I. ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧИ ВЕКОВ
Новое задание
Я еще и до сих пор не могу опомниться. То, что произошло, разрушило обычные представления, всколыхнуло сознание до самых таинственнейших его глубин. Законы времени полетели вверх ногами. В последние дни вместилось столько событий и впечатлений, что их хватило бы на десятки лет. Именно так — я не преувеличиваю!
Начал действовать непреложный закон развития — накопление незаметных изменений перерастало в революционный взрыв.
За последнюю сотню лет никто уже не опровергал возможности существования жизни на других планетах. Но эта возможность воспринималась абстрактно, без связи с действительностью. Короче — большинство не относилось к этой проблеме серьезно. Только писатели-фантасты соревновались в попытках создать образ жителей иных миров и бросались из одной крайности в другую. То они скатывались до очеловечивания низших существ, подчеркивая этим идентичность всей бесконечно-разнообразной живой природы в ее высших проявлениях, то изображали их в виде ужасных чудовищ.
Но я несколько уклоняюсь в сторону. Надо сосредоточиться и опять мысленно пережить эти фантастические происшествия.
Далекий друг! Когда ты будешь читать мою повесть, не торопись высказывать свое порицание или похвалу. Не отбрасывай и не восхищайся. Подумай, взвесь искренне и честно, попробуй найти в себе отзвук на прочитанное. Тебе мешают привычные представления? Вспомни, что эти самые «привычные» представления когда-то тоже пробивали дорогу к сознанию сквозь дебри других «привычных» представлений, сданных теперь в архив знания.
Итак, я начинаю…
В августе 197… года я готовился к первому полету на Марс. Полету, который не осуществлен до сих пор. Корабль с атомно-реактивным двигателем стоял на космодроме. Целая армия специалистов в последний раз проверяла все его узлы и механизмы. Баки наполняли водой. Это горючее было признано наилучшим и тем более удобным, что вода была обнаружена и на Марсе.
В предстартовые дни я прощался с родными местами, гостил у матери, жившей на Брянщине, в деревне, окруженной густыми лесами. Каждое утро, еще до восхода солнца, я уходил в лесную чащу, к болотам, в самые дикие места. Мне хотелось унести в пустоту пространства воспоминание именно о такой нетронутой красоте — торжественной, строгой, спокойной. В этих прогулках меня всегда сопровождала моя невеста, Марийка, тоненькая и проворная, как козочка, похожая на миниатюрную статуэтку. Выражение ее загорелого личика с курносым носиком и большими серыми глазами постоянно менялось. Марийка то заливисто смеялась, то задумывалась, устремив взгляд на что-то, видимое ей одной. Но никогда она не была печальной, не вздыхала и не грустила о том, что мы расстаемся.
Мы с нею уже давно решили… нет, не решили, а поняли сердцем — любовь не знает расстояний, не боится разлуки. Марийка горячо шептала, смотря на синеву неба, видневшуюся между ветвями деревьев;
— Пойми меня… вот мы ходим с тобой, разговариваем, держимся за руки… целуемся… Ты уедешь — и всего этого уже не будет. Оно останется только в воспоминании, в представлении… И если я люблю — воспоминание будет жить вечно. Мне не обязательно касаться твоей руки, смотреть в твои глаза… Ты будешь рядом со мною, когда я этого захочу, то есть, всегда…
Именно таких слов я ждал перед полетом. Слов сумбурных, непоследовательных с точки зрения разума, но вполне логичных с точки зрения сердца. И я уехал. Окрыленный любовью близких и предчувствием чего-то необычайного.
Столица встретила меня тревожно. Люди толпами стояли возле уличных репродукторов, ожидая каких-то сообщений. На привокзальной площади я спросил одного из прохожих — в чем дело? Тот удивился:
— Неужели вы не знаете?
— Нет, я только что из деревни.
— Недавно передали, что через месяц с Землею столкнется большой астероид. Предполагают, что он упадет в Литве. Из опасной зоны радиусом в несколько сот километров население эвакуируют. Ну, понимаете… паника, тревога. А что, если ученые ошиблись в расчетах? И упадет эта штука не на территории Литвы, а сюда? Или на Париж? На Лондон? На какое-нибудь другое неподготовленное место?
Я не дослушал разговорчивого незнакомца, подозвал такси и помчался в Комитет Космонавтики.
Там меня уже искали. Секретарь направила меня в кабинет академика Любавина — председателя Комитета.
В кабинете было много людей. Здесь собрались выдающиеся ученые страны и представители правительства. Любавин, плечистый, крепкий человек, что-то говорил, энергично жестикулируя. Он взглядом поздоровался со мной, кивнул на кресло. Я сел.
— …ошибки, как будто, быть не должно, — говорил академик. — Расчеты повторены двадцать пять раз. И не только нашими вычислительными центрами, но и центрами Америки и Англии. Результат совпадает. Астероид с массою более миллиарда тонн должен упасть на территории Литвы. Эвакуация даже всего населения республики — не наилучший выход. Какая-то возможность просчета есть. Мы не можем пренебрегать даже тысячной долей процента вероятности, что астероид упадет в другом месте, где люди не будут подготовлены.
— Что же вы предлагаете?
Присутствующие обернулись к задавшему вопрос. Это был представитель правительства.
