За раскрытым окном, прочерчивая искристые дорожки на фоне черного неба, падали далекие звезды. В зените висела маленькая бледно-голубая луна. На широкой постели, животом вниз, лежала счастливая Юдифь, уткнувшаяся носом в руку Иржи. Он, подперев голову ладонью, полулежал рядом с ней, поглаживая прохладную спину с россыпью знакомых, не один раз обцелованных им родинок.

— Иржи! — промурлыкала она.

— М-м?

— Ты счастлив?

— Не совсем.

— Почему? — Она перевернулась на бок и прислонилась к нему всем телом. А потом нежно поцеловала в губы.

Он засмеялся и, опрокинув ее на спину, нежно лизнул маленький напрягшийся сосок. Черные волосы упали на ее белую кожу. Тоненькие пальчики девушки зарылись в его жесткую гриву. А он начал по очереди целовать крошечные родинки, спускаясь все ниже. Внезапно нечто холодное скользнуло по ее животу, и она дернулась:

— Иржик, сними свой дурацкий медальон! Он ледяной, словно зимняя сосулька!

Мужчина перебросил его на спину, продолжая дорожку из поцелуев. Она застонала и захныкала, выгибаясь навстречу всем телом. Но он продолжал заводить ее все больше, получая наслаждение от ее стонов и хриплого шепота. Вдруг она вывернулась и, в свою очередь, повалив Иржи, начала покрывать его тело поцелуями. А потом, добравшись до его шеи, пальцем подцепила медальон и, незаметно стянув, бросила рядом.

Получая удовольствие от ее близости, он не ощутил отсутствие медальона. Но внизу живота снова начала раскручиваться пружина яростной страсти. Не отдавая отчет в том, что делает, он схватил податливое нежное тело и с силой вошел в него, больно прикусывая шею и грудь. Красная пелена с черными высверками снова встала перед глазами. Кто это под ним? Всего лишь маленькая шлюха, бросавшая его много раз ради очередных яхтсменов и модельеров. Приподнявшись над стонущей от возбуждения женщиной и снова входя в ее плоть, он наотмашь ударил ее по лицу.

— Иржи? Ты что?! — обиженно произнесла она, закрывая ладонью щеку.

Но он молча навалился на нее, изо всех сил прижимая к кровати.

Она пыталась выбраться, но у мужчины все-таки сил гораздо больше. Юдифь заплакала, в ужасе глядя на стены, покрытые черно-красным пляшущим огнем.

И где-то, в этом же замке, почувствовав дикий энергетический всплеск, рассмеялась ведьма:

— Горячее, сильное сердце!

Но тут прохладная ладонь тени в настороженном и воспламененном сумраке нашарила на кровати сброшенный медальон.

— Мальчик мой! — прошелестел едва слышный голос. На его влажный от пота лоб легла призрачная рука. — Посмотри на меня!

Смутно повинуясь этому зову, он отнял голову от плеча Юдифи и посмотрел вверх. На его шею тут же упал медальон.

— Бедный, бедный мой мальчик! — послышалось ему во всхлипывающей тишине.

Оттолкнув упавшую на бок женщину и присев рядом с ней на край кровати, он огляделся по сторонам. На белых стенах медленно затухало призрачное пламя. Его сознание раскачивалось, словно корабль в сильный шторм: то выплывая в явь, то снова проваливаясь в состояние неконтролируемого небытия. Поправив на шее медальон, он посмотрел на лежащее тело. Отвернувшись от него, девушка горько плакала в подушку.

— Девочка моя, ты чего? — успокаивая дрожь сердца и головокружение, спросил он.

— Мне было больно! Я думала, ты задушишь меня, перегрызешь горло! У меня синяки по всему телу! Как я теперь буду работать?! — захлебываясь слезами, прокричала она. — Я не думала, что ты такой садист!

— Перестань! Я не мог тебя обидеть. Покажи, маленькая, где болит?

