ГЛАВА 27
Когда я добрался до сой Ковбой, наступило раннее утро. Мне не терпелось узнать, как обстоят дела у Лека после проведенного с Фатимой вечера. Но прежде я хотел обсудить с Нонг дневник Чаньи.
Включив свет, первым делом поклонился Будде. В нашем деле самое главное, чтобы не оскудевали запасы спиртного и пива. Многие клиенты предпочитают «Клостер», «Сингху» или «Хайнекен», а девушки зарабатывают половину денег на напитках и угощении — факт, который мать никогда не упускает из вида. Она оставила мне записку с указанием, сразу же заказать у оптовиков побольше «Клостера» и текилы, как только появлюсь. С текилой проблем не было — в крайнем случае всегда есть возможность купить несколько бутылок в розницу. А вот с «Хайнекеном» дело обстояло хуже.
Бросив взгляд на статую Будды, я наконец понял, отчего испытывал беспокойство. Низенький человечек остался совершенно без бархатцев. На улице я нашел продавщицу цветов и купил столько гирлянд, сколько сумел унести. В моей стране можно повсюду встретить продавщиц цветов, и на их прилавках всегда имеются гирлянды для украшения статуй Будды — верная ставка на выигрыш в государстве, где проживает шестьдесят один миллион участников игры. Осыпав статую цветами, я воскурил благовония, которые мать держит под стойкой, три раза проникновенно поклонился Будде, воткнул палочки в специально поставленный ящик с песком и попросил вернуть удачу. Только я закончил, как появилась Нонг с охапкой бархатцев.
— Вчера была так занята, что забыла его подкормить, — объяснила она из-за кипы цветов. Я ничего не ответил и молча наблюдал, как она снимает только что повешенные мною гирлянды. — Теперь он нас простит. — Лучезарная улыбка. — Впереди полоса настоящих успехов. Как съездил в Сонгай-Колок?
Я поморщился, предложил ей сесть за столик и рассказал о дневнике, подчеркнув самое главное: Чанья познакомилась с Митчем Тернером в Америке, и у них была связь. Мать тут же ухватила суть:
— Не исключено, что найдутся факты, подтверждающие их знакомство. Если американцы возьмутся за расследование, непременно обнаружат, что он посещал в Вашингтоне девушку из Таиланда. И даже если Чанья ездила по чужому паспорту, выяснят, кто она такая.
— Именно.
Я покосился на Будду. Сколько еще потребуется бархатцев, чтобы он простил нас за нерадение? Мать проследила за моим взглядом, поднялась, зажгла еще несколько палочек благовоний и поклонилась гораздо благочестивее, чем умел я.
— Уверена, что ты кланялся не так, как надо, — проворчала она. — Вот теперь все будет хорошо.
В этот момент мой мобильный проиграл «Сатисфэкшн». Викорн хотел знать, каковы результаты визита в Сонгай-Колок.
— Приезжай-ка лучше сюда, — сказал он и разъединился.
Толпа в приемной участка, как всегда, представляла собой пестрое собрание попрошаек, монахинь, жен, жалующихся на грубость мужей, мужей, жалующихся на вороватых жен, потерявшихся детей — одни были сбиты с толку, другие обозлились, третьим не на что было жить. Впрочем, бедными были здесь все. Зато коридор Викорна пустовал, как и его кабинет, где, кроме него, не было ни единой души. Он выслушал мой рассказ о дневнике Чаньи и цэрэушниках Хадсоне и Брайте, объявившихся в Сонгай-Колоке. Затем встал и прошелся, засунув руки в карманы.
— Взгляни на дело вот с какой стороны. Ты прекрасный ученый, по крайней мере имеешь степень доктора философии в какой-нибудь непроходимо запутанной области. Но в бытность студентом был идеалистом и, решив послужить стране, попросился в ЦРУ. Тебя с готовностью взяли. Прошло десять лет, и ты уже не тот наивный студент. Твои ровесники, работающие в колледже, получают вдвое больше тебя и с удовольствием тратят деньги. Сокурсники, которые в институте были на двадцать процентов тупее тебя, выбились в люди — они капитаны в своих областях, миллионеры технообщества. Некоторые уже несколько раз поменяли место работы. Им не нужно оглядываться на то, что они делают, и предупреждать жен, что в любой момент может поступить приказ сверху, придется собирать чемоданы и терять пять-шесть лет жизни в какой-нибудь дыре, вроде Сонгай-Колока. Не надо мучиться и каждые полгода проходить проверки на детекторе лжи, выборочные тесты на наркотики и терпеть электронное подслушивание. А ты, поступив в контору, попал в ловушку. Надежда на повышение — единственное средство выбраться из мешающей жить западни. Карьера шпиона почти то же самое, что карьера военного: для продвижения необходима большая война. После одиннадцатого сентября получить повышение в ЦРУ можно единственным способом — поймать несколько боевиков «Аль-Каиды». Скажи, какое впечатление произвели на тебя ребята, которые шныряли вокруг квартиры Митча Тернера?
Как всегда, шеф играючи продемонстрировал стратегический талант, превосходство ума и энциклопедическое понимание человеческих слабостей во всех их обличьях.
— Старший, по фамилии Хадсон, именно то, что вы описали, — признал я.
— Среднего возраста, полон разочарования, страстно желает повышения, до смерти устал от рутины мелких шпионских делишек, недоумевает, какого черта его занесло в третий мир, хотя на этом этапе карьеры он рассчитывал сидеть за большим красивым столом в Вашингтоне, и морально износился?
— Да. — В данный момент я счел неуместным упоминать о неземном происхождении Хадсона.
— А другой?
— Типичный социально незрелый фаранг мужского пола с большими замашками, но то и дело попадающий в слоновьи ямы. — Не имело смысла распинаться о предыдущих воплощениях бедолаги; трудно себе представить, насколько прозаичными могут быть наши прошлые жизни. Подобно многим из таких, как мы, особей, Брайт более тысячи лет влачил существование стадного млекопитающего и с честью погибал во всех известных в истории сражениях. Его душу не посещало сомнение вплоть до того момента, когда он, лишившись рук и ног и умирая в Дананге, не задал себе немыслимый ранее вопрос: «А меня не обманули?»
— М-м-м… — просветлел Викорн. — Главная слабость Запада заключается в том, что ему нечем вдохновить людей верность, кроме богатства. Но что есть богатство? Еще одна стиральная машина, автомобиль больше прежнего, дом красивее того, что был раньше? Запад — не что иное, как гигантский супермаркет. Но разве найдутся люди, готовые умереть за супермаркет? — Полковник вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. — Все дело в том, чтобы проявлять осмотрительность. — Он повторил свой непристойный жест, будто ловил рыбу, и улыбнулся.
Я справился о Леке и выяснил, что он сказался на два дня больным. Никто не знал, где парень находится. Я позвонил Фатиме, но и она понятия не имела, где может находиться наш перерожденец.
— Не пора ли нам встревожиться? — спросил я.
— Голубчик, — ответила она, — его час настал. Мне пришлось выкинуть птенца из уютного гнездышка. Полетит он или нет? Тут не существует никаких правил. Если выживет, то вернется. Теперь ему без меня не обойтись.
— Ты даже не удосужилась выяснить, куда он подевался?
— Не будь ребенком, дорогуша.
Ночью Чанья вновь явилась мне во сне. Искусственное озеро из тех, что есть только в Раджастане: абсолютно правильный прямоугольник и в центре — плавающий на белом плоту храм. На берегу шеренга несчастных юношей. Пилигримов перевозят на остров для беседы с буддийским монахом. Когда подошла моя очередь, я обнаружил, что не могу смотреть святому в глаза. Моя рука сжала фотографию Чаньи, и я в поту проснулся.
Сон меня потряс. Я понял, что не отдавал себе отчета, как сильно ее хочу. Теперь предстоит пройти через муку, которая кажется забавной, но лишь тогда, когда касается других. Терпеть насмешки Викорна — одно дело, но совершенно иное — сознавать, что соперник тебя опередил. Но я все же потянул пару часов, прежде чем открыл мобильник и, пробежавшись по списку имен, дошел до буквы «Ч».
— Это ты, Сончай? — Чанья произнесла слова тем сладостным тоном, от которого ее хотелось убить, когда она разговаривала так с другими.
