Стоящий за конторкой человек лет тридцати пяти быстро водит пером. Сама его наружность сразу же приковывает к себе внимание и властно врезается в память: умное волевое лицо, лысый череп, худая шея аскета, выдающиеся скулы, сильно выраженные надбровные дуги, глубоко посаженные миндалевидные глаза. Человек этот – потомок португальских маранов, доктор Антонио Нуньес Рибейро Санчес, он же Санхец, Саншес, Санше (1699–1783), определившийся на русскую службу четыре года назад. А пишет он трактат о преследованиях в Португалии и Испании так называемых «новых христиан» (маранов), то есть евреев, насильно обращенных в католичество.

Здесь, в холодной Московии, доктор сделал завидную карьеру: поговаривают даже, что совсем скоро его назначат лейб-медиком императрицы Анны Иоанновны. Но хотя русская Фортуна и благоволит к Санчесу, инстинктивное чувство подсказывает еврею: все до поры до времени, монаршая милость может в одночасье смениться гонениями и опалой. Потому и в пору благополучия он не перестает думать о злоключениях своих соплеменников, и эта глубоко выстраданная, личная для него проблема никогда не теряет своей болезненной остроты. Вот он остановился, отложил перо и отдался воспоминаниям…

Антонио Нунъес Рибейро Санчес

Вспомнилось ему, быть может, как он бежал из Португалии, которую так любил и которая отторгла его как чужака. То была страна, где бесчинствовала инквизиция: не сыном, а недостойным пасынком был для власть имущих отпрыск маранов, повинный лишь в том, что ему случилось родиться евреем. В 1497 году евреи Португалии были поставлены перед выбором: крещение или выселение из страны. Многие уехали, а те, кто остались и назывались «новыми христианами», вызывали (и небезосновательно) подозрение в тайном исполнении иудейских обрядов. Положение особенно усугубилось с 1536 года, когда неистовые ревнители веры Христовой стали открыто вести против маранов яростную кампанию, жестокость которой постоянно нарастала. Несчастных преследовали в городах и деревнях, в лесах и горах, и, казалось, земля горит под их ногами. Запылали и костры – печально знаменитые аутодафе, в которых погибли тысячи «новых христиан». И многие умирали с иудейской молитвой на устах.

Дамоклов меч инквизиции был занесен и над Санчесами, которые, даже достигнув богатства и широкой образованности, привыкли жить в постоянном ожидании расправы, хотя в XVIII веке неистовства католиков несколько утишились. Антонио с детства внушали: он, как изгой в этом ощетинившемся мире, должен быть лучше, образованнее, талантливее других. И эта извечная еврейская жажда знаний, стремление к внутреннему совершенству овладели им сызмальства.

Он не пошел по стопам отца – видного коммерсанта, зато последовал примеру дяди, Диего Нуньеса, – известного лиссабонского эскулапа, который и привил отроку интерес к медицине. Семнадцати лет Санчес отправляется в город Коимбра, где учится в Иезуитском университете изящных искусств. Затем, с 1721 года, углубленно изучает медицину в университете в Саламанке. В 1724 году он получает, наконец, диплом доктора и начинает свою врачебную практику в городе Бонавенти. Там он пишет свой первый ученый труд о свойствах целебных вод.

В 1726 году Атонио бежит из страны в туманный Альбион. Некоторые историки утверждают, что побег этот был связан с опасным положением евреев в Португалии, и напоминают о событии, прямо повлиявшем на это решение Санчеса: как раз в 1726 году инквизиция обвинила в тайном иудействе его кузена Мануэля Нуньеса, и семья Санчесов подверглась новым преследованиям. Но очевидно и то, что причиной побега юноши могла быть неукротимая страсть к знаниям, которые он мог обрести только за границей – в странах с передовой медицинской наукой.

