В Куито, с кубинского узла связи он доложил обо всем начальству в Луанде. Надеялся, что последует приказ дожидаться самолета и возвращаться в столицу. Да, самолет ожидать приказали. Но лететь предстояло… в Лубанго! Хороший, практически курортный городок, тоже на юге страны. Там следовало сидеть в военной миссии до поступления новых указаний.

— Вот новые новости, — ворчал Евгений себе под нос, разглядывая листок с радиограммой. — Какого черта мы в этом Лубанго забыли? Или и там унитовцы кого-нибудь украли?

На парней из его группы сообщение о том, что перелет в Москву откладывается на неопределенное время, не произвело никакого впечатления. Все они были людьми опытными, знали, что начальству всегда виднее и перечить ему не след. Один Шишов хоть как-то выразил свое отношение:

— Всегда мечтал побродить по Африке на манер Ливингстона или Гумилева.

На что Боря Оруджев фыркнул:

— Да уж, побродишь там! Запрут в миссии, и будем сидеть, политинформации слушать, да на утренние построения ходить! Знаем мы эти военные миссии. Обязательно ведь во главе какого-нибудь дуболома поставят!

Он как в воду глядел. Но отрицательные эмоции были потом. А сначала Лубанго показался им почти сказочным городком, с аккуратными домиками, ни один из которых не походил на соседний, очень зелеными улочками, а главное — огромной статуей Иисуса Христа, крестообразно раскинувшего руки на вершине горы.

— Во, блин! — восхитился Оруджев. — Почти как в Рио! Только ростом здешний Христос чуть поменьше.

Борьке поверили, в Бразилии он однажды побывал. А Миронов был только проездом. Но Христа, вознесшегося над городом, видел. Конечно, местная статуя была не чета бразильской: меньше размерами, облупленная. Но все равно смотрелась она очень величественно. Молодцы, португальцы, умели обустраивать себе жизнь в колониях! Вот только не смогли эти колонии сберечь. Когда у них случилась так называемая «апрельская» революция и пошли внутренние разборки, взяли, да и махнули на колонии рукой: дескать, сами возитесь со своими заморочками! Заморочек в той же Анголе действительно хватало. Подзуживаемые социалистическими странами, оппозиционеры и просто партизаны не давали покоя колонизаторам, гадили им, как могли, надеясь, что, получив независимость, развернутся во всю ширь и сделают страну если не великой, то уж точно процветающей.

А потом передрались из-за власти, и теперь уже который год идет эта грязная гражданская война, которую, кстати, в официальных документах таковой не называют. Поскольку тогда реки международной гуманитарной помощи могут мгновенно иссякнуть. Хотя та же международная общественность просто закрывает глаза на факт реального существования этой войны. Как иначе назовешь положение, когда по большинству автодорог в стране невозможно проехать, не напоровшись на засаду или мину, а обочины густо усеяны останками сгоревшей техники, и если колонна все-таки выходит «из пункта А в пункт Б», то она со всех сторон охраняется бронетранспортерами и напичкана вооруженными солдатами. Большинство же грузов перевозится воздушным путем. Отряд «Ан-12», раскрашенных в цвета «Аэрофлота», ежедневно переносит из столицы в провинции тонны всего, чего угодно: от пятилитровых бутылей испанского и португальского вина, немецких лекарств от малярии и югославской тушенки, до автоматных патронов и авиабомб в предохранительных решетчатых коробах. Иным способом доставить грузы практически невозможно. И для этого можно подобрать иное название, кроме гражданской войны? Не смешно…

Лубанго, центр провинции Уила, и впрямь раньше был курортным местечком. Здоровый климат, прохладный воздух по ночам даже летом, много зелени. Войск здесь дислоцировалось довольно большое количество. Дальше к югу, в сторону Намибии располагались несколько бригад, подпираемых сзади кубинскими подразделениями. В таком порядке был свой расчет. Юаровцы, когда им в очередной раз надоедали мелкие налеты намибийских партизан из СВАПО, имевших свои базы на территории Анголы и поддерживаемых правительством этой страны и советскими военными советниками, бросались в погоню, шутя разгоняли одну из ангольских бригад. Но далее этого дело не шло — перед разогнавшимися расистами оказывались порядки кубинцев. А как ребята с острова Свободы умеют воевать, юаровцы слишком хорошо помнили. Поэтому, поворчав и поугрожав, они убирались восвояси, прихватывая трофейную технику, брошенную анголанами практически в идеальном состоянии. Разогнанная бригада формировалась заново. Так все и шло своим чередом. Рутина.

