Почти весь остаток дня Джон проспал.

После ухода Габриеля появился его камердинер, вооруженный набором бритв Джона с ручками из слоновой кости. Бритвы были остро отточены. Джон отметил это с беспокойством. А если Габриель решил избавиться от ненавистного старшего брата посредством будто бы несчастного случая?

Нет, чепуха. Габриель никому не передоверит то, что сам исполнил бы с большой охотой, подумал Джон мрачно. И он позволил человеку побрить себя, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, а заодно и неподвижность. Камердинер выполнил свою задачу весьма умело и даже слегка ни разу не оцарапал его.

После бритья последовало обтирание влажной губкой, затем облачение в свежую ночную рубашку, но на этот раз его собственную. Джон снова мог лечь на подушки и закрыть глаза. И на этот раз он заснул без всякого снотворного, быстро и крепко.

Вечером Джон съел немного супа. Ночь он провел беспокойно. При первых лучах зари, пробившихся через закрытые ставни, он открыл глаза, оглядел затемненную комнату и, вспомнив, где находится, нахмурился.

Крошка, лежавшая на коврике, тотчас же подняла голову, вскочила и подбежала к нему, виляя хвостом.

– Скоро ты пойдешь на прогулку, – сказал он ей. – Я пока не могу повести тебя сам и жалею об этом, как никто другой.

Печально глядя на него карими глазами, собачка вновь легла. Размышляя над ситуацией, Джон подумал, что и сам, должно быть, выглядит таким же удрученным, как Крошка. Ему не терпелось вырваться из этого дома, хотелось покончить с неведомой опасностью и освободиться от злосчастной помолвки.

И ему не хватало рядом Марианны Хьюз. Не хватало ее мелодичного голоса, благоухания ее тела, ясного выражения ее лица и выразительных серо-голубых глаз. Ему хотелось снова созерцать украдкой изящные очертания ее фигуры, которые так возбуждали его, прикасаться к ее руке, помогая входить или выходить из экипажа. Он хотел, чтобы она была сейчас рядом с ним, чтобы он был свободен и мог открыто ухаживать за ней.

Но все это казалось ему невозможным до тех пор, пока он не найдет и не остановит потенциального убийцу. Джон попытался приподняться на кровати и, слишком сильно опершись на раненую руку, сморщился.

Если он не найдет объяснение всем этим покушениям, то ни одному из его желаний не суждено сбыться. Он снова откинулся на подушки и задумался.

Через некоторое время в дверь тихо постучали.

– Войдите, – сказал он.

Дверь распахнулась, и в комнату заглянула Цирцея Хилл.

– Я пришла за Крошкой, – объяснила она.

– Вы рано встаете, – сказал Джон. Волосы девочки были наспех зачесаны назад, но из-под ленты выбилось несколько каштановых прядей. Он решил, что она сделала такую прическу специально.

– Утреннее освещение самое выгодное, – пояснила девочка. – Для художника.

Она и впрямь была самым необычным ребенком из всех детей, каких он встречал.

– Поскольку сам я в этом ничего не смыслю, то и не стану вам возражать, – ответил он вежливо.

– Да, это было бы глупо с вашей стороны, – ответила она деловитым тоном, скрасив грубость формулировки. – Раз уж вы сами признали, что не разбираетесь в живописи.

– А вы, разумеется, разбираетесь? – спросил он.

– Ну да. Хотя я, конечно, еще только учусь. Я хотела бы заниматься этим, но женщин обычно не берут учиться официально. Когда я вырасту, то обязательно уж что-нибудь придумаю. – Она говорила уверенно, но в устах такой пигалицы это вовсе не прозвучало смешно.

– Я тоже думаю, что вы своего добьетесь, – сказал Джон и покачал головой, удивляясь самому себе оттого, что разговаривает с ней как со взрослой. А она производила именно такое впечатление, и ничего с этим нельзя было поделать.

– Идем, Крошка, – позвала девочка. Собачка вскочила при ее появлении и с готовностью побежала на зов.

– Но вы пойдете на прогулку не одна? – спросил Джон, вспомнив об опасностях, о которых только что размышлял.

– Нет, Габриель мне запретил. Я только выпущу ее на задний двор, – сказала девочка. – На конюшне работают люди, да и горничные уже встали, чтобы принести воду и растопить камины. Потом, когда проснется Толменша, мы сходим в парк.

Джон проводил их взглядом и почувствовал себя еще более одиноким, чем прежде. С какой стати он так раскис? Плохо было то, что он никак не мог преодолеть слабость, а если он еще и не сможет держать в узде мысли… Как ему нужна сейчас Марианна! Ему так хотелось, чтобы она пришла!

