В то солнечное утро 27 мая 1942 года над Прагой висел легкий туман. С наступлением дня он растаял, и над всеми холмами, над долиной реки Влтавы на бирюзовом небе светило яркое солнце.

В большом помещичьем доме в деревне Панские Брежаны рейхспротектор Гейдрих готовился к поездке в Берлин. А на углу улицы в Холешовице Ян Кубиш и Йозеф Габчик готовились прервать эту поездку — раз и навсегда. Застегнув своими длинными пальцами пуговицы с серебряной свастикой на эсэсовском форменном кителе, Гейдрих спустился вниз попрощаться с женой. Инга Гейдрих была тоже высокой, красивой блондинкой.

Гейдрих женился на ней в 1932 году. В те годы белокурая жена правильного происхождения и определенного общественного положения была необходимым условием для быстрого восхождения в СС. Не так уж много можно сказать о тех радостях, которые принес им этот брак. Вальтер Шелленберг, который начинал адвокатом под руководством Гейдриха и знал его не хуже других, считал, что это была непрочная связь. У них родилось трое детей, и Гейдрих, когда не предавался шумным развлечениям по всему городу, говорил о «дорогом уюте семейного очага». Он неплохо играл на скрипке, любил концерты камерной музыки. Двойственность его характера представила бы интерес для любого психиатра.

Большой дом в Панских Брежанах, реквизированный для рейхспротектора, был расположен в небольшой деревне, в приятной холмистой местности, на расстоянии около двадцати километров от Праги. Громадное белое здание, построенное в стиле французских замков, и большая помещичья усадьба с подстриженными газонами и тенистыми деревьями были окружены трехметровой стеной, покрытой сверху черепицей. Вся деревня была очищена от жителей, в ней размещались только войска. Окружающая местность была открытой и легко просматривалась часовыми. Не следует думать, что Гейдрих боялся за свою жизнь. Его личная храбрость не вызывает сомнений. Порой она граничила с безрассудством.

Когда отборные дивизии СС еще только формировались, Гейдрих предложил ряд испытаний на храбрость. Одно из них — для кандидатов в офицеры СС — требовало, чтобы будущий эсэсовец выдернул кольцо из боевой гранаты и, стоя на месте, удерживал ее в равновесии на своей каске до момента взрыва. Осколки должны лететь в направлении наименьшего сопротивления — вверх. По крайней мере, в теории, которой кандидаты в офицеры, надеясь остаться в живых, вынуждены были держаться.

Гейдрих был абсолютно уверен, что с помощью силовых мер ему удалось настолько запугать чехов, что никакое сопротивление невозможно. Он знал, что по стране разгуливают несколько парашютистов, но, в сравнении с любой другой оккупированной территорией, акты открытого неповиновения и саботажа в Чехословакии случались крайне редко. Гейдрих так долго был хищным зверем, что просто не мог вообразить, что у кого-то хватит дерзости напасть на его собственную персону.

У парадного входа в замок, прислонившись к зеленому «Мерседесу», курил последнюю сигарету обершарфюрер Клейн — гигант ростом в два метра, с плечами ломовой лошади и лицом бывшего боксера с переломанным носом. Он был одет в парадную форму с блестящими медалями на груди. Для ношения наград был как раз подходящий случай, так как в аэропорту предстоял парад почетного караула.

Отдав честь, он распахнул дверцу отполированного до блеска автомобиля, на крыльях которого были прикреплены флажки со свастикой. Гейдрих сел на переднее сиденье, рядом с шофером, за слегка наклоненным ветровым стеклом. Пока Клейн выруливал на дорогу, он помахал рукой жене, отдал честь в ответ на приветствие часового у ворот, и, набирая скорость, автомобиль помчался вперед.

До прихода нацистов в Праге было левостороннее движение.

Через неделю после начала оккупации была издана директива, согласно которой весь транспорт должен двигаться по правой стороне. С тех пор движение стало правосторонним. Историки могут подумать над вопросом, повлияло ли это решение на последующие события, с точки зрения положения Гейдриха в автомобиле.

