Устная история и простецы России
История русского крестьянства — тема, имеющая в нашей стране свою традицию. Пристрастный взгляд писателей-народников во второй половине XIX века охватил многие стороны народной жизни. Имена В. Г. Короленко и Глеба Успенского широко известны. Но многие десятки других авторов, особенно провинциальных, забыты напрочь.
Между тем подробные и детальные этнографические описания жизни и быта той эпохи (причем под народом многие писатели-разночинцы понимали только крестьянство) ценны сегодня именно как научный источник.
Идеологическую подоплеку массового обращения к изучению и описанию крестьянской жизни, всевозможных форм помощи и просвещения народа российской интеллигенции метко раскрыл философ С. Л. Франк. «По своему этическому существу русский интеллигент приблизительно с 70-х годов и до наших дней остается упорным и закоренелым народником, — писал он в широко известном сборнике “Вехи”. — Его Бог есть народ, его единственная цель есть счастие большинства, его мораль состоит в служении этой цели, соединенном с аскетическим самоограничением и ненавистью или пренебрежением к самоценным духовным запросам».
Такая «народническая» узость подхода к истории этнографии и культуре русского дворянства (поставленного изначально в страдательный залог) сильно сужала мыслительные горизонты авторов той эпохи, заставляла их преувеличивать, выпячивать одни стороны народной жизни и полностью игнорировать другие. Таким образом, кривое зеркало народничества в сотнях, если не в тысячах своих книг и статей дает нам достаточно искаженную и довольно однообразную картину жизни русского крестьянства пореформенной эпохи.
Существенный вклад в научную постановку такого рода тематики в конце XIX века внесли ведущие научные общества России, и прежде всего Русское географическое общество и Московское археологическое общество. Рассылка по провинциям разного рода анкет, опросников и программ инициировала собирательскую и литературную активность сотен священников, учителей, разночинцев в русской глубинке. Очень сочувственно о такого рода деятельности крупнейших русских научных обществ (своеобразных «частных университетов» той эпохи) написал А. Н. Пыпин в своей фундаментальной «Истории русской этнографии».
Научный уровень краеведческих описаний такого типа очень невысок. Многие из них сохранились в архиве Русского географического общества (Санкт-Петербург), «Памятных книжках» и «Ежегодниках» губернских статистических комитетов России конца XIX века. Нередко это просто описания крестьянских праздников, эпизоды из истории деревень и сел, готового цикла крестьянских работ.
Таким образом, XIX век дал значительное число разнородных источников по истории русского крестьянства, но в силу целого ряда причин в XX веке они оказались невостребованными и научно не осмысленными. Главная причина этого — смена идеологической научной парадигмы после 1917 года.
Реальная и полноценная история русского крестьянства XIX–XX веков большевикам была не нужна. Внимание мелочам и частностям, первостепенное значение революционного и антифеодального движения в деревне, отношение к дореволюционной истории России как к «допотопной», сильнейший идеологический пресс и цензура — все это негативно сказалось на качестве научных работ по этой тематике в советскую эпоху. В целом же вся многоликая и разнокачественная литература о русском крестьянстве по этой теме — это массы книг и статей — взгляд сверху, со стороны, даже порой снизу. Но реальных голосов самих крестьян мы не слышим. Мы не можем представить себе, что они сами думали, видели, чувствовали.
Как услышать живые голоса крестьян — это уже в нашу эпоху вопрос методологии и специальных методик исследования.
Перестройка и снятие идеологических шор и запретов в конце 1980-х годов вызвали сильный интерес к новым методикам в исторической науке. Обновление проблематики и интерес к прежде напрочь закрытым темам (сталинские репрессии, например) стимулировали многих историков в России использовать опыт школы «Анналов» во Франции, устной истории применительно к истории России XX века.
В этой книге я попытался с помощью устной истории показать судьбу русского крестьянства в страшном и драматичном XX веке через судьбы отдельных личностей. Что же такое устная история?