Он сел на постели и поставил ноги на пол. Они его послушались, хотя и немного задрожали, когда он попробовал встать на них. Держась за кровать, он сумел пройтись взад и вперед вдоль комнаты, чувствуя, как возвращаются силы. Он смог даже самостоятельно взять горшок, деликатно спрятанный под деревянный комод. И с удовольствием подумал, что тело повинуется ему, как прежде.

Когда появился камердинер с теплой водой, то с удивлением увидел больного на ногах, хотя и нетвердых.

– Однако не усердствуйте слишком, милорд.

Джон кивнул, но тем не менее добавил:

– Принесите мне одежду.

Он ждал, что слуга заспорит, но тот поклонился.

– Хорошо, милорд. Позвольте я проверю повязку. Сэр Уильям Рейнольдс зайдет сегодня ближе к полудню, а после я займусь вашей одеждой и вашим завтраком.

Камердинер настоял, чтобы Джон вернулся в кровать, что тот и сам уже не прочь был сделать. Они сошлись на том, что Джону сегодня понадобятся только брюки и рубашка, а без сюртука и галстука он пока как-нибудь обойдется, поскольку лежать в них не слишком удобно.

Джон вдруг почувствовал, что желудок у него пуст, словно выброшенная на берег моря раковина. И в самом деле на подносе, который ему принесли вскоре, он нашел яичницу с ветчиной, пудинг, булочки. Это был настоящий пир по сравнению с жидкими бульонами и супами, которыми его потчевали два дня. Он смаковал каждый кусок. Когда лакей пришел сказать, что к нему посетитель, Джон с нетерпением уставился на дверь, позволив забрать пустой поднос.

Он с трудом скрыл разочарование, увидев в дверях Луизу Крукшенк в нежно-лиловом ажурном муслиновом платье, очаровательно подчеркивавшем ее нежную красоту.

– Дорогой лорд Гиллингем, как вы себя чувствуете? – взволнованно спросила она, растроганно раскрывая глаза. Он подумал о том, что хочет отделаться от нее, сказав какую-нибудь грубость, и q усилием сдержал раздражение.

– Спасибо, неплохо.

– Как подумаю, что в вас попала пуля, которая предназначалась мне… О Боже! Я не заслуживаю такой самоотверженности! – Она томно взглянула на него.

Джон не знал, как объяснить ей потактичнее, что его самопожертвование было непреднамеренным. Едва ли он мог увидеть летящую пулю, чтобы шагнуть ей навстречу.

– Это пустяки, – пробормотал он. – Я быстро поправляюсь.

Она мило улыбнулась.

– Я сейчас молюсь только о вашем выздоровлении. Клянусь вам, милорд, что никогда не забуду вашей заботы о моей безопасности.

Чудесно! Еще не хватало, чтобы она чувствовала себя обязанной ему. Джон беспокойно шевельнулся.

– Еще раз спасибо, но вам не следует находиться в моей спальне одной. Я не хочу, чтобы на ваше доброе имя упала хотя бы малейшая тень.

– Я так благодарна, что вы думаете в первую очередь обо мне! – воскликнула она. – Но я хотела зайти к вам одна, чтобы выразить свою признательность. Меня не волнует моя репутация, да и к тому же тетушка стоит в коридоре. Тетя Марианна, вы уже можете войти.

«Заходи же, – думал он нетерпеливо. – Ты так нужна мне, Марианна, любовь моя!»

Когда она вошла, он сразу заметил, что она ведет себя очень сдержанно. Джон понял, что больше не может выносить этого. Из них двоих вовсе не Марианне следовало держаться на заднем плане и отмалчиваться, когда кто-то другой претендует быть главной фигурой. Каждое ее слово заслуживало особого внимания. Сможет ли он когда-нибудь расставить все по своим местам?

– Тетя сказала мне о вашем приглашении. Это очень предусмотрительно с вашей стороны, – говорила Луиза. – Мне не терпится увидеть ваше поместье.

– Да, понимаю, – пробормотал он.

Она оживленно болтала еще несколько минут, а Джон недоумевал. С какой стати он связал себя с ней! Она была хорошенькой, милой и… пустоголовой. Нет, наверное, он просто несправедлив к ней. Он нашел женщину более глубокую и интересную, с которой эта хорошенькая куколка не в силах тягаться, даже если будет очень стараться завладеть его вниманием.

Ему стало жаль и себя, и Луизу.

– Я сегодня же напишу управляющему и извещу его о том, что мы приедем в конце недели. А до той поры я очень надеюсь, что вы не станете никуда выезжать. А если доктор станет возражать, то к черту его! Луиза поникла.

– Как скажете, милорд.

– Я уверен, что ваша тетя со мной согласна, – сказал он. Марианна кивнула в ответ. – Я представляю, как это досадно для вас, но мы должны принять меры предосторожности.

Сам же Джон, напротив, никакой досады не испытывал. Он мечтал оказаться дома, подальше от городского шума и людных улиц, но Луиза явно не разделяла его стремлений.

