ГЛАВА 26

Чанья начинала свой дневник так: существуют две Чаньи. Первая — благородна, чиста и сияет, словно золото. Чанья вторая трахается за деньги. Вот почему шлюхи такие безбашенные.

Она писала о себе в третьем лице — позволительный прием в устном и письменном тайском, особенно среди представителей низших классов. Чанья всегда хотела поехать в «Сахарат Америку».

Серьезно подумывал дословно перевести весь текст, но стиль не соответствовал бы остальному повествованию. Я не смог бы вставлять свои комментарии и, зная, как ты, фаранг, ценишь гармоничность, решил прибегнуть к приему истинных ученых — ограничиться субъективным переложением. Доволен?

Америка была той мечтой, которая еще в детстве отравила душу Чаньи через телевизионный экран. Начав с Эмпайр-Стейт-билдинг и Большого Каньона реки Колорадо, ее мозг впитал миллионы образов нации, прославившейся умением самопродвижения.

В один прекрасный день, скопив достаточно денег, чтобы родители прожили месяц, Чанья заплатила за семестр обучения сестры в колледже. Далее последовали: покупка в своей деревне неподалеку от Сурина клочка земли, на котором по возвращении она собиралась построить дом, и приобретение портативного компьютера с программой на тайском языке. После столь масштабных приготовлений Чанья связалась с компанией, у которой была репутация порядочной и надежной. Они брали немалые деньги — почти пятнадцать тысяч долларов, — зато предоставляли все услуги, включая настоящий тайский паспорт, подлинную въездную визу в США, действительный в течение года обратный авиабилет, а также комнату и работу в массажном салоне в Техасе. Плюс сопровождающего, который находился рядом до самой иммиграционной службы в Нью-Йорке, чтобы клиентка не запаниковала в критический момент и тем самым не испортила всю операцию.

Компания снизила цену на пять тысяч долларов, поставив условием работу Чаньи в течение шести месяцев в определенном массажном салоне. Такая благотворительность, разумеется, окупилась, поскольку благодаря способностям Чаньи доходы салона возросли, и эти деньги также поступили на счет компании. Себе на жизнь в этот период девушке пришлось бы зарабатывать чаевыми или проворачивать дела на стороне. Но у нее не было никаких иллюзий, и она знала, как выкрутиться: использовать время, чтобы подтянуть английский, больше узнать об американских мужчинах и решить, в каком городе ее профессия дает наибольшую отдачу.

Чанья сказала себе: если уж заниматься таким ремеслом, то лучше всего в стране, где больше платят. Через пару лет она бросит это занятие, а ей еще не исполнится тридцати. Будет жить в новом доме с навесом для автомобиля, громадным плазменным телевизором и фотографиями «я в Америке» на стенах. Вся деревня проникнется к ней уважением и станет гордиться. Она превратится в королеву и будет принимать похвалы за то, как заботливо поддерживает родных. Может быть, даже заведет ребенка. В отличие от многих подруг Чанья не забеременела от тайна в восемнадцать лет. Оставалась бездетной и склонялась к мысли родить, как требует теперешняя мода, полукровку, потому что полукровки, по нынешним причудливым понятиям, красивее чистокровных тайцев и обладают более светлой кожей. У нее не было намерений выйти замуж, хотя буддийский обряд не исключался. Чанья достаточно знала белых мужчин, чтобы не сомневаться — ей не удержать фаранга. Он исчезнет в тот самый день, когда она сообщит ему о своей беременности. Но это ее не смущало. Задача мужа — кормить семью, а если у женщины достаточно денег, то зачем ей муж? Свои сексуальные потребности она сумеет удовлетворить, хотя, после того как бросит работу, ей придется много медитировать и стать более религиозной. Не исключено, что, отойдя отдел, вообще перестанет заниматься сексом. Чанья давным-давно не получала от секса удовольствия и думала о нем только в профессиональном плане. Ей казалось, что она больше не способна на настоящее чувство. Секс наскучил, это было лишь оплаченное время, когда неровно бьется сердце.

Чанья настояла, чтобы в самолете авиакомпании «Тай эйруэйз» ей дали место у иллюминатора, и ее первое знакомство с Америкой началось с вида на побережье Новой Англии. Компания разработала маршрут с краткой остановкой в аэропорту «Хитроу» в Лондоне, и они всю дорогу летели на запад вслед за солнцем, так что за стеклом царила полная темнота. Но вот самолет догнал светило, и береговая линия Новой Англии в восьми тысячах футов под крылом показалась Чанье, как и первым переселенцам, девственно нетронутой. Девушка не могла себе представить, что Америка способна произвести такое сильное впечатление своей естественной красотой, и была удивлена, разглядывая, как аквамариновые волны неспешно накатывают на изрезанную линию скал, сияющих алмазным блеском в утренних лучах. До этого она ни разу не покидала Таиланда и не видела северных пейзажей. И он показался ей чистым и неиспорченным.

Главный момент настал, когда Чанья оказалась у конторки иммиграционной службы и высокий суровый фаранг в форме стал внимательно разглядывать ее паспорт. Сопровождающий компании стоял в параллельной очереди, готовый прийти на помощь, если у нее сдадут нервы. («Плостите, плостите, мистер, сестла очень нервная, я ее отвести посидеть».)

Но нервы ее не подвели. Чанья одолела дракона страха, оказалась смелой девочкой.

Вот награда за то, что выбираешь правильных мафиози и вообще знаешь, что делать. Многие девушки попадались уже на этом этапе — их ловили с плохо подделанными паспортами или огрехами в фальшивых визах. Но в ее случае все прошло гладко. Как ни старался иммиграционный чиновник (когда он разглядывал ее холодными голубыми глазами, Чанье казалось, что служащий прекрасно понимает, что она собой представляет, но не отвела взгляда), не нашел изъяна в ее документах и пропустил. Затем, поскольку рейс прибыл из Бангкока, таможенники решили осмотреть ее чемоданы. Тоже опасный момент. Некоторым девушкам те, кто обеспечивал их паспортами, подсовывали что-то в багаж, желая убить двух зайцев. Но ее компания такими вещами не занималась. Единственное, чем заинтересовались таможенники, был купленный с рук лэптоп, который Чанья приобрела главным образом для того, чтобы отсылать электронные письма подругам и родным — прежде всего сестре, студентке университета Чулалонгкорна. Но еще и потому, что в ее планы в Америке входило вести дневник. Таможенник махнул рукой, и вот она уже в заветной стране. В том краю язычников не было статуй Будды, которым можно поклониться, и Чанья, сложив ладони у лба, повернулась в сторону Таиланда. Дословный перевод с тайского: «Америка, скажи Чанье „Доброе утро“».

Надо было попасть на авиарейс до Эль-Пасо, и они с провожатым сели в курсирующий между аэропортами автобус. Провожатый дождался, когда девушка окажется в воздушной зоне, и исчез. Зато появился другой сопровождающий — на этот раз не таец, а техасец. Он встретил ее у трапа самолета в Эль-Пасо. Краснолицый, плешивый, с плохой кожей, от него шел неприятный запах, но по тому, как он, не обращая внимания на ее очарование, сразу перешел к делу, Чанья узнала в нем профессионала. Техасец объяснил, что у нарушения суточного ритма организма в связи с перелетом через несколько часовых поясов есть свои преимущества — она останется свежей после полуночи и поэтому сегодня же заступит в ночную смену. Еще обмолвился, что Чанья — первая азиатка, которая будет обслуживать его контингент.

Первое испанское слово, которое она узнала, было «coño», что значит «влагалище». Даже в Таиланде женщины ее профессии часто его употребляют, но у мексиканок в массажном салоне словцо просто не сходило с языка. Они вставляли его в любую фразу, отчего речь казалась особенно грязной. Многие одинаково владели английским и испанским, но предпочитали говорить по-испански. По другую сторону границы остались их родные, сами девушки знали друг друга по жизни в Сьюдад-Хуаресе, где приятели и мужья были мелкими сошками в наркоторговле.

Чанья заранее настроилась, что будет обслуживать в Америке любых мужчин, но никак не могла предположить, что проблемы возникнут из-за женщин. Сразу поняла — все дело в разнице культур, но не знала, как с этим бороться. Ее вырастили бедные, но благочестивые буддисты, и она никогда не нарушала никаких запретов, кроме одного. Будда учит своих последователей искать себе «праведное занятие». Чанья решила отложить исполнение этого завета, поскольку проституция приносила больше денег, чем какая-либо другая работа, и давала возможность следовать остальным буддийским заповедям — особенно тем, которые требуют почитать родителей. В тайской версии это означало их содержать, если они настолько бедны, что не в состоянии содержать себя сами. Еще это означало помогать братьям и сестрам, пока те не выросли и не начали трудиться сами — событие, которое могло откладываться до бесконечности. Чанья ни разу не крала, почти не лгала, воспитывала в себе доброжелательность и приучалась к незлобивым суждениям, береглась наркотиков, не злоупотребляла в ту пору спиртным, старалась видеть в людях, в том числе в клиентах, только хорошее и, что самое главное, берегла сознание от скверны. Все это вместе плюс потрясающая внешность и фантастическая фигура вызывали в коллегах дикую злобу, особенно после того, как все больше мужчин стали требовать ее услуг.

Через неделю Чанья сделала первый важный вывод: все шлюхи в этом месте — демоны.

Другими словами, они недостойны сострадания и не могут рассчитывать на буддийское спасение. После смерти отправятся в ад, откуда явились, и там останутся на десятки тысяч лет, перед тем как снова возникнуть в человеческом обличье, и скорее всего снова все испоганят. «Неразумное сострадание» — стадия новообращенных в буддийской доктрине. Чанья давным-давно прошла эту фазу. Она отгородилась воображаемым щитом, который воспринимался как равнодушие, но все же заслужила некоторое уважение. Поначалу демоны считали ее хрупким и умилительным, лакомым кусочком, находящимся в самом конце пищевой цепочки. Однако вскоре поняли, что она совершенно от них отлична — иное млекопитающее. «Coño». Игнорирует их веру, которая для них всё, а ей кажется варварской придумкой низших сфер, где есть только мука и боль и откуда нет выхода.

