— Думаю, мы готовы к разговору с советским премьер-министром, Бак, — сказал президент. — Телефонистка ждет указаний. Просто попросите ее связаться с Москвой.

Бак поднял трубку, услышал голос телефонистки:

— Да, сэр?

Бак отдал распоряжение. В трубке послышались обычные сигналы, как при заказе международного разговора, но не было обычных шумов и тресков. Ожидая, пока дадут Москву, Бак посмотрел на президента.

Казалось, президент чуть ли не погрузился в сон. Баку говорили, что президент умеет мгновенно засыпать на несколько минут и тут же просыпаться. Еще Бак понял, что президент воспитал в себе привычку к кризисным ситуациям. Позволь он каждому кризису сбирать свою дань, давно бы умер от тревог и переживаний. Сейчас же, полузакрыв глаза, расслабив мышцы лица, президент казался моложе, ближе к своему настоящему возрасту. Нет, думал Бак, никому еще никогда не удавалось привыкнуть к постоянному напряжению. Ответственность наложила густые тени под глазами президента, оттиснула жесткие морщины вокруг рта, заставила еле заметно дрожать его руки.

— Алло! — внезапно раздалось в трубке по-русски. — У телефона премьер-министр.

— Господин премьер, говорит президент Соединенных Штатов.

— Естественно, — ответил премьер. — Кто же еще? На то и телефон провели. — Невероятно, но голос его звучал чуть ли не шутливо.

Бак перевел его слова президенту.

— Господин премьер-министр, я звоню вам по линии связи, которую наши правительства договорились постоянно держать открытой. Сегодня она используется впервые. Я обращаюсь к вам с делом чрезвычайной важности и не терпящим отлагательств.

Теперь на другом конце провода, в Москве, чей-то голос начал переводить слова американского президента. Тут же, кивнув Баку, президент заговорил снова, и Бак начал быстро переводить сам, заглушая голос московского переводчика.

— Господин премьер, в силу неотложности сложившихся обстоятельств, я надеюсь, что вы согласитесь беседовать с помощью одного переводчика. Разумеется, я совсем не против, чтобы ваш переводчик слушал и проверял, правильно ли мой переводчик излагает все нюансы того, что я вам говорю, но нам нельзя терять ни секунды, а разговор предстоит сложный. Два переводчика сделают его еще сложнее.

Бак закончил перевод, и наступило напряженное молчание. Бак ощутил себя маленькой мошкой, зажатой в жерновах воли этих двух людей. Их власть и сила, казалось, переливались по телефонным проводам, хотя между ними и лежали тысячи миль. Впервые за годы работы Бак почувствовал, что перевод у него идет с трудом. И понял, что от этого первого столкновения характеров будет зависеть многое. Ему хотелось убежать отсюда, исчезнуть, и в то же время он был захвачен происходящим.

Советский премьер уступил, но эта уступка была незначительной.

— Пожалуйста, пусть переводит ваш.

— Возможно, господин премьер, причина моего звонка окажется несущественной, — продолжал президент. — Но сложившаяся ситуация не имела прецедента и способна перерасти в трагедию, будь неверно интерпретирована.

— Это вы о самолетах, идущих в сторону СССР через Берингово море, которые засекли наши радары? — в упор спросил премьер.

У президента от изумления широко раскрылись глаза, но он тут же взял себя в руки и — невероятно, но факт — подмигнул Баку.

— Да, именно поэтому я и звоню вам, господин премьер, — сказал он. — Не сомневаюсь, что ваши радары и средства слежения столь же совершенны, как и наши, и что не совсем обычная ситуация не осталась ими незамеченной.

— Мне доложили об этом пятнадцать минут назад. — В ровном невыразительном голосе премьера не звучало никаких эмоций. Собеседники будто играли в словесный покер, превратив Бака в посредника. — Мы еще не успели идентифицировать их, — так же бесстрастно продолжал премьер. — Полагаю, господин президент, вы позвонили мне сообщить, что ваши самолеты, совершающие разведывательный полет, в очередной раз якобы сбились с курса. Я неоднократно предупреждал вас в публичных выступлениях, а также по дипломатическим и военным каналам, что постоянное патрулирование советских границ вашими боевыми самолетами составляет угрозу миру. Скандальный инцидент с «У-2» явился лишь наиболее на сегодняшний день ярким примером ваших хронических провокационных действий. Но не приходило ли вам в голову, что наше терпение не…

— Произошла ошибка, и ошибка серьезная, — резко перебил его президент. И кивком велел Баку переводить. Бак заговорил, заглушая советского премьера, и ощутил в собственном голосе дрожь. Премьер смолк. Бак повторил слова президента.

— Ну-ну, — недоверчиво, по-крестьянски осторожно и хитро хмыкнул премьер. — Хорошо, выкладывайте ваши тайны.

— Никакой тайны нет. Бомбардировочная группа пересекла рубеж гарантированной безопасности. Полагаю, вы информированы о нашей системе гарантированной безопасности?

