Немного о его предках и потомках
Андрей Тимофеевич родился два с половиной века назад. Много поколений сменилось за это время, многое стерлось в памяти людей. Его богатейшее наследство в виде опубликованных книг и статей сейчас малодоступно для широкого круга читателей, а рукописные материалы — лишь достояние архивов. Учитывая это обстоятельство, автор счел необходимым ознакомить читателей, хотя бы очень кратко, с историей рода Болотовых. Клан этот к периоду жизни Андрея Тимофеевича основательно обеднел, но был старинным и родовитым. Поэтому генеалогическое древо его можно восстановить по архивным документам достаточно подробно.
В свое время такую работу провел дядя Андрея Тимофеевича — Матвей Петрович Болотов (1711—1765). Он побывал во многих учреждениях, где хранились документы рода Болотовых, разыскивал их и делал нужные выписки. В результате у него сформировалась основательная родословная. Тетрадь с этими записями и устные рассказы Матвея Петровича Болотов использовал в автобиографических записках.
Родословная Андрея Тимофеевича прослеживается вверх до некоего Романа Болотова, жившего в начале XVI в. Внук Романа — Гавриил — был прадедом Лариона (1647—1690), который, в свою очередь, был прадедом Андрея Тимофеевича. Сын Лариона — Петр дедушка Андрея Тимофеевича, 168?—1730) был женат на Екатерине Григорьевне Бабиной (умерла в 1711 г.). У Петра Ларионовича было два сына: Матвей (1711— 1765 и Тимофей (?—1750) — отец Андрея Тимофеевича. Женой Тимофея Петровича стала Мавра Степановна Бакеева (?—1752). У них было трое детей: Прасковья (1725—1766, вышедшая замуж за Василия Савиновича Неклюдова), Марфа (1730—1764), мужем которой был Андрей Федорович Травин, и Андрей (1738—1833) — знаменитый ученый, о котором идет речь в этой книге.
Андрей Тимофеевич женился на Александре Михайловне Кавериной (1750—1834) и имел девять человек детей. Дочь Елизавета (1767—?) была замужем за Петром Герасимовичем Шишковым, Анастасия (1773— 1820) за Петром Ивановичем Воронцовым-Вельяминовым, Екатерина (1778—?)—за Александром Ивановичем Пестовым. Сын Павел (1771—1850) женился на Марии Федоровне Ошаниной. Этрт брак сопровождался рождением десяти детей.
Их сын Алексей (1803—1853) — крупный ученый, известный геодезист, учебник которого[1 Болотов А. П. Курс высшей и низшей геодезии. СПб., 1845. Ч. 1; 1849. Ч. 2.] был следующим образом оценен в рецензии: «Труд г. Болотова — одно из редких и драгоценнейших приобретений русской ученой литературы. Заслуга русского ученого геодезиста состоит не только в издании хорошего курса, но и в том, что он написал такой курс геодезии, который по полноте и самостоятельности обработки предмета почти не имеет себе равного ни в одной иностранной литературе. Труд этот есть как бы литературное доказательство высокого состояния геодезических наук в России, чему не литературным, но еще более блистательным доказательством служат те огромные геодезические работы, которые совершены русскими учеными в течение прошедшего полустолетия или которые еще продолжаются» [2 Отеч. записки. 1851. Т. 74, разд. 5. С. 113.].
Алексей Павлович был женат на Софье Евграфовне Мышецкой. Их сын Владимир (1837—1900) принимал активное участие в опубликовании автобиографических записок Андрея Тимофеевича.
Владимир Алексеевич, женатый на Софье Петровне Грессер, имел сына Александра (1866—1941), в начале XX в. занимавшего пост пермского губернатора, следствием чего является наличие в Пермском областном архиве фонда А. Т. Болотова. Другой сын Павла Андреевича— Михаил (1810—1880) —автор биографической записки об А. Т. Болотове, охватывающей период последних лет его жизни.
Михаил Павлович был женат на Александре Дмитриевне Бибиковой. Результатом этого брака было пятеро детей, в том числе старший сын Дмитрий (1837—1907). Дмитрий Михайлович был известным профессиональным художником. Он окончил Академию художеств в Санкт-Петербурге, писал в основном портреты. В Русском музее хранится автопортрет Дмитрия Михайловича, в Туле — портрет его матери и сестры Марии (1839—189?), в Ленинграде, в Академии художеств,— портрет И. К. Айвазовского.
Вторую ветвь потомков Андрея Тимофеевича удалось протянуть по его дочери — Анастасии. Ее брак с Петром Ивановичем Воронцовым-Вельяминовым сопровождался рождением трех сыновей: Владимира, Павла и Сергея и дочери Александры. Павел имел восемь сыновей; нам известна лишь часть родословной Алексея. У него была дочь Ольга и три сына, в том числе Павел (1865—1948), имевший двух сыновей и четырех дочерей. О двух из них уже упоминалось: это Ольга Павловна и Анастасия Павловна (в замужестве Георгиева). Дочь Андрея Тимофеевича Ольга (1775—1800) умерла в расцвете лет, оставив маленькую дочь Александру (1800—1833). О муже Ольги Андреевны — Федоре Ивановиче Бородине — данных нет. Известно лишь, что в 1811 г. Андрей Тимофеевич взял внучку к себе на воспитание. В 1821 г. она вышла замуж за Михаила Николаевича Леонтьева. Их сын Павел (1822—?) в 1837 г. окончил Московский дворянский институт, а в 1841 г.— философский факультет Московского университета. С 1843 по 1847 г. учился за границей (Германия, Италия). По возвращении стал сначала адъюнктом университета, а затем профессором кафедры римской словесности и древностей.
Третья линия рода Болотовых — от дяди Андрея Тимофеевича — Матвея Петровича Болотова — по мужской линии (Михаил — Андрей — Николай — Александр — Александр) приводит к Елизавете Александровне Болотовой (1912 г. рожд.), живущей в Ленинграде. В ее семье хранятся оригипальпые и весьма интересные материалы, имеющие прямое отношение к Андрею Тимофеевичу, например семейный альбом, который довольно длительное время велся в роду Болотовых. В нем много акварельных рисунков, в том числе сделанных Андреем Тимофеевичем, а также писателем Д. В. Григоровичем. В семье хранится томик «Записок» А. Т. Болотова, на его обложке рукой деда Елизаветы Александровны написано, что этот томик собственноручно переписан Андреем Тимофеевичем.
Рис. 1. Портрет из семейного архива Б. А. Болотовой
И наконец, самую, пожалуй, интересную семейную реликвию представляет небольшой (15X10 см) портрет молодого мужчины в возрасте 18—23 лет, выполненный пастелью. Портрет переходил из поколения в поколение с устной информацией о том, что художник изобразил на нем А. Т. Болотова. Так ли эго — сказать трудно.
Специалисты, знакомившиеся с портретом, пришли к выводу, что многие признаки свидетельствуют о принадлежности его по срокам изготовления к концу XVIII в. Таким образом, человек, изображенный на портрете, никак не может быть А. Т. Болотовым, поскольку в тот период ему было уже около 60 лет. В то же время мы не вправе сомневаться в том, что в основе устного сообщения, передававшегося от поколсния к поколению, лежит какой-то достоверный факт.
Скорее всего дело обстояло следующим образом. Портрет нарисовал А. Т. Болотов, изобразив на нем кого-то из близких родственников дяди Матвея Петровича, но-видимому его внука Андрея Михайловича, который после смерти отца в 1791 г. долгое время находился под опекунством Андрея Тимофеевича. Первое время, пока человек, изображенный на портрете, был жив и родственники, хорошо знавшие его, не нуждались в расшифровке личности, рисунок передавался от одних владельцев к другим как портрет Андрея Тимофеевича (в значении авторства художника). В дальнейшем смысловое значение авторства рисунка утратилось и последующие поколения воспринимали устное сообщение «портрет А. Т. Болотова» уже в прямом смысле, т. е. как его изображение.