Историоговорение и историописание (историография) — последовательные стадии развития знаний о прошлом. До возникновения письменности именно в устной форме хранились и передавались от поколения к поколению социальный опыт, информация о прошлом, художественные произведения (эпос).
Думается, что прав исследователь Д. П. Урсу, заметивший, что «после возникновения историописания (анналов, хроник, летописей) устная история не исчезает: параллельно существуют две формы исторической памяти — устная и письменная». Патриархальное крестьянство является основной социальной базой устной истории. В России в силу этого перспективы развития этого направления исторической науки достаточно интересны. Вместе с тем XX век— последний век существования патриархального крестьянства в Европе.
Абсолютизация письменных источников привела большинство историков к полному забвению источников устных. Второе рождение устной истории (oral history) связано с достижениями НТР. В 1948 году профессор Колумбийского университета (Нью-Йорк) Алан Невинс (1890–1971) начал записывать воспоминания, используя первые магнитофоны. Уже в 1973 году в США было 316 научно-исследовательских учреждений, работавших в области устной истории. В Европе устная история массового распространения не получила, хотя в каждой западноевропейской стране были широко известные специалисты в этой области.
Быстро росло количество книг, статей и журналов по устной истории. Первые книги по устной истории, как правило, биографии и жизнеописания крупных деятелей и знаменитых людей (Генри Форда, Гарри Трумена и др.). Расцвету устной истории в 1970-е годы в мире способствовала документальная публицистика. Близость к радиожурналистике, социальной психологии привела в устную историю многих известных американских авторов. Книги Тэркела «Работа: Люди рассказывают, чем они занимаются весь день и что об этом думают» (1972), «Хорошая война (устная история Второй мировой войны)» (1984), — радиожурналиста по профессии, сыграли большую роль в возбуждении общественного интереса к устной истории.
Революция в исторической науке XX века (прежде всего открытия школы «Анналов» во Франции) поставила под сомнение господство позитивизма и культ факта, воцарившиеся в мировой исторической науке XIX века. Принцип «Нет документа — нет истории» был отвергнут. Следует признать, что не менее, чем идеология в советской исторической науке XX века, до 1917 года русских историков (в значительном большинстве) душила фактология. Особенно ярко это видно на примере С. М. Соловьева.
Возвращаясь к достоинствам устных источников, отметим прежде всего их демократизм. Действительно, на их основе можно писать историю «простецов» — народа, а не правителей и государства. История снизу — это история личной, а также частной — приватной жизни людей.
Запись на магнитофон обеспечивает высокую степень достоверности свидетельств очевидцев. А кроме того, в устных рассказах людей есть элементы уникальности — неповторимости личной судьбы человека, чего никогда не найдешь в официальных документах.
Именно поэтому такой резонанс вызвали публикация мемуаров Н. С. Хрущева, наговоренных на пленку, а также выход документального труда А. Солженицына «Архипелаг Гулаг» (1973).
Таким образом, словесно-речевой способ информации о прошлом вернулся в обиход историка. Мы вновь вспомнили, что народная история всегда была устной, а официальная— это письменная история.
Основные фундаментальные работы (по устной истории — oral history) опубликованы за рубежом (прежде всего в США и Англии) и на русский язык не переводились. Это книги Яна Вансины (США) «Традиция как история» (Мэдисон, 1985); Пола Томпсона (Англия) «Голос прошлого» (Оксфорд, 1988); Филиппа Жутара (Франция) «Голоса из прошлого» (Париж, 1983). Историю устной истории позволит проследить антология «Устная история» (США, Нэшвилл, 1984).
Устная история — это и метод научного познания, и историческое исследование. В широком понимании слова устная история — это любое научное произведение, где первоначальная информация о прошлом облечена в вербальную форму. Собственно устная история (в узком смысле) — это история современности на основе воспоминаний участников и свидетелей событий, записанных интервьюером.
В условиях России XX века устная история — это и история многих бесписьменных в XIX веке народов. Мы должны учитывать, что в основе устной традиции лежит смесь подлинной реальности и вымысла — очень своеобразного мифотворчества, присущего человеку (в той или иной мере) в любую эпоху.