Советская военная миссия находилась почти в самом центре Лубанго. Пятиэтажное многоквартирное здание, отрезок улицы перед ним и навес, под которым парковались автомобили советников и специалистов, окружала бетонная стена в полтора человеческих роста. Рассказывали, что при португальцах здесь был… публичный дом! Никто точно не знал, правдива эта байка или нет, но в пользу нескромной версии говорил бар «Наполеон», расположенный на первом этаже и навечно закрытый. Еще по одной легенде закрыли его после взрыва гранаты, нечаянно уроненной подвыпившим кубинцем. В любом случае, бар не использовался ни по прямому назначению, ни по какому-либо другому. Поскольку дисциплина в миссии царила, как в каком-нибудь закрытом советском военном городке. Оруджев оказался прав на все сто процентов. Старший военный советник полковник Ганкалко (в первый же день заработавший от Штефырцы кличку Гавкалка) постарался установить в миссии порядки осажденного гарнизона.

Утро начиналось с обязательного построения. Пройдясь перед шеренгой подчиненных, одетых кто в камуфляж ФАПЛА, кто в местную офицерскую форму, но без погон, а кто и в гражданское, и, окинув окрестности орлиным взором, Гавкалка милостиво командовал марш на политинформацию. Все собирались в небольшом зале, и сначала дежурный офицер зачитывал вести с Родины, снятые им ночью с радиоприемника, а потом один из переводчиков сообщал новости местные, тоже полученные по радио. «Домашние» новости были обычными, а вот местные — весьма скудные. Среди переводчиков даже появилось такое развлечение: «Кто придумает новость пооригинальнее?». То есть среди обычного ангольского официоза нет-нет, да и появлялось жемчужное зерно, придуманное лихим «переводом». Ну, например: «Ангольским правительством заключено соглашение с пивоварами ГДР о поставках в Анголу высококачественных материалов для производства знаменитого на весь мир немецкого пива. Завод будет построен в окрестностях города Уамбо. Ранее пивоваренные компании ФРГ отказались от поставок в Анголу своих пивоматериалов». Естественно, все это было бредом от первого до последнего слова. Но ничего, переводчикам такие шуточки сходили с рук, поскольку старший военный советник португальского языка не знал, а потому опровергнуть сообщение не мог.

Бывало, что проходило и не такое. Например, сообщение о подготовке к строительству завода по… производству консервов из лебяжьей печени. Гавкалка забеспокоился, было, но очередной «политинформатор» преподнес новость таким честным голосом, что полковнику ничего не оставалось, как с умным видом проглотить «дезу». А с другой стороны — кто их, этих анголан знает? Может, и вправду, такой завод собрались строить.

Короче, народ развлекался, как мог. Постоянного пьянства не было из-за дефицита спиртного, но выпивали все. По чуть-чуть. Особенно, когда приходил «борт» из Луанды и привозил заказанные в тамошней миссии продукты: нежинские огурчики в банках, грузинское варенье из грецких орехов, финское баночное пиво «Синебрюхофф» и, конечно же, водку. Была она вся в экспортном исполнении, в красивых картонных коробках и очень советниками ценилась. Местное население, если выпадала возможность выпить чего-то фирменного, предпочитало виски «Принц Чарли», в немереных количествах поступавшее в Анголу как часть гуманитарной помощи.

Кое к кому из советников приехали даже жены. И если у мужей было хоть какое-то развлечение — их ежедневная работа, то супруги просто изнывали от скуки. Большое распространение среди них получило плетение различных финтифлюшек из сизалевой бечевы, мотки которой советники, подзуживаемые звереющими от безделья женами, добывали всеми правдами и неправдами.

При миссии имелся небольшой огородик, но работать на нем было привилегией жен только старших начальников. Прочие же дамы, не «высшего света», довольствовались лишь наблюдением за увлекательным трудовым процессом.

