модрианистов – злейший враг, противник их темного бога. Естественно, обеим группам нужен свиток, в котором говорится о местоположении Звездного Камня и силах, которыми может воспользоваться либо принцесса, либо князь тьмы. А те зимбурийцы, что сейчас здесь? Они могут быть союзниками модрианистов, или считать их своими соперниками, или даже не знать о них…

Вскоре он заметил, что его тюремщики жарко спорят, пытаясь решить, что следует с ним делать. Он подумал, не попытаться ли сбежать, но тут же эту мысль отверг и стал внимательно прислушиваться. Было такое впечатление, что колдуны, или модрианисты, или кто они там, должны спешно покинуть туннели: кому-то стало известно про них. Несколько раз говорилось слово «патриарх», хотя что о нем говорили, расслышать не удалось. Наконец здоровенный неотесанный мужик заявил:

– Сделать нужно только одно, и вы все знаете, что. Попа с собой брать нельзя, его должен забрать Мандрагор.

– Да он же еще в отключке, – бросил кто-то.

– Скоро оклемается. Суньте попа в дыру: Мандрагор его там быстро найдет.

«Опять Мандрагор. Кто же это такой?»

Дамион не успел это подумать, как двое здоровых парней подхватили его под руки и поволокли по проходу, ведущему куда-то вниз.

«И что такое «дыра»?»

Катакомбы тянулись куда дальше, чем он себе представлял. Будто идешь по необъятному лабиринту кроличьих или кротовых ходов, переходя из туннеля в туннель. Остались позади мощеные коридоры, начались узкие расщелины, вырубленные прямо в скале, и Дамион ощутил что-то очень похожее на панический страх. Невыносимый вес земли и камня опасно навис над головой, давя почти физически. Огни факелов, которые несли конвоиры, едва горели в недвижном затхлом воздухе. Может быть, его ведут в какой-то нижний мир язычников, подальше от земель живых.

Наконец его ввели в широкую камеру, похожую на пещеру, и в каменном ее полу зияла дыра – как раз пролезть человеку. Конвоиры подтолкнули к ней Дамиона.

– Туда, – сказал один, для верности поддав ему в спину.

Дамион отшатнулся:

– А что там внизу?

Не говоря больше ни слова, они скрутили его и сунули в дыру. Он завопил, но падение оказалось не таким долгим, как он боялся, и Дамион удачно приземлился на руки и ноги. Мелькнули факелы, осветив склонившиеся над дырой лица, а потом оба приведших его направились туда, откуда пришли – поспешно, будто даже в испуге. Свет факелов задрожал и погас, оставив Дамиона в угольной темноте ямы. Он не видел даже поднесенной к лицу руки.

Пол этой темницы был природным камнем, шероховатым и неровным. Вдали слышалась капель, падавшая в какое-то невидимое озерцо, и гулкое эхо создавало впечатление обширного помещения, шире и выше, чем ему сперва показалось. Дамион медленно пошел вперед – и ободрал голень о вертикальный камень. Не удержавшись от крика боли, он услышал эхо, загудевшее по всей темнице. Тогда он остановился, боясь провалиться в какую-нибудь трещину. Его наполнил ужас – ужас перед тьмой и ее коварными опасностями: ямы, трещины, затаившиеся во мраке звери. Ужас самой темноты, слепящей, окутывающей, безжалостной.

Дамион осторожно сел, прислонился на ощупь к другому выступающему камню и опустил на колени все еще пульсирующую болью голову.

«Куда же это я попал? И где Лорелин?»

Кто-то звал ее по имени.

Но это был не тот голос, что настойчиво призывал ее через темноту, лежащую позади ее мыслей. Не тот неясный и приглушенный, как голоса, которые она слышала раньше внутри себя, но ясный и четкий: каждое слово доходило до нее отчетливо, будто произносилось прямо в ухо. Она застонала, пошевелилась и ощутила под собой мягкость постели.

Лорелин! – звал голос.

Она открыла глаза. Желтая паутина света засияла перед ней, переливалась, превращаясь в дрожащие языки нескольких свечей. Они были расставлены по всей большой комнате, в канделябрах на столе или в подсвечниках на стенах. Она лежала на кровати с красным балдахином и смотрела в щель занавесей. Откинув их, Лорелин вскочила на ноги. Комнату загромождали всякие предметы: разрисованные ширмы, вазы с изображением свернувшегося дракона, шахматные фигурки из меди или резного дерева. Стены построены из больших каменных блоков, завешены гобеленами. Окон не было. Узел Лорелин лежал на полу рядом с кроватью. Больше никого в комнате не было, и все равно она ощущала чье-то присутствие.

– Где я? – громко спросила Лорелин. И ей ответил тот же голос.

Не бойся, – сказал он, точнее, подумал у нее в голове.

Но Лорелин, наверное, первый раз в жизни испугалась по-настоящему. Она потерла виски, пытаясь вспомнить. И снова увидела черного рыцаря на коне, и тогда дико осмотрелась в тускло освещенной комнате.

– Ты… ты тот, кого мы с отцом Дамионом видели в церкви!

Это был я. Да.

Принц-призрак. Голос Лорелин упал до шепота:

– Ты дух?

Нет. Я настоящий – такой же, как ты. Призрака нет и не было никогда. Это лишь сказки для ребят. Я переоделся призраком, чтобы меня боялись.

– Но зачем? – Она завертелась, всматриваясь в темноту за свечами. – Кто ты? Где ты? Я тебя не вижу.

Потому что я не там, где ты. Но недалеко. Я иду. Скоро ты меня увидишь.

– Что это за комната? Где я?

Ради твоей безопасности я не могу ответить тебе.

– Отпусти меня!

Пока нет. Тебе грозит опасность, Лорелин. Из-за твоих особых способностей есть много людей, которые желают тебе зла, и есть другие, которые хотят тебя использовать. Но не бойся: пока ты со мной, тебе ничего не грозит. Я буду твоим защитником и другом. Я оставил тебе еду: видишь накрытые тарелки на столе? Верь мне: я дам тебе все, что нужно.

Она задрала подбородок, стараясь быть смелой.

– Я здесь не останусь. Я не дам снова себя запереть. Почему все хотят меня куда-нибудь запрятать? Я этого терпеть не буду, слышишь? Я убегу! – крикнула она в темноту.

В голосе послышался не гнев и не досада, а скорее веселое добродушие.

Попробуй, если хочешь. Но это невозможно.

 

9 ЙОМАР

Эйлия глядела в окно общего зала, ощущая себя ужасно несчастной. Еще и близко не наступил вечер, но день выдался такой темный, что время казалось куда более поздним: с гор спустился туман, закрыв собой солнце и всю землю. Не видно было ни Академии, ни развалин. Будто глядишь в серую пустоту.

– Пока ничего нового? – спросила она тревожно у вошедшей Арианлин.

– Боюсь, что нет.

– В таком тумане им ее ни за что не найти. Придется ждать, пока прояснится, – сказала Жанет.

– Но туман может продержаться весь день. Кто знает, когда он поднимется? А она, может быть, лежит где-то в поле, раненая…

– Да перестань ты каркать, Эйлия! – раздраженно буркнула Жанет. – Если бы она была ранена, ее бы уже нашли. Она не сомневаюсь, уже очень далеко. Вспомни, что она написала.

Сестра Вера показала им тот клочок бумаги с каракулями, когда расспрашивала вчера вечером о Лорелин. Эти несколько слов до сих пор еще жгли мозг Эйлии раскаленным тавром.

– Я же знала, что она несчастна, но никогда не думала, что она и в самом деле сбежит, – застонала Эйлия. – Бедняжка Лорелин! Куда же она могла пойти?

Люсина рассмеялась никак не добродушно:

– Вопрос не в том, куда она пошла, Червячок. Вопрос – с кем.

– Ты это о чем? – повернулась к ней Эйлия.

– А ты подумай головой! Кто еще исчез?

Обычно розовое лицо Белины сильно побледнело:

– Отец Дамион!

Действительно: Дамиона в это утро в церкви не было. На службе его заменил один из деревенских священников.

– И поэтому патриарх Норвин прибыл в Академию? – спросила Арианлин. – А зачем он тогда привел с собой всех этих людей?

– Этого я тебе не скажу. Но я знаю, что Дамион вчера вечером ушел из Академии, – заявила Люсина. – У мальчишек в Дортуарах ходит слух: он просто сбежал, оставив аббату записку. Монахи и магистры держат язык за зубами, но ребята кое-что услышали. Какое-то время тому назад ему перестало нравиться его призвание, и он решил, наконец, все бросить. Ушел насовсем.

– Не верю! – в отчаянии крикнула Белина.

– Не веришь? – усмехнулась Люсина. – Феррел Лес мне говорил, что видел, как вчера вечером отец Дамион уходил в поля. И был одет в штаны и рубашку. Ну так куда он направился так поздно и так одетый, и почему он не вернулся? – победно спросила она.

– Может быть, он искал Лорелин, – предположила Эйлия, пытаясь погасить растущее в сердце отчаяние. – А ходить по полям в длинной сутане трудно.

– Или сбежал ее догонять, – хихикнула Люсина. Она обращала эти слова к Белине, чтобы нарочно ее помучить, и потому не заметила пораженного горем лица Эйлии. – Наверняка они давно уже это задумали. Он, естественно, в нее влюблен: юная дева, которую он спас с ужасного архипелага! Сейчас он спасает ее от монастыря и рясы. Как это романтично! – Она усмехнулась шире, глядя на Белину: – «Простите меня, я не хочу быть монахиней»!

В ее язвительных устах эти слова приобретали иной смысл.

Эйлия встала из кресла и вышла из комнаты.

Сняв свой плащ с гвоздя в прихожей, она открыла дверь. Бледные клочья тумана поплыли внутрь, влажный воздух стал пробирать до костей, но это была приятная перемена после душной рекреации. Эйлия встала на пороге, всматриваясь в серую пелену. Мощеная дорожка изгибалась и уходила в ничто – только несколько первых пар деревьев длинной аллеи еще были видны, и туман завесил их темные сучья капельками воды.