— Да, я знаю, что вы именуете системой гарантированной безопасности. Ваша печать освещала ее достаточно широко. Так она, что, на поверку оказалась не такой уж гарантированной? — В трубке послышался смешок.

У президента побелели уголки рта. Затем он рассмеялся тоже:

— Совершенно верно. — Бак понял, как трудно дался президенту этот смех, но почувствовал, что почему-то рассмеяться было необходимо. — Группа наших бомбардировщиков, каждый с двумя двадцатимегатонными бомбами на борту, летит по направлению к СССР со скоростью полторы тысячи миль в час.

Голос советского премьера теперь звучал раздумчиво. Таким голосом проницательный и терпимый взрослый поучает мальчишку.

— Мы с большим интересом будем наблюдать за тем, как вы отзовете их. Всего лишь две недели назад в речи перед новобранцами школы ВВС в Колорадо вы утверждали, что ВВС США никогда не станут угрозой миру, но всегда останутся лишь фактором сдерживания войны, — мягко сказал он. — Надеюсь, сей пустяковый инцидент заставит вас пересмотреть свою точку зрения.

— Сейчас не до чтения морали, господин премьер. Положение дел куда более серьезно, чем вам представляется. Пока что нам не удалось отозвать самолеты. — Голос президента тоже звучал мягко и терпимо. — От несчастных случайностей никто не застрахован. Останься капитан «Калинина» в живых, он бы это подтвердил.

Президент намекал на оставшийся в тайне инцидент, имевший место восемь месяцев назад: советская подлодка, вторгнувшаяся в трехмильную зону в районе Сан-Франциско, была немедленно обнаружена и потоплена кораблями и вертолетами ВМФ США. Ни американцы, ни русские не хотели предавать инцидент огласке.

Наступило зловещее молчание. Когда несколько секунд спустя премьер заговорил, его слова падали медленно и резко, в них звучала неприязнь:

— Ваши летчики сошли с ума?

— Не знаем, господин премьер. Не исключены технические неполадки. Установить радиосвязь мы не сумели, видимо, препятствуют ваши глушилки. Сейчас самолеты летят, повинуясь, видимо, приказу, который передается машинами. Но точно мы не уверены. Я могу сказать вам лишь одно: произошел несчастный случай. Мы не пытаемся ни спровоцировать войну, ни начать всеобщее нападение на Советский Союз.

— Почем это знать темному русскому вроде меня? — резко спросил премьер, по-прежнему сохраняя интонации снисходительного упрека. — Почем мне знать, не идут ли на нас волны ваших самолетов так низко, что их не видит радар? Почем мне знать…

Снова, кивнув Баку, президент перебил его:

— Ваши средства слежения, господин премьер, предоставляют вам почти ту же информацию, что мои мне. И если вы дадите мне время объяснить, я надеюсь доказать вам, что мы считаем происшествие серьезным, полностью принимаем ответственность за него и пытаемся исправить положение.

Президент замолчал. Молчание затянулось, превращая вежливую паузу в противоборство характеров. Бак поежился в кресле, опять ощутив себя маленькой мошкой в мощных жерновах. Неприятное ощущение, чисто физически.

— Продолжайте, господин президент, — сказал премьер.

— Как вас уже информировали ваши люди, каждую бомбардировочную группу сопровождает к рубежам эскорт истребителей, — объяснял президент. — В ближайшее время ваши службы слежения доложат вам, что эти истребители, дав форсаж, предприняли попытку перехватить и сбить наши бомбардировщики. Это делается по моему непосредственному приказу. У трех истребителей уже вышло горючее, и они, по всей вероятности, упали в море.

Снова короткая пауза, но уже совсем другая.

Когда премьер заговорил снова, Бак уловил волнение в его словах:

— Вы приказали американским истребителям сбить американские бомбардировщики? Так я вас понял?

— Вы меня поняли совершенно правильно, — подтвердил президент. — Я уже это приказал. Если табло слежения в пределах досягаемости, вы сможете убедиться сами, что истребители легли на обратный курс и пытаются перехватить бомбардировщики.

— Табло находится у меня перед глазами, господин президент, — ответил премьер. — Мои эксперты уже отметили изменения в числе ваших истребителей. — Он помолчал. — Мы не уверены, что они действительно выпустили ракеты по вашим бомбардировщикам. Мы не уверены до сих пор, что у них вышло горючее. Возможно, они пикируют, чтобы уйти от наших радаров, и идут домой на базы — или на Россию…

— В таком случае у вас плохие радары, сэр. Мы ясно видели, как три наших истребителя выпустили ракеты, упав затем в океан. На высоте двадцати тысяч футов пилоты автоматически катапультировались, и их капсулы были отчетливо видны на наших экранах.