Чанья вырвалась вперед и обставила демонов.

Меньше чем через месяц ей стали предлагать вступить в брак. Чанью удивило, что техасский мужчина ухаживает таким странным манером, который на Востоке сразу же бросился бы в глаза. Сообщает, сколько у него денег, везет к себе на ранчо, расфуфыривается как павлин и обращается как с принцессой в клетке. У некоторых, правда, хватает ума разыграть скромность. «Это, понимаешь, просто старое ранчо, а сам я совсем не богат. Но если найдется такая, которая выйдет за меня, — половина рано или поздно отойдет ей. Мое дело, как видишь, к старости».

Границу между замужеством и проституцией в США, как, впрочем, и в Таиланде, трудно определить. Некоторые из земельных владений здесь по техасской традиции просто огромны, но Чанья сомневалась в намерении владельцев с кем-то делиться. По мере того как ее слава росла, все больше краснолицых мужчин из джунглей (Чанья продолжала думать очень по-тайски, и для нее все, что не было городом или пригородом, казалось джунглями) ставили на парковку массажного салона свои внедорожники. Босс удвоил жалованье и сообщил, что пять тысяч долларов будут выплачены приславшей ее компании в течение трех месяцев вместо шести, после чего она вольна уйти из салона. Профессионал быстро понял: эту девушку опасно держать. Рано или поздно появятся федералы и внимательнее изучат ее паспорт. Не исключено, что запросят информацию из базы данных министерства внутренних дел Таиланда, где имеются отпечатки пальцев владельцев документов.

Теперь Чанья не исключала мысль о браке, но видела мужчин насквозь и понимала, какое убожество кроется под их внешним обаянием. Эти люди считали, что в будущем вправе как угодно ею распоряжаться только потому, что она азиатка, спокойна по характеру и всеми силами старается угодить. Со своей стороны если она и искала в мужчине что-то особенное, то исключительно тайское расположение к веселью. Деньги — очень важная вещь, но без веселья просто не стоит жить. И хотя Чанья с удовольствием смеялась и шутила с некоторыми из клиентов, трудно было веселиться рядом с мексиканками, которые испытывали к ней звериную злобу. Босс это тоже заметил и намекнул, что по истечении трех месяцев ей лучше уйти — мол, коллеги по салону связаны с темными личностями. Все может случиться в Эль-Пасо. Может быть, стоит уехать даже раньше. Он снова повысил плату за час, и через два месяца после прибытия в Америку Чанья получила право распоряжаться собой как сочтет нужным.

Лас-Вегас — вот место, куда надо стремиться женщинам вроде нее. Чанья знала это еще в Бангкоке, а когда впервые увидела город из окна автобуса компании «Грейхаунд», у нее сразу поднялось настроение. Она не сомневалась, что, имея связи с тайской мафией, легко получит работу в крупнейшем городском агентстве. Эти агентства были очень хорошо организованы — совсем в американском духе, — даже предлагали кандидатам на работу вступительный курс. Чанья оказалась в конференц-зале большого отеля, где сидела с пятьюдесятью другими молодыми женщинами, в большинстве своем белыми.

Для Чаньи не стало новостью, что о проституции отзываются как об индустрии, но ей ни разу не приходилось наблюдать, чтобы и организация труда соответствовала такому определению. К новым сотрудницам вышла платиновая блондинка — не человек, а шедевр современной хирургии: грудь увеличена, живот убран, нос исправлен, кожа на лице подтянута — все переделано. За сорок — для активной службы она не годилась — и ее, судя по всему, бросили по профилю на работу с персоналом. Но никакая хирургия не в состоянии справиться с голосом — Чанье показалось, что трут наждачной бумагой по железу.

— Слушайте и запоминайте именно в том порядке, в каком скажу. Не желаю слышать, будто вы что-то перепутали, а если отличаетесь бестолковостью или плохо знаете английский, записывайте. Карандаши и бумагу я разложила на столы.

Первое. Клиент прибывает в Вегас. Он наслышан о наших услугах и по дороге из аэропорта спрашивает таксиста, как с нами можно связаться.

Второе. У таксиста имеется одна из наших рекламных карточек, вроде этой. — Показывает карточку с изображением большегрудой знойной азиатки на одной стороне и телефоном на другой. — Обратите внимание, что на карточке есть кодовое число: на каждой персональной — свое.

Третье. Клиент звонит по указанному на карточке телефону, и оператор спрашивает кодовое число. Таким образом мы узнаем, что это не коп, и отмечаем, что таксисту положены комиссионные.

Четвертое. Клиент высказывает пожелания: раса, размер груди, рост, оральная стимуляция, стимуляция пальцами, вагинальный коитус, анальный коитус, особые услуги и все такое прочее.

Пятое. Оператор узнает, где он остановился, и перезванивает, чтобы убедиться, что клиент в номере.

Шестое. Если сведения подтверждаются, оператор сообщает цену и, как правило, добавляет, что девушка будет на месте через двадцать минут.

Седьмое. Оператор звонит девушке по сотовому телефону и указывает, куда следует прибыть. Одновременно информация поступает одному из телохранителей, который должен встретить девушку в вестибюле гостиницы клиента. Отметьте — это очень важно: нельзя входить в номер клиента и даже звонить ему до тех пор, пока телохранитель не будет на месте. Внесите телефон телохранителя в список номеров быстрого набора вашего сотового. Если у вас в какой-то момент возникнет проблема, нажмите кнопку быстрого набора, и телохранитель мигом окажется в номере.

Восьмое. Встретившись с телохранителем, звоните клиенту по телефону внутренней гостиничной связи, просите спуститься в вестибюль и проводить вас в номер. Сами в номер к нему не идете.

Девятое. Клиент сообщает, как одет. Когда он появляется, вы с телохранителем опознаете его, но он телохранителя не замечает. Подходите к клиенту, называете его дорогушей или голубчиком, других ласковых слов не употребляете.

Десятое. Клиент ведет вас в номер. Теперь он обязан заплатить основную сумму гонорара — двести долларов. Вы и пальцем не пошевельнете до тех пор, пока не получите денег.

Одиннадцатое. Затем просите клиента достать член. Это тоже очень важно: если он замаскированный коп, то не станет доставать член. В случае отказа немедленно покидаете номер. Если достает, вы некоторое время занимаетесь его членом.

Двенадцатое. Затем говорите, чтобы он лег на кровать, а сами в это время раздеваетесь. Уже голой, видя готовность клиента, объясняете, что названная агентством сумма — только за возбуждение и стриптиз. Если он хочет большего, придется платить дополнительно. У вас будут личные расценки услуг, начиная от стимуляции руками и кончая сношением в задницу. Сколько запросите на этом этапе — ваше дело. Разумеется, молодые и красивые могут потребовать больше. Мой вам совет таков: не оказывайте услуг, пока не получите бабки.

Тринадцатое. Все остальное зависит от вас и вашей изобретательности. Но в любом случае не вступайте в оральное, вагинальное и анальное сношение без презерватива.

Четырнадцатое. Время от времени мы будем устраивать вам подставы: наши мужчины проверят качество работы. Девушка, не надевшая на клиента презерватив, подвергнется немедленному увольнению.

Пятнадцатое. Изящное расставание с клиентом поощряется. Ведите себя вежливо на всех этапах, однако доброе прощание дает надежду на повторную встречу. Когда клиент постоянный, многое становится проще и вы определенно уверены, что он не коп.

Поначалу Чанья чувствовала себя не так одиноко, как в Эль-Пасо. Здесь было много азиаток: японки, кореянки, вьетнамки, китаянки, женщины из Таиланда, Филиппин, Малайзии, Индии, Пакистана — представлены почти все азиатские национальности. Пусть их ценили меньше блондинок, это не имело значения — работы хватало на всех. Мужчины — поголовно туристы, а штат Невада похож на вращающуюся дверь; каждую неделю сюда прилетают и приезжают миллионы. И кого ни возьми — с выпученными, влажными, полными ожидания глазами человека, который на неделю-другую вырвался из своей тюрьмы. Ну если не на неделю, то хоть на день, хоть на час.

Почти все остальные женщины были американскими гражданками: некоторые родились в США, другие иммигрировали, но жили достаточно долго, чтобы принести клятву на верность, и, как правило, вели себя как обычные американки. Практически все пристрастились к наркотикам (большинство к кокаину, марихуане и метамфетамину, некоторые — к героину). И благодаря наркотикам занялись своей профессией — дорогие привычки требовали много денег. Азиатки и черные утверждали, будто сели на наркотики из-за проституции. Но все соглашались с тем, что проститутка в Америке может выжить лишь под кайфом, а чем его вызвать — личное дело каждой. Вскоре Чанья поняла, что они имели в виду. Мужчины редко снисходили до того, чтобы спросить ее имя; практически не было ни остроумных разговоров, ни веселья — еще меньше, чем в Техасе. Она не видела в этом смысла: атмосфера мрачности не могла расцветить красками ремесло. Видимо, мужчин приводила сюда пуританская монотонность рабочей недели, и они с радостью вырывались на свободу, но не как разъяренные быки, а как спешащие на дойку коровы.

Чанья превратилась в работницу на конвейере, пусть даже высокооплачиваемую. Именно этого хотели мужчины. Все поголовно страдали разочарованием в жизни. Чанья не раз слышала, как, натягивая штаны, клиенты жаловались, какие они несчастные, говорили, что скоро заживут по-новому и купят жене новое платье. Ее приятная внешность и превосходная фигура оказались небольшим преимуществом, поскольку мужчины так сильно спешили и суетились, что ничего не замечали.

Чанья начала регулярно пить — обычно пару порций текилы в конце работы, чтобы не сорваться. Она продержалась полгода, ровно столько, сколько потребовалось, чтобы скопить тридцать тысяч долларов, а затем села в автобус и поехала в Вашингтон, куда ее позвала одна из бангкокских приятельниц. Ван приехала в Америку вскоре после Чаньи и нашла работу в столичном отеле, где проституция поставлена под строгий контроль. Рядом с гостиницей находились сауна и гидромассажные ванны, где могла получить место и Чанья.

