Прежде чем они начали обшаривать Нойдорф в поисках местного питейного заведения, Штефырца доложил, что раз им нужно что-то похожее на пивную, то он знает, где она находится. Или подозревает, что в том месте немцы собираются, чтобы попить пива. Когда он пробирался к «хозяйственному зданию», заметил, что на площади под главным здесь домом, которое отличалось от прочих размерами и двумя колоннами на фасаде, что-то происходило. В полуподвальном помещении горел свет и слышались голоса. Мишка не стал приближаться к нему и узнавать, чем именно заняты немцы в это позднее время, опасаясь, что его могут заметить. А теперь вот вспомнил.

Если голоса и свет, то это очень похоже на мужской кабачок. Смущала, правда, расположенность предполагаемого злачного места. На площади, да еще под главным зданием («ратуша», вспомнил Евгений, так это в Германии называется, городской совет). Но в любом случае посмотреть стоило.

Во всей деревне царила ночная тишина, а вот в полуподвале ратуши, окна которого действительно светились, шумели изрядно. Раздавались выкрики, играла музыка. Там явно происходило какое-то веселье. Но звуки доносились приглушенно и на краю площади, где укрылась группа, их было еле слышно. Жителей окрестных домов они побеспокоить не могли. Очевидно, звукоизоляцию устроили очень хорошо.

Добраться до здания представлялось непростой задачей. Площадь освещали целых три уличных фонаря, и хотя они не были такими уж яркими, света давали достаточно, чтобы заметить человека, пытающегося приблизиться к ратуше с любой стороны.

И все же рискнуть представлялось необходимым. Как иначе узнаешь, что там происходит? Миронов распорядился:

— Михаил, Портос — по краям площади. Леня — со мной. Только очень быстро!

Штефырца и Монастырев заскользили, прижимаясь к стенам домов — палисадников здесь не имелось — и огибая площадь, а Евгений и Леня, выждав несколько секунд, бесшумно рванулись вперед и спустя буквально мгновение уже были у цели.

Лунный серп сегодня светил не очень ярко, фонари создавали тени, и в одной из них спрятались два человека, слившиеся со стеной ратуши. Они не шевелились минут пять, все время ожидая, что вот-вот распахнется какое-нибудь окно и раздастся голос, вопрошающий, кто это там бегает ночью по площади?

Но, кажется, немцы и вправду спали, потому что никак не отреагировали на бросок чужаков. Теперь можно было приступать к разведке. Евгений опустился на четвереньки и подобрался к ближайшему оконцу. Оно находилось невысоко над землей, всего сантиметрах в пятидесяти, так что вставать или карабкаться к нему не требовалось. Несмотря на близость к земле (хотя площадь, как и улицы, была вымощена булыжником, у стен ратуши имелась узкая полоска травы), стекло в окошке словно только что вымыли, такое оно было чистое и прозрачное. Миронов осторожно высунул за край голову и всмотрелся в происходящее внутри.

Он не отрывался от окна долго. Потом отполз назад и шепнул Шишову:

— Загляни!

Тот послушно глянул. Сначала ничего не понял, а потом просто остолбенел. Что же выходит? Они, словно последние дураки, пробираются по джунглям, проникают в эту странную деревню, ломают голову, как спасти двух несчастных американских киноактеров, собираются в случае опасности все здесь взорвать и разнести, а в это время «два несчастных актера» дуют пиво и веселятся вовсю! В углу подвальчика на небольшом помосте Руфус Трули, надежда Голливуда, почти двухметровый гигант с широкими плечами и белоснежной улыбкой, словно заправский тапер наяривал на пианино развеселый мотивчик, а еще одна кинодива — Мегги Баркли в нижнем белье, состоящем из какого-то корсета и ярко-красных чулок на подвязках, пела, совершая при этом недвусмысленные телодвижения. Довершали картину дурацкий котелок на голове у Трули и раскачивающиеся в такт музыки местные бюргеры. Немцы еще и ухитрялись подтягивать, стукая при этом донышками кружек о столы.

Наверное, здесь собралось все взрослое население Нойдорфа, не считая молодежи и стариков. Этих Леонид в зале не увидел. За мощными столами, уставленными литровыми пивными кружками, сидели упитанные румяные мужчины, хорошо, но простовато одетые. Жизнь в глуши не располагает к изысканным нарядам. Одежда должна быть в первую очередь надежной и удобной, а потом уже красивой. И было их много. Человек сто, а может, и больше. Звукоизоляцию здесь и впрямь сделали отменную. Мужики, наверное, орали во всю глотку, подпевая Мегги, но ее голоса сюда не доносилось и что она поет, понять было нельзя. Разобраться же в диком реве публики вообще не представлялось возможным. Бряканье пианино, по клавишам которого изо всех сил лупил Руфус, все же иногда прорывалось. «Усилитель стоит, что ли?» — подумалось Шишову. Мысль эта была неуместной сейчас, но она вполне соответствовала абсурдности происходящего в подвале.