На крыше миссии была оборудована радиорубка для связи с бригадами и центром, а также кинозал под открытым небом. Фильмы привозили из Луанды, и были они сплошь советскими, да еще и идеологически выдержанными. Глупых, пустых комедий не показывали, только что-нибудь патриотическое, боевое. Но народ был рад смотреть и это, за отсутствием телевидения. В столице можно было принимать местные передачи, а для этого из отпуска нужно было привезти портативный аппарат, типа «Юности». В провинции же телевизор нельзя было смотреть по определению.

Вот в такую миссию команду Миронова и привезли из аэропорта. Отвели им небольшой флигелек, стоявший немного на отшибе. В нем обычно селили на несколько дней приезжавших из бригад — строго по вызову Гавкалки! — советников. Минимум удобств, но из крана хотя бы бежала вода, а в туалете работал унитаз. Своими силами персонал миссии построил баню, работавшую по субботам. Парились в ней с эвкалиптовыми вениками, благо этих деревьев в окрестностях Лубанго было с избытком.

Оставив парней устраиваться, Миронов поспешил представляться старшему военному советнику. Пока так и оставались тайной цели их передислокации в этот военный округ и задачи, которые они будут здесь выполнять. Кроме того, никто так и не удосужился объяснить, почему бандитам позволили беспрепятственно увести пленных чехословаков? Конечно, армия есть армия, и верхние чины в ней не обязаны докладывать нижним о мотивах своих решений и поступков. Но хоть намекнуть могли бы?

Полковник Ганкалко был высоким костлявым мужчиной с огромным носом и строевой выправкой. Неизвестно, где он служил до Анголы, да это Евгения и не интересовало. Ему гораздо интереснее была степень осведомленности полковника. Он начинал понимать, что с ним и его людьми ведутся какие-то непонятные игры, и надеялся, что встреча с местным руководством позволит хоть немного развеять сгущающийся туман неизвестности.

Но его надежды не оправдались. Гавкалка и сам ничего не знал. Он, конечно, изо всех сил делал вид, что уж ему все как раз и известно в мельчайших подробностях. Однако Евгений был достаточно опытным психологом, чтобы быстро понять правду и сказать про себя: «Ничего-то тебе, полкан, не доложили! Ты сейчас сам в недоумении и злишься на неизвестно откуда и непонятно зачем свалившихся спецов. И прикидываешь, куда бы нас можно было сплавить, желательно подальше, понадежнее, чтобы глаза не мозолили».

В общем, он получил указание отдыхать, набираться сил и быть постоянно готовыми к действиям. Уточнять, когда именно начнутся эти действия и какими они будут, Миронов не стал, побоявшись, что заметно нервничавший во время разговора с ним полковник окончательно взбеленится. Любому начальнику хочется, чтобы во вверенном ему подразделении царили тишь да гладь, и всякие непонятности и неожиданности вызывают у него раздражение и головную боль.

С тем Миронов и отбыл к своим орлам. Орлы успели провести быструю рекогносцировку на местности, разведали, когда, где и как тут кормят, завели несколько полезных знакомств среди самого мобильного и информированного контингента миссии — переводчиков и уже были на вечер приглашены. На посиделки, так сказать. Предполагалось умеренное потребление алкоголя и задушевный треп. Ну что же, Евгений был не прочь посидеть за столом с хорошими людьми, послушать, чем здесь народ живет, а возможно, и получить подсказку или намек на разгадку тайны их пребывания в сем экзотическом городке.

С пустыми руками идти в гости было неудобно, поэтому захватили с собой бутылку водки, нашедшуюся у запасливого Штефырцы, и несколько банок мясных консервов. Этого вполне хватило. Переводчики тоже расстарались. Им самим было любопытно: что за птицы такие секретные и очень крутые залетели в их края. Преобладали среди переводческой братии выпускники Московского военного института иностранных языков, парни молодые, веселые и не обремененные идеологией. Некоторые были в Анголе по второму разу, знали здесь все ходы и выходы, имели кучу знакомых среди местных и могли достать необходимый для посиделок дефицит: сигареты и виски. Сигареты «АС» и «SL» производились здесь по давним, еще португальским технологиям, а потому больше подходили для ангольского климата, чем те же отечественные «Столичные». Так просто, где-нибудь в лавочке их купить было невозможно. Только по знакомству, со складов ФАПЛА и муниципалитета. То же относилось и к вышеупомянутому «Принцу Чарли», в самом деле неплохому виски.