И в нашей стране пришло осознание того, что живая коллективная память народа — это национальное богатство. И хотя бы прикоснуться к этому богатству нашим ученым-историкам также необходимо. В 1989 году в Советском Союзе на первой конференции в Кирове (Вятке) из трех десятков молодых энтузиастов-историков была создана Ассоциация устной истории России. Затем заработали небольшие центры и лаборатории устной истории в Москве (РГГУ — Д. Н. Хубова, автор первой кандидатской диссертации по опыту устной истории в Западной Европе), Калининградском университете (Ю. В. Костяшов), Алтайском пединституте (М. А. Демин и Т. В. Щеглова), Симферопольском университете (Д. П. Урсу).
Очень велик был интерес к устной истории (могу судить по общению на трех первых конференциях по устной истории) у молодых исследователей Поволжья. Небольшие сборники материалов первых российских конференций вышли в начале 1990-х годов в Кирове (Вятке), Калининграде, Барнауле. Автор этих строк обобщил начальный опыт работы устных историков России в небольшой статье.
Но мы должны представлять, что писатели и краеведы в России XX века нередко соприкасались с устной историей, сами того не осознавая. Книги С. Федорченко, Д. Гранина, С. Алексиевич, выполненные в документально-публицистической манере, основаны на живых устных рассказах людей, переживших те или иные события, заинтересовавшие писателя-исследователя.
В минувшем XX веке устная история была дочерью НТР. Но в России интерес к ней гораздо больший, чем на Западе. Вызвано это следующими обстоятельствами. В любом тоталитарном обществе — две правды: официальная и неофициальная (потаенная). Объем неофициальной правды в нашем жестко зашоренном обществе был исключительно велик. К тому же очень велик был объем слегка приукрашенных, полуправдивых и полностью фальсифицированных документов. Не случайно таким буйным цветом расцвел интеллигентский фольклор (в сущности — нонсенс, ведь интеллигенция всегда все записывала), на котором и построены оригинальные книги Ю. Б. Борева.
Наши архивы загромождены колоссальным объемом бесцветных, ничего не значащих бумаг, а по-настоящему исторические решения часто не документировались.
Мы также отчетливо осознаем — в России 1970-1990-х годов произошел не просто естественный уход поколений, родившихся в 1900—1920-е годы. С этими людьми в прошлое ушла целая тысячелетняя эпоха народной жизни — комплекс традиций и повседневный уклад, создававшийся у нас столетиями.
Резкий слом материальной и духовной (прежде всего национальной русской) культуры, проведенный в 1930—1950-е годы, поставил под сомнение культурные ценности традиционного крестьянского общества. Сформировалось негативное отношение к народной культуре прошлых столетий как к чему-то допотопному и давно отжившему. Между тем это была живая структура, державшая национальное самосознание общества на своих плечах.
Поколения, выросшие начиная с 1930-х годов (начало глобальной индустриальной унификации России), уже не восприняли и не передали дальше существенные культурные ценности традиционного общества. Произошел разрыв в цепи поколений — в чем-то, может быть, и неизбежный, но проведенный «мужикоборцем» Сталиным чрезвычайно грубо, жестоко и варварскими методами.
Урбанизация и индустриализация страны, роль донора по отношению к национальным окраинам, гибель наиболее творчески активной части населения России в годы сталинских репрессий и Великой Отечественной войны — все это привело к полному разорению российской деревни и уничтожению российского крестьянства — самого массового творца-созидателя великой русской культуры. Такие же процессы шли в татарской, марийской, чувашской деревне… Ведь узкая рафинированная профессиональная культура высших слоев населения страны в прошлом заранее предполагала, что творцами произведений искусства является небольшая группа профессионалов, а остальная часть общества — пассивные потребители.
Ничего не изменилось и в современном массовом обществе. Узкая группа производителей — и огромная духовно оскопленная пассивная масса потребителей. Из культуры основной части общества полностью ушел элемент созидания, активное начало. Между тем только оно способно создать творческую личность.