Он посмотрел на белое обнаженное тело. Синяки на шее, щеке… Набухщие кровью ссадины. Неужели это все он натворил? Но он ничего не помнит… Страсть снова, помимо его воли, захватила тело и разум. «Не снимай медальон…» — вспомнил он слова мастера. Ведь действительно, пока он висел на шее, этих приступов у него не было. Да и к женщинам, как всегда, особо ничего не чувствовал. Но разве он его снимал? Иржи потряс взлохмаченной и внезапно заболевшей головой. Потом поднялся и налил вина себе и Юдифи. Подоткнув под спину девушке подушку, он сунул ей в руку бокал. Отпил сам и задумался: опять с ним происходит какая-то чертовщина! Но ведь ему не показалось, сквозь охватившее его безумие, будто кто-то снова повесил медальон на шею, а потом жалел его, гладя по голове? Иржи испугался. Неужели он сходит с ума? Но по здравом размышлении он понял, что это безобразие началась всего несколько дней назад именно в этом отеле. «Надо отсюда убираться!» — подумал он, залпом допивая вино.

Затем, обернувшись к Юдифи и, кое-что вспомнив, потянулся к ней и дотронулся до кончиков длинных волос:

— Ты, детка, всегда хотела от меня жесткого секса. Обзывала слабаком. Не помнишь? Белая кровать? Снег за окном, фонари…

Он говорил и поглаживал ее ссадины.

— Мы были еще молоды и влюблены. А ты смеялась, что я боюсь причинить тебе боль… Ну и как? Я стал старше. И уже не люблю тебя. А боль… — под его пальцами исчезали следы синяков и укусов. Кожа снова матово заблестела. — Это лишь фантом. Глупая причуда тела. Твое тайное желание. Помнишь, я гладил тебе спинку? Ты заснула. Проснулась оттого, что я слишком сильно навалился на тебя во сне. Встань, посмотри. На тебе — ни единой царапины.

Юдифь встала и прошла в ванную. Иржи быстро оделся и застыл у двери, прислонясь спиной к косяку. У него кружилась голова, и подгибались ноги, а осознание новых возможностей просто шокировало.

Она вышла из ванной, счастливо улыбаясь. Но, увидев художника, подпирающего дверь, бросилась ему на шею:

— Прости, Иржи, останься! Мне было хорошо! Не уходи!

Тот чувствовал, что еще немного, и он свалится к ее ногам без сознания. Трясущейся рукой он достал сигарету, поднес к ее кончику красный огонек зажигалки и с удовольствием затянулся. Чтобы не упасть, присел на ручку большого кресла.

— Прости за все, милая, и за любовь, в том числе, но встречаться мы больше не будем. — Сказал он Юдифи. — Мне надоело ждать, когда ты наиграешься с очередным папиком и обратишь на меня свое царственное внимание. Тебе не нравился нежный влюбленный юноша. Ты жаждала встреч с пиратами и бандитами. Но этого, мой цветок, я тогда тебе дать не мог. Прошло некоторое время, и тебе разонравились грубые и жестокие отношения. Ты опять просишь ласки. Прости, дорогая, но наши пристрастия давно разошлись во времени. Спасибо, Юдифь, за все. Прощай.

— Но я люблю тебя, Иржи! — она с мольбой посмотрела ему в глаза. — Ты действительно очень изменился. И, знаешь, вот сейчас я бы с тобой осталась!

Он докурил сигарету и сжал окурок в кулаке. Потом открыл руку. На ладони не было даже следов пепла.

— Здорово! — восхитилась Юдифь.

— Действительно, Саминьш. — Проговорил Иржи непонятную фразу и поднялся. — Ложись, спи. Утро вечера мудренее.

Покачнувшись, он подошел к двери и взялся за ручку.

— Ничего не было, Юдифь! Мы просто поговорили.

Девушка зевнула:

— Не было! — развернулась и упала на кровать. Через секунду она спала крепким сном.