В Англии Антонио провел два года, усиленно штудируя столь необходимые лекарю естественные дисциплины: физику, натуральную историю, химию, фармакологию, анатомию. Есть предположение, что здесь он свел знакомство с местными евреями (называют, в частности, имя его коллеги-еврея доктора Якоба Де Кастро Сараменто), был тайно обращен в иудаизм и даже сделал обрезание. Впрочем, он никак не афишировал свое иудейство, на которое тогда косо смотрели даже в «просвещенных» странах: карьера была прежде всего! Далее путь нашего героя лежал во Францию, где в университетах и больницах Парижа, Марселя, Монпелье и Бордо он жадно постигал науку врачевания.

Одно событие кардинально изменило жизнь и научное мышление Санчеса: в 1727 году он познакомился с сочинениями великого нидерландского врача, ботаника и химика Германа Бургаве (1668–1738). Последнего называют основателем так называемой лейденской медицинской школы. Он первым применил к медицине идеи эпохи Возрождения и вывел ее из области схоластического средневекового мудрствования, пытаясь связать основы анатомии и физиологии с практическим опытом. Им была устроена в Лейдене первая в то время клиника научного исследования болезней, сделавшаяся средоточием медицинской мысли эпохи. Туда-то незамедлительно и устремился Антонио, и через три года был назван одним из лучших учеников знаменитого голландца. Потому, когда в 1730 году русское правительство обратилась к Бургаве с просьбой рекомендовать ему ученого-медика для важной врачебной должности в России, он указал на Санчеса как на достойнейшего кандидата.

Герман Бургаве

В Северную Пальмиру наш герой прибыл в 1731 году и служил на благо России свыше шестнадцати лет. Обучал медицинским премудростям русских фельдшеров, повитух и фармацевтов в Москве. Затем определился в военное ведомство и «не малое время находился при войсках, с которыми неоднократно бывал в походах». Позже перебрался в Петербург, где получил назначение на должность главного медика при Сухопутном шляхетном кадетском корпусе (это привилегированное учебное заведение для дворян называли Рыцарской академией). Одновременно он состоял домашним врачом кабинет-министра А. П. Волынского. Талант и мастерство доктора Санчеса обратили на себя внимание самой императрицы, которая призвала его ко двору и сделала своим лейб-медиком. Известно, что он часто пользовал Анну Иоанновну особенно при обострении мочекаменной болезни.

Официально числясь католиком, он, казалось, должен был быть спокоен за свою судьбу во время гонений на еврейство в России. А потому его не коснулся введенный еще Екатериной I в 1727 году указ, запрещающий евреям жить на всей территории Российской империи. Но он, тайный иудей, не мог не содрогнуться, когда в 1738 году грянул процесс над евреем Борухом Лейбовым и обращенным им в иудаизм капитаном Александром Возницыным. Лейбову вменялось в вину и то, что он построил синагогу в местечке Зверовичи (Белоруссия), которую впоследствии власти, конечно же, сожгли вкупе с молельными книгами. Следствие вел начальник вездесущей канцелярии Тайных розыскных дел А. И. Ушаков – человек со зловещим лицом, чем-то смахивавший на великого инквизитора. И приговор вынесли поистине инквизиторский: Лейбова и Возницына «казнить смертию и сжечь!» Аутодафе над отступниками произошло в Петербурге, на углу Невского и Большой Морской, при большом стечении народа. Хотя Санчеса прямо не коснулась чаша сия, событие это отозвалось болью в его сердце, как и в сердцах всех этнических евреев империи. В их числе был и его друг, шут императрицы Ян Лакоста, тоже потомок португальских маранов.