Он, наконец, оторвался от оконца и повернулся к командиру. Миронов сидел, прислонясь спиной к стене, и смотрел в небо. Леня сел рядом.

— Джонни би гуд, — сказал Евгений меланхолично.

— Что? — не понял Шишов.

— Песня такая, — пояснил Миронов. — Это ее Мегги поет.

— Никогда не слышал, — признался Леонид. — Понять же ничего нельзя, так орут!

— Я понял, — вздохнул Евгений. — Она ведь по-английски поет, а они подпевают по-немецки. Что делать будем?

Шишов задумался. Потом еще раз заглянул в окно.

— А знаешь, командир, — начал он нерешительно. Потом, уже тверже, сказал: — Не похоже это на дружескую вечеринку и угощение заезжих знаменитостей!

— С чего ты взял? — все так же меланхолично спросил Миронов. — Видел же, веселятся, пиво пьют, песни распевают.

— Не похожи наши американцы на счастливых гостей. Не так гости выглядят! Я специально еще раз посмотрел. Эта Мегги чуть не плачет и, по-моему, жутко боится. А ее дружок, хоть и здоровяк, аж скорчился за пианино.

— Да-а? — протянул Евгений. — А ну-ка, дай поглядеть!

Он опять припал к окну и на этот раз не отлипал от него гораздо дольше, так, что Леонид стал побаиваться. Вдруг кто-то из веселящихся в погребке сейчас посмотрит вверх и увидит в окне изумленную физиономию его командира? Но все обошлось, Миронов опять сел к стене и сильно потер ладонями лицо. Помолчал и, наконец, сказал:

— Знаешь, ты, похоже, прав. Местные точно веселятся. А вот гостям не до смеха. Может быть, и не наврали наши пленные.

— Так что делать будем? — чуть не подскочил с земли Шишов.

— Ждать, — сказал Евгений. — Только не здесь. Давай-ка с площади убираться.

Они перебежали к стене дома, подождали, пока вернутся остальные, которые караулили ратушу.

— Значит, так, — сказал Миронов. — Американцы есть, они там публику развлекают. И делают это не по своей охоте. Они именно пленники, а не гости. Поэтому, скорее всего, обряды посвящения и прочие хреновины все же должны состояться. Но — не сегодня. Вряд ли эта упившаяся кодла способна сейчас маршировать с факелами и орать «Хайль Гитлер!». Завтра будут посвящать. А это значит, что ночь у нас в запасе есть. Сейчас возвращаемся к тому сараю, где их раньше держали, и ныкаемся, дожидаясь, пока назад не приведут. Скорее всего, так и будет. Чего им с рабами церемониться? Потом займемся освобождением и отходом. Мишка, остаешься здесь и внимательно за всем наблюдаешь. Когда поведут — быстрее них доберешься и доложишь. Все остальные — подъем и вперед!

У Анхеля осталось после всех приключений только шесть человек, не считая индейца-кечуа. Он понимал — этого мало, чтобы штурмовать немецкую деревню, но что он мог поделать? Дополнительных бойцов потребовать у хозяина нельзя. Во-первых, сеньор Гутиеррес разозлится так, как никогда еще не злился, и чем это закончится, предположить не мог никто. Даже сам дон Виктор. А во-вторых, настоящих, способных воевать серьезно людей просто негде было взять. Но те, за кем бандиты гнались все это время, были здесь, в поселке! Их надо выковырнуть оттуда и перебить, доставив хозяину головы мерзавцев, посмевших уничтожить его лабораторию.

Как это сделать? Лежа в кустах и разглядывая странную деревню, Анхель ломал голову. Вооруженная охрана на въезде и выезде, бетонные стены, перекрывающие улицы. И много крепких мужчин, которые наверняка умеют обращаться с оружием.

Сумерки сгущались, скоро должна упасть ночь. Может быть, попробовать проникнуть в деревню под покровом темноты? И где там искать нужных ему людей? Уничтожить такой поселок, как он сделал с индейской деревушкой, Анхель никогда не решится. Индейцы — это одно, а белые люди — совсем другое. Нет, штурмовать нельзя.