— Вот и все. — Иржи закрыл за собой дверь и, будто старик, зашаркал по коридору к себе в номер.

* * *

А там, на удивление, было сумрачно и безлюдно. Иржи подошел к окну в гостиной и, не включая свет, раздвинул тяжелые шторы.

— Просто бесконечная ночь! — сказал он вслух луне, равнодушно висящей все на том же месте.

Он дошел до кресла и упал в него, расстегивая рубаху. На светлой коже резко белел круглый медальон. Иржи взял его двумя пальцами и посмотрел на переплетенные змеи? Ветви? А над ними, почти касаясь ушка с продернутой нитью, неярко сияла небольшая корона. Художнику, в свете обманчивого ночного светила, вдруг показалось, что на этой маленькой короне блестят символы, которых он не разглядел днем. Он снова встал и подошел к окну, подставляя загадочную вещь под лунный свет. Несомненно, по нижнему краю шли какие-то, похожие на арабскую вязь, письмена.

С отвращением сняв с себя в спальне торжественную одежду и бросив ее на стул, Иржи пошарил в своем саквояже. Там, в отдельном отсеке, лежало сильное увеличительное стекло для разглядывания камней, ювелирных украшений, а также установления подлинности некоторых картин. Поскольку его, как отличного специалиста, периодически приглашали для консультации при покупке шедевров знакомые состоятельные люди. Причем, не бесплатно, поскольку его заключения ценились наравне с музейными.

Художник босиком прошлепал к окну в спальне, с силой отдернув мешавшую штору. Подставив медальон под холодный лунный свет, он приблизил лупу, выстраивая четкость изображения.

— Что за ерунда? — воскликнул он, обнаружив, что, надпись, похожая на арабскую вязь, наливается серебром и как бы движется, заходя за плоское изображение короны и выплывая обратно. — Не может быть!

И он стал старательно приглядываться к узору, пытаясь понять, кажется ему, или на самом деле буковки меняются местами.

И не сразу понял, вглядываясь в строку, что в его голове начинают складываться какие-то слова. Иржи, боясь потерять ускользающую суть, схватил лист бумаги, карандаш и стал быстро записывать. Наконец, отложив карандаш в сторону и выпустив медальон из пальцев, он смог прочитать: «Ушедшее время вернется, и сердце дракона проснется». Снова взяв лупу, художник внимательно пригляделся к переплетенным на рисунке веточкам. Теперь он ясно видел, как два дракона словно бы обнимают друг друга крыльями и лапами.

— Господи! — простонал он, встав перед окном в лунных серебристых лучах. — Я-то тут при чем?!

За окном, в ночной тишине, дружно заливались соловьи. А внизу, на праздничном приеме, гремела музыка.

У входной двери кто-то шуршал и толкался. Иржи сходил в спальню и надел халат. Потом подумал, взял кочергу от камина и встал напротив. Наконец, дверь распахнулась, и в гостиную спокойно вошел охранник Йожеф Фаркаш. Протянув руку, он включил свет. На него смотрел господин Измирский в халате с металлическим прутом в руке. У Фаркаша широко распахнулись глаза:

— Я же вас только что оставил в зале вместе с господином Бернатом Измирским! Как Вы успели попасть сюда вперед меня и уже даже раздеться?

Иржи усмехнулся и бросил в угол кочергу.

— Это все дом! Заходи, Йожеф, переодевайся. Спать еще не хочешь? Нет? Тогда давай смотреть телевизор!

* * *

На высокой правой башне стояли, глядя на луну, черноволосый молодой человек и худенькая девушка с серебристыми волосами. Они держались за руки.

— Милый, как ты думаешь, он не сбежит?

— Нет. Но сегодня в нем проснулась наследная магия. Он это понял и принял.

Удивительно, но ни в одном из наших потомков она так и не проявилась, кроме наших воплощений.