— Существует два проекта, — ответил Любавин. — Первый уничтожение астероида ракетами с водородными зарядами на безопасном расстоянии от Земли. Второй — посадка ракеты, подготовленной к полету на Марс, на поверхность астероида и ликвидация его водородными зарядами, которые заложит пилот ракеты. Первый проект не дает полной гарантии. Возможна ошибка. А малейшая ошибка повлечет за собой расхождение в тысячи километров.
— А второй?
— Второй… зависит от пилота ракеты.
Академик взглянул на меня. Я понял его взгляд и удивился, что кто-то может сомневаться. Раз надо — я полечу.
Было решено на всякий случай подготовить оба варианта. В мою ракету погрузили пять водородных зарядов и вибраторы для бурения скважин. Главный электронный центр вычислил новую орбиту. На подготовку ушло восемь дней. До встречи с астероидом оставались двадцать одни сутки.
Я вылетел 18-го августа, за два дня до проектировавшегося старта на Марс. Не было праздничных проводов, торжественных речей. Земля тревожилась, надеялась, ждала.
Ракета, пронизав земную атмосферу, легла на орбиту. Где-то далеко внизу, как сердитые шмели, гудели двигатели, разгоняя корабль до его нормальной крейсерской скорости пятьсот километров в секунду. Шар Земли уменьшался, меня охватила темно-фиолетовая бездна. Она изумленно смотрела миллиардами глаз на пылинку, осмелившуюся вторгнуться в ее пределы.
Я лежал в кресле пилота, прижатый к нему силой перегрузки. Смотрел в перископ и удивлялся: окружавший меня Космос казался привычным, близким и родным. Откуда такое чувство?
Я вспомнил бесконечные дискуссии, которые велись учеными и дилетантами в предкосмическую эру. Некоторые уверяли, что человек не выдержит межпланетного полета. Что он сойдет с ума в незнакомой обстановке. Что он — дитя Земли, и никогда не приспособится к условиям, не похожим на земные. Что нам никогда не суждено встретиться с разумными обитателями других планет…
Какая чушь! Вот я лечу в Космосе и всем существом ощущаю, что я — дитя Вселенной, а не только одной планеты. Я торжествую, радуюсь этой мысли, как радуется ребенок, впервые открывающий мир за пределами своей колыбели и родительского дома. Человек — крошечная искра Разума, но она таит в себе бесконечные возможности… И эта искра станет властителем Бесконечности. Только так! Только так!..
Космос! Будущая обитель человечества! Она необъятна и прекрасна. Она — мое наследство, и я ее хозяин. Освобожденный Разум побеждает инерцию привычки, косности и эгоизма. Он стремится вперед и вперед, рушит одну за другой твердыни тайн, с удивлением и гордостью видит, что все они легко вмещаются в его безграничном лоне. Воистину прекрасна судьба твоя, человек! Ты — бездонная чаша познания, которая вечно будет черпать искристое вино мудрости из океана Беспредельности!
Астероид
Несколько часов я летел с выключенными двигателями, упиваясь изумительным ощущением невесомости. Кто-то говорил, что невесомость — неестественное состояние, вредное и утомительное для человека. Неправда! Это неслыханное блаженство, освобождение от кандалов инертной массы. Недаром в детстве нам снятся полеты в пространстве. Полеты без помощи крыльев, силой одного только желания. Глубокая, таинственная сущность Природы, заложенная в нашу натуру, тревожит нас, зовет в межзвездные дали, где нет тяжести, где разум ощущает свою родственную связь с Вселенной…
Стрелка хронометра и сигналы приборов на пульте управления предупредили: пора тормозить! Снова завыли двигатели, теперь уже замедляя полет ракеты…
Локаторы нащупали в пространстве миниатюрную планетку. На экранах появилось светлое пятнышко. Пройдя через электронный инвертор, изображение увеличилось, приобрело четкие очертания. Начала работать портативная электронно-счетная машина, уточняя теоретические расчеты кривой полета. Отклонения не было.
Вскоре ракета приблизилась к астероиду вплотную. Теперь она летела с ним с одинаковой скоростью, касаясь обшивкой его каменистой поверхности.
Я несколько минут лежал в кресле неподвижно, с закрытыми глазами, стараясь собрать воедино разрозненные, отрывочные мысли. Был ли я счастлив тем, что я, именно я, первым проник так далеко в Космос, достиг того, что было недостижимым для людей бесчисленных минувших поколений?
Нет! Я не думал о себе. Я ощущал гордость за великую дорогу человечества, тревогу Разума, заглянувшего в бездну тайны. И еще одно… беспокойство… обыкновенное человеческое беспокойство за судьбы тех, кто на Земле со страхом ждет падения астероида.
Я оторвался от своих мыслей. Проверил сигналы всех узлов корабля. Аппараты работали нормально. Включил передатчик. Через полминуты послышались позывные — ответ радиостанции Комитета Космонавтики. Я с наслаждением слушал голос Любавина:
— Мы слышим твои сигналы, Михаил. Ждем сообщений.
— Корабль возле астероида, — ответил я, — все благополучно.
— Самочувствие?
— Великолепное. Но об этом потом… Сейчас хочу выйти и начать бурить.
— Желаем успеха. Ждем. Будь осторожен.
