Корень

Доброе имя дали родители ребенку. Правечное, надежное. В звездную пору родился сын в семействе Огнедуба, когда духи тьмы убегают к своих подземным убежищам, а петухи предвещают рассвет. Именно тогда просыпается Мать-земля из дремоты, чтобы накормить огромное количество детей своих - деревьев, трав и цветов, молоком весенних соков, что туманами спаривают над урочищами, лесами и полями славянского края.

- Корнем будет, - сказала счастливая мать. - Породит буйное дерево славного рода.

- Пусть так, - согласился суровый Огнедуб - чтобы не стал перекати-полем, чтобы не покинул родной землицы на произвол судьбы.

Не минуло напрасно слово родителей.

В силе и мощи возрастал Корень, наливался здоровьем. Уже в девять лет борол всех товарищей в семейном поселке, безумно гонял верхом на свирепом жеребце, раскачивался на верховьях высоких дубов, переплывал туда и сюда буйное славутинское течение.

Поселок лежал в правечном лесу над рекой, а на левом берегу синели непролазные заросли и болота, переполненные гадюшниками, медведями и множеством птицы. А немного выше от поселка, на высоком холме, стояло древнейшее городище, утыканное грубыми дубовыми сваями, которое называлось Витичем. Там жили кузнецы, разнообразные ремесленники - от сапожников к золотых дел мастеров, до оружейников и кожевников. В праздничные дни - то ли на Купала, или в щедрые зимние недели, или в Перунов день или на Веснограй - собирался люд со всех усюд до Витича, вез, кто что имел, на ярмарку, чтобы показать свое творение и посмотреть чужое, чтобы отдать малость от труда своей на земле или в лесу, или, может, от бортництва или охоты и добыть товару для потребности своего рода-племени. А надо было ой как много! Женщинам желалось бархата и шелков заморских, бус янтарных или коралловых, вышиванок бисерных, лент мерцающих; а девушкам - то уже и достаточно говорить - родители не имели бы спокойствия, если бы вернулись из торжища витицкого без гостинцев и подарков. А ребята требовали бронзы византийской для стрел, кольчуг мелко тканных из тонкого провода, легких в походе, мечей обоюдоострых закалки тугой, сбруи для коней боевых, так как все то нужно было ежедневно: не оставляли в спокойствии поселков славянских, яровитских наездники восточные, степные, да и владыки горные с запада тревожили часто грабили, забирая в плен юношей, женщин и девушек, а то и оставляя свои костища под грозными городищами.

Однажды налетела с востока шумящая волна чужинских воинов. Были они дикие, безжалостные, безумные. Черные глаза в узких щелях век светились мужеством и жестокостью, на широких бронзовых лицах никогда не появлялась улыбка. Конь, меч, аркан, праща, лук со стрелами и мохнатая накидка - больше ничего не было во владении каждого зайды. Еду они забирали в порабощенных, плена не признавали, всех рубили к ноге - от мала до велика, оставляли самих юношей, чтобы пополнить свое войско, и то лишь в случае безоговорочного согласия отречься от себя и принять закон вечного уничтожения и похода. Что их вело, куда, зачем - этого не ведали, и они сами, как ни знает стрела, куда направила ее могучая рука воина.

Дымные знаки предупредили яровитов о нападении, лавы воинов сплотились за деревянными заборами Витича, но в этот раз не помогло городище, ни встретили, ни мужество защитников. Враги лезли на стены, словно дикие коты, пренебрегая жизнью, презирая смерть, рубились из яровитами свирепо, брызгая желтой слюной, и, даже умирая в смертельных судорогах, скрежетали зубами, испепеляя ненавистными взглядами своих противников.

Витич пал под ужасающим ударом. Заборола, башни, жилье яровитов полыхали неистовствующими факелами. Все защитники городища были перебиты, детей, женщин и старых дедов победители бросали в костер, а отобрали для себя лишь из двадцать юношей, между ними и молодого Корня.

Их посадили на коней, привязав ноги к стременам. День и ночь направлялись на запад. На второй вечер стали лагерем, зажгли очаги, юношей яровитских развязали, дали каждому по ломтю рысьего мяса. Ребята отворачивались, мясо воняло, их выворачивало, однако враги, грозно скалясь, силой запихивали им в рты кровавое месиво, вынуждали глотать. Несколько ребят не выдержали, набросились на своих мучителей и упали под ударами ножей. Корень выдержал, стал зол и ярый. Понял, что это единственный выход - остаться живым, вырваться из дикого кольца врагов. Кочевникам понравился могучий, широкоплечий юноша. Вскоре его взял под свою руку один из вождей на имя Кара-тай. Во время нападений на поселки и городища Корень был всегда рядом Кара-тая, удивляясь его ярости, безумству и рвению. И казалось Корню, нет в мире силы, которая бы остановила чужинскую кровавую орду восточных разбойников.

Однажды вечером, когда воины, утомленные целодневным боем и резней, зажгли в горной долине костер, Корень спросил Кара-тая:

- Где распрягут боевых коней  воины  Кара-тая? Долго ли еще будет длиться поход?

Кара-тай пораженно глянул на юношу, будто удивленный его многословностью, немного помолчал, обгрызая мосол недавно подстреленного зубра, потом, блеснув темно-карими глазами, рявкнул:

- Наши мечи - то стрелы Большого Змея Горы. Разве нам думать о том, где окончится их полет? Пока есть кони - вперед! Пока есть сила - вперед! Пока мечи остры - вперед! Пока есть башни, которые можно взять штурмом, - вперед!

- Зачем? - не сдержался Корень.

- О ничтожное создание! - грозно крикнул Кара-тай, швырнув далеко в ночные сумерки обгрызенную кость. - О чем ты спрашиваешь меня? Спрашивает ли орел, почему он хватает косулю? Спрашивает ли дуб, почему он растет там, а не где-либо? Удивляется ли гадюка, почему у нее яд в сожалении? Каждый действует так, как будет велеть Большой Змей Горы. Наши мечи - его, наши кони - его, наши сердце - его! Мне радостно смотреть в умирающие глаза врага, и нет более счастливого времени, как то, когда земля стонет от ужаса под копытами наших боевых коней!

Кара-тай дрожал от возбуждения, и его товарищи скрежетали зубами, а на лицах у них даже не прорезывалась улыбка, и для Корня это было страшнее всего. Он понял, что такая сила, как болезнь: она должна исчезнуть, не быть, а стать чем-то другим она не может.

Далеко за высокими Альпами орды восточных заброд встретились с легионами Рима. В жестоком бое, который длился два дня и три ночи, легли все ордынцы. Ни один не сдался в плен. А когда на них кучами наваливались легионеры, они короткими мечами прокалывали себе шеи и падали на землю, плюясь кровавой слюной на врагов.

Корень и несколько яровитов, что остались живыми, попали в плен. Их послали на боевые галеры, приковывали к гребным веслам на триере. Тяжело было Корню, необычно среди разноязычного толпища. Сознание вбирало новые обиды, идеи, обычаи, жадно поглощала слухи о далеких краях, о дивоглядных людях.

Галера часто плавала через широкое море, перевозила закованных в бронзу воинов в южные края. Там Корень видел бесконечные песчаные пустыни, причудливых животных - верблюдов, волшебные белокаменные сооружения, радужные водопады, черных людей. Юг дышал жарой, отзвуком кровавых восстаний, устами огромного количества людей повествовал о новых, неслыханных ранее богах. Легионеры разносили слухи о божьем сыне, который, будто, ходил по земли, проповедовал новое царство для бедных и рабов, а потом был убит ревнивыми иудейскими жрецами. А Корень слушал и удивлялся: или возможно, чтобы сын Яр-дива или Перуна был убит людьми? Дал ли бы он себя на глум своим созданием? Ведь один лишь гром Перуновых зарниц вынуждает людей притихнуть в своих убежищах! Нет, нет, это выдумки глупых людишек, которые жаждут и богов унизить до своей мизерности!

Так проходили годы. Неволя тяжело душила свободолюбивое сердце Корня. Не мог он примириться с рабством. Однажды, когда галера перевозила драгоценности с Италии до далекой Колхиды, яровит решил убежать. Под сенью ночи прыгнул в море, потому что еще завидно заприметил, что берег недалеко. Долго соревновался с волнами, наглотался соленой воды, однако прибило его к уютному лиману.

Несколько дней и ночей прятался Корень между камышами, набирался сил, отъедался. Есть было что: огромное количество птичьих гнезд на песчаных косах и множество - не разминуться - рыбы между водорослями. Только наклонись, пощупай - и тыкается тебе в руки толстенная рыбина. Выбрасывай на берег, ешь!

Опомнившись, Корень стал выбираться из камышей. Вышел на берег Дуная. Лунными и звездными ночами странствовал все дальше и дальше, еще боясь появиться перед глаза человеческие, чтобы не потерять волю, добытую такой дорогой ценой.

А перед взором его днем и ночью стояла родная земля, нежно-зеленые луга, густые правечные леса, сказочный Славута. Туда, туда, где блуждает по чащам его детский дух, где под глазом всевидящего Яр-дива лежит пепелище родного поселка.

 Зореслав

 За несколько месяцев добрался Корень к свободным верховинским племенам на Карпатах. То там, то здесь останавливался, просил работы, помогал то лесным пасечникам, то пастухам или рыбакам. Получив немного пищи и какую-то одежду, чтобы прикрыть тело, шел дальше. А около Чорногоры полюбил Корень ясноокую, русую верховинку. Звали ее Речиславой. И так полюбил яровит девушку, что перестал и думать о возвращении к Славуте, взлелеянной в мечтах. Женил старый верховинский ведун влюбленных около жертвенного очага перед глазом всесильного Яр-дива, призывал плодородную Мать-землю, чтобы помогала супружеской чете в совместной жизни, в воспитании счастливых и веселых деток.

На второе лето родился у них сын. Случилось это теплой звездной ночи. Нежно пламенел в высоте Волосожар, полыхал огнистый пояс Лады, неслышно превращалась в темно-синюю дорогу дивокола мерцающая Колесница Перунова. Вышел счастливый отец на улицу из жилья, вынес на широких ладонях спеленанного сына, подняв над землей, растроганно сказал:

- Благодарю вас, Род и Лада! Зореслав родился! Зореслав! Слышите? Благословите и защитите!

Радовалась измученная мать, радовались соседи-верховинцы. А второго дня Речиславы не стало. Умерла она от незримого огня, который жег ей грудь. Остался Зореслав сиротой.

Рыдал безутешный Корень за женой по ночам, когда никто не видел слез, кормил сына молоком ягницы, грустно сидел целыми днями над могилой, чах от адской тоски.

- Сведется на нет мужчина, - вздыхали верховинцы. - Есть же другие женщины, и за такого перелесника пойдет всякая куда глаза глядят, а он сам отдал сердце покойной. Та ей же теперь хорошо на лугу солнечном, в краях Яр-дива! Почему же печалится Корень? Негоже это.

Зря! Уже никого не мог полюбить яровит. Глаза его обходили лучших женщин. Подкормил сынка, завернул его в дерюгу, сложил в переметные сумы немного харча, да и направился на восток, к Славуте. Следующей весной был уже на родном берегу. Но нет! Не узнал Корень знакомых мест. Там, где был поселок, зеленели непролазные чащи, на руинах рос чертополох и белена, в задымленных печах и покинутых землянках жилы дикие коты и длиннющие полозья-гады.

Зато Витич опять красовался на кручах славутинских - еще более богатый и более величественный чем когда-то. Посреди городища белела высокая, построенная из камня, башня, вокруг нее кругами раскинулись распрекрасные деревянные терема и хоромы, а дальше за торжищем, как и раньше, убежища ремесленников, кузницы, хаты, покрытые камышом, медовары. И еще узнал Корень о том, что в настоящее время яровиты имеют царя Горевея, что Витич - престольный град и что соседние полянские, да и некоторые древлянские племена дают дань царю, а в случае потребы - вооруженных дружинников.

Весьма опечалился Корень. Думал думу тяжелую. Думал, что будет иметь волю, вернувшись к краю родному, а здесь дураки яровиты на свою голову, на глум приобрели царя. «Чтобы и у нас было так, как в чужинских землях! Чтобы и нам было чем похвастаться перед людьми»!

Горько улыбался тем словам яровитов мудрый Корень. На своей спине изведал он славу царскую, княжескую или какую-то другую. Почувствовал он и властность хищных врагов, и безжалостность римскую, видел огромное количество люда из всех усюд - от края к краю белого света, и ни один мужчина добрым словом не вспоминал своего владыки - близкого или далекого.

Но есть, что есть.

Решил Корень поселиться в родных местах. Однако в Витиче жить не захотел. Выкопал землянку в яруге над Славутой, и в таких зарослях, чтобы никто и с огнем его не разыскал. Завел себе Корень ягнят, коз, переправлял летом отару на луга славутинские, нагуливал ее там, запасал на зиму сенца. А как выпадали снега, держал животных в теплой землянке-кошаре под горой.

На витицком торжище выменивал Корень на шерсть все, необходимое - пищу, одежду, ножи или плотничьи инструменты. Редко видели его люди в городище, а потому прозывали ведуном. Однако любили овцевода за нрав прямой, откровенный, за спокойствие непреложное, за правду.

Диким, уединенным рос и сын его Зореслав. От отца имел могучую стать, от матери - вытянутое лицо, русые кудри, большие карие глаза с длинными ресницами. Помогал парень отцу пасты ягнят, готовить на зиму топливо, косить сено на лугах. А иногда бросал все, шел на высокую кручу, днями ничего не ел, не пил, все смотрел в даль, печально прислушиваясь к гомону таинственного мира.

Летели в дивоколе аисты, и Зореслав стремился вслед за ними, и грезились ему таинственные края, змеи-драконы, о которых рассказывал отец Корень в сказках, дивные царевны, вольные победители-рыцари. Есть ли и в самом деле, то ли все вымышлено?

Скрытые в душе силы распирали парня, требовали проявления. Понимал то старый пастух, но ничего не мог сделать, молча смотрел, как сына притягивает к себе суетливый мир, который так жестоко глумится над теми искателями, которые неосмотрительно попадают в его ловушку. Однажды грустно спросил:

- Чего хочешь, сын? Куда тебя несет, куда порывает?

- Хочу пространства, - угрюмо ответил Зореслав.

- Неужели мало имеешь пространства? - удивился отец. - Имеешь прекрасные леса, имеешь луга славутинские, дивоколо над головой.

- Медведей в лесу - насмешливо подхватил сын - лягушек в болоте! Отче, вы мудры, вы добры! Но неужели я должен коротать век возле ягнят? Вы же рассказывали мне сказки, когда я был дитем, а там же герои идут в далекие края, чтобы добыть жар-птицу или живую воду. Или добывали они жар-птицу, сидя в землянке? Пойду в Витич, стану дружинником, увижу свет. Слышал я - царь Горевей готовит поход на юг, может, и я побываю в далеких краях. Пустите, отче!

- Ты помешался! - ухватился за голову отец. - Самому лезть в ловушку? Я столько мучился, пока вырвался из рук всяких владык, а ты сам суешь шею в аркан. О мой неумный сын, опомнись!

Зореслав гневался, опять пропадал на любимой круче, смотрел на славутинский плес, на игривые тучки в высоте, что сказочными челноками плыли без преград в таинственные края. Иногда на волнах реки появлялись красочные паруса чужинских гостей, под ними, на лодках, чернели фигуры настороженных воинов, блестели мечи и кольчуги, слышались протяжные песни.

Парень завистливым глазом смотрел им вслед и твердо решал в сердце своему, что ни одна сила не удержит его в родительском жилище. Ни одна сила в целом мире! 

Царь Горевей

 Сызвека жил род Горевея в ирпенских непролазных лесах. Вокруг - болота, бочаги, медвежьи дебри и дикие древлянские племена. В родительском роду было около сотни душ. Много из них становились воинами, ремесленниками, ведунами. И только одиночные дети жилы обособленно, не прикладывая рук к ремесленничеству или охоте. Единственное - боевые игрища: соревнование на мечах или стрельба из лука. Передавалось исконное завещание от отца к сыну, что род Горевея древнейший, царский и ведется он от самого Стрибога. Надлежит ему когда-то владеть землями и народами. То слово было нерушимое, его знал каждый сын, и всяк готовился к такой предивной судьбе.

Однако завещание завещанием, а жизнь текла себе в лесной пуще понурой и дикой. Близлежащие древляне неохотно платили дань, надо было ежегодно летом вооружать из полсотни всадников, с шумом и угрозами наскакивать на соседние поселения, забирать в лесных охотников меха, воск, мед или полотна у их женщин, таким образом утверждая исконное царское достоинство рода. Наловчился тем молодой Горевей, и все же таки не удовлетворялся теми мизерными достижениями. Сказания отца-матери о бывшей славе рода разъедали его воображение, тревожили душу, звали к действию.

- Выйдем из лесов, - говорил он отцу, - завоюем царство. Почему сидим в берлоге будто медведи? Где завещание Стрибога, почему он не осуществляется?

- Подожди, сын - утешал древний Горевей сына - Время наступит! То не в человеческой руке. И стрела долгие годы лежит в колчане, пока в ней нет нужды. А придет пора - она летит к цели. Теперь еще не пора выйти из благословенного леса. И яровиты, и поляне, да и все другие славяне очень жаждут воли, не желают единственной руки. А почему? Потому что развращены путешествующими рыцарями, славутинскими воинами. Не пробовали беду! Надо, чтобы пролилась кровь, чтобы прокатились грозы, чтобы горе вползло в души человеческие. Тогда наступит наше время, сынку! Тогда! Не спеши - Стрибог готовит для нас славную тропу.

Как-то весной, когда Славута невиданно исполнился и домчал свои воды к селению царского рода, пожаловали к ирпенской долине гостьи из далекого северного края. Были они суровые, неразговорчивые. Предлагали обоюдоострые мечи, бронзовые шлемы, серебряные украшения для конской сбруи. Брали за то воск, тонкое полотно, лесной мед. Плыли гости к морю, а там - аж в богатую Византию.

Потянуло молодого Горевея с ними. Безудержно, неотвратимо. Отец задерживал. Но, посоветовавшись с ведунами, отпустил.

Дал сыну тридцать дружинников, посадил их на просмоленные лодки-дубы, наделил разнообразным сокровищем-хлебом, чтобы было чем торговать в заморских землях, да и благословил именем пращуров-царей на счастливое путешествие.

Натянули дружинники паруса и поплыли вслед за чужестранцами к Славуте. А там - широким течением вниз, к морю. Около гремучих, неистовых порогов напали на них степные разбойники, и оборонились от них дружинники Горевея, потому что на подмогу пришли вольные рыцари из Хортицы.

Длинным, опасным был путь. Всего изведали путешественники - и жару, и бури, пока добрались богатой Византии. Великолепие и величие империи поразили Горевея, заострили его жажду к роскоши, растравили тщеславие. Он скитался по торжищах востока уныло, недовольно, в душе проклиная отца и пращуров, которые мечтали о царском величии и славе, сидя в гнилых мочарях, тогда как в далеких землях гордятся богатые владыки, преисполненные мощи и роскоши. Жизнь проходит, думал Горевей, и кто не зануздает ее, как дикого коня, тот разве может быть всадником?

Долго или нет торговали славянские гости в чужих землях, а второго лета вернулись к родным лесам. Шумно приветствовали родители и родственники Горевея, счастливо орала малышня, играясь красочными безделушками и игрушками, наряжались радостные девушки в восточные шелка, а виновник праздника был понур и неприветлив.

- Чем недоволен, сынку? - спросил отец.

- Желчь ест меня - прямо ответил сын. - Ты манил меня царством, а кем я стал? Показал голодному кушанье, а потом отнял? Большей муки невозможно и выдумать!

- Понимаю, о чем ты - хитро ухмыльнулся отец - Радуйся, слышишь? Твое время наступило!

- Не ведаю, о чем говоришь. Смеешься ли?

- Да нет, не шучу. Пока вы странствовали в далеких краях, над яровитами прокатилось лихолетье. Степные кочевники сожгли села, множество людей уничтожили, сами помчались дальше, к закату солнца. К нашим лесам не пробовали ворваться - нельзя им!

- То и что, отец? Что ты советуешь?

- Немудр ты! - с упреком глянул на Горевея отец - Яровиты в настоящее время, будто беспризорная группа ягнят, их можно голыми руками брать, будто маленьких медвежат. Витич в пепелище, люди - в яругах, в чащах, нет защиты, нет крепкой руки. Ты возобновишь городище, соберешь под свою руку ремесленников, дружинников, защитишь яровитов от супостата. Кто послал тебя? Стрибог! Ты - царь. Дерево вырастает из малого семечка, царство твое также должно вырасти от нашего рода. Так будет, так тебя я благословляю!

Недолго сомневался Горевей. Вышла дружина из ирпенских лесов, направилась на юг, к бывшему витицкому городищу. Вскоре закипела работа, вырастал новый плетень, заборола, вознеслась к небу боевая башня. Выходили из укрытия люди, удивлялись, однако, утешались тем, что есть защита, что уже не надо бояться. Можно селиться среди полей, сеять и хозяйствовать.

Власть Горевея признали безоговорочно - новому владыке помогал страх перед недавним горем. Проходили лета, распространялась власть Витича, распростерла крылья на много славянских племен. Горевей провозгласил себя царем, имея под своей рукой могучую дружину. Из далекой Византии, из севера от варягов владыки посылали царю свои подарки и воинов, предлагая дружбу и союз.

Горевей вступил в брак с варяжскою княжной Рогдиней, она родила ему дочку Миросю, а сама вскоре умерла, тоскуя о далеким суровым севером, за холодным блекло-синим небом, за нежными ночными всполохами - сказочными огнями таинственного диво-колом.

Недолго грустил Горевей. Насыпал высокую могилу над Славутой, а сам опять увлекся походами на непокорных древлян и построением пышных теремов в Витиче. Много жил царь, однако грызла его тоска о пышности византийской, о могуществе заморском. Грезились бесчисленные дружины, боевые корабли, колыхающиеся копья и хоругви на дальних чужинских путях, приветственные крики племен и народов, отдающих свою силу и славу в руки единственного владыки Горевея.

Эти мысли лишали сна. А тут еще бесконечные шептания советников, которые едят друг друга поедом, стремясь приблизиться к царскому трону. А паче всего советник Печерун. Все поощряет Горевея к пышности, пеленает паутиной лести, толкает к далеким походам.

Кроме всего, подросла дочка Мирося. Пятнадцать лет ей, высокая, хорошая, прыткая, словно степная кобыла. Однако забывает о царском достоинстве, живет, как трава у дороги: все ветры качают ее.

Как уберечь, как защитить? Подруги у нее - простые девушки, забывает она, что царевна, дочка Стрибога, который надлежит родить следующего царя, перед которым дрожали бы все народы.

Мирося

Мирося была странной еще с из малу. Гневила царя и пугала. Горничные девушки, которым поручено было присматривать за девушкой, бегали, как зачумленные, разыскивая свою подопечную. Но где там!

Царь сердился, ругал Миросю, а затем выгонял из покоев. А Миросе только того и надо: она вырывалась на волю, чтобы сразу же убежать в правечные леса, где ее ожидали подружки. Там они сплетали красочные венки из полевых цветов, жгли костры, рассказывали у них страшные и интересные истории, которые слышали от старых бабушек. И мечталось Миросе о королевиче распрекрасном, заморском, который когда-то появится непредвиденно, неожиданно, освободит ее из башни царской и помчится на коне сказочном к жизни небывалой. Чтобы каждый день, как в сказке: походы, заколдованные леса, ведуны и змеи, приключения и сражения с разбойниками, полеты на волшебных лебедях и дружба с мудрыми лесными медведями.

Царь Горевей таки готовил боевую дружину для похода. Десятки кузнецов ночью и днем ковали мечи, рогатины, наконечники стрел, воины объезжали диких коней на широких пастбищах в лугах славутинских, художники-оружейники ткали из провода заморского панцири-кольчуги. Хотел яровитский владыка подвинуть предел своего царства на запад, вплоть до верховинских карпатских поселений, помериться силой с князьями горскими. Но судьба предупредила его, из севера надвигалось войско высоких беловолосых людей, грозно вооруженных, снаряженных в непробиваемые кожаные панцири. Беглецы повествовали о строгости тех воинов, однако не жалились на жестокость чужестранцев. Поселков они не жгли, детей и женщин не убивали, брали только дань, оставляя в городищах своих правителей с небольшой дружиной для правления славянскими племенами.

Витич растревожился, словно муравейник. Близлежащие села опустели, кто перевозил свой хлеб в городище, кто переплывал в болота за Славутой, дебри. Дружина спешно готовилась к бою, передовые группы воинов уже выдвинулись в поле, где должно было появиться чужинское войско.

Мирося проснувшись раненько удивилась: внизу, во дворе, перекликались вооруженные воины, что-то кричал царь Горевей, ржали кони. Девушка выглянула из ставен: а что-то должно быть? Вон, аж за витичский частокол, сколько глаз хватает шествуют дружинники, на горизонте дымят тревожные знаки, в дивоколе громко кричит воронье.

Она быстренько нарядилась в рубашку-вышиванку, шелковой лентой перехватила буйные косы на лбу, заглянула в полированное бронзовое зеркальце на стене и стремглав сбежала вниз. Царь, увидев ее, что-то закричал, затопотал ногами, начал толкать ее назад.

- Но что это с вами? - насела она на отца. - Куда шествует дружина?

- Битва, Мирося - раздраженно ответил царь - Враг ворвался в наш край!

- Вот видите! - едко говорила Мирося, не ужасаясь той вестью - Хотели вы приобщить чужой землицы, а гляди, чтобы нашу не приобщили.

- Цыц! - замахнулся на нее Горевей. - Ишь, какая языкастая! Да я их как цыплят неоперившихся разгоню по дебрям лесным!

