Вечером спокойный и задумчивый Иржи в сопровождении молчаливого охранника спустился в ресторан. К ним тут же подошел улыбающийся, как своим любимым родственникам, оставившим наследство, метр Сапеш.

— Мы так Вас ждали к обеду! — Мягко укорил он графа Измирского.

Тот опустил ресницы и очаровательно улыбнулся:

— Вы же знаете, что художники — народ увлекающийся. Стоит увидеть живописную поляну, и сразу забываешь о времени. Поэтому я попрошу у Вас ужин для двух весьма голодных и перебравших свежего воздуха людей.

По взмаху пальцев метра к ним тут же подскочил официант и записал все их пожелания.

— Господин Измирский! — Лучащийся счастьем администратор все никак не хотел отходить от их столика. — Сегодня у нас вполне домашний вечер. Перед публикой выступают только свои: джаз-квартет маэстро Гильони и госпожа Эстер со своими балладами.

— Приятно слышать, что у руководителей отеля хороший вкус. Синьор Гильони чрезвычайно одаренный человек, а его партитура к балету «Любовь гондольера» позволяет расставить акценты там, где фантазия либреттиста оказалась бессильной.

— Истинно, истинно так! — с загоревшимися глазами подтвердил слова художника мэтр Сапеш. — Что стоит только «прохождение гвардии по старому мосту»! Какая мощь заложена в единении барабанов и гобоя! А в конце, помните, вторая скрипка нежно и тихо: ти-ти-ти…

— Очень хорошо. — Иржи поднял бокал с принесенным официантом красным вином: — Ваше здоровье, господин Сапеш. И попрошу Вас передать мое приглашение госпоже Эстер.

— Обязательно! — приложил к сердцу руку метрдотель. — Приятного аппетита!

И унесся между столиков встречать и рассаживать очередных гостей.

Охранник уважительно посмотрел на господина Измирского.

— Вы настолько хорошо разбираетесь в балете?

— Нет, мой дорогой друг, скорее, в балеринах. — Разрезая крылышко, ответствовал Иржи.

Пока Ковач внимательно слушал пассажи великого маэстро, граф Измирский пытался встроить еще один открывшийся ему кусочек в большую картину. Но, либо опять деталей было маловато, либо картина предназначалась не ему.

Медленно поедая подтаявшее мороженое, Иржи сопоставлял и пытался разобрать имеющуюся у него информацию. Девушка — привидение. Кроме него, ее видели раньше совершенно разные люди. Она о чем-то хотела предупредить, но не смогла. Говорила, что он — чей-то потомок. И какая-то женщина хочет до него из-за этого добраться. Говорила про ритуал и жертвы. И просила вернуть сердце. Совершеннейшая ерунда!

Иржи с досадой провел рукой по волосам. Как иногда говорит его грамотный старший брат: баланс не сводится! Но, пока зреют не зависящие от его желаний и поступков события, он может сделать только одно: разобраться со своей родословной и попробовать найти в череде дат, имен и намеков того предка, родство с которым сулит ему возможные неприятности.

Художник доел мороженое и оглядел зал. Как и вчера, известные господа и дамы сидели за столиками, обсуждая друг друга и новости. Отель и его ресторан постепенно становились модным местом. Вон там, за раскидистой пальмой, ближе к сцене, сидел в компании «золотой молодежи» один известный скандальными публикациями художественный критик. Периодически, когда все легкие жертвы были съедены, а каждая их косточка обсосана, он обращал свое пристальное внимание на работы графа Измирского. Язвительным языком, приплетая не к месту и вообще, почем зря, художников Возрождения и иже с ними авангардистов, он проходился по одной из последних работ Иржи, мешая ее с грязью. Вследствие этого охаянная картина выкупалась очередным заграничным банкиром за баснословную сумму, а искусствоведы дружно страдали тем, что страна лишилась одного из своих лучших шедевров. Затем критик приезжал к Иржи домой и, размазывая по щекам коньячные слезы, объяснялся Измирскому в любви, предлагая свои услуги в качестве прикроватного коврика. И вещественным доказательством этому, пока не проспится, валялся за диваном в гостиной. В результате, какая-нибудь сердобольная актриса, уже под утро, обязательно накрывала пледом его бесчувственную тушку.