Его невеста согласилась на его и тетушкины уговоры, но без энтузиазма.

Тут появилась экономка и сказала, что в гостиную подан чай для леди, и Луиза последовала за ней. К радости Джона, Марианна задержалась. Но она только хотела еще поговорить о загадочном злодее.

– Я снова наводила справки о местонахождении мистера Олтона Крукшенка, – сказала она спокойным голосом. – Моему лакею удалось выяснить, что в день, когда стреляли, он провел в своей лаборатории в академии, занимаясь опытами.

– Значит, с него подозрение снято, – угрюмо произнес Джон, чувствуя себя мрачнее некуда.

Ну почему ему в голову не приходит больше никаких догадок? Чья все-таки рука держала пистолет?

– Вовсе нет, – неожиданно продолжила развивать свою мысль Марианна. – В здании есть несколько выходов, а мистер Крукшенк человек незаметный и не склонен привлекать к себе внимание. Швейцар сказал моему слуге, что никто толком не помнит, когда он приходит и уходит. – И она посмотрела на него торжествующе.

– Замечательно, – сказал Джон, любуясь ее порозовевшими щеками, зардевшимися от его похвалы. – Я тоже только и делаю, что думаю над ситуацией, в которой оказалась Луиза.

– И что же?

– Если на нее покушались и в Бате, и в Лондоне, то нет никаких гарантий, что поездка в Кент избавит ее от преследователя и обеспечит безопасность, – медленно выговорил он.

– Так что же, мы не должны ехать? – спросила она разочарованно. Джон только не был уверен, что вызвало ее разочарование: его вывод или намек на то, что в поездке в Кент нет необходимости. Он мог лишь надеяться, что второе, хотя бы отчасти.

– Нет, я считаю, что как раз должны. Там нет толпы, в которой он может спрятаться, и выявить его будет гораздо легче.

– Тогда получается, что мы используем Луизу как приманку! – заволновалась Марианна. – Так привязывают к дереву блеющую козочку, чтобы выманить из чащи тигра.

Он мимолетно улыбнулся фантазии, которую навеяли на нее книги о путешествиях.

– Сомневаюсь, что она станет блеять, а опасность там ей будет угрожать не большая, чем здесь. Я убежден, что даже меньшая.

– Вообще-то вы правы. – Марианна озабоченно посмотрела на него. – Но у меня такое чувство, что если что-то все-таки случится, то по моей вине.

Она слишком привыкла брать на себя всю ответственность, подумал Джон. Как ему хотелось поцеловать ее. Или просто прикоснуться к ней!

Он с усилием вернулся мыслями к Луизе.

– Первое покушение случилось еще до того, как вы приняли на себя заботу о ней, – напомнил он Марианне.

– Да, но сейчас-то она на моем попечении! – Она взглянула ему в лицо. Нет, она не способна на компромиссы и готова смотреть в лицо реальности. Джон почувствовал, что восхищается ее мужеством. Впрочем, все в ней приводило его в восхищение.

– Я буду все время рядом с вами, – пообещал он. И это обещание заставило ее лицо дрогнуть.

Когда-нибудь он сможет быть рядом с ней всегда. Он найдет способ!

Остаток недели тянулся мучительно долго. Джон с нетерпением ждал, когда сможет покинуть дом брата. И вот наконец настал день, когда Джон увидел, как его вещи укладывают в сундучок. Для поездки приготовили не один, а два экипажа. В дополнение к его черной карете Габриель одолжил свой крытый фаэтон, куда предполагалось поместить двух горничных и багаж.

Само собой разумеется, что Джон собирался ехать в своем старомодном экипаже, а Луиза настояла на том, чтобы ехать вместе с ним. Джон заранее морщился, представляя, как она окружит его непрестанными заботами. Луиза уже запаслась для него двумя подушками и горячим кирпичом для согревания ног, но Марианна как компаньонка юной барышни, конечно же, сядет вместе с ней. Таким образом две горничные с багажом получали в свое распоряжение просторный фаэтон.

Лакей попытался усадить Крошку вместе со служанками, но собачка запротестовала так громогласно, что ее водворили в экипаж хозяина. Крошка, пыхтя, свернулась в ногах у путешественников, а Луиза настороженно покосилась на нее.

Габриель вздумал сопровождать их верхом, но Джон объяснил ему, что его присутствие вовсе не обязательно.

– Я понимаю, что тебе совсем не хочется покидать жену.

– Что, не горишь желанием еще немного насладиться моим обществом? – спросил Габриель. – Да, я бы лучше остался дома, но доктор уверяет, что Психея уже вне опасности. К ней приехала погостить подруга, да и Цирцея вполне взрослый человек. Если я понадоблюсь, они немедленно пошлют за мной. Да я вовсе и не собираюсь задерживаться, а сразу же вернусь в Лондон.