Появление на свет
Андрей Тимофеевич недаром своим автобиографическим запискам дал название «Жизнь и приключения Андрея Болотова...». Приключений па его жизненном пути действительно было не мало, как грустных и даже опасных, так и веселых, вызывающих улыбку, а то и жизнерадостный смех. Уже само появление его на свет сопровождалось курьезным событием, о котором в семье впоследствии вспоминали так часто, что Андрей Тимофеевич запомнил его до мельчайших подробностей. А заключалось оно в следующем. Глухой осенней ночью, в которую происходили роды, в комнате было двое: роженица и бабка-повитуха Соломонида. Мать Андрея Тимофеевича находилась в кровати, а богомольная старушка на коленях перед образами отбивала поклоны, вымаливая у всевышнего благополучный исход ожидаемого события. Молитву Соломонида чинила истово, медленными движениями руки сотворит крест, поклонится низко-низко, пошепчет, уткнувшись лбом в самый пол, потом разогнется и снова продолжает шептать слова молитвы, уже глядя на икону.
Так продолжалось до тех пор, пока у Мавры Степановны не начались схватки. Вскрикнув от боли, она позвала Соломониду. Та встрепенулась и хотела поспешить ей на помощь, но не тут-то было. Совершенно неожиданно старушка оказалась в «капкане». По обычаю тех времен на шее у нее был нательный крест.
Висел он на гайтане, и, когда молельщица сгибалась в поклоне, крест свешивался до самого пола. Пол был дощатый, доски рассохлись, и между ними образовались щели. И надо же было так случиться, что в то самое время, когда Мавра позвала бабку на помощь, у той крест попал в щель и так повернулся, что боковые пластинки оказались поперек щели. В результате старушка не могла поднять голову от пола, а следовательно, и встать на ноги. На призывы роженицы она неожиданно для той отвечала, что рада бы помочь ей, но не может, так как застрявший в полу крест не позволяет ей встать.
Представляете ситуацию: роженица нуждается в срочной помощи, а помощница распласталась па полу и не может высвободиться из капкана. Хотела порвать гайтан, но ои, как на грех, оказался очень прочным. Попыталась снять его через голову — еще хуже, гайтан только ниже притянул голову к полу. А роженица кричит, просит помощи. В свою очередь помощница молит ее повременить, пока она не освободится из невольного плена.
Тут только роженица разглядела как следует необычную позу Соломониды. И, забыв о своем положении и болях, Мавра принялась смеяться, чем в свою очередь удивила и рассмешила старушку. Может быть, так и продолжали бы смеяться обе женщины, но третий человек властно требовал выхода на свободу, схватки усилились, и теперь уже закричали вместе и роженица и повитуха, да так сильно, что разбудили спящих в соседних комнатах. Прибежавшая раньше других женщина быстро поняла, в чем дело, нашла нож и разрезала гайтан. Освободившаяся из плена Соломонида немедленно принялась за свое дело, и вскоре еще одним криком будущий Андрей Тимофеевич возвестил о своем появлении.
Приключение с ружьем
Отца при этом событии не было. Будучи военным человеком и занимая должность командира полка, он вел кочевой образ жизни. В то время находился в городе Нежине, где его полк стоял, возвращаясь из похода турецкой кампании. Детские годы Андрюши также прошли в обстановке этой кочевой жизни. С одной стороны, это было хорошо: разнообразие природных условий, новые люди способствовали развитию у мальчика любознательности, расширению кругозора, активному восприятию жизни. Андрюша рос резвым, здоровым, если не считать обязательные для детей в те времена болезни оспой и корью. Правда, порой резвость и любознательность едва не заканчивались для Андрюши печально, но судьба каждый раз была к нему благосклонной.
Однажды при переезде с одного места жительства на другое они задержались в Пскове, чтобы отдохнуть от длительной и утомительной дороги. Остановка была вдвойне приятной, поскольку происходила она в доме старшей сестры Андрюши, Прасковьи Тимофеевны, вышедшей замуж за псковского помещика Василия Савиновича Неклюдова. Дом был большой и по обычаю тех времен состоял из двух половин, разделенных сенями. В одной жили хозяева, вторая предназначалась для гостей, приезжавших на длительное время. Не успели хозяева и гости порадоваться встрече, и суматоха по случаю приезда еще не улеглась, как Андрюша уже успел ускользнуть от внимания родителей, проник на пустующую гостевую половину и занялся осмотром комнат и их обстановки. В одной из комнат его внимание привлекло ружье. Хотя оно стояло в углу и было запрятано, зоркие глаза мальчика сумели обнаружить его, и вскоре Андрюша уже внимательно изучал любопытный предмет не только глазами, но и руками, трогая разные детали. Исследование закончилось тем, что ружье выстрелило. От неожиданности, страшного грохота, вызванного не только выстрелом, но и падающими во множестве осколками разбитого большого зеркала (в него попал ружейный заряд), а также от сильного толчка в результате отдачи Андрюша потерял сознание и рухнул на пол. Прибежавшие на шум выстрела родичи увидели страшную картину: в пороховом дыму среди осколков геркала лежит неподвижно мальчик, а рядом с ним валяется ружье. Перепуганная мать с плачем бросилась к нему, считая его мертвым. К счастью, мальчик вскоре очнулся, и все убедились, что он жив и невредим. Радости родных не было предела. В то время Андрюша был единственным ребенком в семье, старшие дочери повыходили замуж, а другие дети умерли в младенческом возрасте. Поэтому его нежили и баловали, порою забывая, что излишняя родительская любовь часто идет во вред ребенку. Сам Андрей Тимофеевич, вспоминая детские годы, писал, что некоторые его пороки в ранние годы, например излишнее упрямство, были связаны с чрезмерной лаской и что ему впоследствии пришлось затратить немало усилий, чтобы преодолеть эти пороки.
Случай с лошадью
В другой раз злую шутку с ним сыграло желание взрослых развлечь ребенка (в ту пору ему было 9 лет) участием в охоте. Собравшись большой компанией, отец Андрюши, его зять и многочисленные гости, сев верхом на лошадей, отправились с гончими на псовую охоту. Посадили на лошадку и Андрюшу. Правда, к этому времени он уже неплохо держался в седле и имел некоторый навык верховой езды. Тронулись легкой рысцой, и все было хорошо, взрослые впереди, Андрюша за ними. Но вот кавалькада въехала на лесную вырубку, большую поляну с многочисленными пнями, и тут выскочил заяц. Охотники, охваченные азартом, с гиком устремились за косым. Андрюша, не видевший в охотничьих делах взрослых ничего привлекательного и думавший только о верховой прогулке, надеялся ехать следом за охотниками. Однако его лошадь, увлеченная общей суматохой, поскакала вслед за другими лошадьми. Мальчик попытался сдержать лошадь и перевести ее на шаг или хотя бы на небыстрый бег, но силенок у него не хватило, и лошадь, закусив удила, мчалась все быстрее и быстрее. Чтобы лучше держаться на лошади, он бросил поводья, склонился вперед и ухватился за гриву. Стало еще хуже. Его начало так подбрасывать, что он мог вылететь из седла. Тогда он решил соскочить сам. Выбрал место, где пней было поменьше, высвободил ногу из стремени и прыгнул. Результат был неожиданный и совсем не тот, на который он рассчитывал. Выпрыгивая, Андрюша совсем забыл про вторую ногу. Она осталась в стремени, и он при падении повис на ней. Вспоминая, как он тогда со страхом ожидал смертельного удара, Андрей Тимофеевич позднее писал: «Всякому теперь можно рассудить, не на единый ли волос или не на пядень ли я был от смерти? Упасть на всем скаку лошади между пеньев и повиснуть на стреме? Долго ли было убить лошади меня ногой либо раздребезжить о пенья и коряги? Однако ни того ни другого не последовало»[3 Болотов А. Т. Жизнь и приключения... 1871. Т. 1. Стб. 59.]. Случай снова предохранил Андрюшу от огромной опасности: лошадь заступила ногой за свесившийся повод и вынуждена была остановиться.
Оба этих трагических случая сыграли в жизни Андрея Тимофеевича и положительную роль. Наблюдая в будущем, как много времени тратят некоторые помещики на охотничьи забавы, он благодарил судьбу за то, что еще с детства в нем осталась неприязнь к ружьям и охоте, что позволило ему использовать время на более полезные для общества дела.
Учитель Миллер
Отрицательная сторона кочевого образа жизни семьи стала чувствоваться несколько позднее, когда пришло время подумать об учебе мальчика. Отец — Тимофей Петрович — хотел, чтобы его сын свободно владел немецким и французским языками, получил хорошие знания математики и физики, необходимое эстетическое воспитание. При постоянных переездах с места на место такой возможности не было.