— Хотел узнать, как поживаешь.
— Неужели? Ты прочитал мой дневник?
— Да, — ответил я хриплым шепотом.
— Полагаю, ничего интересного. Просто решила, что тебе лучше узнать, что к чему, на случай если…
— Конечно. Я все понимаю. Но осталась еще пара вещей — мы могли бы встретиться?
— Пара вещей? Например?
— Не хочу говорить по телефону.
— Считаешь, нас могут подслушивать? Неужели все зашло так далеко?
— Как знать, не исключено.
— Что ты предлагаешь?
— Может, мы могли бы перекусить?
ГЛАВА 28
Не жди, фаранг, я не собираюсь тебе рассказывать, что произошло за ужином. Признаюсь только в одном: я вел себя как жалкий, неуклюжий, комплексующий придурок (недаром во всех основных космологиях любовь — женщина и превращает мужчин в шутов). Зато копченый окунь оказался превосходным, австралийское белое вино — выше всяких похвал, а обычный легкий поцелуй на прощание в губы — лучше того и другого. Даже если раньше Чанья и не подозревала, что я потерял рассудок, то сейчас в этом нисколько не сомневается. С твоего позволения, на этом остановлюсь. Я посчитал проявлением космической милости, что она теперь не работает. И, разумеется, ни словом не обмолвился о своем сне.
Было около десяти вечера, когда я вернулся в «Клуб пожилых мужчин», где заправляла мать. Ее самой нигде не было видно, но многие клиенты морщили от отвращения носы.
Я пошел на запах и обнаружил Нонг в закрытой части двора. Увидев меня, она быстро спрятала руки за спину, но было поздно.
— Надо же, я считал, что ты на диете.
— Так и есть. Моя диета включает фрукты.
— Но мне кажется, не всякие. Скажем, цитрусовые или нечто в этом роде. Ты только несколько дней назад ела яблоки.
— Фрукт — он и есть фрукт. Какая разница?
Решил проявить хитрость и приблизился к матери с радостной улыбкой на лице. Нонг, конечно, что-то заподозрила, но тем не менее ответила поцелуем, когда я по-сыновьи любяще чмокнул ее в щеку. И не успела перехватить мою левую руку — я вырвал у нее пахучий желтый ком.
— Вор!
Я с наслаждением жевал. Ах этот дуриан — фаранг, тебе не понять его меланхолической гнилостности, всепроникающей чувственной тягучести, обнаженной, бесстыдной, грубой, первозданной остроты, его победоносного болезненного очарования. Нет, для этого надо прожить здесь полжизни.
— Это самый калорийный в мире фрукт. Какую бы диету тебе ни прописал твой фаранг, он и понятия не имеет, что такое дуриан.
— Пришло электронное сообщение, — с оттенком облегчения проговорила Нонг. — Он задерживается по крайней мере на неделю. Из-за судебного процесса должен оставаться в Штатах.
Да простит меня Будда! Супермен совершенно выпал из моей памяти. Я бросился к компьютеру и открыл электронную почту.
Мои дорогие Нонг и Сончай. Чрезвычайно жаль, но я вынужден задержаться. Только что мне пришло извещение из апелляционного суда — в течение следующих нескольких дней будет заслушано одно из трех моих самых важных дел. Я представляю крупнейшего клиента нашей фирмы и никак не могу отлучиться. Приеду, как только все кончится. Уверяю, это будет довольно скоро. Чемодан не распаковываю и, как только процесс завершится, прямо из конторы брошусь в аэропорт. Сгораю от нетерпения увидеть вас обоих. Господи, Нонг, Господи! Сончай, я тебя тоже люблю, хоть мы никогда не встречались.
Я еще размышлял над его письмом (почему он говорит, что любит меня, но при этом добавляет «тоже»), когда все замерли, потому что в бар вошли два незнакомца.
Хотя незнакомцы — сказано сильно. Ведь американское общество состоит из племен, согласны? Появление этих двоих возымело на наших старикашек в баре такое же действие, будто пара шайеннов вышла из чащи на прогалину и наткнулась на компанию пирующих кроу. Хадсон и Брайт и наши клиенты одновременно насторожились. Хадсон мрачно отвернулся от морщинистых хиппи и посмотрел мне в глаза.
— Привет, детектив! Помните нас? — Он произносил слова, почти не шевеля губами, все такой же — сухопарый, суровый, начеку.
— Сонгай-Колок. В тот раз вы были бизнесменами.
— А вы — лицом, постоянно проживающим в США с «зеленой картой». Но давайте перейдем к делу. Догадываетесь, почему мы пришли?
Не говоря ни слова, я провел их в глубину бара. Хадсон при этом морщил нос, а Брайт откровенно фыркал (мол, если и существует особая вонь третьего мира, то вот она, понюхайте).
— Мама, это два агента ЦРУ, с которыми я познакомился в Сонгай-Колоке, где они притворялись бизнесменами телекоммуникационной индустрии, — объяснил я по-тайски.
Не помню, фаранг, упоминал я или нет, однако в нашем примитивном обществе все еще не забыли, как вести себя учтиво. Мое представление Нонг восприняла как сигнал, что эти два человека занимают в пирамиде место выше, чем она. Мать встала и церемонно поклонилась гостям. Хадсон, наверное, пожалел, что на нем нет шляпы — приподнять в соответствии с кодексом джентльмена. А Брайт стал лихорадочно соображать, как поклониться по-тайски, но оставил свою затею.
— Хочешь сказать, они лгали? — переспросила Нонг, по-прежнему вежливо улыбаясь.
— Ложь — их профессия. Они — шпионы.
— Как отвратительно! — Учтивый кивок Хадсону. — Шпионы понимают по-тайски?
— Ни слова.
Вся сияя, она ответила на приветствие Брайта.
— Полковник в курсе? Нам не следует вышвырнуть их вон?
— Помилосердствуй, мама. Это было бы ошибкой. ЦРУ — могучая организация.
— Мне не понравилось, как тот молодой кривил нос на мой дуриан. Если не прекратит, выгоню на свой страх и риск. — Мать обратилась к американцам по-английски: — Присаживайтесь, господа. Мой дом — ваш дом.
Я видел, что Брайту показалось небезопасным садиться в месте, где запах буквально сшибает с ног, но он отважно подвинул к себе стул, и Хадсон последовал его примеру. Старший из американцев сразу же отметил, что оказался в обществе привлекательной тайки примерно его возраста. (Не горько ли, что в следующей жизни ему предстоит возродиться учтивым и обходительным кавалером миловидной азиатки? Уж не Нонг ли?)
— Старший на тебя запал.
— Хочешь, чтобы я его соблазнила и выведала, что ему известно?
— Ты же отошла от дел.
— Младший воображает из себя черт знает кого. Может, подпустим к нему девчонку? Думаю, парень сникнет, когда мы ему покажем видеозапись, где он без штанов.
Я изобразил на лице сыновний восторг.
— Неплохая мысль. Тайник в десятой комнате действует?
— Несмотря на твои пуританские возражения.
Пояснительная заметка: дражайшая Нонг не может мне простить, что я хотел отказать компании, которая за поминутную плату транслирует в Интернет порно, но при этом не предупреждает актеров о съемках. То есть они даже ни о чем не подозревают. В комнате спрятана цифровая камера, и в нужный момент ее можно включить и выключить на расстоянии.
— Кто ему подойдет? Можешь дать его психологический портрет?
— Легко возбуждается, неплохой исполнитель, но без воображения, если требуется, способен выдержать процесс до двадцати минут, на финишной прямой припускает вовсю, гордится своими победами, возмущается, если женщина не испытывает оргазма. Покорная нам не подойдет. От такой он вообще будет лопаться от презрения к другим. Нужна умная и тонкая, способная свести его с ума. «Надеюсь, дорогой, ты еще придешь? Я так возбуждаюсь, когда не кончаю. Приготовить тебе „виагры“ к следующему разу?» Может быть, Нат?
— Нат?
— Очень взбалмошна, но талантом обладает. В определенном настроении может отлично себя проявить. Посмотрю, нет ли ее поблизости. — И по-английски: — Извините, господа, мне необходимо вернуться к работе.