Джон и не сомневался, что его брат вовсе не жаждал продлевать вынужденное семейное воссоединение.

– Просто моя жена хочет убедиться, что миссис Хьюз и мисс Крукшенк доедут до места благополучно, а я не хочу причинять ей беспокойства.

Они выехали, но в последнюю минуту Луиза спохватилась, что забыла новый капор, а потом их остановила выбежавшая из дома Салли, подруга Психеи, с последними напутствиями от хозяйки дома. Она была пухленькая, одетая по последней моде. Но вот наконец кучер щелкнул кнутом, и экипажи тронулись.

День был теплый и ясный. Джон почувствовал прилив бодрости, когда кареты выехали из города и покатили по проселочной дороге. В окно кареты было слышно, как пели жаворонки и высоко в безоблачном небе мелькали ласточки. По зеленеющим полям бродили овцы с ягнятами. В Англию пришла весна…

Джону захотелось затянуть песню. Ему даже не мешало щебетание Луизы, поскольку он мог тайно наблюдать за Марианной, рассеянно кивая в ответ на болтовню невесты.

Во второй половине дня они достигли его владений. Джон с гордостью наблюдал, как его брат с одобрением поглядывает на чистенькие фермерские коттеджи и заботливо обработанные угодья.

– Ты опробовал новый способ перекрестного опыления? – К его удивлению, Габриель подъехал вплотную к экипажу, который остановился у ворот, в то время как кучер соскочил с козел, чтобы подтянуть подпругу одной из лошадей.

– Да, и он превосходно себя оправдывает, – ответил Джон.

Они перекинулись еще парой вежливых фраз на тему ведения фермерского хозяйства, прежде чем кучер снова залез на козлы и подобрал поводья. Экипаж Джона снова тронулся, а второй следом за ним. Милю спустя из-за поворота дороги показался господский дом. На этот раз Габриель воздержался от каких-либо замечаний. Джон украдкой следил за ним в окно. Вид у Габриеля был мрачный, наверное, он вспоминал прошлое. Луиза при виде огромного здания выразила бурный восторг. Джон ждал, пока ее восторги схлынут, чтобы услышать мнение второй дамы.

Марианна задумчиво разглядывала внушительных размеров дом.

– Он довольно красивый, – проговорила она. – В нем есть что-то величественное.

И Джон с облегчением улыбнулся.

Экипаж остановился. Лакей ждал на крыльце, чтобы помочь дамам сойти. Джон почувствовал ревность. Какая жалость, что он не может сам предложить свою помощь Марианне. Его рука немного разболелась от длительного путешествия. Когда он выбрался из экипажа, то увидел слуг, выстроившихся на крыльце, чтобы приветствовать его.

Он любезно отвечал на их приветствия, но от его глаз не ускользнуло то, что у экономки растерянный вид, что кухарка явно с похмелья, а дворецкий Помрой выглядит еще более угрюмым, чем всегда. Черт возьми, только бы не наткнуться на полный кавардак в доме единственный раз, когда он привез к себе гостей… гостью, чье одобрение ему до смерти хотелось услышать.

Они вошли в холл. Джон посмотрел на свой дом. От увиденного его сердце упало. Судя по всему, здесь в последние часы лихорадочно наводили порядок, но все усилия явно не могли скрыть запустения, царившего долгие годы.

На мраморном полу отчетливо виднелись следы швабры, на высоком потолке привычно висела паутина. Даже в гостиной его матери, где наконец-то сняли чехлы с мебели, по краям ковра темнела пыль. Он сам никогда не пользовался этой комнатой, ее всегда держали закрытой.

Габриель молчал, но на его лице явно читалось плохо скрытое презрение. Джон совсем пал духом.

– Боюсь, что слуги в мое отсутствие несколько расслабились, – пробормотал он, обращаясь в основном к Марианне, которая ободряюще улыбалась ему.

– Вам просто нужна хозяйка, – ответила она, заглядывая ему в глаза.

«Мне нужны вы, и не только затем, чтобы приглядывать за слугами», – подумал Джон. Марианна покосилась на Луизу, которая растерянно озиралась вокруг в поисках хоть какого-то повода для восхищения.

– Э-э… шторки очень миленькие, – сказала она после долгого молчания.

Впервые за много лет Джон разглядел высокие окна, завешенные парчовыми портьерами.

– Когда-то были, но сейчас, пожалуй, выцвели, – признал он. – Ткань для штор выбирала еще моя мать. Ее давно нет в живых. Здесь все следует обновить, и я позабочусь об этом.

Как только ему могло прийти в голову привезти невесту в такой запущенный дом? Сам он вел отшельнический образ жизни, перемещаясь из спальни в кабинет, а затем из столовой снова в спальню. Ему и не приходило в голову волноваться из-за грязи, которая тем временем скапливалась за пределами этих комнат.