Потребовалась всего неделя, чтобы понять: Вашингтон — это рай для шлюх. Отель, где работала Ван, имел категорию пять звезд — там останавливались дипломаты, проматывающие деньги секретари, шефы служб безопасности и прочие в том же роде. Но еще до того, как Чанья приступила к работе, Ван познакомила ее с дипломатом из Таиланда по фамилии Танее. Это был светлокожий мужчина лет сорока пяти, который принадлежал к одной из двенадцати контролирующих Таиланд богатейших семей. В Бангкоке Чанья слышала эту фамилию — ее часто упоминали в новостях. Патриарх, вроде бы до сих пор не умерший, заработал большие деньги на торговле опиумом во времена, когда та была еще легальной или полулегальной. Но настоящий коммерческий гений проявил его старший сын, вложив свою долю наследных богатств сначала в электронику, а затем в телекоммуникационную сферу. Танее был вторым внуком, не проявившим интереса к бизнесу, зато обнаружившим склонность к дипломатии. Не вызывало сомнений, учитывая связи, что ему рано или поздно «грозит» теплое местечко в Вашингтоне. Он вошел в постоянно действующую лоббистскую группу, которая отстаивала интересы тайской экономики (то есть тайской знати).

Переговоры длились очень недолго — они с Чаньей заключили сделку, едва улыбнувшись друг другу. Через пять минут Ван отыскала предлог, чтобы оставить их одних. Чанья испытала огромное облегчение от возможности говорить на родном языке и быть с мужчиной, который понимал, кто она такая. До того обрадовалась, что едва не растеряла весь профессионализм.

Танее не спешил уложить ее в постель. Сначала повез в тайский ресторан неподалеку от Чайнатауна и предложил выбрать любимые блюда. Заказал бутылку белого вина к салату из сырых креветок и бутылку красного — к утке. Смешил тайскими шутками. Но с другой стороны, его изысканность внушала робость. Он не только свободно говорил по-английски, но своими манерами поражал и даже пугал официантов. Этот человек одинаково принадлежал обеим культурам, и Чанья от восхищения теряла дар речи. Самое главное — оба прекрасно понимали друг друга: в их отношениях нет места ложному чувству, и она не получит предложения руки и сердца. Все произойдет так: они вернутся в его номер неспешной тайской походкой, и их свидание начнется с того, что она сделает ему массаж с ароматным маслом. Мало-помалу интимность ласк станет нарастать, но Танее не будет торопить события — подождет, когда она даст сигнал, что готова. Чанья останется на ночь, они вместе позавтракают и, возможно, прежде чем он с ней щедро расплатится, еще раз лягут в постель.

Она позволит себе влюбиться в него, но очень рассудочно. По понятиям тайской классовой системы их разделяет пропасть, шире которой не бывает, поэтому ни одному из них нет смысла тешить себя неразумными надеждами. Но, встретившись в следующий раз, оба испытают радость и определенное облегчение. И Чанья почти наверняка станет одной из его миа мой — младших жен — в Вашингтоне.

Так все и вышло, за исключением одного — вскоре она стала любимой миа мой. Ван сказала, что он дал отставку всем остальным в ту самую неделю, когда познакомился с Чаньей.

Первая жена Танее, Хун Той, матриарх семьи, жила с двумя детьми в Таиланде и редко наезжала в Вашингтон. Она, разумеется, знала о многочисленных миа мой мужа, и рассмеялась бы в лицо тому, кто сказал бы ей, что Танее хранит верность. Она тоже получила образование на Западе и по тайским меркам считалась эмансипированной женщиной — имела в Бангкоке постоянного любовника, о котором Танее было известно. Не исключено, что во время ее следующего приезда в Америку муж решит познакомить ее с Чаньей. Каждый прекрасно знал правила: Чанья будет проявлять по отношению к Хун Той величайшую почтительность, а та в обмен на это заставит себя ее полюбить.

Так и получилось. Хун Той пробыла в Америке десять дней. Они прекрасно поладили с Чаньей, ходили вместе по магазинам, первая жена Танее купила миа мой мужа несколько красивых юбок и платьев с этикетками лучших дизайнеров, и Чанья носила пакеты в поджидавший их лимузин. Накануне отъезда Хун Той сказала мужу, как все должно быть: Чанья слишком красива и ценна, чтобы отдавать ее на поток индустрии местного секса. Он должен ежемесячно платить ей жалованье, достаточное для того, чтобы жить, хорошо одеваться и время от времени сопровождать его на такие мероприятия и в такие места, где американцы, глядя на них, не станут слишком удивленно изгибать брови. Чанью будут приглашать на вечеринки Танее «только для азиатов». О совместной жизни нет и речи, и она должна проявлять осмотрительность, входя и выходя из его пентхауса. Чтобы эти визиты как можно меньше бросались в глаза, она должна иметь свой ключ. Со своей стороны Чанья останется преданной Танее и не заведет других клиентов. Таким образом будет ликвидирована угроза инфекции, сильно волновавшая первую жену. Не то чтобы они теперь часто занимались сексом, но мало приятного в болезни и возможной смерти мужа.

— В таком случае три четверти моих денег отойдут родителям, — объяснил тот Чанье в присутствии Хун Той. Все рассмеялись. Шутка в тайском духе.

Чанья заподозрила, что Хун Той получает удовольствие, устраивая связи мужа на стороне. «Раскусила ее, когда она вечером меня обнимала. Сейчас, пока я пишу, она заставляет мужа трахнуть ее, а потом будет расспрашивать, какова в постели Чанья и чем он с ней занимается. Успокойся, дорогая, занимаемся всем, чем надо».

В первое время Танее был осмотрителен: о своих делах отделывался лишь мимолетными фразами и не позволял особенно прислушиваться к разговорам со своими тайскими друзьями. Но хотя Чанья с двенадцати лет не посещала школу и никогда не ломала голову над проблемами геополитики, быстро разобралась, что к чему, и осталась разочарована, даже пришла в смятение от открывшейся картины «Сахарат Америки», совершенно отличной от образа страны, куда так долго стремилась и с таким трудом попала.

Танее и его китайские приятели считали, что единственная мировая сверхдержава с ее мощнейшей экономикой одряхлела, зашла в тупик, обременена чрезмерным налогообложением, страдает от негибкого управления и закована в броню не хуже самого большого из тираннозавров. И в силу этого не способна на сколько-нибудь серьезную экспансию.

Китай — современная страна, ведущая новый отечет с 1949 года. Она только что вошла в период, когда правят дикие предприниматели и «бароны-разбойники», и установила правильный баланс между коррупцией и законным порядком, который позволяет самым сильным и энергичным в бизнесе переступать через бюрократические запреты в то время, как мелюзга остается в узде. Это напоминает золотой век Рокфеллеров, Джозефа Кеннеди и Аль Капоне.

Таиланд же расположен недалеко от Китая. Когда в Лаосе будет завершен проект строительства дорог, прямые пути соединят Бангкок с Пекином и Шанхаем. Это словно воодушевляло Танее и его друзей — как тайцев, так и китайцев. Китай уже сегодня — самая сильная экономика в Юго-Восточной Азии, а через двадцать лет будет главенствовать во всем мире и превратится в самую важную страну для любого, кто живет в Таиланде. При двух миллиардах прирожденных капиталистов возможности для экспансии не ограничены.

Интуитивно впитывая информацию, Чанья поняла, что она — последняя вашингтонская роскошь своего любовника. Он прочитал ее мысли и, возможно, сознательно разрешил подслушать кое-какие разговоры — был для этого достаточно умен и изобретателен.

Вопросы его карьеры требовали постоянного внимания, что предполагало возлияния и застолья, и Танее почти каждый вечер надевал смокинг и уходил из дома. Чанью он мог позвать с собой только в редких случаях, но тем не менее купил ей три вечерних платья. В длинном наряде, с блестящими черными волосами, заплетенными в косу и заколотыми на макушке, в золотом ожерелье, сверкающем на фоне смуглой кожи (его ей тоже подарил любовник), с крупными жемчужинами в золотой оправе в ушах — она производила очень сильное впечатление. И понимала, что не один таец или китаец хотел бы унаследовать ее после отъезда Танее. Так и случилось бы, не помешай этому странный поступок Танее.

Чанье до конца жизни предстоит ломать голову, зачем он познакомил ее с фарангом. Она довольно долго будет думать об этом высоком, мускулистом и весьма непривлекательном человеке именно так — фаранг, — потому что с тех пор, как встретилась с Танее, почти не видела белых. Почему любовник пригласил ее на обед вместе с этим человеком в «7 Дак» на Массачусетс-авеню (в интерьере использовали плетеную мебель и подушки, а спагетти с морепродуктами были бы гораздо вкуснее, приправь их шеф-повар бо льшим количеством перца) именно в тот день, когда объявил, что назначен на работу в Пекин и уезжает из Вашингтона через два месяца? Иногда ей начинало казаться, что это сделано со злым умыслом — не по отношению к ней, а по отношению к белому. Что-то вроде легкой мести за то, что, несмотря на весь его лоск, обаяние, ум и свободное владение английским, американцы, думающие, будто до сих пор правят миром, не считают Танее равным. Если так, это ловкий ход злого гения; любой мог бы предугадать, что фаранг влюбится без ума.

Весь обед Митч Тернер не сводил с нее глаз, так что это стало неприличным, и Танее начал проявлять признаки раздражения, но настолько со стороны незаметные, что американец ни о чем не догадался. Чанья продолжала сидеть, опустив голову, чтобы не встретиться с белым взглядом. Иногда откровенно оскорбительно переходила на тайский, надеясь вызвать у Тернера обиду, но он все так же сверлил ее голубыми, будто прожигающими кожу глазами. И не мог отвести взгляда.