Тимофей Петрович использовал каждое благоприятное стечение обстоятельств, которое позволяло хотя бы в какой-то мере продвинуть вперед образование Андрюши. Были при этом и успехи и неудачи. Примером вторых было приглашение для обучения Андрюши немецкому языку унтер-офицера немца Миллера. Этот маловоспитанный, грубый человек не мог сколько-нибудь заметно помочь образованию мальчика и привить ему навыки хорошего поведения, поскольку сам кое- как знал правила арифметики и немецкий язык, а из «методических приемов» предпочитал зубрежку, подзатыльники и розги. Бил он юного Болотова по всякому поводу и нещадно.
Однажды, например, был такой случай. Миллер предупредил своего ученика, что на следующий день тот должен на память назвать все немецкие слова, которые до этого учил. За каждое забытое слово Миллер назначил три розги. Что мог сделать Андрюша за одни сутки? К этому времени его словарный запас был уже порядочным. На следующий день немец приступил к «экзамену», приготовив изрядное количество розог. Перепуганный насмерть ученик забыл даже некоторые из тех слов, которые хорошо знал.
Пропущенных слов оказалось двести, и, таким образом, мальчику предстояло получить шестьсот ударов. Миллера не смутила эта огромная цифра. С немецкой пунктуальностью он начал отсчитывать удары, зажав Андрюшину голову между своих ног. Плач и просьбы ребенка о прощении не действовали на изверга. Удар за ударом сыпались на Андрюшу. Вскоре он начал кричать, но этим лишь больше ожесточил Миллера, и тот продолжал расправу. Наконец, устав от крика и боли, Андрюша бессильно повис в ногах палача.
Неизвестно, чем кончилось бы это избиение, если бы в комнату случайно не зашла хозяйка дома, у которой снимал квартиру Тимофей Петрович. Увидев дикую картину порки мальчика, она бросилась ему на помощь и вырвала из рук озверевшего варвара. Миллер хотел было снова завладеть своей жертвой, но хозяйка оказалась активной женщиной и так отреагировала на его попытку, что ему пришлось с позором отступить. Кроме того, подействовала угроза хозяйки рассказать про зверство «учителя» родителям Андрюши.
Впрочем, бил Миллер своего ученика не только за неудачи в ученье, но, как это ни странно, иногда и за успехи. В своих записках Андрей Тимофеевич вспоминает такой случай. Как-то Миллер, желая щегольнуть своей эрудицией, сказал Андрюше, что в ближайшем будущем предложит ему такую задачу, над которой он долго будет сидеть и вряд ли решит. Любопытный мальчик тут же загорелся и стал упрашивать учителя, чтобы тот не откладывал задачу, а сообщил ее сейчас же. Миллер, поломавшись для виду, согласился и рассказал хорошо известную задачу про стадо гусей и одного гуся.
Андрюше задача понравилась своей сложностью (алгебре его Миллер не учил), и он мысленно начал прикидывать, каким должно быть число, если после прибавления к нему еще такого же числа, его половины, четверти и единицы получится ровно сто. Остатка дня не хватило, а самолюбие требовало найти ответ. Лег спать, а из головы не идет стадо гусей. Но, как говорится, терпенье и труд все перетрут. Решил-таки задачу Андрюша и был песказанно рад этому, думая, что так же доволен будет и учитель. Каково же было его удивление, когда Миллер, узнав о таком скором решении, вместо похвалы обрушился на него с криком и бранью, уверяя, что Болотов не сам решил задачу, а подсмотрел ответ, записанный у Миллера на грифельной доске.
Напрасно мальчик пытался убедить учителя, что решил задачу самостоятельно. Немец стал хлестать его розгами, добиваясь признания в том, что решение списано. Андрюша, не приученный лгать, стоял на своем, что еще больше разъярило Миллера. Бил он мальчика до тех пор, пока не спохватился, что, ударив по лицу, сильно рассек щеку. Заметный шрам на лице не могли не увидеть родители и, несомненно, узнали бы о его происхождении. Немец тут же из дикого волка превратился в мирную овечку и с заискиванием стал упрашивать Андрюшу, чтобы тот не говорил об истинном происхождении шрама, а сказал бы родителям, что гулял в саду и ветка хлестнула его по лицу.
Учение продолжается. Смерть отца
Тимофей Петрович конечно же знал и о малой образованности Миллера, и о его «методике» обучения и поэтому принимал меры к тому, чтобы найти более подходящее место для учебы сына. Когда полк стоял в Курляндии (нынешняя Латвия), он договорился с одним из местных дворян Нетельгорстом, державшим домашнего учителя, о том, что тот возьмет Андрюшу для совместного воспитания со своими детьми. Об этом периоде жизни Андрей Тимофеевич вспоминает как о времени, сыгравшем важную роль в его обучении: «... отдание меня в чужой дом, а особливо такой, как был сей, послужило мне в бесконечную пользу, так что я и поныне еще благословляю священный для меня прах моего родителя за то, что он сие сделал, ибо тут не только в полгода я гораздо множайшему, а немецкому языку столько научился, сколько не выучил во все времена у прежнего учителя, но вся моя натура и все поведение совсем переменилось и в меня впечатлелось столько начатков к хорошему, что проистекли из того на всю жизнь мою» [4 Там же. Стб. 81.].
Учитель Чаах был образованным степенным человеком. Он хорошо знал немецкий и французский языки, в доме Нетельгорста разговаривали только на них, и юному Болотову не составило большого труда овладеть как тем, так и другим. Кроме того, Чаах умел хорошо рисовать и, узнав о склонности Андрюши к этому виду искусства, стал обучать его и рисованию.
Дети Нотсльгорста были несколько старше Андрея, хорошо воспитаны, имели склонности к наукам. Общаясь с ними, он воспринимал все их лучшие качества. У Нетельгорста Болотов прожил более года. В 1749 г. полк отца перевели в Финляндию. Поскольку жена ждала в это время ребенка, а сыну необходимо было продолжать образование, Тимофей Петрович решил жену отправить в родовую деревню, а Андрюшу определить в частный пансион в Петербурге. Переезду жены должна была помочь дочь Марфа Тимофеевна, жившая тогда вместе с ними, а устройству Андрюши — его дядя Тарас Иванович Арсеньев, живший в Петербурге.
С помощью Тараса Ивановича Андрюшу устроили в пансион, который содержал учитель кадетского корпуса Ферре. Уехали мать с отцом, и он остался один. Первое время трудно ему было в новой обстановке, с новыми людьми. Положение осложнялось еще тем, что состав пансиона не был постоянным: по ряду причин воспитанники часто покидали пансион, их место занимали другие, и так без конца.
Твердой программы обучения в пансионе не придерживались, общими для всех были лишь языки, французский и немецкий. Другие учебные предметы подбирались по желанию родителей и склонности воспитанников. Андрюша изучал географию и рисование. Основным методом изучения французского языка был перевод с русского басен Эзопа, а также текста русских газет. Андрей предпочитал перевод газетных статей, поскольку это приносило двойную пользу: овладение языком и знакомство с политической и общественной жизнью страны, с другими странами, их городами и т. п.
Летом 1750 г. полк отца перевели в Выборг, а вскоре он почувствовал себя плохо. Хотя и не хотелось ему прерывать учебу сына, он вызвал его, предчувствуя близкую смерть. Специально высланные лошади привезли Андрюшу в Выборг. К этому времени Тимофей Петрович уже лежал в постели под постоянным присмотром полкового лекаря.
Первым, что сделал он после приезда сына, была проверка знаний Андрея. Ему понравились рисунки сына, его французский язык, приличные знания географии. Однако отец был весьма огорчен тем, что сын основательно забыл немецкий язык. Если у Нетельгорста, где в употреблении был немецкий язык, Андрюша более или менее свободно разговаривал на нем, то после пребывания в пансионе Ферре он это умение утратил. Вот что значит повседневная практика. Хотя читать, писать по-немецки и понимать чужую речь он не разучился.