Хотя и говорят «жид крещеный – жид прощеный», Санчесу время от времени напоминали о его еврейском происхождении. Писатель и стихотворец XVIII века А. П. Сумароков в одном частном письме говорит о некоем иностранце, как он пишет, «жидовской породы». Эта-то «порода» и вызывала у придворных неприятие и высокомерную брезгливость. Известный своим антисемитизмом исторический романист В. С. Пикуль в книге «Слово и дело», на наш взгляд, весьма достоверно показывает юдофобию русской императрицы. Санчеса она называет не иначе как «христопродавцем». «Ну, жид! – сказала ему Анна Иоанновна, до подбородка одеяла на себя натягивая. – Смотри мое величество… Но одеяла снять не давала: – Ты так меня… сквозь одеяло смотри… Твое счастье, что я больна лежу. А то бы показала тебе… Пиши рецепт, гугнявец такой!.. Чтобы я, самодержица всероссийская, тебе ж… свою показывала? Да лучше я умру пусть, но не унижусь!» Униженным, однако, предстает здесь лейб-медик. И едва ли случайно, что в декабре 1740 года он, сказавшись больным, не присутствовал на торжественных похоронах этой самодержицы.

Кратковременное правление прямодушной и милосердной регентши Анны Леопольдовны при младенце-императоре Иоанне Антоновиче было звездным часом карьеры Санчеса. В ноябре 1740 года его назначают императорским гофмедиком с жалованьем в три тысячи рублей. Правительница настолько уверовала в чудесного доктора, что доверила ему свое августейшее чадо и посылала к нему на просмотр и утверждение все рецепты, выписанные другими врачами.

Историки говорят об искренней приверженности доктора Брауншвейгскому семейству, что, с их точки зрения, и явилось причиной его последующей опалы. Едва ли! Ведь вступившая на престол Елизавета Петровна Санчеса не преследовала. Она сохранила за ним пост царского лейб-медика и часто пользовалась его услугами. И это при том, что была ярой противницей евреев.

По-видимому, в то время императрица не подозревала португальского врача-католика в иудействе (как благоволила она и к возведшему ее на престол сержанту лейб-гвардии, еврею-перекрещенцу Грюнштейну, которому даровала сотни христианских душ). Тем более что доктор был весьма полезен: в 1744 году он излечил опасно больную плевритом невесту великого князя Петра Федоровича, будущую императрицу Екатерину П.

Когда Санчес из-за болезни глаз подал в отставку, его проводили из России во Францию с большими почестями. Вот копия выданного ему аттестата (абшида) за высочайшей подписью: «Оказатель сего, Медицины Доктор Антонио Рибейро Санхес, выписан и принят был в службу Нашу с капитуляцией в 1731 году, с которого в оную Нашу службу, в исправлении по искусству его медицинского дела, будучи в разных местах, доныне препроводил, как искусному доктору и честному человеку надлежит, добро похвально; так что за оказанные в том его труды и искусство Всемилостливейши от Нас пожалован и обретался при Императорской Нашей Особе вторым лейб-медиком с рангом Действительного Статского Советника, а понеже он, доктор, за болезнями, которыми он одержан, просил из службы увольнения, того ради указали Мы дать ему сей абшид за собственноручным подписанием. Елисавет. С. Петербург, Сентября 4-го 1747 года». Петербургская Академия наук поспешила избрать Санчеса «почетным членом физического класса, с определением Ея Императорского Величества жалованья 200 руб. в год» с тем, чтобы он из-за кордона «для здешней Академии разные пьесы и диссертации присылал».

Перед отъездом Санчеса Академия приобрела у него значительную часть его книжного собрания: более 700 томов – они и поныне хранятся в фондах Библиотеки Российской Академии Наук (Петербург). Состав коллекции свидетельствует о широте интересов доктора. Достаточно сказать, что здесь содержатся издания на латинском, французском, английском, итальянском, испанском и португальском языках. Преобладает литература по медицине: практические пособия, атласы, справочники, исследования в области анатомии, физиологии, хирургии, акушерства, фармакологии, гигиены и т. д. Доктор имел в своем распоряжении труды античных и средневековых врачей (Гиппократа, К. Галена, А. К. Цельса, Авиценны, А. Везалия, А. Паре, Р. Граафа), а также современных ему эскулапов: Г. Бургаве, Ж. Астрюка, А. Галлера, И. Юнкера и др. Но тематика книг одними естественными науками не ограничивается. Имеются фолианты по теологии, древней и новой истории, эстетике, юриспруденции, математике, искусствам, риторике, поэзии, филологии, библиографии, торговле и т. д. Среди сочинений по истории трактаты Ж. Бодена и Н. Маккиавели, П. Сарпи и Фридриха II. Обращает на себя внимание содержащееся здесь жизнеописание Лючилио Ванини, итальянского вольнодумца, сожженного на костре инквизиции. Большинство экземпляров снабжено владельческими надписями, разного рода маргиналиями и памятными записями. Детальное изучение коллекции Санчеса еще ждет своего исследователя, оно могло бы приоткрыть творческую лабораторию этого энциклопедически образованного ученого.