А вот в крестьянской культуре восприятие и созидание были неразрывно слиты. Не только слушать — но и петь, не только смотреть — но и играть, плясать, вышивать, плести…
Лишение человека активно-созидательной функции творца в современном индустриальном обществе — наиболее тяжелая гуманитарная потеря человечества в XIX–XX веках.
Представленные здесь рассказы-воспоминания очень типичны. Записи интервью-рассказов крестьян-старожилов собирались в 1980—1990-е годы самим автором и проинструктированными им студентами города Кирова (Вятки) по созданным автором программам и опросникам. Всего собрано более тысячи записей. Опросы проводились в основном в Кировской области, но имеются записи рассказов крестьян — жителей других областей России. Многие рассказы отличаются высоким уровнем доверительности, так как опросы проводились внуками и внучками старожилов.
Что же замечательного есть в этих рассказах? Прослушав более тысячи интервью, хочу отметить следующее. Во-первых, мы сегодня выслушиваем людей, доживших до наших дней. Это — серьезный ограничитель достоверности. Они перенесли неслыханные муки и тяготы, пережили такие бури, которых с избытком хватило бы на несколько веков тихого, бескризисного эволюционного развития. Не может не поражать загадка невероятной устойчивости нравственной основы, крепости духа тех поколений. Очевидно, дело здесь в цельности, нерасчлененности народного самосознания той эпохи.
Второе. Сегодняшние 70—80-летние деревенские старики и старухи унесут с собой живой русский язык — эту живородящую основу великой русской литературы XIX века. Сменяющие их поколения как в городе, так и на селе говорят совершенно по-другому. Ладовость, сказовость, поэтичность строя народной речи в этих рассказах удивительны.
Третье. Для воспоминаний женщин характерен в основном ассоциативный (а не логически-рациональный) стиль мышления. Прибежавшей на поле встречать отца девочке кажется, что звон от его медалей разносится, словно колокольный, по всему полю. Поэтому высока, кроме всего прочего, литературная значимость такого рода записей.
Не столь драматичны, трагичны воспоминания мужчин. У них один образ не цепляет второй; рассказ идет по хронологии — снизу вверх. Немало тут сухой перечислительности. В художественном отношении воспоминания-рассказы мужчин гораздо менее значимы, чем женские. Вероятно, это особенность стиля мышления, механизма памяти. Для них характерны преуменьшение значимости событий, иронический анализ прошедшего, последовательно-логическая манера изложения. Зачастую эти рассказы окрашены юмором.
Оказалось, что образование накладывает свой отпечаток на стиль рассказа, причем часто этот отпечаток не на пользу. Порой раскрепощенный, живой и яркий рассказ старухи, только две зимы ходившей в школу, резко контрастирует с сухим, казенным «мертвым» языком учителя, врача, служащего. Образование серьезно меняет строй речи, строй мышления человека, часто уменьшая художественную значимость его воспоминаний. Более несвободным становится при этом механизм неосознанного отбора значимых для человека эпизодов. У меня есть десятки записей рассказов, по которым словно прошелся асфальтовый каток, настолько они сухи, бесцветны, двухмерны. В основном это люди со средним или высшим образованием. Не получается у них сопереживания, слияния, растворения в той эпохе. Барьер времени, отстраненности для них часто непреодолим. Эмоциональный накал речи, ее интонационное многообразие, жест в речи для них так же недостижимы, как естественны для многих престарелых крестьянок.
И последнее. Рассказы о прошлом — это великая панорама души народной. Великий дар человечности, умение остаться людьми в эпоху страшных испытаний и потрясений, когда, казалось, цена отдельной человеческой жизни упала до минимума, а на карту поставлена судьба целых народов, — это ли не сокровище русской истории?