Отец решил восстановить утраченные Андреем навыки немецкой разговорной речи и снова привлек для этой цели Миллера. По нескольку часов в день более месяца занимался Андрей немецким языком, в основном чтением и разговорной речью, но желаемого успеха не достиг. Или действительно Миллер нацело был лишен педагогических способностей, или ученик, всей душой возненавидевший своего мучителя, уже не был способен воспринимать что-либо от него. Вторая неудачная попытка привлечения Миллера для обучения юного Болотова завершилась сама собой: 26 сентября 1750 г. (по старому стилю) скончался его отец — Тимофей Петрович. Поскольку он занимал высокий пост в армии, его похороны сопровождались торжественной траурной церемонией, а тело было погребено в соборной церкви Выборга. Занятия с Миллером, естественно, были прекращены.
Хлопоты об отпуске из армии
Смерть отца внесла большие осложнения в жизнь молодого Болотова. Дело в том, что по дворянским обычаям тех времен он еще в детские годы был зачислен на военную службу и теперь состоял в полку в чине сержанта. Оставаться в армии по малолетству мальчик не мог, а уйти из нее по тогдашним условиям было делом весьма сложным: отпуска, даже краткосрочные, разрешались только высоким начальством.
На счастье Болотова, в полку в то время находился на службе муж его сестры Марфы —Андрей Федорович Травин. Он и принял активное участие в определении дальнейшей судьбы молодого Болотова. После совета с друзьями Травин и Андрюша решили обратиться к командиру дивизии генерал-поручику Салтыкову. Выслушав их и погоревав по случаю смерти Тимофея Петровича и раннего сиротства Андрюши, генерал сказал, что в его силах отпустить их обоих лишь на 29 дней, с тем чтобы они могли съездить в Петербург и хлопотать о более длительном отпуске. Бее были рады и этому обстоятельству, так как надеялись, что петербургские родные и приятели Тимофея Петровича, занимающие высокие государственные посты, сумеют помочь Андрюше.
Но тут возникло новое препятствие: все сбережения Тимофея Петровича были израсходованы на похороны, а дальняя поездка, да еще с багажом, требовала больших денег. Достать их возможностей не было, и Травин, не долго думая, пустил в распродажу имущество полковника. Особенно жаль было Андрюше расставаться с отцовскими настольными часами. Они представляли собою продолговатый пьедестал,' на котором лежала весьма оригинальная и смешная фигурка собаки. Бронзовая и позолоченная, она отрывистым лаем отсчитывала часы. На вырученные от продажи деньги купили недостающее количество лошадей и повозок. Все, что не уложилось в возы, Травин раздарил знакомым или выбросил.
По приезде в Петербург сразу же взялись за розыски влиятельных знакомых. Тараса Ивановича на месте не оказалось. Нашли Гаврилу Андреевича Рахманова, близкого друга отца, и вместе с ним поехали к главной своей надежде — обер-гофмаршалу Дмитрию Андреевичу Шепелеву. Оплакав вместе потерю друга, Шепелев и Рахманов после некоторого обсуждения наметили три варианта устройства Андрея:
1) перевести его из полевого пехотного полка в украинскую ландмилицию. Считалась она рангом пониже, что позволяло направить туда Андрея в чине офицера, выполнить это брался Шепелев; 2) переместить Андрея с военной службы на придворную. В этом случае Шепелеву легко было устроить Андрея пажом; 3) перевести Андрея из пехотного полка в гвардию, где служил Рахманов. Тут при его содействии Андрея могли принять капралом.
Остановились на том, что Травин и Андрюша на досуге обдумают все три варианта, посоветуются с кем надо и в ближайшие дни сообщат Шепелеву о своем выборе.
Вечером состоялась беседа Андрюши с Травиным.
Деверь сразу поставил вопрос ребром: к какому варианту больше склонен Андрей? Принимать ли предложения генерала Шепелева и майора Рахманова? Если принимать, то куда бы Андрей хотел охотнее: в ландмилицию, в придворные пажи или в гвардию?
У Андрея голова шла кругом. Ему не хотелось ни на Украину, ни во дворец, ни в гвардию. Он еще мыслил детскими категориями, и ему сильнее всего хотелось в деревню, к матери. Об этом он и сказал Травину. Тот несказанно обрадовался словам мальчика, так как принятие генеральских предложений было бы связано с длительными хлопотами по переводу Андрюши из полка в другое ведомство, а Травину хотелось использовать отпуск для поездки в свою деревню, к семье.
Так и порешили: завтра же поехать к Шепелеву, учтиво отказаться от всех предложений и просить генерала, чтобы он походатайствовал об отпуске в деревню перед главным командиром финляндских войск Бутурлиным. Утром следующего же дня Травин с Андреем уже были у Шепелева. Встретил тот их ласково, нимало не удивился скорому решению и, не затягивая разговор, сразу спросил, какое решение они приняли. Травин еще раз поблагодарил генерала за любезное участие в судьбе мальчика и рассказал об их размышлениях и выводах, к которым они пришли.
Дипломатично, чтобы не обидеть Шепелева, Травин сообщил, что без согласия матери Андрюши он не решается сделать такой важный шаг, как определение дальнейшей его судьбы, и просит отложить решение до разговора с матерью. Генерал нашел довод убедительным. Только теперь Травин изложил просьбу о содействии в получении более длительного отпуска. Шепелев обещал, и вскоре разрешение было получено, правда, не на год, как просил Травин, а лишь до мая 1751 г. Как ни огорчительно было обоим челобитчикам сокращение срока просимого отпуска (особенно болезненно воспринял его Андрей), положительные эмоции все же взяли верх: как-никак, а впереди полгода отпуска, за это время сколько воды утечет.
Под крылом матери
Нимало не мешкая, отправились путешественники из Петербурга в дальнюю дорогу. Была уже поздняя осень, с холодными дождями, и они с трудом добрались до кашинской деревни Травина в Тверской губернии. Отдохнув там немного у любимой сестры, Андрюша снова тронулся в путь, теперь уже один с обозом, и наконец очутился дома под родительским кровом и материнским крылом.
Вскоре, воспользовавшись случаем, когда ближайшие родственники съехались в Дворяниново на празднование рождества, мать Андрюши собрала семейный совет, на котором решила обсудить с родичами сложившуюся ситуацию. Присутствовавший на совете Травин рассказал о посещении Шепелева и его предложениях.
Ни мать, ни другие родственники не увидели в этих предложениях ничего хорошего и сочли самым целесообразным добиться отпуска Андрюши из армии до его совершеннолетия.
Особенно настаивала на этом соседка по имению Матрена Ивановна Аникеева, родная сестра Тараса Ивановича Арсеньева, уверяя, что ее брат может серьезно помочь в этом деле. В результате решено было направить в Петербург, в Военную коллегию человека с ходатайством об увольнении Андрюши из армии до совершеннолетия для завершения образования. Посыльным выбрали самого надежного и умного из обслуживающего персонала — «дядьку» Артамона, под неусыпным надзором которого рос и воспитывался Андрюша. В начале нового 1751 г. Артамон уехал.
Наступили дни томительного ожидания. Прошел месяц, по расчетам пора бы уже вернуться посыльному, а его не было. Прошел еще месяц, чувствовалось приближение весны, а об Артамоне ни слуху ни духу. Чего только не придумывали досужие старушки, объясняя его долгое отсутствие: и заболел-то он дорогой, и лежит где-нибудь страдая, и утонул, переезжая опасную речку, и убили его в каком-нибудь темном лесу разбойники. Слушая эти россказни, мать Андрюши сходила с ума. Особенно ее беспокоило неумолимое приближение срока возвращения сына в армию, если в просьбе будет отказано.
Велика же была радость всех, когда Артамон наконец вернулся. Радость еще более увеличилась от сообщения, что путешествие закончилось успешно, и Военная коллегия предоставила Андрюше увольнение из армии до наступления шестнадцати лет для «окончания наук на своем коште» (т. е. без какой-либо оплаты по армии). Мать была полностью вознаграждена за мучительные дни ожидания. Теперь три с лишним года ее любимец будет с нею. Правда, Тарас Иванович прислал с Артамопом письмо, в котором настаивал на том, чтобы она направила Андрея в Петербург, где он пмел возможность устроить его в хорошее место для получения должного образования. Но для матери это было бы слишком тяжким испытанием, и она оставила сына в деревне.
