На столе генерала Боугэна стоял «контактный» телефон, который не использовался ни разу за все время его службы в Омахе. Телефон приводился в действие просто нажатием кнопки, и из маленького квадратного усилителя доносился голос собеседника.

Этот «контактный» телефон был предусмотрен специально на случай необходимости установить связь с военным командованием любого потенциального противника.

Телефон обладал собственной специфической аурой. Раздражал, нервировал какой-то своей странной противоречивостью, осквернял, казалось, того, кто прикасался к нему. Проверявшие его связисты делали это с явной неприязнью. Если почти что любой другой прибор в зале ассоциировался с кем-то из операторов как его «личное» хозяйство, то с «контактным» телефоном никто ассоциироваться не желал. Он чуть ли не физически олицетворял присутствие в зале противника. Все понимали, что телефон не может подслушивать их, что при необходимости использовать его он будет подвергнут целой серии дотошных проверок, но все равно он воспринимался своего рода неприятельским символом, вызывающим раздражение и неприязнь.

Несколько минут назад генералу Боугэну звонил адъютант президента, передавший приказ привести телефон в действие, поскольку принимаются меры по установлению прямой радиосвязи с командованием советской ПВО. И вот под кнопкой телефона уже вспыхнул красный сигнал. Протянув руку, генерал Боугэн спокойно нажал кнопку. В зале царило гробовое молчание. Замерли даже те, кто находились вне пределов слышимости.

— У аппарата генерал Боугэн, начальник центрального пункта управления стратегической авиации, — сказал Боугэн.

Послышалось легкое потрескивание эфирных разрядов, затем раздалась безупречная английская речь.

— Говорит переводчик главнокомандующего силами ПВО маршала Невского. Маршал Невский приветствует вас и просит передать, что слышит вас хорошо. Как слышите нас?

— Слышим вас хорошо, — ответил генерал Боугэн. — Я не получал никаких указаний относительно предмета обсуждения. Получили ли указания вы, маршал?

Переводчик быстро заговорил по-русски, ему ответил ровный густой бас.

— Никаких, генерал, — сказал переводчик. — Кроме указаний установить связь с вашим штабом.

Наступило молчание. Полковник Касцио перевел взгляд с генерала на «контактный» телефон. Он, казалось, был зачарован, загипнотизирован чем-то неотразимым, но в то же время отталкивающим. Зазвонил красный телефон.

— Генерал Боугэн, говорит президент. Прошу вас подключить этот телефон к микрофону внутренней связи, чтобы все присутствующие слышали меня. Прошу также включить в эту линию «контактный» телефон, чтобы меня ясно слышали в штабе советской ПВО.

— Слушаюсь, господин президент, — ответил генерал Боугэн и, обернувшись к полковнику Касцио, отдал распоряжение. Через десять секунд все было готово.

— Теперь, господин президент, вас слышат все, — доложил генерал.

— Господа, говорит президент. — Сильный молодой голос растекался по залу, заглушая даже вечный гул приборов. Все офицеры машинально встали по стойке «смирно», вытянув руки по швам, устремив взор вперед. — То, что я говорю, слышат командование советской ПВО, сотрудники премьер-министра СССР в Кремле, начальники штабов вооруженных сил США в Пентагоне, командование стратегической авиации в Омахе, наш посол в Советском Союзе и постоянный представитель СССР в ООН. Любые распоряжения, отданные мною американскому военному и гражданскому персоналу, должны рассматриваться как непосредственные прямые приказы Верховного Главнокомандующего, которые надлежит выполнять полностью, безоговорочно и незамедлительно.

Президент сделал паузу. Генерал Боугэн обвел взглядом зал. Его охватило чувство нереальности происходящего, в мыслях все поплыло как в тумане, в сюрреалистическом кошмаре, где распадался привычный мир. Сон наяву, и в то же время — неизбежная жестокая действительность, которую не стряхнешь, очнувшись, как стряхиваешь остатки примерещившегося кошмара.