Это не казалось особенно удивительным. Чанья уже пять месяцев жила в Вашингтоне и большую часть этого времени — под опекой Танее, который не скупился для своей женщины на наряды и косметику. На ней был желтовато-коричневый деловой костюм от Шанель, а ее бархатистая, смуглая кожа стала еще восхитительнее после визитов к высококлассным косметологам, которые также сумели подчеркнуть загадочность восточных глаз. Но самое большое впечатление производила ее естественная манера держаться, благодаря которой Чанью принимали за молодого дипломата — продукт самой совершенной системы образования, где обучают только за большие деньги. И уж никак не за крестьянку — разве способна подать себя таким образом девушка, начинавшая трудовую жизнь на рисовых полях, где босоногой пасла буйволов? И разве способна бывшая крестьянка казаться такой непринужденной, внушающей чуть ли не трепет? Именно такое слово употребил впоследствии, когда они узнали друг друга ближе, Митч Тернер. Весь тот обед она его пугала!

Тогда Чанью спасло его неопуританство. Обычно Тернер отводил на обед не больше получаса, но в тот день они просидели за столом семьдесят минут. Когда наконец Митч отвел глаза, то увлекся с Танее разговором, таинственные материи которого оказались для нее полной загадкой. А потом сказал, что ему пора возвращаться на работу.

Чанья и Танее знаками показал и друг другу, что испытали от этого большое облегчение, — только тайцы могли понять их скрытый смысл. Как только Митч Тернер ушел, они заказали шампанское (американец во время обеда никогда не пил, и вообще пил очень мало) и в тысячный раз, не торопясь, соблазнили друг друга.

Оказавшись в квартире любовника, Чанья, как обычно, прошла в ванную и, готовясь начать массаж, переоделась в халат. Когда появилась в комнате, Танее тоже в халате лежал на диване. Он протянул ей отделанную красным бархатом коробочку. Внутри Чанья нашла кулон, изображающий Будду, на тяжелой золотой цепочке. Вынув украшение, девушка обнаружила, что цепь массивна и не слишком изящна, но золото тянуло на высшую пробу, она одна стоила не меньше пяти тысяч долларов. Будда был сделан из золота и нефрита и стоил в два раза дороже. Все в целом не пошло бы ей к лицу — слишком тяжеловесно и аляповато, но Чанья поняла, что Танее таким образом, на тайский манер, заботится о ее будущем. Золото — ее страховка и в США, и в другом месте, где бы она ни оказалась. Если попадет в трудное положение, всегда сумеет либо заложить, либо продать эту вещь. Другими словами, ее любовник говорит «прощай». Впервые в жизни Чанья расплакалась из-за мужчины. Но быстро взяла себя в руки — только упрямая складка у рта выдавала, как ей не просто владеть собой.

Танее утешил ее ласками и обращался в постели так, как никогда раньше. Его нежность сказала, что он тоже в нее влюблен. Сильнее, чем мог бы себе представить, но ни одному из них не пришло бы в голову вдвоем убежать куда-нибудь на необитаемый остров. Законы тайской феодальной пирамиды накрепко отпечатались в их сердцах. Танее не мог взять Чанью с собой в Пекин — огласка отношений приобрела бы такой резонанс, что это повредило бы репутации его жены, а на Востоке сохранение лица — самое главное в жизни. Это последнее свидание — все, на что они могли рассчитывать. И получили от него максимум удовольствия.

Танее запретил Чанье приезжать в аэропорт, и она поняла. Новость о его назначении в Пекин дошла до прессы, и в аэропорту будут ждать журналисты. Там не место для какой-то миа мой.

Мы, тайцы, не слишком ценим, если люди деланно выражают свои чувства, «играя лицом», как это любят на Западе. Чанья и Танее прощались на автомобильной стоянке у его дома. Потом шофер Танее, таец, отвезет ее домой. А пока они торжественно обменялись последним поцелуем и взглянули друг на друга сухими глазами. Оба понимали, что больше никогда не увидятся.

В тот самый момент, когда самолет Танее отрывался от взлетной полосы, в квартиру Чаньи позвонил Тернер; она в это время смотрела телевизор.

— Привет, — поздоровался Митч сухим и неестественно высоким голосом. — Надеюсь, вы не против моего звонка? Наверное, не ожидали меня услышать, но… м-м-м… пронесся слух, будто Танее улетел, и я подумал… м-м-м… что вам немного взгрустнулось. Может быть, вы заняты, не исключено, но если нет, я мог бы чем-нибудь угостить вас. Мне бы этого очень хотелось.

— Сгинь, — бросила Чанья и вернулась к телевизору. Она только-только начала понимать своеобразный юмор «Симпсонов».

Но фаранг оказался упорным — нет, он ее не преследовал, но очень верно выбирал моменты, чтобы возникнуть рядом. Танее сказал Чанье, что Митч Тернер — работающий под прикрытием агент ЦРУ. Он прикидывается государственным служащим, который оказывает содействие лоббистским группам, и в силу этого вхож в высокие сферы и к известным лицам. Чанья гадала, воспользовался он или нет своим служебным положением — уж как-то совершенно необъяснимо они то и дело наталкивались друг на друга. Таец, если бы его чувство воспарило настолько высоко (ее выражение, а не его; Чанья сильно сомневалась, что американец способен на такие слова), рано или поздно непременно начал бы угрожать. Тернер мог бы проверить по базе данных ЦРУ ее паспорт и визу и пригрозить депортацией, если она не согласится выполнить его каприз. Чанья отдавала ему должное, поскольку он этого не сделал. А повел себя как влюбленный джентльмен. Был ненавязчиво настойчив, неожиданно возникал из переулков, занимал столики в ее любимых кафе, звонил по телефону и говорил странные вещи:

— Все еще настаиваете, чтобы я сгинул?

— Нет, все в порядке. Извините. Вы тогда позвонили в неподходящий момент. Спасибо, что не забываете.

— Может быть, встретимся, когда вы перестанете грустить?

— Может быть.

Чанья положила трубку и слабо улыбнулась. Романтик фаранг решил, что она убивается по Танее. В каком-то отношении — конечно, однако есть разные способы тосковать. Если тайская девушка выросла на ферме, ей не до любовных страданий, тем более что Чанья предвидела подобный исход. Танее оплатил аренду квартиры за три месяца вперед и оставил, помимо золота и одежды, десять тысяч долларов. Кроме того, у нее сохранились те тридцать тысяч, накопленные в Лас-Вегасе. Но когда три месяца истекут и ее деньги подойдут к концу, она окажется на нулевой отметке в день прилета в «Сахарат Америку». Через неделю после отъезда Танее Чанья позвонила Ван и попросила узнать, нет ли свободного места в сауне при отеле, где работала ее подруга.

Ван договорилась о встрече со своим боссом, гонконгским китайцем, который сразу понял, чего стоит Чанья. Самсон Ип не поленился лишний раз напомнить, что они в США, а не в Азии и тем более не в Таиланде — здесь кишмя кишат федералы. Они особенно интересуются работающими в массажных салонах и саунах азиатками. Некоторые из приходящих на массаж мужчин — агенты ФБР, надеющиеся накрыть притоны разврата. И любой, самый малый намек на готовность оказать иные услуги, кроме оговоренных в прейскуранте, будет означать крах не только для нее, но и для самого Самсона Ипа. Упитанный, низкорослый китаец не разделял ее неприятия массивных золотых украшений и носил цепь, гораздо тяжелее той, что подарил Танее, и намного безвкуснее. Родившаяся в Таиланде Чанья понимала китайский склад ума: Ип был безжалостным и алчным, но отличался прямотой. Он не станет водить ее за нос, а она в обмен на это должна вести себя с ним честно, если хочет остаться в Америке. Все просто, не правда ли? И расклад совершенно ясен.

Более половины мужчин, приходивших на массаж или в сауну, были иностранцами. Попадались искушенные европейцы, особенно французы и итальянцы, с которыми удавалось до какой-то степени установить взаимопонимание. Было много азиатов, среди которых лучше всего в правилах игры разбирались японцы и китайцы. Самсон Ип сказал, что в таких случаях она может чувствовать себя немного свободнее, но с большой осмотрительностью. Американцы же абсолютно исключались, если только он сам не даст специального разрешения.

Прошла неделя, и китаец понял, что напрасно сотрясает воздух — Чанья оказалась слишком умна, чтобы совершить неправильный поступок. Ип наказал ей ни в коем случае не приводить клиентов в свою квартиру и обеспечивал ее номерами в гостиницах. Эти номера менялись каждый день, иногда — каждый час, чтобы не слишком бросалось в глаза. Разумеется, кое-кто из гостиничной обслуги понимал, что происходит на самом деле, болтливость персонала становилась головной болью Ипа.

Через две недели он удвоил ей плату за час. Через месяц Чанья на фоне других работниц превратилась в звезду. Дело оказалось не только в ее привлекательной наружности и физическом обаянии — три месяца с Танее лишь отшлифовали природные таланты девушки. Дипломаты особенно ценили ее утонченные манеры, их тянуло очарование беседы. Каждому нравилось, что она относится к нему как к единственному, словно он не нанимал себе шлюху, а познакомился в сауне с той, единственной, о которой мечтал.

И вот, когда в сауне появился Митч Тернер и попросил сделать ему полный массаж, Чанья не на шутку испугалась. Она была предельно осторожной и каждый раз, когда шла на работу, а потом выходила из отеля, старалась убедиться, что он за ней не следит. Девушка имела самое смутное представление, в чем заключается разница между ФБР и ЦРУ. Не видела Тернера и не разговаривала с ним больше трех недель и в конце концов заключила, что его страсть выдохлась и он переключился на другую, что вполне в духе американских мужчин. Но ошиблась — вот он, пожалуйста, лежит на массажной кушетке с белым полотенцем на бедрах и ждет, когда она подойдет.