— И на наших тоже, господин президент, — мягко сказал премьер. — Я отнюдь не сомневался, что они предпринимают усилия, просто хотел услышать ваши объяснения. Также я хотел услышать, что приказ о преследовании был отдан лично вами. — Он опять замолчал, и, когда заговорил снова, в словах прозвучали странные интонации: — Тяжело посылать людей на верную смерть, правда?

— Да, — ответил президент просто.

Снова Бак услышал приглушенный разговор на другом конце провода, но сумел разобрать лишь несколько слов. Бак быстро написал в блокноте: «Кто-то пытается убедить премьера, что его морочат, что надо нанести ответный удар всей мощью» — и подвинул блокнот президенту.

Внезапно в трубке отчетливо раздался голос премьера:

— Нет! — яростно отрезал он. — Решения буду принимать я сам!

И его голос снова зазвучал размеренно и спокойно:

— Кое-кто из моих советников, господин президент, уверен, что и «несчастный случай», и ваш звонок — обман. Хотят немедленно нанести ответный удар. Я запретил. В конце концов, нарушение воздушного пространства СССР еще не имело места. Однако должен сказать вам, что, если вашим истребителям не удастся сбить ваши бомбардировщики, мы будем вынуждены сделать это сами. Затем приведем в состояние повышенной готовности МБР и иные средства возмездия. На тот случай, если за «несчастьем» скрывается нечто более серьезное. Одна-единственная эскадрилья ваших бомбардировщиков меня нисколько не беспокоит. С ними мы справимся. Но ваши истинные намерения мне пока не ясны. Я приму меры предосторожности.

— Я понимаю, что вы обязаны принять подобные меры, господин премьер. И надеюсь, что вы сумеете сбить наши самолеты. Но разрешите мне призвать вас не предпринимать шагов, которые могут стать необратимыми. Я даю вам честное слово, что произошла ошибка. Но ведь вы понимаете, что, если начнете запускать ракеты, я не смогу запретить своим военным ответить тем же. И тогда что останется от нашего мира?

— Думаю, мы сумеем обеспечить свои интересы, господин президент. — Голос премьера посуровел.

— Я хочу быть уверенным, что вы поняли, что произошел несчастный случай, и не предпримите никаких необратимых шагов, — размеренно проговорил президент.

— Я понял, — хмуро ответил премьер. — Хотите сказать что-нибудь еще?

— Да. Я приказал провести вторую прямую линию между командованием стратегической авиации в Омахе и соответствующим штабным учреждением советских вооруженных сил. Если вы дадите санкцию, подобный прямой провод может быть включен немедленно. — Президент запнулся. Бак поднял на него взгляд. Президент глубоко вздохнул, словно измотанный бейсболист, собирающийся с силами перед новой подачей. — Наши люди в Омахе окажут вашим военным всяческое содействие в уничтожении наших бомбардировщиков, если это не удастся нашим истребителям.

Несколько секунд советский премьер собирался с мыслями. Когда он заговорил, слова его, как ощутил Бак, дышали неподдельным гневом:

— Господин президент, советские вооруженные силы вполне в состоянии обеспечить оборону страны. Мы не нуждаемся в вашем техническом содействии и не желаем его.

— Воля ваша, — спокойно ответил президент. И вдруг понизил голос так, что Бак был вынужден переспросить. Посмотрев на президента, он понял, что президент понизил голос намеренно:

— Господин премьер, я, к сожалению, должен информировать вас, что, несмотря на любые принятые вами меры, два из шести самолетов, по всей вероятности, все равно достигнут цели, поскольку применяют новую противозенитную тактику и оснащены новыми средствами маскировки, о которых вам вряд ли известно. Мои специалисты считают, что два бомбардировщика смогут выйти на цель и сбросить бомбы.

Премьер тут же сменил тон:

— Какая им определена цель?

— Москва.

Затянувшуюся чуть ли не на полминуты паузу прервал премьер-министр:

— Я позвоню вам, господин президент, когда определятся результаты, достигнутые истребителями. Подготовьте второй прямой провод, о котором вы говорили, к включению.

Голос его звучал ровно, безжалостно, без тени эмоций.

Повесив трубку, президент посмотрел на Бака и сказал:

— Пойдемте посмотрим на табло.

Он провел Бака в соседнюю комнату, где перед уменьшенной копией табло, установленного в Пентагоне, собралась группа специалистов. Никто даже не обернулся к нему. Все встали, но не сводя глаз с табло, понимая, что президент пришел наблюдать последствия принятых им решений.

За последующие пять минут в комнате не было сказано ни слова. Произошли же два события: последний из истребителей, участвующий в безнадежной погоне за «виндикейторами», выпустил свои ракеты и исчез с экрана. А «виндикейторы» пересекли тонкую зеленую линию, обозначавшую границу СССР.

Подождав еще чуть-чуть, президент кивнул Баку, и они вернулись в кабинет.

Бак понял: фактически они теперь находились в состоянии войны. Вторжение произошло.