Избирательность, субъективность человеческой памяти несомненна, но поражает искренность этих рассказов, их исповедальность. Люди, нередко находящиеся на пороге смерти, часто осознающие завершенность своей жизни, не видят смысла в том, чтобы сознательно себя приукрасить, где-то выгородить. В предлагаемых читателю рассказах есть мудрая рассудительность, соразмышление, выстраданность, обращенная не к нам, а вперед, к грядущим поколениям. Но нет обозленности на судьбы других людей, какие-то жизненные обстоятельства, свою судьбу. Люди смотрят на прошедшие годы не только как на события, которые нельзя перерешить; чаще они рассматривают их в своей незавершенности. Мать, ждущая и через сорок лет после войны своего сына; жена, разыскивающая сейчас могилу мужа, — это не легенды, а повседневная реальность. Люди несут прошлое в себе всю свою жизнь.
Рассказы этих людей — ценнейший этнографический, исторический фольклорный источник. Факты, приведенные в них, не мертвы, они включены в систему общечеловеческих ценностей. Причем нам ведь дороги не только факты. Чрезвычайно важно понимание связей между людьми (это исчезает бесследно) и роли человеческой общности как единого целого, как системы.
Рассказы часто горьки и жестоки. Но это не плачи. Понимать их как горестное стенание — нелепость. Всякое повествование держится на высоком чувстве собственного достоинства, осознании личностью своей силы и героизма. Человек раскрывается только тогда, когда осознает, что он достойно прожил жизнь.
Здесь представлены воспоминания-рассказы стариков из самых разных областей России, хотя, конечно, больше всего вятчан. Это помогает, мне кажется, достижению исторического и стилевого единства книги. Неизбежны какие-то повторы, может быть, бросится в глаза монотонность и массовость некоторых фактов. Но это тоже знак времени. При кардинальном сокращении текстов из хода времени неизбежно вылетел бы человек, остались одни результаты, интересные фактики…
Идеализация, вольная или невольная, времени своего детства и молодости несомненна для большинства рассказчиков. Что ж, таковы свойства памяти. Прошлое всегда стоит на котурнах. Но будем помнить — русские в XX веке прошли через такие страдания и унижения, как ни один народ в Европе. Люди, пережившие XX век, увидели голую основу жизни.
За каждым рассказом стоят человеческие судьбы, прожитые жизни. Это очень много. Материал вламывается в сознание силой своей подлинности. Ведь недаром сказано, что никогда писатель не выдумает ничего более привлекательного и сильного, чем правда. Как из кусочков смальты складывается общий рисунок мозаики, так и здесь из разнообразных и зачастую очень схожих воспоминаний (судьба миллионов была одновременно многолика и типична) складывается цельное представление об истории души человеческой в России XX века.
Очень важно сохранить память о многообразии духовного опыта народа — пневмосфере прошлого (идея П. Флоренского), уходящих пластах народного миросозерцания и миропонимания. Как в капле волжской воды содержится основная информация о великой реке, так и в судьбе каждого человека преломилась история страны, история народа. Факты, находящиеся в этих рассказах, не мертвы, они включены в систему ценностей человека, взаимоотношений людей.
Массовые опросы старожилов (десятков, сотен тысяч человек) необходимы и для создания широкой Источниковой базы по истории российского общества. Это ценнейший источник для историков и этнографов, лингвистов и психологов XXI века. Созданные фонды таких записей должны храниться в областных государственных архивах, музеях устной истории вузов, а собираться совместными усилиями всех заинтересованных организаций: вузов, академических учреждений, краеведческих обществ… Необходимо серьезно продумать вопросы финансирования такого рода работ.
Самое слабое наше место сегодня — это отсутствие разработанных методик, программ для такого рода опросов.
Имеются существенные отличия внутренней обстановки в нашей стране и за рубежом, поэтому использование зарубежных программ по устной истории зачастую, не дает результата. Чрезвычайное многообразие условий в масштабах страны делает невозможным применение каких-то единых рекомендаций при составлении такого рода программ, нужно учитывать не только национальную и религиозную специфику, но и сугубо местные обычаи и традиции, порой существующие в очень небольшой группе сел или даже в одной деревне. Поэтому очень важно предварительное изучение истории тех сел, в которых будет вестись опрос. Есть принципиальные отличия в атмосфере опроса по нашей тематике и деятельности, например, фольклорной экспедиции. По-прежнему вопросы, касающиеся политической истории нашей страны, требуют высокой степени доверия между собеседниками.