— Сложилась трагическая ситуация, — медленно и внушительно проговорил президент. Из «контактного» телефона доносились приглушенные звуки русского перевода. — В силу какой-то ошибки, по всей видимости технической, группа американских бомбардировщиков проникла в воздушное пространство Советского Союза. Мы предполагаем, что они предпримут попытку бомбить Москву. Каждый бомбардировщик несет по две двадцатимегатонные бомбы. Хотя средства советской ПВО активно пытаются пресечь их полет, есть все основания полагать, что по меньшей мере два бомбардировщика прорвутся к цели. Произошла трагическая ошибка. В наши намерения не входит — я повторяю: не входит — вступать в войну с Советским Союзом. В настоящий момент премьер-министр Советского правительства находится в пути на пункт управления, расположенный за пределами Москвы. Когда он снова свяжется со мной, я сделаю все, что в моих силах, дабы убедить его в нашей искренности.

Президент снова сделал паузу. Когда он заговорил опять, он говорил так медленно, что каждое слово, казалось, зависало в воздухе.

— Эта линия связи соединяет единственных людей в мире, способных спасти его от ядерной катастрофы. Мы должны сделать все возможное, чтобы не дать нашим бомбардировщикам достичь Москвы. В то же время мы должны твердо убедить русских, что произошел несчастный случай, но никоим образом не прелюдия к всеобъемлющей агрессии со стороны США. Я уже сделал все, что зависело лично от меня, для выполнения этих двух задач. Отозвать самолеты оказалось невозможным, но попытки установить с ними радиосвязь неустанно продолжаются. Для всех американских вооруженных сил, как наступательных, так и оборонительных, отменена «красная» готовность, в чем советское руководство могло убедиться с помощью национальных технических средств наблюдения. Советское руководство признает теперь, что их ПВО может не суметь воспрепятствовать прорыву нашей шестой эскадрильи. Перед ним стал вопрос вопросов: должны ли они нанести ответный удар по территории Соединенных Штатов? Советский премьер-министр сообщил мне, что некоторые из его генералов высказываются в пользу нанесения такого удара. — Голос президента дрогнул. — Что вполне понятно.

Ловящий слова президента полковник Касцио мгновенно осознал их смысл, и его охватила ужасающая растерянность. Он знал, что, окажись на месте разгневанных русских офицеров, среагировал бы точно так же. Касцио обвел глазами коллег. Необычность ситуации парализовала всех.

— Советский премьер занял такую же позицию, какую, думаю, в его положении занял бы я. Отложил принятие решения о нанесении ответного удара. Я думаю, он склонен верить в неумышленность случившегося. Но мы должны твердо убедить в этом и советского премьера, и его главных советников. Я приказываю каждому американцу оказать полное содействие советским офицерам в любых мерах, которые они предпримут для уничтожения наших вторгшихся самолетов. Это категорический и безоговорочный приказ. Предоставить любую информацию, которую запросят советские офицеры. Хочу подчеркнуть, что любое колебание, любая попытка утаить информацию могут иметь самые трагические последствия. Есть ли ко мне вопросы?

Президент смолк. Вопросов не последовало.

— Господа, желаю вам удачи, — сказал президент. — Все мы оказались в трудном положении. Ожидаю, что все вы проявите патриотизм и без малейших колебаний выполните мои приказы.

Раздался щелчок. Президент положил трубку.

Генерал Боугэн обернулся к полковнику Касцио. Позеленевшие глаза полковника яростно блестели в приглушенном свете. Неожиданно из «контактного» телефона послышался голос советского переводчика:

— Ракеты «Бладхаунд» снабжены как тепловой, так и радарной системами наведения? — спросил он. — Ряд наших самолетов был сбит ракетой, которая, похоже, наводилась не на источник теплового излучения, а на радиопередатчик. Может такое быть?

— Полковник Касцио ответит на ваш вопрос, сэр, — сказал генерал и кивнул полковнику.

Полковник Касцио в упор смотрел на генерала. Даже при тусклом освещении было видно, как побелело его лицо и слегка закатились глаза. Затем его горло сжалось в непроизвольной конвульсии, как у рыдающего человека, но с губ не сорвалось ни звука. Он покачал головой, протянул палец к кнопке под «контактным» телефоном, но в дюйме от кнопки палец застыл. Застыло все тело полковника, охваченное, казалось, приступом паралича. Ни звука, ни дрожи — он просто напрягся и застыл, как завороженный.