Чанья сделала вид, будто не узнала его, обращалась как с любым другим клиентом, только вела себя еще осторожнее, чтобы исключить любое неправильное истолкование своего поведения. Ее техника массажа стала лучше, хотя, признаться откровенно, так и не поднялась на профессиональный уровень. В этот раз она тщательно избегала прикосновений к ягодицам и верхней части бедер. Чанья не могла не признать, что у американца превосходная мускулатура — явно накачанная многочасовыми упражнениями на снарядах. Они не сказали друг другу ничего личного и не показывали, что знакомы, до тех пор пока через полчаса массажа девушка не попросила американца перевернуться на спину, и они не встретились взглядами. Чанья тут же отвернулась и стала говорить в стену:

— Зачем вы здесь?

— Потому что брежу вами.

— Я не хочу, чтобы вы снова сюда приходили.

— Не могу себя удержать.

— Я перееду в другой город.

— Бесполезно.

— Вернусь в Таиланд.

— Отыщу вас и там.

— Отрежу вам член, пока вы спите.

— Ничего более тайского я от вас не слышал.

Чанья не представляла, что Митч Тернер может быть знаком с Юго-Восточной Азией.

Когда она закончила массаж и американец ушел, ее вызвал Самсон Ип к себе в кабинет и стал расспрашивать о последнем клиенте. Чанья откровенно рассказала все, что ей было известно. Китаец помрачнел, потом пришел почти в ужас.

— Он знает все! До мельчайших деталей, даже номера комнат, которыми мы пользуемся. Явно из ФБР или ЦРУ. Легко прикроет мою лавочку, если ты не выполнишь его желаний. Теперь решай: или исчезнуть, или встречаться с ним. Он утверждает, будто хочет только ближе с тобой познакомиться, никакого секса, собирается несколько раз пригласить тебя на обед, чтобы иметь шанс видеться с тобой. Странный тип — не исключено, что думает именно так, как говорит. Как ты поступишь?

— Один раз с ним пообедаю. Никакого секса. Если захочет чего-то большего, я скроюсь. Или пусть, если ему угодно, депортирует меня из страны.

Ип кивнул, его овальное лицо с несколькими подбородками застыло в сосредоточенном недоумении.

— Скажи мне вот что: похоже, он хороший, добропорядочный американец, сделал неплохую карьеру. За таких приехавшие в эту страну женщины вроде тебя стремятся выйти замуж. Почему ты постоянно его отвергаешь?

Чанья в упор посмотрела на Ипа: его лицо выражало лишь любовь к деньгам, алчность и тупость.

— Потому что я шлюха.

Китаец снова кивнул. На поверку Самсон оказался не таким уж непроходимо тупым — сам решил проверить, насколько умна его работница.

— Ты права. Такой американец ничего не забудет и никогда не простит. После того как первые месяцы страсти останутся позади, будет мучить тебя до конца жизни.

— Хуже того: будет мучить себя.

Китаец что-то пробормотал. Он всю жизнь работал с проститутками, но до сих пор его время от времени поражало, как они умеют с первого взгляда понять мужчину.

Митч Тернер повел ее в тайский ресторан в районе Адамс-Морган рядом с Коламбиа-роуд. Чанью покорил такой выбор — сообразил не тащить ее в дорогое тайское заведение, где перец чили не острый, а еда откровенно безвкусная. В этом цены оказались умеренными, и его охотно посещали выходцы из Таиланда. Блюда здесь, хотя и недотягивали до тех, что подавали в самом Бангкоке, были вполне на уровне. Одна из официанток оказалась японкой, и Чанья в течение всего вечера была убеждена, что Митч Тернер специально привел ее сюда, чтобы продемонстрировать свой ум. Потом она изменит мнение, но тогда он произвел именно это впечатление. Митч выглядел абсолютно по-американски — казалось, вот-вот начнет бахвалиться, что у него нет паспорта. Но его очевидное знакомство с японской культурой, манерами и свободное общение с официанткой заставили Чанью пересмотреть свое к нему отношение. Больше всего понравилась его почтительность к национальности молодой женщины, доходившая до того, что Тернер ей кланялся. Очень немногие фаранги способны на такую обходительность. Чанья одарила Митча одной из своих самых щедрых улыбок. Он, как школьник, пришел в восторг. Не было никакой необходимости спать с этим мужчиной, чтобы держать его в кулаке, — он сам охотно шел на поводу.

Митч почти не пил, чем немного разочаровал Чанью. Танее приучил ее наслаждаться за обедом вином, и теперь, когда за столом царило напряжение, вино совсем не помешало бы. Американец словно боялся спиртного. Ей пришлось ограничиться единственным бокалом красного, а он пил минеральную воду.

Еще одна неожиданность: Митч умел неплохо поддерживать разговор, разумеется, не как таец — ее соплеменники обладали способностью рассмешить, рассуждая даже о мыльных пузырях. Но в его словах о Вашингтоне и других вещах звучала рассудительность, но вовсе не тяжеловесное занудство, которого она боялась. В ответ Чанья с воодушевлением новообращенной призналась, как ей понравились «Симпсоны». Митч улыбнулся.

Не говорить ни слова о работе было его второй натурой. Обед почти подошел к концу, когда он заговорил о деле:

— Жаль, что пришлось наехать на Ипа. Но я был в отчаянии. Теперь вы выполнили мою просьбу — пообедали со мной. Я человек слова — кто меня знает, это подтвердит — и больше не стану вас тревожить. Если в ответ на мое следующее приглашение скажете «нет», сочту, что это конец. Об одном прошу — сделайте кое-что ради меня. Прочтите. — Он протянул ей пакет, в котором, судя по размеру, находилась книга. Чанья уже успела его заметить. — Здесь все на тайском. Если мало времени, ограничьтесь Новым Заветом, но особенное внимание обратите на четыре Евангелия.

Она в изумлении смотрела на пакет.

Митч довез ее до дома и на прощание сказал:

— Я не хочу с вами спать. До того момента, пока мы не поженимся. Мне надо с вами лишь время от времени видеться. — Вымученная улыбка. — Намереваюсь за вами ухаживать. Я очень старомоден.

Чанья целую минуту смотрела на него, держа водной руке книгу, в другой — сумочку от Шанель. Она не могла не признаться, что ее соблазняла перспектива лишенного трудностей, защищенного от всяких напастей, ничем не затуманенного, в высшей степени морального существования с этим искренне преданным человеком, который никогда ее не подведет, будет заботиться о ней и детях и обеспечит счастливую жизнь. Но в следующее мгновение поняла, что вообразила мыльную оперу, с которой действительность не имеет ничего общего. Чувство нереальности усилилось еще и оттого, что Митч сделал предложение на первом свидании. Не может быть, чтобы культурная традиция Америки требовала именно так просить руки своей избранницы.

Ей пришло в голову, что для одного из них такие отношения могут обернуться большой бедой. Помня о своем статусе нелегальной иммигрантки, Чанья могла легко представить, кто именно станет жертвой. Однако признала, что этот раунд выиграл Митч. Чанья не отказалась от нового свидания, но хотела, чтобы он понял одно:

— Я ни при каких обстоятельствах не пойду с вами на сближение без секса. Как бы ваш Бог об этом ни судил, скажите ему: без секса за тайской девушкой ухаживать не получится. А секса должно быть столько, чтобы он лез из ушей.

Чанья не обратила внимания на болезненную гримасу Тернера и повернула к лифту. Решила не оборачиваться и не махать Митчу, и он быстро скрылся за бетонной колонной. Но едва она успела войти в лифт, как тут же замерла. Ее окликнул голос Гомера Симпсона:

— Чанья, слышь, Чанья, у меня есть билеты на следующую субботу на игру «Спрингфилдских изотопов». Хочешь пойти?

Чанья разинула рот от удивления и обернулась, даже поискала Тернера глазами на автомобильной парковке. Напрасно. Он исчез… Получилось не талантливое любительское подражание, а отличная высокопрофессиональная имитация. Немного даже пугающая.

Поднимаясь в свою квартиру, Чанья разговаривала сама с собой: «Чанья, на этот раз ты подсекаешь очень странную рыбу. Двадцать минут в постели, и будет понятно все. Его лицо не настолько дурное, но он его стыдится. Хочет быть миловидным американским мальчиком. Кем-то нереальным, как в кино. В Америке все как в кино. А может, у него просто не стоит?»

Какой было бы катастрофой выйти замуж за мужчину, а затем обнаружить, что тот ни на что не годен в постели. Но с какой стати она вообще согласилась на свидание с ним? В материальном плане Чанья прекрасно зарабатывает в сауне и может подцепить на крючок сколько угодно знакомых азиатов из дипломатического корпуса, которые постоянно звонят и поймут ее намного лучше, чем фаранг. Карма то же самое, что метеорология, — с трудом поддается анализу.

Оказавшись дома, Чанья швырнула Библию на стол и забыла о ней.

Кто такой Митч Тернер? Чанья была бы удивлена, узнав, сколько еще людей задавались этим вопросом. После первого ужина она отметила, что он вообще ничего не рассказал о себе. Даже Библия в переводе на тайский язык — жест, на первый взгляд милый и глубоко личный со стороны набожного человека, на самом деле был напускным, вовсе не тем, чем казался, словно все дело ограничивалось демонстрацией благочестия.

Митч выждал целых три недели, прежде чем пригласить ее снова — на этот раз в «Железный очаг» неподалеку от Дюпон-серкл. Там не подавали перец чили, место было в высшей степени романтическим — с закованными в бумажные кандалы отбивными из барашка на расставленных вокруг пылающего очага изящно накрытых столах. Неужели он не понимал, что загоняет себя в ловушку? В таком ресторане не пить было просто неприлично. Митч со знанием дела заказал бутылку красного из долины Напа — Чанья одобрила его выбор, — но сам пригубил вино всего пару раз. В середине ужина, когда бутылка оказалась на три четверти пустой, Чанья поставила бокал на стол и многозначительно посмотрела на американца. Она выпила почти все вино и слегка захмелела. Митч, смущаясь, сделал три-четыре глотка и опустил бокал. Чанья не отводила взгляда. Тернер выпил еще, но она продолжала смотреть, пока странный ухажер не прикончил все. Явно довольная, Чанья разрешила официанту налить себе остатки из бутылки.