«Куда могла пойти Лорелин? Если бы я только стала ей другом! – виновато подумала Эйлия. – Она могла бы мне довериться, рассказать о своих планах. Может, я бы даже отговорила ее от бегства».

Эйлия пошла через раскисшее поле, пока перед ней вдруг не встали материализовавшись из тумана стены куртины. Лорелин часто пряталась в развалинах, когда ей бывало грустно, находила временное убежище в их пустых комнатах. Вполне возможно, что она опять здесь, быть может, в одном из скрытых подземелий – пережидает, пока утихнет переполох и кончатся поиски, чтобы уйти потом. Руины замка покрывают не акр, так что спрятаться просто. Эйлия шла вперед, осторожно выбирая путь между каменными проходами и кордегардиями с сорванной крышей, где ползучие растения осторожными усиками ощупывали выбитые окна, покрывая одинаково и внутренние, и внешние стены.

– Лорелин! Лорелин, ты здесь? – звала она. – Я никому не скажу, Лори, только отзовись, пожалуйста!

Эйлия задержала дыхание, ожидая ответа. Молчание после затихшего вдали эха. А потом – жуткий, рыдающий вопль.

Эйлия резко обернулась, уверенная, что это был голос Лорелин, что она лежит где-то в развалинах – со сломанной ногой, быть может! Но тут же этот голос был подхвачен еще несколькими – бессловесный, нечеловеческий хор. «Что это может быть?» – подумала, дрожа, Эйлия. Как будто хором вопит шабаш ведьм или все призраки замка оплакивают кого-то…

Но тут она увидела какие-то фигурки, сидящие под сломанной аркой в нескольких шагах от нее. У нее на глазах одна из них подняла голову и испустила высокий, вибрирующий вопль. Остальные подхватили хором.

Дикие кошки, живущие в развалинах! Кажется, среди них и серая кошка старой Аны, сидит в середине группы. Со вздохом облегчения Эйлия позвала их, протянув руку, но при звуке ее голоса они растворились в тумане – наверное продолжать свои серенады где-нибудь в другом месте. Эйлия двинулась дальше.

Никаких признаков Лорелин нигде не было. Эйлию наполнили сомнения, стали царапать ядовитые коготки подозрений. А что если злобное замечание Люсины было правдой? Если Дамион ради Лорелин бросил свое служение и сбежал с нею? Эйлия отчаянно хотела верить, что этого не может быть, но… чем что-то ужаснее, подумала она печально, тем оно вероятнее оказывается правдой.

«Ужаснее? Лицемерка ты! Все просто: ты ревнуешь. Признайся хоть перед собой: тебе хочется, чтобы это с тобой он готов был сбежать».

– Нет! – вскрикнула она шепотом, будто произнесенное вслух «нет» могло заглушить внутренний голос и осознание, которое он ей принес.

Она влюблена – наконец она это признала, влюблена, как принцесса Лира, как все героини старых легенд. На краткий миг восторга ей вдруг стали ясны все романтические легенды так, как никогда раньше, она ощутили их радость и их желание – и горечь разбитого сердца. Эйлия попыталась смотреть на свое положение с точки зрения трагедии и романтики – но это было бесполезно. Слишком глубока была рана, чтобы залечить ее воображением.

– Почему ты никогда не пыталась хоть заговорить с ним? – упрекала она себя шепотом. – Ты могла бы стать ему другом – и тогда у тебя хоть какие-то счастливые воспоминания остались бы. Но нет – ты только таращилась на него, разинув рот, дура ты, и теперь он ушел, навсегда ушел! – Она замолчала, потом, мучая себя, еще раз произнесла: – Навсегда! – Древние стены эхом вернули ей это слово.

В унынии Эйлия смотрела на них – на памятники миновавшему времени, где каждый камень дышит древностью. Подойдя к одному из них, она тронула его кончиками пальцев, потом прильнула к стене щекой. Эта стена – мост, подумалось ей, мост через время, через пропасть столетий. На той стороне этой пропасти люди, которые давным-давно жили в этом замке и – вдруг пришло осознание – были такими же живыми, как она сейчас. Внутренним зрением она увидела их, не застывшими стилизованными фигурами в иллюстрированном тексте, а просто как людей: владетельные дворяне с супругами в дорогих уборах, рыцари и монахи, незаметные слуги. Не по этим ли бастионам ходил король Андарион, хмуря брови, отягощенный бременем своего царствования? А его сын, злосчастный и коварный принц Морлин, – может, и он когда-нибудь останавливался здесь, погруженный в мрачные думы, вот на этом же куске каменной мостовой, где стоит она? Придя сюда, она соединились с ними со всеми, включилась вместе с ними в тот великий поток, которым был Халдарион все долгие века своего существования. Сколько людей прожило жизнь в этих стенах, любя и тоскуя, свидетелями приходящих и уходящих войн, и моровых язв, и голода? Что ее несчастья по сравнению со всеми их страданиями? Капля в океане – мимолетная секунда вечности. И сколько еще людей придет страдать и скорбеть после нее?

Но от этой новой точки зрения боль не стала слабее, а лишь усилилась. Она подумала о Большом острове, ровном и голом, не тронутом бурями истории, и вдруг сердце ее потянулось туда. Мать с теткой навещали ее несколько дней назад, говорили о том, чтобы вернуться на остров, к мужьям, раз зима прошла, а война так и не началась, и ясно было: они ждут, что она поедет с ними. Тогда она была полна отчаяния и внутреннего протеста. Но сейчас перспектива расстаться с Академией не ужасала, потому что в Академии нет Дамиона, и больше не встретиться с ним случайно в библиотеке, не увидеть мельком его лицо за окном его комнаты. Эйлия остановилась, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. Да, она вернется к родным, вернется домой, в свою деревушку, к крошечному иллюминатору своей комнаты.

«Но что за жизнь у меня там будет? Как я буду жить? Выйду за человека, которого я не люблю, просто по необходимости – потому что как я могу любить кого-то, кроме Дамиона? А либо так, либо остаться старой девой, обузой своим родственникам, человеком, которого все жалеют. – Мысль об этом была невыносимой. – Я могла бы остаться здесь и стать монахиней, вступить в сестричество монастыря. Мне бы разрешили изучать и писать трактаты, учить пансионерок. Я была бы занята настолько, что для одиночества не останется времени, и иногда меня навещал бы Джейм, сходя на берег. – Она искала, чем себя утешить. – Я никогда на самом деле не хотела влюбляться: может быть, поэтому я выбрала того, кого никогда, никогда не могла бы получить. Сейчас мне легче будет примириться с мыслью никогда не выйти замуж».

Но в душе осталось беспокойство, будто что-то там ворочалось, собираясь вот-вот проснуться – что-то, чему теперь надо бы заснуть навеки. Ей послышался звон закрывающихся ворот монастыря, отрезающих ее от мира, закупоривающих внутри, и на миг ее охватила паника. Женщина, имеющая истинное призвание, не испугалась бы. У нее были бы другие чувства. Она бы пошла в монастырь как в объятия любви.

Как это говорила Лорелин? «Мне надоело сидеть взаперти в четырех стенах!»

Голос в памяти звучал тоской, отчаянием. Девушка была так несчастна! Может быть, если бы Эйлия так не уходила в себя, действительно попыталась бы стать Лорелин другом, ничего бы этого не случилось. Лорелин осталась бы в Академии, утешенная ее дружбой; может быть, она бы даже смирилась с жизнью монахини, если бы они с Эйлией вместе приняли постриг. И Дамион, быть может, остался бы здесь. «Все это я наделала – я навлекла это на себя».

Эйлия спрятала лицо в ладонях, раскачиваясь взад-вперед.

Потом подняла голову и огляделась, и еще раз позвала в призрачной надежде, что услышит ответ.

– Лорелин! Ты меня слышишь? Лори, это я, Эйлия! Ответь, прошу тебя, пожалуйста!

Ответа не было. Эйлия побрела дальше.

В одной из разрушенных сторожевых башен она остановилась и огляделась. В заросшей лозами стене справа показалось отверстие, хотя Эйлия могла бы поклясться, что раньше его не было: низенькая дверь, ведущая в проход, каменный свод которого наклонно уходил вниз, в темноту. Дверь заросла густым плющом – поэтому, сказала себе Эйлия, она ее и не замечала никогда. Но сейчас она была видна совершенно ясно, будто появилась по волшебству. Эйлия смотрела, думая, куда ведет этот ход и не опасно ли по нему идти, но тут из темного отверстия послышался звук шагов. Кто-то шел оттуда.

– Лорелин! – шаги затихли, потом снова стали приближаться, быстрее. Эйлию заполнила радость облегчения. – Лорелин, слава небесам! Я знала, что ты здесь…

Но из двери появился человек – и это не была Лорелин. Вышел высокий монах, одетый в черную рясу, с надвинутым на лицо капюшоном. Он пригнулся у выхода и вышел на открытое место, выпрямился во весь рост.

Эйлия смотрела на него в недоумении. Братья Святого Атариэля носили серые одежды. Кто же этот человек? Не успела она задать себе этот вопрос, как вспомнился дрожащий голос Бслины: «Он одет в рясу монаха, лицо его скрывает капюшон». Нет, это смешно! Но когда из рукавов явились длинные, белые, тонкопалые руки, воображение Эйлии подсказало, что сейчас из-под капюшона явится лицо чудовища, сверхъестественный ужас. Как завороженная, она смотрела, не в силах ни шевельнуться, ни заговорить.

И потому потрясением для нее было увидеть под капюшоном лицо вполне человеческое – и даже красивое. Верность не позволила бы ей признать, что он так же красив, как Дамион, но определенно он был хорош. Худое лицо с тонкими чертами, глаза чуть раскосые под темными, хорошо очерченными бровями, нос почти орлиный, широкие скулы. Цвет лица неестественно белый – цвет кожи, которая редко видит солнце. Но волосы, спадающие длинной свободной волной на плечи, переливались богатством оттенков: золото с примесью красного, как львиная грива. С невероятным облегчением, что перед ней не призрак, а человек, она не успела подумать, что от этого он не менее, а более опасен.

