– Сколько?

Он потряс головой, наваждение медленно сходило. Перед глазами мельтешила рука с двумя прижатыми к ладонями пальцами, остальные до хруста оттопырены, мелко трясутся у носа. Для чего это? Можно подумать, не то что-то е его глазами. Или с телом. А что с ним случилось вообще? Как он оказался… а где оказался?

– Ремета, – рука принадлежала схимнику, это его голос наемник слышал сейчас, тревожно спрашивавший одно и тоже. – Ты что, старик, сам сосчитать не можешь?

Отшельник вздохнул, покачав головой, вгляделся в зрачки, потом коротко произнес:

– Здоров. Вовремя я тебя вытащил.

– Постой, – память возвращалась неохотно, Мертвец огляделся еще раз. Он лежал на полу небольшой комнатки без окон, без мебели, со стенами из неструганых досок. Дверь полуоткрыта, из-за нее доносится невнятный гул голосов. Мертвец приподнял голову, оглядывая себя – цел, почти невредим. А ведь миг назад находился в самом центре схватки, его окружили в тесном подземном коридоре со всех сторон, в него втыкали копья и стрелы, пороли мечами и резали саблями. Почти не обращая внимания на это, прорывался, расчищая дорогу мечами, добытыми в битве, жаждая добраться до Пахолика, спешащего отгородиться бесконечной вереницей стражей и уйти, сгинуть во мраке наступающей ночи. Спастись от не ведающего жалости наемника, приговорившего юношу, так быстро и так жестоко возмущавшего, к смерти. Объявившего ему в лицо об этом.

Как быстро зарастали его раны, но как трудно рубцевалась единственная, свербящая мукой последние дни. Дума о царевиче, объявившим себя новым правителем Кривии, жаждущим дорваться до Тербицы как три года назад, но только теперь имеющим армию и поддержку простецов, и неумолимо, город за городом, приближавшийся к осуществлению заветной мечты. Стиравший всякого воспротивившегося в прах, всякого, надоевшего в пепел, поднимавшего восстание в городах и весях с тем, чтобы огнем и мечом, еще раз пройтись по только начавшей приходить в себя стране, дорваться до престола, дорваться, даже не с тем, чтоб царствовать, но куда более – чтоб отмстить.

Наемник тряхнул головой, мысли приходили в движение, разгонялись в черепе, он припоминал свои чувства, ощущения, вплоть до самого последнего мига, когда, в самый разгар схватки, своды вертлявого коридора, обрушились на него, дабы погрести проклятого противника, саму память о нем, как прежде стирали память о других, из столь ненавистного Пахолику прошлого. В котором он был слаб и беспомощен. И за которое хотел рассчитаться со всеми, кто одним видом напомнит о нем.

– Ремета, постой, – повторил наемник. – как ты здесь оказался? И где княжич? – Старик в ответ хмыкнул:

– Ты хоть видишь, где находишься? Ну так погляди по сторонам. Я вытащил тебя из такой гущи, что еще мгновение и тебя бы изрезали в куски. Зачем ты полез рубить этого безмозглого выродка? Царь приказал? Или самому в голову пришло? – наемник сел на полу, попытался встать и тут только заметил стрелу, торчавшую в боку. – Не тронь, она отравлена. Не вытащи я тебя, плакало бы наше соглашение.

– Я хотел остановить безумца.

– Хвала небу, я тебя остановил прежде. Мы сейчас в Шате, в доме одного ратника.

– Ты не шутишь?

– А зачем мне это понадобилось? Я сказал, что призову тебя, вот и призвал.

– Ты мог дать мне время убить Пахолика, – зло ответил Мертвец. – Я уж подбирался к нему. И что мне стрелы, таких я вытаскивал в бою не меньше дюжины. Вытащу и эту. И почему Шат, куда мы теперь?

– Не трогай, – но было поздно, Мертвец уже вытащил стрелу, и скривившись от нахлынувшей боли, разглядывал ее шипастый оконечник.

– Ничего меня не берет. – продолжил он. – Не знаю, кого в том винить, тебя или того змия в подвалах Метоха, – голова закружилась внезапно. Неструганые доски поплыли перед глазами, голос отшельника то приходил, то уходил. Последнее, что он услышал было:

– Я же сказал, не трогай. Болван самодовольный, теперь столько времени потеряем. А нам надо спешить.