А вот захватить заложников можно. Надо только подождать, когда кто-нибудь выйдет за периметр, отловить, допросить и потом использовать для обмена. Шанс слабый, но он все же есть.

Выставив двух человек наблюдать за въездом, Анхель отыскал место посуше и решил подремать. Ноги и зад, натруженные ездой на лошади, болели невыносимо. Им нужен был отдых.

Капитан Митчелл со своими подчиненными добрался до Нойдорфа уже в темноте. Вот так шли, шли по лесной дороге и вдруг в разрыве лесной чащи заблестели огни. Группа скрылась в джунглях и, подобравшись ближе, стала изучать поселок. Привязанный к дереву Михель слышал шорохи, раздававшиеся поблизости, но голос подать не решался. Он был трусом с самого детства, потому и бросил свой «фауст», когда увидел первые русские танки. Трусость помогала ему всю жизнь. Но пути судьбы неисповедимы. Когда-то эмигрировав из полуразрушенной Германии сюда, на спокойный южный континент, он посчитал, что наконец обрел пристанище. Случайно встреченный в Буэнос-Айресе школьный приятель посоветовал перебраться в Боливию и даже дал рекомендации к надежным людям. То, что Михель не совершал никаких военных преступлений, к делу не относилось. Он немец, а немцы в чужой стране должны держаться вместе! Эмигрант покорно согласился со словами приятеля и поехал сначала в Ла-Пас, а потом и сюда, в начинавший тогда строиться Нойдорф.

Поначалу все было действительно мирно и спокойно. Они работали, они создавали кусочек фатерланда на этой дикой и щедрой земле. Но по прошествии довольно короткого отрезка времени появились какие-то новые люди с военной выправкой, и жизнь колонии изменилась. Порядок в ней был и раньше, но теперь он стал военным. Жизнью управлял не бургомистр, а комендант. Нет, деревня не стала концентрационным лагерем. Но… Проводились лекции о величии арийской нации и упражнения с оружием. Слава богу, не случалось изнуряющей строевой подготовки! Так, редкие построения группы самообороны на площади в дни государственных праздников рейха. Молодежь воспитывали в духе любви к исторической родине и фюреру. Здесь никто не верил, что вождь нации покончил жизнь самоубийством в мае 1945 года, как об этом врали буржуазные газеты и радио. Все были уверены, что Адольф Гитлер спасся из окруженного Берлина и сейчас находится где-то здесь, в Латинской Америке. Он готовит свое триумфальное возвращение, копит силы и собирает вокруг себя самых преданных людей. Об этом впрямую говорили те важные лица, которые периодически приезжали в Нойдорф и читали лекции местному населению. Фюрер жив, и все как один должны быть готовы в определенный день и час выступить в победный поход.

Впрочем, буржуазные газеты сюда попадали нечасто. Раз в неделю выходила местная газетка на одной странице. Она называлась почти как главная газета рейха «Зюдлихер фелькишер беобахтер» — «Южный народный обозреватель». Печатались в ней заметки из жизни колонии и передовые статьи о германской истории. Молодежь должна была знать родину предков, а старшие не имели права эту родину забывать.

Иностранное радио почти не слушали. Несмотря на то, что Нойдорф располагался в испаноязычной стране, знание местного языка не поощрялось. Разумеется, те, кто осуществлял связи деревни с внешним миром, испанским и английским владели. Но круг этих людей был очень узок и строго очерчен. В маленькой школе преподавали только немецкий язык и его диалекты. Основным предметом была все та же история Германии. Правда, немного давали всемирную историю и географию. Специальным дисциплинам: химии, физике, математике, биологии обучали практические специалисты и только тех, кто имел способности к этим наукам. Специалисты сами отбирали себе учеников и делали упор не на теорию, а на практику. Ведь кто-то должен заменить их, когда придет время и наступит старость?

Постепенно, с годами пафос лекций и передовиц в газете снижался, энтузиазм гас. О любимом фюрере перестали говорить. Никто просто не поднимал тему, хотя все понимали, что каким бы великим ни был вождь, но и он смертен. Даже если Гитлер благополучно эвакуировался из Берлина, прошло достаточно много времени, чтобы умер даже самый из самых долгожителей.

Несмотря на это, режим в Нойдорфе оставался прежним. Жители его старались не растерять ни крупинки из воспоминаний о своей родине. Даже сигареты, которые здесь делал герр Клозер в своей маленькой мастерской, носили название «Юно».