Они миновали пруд, в котором плавали занятые своими делами утки, особняки из красного кирпича, затем помчались по узкой пыльной дороге, по бокам которой росли яблони и груши — все в цвету. Теплый ветер приятно овевал их лица. Справа промелькнуло небольшое озеро. Горчичное поле желтело, будто сплошь залитое солнечным светом, на фоне темной полосы сосен вдали.

Машина с жужжанием пронеслась через небольшую деревушку Предбон и устремилась под уклон по асфальтированному шоссе, дорожный указатель на котором сообщал: «Прага — 16 км».

Крестьянки в широких юбках и косынках склонялись на полях, занятые прополкой, им не было дела до мчащегося зеленого автомобиля, который каждое утро с ревом проносится мимо. Проехали через Либежнице, с мощеными булыжником улицами и высокой церковью со шпилем. Крутой поворот налево вывел на прямое трехкилометровое шоссе, идущее среди высоких каштанов — тех, между которыми Ян и Йозеф думали когда-то натянуть стальную проволоку. Поездка была приятна. Она давала рейхспротектору Гейдриху время обдумать свои последние успехи и наметить новые цели.

За два часа до того, как Рейнхард Гейдрих покинул Панские Брежаны, Ян с Йозефом, толкая свои велосипеды в гору, поднимающуюся от реки, вовсе не думали о красотах этого майского утра.

Холешовице — приятное место: загородные дома и магазины, зеленые деревья и цветущий кустарник, молочные бутылки на крыльце у каждого дома. В то утро собаки, положив головы на вытянутые лапы, щурились на солнце заспанными глазами, кошки, умываясь под осыпанными цветами деревьями в маленьких садах, украдкой посматривали на поющих на ветках птичек. Хозяйки, проводив своих мужей на работу, сплетничали через заборы или, подвязав волосы платками, отправлялись по магазинам.

От широкого моста у подножия горы двойными линиями шли в гору трамвайные рельсы, блестящие на солнце. Время от времени красные трамваи — три соединенных вместе приземистых вагона, — сосущие энергию при помощи тонкой черной дуги из проводов над головой, покачиваясь, с грохотом двигались в гору или с горы на пути в пригороды или обратно к центру Праги.

На крутом повороте дороги вверх и налево, примерно в полутора километрах от моста, Йозеф перешел на другую сторону к телефонной будке, стоящей на углу, и позвонил Либославе в Правление Красного Креста.

Он сказал, что любит ее, и договорился встретиться сегодня вечером. Когда она спросила, где он и что делает, он уклончиво ответил, что есть тут одно дело. Затем попрощался и вышел из телефонной будки на солнце.

На углу он подошел к Яну, и тот сообщил, что Валчик и другие участники сопротивления заняли свои места: Валчик — в трехстах метрах выше по улице, на углу, а первый человек — еще на триста метров дальше.

Декоративная металлическая ограда, опирающаяся через определенные промежутки на кирпичные столбы, отделяла тротуар, на котором они стояли, от небольшого заросшего сада. Покрытые листвой деревья бросали на весь этот угол глубокую тень.

Неподалеку стоял табачный киоск. Уже распродав недельную норму, киоскер от нечего делать читал утреннюю газету. Несколько человек собрались на трамвайной остановке в ожидании трамвая. Трамваи останавливались прямо на углу, где идущие с горы рельсы проходили в метре от тротуара. Если два трамвая встретятся на крутом повороте, они полностью перекроют дорогу.

Ян и Йозеф часто обсуждали вопрос об этих трамваях. Они, конечно, могли спутать все планы, но с этим ничего нельзя было поделать. Самым главным в их плане было то, что здесь открытая машина Гейдриха должна сбавить скорость, чтобы преодолеть крутой поворот, и в течение нескольких секунд она будет легкой, медленно движущейся, мишенью.

План места покушения на Гейдриха

План был прост. Первый человек наверху, увидев приближающийся «Мерседес», пошлет зеркалом солнечный зайчик Валчику, а тот — такой же сигнал Йозефу. Они прорепетировали этот трюк с зеркалами, и все получилось. У Йозефа будет не меньше тридцати секунд на то, чтобы не спеша отойти за поворот и стать на углу, у края тротуара, как будто ожидая трамвая и не вызывая подозрений. До тех пор, пока автомобиль Гейдриха не повернет за угол, находящиеся в нем не будут видеть Йозефа.