— Но мы так и не смогли ни разу использовать свой шанс, снова влюбляясь друг в друга и снова забывая о проклятии. Как ты думаешь, может, Боги смилостивились и решили через него нам помочь?

— Но он ничего не умеет и тратит слишком много сил на всякую ерунду!

— Придется провести обряд инициации. Я не думал, что спящее во многих поколениях наших потомков волшебство проснется в столь разбавленной крови. Но мне, по своей глупости застрявшему в этом затерянном мирке, его жизнь и сила просто необходима!

— А я, милый?

— Прости. — Он нежно поцеловал ее в подставленные губки. — Нам без него не освободиться. И он — последний. Наш последний шанс.

Молодой человек поднял голову и посмотрел в ночное небо.

— Там, между двух маленьких звездочек, спрятан наш светлый мир. Высокие крутые пики и зеленые, отлогие склоны. Фиолетовое небо и два солнца: голубое и оранжевое. Зеленые быстрые реки. Помнишь, как красиво цветут лилии на горных уступах? Когда мы с братьями были маленькими, то лазили за ними для мамы.

— Упасть не боялись? — улыбнулась девушка.

— Ну крылья — то у нас с рождения!

И он обнял призрачной рукой ее прозрачное плечо.

* * *

В гостиной, подсвеченной торшером, за столом друг напротив друга, сидели двое людей. На столе, в ведерке со льдом, стояла бутылка шампанского и разнообразные фрукты. И у мужчины, и у женщины в руках были бокалы с покалывающим нос напитком.

— Ваше здоровье, Эстер! — мужчина приподнял бокал, глядя женщине в глаза.

Она мягко усмехнулась:

— И ваше, Бернат!

Они отпили вино.

— Ваш брат не будет Вас искать?

Бернат проницательно посмотрел на женщину и ответил, наблюдая за ее реакцией:

— Нет, думаю, он обрадовался, что мы ушли вместе, и сразу побежал к своей долголетней страсти.

Эстер вопросительно приподняла бровь. Мужчина прикрыл глаза, растягивая паузу и смакуя напиток.

— Великолепное шампанское! — наконец, изрек он. — Приятный, терпкий аромат. А Вам песни кто-то пишет?

— Хотите предложить свои услуги в роли сочинителя баллад? — усмехнулась женщина. — Я пишу их сама. Так, как нравится мне. Иногда заказываю тексты у одного столичного стихотворца.

— И кому же были посвящены две последние песни?

— Как? Вы разве не догадались? — Эстер тоже умела держать паузы и не отвечать на каверзные вопросы.

Бернат покряхтел, догадавшись, что его обыграли.

— Вероятно, дочери нашего уважаемого мэра?

— Именно.

— Но тогда почему «ты нужен мне» и «вернись, любовь»? Согласитесь, странное обращение женщины к женщине.

— Есть такой художественный прием, как обращение от чужого имени.

— И от чьего имени Вы обращались?

Женщина поморщилась:

— Вы как-то чересчур дотошно выспрашиваете, словно в моих словах услышали личную заинтересованность.

— У Вас было такое лицо, словно Вы потеряли близкого друга.

— Это всего лишь театр, игра. Если я буду петь без вдохновения, меня не станут слушать. А у Линды наверняка был роман, и не один. Поэтому песни о разбитом сердце — беспроигрышный вариант.

— А может, ей неведомо безнадежное чувство потери? — Спросил Бернат, знавший мэрскую семью весьма хорошо.

И они постепенно перемыли косточки многим знакомым, не касаясь лишь единственного человека, об отношении к которому противоположной стороны хотелось знать им обоим.

Когда глаза начали слипаться, а госпожа Эстер пожаловалась на усталость, Бернат поднялся и, извинившись за позднее вторжение, поцеловал женщине кончики пальцев:

— Спасибо за приятный вечер. Пойду-ка я, поищу младшего. Что-то сердце не на месте.