Многое, конечно, привозилось из большого мира. Например, ткань для одежды, кожа для обуви. Продукты — все свои. Их производили на месте, в количестве, достаточном для пропитания живущих в деревне. Скрытые в джунглях поляны засевались пшеницей, ячменем, кукурузой, фасолью. Имелись общественные огороды и сады, но если кто-то хотел разнообразить свой стол, не возбранялось возделывать собственный маленький огородик. Работала маленькая пивоварня и спиртоперегонная лаборатория. И пиво, и корн получались отменные.

Собственных денег в Нойдорфе не водилось, ни к чему они были. А вот для закупок необходимых товаров у руководства всегда деньги имелись. Откуда они брались — простой народ не знал, да никто и не спрашивал. Излишнее любопытство приводит к чрезмерным хлопотам. Может быть, присылали из-за рубежа, а может… Ходили слухи, что тут нечисто, но никто эти слухи не поддерживал и не опровергал и они затухали сами собой.

Шли годы, а в Нойдорфе все оставалось по-прежнему. Иногда некоторые молодые люди, поговорив о чем-то с очередным эмиссаром, приехавшим рассказать, что творится в мире, прощались с родными и уезжали. Поначалу от них приходили бодрые письма, потом переставали. Родители вздыхали: у сынка теперь своя жизнь, взрослая. Дай ему бог счастья! Ведь перед тем, как письма переставали приходить, дети сообщали, что у них все хорошо, они собираются в длительную командировку с последующим повышением по работе. Видимо, они получали это повышение, потому что ни один не вернулся назад. И действительно, что молодому, полному сил и здоровья парню делать в такой глуши, как Нойдорф?

Но таких было немного, двое-трое в год. Остальные, которых, если честно, тоже можно было пересчитать по пальцам на двух руках, обязательно проходили службу в штурмовом отряде под руководством герра Пфайфеля, бывшего, как кое-кто помнил, шарфюрера СС. Достигнув определенного возраста и пройдя обряд посвящения, они становились полноправными защитниками своей деревни и будущими солдатами вермахта. До посвящения никто из юнцов не имел права посещать мужские собрания, пить пиво и курить.

Обряд тоже был делом темным. Основная масса жителей не знала, что там происходит. Руководили всем комендант герр Штробель и все тот же Пфайфель. Мальчишки на ночь уходили с ними куда-то в джунгли и возвращались лишь утром, бледные, но гордые до невозможности. И на все расспросы отвечали только: «Я стал мужчиной!»

Михель и его закадычный приятель Людвиг уже сильно постарели. Больше всего на свете они любили сидеть вдвоем в охотничье хижине, пить пиво и разговаривать между собой о былых времена. Нынешняя жизнь была им неинтересна. Пусть молодые совершают подвиги и уходят в дальние походы. Им, двум старикам, уже ничего не нужно. Была бы кружечка доброго пива, трубка, да товарищ рядом. Жизнь подходила к своему закату.

Но сейчас Михелю очень хотелось пожить еще немного. Те люди, что оставили его привязанным к дереву, не показались такими уж страшными. Он надеялся, что когда они закончат свои дела в деревне, то вернутся, чтобы развязать его. Поэтому, когда вокруг стали раздаваться таинственные шорохи, он испугался. Пришли другие чужаки, а эти могут оказаться не такими уж благодушными. Он твердил про себя: «Молчи, Михель, молчи!» — и покрепче сжимал зубы, чтобы не выдать себя даже дыханием.

А капитан Митчелл в двадцати шагах от него изучал в бинокль незнакомую деревню и раздумывал о том, что предпринять. Его бойцы могут проникнуть на эту закрытую со всех сторон территорию. Их этому учили. Но что делать дальше? Где искать тех, кто ему нужен, и как, в конце-концов, они выглядят? Тот немец, которого они допрашивали в домике, не смог сказать ничего определенного. Четыре человека, вооружены, одеты в такие же комбинезоны, как и у него. Говорили по-английски, один знал немецкий. Если это немецкая колония и таинственная четверка отсюда, то все должны были общаться на немецком. Логично? Но если они не отсюда, то зачем проделали столь долгий путь? Кто послал их? Кроме того, где они находятся сейчас? Уже в деревне, или так же, как и группа «А», залегли на окраине и выжидают? Ничего не известно. Неужели эти штабные крысы, которые отдали ему приказ на преследование и уничтожение, не могли сообщить хоть чуточку больше информации? Будь они прокляты! Остается только ждать и наблюдать.