Я выключил радио. Потом проверил скафандр, надел его и вышел в тесный кольцевой коридор, окружавший реактор. Захватив вибратор, выбрался наружу.
Космос охватил меня такими величественными объятиями искристой беспредельности, что я долго стоял возле ракеты неподвижно, оглушенный, зачарованный. Словами невозможно передать это впечатление. Сказать про красоту звездных огней, про безграничность Вселенной — значит повторить банальные, давно известные, описания.
Привязавшись тонким, но крепким тросом к ракете, я вышел на скалистую площадку. Осторожно, чтобы не оттолкнуться от астероида, стал удаляться от ракеты. Наметил несколько мест для бурения. Немного дальше заметил довольно глубокие расщелины. Два заряда я решил заложить в них.
Вернувшись к ракете, я включил провод вибратора в электросеть корабля и начал бурить. Скала легко поддавалась, бесшумно спрессовываясь под действием невидимой вибрации. Три отверстия я приготовил за полчаса.
Затаив дыхание, я вынес из ракеты первый баллон с водородным зарядом. Я знал, что он не может взорваться без специальной команды по радио, и все-таки не мог удержать нервной дрожи в ногах. Воображение рисовало картину взрыва, недавно виденную в кино. Огненный раскаленный вихрь несся по планете, уничтожая на десятки километров вокруг деревья, строения, людей… Какое счастье, что человечество отказалось от дьявольского могущества ядерного оружия и устраняет противоречия, еще разделяющие народы, мирным путем! Только в таком случае, для спасения планеты, можно и нужно воспользоваться страшной силой ядерного взрыва…
Не отдыхая, я заложил все пять зарядов. Установил возле них специальные приемники с антеннами. Они должны были уловить сигналы с корабля и включить детонаторы зарядов.
Закончив работу, я облегченно вздохнул. Теперь можно лететь обратно. Если я благополучно вернусь… именно, если… — потому что кто может поручиться за успех на новой, неизвестной дороге?.. — то сейчас же полечу на Марс. На странную, старенькую, волнующую воображение, планету. Я увижу не мертвый мир, как этот пустынный небесный камень, а страну великих тайн, тревожных загадок. Я вблизи увижу гигантских искусственных спутников Марса и, может быть, привезу людям Земли разгадку его древней цивилизации…
Я смотал провод, уложил на место вибратор. Подумав, решил выйти еще раз, чтобы собрать образцы минералов.
Вооружившись портативным отбойным молоткам, я миновал площадку и остановился возле скалы. Солнце ярко освещало гранитные склоны, и я начал внимательно их осматривать, стараясь найти что-нибудь интересное.
В нескольких местах я вырубил причудливые сплетения различных кристаллов, спрятал в сумку. Разглядывая скопления пород, постепенно добрался до вершины скалы и заглянул на другую сторону астероида. Солнечные лучи сюда не достигали. В густой сплошной тени трудно было что-нибудь рассмотреть. Я хотел было уже спускаться обратно, как вдруг, при внезапном повороте головы, меня заставил зажмуриться резкий, ослепительный свет. Прикрыв глаза рукой и присмотревшись, я увидел блестящую, шлифованную поверхность какого-то сооружения. Сердце невольно встрепенулось. Неужели галлюцинация?
Подошел ближе. Нет. Не мираж и не привидение. Среди мертвых скал действительно стоял какой-то странный аппарат, безусловно, неземного происхождения…
Чужие
С безотчетным страхом приблизился я к нему. Аппарат был сделан из какого-то блестящего металла или вещества, похожего на металл. Нигде не было видно ни одного шва. Формою он напоминал детский волчок и поднимался вверх метров на пять. Внизу темнело отверстие. Очевидно, это был вход. В верхней части выделялось несколько выступов — возможно, помещения для приборов.
Я напрягал воображение, стараясь осмыслить увиденное. Откуда на астероиде мог появиться этот летательный (в этом я не сомневался), аппарат? Неужели с Марса? Входной люк открыт — значит, внутри никого нет. Может быть, космонавты погибли? Надо бы зайти вовнутрь… Но страшно… Ведь могут автоматически сработать неизвестные мне механизмы и я никогда не выберусь оттуда…
Я начал медленно обходить гигантский волчок. Сзади него, на скалистом выступе, что-то чернело. Я подошел ближе, вгляделся. Передо мной лежали два больших грибообразных предмета. У них была волнистая серебристая поверхность, вверху сферические купола. Что это? Автоматы?
Я осторожно поднял один «гриб» и перенес на освещенное солнцем место. Случайно посмотрел на него и ужаснулся, выпустил ношу из рук. Из-за прозрачной стенки купола на меня смотрели большие человеческие глаза. Во всяком случае, это были глаза разумного существа!
Я задрожал. Тревожно забилось сердце. Разумные создания… Они, должно быть, мертвы. Что мне делать?
Грибообразное существо медленно опускалось на поверхность астероида — притяжение здесь было ничтожное. Я подхватил его, не дав упасть, и опять заглянул в купол.
Глаза, обыкновенные живые глаза… Они смотрели мне прямо в душу проницательным, властным взглядом. Но как причудлива необычная форма этих существ! Голова, а внизу что-то, напоминающее раскрытый зонт, По бокам — две конечности, очевидно, руки.