Слава об императорском лейб-медике облетела всю Европу. Парижская Академия наук избрала его своим действительным членом. Санчес и отправился во Францию, чтобы после продолжительного отдыха снова практиковать медицину и писать научные трактаты. Выполнял он и поручения петербургских академиков: вел, в частности, переговоры о поступлении на русскую службу видных ученых-иностранцев. Тем неожиданнее и обиднее стал для него полученный из России указ Елизаветы Петровны от 10 ноября 1748 года о том, чтобы Санчеса «из академических почетных членов выключить и пенсии ему с сего числа не производить». Лишившись ученого звания и важного источника существования, недоуменный доктор пишет президенту Петербургской Академии К. Г. Разумовскому покаянное письмо. Полагая, что опала постигла его из-за обвинения в политической неблагонадежности, и припоминая случай, который мог подать повод к неприятным для него толкам, Санчес оправдывается, доказывая свою невиновность.

Причина немилости была, однако, совсем в другом. Вот что пишет по этому поводу канцлер А. П. Бестужев: «Г. Саншее обеспокоен тем обстоятельством, которое вовсе не было поводом к его опале. Ея Императорское Величество почитает ученых и покровительствует наукам и искусствам в высшей степени. Но она хочет также, чтобы члены ее Академии были добрыми христианами, а она узнала, что доктор Саншес не принадлежит к числу таковых. И так, сколько мне известно, причиною, по которой он лишился места своего, было его иудейство, а вовсе не какие-либо политические обстоятельства». В том же духе высказался в письме к Санчесу К. Г. Разумовский: «Она прогневалась на вас не за какой-то проступок или неверность, совершенные непосредственно против Нее. Но Она полагает, что было бы против Ее совести иметь в Своей Академии такого человека, который покинул знамя Иисуса Христа и решился действовать под знаменем Моисея и ветхозаветных пророков». Почему же покровительствовавшая ранее ученому Елизавета Петровна вдруг, одержимая поистине инквизиторским пылом, обвинила его в отходе от христианства? Историки полагают, что, оказавшись в Париже, доктор сошелся с еврейской общиной города и посещал синагогу, о чем и донесли русской императрице.

Отчаявшись, Санчес прибегнул к заступничеству известного математика-швейцарца Л. Эйлера, бывшего членом Петербургской Академии со дня ее основания.«… Ее Императорское Величество, – пишет доктор, – не гневается на меня ни за какой политический промах, но что ее совесть не дозволяет, чтобы я оставался в Академии, когда исповедую иудейскую веру. Я отвечал на это с большой умеренностью, что такое обвинение ложно и есть тем более клевета, что я католической религии, но что я не забочусь опровергнуть это, потому что мне от рождения суждено, чтобы христиане признавали меня за еврея… и сверх того Провидением это предназначено крови, текущей в моих жилах, той самой, которая была и у первых святых церкви и св. апостолов, униженных, преследованных и мученных при жизни, чтимых и поклоняемых после их смерти». Писано в XVIII веке, а как современно звучит эта отповедь всем юдофобам от религии, кои называют семитов потомками «колена Иудина». Они почему-то делают вид, что не знают, да и не желают знать, что еврейская кровь текла в жилах не только ветхозаветных пророков, но и первых христиан и евангелистов. Как сказал один остроумец после прочтения Библии: «Тогда все были евреи. Время было такое!» Есть и такой анекдот: одна богомольная русская старушка говорит другой: «Ты знаешь, оказывается, Христос-то был еврей!» – «Ну и что, – утешает ее вторая, – Он же нашу веру принял!»…

Ни ходатайство Л. Эйлера, написавшего: «Я сильно сомневаюсь, чтобы подобные удивительные поступки могли содействовать распространению славы Академии наук», ни явное расположение к Санчесу К. Г. Разумовского положения его не изменили: Елизавета Петровна была непреклонна.