Генерал ощутил привкус дурноты. Человек далеко не сентиментальный, он знал, что не обладает глубокой интуицией. Однако прекрасно понял, какому чудовищному явлению оказался свидетелем. Годами полковника Касцио натаскивали хранить военную тайну, не выдавать секретов и подозревать советских. Он прожил полжизни, храня в уме данные, озаглавленные «совершенно секретно», и упорно, с безустанным прилежанием замуровывал их в святая святых своего мозга. Теперь же от него требовали идти против усвоенного рефлекса, сломать инстинкт, вбиваемый в него на протяжении всех лет службы. Но в то же время он был приучен выполнять приказ, любой приказ, поступивший от законного начальства. Все вместе взятое — это уже было чересчур, и полковник Касцио оказался перед дилеммой столь крутой и жестокой, что не мог даже сдвинуться с места.

Генерал Боугэн тронул его за руку. Это было все равно что коснуться мраморной статуи. Другой рукой генерал нажал «контактную» кнопку.

— Отвечайте, полковник! — громко и повелительно сказал генерал. — Советские офицеры слышат мои слова.

Напряжение, возникшее в зале, физической болью сжимало уши.

— Я вам приказываю! — повысил голос генерал.

Полковник, ощерив зубы, ответил генералу невидящим взглядом.

— Я вам приказываю, — повторил генерал мягко.

Полковник Касцио испустил стон. Бессмысленный вопль агонии и отчаяния. Тело его расслабилось, он затряс головой.

— Маршал Невский, с полковником, нашим специалистом в интересующей вас области, случилось что-то вроде припадка, — сказал Боугэн. Заговорил переводчик, в «контактном» телефоне зазвучал гул голосов, становившихся все громче по мере того, как Боугэн слушал их. — Мы приняли меры на подобный случай. Каждый оператор центрального пункта управления имеет дублера, располагающего точно таким же объемом информации. — Генерал сделал паузу. Дублер Касцио, подполковник Хэндел, находился на месте. Но Хэндел не сводил с Касцио глаз. Они были близкими друзьями. Генерал Боугэн всеми силами пытался не утратить над собой контроль, сохранить ясность мысли. Необходимо снять подозрения, растущие, как он понял, в далеком советском штабе. Нельзя даже рисковать тем, что еще кто-нибудь среагирует подобно Касцио. Палец генерала скользил по списку на столе. Миновав Хэндела, он остановился на фамилии сержанта, дублировавшего обоих офицеров. — Сержанту Коллинзу немедленно прибыть на командный пункт! — скомандовал он.

Раскрылась боковая дверь, в зал трусцой вкатился толстый сержант средних лет и замер навытяжку перед генералом.

— Ответьте, сержант, ракета «Бладхаунд» оснащена как тепловыми, так и радарными средствами наведения?

— Так точно, сэр, обоими, — с радостной улыбкой херувима отвечал сержант.

— Можно ли перегрузить радарное устройство увеличением мощности сигнала? — быстро спросил советский переводчик. Гул голосов в советском штабе замер.

У генерала Боугэна камень с души упал. Похоже, они поверили ему.

— Так точно, сэр, его можно перегрузить увеличением мощности сигнала и максимально быстрой сменой радарных частот, — отрапортовал сержант Коллинз. Угодливая херувимская улыбочка не сходила с его лица, он не замечал, как смотрят на него офицеры в зале, не отдавал отчета, что непроизвольно играет роль Иуды. — Тогда взрыватель воспримет всплеск мощности как близость к цели и детонирует боеголовку.

— Спасибо, генерал Боугэн, — тихо сказал переводчик. — Информация уже передана. Мы переключили всю сеть связи управления ПВО на наш штаб.

И с быстротой молнии генерал Боугэн осознал, что с помощью новой системы связи его командный пункт практически направляет действия советской противовоздушной обороны.