Местные деньги, кванзы, добывались здесь простым, но действенным путем. Зачем менять честно заработанные чеки «Внешпосылторга» по сумасшедшему, нереальному курсу в финчасти столичной миссии, когда можно через знакомого солдатика ФАПЛА за приличную сумму продать пару-тройку «Командирских» механических часов, привезенных с собой из Союза? Продавец, естественно, какую-то часть заработанного оставлял себе, но и хозяевам часов оставалось прилично. О таких способах заработка, естественно, строжайше запрещенных, знали все и все ими пользовались. Советники потихоньку обращались к своим переводчикам за этой услугой, поскольку сами языком не владели и ни о чем договориться с местными не могли. Сплетничали, что и Гавкалка через своего личного переводчика не раз приторговывал продукцией первого и второго московских часовых заводов. Но и полковник, и его «перевод» (читай — доверенное лицо) об этом помалкивали.

— Да что там, — рассказывал Евгению Игорь, недавно переведенный из одиннадцатой бригады в округ. — Приезжаем сюда за продуктами, тут же начинается шушуканье: «Понимаешь, Игорек, котлы надо продать, а то пива здесь не на что купить». И тому подобное. Возвращаюсь в бригаду — во всех карманах часы тикают, словно у адской машинки. Там отдаю все нашему повару, анголанину, обговаривая, за какую сумму он их должен продать. Финиш. В следующий раз я приезжаю с подписанными конвертами, в которых вырученные суммы. Вот такой бизнес. Причем, заметь, себе ничего не оставляю. Нам там кванзы практически ни к чему. Разве что у комиссара Кувелая по случаю вина купить несколько фляг.

Вообще по рассказам выходило, что переводчик здесь — царь и бог, особенно в бригадах. Он один может обо всем договориться, все достать. Поэтому его и уважают. А те советники, которые еще не распрощались с войсковыми привычками и смотрят на переводов как на простых младших офицеров и пытаются опустить их до уровня «Подай — принеси!» и говорящей машинки, потом очень в этом раскаиваются. Есть масса способов поставить зарвавшегося солдафона на место. И необязательно способы должны быть шумными.

Выпивали, закусывали, травили анекдоты. Ребята Миронова, как недавно прибывшие из Союза, сообщали последние новости культурной и московской жизни. О своей службе языки особенно не распускали, но аборигены на этом не настаивали. Сами были людьми военными, понимали, что к чему.

Потом Игорь попросил другого переводчика:

— Жень, спой чего-нибудь!

Тезка Миронова кочевряжится не стал, извлек откуда-то гитару, тронул струны и потихоньку запел на знакомый мотив:

«Ну, ну, — хмыкнул про себя Миронов. — А дальше что?».

Женя продолжал:

Игорь шепотом пояснил:

— Агрессия — это когда юаровцы переть начинают. Очень регулярно, практически каждый год в одно и то же время.

Заканчивалась песенка и вовсе оптимистично:

Слушатели бурно зааплодировали, потянулись к местному барду со стаканами. А он промочил горло и затянул новую песню, в этот раз — на мотив «Голубого вагона». В песне было много куплетов, но все, как один — очень «патриотические»! После каждого компания разражалась смехом.

Все уже давно хохотали как сумасшедшие, а Женя выдавал все новые и новые куплеты. Припев же звучал так:

Черный такой юмор, но что взять с молодых здоровых ребят, которые находятся далеко-далеко от дома, постоянно носят оружие и в случае опасности не задумаются его применить, да и вообще действовать в лучших традициях русского офицерства?

Посиделки удались, хотя того, что Евгению хотелось узнать, он так и не услышал. На осторожные намеки самые осведомленные в миссии люди — переводчики, только недоуменно пожимали плечами:

— А мы думали, вы сами это знаете!