Мертвец очнулся в постели, рывком поднялся и огляделся. Кажется, тот же дом, знакомые некрашеные доски, наспех вбитые меж бревен – будто хозяин приходил домой лишь переночевать да сменить одежду. Грубая мебель – лари, полки, сундуки – да потухшая курительница в углу. Потянувшись, он глянул в окно: через бычий пузырь смутно виделась дорога, уходящая в недалекий лесок, взъерошенный недавним снегопадом. Он отворил крохотное оконце, в комнату ворвался колючий северный ветер. Окраина города, если это действительно Шат, как говорил Ремета, вчера или… да, верно, вчера. День только зачинался, сквозь прорехи облаков виднелось тусклое зимнее солнце, никак не желавшее греть студеную землю. Вдали стояли кособокие, вросшие в землю домики, за покосившимися заборчиками, пашни. Значит, он действительно в сотне миль от того места, где он находился вчера, самозабвенно прорубаясь…

Мертвец покачал головой. Зачем Ремете понадобилось срывать его вот так вот, когда наемник видел себя почти у цели? Или действительно его могли убить, а хитрый схимник боялся снова вытаскивать его из междумирья, опасаясь потерять договорщика? И, когда он вырвал стрелу – ныне от глубокой рваной раны даже следа не осталось – были то чары самого сына божьего или действительно яд закружил голову? Вряд ли Ремета ответит на этот вопрос.

Схимник возник подле кровати, будто из-под земли вырос. Спросил о самочувствии, пригласил за собой, на завтрак.

– Вовремя очнулся, – произнес он. – Все уже собрались. Жаль, что вчера так неловко получилось, не надо тебе вырывать…

– Меня выискать, да за сотни миль из одного места в другое щелкнув пальцами, перетащить. Что какая-то ядовитая стрела тогда, коли в тебе такая сила. И откуда только она, Ремета?

Схимник не ответил, вернее, наговорил много, но пустого. А затем лестница кончилась. Ремета отворил дверь, приглашая наемника к трапезе. В небольшой комнате на первом этаже разместился широкий дубовый стол, заставленный мисками, чугунками, ендовами, кувшинами. Будто на три десятка народу наготовили, хотя сидело всего пятеро. Одного из едоков наемник узнал тотчас: магистр ордена Багряной розы в черных одеждах паломника, сидел во главе стола, заметно выделяясь среди прочих. А он-то тут какими ветрами?

Ремета подошел поближе, провожая Мертвеца к его месту, с краю стола. Когда дверь открылась, сидевшие одновременно подняли головы, молча приветствуя вошедших, и тотчас вернулись к еде, размеренно работая челюстями. Пока наемник пробирался к своему месту, его провожатый произнес:

– Рад, гости дорогие, что с нашим собратом по охоте все в порядке. Я вырвал его, – кивок в сторону приглашенного, – известного нам под именем Мертвец, из самой гущи сражения, опасаясь, и как видите, не напрасно, за его жизнь. К счастью, яд не успел подействовать, я вовремя вмешался. Так вот этот тот самый человек, которого вы будете сопровождать и которому проложите дорогу в Метох.

– Я его знаю, – произнес магистр. – Не лично, но видел несколько раз. По моему зову он приехал в Кижич и отыскал в пустошах к югу от столицы твоего брата, схимник. Жаль, что и для брата и для моей братии закончилось его путешествие печально, – он отхлебнул из кружки и продолжил есть.

– Что ты можешь сказать о Мертвеце, почтеннейший? – не дал ему закончить с куриной ножкой Ремета.

– В своем деле он хорош. А вот в твоем, схимник… не берусь сказать.

– И на том спасибо, – ответил за старца наемник. – Скажи, почтеннейший, что же стало с орденом, когда Пифарь покончил с собой?

– Это не застольная беседа, наемник, – холодно отрезал магистр. – Но если тебе так хочется, поговорим позже.

– А я представлю тебя гостям, избранник, – подхватил Ремета, садясь напротив наемника, примостившегося на краю лавки рядом с мощным воином, не один десяток боев прошедшим и не одну сотню людей в тех сражениях положившим, – Тот, подле кого ты устраиваешься, центурион Лонгин. Да, не смотри на него, верно, ты встречался с тем, кто именует себя так же. Это его дезертиры напали на ваш неф в поселке Фика.

– Хочу поблагодарить тебя, наемник, за работу, – ответил центурион, отставляя опустевшую тарелку. – Я слышал, как ты ловко расправился с главарем заговорщиков и окоротил остальных.