– Ты либо невероятно храбра, либо необычайно глупа, – произнес человек. Голос его тоже был красив – глубокий и звучный.

– Простите? – переспросила она неуверенно.

– Я тебя узнал. Я тебя видел со старой Аной, в вечер ярмарки. Ты из ее сброда? Это она тебя сюда послала?

– Меня? – повторила она, отступая. – Я не понимаю. Малейшего понятия не имею, о чем вы говорите.

Мужчина приподнял выразительную бровь:

– Ах, не понимаешь?

Глаза его сузились, и он шагнул к ней. Слишком поздно Эйлия поняла опасность: она одна в диких развалинах с каким-то зловещим незнакомцем, и никто не услышит, если она позовет на помощь. А этот человек был разъярен, по причине, которая была ей непонятна. Глаза его горели холодным, яростным светом. Что-то было неправильно в этих глазах. Он подошел ближе, она рассмотрела получше – и кровь застыла у нее в жилах. Таких глаз она никогда не видела у человека. Не серые и не синие, не карие и не зеленые. Они были желтыми: светло-золотистыми, как у дикого зверя. И зрачки не круглые – это были щели, рассекающие радужки как зрачки у кота.

Эйлия не могла вскрикнуть, не могла шевельнуть пальцем. Как в кошмаре, она стояла и только смотрела беспомощно. В ушах ее раздалось рычание, серая муть заклубилась перед глазами. Она свалилась, охваченная оглушающей мягкой тьмой, и ничего больше не помнила.

Дамион брел по бесконечным вьющимся туннелям глубоко в недрах земли. Он шел через просторные залы, каждый больше предыдущего: огромные пространства, в дальние углы которых не доставал свет, уходящие в вечную ночь. Зияющие арки открывались перед ним, черные, как выходы шахт. Что-то в этих глубинах земли наполняло его холодным ужасом, ничего общего не имеющим с прозаическим страхом заблудиться или сломать ногу. Не было конца лабиринту, не было и признаков дневного света – только зал за залом, и снова залы, тянущиеся в бесконечность. Шаги рождали унылое эхо от дальних стен. Дамион в отчаянии остановился. Но, хотя он стоял неподвижно, эхо не затихало – слышались призрачные шаги. Значит, эти звуки – не от его ног. Он резко обернулся – и в темноте позади увидел два горящих глаза.

– Кто ты? – крикнул он, и ответ пришел в виде хриплого шепота, разбудившего несчетное эхо невидимых стен:

Мандрагор… Мандрагор…

Дамион вздрогнул и проснулся.

Он свалился просто от усталости, лежал на полу пещеры. В полной темноте священник не сразу понял, где он. Потом ощутил под собой твердый неудобный камень, боль в голени и ноющий затылок – и все вспомнил. Сколько же он продремал – часы или минуты? И померещилось ему или он в самом деле слышал шаги? Сделав над собой усилие, он сел, дрожа от холода. И вот тут увидел свет.

Сначала с забившимся сердцем он подумал, что это свет пня пробивается сквозь какую-то дальнюю щель в каменной стене. Но свет двигался – это было желтое пламя свечи. Ближе – и еще один огонек появился под ним, отражение. Значит, поблизости подземное озеро. Кто-то, пока невидимый в темноте, шел по другому берегу.

Дамион поднялся и пошел вперед, на свет, как загипнотизированный зверь, пока не оказался у края обширной водной глади. В отблеске свечи можно было только разглядеть береговую линию, и он пошел вдоль нее к тому берегу – свеча служила ему маяком. И куда бы ни шел этот свет, ему навстречу выплывала красота. Из темноты поднимались изящные колонны с каннелюрами, канделябры сверкающего хрусталя, странные драпри, висящие богатыми узорчатыми складками переливающихся оттенков – от зелени и синевы до густо-красного.

Звук шагов прекратился, свет остановился на месте.

– Кто это? Кто здесь? – прозвучал женский голос.

Он заколебался, отвечать или нет: это могла быть почитательница Модриана. Но свет метнулся к нему, быстрый, как светлячок.

– Там кто-то есть, я знаю! Выходи! – крикнул голос. Он звучал знакомо.

Дамион шагнул на свет, увидел его обладательницу – высокую молодую женщину в белом, светлые косы до колен. Сумка или узел переброшена через левое плечо, а в правой руке – свеча в медном подсвечнике.

– Лорелин! – крикнул Дамион, не справляясь с дыханием. – Это ты? Где мы, во имя Семи Небес?

– Дамион! – ахнула она. – Отец Дамион!

Она так поспешно поставила подсвечник, что он опрокинулся и свеча чуть не погасла. Бросившись к Дамиону, девушка схватила его за руки.

– Глазам своим не верю! Как вы меня нашли? Вы меня искали?

– Нет, я тоже пленник, – ответил он. – Почитатели Модриана – они меня бросили в эту пещеру.

Он в удивлении огляделся.

– Все это так необычно – я будто странствовал по какой-то волшебной стране.

Она слегка вздрогнула.

Он протянул руку и коснулся складки свисающей драпировки. Она оказалась не матерчатой, а каменной, твердой, как мрамор, переливающийся тонкими оттенками розового и светло-зеленого. На руку ему упала капля воды. Подняв голову, он увидел бахрому сосулек на потолке, и капельки наливались на их концах.

– Красиво, – выдохнул он, поднимая руку потрогать сосульку.

Она тоже, как занавес, была каменной и непрозрачной. От скального пола поднимались маленькие конуса, натекшие от падающих капель. Некоторые из них слились с потолочными образованиями в перетянутые посередине колонны.

– Похоже, это создано природой, капающей с камня водой.

Он подумал, сколько же надо было времени, чтобы из крошечных капелек образовались эти причудливые формы? Столетия, если не эпохи.

Лорелин прервала его мысли:

– Но я не смогла найти путь наружу. Он бы и не оставил дверь открытой, если бы был способ уйти.

– Он? – Дамион обернулся. – Кто это – он? И какую дверь? Тебя тоже бросили в дыру?

– Какую дыру? Нет, я попала сюда через дверь. Он взял ее за руку.

– Давай-ка начнем с начала, Лорелин. Что с тобой произошло?

Она опустила глаза:

– Я сбежала из монастыря, пока девушки были в городе, на ярмарке. Я знала, что не могу быть монахиней, и не могла больше жить на всем готовом у сестер. Это было неправильно.

– Ты могла прийти ко мне.

– Я думала, что раз вы священник, то будете согласны с матерью-настоятельницей. И еще есть эта подруга монахов Анна и ее люди, но если бы я пошла к ним, то пришлось бы прятаться вместе с ними в туннелях, а это тоже не по мне. Я хотела совсем уйти – начать новую жизнь. Побродить по свету. Может быть, даже узнать, кто мои родители и откуда они.

На это он не нашел, что сказать: слишком это было созвучно его собственному настроению. А она продолжала:

– Но я не успела еще далеко уйти, как услышала сзади на дороге всадника. Он был в броне, как рыцарь. А глаза – помните того человека или кто это был, в церкви ночью?

Она вздрогнула.

– Рассказывай дальше, – попросил он.

– Я хотела убежать, но он – или оно – поскакал за мной, меня схватила чья-то рука, и мне зажали рот чем-то вонючим, и я вроде бы потеряла сознание. А проснулась в комнате, которой никогда раньше не видела, там был он. То есть был, но его самого там не было. Был только его голос.

– То есть он где-то прятался?

– Нет, его голос звучал у меня в голове. Как те голоса, что я слыхала раньше, только куда яснее – каждое слово было слышно. Он сказал, что скоро придет. Я ответила, что сбегу, а он только засмеялся и пропал. Я нашла снаружи коридор и много дверей, но некоторые были заперты, и ни одна не вела наружу. Потом я проголодалась и потому вернулась в комнату, а там была еда, которую он мне оставил, а потом мне захотелось спать, и я снова легла. Когда я проснулась, Мандрагор был уже в комнате.

– Мандрагор?

– Это его имя. Он стоял возле кровати и смотрел на меня. Я не испугалась – он был совсем не страшный, хотя вид у него очень необычный.

– Необычный? В чем именно?

– Ну, во-первых, глаза. Они желтые, и вообще как у кота, а не как у человека. Он подошел ближе и заговорил со мной, но не говоря ни слова.

– Это как?

– У него губы не шевелились. Он говорил прямо у меня в голове. От него исходила какая-то доброта и понимание, такое теплое, уютное ощущение. Я его спросила: «Ты волшебник? Как ты это делаешь?» Он ответил, что да, он волшебник, из очень древних волшебников, которые называют себя немереями. «Как Ана и ее друзья», – сказала я, забыв, что нельзя говорить о них. Но он мне ответил, что Ана и ее ковен не настоящие немереи, а злые колдуны, которые хотят меня использовать, то есть мою силу, и он сказал, что если я позволю им это, моей жизни будет вечно грозить опасность от людей, желающих мне зла. Если только я не останусь с ним. Он обо мне позаботится, увезет далеко, где они меня не достанут. Наконец он ушел, и я снова стала искать дорогу наружу. Я нашла лестницу, ведущую вниз, и так оказалась в этой пещере.

Лорелин подняла свечу и схватила Дамиона за руку.

– Пойдемте, вы должны помочь мне уйти! Я еще не смогла найти выход из пещеры, она все тянется и тянется, но в одном конце этого прохода есть дверь, и я уверена, что она выводит наружу. Она заперта, но вдвоем мы сможем ее вышибить.

– Тогда веди!

Дамиону никогда не забыть этого пути по залам и переходам. По дороге к тюрьме Лорелин они шли мимо картин неземной красоты, полузнакомых, получужих. Сильванитовые рощи, каменные натеки, как застывшие водопады или склоненные кроны плакучих ив. Из пола, будто со дна южного моря, росли хрупкие ветвистые кораллы, переливающиеся постельными оттенками. Стеклистые пряди висели с потолка хрустальной паутинкой. Неожиданно для себя Дамион взбодрился. Даже здесь, в темноте и духоте нутра земли, есть красота. Эти пещеры – храм, воздвигнутый землей самой себе.