– Мужчины не приспособлены для ведения хозяйства, – услышал он, как шепчет Марианна Луизе успокаивающим тоном. – Леди Сили говорит, что они любят уют и порядок, но сами понятия не имеют, как этого достичь.

Джон не мог ничего возразить. В дверях появилась раскрасневшаяся экономка, чтобы проводить дам в комнаты, а лакей повел Габриеля в комнату для гостей. Джон тяжело вздохнул, надеясь, что спальни по крайней мере догадались проветрить, а постельное белье постелили не слишком ветхое.

Он поднялся к себе. В спальне его ждал дворецкий, чтобы помочь снять сюртук.

– Обед подадут ровно в шесть, милорд, – сказал старик. – Мы старались сделать все, что возможно в такой короткий срок, но две горничные неделю назад уволились, а кухарка непрестанно жалуется, что камины давно не чищены.

– Так почему же их не почистят? – спросил Джон. – Помрой, кухарка, кажется, снова угощалась нашим лучшим портвейном? Разве я не велел вам…

– Нет, милорд, – возразил слуга. – Уж портвейн-то я для вас сберег. Но вот в бутылку с бренди она точно заглянула. – И он безнадежно вздохнул. Джона внезапно разобрала злость.

– А ведь я столько раз предупреждал ее! Скажите ей, что она уволена. Как только я найду замену…

Хотя бы это он обязан сделать ради своей невесты… кем бы она ни была, мрачно подумал Джон.

Унылое лицо Помроя еще больше вытянулось.

– Да, милорд, – согласился он. – Но если я осмелюсь предложить…

– Да?

– Не лучше ли сказать ей об увольнении после того, как мы найдем новую кухарку? Тогда Кори по крайней мере ничего не подмешает в пищу.

Если их отравит его собственная кухарка, личность убийцы уже не будет иметь значения! Джон не знал, смеяться ему или кричать от злости.

– Справедливое замечание, – признал он. – Немедленно займитесь поисками новой кухарки.

Слуга кивнул.

– Через час возвращайтесь, я буду переодеваться к обеду. Позаботьтесь, чтобы у наших гостей была горячая вода и все необходимое.

Джон прилег на кровать и закрыл глаза, но ему было не до отдыха. Как мог он не замечать, в каком состоянии находится его жилище? Почему не распорядился как следует своим наследством? Хотя со времени смерти отца прошел всего год, ко он все-таки мог сделать ремонт. Джон говорил себе, что не он один, а все холостяки не придают таким вещам значения. Но он боялся, что дамы… Что Марианна составит самое невыгодное впечатление о его доме. В том, что его брат сейчас потешается над ним, пусть втайне, Джон нисколько не сомневался.

Проклятие!

Когда лакей наполнил ванну горячей водой, Джон осторожно залез в нее. Помня о наказе доктора не мочить рану, он вымылся на скорую руку. Потом, как мог, вытерся и позволил подоспевшему дворецкому помочь с одеванием. Обычно он сам завязывал галстук, но одной рукой ему было не справиться. Наконец Джон был готов спуститься вниз к гостям.

Воздух в комнате посвежел – кто-то распорядился открыть окна, чтобы повеяло вечерней прохладой. Вскоре выяснилось, кто об этом позаботился.

– Да, тут очень-очень мило, – сказала Луиза, усаживаясь в кресло и оглядываясь. Короткий отдых и новое платье вернули ей обычную живость.

– Надеюсь, вы не против, что я попросила слуг открыть окна, – негромко произнесла Марианна, когда он склонился к ее руке.

– Ради Бога, чувствуйте себя как дома и отдавайте любые приказания, какие только сочтете необходимыми, – сказал он от всей души. – Боюсь, что домашнее хозяйство не мой конек, как вы справедливо изволили заметить.

Она покраснела.

– Мне не стоило упоминать об этом, – сказала она смущенно, но глаза ее слегка блеснули.

– Видели бы вы этот дом при жизни матери! Все здесь было совсем по-другому, – проговорил он.

Как раз в эту минуту в комнату вошел Габриель и услышал его слова.

– Да, при матушке все тут сияло чистотой, – подтвердил он. – В каждой комнате стояли вазы с лавандой, и дом просто благоухал.

На Джона внезапно нахлынули воспоминания.

– Да, правда. Я, пожалуй, не прочь возродить этот обычай.

– Сначала тебе придется посадить лаванду, – насмешливо указал ему брат. – Я заметил, что в цветнике все клумбы безнадежно заросли.

Джон хотел сердито возразить, но спросил как можно сдержаннее:

– Ты, видимо, ходил на прогулку?

Габриель ничего не ответил.