Сразу раскрасневшийся Митч Тернер повернулся к официанту:

— Признайтесь честно, что вам не приходилось видеть такой чертовски красивой женщины! — Чанья и официант обменялись удивленными взглядами.

Они не стали заказывать десерт, и всю дорогу домой в такси Чанье пришлось отбиваться от его приставаний. Сильные, жадные, настойчивые изголодавшиеся руки сновали повсюду. Когда она пригрозила дать оплеуху, Тернер только хихикнул и, до жути похоже подражая Гомеру, прошептал:

— Это лезет у меня из ушей, Мардж.

В квартире Чанья, как принято у женщин ее профессии, быстро взяла клиента в оборот: повела с собой в душ и старательно вымыла его половые органы холодной водой, что нисколько не сказалось на впечатляющей эрекции. Митч попытался написать свое имя мыльной пеной на ее груди. А в постели оказался неожиданно активным.

Проявил необыкновенную изобретательность — двадцати пяти минут у нее внутри ему показалось мало. Чанья продолжала извиваться и взбрыкивать под ним лишь потому, что профессиональная гордость не позволяла сдаться.

И когда Тернер, изобразив французский акцент, нежно спросил:

— Ты кончила, дорогая? — она, как истинная буддистка, не могла не признать очевидного и, едва переводя дыхание, ответила:

— Три раза.

— Я тоже, — хмыкнул Митч и продолжил свое дело.

После четвертого оргазма Чанья усомнилась в своих прежних взглядах на Библию христиан. Может быть, в ней что-то все-таки есть?

Даже после того, как, насытившись сексом, они снова сходили в душ и затем лежали бок о бок в постели, тот единственный бокал вина продолжал свое волшебное действие. Митч сделался болтлив, как мальчишка, и принялся рассказывать о своей жизни. Выложив про себя все (учился в Арканзасе в школе суровых религиозных правил, затем в Йельском университете и в Японии), он перешел к вашингтонским слухам, причем самого ядовитого свойства.

Митча Тернера воспитывали южные баптисты строгих нравов, отец его был сенатором. У Митча была сестра, близкая ему по духу, два брата настолько разбогатели, что стали почти миллионерами, занимаясь бизнесом в телекоммуникационной индустрии. Но Чанью больше всего поражал набор акцентов и голосов, которым Тернер точно подражал, и она, не отрываясь, слушала все, что он говорил. Казалось, в его теле обитало множество персонажей, и этот театр производил такое жуткое впечатление, что временами ей приходилось прикрывать себе рот, чтобы, не дай Будда, не вылетело что-то недоброе. Когда Митч ушел, ей осталось только качать головой. Ничего не скажешь — странный улов.

Чанья признавалась в дневнике, что ожесточение, которое порождало в Митче Тернере спиртное, могло производить неотразимое впечатление. Ей еще не раз придется наблюдать эту метаморфозу: тридцатидвухлетний мужчина, выпивая, сбрасывал почти половину лет. Таинственный процесс превращал его в совершенно бесполезного для любых общественных дел человека, но зато он много приобретал в личном плане — становился похож на большого шестнадцатилетнего и очень озабоченного юнца, который воплощал в себе дюжину личностей и умел развеселить. С тех пор Чанья постоянно держала дома бутылку красного вина, и ритуал никогда не давал сбоев.

Митч приходил к ней мучимый чувством вины, скованный, хмурый, неразговорчивый, глубоко загадочный и намекал, что не представляет, до каких пор способен с ней грешить. Чанья предлагала стакан вина, и через несколько минут Тернер отбрасывал взрослую оболочку и превращался в здоровенного болтливого ребенка с шаловливыми руками. После секса он принимался облегчать душу — психологически. Однако эта психологическая разгрузка включала в себя рассказы, которые раз от разу все более противоречили друг другу. В одной из версий его любимая сестра исчезла, а ее место занял не менее любимый, но капризный брат, которого Митч спас от разорения. В другой истории мать превратилась в католичку из Чикаго. Довольно часто отец выступал транжиром, бросившим семью, когда Митчу было всего четыре года. А сам Тернер достиг всего в жизни благодаря своей гениальности и государственным стипендиям. Но иногда утверждал, что отец работал дипломатом и долгое время жил в Токио — там Митч и научился свободно говорить по-японски.

Другая женщина распознала бы в этих рассказах сигналы опасности, но опытные проститутки привыкли выслушивать морочащих им головы мужчин. Чанья заключила, что у Митча есть где-то жена и семья, а ее он считает недостаточно умной, чтобы разглядеть в этих историях противоречия. Слегка удивленная тем, что из-за своих предрассудков он не способен ее оценить, ждала приходов Тернера, чтобы позабавиться его новой личностью, насладиться необыкновенным сексом, а больше всего — потешиться трепу на разные голоса, дару, который, по ее скромному мнению, превращал Митча в своего рода гения. Что ж, она знала чертовски много мужчин, но ни один не умел так рассмешить. Пусть это был смех недоуменного изумления, но разве не таким способом мужчины привлекают внимание девушек, в которых они влюблены? Чанья не веселилась так сильно с тех самых пор, как уехала из Таиланда.

Но правоверную буддийскую составляющую ее существа тревожило, что зависимость американца от нее становится пугающей. Митч уже дважды признался, что чувствует себя заново рожденным. Или точнее — истинно рожденным. Познакомившись с развлечениями в тайском духе, он понял, насколько сраным (по его собственным словам) было его детство. Или все это такая же американская муть?

Изумленная тем, насколько он ее недооценивает, Чанья решила побудить Тернера завраться еще сильнее.

— Митч, скажи мне правду. Твой отец в самом деле был сенатором?

— Отец? Конечно. Самым честным в конгрессе. Типичный американец — такому каждый доверил бы свое состояние или жену.

Чанья посмотрела, сколько он выпил. В последнее время она немного увеличила дозу и приобрела огромные винные бокалы, вмещающие сразу полбутылки. Чанья налила в бокал Митча четверть бутылки красного «Напа», и тот уже успел высосать треть.

Митч усмехнулся. Понимал, что Чанья ждет, когда вино будет допито и произойдет долгожданная метаморфоза. Уже слегка навеселе, Тернер хихикнул. Чанья улыбнулась, и он сделал глоток, явно думая о том, что им предстоит очередной любовный марафон. А она с интересом наблюдала, как меняется гость. Еще пара глотков, и перемена свершилась. Щеки вспыхнули, глаза осветились новым блеском.

— Так кем он был на самом деле?

— Полным дерьмом, козлом, каких поискать, — раздался голос Гомера Симпсона.

Сидящая на диване Чанья закатилась от хохота. Это резкое изменение сознания происходило необъяснимо и без всякого предупреждения. Для нее оно служило наглядной иллюстрацией истины буддийской доктрины, которая гласила, что не существует единой личности, но есть миллион образов мышления. Тот, кто это понимает, способен выбрать любой из них, однако достигшие просветления не выбирают вообще никакого.

— Говоришь, козлом? — Чанью душил смех, она едва выговаривала слова.

И этот смех, смех красивой женщины, чье очарование в глазах Митча выросло до сказочных размеров, был очень заразителен. Чанья это ясно видела (подделкой могло оказаться все, что угодно, только не его чувство к ней, или она вовсе потеряла способность понимать мужчин). Тернер подсел к ней, а она заливалась низким, грудным хохотом.

— Знаешь, однажды он выключил телевизор, потому что показывали, как трахались две собаки. — Это окончательно доконало Чанью, девушка покатилась на пол и зашлась на целых пять минут. Но было ли это правдой — то, над чем оба смеялись? Как следовало воспринимать его слова: как театр или реальность? Или он нарочно противоречил сам себе, желая убедиться, что она готова играть по его необычным правилам? На мгновение Чанье показалось, будто она поняла: это нечто вроде разновидности любовной игры; так забавляются мужчины, которые посещают проституток: ее задача — войти в запрещенный с незапамятных времен мир детства, единственное место, где клиент способен почувствовать себя по-настоящему живым. И в подтверждение ее догадки Митч целых пять минут блестяще и весело подражал всем телевизионным героям, которых она называла.

В разгар веселья Тернер внезапно прекратил смеяться; раньше такого не случалось, но в последующем будет повторяться все чаще и чаще: словно где-то в мозгу щелкал выключатель, и лицо тут же искажала гримаса сложного чувства — то ли вины, то ли негодования, то ли простого страха. Чанья не поняла, а Митч не объяснил. Может, и сам не ощутил перемены настроения. Она взяла с кофейного столика бокал и протянула ему. Митч жадно выпил все. Через несколько секунд веселье возобновилось. Старательно избегая опасных тем, Чанья позволила себя раздеть и зареклась спрашивать о родителях.

Что именно привлекало в нем Чанью, кроме возможности от души посмеяться и любовных марафонов? Зачем связалась с ним, хотя могла бы зарабатывать такие же деньги с сотней других клиентов? Любая шлюха ее бы поняла: этот странный мужчина поделился с ней многомерностью своей натуры. В течение почти всей десятилетней «карьеры» представления Чаньи о мужчинах сводились к упрошенной коммерческой формуле короткого общения, что как нельзя лучше подошло бы для Запада, если бы он решился изменить свои лицемерные законы. Теперь ей показалось, что Митч Тернер и есть истинный проводник в лоно «Сахарат Америки». Как знать, может, это любовь вызвала на лице Чаньи улыбку, когда он стоял перед зеркалом, любовался своей мускулатурой и жаловался, что ходит в гимнастический зал реже, чем нужно. В другом мужчине такое самолюбование вызвало бы недоумение, а в нем было одним из проявлений его обаяния. Подобно женщине, он постоянно трудился над совершенствованием своего тела. Давным-давно замыслил эпическую татуировку на спине, но не мог найти достойного художника «нательного искусства», полагая, что большинство сделанных в США татуировок слишком броски. Вот поедет в следующий раз в Японию и там обратится к лучшему из лучших. Японские татуировки — хоримоно — подлинные произведения искусства. А если наберется храбрости, останется в Японии на месяц и закажет татуировку по всему телу.