В vip-зоне, у закатного окна, сидел во всех местах силиконовый модельер в белом костюме, расшитом пайетками. Уходящее солнце, посылая миру прощальные лучи, весело перебирало многочисленные блестюшки, рассылая по потолку и стенам шкодливых и вертлявых зайчиков. Высокие молоденькие девушки, только вступающие в заманчивый и обманчивый рекламный мир, с придыханием слушали каждое вылетающее из его уст слово. Вот одна из них ненароком оторвалась от созерцания совершенств кумира и наткнулась взглядом на насмешливые глаза графа. Бровки на ее белесом личике поднялись, словно она увидала ожившую мумию из блокбастера «Любовь в гробу». Ротик немедленно округлился, а костлявые плечики чуть не выскочили из широкого ворота свободной блузы. Иржи, забавляясь, послал ей воздушный поцелуй. Девушка вспыхнула и отвернулась. Но как раз в этот момент на него взглянул сам вершитель моды. Возомнив, что красавец-граф послал этот поцелуй ему, дизайнер кокетливо повел расшитым на плече погончиком и затрепетал ресничками. Пайетки от этого движения пришли в неистовство, разбрызгивая малиновый свет в глаза сидящим рядом. Иржи хмыкнул и прикрылся бокалом.

Тем временем на сцену, меняя квартет, вышли два гитариста и любимая всеми певица Эстер. Зал, оторвавшись от поедания закусок, дружно похлопал в ладоши. Девушка пела народные песни в своей обработке, а также те, которые заказывала публика. Улыбнувшись горячо встречавшим ее зрителям, она встала к микрофону и, найдя глазами графа Измирского, махнула ему рукой.

— Сегодня я хочу порадовать всех уже полюбившимися песнями, а также некоторыми новинками, написанными известным песенником Матяшем специально для дорогих гостей.

У этой миловидной женщины был чудесный сильный голос, берущий три октавы, и консерваторское образование. Поэтому слушали ее с большим удовольствием. Гитарист сыграл вступление, и женщина запела простенький, но тем не менее постоянно покоряющий сердца, текст о неразделенной любви.

Иржи вздохнул и посмотрел на забытого им в раздумьях охранника. Ковач уныло гонял по пустой тарелке зеленую маслину. Граф поймал взгляд пробегающего мимо официанта.

— Нам еще по тарелочке мяса с овощами и бутылку красного. — Он кивнул на пустую емкость.

Официант ловко забрал посуду и через пару минут поставил перед ними горячие блюда. И налил вино.

Художник рассеянно шарил по залу взглядом, задевая знакомые и незнакомые лица, как вдруг за одним из столиков увидел Эву. Она виделась ему в пол-оборота, нежно поглаживающая по плечу мужчину, сидевшего спиной. Он, сдерживая внезапно стукнувшее с перебоем сердце, опустил глаза. Ему так не хотелось снова бороться самому с собой! Выпив сразу бокал, он поднялся и, извинившись перед охранником, вышел на широкую веранду, опоясывающую ресторан. Солнце уже село, и на синий бархат неба высыпали разноцветные звезды. Луна еще не поднялась, но ее сияние уже пробивалось через шуршащие под ветром древесные кроны.

На улице было достаточно прохладно, поэтому, немного постояв и успокоив сердце, граф зашел в маленький стеклянный тамбур, и прислонился к широкому окну плечом. Из открытой двери зала слышалась музыка и приятный голос Эстер. Но вот, взяв микрофон в руки, певица сказала:

— Каждый вечер, когда я выступаю здесь, то исполняю одну из написанных мной баллад, навеянных легендами этого места. И сегодня я хочу спеть о горячем сердце.

Публика от всей души хлопала певице. Ведь слушать страшилку, сидя в уютном зале с бокалом вина — это ж не принимать участие в событиях!

Женщина, раскланявшись и собрав подаренные цветы, вышла за кулисы. Ее снова сменил джаз-квартет с присоединившимся к нему известным певцом, исполняющим по различным кабакам соул и блюз.

Через некоторое время, переодевшись в скромное темное платье, к их столику подошла госпожа Эстер. Мужчины встали, приветствуя гостью.