Если повезет, нацисты увидят его лишь на короткое мгновение, поскольку будут сражены пулеметной очередью, и эту последнюю земную картину они унесут с собой в вечность. В десяти метрах дальше под горой стоял Ян с пустым портфелем в левой руке, а правой рукой он держал в кармане гранату с двухсекундным взрывателем. Это — на всякий случай. Фактически убийство было делом Йозефа.

Закончив стрельбу, они предполагали вскочить на свои велосипеды, и Ян помчится под гору, а Йозеф, яростно крутя педали, — по широкому шоссе в противоположную сторону, следуя в город другой дорогой. Им было нужно только немного удачи, но они надеялись, что в той неразберихе, которая последует за этой акцией, удача будет на их стороне.

Они знали, что в девять часов Гейдрих выезжает из Панских Брежан. Его машина будет на этом повороте между двадцатью минутами и половиной десятого.

Оставался еще час. Трамваи со звоном и грохотом поднимались в гору и спускались вниз. Пассажиры входили и выходили.

Светило солнце с безоблачного неба. Жужжали пчелы, перелетая через дорогу в поисках цветков. Ян с Йозефом часто меняли положение, переходя с места на место. Смотрели на часы.

Старались иметь равнодушный вид. Как будто они поджидают трамвая или ждут назначенной встречи. А минуты тянулись так мучительно медленно, что можно было подумать, что стрелке часов приходится с трудом преодолевать общий вес всех страхов и надежд. Хотя так оно и было на самом деле.

А рейхспротектор, летящий в своем блестящем открытом автомобиле, блаженствовал под яркими лучами солнца. Что можно сказать о нем? Двадцать лет спустя, когда время пропагандистской ненависти осталось позади, можно ли найти какие-нибудь спасительные достоинства в этом человеке, хоть какой-то проблеск человечности в этой высокой красивой фигуре? Как и другие нацистские вожди, он жил в таком окружении, в котором приказы об убийствах, пытках, массовом истреблении людей были повседневными бумагами. Верно, что роль Гейдриха, как и Гиммлера, была преимущественно административной. Крики мучеников, звуки капающей крови, запах дыма крематориев в лагерях смерти были достаточно далеки и не беспокоили его совесть. Но если Гиммлер был хлипким теоретиком, который падал в обморок при виде настоящей физической жестокости, то Гейдрих не страдал подобной щепетильностью. Сохранившиеся документы содержат примеры его личного участия в казнях. Он долго и с большим желанием обучался этому ремеслу.

Всего за две недели до описываемых событий он выступал на конференции гражданских руководителей в Берлине. В отчете сохранились его слова: «Большими колоннами, раздельно мужскими и женскими, евреи, годные для работы, подлежат отправке на восточные территории. При этом будет несомненно происходить снижение их численности естественным путем».

«Естественный путь» — приятное выражение, обозначающее акт, поражающий своей жестокостью. Истощенных, запуганных людей запихивали в вагоны битком — так, что места хватало только, чтобы стоять плечом к плечу, спиной к спине. Их так везли сутками, без еды и питья, через огромные пространства Европы.

Гейдрих продолжает: «Если в конце будет некоторый остаток, то он несомненно будет состоять из наиболее устойчивых элементов и подлежать соответствующему обращению. Иначе он будет рассматриваться как естественно отобранное ядро для возобновления еврейской популяции».

Гейдрих намекает, что «возобновления еврейской популяции» быть не должно. Да, за десять лет он прошел большой путь. И пока мчится «Мерседес», можно поразмышлять над тем, как впечатляющ его прогресс.

Но Рейнхарду Гейдриху не стоило раскрывать карты. Он не спешил. Он всегда стоял позади вождей и ждал. Он был значительно моложе большинства других нацистских лидеров. Моложе и осторожнее. До сих пор у него ни разу не было провалов.

Ошибки были, но ему всякий раз удавалось представить дело так, что он ни при чем. В качестве рейхспротектора Чехословакии он добился успеха там, где его предшественник фон Нойрат потерпел полный провал. Теперь, приводя Чехословакию полностью в орбиту нацизма, он был на краю политического переворота, который еще больше и очень значительно поднимет его репутацию.