– Сколько ж всего сбежало от тебя, командир?

– Не так и много – около шестидесяти человек.

– И ты говоришь немного? – изумился наемник. – Две трети это немного?

– Да, я не смог их удержать от грабежей и насилия, но пытался, сколько мог. Если б не опцион, подговоривший бежать…

– Ты так и не разыскал своих, выходит.

– Меня опередили.

– И ты все еще жив, – на это Лонгин ничего не ответил. – Тогда я понимаю, почему ты не в Фике и вообще не в Урмунде.

– Каждый из нас потому и не в том месте, где должен быть, включая меня и тебя, наемник, – отрезал Ремета. – Садись, приступай к трапезе, а же представлю тебя остальным.

– Ты присоединишься к трапезе, схимник? – спросил магистр. Ремета качнул головой, нарочито отставляя пустую тарелку.

– Не стариковское дело начинать день, наедаясь. Я уж выпил квасу, помолился, мне этого достаточно, – и продолжил представление: – За Лонгиным сидит Узашлив, загдиец из племени Южных волков, местности, что уж давно закрепилась за Кривией. Он должен был стать новым Дориношей у царевича Пахолика, после того, как ты убил прежнего. Вчера я спас вас обоих. – Мертвец долго глядел в глаза белокурому высокорослому загдийцу, но ничего не сказал. Отшельник продолжил: – Напротив Узашлива – Врешт, славный молотобоец из тех добровольцев, что ушли в Кривию из Кижича, на помощь тогда еще князю Бийце. С ним рядом – Маля, женщина для вас всех. Она поможет вам дойти до цели.

Некоторое время Мертвец молча набирал снеди на тарелку, наливал квасу из кувшина. Слуга, едва слышно шагая по неровным доскам пола, унес опустевшие блюда. Перед стариком оказалась полная кружка кваса.

– Четыре воина, бежавших от себя и своего долга, – подвел итог наемник. – Один магистр без ордена. Одна женщина за пару монет. И ты, удравший из схимы. Что за команду ты собрал, Ремета?

Старец недовольно глянул наемнику в лицо, потер подбородок.

– Нехорошо ты говоришь с соратниками своими. Не дело так знакомство начинать.

– Вытащи ты меня из боя на четверть часа позже, был бы смирен и тих, – тут же ответил Мертвец, вдруг почувствовав как они поменялись местами с отшельником. Прежде балагурил и злоязычил именно Ремета, наемник терпел его выходки, понимая, что стоит за ними вовсе не желание унизить или оскорбить. Теперь Ремета взялся за несвойственную ему роль старшего с еще более непривычной строгостью.

– Ты и так наговорил предостаточно, – заметил старец, – и все слова адресовал хорошим людям.

– Мне ровня, – ответствовал наемник, поворачиваясь всем телом к магистру. – Скажи, почтеннейший, а ты нас вести за собой будешь, или просто начальствовать над нами схимником поставлен?

– Я маг, – ровно ответил сидевший во главе стола. Легкий взмах пальцами, и наемник тотчас замер, мышцы его окаменели, тело свело судорогой, которую никак не сбросить. Мертвец попытался дернуться, но что там, сила, сковавшая его, только усилилась. Он расслабился, насколько это казалось возможным и ждал окончания. Магистр кивнул, освобождая путы.

– Прошу у всех собравшихся прощения, – спокойно сказал наемник, чуть приподнимаясь с лавки. – Сейчас меня полностью убедили в греховности моих слов. Постараюсь боле на вас язык не острить.

И сел, методично догребая ложкой гречневую кашу.

– Каждый из вас лучший в своем деле, – сказал Ремета, немного помолчав. – Потому я избрал вас в команду. И каждый из вас получит то, о чем просил меня, в точности как и было оговорено меж нами прежде.

– Хоть объясни тогда, – быстро произнес наемник, не давая Ремете продолжить. – раз ты всех нас собрал вчера в Шате, чтобы идти на Метох, почему не сделать это поближе? Неужто нельзя забросить к самой крепости, или хотя бы в ближайший городок, пусть даже на границе с Ретью. Или ты уже теперь перебросишь нас в крепость?

