Резвушка-Бабочка сидела на заборе И, шевеля роскошным крылышком слегка, О чем-то думала. И вскоре Увидела внизу изящного Жука. Хоть и сама она красавицей слыла, Но тут от восхищенья замерла. Жук полз, кивая головой любезно, Его блестящая спина Была черна, Как бездна… У Бабочки и волю и движенья Сковал какой-то сладостный испуг: — Ах, — вскрикнула она, — вот если б этот Жук Мне сделал предложенье, Была бы я счастливей всех подруг! Но рядышком присевшая Пчела Сказала Бабочке: — А ты узнай-ка лучше, Где этот Жук                      проводит вечера. — А где? — В навозной куче. Да, Бабочки, избрать дружка Сложней,                чем подобрать обновку. Иная увлечется лакировкой — И выберет…                    навозного жука.

На птичий двор с прогулки возвратясь, Гусь начал важничать, хвалиться. — Я всесторонне развитая птица, Какой весь свет не видел отродясь. Я все могу, что захочу: И бегать по земле, и плавать я умею,

Задумаю, так полечу — На это крылышки имею. И спеть могу га-гармонично! И оперение мое довольно симпатично. А вот, к примеру, индюки — Так все сплошные дураки, И куры — тоже дуры… — Постой, хвастун, постой, — Гуся оборвала Хохлатка. — Ты призови себя к порядку. Чего ты хвалишься собой? Умеешь бегать, говоришь? А сможешь ли догнать хотя бы Мышь, А убежишь ли от Лисицы? А так, как Голубь, полетишь, Хоть он и не из быстрых птиц (Быстрей летает Сокол)? А плавать? Можешь ли, как Окунь? Теперь скажу о пенье: Чтоб выслушать твое «Га-га», Большое надобно терпенье, Приятней слушать даже Петуха… Итак, коль разобраться строго, Ты хвалишься, а между тем Владеешь многим понемногу, А в совершенстве-то ничем!

Мужская Шляпа с дамским Башмаком Негромкий разговор вели в прихожей. — Признай, Башмак, что жребий твой ничтожен. Я б в положенье унизительном таком Не прожила бы и мгновенья: Хозяйка трет без сожаленья Твою подошву о паркет, асфальт… Тебя, Башмак, мне жаль! То ль дело я! Своим велюром Густую покрываю шевелюру. Хозяин мой из тех мужчин, Которым жалован высокий чин, А я на голове его. И, стало быть, я — выше!.. Но Шляпу тут прервал Башмак: — Потише! Чего расхвасталась ты так? Не замечаешь ты, зазнайка, Что твой хозяин и его высокий чин И ты же, Шляпа, иже с ним, Под башмаком моей хозяйки!

Корова в стаде на лугу Подруге говорила: — Похвастаться могу, Какую я вчера диковину купила — Сила! Сто семьдесят целковых отвалила! Зато уж вещь. Такую никому Из вас иметь не приходилось. М-му! Подруге любопытно: — Что мычишь? Скажи-ка лучше, купила что ты? — Скажу, коль любопытством ты горишь. Седло ненашенской работы! Такое, знаешь ли, под цвет волны, Прошито строчкой необыкновенной, А кожа на заклепочках стальных И стремена из полиэтилена. — М-м… Говоришь, отличная работа? Быть может… но одно я не пойму: На что сдалось тебе седло-то? — Да что ж тут не понять? Стремлюсь от жизни не отстать! Ведь жизнь, как парус на ветру, За ней попробуй угонись-ка! Мои соседи по двору Кобылы Сивка с Лыской Давно уж седлами обзавелись. А что я, хуже?                       Нет, шалишь! Гонясь за модой, Нельзя пренебрегать природой, Не зря о вещи родилось присловье: Она подходит,                       как седло корове!

Козленок взрослым стал козлом: Бородка клинышком, рога загнулись лихо. В ту пору старая Козлиха С седым Козлом-отцом Уселись, вечерком решать, Кого на свадьбу к сыну приглашать.