Царь с воинами и советниками ускакал за ворота городища, пыль покрыла витицкую дружину, а воронье все гуще и гуще собирается в грозовом небе. Где-то из-за горизонта доносятся глухие громы, в воздухе жарища, неизведанная тревога течет над землей и закрадывается в сердце царевны.

Она поднялась к себе в горницу, разыскала подружку Зорулю, схватила за руку.

- Что нам делать? Так хочется глянуть на битву, а батенька не позволяет!

- А тебе не боязно? - испугалась Зоруля, прижав ладони к груди.

- Да нет! Так хочется, хоть плач!

- Так оденься парнем!

- Правда твоя! - счастливо вскрикнула Мирося - Как это я не додумалась? Добудь мне рубаху и штанишки полотняные. и шапку из ягницы, чтобы косы убрать. Еще успею доскакать к Вороньему полю, пока не началось. Знаю короткий путь, через Медвежью долину.

Вскоре царевна уже возводила своего Гнедка в глубокий овраг по узенькой тропке меж сорняками. Там она оделась в отроческий наряд, приторочила свою вышиванку к седлу, вскочила на коня и лишь мелькнула между зарослей к Медвежьей долине.

Не успели утренние туманы открыть славутинский плес, как царевна уже выбиралась по стремительной круче к прадавней могиле, которая возвышалась на краю Вороньего поля. Из древне считали люди проклятым то поле, потому что кипело на нем огромное количество боев и можно было находить в сорняках желтые черепа и кости, а иногда случались ржавые мечи или подковы.

Вот и сейчас к зловещему полю сближались из двух сторон дружины противников, чтобы помериться силами. Глухо гудела земля, желтая пыль катилась над степью, кричала черная воронь, предвещая смерть многим воинам.

Мирося тревожно оглянулась. Все-таки страшно! Может, вернуться? А то наскочат чужестранцы, захватят в плен. Если бы кто был рядом!

А, впрочем, она не сама. На могиле кто-то сидит, прислонившись спиной к древнему каменному болвану. Кто же это? Свой или чужой? Присмотревшись хорошенько, Мирося узнала в той фигуре славного певца, известного всем яровитам слепого Бояна.

Воронье поле

Боян странствовал от юга, где гостил на Хортице у свободных рыцарей. Много городищ он посетил, много песен и дум пропел людям. За то имел от них почет, славу и убежище дружественное с пищей и бокалом меда хмельного.

Давненько услышал певец свободный, что утверждается на землях Витича новое царство, и очень огорчила та весть Бояна. И сказал он братьям - воинам славутинским:

- Пойду, понесу яровитам песню свободную, думу непокоренную. Может поможет это людям понять, где их путь достойный и единственный. Диво дивное, как легко сыновья воли отрекаются от самого дорогого? Даже волки-сиромахи и птицы заоблачные берегут волю свою, а люди – дети Лады - забывают заветы пращуров!

- Иди, Боян! - сказали свободные воины.

Певец преодолел Дикое Поле, прибыл к пределам царства витицкого. В то утро, когда противник из севера ворвался к землям яровитским, добрался он Вороньего поля. Устав, сел на могиле отдыхать.

Внезапно он настороженно замер, прислушивался. Над степью прокатилась какая-то тревожная волна.

- Воронье, - прошептал певец. - Плохой знак.

Лег на землю, прислонив ухо к траве.

- Стонет мать-земля. Войско двигает. Да и не одно - из двух сторон. Будет битва. Вот же и слышит проклятая птица, тучей кружит в дивоколе, ждет своего времени. О, а это кто там шелестит? Кто-то есть или мне кажется?

Не казалось Бояну. То шествовала к нему Мирося, одетая в мальчишескую рубаху и штанишки. Косу она запихнула под шапку, и теперь ее не узнал бы даже родной отец, тем более, что, пробираясь яром, девушка измазалась грязью.

- Кто там? - отозвался Боян. - Кто бы ты ни был - добрый человек или разбойник - подай голос.

- Это я, - несмело ответила Мирося, посматривая на горизонт, где все выше поднималась туча пыли.

- Кто такой «я»? - насмешливо молвил певец. - Что-то малое, голос тонок. Как будто девушка.

- Да нет, парень, - спешно отрицала Мирося.

- А чего приперла тебя нелегкая в такую пору на Воронье поле?

- Хочу глянуть на битву.

- Не ополоумел ли? Зачем оно тебе?

- А интересно - вздохнула Мирося - Слышал о рыцарях, героях, а битвы не видел. Говорят, что это красиво, весело!

- Кто такие мысли посеял в твоем уме? - удивился Боян - Красиво? Не объелся ли ты белены?

- А мне отец говорил.

- А кто он - твой отец?

- Ну, кузнец он - смущенно говорила Мирося, ковыряя босой ногой землю - нет уже его. Я сирота.

- Гм, - покачал головой Боян, - твой отец, сынок, или дурак, или царь.

- Царь? - удивилась Мирося. - А то же почему?

- А очень просто, - приязненно объяснил Боян. - Потому что цари, сынок, смотрят на битву сбоку. Залитый кровью не скажет, что это весело. Вот если бы тебя распахнули до пупа.

- Что вы?! - сплеснула в ладони Мирося, ужаснувшись - Такое страшное говорите! Разве такое бывает?

- Бывает! - вздохнул Боян. - Был я дружинником, резался в страшной сече. Всего насмотрелся. Меня с побратимом старшим захватили враги да поиздевались. Глаза мне выжгли, а тогда пустили вниз за водой в лодке на глум, на муку. Хотел я на себя руки наложить, и спас меня древний Боян. Выходил меня, просветил сердце. И понял я, что не я один в мире несчастный. Море муки над миром катится. Я слеп глазами, а те слепы сердцем. Это куда страшнее, сынок.

- Слепые на сердце? Кто же то?

- А хотя бы и владыки, цари. Бьются, умножают сокровища, земли заграбастывают, а зачем? Какой в этом толк? Голый приходишь в этот мир - голый уйдешь из него. Кому же оставишь кучу того хлама, ради которого море крови пролил? Вот настоящие слепцы! А мне этого не нужно: вольный, как птица! Хожу лесами, полями, людей увеселяю или огорчаю. А как звать тебя?

- Мирославом зовут.

- Хорошее имя - похвалил Боян - Есть хочешь?

- Да нет, я сыт.

- Ври больше. Когда это сирота сытым бывает? Вот пирожок с маком, бери, очень вкусно.

- Действительно, вкусно - похвалила Мирося, куснув пирожок - никогда такого не ел.

- На здоровье. Но тсс… кажется мне, уже близко войско. Видишь ли ты, кто там?

- То наше, витицкое - взволнованно говорила Мирося - дружинники готовятся в лаву.

- Готовятся - объяснил Боян - Враг, вероятно, близко. Кто-то скачет на коне - слышу. Не к могиле ли?

- Эге! - затревожилась девушка - Сам царь Горевей.

- Еще его здесь недоставало, - буркнул Боян. - Чего ему?

- Вы же, деда, как спросит обо мне, скажите, что я поводырь, - попросила Мирося, прячась за каменным болваном.

- Скажу, скажу. Кому ты нужен?

Вороной конь Горевея вытаптывал копытами степной ковыль, за ним с бряцаньем и шумом скакали советники и воеводы, еще немного дальше двигалась лава дружинников. А от севера доносился зловещий гомон, там над тучами желто-пепельной пыли реяли стяги, покачивались копья. Витицкие воины сходились громадным полукругом, поглядывали на тревожный горизонт, громко переговаривались.

Царь заметив фигуры на могиле, круто вздыбил коня.

- Эгей! Ты кто такой, парень?

- Поводырь - придушенным голосом ответила Мирося, выглядя из-за каменного болвана.

- Кого водишь?

- Бояна слепого.

- Бояна? - удивился царь. - Это добрый знак, что он в такую пору появился. Пусть идет сюда.

- Царь велит, чтобы шли к нему - шепнула Мирося певцу.

- Не пойду, - зевнул Боян.

- Ну, что там такое? - нетерпеливо звал царь, поплескивая ладонью по шее коня. - Почему не идет Боян?

- Гордый - едко заметил советник Печерун, и его черные глаза вспыхнули мстительным огнем. - Слышал я его песни, все о воле поет.

- Он не хочет - пропищала Мирося.

- Разве не ведает, что я царь? - громыхнул Горевей.

- Мне без разницы кто ты - отозвался Боян, прислушиваясь к бряцанью оружия. - Не бывало такого, царь, в Славянщине, чтобы песня к царю шла. Цари к песне идут - так бывало. Поэтому выбирай!

- Ишь, гордыня которая! - вскипел царь. - На моей земле сидит, да еще и калякает казна что!

Раздраженный язык Горевея перебил боевой клич, который катился над степью, тревожный гомон: «Враг! Враг»!

Царь ринулся к коню, вскакивая в седло, крикнул издалека певцу:

- Твое счастье - битва начинается. Мы еще не закончили разговора. Убежишь - на дне моря найду!

- Бояны не убегают, - пошутил Боян.

- Воспоешь мою победу - прощу! – кинул Горевей уже на скаку.

Мирося выдвинулась из-за камня, схватила Бояна за руку.

- Ой-ей! У меня едва душа в пяти не убежала. Как же вы посмели так с ним разговаривать?

- А как?

- Остро.

- Как умею, хлопче. Песня выше всех владык. Цари умирают, а песня живет себе да живет. Помни о том, Мирослав. Сядем вот здесь, будешь мне повествовать, что там делается на поле кровавом.

Два ряда воинов сближались, над ними кружила туча черных птиц, над степью дрожало горячее марево. Солнце беспощадно жгло, в небе тревожно скоплялась грозовая просинь, казалось, что где-то там, в высоте, Перун натягивает громадный лук виднокола, чтобы метнуть на землю громовую стрелу битвы.

Битва

Услышав о приближении чужого войска, Корень не убегал под защиту витицких стен. Вместе с сыном загонял ягнят на плот, переправлял на левый берег, прятал в кошару, что издавна имел в славутинских плавнях. Покончив с тем делом, отец с сыном переплыли к землянке, чтобы взять с собой еще некоторые припасы, и вот здесь Зореслав забунтовал. Возвращаться на левобережье решительное отказался. Сказал, что не хочет быть часовым около ягнят и коз, что ему уже надоела пастушья палка-герлыга и разве стоило ради такого прозябания появляться в этом мире?

- Сердце мое горит! - со слезами на глазах сказал парень. - Как мне хочется быть с рыцарями.

- Глуп ты, аж кручен! - буркнул Корень. - Разве то рыцари? Бьются, а спроси: для кого, за кого? Чтобы Горевею сладко жилось!

- Они для славы бьются! - пылко сказал Зореслав, и глаза у него искристо замерцали. - Неужели вы, отче, не хотели воинской славы?

- Пустое мелешь - махнул рукой Корень, собирая в сумку всякую утварь. - Разная слава бывает. Одна неслышная - и вечная, добрая. А другая - стыдобище. Тоже славой ее люди зовут. Не дай боже, чтобы такая слава о тебе, сынок, шла. Хочется царю чужие земли воевать, а врагам - того же пожелалось, - вот и льют кровь людей невинных. Чего им надо? Есть или пить не хватает, али ходят в рванье?

- Но разве, отче, лишь питье и пища человеку нужны? Битвы, походы, песня! Это же как дыхание для души!

- Пой, если охота - рассудительно ответил Корень, неся мешок на плече - Степь широкая, горы славутинские слушают тебя. Жаворонок поет - пой и ты. Пошли, пора!

Они шли по едва заметной тропке, которая вела от землянки сквозь терновые заросли к реке. Внезапно Зореслав решительно остановился и сказал:

- Все учите меня, учите! А что мне с того? Пой, как жаворонок, говорите вы. Жаворонок имеет свое гнездо, жайвориху, птенцов, необъятное дивоколо. А я?

- Что, сынок? - уставший отозвался Корень, уже понимая, к чему гнет Зореслав.

- А я - словно сыч в дупле. Сердце бьется - для кого? Сила играет в руках - зачем? Песня звучит в груди - кому ее запоешь? Ветер понесет ее вдаль, да и пропадет она. Не держите меня, я иду!

Зореслав круто вернулся и почти бегом направился вверх, между зарослями вековых дубов и берез.

- Подожди! - звал отец, рвавшись за ним - Куда, дурак!

- К Вороньему полю! Туда, где наши воины бьются. Не могу сидеть в болоте в такую пору, поймите меня! Хоть гляну издалека, из могилы - на душе станет легче.

Корень промолчал, догнал сына и, трудно вздыхая, шагал сзади. А когда выбрались к могиле и начали выходить на нее, виновато сказал:

- Правда, сынок, твоя. Не могу я дать тебе ни пару верную, ни счастье. Что сделаю? Девушек поблизости нет, друзей в нашей пуще тебе тоже трудно отыскать. Но не сожалей о мире буйном, озабоченном, что господствует там, в городищах. То - морок, неволя. Сбоку глянешь - будто и веселье, радость. А очутишься там - будто в грязь влезешь. Потом и выбрался бы, но не тут-то было, нельзя! А здесь - воля, простор! Синее дивоколо - брат тебе, солнышко - отец, зори ясные - сестрицы! Разве не так?

- Эх, отче! - с упреком отозвался сын. - Ведь не всегда же вы так думали? Были же и в краях далеких, и в походах, видели царства большие, людей бесчисленную силу.

- Видел, видел - буркнул Корень - век бы того не видеть! И теперь, как приснится, - сердце мрет. Не нюхал ты, чем пахнет рабство. Неволя многолика, у нее веревочек - не сосчитать. Не опомнишься, когда и запутаешься, словно муха в паутине.

- Смотри, смотри! - закричал Зореслав, достигнув верховья могилы. - Сошлись!

- Как будто пыль на горизонте, - пробормотал Корень, заслоняясь ладонью от солнца.

- Не пыль, а войско, - взволнованно отрицал сын. - С врагом сошлись наши воины!

- Прольется крови невинной - вздохнул Корень, бросая мешок на землю - Ну и что тебе здесь делать, чего бежал, сумасброд? О, смотри, блестит что-то в пыли!

- Мечи и копья! - пылко вскрикнул Зореслав, махнув рукой. - Эх, мне бы в десницу что-либо!

Услышав зажигательный разговор, из-за каменного болвана выглянула Мирося, увидела юного парня и остолбенела. Она еще никогда не видела такого распрекрасного парня: на раскрасневшемся от волнения бронзовом лице, будто две голубых зари, искрились глаза, под расхристанной вышиванкой перекатывались тугие волны мышц, буйнорусий чуб, будто спелый сноп ячменя, взвихрен грозовым ветром.

- О Перун! - прошептала девушка, прислонив ладони к груди – Яр-Див появился на могиле.

А юноша, глядя в даль, аж вскакивал, как будто под ногами у него был распеченный песок.

- Разве можно так беспомощно стоять, когда там битва кипит!

- Ежедневно люди где-либо кромсают друг друга - с насмешкой сказал пастух. - Везде не успеешь! Эх, немудрый ты!

- Лучше немудрая храбрость, чем умное безразличие! - крикнул сын.

- На всякого дурака, который захочет воевать, не напасешься своей кровушки!

- О Световид! - тем временем шептала Мирося, не сводя влюбленного взгляда от фигуры юноши - Отченька боялся, чтобы стрела какая меня не зацепила. Вот она - встретила! В сердце кольнула. Это он - мой царевич из снов девичьих.

- С собой беседуешь? - поинтересовался Боян. - Или пришел кто?

Корень, заслышав голоса, подступив к камню увидел Бояна.

- Боян славный! - радостно приветствовал он его - Благословение Матери-земли тебе. Давно не было тебя в наших краях.

- Не Корень ли? - спросил певец.

- Он самый. Я, да еще мой сын Зореслав.

- Зореслав - даже засмеялась Мирося сама к себе – странное имя!

- А тебя чего сюда принесло? - поинтересовался Боян. - Оставил отару, пришел в степь.

- А спроси меня, глупого! - с досадой ответил Корень. - Сынка моего потянуло на битву посмотреть!

- Все они одинаковы - кивнул Боян. - Мой провожатый такой же вспыльчивый, аж подскакивает.

- Потому что еще не обожглись. Вот и Зореслав мой - воет как волк ночью: хочу между людей, хочу в городище, хочу в странствия. В ловушку ему приспичило, вот как я думаю. Хоть ты ему скажи, Боян, может тебя, мудрого, он послушает.

- А что я ему скажу? - хитро ухмыльнулся певец - цветок чертополоха как ни завораживай - он все равно чертополоховое семя родит. А пшеницу хоть смешай ее с беленой, а она все же золотой колос выбросит из ростка. Не бойся за сына, Корень, орлиные крылья просят полета. Знаю, с неба можно упасть на скалы, разбиться, а однако путь орла один-единственный - над горами, в небо!

- Вот спасибо, помог - недовольно сказал Корень.

- Красиво сказал Боян - радостно отозвался Зореслав.

- Да я знаю - вздохнул Корень - что тебе по нраву такие слова. Конечно, орленок хочет воли, а отец не пускает. Но одно дело лететь орленку над горами, над степями вольными, а другая - стремиться к падали, где меж трупов вьются мухи и воронье.

- Тоже мудро сказал, Корень - похвалил Боян - Однако настоящий орел не коснется клювом падали, хотя и пролетит над ним. Поэтому не бойся за юную птицу!

- Эх, разговариваем о пустом - вскрикнул Зореслав, - а там что-то страшное творится!

Боян припал к земле, послушал, на его лице чеканились знаки тревоги.

- Трудно земле. Стонет она. Там происходит что-то плохое! Как будто вал сюда катится.

- Наши воины убегают! - в отчаянии крикнул Зореслав.

- Не может того быть! - отрицал отец - Как это - убегают?

- Ох зайцы трусливые! - заскрежетал зубами юноша, даже вскакивая на могиле. - А впереди - сам царь! Только шлем сверкает!

- Идем отсюда, Боян - тихо сказал Корень - Я перевезу тебя на ту сторону.

- Песня не убегает, Корень! - ухмыльнулся певец.

- Так тебя же могут убить.

- Меня - может быть. А песню - ни за что!

- Я тоже не пойду! - рьяно крикнул Зореслав - Побегу на помощь!

- С чем? С голыми руками? - рассердился Корень.

Зореслав метнул взгляд вокруг, увидел неподалеку здоровенную палку, на конце которой был нацеплен конский череп, выдернул ее из земли и замахнулся, аж свистнуло.

- Добрая башка! - сказал удовлетворено. - Еще если бы коня!

- Бери моего - сказала Мирося - Вон под могилой пасется! Гнедко - видишь?

Зореслав скользнул взглядом по парню, радостно хлопнул его ладонью по спине.

- Откуда у тебя конь? Ты же поводырь?

- А я пас его. Он боярский. Не бойся - бери! Бежим, я заберу свои сумки, а ты лети к войску!

Они вприпрыжку побежали вниз, аж сорняк зашелестел.

- Вот непослухи - тревожно говорил Корень - не знал я, что у него кровь такая горячая! А, впрочем, и я когда-то такой был. Эх, как метнулся! Глянь, вскочил на коня и полетел как сумасшедший!

Мирося бегом вернулась на могилу, завороженно глядя как Зореслав, вымахивая палкой, стремительно летел навстречу боевому клекоту.

- Световид, сохрани его! Перун, пошли зарницу на помощь победителю! - шептала девушка, вытирая слезящиеся от напряжения глаза.

А Зореслав чувствовал себя в седле, будто птица в небе. Опьяняющая волна налетела, понесла, подхватила, и уже не чувствовал парень ничего, кроме призывного горна боя. Кровь бухала в висках, неумолимо накатывающийся клекот битвы казался дорогой песней. Гудела земля под копытами Гнедка, в ушах свистел ветер, запах пота и полыни сладко щекотал сознание.

Вот уже рядом с ним напуганные лица витицких воинов. Одеяния на них роскошны, мечи с ценными древками, но почему они так позорно убегают? Ага, это советники царя, а вон видно и самого владыку. Его окружили вражьи воины, витицкие дружинники храбро рубятся, но нападающих больше, они прорываются, проламываются сквозь славянский заслон. Горе витицкому владыке! Его уставший конь приседает на задние ноги, крутит головой, изможденный хрипит, на ноздрях кровавая пена. Падают последние защитники царя, и желтоволосые северные воины, шумя, наседают на Горевея.

Царь упал на землю, заслонил лицо ладонями, ожидая последнего удара. Зореслав мощным тараном влетел во враждебный круг, замахнулся башкой. Два противника сразу свалились на степную траву. Другие с проклятиями отскочили. Юноша разъяренно погнался за ними, дубася по спинам, по головам, по крупам коней. Мечи ломались, словно палочки, от страшных ударов гнулись панцири, вражьи дружинники падали с коней без духа.

Увидев столь дивное и радостное изменение, повернули коней витицкие воеводы, исполнились боевым рвением и помчались вслед за Зореславом. Славянская лава напряглась, ударила, отодвинула противника на край Вороньего поля.

- Слава, слава! - шумела Мирося, аж вскакивая на могиле от радости – Зореслав наворотил целую гору чужинских воинов! Одним ударом по три валит!

- Мое семя! - удовлетворено прогудел Корень.

- Зажглась кровь - засмеялся тихонько Боян - Хе-хе! А сына еще упрекал. Воинская душа - она в каждой кровинке человеческой, в каждой жилке. Ну что там видно? Как будто утихает?

- Погнали врага - закричала Мирося.

- Да, да, слава Перуну - утвердительно зашумел пастух.

- А ты хотел его не пустить. Один мужчина, а что сделал!

- То не человек, то Яр-Див! - сказала счастливая Мирося.

- Говоришь, будто влюбленная девушка.

- Такое скажете, - зарделась царевна. - О, гляньте, царя несут сюда! Он ранен.

- Вероятно, досталось ему - вздохнул Корень - Если бы не Зореслав, то...

- Правда, правда, - прошептала Мирося, дрожа от возбуждения. - Если бы не прекрасный юноша, то не было бы ни царства, ни царя. Нет, может, и меня. Доле, сведи нас воедино!

- Слава богам - звал Корень облегченно - покатили вражью силу дружинники, аж загудело. Теперь можно и мне возвращаться домой, ягнят назад переправлять. Глянь, глянь, уже и Зореслав скачет сюда, хвала Световиду!

- Пора и мне, - решила Мирося. - Побегу, переоденусь.

- Ты куда? - услышав ее шаги, спросил Боян

- Зореслава встречать - неловко отозвалась девушка и дала стрекача вниз, аж сорняки зашелестели.

- Тоже воспламенилось как сухая хвоя - покачал головой Боян. - Странный детеныш. Гм. Где ему быть поводырем? Тоже стремится к бою, к делу. А что же, пока есть руки, глаза, ноги, пока клекочет сила, пусть соревнуются!

- Вот так, Корень! Где ты, слышишь? Гм, нет никого. Опять я сам. Но хорошо, что все окончилось на благо родной землицы. Однако, что же случится с юношей рьяным? Непростая у него судьба завязывается, ой непростая! Слышит мое сердце.

А царя тем временем дружинники принесли к могиле, положили на разостланной накидке. Он стонал, ругался, все рвался встать, посмотреть на поле боя.

- А ну, расступитесь! Ой! Я победил, победил, слава Перуну! А? Здорово я бился? Ой!

- Ты бился, как буй-тур! - льстиво отозвался кто-то из советников.

- Громовержец Перун! - подхватил другой. - Крошил их мечом, как капусту!

- Хе! - смеялся царь удовлетворено. - Они долго меня будут помнить! Пятами накивали. Ой-ой! Чего это у меня закружилось в голове?

- Так ты же, царь, под конем побывал - простодушно отозвался молодой дружинник - да еще палкой железной тебя по шлему приложили!

- Тсс! - зашипел на него советник Печерун. - Ты что - царя?

- Меня? - гневно переспросил царь. - Тебе приснилось.

- Ему приснилось! - подхватили воеводы и советники.

- Победа! Победа! - заревел Печерун, поднимая вверх хоругвь.

К могиле возвращались уставшие, разгоряченные боем дружинники. Похрапывали окровавленные кони, возбужденно переговаривались воины, от Витича бежали женщины и дети. На поле трудно садилось воронья, победно и удовлетворено каркая.

Печерун склонился к царю, шепнул на ухо:

- Встать бы тебе, сесть на коня. Ты же победитель, надо, чтобы вид у тебя был, как у Световида.

- Ну тебя… с видом. Мне не до шуток. Ой! Несите меня к коню.

А от могилы уже бежала, словно на крыльях, Мирося. Она переоделась в свою вышиванку, на русой косе веночек из полевых цветов. Девушка пробилась сквозь толпу, обняла Зореслава, поцеловала в пересохшие уста. Он оторопел, растерялся, глядя на белое девичье личико, на ее пылающие глаза. Вокруг смеялись дружинники, девушки.

- Кто ты, русалка? - отозвался смущенный парень.

- Царевна, рыцарь! Мирося.

- О Перун, я погибаю!

- Что с тобой, юноша?

- Царевна меня поцеловала. Лучше бы я умер.

- Это же почему? - смеялась счастливая девушка.

- Потому что без тебя уже не смогу жить. А дотянуться до тебя - ой как далеко! Я же пастух!

- Ты не побоялся силы враждебной - укоризненно сказала девушка - и испугался морока царского.

- Мирося - упавшим голосом отозвался царь. - ты это, или нет?

- Я, отченька! - ответила девушка и метнулась к отцу, бросив на Зореслава лучезарный взгляд - Лечу, спешу!

Она добежала до Горевея, царя уже посадили в седло, поддерживая из двух сторон. Девушка, вскочив на стремя, поцеловала отца в щеку.

- Вы победили, отченька! Слава нашей дружине!

- Слава дружине! - гремело вокруг.

- А я тебе что говорил? - гордо ответил царь. - Ой, болит.

- Вы ранены? - затревожилась дочка.

- Нет. Где-то зацепился за вражеский меч. Знаешь, сколько их реяло вокруг меня! Ой!