И потом, как из сна в сон переходит сновидец, они с Лорелин оказались в новой пещере, больше и просторнее предыдущей. Пол ее был устлан чем-то вроде каменных цветков, синих, розовых и лиловых, и между ними журчал ручеек, через который переброшен был каменный мостик. Вот он выглядел как настоящий мост, сотворенный руками человека, а не как природное образование. И действительно, этот мост создали люди, а не природа: видна была ведущая к нему тропинка, вьющаяся среди известняковых цветов. Тропинка заканчивалась у арочного проема, невероятным образом сделанного в стене и скрытого наполовину бахромой каменных сосулек.

Лорелин нетерпеливо тянула Дамиона вперед, по дорожке, через мост, к двери. Толкнув тяжелую дубовую створку, она потащила священника по узкому коридору из грубо обтесанного камня, потом по винтовой лестнице, еще в одну дверь, в коридор, по обеим сторонам которого тянулись деревянные двери. В простенках стояли безмолвные фигуры, сверкая плитами брони. Забрала опущены, в железных перчатках зажаты боевые топоры.

– В чем дело? – недоуменно спросила Лорелин, когда Дамион невольно отпрянул с возгласом.

Дамион рассмеялся над собой, но не сразу пришел в себя. На миг ему показалось, что это стоят не доспехи, а воины. Примерно десять полных комплектов вооружения – доспехи паладинов, судя по виду. В музее Академии такие же.

– Вот здесь меня держали. Посмотрите.

Лорелин открыла дверь и пригласила его входить.

Дамион остановился на пороге, осматриваясь. Даже королевские апартаменты в раймарском дворце не могли быть обставлены более пышно, чем открывшаяся комната. Огромные гобелены на каменных стенах, у дальней стены – широкая кровать под красно-золотым балдахином на резных столбах. В открытом платяном шкафу не менее полудюжины платьев, таких, что королеве не стыдно надеть: парча, бархат, золотое шитье. Пушистый красный ковер под ногами вился золотыми узорами и был так толст, что ноги утопали, как во мху. Вазы из хрусталя и тонкого фарфора, серебряные подсвечники. В углу лакированный ларец, переполненный ожерельями, браслетами и кольцами с драгоценными камнями.

«Этот Мандрагор, – подумал Дамион, – много путешествует. Гобелены – маракитской работы, ларец – каанский, а ковер – шурканский. Мебель, судя по виду, маурийская, и самой тонкой работы: столы с мраморными столешницами и ящичками черного дерева. А украшения, а статуи – некоторые наверняка еще элейские. Тюремщик Лорелин – человек с огромным и тайным богатством. Вряд ли честно заработанным».

Дамион взял подсвечник, вернулся к двери и выглянул в коридор.

– А куда ведет дверь в том конце коридора? – спросил он.

– Не знаю. Она заперта, – ответила Лорелин и вдруг прервалась на середине фразы и застыла неподвижно, склонив голову, будто слушая. Синие глаза смотрели в никуда.

– В чем дело? – спросил Дамион. Он ничего не слышал.

– Да… хорошо, как скажешь. – Слова девушки были обращены не к Дамиону, и ему стало слегка жутко. Она говорила с кем-то, кого он не видел и не слышал. – У меня ведь нет выбора?

Она обернулась к Дамиону – глаза у нее расширились.

– Это Мандрагор! Говорит, что идет сюда. И ведет с собой кого-то, кто составит мне компанию, как он сказал. А потом он нас обоих куда-то увезет.

Он сжал ее руку:

– Лорелин, надо уходить. Сразу!

– Не буду спорить, – ответила она. – Пошли! И побежала в коридор.

Дамион за ней. Остановившись возле ближайших доспехов, он вывернул из стальной руки алебарду и прикинул на ладони. Потом набросился на дверь. Лезвие боевого топора глубоко вгрызлось в старое дерево. Тяжело дыша, Дамион выдернул его и замахнулся снова. После каждого удара он оборачивался, ожидая, что похититель Лорелин ворвется в коридор. Когда он устал, Лорелин взяла оружие у него из рук и стала рубить сама. «Для девушки она необычайно сильна», – подумал он с удивлением.

Казалось, прошли века, пока они вдвоем, сменяясь и тяжело дыша, смогли вырубить замок. Изувеченная дверь отворилась, за ней оказалась каменная лестница.

– Пробились! – победно вскрикнула Лорелин, и Дамион не успел даже слова сказать, как она заключила его в мощных объятиях.

Это было всего лишь детское проявление восторга и нежности, внезапное и искреннее. Но Дамион чуть не потерял сознание, и не только от силы охвативших его крепких рук. Вдруг как-то сразу он ощутил ее тепло, ее прижавшееся тело, слабый аромат ее густых волос. Когда Лорелин его отпустила, он отшатнулся, ошалелый и несколько встревоженный.

– Побежали наверх! – сказала она, снова поднимая свечу.

– Минутку. – Дамион подошел к ближайшим доспехам и разобрал их, надев на себя нагрудник, перчатки и шлем. Подумав, надел также и перевязь с мечом. Одним Небесам ведомо, что может ждать за лестницей: этот Мандрагор мог поставить в развалинах стражу. – Я пойду первым.

Он устремился по каменным ступеням, почти забыв о Лорелин в стремлении скорее оказаться на поверхности. Лестница вывела в арку, а та – в очередной просторный зал. Дамион огляделся, моргая: здесь было совершенно пусто, только осыпающиеся каменные стены. Пол укрыт соломой, и когда он вошел в зал, две лошади подняли головы и уставились на него. Одна из них – огромная, черная как ночь, другая – изящная, под дамское седло, белая с кремовой гривой. На стене висела сбруя обоих коней, а также старинные доспехи, которые Дамион видел на вороном – неужто всего лишь вчера вечером?

«Вороной для Мандрагора, а белая – для Лорелин», – мрачно подумал Дамион. Он оглядел древние стены зала, понял, наконец, где он, какая это часть развалин замка. Подземной тюрьмой Лорелин, как и следовало ожидать, послужили подземелья замка.

Она встала позади:

– Дамион, что будем делать? Отсюда нет выхода.

– Есть, – ответил он. – Смотри!

Перед ним в серой стене не очень отчетливо, но вполне достоверно можно было разглядеть контуры двери – каменной двери без ручки. Дамион стал ощупывать камни, не поддастся ли один из них, как в церкви паладинов. Через несколько минут поиска потайной механизм сработал. Дамион рванулся вперед по очередному коридору. В конце его тоже была лестница уже более поздней работы: ступени очень широкие и низкие, чтобы лошадь могла пройти. Лестница вела вверх, и там виднелись очертания новой двери. Еще один нажатый камень, еще один распахнувшийся проем – и они вышли наружу, в заросли развалин замка.

Дамион остановился первым. Он стянул с себя тяжелый шлем и остался стоять, тяжело дыша, слушая пение птиц, шорох ветра в деревьях. Бледный свет дня, ослепительный поначалу после темноты подземелья, стал слабеть, когда глаза привыкли: густой туман висел возле башен замка и клубился среди деревьев. Дамион наполнил легкие влажным свежим воздухом и обернулся позвать Лорелин.

– Стой, где стоишь! – приказал голос.

Дамион застыл, потом медленно повернулся. В нескольких шагах от него стоял конь, вороной с белой звездочкой во лбу и белым чулком, а на спине коня – темнокожий всадник. Сердце Дамиона упало – он узнал Йомара, полумохарца на службе у зимбурийцев. Одет он был в черную кожу со стальным нагрудником, и на боку у него висела кривая зимбурийская сабля.

– Я тебя знаю, – буркнул темнокожий, разглядывая Дамиона. – Ты тот поп, что всюду суется? Который заварил всю эту кашу еще на Яне. И теперь ты удрал и пристал к этим дуракам в подземельях.

– Что ты о них знаешь? – спросил Дамион.

– Патриарх Норвин получал безымянные письма о них. Сперва он не обращал внимания, но мы уговорили его действовать. Вот он и послал меня и других своих телохранителей постеречь ваши крысиные норы. Мы знали, что кто-нибудь рано или поздно вылезет подышать.

– Я не вхожу в их секту. Я сбежал от них.

Даже самому Дамиону эти утверждения показались не слишком убедительными.

– Как же! – фыркнул Йомар.

– Ты же служишь не патриарху? – с вызовом спросил Дамион. – Ты служишь зимбурийцам.

– Где прячется твой ковен ведьм, святой отец? – отпарировал мохарец, издевательски подчеркнув титулование.

Дамион не ответил. Он развернулся и бросился бежать – но тут же с разгону налетел на Лорелин, которая оказалась сразу над ним. Они споткнулись, цепляясь друг за друга, и свалились в кучу-малу.

– Беги, Лорелин! – крикнул Дамион, поднимаясь и выдергивая ее рывком с земли.

– Лорелин! – повторил мохарец. Искра интереса мелькнула у него в глазах, и он подъехал поближе. – Значит, ты и есть та самая девчонка. Та, о которой говорилось в записках, что колдуны ее называют Трина Лиа.

– Трина Лиа? – повторила Лорелин. – О чем ты?

Дамион схватил ее за руку и поволок в развалины. Но тут же за ними застучали копыта – всадник не отставал. «Нам его не перегнать», – подумал Дамион, но тут вороной споткнулся на выбоине мостовой и упал на колени, бешено заржав. Мохарец, выругавшись, спрыгнул с него и погнался за ними пешком. Послышался скрежет извлекаемой из ножен стали.

Хоть у них и была фора, он без труда догнал их и схватил Лорелин за правую руку. Угрожающе наставив клинок на Дамиона, он стал отступать, крепко сжимая протестующую девушку.

– Ой! Пусти, больно! – крикнула она возмущенно, пытаясь вывернуться.