Был назван гостем непременным Начхлева — пожилой Бугай, За ним Осел — завскладом сена, Потом дворовый пес Пугай, Который вот уж третий год Всю бдительность былую потерял И в коллективный огород Козлиху иногда пускал. Был гостем назван Гусь знакомый, Хоть польза от него невелика, Но он был писарем в Дворкоме, А там нужна своя рука. В число гостей попал Петух. Хоть был он драчуном и забиякой, На свадьбе мог затеять драку, Зато служил в конторе «Козий пух». Когда же список огласили, Воскликнул молодой Козел: — Что за мура? Вы главных-то моих гостей забыли — Козлят с соседнего двора! Коза Большие сделала глаза: — Козлята эти нам к чему же? — Ну, как к чему? Они мои друзья, Я с ними чуть ли не с рожденья дружен. — Э-эх, сынок, Какой же в вашей дружбе прок! Получишь ли от них хоть шерсти клок?

В квартире у Зайца семейное лихо: Все нервы издергала Зайцу Зайчиха, Знай, голосит, уши вытянув в стрелки: — Какая шикарная шуба у Белки! Что делать? Бедняга пошел на уловки: Он кроликам продал запасы морковки, Свой отдых и свой рацион сократил, На модную шубу деньжат сколотил. Зайчихе, конечно, отрадно и любо, Напялила к вечеру беличью шубу И в перелесок пошла погулять — Взглянуть на других и себя показать. И вдруг (о, коварство!) в кустах краснотала Она молодую Лису увидала!.. Зайчиха, кусая пушистые губы, Цедила сквозь зубы: — Вот шуба, так шуба! И снова для Зайца настала пора — Хоть умирай, хоть беги со двора. Зайчиха не пьет и не ест и не спит, С утра и до вечера слезно вопит: — Шубу подай мне, как у Лисицы, — И глазом раскосым на Зайца косится. С этой поры поседевший Косой На веки веков потерял свой покой: А если Зайчихе случайно приснится Бобриха иль выдра, иль, скажем, куница? А вдруг где-нибудь попадется тигрица?..

В краю Чижей, Стрижей, Дроздов Одной строительной конторой С названием «Стройптичгнездо» Пять лет руководил Медведь матерый. Дела в конторе шли ни валко и ни шатко, То там просчет, то тут изъян. Частенько недовыполняли план, Короче — мало было там порядка. Мне как-то жаловался Чиж: — Вот ты поди ж! Медведь-то наш отъявленный бездельник, Слоняется по лесу целый день. Погреется на солнце, ляжет в тень, А то залезет в можжевельник И лижет шишки там. Лишь вечером Придет на стройку грузною походкой, Чтобы в Главлес отправить сводку И до своей Медведихи — бегом. И вообще, что из Медведя за строитель? А вот поди же ты — руководитель! — Ты, Чиж, Медведя не хули, — Как будто выросши из-под земли, Вмешалась в разговор Сорока, — Медведь — талант, каких не так уж много, Ведь далеко не каждый в жизни Способен, если здраво рассудить, Ни бе ни ме в строительстве не смысля, Пять лет строительством руководить. Тут нечему особо удивляться — Не одного такого знает свет. К работе у него таланта нет, Но есть талант приспособляться.

Верблюд зашел однажды в зеленя И с завистью воззрился на Коня: — Какой красавчик этот Конь, Как складно он устроен — Осанист, гладок, строен.

И взгляд — огонь! А вот меня коварная природа Зачем-то создала уродом: Немилость проявив ко мне, Мохнатый горб привесила к спине. И тут Верблюд истошным ревом разразился И, морду вверх задрав, взмолился: — О, боже, сделай так, чтоб у Коня Такой же вырос горб, как у меня! Услышал Конь: — Мне странно, брат, Какую же коры́сть ты с бога тянешь? Ну, скажем, буду я горбат, Но ты от этого прямым не станешь!

Грачей видали вы в полях и огородах? Ну что плохого скажешь о грачах! Вот разве громко покричат, Но такова уж их порода. И все ж, недаром говорят, В семье не без урода. Однажды два Грача Травы ль дурной какой хватили Или чего напились сгоряча, Но бед немало натворили: У Ласточки разрушили гнездо И пух по ветру раскидали; Двух пожилых Дроздов В Кротовую нору загнали; У Пеночки разбили пять яиц И что-то там еще понатворили… И вот — переполох средь птиц! Сороки первыми заговорили: — Грачи-то нынче каковы! Совсем переродились. Ни червяков уж не едят и ни травы, Все в хищных ястребов, злодеи, превратились! Страх обуял Дроздих, Скворчих, Грачей обходит стороною Аист… А что ж Грачи? Как были, в основном, грачами и остались.