- Отченька! А я видела бой. Из могилы.

- Ах ты взбалмошная девчонка! Как ты смела?

- Потому что не удержалась дома! Я видела, как тот парень защитил вас. Он положил целую кучу врагов.

- Какой еще парень?

- Зореслав, сын Корня. Если бы не он, то…

- Был такой парень - спешно отозвался Печерун, подмигивая Миросе - Хороший дружинник. Надо его похвалить.

- Не похвалить, а наградить, - восторженно сказала Мирося. - Отченька, он заслужил славу!

- Гм... Но надо было бы! Только чем?

- Пусть будет воеводой.

- Гм… Пусть будет. А чего ж. Храбрый, умелый - пусть будет! Мне добрые воины нужны! Ой!

- Зореслав! - звала Мирося. - Отныне ты царский воевода! Слышишь?

- Слава воеводе Зореславу! - кричали дружинники, и их шум подхватила витицкая толпа. - Слава Зореславу!

- Кричи: слава царю! - шепнул парню советник Печерун.

Юноша, нахмурившись, молчал. Лишь один раз укоризненно поглядел на Миросю.

- Чего он молчит? - спросил царь у советника - Немой или что?

- Почему не кричишь? - остро отозвался Печерун, уколов парня недобрым взглядом.

- Не умею - хмуро ответил юноша.

- Гордый! - покрутил головой царь. - Ну, будем благодарить Световида, люди, за победу славную! Все к Витичу! Праздник на три дня. Ой! Хоть бы добраться до покоев, там отдохну. Меда, хлеба, всякого добра из царских погребов - на площадь! Пусть знают все - царь Горевей празднует победу!

 - Запутался в силке бедняга - вздыхал Боян, прислушиваясь к отдаляющемуся от могилы гомону - попробуй теперь из него выбраться. Ну, и зря! Пусть соревнуется. Я тоже направлюсь за ним, может сумею помочь. Победа победой, а надо идти к людям, спеть им. Какой же это праздник без песни?

Нежность

Над степями, которые дремлют под лунными чарами, над лесами, над таинственной славутинской долиной катится отголосок праздника. Уж скоро полночь, а торжественные крики не утихают, тени мигают на высоких башнях городища, громадные костры несут в темно-синюю глубь искристый поток, весь Витич похож на факел, который поставил на стремительной круче Дайбог на утеху речным русалкам и поветрулям.

Двое смотрят на все это из кручи, залитой лунным светом. Смотрят и не видят. Потому что уже нет для них мира, звезд, нет правечного леса, что мечтает стеной неподалеку, не колышутся огни в речном плесе лишь глаза - четыре обжигающих искры. Они встречаются, милуются, не могут разойтись взглядами. И говорят друг другу что-то неслышное, и несмело кружат в страстном танце, будто светлячки весной между кронами деревьев.

- Там праздник - отозвался юноша, чувствуя, что уста у него жаждуще пересохли – Зачем ты оставила его?

- Здесь мой праздник - колокольчиком засмеялась девушка - Отныне нет праздника для меня без глаз твоих, юноша.

Парень не ответил, лишь протянул навстречу ей свои руки. Она коснулась его пальцев своими, будто лепестки цветов коснулись друг друга, будто сплелись два луча в дивоколе, будто степной шелест обнял шелковистую траву ласковым дыханием. Смутилась кровь, ударила тугой волной в сознание, понесла в сказку.

- Вот мое царство - леса, кручи. Здесь я царствую сызмальства, здесь мы играемся с мавками лесными, с перелесниками славутинскими.

- Покажи мне их - восторженно попросил Зореслав. - Или, может, они не желают?

- Да нет, они с радостью захотят - вскрикнула девушка. - Они очень радуются, когда люди приходят к ним с любовью. Мне говорила одна мавка, что все царство волшебное празднует, когда между людьми кто-то полюбит друг друга. И тогда на земле вырастает еще один цветок. Я очень радовалась, когда это услышала. Теперь ты понял, что такое цветы? Это вечные знаки большой любви. Тех людей уж нет на свете, они на пути к краю Яр-дива, а здесь, на земле, остались вечные свидетели влюбленных. Сколько разных цветов, столько и разных чувств. Незабудки - то трепетная, несмелая нежность. А шиповник лесной - то верность и пылкость. А лилия водяная…

- Знаю - заколдовано подхватил Зореслав - целомудрие, чистота.

- Правда - согласилась девушка.

Мирося плыла в звездном мареве перед юношей, а ему казалось, что у него нет тела, что он стал невесомым и окрыленным. Можно подняться и полететь над миром. Белая вышиванка Мироси соткана из лунной дымки, из самоцветных росинок, а глаза девушки - две падающих зари, что чудом заблудились и остановились на нежном личике.

Они бегут по круче, падают, смеются, опять подхватываются и летят, летят над землей. И смеется Славута, и танцуют зори в небе, и роняет слезы нежности мягкий месяц в течение речное.

Правечный лес встречает парня и девушки настороженным спокойствием. На толстенных стволах дубов серебряное прядево, из темных ладошек листьев спадают на землю холодные огненные росинки, тонко вызванивают песню колдовской ночи. Дзинь, дзинь, дзинь! Просыпается царство снов, королевство чар, страна небывалого.

Парень и девушка замедлены. Что-то должно случиться. Они выходят на широкую опушку. Рука в руке, щека к щеке, и одно-единственное, уже неразделимое сердце.

Едва слышный смех наполняет ночное пространство, напряглись росистые травы, встрепенулись дубы, ивы, яворы, задумчивые сосны. Вокруг влюбленных поплыло, замерцало красочное кольцо искр, цветов, песенных звуков.

- Что это, Мирося?

- Хоровод, Зореслав. То мои подружки мавки вышли для нас в кольцо, воспевая Хора - кумира звездного, отца Яр-дива и Зоре-Дива. Прислушивайся, они поют.

- Слышу. А о чем?

- О любви. Они не ведают других песен. И говорили мне, что, кроме любви, на свете все тленное. Зло, разлука, убийство, неверность - то лишь морок, людям кажется, что он есть, а позже они понимают, что это тени обмана и усталости. Вот я позову Росину, мою любимую мавку. Росина, Росина!

Покатилось эхо над лесом, колыхнулся сказочный хоровод, утихли звуки веснянки. Мглистая фигура улыбающейся мавки приблизилась к влюбленным, протянула прозрачные руки.

- Чего желаешь, подруженька?

- Видишь ли мое счастье, Росина? Воспламенился ли огонек нашей любви?

- Вижу, радуюсь! Но погоди, хочу посмотреть, какой цветок вы посеете для мира. Подождите, счастливые люди, гляньте на цветок собственного сердца.

Кольцо мавок кружит быстрее, песня звучит торжественнее, уже сдвинулись с места столетние дубы, глухо будут пританцовывать коренастыми ногами, уже закружили в бурном танце растрепанные ивы, проснулись в дуплах ночные совы, присвечивая огоньками круглых глаз, и собрались на краю опушки почтенные лесовики рядом с медведями, одобрительно вымахивают зелеными лапами.

Внезапно посреди опушки воспламенился красочный огонь, сыпнул вокруг пламенный дождик, растаял на траве. Зато распустился прозрачный голубой цветок, едва видимый в мареве лунной ночи.

- Новый цветок! Новая любовь! - счастливо зазвали мавки, и в лесу воцарилась тишина. Росина подплыла к Миросе, склонилась перед ней в поклоне, мягко улыбнулась Зореславу.

- Все наше царство благодарит вас, люди, за новую красоту. Только цветочек ваш необычен. Такого еще не было.

- Почему, подруженька?

- Не ведаю о том. Слышу голос Матери-земли. Она говорит, что ваш цветок не скоро увидят люди.

- Неужели наша любовь недостойна других цветов? - сквозь слезы отозвалась Мирося.

- О нет, подружка. Ваш цветочек – Не сего времени, его сможет усмотреть лишь пробужденное сердце внуков ваших. Он - для будущих весен, подружка. Радуйся!

Глухо загремели громы где-то вдали. Вздрогнула земля. Дыхнул над лесом холодный ветер. Круг мавок и лесовиков распался, померк голубой цветочек на опушке. Мирося боязливо прислонилась к Зореславу.

- Что же будет дальше с нами, Мирося? - прошептал Зореслав.

- Погоди, любимый. Не загадывай наперед. Не пугай незримый цветок. Разве ты забыл? Нет ни зла, ни крови, ни беды. Есть лишь любовь. Одна любовь.

Выбор жениха 

Царю снился страшный сон. Будто сидит он на троне и видно ему все края царства: поля, леса, озера, горы. Видно людей, которые везут ему дань, видно многочисленные дружины воинов, готовых пуститься в поход, видно поселки и городища, бесчисленные стада скота и поля золотых ячменей и проса.

И все ему кланяются, все благодарят за царствование, за ласку и щедроты. Внезапно чувствует царь, что ему отбирает руки и ноги, не может он шелохнуться, не может промолвить ни слова. Видит это советник Печерун, злорадно улыбается, вытягивает из ножен меч и начинает кромсать царство на куски. Что он делает? - ужасается царь, но уста его мертвы, не слышно ни слова. Появляются еще какие-то воеводы, советники, соревнуются с Печеруном за лучший кусок царства, тот тянет себе далекое поле, тот запихивает в мешок густой лес, тот выкапывает озеро и несет его на край света. И не удивляется Горевей тем, это же видение - как же это можно кромсать царство на куски? Лишь одна мысль тревожит его: нельзя этого допустить, надо опомниться от сна, от неподвижности, схватить за руку воров.

Напуганный и беспокойный, проснулся Горевей, застонал от боли в израненном теле.

-  Воины мои, где вы? Ко мне!

Двое стражников неслышно вошли в покои, приблизились к кровати.

- Чего желаешь, царь?

- Подведите меня к окну.

Стражники подвели царя из кровати, помогли сесть на подоконник. Он глянул вниз, на дворик. Там вповалку спали воины после праздничной ночи, на торжище тлели остатки кострищ. Светлело небо, блекли звезды, над кручами и славутинскими долами сгущался туман.

- Что за странный сон? - бормотал царь - Неужели я умру? А со мной и царство мое распадется. О Перун! Не дай случиться такой беде. Я еще не довершил своего замысла, мне рано идти в край Световида. Но если и так, то пошли мужа сильного Миросе, чтобы внук мой утвердил славное царство от края до краю земли. Воины, зовите советника Печеруна, зовите дочку мою Миросю!

Вскоре Печерун уже вползал в покои, черные глазки его бегали, он не знал, чего ему ожидать – ласки или кары.

- Печерун, я должен решить неотложное дело.

- Говори, царь. Я пойду на край света, чтобы тебе угодить!

- Так далеко не надо. Ой, колет в спину! Проклятые вражины! Так помолотили меня, как сноп ячменя. Плохо дело. Я, видимо, умру, Печерун!

- Что ты говоришь, царь? - с мнимым ужасом вскрикнул Печерун. - Но можно ли думать о таком? Мы еще не утвердили царство витицкое, мы еще должны двинуть силу свою к краям верховинских, чтобы и там знали руку царя Горевея. Не мысли, царь, о грустном, тебе рано идти в край Световида!

- Не уговаривай меня! - простонал Горевей. - Сам бы хотел жить вечно, и судьбу не объедешь. Ой! На всякий случай должен утвердить волю свою. Ага! Мирося пришла. Вот и хорошо!

Царевна метнулась к отцу, прислонилась щекой к груди. Заглянула в лицо, приложила нежные ладони к челу.

- Чего вам, отченька? Зачем позвали на рассвете?

- Мирося - торжественно отозвался царь, обнимая ее за плечи – ныне ты должна избрать себе жениха.

Девушка отшатнулась от него, а в глазах Печеруна засветились огоньки любопытства.

- Отченька, как это избрать? Из кого?

- Имею на примете трех воевод и рыцарей своих. Из них ты и выберешь себе судьбу.

- Кто же это? - омертвевшим голосом отозвалась девушка.

- Скажу. Хе-хе! Чего это ты побледнела? Млеешь от любопытства? Ничего, ничего. Отец плохого тебе не подсунет. Ой! Сам знаю, что тебе по нраву будет. Слушай же. Первый рыцарь - Мечик, Печерунов сынок.

Советник аж подскочил на радостях, склонился перед царем в низком поклоне.

- Царь, мы с сыном - твои смерды вовек. Позвать сына?

- Подожди - недовольно отрезал Горевей. - И чего ты спешишь, как будто голодный к столу? Я имею еще двух рыцарей на примете. А дочка уж сама выберет, кто ей по вкусу. Хе-хе! Хоть я думаю, что Мечик был бы наилучшим. Слушай же, доченька: еще имеешь для выбора рыцаря Борила и воеводу Тирла. Говори же, кто будет мужем твоим? Кто станет отцом следующего царя?

Царевна гордо распрямилась.

- Отченька, я не люблю ни одного из них. Нет между них избранника моего!

- Разве спрашиваю, кого ты любишь? - гневно воскликнул Горевей - Непослушный ребенок. Ой! Мне кричать трудно, а ты меня сердишь. Скажешь тоже - любовь, милование. Мне царевич нужен, а не твоя любовь. Выбирай из тех, кого я назвал.

- Без любви не женюсь! - упрямо ответила Мирося.

- Мирося - льстиво пропел Печерун, удерживая ее за руку - и ты лишь прикажи - Мечик ляжет перед тобой послушным псом. Он не даст на тебя даже пылинке упасть.

- Знаю, знаю - вырвалась от него царевна и тоскливо посмотрела в окно на мглистый горизонт, где разгорался рассвет – но мне не по сердцу льстивые псы, Печерун! Мне хочется, чтобы мой жених был славный рыцарь, герой!

- Прикажи! - вскрикнул советник. - Прикажи… и Мечик станет героем!

- Ну это ты уже того, чушь порешь - сказал царь – из Мечика герой, как из домашнего цуцыка волк. Однако для Мироси годится. Мне герои ни к чему. В дружине - другое дело! А для царствования нужны люди хитрые, рассудительные, умные. Мирося, кого ты выбираешь?

- Может, я кого другого назову? - несмело сказала Мирося.

- Не выдумывай! Или слушайся, или выгоню тебя в дикую степь! Ой, непослушная девочка! Выбирай, кому говорю!?

- Согласна - вдруг отозвалась девушка, а на ее лице промелькнула улыбка – есть одно условие.

- Какое там еще условие? Ой! Несите меня к кровати. Ну, говори.

Царя перенесли от окна к постели, укрыли шерстяной накидкой. Мирося несмело подступила к нему.

- Отченька, пусть ваши рыцари разгадают загадки, которые я загадаю. Тогда я соглашусь. Кто все загадки разгадает - тот и станет моим женихом.

- Зачем эти финтифлюшки? - удивился царь.

- Туману напускаешь, Мирося - сделал гримасу Печерун.

Мирося лукаво глянула на советника.

- Хочу убедиться пригодны ли рыцари царствовать.  Для этого надо иметь незаурядный ум. Вот мы и увидим, чего она стоит у ваших рыцарей: носить шлемы или, может, еще для чего?

- Хе-хе - удовлетворено улыбнулся Горевей - мудрый ребенок у меня. Печерун, пусть так и будет. Собирай людей, воинов, рыцарей, пусть весь Витич знает - царевна будет выбирать себе пару. Ой, печет! Не забудь – снова выкатывайте на площадь мед, жгите костры, жарьте ягниц и телков! Праздник для всех! Пусть знают щедрость Горевея!

Праздничный гомон катился над площадью, около кострищ дружинники и ремесленники угощались из грубезних дубовых бочек медом, наливая душистый напиток в глубокие бронзовые черпаки. А девушки и женщины, дети и старые люди скоплялись около царской каменной светлицы, поглядывали на крыльцо, откуда должна была выйти царевна. Всем было весело и интересно: витицкий люд знал, Мирося будет выбирать себе суженного как-то необычно, не так, как все. Пришел к городищу и пастух Корень, увидел меж толпой сына Зореслава, поздоровался с ним.

- Как тебе здесь? – он тревожась глянул сыну в глаза – Как-то ты осунулся. Прошла всего одна ночь, а ты уже какой-то не такой.

- Какой же?

- Сам не свой. А ведь вчера ты славно дубасил врагов. Если бы не ты, царю было бы не до шуток. Хвалю, сынок, хвалю.

- Ой, отченька! - хмуро ответил сын – Мне теперь не до этого!

- Да вижу, вижу! Думаешь, не понял? Прикипел уже сердцем к царевне? Все беды сразу на мою седую голову.  Глуп ты, аж накручен. Лезешь сам в пасть гадючью, как будто глупый лягушонок. Когда-то будешь смеяться над собой.

Парень отвернулся с досадой.

- Может, когда-то и буду смеяться, а ныне плакать хочется.

Его душу рвали на доли незримые коршуны. Не мог дождаться, когда появится Мирося, чтобы заглянуть ей в глаза. Что же случилось, что сразу после благословенной ночи она решила выйти замуж? А как же их любовь? Цветок среди волшебной опушки? Или это приснилось? Привиделось в пустых грезах? А в жизни - пастуху к сердцу царевны нельзя?

Неподалеку послышались нежные переборы гусел, тихий голос Бояна запел древнюю думу. Корень с сыном пробились к крыльцу, остановились возле певца. А он, возведя незрячие глаза вверх, перебирал чувствительные струны и вплетал в тревожную мелодию странные слова:

- Не по нраву здесь песни Бояновы - тихо говорил Корень сыну - Глянь, Печерун волком смотрит на певца, съел бы заживо.

Люди искренне приветствовали Бояна, над площадью катился одобрительный гул. Вдруг из дверей вышла Мирося, за ней выбежала горничная девушка Зоруля, и сразу же веселая стайка подружек царевны окружила ее кольцом, накинув на нее темную фату. Девушки начали хоровод, запели:

На крыльцо вышел, опираясь на плечи воинов, царь Горевей, махнул рукой, сел на высокий дубовый стул, украшенный золотым и серебряным узором.

- Попели, поговорили – и будет! Рыцари мои верные, выходите в круг! Люди витицкие, дочь моя Мирося должна ныне выбрать мужа, а вам царевича! Она желает, чтобы ее избранник отгадал какие-то там загадки. Пусть будет на то воля Даждьбога! Мирося, говори скорее, что ты там задумала.

Девушки сняли с царевны фату, надели на косы красочный весенний венок. Зореслав даже выдался вперед, прикипев глазами к любимой: что она затеяла, зачем это сборище перед людьми? Неужели, действительно, станет выбирать себе мужа между смешных, придурковатых воевод, которые даже не сумели оборонить царя в битве?

Мирося лукавым взглядом обвела воевод, которые стояли пред ней в боевом снаряжении - в шлемах, панцирях, при мечах - и вышла в круг.

Печерун подступил сзади к сыну, прошептал:

- Не отгадаешь - убью!

- А черт ее знает, что она загадает - огрызнулся Мечик - Она сызмальства кручена, как втемяшится что-то в голову.

- Что на свете милее всего? - прозвенел над площадью голосок царевны.

Толпа умолкла. Боян одобрительно закивал головой.

- Мудрая девушка. Вряд ли эти недоумки отгадают.

«Что на свете милее всего? Что на свете милее всего»? - покатилось между людьми.

- Цыц! - громыхнул царь. - Что здесь отгадывать? Пустая загадка. Царская власть милее всего.

- Не вас спрашиваю, отченька - ухмыльнулась царевна - Пусть рыцари отвечают.

- Я скажу - несмело отозвался воевода Борен, посматривая на Горевея - Ласка царская милее всего.

- Блюдолиз - шепнул Корень - сразу видно, холопская душа.

- Глупый, аж пальцы знать - прибавил Боян.

Мирося смеялась, а с ней вместе ее подружки и вся площадь.

- Если тебе, воевода, милее всего царская ласка, то и жди ее, а ко мне – хода нет!

Витичцы заревели от удовлетворения, а Борен вспыхнул от стыда, словно жар, и даже царь хихикал, одобрительно поглядывая на дочку.

- Как мечом рубанула - шепнул Корень Зореславу - умная девушка. Если бы не царевна, хорошая невестка была бы.

- Молчите, не терзайте мне сердца - вздохнул сын.

- Я ведаю, что в мире милее всего - вышел вперед воевода Тирло, толстый мордастый мужчина. Он вежливо поклонился царевне, победно глянул на толпу - Есть такая сказка, а в ней загадка. Мне когда-то бабушка повествовала. Хи-хи! Милее всего - сон. Вот! Верно я угадал, царевна?

- Сон? - с удивлением переспросила царевна.

- Ну да! - растерянно подтвердил воевода. - Что не делай, а спать то надо.

- И какой же будет из тебя царь? Вместо того, чтобы сражаться с врагом, заснешь! Что ж, воевода, ты уже выбрал судьбу: иди и спи!

Площадь даже зашаталась от хохота и потехи. Тирло стиснул зубы от злости, опустив взгляд наземь, Печерун подскочил к сыну, что-то прошептал. Мечик радостно закивал.

- Ну, Мечик - обратилась к нему Мирося - остался только ты. Отгадаешь ли загадку?

- Отгадаю - засмеялся Мечик, и рот его разъехался от удовольствия, как верша – милее всего - твоя любовь! Ги!

- А ты откуда это знаешь? - остро спросила Мирося.

Мечик растерялся.

- Я тебя не любила - прибавила царевна - откуда же тебе знать, что моя любовь милее всего?

- Говори следующую загадку - недовольно отозвался царь. - Не делай моих воинов дурачками. Не мучай рыцарей.

- Слушайте, рыцари, мою главную загадку - торжественно сказала девушка - Что в мире горячее всего?

- Жар - с надеждой ответил Борен.

- Водой можно залить…

- Солнце горячее всего! - подхватил Тирло.

- Стань в тень - не будет печь! - отрицала царевна под одобрительный гомон.

- Я скажу - выхватился вперед Мечик - горячее всего, когда тебя ременчатым кнутом хорошо выполощут! Долго печет, аж сесть нельзя! И чего вы смеетесь?

Люди хохотали, качаясь, словно рожь под ветром. Печерун ляпнул руками о колени, свирепо зашипев сыну:

- Отморозил! Дурака кусок!

- Хотя и печет, Мечик - ответила царевна сникшему воеводе - однако боль утихает. А еще одно скажу тебе, рыцарь: не пристало воину зарабатывать на такой гостинец!

- Что, съел? - шутливо сказал Боян.

- Ой, и у меня жжет - вытирая слезы на щеках, отозвался царь. - Так насмешила, чудная девушка! Говори дальше, что там у тебя?

- А теперь скажите, рыцари - спросила Мирося - что в мире громче всего?

- Тоже мудрая загадка - бросил словцо Боян.

- Гром! – уверенно сказал Борен - Как громыхнет Перун - не знаешь, куда и спрятаться! Очень страшно!

- А все же, можно спрятаться в глубокий погреб, где гром не слышен!

- Хо-хо! - заржал Тирло - В этой загадке - хитрость, как и в первых. Я знаю.

- Так говори же, пусть ей пусто будет! - пробурчал царь – И так уже нас всех дураками выставила!

- Громче всего поет петух! Даже солнышко его слышит: как запоет петух - встает. Ну что, угадал?

- Не угадал - отвернулась от Тирла царевна - И без петуха солнце встает. Есть такие царства, где петухов нет.

- Громче всего бурчит в животе - чеша в затылке сказал Мечик - Чего вы ржете? - окрысился он на людей, которые едва не падали друг на друга от безудержного смеха, неистовствуя от веселья.

- Так срамил! - ухватился за голову Печерун, свирепо смотря на сына. - Дурак, да еще из-за угла мешком прибитый!

- Как в пузе ворчит, непременно услышишь - развел руками Мечик - Давай ему жрать и все, потому что беда! И от того ворчанья в ни одном погреба не спрячешься!

- Ну и выкинул! - смеялся царь. - Ой, аж в боку закололо! Я и не знал, Печерун, что у тебя сынок такой шут? Мирося, давай дальше, давно я так не веселился.

- Все - сказала царевна.

- Как это все?

- А так. Три загадки. Рыцари и на одну не ответили. Ни из кого выбирать жениха. Разве, может, кто-то другой отгадает?

Она бросила красноречивый взгляд на Зореслава. Юноша выступил вперед заранее, пламенея от волнения, и хриплым голосом обратился к Горевею:

- Я знаю.

- Опять этот парень - удивился царь – Ну, и что ты знаешь?

- Как разгадать загадки.

- Пусть отгадывает - отозвалась Мирося, подступив к отцу.

- И если он отгадает, ты его выберешь?

- Да. Ты сам согласился на это условие.

- Ну и глупая. Я говорил о рыцарях. А он - пастух.

- Ты сам назвал его воеводой! - вспыхнула дочка - Ты его наградил!

- Я наградил, я могу и возградить! Так ты думаешь, что он знает? Рыцари не знают, а пастух знает?

- Знает или нет - пусть скажет.

- Пусть! - пригодился царь - А мы посмеемся.

Царевна подняла взгляд на Зореслава, зарделась.

- Скажи, юноша, что на свете милее всего?

- Воля - сказал парень, и люди на площади замерли, будто оценивая его ответ - воля – милее всего!

- Отгадал - послышался в тишине голос Бояна - Орел!

- Отгадал! - радостно подтвердила царевна.

- Ему кто-то подсказал - недовольно буркнул царь.

- Вторая загадка - сказала Мирося, покрывая шум звонким голосом - что в мире горячее всего?

- Любовь, царевна. Любовь - вздохнул Зореслав – Если коснется сердца, вечно будет печь. Ничем не затушишь.

Девушки, подружки Мироси, с радостным щебетом ринулись к Зореславу, начали его обнимать, целовать, надели на шею гирлянду из полевых цветов.

- А что - смеялась счастливая Мирося, лукаво поглядывая на отца - сами видите, отченька, парень отгадал загадку. Мои подружки одобряют его ответ.

- Вы все хитры, как ужи - нахмурился царь - сговорились!