Джон догадался, что брат навещал могилу матери. Она находилась в конце сада на семейном кладбище. Его раздражение улеглось. По крайней мере брат увидел, что могила содержится в порядке. Джон об этом постоянно заботился. Но лицо брата все равно было недовольным, а глаза мрачными. Очень кстати в дверях появился дворецкий.

– Кушать подано, дамы и господа.

Джону пришлось предложить руку Луизе, а его брат повел Марианну. Стол, накрытый белой льняной скатертью, сервированный фамильным сервизом из серебра и хрусталя, выглядел совсем неплохо. Вот только серебро нуждалось в более тщательной полировке, а цветочки в вазе малость поникли. Джон решил, что должен проверить состояние сада. До чего неприятно, что Габриель увидел поместье не с самой лучшей стороны.

Джон в который раз поразился тому запустению, которое царило в поместье при отце. Первостепенное внимание Джон уделил пастбищам, фермерским угодьям и коттеджам, которые находились в самом плачевном состоянии. У него просто руки не доходили до собственного сада, но следовало хотя бы позаботиться о цветниках матери.

Какие еще его упущения выявит этот визит?

Ответ на этот вопрос пришел вместе с первым же блюдом. Суп оказался водянистым, а пудинг твердым, как камень. Овощи были переварены, студень дрожал, как в лихорадке.

Рыба была сносной, но бифштекс, который за ней последовал, откровенно подгорел. Цыпленка же, на редкость жилистого, явно приготовили не сегодня.

Его гости, само собой, никак не комментировали недостатки. Хорошие манеры не допускали явной критики, но никто из них не увлекся угощением. Джон боялся даже взглянуть на брата, опасаясь, что его презрительная мина спровоцирует ссору. В присутствии дам он не собирался вступать в схватку с Габриелем.

И ему вовсе не доставляло удовольствия слышать, как под непрестанную болтовню Луизы, сидевшей справа от него, Габриель рассказывает Марианне о своих путешествиях, заставляя ее смеяться над забавными историями о базарах Тринидада или греческих островах. Стоило ей услышать о дальних странах, в которых Джон никогда не бывал, как глаза ее начинали ярко блестеть. Тогда его охватывал гнев, внутри все сжималось.

Черт бы побрал Габриеля с его обаянием и ангельской или, скорее, дьявольской красотой! Какое он имеет право заставлять Марианну восторгаться собой? По кто способен состязаться с.ним в успехе у дам? Только не он, не Джон.

Слуга принес последнее блюдо. Это были сладости, вкус и вид которых оставляли желать лучшего. Джон попробовал кусочек персикового пирожного и едва не поперхнулся косточкой. Что за черт! Он со звоном уронил вилку на стол.

Кухарка получит расчет, как только это будет возможно. Такое положение дел просто нестерпимо!

Марианна поймала взгляд Луизы и поднялась. Джон увидел, что леди по обычаю собираются покинуть джентльменов, оставив их с портвейном и мужскими разговорами. Эта перспектива не доставила радости никому из братьев. Когда за дамами закрылась дверь, в комнате повисла гробовая тишина.

– Я уеду завтра на рассвете, – наконец сказал Габриель. – Если утром мы не увидимся, то хочу прямо сейчас поблагодарить тебя за гостеприимство.

– Кроме ужасного обеда, вряд ли есть то, за что стоит меня благодарить, – произнес Джон. – Я тебе больше обязан, ты ведь заботился обо мне после ранения.

Но Габриель отмахнулся от такой скупой благодарности.

– Ты так и не догадываешься, кто мог стрелять?

Джон покачал головой. Он обещал Марианне не делиться ни с кем их уверенностью, что целью стрелявшего была Луиза. Ни к чему лишние разговоры.

– У меня раньше были враги, смертельные враги, но я по крайней мере знал их всех как облупленных, – заметил Габриель. – Может, ты кого недавно обидел?

Джон неопределенно пожал плечами.

– Поездка в Лондон была первой за много лет. Там я едва ли мог кому-то досадить… разве что наступил на ногу одной-двум дамам.

– А здесь, у тебя дома? Может быть, выдворил арендатора с участка?

– И он, чтобы мне отомстить, последовал за мной в Лондон? – спросил Джон с невольной иронией. – Никого я не выдворял. Вот кухарку собираюсь выставить, потому что она слишком часто прикладывается к бутылке.

– Ну, тогда я не знаю, – покачал головой Габриель. – Пойду, пожалуй, в свою комнату. Спокойной ночи.

Для сна было еще слишком рано, но Джон понимал, что брат не испытывает желания общаться с ним больше необходимого. Сам он был настроен так же.

– И тебе спокойной ночи, – ответил он. Но в дверях Габриель задержался.

– У тебя сохранились отцовские книги? Я возьму что-нибудь полистать перед сном.

Джон указал в сторону коридора.