Но и тут же утешали:

— Не переживайте! Гавкалка для вас что-нибудь придумает. Или из Луанды очередное распоряжение придет. При здешнем бардаке всякое случается, так что не берите в голову!

Вечер закончился бы ко всеобщему удовольствию, если бы вдруг не раздался громкий стук в дверь и на пороге не появился — Гавкалка собственной персоной! Одним взглядом он оценил ситуацию и диспозицию: раскрасневшиеся лица, пустые бутылки и остатки закуски на столе, расстегнутые вороты рубашек. Все было ясно без слов. Полковник только рыкнул:

— Убрать немедленно!

И вышел, хлопнув дверью.

Судя по всему, должны были последовать репрессии. Однако переводчики не казались особо напуганными. А когда Толик Монастырев, не участвовавший в употреблении «Принца Чарли» по вполне понятным причинам, спросил об этом, ему небрежно ответили, что, мол, хрена ли бояться? Ну, пропесочат, ну, какие-нибудь взыскания объявят. Что с того? В Союз не отправят раньше положенного срока — кто переводить станет, если специалистов разогнать? Так что нечего суетиться, еще и не такое видали.

За себя и своих ребят Миронов тем более не боялся. Кто ему, в конце концов, местный начальник? Да никто, в сущности! Так, гавкалка, к которой нужно прислушиваться вполуха и стараться не вести себя совсем уж дерзко. И старший военный советник сам должен это понимать.

Евгений не ошибся. Наутро Ганкалко разговаривал с ним сквозь зубы, порекомендовал держать с местным контингентом, а особенно с переводчиками, дистанцию, дескать, «у вас специальная миссия, должны понимать». Миронов, было, напрягся — что-то забрезжило, но почти сразу понял — все по-старому, никаких новостей.

С остальными участниками посиделок расправились сурово. После построения и политинформации полковник долго разорялся о постыдном поведении распустившихся младших офицерах, забывших, что все они выполняют тут важнейшее задание партии и правительства, ни в грош не ставящих репутацию советских вооруженных сил и вообще ведущих аморальный образ жизни. Было также много сказано об интернациональном долге и прочих благоглупостях. В общем, обычная пропагандистская трескотня и довольно странно было ее слушать от старшего офицера, под началом которого находится несколько десятков военных, а также членов их семей. Можно было с уверенностью сказать, что начнись сейчас серьезная заварушка, полковник растеряется и вместо того, чтобы решительно действовать, станет требовать от центра подробных указаний, а в результате все закончится печально.

Всем сестрам раздали по серьгам. Кому-то объявили выговор, кое-кого отправили в бригады, а то «засиделись, понимаешь, в округе, жирком заплыли». И в заключение призвали повышать бдительность и укреплять дисциплину.

Потом, когда перекуривали в «специально отведенном месте», а проще — около урны, стоявшей на отшибе, Игорь, которого тоже отправляли в бригаду, но не ту, из которой он только что приехал, одиннадцатую, а в другую, девятую, сказал пренебрежительно:

— Подумаешь, напугал ежа голой задницей! Да в бригаде куда лучше, чем здесь! По крайней мере, мудацкими построениями и политинформациями не мучают! Поеду, недельку водки с мужиками попью! У меня все равно на днях жена из Союза прилетает. Так что вернут в округ как миленькие!

На взгляд Миронова, аборигенам миссии произошедшее не казалось таким уж чрезвычайным событием. Ну, выпили ребята, ну, застукали их за этим, ну, надавали слегка по ушам. Что теперь, вселенскую бучу подымать? Вчера за стаканом ему рассказали историю действительно из ряда вон. Один из советников, просидевший в Анголе уже года полтора и сильно тосковавший по Родине, квасил как-то с ангольским офицером, его подсоветным. Видимо, процесс этот у них затянулся на несколько дней, потому что вдруг советнику показалось, что его подопечный занимается не чем иным, как вербовкой своего советского наставника в ЦРУ! А как в этом случае должен действовать советский офицер и преданный член партии? Правильно, пресечь провокацию и задержать агента империализма! Пистолет был при нем, и началась пальба. Анголанин бросился убегать, но советник зоркости глаза от чрезмерного употребления «Столичной» не потерял, и вскоре пуля настигла бедолагу. Мало того, когда на выстрелы прибежали коллеги борца со шпионажем, он и им не хотел сдаваться до тех пор, пока в пистолете не кончились патроны.

