Лейтенант Ян Кубиш.Диверсионная группа «Anthropoid»
Зимней ночью на высоте шестисот метров в небе над Чехословакией гудел огромный самолет «Галифакс». Четыре его винта взбивали низкое кучевое облако, гоня его назад вдоль мокрых черных бортов самолета. Стоя в холодном фюзеляже, Ян Кубиш и Йозеф Габчик не отрываясь смотрели вниз — на свою родину — сквозь открытый выходной люк, формой напоминающий крышку гроба.
Машинально они проверили состояние своих парашютов. Через несколько минут им предстояло броситься вниз, сквозь тьму — к земле, что лежала под ними. Они должны были стать первыми парашютистами, вернувшимися в Чехословакию. Их миссия была так уникальна и опасна, как никакая из замышлявшихся до сих пор.
Более высокий из двоих, Ян Кубиш, был двадцати семи лет от роду и ростом 180 сантиметров. У него были светлые волосы и глубокие серые глаза, которые пристально смотрели на мир из-под резко очерченных бровей. Уголки его твердого, но щедрого рта были насмешливо приподняты, и это придавало его лицу властный вид. Он обладал могучими плечами и телом атлета. Рукопожатие его больших и умелых рук было сильным. Но больше всего запоминались его глаза, они смотрели прямо, не на ваш нос или подбородок, а прямо в зрачки ваших глаз, с непосредственным и чистым любопытством.
Ян Кубиш летел к себе домой. Летел домой в середине войны, ставшей особенно ужасной вследствие дьявольского извращения изобретательского гения человека. Тех, кто молод сердцем, война еще более возбуждает разнообразием возможных приключений. Он летел домой, доставляемый прямо к порогу, как никакой другой воин в прежней истории, снабженный оружием такой силы, что в другом веке он мог бы легко завоевать любую империю.
Но несмотря на эти утилитарные механизмы насилия, его стремление к цели вызывалось в основном инстинктом первобытного происхождения. Он летел домой, наполненный чувством, которое выкристаллизовывалось в нем годами, — чувством ненависти, рожденной и вскормленной горьким опытом.
Годы войны теперь хорошо известны по документам, и, покопавшись в архивах, историки найдут немало случаев, когда отважные юноши и даже девушки сидели или стояли у открытого люка самолета, ревущего над оккупированной врагом территорией, готовые броситься вниз навстречу эксцентричным приключениям, подобным Гомеровой «Одиссее». Но мало кому пришлось пройти столь губительные испытания, как Яну Кубишу, и он, как никто другой, был предан одной идее, посвятил себя ей и был решителен в достижении цели.
Те люди, с которыми Ян Кубиш встречался в Англии, находили его вполне нормальным, приятным молодым человеком. В самом деле, очень мало кто знал, что он обладал одним физическим украшением, и этот факт врачи-психиатры и даже современные историки могут считать поучительным. Он был обезображен шрамами в весьма необычной манере. На его ягодицах были выжжены семь маленьких свастик. Выжжены раскаленным железом за три года до описываемых событий. Какова была их роль в формировании его характера, и какая доля ответственности за последующее всесожжение может быть связана с этими стигматами, определить сложно. Но, по-видимому, немалая. Во всяком случае, он этого не забыл. В ночных кошмарах он все еще чувствовал горение плоти и помнил свои муки и стыд. Из-за того сильного унижения он стоял теперь в этом качающемся самолете, летящем в небе над его собственной страной. Из-за его ненависти, родившейся в том испытании, он был отобран для выполнения этой специальной миссии. Из-за того, что он был глубоко пропитан желанием отомстить, его послали в Чехословакию, чтобы убить человека. Не любого человека. Не какого-нибудь немецкого часового с замерзшим носом, уныло охраняющего аэродром или склад оружия, а человека особой важности, человека, которого многие считали самым опасным зверем в гитлеровских джунглях.
Лейтенант Йозеф Габчик.Диверсионная группа «Anthropoid»
Стоя теперь рядом со своим закадычным другом Йозефом Габчиком и вглядываясь вниз с высоты шестисот метров сквозь темный морозный воздух, Ян, наверно, думал, где может находиться тот человек в эту декабрьскую ночь 1941 года. Под ними расстилалась равнина, с незапамятных времен разукрашенная полосками полей, покрытая тонким слоем снега с темными пятнами сосновых рощ.
Над теснящимися в кучу селениями, где поблескивали льдом темные колеи, оставленные телегами на дорогах, самолет загудел, и собаки, задрав морды, зарычали в ответ и показали белые щелочки в глазах.
Жители в своих домах беспокойно ворочались во сне, горло перехватывало расслабляющее чувство страха. В эти дни было всегда страшно на улице, страх душил и пронизывал как сеющий снег. Страх не могли разогнать ни дневной свет, ни зимнее солнце. Этот самолет, летящий низко над головами, был угрозой, вызывающей сухость во рту, заставляющей сердце ускоренно биться, и человек инстинктивно прижимался ближе к жене, ища где теплее и безопаснее, стараясь не слышать механический гром в небе.