– Будет еще больнее, если не пойдешь по-хорошему, – огрызнулся он.

Держа девушку за руку и не обращая внимание на удары, которыми она осыпала его свободной рукой, мохарец возвращался к коню, все еще стоявшему посреди двора на коленях. Угрожая острием клинка, он заставил Лорелин сесть коню на спину, потом вскочил в седло и дал коню шенкеля. Фыркнув, конь с трудом поднялся, дрожа и мотая головой. Метания Лорелин тревожили лошадь: девушка орала и размахивала руками и ногами, случайно даже угодила ногой в лицо Дамиону, когда он подбежал, чтобы вырвать ее у похитителя. Священник рухнул на разбитую мостовую. Мохарец, держа меч у горла девушки, схватил поводья свободной рукой, повернул коня и направил его к ближайшему мосту через ров. Стук копыт и вопли Лорелин затихли на каменной дороге.

Дамион, потирая ушибленную щеку, поднялся на ноги и побежал за лошадью, потом понял, что это бесполезно и остановился в отчаянии.

«Я пытался ее спасти, а вместо того отдал прямо в руки зимбурийцам!»

Тихий звук позади заставил его обернуться. Белый конь подошел к нему сзади и стоял, глядя на стену куртины с выражением легкого вопроса в глазах. В ответ на пристальный взгляд Дамиона он тихо заржал.

Дамион поежился. Он давно не ездил верхом и не было времени седлать лошадь. Но ничего другого не оставалось – он подбежал к коню. Отличное оказалось животное, с добрым нравом и хорошей выучкой: конь склонил переднюю ногу «в поклоне», давая священнику взобраться на спину. Захватив горстями гриву, Дамион послал лошадь вперед. Она сразу же повиновалась. Через секунду Дамион уже скакал по траве внешней ограды, потом по разбитым камням и по деревянному мостику.

Лорелин и ее похититель далеко не ушли: мохарец остановил коня и боролся с девушкой. Дамион ударил лошадь каблуками в бока, но она, очевидно, была обучена ходить не быстрее, чем легким галопом. Дамион видел, как Йомар и Лорелин свалились с коня и продолжали бороться, катаясь по дерну. Оба они посмотрели в его сторону. Мохарец вытаращил глаза и захохотал:

– Сперва этот поп вообразил себя воином, теперь он думает, что умеет ездить верхом! Осторожнее, святой отец! – вскрикнул он насмешливо, когда Дамион обнажил свой короткий меч и неуверенно выставил перед собой. – Как бы вам не порезаться!

Он вспрыгнул в седло.

Дамион молча и угрюмо приближался к нему. Мохарец развернул коня, поднял меч и ждал. Лошадей будто заразила враждебность всадников: сближаясь, они вращали глазами, фыркали, старались друг друга укусить. Мохарец взмахнул клинком,

Дамион как-то поймал удар своим мечом, удачно парировал, хотя сам удар отдался вверх по рукам и по груди. И снова встретились клинки. Йомар выбил у Дамиона из руки оружие, но когда он наклонился нанести удар, священник схватил его за руку. Йомар потерял равновесие и свалился, увлекая за собой Дамиона.

Первым сумел встать мохарец. От ярости он двинул Дамиона по лицу, забыв об оружии. Дамион упал на спину, схватившись за скулу: именно туда же ранее пришелся удар Лорелин. Взмыленные лошади отбежали подальше, а Йомар повернулся к девушке.

– Так, ты пойдешь со мной! – рявкнул он, подходя к ней и хватая за руку. – Меня убьют, если я тебя сейчас потеряю. Так что пойдешь волей или неволей.

Не говоря ни слова, Лорелин отвела свободную руку назад, сжала кулак и ударила его в челюсть.

Мохарец вскрикнул, отшатнулся и упал. Девушка завопила и отпрыгнула, держась за поврежденное запястье.

Дамион снова вскочил на ноги.

– Йомар! – крикнул он. При звуке своего имени чернокожий обернулся. – Как ты можешь? – продолжал Дамион. – Как ты можешь служить зимбурийцам после того, что сделали они с Мохарой…

– Заткнись! – яростно заорал чернокожий. – Ты сам не знаешь, что говоришь. Вообще ничего не знаешь!

Он стал наступать с занесенной саблей, но Дамион пошел ему навстречу, протягивая пустые руки. Мохарец остановился.

– Йомар, послушай! Ты ведь в Маурайнии. Ты можешь в любой момент уйти и быть свободным! Оставь зимбурийцев, останься здесь, с нами!

– Уйти? – Йомар гневно засверкал глазами. – И что делать? Осесть в городе или в деревушке? Да, меня среди маурийцев никак не найти! – Он показал на свое черное лицо. – Меня выследят. И убьют. Не понимаешь? Я теперь слишком много знаю…

– Мы тебя спрячем, – пообещал Дамион. – В катакомбах, где зимбурийцам тебя ни за что не найти. Переправим в другую страну.

Он был в двух шагах от мохарца, на расстоянии удара саблей. Острие приподнялось – но удара не последовало.

– Йомар, они ее убьют, если ты ее им доставишь, – сказал он тихо, так, чтобы слышал только Йомар.

Темнокожий посмотрел на него, на Лорелин, стоящую неподалеку с опечаленным и встревоженным лицом. Судорога чего-то, похожего на страдание, исказила его лицо, и голова опустилась на грудь, будто у побежденного в битве. Клинок опустился, рукоять выскользнула из руки. Тишина окутала троих на Старой Дороге. Она крепла, сливаясь с широким безмолвием, туманом, повисшим над округой.

На лугу белый конь и вороной стояли рядом, все еще фыркая и отдуваясь. Потом они опустили головы и начали пастись.

 

10 МАНДРАГОР

Эйлия зевнула, потянулась и вернулась в явь.

Она видела еще один сон, странный и темный сон, будто ее несут на руках по длинному туннелю, где возникают и исчезают какие-то фигуры у стен; помнилась пещера с лесом каменных деревьев, озеро, как лист темноты, растянутый в пустоту. Озеро – это ведь из древних легенд? Подземное озеро под замком, всевидящее стекло для принца Морлина и место его последнего упокоения…

Эйлия смутно помнила два голоса где-то в темноте. Она часто слышала голоса, пока лежала на неопределенной границе сна и бодрствования, и знала, что это обычное явление полусонного состояния: звуковые призраки, порожденные дремлющим мозгом. Но эти были слишком отчетливы. Один мужской, как она поняла, другой женский, и оба мучительно знакомы, но если они реальны, то лица от этих голосов никак не удавалось вспомнить.

– Ладно, – сказал мужской голос, – если она не из твоих, то что она здесь делала? И откуда она знала, что Лорелин здесь?

– Ты твердо уверен, что она знала? – спросил женский.

– Не валяй дурака! Я видел ее в твоей палатке, и знаю, сколько у нее было времени, чтобы выйти снова. Она из твоих – из вашего заговора!

– Я только рассказала ей о старых поверьях. О немереях она ничего не знает.

– Неважно. Даже если ты ее еще не совратила, то наверняка собиралась.

– Когда-то ты мне верил. Жаль, что не веришь теперь. – Эти слова сопровождались вздохом. – Давай не будем доводить дело до ссоры. Я тебе не враг. Вспомни, я тебе жизнь спасла…

– Еще как помню! Как мне это забыть, если ты при любом случае напоминаешь? Ладно. Сохрани при себе этот кусок пергамента, хотя пользы тебе в нем нет. Но девушку не трогай, оставь в покое, предупреждаю, иначе я не отвечаю за то, что с ней будет.

– Ты про Лорелин? Я хотела только одного – освободить ее, как и того молодого священника. Где они сейчас?

– Честно сказать, не знаю. Когда я вернулся, ее не было, и дверь на лестницу разнесли боевым топором. Я это отнес к твоей манере всюду совать свой нос.

– Я тебя заверяю: ни я, ни мои немереи никакого отношения к этому не имеют.

Эйлия неуверенно открыла глаза. Сквозь щель в тяжелой красной драпировке видна была со вкусом обставленная комната, освещенная лишь свечами. Девушка снова закрыла глаза: очевидно, она еще спит. Такая комната не может быть наяву.

– Интересно мне было, что тебе понадобилось там, наверху, – продолжал женский голос. – Нарядиться в доспехи и притворяться призраком – зачем?

– Допустим, я просто развлекался.

– Это привлекло недружественное внимание поселян, ты согласен? Ты хотел их напугать, чтобы сюда призвали изгонятелей злых духов, а тогда нашли бы катакомбы и немереев. Понимаю. Но зачем тогда прятать здесь Лорелин?

– Это временно, пока не найду лучшего укрытия.

– А это бедное дитя?

– Да просто компания для Лорелин. Чтобы ей не коротать одной пожизненное заключение. Видишь, я умею быть заботливым.

Ирония в голосе мужчины была очевидна.

Раздались шаги, и говорящие вошли в узкий просвет, открытый Эйлии щелью занавесей. Женщина, очень невысокая и худая, стояла к девушке спиной; плечи и голова закутаны серой шалью. Перед ней ходил туда-сюда мужчина, беспокойный, как зверь, – тот самый, со странными желтыми глазами. Сейчас он был одет во что-то вроде старинных рыцарских доспехов – стальные пластины брони и длинный темный плащ.

– Если хочешь, можешь ее выпустить – я всегда найду другую. А сейчас я поищу Лорелин в округе, и тебе бы лучше не быть здесь, когда я вернусь. Или я могу забыть, чем обязан тебе.

Человек в доспехах посмотрел женщине в глаза, произнося эти слова, и в них, в кошачьих зрачках, отразился огонек свечей, превратив их в желтые диски пламени.

Эйлия попыталась сесть, но в ушах зашумело, и она свалилась обратно, провалившись в сумерки дремоты, откуда только что вынырнула.