Я осторожно положил мертвого космонавта на камень. Задумался. Такая неожиданность! Это же происшествие мирового значения! Я не имею права оставить находку на произвол судьбы и уничтожить ее вместе с астероидом. Необходимо сообщить на Землю.
Я вернулся к ракете и вызвал Любавина. Он отозвался немедленно. Было заметно, что академик взволнован.
— В чем дело, Михаил? Ты до сих пор не закончил?
— Все готово. Я хотел стартовать на Землю. Но на другой стороне астероида я нашел аппарат.
— Аппарат? — теперь в голосе ученого слышалось безмерное удивление.
Я рассказал все, что видел. Любавин некоторое время молчал и я слышал в динамике его тяжелое дыхание. Наконец он неуверенно произнес:
— А ты, случаем, Михаил… ты хорошо себя чувствуешь? Может быть, галлюцинация?
— Учитель! — воскликнул я. — Клянусь вам…
— Не надо! Подожди! Я не могу опомниться. Ты не имеешь права оставить там ни космонавтов, ни аппарат…
— Космонавтов я могу взять с собой, — возразил я. — Но аппарат… Он шире моей ракеты…
— Слушай меня внимательно, — уже решительным голосом перебил меня Любавин. — Не теряй времени. Космонавтов помести в контейнеры из-под водородных зарядов. Там низкая температура и хорошая амортизация. А их корабль привяжи к ракете. У тебя есть тросы?
— Есть, но я не понимаю…
— Что ж тут понимать! — рассердился академик. — Сила притяжения астероида ничтожна. Тросы выдержат. Ускорение надо уменьшить. Сделай расчеты. Когда перейдешь на орбиту искусственного спутника Земли, аппарат отцепишь. Понял?
— Понял! — радостно откликнулся я.
— Вот и хорошо! Потом пошлем за ним специальную ракету. Поторапливайся, не забудь, что тебе еще надо уничтожить астероид!
Окончив разговор с академиком я приступил к делу. Обоих космонавтов перенес в ракету и поместил в контейнеры. Потом, включив двигатели на минимальную мощность, перевел ракету на другую сторону астероида, к месту стоянки чужого корабля.
Я провозился несколько часов, привязывая его к ракете. Наконец, это удалось сделать достаточно надежно. Уже собираясь войти в ракету, я заметил на скале, где раньше лежали тела космонавтов, небольшой серебристый предмет. Я захватил его и, не имея времени рассматривать находку, положил ее в ящик.
Быстро произведя расчеты обратного курса, я включил двигатели. Астероид начал удаляться и вскоре превратился в блестящую точку. Впереди, прямо по курсу, сиял голубой диск Земли.
Пользуясь системой перископов я иногда взглядывал на чужой корабль. Он послушно следовал за ракетой.
Приборы показывали, что расстояние до астероида достигло девяти тысяч километров. Можно давать сигнал. Я еще раз проверил — в исправности ли передатчик, включил локаторы, сразу нащупавшие ставший уже невидимым астероид, и нажал кнопку сигнала. Далекая, ослепительная вспышка разорвала густую тьму. Сверкающие потоки раскаленных газов растеклись в пространстве, закрывая собою звезды. Но вскоре они исчезли и уже ничто не напоминало о космической катастрофе, вызванной волей человека.
Сердце мое ликовало и пело. Какое счастье выпало на мою долю! Наша наука моими руками отвела страшную опасность от Земли. И я первым из людей увидел обитателей другой планеты. Пусть они мертвы. Все равно, может быть, эта находка послужит толчком для розысков мира, из которого они прилетели.
Ракета вышла на орбиту Земли. Туманный шар родной планеты, маня серебристым сиянием, заполнил впереди все небо.
Я включил радиосвязь и, сообщив Любавину об успешном выполнении задания, некоторое время слушал передачи земных радиостанций. Земля ликовала. Все были охвачены единым порывом. Мое имя и имя моей Родины повторялось бесконечное количество раз на всех языках Земли.
На высоте двух тысяч метров я отцепил чужой корабль. Теперь он будет кружить вокруг Земли, пока за ним не прилетит ракета. Пусть еще немного побудет в космосе тайна неведомой цивилизации. Скоро она станет достоянием всего человечества!
А через несколько дней над Прибалтикой выпал обильный звездный дождь. Мириады мелких метеоритов, попадая в земную атмосферу, вспыхивали и, не дойдя до поверхности Земли, сгорали. Это с нашей планетой встретились осколки астероида, еще недавно угрожавшего гибелью миллионам людей.
Тайна
Тела инопланетных космонавтов были переданы Институту Астробиологии. Их поместили в специальные кабины с температурой, приближающейся к температуре мирового пространства. Директор Института академик Гордиенко высказал предположение, что организмы космонавтов еще сохраняют жизненную потенцию и что, может быть, удастся вернуть их к жизни.
Над Гордиенко посмеивались, но старый ученый упорно твердил свое:
— Не надо пренебрегать ни одним процентом вероятности. Исследовать организмы будем только в таких условиях, в каких они были найдены. Мы не можем снять с них скафандры, потому что не знаем ни условий жизни на их планете, ни строения их тела, ни принципа биологического обмена веществ.