Ян тоже боялся. Он был охвачен каким-то болезненным страхом, выросшим в томительном путешествии от английского аэродрома. С этим чувством знакомы и летчики и парашютисты. Это страх, который приходит ночью в темноте над вражеской территорией. Это страх, который приходит от понимания того, что спокойствие должно вдруг смениться акцией насилия, что начинается что-то неизбежное, что запросто может вас погубить.
Стоя в ожидании прыжка, Ян познал все эти страхи. И даже ощущение твердой руки Йозефа на плече, рядом с тугой пряжкой парашюта, не уменьшало их. Йозеф Габчик прыгал вместе с ним. Он делил с ним все трудности и опасности. Это было особое товарищество, проверенное временем и испытанное опасностями войны, прошедшее через чрезмерные возлияния и успехи у женщин, выдержавшее скуку длинных вечеров под чужим небом, укрепленное превратностями и радостями совместного проживания. Теперь их дружбе предстояло самое строгое испытание.
Через несколько секунд светящиеся кнопки-транспаранты переключатся с красного цвета на зеленый, и Ян бросится в ревущий поток воздуха, гонимого вдоль фюзеляжа четырьмя тарахтящими винтами. Он старался думать, что фактически это — просто работа, которую надо сделать, миссия, которую надо выполнить. Чтобы побороть чувство страха, Ян попытался сосредоточиться на ненависти к тому человеку, которого им предстоит найти. Он пристально всматривался вниз, в темноту, как будто стараясь отыскать его там.
Это был корень зла — человек, от которого распространялся страх. Сейчас он наверняка спал, спал легко, распростершись рядом со статным белым телом своей жены, в большом помещичьем доме в нескольких километрах от Праги. Наверно, видел сны. А если в его снах и были какие-то предчувствия, то почти наверняка он ничего не знал о том, что высоко в небе летят два человека, прибывшие в качестве его убийц.
В наушниках, встроенных в шлем капитана авиации Канадских ВВС, вдруг раздалось шипение, и сквозь атмосферные помехи прорвался голос штурмана:
— Здесь, командир! Будем над зоной выброса через пять минут.
Это было опасное путешествие. Над Дармштадтом немецкие истребители отрезали их от ночного неба. Пришлось пережить несколько рискованных минут, прежде чем удалось оторваться от них. Но капитан авиации знал, что еще хуже дела тех людей, что одетые в штатское, с нацепленными парашютами ждут в хвосте. Он знал, что это уже третий полет над Чехословакией, когда они пытаются сбросить парашютистов.
— Хорошо! — сказал он и затем повысил голос, чтобы передать эту информацию сержанту-диспетчеру, находящемуся в фюзеляже.
— Понял, Сарж? Сейчас у тебя красный. Даю зеленый через пять минут. Надеюсь, первый из двух у тебя готов?
Глаза сержанта-диспетчера мигнули из фюзеляжа в знак подтверждения. Голос в наушнике, щелкнув, окончательно отключился. Капитан выключил связь, обернулся к Яну Кубишу и показал ему правую руку с поднятым большим пальцем, при этом широко растопырив пальцы другой руки.
Ян кивнул и почувствовал, как Йозеф ободряюще похлопал его по плечу. Он оглянулся и посмотрел на остальных, сидящих на полу с ослабленными лямками парашютов. Все они были его друзьями, он проходил подготовку вместе с ними. Бартош, Валчик и Потучек прыгают позже. Их миссия совсем иная. Они должны восстановить связь с Англией. В их контейнерах упакованы радиопередатчик и радиоприемник, необходимые для выполнения этой задачи.
Странно было думать, что этот самолет сбросит первых чехов в их страну со времени начала войны. Как их там примут после приземления? Они много говорили об этом между собой в последние несколько месяцев. И вот этот момент, о котором было столько возбужденных предположений, совсем близок.
Валчик улыбнулся Яну и ободряюще поднял вверх большой палец. Лейтенант Альфред Бартош поднял руки над головой в боксерском рукопожатии. Радист Потучек с серьезным видом отдал честь. Если счастье на их стороне, они все встретятся снова где-нибудь в Чехословакии. Если нет, чтож, по крайней мере, они будут лежать в родной земле.
Ян не был уверен в правильной реакции мышц своего лица и поднял руку в ответ на их жесты и пожелания удачи. Он повернулся, чтобы посмотреть на красный свет.
В это мгновение лицо сержанта-диспетчера из розового стало пепельно-серым, и Ян понял, что включился зеленый. Он услышал восклицание «Пошел!», чуть помедлил, готовый к прыжку, и затем, напряг мышцы, как их учили, бросился вниз в темный выходной люк. Воздушный поток от винтов самолета задрал его ноги вверх, и какое-то мгновение он лежал вдоль этого потока как доска. Хвост самолета проплыл сверху, похожий на тело гигантского черного кита. Стропы парашюта вытягивались за ним в трепещущийся шелковый орнамент. Затем, с сильным хлопком, воздух ударил в купол и толчком раскрыл парашют. Купол полностью раскрылся, наполнился воздухом, задышал и повис, будто подвешенный к ночи с безграничным изяществом.