Машина повернула на двухполосную дорогу. Указатель сообщал, что до Праги осталось десять километров. Город лежал впереди справа в слабой дымке тумана, поднимавшегося от реки. Дальше начинались трамвайные пути: двойные рельсы змейкой тянулись по середине широкой дороги. Знак на улице гласил: «Остановка трамвая — Кобыльски». Автомобиль мягко фыркнул на асфальте перед крутым поворотом дороги к Троянскому мосту через Влтаву.

Сам фюрер направил свои личные поздравления рейхспротектору. Но в сущности фюрера немножко беспокоили безграничные амбиции генерала СС Гейдриха. Когда-нибудь Гитлер сойдет со сцены. Кто тогда станет его преемником? Шел 1942 год. Успехи нацистов достигли своего апогея. И не было границ амбициям Гейдриха, если только он будет терпеливо ждать.

Роковым для него оказалось то обстоятельство, что другие тоже ждали. Ждали два парня на углу впереди.

Они беспокоились. Часы на Либенском реформатории пробили десять, и лица их были серьезны. Должно быть, что-то не вышло. Он опаздывает! Может быть, не поедет? Когда на остановке никого не было, Йозеф расстегнул портфель, прикрепил барабан к стволу ручного пулемета и вставил в его прорезь магазин.

Теперь пулемет был скрыт под плащом, перекинутым через руку.

В десять часов двадцать семь минут Ян наблюдал, как трамвай медленно начинает подъем в гору. За двести метров до него трамвай остановился на остановке. В это мгновение Ян услышал сзади резкий свист, обернулся и увидел Йозефа, спешащего занять свою позицию. По его лицу Ян сразу понял, что «Мерседес» приближается.

Взглянув сквозь деревья в направлении на то место, где стоял Валчик, он увидел яркую вспышку отраженного зеркалом солнца. У него вдруг пересохло во рту.

Трамвай внизу отошел от остановки. С чувством тревоги Ян понял, что он может встретиться с автомобилем Гейдриха на углу, но беспокоиться об этом было поздно. Если пассажиры, выйдя из трамвая, попадут под обстрел, значит, таков их злой рок. Не было времени для таких путаных размышлений. Зеленый автомобиль спускался с горы.

Полицейская реконструкция места покушения на Гейдриха

Сквозь лязг и грохот приближающегося трамвая он слышал рев мотора автомобиля и звук переключения скорости перед поворотом.

Он видел, как Йозеф сделал два быстрых шага к краю тротуара и сбросил плащ, как он поднял пулемет к плечу. Ян не дышал, предвкушая, как сейчас град пуль разнесет ветровое стекло. Правой рукой он возбужденно сжимал гранату. Не задумываясь, он бросил портфель и вынул гранату из кармана.

Блистая на солнце, с расправленными ветром флажками со свастикой на крыльях, низкий зеленый автомобиль поворачивал за угол. За ветровым стеклом Ян видел двух немцев в форме, в высоких фуражках. Он узнал вытянутое бледное лицо Гейдриха, сидящего рядом с шофером. «Ну!» — произнес он про себя.

— Ну! — закричал он, когда машина поравнялась с Йозефом.

Его голова наполнилась каким-то бессвязным возбуждением. Почему он не стреляет? Боже, ну почему он не стреляет?

— Йозеф! — кричал он. — Йозеф!

Машина проехала мимо. Как мальчишка с деревянным ружьем, Йоэеф стоял, бесполезно целясь из пулемета, поворачивая его вслед за проезжающим автомобилем, на лице — невыразимая боль.

Теперь два немца были перед Яном. Они имели очень удивленный и сердитый вид. Пальцы Гейдриха нащупывали кобуру револьвера. Послышался визг тормозов и шуршание шин. Рефлекторная реакция шофера в данном случае была некстати. Машина проползла мимо Яна. Она была теперь почти на одном уровне с подошедшим трамваем. Ян действовал, не задумываясь. Им руководил инстинкт: задержка — две секунды, бросать не слишком сильно — в зад машины.