- Где он набрался такой мудрости? - удивился Корень - Разве думал, что у меня такой сын растет?

- Последнюю загадку отгадай, юноша - говорила царевна - Что на свете громче всего?

- Тишина, царевна - твердо сказал Зореслав.

- Вот отколол! - залился смехом Тирло.

- Хи-хи! Тишина! - оскалил зубы Мечик - Сказал еще глупее, чем я. Это ж надо такое выдумать?

Царевна взяла Зореслава за руку, глянула на отца.

- Он отгадал, отченька. Самый громкий крик утихает. А тишина извечно господствует. Взойди на горы - тишина. Сойди в подземелье - и там она.

В груди Бояна прокатилась трепетная волна. Он вспомнил далекие Черные Горы, прощальный очаг, светлый лик Тайно-Дива. Мудрый старец, твои заповеди порождены опытом веков, большим знанием, долголетним созерцанием. Откуда же в душе юной девушки родились слова твоей таинственной заповеди: все громы заканчиваются тишиной?

- Слава Зореславу! - гремел майдан радостными приветствиями.

- Слава Зореславу!

- Он победил, отченька! - громко сказала Мирося, подводя ошалевшего от счастья парня к Горевею - Он мой избранник!

- Беда, царь - по-гадючьи зашипел за спиной владыки Печерун - То все чары. Пастух Корень - ведун, он знает всякие травы. На Миросю насланы чары. Берегись, царь.

- Отченька, почему вы молчите? - настаивала царевна.

- Не бывать этому - вспыхнул Горевей - Поднимите меня. Ой! Болит. Прочь все, не хочу никого видеть. Что ты удумала, глупая девка? Сына пастуха - царевичем? А когда умру - царем? Да?

- Вы же обещали, отченька - отозвалась девушка сквозь слезы - люди, вы слышите?

- Слава Зореславу! - кричали витичцы, размахивая шапками, мечами, руками - Зореслав победил!

- Молчать! - орал Горевей - Чтоб вам всем рот залепило! Позорить царский род? Скорее у меня на колене конопля вырастет, нежели это случится! Вот так!

- Царь - решился на слово Зореслав - я люблю твою дочь. Чем я хуже твоих рыцарей? Разве не я спас тебя от смерти?

- Ага, похваляешься? Вовек попрекать будешь?!

- Он мой жених! - топнула ногой Мирося.

- Возьмите голодранца! - разъяренно крикнул царь часовым, и воины коршунами набросились на безоружного Зореслава -  В темницу его! Ишь, приспичило смерду в царские хоромы! Ой, ведите меня… Темнеет в глазах.

Дружинники кучей насели на юношу, связали и потянули в башню. Вслед поплелся Горевей, опираясь на часовых. На крыльце остановился и накинулся на дочку.

- На тебя наслали чары! Кто-то околдовал! Не надо мне царевича! Сам царствовать буду! И не умру - слышишь? Знахарей, ведунов со всего мира созову. Наилучших. Ой! Ведите меня. Сам царствовать буду!

- Эх, царь, царь - кивал головой Боян, прислушиваясь к недовольному гомону людей, которые понемногу расходились с площади - И ты такой же, как все другие владыки. Не зря говорил на прощание Горипал: кто имеет власть, тот насильник! Нет правды у царей.

- Сынок, сынок - рвался к башне Корень, пробиваясь сквозь кольцо воинов - чего тебя потянуло в проклятый силок? Я же говорил тебе, молил! Ослушался! Пустите меня к сыну!

- Прочь, глупый мужлан! - громыхнул воевода - Не гневи царя! Все наладится, дай владыке остыть!

Девушки утешали Мирося, но она не могла сдержать рыдания. К ней приблизился Боян, коснулся сухой ладонью чела.

- Утешься, девушка. Слышишь? Не край сердца преждевременно.

Мирося вытерла залитое слезами личико, с надеждой глянула на слепого певца.

- Что нам делать, дорогой старче? Помоги, я тебе отблагодарю!

- Эх, пустое говоришь. Зачем мне благодарность? Главное, чтобы любовь ваша не обмелела, не стала пеплом. Такая хитрая, и сразу бросилась в отчаяние.

- Да какая ж я хитрая? - всхлипнула девушка.

- Даже меня обманула - ухмыльнулся Боян. - Парнем притворилась. Я чувствую - что-то не то, потом догадался. Умная у тебя голова, а как пришло к узелку - здесь и плач пошел. С твоим батенькой надо хитростей и хитростей! Давай соберемся где в уюте, да и побеседуем.

- Говори - горлицей припала к нему девушка - все мои подружечки тебя помогут, только скажи, что. Ради любви мы на край света пойдем, чтобы любимый стал суженым ряженым!

- Сначала поставь мне чару и накорми - пошутил Боян - А я вам песню спою. При пенной чаре и под веселую песню лучше беседовать. Веди меня, царевна, что-то придумаем, не пропадет твой любимый…

Силок

Воины потянули Зореслава темными переходами и вбросили в погреб. Он больно ударился о камни, подхватился на ноги, чтобы схватится с противниками, но перед его носом громыхнули окованные бронзой двери, послышался злорадный смех воеводы Тирла, потом в зарешеченном окошке появилось искаженное злобой старушечье лицо с жиденькими усами.

- Царевны приспичило, смерд? Мало тебе ягниц и коз вонючих, пожелал в царские покои залезть! Ха-ха-ха! В кошаре твое место, отброс! Там и надо было оставаться.

Зореслав не выдержал едких насмешек, рванулся к прутьям, затряс их, так что двери загудели. Тирло отшатнулся, гадко выругался и пошел прочь. Утихли шаги воинов, опустилась тишина.

Юноша забегал в тесной каменке, задевая теменем низкий потолок. Бился грудью о холодный камень, дубасил кулаками по стенам, рыдал от бессильного гнева, корил себя за неосмотрительность. Правду говорил отченька: не покидай степь, родную Славуты, леса темного! Орел в небе свободен! А сел на землю - уже не ведает, куда попадет: в силок ли, в болото, примет ли в грудь стрелу охотничью. Чего он добился? За подвиг - темницу, за любовь - пренебрежение! О Световид! Как мне забыть колдовскую ночь, лунное марево, мавок среди опушки? А может, ничего и не было? Лишь желания сердца? Есть лишь это - поругание, жестокость прихвостней царских, одиночество! А царевна его забудет, а может быть уже забыла? Что ей пастух, подле нее тучи рыцарей. Хоть дураки ничтожные, зато боярского рода.

А царь? Как он мог так поступить после того, как я его спас? Зачем меня бросили сюда? Может, чтобы я отказался от царевны? А дальше что? Опять кошара, козы, овцы? И ожидание, бесконечное ожидание… Ждать другую любовь? Кого же он встретит после такого пламени? Кто откроет ему тайну волшебного леса? Чья любовь посеет зерна нового небывалого цветка? Пусть даже Мирося откажется от него, станет презирать, смеяться, но он навеки сохранит в душе память об огне, который так сладко жег его грудь.

Проходило время, в погребе сгустились сумерки. Верно, наступила вечерняя пора. Где-то недалеко послышались шаги, гомон стражников, бряцанье мечей. Зореслав затряс двери, отчаянно крикнул:

- Люди, отзовитесь, есть тут живая душа?

- Чего тебе? - послышался безразличный голос, к погребу заглянул усатый дружинник, при мерцающем свете факела его глаза прятались в тенях бровей - Чего орешь?

- Я хочу домой, на волю! Где царь?

- Ишь, какой быстрый - насмешливо буркнул дружинник, подмигивая мохнатой бровью - А чего ты сюда поперся? Зачем зацепил паутину царскую? А теперь пищишь, как муха в паучьих лапах. Терпи, терпи! Вспомнят тебя, придут, покаешься, смотри и выпустят тебя!

Зореслав отвернулся, сел в уголке погреба. Нестерпимо было слушать гадкие и слушать едкие речи дружинника. Лучше молчать и ждать. Не показывать страха перед царскими холопами. Лучше смерть, чем унижение перед ничтожными людишками, которые позабыли, что значит воля!

Где-то издалека послышались замедленные звуки гусель, гомон людей, одобрительные крики. Парень прислушался.

- Боян поет - сказал дружинник, заглядывая в окошко - и мне бы хотелось послушать, но не тут-то было, свалился ты на мою голову, теперь сторожить надо. А вечер ныне дорог, тих, таинственен.

- А какой вечер? - удивился юноша.

- Так купальский же. Девушки и ребята будут гулять, веночки на воду пускать. Веселья – до зари!

Дружинник отошел, о чем-то переговариваясь со своим товарищем. Зореслав охватил ладонями голову, загрустил. В такую сказочную ночь сидеть под замком! А мог бы гулять с Миросей возле Славуты, показывать ей любимые места, рассказывать о том, как водяные играются на водовертях, ожидая неосмотрительных пловцов, о зеленоглазых русалках, которые греются против месяца, поя печальные песни, о звездных детях, которые прилетают на землю в большие праздники, чтобы позабавиться с человеческими детьми, покачаться на ивовых ветках.

Мелодия гусель становилась громче, глуховатый голос Бояна четко чеканил слова шуточной песни:

Песня окончилась, послышались сердитые возгласы дружинников: «Иди, иди прочь, Боян! Не велено петь под окнами царевыми. Горевей недомогает, велел гнать тебя прочь»!

Воцарилась тишина. Только было слышно, как где-то в уголке шуршат мыши. Зореслав задумался: что значит причудливая песня певца? Не иначе, он пел для меня. Чтобы не боялся. К чему бы это? Ждать освобождения? От кого? Разве, может, батенька вместе с Бояном что-то придумают?

Надежда

Мирося под вечер нашла Зорулю, потянула ее в темный закоулок, начала пылко нашептывать:

- Все решено. Боян добрый совет дал. Освободим любимого, а тогда пусть царь кусает локти. А ты, Зоруленька, что-то сделай с теми дурнями-стражниками.

- А что я с ними сделаю? - растерялась Зоруля.

- Поведи на гульбу. Купальский же вечер! Чару добрую пусть выпьют.

- Неужели так влюбилась, Мирося? - удивилась Зоруля.

- Навеки! - пылко обняла подругу царевна.

- Смотри, чтобы не случилось горя с той любовью. Дочь царская и пастух.

- Он мой царь и владыка! Как увидела - мир огнем занялся. А как побыла с ним в роще - душа моя за тучи полетела!

- Вот видишь - опасливо говорила Зоруля - говоришь, мир огнем занялся. Может, он перелесник!

- Когда перелесники такие - сквозь слезы прошептала Мирося - пусть забирают меня к себе. Зачем мне эти пьяные воеводы, эти глупые прислужники царские, что выпрашивают уютного места у моего батеньки? Зореслав один остановил нашествие враждебное, я сама видела! Вот герой, рыцарь! Вот Яр-Див!

- Хватит, хватит! - по-матерински ворчала Зоруля. - Кудахчешь, как курица над яйцом! Расхвасталась! Уже иду, иду.

Она, крадучись, пробежала переходами башни, царевна - за ней. Часовые, услышав шаги, насторожились, недовольно позвали:

- Кто слоняется?

- Я - заигрывая ответила Зоруля, появляясь из-за стены.

- А, Зоруля - успокоившись зевнул дружинник - Чего бродишь вечером? Почему не гуляешь?

- За вами пришла – улыбнувшись сказала девушка.

- Как-то за нами?

- Так Купала же ныне. Все девушки и ребята собираются на кручах. Огни зажгут. Весело будет - страх!

Дружинник дернул себя за усы, переглянулся с товарищем, тот облизнулся, печально покачал головой.

- Гм. Оно бы и нам не помешало ковш меда наклонить. Так поставили же нас, караулить надо.

- С какого это чуда? - притворно удивилась Зоруля.

- Пастуха же сторожить.

- Так он же замкнут.

- И то правда - обрадовался усатый дружинник. - Не колдун же он? Решетки толстенные, не перегрызет.

- Так пойдем же. Вон уже жгут огни. Ой весело будет!

Девушка схватила усатого воина за руку, потянула к выходу. Второй глянул им вслед, махнул рукой и бросился за ними, бормоча на ходу:

- Как убежит - то и из-под стражи убежит. А если не убежит - то и так не убежит. Пойду и я, может, и моя судьба где-то венок сплетает.

А Мирося стояла в закоулке башни около ставен, ждала, глядя на просторное видноколо славутинской долины. На кручах уже полыхали огни, золотые искры катились стремительным потоком к небесному шатру, рассыпались там на темно-синем фоне, становились звездами, начиная вечную сказку летней ночи. Над лесом катились песни. Мирося дрожала от волнения - решается ее судьба. Все будет иначе отныне: нет детских забав, нет отца, нет царства! Есть новая тропа - страшная, опасная, из которой уже нет возврата! И не надо.

Неподалеку от нее прозвучали тяжелые шаги дружинников, послышался беззаботный, веселый смех Зорули. Пора!

Мирося добежала до погреба, заскребла в окошко.

- Кто там? - отозвался Зореслав.

- То я, жених мой - прошептала царевна.

Юноша метнулся к дверям, прижался к гратам, увидев в сумерках любимое личико, болезненно застонал.

- Для потехи так меня назвала?

- Зореслав, я полюбила тебя сразу, как встретила в степи! Зачем терзание? Не я виновата, что тебя бросили сюда. Ты отгадал мои загадки - сам Яр-Див велел, чтобы ты стал моим женихом. Я не иду против судьбы. Сердце мое горит!

Юноша взял ее пальцы к своих ладоням, начал целовать.

- Соколица моя! А я уж думал, бросила ты меня в неволе!

- Я говорила с Бояном. Тебе надо убегать.

- А ты?

- Я с тобой.

- Не хочешь быть царицей?

- Зачем мне царство? - тихонько засмеялась девушка, лаская пальцами юное личико. - В глазах твоих все мое царство.

- О Перун! Теперь мне не страшная и темница!

- Но пора освободиться из нее. Мы придумали вот что: ночью похитим ключ, он у советника Печеруна. Как заснет, Зоруля подкрадется.

- Согласен! - сжав ей руку, прошептал Зореслав.

- Сейчас Купала, вокруг огни, шум, никто не услышит! А мы к рассвету будем уже далеко, никакие царские прихвостни нас не достанут. Тсс! Кто-то идет. Я бегу, любимый! Надейся!

Она побежала к выходу, около лестницы лицом к лицу встретилась из Печеруном. Он схватил царевну за руку сухими пальцами, заглянул ей в глаза острым взглядом.

- Где была, царевна?

- Пусти! - застонала Мирося от боли - Как ты смеешь так со мной разговаривать? Пусти!

Советник отстранился, однако заступил путь вниз, к выходу.

- Знаю, была возле пастуха. Царь велел закрыть его, а ты волю отчую нарушила, видишься с ним.

- Стыд царскому советнику бегать за девушками, следить!

- Не позор, заботы о царстве не дают мне спокойствия. Царь не здоров, а ты.

- Что я? - с вызовом глянула на него Мирося.

- Влюбилась у смерда, в пастуха.

- Может, ты мне лучшего жениха нашел? - вспыхнула царевна от обиды.

- А разве мой сын не лучше?

- О Перун! - сплеснула в ладони Мирося. - Ты же сам знаешь, какой он у тебя дурак!

- Я хочу лишь одного, спасти тебя! - протягивая к ней костлявые руки, пылко зашептал Печерун - Царь в гневе! Думаешь, он счастлив тем, что пастух спас его в бою? Хе-хе! Нет ничего худшего для владыки, чем кого-то благодарить спасением! Владыки не прощают своим спасителям. А тем более, когда спаситель тянется к венцу царскому.

- Ложь! - вскрикнула Мирося - Зореславу ничего не надо. Пусть царь освободит его, и мы покинем Витич.

- Те-те-те! Лги кому другому. Пастух не так прост, как тебе кажется. Да и ты. Все же, царевною легче, чем пасти ягнят.

- Не береди моих ран, коварный дед! - простонала Мирося - Чего тебе надо?

- Имей хоть крошку ума.

- Твои слова напоены злом и ядом.

- Гляди! Все равно станешь женою Мечика!

- Ни за что!

- Сама попросишь об этом! - крикнул советник вслед девушке, которая быстро бежала вниз по лестнице - Не ведаешь, глупая царевна, что отбрасываешь! Сделай своего пастуха воеводой, пошли его воевать другие царства. Ты станешь царицей над широкими землями. Ты подтопчешь под ноги бесчисленные народы! Слышишь?

Мирося не ответила, нырнув в волшебную купальскую ночь, напоенную пением и весельем, звездными узорами и мерцанием бесчисленных огней. А на душе Печеруна было невесело, там клубилась едкая змея. Остановившись около царских покоев, он задумался. «Ха! Вот что я думаю? Есть хитрая штука! Все случится так, как я замыслил. Пусть попробуют ускользнуть из моего силка»!

Клятва 

Советник застал Горевея в тяжелом полузабытьи. Царя что-то мучило, терзало, упрекало: что-то негожее совершил, не то сделал! Тяжело оскорбил родную дочку, единственную свою утеху, парня-спасителя бросил в темницу. Витичцы волком смотрели на него, когда он приказал схватить Зореслава. Оно бы и все равно - царское слово для них закон, только же не следует плевать и на людей, в случае смуты какой или нападения врагов придется кланяться им, воинам и смердам! А здесь еще боль, проклятая не дает отдыха, дух выбивает из груди. Вот тебе и намерения царские, какой-то вонючий вражина бабахнет тебя дубиной по голове - и уже по тебе яма плачет! Ни царства, ни богатства! Такое мизерное здоровье человеческое. Вот если бы стать бессмертным, чтобы ни один меч не тронул тебя, чтобы огонь не брал, болезнь не ела, старость обходила! Ого, тогда Горевей показал бы соседским княжествам и царствам! Собрал бы дружину неизмеренную, победил бы весь мир! И заморские владения, и горские, даже далекий прославленный Рим. Перун! Неужели сие недосягаемо человеку? Но не зря же старые люди сказывают сказки о бессмертии? Кто-то же, где-то же имел ее? Разве советника спросить? Он хитер и бывал.

Так блуждал царь в своих причудливых думах, пока его не вытянул из забвения Печерун. Увидев советника в капризном свете факела, Горевей обрадовался:

- А я вот думал о тебе. Совета хочу спросить.

- Какого, мой царь? - льстиво спросил Печерун.

- Запала мне мысль о бессмертии. Не дает покоя. Пока был здоров, о том и не мыслил. А теперь клюет, да и только! Думаю я себе: почему люди сказывают о бессмертных? Вероятно, есть же где-то такие? Что скажешь на то?

- Слышала моя душа твои мысли, царь - радостно подхватил Печерун - именно с таким советом шел я к тебе, ибо печалюсь весьма о судьбе царства витицкого. Вижу, тяжело тебе, изнываешь от болезни, уже ходил и к ведьме преславной, которая живет в Волчьем Бору.

- А это зачем? - ужаснулся царь - Ее все люди боятся!

- Дураки боятся. А мудрый и ведьму обкрутит. Нам хотя бы и черный дух с гнезда снялся, если бы яички наши. Царь, она говорила, что ведает, как достичь бессмертия.

- Лжет!

- А вот и нет! Только злата за той надо дать ей немало.

- Да я пол царства брошу ей к ногам! - подхватился на кровати царь - Ой! Как будто копья кто загнал в спину. Держи меня. Что нам злато? Мы его опять заграбастаем, как стану здоров, и еще, страшно сказать - бессмертен! Слушай, советник! Тогда зачем мне внучки? Зачем царевичи? Я сам, сам все буду делать! Где твоя ведьма? Зови ее!

- Погоди, царь - мягко остановил его Печерун - Не спеши. То должно случиться позже, ведьма достанет какое-то там зелье, а оно растет именно в Купальскую ночь. После она даст знак, я пошлю за ней воинов. Тем временем должен сделать еще одно дело, потому что люди ропщут, слухи недобрые ширятся.

- Что там?

- Я о пастухе. Корень грозит, что приведет вольных воинов, что пустит за огнем башню царскую, но освободит сына.

- Да я его и так выпущу - недовольно говорил царь - Зачем он мне? Сам знаю, негоже вышло.

- Просто так выпускать не след.

- А как же?

- Побеседуй с ним. Вели достать для тебя живой воды.

- Живой води? – изумленно переспросил Горевей.

- Ее - хитро улыбнулся Печерун - Хи-хи! Живой воды, которой исцеляют раны и добывают бессмертие.

- Но он ее достанет?

- А это уже его забота. Ха-ха! Пусть хоть за небо летит. Так и скажи ему: дарю тебе волю, и будешь ты царевичем, женихом Миросе, когда привезешь мне из далеких краев живую воду. Любишь царевну - докажи, чего стоит твоя любовь! А перед тем пусть поклянется, что исполнит твою просьбу. Да не как приказ царский, а просьба дружескую.

- Ну и уж ты, Печерун, ну и хитрец!

- А ты думал, даром хлеб царский им? Так мы сразу развяжем много узелков: Зореслава в странствия бесконечные, пусть ищет живую воду. Тебе - здоровье и бессмертие, а мне…

- Ага – подобрался царь - а тебе что? Ты же зря даже не чхнешь.

- Правда твоя. Имею мысль о сыне своем, Мечике. Когда ты вкусишь бессмертие, Мечик станет царевичем, ему и Миросе дашь часть царства.

- За такую утеху половину земли отдам! - похлопал советника по плечу царь - Веди меня к пастуху, хочу отпустить его на волю. Пусть порадуется на Купала, а завтра…

-  Завтра пусть отправляется за живой водой, хи-хи! - залился удушающим смехом советник - и не возвращается в витицкое царстве, пока не достанет.

Давняя сказка 

Дивоколо охватило юношу, прижало к себе руками ветра, целовало устами сребнолицего месяца, приветствовало щедротой звездной бесконечностью, заревом купальских огней. Воля! Воля! Дай вдохнуть тебя, выпить, словно бокал душистого вина! Не покидай меня никогда, никогда!

Зореслав бросился к торжищам, там среди площади рокотал громадный костер, в его свете витичцы кружили из толстобрюхой бочки мед, пели веселых песен. Ремесленники, воины, а то и простые хлебопашцы, обнявшись, выходили в круг и долбили землю бронзовыми подковами, приговаривая в такт:

Увидев Зореслава парни радостно заголосили, загоготали, потянули к костру; кто-то зачерпнул здоровенным ковшом меду, поднес юноше.

- Пей, рыцарь, радуйся с нами!

- Не до того мне, люди! - отвечал юноша - Видели ли моего отца? Где он?

- Видели! - отвечали витичцы - Говорил с нами, чтобы освободить тебя из погреба. А мы ему и говорим: поможем! А чего же! Мы сильно погуляем - и к делу! Разгоним воинов Горевея, да и выпустим парня. А ты - глянь! - уже и сам выскочил! Ха-ха! Но нам и легче от того. Станем всю ночь кружить мед, до самого утра! Пей, Зореслав, пей!

Юноша едва вырвался из дружеских рук ребят, побежал к круче, где на высокой проплешине Дивич-горы завсегда собирались ребята и девушки, чтобы воспевать Яр-дива, Сребро-Дива, Зоре-Дива или Большого Купалу. И ныне там пылали огни, суетились в дымном мареве фигуры веселых людей, визжали восторженные дети, прыгая через костер. Пылающие колеса, разбрасывая искры, катились из круч в долину, оставляя в воздухе запах можжевельника. Тут он и встретился с Зорулей, девушка тянула обеими руками двух воинов, а они лепетали что-то несусветное. Заметив парня, ужасно удивились, таращились на него, как собака на ежа.

- О! Мы думаем, что он в погребе, а он тут! Ты и впрямь сын ведуна.

- Убежал, Зореслав? - взволновалась Зоруля.

- Да нет! - с досадой ответил, юноша - Выпустил меня царь. Где Мирося? Где отец мой? Веди меня.

- А мы? - обиженно звали дружинники, плетясь следом за девушкой - Ты же, кошечка, обещала спеть нам.

- Пусть вам ведьма с Медвежьей Долины поет - засмеялась Зоруля.

Подхватила волна девушек и парней, закружила в безудержном танце пламенной стихии. Юноша перескочил над одним костром, вторым, третьим, жаркое нутро пламени дыхнуло в лицо, взбодрило. Девушка потянула его дальше узкой яругой, которая вела вниз, к Славуте. А вслед им катилась древнейшая мелодия купальской песни:

Песня отдалялась, утихала. Река дышала туманами. Между стволами вековых деревьев замигало пламя, около него колыхались тени. Навстречу метнулась тонкая фигура Мироси.

- Кто это?

- Бери свое сокровище! - смеялась Зоруля, шутливо толкая Зореслава в спину.

Царевна ринулась юноше на шею, обняла его, пылко целуя в глаза. Потом отстранилась, потянула к костру. Поднялся Корень, взволнованно сказал:

- Слава Купалу, живой. Что же случилось? Опомнился Горевей? А мы уже думали, как тебя вытянуть. Хорошо, что рук марать не пришлось. Смотри же, сынок, теперь почитай волю. Благодари Яр-Дива, что первый силок треснул. Следующий может быть из бронзы или железа. Кто знает, хватит ли сил его разорвать?

- Не ведаю, отче, выскочил ли из силка - махнул рукой Зореслав - может, попал куда похуже.

- Как это? - удивился Корень.

Из-за костра выступил Боян, в темных провалах его незрячих глаз тревожный вопрос. Пламя металось, трещали искры, над головами шумел столетний дуб, а люди молчали, удивленные неожиданным словом юноши.

- Что случилось, Зореслав? - в конечном итоге спросил певец.

- Царь выпустил меня. Сказал, что Мирося станет моей женой.

- О радость! - вскрикнула счастливо Мирося – К чему же печаль?

- Погоди! Он сказал, что это будет лишь тогда, когда я добуду для него живую воду.

Старый Корень растерянно глянул на Бояна, тот задумчиво покивал головой. Мирося коснулась плеча юноши.