Во время второго и последнего визита в его квартиру (Митч обладал обостренным чувством осторожности) Чанья, узнавшая Тернера ближе, поняла, что жилье целиком и полностью отражает личность хозяина. На первый взгляд все казалось в полном порядке, каждая вещь на своем месте, домашнее хозяйство содержалось в полной боевой готовности. Затем она обнаружила гигантский аквариум, полный больших волосатых экзотических пауков, а на стенах спальни — фотографии обнаженных восточных женщин с искусно сделанной татуировкой. Порнография ее встревожила намного меньше, чем пауки. Неужели их можно считать обычным увлечением взрослого фаранга?

Как-то вечером, когда ее совершенно достали мужчины (что-то не заладилось в бассейне сауны, а нагоняй от Самсона Ипа получила она), Чанья решила нарушить собственный запрет и указать Тернеру на самые нелепые противоречия в его рассказах.

— Слушай, Митч, будь откровенным с Чаньей. Скажи, твой отец был сенатором, ушел от вас, когда ты был маленьким, или погиб в автомобильной аварии, когда тебе исполнилось двенадцать лет?

В быстроте его реакции сомневаться не приходилось.

— Правда и первое, и второе, и третье. Человек, которого я называл отцом, сенатор, был на самом деле моим отчимом, за которого мама вышла замуж после того, как настоящий отец нас бросил. Отец ушел, когда все мы были еще маленькими, и погиб в автомобильной аварии, едва мне исполнилось двенадцать лет. Но к тому времени никто из нас уже больше восьми лет с ним не виделся.

— А мама? Кто она: баптистка из Техаса или католичка из Чикаго?

— Мама? И то и другое. Родилась в Чикаго в католической семье, но, после того как вышла замуж за сенатора, изменила вероисповедание. Это единственное условие, которое он поставил. Имел на это право: в конце концов, отчим вытащил ее наверх, когда женился и поднял на несколько ступеней вверх по социальной лестнице.

— А твоя любимая сестра Алиса?

Тень пробежала по лицу Тернера, и он изменил тему:

— Хочешь в самом деле узнать о моем детстве? Оно было сушим адом — вот так. Планомерным, мелочным, умышленным издевательством, как в концентрационном лагере. Почему ты об этом заговорила? Знаешь ведь, что мне это неприятно.

— Ладно, ладно, а зачем изучал японский?

Митч снова нахмурился и долго не отвечал. Чанья уже решила, что он вступил в борьбу с одним из своих удивительных и очень западных демонов, и ждала последствий. Наконец Тернер произнес:

— Пожилой ветеран Второй мировой войны познакомил меня с японской порнографией. — Чанья от удивления разинула рот. Митч объяснил.

В этой сложной индустрии японцы заметно вырвались вперед, обогнав Запад, а Тернер благодаря ветерану стал истинным знатоком жанра. Они с приятелем собрали настоящую библиотеку, выписывая журналы из различных концов света. Потребовался всего месяц исследовательской работы, чтобы убедиться — японское качество порно, как и во многих других сферах, взяло верх в современном мире. Глядя на иллюстрации, казалось, будто чувствуешь кожу женщины на ощупь, слышишь ее стоны. А когда перешли на видео, разница показалась еще разительнее. Изящные татуировки, изобретательность ситуаций, намного превосходящая западные клише, например изображение женщин в школьной форме, разнообразие садомазохистских сцен — все это объясняло причины успеха этой отрасли японской экономики. От Фукуоки до Саппоро Митч не пропустил ни одной циновки, на которой лежали красивые обнаженные девушки с искусно сделанными татуировками.

— В таком случае зачем ты поступил работать… как это у вас называют? В контору.

Тернер неожиданно улыбнулся:

— В то время набирали шпионов, свободно владеющих японским языком. Считалось, будто японцы в рамках финансируемой государством программы воруют американские промышленные секреты. Экзамены я сдал «на ура», так что с зачислением никаких проблем возникнуть не могло. — Он снисходительно ухмыльнулся. — У меня фотографическая память и коэффициент умственного развития сто шестьдесят пять — это уровень гениальности.

— Следовательно, ты мог стать кем угодно? — Чанья понимала, какой провокационный вопрос задает, и нарочно, словно бросая вызов, встретилась с ним взглядом. Митч явно смутился, но затем решил изменить тему и убежденно проговорил:

— Знаешь, после того как я познакомился с тобой, думаю, что без тебя уже не смог бы существовать. Ты единственная женщина в мире, которая меня понимает.

Но спиртное выветривалось, и метаморфозы Тернера происходили в обратном порядке. Вскоре им снова овладевало чувство вины и ответственности. Сейчас Чанья решила, что настало время последнего, невинного вопроса.

— Значит, это в Японии ты вывернул себе мозги наизнанку?

Опоздала. Химическая реакция дала обратный ход и поставила все на свои места: Митча словно покрыла непробиваемая оболочка, спасая странную сердцевину.

— Нисколько не выворачивал.

— Почему?

Пожатие плечами подразумевало явное презрение, даже отвращение.

— Существуют более достойные вещи, которыми мы можем заняться во время нашего краткого пребывания на Земле. Надеюсь, Чанья, ты это когда-нибудь поймешь. Прошу тебя, прочитай Библию, которую я тебе дал. Сколько я должен за сегодняшний массаж?

— За массаж? Пятьсот долларов. — Митч расплатился хрустящими банкнотами — явно каждый раз брал в банке, прежде чем встретиться с ней. — Когда мы снова увидимся? — спросила она.

Митч мрачно покачал головой;

— Не знаю. Не уверен, что мы должны продолжать наше знакомство. То, как мы поступаем, нехорошо. Нехорошо для нас обоих. Мне следует задуматься об ответственности — как я влияю на твою душу. Видимо, некоторое время нам лучше не видеться.

Чанья кивнула, изобразив на лице грустное согласие. Знала, что он позвонит через день или два. Но случится ли это? Не потеряется ли Митч между крайностями сознания?

На этот вопрос она не получит ответа до тех пор, пока не станет слишком поздно. Так случилось, что Чанья оказалась одна в большой, дикой стране, и каким бы твердым ни был ее характер, временами в сознании приоткрывалась зияющая пустота одиночества. Однажды, не подумав, позвонила Митчу в кабинет, загоревшись рассказать об эпизоде из «Симпсонов», когда Мардж вживляет себе в грудь имплантат. Номер Чанья знала, поскольку однажды Митч под градусом вручил ей визитную карточку. («Хочу, чтобы ты звонила мне каждый час, хочу постоянно слышать твой голос и все время с тобой разговаривать». Разумеется, она не беспокоила его, когда он был трезвый и на работе.) И вот, осознав, что натворила, затаила дыхание: как Тернер отреагирует на ее звонок? Не зашла ли она слишком далеко и не порвет ли Митч с ней на этот раз на самом деле? Ей долго не удавалось произнести ни слова.

— Мардж не собиралась увеличивать грудь, ее надули в больнице.

Пауза.

— Приглашаю тебя на ужин. Куда хочешь пойти?

— Как насчет «Миски чили у Джейка»?

— Неудачная мысль — это заведение черных.

— Да, да, я не подумала.

— Вот что, надень деловой костюм. Поведу тебя в «Ястреба и голубя» на Холме. Всем скажу, будто ты член тайской экологической, делегации. Делегация приехала на две недели и пытается предотвратить покупку американцами больших кусков национальных ресурсов страны. Соображай по ходу, если кто-то подойдет и затеет разговор.

С тех пор как уехал Танее, у Чаньи не было случая ощутить себя человеческим существом. Она и не подозревала, насколько соскучилась по роли члена восточной торговой миссии, поражающего своей необычностью, пока американец не произнес название «Ястреб и голубь». В этот ресторан ее пару раз водил Танее, и он же купил своей миа мой сшитый по здешнему фасону (брюки, а не юбка) черный деловой костюм. Теперь она надела его ради Тернера, а к пиджаку — золотого Будду на массивной цепи, которого до этого носила только в квартире. С заколотыми на макушке волосами и подкрашенными, как учат в салонах красоты, ресницами и бровями, с серьезным выражением лица (Танее научил ее, как изображать гримасу «американской непреклонности», сказав, что эта «маска» дает наибольшие шансы на успех в США), в черных туфлях на высоких каблуках и в строгом брючном костюме в сочетании с экзотическим золотым украшением она выглядела скорее не членом лоббистской группы, а представительницей тайской аристократии.

Окружение — великая сила. Чанья сидела в «Ястребе и голубе» рядом с серьезнейшим Митчем Тернером, у которого в рабочее время на лице не отражалось ничего, кроме «американской непреклонности», и обслуживающие членов конгресса чиновники не сомневались, что это очень важная и знатная иностранка. С ней обращались с глубоким почтением, а она раньше и не подозревала, что ее душа жаждет такого отношения. Чанья решила, что ей нравится «Ястреб и голубь» и она будет добиваться, чтобы Тернер в обмен на их сближение чаще приводил ее сюда. Хотя именно в эту минуту американец маялся навязчивой мыслью; что за дурацкая затея приволочь любовницу в это место? Ведь наверняка среди гостей ресторана найдутся и ее клиенты.

Чанья внимательно обвела окружающих взглядом. Нет, насколько она могла судить, никого из тех, чей член обслуживала, рядом не оказалось. Митч заказал бутылку вина, но при этом буквально посерел.

В дневнике Чанья больше ничего не пишет про тот ужин и каким образом они оказались в ее квартире, где стали следовать обычному ритуалу. Но ужин так повлиял на Тернера, как никто из них не ожидал. Лежа в постели после любви и все еще под кайфом от спиртного, Митч додумался до того, что решил представить ее родителям. Чанья не спросила, с какой парой мифических матерей и отцов он собирается ее познакомить. Очевидно, им предстояло позабавиться новым вариантом все той же игры. Митч был в приподнятом настроении, говорил беззаботно и застал врасплох.