– Увы, Мертвец, сделать я этого не смогу по двум причинам. Метох хорошо защищен, даже от меня, это раз, и два – вы должны стать хотя бы подобием слитного отряда, почувствовать друг друга, ощутить…

– Ощутить, думаю, мы сможем только Малю, – хохотнул Врешт. Крепкий мужчина около сорока, он и походил на молотобойца: плечистый, темнокожий, с бесчисленными шрамами и ожогами на обнаженных мускулистых руках, лежащих на столе. Он одного его вида исходила звериная сила, казалось, этот человек может одним ударом кулака не человека, быка завалить. Женщина улыбнулась, коснувшись его ладони кончиками пальцев, остальные издали нечто подобное смешку и замолчали.

– Я даже не сомневаюсь в этом, – ответила она. Взгляды собравшихся невольно соединились на женщине. Наемник с трудом отвел глаза и снова обратился к Ремете.

– За этим столом есть какие-то темы, которые не могут обсуждаться?

– Только одна – мои решения. Кажется, это и так ясно.

– Хорошо. Тогда расскажи мне то, что я пропустил вчера.

Схимник кивнул, оглядел собравшихся. Все разом отложили ложки, подняли глаза, будто по приказу. Даже маг, пригубивший квас, медленно опустил кружку, и глянул на начавшего речь.

– Вчера я и впрямь говорил немного, ведь со мной неприятность вышла, о которой ты, Мертвец, не знаешь. Седьмого воина вытащить я не сумел, отличного копейщика из Фратера, большого отгадчика ловушек и их же создателя. В Метохе ему цена сто сот стала б. Сил моих стариковских хватило только на вас шестерых, увы мне, его я пытался достать, да хорошо, оставил, так и не повинившись за сломанные ребра, – Ремета вздохнул, опуская голову, лицо, однако, выражения не изменило. Все то же упорство и решимость, слова вброшены в уши слушателям, там и позабыты. Он замолчал, будто ожидая ответов собравшихся, однако, тишина длилась, но никто ее прерывать не спешил.

Кроме Мали. Она, будто в последний момент ощутив, произнесла нужное схимнику:

– Почтенный Ремета, не тебе кручиниться, ты и так сделал немыслимое. Двоих сразу забрал, – и посмотрела в лицо Мертвецу. Тот отвел взгляд. То же сделал и загдиец.

– Может и так, – невесело улыбнулся старец. – Не рассчитал, но ладно. Придется обойтись вшестером.

– Ты с нами пойдешь или просто подождешь итога?

– Наемник, – тут же одернул того магистр. Мертвец приложил пальцы к губам, сжимая их, детским жестом, мол, каюсь и молчу.

– Конечно, отправлюсь с вами. Я обо всем сговаривался, мне и ответ нести. Все, что сейчас не скажу, договорю по дороге. Ныне повторю главное: мы выезжаем сегодня под вечер так, чтобы к ночи прибыть в деревеньку Батра, на самой границе с Ретским княжеством. Дальше будем стараться избегать всяческих жилищ, ночевать в лесу, а ближе к Метоху, в заброшенных каменоломнях, – он заговорил как хороший полководец, вот только карты предстоящих боев на столе не хватало. – До Метоха доберемся через восемь-девять дней, подойдем с севера, там, у реки, впадающей в озеро, нас будет поджидать монах, согласившийся провести отряд внутрь. И еще. В крепость меня не пустит заклятье бога огня, в этом путешествии я вам могу помочь только мысленно. И придти смогу, когда все кончится.

– Внутри есть еще кто, кто нам будет помогать? – подал голос Узашлив, пристально смотря на Ремету. Тот покачал головой.

– Нет, вам придется полагаться на свои силы. Монах сможет провести в подвал к сокровищнице, но и только; дальше вам придется пробиваться самим и самим же искать меч и спасать нашего помощника. Для этого вы мне и понадобитесь. В Метохе много охраны, если что случится, против шестерых поднимется человек сорок-пятьдесят.

– Подожди, Ремета, – произнес Мертвец, отставляя тарелку. – Я был в Метохе не один день, и даже не одну неделю, я знаю, что там монахи, не умеющие удержать даже каменную скрижаль. Какие они воины?

– Никакие, – ответствовал магистр. – Мертвец, нам не с монахами сражаться, а с подлыми перерожденцами – беглецами из моего ордена, – он так выделил последние слова, будто являлся не просто управителем Багряной розы, но и создателем ее и основателем. – После смерти Пифаря ордену пришлось несладко. Первые два года я старался как мог, удерживая братьев от смутных мыслей, но везде не поспеть. И если на местах орден сохранился, то в Кижиче попросту посыпался. Бежали все, начиная с нового квестора и кончая служками. Все, кто видели то, как громовержец отверг собственного сына, как… – он скривился и не продолжал.