— Откроем карты, — начал Хадсон ровным, ничего не выражающим тоном, как только мать ушла. — Вы располагаете информацией об исчезновении некоего Митча Тернера. Мы считаем, что его убили в отеле неподалеку отсюда. Также полагаем, что в это время с ним находилась одна из ваших работниц. — Он покосился на Брайта: — Я ничего не пропустил?
Младший из цэрэушников внимательно посмотрел мне в глаза (хотел, чтобы я точно уяснил все, что говорится).
— Мы — американцы на войне и не бросаем убитых на поле сражения, вот так. Все очень просто. Мы так не поступаем. Поэтому в интересах всех прекратить молоть чепуху, покончить… э-э-э… со всякими легендами и таинственностью и начать сотрудничать, чтобы предать преступника правосудию. Потому что, так или иначе, мы все равно докопаемся до истины. — Уголком глаза я заметил, что Хадсон непроизвольно поморщился. — Надеюсь, детектив, вы поняли, что я сказал.
Когда появилась Нат, я, человек третьего мира, уже был полностью во власти страха и почтительного благоговения. Девушка спросила, не желает ли кто-нибудь выпить. Брайт не оценил открывающихся перспектив и тем же суровым тоном бросил:
— Воды. — Затем скользнул по девушке взглядом. На ней было белое платье из хлопка до колен относительно скромного покроя, но зато довольно прозрачное, и, судя по всему, под ним ничего не было. Американец не раздевал ее глазами, но трудно было оставить без внимания приятный контраст белоснежной ткани и гладких, смуглых ног и плеч. Первый контакт есть!
— Если можно, колы, — попросил довольно вежливо Хадсон. Мне показалось, что он надеется на возвращение Нонг.
Я дал знак Нат, и она изящно поклонилась американцам. Брайт продолжал бороться с наваждением и, одержав победу, бросил:
— Мы ждем, чтобы детектив подтвердил, что согласие достигнуто.
— По какому вопросу? — улыбнулся я.
— В самом деле, — подхватил Хадсон. — Ты меня немного запутал. О чем мы здесь договариваемся? — Почему-то показалось, что эти два напарника не получают удовлетворения от своего вполне плодотворного сотрудничества.
Брайт стал — как бы это точнее описать? — ярко-красным.
— Я просто пытаюсь…
— Вижу, что пытаешься сделать. Таиланд — судя по всему, наш самый главный союзник в этой части света. Если президент вознамерился угробить международные связи с дружественными странами, это его дело. Но ты не президент. — Он хотел сказать что-то еще, но передумал. Я ждал, что Брайт взорвется, может быть, даже пристрелит Хадсона из «магнума», но вместо этого на его лице появилось выражение детской обиды. Старший слегка подался вперед, добродушно подсмотрел на меня и даже придал взгляду немного просительный оттенок. — Послушайте, детектив, вы, вероятно, знаете, что могло произойти. Знаете, кто мы такие, почему здесь? Да потому что наша организация не успокоится, пока исчезновение Митча Тернера не найдет объяснения. До тех пор никто не вправе давать официальную оценку событиям: была ли это акция международного терроризма, домашнее насилие, обернувшееся бедой хулиганство или что-то иное. Понимаете, куда я клоню? Если что-то произошло между Тернером и одной из ваших девушек, чего только в жизни не бывает, не исключено, что имеются смягчающие обстоятельства, в конце концов, он был здоровым, сильным парнем. По нашим подсчетам, Митч исчез в субботу вечером, и мы располагаем данными о его чрезвычайно низкой сопротивляемости спиртному… а вообще в это время он не должен был находиться в Бангкоке — догоняете, что я хочу сказать? Если будут основания смягчить обвинение, даже согласиться со ссылкой обвиняемого на необходимую самооборону, у нас найдутся способы заставить прокурора прислушаться к вашему мнению. Необходимо выяснить, что к чему. Американцы обладают конкретным складом ума. Мы не можем оставить дело нерешенным, взять и поставить штамп «Закрыто за отсутствием улик», тем более когда идет война, тем более если дело касается такого человека, как Митч Тернер. Мы бы хотели, чтобы вы нам помогли. Пожалуйста.
Вернулась Нат с водой. Наклоняясь наполнить стакан Хадсона, она продемонстрировала Брайту бо льшую часть нижней половины тела, а тот после выволочки старшего товарища созрел для того, чтобы расслабиться. Американец поймал себя на том, что пялится на ее ноги, поднял глаза, встретился с Нат взглядом и снова вспыхнул. Есть второй контакт.
— Понимаю, — проговорил я, размышляя, как себя повести. Ситуация требовала мастерства Викорна. А что мог сделать несостоявшийся монах? Хоть бы знать, во что мы играем: в трехмерные шахматы или в банальный покер. — Дело в том, что я этим делом не занимаюсь.
Но Хадсон меня не слушал, он тоже развлекался. Этот человек оказался очень не глуп, и от него не укрылись старания Нат. Мы оба с клиническим интересом наблюдали, как она прильнула к Брайту, наполняя его стакан. В ее манере не было ничего похожего на флирт, однако воду девушка лила чрезвычайно медленно. Во дворе под яркими фонарями, не забранными в плафоны, стоял жаркий вечер. Все немилосердно потели. А она продолжала свое дело, и холодная вода падала чуть ли не каплями, стакан запотевал, и стекло становилось матовым. Казалось, этот момент никогда не кончится. Нат не знала жалости, и Брайту пришлось сосредоточить взгляд на стакане, чтобы не коситься на упругие смуглые груди рядом со своим лицом. Когда она закончила, бедняга стрельнул глазами вверх и хрипло пробормотал «спасибо». Нат с серьезным выражением лица изящно поклонилась. Есть третий контакт!
Вот что, фаранг, готов поставить Уолл-стрит против тайского манго, что он сюда вернется. Если не по какой-либо иной причине, то хотя бы для того, чтобы разыграть карту возмужалой юности против начальственного волюнтаризма Хадсона, который унизил его своим замечанием, и таким образом потешить самолюбие. Хадсон тоже так считал. И отвернулся, наполовину удивленный, наполовину возмущенный (какого черта ему прислали мальчишку?). Ждал, что скажу я. Я молчал. Вздох.
— Ну хорошо, а кто этим занимается? Полковник Викорн? Много о нем наслышаны. Не могу сказать, что у него репутация честного полицейского.
— Проходимец, — добавил Брайт, отворачиваясь от начальника.
Я состроил покорную гримасу:
— Прикажете доложить ему, что желаете заключить с ним договор?
Брайт не мог решить: то ли я смеюсь, то ли не вполне владею английским. И разрывался между гневом и презрением, склоняясь больше к презрению. А Хадсон скрыл реакцию покашливанием.
— Да, скажите, что мы хотим поговорить. Не сомневаюсь, к чему-нибудь придем. Было бы очень любезно, если бы нам предоставили возможность пообщаться с человеком, который последним видел Митча Тернера живым. Мы были бы чрезвычайно благодарны.
Оба допили воду в несколько глотков, встали и откланялись. Я проводил их через клуб до выхода и не сводил с Брайта глаз. Так и есть — зацепило: он ведь наверняка приказал себе не смотреть в зал, но не удержался и быстро обвел его взглядом. Нат, разумеется, там не оказалось.
Как только американцы отъехали на такси, я тут же позвонил Викорну. Полковник целую минуту молчал, затем спросил:
— Что подсказывает тебе инстинкт?
— Они — индейцы, мы — ковбои. Им хочется заключить с нами договор, и чтобы мы привели на встречу Чанью.
Викорн кашлянул.
— Скажи, пусть приходят завтра вечером в бар. Мы закроем его на все время, пока будет продолжаться встреча.
— Чанья будет присутствовать?
— Не знаю.
Среди ночи зазвонил мобильный: наконец проявился Лек. Несчастный голос (парень говорил так, словно совсем умирал):
— Вы должны мне помочь.
Парк Лумпхини (названный в честь места, где родился Будда) представляет собой вот что: это любовь за самые малые деньги, но зато, как принято считать, процент зараженных СПИДом доходит до шестидесяти. В темноте возятся на скамейках, со всех сторон доносятся сдавленные стоны и шепот, шорох больших животных в горячей траве. Энергия (как говорят, очень привлекательная) жгучего сплава секса и смерти. Я попал в этот тропический сад за полночь, и пришлось позвонить по сотовому, чтобы установить точное место нахождения Лека. Он стоял в одиночестве у искусственного озера и смотрел на отражение луны в воде. Я тронул его за плечо, и мне показалось, что тело напарника окоченело.