— А что с ним могло случиться? — тут же встрепенулась еще недавно засыпавшая на глазах женщина. — Он плохо себя чувствует?

— Боюсь, что слишком хорошо.

— Тогда чего Вы боитесь?

— Есть кое-что… Но это — дела семейные. Ложитесь спать, милая госпожа Эстер. Спокойной ночи!

Женщина решительно набросила на плечи шаль.

— Пойдемте! Мне не нравятся Ваши интонации. И чтобы не вертеться в постели, представляя себе всякие ужасы, я пойду с Вами. Хочу убедиться, что с вами обоими полный порядок, и Вы тоже спокойно ляжете отдыхать!

Она решительно открыла дверь, выпуская его из комнаты. И также решительно взяла под руку, пока они шли коридором.

«Интересно, за кого она переживает, за Иржика или за меня?» — подумал Бернат. Потом представил образ брата рядом с собой. «За него, паршивца!»

— Куда мы идем? — спросила Эстер.

— На четвертый этаж. Хочу посмотреть сначала его номер.

Поднявшись на лифте и пройдя немного вперед по мягкой ковровой дорожке, они остановились перед дверью.

— Стучите! — Кивнула Эстер, кутаясь в шаль.

Бернат постучал. Дверь открыл охранник с голым торсом, босиком, но в пижамных штанах.

— Ой! — Сказал он и, протянув куда-то руку, вытащил халат, тут же накинув его сверху.

— Где Иржи? — сдвинув брови, грозно спросил Бернат.

— На диване… — пролепетал Йожеф. — Смотрит телевизор.

Бернат отодвинул охранника и зашел в гостиную.

На полу, перед диваном, стоял низкий стол, на котором лежали сыр, хлеб, нож. Дымились две чашки. Громко работал телевизор, показывая развлекательную программу. Иржи, тоже в одних пижамных штанах, лежал на животе и, поедая сыр, громко смеялся над глупыми шутками. Обернувшись на шум, он увидел брата и Эстер. Сзади стоял разводящий руками охранник.

— А вы чего не в постели? — удивленно спросил он, закладывая остаток сыра за щеку.

Вопрос прозвучал двусмысленно. Эстер покраснела, не отводя жаркого взгляда от прекрасного лица и тела Иржи.

— Вы несколько припозднились. — Все также не вставая, нахально продолжил тот. — Время визитов давно закончено. Или ты, Бернат, считаешь, что я должен быть под твоим неусыпным надзором круглые сутки? А зачем ты привел госпожу Эстер? Или тебе кажется, что я лишен нежной женской ласки? Не переживай! У меня есть чудесный друг!

Лицо певицы вспыхнуло от этих грубых намеков. Ей хотелось убежать за дверь и расплакаться одновременно. И еще высказать художнику то, что сладким, но, увы, бесполезным грузом лежало на ее сердце.

— Идемте, госпожа Эстер! Я просто очень устал и паникую по каждому поводу! — Потер лицо Бернат, выпроваживая упирающуюся женщину из номера. Из-за неплотно закрытой двери раздался дружный смех.

— Мы переживаем, а он веселится! — Горько сказал старший брат.

— Не надо ругать его за это. Мы ведь не можем даже представить, что за следующим поворотом готовит для нас судьба. Спокойной ночи!

Она развернулась и ушла в глубину коридора. А Бернат стоял и растерянно смотрел ей вслед.

* * *

Завтрак для постояльцев начался, как всегда, в восемь часов утра. Невыспавшийся Бернат с трудом прятал досаду от неудавшегося вечера. И брат чудил больше, чем обычно, и понравившаяся женщина не пыталась затащить его в постель с первого дня знакомства, как делали другие, едва узнав в нем богатого и известного человека. Он привык отказывать, а не просить. Но эта женщина, может быть, своей непохожестью на других, без блеска алчности в глубоких темных глазах, почему-то прочно обосновалась в глубине его одинокого сердца. Младший, как всегда, оказался прав. Вот интересно, откуда он, такой безответственный и безалаберный человек, так тонко чувствует людскую натуру?