— Как поживаете, госпожа Эстер? — поинтересовался граф Измирский. — Вы сегодня очень душевно пели!

— Спасибо! — улыбнулась певица. — Просто я получаю удовольствие от своей работы. Как, наверное, и Вы, граф.

— Конечно. — Он сделал для нее заказ официанту. — Но последняя баллада была выше всяческих похвал. Признаться, у меня мурашки бегали по коже.

— О, да. Вглядываясь в темное и кровавое прошлое этого места, невольно порадуешься за светлое настоящее.

— Вы продолжаете верить в эти сказки? — недоверчиво хмыкнул Измирский, слегка прикасаясь своим бокалом к ее. Послышался тоненький хрустальный звон.

— Конечно, верю. У любого старинного места есть свои кровавые легенды. Знаете, борьба за власть между поколениями, брошенные красивые горничные с младенцами, жестокие госпожи, прижигающие щипцами для завивки пальцы своих рабынь… Каждый замок хранит свою историю.

— Но Вы рассказываете о вырванном и помещенном в драгоценный камень сердце. Это — черное колдовство, самая грязная магия. Не боитесь случайно встретиться с той ведьмой? Ведь Вы всему миру выдаете ее сокровенные секреты! Вдруг толпа, вдохновленная вашими балладами, пойдет разыскивать сердце-камень?

Женщина рассмеялась.

— Мне кажется, что эта история уже в далеком прошлом. Вы — умный человек и понимаете, что ни один аккумулятор не работает вечно. Тем более, биологический.

— А как же девушка-привидение, с которой, по Вашим словам, Вы общались?

— Ну что Вы, это — всего лишь сон, навеянный здешними стенами. Поэтому, можно сказать, что мои баллады — это просто страшные истории, рассказанные на ночь большим и благополучным дядям и тетям.

— А если злая колдунья все же протянет к Вам свои скрюченные пальцы? — улыбнулся граф.

— Тогда я постараюсь вовремя проснуться!

Эстер пододвинула чай и взяла пироженку.

Иржи, мило улыбаясь, смотрел поверх ее головы в зал. К сожалению, певица тоже ничем не могла помочь. Может быть, когда она спит, ее чуткая творческая натура улавливает мысли иногда приходящей к ней призрачной красавицы?

Квартет, тем временем, доиграл последний блюз и, открыв ди-джейский пульт, молодой, но уже известный клубный ведущий зарядил веселую и зажигательную музыку. На танцпол потянулись молодые парочки.

Граф бросил взгляд на подпрыгивающего на стуле Игнаца.

— Иди, танцуй. — Разрешил он парню.

— А Вы?

— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — вопросительно изогнул бровь Измирский. — Ну, дорогой, если ты этого так желаешь…

Граф прикрыл ресницы и, немного задержав дыхание, покрылся прелестным румянцем.

Ковач побледнел, потом покраснел:

— С Вашего позволения! — Он резко вскочил и стал пробираться между столами.

— Ты особо не увлекайся. Я ревную! — Вдогонку крикнул граф.

Эстер рассмеялась серебристым смехом.

— Зачем Вы так издеваетесь над бедным ребенком? Он совсем мальчик и неискушен в нашем светском словотворчестве… Он всего лишь хотел потанцевать.

— Что Вы, госпожа Эстер, как можно! Могу ли я предложить вам тоже самое?

— Потанцевать или посмеяться надо мной? — женщина внимательно взглянула в его темные глаза.

Но граф варился в высшем обществе с пеленок, поэтому, немного наклонившись к ней, прошептал:

— Может, немного поревновать? — он протянул пальцы и накрыл ими ладонь певицы. А потом поднял к губам ее руку и поцеловал. — Мне нравится восхищаться Вами, я очарован блеском Ваших бархатных глаз, что словно звезды, светят мне сегодня в ночи. В Вашем голосе я слышу радость жизни и предчувствие любви, нежность доброго утра и накал ночных страстей. И мне бесконечно хочется любоваться этим прекрасным лицом, принесшим в мою серую жизнь несбыточные мечты…

Не отпуская ее руки, он положил ее ладонь к себе на грудь.