Через какое-то время она снова ожила. Когда она осторожно открыла глаза, странная комната была на месте. Эйлия зажмурилась, приказывая ей уйти. Иногда так бывает: не раз вообразишь, что ты уже проснулась, пока не проснешься по-настоящему. Через миг она очнется полностью, и в окна спальни будет бить по-весеннему яркое солнце, а тем временем Арианлин – она всегда встает первой – будет поднимать остальных: «Вставайте, сони! Смотрите, какой веселый день!».

Эйлия улыбнулась и открыла глаза.

Никуда не делась ни комната, ни кровать под красным балдахином.

«Что со мной сталось?» – подумала она, переставая улыбаться. Резко сев, она тревожно осмотрелась. Потрогала балдахин, взяла в руку спадающие складки ткани.

– На ошупь – настоящее, – произнесла она вслух, гладя шероховатую материю. – Не похоже… не похоже на сон.

И в тот же миг раздались тихие шаги по ковру. Эйлия быстро обернулась и увидела худощавую женщину в шали. Та шла к ней, опираясь на трость. И вид у нее был знакомый.

– Здравствуй, дорогая, – сказала старуха. – Значит, ты снова у нас.

Ну конечно! Старая Ана, гадалка с ярмарки.

– Не понимаю, – произнесла Эйлия, проверяя, может ли она сохранять равновесие. – Что случилось? Как я оказалась… – она осмотрелась еще раз, – здесь?

– Похоже, что тебя спутали с кем-то другим, – объяснила Ана. – Но не бойся, все уже выяснилось.

Эйлия приложила руку к виску. Голова плыла, и все было по-прежнему будто во сне.

– Наверное, лучше мне будет тебя проводить, – заботливо сказала Ана. – У тебя неважный вид. Я думаю, он тебя одурманил.

– Одурманил? – про себя сказала Эйлия.

Она поднялась, шагнула вперед, и ковер на полу будто поехал из-под ног, как палуба корабля, когда он взлетает на волну. Эйлия не успела упасть, как старая Ана подхватила ее под руку и поддержала, насколько могла, сама опираясь на трость.

– Ну-ну, – произнесла она, успокаивая девушку, как испуганную лошадку. – Давай пойдем.

Медленно и неуклюже они вдвоем пошли через комнату к Двери, потом по внушительному коридору, где стояли доспехи в простенках между дверями, потом – с большим трудом – по длинной лестнице и еще через несколько голых комнат. Наконец арка, заросшая плющом, и они оказались снаружи. Эйлия узнала руины замка, одичавшие сломанные стены, поросший сорняками мощеный двор. Вечерело, и рваный туман все еще бродил среди развалин.

Впереди послышались шаги, и из темноты появился большой серый зверь, приветствовавший старуху как хозяйку. Таких огромных псов Эйлия в жизни не видела. Ана положила ему на голову сморщенную ручку.

– Здравствуй, Волк! – сказала она. – А Метелка тоже здесь? – И повернувшись к Эйлии, добавила: – Не бойся, милая. Он тебя не тронет.

Но Эйлия и не боялась. Все это было какое-то далекое, не настоящее. Ум будто отделился от тела, глядя на него издали. Прибывающая луна всходила над клочьями тумана, но разглядеть дорогу Эйлия не могла. Почва еще качалась под ногами, девушка спотыкалась, грозя потянуть за собой Ану. Пес шел за ними, повизгивая. Вдали, сквозь брешь в сломанной стене, Эйлия увидела длинную цепочку красных огней, похожих на факелы, текущую от Академии к развалинам. Она казалась далекой и никакого отношения к ней, Эйлии, не имеющий. Но Ана, судорожно вздохнув, повернула назад.

– Кажется, дорогая, нам придется пройти другой дорогой, – шепнула она. – Нехорошо для тебя будет, если тебя увидят здесь со мной.

Эйлия хотела было спросить почему, но пришлось бы слишком напрягаться. Она послушно направилась в другую сторону. Уже наполовину они обошли внешнюю стену, когда раздался голос, где-то вблизи:

– Ана! Ана, это ты?

Эйлия уставилась на всадника, выехавшего из развалин цитадели на белом коне. Он был одет в серебристый нагрудник паладина, сверкающий под луной, и видно было, что он молод и красив – очень похож на Дамиона Атариэля. Снова закружилась голова, откуда-то вынырнуло глупое желание рассмеяться. «Дамион – рыцарь в сверкающих доспехах! Это уж слишком, даже для сна». Потому что это, конечно же, был сон. За спиной рыцаря на лошади сидел еще один человек – девушка с длинными светлыми косами, как у Лорелин. И за ними ехал еще один всадник. У него было странно темное лицо, которое даже луна осветить не могла. Ей вспомнился молчаливый мохарец из библиотеки в ее первый день в Академии.

Человек, похожий на Дамиона, велел своей лошади остановиться и соскочил с седла. Он шел к Ане, собираясь что-то сказать, но этих слов никто так и не услышал.

– Я так и знал! – послышался злобный ликующий голос. Все они обернулись. У них за спиной сидел на лошади еще один всадник, в полной броне под темным плащом. У Эйлии снова закружилась голова, и она, выскользнув из ослабевшей руки Аны, резко села на землю. Первым пришел в себя мохарец.

– Кто ты такой и что тебе надо?

Всадник подъехал на боевом коне и снял шлем. Длинные темно-каштановые волосы упали свободно, и сквозь темные локоны блеснули холодные, как иней, глаза. Да, это был тот человек с глазами рыси, с которым говорила Ана, тот, в доспехах рыцаря.

– Я спросил, что тебе надо? – с угрозой повторил мохарец.

– Мне нужна эта девушка, – ответил незнакомец холодным и сдержанным голосом. – И немедленно.

Большой пес Аны зарычал, и боевой конь фыркнул и ударил об землю огромным копытом.

– Волк! – резко сказала Ана. – Стой!

Эйлия смотрела и слушала, ничего не понимая. Глядя то на одного, то на другого, она пыталась понять, что происходит, но от всего этого снова поплыло перед глазами.

– Она никуда не пойдет, – сказал Дамион рысеглазому, – кроме как обратно в монастырь.

Человек его не слышал – он глядел только на Ану. Волк снова зарычал. Только рука Аны на загривке будто сдерживала его от нападения – не слабый подвиг, подумала Эйлия, поскольку пес весил никак не меньше Аны. Рысеглазый подъехал к белому коню и схватил его за уздечку рукой в стальной перчатке. Голос его звучал повелительно – он обращался к девушке на белом коне.

– Пойдем со мной, Лорелин. Ана тебе недруг. Я тебе говорил – ей всего лишь нужно тебя использовать.

«Значит, это Лорелин! – подумала Эйлия, заинтригованная оборотом, который принимал ее «сон». – Я должна все это запомнить, это просто чудесно. Лорелин – Дамион – старая Ана – этот мохарец из библиотеки… Странно, как много встреченных когда-то людей сходятся в одном сне». Голова опять пошла кругом, и захотелось засмеяться.

– Зато ни Ана, ни ее друзья не удерживали меня против воли! – возразила Лорелин, спрыгивая с лошади и подбегая к старухе. – Никуда я с тобой не пойду!

– Слышал, Мандрагор? – спросила Ана. – Тебе не удержать ее и не помешать ей исполнить свое предназначение.

– Тогда ее кровь на твоих руках, – буркнул он и ударил коня шпорами. Бронированный скакун пронесся между людьми, разрывая туман в клочья, и полным галопом устремился к пролому в стене куртины. В наступившей тишине вдали затихал стук копыт.

– Чудесно, – едва слышно пробормотала Ана и тоже свалилась на траву.

Дамион подбежал к Эйлии, наклонился над ней, лежащей без сознания.

– Что с ней? Кто это, Ана? Лицо знакомое…

– Это Эйлия Корабельщик, – ответила Лорелин. – Я ее знаю.

– Мандрагор по ошибке принял ее за одну из моих немереек и похитил, – объяснила Ана. – Думаю, он ее одурманил.

– Я ее отнесу обратно в монастырь. Лорелин, ты тоже со мной. – Он поднял Эйлию на руки и встал, мотнув головой в сторону мохарца, который так и не спешился. – Ана, это Йомар – он беженец из Зимбуры. Если вы сможете дать ему временное укрытие в катакомбах, он будет вам очень обязан.

– Он сказал, что я – Трина Лиа, – сообщила Лорелин Ане.

Йомар фыркнул:

– Я сказал, что эти дураки думают, будто ты – Трина Лиа, – бросил он презрительно, спешиваясь и подходя к ней.

Она не обратила внимания.

– Ана, это правда? То, что он говорит?

– Боюсь, дорогая, что на это очень похоже, – осторожно ответила старуха. – Я тебе раньше не говорила, потому что не знала точно.

– Лорелин, идем! – резко позвал Дамион. – Ана, я тебя просил ей этого не говорить.

– Кажется, она уже знает, и не от меня, – ответила старуха. – Больше нет смысла скрывать от нее правду.

– Мы с тобой договорились… – начал он и осекся, вспомнив собственное решение нарушить свое слово.

Но Ана не обращала на него внимания. Она стояла неподвижно, склонив голову набок, будто слушая что-то вдалеке. И он тогда тоже услышал: зловещий звук, будто река вышла из берегов. Людские голоса, и многие – в гневе. Разбитые стены куртины осветились желтым пляшущим светом факелов. И свет шел к ним через развалины вместе с гулом голосов и топотом ног.

Громкий ревущий голос прорезал ночь:

– Мы знаем, что вы здесь! – пронеслось над двором. – Вы окружены, выходите! Все выходите!

Сквозь внешние стены повалил народ – Дамиону эти люди показались похожими на окрестных поселян. Одежда простая и грубая, и хотя было с ними несколько крепких женщин, в основном это были мужчины. При них была крытая двуколка, влекомая большой серой ломовой лошадью, и в двуколке – несколько юнцов с факелами.