— Она велела прийти сюда, — прошептал перерожденец, немного помолчав. — Сказала, будто я должен увидеть все в самом худшем свете.
— Фатима права. Именно так должна была поступить хорошая старшая сестра.
— Мне страшно. Я совершенно убит.
— Она тебя испытывает. Необходимо, чтобы ты увидел худшее до того, как сделаешь решительный шаг. И был уверен, что не кончишь жизнь в этом месте.
— Здесь половина шлюх — трансвеститы, — едва слышно побормотал он. — Они потеряли все, даже человеческий облик. Превратились в… существа. Прозябают на скамейках — ждут клиентов. Похожи на голодных демонов. Некоторые из них увечные. Обслуживают водителей такси.
— Что конкретно тебе сказала Фатима?
— Сказала, что поможет мне, но только в том случае, если я изопью полную чашу горечи. Сказала, будто у трансвеститов пугающий путь. Только Будда и они видят мир таким, каков он есть. Сказала, что я должен стать твердым, как сталь, и податливым, как воздух. — Я обнял его, и парнишка разразился рыданиями. — Не думаю, что во мне есть сила, только желание танцевать.
— Полагаешь, танцевать — это просто?
Лек посмотрел на меня большими глазами:
— Спасибо, что пришли. Я испытал минуту слабости. Останусь здесь еще на некоторое время. Мне необходимо увидеть все до последнего. Ведь так?
— Так. — Мне нечего было ему сказать.
ГЛАВА 29
«Клуб пожилых мужчин» при обычных обстоятельствах — вовсе не то место, где следует проводить серьезные переговоры, но ничего лучшего мы предложить не могли. Агенты ЦРУ находились в стране нелегально, у них не было своего помещения, в гостиничный номер никто бы не пошел, и полицейский участок Восьмого района тоже не идеальный выбор. Я присутствовал только потому, что полковнику Викорну требовался переводчик, на скромность которого он мог положиться. А Чанью пригласили только для того, чтобы она имела возможность доказать, что не совершала преступления. Накануне они с Викорном провели целый день, запершись в его кабинете. Мать находилась здесь, потому что это был ее клуб и она не собиралась упустить такой шанс.
Хотя Хадсон и Брайт много раз до этого читали показания Чаньи, они и теперь не преминули углубиться в продиктованный Викорном и записанный мною текст. У них был перевод документа на английский язык и оригинал на тайском. Оба одновременно оторвали глаза от листа, но первым заговорил молодой и по-свирепому энергичный Брайт. Меня удивило, что он обратился ко мне не как к официальному переводчику, а стал интересоваться моими скромными способностями писаря.
— Детектив, вы присутствовали в тот момент, когда были даны эти показания?
— Да.
— Вы зафиксировали показания на бумаге?
— Да.
— Полковник Викорн при этом присутствовал?
— Да.
— Здесь записаны подлинные слова мисс Чаньи Понгчит, она сказала именно это?
— Разумеется.
— Вы можете что-нибудь добавить?
— Нет. Не забывайте…
Он властно махнул рукой:
— Все знаю: это Бангкок, такие вещи здесь время от времени случаются. Давайте перейдем к делу, детектив. — Младший американец подался вперед и при этом раздвинул ноги — видимо, того требовали его великолепные яйца. — Вы когда-нибудь вступали в половую связь?
Недоуменная пауза.
— Иногда выпадает удача.
— А выпадала удача проделывать это сзади? Сейчас не будем спорить, какая часть женского тела соблазнительнее. Сосредоточимся просто на позе.
Чанья, скрывая усмешку, сидела с непроницаемым лицом, мать нахмурилась, посмотрела на меня и перевела взгляд на Викорна. Кажется, она первая поняла, куда дует ветер. Полковник не понимал ни слова.
— Случалось. Но не могу сказать, что мое предпочтение…
Новый властный взмах рукой.
— Избавьте нас от комментариев, детектив. Скажите вот что: когда вам выпадала удача заниматься сексом подобным образом, вы замечали, что ваши бедра находятся в непосредственной близости от дамского зада? Грубо говоря, если ваш член не двух футов длины, то во время проникновения вы постоянно прижимаетесь к женщине.
Мое сердце оборвалось, мать раздраженно отвернулась: она недоумевала, как полковник и я (ее плоть и кровь) могли совершить подобный промах. Только Чанья оставалась безмятежной. По требованию Викорна я перевел содержание допроса. К моему изумлению, босс тоже ничуть не встревожился и отвечал с покровительственной улыбкой. Должен добавить, что с первой минуты появления американцев он безупречно, до тонкостей вошел в образ копа третьего мира, каким его представляют фаранги, — сбитого с толку, некомпетентного, продажного, совсем неумного, смутно понимающего, что происходит, и давно упустившего нить разговора. Вот только две гениальные детали — легкое подрагивание левой руки и полупустая бутылка виски «Меконг» рядом, на столе. Утром полковник не побрился, и седая щетина прекрасно отражала свет. Несколько искусных мазков, и перевоплощение мастера свершилось. Тем более впечатляющее, если вспомнить, что в реальной жизни Викорн был именно таким: копом-проходимцем из третьего мира, только совершенно иного уровня. Сыграть свою противоположность сумеет каждый дурак, а вот изобразить характер, лишь в нюансах отличающийся от твоего собственного, — для этого, по моему скромному суждению, необходимо обладать истинным талантом. Брайт с подчеркнутым презрением не обращал на него внимания. Мы оправдали его ожидания. А вот мимика Хадсона до сих пор ничего не выдавала. Брайт упорно пер вперед, его голос победно летел вверх и дошел до визга.
— Любая женщина, обладай она хоть силой штангиста, не сумеет из этого положения отсечь член, потому что сначала ей пришлось бы основательно врубиться в ногу. — Для наглядности, чтобы до нас окончательно дошло, он поднялся, свернул показания Чаньи наподобие ножа, нагнулся вперед и пару раз взмахнул за собой бумагой. — Совершенно безопасная поза. Мужчине нечего опасаться за свое достоинство, даже если в руках у женщины самурайский меч. — Младший американец победно улыбнулся и сел.
Я перевел Викорну. Тот наблюдал за представлением с искорками в глазах, а затем, ко всеобщему, кроме Чаньи, удивлению, разразился хохотом и несколько раз неловко хлопнул в ладоши. Брайт был несказанно поражен.
— Пожалуйста, скажи нашим американским коллегам, что я считаю их очень умными, — приказал полковник. Его левая рука дрожала, когда он тянулся к бутылке виски. В этот момент Хадсон наконец проявил интерес к моему боссу и несколько мгновений внимательно за ним наблюдал. — Не сомневаюсь, что они тут же, после первого прочтения заметили несуразицу. — Глоток из стакана, в тряских руках он ходил ходуном. — О чем мы только думали, когда городили такие дилетантские показания? Неужели надеялись обмануть сотрудников ЦРУ?
Я перевел. Брайт растерялся и посмотрел на Хадсона. Тот не сводил глаз с Викорна.
— Но куда нам было деваться, господа? — Полковник беспомощно поднял руки. Немощный старик, столкнувшийся с непосильной задачей. — Чанья, дорогая, расскажи, что произошло на самом деле.
Чанья кротко посмотрела на меня:
— Мне говорить по-английски или по-тайски? Я достаточно хорошо владею языком.
Меня не предупредили о таком развитии событий, и я не знал, как следует отвечать, но наконец натянуто сказал:
— Твой английский превосходен.
Чанья улыбнулась, а я отругал себя за то, что растаял и улыбнулся в ответ. Она стала говорить по-тайски, пришлось переводить.
— Я давно хотела рассказать, что случилось на самом деле, но мне были даны строгие инструкции по соображениям безопасности держать рот на замке.
— Все именно так, — подтвердил Викорн.
— Как только мы вышли из бара, Митч понял, что за нами следят.
Не успел я перевести, как Брайт, обхватив голову руками, сокрушенно замотал ею:
— О нет, только не это! Неужели двое мужчин с длинными черными бородами?
— Заткнись, — оборвал его Хадсон и кивнул Чанье, чтобы та продолжала.