Историю от местных военных властей скрыть не удалось, начался большой скандал, стрелка требовали отдать на ангольский суд, а может быть, и расправу. Наше командование допустить этого, конечно же, не могло. Из Луанды срочно прилетел «Ан-26» главного военного советника, стрелка, спеленатого, как младенца, в багажнике миссионной «Волги» окольными путями, в обход уже выставленных ангольских постов вывезли прямо на взлетную полосу аэродрома и закинули в самолет. В столице его практически сразу засунули на рейс «Аэрофлота» до Москвы. Ангольские власти утерлись. А про самого борца с мировым империализмом потом рассказывали, что видели его в десятом управлении Министерства обороны, где он ходил в новеньком кожаном плаще, оформлял документы об увольнении из армии. Ни о каком суде речи не шло, ему даже заработанные в Анголе чеки «Внешпосылторга» выплатили полностью. То есть, своего в обиду не дали. Впрочем, случись, например, у американцев что-нибудь подобное, реакция их начальства была бы аналогичной.

До какой-то степени анголане — соратники по идеологии, чуть ли не братья, но потом — извините, наших трогать нельзя, они представители великой державы! Как в старом анекдоте про экзамен в дипломатической академии. Дается вводная: в порту дружественной нам африканской страны советский сухогруз, разворачиваясь, потопил местное рыболовецкое судно. Правительство, я подчеркиваю, дружественной нам страны, выразило протест по поводу прискорбного инцидента. Нужно сочинить ответ на ноту протеста. Так, сочинили? Посмотрим. Хорошо, хорошо, достойно. Только вот две ошибочки. «Насрать» и «черножопые» пишется слитно, а «на хрен» — раздельно!

Советнический аппарат разъехался по подразделениям, а Миронов, со своими людьми, не получив никаких конкретных задач, поплелся во флигель. Предстояло как-то убивать время до обеда. Может быть, привести в порядок обмундирование, немного потрепавшееся в гонке за унитовской колонной. Но этого делать не пришлось.

От Ганкалко за Евгением прибежал посыльный. Дав указание орлам не расслабляться, Миронов отправился к местному начальству.

— Вот какое дело, майор, — сказал старший военный советник. Он прохаживался, заложив руки за спину, перед стоящим оперативником. Ни дать ни взять — полководец перед битвой! — Есть у меня для вас и вашей команды небольшое дело. Мои люди сейчас все в разгоне, а отказаться мы не можем. Как, справитесь?

— А в чем дело-то, товарищ полковник? — Что за дурацкая манера: ничего не объяснив, требовать обещаний в выполнении?!

— Дело в том, что в Лубанго сегодня прилетает чехословацкая делегация. Первый секретарь центрального комитета их комсомола, ну и сопровождающие его лица. Им предстоит встреча с гражданскими властями нашего округа. Сам я на нее поехать не могу, делами загружен. Посылаю своего замполита. Вот с ним и хочу вас отрядить. Сами понимаете, на анголан надежда плохая в случае чего. А у вас опыт, я знаю, существенный. Будете охранять и замполита, и чехов.

— Разрешите вопрос, товарищ полковник?

— Слушаю?

— Какого дьявола чехи сюда прилетели? Только ведь инцидент с их людьми был!

— Вот, наверное, потому делегацию и пригласили. В порядке, так сказать, извинений за то, что не сберегли строителей. Кстати, мне сообщили, что с захваченными все в порядке. Власти ЮАР без задержки передали пленных представителям ООН.

— Ну, слава Богу, — вздохнул Миронов.

— Что скажете, майор? — прищурился Ганкалко.

— Мы готовы, — пожал плечами Евгений. — Только камуфлу в порядок привести нужно, пострадала она немного в лесах.

— Об этом не беспокойтесь, мы вам новую дадим, этого добра у нас на складе хватает. С оружием как?

— Только автоматы, пистолетов нет.

— Это плохо, лишних пистолетов нет и у нас. Ладно, обойдетесь как-нибудь АКМами.

— Нам не привыкать, — дипломатично согласился Миронов.