Серебристый предмет, подобранный мною на месте, где были найдены тела космонавтов, так же подвергся детальному изучению. Он представлял собою плоский диск, собранный из нескольких колец, покрытых чешуйчатой мозаикой. Назначения его не могли определить. Большинство высказывалось за то, что это — прибор для радиосвязи.
Биологи в своих исследованиях медленно продвигались вперед. В результате многократных просвечиваний, проведенных с помощью специальных рентгено-установок, стали постепенно вырисовываться контуры тел космонавтов и их внутренние органы.
Исследования показали, что одно из тел сильно повреждено метеоритом и нет никакой надежды на возвращение его к жизни. Поэтому Гордиенко разрешил снять с него скафандр и произвести анатомическое вскрытие.
Работа продолжалась неделю. На восьмой день Академия Наук Советского Союза созвала Международный конгресс биологов и астрономов.
С докладом выступил Гордиенко. Он стоял на трибуне в Большом зале Дворца Науки, сухощавый, сутулый. Глаза его, за большими стеклами старомодных очков, возбужденно блестели. Проглатывая концы слов, — так он торопился рассказать коллегам удивительные новости, — он говорил:
— Существо, которое мы изучали, совершенно не похоже на людей Земли. Этот факт лишний раз подтверждает предположение о бесконечном разнообразии жизни в Космосе. Перед нами задача — узнать, откуда они, эти неизвестные мыслящие существа? С какой планеты — нашей или другой солнечной системы? Разгадка этой тайны поднимет нашу науку на грандиозную высоту, раскроет новые захватывающие перспективы! Посмотрите сюда…
Гордиенко махнул рукой. В зале погас свет. На экране появился белый прямоугольник, на нем — изображение погибшего космонавта. Послышались возгласы удивления — ученые возбужденно обсуждали увиденное. А внешность пришельца была, действительно, необычайна. Большая круглая голова, похожее на гриб или раскрытый зонтик, тело, лишенное ног, вверху — две конечности, похожие на руки. Только глаза были привычными, человеческими — не формой или строением, а своим выражением — даже мертвые они светились умом, свойственным человеку Земли. Но должен оговориться — ни мне, ни другим присутствующим в зале, вид инопланетного жителя не показался безобразным. Наоборот, все в нем поражало гармоничностью и ничего удивительного в этом нет. Разве они совсем не похожи на нас? Необычность формы вовсе не означает дисгармонии. Я понял это совершенно ясно, смотря на изображение пришельца.
А Гордиенко продолжал:
— Мы установили, что обмен веществ в их организмах и, возможно, у представителей всей флоры и фауны их планеты, происходит на принципах ядерной энергетики. Таким образом он несравненно экономичней и эффективней обмена веществ, свойственного обитателям Земли. Вот перед вами разрез тела космонавта…
На экране появился схематический рисунок. Основою тела служил гибкий хрящевидный стержень, вокруг которого группировались мускулы и внутренние органы. В круглой голове помещался огромный, похожий по внешнему строению на человеческий, мозг. Еще один мозг располагался немного ниже короткой шеи. Весь организм пронизывала густая сеть сосудов и каналов, соединявшихся в мощной камере, выполнявшей, очевидно, роль сердца. Легкие отсутствовали. Газообмен с внешней средой, по-видимому, осуществлялся с помощью всей поверхности тела. Но самыми интересными были органы — аккумуляторы энергии, как назвал их Гордиенко. Отвечая на многочисленные вопросы, он сказал:
— У нас есть основания предполагать, что эти существа жили в атмосфере, насыщенной колоссальными зарядами. Они научились, вернее, тела их приспособились, аккумулировать энергию зарядов в организме. Я не могу с уверенностью сказать, для чего она использовалась, но некоторые наши ученые предполагают, что существа могли создавать вокруг себя естественное поле антигравитации…
В зале послышались возгласы изумления и недоверия. Академик, подняв руку, чтобы унять поднявшийся шум, твердо произнес:
— Да, антигравитации, и я поддерживаю это предположение. Пришельцы не имеют нижних конечностей, с помощью которых они могли бы передвигаться. Все строение тела свидетельствует о том, что они летали. Вернее, не летали, а плавали в атмосфере. Так вот… естественные аккумуляторы накапливали энергию, организм использовал ее для уничтожения силы тяготения. Я предвижу возражения, но на чем они основаны? На том, что на Земле мы не знаем подобного способа передвижения? Это ничего не доказывает. Разве любой из наших органов при ближайшем рассмотрении не кажется чудом? Разве легкие, сердце, печень, мозг — весь сложный организм — не изумительное творение гения природы, в котором участвуют и электрические, и молекулярные, и бесчисленное количество других сил? Наши тела имеют небольшой энергетический потенциал, поэтому нам невозможно думать о создании собственного поля антигравитации. Но тела существ, о которых идет речь, имели, очевидно, гораздо более мощные источники энергии…
…После доклада завязался спор. Выступали ученые различных направлений, но ни один не остался спокойным и равнодушным — все понимали, что для науки Земли наступило переломное, революционное время, подобное вихрю, выметающему мусор и приносящему животворную грозу.