- И ты… обещал ему?

- Я дал клятву.

- О глупый мальчишка! – хлопнул себя по коленям Корень - Зачем же давать клятву, не зная, чего от тебя хотят?

- Это не царь - отозвался Боян - то Печерунова хитрость. Коварный змей. Что же думаешь делать, юноша?

- Не знаю - скуксился Зореслав, вороша палкой багряные угли - это же сказка - живая вода? Где ее найти? А Горевей велел не возвращаться в Витич до тех пор, пока не буду иметь воды!

- Пусть ждет! - беззаботно воскликнула Мирося, прижимаясь к Зореславу - пусть ему царство, сокровища, земля. А мы с тобой, сокол мой, полетим в вольные края. Боян! Ты обещал указать нам путь. Минует ночь, мы поплывем Славутой вниз. Уже есть припасы, есть лодка.

- Мирося, я поклялся - тихо отозвался юноша.

- Но клятва добыта хитростями.

- Девушка, не сбивай моего сына - мрачно кивал Корень. - Он не сломает слова, кому бы не дал его. Ох Зореслав! В этом не имею для тебя совета. Спрашивай Бояна.

- Тихо, дети - говорил певец, протягивая руки к огню - гоните прочь тоску-печаль. Кто ведает, где заветное? Вся жизнь человека - дорога, которую надо пройти, тяжела она, или легка. На веселых дорогах, на широких путях не найдешь ни правды, ни жар птицу не поймаешь. Печерун думает, что гонит Зореслава в безвестность? Не ему о том знать, деточки. Доченька, успокойся, не тревожься, слышит мое сердце: и в огне не сгорит твой суженый, и в воде не утонет, и не упадет от меча вражьего! Слушай совет мой, Зореслав: дал слово - должен исполнить!

- Но вода жива - это же сказка? - растерянно спросил юноша.

- Слышал я от Тайно-Дива, старого ведуна в Черных Горах - сурово сказал Боян - что есть живая вода. Имеют ее небесные дети Световида, что сызвека живут на нашей земле.

- Кто же они? - раскрыла от удивления рот Мирося.

- Род и Лада. Наши предки. Случилось это в незапамятные времена. Жили Род с Ладой и своим семейством в звездном дивоколе, широком и свободном. Много было там людей – честь, не перечесть. Всего вдоволь имели люди на земле Световидовой: плодов удивительных, бархата звездного, дворцов самоцветных, кораблей летучих, на которых они летали даже до огненных звезд.

- К звездам? - сплеснула ладонями Зоруля - Как же такое возможно? Они же обжигающие, как жар!

- Все тем людям было по силам - сказал Боян торжественно - а в дивоколе их не одно солнышко светило, а двое: наш Яра-Див, которому мы поклоняемся, и еще дивное светило - Белобог, которого пращуры величали Страхом.

- Таким страшным оно было? - сжалась в комок Мирося.

- Где там! - усмехнулся Боян - Страхом назвали то светило потому, что было оно страх какое прекрасное. Говорили прадеды, что под тем солнцем люди жилы много веков не старея, сохраняя силу и молодость. Однако и там нашелся враг, который посеял в чистом краю ядовитые зерна. И началась война кровавая, губительная. Распалось звездное царство на мелкие осколки. И поныне, бывает, падают на землю осколки того света, а мы говорим: падающая заря! И угасло от той руины волшебное светило Страх, потемнело. Белобог стал Чернобогом. Страх, который радовал людей, стал привидением, что им пугают детей.

- Неужто все небесные люди погибли? - приуныла Мирося.

- Не все. Тех, кто остался жив, Род и Лада посадили на большую летучую лодку, и поплыли они звездной рекой к нашей земле. И стал тот челнок в дивоколе Месяцем, который пращуры назвали Сребро-чудом. А из месячного дома спустились Род и Лада в горы высокие, неприступные. Дика земля была, неприветлива. Но не испугались того пращуры. Сказали детям своим: «Идите, дети, живите на этой тяжелой земле, стройте поселения, приучайте диких зверей к труду, населяйте дикие края. Дружите с земными племенами. Неприветлива новая отчизна, но когда-то мы вернемся в небо, когда чистым огнем испепелим в сердцах своих зерна забвения. Вот с тех пор мы и зажигаем купальские огни, прыгаем над ними. Думаете, для веселья и забавы? В действительности - мы готовимся пролететь над грядущим очагом, который должен испепелить в сердцах людей зерна забвения. Тогда люди обретут крылатые тела и вновь будут жить меж звезд».

Рассеялись дети Рода и Лады кто куда в новом мире. А после забыли, кто они и откуда. Опять началась вражда. Много племен, народов на земле, и все они - дети Рода и Лады. Ждут прародители сыновей своих, ждут долго и терпеливо. Живут они на горах высоких, хрустальных. И имеют Род и Лада воду живую, которая оживляет мертвых, дает бессмертие. Однако знаю, что вода та может достаться лишь большому рыцарю, который не побоится прыгнуть над заветным костром. И еще есть правечный завет: от того воина, который не испугается правечного огня, пойдет славный род, который поведет детей Рода и Лады в звездный край.

- Славная сказка - вздохнул старый Корень, и в его темных глазах появилась печаль. - Если бы это случилось.

- Случится, Корень! - твердо сказал Боян - Потому что завещали тот дивоглядный путь мудрые пращуры. Ты же подумай, Зореслав, на какую таинственную тропу ступаешь. То большая минута для яровитского края, дети. Не опорочьте ее. Ныне ночь для песен и любви. Идите, спешите утешится дарами купальской ночи, наполните сердца сказкой. А на рассвете имею к тебе, Зореслав, важную беседу. Буду ожидать тебя здесь, на опушке.

Славута

Славута нес Зореслава на своей груди вниз, к морю, а в душе огненными углями чеканятся тихие слова Бояна, сказанные на прощание, его родительское напутствие:

- Корень - родной отец, но любовь его слепа. Мирося - твое сердце, но любовь ее - незримая привязь. При них нельзя сказать тебе того, что должен знать, юноша. Путь твой к цели - не красочная сказка, которую так любо слушать на коленях матери или отца, или в тени цветущих кустов. Идешь ты, сынок, в дорогу тяжелую, и одна у тебя звезда путеводная - твое сердце. Никто не поможет, не покажет, не поддержит, если в душе твоей угаснет огонь исканий. Однако выслушай на прощание совет мой, а когда наступит пора, вспомни эти слова - в них скрыта правда:

На распутье выбирай путь, откуда нет возврата.

За словом есть мысль, за мыслью дело, за делом есть взгляд глаз, а в глубине глаз - нерушимость тишины.

Станешь над бездной - помни: ты есть то, чего нельзя отдать!

А теперь плыви, сын. В свободной твердыне, за порогами, тебя встретят с радостью. Вот возьми знак, бронзовую ладунку, а в ней - серебряный шар, образ Яр-дива. Покажешь Ярогану - ведуну рыцарскому. Он укажет путь, может, посоветует спутников, так как самому в далекие земли не пройти. Плыви по ночам, днем отдыхай. Славута донесет тебя до порогов, а там, берегом, к твердыне. Пусть Световид бережет тебя, сын. Слышит душа моя: изведаешь горя немало, но и славу большую узришь.

Тают голоса. Тишина над миром. Никого нет. Лишь Зореслав на челноке и голубое дивоколо вверху.

Днем юноша останавливается в уютных заливах, вытягивает челнок на берег в самые густые лозы, чтобы враждебный глаз не подсматривал, и ложится спать. Сон его легок, пуглив, будто в перепелки меж спелой рожью. Сны тревожными тенями обволакивают сознание и смущают воображение. Иногда затрещат лозы, проснется от сна парень, ухватившись за меч, а потом прислушивается и успокаивается: то где-то в дебрях рыщет лиса, охотясь за дикими утками.

Гаснет длинный летний день. Крадутся сумерки. Опять лодка на воде, прыткое течение подхватывает шаткий сосуд, выносит на широкое русло. Иногда Зореслав замечает в ночных сумерках фигуры рыбаков, неизвестных людей, слышит речь, видит трепетные огни. Старательно обходит парень встречных не потому, что страшится, а, чтобы лишний раз не попасть в неожиданную ловушку.

Безветренные дни, звездные ночи проходят. Раскаленное солнцем дивоколо гневается, катит в высоте грозовые тучи. Запрягает Перун огненных коней, скачет безумным галопом над миром, пускает ослепительные стрелы в невидимую цель, а эхо от копыт колдовского коня катится между заоблачными горами в даль.

Большие капли дождя звонко клюют плес реки. Юноша спешит вытянуть лодки на луг, перевернуть его и спрятаться под днищем. Вовремя! С неба рушится стена воды. Славута пенисто надувает грудь, все вокруг пропадает в темно-серой мгле, прорезанный синими зарницами.

Гроза проходит, несет тревожную влажность дальше и дальше, над лесами, полями и степями, а Зореслав опять трогается в путь, пьючи полной грудью, освеженный зарницами воздух, настоянный на цветах и травах славутинских лук.

Становились ниже крутоярые горы. Исчезали леса. На берегу чаще появлялись каменные громадья валунов. Славута сузился, мощные воды мчались стремительнее, неистовее. В сердце вползла тревога: недалеко пороги, надо остеречься.

Теперь он уже не плывет по ночам, чтобы не наскочить на подводный камень. Встает на рассвете, правит лодкой под берегами, настороженно всматриваясь в дикие кручи, поросшие густотравьем. В обжигающем небе кружат степные орлы, иногда над берегом пробегают табуны диких коней и оленей. И опять покой, тревога и неистовость речного течения.

В конце июля под вечер два длинных дуба метнулись наперерез Зореславу, на них видно человек десять, одетых в мохнатые шерстяные безрукавки, с луками в руках. Противники свирепо орали, угрожали, беря юношу в кольцо. Он стал грести к густым камышам, пригибаясь к днищу челнока, чтобы случайно не зацепила стрела. Но беда не замешкалась! Сломалось весло, челнок наскочил на камень и перевернулся. Преследователи радостно завопили. Зореслав, не колеблясь, нырнул в прохладное течение, под водой поплыл к берегу. Он делал это не хуже рыб. Вынырнув меж густым ситником, юноша осторожно выглянул. Враги вертелись около камня, где он перевернулся, вытягивали его пожитки из воды, о чем-то бойко тараторили.

«Хорошо, что родительский меч при мне - подумал Зореслав - будет чем защищаться».

Он побрел к берегу, разворачивая упругие стебли камыша. Ступал осторожно, чтобы не хлюпать. Выбравшись на берег, притаился меж каменных громад. Скалы, нагретые солнцем за длинный день, дышали теплом. Зореслав разделся, выкрутил мокрую одежду, развесил на камне. Над миром раскинулась ночь, зажигала красочные зори. Зореслав дрожал от прохлады или, может, от волнения, смотрел в дивоколо, рассуждая куда ему дальше идти. Он выплыл на правобережье, надо держаться Славуты, уже где-то неподалеку должна быть свободная твердыня. Только бы увидеть какого рыцаря, который укажет путь.

Еще два дня прокрадывался юноша меж сорняками и зарослями до полудня. Ничего не ел, лишь иногда пил воду речную и сосал сладкий корень чар-зелья.

Путь прервал узкий глубокий пролив. На той стороне кудрявились пышные ивы, за ними черно-зеленой стеной стояли столетние дубы. Юноша, поколебавшись, решил добираться туда. Там, на острове, должно быть много птичьих гнезд, можно отыскать яйца, поймать рыбы под кустами - окуней, сомов, линьков, или леща. Этого Зореслав он научен сызмала.

Переплыв, парень осторожно прошел над берегом песчаной косой, миновал ивовый лесс и внезапно дернулся назад. Но было поздно! На него налетел всадник, послышалось ржание коня, в воздухе синей зарницей заискрился меч. Юноша прислонился спиной к дубу, обнажил родительскую крицу, собираясь дорого отдать свою жизнь. Однако всадник не нападал, между черными усами заблестели зубы, он улыбнулся, а в ясно-карих глазах промелькнуло любопытство.

- Кто будешь?

- Яровит - гордо ответил Зореслав.

- Куда направляешься?

- Ищу свободную твердыню. Если ты враг - бей сразу. Живым не дамся.

- Славно, славно! - ответил всадник, пряча меча в ножны - Дай руку, юноша, садись на коня позади меня. Судьба привела тебя туда, куда ты стремился. Я страж свободной твердыни. Завтра мой чура поведет тебя к старшим. Не бойся, спрячь меча. Здесь тебе никто не причинит зла.

Вольная твердыня

Вековой лес, непролазные чащи на островах, прорезанный славутинскими проливами. Кто не ведает тайных троп, тот не найдет пути к рыцарской твердыне. Скалистый горб окружен двойным валом: один из камня, второй - из толстенных дубовых свай. А дальше - площадь, и вокруг него просторные уютные землянки. Посредине площади высится высокий болван Яр-дива: такого в яровитском краю Зореслав еще не видел. Имел он два мужских лица, два женских, а над головой - золотой шар Даждьбога-солнца. Немного ниже - люди, взявшись за руки замерли в танце, а еще ниже - кони, коровы, львы, олени, летучие птицы, а уже совсем у подножия - змеи, рыбы и черепахи. И все опирается на мощный корень дерева, обвитого пышными листьями. Красиво, очень красиво вырезана фигура Яр-дива - Световида, но Зореслав не знал, что значат эти священные образы.

Юношу привели к землянке, там он двое суток отдыхал, отсыпаясь, изнывал от ожидания, когда же наступит встреча с Яроганом – рыцарским ведуном. Днем его приглашали к общему обеду: на столах под разлапистыми ивами остывали куски вареной и печеной рыбы, благоухали житные коржи, янтарем искрился мед в сотах. Рыцари ели молча, доброжелательно посматривая на юношу, однако ничего не расспрашивали. Молча расходились, каждый по своему делу. Днем площадь замирала. Где-то над берегами слышался гомон, ржание коней, доносился веселый перезвон молотов из кузницы, кое где курились дымы.

Под вечер третьего дня юноши позвали к Ярогану. Ведун жил в землянке над потоком, у входа лежал здоровенный белый пес. Он лениво открыл глаза, посмотрел на Зореслава безразличным взглядом и опять задремал. Провожатые ушли, указав на дверь. Парень несмело их открыл.

В каменной печке танцевало пламя, освещало фигуру сивоусого деда, облаченного в белую льняную рубашку, которая достигала ниже коленей. Он держал в руках желтые кожаные свиты, степенно разворачивая их, рассматривал кружево черных и красных знаков. Увидев Зореслава, дед ласково улыбнулся, кивнул на обрубок ивы, сел к огню.

- Садись, сынку. Яроган слушает тебя.

Юноша, волнуясь, добыл из-за пазухи ладунок Бояна, подал ведуну. Тот открыл, глянул на серебряный шар, поцеловал священный знак. Вернул ладунку Зореславу.

- Спрячь, сынок. Это знак от моего побратима Бояна. Твое слово - его воля. Такое условие между нами. Верю старому Бояну, он не пошлет к свободной твердыне человека без важной надобности.

Юноша рассказал ведуну все что случилось в родном Витиче. Яроган слушал молча, задумчиво глядя на танец огненных языков, крутил длиннющий ус, а в его прозрачных глазах плыли тени, и трудно было понять - одобряет он странствия юноши или осуждает.

Какую-то волну длительная тишина, когда Зореслав закончил свое сказание, а потом Яроган, тяжело вздохнув, говорил:

- Непростой узел завязала судьба, сынок. Он не только твой, много человеческих судеб сошлись к твоей тропе. Помогу тебе на первой поре, а там полагайся на звезду путеводную. Будешь иметь двух друзей-юношей. Познакомлю тебя с ними завтра, потому что одному не преодолеть такого пути. А теперь успокойся. Пусть не смущается сердце твое. Вижу, дрожишь от напряжения. То первое, чего следует избавиться: где бы ты ни был, помни, стоишь на своем месте. Ты хозяин той высоты, которую преодолел своими крыльями. Это - залог воли, который утверждает наша твердыня. А теперь спрашивай. Вижу, интересует тебя много, а наши рыцари молчаливы.

- Правду молвишь, отче - пылко сказал Зореслав – у меня в душе удивление. Откуда в этих пущах вольная твердыня? Кто положил ей основу? Вокруг несытые царства и королевства, смерды и рабы, а здесь - вольные воины, которые не никому не кланяются.

- Поведаю сказку тебя, Зореслав. Давно это было, в славном восточном царстве. Жил в бедном семействе юноша, вырастал в бедности и беде, видел тяжелый труд родителей, ежедневное повиновение, терпение, а вся награда - пренебрежение и издевательства владык. И не стерпел этого надругательства юноша, собрал людей на площади, начал говорить:

- Люди! Вся сила - в вас, все богатство - вот вас, в вас - песни и мудрость; почему же склоняетесь вы перед капризами владык? Почему прозябаете в муках и лишениях, неся на спине собственных врагов?

Выслушав юноши, испугано разбежались люди по своим убежищам. А нашлись такие, которые рассказали обо всем царю. И схватили смельчака, бросили к темнице. Убежал юноша из неволи, собрал хороших ребят, начал грабить владык, раздавать сокровища беднякам. Благодарили рабы своего защитника, однако душе их оставались в рабстве, и еще более темный страх окутывал сердца, потому что слуги царские неистовствовали по поселкам и городищам, мстя за поражения в бое со свободными бунтарями.

Проходили лета. Один за одним погибали повстанцы. Опять остался смельчак одиноким, так и не разорвав кольцо рабства. И почувствовал он, как тяжело осуществить это, потому что обреченность и повиновение пустили глубокий корень в душах людей.

Пошел бунтарь в горы, зажег очаг на высокой скале, сел около него на камне. И сказал сам себя: «Я свободен. Не двинулся с места к тех пор, пока не придут ко мнет чистые сердца, которые хотят воли».

Прошло много дней. Странствовал темы горами еще один искатель правды. Увидел молодца около огня, все понял. Придвинул камень к костру, сел и себя, протянув руки к пламени. Долго горел неугасающий очаг, пока собралось к нему семеро рыцарей воли. С тех пор решили они идти в мир, чтобы нести людям сказку о грядущей воле. Так и сделали: где проходили они, там дети слышали сказки о героях, где появлялись кони свободных рыцарей, там загоралось восстание против произвола.

- А где же они теперь? - тронуто спросил Зореслав.

- Между людьми - тихо ответил ведун - незримо идут по миру, лишь младенцы и беременные женщины иногда видят их и их волшебных коней. Славутинская вольная твердыня - то эхо их движения. Древнейшее завещание оставлено нам: когда-то рыцари воли выведут из рабства всю землю.

- А когда это будет?

- Зачем спрашивать - когда? Считай, что ты в пути до того волшебного дня. Понял ли, юноша?

- Трудно мне охватить все сразу. Красиво и страшно. Однако легко в груди, как после грозы.

- Помогу. В том пути, куда ступаешь, надо иметь не только мужество, но и мудрость, знание. Твои воины товарищи знают греческое наречья, персидские, переймешь то знание от них. А еще научу я вас индийскому наречью, оно будет весьма важно. Глянь на эти свитки - здесь знаки языка.

- И их можно понять? - удивился парень.

- Да. Здесь записан путь к индийским краям, их слова и много другого. Дам тебе, сынок, меч огненный, ибо сталь не всегда поможет. Пусть же Яра-Див - наш покровитель – охраняет твою тропу.

- Ты благословил меня большим именем, отче. Скажи же мне, что означают странные рисунки на его болване?

- Ага - одобрительно отозвался ведун - ты приметил те знаки? Хорошо, цепкий глаз имеешь. Слушай же, что говорит к нашему сердцу то мудрое творение. Наверху – золотой шар: то Световид, Яра-Див, солнечное светило, которое дает нам силу, жизнь и ум. А под ним четыре лика человеческие - два женские, два мужские. То мы, люди, прошлые и грядущие, от начала и до конца земного рода. А еще четыреликость значит, что охватывает человеческая мысль и сердце четыре стороны света, владеет четырьмя силами: огнем, землей, водой и воздухом. Еще ниже ты видел коней, коров и разнообразную тварь, что свободно живет в лесах, степях, в водах и болотах. Все это имеет начало от деревьев и трав, потому что и твари, и люди питаются зеленью, а берет она соки от Земли-матери, а огонь - от Отца, Яр-дива. Так все, сынок, замкнуто в общий круг и никто не смеет нарушить его вековечную поступь. Лишь праведные герои, которые живут ради воли и других людей, покидают земной круг, чтобы вернуться к другим мирам в дивоколе, где когда-то жили наши пращуры Род и Лада.

Помни же, Зореслав, мудрые знаки. Не нарушь завещания единства. Не убей даром ни одного существа, не сруби без надобности ни одного дерева. Ибо сделав иначе, ты гадишь и заиливаешь тот источник, который напоил тебя водами жизни.

Друзья

Они пришли второго дня, когда солнце вставало над верховьем леса, бросая багряные блики на славутинский плес. Яроган позвал юноши из землянки, подвел до двух ребят.

- Вот Ветрограй и Дуб - молодежи рыцари. А вот - Зореслав, наш новый побратим. Откройте души друг другу.

Парни остро поглядели на пришельца, осмотрели его с головы до ног, будто полоснули по души мечами. Оценивали неуловимое мгновение. А потом по-детски засмеялись. По нраву припала им красота юноши, ясные глаза, высокое открытое чело.

- Принимаем тебя к сердцу - сказал Ветрограй.

- Принимаю - подхватил Дуб - А ты?

Он тоже немного помолчал, потому что так испокон веков годилось: не спешить с проявлением сердечности. Смотрел в глаза новых друзей, туда, где таилась, как говорил слепой Боян, нерушимость молчание. Что же увидел он там?

Ветрограй - как огонь. Жилистый, подвижный, черноглазый. Кажется, что на нем кожа горит, что ему невмоготу устоять на месте, как необъезженному коню. А в глубине зрачков - что-то тайное и тревожное, чему нет названия.

Дуб - крепкий, невысокий. Глаза холодны, как зимнее небо, на выбритой голове гадюкой вьется рыцарский чуб - отличие свободных воинов. Нахмурены брови Дуба, видит Зореслав в сердце нового побратима несокрушимую верность и мужество.

- Вручаю вам жизнь свою и судьбу - просто отозвался яровит - навеки.

- Славно - обрадовался ведун – Скажите те же, а я зажгу для вас костер братания и позову рыцарей к священному кругу.

Миновало немного времени, и на березе вспыхнул огненный круг, сухая ветвь горела весело и дружно. В почтенном молчании костер окружили двенадцать старших рыцарей, вооруженных, с малиновыми накидками поверх кунтушей.

Ведун дал ребятам знак приблизиться, велел переступить костер и стать в пылающем кругу, взявшись за руки. Голос Ярогана звучал глухо - то угасал, то громом врывался в сознание. Жгло щеки, обнаженные руки, однако парни терпели, слушая торжественные слова посвящения:

- Отныне вы неразделимы, сыновья воли. Кровная семья распадается, иногда кровные братья даже становятся в битве друг против друга, а огненные побратимы отдают свою душу и жизнь за братьев. Где бы не были вы - на дне моря или в небе, под землей или в пустыне, - знайте: вас непреложно бережет огненный побратим. Слышишь, Зореслав?

- Слышу!

- Слышишь, Дуб?

- Слышу!

- Слышишь, Ветрограй?

- Слышу!

- Хорошо, дети! Отныне ваш отец - огонь. Знаю, измену не примете в душу свою, потому что там, где огонь, есть лишь верность и воля.

Старшие рыцари одобрительно подняли над костром обоюдоострые мечи, благословляя юных побратимов на тяжелый, таинственный путь.

Странствия 

Сообразительным учеником был яровит. Прошло несколько месяцев, а он уже понимал чужинские языки, многое знал о далеких краях, других народах и племенах. Длинными зимними днями, когда над ледяной грудью Славуты гуляла вьюга, одевая в пышные одеяния леса вокруг свободной твердыни, Зореслав сидел у очага в землянке ведуна, жадно перенимал от побратимов их умение читать знаки письма, а также выкладывать на свитках тонкой кожи свои мысли. По вечерам парни слушали мудрые слова Ярогана о прошлом и грядущем людей, о походах праславянских пращуров в далекую Индию, где они утвердили преславное царство, о легендарных людях звездных краев, что, бывает, летают над землей на огненных змеях, запряженных в дивоглядную сияющую колесницу.

- Раз на сто лет - повествовал Яроган Зореславу – диви - ведуны с Черных Гор посылают свободных воинов к священным вершинам, чтобы встретиться с Родом и Ладой и их чурами. Если бы ты, сын, попал в такое посольство, все было бы проще. А в настоящее время тебя поведет собственное сердце, будешь иметь помощь лишь от своих побратимов. Однако помни: сила родной земли с тобой, и даст тебе силу жажда к небывалому. Не забывай этого, Зореслав. Отыщет сказку лишь тот, кто в самую тяжелую пору не потеряет веры в невероятное.

Весной, когда вскрылся лед на Славуте, готовили вольные воины торговые лодки в Византию. Смолили днища, латали широкие полотняные паруса, готовили припасы.

В майские тревожные дни, как из далекого юга возвращались домой аисты и журавли, побратимы пустились в странствие. Яроган благословил юношей, и долго еще видно было из лодок его высокую фигуру в белой рубашке.

Все было новым, необычным для парней: и необозримое пространство беспокойного моря, и византийские триремы под громадными парусами, и шумные базары на площадях чужинских городищ.

Царьград заворожил юношей разнообразию храмов, зданий, людей. Однако миновало несколько дней, и Зореславу стало тоскливо и грустно. Толпы казались пеной на волне, громаду храмов и жилья подавляли, утомляли. Вспоминались уютные яровитские рощи, простые, покрытые камышом хаты и землянки, украшенные цветами весенними венками девушки, которые пели над берегами широкого Славуты. И слезы наворачивались на глаза, сердце рвалось из груди, стремилось туда, где оно имело тише всего, самое очаровательное счастье.