Ожидая плова, Бернат глядел на часы, комкая пальцами салфетку. Черный кофе неприятной горечью оседал на языке. Сегодня должны подъехать представители одной восточной фирмы-поставщика. С их азиатским размахом и склонностью к жульничеству ухо надо всегда держать востро, но мысли, ворочающиеся в голове слишком вяло и медлительно, все норовили уползти в сторону понравившейся ему женщины и там остаться.

А Иржик? Его маленький неугомонный братец оказался потомком древнего рода герцогов Саминьшей! Может, его действительно надо женить? Тридцать три года — возраст уже не юный. А женится на хорошей девушке — дурить перестанет и займется вместе с братом бизнесом. Хотя картины тоже приносят неплохой доход, но он не идет ни в какое сравнение со строительством и продажами.

Над задумавшейся головой Берната кто-то негромко кашлянул. Мужчина недовольно вскинул глаза.

— Доброе утро, братик! — Просиял ласковой улыбкой Иржи. — Как спалось в объятиях Морфея? Или Мор-феи?

— Не было никакой феи. Садись!

За спиной младшего тенью маячил Фаркаш.

— Этого зачем сюда притащил?

— Репутация, знаешь ли, вещь хрупкая. Поддерживать приходится постоянно… — Томно улыбнувшись Йожефу, сказал Иржи.

Охранник нахально сел рядом с художником.

— Охраняю вверенный мне объект двадцать четыре часа в сутки. — С отсутствующим взглядом прокомментировал секьюрити.

— Даже в спальне?

Посмотрев друг на друга, молодые люди рассмеялись и дружно сказали:

— Да!

Поскольку ночной просмотр телепередач под коньячок затянулся на неопределенное время, проснулись они утром на одном диване и под одним покрывалом. Причем Иржи поинтересовался, какого лешего охранник делает в его кровати, а тот сам послал хозяина по этой же дороге, сообщив, что именно господин граф узурпировал его диван. Тем не менее, собрались они одинаково быстро, поскольку Иржи хотел проводить брата.

— Когда собираешься домой?

— Через пару дней. Хочу написать еще несколько этюдов. Я ведь тебе говорил.

Официант принес заказанные блюда и, расставив их на столе, бесшумно ушел, пожелав господам приятного аппетита.

И они начали молча кушать, продумывая дневные планы.

Бернат допил остывший кофе, отодвинул стул и встал из-за стола.

— Я поехал. Не выключай коммуникатор. Буду в перерывах тебе звонить.

— А госпоже Эстер? — показал зубы Иржи.

— А вот это уже не твоя забота! — нахмурил брови старший брат.

— И слава Богу! Удачи, Бернат!

* * *

В парке вокруг отеля весело щебетали птахи, приветствуя ясное солнечное утро без кошмаров и привидений. За одну теплую ночь расцвела сирень, наполняя сладким ароматом свежий и пока не жаркий воздух. В траве копошились скворцы, целой стаей собирая жучков и мошек. А где-то там, за озерами, допевал ночную песню соловей. Видимо, подруга была настолько хороша, что он даже утром продолжал воспевать ее бесподобный облик. Старые ивы привычно шуршали резными вытянутыми листиками, с которых иногда срывались крупные капли, падая на гладь пруда. И тогда по его зеркальной поверхности расходились широкие круги.

Иржи привычно установил этюдник. Пожалуй, кроме воды, отражающей небеса и камыши, он напишет перспективу с распустившимися цветами и высоким пеньком, выглядывающим из оплетающих его розовых побегов.