– Думаю, ты не забыл, где находится библиотека. Габриель, кивнув, направился вдоль коридора, и Джон, сам не зная почему, пошел за ним. Лакей поспешил вперед, чтобы зажечь свечи. В библиотеке было прохладно и сыро. Неужто слуги не в состоянии во время его недолгого отсутствия позаботиться о доме? Эта сырость не пойдет на пользу книгам. Завтра он покажет библиотеку Марианне, ведь кое-что здесь может ее заинтересовать, Габриель, повернувшись к нему спиной, внимательно изучал полки.

– Я вижу, ты пополнил библиотеку новыми томами, – заметил он довольно любезным тоном.

Джон хмыкнул, так как вопрос не нуждался в ответе. Габриель явно делает над собой усилие, но Джон подозревал, что за внешней вежливостью скрывается раздражение. Выбирай скорее книгу и ступай к себе, мысленно поторапливал он брата.

Очень возможно, что день для них так бы и закончился натянуто-вежливыми репликами, если бы Габриель не открыл дверцу одного из шкафов, чтобы взять с верхней полки книгу. Он замер, а затем вместо книги взял маленькую овальную рамку, которая лежала на полке вниз лицевой стороной. Его лицо мгновенно потемнело.

– Я помню эту миниатюру. Помню, как я для нее позировал, хотя мне в то время было всего года три, – пробормотал Габриель, словно обращаясь сам к себе. – Мама дала мне коробку леденцов, чтобы я сидел смирно, пока художник нас рисовал. Как странно. Стекло разбито, и даже рамка треснула.

Он обернулся и посмотрел на Джона. Тот взял себя в руки.

– Это произошло случайно, – солгал он, вспомнив в замешательстве, как однажды сбросил миниатюру с полки. Габриель поджал губы.

– Надо думать, – выговорил он. – Странно, что ты вообще не выбросил ее.

Джон растерянно смотрел, как пальцы Габриеля сжали миниатюру.

– У меня сохранилось несколько портретов матери, – сказал он. – После ее смерти отец большинство из них изрезал. Эта миниатюра стояла у матушки… – Он почувствовал, что слова даются ему с трудом, но заставил себя договорить: – …рядом с кроватью. Ее горничная спрятала ее от отца, когда он уничтожал ее вещи. А потом отдала мне.

Габриель кивнул, глядя на миниатюру с выражением страдания и гнева. Джон вдруг вспомнил, как его брат за обедом развлекал Марианну. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Он шагнул к брату, который настороженно и мрачно смотрел на него.

– Забирай ее, черт с тобой, – выговорил Джон. – Она бы предпочла, чтобы ее взял ты.

Габриель молча пошел к двери, и Джон не сумел сдержаться.

– Она любила только тебя, – сказал он. – До сих пор все женщины без ума от тебя, стоит только тебе на них взглянуть. И все из-за твоей дьявольской красоты и сладкого обхождения.

Габриель обернулся.

– Я не виноват, что природа наградила меня таким лицом. Почему ты ненавидишь меня за это?

– Потому что я не могу с тобой состязаться! – Джон был зол. Ему было слишком больно, чтобы он мог контролировать свои слова. – Потому что она любила одного тебя! – Он вышел за братом в коридор и остановился. Он выдал себя. Как видно, душевной ране никогда не затянуться.

– Она и тебя любила, – спокойно произнес Габриель. – Я помню, как она расстраивалась, когда отец врывался и уводил тебя, когда она приходила к нам в детскую почитать вслух или спеть на ночь колыбельную. Один раз он крикнул ей: «Не смей сюсюкать с моим наследником! Я не хочу, чтобы он вырос неженкой».

У Джона сжалось сердце.

– Я ничего такого не помню, – с трудом выговорил он. – Впрочем, кое-что я все же припоминаю. В основном то, что ты всегда сидел у нее на коленях, а я в сторонке. Да, я тебя за это ненавидел. – Он с трудом перевел дыхание.

– Она любила тебя, – повторил Габриель. – И отец тоже, а меня он не выносил, ты сам знаешь. Тебя любили они оба. И все равно ты меня ненавидишь!

– Любить умела только она. Отец требовал, чтобы я был с ним рядом, но охотнее отвешивал оплеухи, чем обнимал. Я всегда думал, что тебе повезло больше…

Габриель мрачно усмехнулся:

– А я думал, что тебе, когда он вышвырнул меня за порог, лишил того, что полагалось мне по праву рождения. Сейчас я здесь только для того, чтобы он перевернулся в своем пышном склепе.

Джон отвел взгляд, чтобы не видеть его пылающих ненавистью глаз.

– Я не сразу узнал, что он выгнал тебя, – сказал он, хотя и понимал, что это слабое оправдание.

– И ты приложил все силы, чтобы меня разыскать?