Лишенный пенсии, а потому стесненный в средствах, доктор тем не менее работает во Франции с удвоенной энергией. Он бесплатно лечит бедняков, активно занимается научными изысканиями, ведет оживленную переписку со светилами медицины. В 1750 году он издает на французском языке первую свою большую работу – о происхождении и лечении сифилиса. Книга принесла автору громкую известность и была дважды переведена на немецкий язык. Труд этот почитается классическим и не потерял своего значения и сегодня.

Рационалист по убеждению, Санчес защищал науку и опыты, ратовал за образование светское, освобожденное от церковных пут, настаивал на открытии общедоступных школ. Его трактат по педагогике «Письма об образовании юношества» (1760) одушевлен идеями Просвещения и в ряду произведений Вольтера, Д. Дидро, Ж. Л. ДАламбера, П. X. Гольбаха, Ж. Л. Л. Бюффона (с которыми доктор был знаком лично) является памятником просветительской мысли. А вот отзыв современника, русского князя Д. А. Голицына, об экономических воззрениях доктора: «Почтенный старец обладает в этом вопросе такими познаниями, что удивляешься их встретить в человеке, столь удаленном всю свою жизнь от управления делами. В разговорах с ним мы исчерпали этот предмет до дна».

А. Н. Р. Санчес. О парных российских банях… Спб. 1779. Титульный лист

Антонио Рибейро с полным основанием можно назвать энциклопедистом, и дело не только в его широчайшей эрудиции: Санчес писал словарные статьи для знаменитой французской «Энциклопедии», с которой активно сотрудничал. Имя Антонио Рибейро Санчеса стало почитаться и в Португалии, где после прихода к власти маркиза С. Ж. Помбала (он правил с 1750–1777 гг.) были введены реформы против католической церкви и иезуитов. Фактический диктатор, Помбал насаждал просвещение жесткими авторитарными мерами. В 1773 году он решил проблему, о которой грезил Санчес: отменил все юридические различия между «старыми» и «новыми» христианами, уравняв их в правах. И хотя инквизиция будет окончательно уничтожена только в 1821 году, ее активность во времена правления маркиза существенно снизилась. И симптоматично, что именно Помбал с его просветительским запалом инициировал печатание трудов Санчеса в Португалии и восстановил его славу. Академия реальных наук в Лиссабоне избрала его своим действительным членом.

Санчес привечал русских, оказавшихся во Франции, о чем свидетельствовал К. Г. Разумовский в своей докладной записке, поданной в канцелярию Академии наук сразу же после кончины Елизаветы Петровны: «Санше… живучи в Париже, по всегдашнему своему усердию к России, приезжающим туда для приобретения себе в науках и художествах вящего знания россиянам оказывал всякие полезные услуги, коих бывшие в Париже довольно похвалить не могут». Разумовский предлагал возвратить ему звание и пенсию.

Это стало возможно только при императрице Екатерине II, которая сохранила к доктору глубокую благодарность. Монархиня распорядилась: «Бывшему наперед сего в здешней службе лейб-медиком, ныне же обретающимся в Париже доктору Санше производить из комнатной суммы пенсиону по тысяче рублев в год, по смерть его, для того, что он меня, за помощью Божию, от смерти спас».