Набросав на палитру краски и смешав их в нужных сочетаниях, он легко выписывал блики и полутона, солнечных зайчиков, пробравшихся на траву сквозь густые ивовые ветви, и свернувшийся лодочкой лист, одиноко плывущий по синей водной глади. И картина оживала на глазах, напитываясь светом и легким ветерком, гуляющим по траве, капельками росы, блестевшими в бархатистых чашечках соцветий, и строгой чернотой стволов старых ив, являющих миру свое древнее равнодушие.

— Господин Иржи! — тихо подошел сзади охранник. — Да Вы — настоящий волшебник!

Художник нахмурился, сразу вспомнив безумную ночь и исчезающие под его пальцами ссадины на гладкой атласной коже. Но потом улыбнулся:

— Я уже закончил. Ты еще не устал разглядывать небо?

— Нет, я привычный! — В ответ ясно взглянул на него Йожеф. — Мы иногда часами стоим. Работа такая.

— Знаешь, работник, — задумчиво ответил Иржи, вытирая запачканные пальцы, — у меня есть одна мысль. И я хочу ее сделать реальностью.

Он аккуратно собрал свои краски, кисти и положил на пенек рядом с прудом.

— Пойдем! — позвал он охранника.

И они вдвоем подошли к тому месту, где Иржи видел источник радужных струй.

— Я сейчас разденусь и залезу в воду. Мне кажется, что здесь скрыто нечто интересное!

— Да Вы что, господин Иржи? Вода холодная!

— Не холоднее льда. Я быстро.

Художник стащил с себя свитер, рубашку, штаны и носки. Потом оглянулся по сторонам и стянул все остальное. Затем, поеживаясь на весеннем прохладном ветру, он наступил босой ногой в воду.

— Яй! — отдернул обратно. — Холодная!

— Хватит! — Фаркаш схватил его за руку. — Не сходите с ума, господин!

— Сейчас! — Иржи вдруг замер, сосредоточиваясь на чем-то внутри себя. Потом распрямил плечи и спокойно вошел в тихую воду пруда. Глубина, бывшая вначале по колено, постепенно увеличивалась, становясь по пояс. Но Иржи все также сосредоточенно шел вперед. И вдруг остановился, повертев головой. А потом резко наклонился, уйдя под воду целиком. Лишь кончики черных волос плавали по поверхности. Охранник заметался по берегу, сминая руками одежду художника. Но вот поверхность водоема снова забурлила, и живой, смеющийся и мокрый Иржи поднял вверх руки.

— Нашел! — в его правой руке была зажата какая-то черная коробочка.

Он легко выбрался на берег, взял свою рубашку из рук охранника и вытер ей голову. Она сразу промокла. Фаркаш, не раздумывая, стащил с себя куртку и накрыл спину господина. А потом содрал с себя пуловер и начал им вытирать грудь и голову Иржи.

— Представляешь, если кто-нибудь нас с тобой увидит?

— Ерунда, — отмахнулся тот. — Главное — не заболеть! А зачем Вы ныряли?

— Не знаю, Йожеф. Придем в номер, посмотрим.

Они в четыре руки быстро надели на влажное тело свитер, трусы, брюки и носки. Ботинки, усмиряя рвение Фаркаша, художник завязал самостоятельно. Потом дружно, подхватив этюдник и мокрые вещи, двинулись в отель, где их с изумлением проводили глазами чинные и чистые проживающие, а также охранник у двери и дежурная администраторша, выскочившая из-за стойки. Преданно заглядывая художнику в глаза, она искренне предложила всю возможную помощь.

— Ничего не надо, спасибо! — Хлопнув длинными мокрыми ресницами и хлюпнув носом, с улыбкой отказался Иржи. Разочарованная девушка, провожая глазами красивого мокрого мужчину, с досадой вздохнула.

Помывшись, переодевшись и сдав грязную одежду горничной, молодые люди уселись пить горячий чай с принесенными из ресторана мягкими булочками.

— Вы помните, что у нас сегодня тренировка? — спросил Фаркаш.