Деревенские развлечения
Не так уж много времени потребовалось Мавре Степановне, чтобы понять ошибку, которую она совершила, оставив сына в деревне. Она видела, как Андрюша все больше и больше увлекается детскими забавами на улице, играми со сверстниками, походами в лес, купаньем и т. п. Все это ему было интереснее, чем сидение дома за книгами, заучивание немецких и французских слов. С каждым днем все труднее становилось матери усаживать сына за книгу, принуждать его брать в руки карандаш или перо.
Да и не всегда пребывание на улице и игры с ребятами заканчивались благополучно. Иной раз приходил Андрей домой в таком виде, что старался не попадаться матери на глаза: или грязен был с ног до головы, или в разорванной одежде, а то и с кровавыми ранами на теле. Позднее Андрей Тимофеевич в своих записках упомянет о нескольких подобных случаях.
Однажды Андрюша вышел на улицу и увидел на берегу расположенного неподалеку пруда одного из непременных участников ребячьих забав. Мальчик стоял спиной к нему, берег пруда в этом месте был довольно высокий и крутой. Совершенно неожиданно Андрюше пришла в голову мысль подшутить над приятелем, столкнув его в воду: дело было летом, погода стояла жаркая, плавал приятель хорошо, так что утонуть никак не мог, а посмеяться можно вдоволь. Однако при осуществлении этого замысла произошло совершенно неожиданное: мальчик оказался расторопным и, заслышав, что кто-то подбегает сзади, ловко увернулся, и Андрей, не успев затормозить, сам оказался в пруду. Плавать он не умел, глубина пруда в том месте была порядочная, и быть бы беде, если бы неподалеку не оказались женщины, полоскавшие белье. Они и вытащили незадачливого шутника. Вид у него, конечно, был плачевный: барский костюмчик обвис, с него ручьями текла вода, ботинки тоже были полны воды и хлюпали. Женщины, сочувствуя мальчику и зная суровый характер матери, посоветовали Андрюше послать кого-нибудь за сухой одеждой, переодеться и уже в таком виде явиться домой. Андрей не преминул воcпользоваться советом, но скрыть от матери происшествие не удалось. Девочка, случайно оказавшаяся в это время на улице, все видела, тотчас же помчалась в дом и рассказала о случившемся. Мать, которой тогда нездоровилось, лежала в постели, но по обрывкам рассказа девочки догадалась: что-то случилось с сыном — и вынудила женщин рассказать всю правду. Когда Андрей вернулся домой, Мавра Степановна, уже пережившая страх и испытывавшая теперь только досаду и гнев, решила его наказать. Были уже приготовлены розги. Однако на этот раз мальчику удалось просьбами и слезами разжалобить мать, и она сменила гнев на милость. Впрочем, в порядке возмещения отмеченной порки Андрею пришлось несколько дней отсидеть дома и усиленно заниматься уроками.
В другой раз Андрюшу подвело желание подражать взрослым, попытка показать, что он тоже не лыком шит и может обращаться с орудиями труда не хуже мастеровых. Вышел он как-то со двора с топориком в руках (был у него такой, сделанный специально для детских рук). А тут плотники недалеко рубили сруб. Посмотрел Андрюша на их работу, и показалось ему, что ничего хитрого в ней нет: тюкают себе мужики и тюкают. Хотел было к ним пристроиться, да они сидят на бревнах высоко от земли, не так просто туда взобраться. Еще упадешь — сделаешься посмешищем для людей. Оглянулся по сторонам, видит рядом обрубок бревна валяется. Вот, думает, хорошо, начну-ка я его отесывать. Сказано — сделано. Смотрит Андрюша на плотников и сам старается делать как они. Вроде получается. И щепки в сторону летят, только помельче. Охватил Андрюшу трудовой азарт, начал топором посмелее махать. Тут-то вот и случилась беда: не вошел топор в бревно, а скользнул по нему и врезался в правую ногу. Прорубив башмак, он нанес порядочную рану. Увидев это, Андрей сильно перепугался, не столько того, что рана нанесет какой-то вред его здоровью, сколько того, что о происшествии узнает мать и крепко накажет его за баловство. Не долго думая, схватил он с дороги комок грязи и замазал повреждение в ботинке, а заодно и рану на ноге. Замаскировав таким образом следы своего проступка, отправился наш герой домой. Однако дорогой корка грязи отвалилась и кровь снова стала пробиваться сквозь ботинок. Пришлось еще раз повторить операцию. Чтобы никто не видел, зашел на огород, да и земля там помягче. После этого вошел в дом, принялся за занятия и сидел над книгами до самого вечера. Дольше скрывать было нельзя, поскольку пришлось иметь дело со слугой, который его одевал и раздевал. Андрей открыл ему свою тайну, взяв предварительно клятву о неразглашении. Слуга помог ему снять башмак и чулок. К их удивлению, это произошло довольно легко, так как нога вовсе не распухла, чего они ожидали. Еще больше удивились они, глядя на рану. Хотя она и была большой и глубокой, но середина ее уже затянулась каким-то новым образованием. Припоминая свои прежние раны, Андрюша сразу заметил разницу и немедленно приписал эффект действию земли: «...заметив сие тогда ж, начал я в последующее время пробовать лечить всякие раны землею, то увидел и через бесчисленные опыты над собою и над другими удостоверился, что земля залечивает все свежие раны лучше и скорее всех пластырей на свете, а нужно только, чтобы она была не сухая, а смоченная и смятая наподобие теста» [5 Там же. Стб. 174.].
На следующее утро Андрей надел башмаки и попробовал ходить. Чувствовалась небольшая боль, что вынуждало слегка прихрамывать. Боясь, что мать заметит хромоту и по своему обыкновению допытается до причины, мальчик решил не рисковать и сидел, не сходя с места, над книгами два дня. Это показалось матери подозрительным, и на третий день она спросила сына, откуда у него такая прилежность к занятиям и почему он, несмотря на хорошую погоду, не выходит гулять. Ссылка Андрея на то, что в результате длительных прогулок он забыл многое из усвоенного и теперь хочет наверстать, понравилась матери, но тем не менее она настаивала на необходимости бывать на свежем воздухе.
Волей-неволей, а идти надо. Встал Андрюша и с боязнью пошел в сад. К счастью, за три дня спокойного сидения рана настолько зажила, что боль при ходьбе не чувствовалась и ходить можно было, не хромая. Так удалось и на этот раз утаить от матери происшествие и избежать не только наказания, но и, как выражался Андрей Тимофеевич, предики (это слово, по- видимому, обозначало длинное и нудное словесное внушение). Впрочем, и без этого скрытого приключения у резвого мальчика выговоров было более чем достаточно. Поэтому Мавра Степановна все чаще задумывалась над дальнейшей судьбой сына, ее беспокоило отсутствие серьезного обучения. В конце концов она решила: надо отправлять его в Петербург, там у дяди условия будут лучше. А сердце томилось в тяжелом предчувствии, что-то часто оно стало побаливать. По зимнему первопутку 1751 г., после обильных слез, отправила она Андрюшу в Петербург. Недаром говорят, что материнское сердце вещун, в последний раз тогда видела Мавра Степановна своего .сына.
У дяди в Петербурге
Дядя —Тарас Иванович Арсеньев встретил Андрюшу приветливо и немедленно занялся устройством его дел. На следующий же день он свозил его к своему приятелю и соседу по имению Якову Андреевичу Маслову, с которым еще раньше договорился об обучении Андрюши вместе с его сыновьями, и уже на второй день по приезде мальчик приступил к занятиям. Не обошел Тарас Иванович и житейские проблемы. Вместе с Андреем в Петербург приехали двое слуг: уже известный нам «дядька» Артамон и молодой парень — Яков. Поскольку дел у них по обслуживанию юного Болотова было не особенно много, дядя посоветовал найти Якову работу. Артамон, которому поручили проведение этой операции, сравнительно быстро нашел место на канатной фабрике. Оплата оказалась по тем временам достаточной не только для того, чтобы оправдать содержание слуги, но и для оплаты учителя Андрея. Произошло как в известной сказке: один мужик двух генералов прокормил.