Не отработана и методика опроса. Составление программ носит еще, к сожалению, крайне примитивный характер; не учитывается психология общения, нет комплексного подхода ученых разных специальностей (историков, этнографов, психологов, лингвистов, фольклористов) к составлению этих программ. Формы фиксации: запись вслед за рассказчиком на бумагу (к сожалению, наиболее распространена), запись на магнитофон, диктофон, видеозапись. Последняя чрезвычайно важна для сохранения манеры поведения, жестикуляции, мимики рассказчика, так как все вышеперечисленное является важным достоянием речевого этикета каждого народа. Большой эффект может дать подключение студентов вузов к такого рода работе (летняя практика). Результативным является опрос студентами своих родственников старшего поколения. Полезным бывает размножение своего рода тематических вопросников (три-четыре страницы) и предварительное ознакомление с ними старожилов.
Очень важным для нас сегодня является создание норм профессионального поведения историков при интервьюировании старожилов. Перечислим ряд основных принципов, которыми должны руководствоваться историки при опросе населения:
1. Интервьюирование стало повседневностью в исторических исследованиях по XX веку. Но историки должны осознать, что при этом они создают исторические документы для будущего. Поэтому необходимо тщательно документировать результаты своих опросов. Интервью должны записываться на магнитную пленку, но только после того, как человек, у которого берут интервью, будет извещен о взаимных правах (конфиденциальность, редактирование) и ответственности за свои материалы. Историки должны документировать любые соглашения с теми, у кого берут интервью.
2. Историк ведет со старожилом информативный диалог, ставя стимулирующие более широкое освещение темы вопросы. В этих вопросах должен быть элемент сомнения, ни в коем случае не оскорбляющий опрашиваемого. Последний, если возможно, должен до интервью дать обзор своих источников по теме данного опроса.
3. Историку следует защищать опрашиваемых от возможных социальных травм и вести беседу с уважением к их человеческому достоинству.
4. Историки должны нести ответственность за правильное цитирование материалов по устной истории в своих работах.
5. Историкам следует сдавать на хранение материалы своих опросов в архивные хранилища, которые способны как сохранить материалы, так и сделать их доступными для общего пользования. Историк при этом получает определенные юридические гарантии своих прав по данному фонду.
6. Историки, вовлекающие студентов в такого рода работу, обязаны знакомить их с правилами опроса и ответственны в целом за данный опрос.
История молчаливого большинства населения России прошлых эпох — русского крестьянства — еще не написана.
Между тем в прошлое уже ушли последние люди, сохранившие в своей памяти духовный облик России — страны крестьянской.
Народные воспоминания о прошлом — это истинная мера времени и мера человека той поры. Противоречивые и сбивчивые, но честные и безыскусные, они нужны нам сегодня. Без них мы обеднеем, обнищаем духом.
В интервью крестьян много повторов, несообразностей, но потрясает сила духа этих людей, та чистота правды, перед которой бледнеет любой искусный рассказ, самая залихватская литературная интрига. Многие рассказы не удалось использовать, они слишком общи, в некоторых нам интересен лишь эпизод. Всякий рассказ — это диалог. И хотя фигура опрашивающего в тени, она незримо присутствует в рассказе.
Именно историк является не только инициатором, но и автором-конструктором текста. Меня прежде всего привлекали мелочи жизни, которые «река времени» погребает бесследно. Между тем реальная жизнь состоит как раз из мелочей и деталей быта, неосознаваемых как ценность. Но только такие мелочи дают настоящую атмосферу подлинности: цвет, вкус и запах каждой эпохи. Именно крестьяне — простецы были основой нашей державы в течение тысячи лет. Менялись князья и цари, а они все так же пахали землю и осмысливали мир вокруг. Их менталитет — это основа реальной жизни прошлых эпох.