— Не очень хорошая идея. Я же из Таиланда. Ты знаешь, какой репутацией славятся тайские женщины.

Тернер задумчиво повернулся к ней:

— Ты очень хорошо держалась во время ужина. Я могу им сказать, будто ты приехала с торговой делегацией. Все равно не разберутся. Рано или поздно тебе придется с ними познакомиться.

— Не буду.

Наблюдать, как в его сознании открывается провал, стоило изрядных усилий. Ведь только у детей случаются такие молниеносные смены настроения. Внезапно, без предупреждения, его лицо исказила ярость. Хорошо бы знать, в каком они находятся мире и о каких родителях говорят. Сенатор и сестра исчезли неделю назад, и, по последней версии, Митча растила эксцентричная тетя.

— Намекаешь, что не собираешься за меня замуж?

Изумление в голосе выдало все, что он думает: неужели найдется такая шлюха, к тому же из третьесортной страны, которая способна упустить единственный в жизни шанс?

— Не хочу об этом говорить.

— Зато я хочу. Извини, Чанья, но мне придется это сказать. Я так больше не могу. Ты не представляешь, на какой компромисс мне приходится идти. Ты не удосужилась прочитать ни строки из Библии, которую я тебе дал.

Чтобы заставить его заткнуться, она ответила:

— Ладно, прочитаю. Тогда и поговорим.

Чанья понятия не имела, почему чтение Библии является необходимым предварительным условием для обсуждения брачных дел. В конце концов, Тернер же не проявил ни малейшего интереса к буддизму. Но она любой ценой хотела исправить его ужасное настроение. И впервые призналась себе, что спиртное оказывает на этого фаранга не вполне благоприятное воздействие.

Когда Митч ушел, Чанья сделала нал собой усилие и прочитала в переводе на тайский четыре Евангелия, затем вернулась к началу томика и, прежде чем ее внимание стало совершенно рассеянным, успела одолеть Книгу Бытия. Она решила, что никогда не слышала такого наивного детского лепета. Христианство показалось религией чудес: прозревает слепой, ни с того ни с сего начинает ходить хромой, поднимается из гроба мертвый. И вершина всего — говорящий загадками таинственный человек, который восстал из могилы и продолжал разгуливать по миру с дырками на теле после распятия. А взять Бога, который, как и следовало ожидать, мужчина и который все сотворил. Что за причуда сажать в раю древа, а затем запрещать Адаму и Еве есть плоды одного из них? На взгляд Чаньи, вся книга оказалась чем-то вроде продолжения мира фантазий Митча Тернера. «Симпсоны» казались более убедительными.

В конце концов Чанье надоело проглатывать снисходительность любовника, и она, прямо, не стесняясь в выражениях, выложила свой взгляд на Библию и стала ждать реакцию. На лице Митча появилось странное выражение, лоб избороздили морщины.

— В сущности, ты, наверное, права, — наконец проговорил он. — Христианство — сплошная ерунда. Но в будущем я собираюсь податься в политику. А в этой стране без церкви на государственную службу не попадешь. Ты показала, каков мой путь. Спасибо тебе за это.

Чанья нахмурилась и задала вопрос, который никогда не пришел бы ей в голову до того, как она познакомилась с Вашингтоном:

— Ты собираешься баллотироваться в президенты?

Лицо американца посерьезнело, словно было затронуто нечто очень личное, не подлежащее обсуждению. Он терпеливо улыбнулся, но ничего не ответил.

В тот раз Чанья не удивилась. Митч представлял собой сплошную головоломку, а его молниеносно реагирующий, но лишенный ясности бесплотный ум всякий раз заводил в тупик. Возможно, и политика — лишь одна из профессий, в которых он желал отличиться.

Чанья отмечает в дневнике, что с того момента их отношения начали портиться. Заметив, что спиртное оказывает на американца плохое воздействие — Митч все чаще мерзко напивался, — она перестала давать ему вино. Он же (по крайней мере Тернер сам так утверждал) впервые в жизни начал прикладываться к бутылке дома. Уставшая от постоянных конфликтов Чанья не утруждает себя записью хронологии споров. Кроме одного случая, когда Митч встал на сторону феминизма.

— Здесь все женщины как мужчины. В вашей стране живут одни мужики, только у половины — влагалища, а у другой половины — члены, но все равно вы все до одного мужского пола. Женщины ходят, как мужчины, разговаривают, как мужчины, обзывают друг друга задницами и матерятся. Иными словами, все двести восемьдесят миллионов населения хотят трахнуть что-нибудь понежнее. — Чанья одарила собеседника своей самой обворожительной улыбкой. — Неудивительно, что я зарабатываю столько денег.

Митч поморщился, выискивая аргументы, чтобы взять верх в разговоре (Чанья начала подозревать, что он решил потренироваться на ней в роли будущего политика).

Негромко и искренне он сказал:

— Женщины завоевали свою независимость. Возможно, они немного перегнули палку, но такова их точка зрения: мужчины угнетали женщин так сильно, что сделали почти рабынями.

— А теперь они рабыни вашей системы. Система их не любит, обращается кое-как, зато использует в хвост и в гриву. Целый день им приходится горбатиться на работе — трудиться, трудиться, трудиться, чтобы сделать кого-то богатым. После работы они совершенно выжаты, но тем не менее идут искать себе мужчин. И это называется, по-твоему, улучшением их положения?

— Ты же сама проститутка. Трахаешься за деньги.

— Когда ты говоришь «деньги», то вкладываешь в это слово смысл белых. А я имею в виду тайское значение.

— И что это за значение?

— Свобода. Я кувыркаюсь в постели час, от силы два, а на выручку, если захочу, могу прожить неделю. Надо мной не господствует ни мужчина, ни система. Я свободна.

— И все же торгуешь собой. Работаешь.

— Ну вот, противоречишь сам себе. Я работаю, как все остальные женщины, — ты только что это сказал.

— Продаешь свое тело. Разве так поступают истинные буддисты?

— Ты ничего не понимаешь. Я продаю только часть тела, притом совершенно не важную, и от этого никто не страдает, разве что чуть-чуть моя карма. Но вред совсем незначительный. А ты торгуешь умом. Ум — вместилище Будды. — Чанья погрозила Митчу пальцем. — То, что ты делаешь, очень нехорошо. Нельзя использовать ум таким образом.

— Каким образом? Я пользуюсь мозгами для работы. Это не проституция.

— Танее много раз мне говорил, что профессионалы из Вашингтона не согласны с президентом, с тем, как ведутся дела. Он очень опасен и может кончить тем, что весь мир будет ненавидеть Америку. Ты сам сказал, что он делит мир на хороших и плохих, потому что умеет считать только до двух. Но ты на него работаешь, помогаешь в его махинациях, которые способны повредить всем на земле. Это и есть проституция. Очень плохо для твоей кармы. Достукаешься до того, что возродишься в следующей жизни тараканом.

Митч расхохотался. Похоже, он оценил бредовую находчивость ее аргументов.

Чанья пребывала в затруднении и не представляла, как вести себя с этим типом. Она считала, что их отношения так и будут разваливаться, как это часто случается с подобными связями, и в итоге каждый пойдет своей дорогой. Не исключено, что она уедет из Вашингтона, не исключено, что через несколько месяцев вернется в Таиланд, поскольку заработала очень хорошо и уже скопила достаточно денег, чтобы отойти от дел. Но этот разговор состоялся 10 сентября 2001 года.

По странному стечению обстоятельств именно в этот день измученная и обессиленная спором Чанья записала откровение, которое посещает каждого, кто проводит много времени в чужой стране. На углу Пенсильвания-авеню и Девятой улицы на нее накатила тоска по родине, а в душе произошел переворот.

С самого начала ее поразило в американцах (в том числе самых непритязательных) нечто особенное: то, как они ходят. Даже бродяги идут энергично, целеустремленно, вполне осознанно держась конкретного направления. Здешняя манера ходьбы разительно отличается оттого, как ходят тайцы в Бангкоке или Сурине, где приоритет цели и направления еще не проник в коллективное сознание. Теперь, когда Чанья больше узнала о стране, зародившееся в ее душе подозрение постепенно превращалось в уверенность.

«Они не знают, куда идут. Просто умеют сделать вид, будто знают. А ходят подобным образом, потому что испытывают страх. Некий демон бичует их изнутри. Я никогда не стану ходить, как они».

На мгновение ей показалось, что она поняла все о «Сахарат Америке», и открывшаяся истина определила ее решение вернуться домой — чем раньше, тем лучше. Она не желала выходить замуж за мучимого страхом человека, который в совершенстве овладел искусством идти в никуда, но при этом проявлять такую недюжинную целеустремленность и решимость. Признать, что ты заблудился, честнее и больше похоже на просветление. Больше похоже на поведение взрослого человека.

Митч Тернер позвонил ей на следующий день около трех часов, когда вся страна пришла в неописуемое волнение. Играл роль непогрешимого, дисциплинированного профессионала — образ, которым пользовался, находясь на службе.

— Тебе следует уехать. — Он наверняка знал, что Чанья находится в США нелегально, — проверил по базе данных ЦРУ, не исключено, даже связался с агентами в Таиланде. — Не знаю, к чему это приведет, но могу сказать одно: все, у кого паспорта стран восточнее Берлина, подвергнутся тщательнейшей проверке. Уже поговаривают о праве на арест без суда. Если тебя схватят, можешь поплатиться многими годами жизни.

Чанье не нужно было повторять дважды. Как только авиакомпании возобновили рейсы, она оказалась на борту самолета и двадцать второго января приехала в родную деревню неподалеку от Сурина на камбоджийской границе. Первый предмет роскоши, который приобрела Чанья, был телевизор фирмы «Сони» с плоским экраном. И какой бы канал она ни включила, там бесконечно крутили один и тот же сюжет: самолеты врезаются в башни-близнецы.

На этом дневник Чаньи кончается.