Новая информация почти мгновенно нашла отражение на табло. Два импульса, отраженных от советских истребителей, начали сближаться с одним из «виндикейторов». Когда они оказались в пяти милях от него, от «виндикейтора» отделились две крохотные точки. Выпущенные «Бладхаунды» зависли чуть ли не неподвижно, пока включались их двигатели. И, не успев отдалиться от «виндикейтора», тут же были взорваны с помощью информации, предоставленной сержантом Коллинзом. Немедленно зеленый нарост, расплывшийся на экране, обволок и скрыл «виндикейтор». А затем безобразное пятно расплылось до беспредельности, поглотив и оба советских истребителя: они оказались слишком близко от взорвавшегося бомбардировщика.

Лампочка на «контактном» телефоне погасла. Повернувшись, сержант Коллинз медленно вышел из зала, сгорбившись и обмякнув, как будто из него выпустили воздух.

Боугэн снова посмотрел на Касцио. Казалось просто невероятным, что тот очнулся и пришел в себя. В глазах погас безумный блеск, взбугрившиеся мышцы расслабились. Касцио, снова производивший впечатление абсолютно нормального человека, извинился за свое поведение несколько минут назад.

— Виноват, генерал, — сказал он. — Просто не мог себя заставить. Даже не помню толком, что произошло. В глазах побелело так, что я лишился и зрения, и дара речи. Думаю, сейчас я уже в полном: порядке.

— С каждым может случиться, полковник, — ответил генерал. Но знал, что сказал неправду, и Касцио знал это тоже. На деле же генерал Боугэн очень внимательно присматривался к своему помощнику и даже обдумывал, не заместить ли его сержантом Коллинзом. В теории Коллинз знал технические детали не хуже Касцио. Но в силу подготовки, навыков и умения проявлять интуицию полковник Касцио был куда более ценным сотрудником. Нет, придется оставить на пульте его. Генерал отвернулся, но тут полковник Касцио схватил его за руку.

— Я думаю, мы угодили в расставленную нам русскими ловушку, сэр, — напряженно, но сдержанно сказал Касцио. — Мы знали уже несколько недель, что они пытались влезть в нашу систему гарантированной безопасности. Я считаю, они сами хотели, чтобы все так случилось. Надо немедленно объяснить президенту, что это — ловушка, что русские просто тянут время, чтобы подготовить к запуску свои МБР и подтянуть бомбардировщики к выгодным рубежам второго удара.

— Но у нас нет никаких данных о передвижениях их бомбардировщиков, — резко ответил генерал Боугэн.

— Генерал, бомбардировщики могут лететь слишком низко, чтобы оказаться в пределах досягаемости радаров, — настойчиво гнул свое Касцио. — А что, если через Северный полюс уже идут на нас армады самолетов? Они уже могли запустить МБР по траекториям известных нам и идентифицированных спутников. Припомните, сэр, наши расчеты показывали, что русские вполне могут использовать эти спутники для маскировки МБР.

— Возможно, но я не намерен докладывать ни о чем, что не подтверждается достоверными фактами, — возразил генерал Боугэн.

— Считаю нашей обязанностью рекомендовать немедленное нанесение массированного удара авиацией с последующими ударами по мере приведения в готовность МБР, — заявил полковник Касцио.

— Право принимать подобные решения — прерогатива Пентагона и президента, — медленно процедил генерал Боугэн.

— Послушайте, генерал, они же в Пентагоне не знают того, что знаем мы. Они не получают информации из первых рук, их не обучали давать оценку действиям противника, готового на любую уловку. Они только и умеют что играть в политические игры. И президент тоже. Только мы, работающие в этом зале, понимаем в военных вопросах. Война — наш бизнес, и мы знаем его куда лучше любого другого. Прими мы сейчас решительные меры, положение еще можно спасти, Пусть мы даже отменили «красную» готовность, все равно у нас достаточно бомбардировщиков в воздухе, чтобы нанести парализующий первый удар. Вы же видите на Большом табло: наши представления о русской ПВО оказались куда как преувеличены.

У генерала гудела от боли голова, казалось, перегруженные нейроны перегорают, как волоски электролампочек. Импульсы и знаки на Большом табло представлялись таинственными и устрашающими загадками. Одним махом, одной командой он мог все упростить. Генерал сел.