— Чувствуете, как бьется мое сердце? Оно так одиноко… Понимаете, моя мать слишком рано ушла из жизни, и я воспитывался старшим братом… мне так не хватает ласки и тепла…

У женщины на глазах заблестели слезы.

— Перестаньте… перестань, мой хороший мальчик. Ну, разве тебя никто не любит?

— Конечно, любят. За мои деньги. За мой талант. — Иржи покрыл поцелуями ее ладонь. — Но это не любовь. Люди тянутся к славе, богатству. К сильному покровительству. Когда они получают искомое, то иногда даже перестают здороваться. Это — сделка. Причем, чаще всего моя доля оказывается мизерной.

Художник вздохнул, и одинокая слезинка медленно покатилась по его бледному лицу.

— Перестань. — Женщина наклонилась к нему и хотела поцеловать в щеку. Но он развернулся и губами нашел ее губы. Не вставая со стула, пересадил к себе на колени. Рука под столом заскользила между ног, когда как другая с силой прижимала ее голову к его шее. Она, пискнув, обняла его за талию.

— Идем — выдохнул он ей в губы. Пробираясь к выходу, ему вдруг на миг показалось, что красные насмешливые глаза одобрительно смотрят ему вслед, словно говоря: «Ты — мой!»

* * *

Выйдя за дверь, он привлек к себе женщину и бережно погладил ее лицо. Пальцы художника дрожали.

— Что с тобой, милый? — удивилась Эстер.

Тогда он взял ее теплую ладошку и провел ей по своему телу под рубахой. Оно отозвалось безумным желанием и горячим огнем, снова хлестнувшим его острым концом скрученной в тугую пружину страсти. Ему опять хотелось причинить женщине боль и упиваться этим состоянием до оргазма.

Тяжело дыша, он погладил ее нежную шею. А она улыбнулась и взглянула ему в глаза.

— Боже! Нет! — она отпрянула от Иржи, вжавшись в стену. — Не надо!

Мутным и тяжелым взглядом, превозмогая себя, он обвел глазами стены пустынного коридора. На них плясало призрачное черно-красное пламя. А где-то далеко, на задворках почти отключенного сознания, раздавался дьявольский женский хохот.

Чудом контролируя себя, граф упал перед испуганной женщиной на колени.

— Прости, милая Эстер. Сегодня не наш день. А это место, оно действительно, проклято.

Он поднялся и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к себе.

* * *

Холодный душ в номере постепенно прояснил его рассудок.

— Если я отсюда не сбегу, то быстро сойду с ума. Или убью кого-нибудь. — Сказал он сам себе, всматриваясь в красные отблески ушедшего пожара в своих черных глазах. Он надел халат и вышел в спальню. Включив свет, расставил у стены написанные за два дня этюды. А потом взял лист бумаги, акварель и, закрепив бумагу на доске, начал по памяти рисовать девушку с белыми светящимися волосами. Как стоит она на скале, машет тонкой рукой, а ветер развевает ее косы и платье.

* * *

Эстер сидела в забронированной за ней комнате персонала отеля и плакала. Ей казалось, что своими руками она не дала свершиться главному чуду в ее общем-то обычной жизни. Сама оттолкнула человека, который всегда безумно нравился. Ведь там, в городской квартире, в маленькой комнатке, куда посторонние не допускались, висела его картина, купленная на деньги с многих концертов. На ней была изображена суровая гористая местность. Низкие серые тучи. Камень и небо. А на переднем плане, вполоборота к зрителю, сидел молодой воин. Сильный ветер трепал на непокрытой голове черные длинные волосы. Тонкий нос с раздутыми крыльями, складка между бровей выдавали в нем решительную и чувственную натуру. Черные глаза смотрели вдаль. А рука рыцаря опиралась на рукоять меча.

Когда-то художник рисовал натурщика. Но сейчас, спустя годы, он сам стал похож на упорного и смелого воина, зорко стоящего на страже порядка и справедливости. А она — испугалась. Что ей привиделось в его глазах, столь страстно смотрящих на нее?

Она зарыдала сильней. Все. Приблизившаяся к ней вплотную сказка неожиданно окончилась, так и не начавшись.