Было предложено много гипотез о том, откуда прилетели космонавты. Так как они были найдены на астероиде, некоторые высказали мысль, что они — жители планеты Фаэтон, которая, по предположению ряда ученых, когда-то существовала в нашей солнечной системе и погибла от неизвестных причин. Против этого выступили многочисленные оппоненты — они сомневались, что кто-нибудь мог бы остаться живым при космической катастрофе, постигшей целую планету. Анализ остатков воздуха в скафандрах космонавтов показал, что атмосфера на их родной планете была водородно-метановой. Основываясь на этом, Любавин сделал вывод, что космонавты жили в зоне внешних планет — Юпитера и Сатурна и что надо готовить экспедицию для исследования этих миров.
В зале поднялась настоящая буря. «Ортодоксальные» ученые подняли Любавина на смех. Они повторяли давно высказанные утверждения о том, что жизнь не могла возникнуть на этих планетах с ядовитой густой атмосферой, а если бы и возникла, то не развилась бы, а если бы развилась, то не достигла бы уровня разумных существ, что в ураганной атмосфере Юпитера и Сатурна невозможны какие-либо постоянные формы, что температура солнечных лучей там недостаточна… и еще множество разных других обоснованных и необоснованных положений.
Выслушав возражения, Гордиенко заявил:
— Можно спорить без конца. Но мы собрались не для этого. Перед нами сложное задание — узнать, кто они и откуда. Одним лишь анализом и логикой мы этот вопрос не решим. Но есть некоторая надежда узнать истину. Вокруг Земли вращается корабль пришельцев, мы скоро опустим его на нашу планету. Кроме того, на астероиде найден неизвестный аппарат. Его назначение и принцип работы пока еще не разгаданы. Но самую большую надежду мы возлагаем на второго космонавта, тело которого осталось неповрежденным. Наш Институт считает, что его возможно «воскресить», то есть возвратить жизнеспособность… Тише, друзья, я понимаю ваше волнение, но не хочу спорить. Вы скажете — миллионы лет? Ну и что же? Анализ скафандра и его приборов показал, что температура в них снижалась до температуры мирового пространства постепенно. Значит, пришельцы все это время пребывали в состоянии анабиоза. Я заверяю — если тело космонавта серьезно не повреждено — а мы надеемся на это — то он оживет, воскреснет…
Было решено созвать второе заседание Конгресса через месяц. За это время Гордиенко и его сотрудники надеялись закончить опыт. Ученые, собравшиеся со всех сторон света, не захотели уезжать из Москвы — они решили остаться и ждать результатов смелого эксперимента.
Институт Астробиологии атаковали толпы корреспондентов. Работники прессы и радио всех стран Земли требовали от Гордиенко регулярной информации, чтобы удовлетворить любопытство взволнованного человечества. Они умоляли, взывали к гуманности… Но ученый был непоколебим. Ни один корреспондент не смог проникнуть в помещение, где находилось тело космонавта.
Тайна продолжала оставаться тайной.
Чудо
И вот… свершилось!
Сейчас, когда все позади — тревога, напряженное ожидание, сомнения — кажется, что те дни пролетели молниеносно. Но как долго ползли они тогда, как заставляли замирать сердце перед тайной, упорно не хотевшей открыть свое лицо…
Казалось, прошла целая вечность, хотя с календаря было сорвано всего десять листков. Комитет Космонавтики решил задержать старт ракеты на Марс до конца эксперимента, так что я мог бы опять уехать домой. Но я даже и не вспомнил об отдыхе — Гордиенко разрешил мне посещать зал, где сотрудники института работали над оживлением космонавта.
Тело его, освобожденное от скафандра, поместили под большой прозрачный купол, внутри которого все время обновлялась водородно-метановая смесь, аналогичная воздуху, обнаруженному в скафандрах пришельцев. Температуру среды поднимали постепенно, делая длительные остановки через каждые два-три градуса. Десятки ученых не отходили от приборов, неутомимо наблюдая за процессом размораживания тела. Гордиенко и дневал и ночевал в институте, даже еду ему приносили в зал, где проходил эксперимент. Ночью он несколько часов дремал здесь же в широком мягком кресле, а потом опять дежурил возле купола, давая все новые и новые указания своим помощникам.
В лившемся сверху мягком свете люминесцентных ламп четко вырисовывались линии обнаженного тела, и я часами простаивал возле, рассматривая, изучая его. Все в нем — и круглая голова с могучим лбом, и сильные передние конечности — руки, заканчивающиеся длинными пальцами, и гармонично сложенный торс — выглядело настолько законченным и целесообразным, что казалось красивым.
Через десять дней температура внутри купола достигла тридцати градусов. Приборы показали, что ткани тела и кровь восстановили жизненную потенцию и что клеточная структура всех органов не повреждена. Биоэкраны стали светиться едва заметными вспышками — это начали функционировать периферийные участки тела.
В наступившей напряженной тишине раздался голос Гордиенко:
— Сердце!
Один из операторов включил стимулятор, соединенный с сердцем космонавта микропроводниками. Действие стимулятора должно было вызвать пульсацию сердца.
Проходили минуты. Вокруг стояла такая тишина, что было слышно взволнованное дыхание ученых.
— Есть, — прошептал оператор.
Приборы показали первый удар сердца. Потом еще один, еще и еще… Удары усиливались, учащались. Кровь космонавта заструилась в сосудах, пробуждая к жизни мириады клеток, спавших на протяжении тысячелетий, сберегая в своей глубине жизненную силу.