Старшие рыцари, уладив дела, переправили парней на ту сторону Босфора, в Азию. Там их пристроили к каравану, который направлялся древнейшими торговыми путями к славной Басре. Оттуда побратимы намеревались морскими путями добраться таинственной Индии.

Попрощались рыцари с юношами. Караван тронулся в путь.

Горы, пустыни.

Холодные ночи, жаркие дни.

Необычно было славянам, странно. Но они привыкли ко всему. К молчаливым персам, которые на протяжении дня не говорили ни одного слова, к смешным, мягким верблюдам, к протяжным тоскливым песням погонщиков.

За три дня перехода до Басры на караван налетела стая пустынных грабителей. Жалобно кричали погонщики, испуганные верблюды метались по лагерю, топча шатры. Перси свирепо бились с нападающими, отстаивая свои сокровища, но силы были неравны.

Побратимы вскакивали на своих коней, обнажили мечи. Бились рьяно, неистово. Навалили вокруг десяток грабителей. Дуб, сверкая ошалевшими глазами, кричал:

- Убегайте, братья! Я их задержу!

- Бросить тебя самого? - хрипел от напряжения Зореслав, вздыбливая боевого коня - Ни за что!

- Тогда всем конец! - отчаянно вторил Дуб. - Вы вдвоем достанетесь гор. Убегайте!

- Огонь не дает убегать! - смеялся Ветрограй, отважно отражая врагов - Погибать - то всем!

Грабители что-то безумно кричали, пробовали накинуть на взбешенных славян арканы, однако все было напрасно. Тогда вожак разбойников решил лишить ребят коней, чтобы покончить битву. Засвистели стрелы, жалобно заржали кони, упав на горячий песок, сбросили всадников.

Враги кучей навалились на рыцарей, связали. Добавили к другим пленникам, повели неизвестно куда, оставив трупы своих соратников и персов между барханами на поживу пустынным стервятникам.

Ночевали пленные в каком-то полуразрушенном караван-сарае. Их хорошо кормили, велели переодеться, умыться. Ребята удивлялись: что бы это значило?

- Продадут - мрачно бросил пленный перс.

- Где? - поинтересовался Зореслав.

- В Басре. Или в Багдаде.

- Тогда мы скажем, что нас пленили - обрадовался яровит - что напали на торговый караван.

- Смешной ты - покачал головой перс. - Разбойников уж давно нет. Мы в руках порядочных перекупщиков, уважаемых людей. Кому ты скажешь слово правды? Султану? Но султану и его визирам тоже нужные рабы. Напрасное, надейтесь лишь на собственную судьбу и на счастливый случай. Вы молодые, сильные, можете попасть в добрые руки. Молитесь богам, чужестранцы, святому огню или солнцу. Может, они сжалятся над вами.

Султанская дочь

Миновало два дня. Побратимы стояли на базарной площади в Басре средь скопища рабов. Вокруг клокотало торжище, кричали люди, сновали бродяги и воры, ржали кони. Продавал славян горбатый перекупщик с маленьким, как печеное яблоко, личиком, на котором блестели два злобных глаза. Однако с пленными горбун был мягок, одел их в новые полосатые халаты, велел умыться и расчесаться. Юноши стояли в толпе бронзовых, черных и желтых людей, тоскливо глядя вокруг, привлекая внимание покупателей белой кожей, русыми волосами и надменной осанкой.

К ним подходили, щупали мышцы, пытались посмотреть на зубы. Побратимы отворачивались, излучая ненависть и бессильный гнев. Перекупщик, вероятно, правил за славян непомерно высокую цену, потому что покупатели сокрушенно покачивали головами, чмокали языками и с сожалением шли прочь.

Солнце поднималось выше, над базаром стоял столб пыли, начало припекать. Парни изнывали от жары, обливались потом. Но вот площадью прокатились тревожные крики, потом зацокали копыта коней, сотни мелких торговцев и воров ринулись наутек: к торжищу приближалась пышная процессия, шестеро черных рабов несли на длинных шестах голубой шелковый шатер, их окружала цепочка всадников. Горбун что-то перепугано вещал побратимам, упал на колени, усердно кланяясь. Ребята заинтересованно смотрели на причудливое зрелище.

- Падайте ниц! - крикнул горбун - Приближается дочка султана, пусть пошлет ей небо сто тысяч лет жизни!

- Нам безразлично, кто она - буркнул Зореслав - Мы не привыкли склоняться даже перед ясным Яр-Дивом!

- Хорошо сказал - скупо отозвался Дуб.

Процессия остановилась напротив славян. Из-за покрывала выглянуло смугловатое личико, мелькнули черные глаза, сразу спрятались. Послышался звонкий голос, а затем один из всадников дал знак горбуну, что-то спросил. Тот, угодливо кланяясь, униженно отвечал. Всадник, пренебрежительно улыбнулся, брезгливо бросил на землю кожаный кошель. Зазвенело золото, перекупщик пал ниц, схватив добычу, а побратимам велели трогаться следом за всадниками.

Их провели узенькими улочками Басры к высокой зубчатой стене. Отсюда видно был широкий залив, паруса кораблей, небосвод с белыми кудрявыми тучами. У тяжелых ворот стояла многочисленная стража, на стенах тоже ходили, перекликаясь стражники. Пленных ввели на двор, шелковый шатер понесли дальше, а славяне остались в буйном цветущем саду. Подошли чернокожие рабы, сняли цепи с ног, дружелюбно похлопали по спинам. Приказали ожидать.

Побратимы оглядывались, удивлялись волшебным строениям, которые возвышались над стеной невиданных деревьев, прозрачному водопаду, который прыскал прохладным источником из пасти мраморного гривастого зверя.

- Диво дивное - прошептал Ветрограй - Мы без цепей, в каком-то сказочном саду. Есть надежда, братья! Не горюйте. Отсюда можно улизнуть.

- Цыц - остерег его Дуб - Услышат - тогда черта лысого убежишь. Видел, сколько стражников вокруг?

К побратимам приблизился толстенький добродушный человечек в белой чалме с длинным острым верхом, писклявым голосом сказал по-гречески:

- Радуйтесь, рабы. Имеете счастливую судьбу. Это - сад султанской дочки Зульфиры, она выбрала вас трех для присмотра за ее любимыми деревьями и цветами. Я покажу вам где должны есть и спать. Идите за мной.

- Одно скажу вам - тихонько говорил Зореслав, шествуя за человечком между каменными рвами, по которым струилась прозрачная вода - надо терпеть и смотреть, запоминать и готовится. Ни одного лишнего шага, братья.

Покатились дни. Труд в саду был легок, приятен - рыхлить землю, окапывать деревья, поливать, присматривать за кустами разнообразных роз. Парни даже удивлялись, почему для такого дела избрали именно их, сильных воинов?

По вечерам яровиты сажались вокруг водопада на мраморных плитах и пели тоскливые славянских песен. К им собирались чернокожие рабы, грустно слушая чужие мелодии.

Как-то Зореслав отметил, что не только рабы слушали их пение, между деревьями видно было стайку девушек в длинных платьях с покрытыми покрывалами лицами.

- Зульфира, Зульфира - шептали со страхом рабы, отворачиваясь.

Парни удивлялись: чем так заинтересовалась султанова дочь, что даже слушает песни пленных?

Миновало две недели. Побратимы решили убегать. Дуб присмотрел место, где можно было копать подземный ход: возле густых кустов роз - к круче за стеной, которая выходила к заливу.

Копали ночью, по очереди. Один спал, а двое работали. Землю рассыпали между деревьями, а часть бросали в поток, и вода несла ее за пределы сада.

За три недели нору выкопали под стену. Работы осталось немного дней на три. Парни приготовили чистый наряд, ножи, немного харчей. Но в предпоследнюю ночь их выследили.

Чернокожие воины с факелами окружили славян, нацелили в грудь копья и сабли, кто-то ударил Зореслава боевой палкой, слышались угрожающие возгласы. А потом - властный голос:

- Дорогу!

Пораженные побратимы узрели прекрасную девушку: она отбросила дымку и сверлила черными глазами Зореслава. Парни молчали, затравлено оглядываясь вокруг. Теперь им не выбраться из неволи, все пути к побегу отрезаны! Оставалось одно - в темницу, в кандалы и вонь.

- Вы хотели убежать, чужестранцы? - звонко спросила Зульфира.

- Да, владычице - смело глянул Зореслав в ее прекрасное лицо - разве нет это последнее право раба?

- Странные люди - вела далее султанова дочка - зачем убегали вы из этого волшебного сада? За ним - толпища моих подчиненных, они свободны, и что имеют, кроме бедности и вечного стремления получить убежище и еду? Много из них мечтают попасть сюда.

- Домашние звери - ответил Зореслав, - а есть звери дикие. Одним хорошо в неволе, а другим неволя - смерть. Мы - свободные птицы, прекрасная владычице. Жизнь нам - лишь в небе.

- Знаете ли вы - остро сказала Зульфира - что за побег из моего сада лишают жизни?

- Нам известно об этом - склонил голову яровит.

- И все-таки шли на смерть. Во имя чего?

- Большая судьба ведет нас - пылко говорил Зореслав, с доверием, глянув девушке в глаза - Что нам смерть, когда там, вдалеке от твоего волшебного сада, ждут нас родные люди? Без них мы лишь тени, потому что жизнь без любви - мираж.

- Жизнь без любви - мираж - прошептала Зульфира, и на ее личике промелькнула тучка печали. - Как страшно ты сказал, чужестранец! Ты поразил меня в сердце. Я не ведаю любви, не знаю, что она дает. Я слушала ваши песни, они тревожили мое сердце не понимаю почему.

- Ты прекрасна, владычица - искренне говорил яровит - и можешь дать счастье наилучшему рыцарю. Верь мне. Но сердце мое не вместит другой, кроме той, которая прыгнула со мной над священным огнем.

- Расскажи мне о себе, юноша - попросила Зульфира - расскажи все.

Чернокожие воины, которые только что готовы были растерзать на куски беглецов, с удивлением смотрели, как могучая владычица слушает взволнованный язык белокожего чужестранца. Глаза ее то загорались огнями увлечения, то туманились печалью, то мерцали тревогой. И такой искренней, нежной и доверчивой казалась она побратимам, что они забывали иногда, где оказались и в каком состоянии.

На темно-синем дивоколе уже бледнели звезды, когда яровит закончил свой рассказ. Зульфира порывисто поднялась с мраморного сидения, решительно махнула рукой воинам:

- Идите прочь!

- Но, повелительница… - со страхом сказал надзиратель - они беглецы и должны…

- Я освобождаю их - властно сказала султанова дочь. - Выпиши им фирман, дай золота в дорогу. Отныне они не рабы, а странствующие рыцари.

- Твоя воля - закон - кланяясь, пробормотал надзиратель, завистливо посматривая на изумленных славян.

Парни не верили тому, что случилось, глядя, как отступают от них часовые и исчезают между деревьями сада. Девушка мягко улыбнулась, коснувшись нежными пальцами плеча Зореслава.

- Ты разбудил меня, ясноокий чужестранец! Я очень долго спала. Лети! Мои слуги помогут вам сесть на корабль, который плывет в Индию. Встретишь свою любовь - вспомни меня.

Водоворот

Персидский торговый корабль счастливо доставил побратимов в Индию. Без особенных приключений добрались они к Лахору, где на окраине города нашли условленное пристанище. Там их встретил немолодой мужчина в оранжевом плаще, с выбритой головой. Глянув на прибывших пронзительными черными глазами, на хорошем греческом языке их поприветствовал, пригласив отдохнуть. Почтительно взял в руки знак, какой славутинский ведун из вольной твердыни положил в ладунку Зореслава: то был серебряный болван Световида - Яр-дива маленькое подобие того кумира, который стоял на площади Хортицы. Яровит также отдал хозяину свиток тонкой кожи, зашитый в ноговицу. Там было послание от Ярогана. Прочитав знаки, индус пристально глянул на побратимов, одобрительно кивнул, но больше не сказал ни слова. Отвел их к небольшой уютной комнате, а сам исчез.

Парни отсыпались после тяжелого пути, даже есть не хотелось. На рассвете за ними пришли. За воротами, у каменной стены, били копытами землю оседланные кони. Кроме хозяина, славян приветствовал еще низенький парнишка с узкими глазенками, одетый в белую рубаху и такие же штанишки. Зореслав хотел что-то спросить, и хозяин приложил палец к устам, и дал знак садиться на коней.

Ехали долго, целый день. Отдыхали и кормили коней в скалистом ущелье около огня. Рядом гремел в долине прозрачно-зеленый поток, в густых зарослях пронзительно верещали смехотворные создания - обезьяны, которых побратимы видели впервые в жизни.

- Будто человек - удивлялся Дуб, глядя, как животные выхватывают друг у друга из рук плоды - Только что с хвостами.

- Расскажем дома - не поверят! - заливался смехом Ветрограй.

Еще двое суток странствовали побратимы вслед за молчаливым проводником. Горы стали выше, поднялись в дивоколе величественной стражей, заискрились ледяные шапки на верховьях. Коням уже трудно было идти узкими тропами над глубокими безднами, иногда приходилось спешиваться и осторожно пробираться крутизной, ведя животных под уздцы. Наконец под вечер они достались высокого плато, увидели дом из смолистых хвойных деревьев, покрытую тесом. Навстречу ним вышел высокий дед с палкой в руке, помог расседлать коней, молча повел к жилью. На плотной циновке старик посадил гостей, предложил молоко и дикий мед, а после велел спать.

На рассвете юного проводника уже не было, с ним исчезли и кони. Дед знаками показал, что дальше надо идти пешком.

Скалы возвышались к небу, нависали над головами, угрожая раздавить неосторожного. Проводник пробирался между каменными великанами легко и уверенно, без оглядки, а побратимы не могли избавиться от тревоги, хоть на душе было торжественно и празднично.

Дышать стало тяжелее. Везде скалились грозные пасте бездн, где-то внизу клокотали, пенились потоки, но так глубоко, что к тропе даже шума не доносилось.

Тишина, красочные скалы и небо.

Иногда Зореславу казалось, что все это снится. Идут они над крутизной, направляются в таинственную даль, стремятся достичь чего-то желанного, и никак не могут проснуться.

Опускались сумерки. Проводник зажег факел, вел побратимов очень осторожно. Багряный круг огня выхватывал из мрака небольшой кусок тропы, а по бокам дрожала, дышала неизвестностью и беспокойством зловещая мгла.

Легли отдыхать в полночь. На рассвете встали, опять шли целый день, отдохнув лишь раз, чтобы сварить похлебки из ячневой муки.

Прошла неделя. За это время путешественники не встретили ни одного человека. Лишь иногда на скалах можно было усмотреть пугливых коз и круторогих баранов.

Наконец проводник вывел славян к берегу узкой полноводной реки. Между черно-багряными скалами пенился водоворот, а дальше, преодолев преграду острозубых порогов, прыгал в жуткую бездну, которая дышала влажным зеленым туманом.

Проводник остановился на маленьком выступлении под ветвью высокого, буйного деодара - голубого горного кедра. Зажег костер, дал знак побратимам сесть вокруг. Нарушив длинную молчанку, сказал:

- Оставляю вас, искатели. Ждите сужденного. Дальше пусть ведет карма и воля звездных сыновей.

Он вернулся, чтобы идти. Зореслав остановил его вопросам:

- Кого нам ожидать, друг?

Дед кивнул в сторону реки, ничего не сказав.

- Что такое карма? - переспросил яровит.

- То, что вы заслужили собственным подвигом и сердцем - сказал проводник, дружелюбно посмотрел на побратимов. - то, что невозможно обойти. Ваша судьба.

Он уже не оглядывался и исчез так быстро, будто его и не было. Парни обеспокоенно переглянулись, никто не хотел нарушать молчания: слишком величественны были горы вокруг, слишком торжественно пела вековечную песнь река.

Внезапно до них донесся звук падающих камней. Кто-то спускался сверху по тропе. Парни насторожились. Кусты горного шиповника расступились, и путешественники увидели высокую фигуру человека в оранжевой одеже, в конической шапке такого же цвета. Лица неизвестного светилось улыбкой, темные глаза смотрели из-под густых бровей спокойно, дружелюбно. Он приложил ладони к груди, молча сел к огню, протянув руки к пламени. Смотрел в танцующий костер сосредоточенно, будто делал важное неотложное дело. Наконец тихо спросил:

- Кто вы?

- Люди с далекого края, где заходит солнце - ответил Зореслав, пытаясь правильно выразить мысль чужим языком - Мы много странствовали в чужих краях, пока пришли сюда, к наивысшим горам. Мы были в рабстве, судьба освободила нас. Мы - искатели.

- Чего хотите? - не меняя позу, спросил неизвестный.

- Живой воды. Должны ее найти у Рода и Лады, наших звездных пращуров. Так завещано мудрецами нашего края.

Мужчина шелохнулся, его глаза блеснули, словно угли. И угасли.

- Следуйте за мной - решительно сказал он, вставая с камня.

Побратимы направились за новым проводником, они уже привыкли к молчаливой послушности. Тропа извивалась по такой крутизне, что захватывало дух. Река исчезла где-то слева, вокруг серели голые скалы. Между ущельями появилось хмурое городище, окруженное высокой стеной. Вокруг него струился глубокий поток, к узким вратам вела вымощенная черными плитами дорога, а дальше - мост на толстенных цепях.

- Ты со мной - ровным голосом сказал проводник, поглядев на Зореслава – Твои спутники пусть подождут здесь.

Дуб хотел возразить, но Зореслав глянул неодобрительно, и побратим промолчал. Вместе с Ветрограем сели они над потоком, а проводник с яровитом прошли по мосту к вратам, которые бесшумно отворились. Вокруг не было и души: ни стражи, ни тех, кто мог бы открыть.

Проводник вел юношу в подземелье по узкой лестнице. Кое-где в нишах брезжил призрачный свет, будто жар в кузнечном горне. Чем ниже спускались они под землю, тем тревожнее становилось на душе Зореслава. Наконец они вошли в большой зал, где высился болван какой-то богини. На шее у нее белели бусы из человеческих черепов, в одной руке она держала человека, во второй - кровавый нож, которым собиралась отрезать голову обреченного. Богиня танцевала, стоя одной ногой на груди сильного юноши, его веки были закрыты, будто в глубоком сне. Зореслав так увлекся поразительной фигурой, что остановился. Проводник остановился тоже, скупо сказал:

- Кали.

- Кто такая? - спросил юноша.

- Наивысшая мать.

- Почему страшная? Зачем черепа?

- Так ее видят люди, пока спят, как тот бог, что на котором она танцует. Он спит и видит сны, будто мать Кали пожирает живые существа. На первый взгляд, это действительно так: человек рождается, чтобы умереть - вот что такие бусы, надетые на шею богини.

- А в действительности? - тревожно спросил Зореслав.

- Надо проснуться.

- И что будет?

Незнакомец помолчал, лишь остро глянул на юношу. Зореслав вздохнул, покачал головой.

- У нас тоже есть Большая Мать. Мы ее называем Живия, потому что она дает жизнь. У нее прекрасное девичье лицо, добрые руки, цветы и колосья хлеба в ладонях. Наша Живая говорит, что смерти нет, смерть есть лишь для того, кто ее боится.

- И ты веришь в ту сказку?

- Меня так научили.

- Почему же ты хочешь живой води? - улыбнулся проводник, и между его бровями залегла глубокая морщина.

- Это не мое желание - ответил яровит.

Внезапно свет погас. Юношу окутала кромешная тьма. Ни звука. Глухая всепоглощающая тишина.

Страх родился в сердце, коснулся сознания: что случилось, куда он попал? Яровит ступил шаг вперед, протянул руку туда, где только что стоял проводник. Там никого не было.

Среди мрака блеснула фиолетовая зарница, громыхнул оглушительный гром. Зореслава ослепило. Там, где была фигура Кали, замерцало багряное сияние: на голове статуи загорелся глаз, призрачным светом освещая подземелье. Юноше показалось, что перед ним отворилось пространство, а из трещины выросла могучая фигура мужчины: длинные темные волосы вихрились, будто степной смерч, глаза изменялись цветами радуги, вытянутое лицо было волевым, властным и привлекательным. Он схватил Зореслава за плечи, глянул в глаза, в самую сокровенную глубь души. Яровит почувствовал, будто раскаленный прут прожег его естество, всколыхнул тело в глубине.

- Кого ищешь? - загремел громкий голос.

- Рода и Ладу наших пращуров - прошептал парень.

- Глянь на меня - послышалось в ответ - Ты нашел то, что искал. Я - звездный сын, вечно юный и бессмертный. Чего жаждешь?

- Живой воды.

- А что отдашь за нее? - пророкотал голос, и Зореславу услышал в нем насмешку - Ведь немалого ищешь. Знаешь, что даром ничего не достается?

- Что у меня есть? Лишь я сам.

- Есть душа, сердце - отрицал голос, а пылающие глаза вперились в душу парня - отдаешь их мне?

- Бери! – устало прохрипел Зореслав, мгновением позже почувствовал тревожное предостережение. Но было поздно. Перед внутренним зрением мелькнуло укоризненное лицо Бояна, темные провалы его слепых глаз, послышался предостерегающий голос: «Мы есть то, что нельзя отдать».

Где-то послышался смех. Или это показалось? Волна безвольности подхватила яровита, а над ним в странном колдовском ритме раздавались зловещие слова, усыпляя сознание:

- Отныне твоя жизнь принадлежит мне.

- Принадлежат тебе - послушно повторил Зореслав.

- Ты пойдешь дальше, чтобы добыть живую воду.

- Я достану живую воду.

- Ты вернешься сюда, вернешься сюда, сюда, сюда, сюда….

- Я вернусь сюда - согласился Зореслав.

- И забудешь, где ты был, что видел.

- Забуду! - всхлипнул от страшного напряжения яровит - Забуду.

- Ты принадлежишь мне, мне, мне… - гремело в подземелье, и безразличные стены поглощали эхо, а зловещая Кали, танцуя на груди юного спящего бога, улыбалась насмешливо и загадочно.

Ведьма

Печерун решил довести свой замысел до конца. Темной ночью пустился он к Волчьей долине. С собой никого не брал, чтобы даже доверенные дружинники не ведали, куда он ходил.

Темные тучи закрыли дивоколо. Деревья в долине гудели враждебно и грозно. Где-то в чаще выли волки. Печерун, превозмогая мурашки, шел между зарослей, едва передвигая ноги. Иногда останавливался, вытирая из чела обильный пот, и тогда в голове пробегала трусливая мысль: а может вернуться? Царю можно сказать, что ведьма отказалась. А потом… а что потом?

Опять склоняться перед ничтожным капризным дедом. Опять мучится неутоленной жаждой власти. Царевну не склонишь к повиновению - это уже ясно. Нет, нет, надо превозмочь себя. Кто стремится достичь чего-то большого, должен идти на что-нибудь!

Так он пробирался дальше и дальше, ощупывая тропу между вековыми деревьями и сорняками. Наконец среди непролазных терновников замигал желтый огонек, над головой в ветвях застонал сыч. Печерун постучал палкой в ствол дуплистой ивы, сожженной громом, что стояла возле стремительной глинистой кручи. Послышалось свирепое кошачье шипение, блеснули огненные глаза. Советник отшатнулся назад - еще, чего доброго, глаза повыдирает котище!

Из глубины холма прозвучал загробный голос:

- Кто там?

- Я - откашлявшись, сказал несмело Печерун.

- Вижу. Когда есть что толком сказать, заходи - прогудело в горе.

Печерун, согнувшись, развернул кусты, ступил в низенькое тесное жилье. На него дыхнуло запахом трав и болота. В маленькой печи между челюстями горел огонек, в горшке что-то булькало, прыскало. Около печи сидела ветхая баба в грязном тряпье закутанная до самых глаз красочным византийским платком, из-под которого торчал длиннющий крючковатый нос. Она шевелила палкой дрова, не обращая внимания на гостя.

Печерун хотел разогнуться, но уперся теменем в потолок. Ступив в сторону, зацепил кота. Истошный визг подбросил его на месте, сердце ушло в пятки, он хотел выругаться, и вовремя прикусил языка. Ведьма молча показала ему на обрубок пня. Советник с облегчением сел, пригладил бороду. Напряжение проходило, он с интересом осмотрел душное и убогое жилье. «Неужели она что-то ведает? Почему же тогда живет в такой тесноте»? - подумалось Печеруну.

- То для тебя теснота - прошамкала ведьма, блеснув на него бельмастым глазом, - а для меня - дворец княжеский. Не для человеческого глаза мои хоромы, Печерун, и моя красота.

«Дивоглядная красота»! - едва не засмеялся советник, однако ведьма пропекла его таким взглядом, что он решил замкнуть свои мысли глубже, так как по всему видать, читает проклятущая баба мысли, никуда не денешься. Надо идти напрямик, ни без игры.

- Вот теперь хорошо мыслишь - кивнула ведьма, опять шевеля жар возле горшка - говори же, чего желаешь?

- Царь тяжело болен - начал Печерун.

- Ведаю.

- Хотел жениха для дочки, чтобы наследника родила. Но норовистая очень, не захотела и моего сына.

- К чему бы это? Боярская же кровь.

- Полюбила пастуха - злобно сказал Печерун - Зореслава.

- Ведаю - оскалилась ведьма - Корня сынок. Могучий юноша, есть кого полюбить.

- Выбить бы из нее ту любовь.

- Трудно - отрицала баба - даже мне любовь расстроить тяжело. Травы не помогут. Но ты и сам можешь.

- Что?

- Пастуха. Того самого, к Световиду, царевна же поплачет, да и…

- Его уже нет. Он никогда не вернется в Витич.

- Почему так?

- Пустился в далекие края за живой водой для царя. Я надоумил.

- Хе-хе-хе - захихикала ведьма, покачиваясь на стульчике - Ведьмовской ум имеешь. Как же это ты удумал?