А с обучением не повезло Андрюше и на этот раз. Учитель совершенно не знал русского языка, с воспитанниками мог изъясняться лишь по-французски. Поэтому, вспоминая те времена, Андрей Тимофеевич с горечью писал: «Великое щастие было еще то, что я сколько-нибудь умел уже по-французски, а то истинно не знаю, как бы он стал меня учить, не умея ничего по-русски растолковать и разъяснить. Не понимаю я и поныне, как таковые учителя учат детей в домах многих господ, а особенно сначала и покуда ученики ничего еще не знают» [6 Там же. Стб. 183.].
Может быть, мало чего прибавил бы к своим знаниям Андрей и теперь, если бы не его исключительная любознательность. Сыновья Маслова были записаны в артиллерийский полк, где уже числились сержантами. Для получения офицерского звания им необходимо было знать геометрию. Этой науке их обучал специальный учитель, приходивший в дом после обеда. Масловы с трудом воспринимали преподносимые им знания, и учитель был вынужден по два, а то и по три раза повторять одно и то же. Находясь в той же комнате, Андрей запоминал все, что говорилось. А так как новая наука очень понравилась ему, то, придя домой, он аккуратно записывал усвоенное и с помощью циркуля, транспортира и рейсфедера, которые достал специально для этого, выполнял чертежи. В скором времени у него составился полный курс геометрии, позволивший ему достаточно полно усвоить эту науку. Третий сын Маслова — Степан — изучал фортификацию, занимался с ним воспитанник инженерного училища Пучков. Правда, эти занятия велись отдельно в комнате Степана и присутствовать на них Андрей не мог. Тем не менее «старался я колико можно ходить туда чаще и сматривать, как они чертят планы, и получил по крайней мере о сих довольное понятие» [7 Там же. Сто. 185.].
Смерть матери
Весной 1752 г. умерла мать Андрея. Это обстоятельство существенно повлияло на дальнейшую жизнь мальчика. Он начал подумывать о возвращении в деревню. Однако против этого категорически протестовал дядя, считая, что нужно продолжать образование. Трудно сказать, чем закончилось бы противостояние дяди и племянника, если бы в дело не вмешался Артамон. Ему давно уже была не по нраву жизнь в отрыве от жены и детей. Воспользовавшись смертью матери Андрея, он начал настойчиво склонять его к отъезду домой, избрав главным аргументом в своих беседах с мальчиком имущественный фактор: ты сейчас всему дому хозяин, и нужна большая забота, чтобы там все было в сохранности.
Слова Артамона падали на благодатную почву, поскольку совпадали с мыслями и настроением Апдрея.
Кончина матери вызвала в его сознании резкую перемену, она как бы сняла с него груз подчинения взрослым. Он стал думать, что теперь уже волен в своих поступках, и хотя сохранил уважение к дяде, но боязнь его значительно ослабла. Впрочем, рождение чувства самостоятельности произошло пока лишь в мыслях, на деле все продолжал решать дядя и высказывания Андрея об отъезде твердо пресекал.
Тогда хитроумный и многоопытный Артамон разработал обходной маневр: он предложил Андрею тайком отправить письмо старшей сестре в Псков, в котором сообщить о смерти матери и попросить прислать за ним лошадей. Когда коляска будет в Петербурге, дядя уже не решится задержать их. Андрею план показался убедительным, и письмо сестре было отправлено. Дополнительно к этому Артамон посоветовал ему в разговоре с дядей упомянуть вскользь, что генерал Маслов собирается поехать в Москву вместе с сыновьями и учителем и, таким образом, пребывание Андрея в Петербурге станет бесполезным. Болотов не отказался и от этого дипломатического хода: очень уж хотелось ему вырваться на свободу. Наконец прибыла коляска, присланная из Пскова. Прочитав письмо Прасковьи Тимофеевны, весьма удивился Тарас Иванович ее просьбе отправить Андрея к ним в деревню и почувствовал, что здесь не обошлось без участия племянника. Но тот твердо отрицал свою причастность. На его счастье, сестра ни словом не обмолвилась о письме Андрея к ней.
Зато фальсификация слуха о предполагаемом отъезде в Москву Маслова обнаружилась сравнительно быстро. Тарас Иванович счел необходимым вместе с Андреем съездить к Маслову, с тем чтобы поблагодарить его за помощь в обучении племянника и дать мальчику возможность попрощаться с генералом. В разговоре дядя в качестве одной из причин отъезда Андрея из Петербурга упомянул и предполагаемый выезд Маслова в Москву. Тот со смехом объявил, что ни о какой поездке у него и мысли не было. Андрюша очень переживал свой поступок, заставивший дядю краснеть. Вернувшись домой, Тарас Иванович задал Андрюше на прощанье хорошую головомойку, но слово свое менять уже не стал, и тот поехал на Псковщину. Было это в начале октября 1752 г.
Жизнь в Опанкине
Жизнь в имении зятя текла размеренно и спокойно: справляли семейные праздники, ездили в гости к соседям и сами принимали гостей, устраивали охоту на зверей и ловлю рыбы, вечерами играли в карты, организовывали концерты, благо многие помещики имели домашние оркестры. Из всех этих развлечений более или менее по душе пришлись из вечерних — танцы, а из дневных — рыбная ловля на челноке так называемой «дорогой». Зять — Василий Савинович Неклюдов — был страстным рыболовом и передал в ведение Андрея одноместный челнок, очень легкий и ходкий, па котором тот и стал ездить по реке Лже, делавшей красивый изгиб вокруг деревни. «Дорога» представляла собою орудие лова, типа современной блесны. Вот как описывал ее сам Андрей Тимофеевич: «Делается нарочитой величины и толстоты железный крюк с зазубрею и приковывается тупым концом к небольшой продолговатой и желубком несколько вогнутой бляшке, сделанной из желтой меди; а в том месте, где край бляшки соединяется с крюком, привязывается маленький лоскуток аленького суконца, а к другому концу бляхи прикрепляется предлинный и крепкий шнур, взмотанный на вертящуюся шпулю так, как бывают у плотников шнуры их» [8 Там же. Т. 1. Стб. 221.].
Ловля щук с помощью «дороги» производилась так: Андрей садился в челнок и плыл вверх по реке, спустив весь шнур в воду, а свободный конец зажав в зубах. Бляшка с крючком при движении вращались и создавали впечатление плывущей рыбки, на которую и бросались щуки и другие хищные рыбы. Момент схватывания хищником приманки Андрей улавливал по легкому удару в зубах. Тогда он останавливался, наматывал шнур на шпулю и, подтянув рыбу к челноку, доставал ее сачком. Рыбы в реке было много, и он почти никогда не возвращался без улова. Да и сама езда на лодке по красивой реке была приятной.
Какое-то время Андрюше нравилась такая жизнь, но потом одной рыбной ловли стало маловато: его деятельная натура требовала более полезного времяпрепровождения. И в который уже раз молодого Болотова выручает его неугасающая страсть к познанию, жажда открывать для себя что-то новое.
Зять кроме увлечения рыбной ловлей имел еще одно хобби: был большим любителем всякого рода мастерства. Он держал в имении кузнецов, столяров, токарей, кожевников, причем старался отыскать не просто ремесленника, а мастера высокого класса, способного сделать уникальную вещь, с художественным вкусом. Так, например, у него был старичок, занимавшийся поделкой различных коробок, шкатулок, табакерок и т. п. из бересты. Подбирая соответствующее сырье и применяя особые способы отделки, этот старичок делал шедевры оригинального промысла, пользовавшиеся большим спросом.
Андрюша, увидевший эти изделия, загорелся желанием научиться делать такие же и уговорил мастера взять его к себе в ученики. Старичок, обнаружив интерес и старание мальчика, не только обучил его своему уникальному мастерству, но и подарил ему набор инструментов собственного изготовления. Обрадованный Андрюша изготовил для учителя шкатулку, украшенную орнаментом, придуманным им самим. Теперь, имея инструмент, он мог заниматься интересным делом в любое время.
Учился Андрюша и другим видам ремесел, в частности токарному. Здесь же в Опанкине (так называлась деревня, где жили Неклюдовы) Андрюша научился играть на гуслях.
Новые увлечения захватили Андрея настолько, что он уже стал забывать о необходимости ехать в свою деревню, где ждали нового хозяина. По-другому отнесся к перемене мыслей молодого барина Артамон. Ему-то по-прежнему хотелось поскорее вернуться домой, к жене, детям. Поэтому он повел атаку на барчука, рисуя ему одну за другой мрачные картины разорения имения и склоняя к решению о скорейшей поездке в Дворяниново. Наконец это ему удалось, и, несмотря на уговоры сестры и зятя пожить еще, Андрей собрался домой. Весной 1753 г. он вернулся в свою деревню.