— Неужели оживет? — не удержался молодой оператор.
Ему никто не ответил.
К жизни пробуждалось разумное существо другого мира. Что оно несло нам, людям Земли, какие мысли, стремления, печали и радости?
Веки космонавта вздрогнули и медленно опустились. Темно-фиолетовое лицо перестало казаться мертвым. Мускулы его иногда едва заметно сокращались, оно теряло неподвижность, оно жило!
Веки поднялись. На ученых смотрели глаза. Не остекленевшие глаза мертвеца, а живые, подернутые легкой дымкой, сквозь которую уже проглядывало сознание.
— Пульс — триста в минуту, — тревожно произнес оператор.
Гордиенко, не сводя глаз с космонавта, молча махнул рукой.
— Может быть, для них это нормальный ритм, — едва слышно прошептал он.
Туман в глазах космонавта постепенно таял, взгляд становился осмысленным. Он скользил по рядам ученых и окружающим предметам. Космонавт смотрел! Жил и смотрел на людей чуждого ему мира!
Задвигались конечности-руки. Одна из них дотронулась до стенки купола и опять опустилась. Тело вздрогнуло, по нему будто прокатилась упругая волна.
В зале послышались возгласы удивления: тело космонавта без какого либо видимого усилия поднялось в воздух и поплыло вдоль стенок купола.
Ученые приникли к прозрачной преграде. Мимо них медленно проплывал обитатель неведомых глубин Космоса. Глаза его тревожно и глубоко заглядывали в глаза людей, будто спрашивая о чем-то.
Вот он закончил круг, остановился посредине своей камеры и утомленно закрыл глаза.
— Пусть отдохнет, — сказал Гордиенко. — Друзья, перерыв!
— Но что вы думаете делать дальше? Чем его питать, как общаться?
— Меня это тоже очень волнует, — ответил астробиолог. — Надо как можно скорее установить с ним контакт. Прикажите принести диск, найденный на астероиде. Может быть, он нам поможет.
Через полчаса посланный привез из Института физики загадочный диск. Его положили на высокий столик возле купола и стали ждать.
Между тем весть о воскресении космонавта проникла за стены Института Астробиологии. В толпе корреспондентов и радиокомментаторов, осаждавших Институт, поднялась настоящая буря. Но двери Института не открывались. В зале эксперимента стояла тишина. Ученые сидели вокруг купола и молча смотрели на слегка вибрирующую фигуру спящего космонавта. Да и о чем можно было говорить? Надо ждать… ждать, сколько понадобится… пока откроется хоть на минуту завеса тайны. Науке не привыкать к этому — она умеет ждать годами, столетиями, чтобы вырвать у природы хотя бы крупицу знания, нужного людям…
Прошло несколько часов. Космонавт снова зашевелился и раскрыл глаза. Теперь он смотрел более ясным и энергичным взглядом, глубоко проникавшим в душу ученым. Когда глаза пришельца встретились с моими, мне показалось, что в мой мозг вонзился острый нож.
Космонавт поднялся в воздух, подплыл к стенке. Он смотрел на свой диск! Плавно поднялась рука, коснулась преграды. Место, до которого она дотронулась, закрылось туманом.
Кто-то вскрикнул от неожиданности — там, где только что было тело пришельца, возникли спиральные завихрения разноцветных пятен. Стенка купола как бы выпятилась до столика, где лежал диск. Не успели присутствующие понять — что же происходит у них на глазах, — как туман исчез, зонтообразная фигура оказалась на прежнем месте, а стенка выровнялась и опять приобрела прозрачность.
— Диск! — глухо вскрикнул Любавин.
Все обернулись к столику. Диска на нем не было — его держал в руках воскресший космонавт!
Отзвук тысячелетий
— Что это? — спросил побледневший Гордиенко.
— Деформирование пространства, — как бы не веря самому себе, ответил Любавин. — Они пользуются другими измерениями.
— Мистика, — прошептал кто-то из молодых ученых. Любавин метнул в его сторону суровый взгляд.
— Не мистика, а явление, еще не известное нам!
Космонавт, подняв диск над головой, опустил державшую его руку. Я протер глаза, ущипнул себя, стараясь рассеять галлюцинацию, но ничто не помогло — диск, не поддерживаемый ничем, неподвижно висел в воздухе.
И вдруг что-то случилось. Что именно — я не смог бы объяснить ни себе, ни другим. Все было, как и раньше, но изменение произошло.
Диск начал пульсировать. Голубое сияние лилось из него, катилось вокруг волнами, постепенно охватывая все помещение. Очертания окружающих предметов становились туманными, расплывчатыми. Я видел, что все оставалось на своих местах, но сквозь привычные предметы начинает просвечивать что-то другое…
Наконец, исчезло все — зал, купол, воскресший космонавт… Растаяли в пространстве фигуры ученых. Я остался один. Меня окружал безграничный Космос. Из его глубины сияло голубоватое солнце, сверкали неизвестные мне созвездия.
Послышался голос Гордиенко:
— Товарищи… мне не снится? Вы здесь?
— Здесь, — прогудел Любавин будто из другого мира. Прозвучали приглушенные голоса и других ученых. Потом все стихло. Я остался один среди безбрежности звездных пространств.