Он сделал три прыжка за «Мерседесом», выдергивая кольцо гранаты, и резко бросил ее вдогонку. Ян смотрел, как серое железное ядро летит к заднему колесу машины. Затем — ослепительный огненный круг света и оглушительный удар, как будто в подземном аду кто-то стукнул кулаком по пустому котлу.

Пламя превратилось в извержение черного дыма. Ян ощутил сильный удар взрывной волны и острую боль на лице — под правым глазом. Толчок в грудь отбросил его на метр назад.

Окна в трамвае с одной стороны разлетелись вдребезги. Ряд удивленных бледных лиц смотрел на Яна. Два зеленых немецких кителя, которые, должно быть, лежали свернутые на заднем сиденье, взлетели в воздух. Зацепившись за трамвайные провода, они качались наверху — пустые и нелепые. Затем поникли и трепеща опустились на землю.

Машина дернулась два-три раза, шина заднего колеса лопнула, в кузове напротив заднего сиденья зияла большая рваная дыра.

Автомобиль Гейдриха после взрыва

На одну долгую секунду картина застыла: бледные лица пассажиров в трамвае, два нацистских кителя в воздухе, водитель трамвая с разинутым ртом. Затем сцена развалилась, снова собралась, задвигалась и полностью смешалась. Ян растерялся лишь на мгновение. Когда Гейдрих и Клейн распахнули дверцы автомобиля и вылезли, держа в руках пистолеты, он услышал, как рядом просвистела первая пуля, повернулся и бросился к своему велосипеду. В десяти метрах от него стоял Йозеф, еще в оцепенении, с бесполезным пулеметом в руках. Увидев теперь Яна, он тоже бросился бежать.

Поднимая велосипед, Ян видел, что еще один трамвай, спускаясь с горы, плавно делает поворот и останавливается. Мелькнуло изумленное лицо водителя. Все это он успел заметить, пока разворачивал велосипед и бежал с ним к промежутку между двумя трамваями. Из трамваев вдруг вывалило много народу.

С широко раскрытыми глазами, крича, разъяренная толпа двигалась на него. Похоже, они хотели вмешаться. Он закричал на них: — Прочь с дороги, придурки! — Вытащив револьвер из кармана, он начал размахивать им. Какой-то мужчина с палкой бросился на него, раскрывая и закрывая рот, как золотая рыбка. Ян направил на него револьвер. Мужчина в почти комическом страхе отступил назад. Ян поставил ногу на педаль и запрыгнул на седло. Изо всех сил нажимая на педали, он поехал под гору.

Он слышал выстрелы, но не знал, в него ли стреляют, так как его загораживал трамвай. Народ расступался перед ним.

Толпа вокруг была напугана взрывом, звуками выстрелов немецких револьверов. Они ничего не видели и не понимали, что происходит. Среди них было двое полицейских. Один из них шагнул было вперед, но быстро передумал, как только Ян направил на него револьвер. А другой — нет. Вытянув руки, он бросился Яну наперерез.

— Прочь с дороги! — крикнул Ян.

Полицейский с напряженным лицом бросился прямо под колеса.

Ян нажал на курок. Раздался выстрел, взвился дымок. Полицейский свалился в сторону. Ян проехал. В нем вскипала волна гнева. Никогда он не думал, что чешский полицейский будет пытаться остановить его. Он надеялся, что убил этого гада.

Вид на место покушения на Гейдриха

Ян полетел вниз с горы — прочь от трамвая. Обернувшись, он увидел, что его пытается догнать Клейн. С револьвером в руке, медали прыгают на груди, колени скачут вверх-вниз, — он бежал за ним вслед. Через тридцать метров впереди у водосточной канавы стояла женщина с ведром. Ян подумал, что она, должно быть, мыла ступеньки крыльца и, услышав взрыв, вышла на улицу. Внезапно его правый глаз наполнился чем-то теплым и липким, капавшим на руль. Он увидел, что это — кровь. Сзади слышался шум толпы, как на бое быков.

Наполовину ослепший, он приближался к этой женщине, и метров за пять она вдруг бросила ведро прямо под велосипед.

Оно лязгнуло о переднее колесо, и на секунду Ян пришел в полное отчаяние. Он слышал, как она что-то кричит ему вслед.