— Помню. И нам осталось около часа времени, чтобы привести все в порядок и немного разогреться.

— А когда рассмотрим то, что Вы нашли?

— Вечером, мой нетерпеливый друг, вечером! И еще, — Иржи внимательно посмотрел на уминающего булочку охранника, — я бы попросил тебя на время пребывания в отеле называть меня по имени, поскольку ни один хозяин не сидит со своим подчиненным за одним столом и не спит в одном номере. Не будем портить репутацию красивой сплетне о моей ориентации.

Фаркаш покраснел и закашлялся.

— Прежде чем говорить такие серьезные вещи, человеку надо дать дожевать! — проворчал охранник.

— Тебе все это, — Иржи махнул рукой из стороны в сторону, — кажется серьезным? Очнись, детка! Ты уже дорос до того, чтобы знать, что наш мир — просто игра. Мы — фишки. И разыгрывают нас не по нашим правилам. Смотри.

Иржи поднял ладонь пальцами вверх и легонечко подул на кончики. На указательном, среднем и безымянном пальцах загорелись прозрачно — рыжие огонечки. Потом художник медленно раскрыл руку ладонью вверх. Огонечки, спустившись по пальцам, соединились в язычок пламени в центре руки. А потом сжал кулак. Пламя исчезло. А Иржи взял этой рукой следующую булочку и намазал ее маслом.

— Как Вы это сделали? — Восхитился Йожеф.

— Не имею представления. Захотелось — сделал. Раньше не умел. — Пожал плечами художник.

— Так это взаправду?

— Вот про это я и говорю.

— И как же теперь жить дальше? — расстроился Фаркаш. — Мы с моей женой хотим ребенка…

— А ты знаешь, друг Йожеф, с какой он родится судьбой? Какую роль ему назначили свыше?

— Мы его воспитаем достойным человеком!

— Как не люби и не воспитывай, ты только привьешь человеку определенные манеры, оплатишь какое-нибудь образование, чтобы было чем зарабатывать в будущем, да покажешь, что можно или нельзя делать в определенной человеческой среде. А суть, скажем, багаж или базовые игровые настройки, он уже имеет с рождения. Вот ты не задумывался, почему в одной социальной прослойке, у одних родителей, могут вырасти совершенно разные дети? А они воспитывались одинаково. Но один стал, как ты, военным, охранником… У тебя есть брат?

— Да, есть. Спился. — Ответил сразу севшим голосом Фаркаш.

— А другой… понятно.

— Но его, как младшего, много баловали!

— Есть балованные дети, к примеру, дочка нашего мэра, на чьем дне рождения мы вчера гуляли, которые не только не опустились на шею родственникам, но наоборот, вполне успешно ведут собственный бизнес.

— И чем она занимается?

— Сеть оптовых магазинов по всей стране «Звездочка» — продукты и товары первой необходимости.

— Да-а? Это она сама?

— Ну, началось, думаю, с денег, взятых у отца. Но недаром она закончила в свое время Академию Управления и Бизнеса с отличием. И хоть помешана на мне еще с юности, надо отдать ей должное: делец она превосходный! А мир, он может быть таким, как сейчас: солнечным, радостным. А по ночам — вечное полнолуние. Привидения иногда облекаются в плоть, а старые замковые стены, днем оштукатуренные и заклеенные обоями, в густых сумерках оказываются по самую крышу заляпанными кровью.

— Вы это о чем, хозяин?

— Мы договорились? Иржи. Так сейчас меня зовут.

— А когда по-другому?

— Когда господином Измирским, Йожеф. Вставай, хватит лопать. Нам пора на разминку.

— А с ребенком-то что делать? — растерянно вспомнил начало беседы Фаркаш.

— Воспитывать и любить, мой друг, а остальное — не в твоих силах.

Положив в сумки комплекты спортивной одежды и полотенца, граф и его охранник отправились в спортивный зал, на ходу улыбаясь всем встреченным барышням.