— В тот момент я не разглядела черных бород, их видел только Митч. Он сказал, что за ним следили и раньше, в Сонгай-Колоке, и не сомневался, что его легенда раскрыта, и муфтий принял решение.
— Вот уж не думал, что они способны решиться…
— Ты заткнешься или нет? — бросил Хадсон. Брайт ответил взглядом «Я с тобой посчитаюсь».
— Мы подумали было бежать, но Митч сказал, что это бесполезно. Самое неприятное случилось бы, застигни нас преследователи на улице. Он считал, будто в гостиничном номере сумеет с ними справиться. — Брайт недоверчиво смотрел на Чанью и, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, разыгрывал великую драму.
Хадсон посмотрел на Чанью и оборвал ее рассказ:
— Довольно, мне ясна картина. Они ворвались в комнату, имея при себе по крайней мере один нож, исполосовали Тернера и отрезали его член. Вы ввязались в драку, но вас никто не собирался убивать. И вы хоть и были залиты кровью, но остались невредимы. Это все очевидно. Но за каким дьяволом понадобилось фальсифицировать признание?
Я перевел Викорну, и он взялся ответить сам:
— Вспомните, господа, что ваше правительство заявило по поводу опасности со стороны исламских фанатиков в Таиланде. И как это отразилось на потоке туристов в нашу страну. Ситуация еще больше усложнилась бы, стань всем известно о зверствах террористов в самом Бангкоке. Не в моей компетенции решать такие вещи — здесь нужен иной уровень, вплоть до министра обороны.
Хадсон вздохнул:
— Хотите сказать, что вам дали указание сочинить легенду?
— Да. Другого ждать не приходилось. Все дело держалось на показаниях шлюхи.
Пауза.
— Это все, что у вас есть?
— Еще нож. Орудие убийства.
У Брайтона отвалилась челюсть, зато Хадсон лишь слегка растянул губы:
— Хорошо. Мы как раз собирались об этом спросить. Он у вас с собой?
— В холодильнике. — Чанья принесла тщательно упакованный в пластиковый пакет нож. Хадсон поднес его к свету и, как мне показалось, сдерживая улыбку, передал Брайту. Тот покачал головой и вернул пакет.
— Все равно не верю. Ну нашли несколько прилипших к лезвию курчавых черных волосков. Что это доказывает?
Хадсон повернулся к Чанье:
— Продолжайте.
— Митч сражался с большой отвагой. И даже в какой-то момент сумел отнять у них нож.
— Неужели?
— Да. И когда один из них попытался его отобрать, он отсек у бородатого два пальца. Только после этого нападавшие вновь овладели ножом.
Улыбка исчезла с лица Хадсона. Он иначе посмотрел на Чанью:
— Пальцы, разумеется, сохранили? Случайно, не в холодильнике?
Девушка встала из-за стола и вскоре вернулась с другим пластиковым пакетом. Брайт пытался понять, что у начальника на уме, но тот сохранял непроницаемый вид и, бросив взгляд на замороженные пальцы, отдал пакет подчиненному.
— Мы отправили нож и пальцы в лабораторию, и там подтвердили, что отпечатки на лезвии оставлены именно этими пальцами.
— Нисколько в этом не сомневался.
— Хорошо, — снова встрепенулся Брайт, — пусть они обнаружили отпечатки пальцев и несколько волосков черной бороды. И что из того?
На этот раз Хадсону оказалось достаточно просто посмотреть на подчиненного. События приняли неожиданный оборот, и Брайт уже не упорствовал в своем цинизме. Закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Действуй, умник, только не оступись, иначе тебя закопают.
Хадсон поднялся и дал мне знак следовать за ним в бар.
— Пожалуйста, попросите полковника присоединиться к нам, — прошептал он.
Я поманил Викорна, который в этот момент наливал себе очередной стакан виски. Полковник подошел и, перегнувшись вперед, отставил назад корму (проклятый радикулит).
— Задайте боссу один-единственный вопрос. Если бы ему пришлось поставить на то, что содержащаяся в этих пальцах и волосах ДНК соответствует образцу, который имеется в базе данных ЦРУ и принадлежит известному террористу, возможно, недавно умершему, сколько он не пожалел бы? Это на тот случай, если бы я открыл тотализатор.
— Три миллиона долларов, монетка к монетке, — оживился Викорн, забывая про боль в спине. — Спорим?
— Нет, — процедил цэрэушник. — У нас не хватит наличности. Тем более нет желания ставить на явный проигрыш. — Он неожиданно дружески мне кивнул.
— Что собираетесь делать со своим коллегой? — спросил я как можно вежливее.
Хадсон не ответил, только слегка изменилось выражение его лица. Я не специалист в шифровальном деле, но мне показалось, что его мимику можно перевести на разговорный язык следующим образом: «Брайт ведь тоже не горит желанием всю оставшуюся жизнь бегать по заданиям».
Я вполголоса продолжал:
— Видеопленка может помочь?
Истинный профессионал, он моментально понял, что я имел в виду, и покачал головой:
— Придержите про запас.
— Но как парень выкладывается на финишной прямой! — заметил я, все еще под впечатлением оттого, насколько глубоко разбирается мать в мужских страстях.
Губы Хадсона растянулись в едва заметной улыбке, но корпоративная дисциплина заставила его посерьезнеть.
— Она определила с одного взгляда?
У меня возникло ощущение, что американец еще вернется.
— Что ж, — продолжал он громче, кивнув Брайту, чтобы тот поднимался, — мы определенно не имеем права игнорировать такую улику. Тем более что американское правительство не хотело бы, чтобы Таиланд понес экономический ущерб, если подобные сведения станут широко известны. — Взгляд в сторону Брайта. — Откровенно говоря, для решения данной проблемы потребуется известное время. Дело будут обсуждать наверху, подключат министерство национальной безопасности, доложат объединенному комитету начальников штабов, может быть, самому президенту. Не сомневаюсь, что все заинтересованные организации удостоят его вниманием. — Он улыбнулся. — Надеюсь, благожелательным.
Брайт глубокомысленно кивнул — видимо, быстро сообразил, что к чему, и моментально перестроился. Пожал Чанье руку, назвал ее и мать «мэм» и, направляясь к двери, всячески демонстрировал учтивость и даже приязнь.
Когда они ушли, я набросился на Викорна:
— Вы обвинили мусульман. Это может вызвать войну.
Полковник мотнул головой:
— Когда ты наконец повзрослеешь, Сончай? Я принял во внимание твое чувствительное сердечко и кивнул в сторону индонезийцев. Можешь быть доволен, твои новые друзья из Сонгай-Колока окажутся совершенно ни причем.
Я позвонил Мустафе и стал объяснять, что к чему.
— Но он все-таки обвинил мусульман, — бросил тот и повесил трубку.
ГЛАВА 30
На тот случай, если ты еще не понял, фаранг, объясняю: здесь кончается основной сюжет повествования (тот, что связан с придуманной версией гибели Митча Тернера). Однако не стоит расстраиваться — впереди еще кода.
Викорн, конечно, не рассчитывал, что в его небылицу поверят, но мы знали специфику работы разведок. Верить — удел мальчиков из церковного хора. В нашем же случае (явно) требовалось нечто пикантное для отвлечения внимания — не дающее возможности сделать вполне конкретные выводы, но в то же время могущее послужить трамплином для продвижения по службе. Не мне тебе рассказывать, фаранг. Ведь это ты придумал правила игры. Я был спокоен за Чанью: лет двадцать, пока в Америке будут перемалывать, что к чему, ей ничего не грозит. Ну не молодец ли Викорн? Иногда он поражает до глубины души.
За этим не последовало никаких событий, зато я был пленен домашней атмосферой, которая благодаря Хадсону и Брайту установилась в клубе.
В первую очередь спасибо Брайту. Нат сообщила матери, а та — мне, что он совсем не плохой малый. Вызов, брошенный Нат его мужественности, пробил в самолюбии американца изрядную брешь, в нее хлынул свет, и наш дорогой Стив предстал перед нами совершенно в ином образе: после соития на третьем свидании разведчик стал другим человеком и признался, что не такой уж он крутой патриот, как показалось на первый взгляд.
— Неужели? — с потрясенным видом воскликнула Нат.