– Нет, хотя следовало бы. Я хотел убедиться, что ты не голодаешь, что у тебя есть крыша над головой… – На миг он ощутил свою вину, но это чувство вытиснилось другим, чем-то тяжелым и мрачным. – Но ты, как видно, вполне преуспел в жизни, – произнес он жестко, – если судить по красочным блюдам, которыми ты потчевал дам за обедом.

Габриель пристально взглянул на него.

– Так вот в чем дело? Я догадывался. Когда ты смотришь на миссис Хьюз, твои глаза тебя выдают. Зачем же ты сделал предложение другой?

– На самом деле я ничего не делал, – горько произнес Джон. – Ей это только показалось.

Габриель рассмеялся, и Джон гневно шагнул к нему.

– Не стоит, – предостерег его брат. – У тебя только одна рука действует, а в прошлый раз тебе и с двумя не слишком повезло.

– Я едва тебя не прикончил! – вспылил Джон. – И был бы очень счастлив продолжить даже одной рукой.

Из противоположного конца коридора послышался слабый звук. Обернувшись, Джон увидел Марианну Хьюз, которая смотрела на них укоризненно. Оба они разом замолчали, хотя воинственные позы говорили сами за себя. Джон опустил здоровую руку, а Габриель, продолжавший держать миниатюру, отвесил даме поклон.

– Доброй ночи, миссис Хьюз. Счастливо оставаться. – Ничего не сказав брату, он направился к лестнице и исчез из виду.

– Я беспокоилась, – негромко сказала Марианна, приближаясь к Джону и глядя на него с тревогой.

– По-вашему, это так очевидно? – спросил он, все еще дрожа от пережитого гнева. Но с ее появлением его мрачное настроение несколько улучшилось.

– Да, – кивнула она. – Можно спросить, из-за чего вы снова ссорились?

Разумеется, сказать ей всю правду было немыслимо. Но Джон с изумлением поймал себя на том, что отвечает:

– Он нашел миниатюру, на которой изображены моя мать и он в детстве…

– И вы поссорились из-за этого?

– В ней было разбито стекло. Он решил, что я это сделал специально.

– А на самом деле зачем? – В ее тоне не было ни намека на обвинение, но он все равно поморщился.

– Думаю, что из ревности. Габриель был ее любимчиком, мы оба это знаем. Что, впрочем, вполне естественно. Он был очень красивым ребенком. – Джон, как мог, старался говорить равнодушно, но не был уверен, что ему это удалось. Только бы она не стала его жалеть.

Неожиданно она подошла к нему совсем близко и дотронулась до его щеки. Он вздрогнул, испугавшись, что прикосновение к рябой коже вызовет у нее отвращение. От ее ласки сердце у него забилось чаще и сильнее.

– И вы чувствовали себя нелюбимым? – тихо спросила она. – За обедом Габриель немного рассказал о вашей матери. Мне показалось, что она была очень сердечной и любящей женщиной… Я уверена, что она вас любила, Джон… Вы были ее первенцем, старшим сыном. Как же могла она вас не любить?

Он не смог отвечать. Горло у него внезапно сдавило; нахлынувшее чувство слегка растопило ледяные пласты отчаяния. Он накрыл рукой ее руку, желая удержать ее навсегда так близко.

Но к его сожалению, она отступила назад и с трудом произнесла:

– Луиза удивится, что я долго не возвращаюсь в гостиную. Пожалуйста, милорд, не ссорьтесь с братом. Это огорчило бы вашу матушку. Семейные связи бесценны, их не стоит бездумно рвать.

Она быстро пошла по коридору и исчезла. Он почувствовал, что должен исполнить ее пожелание. Он был готов извиниться, даже если извинение и встанет у него поперек горла. И Джон направился по лестнице в комнату для гостей. Стучать в дверь ему не пришлось, потому что брат стоял на лестничной площадке и разглядывал портрет покойного маркиза.

– Ты хоть понимаешь, какой он был скотиной? – сказал Габриель, словно их разговор не прерывался. – Он превратил жизнь матери в сущий ад.

– Знаю, – сказал Джон. – Он превратил в ад жизнь каждого из нас. Тебе в некотором смысле даже больше повезло, хотя и пришлось дорого за это заплатить. Мне пришлось остаться и жить с ним под одной крышей.

– А я слышал, что последние годы ты жил во флигеле и практически с ним не общался, – произнес Габриель.

Джон кивнул.

– Но общаться все равно приходилось. Я должен был спасти поместье от полного упадка. Как-никак на мне лежала ответственность.

– Ах да, как на старшем брате.

– И его наследнике. Ведь я и правда был его единственным наследником. Имей в виду, я нисколько не осуждаю матушку…

Габриель круто повернулся к нему.

– За что?

– За то, что она родила ребенка от другого мужчины.