Голубое солнце вдруг уменьшилось в размерах, превратилось в ослепительный схематичный диск. Возле него стали появляться шарики планет. Проплыла первая планета, вторая, третья… По соотношению в размерах они были похожи на планеты солнечной системы. Меркурий, Венера, Земля… Четвертым должен быть Марс… Но вместо него по орбите кружилась огромная планета, в пять-шесть раз больше Земли. Возле нее мчался спутник, по диаметру значительно превосходивший Меркурий. Показалась гигантская пятая планета, шестая, седьмая…
— Безусловно, солнечная система, — опять раздался бас Любавина.
— Кажется, да, — отозвался кто-то из ученых. — Меркурий, Венера, Земля похожи… Юпитер, Сатурн, хотя и без кольца. Уран, Нептун тоже… Но где Марс? Почему на его орбите этот гигант?
— Фаэтон, — торжественно сказал Любавин, — клянусь — это Фаэтон. А Марс — его спутник.
— Наваждение, — вздохнул Гордиенко. — Голубое солнце… Марс кружится вокруг неизвестной планеты… что с нами произошло?
— Подождите… Посмотрим, что будет дальше.
Голоса умолкли. Наступила мертвая тишина, астрономическая схема исчезла. Я опять очутился в беспредельном просторе, окруженный сиянием миллиардов звезд.
Откуда-то из тьмы появился и приблизился ко мне освещенный яркими лучами солнца обломок скалы. На нем я различил какие-то знакомые очертания…
И вдруг я понял…
Ведь это же уничтоженный мною астероид, на котором я нашел чужой корабль и двух космонавтов. Вот скалы… вот летательный аппарат… две серебристые фигуры… Одна из них шевелится… увеличивается в размерах… Совсем близко от себя я увидел голову в прозрачном шлеме, пронзительный взгляд больших глаз. Они смотрели мне прямо в душу, они говорили…
Да, да! Я не преувеличиваю. Взгляд чужеземца был взглядом Разума. Он проникал в сокровеннейшие глубины моего сознания, волновал его неведомой силой, создавая вихрь образов и представлений. Эти образы не были незнакомыми, таинственными созданиями чужого воображения. Они были ясны и понятны моей психике.
Я слышал, я думал, я видел.
Позже я узнал, что то же самое пережили все, присутствовавшие в зале. Но тогда мне казалось, что вокруг меня в звездной бесконечности не существует никого и ничего, кроме астероида и скорбного лица чужеземца.
Я слышал, или, может быть, представлял, его голос. Он говорил, он обращался ко всей Вселенной:
— Я — искра Разума среди беспредельности, обращаюсь ко всем.
К планетам. К далеким звездам, сияющим в бесконечной дали.
К животворному кругу Матери-Звезды.
К Бесконечности, которая неслышно дышит вокруг, храня в себе миллиарды новых искр Жизни.
Я обращаюсь к тем, кто придет после нас, чтобы узнать мир и оставить в нем пламя своего Разума, луч своей мысли.
Нас двое на скале, летящей в пространстве.
Мы родились и жили на планете Та-ина, четвертой от Матери-Звезды. На древнем языке Та-ина означает «Великая Богиня». Теперь ее нет. Только бесчисленные обломки ее несутся в космической бездне.
На одном из них сижу я, И рядом — мой мертвый товарищ.
Я тоже обречен. Но я спокоен.
Вокруг Матери-Звезды плывет спутник Та-ины. Он стал ее четвертой планетой. Он несет на себе остатки жизни Та-ины нашу надежду. Что станется с моими братьями — я не знаю. Найдут ли они ясную дорогу, вырастет ли из оставшегося зерна новая могучая цивилизация?
Мой взгляд не может проникнуть в будущее.
Но я вижу грядущую историю Космоса. Ее нельзя остановить.
Я обращаюсь к Разуму, объединяющему Вечность.
Я не знаю, кто примет в свою душу мои мысли. Но я и те, кто будет слушать меня, — братья. Мы — ручьи из одного источника. Мы течем в один Океан Истины.
Поэтому ты поймешь меня, далекий брат.
Итак, слушай!
Слушай про последние дни жизни планеты Та-ины. Моей планеты. Должно быть, ты будешь жить в этой же системе, в системе Матери-Звезды. Ты будешь ее ребенком, порождением ее щедрых лучей, ее огненного лона.
Вот почему я знаю, что ты будешь близким, родным и понятным…
Еще несколько слов
Голос умолк, будто давая нам время собраться с мыслями и подготовиться к восприятию лавины образов и понятий. И лавина эта обрушилась — поразительное повествование началось. Перед нашим внутренним взором, переливаясь, как в калейдоскопе, многоцветными красками и гранями, прошла история планеты Та-ины.
Ее обитатели отличались от нас почти во всем. Они жили на планете, превосходившей объемом Землю в несколько раз, дышали водородно-метановой атмосферой, купались в углеводородных морях, размножались по другому принципу, чем люди, общались друг с другом не только с помощью известных нам способов, но и посредством передачи мыслей на расстоянии.
Но они любили, боролись, ненавидели, ошибались. обращали в рабство своих братьев и отстаивали свободу, искали дорогу к истине и умирали на этом бесконечном пути.
И поэтому рассказ о них нам понятен.