— Не крутой, — подтвердил агент ЦРУ тоном, который свидетельствовал, что очень многие не поверили бы в подобную метаморфозу.
Au contraire, как выразился бы мсье Трюфо. Но бедняга вовсе спал с лица после безобразного развода, когда «противная сторона» выступила с безосновательными обвинениями в жестоком с ней обращении, чтобы наложить лапу на дом, машину, банковский счет и пользоваться неограниченным правом опеки над маленькой дочерью и лишь изредка позволять навещать ее в своем присутствии.
Мы наблюдали, как младший из агентов прошел через шизофренический период, когда сам не понимал, нужно ли ему сохранять лицо или нет. А если нужно, то ради кого. Вот и мне приходилось на протяжении одного часа испытывать перемены его настроения; то ерепенился, как задиристый петух, то совершенно сникал. Но я рад сообщить, что потребовалось не больше недели, чтобы вернуть его в человеческое общество, и теперь Брайт каждый вечер ровно в девять является в бар, платит за Нат пеню, затем увлекает ее наверх и девушка, не скупясь на крики, награждает его оргазмом. Мы слышим ее внизу, если выключаем стереосистему. Брайт об этом знает — Хадсон ему говорил, но, избавленный моей страной и нашими женщинами от спеси, появляется после каждого героического спаривания, блистая улыбкой на скуластом нордическом лице. Нат просила меня узнать у Викорна, сколько в наши дни получают американские шпионы.
Но Хадсон, разумеется, совершенно иное дело. Многоуровневый, многоликий человек. Должен скромно признать, что не знаю ни одного азиата, который изо дня в день мог бы так искусно удерживать столбиком друг на друге несколько скользких бильярдных шаров или хотя бы проявил к тому желание. Когда речь заходит о тонкостях душевного онанизма, фаранги не знают себе равных. Старший из двух агентов делал все молча, скрытно, бросая Нонг вызов своим ненавязчивым ухаживанием — таким неприметным, что люди сомневались, было ли между ними что-то и ухаживает ли он за ней вообще. А если я задавал вопрос — интерес для меня не просто теоретический, учитывая скорый приезд супермена, — мать становилась на удивление неприступной. Я считал, что с нее станется воспользоваться Хадсоном, чтобы обрести форму к моменту появления отца, или, наоборот, воспользоваться отцом — в зависимости оттого, в какой форме супермен после стольких лет разлуки. Она еще не возобновила диету, что, может, о чем-то и свидетельствовало, но в момент написания этих строк не поддавалось расшифровке. Нет, для понимания личности Хадсона мать привлекать бесполезно, мне приходится полагаться лишь на то, что удалось разглядеть самому в краткие мгновения, когда он позволял себе терять бдительность. Посмотрим, какие выводы сделаешь ты, фаранг. Итак, он:
1) догадался, о чем идет речь, когда Ван и Пат говорили на своем родном, лаосском, языке;
2) не бросал враждебных и осуждающих взглядов, когда однажды вечером один из наших старикашек нечаянно открыл на стойке полную наркотиков сумку;
3) много раз предпочитал общаться с Викорном без Брайта и переводчика, и у обоих от этого повышалось настроение;
4) пятидесяти шести лет;
5) поступил на работу в ЦРУ в двадцать с небольшим и после окончания академии был направлен в Лаос.
Есть еще шестой пункт. Тихим вечером, когда я с ощущением безнадежности проверял электронную почту — не проявится ли супермен, он склонился над моим плечом:
— Хотите сделку? Я сообщу вам то, что вас интересует, а вы замолвите за меня словечко перед матерью.
— Отстаньте. Я не сводник.
— Извините, но это совсем иное. Я восхищаюсь. Я ее уважаю. Она возродила во мне чувства, которые я считал давно умершими. Ладно, все равно скажу. Неужели вы серьезно полагаете, что Митч Тернер сидел в своем Сонгай-Колоке, плевал в потолок и не вносил никакого вклада вдело нашей славной конторы?
— Я задавал себе этот вопрос.
— Разумеется. Вы же в своем роде первоклассный полицейский. Прикиньте; что общего у всех членов тайного мира? Мы — маниакальные сплетники. А о ком нам сплетничать? Только друг о друге. Допуск к государственным секретам — невероятный геморрой. Трудно себе представить, что за несусветная мура эта так называемая разведка. При современных методах защиты информации и электронной почты человек с допуском Тернера способен узнавать любые мелочи, которые по всей Азии регистрируют наши жучки и агенты. В Непале ограбили американку, в Токио подрался идиот янки, в Шанхае похитили ребенка американских родителей. Все это не имеет отношения к нашей работе, но мелькает на экранах.
— И Тернер читал всю эту муть? Не похоже на него.
— У него не оставалось выбора: просеивание информации являлось частью его задания. Он должен был докладывать, ценна информация или нет. А если ценна, то на сколько звезд. Вот такая тупая рутина; из-за того что требуется специальный допуск, ребята с научными степенями выполняют работу, которая не привлекла бы даже школьника. — Его губы искривила слабая улыбка. — Ну и, конечно, наркотики. С этим вопросом тоже приходится много возиться. В администрации по контролю за соблюдением законов о наркотиках обосновались одни болваны.
Я смотрел на него и не понимал, куда американец клонит. Хадсон придвинулся еще ближе;
— Как вы думаете, чем красотка занималась, пока Митч балдел от кокаина, который она ему приносила? Все, что требовалось, — его пароль входа в систему. Скорее всего Тернер сам назвал цифру, пока был под кайфом. Кокаин такая штука, он способен развязать язык. Мир видится в совершенно иной перспективе — перевернутым на сто восемьдесят градусов. Знаю, о чем говорю: сам испытал нечто подобное. — Я перестал водить мышью. — Она очень, очень умная женщина. Супер по уличным стандартам. Сообразительнее не приходилось встречать. — Агент улыбнулся немного шире. — Замолвите доброе словцо, и я расскажу вам больше.
— Мне все равно.
Хадсон усмехнулся и стиснул мое плечо:
— Вы паршивый врунишка, и поэтому мне нравитесь.
Я воспользовался случаем и задал вопрос, который, как начало казаться, никогда не оставит в покое:
— Имя дон Бури вам что-нибудь говорит?
Его недоуменный вид показался мне вполне естественным, когда он покачал головой.
Тем же вечером, после того как Хадсон ушел и бар почти опустел, со второго этажа спустилась Су, поигрывая сумочкой.
— Не представляешь, что это такое? — спросила она, хотя я был уже одной ногой за порогом, и вынула из сумочки какой-то предмет. От волнения и облегчения я покрылся потом и вернулся в бар — тот самый суперсекретный микрочип-накопитель «Сони»! Вспоминаешь, фаранг? Ты наверняка задавал себе вопрос, куда подевался микрочип, по поводу которого было столько волнений много глав назад. Своего рода, если угодно, дорожный указатель на пути расследования. Поразительная правда такова, что я его потерял и с тех пор не переставал искать. Брайтон и Хадсон при каждой встрече катили на меня бочку: бу-бу-бу, очень типично для третьего мира — полицейский посеял микрочип. А я не признавался из чувства стыда. Перевернул вверх дном весь клуб, и вот он — пожалуйста, на ладони самой ленивой из наших шлюх.
— Клиент так яростно молотил меня в пятой комнате, что мне пришлось вцепиться в матрас, и эта штука оттуда выпала. Я подумала, может, это вибратор, только не работает.
— Нет, не вибратор, — ответил я.
— Тогда что же?
— Микрочип.
— О!
Су прижималась ко мне, пока я подключал его к компьютеру и, затаив дыхание, щелкал мышью. Мы удивленно переглянулись.
— Это же мужская задница, — объяснила она, полагаясь на свой богатый опыт.
— Вижу.
— Вполне мускулистая — отличное тело. А что это за зеленые линии?
— Похоже на координатную сетку.
Я щелкал и щелкал мышью, но на чипе, кроме задницы, ничего не оказалось.