Яну стало очень обидно. Его собственный народ пытается остановить его! Через сто метров впереди на дороге стояла еще одна женщина, по-видимому, привлеченная криками сзади. Он мог бы убить эту глупую дуру. Наезжая на нее, он выставил плечо, напрягся и столкнул ее в канаву. Оглянувшись, когда можно было не крутить педали, он увидел, что она лежит на земле. Небольшая группа пытавшихся его догнать людей осталась далеко позади и готова была прекратить преследование.

На дороге впереди не было никого. Ян засунул револьвер в карман, вытащил носовой платок и протер лицо. Затем, свернув платок, он приложил его к глазу, который сильно болел. Он увидел, что на нем нет кепки, должно быть, снесло с головы взрывом.

Разогнавшись на спуске, он легко проехал мост. Дорога была широкой. Несколько встретившихся пешеходов не обратили внимания на велосипедиста без головного убора, по-видимому, разбившего свой нос. Проехав через мост, он повернул по основной дороге направо. На ней почти никого не было. Через несколько сот метров впереди был дом в Либене семьи по фамилии Новотновы. Это было ближайшее место, где он мог надеяться получить помощь.

Господин Новотнов и его жена — оба работали в сопротивлении, и Ян с Йозефом не раз бывали у них. Их предупредили, что в течение этого дня может понадобиться помощь. Ян знал, как это опасно — прийти в таком состоянии. Но он не ожидал, что возникнут такие чрезвычайные обстоятельства, и у него не было выбора. Не мог же он ехать в Прагу с перепачканными кровью лицом и одеждой. И надо было поскорее избавиться от забрызганного кровью велосипеда.

Теперь ему встречались магазины, пешеходы вдали. Он остановился перед магазином обуви «Бата». Напуская на себя равнодушный вид, поставил велосипед у края тротуара, как будто собираясь зайти в магазин, а сам свернул на боковую улицу.

Их дом он знал. Толчком открыв калитку, быстро пошел по дорожке. Ян чувствовал, как кровь течет по его лицу, но руку с носовым платком держал опущенной — на случай, если кто-нибудь наблюдает из окна.

С мучительным нетерпением он нажал кнопку звонка. За дверью не было никакого движения. Он слышал, как громко звенит звонок, и долго держал палец на кнопке. Никакой реакции.

Никого нет. Тогда он почувствовал внутри прилив страха. Ему придется возвращаться за велосипедом и ехать до следующей явки — до дома железнодорожника — еще три километра. Надо было быстро найти укрытие.

С упавшим сердцем он отвернулся от двери, и в эту минуту госпожа Новотнова открыла садовую калитку и вошла. Он не говорил ни слова. Он не знал, что сказать. А она стала быстро действовать. Вставила ключ, открыла дверь, чуть ли не втолкнула его в дом.

— Что такое случилось? Ну у вас и лицо!

Ян вошел в комнату и сел. Он ощутил шок, и ему стало плохо. Он был совершенно подавлен — от шока, потери крови, боли и горького разочарования, вызванного осознанием их провала.

Ибо это был провал. Он видел, что оба нациста, как атлеты, выскочили из «Мерседеса». Если они и были ранены, то легко.

Автомобиль защитил их. Все, в чем он преуспел, — это получил горсть шрапнели в лицо! И это после всего того, как они рисковали, как все обдумали, рассчитали и спланировали! После всей подготовки и ожидания — они безнадежно провалили дело!

Он готов был заплакать.

Что же не вышло? Какого же черта не вышло? Почему Йозеф не стрелял? Он что — примерз к пулемету? Йозеф — не такой человек. Но что же не вышло? И что теперь с Йозефом?

— Я согрею воду, — деловым тоном сказала госпожа Новотнова. — Надо промыть ваши раны.

— Мы пытались достать Гейдриха, — унылым голосом сказал Ян. — Думали, Йозеф убьет его из пулемета. А он не стрелял.

Ни одного выстрела. Он стоял, а они проехали мимо — как будто он направлял на них водный пистолет. Я бросил гранату, но слишком поздно. Мы безнадежно провалились.

Госпожа Новотнова, казалось, его не слушала.