- Царь не давал спокойствия: все бессмертия хочет. Вот я и…

- Гм. А от меня чего желаешь? Может, и сам захотел бессмертия?

- Зачем мне те прихоти - махнул рукой советник - я пообещал царю, что ты сделаешь его бессмертным, что будто знаешь такое зелье, которое отворачивает смерть.

- Хм. Ты правду сказал. Знаю такое зелье.

Печерун оторопел, не зная, шутит баба или нет.

- Я думал, это пустое.

- Знаю, знаю - насмешливо отозвалась ведьма - все на твоем лице видно. Хотел, чтобы я понемногу свела царя из мира, а ты…

- Тсс! - испугался советник - разве можно так.

- Здесь никто не услышит - успокоила баба - Говорю тебе, что имею зелье, чтобы отвернуть смерть. И станет Горевей бессмертным. Однако будет вечно спать.

- Спать?

- Да. То, что родилось - должно умереть. Хочешь быть вечным - спи, не живи.

- Хорошо - сказал Печерун - Царь спит, а советник.

- А советник - царствует! - злобно засмеялась ведьма - Царь пусть сидит на престоле - целехонький, бессмертный.

- Хи-хи, - удовлетворено потер холодные ладони Печерун. - Мудрая ты ведьма. Это все равно, что мертвый на престоле. Руки у меня будут развязаны. А только царевна.

- Что?

- Теперь мне уже ни к чему. Лучше 6 и не было ее. Посоветуй мне.

- Посоветую, а чего ж. Только же и платы буду требовать.

- Ничего не пожалею - пообещал советник, со страхом, посматривая на ее крючковатый нос - озолочу.

- Тогда сделаем так. Склонись ближе, это, надо говорить тихо, чтобы духи севера не услышали заблаговременно.

Ведьма прошептала на ухо Печеруну несколько слов. Тот ужаснулся и со страхом взглянул на нее.

- Боишься? - иронично спросила баба - Кто хочет венца - пусть идет до конца. Как думаешь, Горевей согласится?

- Ради бессмертия на все пойдет. Только найди подход.

- Но уж найду, хи-хи! Одним махом от всех избавимся.

- Ха-ха! - подхватил жуткий смех Печерун - Золотая у тебя голова. Если бы не ведьма, взял бы тебя советником, когда за царствую. Тсс! Проклятый язык, сам себя выдает преждевременно. Ожидаю тебя в покоях Горевея завтра в полночь. Гляди, не замешкайся.

- Я уж не замешкаюсь! Начну варить зелье бессмертия! Хи-хи! Темные духи сейчас в силе. Не замешкаюсь, Печерун!

Бессмертие

Накатывала ночь, жуткая, густая. От Славуты дышал влажный ветер, стучал тугим крылом в открытое окно. Где же Печерун? Где ведьма? Невмоготу терпеть, сердце колотит в груди, как подбитая птица, иногда кажется, что оно вот-вот остановится.

Слышно шаги. На пороге - черные фигуры.

- Ты, ты, Печерун? Слава Перуну. А с тобой кто?

- Она.

Царь поднялся на кровати, со страхом глянул на согбенную фигуру, из-под платка блеснули пронзительные, черные глаза. Махнул рукой стражникам:

- Выйдите за двери. Ожидайте.

Ведьма медленно приблизилась к кровати. Он улыбнулся.

- Вот какая ты. Слышал я о тебе, и ни разу не видел. Моя подданная, а не видел.

- Кто тебе это сказал, что я твоя подданная? - глухим голосом спросила ведьма.

- На моей земле живешь.

- Хо-хо! - похихикала ведьма - Попробуй, найди меня.

- Хорошо, хорошо, ты в своем деле царица.

- То-то же!

- Ближе к делу. Советник сказал, что ты можешь дать мне.

- Бессмертие - подсказала ведьма - правду говорил.

- Что для этого нужно? - радостно подхватился царь.

- Много чего - загадочно ответила ведьма.

- Все, что пожелаешь. Печерун, золота ей вволю! Византийских шелков, бархата - землю устели пред ней!

- Приму и подарки - согласилась баба. - Но, чтобы приготовить напиток, надо к зелью добавить человеческую кровь.

- Крови? - поглядел царь на Печеруна. Тот молчал. - А без этого нельзя?

- Нет. Надо убить молодую девушку. Не страшись! Мало ль пролил крови? Хочешь быть бессмертным, а боишься крови?

- Правда твоя - перевел дух Горевей и оскалился - Это так, сердце екнуло. Печерун, и кого бы нам?

- Зорулю - тихонько дыхнул советник на ухо царю.

- А почему ее?

- Языкастая очень. Давно пора бы ей исчезнуть - едко пробормотал Печерун - царя не уважает, сам слышал, как ругала тебя. Мизерный, говорит, ничтожный, робкий.

- Достаточно! - громыхнул царь - Пересказываешь гадости. Зови стражу. Пусть ее найдут и.... Скажи, что это моя воля.

- Будь уверен.

Дружинники выросли у дверей. Печерун шепнул им несколько слов.  Воины переглянулись, однако не двигались с места. Советник громыхнул:

- Почему стоите? Не поняли?

- Идем уже - каким-то чужим голосом ответил усатый дружинник - только где же ее искать? Она гуляет с девушками.

- Позовите. Скажите - воля царева. Спешите!

 Воины вышли. В покоях поплыла могильная тишина. В ставнях стучал ветер, и Горевей зябко ежился от тех ударов. Ведьма посреди покоев разложила свою утварь, вытянула из сумки корешки, травы, горшки, бронзовую тарель. Разожгла небольшой огонь, что-то вбросила в высокую глиняную бутылку, оттуда поплыл черно-сизый дымок, туманящей волной окутав покой. Царь сжался под медвежьей шкурой, цокотал зубами, затравлено поглядывая на ведьму.

- Идут - тревожно говорил Печерун.

К покоям ступили дружинники. Усатый страж - бледный, аж зеленый - подступил к кровати, протянул царю серебряный бокал, в котором спаривала багряная жидкость.

- Имеешь, царь, кровь Зорулину - глухо говорил он.

- Отдай ей - напугано вскрикнул царь.

- Давай сюда - сказала ведьма – а теперь, царь, еще одно.

- Чего тебе еще?

- Надо еще крови родной.

- Что ты плетешь? - помертвелыми устами пробормотал царь.

- То, что слышал. Дай мне еще крови дочки твоей.

- О Перун! Ты помешалась?

- Поздно стонать. Ты избрал бессмертие. Пролилась кровь. Остановишься - упадет на тебя и ты умрешь наглой смертью.

- И нельзя иначе? - простонал Горевей.

- Можно - насмешливо ответила ведьма, подняв над огнем бокал с кровью. Ручеек полился в горшок, красный пар окутал бабу - Есть другой путь, царь. Ты умрешь, будет жить дочка, станет царицей.

- Я хочу жить - бормотал Горевей - Хочу увидеть, как царство мое овладеет всей землей.

- Спеши же. Время темной силы проходит. Скоро запоют первые петухи, и тогда будет поздно. Ты сгинешь.

- Думай о судьбе царства - шепнул Печерун.

- Делай, что она сказала - всхлипнул царь. - Боже, что я делаю?

Советник дал знак воинам, вывел их за двери. Ведьма успокаивающе коснулась царева плеча.

- Не страшись, царь. Бессмертный не ведает жалости.

Ползли тягучие, давящие минуты. Колдовской огонек рдел едкой мглой, пьянил душу. Тревожно суетился у дверей советник, выглядел в сени, прислушивался. Наконец в покои вошли дружинники, подали ведьме еще один бокал. Баба слила кровь из обоих сосудов в один горшок, хлюпнула на огонь. Костер кроваво запламенел.

- Что она говорила? – помертвевшим голосом спросил царь.

- Спала - уныло ответил дружинник.

- Спала - прошептал Горевей, безумно оглядываясь. - Ведьма, ты скоро?

- Питье готово! - Ведьма подала бокал - Пей, царь!

- Ужасный напиток - прошептал Горевей, держа сосуд в дрожащих руках. - И я хотел этого. Отныне нет у меня жалости. Я убил самое дорогое. Теперь все можно! Ха-ха! Все можно. Жгуч твой напиток, ведьма! Ух, жгуч!

Он выпил бокал единым духом, отбросил прочь и ухватился за грудь.

- Свет затуманило! Я умираю. Где я? Что со мной? До-о-о-ченькааа….

Он упал на кровать, вытянулся и замер. Печерун подступил к царю, заглянул в лицо, неуверенно спросил:

- Спит или что?

- Спит и не спит - ответила ведьма, собирая утварь в сумку - он бессмертен. Так и будет жить сто веков. Но что тебе до того? Зови людей. Объяви: царь стал богом. А советник - царем!

- Хорошо сказала - судорожно улыбнулся Печерун, и его глаза надменно заблестели. - Советник - царем! Слышали, воины? Завтра собрать к башне весь Витич. Царь наш отныне бессмертный. Я объявлю его волю!

- А тела? - отозвался усатый дружинник, как-то странно посматривая на советника - Куда девать зарезанные тела?

- Ну, ты… зарезаны - недовольно пробурчал Печерун - меньше болтайте. Чтобы ни слова. Отныне станете воеводами. Всего вдоволь. Поняли?

- Поняли - переглянувшись, ответили воины.

- А тела? В Славуту, рыбам на пищу. Разве впервые?

Мертвец на престоле

Оставшись наедине с ведьмой, Печерун почувствовал себя неуверенно. Поднес к кровати факел, долго всматривался в желтое лицо царя. Стеклянные глаза владыки смотрели грозно и страшно. Советник отвернулся, уткнул держало факела в отверстие у дверей, глянул на бабу:

- Ну, что я тебе виноват?

- Немало - ответила ведьма, и в голосе ее слышался затаенный смех - Теперь ты, Печерун, мой извечный должник.

- Не хочу! - вскрикнул советник. - Говори сразу, сколько привезти сокровищ, куда?

- Хочешь избавиться от воспоминаний? - похохотала ведьма. - Не избавишься, голубое, ой нет! Ха-ха-ха! Держись, Печерун, за престол царский, держись крепко, потому что он очень жгуч! Ха-ха-ха!

- Что ты мелешь? Говори, что тебе дать? - испугано говорил Печерун.

- Сама появлюсь, когда надо будет. Счастливо оставаться, советник, то бишь уже, царь! Ха-ха-ха!

Покой осияла зарница, ослепив Печеруна, холодный вихрь сыпнул в лицо горсть града. Когда разлепил глаза, ведьмы уже не было. Печерун кинулся к дверям, позвал стражу. Никого. В переходах завывал пронзительный ветер, расшатывал чадящие огоньки факелов. Жутко стало советнику. Он побежал вниз, разбудил сына. Мечик что-то спросонья бормотал.

- Вставай! - кричал отец - Клич стражу!

- Что такое? Чего ты такой?

- Какой такой? - сердился Печерун.

- Сам не свой. Какой-то зеленый, будто мертвец.

- Я дам тебе мертвеца! Просыпайся, буди Борола, Тирла да и всех других бездельников! Должны поутру согнать к башне всех витичцей. И еще одно: бросить в темницу Корня и Бояна. Слышишь? Из-под земли достать!

…На рассвете запыхавшийся Мечик сообщил отцу, что Корень исчез, в землянке его нет. Исчезли и овцы из кошары. Старый пастух будто сквозь землю провалился.

- А Боян? - озверел советник.

- Тоже нет - развел руками сын. - Люди сказали, что поплыл Боян куда-то вниз на челноке.

- Пусть плывет - облегченно вздохнул Печерун – Вот он где мне сидит, как кость в горле собачьем!

На рассвете выяснилось, что не только Корень и Боян исчезли с Витича. Дружина не досчиталась половины охранников царской башни.  Воины готовились на площади лавой, все были молчаливы и хмуры. К воротам понемногу вливалась толпа, сгущалась, собираясь к царскому крыльцу. Плыл тревожный шепот. Люди не понимали, зачем их собирают, вопросительно посматривали на черный бархатный полог, который закрывал крыльцо. Из-за него вышел Печерун, разгладил бороду и громко крикнул:

- Люди! Для Витича наступила важная пора! Отныне наш царь, пресветлый владыка Горевей, стал богом Световидом. Он - бессмертный!

- Вранье! - удивленно отозвался кто-то из толпы - Для забавы ты нас собрал, или как?

Люди засмеялись. Над площадью поплыл недобрый шум.

- Тихо! - грозно зазвал советник - Не шуток говорю ныне вам. Решается судьба Витича решается, люди! Царь Горевей принял питье бессмертия, и отныне его ум - то ум Световида! Лишь тело здесь - посмотрите!

Упал черный полог. Витичцы охнули. На престоле лежал пышно одетый царь. На плечах спадала роскошная меховая мантия, на голове блестел золотой венец. Глаза владыки были стеклянными и нерушимыми, смотрели в пространство безразлично и надменно.

- Мертвый - прошептал какой-то дед.

- Живой! - отрицал советник - Подступите, коснитесь тела. Сердце бьется, тело тепло. Наш царь, люди, стал бессмертным! Мне он передал свое государство, велел править. Страшную цену заплатил Горевей за бессмертие: кровь царевны Мироси!

- Это злодейство, людоньки! - заголосила старая баба в толпе - Ох, горенько наше! Но куда же они дели ясочку любую, Миросю нашу веселую?

Толпа заволновалась, зашумела, зловеще качнулась лава дружинников. Печерун вскочив на крыльцо, грозно крикнул:

- Достаточно шуметь, дураки смерды! Радоваться надо, а вы визжите, как коты весной! Для вашего блага царь решил стать бессмертным! Чтоб взять под свою руку все земли чужинские! Витич станет престольным городищем неизмеренных краев. Слышите? Ваши дети забудут о голоде и лишениях. Наши дружины пройдут на край земли, и пожары чужих поселений осияют их дороги. Вы станете владыками невиданных сокровищ, витицкие воины! Слава, слава нашим воинам! Слава!

- Слава! - несмело подхватили воеводы, а за ними начали кричать и дружинники - Слава!

- Бессмертный царь ежедневно будет перед вашими глазами - вел дальше Печерун, уверенно глядя на притихшую толпу - Я буду вещать вам его тайные приказы. А в настоящее время, чтобы достойно отпраздновать бессмертие владыки, откройте царские погреба! Пейте, витичцы, гуляйте! Пусть радуется царь Горевей в краю Световида!

Площадь клокотала от тревожных речей, и солнце всходило над левобережным лесом красное, зловещее, а черная птица кружила вокруг Витича, предвещая что-то недоброе.

Невидимая долина

Трое людей в черном, с закрытыми лицами вывели Зореслава из хмурого городища, дали знак его товарищам, провели к берегу реки, где кипел водоворот, и оставили их там. За мгновение они исчезли, будто их и не было. Ветрограй и Дуб заметили, что Зореслав как-то растерян, тревожен, не такой, как всегда: лицо побледнело, в глазах гнездилась тоска.

- Что с тобой? - спросил Ветрограй.

- Туман в голове - прошептал яровит, наморщив лоб - подземелье… идол богини… у нее черепа человеческие.

- Черепа? - удивился Дуб.

- Да. Много черепов. А во лбу красный глаз, он светится огнем. А потом…

Юноша потер лоб рукой, пытался освободить что-то позабытое из плена беспамятства, растерянно глянул на друзей.

- Странно. Такого со мной не бывало. Забыл. Кто-то со мной говорил, велел идти дальше, ждать здесь. За нами кто-то придет. А еще где-то должны взять живую воду.

- Ну, слава Яр-диву - вздохнул Ветрограй - А я уже думал, что тебя захватили какие-то злые люди.

- Не по нраву мне все это - мрачно отозвался Дуб, глаза его похолодели, будто льдинки - Не к сердцу это приключение. И тот мужчина, который повел тебя к городищу, и те, которые вывели назад. И просто так, душа тревожна.

- Пустяки - махнул рукой Ветрограй - Усталость. Вдалеке от родного края все чужое. Мне иногда плакать хочется от тоски. Но терплю. Потому что интересно. Может, никогда в жизни больше не увидишь такого.

- Как знаешь - упрямо твердил Дуб – но что-то не так в этом городище.

- Надо ждать - сказал Зореслав - уже недолго.

Они сидели вокруг очага до вечера, слушали неутомимый грохот водопада, заколдовано смотрели в темно-зеленую воронку водовороты, где в безвыходности вертелись обломки деревьев, ветви, какие-то красочные цветы, сломанное весло и крыло большой птицы. Крыло почему-то очень поразило Зореслава, он не мог отвести от него взгляда. Что-то оно напоминало, тревожило обреченностью.

Когда солнце спряталось за хрустальные вершины и близлежащие скалы приобрели хмурый сумрачный цвет, на другой стороне зашевелились кусты, появилась фигура высокого человека в меховом наряде, молча вытянул из зарослей большую, но, вероятно, легкую лодку и спустил на воду. Уверенно загребая широким веслом, преодолела водоворот.

- За нами? - то ли спросил, то ли подтвердил Ветрограй.

Незнакомец глянул на побратимов дружественно и спокойно, глаза его были узки, как у мальчика-проводника, лицо желтое с широкими скулами. Он дал знак, путешественники сели в лодку. Вскоре они были на противоположной стороне. Зореслав помог мужчине спрятать лодку в кустах, а потом за его молчаливым жестом тронулись в путь.

Шли всю ночь, под звездами. Проводник иногда зажигал странный огонь, который дремал в маленькой блестящей ладунке: вспыхнувшее пламя не мерцало, не колыхалось от ветра.

На рассвете их окутал серый мрак, со всех сторон обступили влажные тучи, стало глухо и нерадушно. Проводник велел ожидать, а сам исчез.

Побратимы взялись за руки, потому что даже на расстоянии шага очертания человека терялись в мгле. Вскоре вокруг посветлело, тучи разошлись, наверху засмеялось нежно-голубое дивоколо. Сколько хватало глаз, в бесконечность вздымались скалистые волны гор, играя под утренним солнцем радужными красками. Перед путешественниками лежала глубокая долина - пустая и безвидная.

- Куда мы пришли? - обеспокоился Ветрограй - Ни души. Дальше идти некуда.

Внезапно на склоне долины перед ними замерцали искры, будто под дуновением неслышного ветра колыхался незримый полог. За какое-то мгновение он разошелся, и славяне увидели двух людей - мужчину и женщину.

Зореслав охнул от неожиданности и счастливо засмеялся. Люди были одеты в беленькие как снег рубашки, вышитые знакомыми яровитскими узорами, такими же, как в родном краю. Мужчина был темно рус, с небольшой бородкой и усами, большие темно-синие глаза лучились добром и искренностью. Женщина имела на золотистых косах венок, взгляд ее отбивал лазурность дивокола, полные розовые уста улыбались мудро и одобрительно.

- Приветствуем вас, мужественные дети - сказал человек, и побратимам показалось, что голос раздался в их сознании.

- Мужество и несокрушимость привели вас сюда - добавила женщина - и тайна открылась вашему сердцу.

- Кто вы? - взволнованно спросил Зореслав.

- Род и Лада - просто сказал человек - ваши пращуры.

- Правду говорил Боян - счастливо отозвался яровит - а я все думал, что это сказка.

- Сказка - весело согласилась женщина - именно сказка не умирает никогда, ибо она хранит в себе зернышки правды.

- Где же ваше убежище, пращуры? Эта пустынная долина?

- Пустынная для чужого глаза.

Лада махнула рукой. Незримый полог колыхнулся, поплыл, а за ним - в долине - выросли очертания хороших зданий, под солнцем заблестели разнообразные бани кровель, и все это волшебное поселение утопало буйнолистом саду. Дыхнул ветерок, запах незнакомых цветов проник в грудь, прояснил сознание. Побратимы смотрели на это чудо, молчали, не в силе отвести взгляд от небывалого, что так неожиданно открылось в суровых горах.

- Что повело вас в тяжкие странствия? - нарушил тишину Род.

- Живая вода - сказал яровит - нам надо ее найти и привезти в родной край. Наши мудрые наставники сказали, что живая вода есть лишь здесь, у звездных сыновей.

- Живая вода - печально, хоть и мягко повторила Лада, приблизившись к Зореславу. Она провела ладонью по его русым кудрям, и парень почувствовал в сердце сладкое изнеможение - для каждого есть своя живая вода, дорогие дети.

- Не пойму - прошептал парень.

- Мы покажем вам то, что надлежит знать - сказал Род - Идите с нами. Вы расскажете нам все, что с вами случилось. А уж потом будет речь о живой воде.

Род и Лада пошли, и удивленные побратимы стали спускаться вслед за ними к сказочной долине.

Меж звезд

Путешественников поселили в уютном жилище, из окон которого видно было сад, цветущие кусты роз, зубцы ледяных гор. Полы жилища устилали пышные ковры, на них можно было сидеть и отдыхать. Двое суток парни беспробудно спали – сказалась тяжелая дорога. На третий день в жилище пожаловали Род с Ладой. Долго длилась искренняя беседа. Зореслав повествовал пращурам о жизни в далеком Витиче, о царе Горевее и мудром Бояне, о своей невесте Миросе, которая ждет его из странствий, о вольных рыцарей за порогами Славуты.

- Мы дадим вам живую воду, дорогие дети - сказал Род, когда Зореслав закончил свой рассказ - Вы повезете ее в родной край, и я знаю - она вам пригодится. Но перед тем имею к вам слово, пусть оно посеет в ваших сердцах понимание грядущего. Царь Горевей, да и огромное количество других владык земных хотят бессмертия: кто-то утверждает ее разбоем, чтобы ужаснуть своим именем будущих людей, кто-то кровавыми походами для захвата чужих сокровищ, другие - громадьем зданий, что высочат ненужными призраками над пустынями давно погибших царств, а кое-кто еще и хочет увековечить мизерное тело. Тщетные попытки! Время неумолимо. Строения владык, походы, дела - все развеется в волнах вечности, как тучка в дивоколе. Идемте, я покажу вам величие звездного царства.

Они вышли из жилища, остановились перед большим голубым шаром, в которой открылось широкое отверстие. Побратимы переглянулись озадачено, а Зореслав спросил:

- Что это?

- Летающий корабль - ласково улыбнулась Лада - Входите, дети, не страшитесь.

- А он действительно поднимется? - недоверчиво сказал Дуб, осматривая шар со всех сторон.

- Увидите сами.

- А не упадет?

- Мы летаем в этом корабле к звездам - сказал Род - это надежнее земных путей.

Побратимы взволнованно вошли к кораблю. Их завели в просторное помещение, посадили на мягкие сидения. Вокруг было чисто, прохладно. На стенах мигали красочные радужные огни, иногда в черных окошках проскакивали фиолетовые зарницы. Род и Лада сели перед широким прозрачным окном. В то же мгновение сад, который виднелся на улице, колыхнулся, провалился вниз, мелькнули на солнце ледяные вершины, забелели пушистые тучи, а потом вокруг распростерла необъятные крылья темно-синяя глубь неба.

Парни растерялись, к груди подкатывались клубки тошноты, в сознании бились волны тревоги, непостижимости, необычности. Род и Лада сидели улыбающиеся, приветливые, и побратимы понемногу успокоились. Темнота за прозрачными окнами сгустилась, в сплошной черноте засветлели звезды, внизу плыл величественно голубой с зелеными прожилками шар.

- Что это? - восторженно вскрикнул Ветрограй.

- Земля - ответила Лада.

- Это та, где мы живем? - не верил парень.

- Та.

- А почему круглая?

- Такая и есть. Все небесные земли круглые.

- Как месяц? - догадался Ветрограй.

- Такие - улыбнулся Род - или как солнце.

- Тогда и там, на других землях, живут люди? - заинтересовался Зореслав, прислоняясь к окну.

- На одних живут, на других - нет. Гляньте на звездные огоньки - то все далекие солнца, такие, как наш Яр-Див, или больше. Везде жизнь, куда не брось взгляд, везде - пламенные миры. Когда-то мы жили в той неизмеримости, а потом случилась руина.

- Мне певец Боян повествовал - отозвался яровит - Я думал, что это выдумка, сказка.

- Грустная правда - возразил Род - но людям надлежит опять вернуться в звездный край. Сказка о звездных сыновьях, которую вы понесете своим детям, поможет им стремиться к грядущей славной тропе. Наступит пора, ваши внуки полетят в небо, когда земные цепи падут.

Корабль бесшумно плыл между искристыми мирами, а слова Рода песней чеканились в глубины сердца:

- Теперь вы поняли, дорогие сыновья, тщетность бессмертия для тех племен, которые в настоящее время идут по земле, которые соревнуются ради мелких желаний, для которых мир ограничивается городищем или собственным убежищем. А бессмертие для владык, что жаждут власти над всей землей - наибольшее зло. Не только для людей, которыми они властвуют, а для них самих.

- Почему? - не понял Зореслав.

- Рано или поздно наступит усталость. Ограниченное тело уже не вместит бесконечного потока событий. Человеку захочется умереть, потому что мимо него тенями будут проходить люди, его дети, внуки и правнуки, а он будет оставаться в одиночестве, не имея возможности прервать пуповину опостылевшего бытия. Бессмертие для такого владыки станет проклятием.

- И так будет всегда? - грустно спросил Зореслав.

- Нет - звонко говорила Лада - Грядущее откроет людям небывалые миры. Ваши правнуки поднимутся в звездную даль, откроют врата к другим людям. Вот тогда понадобится бессмертие, потому что перед путешественниками появится вечная дорога - прекрасная и сказочная. Сложите новые былины для потомков своих, посейте в их сердца зерна радостных мечтаний. Они дадут буйное цветение в крае свободы.

Зореслав слушал, будто в полусне. Купался в звуках убаюкивающих слов, пил широко раскрытыми глазами, ушами, всем чувством новые впечатления, знания, понимание и полнился тревожным предвестием новых таинственных путей.