ГЛАВА 31
Однажды ночью, после того как в два часа пробил сигнал отбоя и бар опустел, мы с Хадсоном остались одни. Американец набрался сильнее, чем обычно, но еще держался. И, сидя за стойкой, заговорил, словно продолжая беседу с самим собой:
— Свобода? Что это за «БЭНД-эйд» на все случаи жизни? — Умоляющий взгляд. — Я хочу спросить: что же такое мы продаем? Деньги — государственная религия Запада. Мы молимся им каждую минуту, пока бодрствуем, и хотим добиться того, чтобы всякое человеческое существо на Земле стояло вместе с нами на коленях. Все наши войны — религиозные. — Он помолчал. — Хотел бы знать, почему в моем возрасте я до сих пор здесь? Всего в нескольких сотнях миль от места, где находился тридцать лет назад, — от Лаоса. Никакого личного продвижения: в материальном плане — ноль, по служебной лестнице — совсем ерунда, в романтических отношениях не преуспел, даже географически застрял в той же точке. Почему до сих пор торчу здесь?
Я пожал плечами.
— Та же причина, что у других ребят, которые не в состоянии вернуться. По всей Азии разбросаны застрявшие американцы. Потому что мы просто не можем вернуться домой. Когда мы смотрим в глаза ваших людей, то видим — назовите это как угодно — душу? Человеческое сознание до точки его распада? Нечто святое, что мы, фаранги, обычно вырезаем, словно миндалины, назначение которых нам непонятно. Может быть, это ваш чертов буддизм. Но что-то мы видим. А теперь скажите мне, детектив: когда вы смотрите в глаза фарангов, что-нибудь замечаете?
Я замялся, и он хихикнул:
— Так я и думал.
Через три дня после этого разговора все изменилось. Вечером Хадсон и Брайт явились в бар помрачневшие. Заказали пару бутылок пива, ушли за столик в самом углу и там шептались. Затем Хадсон подошел к стойке и выложил новости;
— Хитрость вашего полковника удалась на славу. Наверное, он у вас гений. Что ж, поглядим. К нам направляют босса.
ГЛАВА 32
Меня вызвали в полицейский участок. Я ехал на заднем сиденье мототакси и слушал Пайсита, который вступил на тропу войны с голливудской кинозвездой, возглавившей кампанию за закрытие фабрики на севере Таиланда, потому что там использовался труд несовершеннолетних детей. Она надавила на розничных торговцев спортивной одеждой, те отказались от заказов, и это привело к остановке предприятия. Теперь из-за потери заработков на фабрике родителям новоиспеченных несовершеннолетних безработных приходится продавать своих дочерей в сексуальное рабство в Малайзию.
«Если у кого-нибудь имеется информация, каким именно образом темпоритм английского языка влияет на его носителей, и они становятся такими фарисейски самоуверенными, или если кто-то разбирается в психопатологии подобных акций в целом, немедленно звоните, звоните, звоните!»
У полицейского участка я снял наушники. В голосе Викорна, когда он рассказывал о своей вчерашней встрече, слушалось нечто особенное. Прибыл еще один сотрудник ЦРУ, на этот раз женщина, — судя по всему, чтобы взять дело в свои руки и накрутить другим хвосты. От перспективы связать дело с участием «Аль-Каиды» у людей в Лэнгли потекли слюнки. Время стояло непростое.
Она оказалась высокой, почти шести футов ростом, с военной выправкой, в одежде военного покроя, сорока с чем-то лет, но лицо и шея в складках, что характерно для людей, обуреваемых страстью к оздоровительному бегу трусцой. Седые волосы коротко пострижены и торчат во все стороны — уж не один ли у них с Викорном парикмахер? Она не привыкла тратить время и деньги на косметику, и ее гигиенический аромат включает карболовую составляющую. Костюм стального цвета с мешковатыми брюками.
Мы сидели в кабинете Викорна, но это помещение с тем же успехом могло сойти за кабинет вновь прибывшей.
Викорн поубавил спеси и по крайней мере на этот раз позволил чину ЦРУ верховодить. Меньше всего он ожидал женщину. Но, как мне казалось, продолжал осуществлять свой план. Она же, засунув руки в карманы брюк, задумчиво расхаживала и говорила, и в ее тоне сквозило превосходство старшего библиотекаря, имеющего доступ к закрытым залам. Хадсон чувствовал себя неловко, даже обиженным. Брайтона вообще не пригласили. Никто босса не прерывал. Я переводил Викорну шепотом, чтобы не помешать ходу начальственной мысли. Ее инструктировали к месту и не к месту все время улыбаться — видимо, на тех же курсах, где она овладевала искусством рукопашного боя.
— Вы хорошо поработали, детектив. Хочу выразить признательность вам и вашему полковнику за то, что предоставили нам такую важную улику. Это новое направление в деятельности «Аль-Каиды» и, надо сказать, неожиданное. До сих пор нам не приходилось сталкиваться с кастрацией, но, с их точки зрения, в этом акте заключен глубокий смысл. — Американка помолчала, встревоженно нахмурилась и продолжала: — Не исключено также, что мы имеем дело с попыткой отомстить за фиаско с «Абу-Грейб». Как мир воспринимает современную Америку? Особенно в мусульманских развивающихся странах? Как карикатуру на Супермена, выставляющего напоказ свое мужское начало. Общество с накачанной мускулатурой помешано на силе и мужественности. Если мусульмане начнут резать нам яйца, это послужит мощным, жестоким предупреждением, что верх возьмет молодой, необразованный фанатик. По сути, это та же технология устрашения, которую использовали императоры династии Цинь, всякий раз отсекая яйца военнопленным, что, без сомнения, подрывало моральный дух противника. Умно. Очень умно. Мы не можем оставить это без ответа.
Хадсон хмыкнул. Американка замолчала, привалилась задницей к стене, холодно, как коллега на коллегу, посмотрела на него и лишь после этого перевела взгляд на меня:
— Это все переведено? Я не слишком быстро говорю? Извините, что не владею тайским. Мои иностранные языки — литературный арабский, испанский и русский.
Я довел до сведения Викорна ее вопрос. Полковник в первый раз посмотрел ей в глаза и повернулся ко мне:
— Спроси, где ее место по шкале армейской заработной платы?
Она покровительственно улыбнулась на этот типичный для третьего мира вопрос:
— Объясните полковнику, что я не состою в армии.
— Знаю, что не состоит в их чертовой армии, — бросил полковник. — Но оплата производится по единой шкале. Пусть ответит, какому это соответствует чину. Вот чем всегда интересуются в Лаосе. Поднялась она выше уоррент-офицера или нет? Дослужилась до офицерской зарплаты?
Инспекторша послала Хадсону ледяной взгляд.
— Будет быстрее ответить, — посоветовал тот, глядя в пол.
— Теперь все по-другому, — объяснила она с нажимом, нарочито замедляя речь. — Ваш полковник ссылается надела тридцатилетней давности, когда управление проводило операции в тайной войне и шкала оплаты примерно соответствовала шкале оплаты военных. Теперь нас рассчитывают по шкале ставок заработной платы служащих федеральной гражданской службы.
— Так-так, — процедил Викорн, — значит, по шкале гражданских служащих. — Он порылся в ящике стола, вынул лист бумаги и уставился в него. — Но оплата военных тоже базируется на этой системе. Какому чину соответствует ее уровень?
Гостья без труда выдержала скрытую атаку — как профессиональный боксер держит удар любителя — и покосилась на Хадсона, работавшего с аборигенами и в силу этого понимающего местное крестьянское мышление.
— Полковнику не нравится, что вы расхаживаете по его кабинету, и он хочет проверить, понимаете ли вы условия сделки. Лучше уступите.
— Понятно. — Она решительно кивнула и повернулась ко мне: — Если так хочется, скажите, что моя должность соответствует одиннадцатому разряду.
Викорн сверился с табличкой.
— Какая ступень?
— Одиннадцатый разряд, первая ступень. — Полковник наморщил лоб и водил по листу бумаги пальцем, отыскивая нужную графу. — Но шкала не дает точных представлений, — продолжала гостья. — Существуют надбавки за риск, регион и прочие.
Викорн поднял глаза на Хадсона.
— Одиннадцатый разряд, десятая ступень, — признался тот.
Мой босс расцвел:
— Таким образом, ее базовая зарплата без надбавки за регион составляет 42 976 долларов, а его — 41 808. Почти никакой разницы.
Когда я перевел, гостья покачала головой и, набираясь терпения, закрыла глаза. Ее голос звучал сонно, хотя предмет, может быть, и был близок ее сердцу.
