Подполковник Грейди вел машину в полной темноте, разрываемой лишь тусклым свечением экрана, на котором импульсы дистанционного и высотного радара воссоздавали стереоскопический рельеф лежащей по курсу местности. На такой высоте и при такой скорости глазу не различить холма, дерева, линии электропередачи, чтобы вовремя предпринять нужный маневр. Радары же не упускали ни малейшей детали рельефа, высвечивая их на экране черными контурами, и Грейди лишь оставалось в нужных местах набирать высоту.

Временами, когда экран показывал, что впереди лежит пятьдесят — шестьдесят миль ровного ландшафта, Грейди рассматривал сквозь фонарь кабины тихую русскую ночь. Виднелись огни деревень. По шоссе шли грузовики и легковые машины. Иногда мелькало зарево большого завода. Жизнь шла своим чередом — все нормально. Почему-то это тревожило Грейди. Он знал, что от ядерных бомб затемнением не укроешься, но ясно было и то, что русские и не думают прятаться по бомбоубежищам.

Но Грейди уже был за гранью рационального восприятия действительности. Напряжение боя с советскими истребителями, горькое зрелище гибели самолетов своей эскадрильи в клубах дыма и пламени превратили его в жестко и однозначно запрограммированное существо, руководимое одной лишь мыслью: прорваться к цели.

— Как идет «двойка»? — спросил он бортстрелка.

— Так низко трудно уследить, но временами я ее ловлю, — ответил тот. — Она милях в пятидесяти слева от нас. Похоже, теряет скорость. Зацепили, наверное.

— Через несколько минут выходим в район бомбометания. Предупредите меня ровно за пять минут, — приказал Грейди. — Свяжемся тогда с ними, запросим, как дела.

В районе бомбометания «виндикейторы» могли набрать высоту, дать форсаж и «запустить» бомбы на цель по пологой траектории. Дистанция бомбометания в зависимости от скорости и типа сбрасываемых снарядов могла достигать 50 миль. Преждевременное нарушение экипажами «виндикейтеров» радиомолчания могло позволить русским запустить ракеты, способные самонавестись на бомбардировщики по радиоволне. Тем не менее командование стратегической авиации желало быть информированным о выходе самолетов в район бомбометания, ибо тогда могло гарантированно считать, что бомбы поразят цель, и оценить эффективность нанесенного удара. В районе бомбометания экипажи самолетов могли также по желанию установить связь друг с другом.

— Шесть минут до бомбометания, — объявил штурман. На экране медленно вырастала долгая гряда низких холмов. До них оставалось двадцать миль и сорок секунд лета. Грейди слегка задрал нос машины.

— Пять минут до бомбометания! — с триумфом объявил штурман.

— Индюк-2, Индюк-2,— заговорил в микрофон бортовой связи Грейди. — Я — Индюк-6. Доложите обстановку.

— Индюк-6, я — Индюк-2,— отчетливо раздался голос. — Осколками задето крыло, но, кроме небольшой потери скорости, последствий нет. Идем 1350 миль в час, крена не наблюдается.

— Индюк-2, у нас все нормально. Насколько могу судить, даже не поцарапало, — сказал Грейди. — До бомбометания четыре минуты, выхожу на связь с базой. — Грейди включил другой микрофон. — Центр-2, Центр-2. Я — Индюк-6. Как слышите меня?

— Слышим вас хорошо, — голос в наушниках звучал чисто и ясно. — Имеем для вас сообщение.

— Сообщения принимать не уполномочен, — ответил Грейди. — Просто докладываю: выхожу на боевой курс, повреждений не имею.

В наушники ворвался новый голос. Грейди узнал его сразу. И невольно содрогнулся всем телом. Голос президента! Но это невероятно! Невозможно! И впился взглядом в «гарантийный ящик», четко и ободряюще подтверждавший приказ идти на цель.

— Полковник Грейди, говорит президент Соединенных Штатов Америки, ваш Верховный Главнокомандующий. Боевое задание было отдано вам по ошибке в силу механических неполадок оборудования. Приказываю вам и вверенным вам самолетам немедленно вернуться на базу.

Ошеломленный, Грейди ушам своим не верил. И не мог выдавить ни слова. Рука потянулась к выключателю рации. Замерла в трех дюймах от нее. Грейди посмотрел на собственную руку. И рука безвольно упала на колено.

Он посмотрел на штурмана. Затем на бортстрелка. Они тоже слышали. И отвечали ему холодными взглядами. Грейди охватило чувство полной беспомощности. Потерянности. Куда бы деться, убежать! На глаза навернулись слезы. Мозг, простонав жалкие звуки мольбы, умолк, отказался функционировать далее, уступив тому темному, что поднималось из глубин подсознания, отдав Грейди в его власть. Теперь он понимал не больше младенца. Господи, где ты? И мама, где мама? Закрыть глаза, уйти от этого кошмара и открыть их снова — ребенком. Попробовать! Грейди зажмурил глаза. Открыл их снова. Нет, все наяву. И снова в наушниках раздался голос:

— Повторяю, полковник Грейди. Говорит президент.

И снова в сознание Грейди врезался отчетливый акцепт уроженца Новой Англии. Но сейчас он произвел обратный эффект. Мысли обрели ясность. Все понятно — уловка неприятеля. Как легко имитировать голос президента, думал Грейди, вспоминая бесчисленные инструктажи, на которых обсуждалась подобная возможность. Нервы напряглись, и Грейди резко перебил голос:

— Миновав рубеж гарантированной безопасности, не уполномочен принимать устные приказы изменять тактику. Мне конкретно запрещено именно то, что вы приказываете.

— Я знаю, черт побери, но… — Наклонившись, Грейди выключил радио, и отчаянная мольба президента повисла, оборвавшись в ночном небе.