Полковник Касцио продолжал говорить, но генерал уже не воспринимал отдельных слов, один лишь шепоток убеждения. И вдруг ощутил странное чувство товарищества с полковником. Он испытывал горькое недовольство туманным и далеким начальством в Вашингтоне, теми безликими «некто», возложившими на его плечи столь тяжкий груз.

Он сжался в комок, пытаясь стать меньше, незаметнее, укрыться. Непроизвольно стиснув кулаки, он жадно глотал воздух, и вдруг ему совершенно по-детски стало жалко себя: ну что же это на него все сваливают! Во рту накапливалась слюна, он втискивался в кресло все глубже, память отказывалась фиксировать события последних минут, он погружался в сладостное забытье полной безответственности, в какое-то примитивное первобытное отупение. Грудь теснил рвущийся наружу хриплый вопль, первозданность которого сразу принесет облегчение. Стало тепло, легко, безбоязненно. Вопль достиг губ.

И тут полковник Касцио повернулся к нему лицом. Одного взгляда на это лицо было достаточно. В глазах полковника снова вспыхнул холодный стальной блеск. Полковник Касцио был невменяем, безумен. И его безумный вид отрезвил пылавший мозг генерала. Медленно генерал Боугэн поднялся из кресла. И улыбнулся своему заместителю ровной улыбкой цивилизованного человека.

— Возможно, вы не отдаете себе в этом отчета, полковник, но вы подстрекаете к мятежу, — тихо произнес генерал. — Еще одно слово, и я прикажу удалить вас отсюда.

Полковник Касцио согласно кивнул, но по-прежнему застыл в напряжении.

Снова по залу разнесся голос президента:

— Скажите, генерал Боугэн, эскадрилья выйдет из радиомолчания на подходе к Москве?

— Так точно, сэр, им предписывается установить постоянную радиосвязь перед заходом на бомбометание.

— Когда они выйдут в район бомбометания?

Генерал Боугэн быстро прикинул в уме:

— С минуты на минуту, сэр.

— Хорошо, — сказал президент. — Обеспечьте мне связь лично с командиром эскадрильи, как только он вызовет, вас по радио.

— Слушаю, сэр, — генерал Боугэн сделал жест подполковнику Хэнделу, и тот стремглав выбежал из зала отдать необходимые распоряжения.

На «контактном» телефоне снова вспыхнул сигнал. Послышалась торопливая русская речь, тут же, заглушая ее, заговорил переводчик:

— У аппарата маршал Невский. Все наши бомбардировщики оснащены недавно разработанным устройством, ловящим сигналы неприятельских радаров и искажающим их. Когда сигнал поступает на радар обратно, он дает искажения от пяти до ста миль. Мы предполагаем, что ваши самолеты оснащены аналогичным устройством. Ваши средства обнаружения тоже дают искаженную картину?

— Нет, сэр, — пояснил Боугэн. — На нашем табло мы получаем достоверные координаты самолетов благодаря компенсационному устройству на нашем радаре, автоматически корректирующему радарный сигнал, отражающийся от наших самолетов.

Генерал Боугэн знал, какой вопрос последует далее.

— Не могли бы вы указать широту и долготу ваших оставшихся трех самолетов? — спросил маршал Невский.

— Можем, но не можем дать потолок. Не смогли откорректировать читающий высоту радар, чтобы скомпенсировать поступающие от самолетов искажения.

— Укажите нам, пожалуйста, широту и долготу. Зная примерные координаты, мы можем послать истребители на различные потолки.

Страшная усталость охватила генерала. Он склонился к столу нажать тумблер связи с соответствующей консолью, но голову пронзило внезапной болью, загудело в ушах, зал поплыл в глазах — на секунду померещилось, что это ударом электротока огрызнулся на него телефон. Упав навзничь, он увидел над собой искаженное яростью лицо Касцио. Держа в руке тяжелую хрустальную пепельницу, которой он оглушил генерала, полковник громким уверенным голосом отдавал приказания в микрофон.