— Существует намерение изменить всю систему, сделать более ориентированной на результат, ввести элемент соревновательности, как в частном секторе.
— Однако против этого высказывают массу возражений, — заметил Хадсон. — Доклад по вопросам зарплаты имеет много противников. Например, непонятно, как оценивать результативность разведчика. Ведь самый главный успех — когда нет провалов. Какая награда положена за это?
— Да, это проблема, — покачала головой гостья.
— Вот видите, — заговорил полковник, когда я перевел, — ничто не изменилось. В Лаосе жаловались на то же самое, пока не научились вести дела с Гоминьданом и гмонгами. Вы брали десять процентов от стоимости наркотиков за доставку, а везли на транспортных самолетах компании «Эр Америка». По сравнению с тем, что брали китайцы чиу чоу, вьетнамцы и французы, цена казалась потрясающе низкой. Благодаря возросшим доходам гмонги получили возможность сражаться еще очень долго. Эта была самая успешная из всех операций ЦРУ. Капитализм в лучшем своем проявлении. Непревзойденная в нашем регионе.
Я перевел.
Гостья улыбнулась с ледяной учтивостью:
— Давайте оставим в покое Лаос. Хотелось бы вернуться к нашим делам. У полковника есть вопросы?
— Поинтересуйся: Митч Тернер — это настоящее имя погибшего?
— Одно из имен, — ответила она после некоторой паузы.
Викорн улыбнулся и кивнул.
— А теперь спроси, кем он был на самом деле?
— Секретная информация. — Гостья произнесла это медленно, взвешенно и вежливо.
Полковник вновь кивнул. Молчание моего босса показалось ей непонятным, и она покосилась на Хадсона.
— Люди в этой части света могут выражаться весьма иносказательно, — объяснил тот. — Господин Викорн подразумевает, что, согласно его образу мыслей, который вы, в зависимости от вашей точки зрения, назовете либо феодальным капитализмом, либо «реальной политикой», мы с вами — нищие рабы, которых он способен двадцать раз купить без ущерба для своего кармана, и занимаемся расследованием смерти человека, который приехал в страну под вымышленным именем, поэтому для следственных действий Митча Тернера вообще не существует. Так что не стоит рассчитывать на сильную поддержку.
Я пришел в восторг от того насколько быстро наша гостья адаптировалась к ситуации: подтянула стул к письменному столу Викорна и села. Подалась вперед, слегка улыбнулась:
— Митч Тернер — один из псевдонимов работавшего нелегально агента, который имел резидентуру на юге страны, был убит в гостиничном номере и обнаружен присутствующим здесь детективом. Сама я его не знала. — Взгляд в сторону Хадсона.
— Я тоже. Он еще новичок. Навязали на мою голову, когда я находился в Штатах. Должен был познакомиться с ним в ту самую неделю, когда его убили.
— Из полученной информации я заключила, что он был блестящим сотрудником, может быть, даже слишком. Досье рекомендовало использовать Митча Тернера на аналитической работе. У Тернера была нулевая сопротивляемость к алкоголю, что представляло угрозу безопасности, и склонность путать легенды. Меня направили сюда не просто потому, что убили нашего агента, но и потому, что обнаружился след «Аль-Каиды», наличие которого, полковник, вы так наглядно доказали при помощи пальцев и волос.
— Он путал легенды? — удивился Хадсон. — Я этого не знал.
— Боюсь, именно так. — Она повернулась ко мне, будто от меня хоть что-то зависело (хотя я по крайней мере говорил по-английски). — Профессиональный риск, особенно этой опасности подвержены те, кто теряет ощущение собственной личности. Люди долго живут в соответствии с легендой и превращаются в то, чем являются по легенде. На этот счет имеются научные исследования. Иногда предыдущая легенда прорастает в последующую — в конце концов, личность не что иное, как постоянное повторение культурных импульсов. Еще у него была неустроенная личная жизнь, но этим страдает каждый секретный агент. Человек жаждет интимности, но какая может быть интимность, если он представляет собой государственную тайну? Жертвы, которые мы требуем, не всегда посильны для наших менее стойких сотрудников. К тому же его склонность к религиозному поиску отнюдь не облегчала ситуацию. Мне сказали, что Митча взяли, потому что он владел японским и обладал высоким коэффициентом умственного развития, однако в управлении у него не было шансов продвинуться. Его рассматривали как потенциальную обузу и кандидата на ранний уход в отставку. Гуманнее сказать, что он был человеком слишком широкого ума, прирожденным либералом, а к нам поступил в результате романтических поисков себя самого. Если вспомнить конкретные заслуги, то следует признать, что смерть от рук «Аль-Каиды» важнее его самого. Мы готовы вернуться к этой теме?
— Конечно, — снисходительно улыбнулся Викорн.
Агент ЦРУ — она мне представилась как Элизабет Хэтч, но кто знает ее настоящее имя? — в знак признательности кивнула.
— «Аль-Каида» расправилась с Митчем Тернером, потому что знала, кто он таков, но у нас нет свидетельств его контактов с помянутой организацией. Его немногочисленные попытки внедриться ни к чему не привели. С чем мы имеем дело: с похищением нашего человека или с провалом попытки внедрения? Может быть, он искренне хотел перейти на их сторону, но фундаменталисты ему не поверили? Мы перехватывали все, что касалось его общения. Митч переживал личный кризис. Нам необходимо знать, что творилось у Тернера в голове и каковы были истинные намерения — поминутно. Вы — единственный человек, который способен нам помочь. Таково положение дел.
С восхитительным хладнокровием она извлекла из кармана фотографию и показала мне. Я от неожиданности подпрыгнул, показал на снимок Викорну, тот, в свою очередь, вскочил на ноги. Митча Тернера запечатлели уже перевернутого, когда открылось кровавое месиво освежеванного тела.
Надо сказать, что Элизабет ловко разыграла козырную карту без намека на торжество. Ровным ледяным тоном продолжала:
— Не спрашивайте, как я заполучила фото, а я не стану интересоваться, почему вы скрыли снимок. — Хэтч с любопытством покосилась на кусочек картона. — Не могу сказать точно, почему вы так поступили. Но согласитесь, это сильно осложнило ситуацию. — Элизабет кивнула в мою сторону: — На этом пока все. В данной операции вы будете нашим человеком. И, видимо, скоро вам снова придется отправиться на юг. Можно ли на этот раз рассчитывать на письменный рапорт? Если ваш полковник не возражает, предпочла бы, чтобы вы подали его лично мне.
— Это необходимо? — спросил я Викорна.
Тот неохотно кивнул:
— Таковы условия сделки. Они обещали не трогать Чанью до тех пор, пока мы будем им подыгрывать.
Вечером, прежде чем лечь в кровать, я выкурил длинную, толстую сигарету с марихуаной, встал на колени перед статуэткой Будды, которую хранил на полке в своей берлоге, и сосредоточил ум на том, чтобы вступить в связь с духовным братом Пичаем. Как правило, личные ритуалы обставляются привычными талисманами и сопровождаются особенными фразами. Я отбросил всю мишуру и обратился непосредственно к высшей полицейской интуиции Пичая, что на человеческом языке звучало примерно так: «Какого черта мне делать дальше?»
Он явился ко мне, излучая обычное золотое сияние. Мы стояли вдвоем на высокой горе, над которой с необыкновенной скоростью проносились облака. Благодаря мощной энергетике этого места в ушах стоял космический рев. Пичай показал мне на облако, тут же принявшее форму дугообразного, остроконечного силуэта выпрыгивающей над волной гигантской рыбы. Пичай пытался что-то настойчиво объяснить, но его голос утонул во вселенском шуме…
На следующее утро я привел Чанью в одну из наших комнат для клиентов и заставил раздеться до пояса. Должен признаться, я не устоял перед соблазном дотронуться до ее левой груди, над которой замер в прыжке изящный дельфин.
— Где ты это сделала?
Она недовольно покачала головой;
— Не скажу.
Я потер ее сосок между большим и указательным пальцами, словно денежную купюру, и от этого он стал набухать.
— Если мне не удастся найти, кто на самом деле убил Митча Тернера, бешеные затеют новую войну.
— Я сказала, проваливай!
Может быть, Пичай имел в виду не дельфина Чаньи, может быть, вообще не дельфина. Но это была моя единственная зацепка.