— Снимите пиджак, — сказала она. — И рубашку. Смотрите, вы ранены в грудь. Весь в крови. Надо сжечь всю эту одежду.

— Он был так близко, что мы могли бы плюнуть в него, — с горечью продолжал Ян. — У нас был пулемет Стена и две гранаты, и по револьверу у каждого, а мы его даже не поцарапали.

— И ваша рука тоже, — сказала госпожа Новотнова. — Из нее течет кровь. Боже, что вы с собой сделали?!

Подняв левую руку, Ян увидел на ней глубокую рану. Он только теперь понял, что ранен и в руку.

— Теперь давайте вашу рубашку, — сказала госпожа Новотнова. — И не говорите так, пожалуйста. Ведь вы остались живы и сможете побороться еще раз.

— Другого раза не будет, — сказал Ян. — У нас никогда не будет другой такой возможности. — Он подумал о всех тех людях, которые пытались помешать ему спастись, и сказал госпоже Новотновой:

— Это были чехи. Можно ли в это поверить? Наши соотечественники!

— Они не знали о том, что вы делаете, — тихо сказала она.

Но для него это не было утешением. Он рисковал жизнью, твердо веря, что помогает своей стране, а они при этом так вели себя.

Она выложила для него одежду, принадлежавшую ее мужу. У них был примерно одинаковый размер. Она зажгла топку котла, чтобы сжечь испачканные кровью вещи Яна.

— О, боже! — вспомнил вдруг Ян, — Велосипед! — Госпожа Новотнова посмотрела не него с удивлением.

— Я оставил велосипед у тротуара напротив магазина «Бата», — пояснил он. — Мне надо сходить за ним — и спрятать.

— В таком виде нельзя идти, — сказала она. — Вам надо снять эту одежду.

В это время пришла из церкви Индришка, ее четырнадцатилетняя дочка. Сначала ее немного испугал этот молодой человек с израненным лицом, который смотрел такими ужасными глазами, но мать успокоила ее. Девочка услышала разговор о велосипеде.

— Я схожу и приведу его, мама, — сказала она. — Никто не заметит. — Индришка была хорошей девочкой, милой и изящной, с темными волосами и большими глазами, которые с любопытством смотрели на окружающий мир.

Глядя на нее, Ян вспоминал того мужчину с палкой, двух полицейских, женщину с ведром и ту женщину, которую он сбил.

— Нет, — хрипло сказал он. — Ты слишком мала, чтобы впутываться в это.

— Хорошо, Индришка, — живо сказала ее мать. — Сходи и забери его. Он стоит перед магазином «Бата».

— У него руль в крови, — сказал Ян. — Не надо…

— Тихо укати его и ни с кем не разговаривай, — продолжала госпожа Новотнова. — Возвращайся обходным путем. Поставишь его в сарай на заднем дворе.

— Хорошо, мама, — сказала Индришка, и тихо закрыла за собой дверь.

Ян мучительно смотрел на госпожу Новотнову, а она только сказала:

— А теперь идите в ванную, снимите всю одежду и передайте мне через дверь. Я уже разожгла топку котла и все сожгу.

Индришка быстрым шагом по улицам вышла на главную дорогу.

Велосипед, как Ян и сказал, стоял у края тротуара, и рядом никого не было. Подойдя ближе, она увидела пятна крови на руле и на раме. Аккуратно взявшись за руль, она покатила его прочь. Сначала по главной дороге отошла от своего перекрестка, и некоторые прохожие, увидев ее заляпанный кровью велосипед, спрашивали: — Что, девочка, произошла авария? Кто-нибудь пострадал?

Индришка не отвечала. Со спокойным и безмятежным выражением лица она свернула с главной дороги в переулок, прошла еще несколько поворотов, хорошо ей известных, и подошла к дому сзади. Она поставила велосипед в сарай, прислонив к стене, и накрыла мешками, а затем вернулась в кухню. Мать просто ей сказала:

— Молодец. Теперь займись уроками.

А Ян погладил ее по голове своей нераненой рукой и сказал хриплым голосом:

— Спасибо, Индришка.

Он знал, что настоящие испытания теперь только начинаются.

И очень волновался, что с Йозефом.