Ана спокойно пошла им навстречу, и шум над толпой стих, будто людей застало врасплох такое появление их дичи перед ними. Некоторые, стоявшие впереди, подались назад, вытягивая вперед руки со сложенными пальцами – знамение, отгоняющее зло. В задних рядах Дамион заметил несколько человек, держащихся отдельно, некоторые верхом. Это уже были не поселяне: у верховых были бледные лица и черные волосы зимбурийцев, а коренастый пожилой человек был одет в мантию патриарха Веры. По бокам от него стояли два монаха в сером.

Дамион испустил долгий выдох. Этими монахами были аббат Холм и приор Дол.

В звенящей тишине голос Аны прозвучал ясно и без страха:

– Я Ана. Чего хотите вы от меня?

К ней бросился поселянин, размахивая факелом:

– Чтобы ты убралась отсюда, ведьма! – заорал он. – Ты и все, кто шастает в этих катакомбах! Чтобы не лезла в наши дела!

– А что я вам сделала? – спросила она.

– Чего ты только не делала! Жгла амбары, резала и увечила скот! Это ты все это делала, ты и твой проклятый ковен! – Он с подозрением поглядел на Дамиона и остальных. – Нет у тебя права жить здесь среди порядочных людей!

Он еще шагнул вперед, и Волк заворчал, ощетинившись.

– Не зли собаку, – предупредил Дамион.

– Собаку! – Человек язвительно засмеялся. – Это не собака. Это волк!

Снова серый зверь зарычал, и свет факелов отразился от его клыков и желтых глаз.

– Чушь, – произнес Дамион неуверенно.

– Ты думаешь, я не отличу чистокровного волка от собаки? Я, который жизнь прожил в этих горах? Она ведьма, говорю тебе, заклинательница зверей! – Он повернулся к толпе. – И это еще не все ее пакости! Все мы видели принца-призрака среди развалин – это она его вызвала. Это место проклято!

Сердитый гомон прошел над толпой поселян. Но стих, когда Ана заговорила снова:

– Призрака нет. Это был живой человек, которого вы видели. А ваши амбары и ваш скот мы не трогали – это черные колдуны, поклоняющиеся Модриану. Я вас о них предупреждала.

Но тут выступил вперед клирик высокого ранга. Дамион узнал эти густые брови и седеющую бородку, и у него упало сердце. Патриарх Норвин Зима, из Высокого Храма. Он заговорил суровым голосом:

– Женщина, ты обвиняешься этими людьми в колдовстве, почитании демонов, наложении чар и некромантии. Люди Господа терпели, что ты живешь здесь и занимаешься своим черным искусством, хотя долг каждого богобоязненного человека – немедленно доносить церковным властям о подобных вам личностях. – Он сурово посмотрел на монахов. – Когда ко мне явились выборные от поселян, я искренне надеялся, что рассказы о колдовстве окажутся всего лишь досужими вымыслами. Но я призвал к себе приора и аббата монастыря, и под святой присягой они не могли более отрицать свою роль в этом богопротивном заговоре. Свиток, который якобы дополняет святое Писание – сам по себе достаточное кощунство, и если бы от меня зависело, он бы давно был уничтожен. Но отдать его заведомым ведьмам! А когда я лично являюсь выполнить ритуал изгнания бесов из этих развалин, что нахожу я, как не общество ведьм, прячущих среди себя одну из них в чародейском трансе!

Он гневным жестом показал на беспамятную Эйлию, обмякшую на руках у Дамиона.

Аббат Холм вышел вперед в сопровождении приора Дола.

– Мне очень жаль, что так вышло, Ана. Не знаю, как это произошло – могу поклясться, что никто из братства ничего никому не говорил…

Приор с видом одновременно беспокойным и робким прокашлялся и добавил:

– Знаешь, Ана, наверное, вам действительно лучше бы уйти.

– Нет! – Один из помощников патриарха пришпорил коня, и в свете факелов Дамион узнал его лицо. Это был тот темноволосый, коренастый, который проник в библиотеку Академии с Йомаром. – Нельзя ее отпускать! Она должна быть наказана!

– Она будет наказана, Хирон, – мрачно заверил его патриарх. – И другие ведьмы тоже.

Дамион вдруг до тошноты ясно понял, как выглядит, стоя здесь среди развалин, одетый в ошметки доспехов паладина, с бесчувственной юной девой на руках и рядом с ним женщина, только что признавшая себя ведьмой. Подавляя дикое желание засмеяться, что было бы катастрофой, он положил Эйлию на траву и начал стаскивать с себя броню.

– Мы не колдуны, ваше преосвященство. Я только освободил Лорелин и вот эту другую девушку. Их держали в плену в развалинах…

– Слышите? Это она – эта девушка Лорелин, источник ереси! О ней говорилось в тех письмах, что приходили вам. Ее надо сейчас же взять, и священника тоже! – выкрикнул человек, которого звали Хироном.

Дамион подошел к монахам, но аббат Холм опустил глаза к земле.

– Прости, Дамион, – сказал он.

– Это и есть Дамион Атариэль? – Глаза патриарха были как льдины. – Отойди со мной в сторону. Я желаю говорить с тобой.

Дамион неохотно повиновался. Они отошли на несколько шагов по освещенным факелами развалинам.

– Горестно мне, сын мой, видеть тебя в подобном облачении, – произнес патриарх Зима. – Тебе известно, конечно же, что ты совершил серьезный проступок, облачившись в одеяние мирянина без благословения. Не говорю уже о том, что ты взял в руки оружие.

Дамион посмотрел на перевязь, которую так и не успел снять.

– Я… – начал он, но патриарх перебил:

– Я получил письмо, оставленное тобою у тебя в келье, где ты просишь освободить тебя от обетов священнослужителя. Я рад, что тебе хотя бы хватило чести снять с себя священный сан раньше, чем броситься в это сомнительное предприятие – не перебивай меня! – в отличие от тех монахов, что все еще облачены в одежды своего ордена. Услышав впервые о твоей роли в доставке того свитка в Маурайнию, я посчитал, что ты не хотел дурного и был лишь орудием в чужих руках. Не перебивай! Ты еще можешь быть прощен, вероятно. Тебя прельстила, очевидно, эта юная женщина, эта Лорелин, заманила в свой ковен…

– Я не участвовал ни в чем таком, ваше преосвященство, я могу подтвердить это под любой клятвой! И Лорелин тоже. Нас обоих держали здесь в плену, в подземелье этих развалин, и мы помогли друг другу сбежать. Я хотел вернуть ее сестрам…

– Боюсь, для этого уже слишком поздно, – произнес старший из двоих, качая головой. – Подобная ересь распространяется, как зараза, ее трудно искоренить, когда она закрепится в умах людей, и она способна перекидываться на других. Если Лорелин вернется в монастырь, она заразит других учениц. Что до тебя, то на возвращение твое к служению нет надежды, чего, хочется думать, нельзя сказать о спасении твоей души.

– Моей души? – Дамион вдруг разозлился. – А вас не смущают души тех зимбурийцев, с которыми вы прибыли и которые почитают Валдура?

– Ничего подобного они не делают. Они отвергли своего языческого бога и обратились к Вере.

– Правда? Вот этого вашего помощника Хирона я уже видел. Он рыскал по библиотеке, выискивая свиток. Можете спросить его – зачем!

Патриарх остался невозмутим.

– Дабы искоренить его вредное влияние на вас, разумеется. Медалар Хирон муж достойный, и пользуется моим безоговорочным доверием.

– Он лазутчик! – Дамион почти кричал. – Лазутчик царя Халазара!

Патриарх Зима покраснел от гнева, но с усилием взял себя в руки, вернув лицу серьезно-мрачное выражение.

– Не возвышай голоса, сын мой, равно и не противоречь мне. Ты не освобожден еще от своих обетов, в том числе обета послушания. Я дам тебе последнюю возможность искупить вину. Помоги мне вытоптать эту ересь раньше, чем она распространится. Открой мне тайное место, где собирается этот ковен и лежит свиток лжеписания, который ты им отдал.

Дамион оглянулся на вооруженных зимбурийцев, увидел на их лицах выражение наглого удовлетворения.

– И что вы… с ними сделаете? – спросил он.

– То, что должно. Дело не только в том, что они искали спасения в этой юной особе, а не в Вере. Они также совершили серьезные преступления, за которые должны дать ответ.

Дамион колебался. Последователи Модриана заслужили наказание, но, насколько ему было известно, люди Аны никого не обидели, а открыть место сбора одной группы значило выдать и другую. Несправедливо ведь будет наказывать одних за преступления других?

Подождав немного, патриарх пожал плечами – красноречивый жест.

– Я тебе дал все возможности спастись, но ты твердо решил погубить себя. Теперь ни слова более: все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя на суде.

– На суде? – повторил Дамион. – То есть… то есть инквизиция?

– Не будь глупцом. Это дело властей светских, и им в руки будешь ты передан.

– Но вся эта чушь насчет демонов – это же Темные Века!

– Эти поселяне до сих пор живут в Темных Веках, – ответил патриарх. Голос его изменился, стал почти проникновенным. – Суеверия не всегда можно искоренить разумом. Для тебя это, быть может, чушь, но для них реальность. Эти люди пришли ко мне с верой, что я смогу избавить их от страхов, и я должен проследить, чтобы это было сделано, даже если в чем-то мне придется притвориться. Это я обязан сделать ради них.

Дамион глядел, холодея, в это непроницаемое лицо. Наконец-то он понял. Он сам, Ана, Лорелин, монахи, немереи – этот человек воспользуется всеми, как и своими зимбурийскими «новообращенными», ради собственной выгоды и карьеры. Никакие доводы Дамиона поколебать его не могут. Планы его уже составлены.

Возвращаясь к остальным, Дамион искал глазами взгляд аббата Холма – и встретил его. Старик с несчастным и тревожным видом заговорил:

– Ваше преосвященство, можно ли нам…

– Замолчи, монах! – громко и звучно прервал его патриарх Зима. – Ты и твой приор позволили этим немерейским колдунам заниматься своим богомерзким искусством и вредить добрым людям всей округи! Лишь развращенный пастырь дозволит волкам рыскать возле его овец. Вы также хранили свиток, который есть источник ереси. Возвращайтесь же со мной в Академию и покажите мне потайное гнездо этих ведьм.