Санчес и раньше негласно приятельствовал с русскими вельможами, теперь же они стали дружить открыто. Так, граф М. А. Воронцов писал И. И. Шувалову из Берлина в Париж: «Прошу сказать дружеский поклон г. Саншесу». Это Санчес составил для И. И. Шувалова программу преподавания медицины в Московском университете и записку «О значении науки в деле гражданского и политического развития России». Тесные контакты поддерживал доктор и с президентом Академии художеств, выдающимся русским педагогом и просветителем И. И. Бецким. Доктор послал ему написанное им наставление и другие материалы для открывшегося в 1764 году Воспитательного дома в Москве. Бецкому же он переслал в Россию для перевода на русский язык свою рукопись трактата о русских банях, впоследствии знаменитого. В России книга была издана дважды: в 1779 и 1791 годах. На титульном листе прижизненного издания значится: «О парных российских банях, поелику споспешествуют оне укреплению, сохранению и возстановления здравия; сочинения г. Саншеса, бывшаго при дворе ея Имп. Величества славнаго медика…»

Тема эта была тем более актуальна, что известный оппонент Екатерины II, французский ученый аббат Ж. Шапп д'Ортош в своей книге «Путешествие в Сибирь» (1768) всячески доказывал вред русских бань, и императрица вынуждена была отвечать ему на это в самых резких выражениях. В предисловии к своей книге «славный медик» Санчес пишет: «Искреннее желание мое простирается только для показания превосходства бань российских пред бывшими вдревле у Греков и Римлян и перед находящимися ныне в употреблении у Турков, как для сохранения здоровья, так и для излечения многих болезней». Между прочим, главное преимущество русской бани он видит в том, что здесь «возобновление паров чинится через всякие пять минут. Сим образом производимый пар расслабляет твердых частей тела, ибо сей пар составлен стихийными частицами огня и воздуха… Он мягчит кожу, а не расслабляет ее… Расширяет орудия дыхания, боевые и другие жилы, оживляет и восстанавливает оные части…»Далее автор говорит о русских банях как о драгоценнейшем благе, которое может послужить для «крепости и здравия тела» не только у себя на родине, но и в других странах. Показательно, что Санчес был инициатором устройства во Франции русских бань с парильнями, о которых писал Н. М. Карамзин: «В Париже есть и теплые бани, в которые часто посылают медики больных своих. Самые лучшие и дорогие называются русскими… паровые или с окуриванием, простые и смешанные». И с легкой руки нашего доктора русские бани стали строить в Германии, Швейцарии, Англии и США. А книга его, переведенная на несколько европейских языков, стала классическим произведением всемирной медицинской литературы и не утратила своего значения и по сей день.

Антонио Рибейро была отпущена долгая, насыщенная творчеством жизнь. Он скончался в Париже, в тиши своего кабинета 11 сентября 1783 года. Парижская Академия наук посвятила его памяти специальное заседание.

В бумагах доктора были найдены 28 законченных рукописей, две из которых заслуживают нашего особого внимания: «Размышления об инквизиции. Для моего личного употребления» и «О причинах преследования евреев». Названия говорят сами за себя: он и под старость был озабочен судьбой своих соплеменников.

В то же время он как-то признался, что смысл жизни видит и в «службе Империи Российской». И в самом деле, этой стране были отданы лучшие его годы. Он не только врачевал россиян и помогал им, но и всячески популяризировал на Западе российскую культуру и цивилизацию. А потому Санчеса можно назвать и сыном России, ибо он усердно трудился ей во славу. В 2004 году в Российской Национальной Библиотеке (Петербург) развернулась большая экспозиция, посвященная нашему лейб-медику.

Своим великим сыном объявляет Санчеса и современная Португалия. Один тамошний поэт посвятил ему комплиментарную оду, где назвал доктора «новым португальским Гиппократом». И в энциклопедиях этой страны неизменно подчеркиваются его португальские корни. В 1999 году 300-летие со дня рождения Антонио Рибейро Санчеса было торжественно отмечено в Лиссабоне.

Но какой бы стране ни служил Санчес, он был все-таки прежде всего евреем, и только потом «русским», «португальцем» или «французом». В нем теплилось бессознательное влечение к иудейству – преклонение перед вечными идеалами добра и любви, завещанными религией Моисея.