Ловушка

Миновало три дня. Побратимы попрощались с Родом и Ладой. Им дали на дорогу припасов, теплый наряд, Зореславу же положили в потайной карман рубашки маленькую шарообразную бутылку, будто вырезанную из черного камня.

- Она пуста - говорила, обнимая яровита Лада - Наберешь воды и будешь иметь то, ради чего вы шли в далекий край.

- Обычная вода станет живой водой?

- Да. Ею можно оживить мертвого, заживить раны. И даже стать бессмертным, если…

Лада склонилась к уху Зореслава, шепнула несколько слов. Отстранившись, сурово глянула в глаза.

- Только запомни навсегда: пока ты среди мира, пока между родными людьми, пока стремишься вести их к лучшей судьбе, остерегись переступить порог бессмертия. Постигни бессмертие лишь тогда, когда захочешь прийти к нам, когда звездный край неумолимо позовет тебя, когда земля уже не удержит твоего сердца. Слышите, дети?

Летающим кораблем побратимов перенесли из долины на высокий горный кряж. Их ожидал молчаливый проводник в меховом наряде. Он ничего не спросил, не удивился, увидев большую летающий шар, лишь заслонился от него широким рукавом, будто защищая глаза от ослепительного блеска.

Шли побратимы крутыми тропами, как будто отрывая что-то от души. Оглядывались, надеясь еще увидеть в небе звездную колесницу, сказочный корабль Рода и Лады. Но горы были молчаливы, пространство пусто. Проводник переправил путешественников через грозный водоворот, помог выйти из лодки, сам сразу же оттолкнулся веслом от берега и поплыл назад. Вскоре на той стороне уже никого не было видно.

- Что же теперь? - спросил Ветрограй - Кто поведет дальше?

- Знаем тропу - уверенно говорил Дуб - она выведет нас вплоть до поселений, где есть люди. А оттуда - к морю.

- Я еще должен попасть в городище - вдруг отозвался Зореслав.

- В которое? - удивился Дуб.

- Там, где были раньше.

- Зачем? Род и Лада разве что-то велели? Что случилось, брат?

- Мне никто не может велеть! - потемнел от внезапной ярости Зореслав - сам знаю, что делать, никто не смеет меня остановить.

Он побежал крутой тропой, не оглядываясь на товарищей. Парни переглянулись, пораженные случившимся с побратимом неожиданным изменением.

- Надо было сказать о странном городище в долине - смущенно говорил Ветрограй - беда, Дуб!

- Забыли! - горько отозвался Дуб. - Зореслав, подожди! Подожди!

Яровит не отвечал. Его фигура исчезла между густыми кустами, лишь издалека слышался шорох камней, которые осыпались из-под его ног.

- Беги за ним - твердо сказал Ветрограй - попробуй остановить.

- А если нет?

- Жди около городища. Спрячься.

- А ты?

- Догоню проводника, надо сообщить пращурам. Без них мы ничего не сделаем.

- А водоворот? Как ты его преодолеешь?

- Не беспокойся о том! Спеши за братом.

И Ветрограй начал разматывать обверченную вокруг пояса длинную веревку.

…А Зореслав шел в каком-то красочном тумане. Ступал ногами, будто не своими, не видел вокруг ни гор, ни бездн, лишь вслушивался в грозный голос, который неумолимо гремел в сознании:

- Ты вернешься! Ты вернешься! Ты вернешься!

Разрушатся вниз камни - безразлично! Потоки неистовствуют с обеих сторон тропы, угрожая - пусть! Сила - всевластная, беспощадная - зовет, тянет, не дает остановиться и на мгновение.

Знакомая неприветливая долина, а в ней - хмурое городище. Зореслав спешит к воротам, гремят мостовые цепи от тяжелой поступи яровита. Врата разевают черную пасть. Никто не встречает юношу, однако он знает, куда идти. Незримый приказ ведет в подземелье, вынуждает опускаться извилистой лестницей. Богиня Кали встречает Зореслава злорадной улыбкой, на ее челе багряниться кровавый цветок, заливает ужасным сиянием подземный храм. Из мрака к юноше приближается знакомая высокая фигура, пламенные глаза разрывают душу.

- Я пришел - прошептал Зореслав, закрывая веки, потому что нестерпимо было смотреть в нечеловеческие зрачки.

- Где был? - прошелестел тихий вопрос, а яровиту казалось, что от тех слов задрожали стены храма.

- В долине - с трудом выдавил из себя юноша - В горах.

- Кого видел?

- Рода и Ладу. Звездных братьев - нежная улыбка осияла измученное лицо яровита - Они прекрасны!

- Их нет! - властно отрицал голос. – они - иллюзия твоего ума.

- Они дали мне живую воду - слабо отрицал юноша - почему ты зол? Кто ты, что заставил меня прийти сюда?

- Здесь я спрашиваю, мизерное создание - надменно ответил голос – оставь живую воду мне, а сам отправляйся в родной край. И запомни, что я тебе буду велеть. Навеки, навсегда!

- Навеки! - покорно согласился Зореслав, закрывая глаза. Его качали волны усталости, хотелось уснуть – навеки, навеки.

- Ничего не было - приказывал неизвестный - Не было волшебной долины. Не было звездных братьев. Не было летучих кораблей.

- Не было - шептал яровит.

- Звезды - это небесные огни, где живут могучие боги. Слышишь?

- Слышу. То огни далеких богов.

- Вы, люди, никогда не посмеете шагнуть в небо. Там - жилье богов, перед которым люди бессильны.

- Бессильны - вздохнул Зореслав.

- Так ты поведаешь, детям своим. И они вовек будут кланяться богам и служить им. Вы - лишь рабы для богов, которые дали вам жизнь и ум. Помни, помни, помни! А теперь дай живую воду и забудь о ней!

- Вот она - всхлипывая от боли в голове, сказал яровит, добывая из потайного тайника черный шарик.

Неизвестный быстро его схватил, открыл и злобно глянул на юношу.

- Ты глумишься надо мной? Или над тобой посмеялись звездные братья? Здесь пусто! Искатели сказки! Ха-ха-ха! - злорадно захохотал неизвестный - Искатели бессмертия! Вижу, бессмертные владыки тоже умеют потешаться над легковерными смертными! О мизерный двуногий червь! Ты больше не увидишь солнечного света за то, что подло обманул мои надежды!

Он ударил шариком о каменную стену, посыпались обломки, багряные сумерки пронизала зарница. Зореслав покачнулся и потерял сознание.

Освобождение

 Ветрограй лучше всех юношей в вольной твердыне бросал аркан. Теперь ему понадобилось все его умение. Юноша сделал петлю на веревке, свернул ее кольцом и, наметив на той стороне острозубый камень, бросил. Расстояние было большим, дважды попытки завершились неудачей. На третий раз посчастливилось. Ветрограй затянул петлю, подергал. Камень держал хорошо, надежно. Юноша привязал свой конец бечевки к дереву, натянул. Перебирая руками и ногами, пополз по той шаткой переправе на тот берег. Посредине реки бечевка обвисла, водоворот лизнул парня мокрым языком, одежда намокла. Зеленые брызги хлюпали в лицо, пальцы онемели от напряжения.

- Переплыву! - уверял сам себя Ветрограй. - Не пущу! Не пущу!

Минуя угрожающую лейку водовороту, юноша почувствовал облегчение. Передохнув, быстро добрался до скалистого выступа. Вылезши на сушу, сбросил ноговицы, вытрусил их, опять надел. Подхватившись, ринулся бежать по тропе, даже не отвязав веревку от камня. В груди кололо, не хватало воздуха. Несколько раз юноша падал на скале, сбивая колени до крови. А тропа впереди была пустынна. Лишь жиденькие заросли по отвесных глубоким оврагах и бледные тучки в безразличном дивоколе.

Ветрограй держался руками за грудь, хватал жаждущими устами сухой воздух, но боялся остановиться для отдыха. Не мог, не имел права.

И вот около прозрачного источника, который бил из кручи, юноша увидел знакомую фигуру в меховом наряде. Проводник, склонившись, пил воду. Заметил Ветрограя, на его широком лице промелькнуло удивление. Парень упал на камень, обессилено пробормотал:

- Несчастье. Сообщить Роду и Ладе.

Проводник молча достал из-за пазухи небольшое с ладонь - блестящее зеркальце, как-то поколдовал около него. В прозрачной глубине вспыхнул зеленоватый огонь, послышался голос. Проводник поднес зеркальце к лицу юноши. Оттуда глянули суровые глаза Лады.

- Что случилось? - спросила она.

- О дорогая мать! - пошевельнул обветренными устами Ветрограй, преодолевая изнеможение и удивление - Зореслав куда-то исчез. За ним пошел Дуб. Яровит будто сам не свой - гневный и страшный. Когда мы направлялись к вам, кто-то приходил к водовороту, водил Зореслава в городище среди гор. Он не мог вспомнить, что с ним там было. Мы забыли об этом вам рассказать.

- Тихо! - велела Лада. - Больше не говори. Ожидай нас!

Вскоре над скалами опустилась голубой шар.

- Иди сюда - послышался голос Рода.

Ветрограй вошел в летающий корабль, махнул на прощание рукой проводнику. Тот спокойно стоял около источника, пряча всевидящее зеркальце за пазуху.

Юношу посадили у окна, внизу медленно плыли громады гор, голубая извилина реки. Род и Лада тревожно переговаривались незнакомым наречии. Ветрограй усмотрел серую долину, огражденный стеной храм, закричал:

- Вот здесь, здесь. Я вспомнил.

Лада кивнула. Горы стремительно надвинулись, выросли, охватили сплошным кольцом корабль. Ветрограй усмотрел, как из-под густых зарослей к ним бежит по обочине Дуб, размахивая руками.

- Ты тоже выйдешь - сказал Род юноше - вдвоем пойдете к этому храму. Зореслав там. Там враги - хитрые и безжалостные. Но не ужасайся. Все они заснули, мы сделали так, что вас никто не увидит, не коснется. Однако так будет недолго, вы должны успеть. Спешите. Побратим ваш в обмороке, но живой. Вот возьми зеркальце, смотри у него, слушай мой голос. Я буду вести тебя. Возьмете товарища и возвращайтесь назад. Не задерживайтесь ни одной минуты. Слышишь? Ни одной минуты.

Зореслав открыл глаза. Ему улыбнулось мягкое лицо Лады.

- Сон - прошептал яровит.

- Не сон - возразила она – это раньше был сон.

Он провел взглядом вокруг. Рядом сидели Дуб и Ветрограй, около Лады появилась фигура Рода. За прозрачными окнами корабля плыли пышные тучи.

- Мы опять летим в сказочную долину?

- К Славуте, сынок - сказала она, загадочно улыбнувшись.

- Домой? - радостно вскрикнул юноша, протянув руки к Ладе. Она обняла его, лаская провела пальцами по щеке.

- Мой храбрый юноша, благодари судьбу, что имеешь верных побратимов. Тебя спасли из могилы.

- Страшные глаза, враждебный голос - прошептал Зореслав - он хотел иметь живую воду. Он разбил бутылку.

- Мы дадим тебе другую - говорил Род.

- Кто же это такой?

- Тот, кто преграждает путь к нам - ответила Лада – давний и беспощадный враг, еще с того края, где мы когда-то жили.

- Чего ему надо? - удивился яровит - такому сильному?

- Власти - сурово прочеканил Род - над миром, над зорями, над людьми. Он ненавидит свободу, потому что не нашел ее в своем сердце.

- Почему же не уничтожите его? Зачем оставляете жить?

- Мы никого не уничтожаем, дитя - укоризненно отозвалась Лада - да и что можно уничтожить? Исчезнет один враг, на его место родятся другие, еще более жестокие. То черное семя пускает побег в сердце человека. Слышишь?

- Слышу, матушка. Он приказал мне забыть о звездных братьях.

- Ты не забудешь. И не забудут твои дети. И внуки ваши понесут весть о нас, о свободе. И то слово полетит до тех времен, когда у людей вырастут солнечные крылья, когда исчезнет страх всех богов. Радуйтесь, дети, мы над славянским краем. Вы заслужили то, чтобы земные пути стали короче.

Зореслав, обняв побратимов, смотрел вниз, туда, где между тучами плыли в солнечном мареве поля, леса и голубые озера.

- Не поверят. Ни за что не поверят - бормотал Зореслав, сдерживая слезы трогания и счастья.

- Дети поверят - прошептала Лада за спиной юноши - Любимая поверит. Слышишь? Когда наступит пора важнейшего решения, скажи детям... им принадлежит последнее слово.

- Славута - глухо сказал Дуб - мы еще увидим рыцарей, вольную твердыню. Неужели это правда?

Род и Лада смотрели на тронутых юношей, переглядывались, а в прекрасных неземных глазах колыхалась нежность, любовь и какая-то непостижимая печаль.

Тучи расступились, открыв широкие луга, пространство наполненного до края Славуты. Весенние воды искрились под солнцем, ткали на протяжении реки огнистый ковер, будто готовя торжественную встречу сыновьям, которые возвращались из далеких странствий.

Пробуждение

Побратимы пробирались темным лессом, осторожно оглядываясь. Дикая тропа вела их глубоким оврагом все ниже и ниже, к Медвежьей Долине. Ветрограй посмотрел вверх, на синее небо, которое выглядывало между верховьем дубов, и засмеялся.

- Не верится. Только что были в сказке. Как будто сон.

- Тогда мы втроем спали - пошутил Зореслав.

Медвежья Долина встретила их тишиной и мраком. Землянка и кошара заросли сорняками. Камышовая крыша провалилась, в дырах чирикали воробьи. Предчувствуя нехорошее, яровит негромко позвал:

- Отче!

Птицы смолкли, сыпнули наутек. Никто не отзывался.

- Отченька, Корень! - закричал взволнованно Зореслав.

Долиной покатилось эхо. Дуб подступил к побратиму, успокаивающе положил ладонь на плечо.

- Не кричи. Разве не видишь - здесь давно не живут.

- Неужели умер? - болезненно простонал юноша.

- Может, переселился - отозвался Ветрограй - Надо узнать в городище.

- Нет, в городище мы сразу не пойдем. Должен найти отца. Кто знает, что случилось за эти два лета?

Зореслав, согнувшись, ступил в землянку. По трухлым стенам полз бледный побег, по полу прыгали рябые жабы. Но в жилье не было ничего из домашней утвари. В душе яровита зародилось неясное подозрение. Он выглянул на улицу, позвал друзей:

- Поищем на той стороне Славуты. Там у моего батеньки были кошары и потайные курени. Может он спрятался от царских прихвостней.

Побратимы спустились к Славуте, долго ходили над берегом, продираясь сквозь затопленные заросли. Наконец нашли древнюю долбленую лодку и весло в ней.

Река весело подхватила их и понесла на ту сторону. Весенние воды покрыли луга, везде бурлило мощное течение, вплоть до синей стены леса. Лодку сносило, яровит старательно выгребал против потока.

Плыли долго, пока солнце не начало склоняться до полудня. Зореслав заволок лодку между толстые стволы ольх, осторожно оглядываясь, рассматривал какие-то знаки на деревьях. Пристали к песчаной круче, на ней кудрявились пышные сосны.

- Уже недалеко - скупо сказал Зореслав.

Они вытянули лодки на берег и пошли низиной, между высокой порослью папоротника, пока не внезапно не вышли на широкую украшенную цветами опушку, где полыхал высокий костер. Их заметили, закричали, несколько воинов с копьями наготове ринулись навстречу. Но быстрее них метнулась к побратимам прыткая, как олениха, девушка. Она обняла Зореслава за шею, задохнувшись от радости, не могла сказать и слова, лишь смотрела то на любимого, то на его побратимов, не веря собственным глазам.

Дружинники кричали что-то приветственное, а от костра шел Корень, степенно вытирая скупые слезы. И только старый Боян не двигался с места, сидя на камне у костра, перебирая струны гусель, будто прислушивался к неслышной мелодии радости, и утешительно шептал:

- Я знал... я знал, что он такой. Он не мог не вернуться.

Безудержное скопище людей ломилось во врата к царской башне. Дружинники уговаривали, угрожали. Но где там! Могучее течение подступало к крыльцу, над площадью катилось:

- Слава Зореславу! Зореслав вернулся! Слава!

На крыльце появился Печерун в сопровождении нескольких чужинских воинов и воевод Тирла и Борена, а из-за спины испугано выглядывал Мечик. Советник усмотрел Зореслава, побагровел от неожиданности, враждебно осмотрел толпу, отметив, что между людьми было много дружинников, над ними покачивались в воздухе острия копий.

- Кто открыл врата?! - грозно крикнул Печерун.

- Я вернулся - отозвался Зореслав, подступая к крыльцу, а за ним стали побратимы, вооруженные мечами - я выполнил волю царя Горевея и должен взять в жены царевну Миросю!

- За два года, пока ты блуждал мирами - злорадно говорил Печерун - много чего изменилось, пастух! Горевей стал бессмертным, я - владыкой. Мирося отдала свою кровь отцу, чтобы тот мог стать сыном Световида. Вот глянь!

Он сорвал черный полог, которым было завешено крыльцо, на людей глянули суровые глаза давнего владыки: к виду его витичцы уже привыкли, но на Зореслава нерушимая фигура произвела тяжелое впечатление. Он горько покачал головой:

- Эх царь, царь! Хотел бессмертия, а имеешь смерть.

- Он не мертв! - гневно отрицал Печерун - Я слушаю его волю и передаю людям.

- Ты убийца! - сурово ответил Зореслав - ты убил его и Миросю. Ты отдал палачу Зорулю.

- Люди, он лжет! - неистовствовал советник - То воля царева!

- А после - вел далее юноша - ты набрал чужинскую дружину, наложил неслыханную дань на витичцей и соседние племена. Ты - враг яровитов!

- Возьмите его! - брызгая слюной, заверещал Печерун стражам. Но те, опасливо посматривая на бурлящую толпу, не двинулись с места.

- Должен отдать царю должное - сказал Зореслав, добывая из-за пазухи черную бутылку - Дуб, помоги!

- Не смей! - угрожал Печерун - Световид накажет тебя!

Дуб лезвием меча разжал царю зубы, Зореслав влил несколько капель прозрачной жидкости в рот. Витичцы, затаив дыхание, теснились к крыльцу, заглядывали через головы. Над площадью зависла странная тишина.

Лицо царя порозовело, судорожно поднялась грудь, затрепетали ресницы.

- Ожил! - неистово завопили дети, а за ними взрослые, старые - Ожил Горевей! Слава Зореславу! Слава!

Печерун закаменел от неожиданности. Горевей открыл глаза, бездумно глядя на толпу, на Зореслава.

- Где я? Что со мной? - послышались тихие слова.

- Я вернулся - мягко ответил юноша - Я привез тебе из далекого края живую воду. И вот ты опять живешь.

- Живую воду? - Горевей с ужасом глянул на юношу, увидел Печеруна - Погоди. Живая вода. Ведьма. Было это или нет?

- Было, царь. Два года ты спал беспробудным сном, и не проснулся бы, если бы не вернулся я. У звездных сыновей Рода и Лады добыл я живой води, чтобы вернуть тебе жизнь, которую ты не умел ценить. Царь, царь! Зачем тебе бессмертие, когда ты не можешь справиться с обычной жизнью? Бессмертный не может понять смертного. Чужая рана болит лишь тогда, когда сам знаешь, что это такое. Чужая беда лишь тогда сердце сожмет, когда сам ту беду изведаешь. Что-то стоит лишь тогда, когда его можно потерять.

- Правда твоя - горько отозвался Горевей, склоняя голову - Но что мне из той мудрости в настоящее время? Грех крови на мне, я велел любимую дочку погубить. Зачем ты вернул мне жизнь? Печет мне, печет!

- То ведьма! - с ужасом бормотал Печерун, прячась за престолом - То не я.

Зореслав махнул рукой. Из толпы вышло несколько фигур, завернутых в черное. Упал полог, и люди увидели бледное, но улыбающееся личико Мироси, ее держала за руку Зоруля. Царь глянул на них и заслонил лицо ладонями.

- Кто это? Упыри пришли пить мою кровь? Пейте, пейте! Я заслужил! Я совершил страшный грех.

- Опомнитесь, отченька - сквозь слезы говорила Мирося. – это я, ваша дочь.

- Я убил тебя - рыдал царь, страшась открыть глаза. - Твоя кровь дала мне бессмертие. О проклят, проклятый! Доченька, это твоя тень пришла мучить меня?

- Проснитесь! - умоляюще прошептала дочка. - Вы опять живой, а я не была мертвой. Коснитесь, это мое тело, живое и теплое.

- Так это был сон? - растерянно спросил Горевей. - И ночь, ведьма, кровь.

- Считай, как хочешь - послышался голос Бояна. Старый певец вышел из-за спин дружинников, подступил к крыльцу. - Слишком кровавые сны снятся иногда владыкам. Лучше проснись и уже никогда не спи. Благодари судьбу, что я узнал о твоем замысле и о маре из Волчьей долины, которой тебя опутал советник.

- То не я - бубнил советник, прячась за воевод, которые его сторонились - То сам царь хотел.

- Цыц! - громыхнул Боян. - Не о тебе речь. Царь, в ту ночь не пролилась кровь твоего ребенка. Стражники принесли кровь свиньи.

- Мирося жива! - завопил Печерун - Меня ввели в заблуждение!

- Жива? - тоскливо спросил царь - А в моей совести она мертва. Я велел ее убить.

- Правда твоя - согласился Боян - Преступление делается в нашей душе! Подумав, ты уже делаешь грех!

-  Воины! - крикнул Горевей - Возьмите Печеруна!

- Остановись, Горевей! - поднял руку Боян - Хватит смертей!

- Он заслужил.

- Может. Но ты не заслужил быть царем. Говорю это тебе как Боян. А песня никогда не лжет.

- Правда твоя - с трудом сказал Горевей - я уже не царь. Кто ради царства пошлет на смерть родного ребенка, тот не имеет права на власть. Мирося.

- Что, отченька? - мягко отозвалась девушка.

- Зореслав.

- Я здесь.

- Отныне я не царь - грустно говорил Горевей - Тебе венец передаю.

Он с трудом трудно поднялся с престола, надел венец на кучери юноши, соединил его руку с рукой дочки.

- Возьми Миросю, она твоя жена. Пусть предки благословят вас на новую жизнь! А я пойду в пещеры к затворникам горным. Может там свой грех искуплю.

Он обессилено упал на престол и горько заплакал. Корень стоял в стороне и укоризненно качал головой.

- Еще ему царского венца недоставало.

- Слава царю Зореславу! - кричали витичцы - Слава царице Миросе!

- Люди! - воскликнул Зореслав, обнимая любимую - Вы действительно назвали меня своим царем?

- Слава царю Зореславу! - катилось над городищем.

- Тогда слушайте мое первое и последнее повеление - торжественно сказал юноша - отныне царству не быть!

- Он помешался от радости - пробормотал Печерун, нехорошо посматривая на толпу.

- Чего ты хотел от пастуха? - отозвался Мечик.

- Нет царя! - засмеялся Зореслав к побратимам - Нет смердов и рабов. Вы свободные люди!

Пораженные витичцы смолкли, еще не в силах понять того, что услышали. Горевей удивленно шелохнулся на престоле:

- Что ты делаешь, Зореслав?

- То, что будет велеть сердце. Пусть люди станут свободными как птицы. Пусть сеют зерно и собирают урожай. Пусть поют песни и милуются песнями других людей. Пусть встречают солнце не стоном, а счастливым пением. Мирося, царице! Что скажешь ты?

- Отче - ясно улыбнулась Мирося - это первое царское слово, которое я услышала в жизни. Люди, почему смолкли?

- Не удивляйся, доченька - задумчиво шепнул Боян - разве легко подчиненному сбросить из сердца рабскую цепь? Пусть запомнят то, что сказал Зореслав.

- Но царство… - как во сне, промолвил Горевей - Придут враги, победят землю нашу.

- Громада неодолима! - гордо говорил Зореслав - пусть попробуют враги напасть - сразу боевой клич соберет в дружину наилучших рыцарей. Вольные воины никогда не склонят головы перед чужаками. Люди, говорю еще раз: вы - свободны!

Зореслав снял венец с головы, отбросил его подальше от себя. Блеснув золотом, венец упал между сорняками. Увидев это, витичцы засмеялись, разбили молчание, восторженно выкрикивая:

- Воля! Воля! Слава Зореславу! Слава вольным воинам!

Подбежала Зоруля, обняла Миросю, зашептала:

- Хорошо ли тебе, подруженька, ныне?

- Хорошо и страшно, - сказала Мирося - Как будто перед грозой.

- Девушки-подружки! - мягко сказал Зореслав - Нет у меня венца царского, так обвенчайте меня с Миросей венком весенним. На любовь вечную!

Витицкие девушки с щебетом окружили молодых, украсили цветами и полевым зельем, повели хоровод. Славильную песню подхватила толпа. Горевей слушал, болезненно покачивая головой.

- О Перун, ласка это твоя или гнев? Не пойму.

- Что будет с нами? - шептал сникший Печерун.

- Неси меня, любимый - счастливо пела Мирося - неси в твое новое царство!

- Нет ему конца - подхватил Зореслав, обнимая невесту - дворцы у нас звездные, факелы солнечные, вестники - тучи лебединые. А боярами будут сыновья далеких звезд. Где царство будет нерушимое!

- Хорошо, побратим, добро творишь! - одобрительно говорили Дуб из Ветрограем - Дух вольной Хортицы говорит твоими устами. Славутинские рыцари радуются в настоящее время с нами.

- О Яр-Див! - утешаясь отозвался Бонн, прислушиваясь к голосистой веснянке - Благодарю за ласку большую. Прозрели люди, и я с ними прозрел. Теперь не страшно умирать, потому что ведаю - не умрет в народе песня моя. Там, где воля, там и слово Бояново! Берегите его, люди!

Он ударил по струнам, приобщая свой голос к торжественным словам, которые вместе с яростным солнцем, с шелестом весенних деревьев, с речами пробужденной земли господствовали над славянским краем.