Опять в Дворянинове
Первые впечатления были очень грустными: все напоминало ему мать, ее ласковые руки, нежную заботу о нем. Горе охватило его, но житейские дела властно заявляли о себе: нужно решать, что делать, как прожить год, оставшийся до окончания отпуска из армии. Первым долгом счел необходимым сходить к дяде — Матвею Петровичу — поблагодарить его за проводы матери в последний путь, за устройство дел по имению после ее смерти. Дядя встретил племянника тепло, приглашал его бывать у него почаще, обещал ему всяческую поддержку в хозяйственных делах.
Матвей Петрович к тому времени овдовел и жил один с двумя сыновьями: Михаилом, который был лишь на год моложе Андрея, и Гавриилом, тогда еще совсем ребенком. Дома их располагались рядом, и казалось, между Андреем и Михаилом, поскольку они были двоюродными братьями и сверстниками, сразу же установится тесная дружба. Однако на первых порах этого не произошло. Обнаружилась существенная разница в их характерах. Михаил, выросший в деревне и умевший лишь кое-как читать и писать, совершенно не интересовался учением и все время проводил в забавах с деревенскими ребятишками. Зайдя несколько раз к брату и находя его каждый раз сидящим за книгами, Михаил, презрительно фыркнув, уходил, а потом и совсем перестал ходить. В свою очередь Андрей, привыкший к регулярным занятиям, не понимал, как это можно целыми днями бездельничать, зная только игры, забавы да шалости, иногда и совсем не безобидные.
Склонность Андрея к наукам и удивительная усидчивость позволяли ему совершать сложные дела. Однажды он увидел у дяди учебники геометрии и фортификации, написанные от руки, с прекрасно выполненными чертежами. Учебники эти сделал сам дядя в те времена, когда обучался этим наукам у Ганнибала.
Андрюша не отстал от дяди до тех пор, пока тот не согласился дать ему эти учебники на время, чтобы Андрей мог списать текст и перечертить чертежи. Переписывая учебники и выполняя чертежи, Андрей настолько основательно усвоил геометрию и фортификацию, что стал разбираться в этих науках лучше дяди, чем заслужил его одобрение и уважение. Впоследствии знания геометрии пригодились Андрею Тимофеевичу при проведении им генерального межевания.
Килка — предок хоккея
Неудавшаяся вначале дружба с Михаилом все же потом наладилась. Поводом к этому послужило совместное увлечение кнлкой — довольно распространенной в те времена игрой. Однажды Андрюша возвращался с прогулки и за околицей увидел большую ватагу ребят, которые оживленно бегали по поляне, веселым криком и смехом сопровождая беготню. Желая узнать, чем они занимаются, Андрюша подошел поближе и увидел, что мальчишки, разделившись на две партии, особыми палками гоняют круглую деревянную плашку.
Долго стоял Андрюша, наблюдая за игрой, суть ее он понял скоро, она ему понравилась, и уже на следующий день он принял в ней активное участие. И вот как-то в самый разгар игры на лужайке появился Михаил, сопровождаемый целой гурьбой ребятни. Подозвав Андрюшу, он попросил разрешения принять участие в игре. Андрюша, не раз размышлявший о том, как ему наладить дружеские отношения с братом, охотно согласился. С тех пор братья стали встречаться чаще, и не только на «поле битвы», при игре в килку. Незаметно они перешли на «ты», а затем более энергичный Миша стал главарем всех уличных забав.
Много лет спустя, описывая свои детские годы, Андрей Тимофеевич вспомнит и эту увлекательную игру. «Случилось как-то мне увидеть, что ребятишки на дворе играли в так называемую килку. Мне игра сия полюбилась чрезвычайно, и более потому, что она имела некоторое подобие войны. Все играющие разделились на две партии, и одна партия старалась килку, или маленький и кругленький обрубочек от деревянного кола, гнать в одну сторону и догонять до конца двора или до уреченного [назначенного] какого-нибудь места, а другая партия старалась ей в том воспрепятствовать и гнать килку в другую сторону двора и также до какого-нибудь уреченного места, и которой партии удастся прежде до своего желания достигнуть, та и выигрывает» [9 Там же. Стб. 237—238.].
Возвращались домой веселые и довольные. А уже на следующий день Андрюша пошел в лес искать подходящую березку с искривлением ствола в нижней части, таким, чтобы получилась хорошая палка для игры в килку. Он уже знал теперь, какой она должна быть.
В записках об этом будет сказано так: «Чтобы удобнее можно было сию килку гнать, то каждый человек имел палку с кочерешкою на конце, дабы сею кочерешкою можно ему было килку и совать и по земле гнать, а ежели случится на просторе, то и ударять, чтобы летела далее и могли ее подхватить и гнать далее его товарищи» [10 Там же. Стб. 238.].
С каждым разом игра все больше нравилась Андрюше. В его будущих воспоминаниях о ней есть такие слова: «Словом, игра сия самая задорная, наполненная огня, рвения, усердия, и играющие должны употреблять наивозможнейшее проворство и скоропоспешнейшее бегание за килкою для успевания скорее ее ударить и прогнать, и притом наблюдается в ней некоторый порядок» [11 Там же.].
Андрей Тимофеевич правильно уловил основные эмоциональные признаки игры. В его описании мы находим упоминание о таких особенностях, которые в наши дни, к сожалению, утрачены. Имеются в виду массовость игры и участие в ней не только подростков, но и взрослых. «Впрочем, была игра сия у нас в деревне в таком тогда обыкновении, что в зимнее досужее вечернее время игрывали в нее не только ребятишки, но и самые старые и взрослые люди вместе с ними. Всякий выбирал другого такого ж себе в соперники, и все не меньше бегали и проворили, как и ребятишки, и веселились до крайности, когда случалось победить и заставить себя побежденному перенесть за плечами через весь двор или от одного уреченпого места до другого» [12 Там же. Стб. 239.].
Вспоминая свои детские годы, я могу подтвердить, что и в те времена в лапту, в бабки играло все взрослое мужское население деревни, (за исключением разве уж самых дряхлых стариков). Любо-дорого было смотреть, как с развевающейся бородой мчится крестьянин, убегая от сына, а то и от внука, владеющего мячом.
Андрюша придумывал тактические приемы, вносящие элемент организации в игру, совершенствовал ее техническое оснащение. Однажды во время игры произошел несчастный случай: резко брошенная килка угодила в лицо одному из игроков и сильно рассекла губы и подбородок. Андрюша не оставил этот случай без внимания, и по его совету деревянный кругляш был заменен кожаным мячом.
Приведенные цитаты дают нам совершенно четкое представление о том, что килка — эта русская народная игра XVIII в.— несомненный предшественник современного хоккея. Все главные атрибуты хоккея — клюшка, шайба, мяч — уже имеются в килке, и от нее до всех видов хоккея, что называется, «рукой подать». В самом деле, что для этого понадобилось в будущем? Снежную площадку заменить ледяной, игроков водрузить на коньки а вместо «уреченного» места поставить ворота.
А к хоккею на траве прийти от килки и совсем просто.
Забавы двоюродного брата
Заводя дружбу со своим двоюродным братом, Андрей совсем не предполагал, к каким последствиям она приведет. Ему думалось, что поскольку они ровесники, то и интересы у них примерно одинаковые и вдвоем им будет проще организовать свою жизнь так, чтобы и дело делать, и не скучать. Дядя, поощряя сближение братьев, надеялся на то же. Зная отвращение своего сына к наукам и тягу к безделью и шалостям, а также обратные качества племянника, Матвей Петрович полагал не без основания, что под воздействием Андрюши сын отойдет от баловства, приобретет интерес к наукам, займется делом. Получилось совсем не то и даже в какой-то мере противоположное. Не привыкший к усидчивости Михаил не пристрастился ни к книгам, пи к рисованию, ни к беседам о чем-то, не имеющем прямого отношения к их повседневному быту. Наоборот, будучи по характеру более активным и настойчивым, он стал перетягивать на свою сторону Андрея, вовлекая его в уличные игры и забавы. Сначала тот слабо сопротивлялся, не желая терять установившуюся дружбу и надеясь на то, что Михаил начнет учиться. А потом и сам Андрей как-то втянулся в жизнь без ограничений, с постоянными играми, походами в лес, купаньями на речке и в прудах.