Раскачиваясь, Ян посмотрел вверх и разглядел сзади в темноте силуэт парашюта Йозефа, также раскрывшийся в небе, а еще дальше за ним появился парашют, несущий мешок с их оружием и провиантом. Рев мотора «Галифакса» стал тише и напоминал жужжание ночного жука. Ян, усевшись в свое ременное сиденье, уцепился за стропы над головой и стал смотреть вниз, пытаясь различить очертания земли. Он видел белизну снега и чувствовал, как пощипывает мороз.
Это были минуты чистого волшебства и покоя, знакомые каждому парашютисту, минуты, отделяющие шумный, головокружительный, ветреный бросок из самолета от болезненной реальности удара о землю. Ян скорее чувствовал, чем видел приближающуюся ему навстречу землю и напрягся в ожидании удара.
Снег был твердый, промерзший, и его ноги процарапали землю с металлическим скрежетом. Он сделал кувырок, перевернулся на спину, ударившись при этом об алюминиевую коробку механизма парашюта, выдернул ноги из лямок, стряхнул оснастку с плеча, и свободный от напряжения шелковый шатер свалился в мягкую кучу на земле.
Ян встал, его била легкая дрожь. Головокружение, которое он испытывал в самолете, прошло. Он сделал глубокий вдох, задержал дыхание и прислушался, пробуя воздух, как зверь, вынюхивающий опасность. Видно было не много. Было очень тихо. Даже шум самолета замер в отдалении. Снег лежал на почве тонкой замерзшей коркой. Довольный тем, что его никто не заметил, Ян отправился на поиски Йозефа.
Если бы нацисты узнали о возвращении Яна Кубиша на свою родину, то они вряд ли проявили бы к этому событию повышенный интерес. За годы их жестокой власти они приобрели большой опыт борьбы с диверсантами и врагами рейха и были уверены, что умеют справляться с такими неприятностями. Война была почти выиграна, и побеждали они методами, которые им представлялись безотказными. Нацисты свято верили, что посредством крайней, зверской жестокости можно покорить весь мир, и для достижения этого они стремились принять на вооружение все возможные способы устрашения. Они знали, что насмешка является мощным оружием. Они верили, что выжечь семь свастик на заднице молодого революционера достаточно, чтобы охладить его решимость. В самом деле, кто станет хвастаться таким «боевым ранением»?
Они не подумали, что на протяжении истории святые и садисты, революционеры и убийцы часто бывали подвигнуты на свои подвиги именно губительными испытаниями подобной силы.
Они не понимали, что беспредельно унизить человека, лишить его человеческого достоинства — еще не значит уничтожить его. Да, это делает человека другим. И Ян Кубиш изменился.
Он уже не был тем застенчивым деревенским парнем. И никогда уже не будет полным надежд неопределившимся патриотом. Они посвятили его в ненависть. Он стал человеком, охваченным духом дикой ярости. Он стал одержимым, как ведьма в Средние века.
Человеком, который от лица нацистов правил Чехословакией в тот момент, когда нога Яна Кубиша впервые коснулась этой земли, был генерал СС Рейнхард Гейдрих, истинный и законченный палач, которого позже, в один достопамятный момент, Гитлер назвал «человеком с железным сердцем».
Теперь, когда в наших руках имеются документы, стало ясно, что Рейнхард Гейдрих был не только одним из самых могущественных людей во всей Германии, но и одним из самых страшных. Он контролировал тайную полицию внутри гестапо, её архивы и аппарат террора, известный под названием РСХА. Наряду с другими своими деяниями, эта организация ответственна за уничтожение более шести миллионов евреев.
Все полицейские силы Германии были наводнены людьми Гейдриха, напрямую связанными с его канцелярией в Берлине. В Берлине у него была еще и специальная организация под его исключительным командованием «Сигнал» — группа специально обученных головорезов, которые похищали, убивали или мучили людей без колебаний и лишних вопросов. Очевидно, что его втайне побаивались и Гитлер, и Гиммлер. Вальтер Шелленберг, ставший позже руководителем германской разведки и много лет проработавший под началом Гейдриха, утверждал, что Гейдрих был тем скрытым стержнем, вокруг которого вращался нацистский режим, истинным кукловодом третьего рейха.
Когда 27 сентября 1941 года в Праге Гейдрих принял должность рейхспротектора Богемии из рук больного барона фон Нойрата, он был на вершине власти. Его задача — целиком и полностью привести непокорную Чехословакию в нацистский лагерь.
С целью убийства именно этого человека в Чехословакию прибыли два простых парня: один — крестьянин из Моравии, другой — слесарь из Словакии.