Полузимбуриец жестом велел Йомару следовать за собой: очевидно, он не подозревал предательства со стороны раба. Йомар повиновался с опущенной головой, не глядя на Дамиона и его спутников. Глаза чернокожего стали как погасшие черные угли. Хирон достал из седельной сумки свернутый в трубку пергамент и помахал им перед Дамионом с мерзкой улыбочкой.

– Вот письмо от самого верховного патриарха, за его подписью и печатью. Братия ордена Святого Атариэля обвиняется в нарушении обетов, выразившемся в общении с колдунами. Предводительница ковена Ана должна понести кару за преступления перед Богом и людьми, а с нею все ее присные, равно как и ее демонские фамилиары, вселившиеся в тела серой кошки и волка…

Перед глазами Дамиона мелькали буквы, начертанные трясущимся почерком выжившего из ума старика. Что еще мог наплести ему Норвин Зима?

– Одержимые демонами животные подлежат уничтожению, и обряд изгнания демонов должен быть выполнен на развалинах, дабы изгнать оттуда призрака. Но приговор Аны может быть смягчен, буде она чистосердечно раскается и назовет все имена членов своего ковена. Подпись: его преосвященство Пий Девятый, верховный патриарх.

Тут раздался жуткий вой, и Дамион повернулся к Серой Метелке, которая устроилась на залитом светом бастионе подобно горгулье, злобно глядя на толпу. Не меньше дюжины других кошек выстроились рядом с ней. Глаза их отражали огни факелов, производя сильнейший эффект.

– Демоны! Демоны! – крикнул кто-то.

Волк вырвался из рук Аны и бросился в толпу, щелкая зубами и рыча на тех, кто угрожал его хозяйке. Охваченная паникой толпа бросилась врассыпную. Но патриарх, монахи и зимбурийцы остались стоять, как и Ана и окружившие ее молодые люди.

– Вы, аббат и приор, идите со мной, – повторил Зима. – Я раскопаю ваш заговор до донышка, даже если это будет последнее из деяний моей жизни. Хирон, обвиненных в ведьмовстве поручаю тебе. Отвези их в город и сдай в тюрьму. Я займусь ими, когда закончу здесь.

Он и два монаха зашагали обратно к Академии, оставив Ану, священника и девушек с зимбурийцами.

– Вы пойдете с нами, – распорядился Хирон. Он и его люди окружили пленников.

– Нет! – закричала Лорелин. – Я ничего плохого не сделала! Никто из нас ничего плохого не делал!

Хирон не ответил – только положил руку на рукоять меча. Дамион в отчаянии встал перед Лорелин и вытащил свой клинок. Зимбурийцы спешились и стали надвигаться на него, и тут он со свистом взмахнул мечом – они остановились от неожиданности. На сопротивление они явно не рассчитывали. У Дамиона мало было надежды победить при таких шансах, но хотя бы он оттянет момент пленения. Он снова взмахнул мечом, и звук рассекающего воздух клинка опьянил, как вино. Он не бессилен. Он не сдастся без боя.

– Остановись, дурак! – мрачно буркнул Йомар. – Не видишь, что ли, насколько их больше?

– Обезоружить его! – велел Хирон.

Трое вышли вперед с обнаженными клинками. Дамион на миг застыл в нерешительности, кровь еще бурлила в жилах. Его окружили, и он опустил меч. Старший презрительно взмахнул своим оружием и выбил меч из руки Дамиона.

Ана вышла вперед и положила руку ему на локоть. Прикосновение было легче сухого листа, но успокоило Дамиона. Ана повернулась к Хирону:

– Нет необходимости действовать силой. Мы идем с вами. Раздался еще один вой сверху, и Метелка прыгнула на землю, подбежала к Ане и вскочила в ее сложенные руки.

– Фамилиар! – вскрикнул кто-то из зимбурийцев, поднимая оружие.

– Дурак! – фыркнул Хирон. – Неужто ты веришь в чепуху, которую накарябал их выживший из ума верховный жрец? Это просто облезлая старая кошка, ничего больше. Внимание, пленники! Вперед!

Эйлию донесли до повозки, которая стояла рядом, брошенная, и загрузили туда ее бесчувственное тело. Ану, все еще с кошкой на руках, и Лорелин заставили туда влезть, а за ними Дамиона. Закрыли и застегнули задний борт. Один зимбурийцев встал перед конем, взял под уздцы и повел. Остальные, включая Йомара, сели на коней и поехали, ведя в поводу лошадь своего товарища и белого коня, которого зимбурийцы посчитали военным трофеем.

В мрачном молчании они ехали, казалось, несколько лиг. Внезапно Дамион, смотрящий за дорогой, обратился к конвоирам:

– Куда вы нас везете? Это не дорога в город!

– К морю, – ответил Хирон, поворачиваясь в седле и осклабясь.

Дамион уставился недоуменно:

– То есть как это – к морю? Вам приказали доставить нас в тюрьму!

Хирон рассмеялся – как ворон закаркал.

– В тюрьму? Ну что вы, как можно! Вы едете к монарху.

– Зачем королю Стефону…

– Царю Халазару, – изогнулись в усмешке тонкие губы командира. – Он вас ждет на корабле недалеко от берега.

Ана встала и выглянула из-за деревянного борта повозки:

– Командир, – сказала она своим спокойным голосом, – вам нужна только я. Чтобы найти то, что вы ищете, вам понадобится моя помощь. У меня есть то, что вам нужно. – Она полезла в глубокий карман платья и вытащила свиток пергамента. Несколько зимбурийцев невольно ахнули, и Дамион с ними. Хирон что-то по-зимбурийски выкрикнул, и процессия остановилась. Он подъехал к телеге и выхватил пергамент из старческой руки.

– Да, это документ, который вы ищете, – сказала старуха, – тот свиток с морской картой, где показан путь в Тринисию. И я знаю то, чего карта не показывает: точное местоположение Камня Звезд. Отпустите этих молодых людей, и я буду вам проводником. Буду помогать вам не за страх, а за совесть.

Полукровка-лазутчик еще раз хрипло засмеялся.

– И еще как будешь! Я уж постараюсь, старая карга. Но твоя драгоценная принцесса, – он показал на Лорелин, – тоже поедет. Неужто ты думаешь, что зимбурийцы хуже тебя знают пророчества? Халазар не будет спускать глаз со своей соперницы.

И он дал сигнал человеку у коня двигаться дальше.

– Она никак здесь не замешана, как и вторая девушка, – попыталась возразить Ана, показывая тростью на неподвижно лежащую Эйлию. – И священник. Они не из моего ковена.

– И ты думаешь, я тебе поверю, ведьма? Они были там с тобой. Теперь они поедут с нами – или ты предпочитаешь, чтобы мы их убили? Я вижу, тебе они небезразличны, или ты не пыталась бы выторговать им свободу. Ты бы вполне могла солгать нам, если бы речь шла только о твоей жизни, но если их жизнь будет от этого зависеть – тогда ведь другое дело, так? За каждый ложный поворот, по которому ты нас поведешь, за каждую «ошибку», которую ты сделаешь, мы будем убивать одного из них. А если ты нас разозлишь, мы тебя заставим выбирать, кто из них должен будет умереть.

Телега ехала под вооруженной охраной по долгой проселочной дороге, ведущей к морю. Вскоре в воздухе завоняло гниющими водорослями, и копыта застучали глуше по песку у края моря. Мокрый пляж тускло отсвечивал серебром. А среди черных скал стояли, будто выброшенные из глубин прибоем, длинные низкобортные темные лодки с безмолвными гребцами. Зимбурийцы спешились и передали лошадей двум поджидавшим солдатам. Но повод белого коня привязали к корме одной лодки: кажется, эти люди намеревались заставить лошадь плыть в море с ними. Телега остановилась, и пленников выгнали оттуда мечом, всех, кроме Эйлии, которая еще не очнулась и которую пришлось нести до самых лодок. Солдаты и гребцы не обменялись ни словом. Как только все оказались на борту, безмолвный экипаж начал грести прочь от берега, прочь от Маурайнии к неясному горизонту, где ждали галеоны. Пленникам предстали их приближающиеся силуэты под парусами, нависающие темные груды под светлой парусиной, горящие красными огоньками.

Эйлия проснулась навстречу новому кошмару. Она лежала на твердом деревянном полу в тесной и душной комнате, такой темной, что ничего не было видно. Голова прояснилась, но все равно комната будто качалась туда-сюда, норовя куда-то ускользнуть.

– Где я? – вскрикнула она, с трудом поднимаясь на ноги и пытаясь нащупать что-нибудь руками в темноте…

Слева оказалась деревянная стена, но она как-то по-сумасшедшему наклонялась, и невозможно было за нее удержаться.

– Они думают, мы ведьмы, – произнес голос Лорелин слева. – То есть это вы двое, а я – Трина Лиа. Как они говорят.

Эйлия с облегчением услышала знакомый голос, но не могла сообразить, что это он такое сказал. Ноги подогнулись, и она свалилась на качающийся пол.

– Ведьмы? – произнесла она вслух. – Значит, я еще сплю. До этого мне снился сон, Лори, про тебя и отца Дамиона, и про старую Ану – можешь себе представить?

– Прошу прощения, Эйлия, – прозвучал из темноты голос Аны, – но это все наяву.

Эйлия резко повернулась:

– Ана – ты здесь? То есть – где это?

– Нас захватили в плен зимбурийцы.

– Зимбурийцы?

Снова зазвучал голос Лорелин:

– Ну конечно! Ты же потеряла сознание раньше, чем прибежали поселяне и приехал патриарх и…

По потолку застучали тяжелые сапоги, зазвучали крики. Комната покачнулась и закружилась, и раздался плеск и журчание воды о стены.

– Мы на корабле! – ахнула Эйлия.

– На зимбурийском галеоне. И, судя по звукам, – продолжал удивительно спокойный голос Аны, – мы уже плывем.