И только вечерами, когда он оставался один и лежал в постели, перед сном, Андрея терзали угрызения совести за потраченное напрасно время. Он вспоминал свой прежний образ жизни, когда находилось время и для чтения, и для рисования, и для занятий языками. В эти минуты он давал себе твердое обещание, что с завтрашнего дня начнет новую жизнь, покончит с бездельем и отвадит от себя брата с его играми и проказами. Но наступало утро, приходил Михаил, и Андрюша не мог преодолеть его настойчивых просьб и уговоров: снова начинались походы, игры, купанье и т. п. А вечером опять душевное смятение, раскаяние и новые зароки. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта борьба с самим собой, если бы не вмешался «дядька» Артамон. Наблюдая безалаберную жизнь барчука, он решил вмешаться, пока не поздно, и поговорил с ним основательно, делая постоянные ссылки на родителей. Результат беседы проявился незамедлительно. Уже на следующий день Андрюша твердо заявил брату, что больше он ему не компаньон в увеселениях и забавах, а если тот нуждается в его дружбе, то он всегда готов, но при условии, что она будет основана на совместных занятиях наукой. Возможно, на первых порах Мише придется трудно, но в таком случае Андрей обещал ему всяческую помощь. В ответ Михаил заявил, что он еще не сошел с ума, чтобы променять веселые уличные забавы на унылое времяпрепровождение за книгами.
На этот раз Андрей выдержал характер, и Михаил ушел не солоно хлебавши. Впрочем, вечерами, а иногда и в послеобеденное время Андрей выходил на улицу и участвовал в играх и развлечениях, организуемых братом. А тот слегка приуныл: он потерял место, где чувствовал себя вольготно, устраивая всякого рода шалости. Дома эту волю пресекал отец, нет-нет да и укрощая его необходимым в таких случаях словом.
Впрочем, склонный к выдумкам Михаил вскоре нашел выход из положения. Он уговорил Андрея съездить к одному из близких соседей, их дальнему родственнику — Степану Петровичу Челищеву — и попросить его отпустить своего сына, примерно такого же, как они, возраста, погостить в Дворяниново. Идея Андрюше понравилась: во-первых, он чувствовал себя виноватым перед братом за то, что лишил его своей компании, и надеялся, что приезд мальчика как-то компенсирует эту утрату: во-вторых, могло бы случиться, что тот окажется хорошим компаньоном и для него самого, если обнаружит склонность к наукам.
На другой же день Андрей съездил к Челищеву.
Тот, наслышанный о хорошем поведении Андрея, согласился, его сын тут же собрался, и в Дворяниново они вернулись уже вдвоем. А когда один из мальчуганов, окруживших коляску, привел Михаила, состоялась встреча будущих компаньонов.
По первым дням жизни нового компаньона Андрею казалось, что его мысли о дружбе с ним на основе духовных интересов оправдаются. Михаил (будем его так называть в отличие от Миши — брата Андрея) с любопытством следил за работой Андрея, рассматривал записи, рисунки, спрашивал то одно,' то другое. Однако надежды вновь не оправдались: второй Михаил оказался подобием первому, он не только не уступал ему по характеру и привычкам, но кое в чем и превосходил. Правда, некоторую пользу для себя из приезда Михаила Андреи все же извлек. Не обнаружив в нем склонности к наукам (первое любопытство у того быстро прошло) и не приобретя, таким образом, себе компаньона, Андрей стал использовать его для того, чтобы освободиться от общества брата. Он отправлял последнего к Михаилу, ограничив свое участие в их забавах тем, что мирил их после возникавших между ними ссор. Впрочем, чаще всего они мирились сами, поскольку ссорились несколько раз в день. Поводов было предостаточно, особенно горазд был к их созданию озорной Миша.
Часто проказы едва не заканчивались плачевно. Позднее Андрей Тимофеевич вспоминал несколько случаев. Расскажем лишь о двух из них. На пасхальной неделе возле дома Андрея были устроены высокие качели. Это распространенное в былые времена развлечение собирало большую массу народа, особенно много было зрителей, потому что высокие взлеты доски, на которую садились желающие покачаться, выдерживали далеко не все: захватывало дух при возвращении доски вниз из крайнего верхнего положения. Однажды около качелей оказались оба Михаила. А надо сказать, что Михаил-гость был ужасный спорщик. Особенно он не терпел, когда ему говорили, что он не может что-то сделать. Эту черту его характера частенько использовал Миша, чтобы пошутить и повеселиться, а заодно и посмеяться над приятелем. Так произошло и на этот раз. Миша обвинил Михаила в трусости. Тот сразу же взъерошился и стал доказывать, что это неправда. Тогда Миша предложил произвести проверку тут же, немедля. В качестве средства испытания были выбраны качели. Михаил должен был встать на них и выдержать любой размах, до которого они будут доведены его приятелями. Михаил согласился, все пошли к качелям, и испытания начались.
Чем эта шутка закончилась, Андрюша увидел из окна: на конце раскачивающейся качели висел, держась за веревки, Михаил. Андрюша так и обмер, со страхом ожидая, что он сорвется и упадет. К счастью, все обошлось благополучно. Михаил таки сумел продержаться, пока качели не остановили.
В другой раз шутка Миши оказалась еще более опасной. Придя как-то к Андрюше, Миша увидел в тарелке на столе ягоды. Он попробовал их, они были сладкими, но с каким-то привкусом. Любопытный мальчик сейчас же заинтересовался странными ягодами и снросил у Андрюши о причине их необычного вкуса. Тот объяснил, что на этих ягодах делали винную настойку и недавно ее слили, после чего ушел в свою комнату заниматься. А у великого проказника Миши тут же созрел план новой шутки. Дождавшись, когда появится Михаил, он с невинным видом начал вовлекать его в спор. Предложив попробовать ягоды, спросил, нравятся ли они Михаилу, а после утвердительного ответа заявил, что тому не съесть все, что находятся на тарелке. Михаил, по своему обыкновению, тут же вступил в спор, и Миша, воспользовавшись этим, предложил спорщику доказать свою правоту на практике.
Челищев, ничего не подозревая, сел за стол и быстренько расправился с ягодами, благо чашка была не очень большая. Не успели они обсудить дальнейший план своих действий, как за Мишей прибежал посыльный: он срочно понадобился отцу. А дальше произошло вот что: Андрюша, занимавшийся в своей комнате, услышал непонятный шум. Желая узнать, что случилось, он пришел в гостиную и увидел странную картину: его гость с дикими глазами, размахивая руками, бегал по комнате и что-то нелепо кричал. Попытка Андрюши поговорить с ним успеха не имела. Михаил не узнавал его и продолжал свои ни с чем не сообразные действия. Андрюша страшно испугался: ему показалось, что тот сошел с ума, а что нужно делать в таких случаях, он не знал. Хотел бежать за помощью, но в это время вошел Миша. Увидев картину, которая поразила Андрея, on покатился со смеха, чем крайне удивил брата: тому было непонятно, как можно смеяться над несчастьем человека. Андрей стал упрекать Мишу в жестокосердии, уверяя его, что Челищев сошел с ума. Услышав эти слова, Миша схватился за живот и захохотал еще сильнее. Андрей не на шутку забеспокоился, наблюдая несомненно болезненное состояние Челищева и в то же время какую-то удивительную, совершенно не вяжущуюся с обстановкой веселость брата. У него даже мелькнула мысль о том, что сошли с ума оба: и Челищев, и Миша.
Наконец Миша успокоился и, утирая слезы, выступившие у него от непрерывного смеха, рассказал историю с ягодами, заключив: «Так что, братец, никакой он не сумасшедший, а просто пьяный».
Между тем Михаилу стало совсем плохо, он повалился на пол, на губах у него появилась пена, глаза закатились и остекленели. Испугавшись теперь уже оба, братья послали за Артамопом.
Долго пытались привести в чувство безжизненного Михаила. Наконец кто-то посоветовал влить ему в рот конопляного масла. После этой процедуры малого стошнило, и ему стало легче. Он уснул, а когда проснулся, был уже нормальным человеком.