– А почему тогда они ушли в Метох? Я не припомню, чтоб ретичи принимали чужих.

– В Кижичском царстве очень много беглых из Рети. Гонимые, они находили прибежище прежде всего в ордене, там им во все времена была и защита и спасение. Ретичи всегда почитались надежными людьми, преданными, отважными и честными. За что я и поплатился, – скрипнув зубами, закончил он.

– Странно, что они ушли от своего бога к громовержцу, а после вернулись, – на лицо магистра жутко было смотреть.

– Им позволялось верить, не говоря об этом, – он потер лоб, покрывшийся морщинами, будто пытаясь изгнать сонм дурных мыслей. – Я хотел, чтоб… орден не на вере в одного бога строился… я искал пути к всякому человеку… а, пропади они пропадом! – и бухнул по столу кулаком.

– Значит, охрана из братьев ордена, – подытожил Мертвец.

– Очень крепкие, надежные, а теперь еще и отчаянно уверовавшие люди. – Ремета помолчал, снова потер подбородок и продолжил: – Я не все рассказал вам вчера. Ради них Синод Рети забыл об их возможном многобожии, оградил указом от преследования, больше того, дозволил остаться в святая святых – самой крепости, лишь бы защищали ее. И кажется, от них заразился мыслью о чуде, о котором я вскользь поминал вчера. Вы знаете, что ретичи считают своим единым царем бога огня, потому они величают его господом и молятся как одному-единственному богу, отвергая даже мысли об иных божествах. На том Реть стояла века, но сейчас, после поражения громовержца, моего отца, многое на небесах переменилось. Бог огня решил по-братски разделить бремя правления с моим отцом, больше того, предложил подменить его на время, пока тот «не оправится от удара», как выразился брат. Конечно, отец отказался, тогда брат принялся собирать недовольных и хоть особых успехов не добился – его только жена, богиня плодородия и поддержала, – решил действовать иначе. Боги редко являются в мире людей, с давних времен так заведено, но брат нарушил завет. Решил стать действительно единственным, кто имеет возможность не просто сходить на землю, но пребывать там постоянно. У богов нет такой возможности, иначе как вселяясь в чье-то тело. Бог огня так же нуждался в теле, но не простом, а великом, как его безумные замыслы. Именно поэтому Синод и решился забрать яйцо каменного змия. Магистр, ты лучще других знаешь, в чем его особенность.

– Не я? – удивился Мертвец.

– Не ты, иначе не пошел бы на сделку, – ответствовал магистр. – Ремета мне не раз и не два сказывал о твоих способностях. Я расскажу причину твоей удивительной неуязвимости. Когда ты рубился со змием, его слюна или кровь попала в твою рану. Каменные змии известны тем, что в их крови, а особенно желчи, течет раствор философского камня, особенной силы достигающей у только отложивших яйцо самок. Да и само яйцо буквально наполнено им. Так что, наемник, я вижу два пути развития твоей болезни: либо ты сумеешь силой организма переборешь яд раствора и освободишься от него, либо с течением времени окаменеешь. Это и будет концом.

Мертвец выдержал взгляд магистра, ничего не сказав его словам. Обернулся на Ремету, тот мелко закивал.

– Все так. Поэтому у тебя такая сила, и тебя так непросто убить, даже поранить. А почему наемника попросили украсть яйцо, вы поняли. Бог огня решился стать для ретичей явственным, вечным олицетворением своей неукротимой силы. Он вселится, если уже не вселился, в тварь, что вывели жрецы и будет царствовать над Ретью, поражая как врагов так и подданных своих. И кто тогда дерзнет бросить ему вызов?

– А сейчас не слишком ли поздно мы собрались? – спросил Узашлив. Отшельник покачал головой.

– В самый раз. Если бог и воплотился в новом обличье, должно пройти время, прежде, чем он освоится в нем. Пока брат уязвим.

– Как выглядит чудище? – тут же задал вопрос Врешт.

– Ты его узнаешь тотчас, – усмехнулся отшельник.

– А почему бы ему не воплотиться в человека? Мне как-то понятней видеть бога подобного самому себе.

– Ты не будешь его бояться, страх же перед воплощенным божеством рождает и любовь к нему, пускай и рожденную этим страхом, – произнес магистр. – Да и чудовище переживет века, в отличие от человека, пусть даже великого колдуна. Страх не позволит поднять против него войска, а сила его с каждым годом продолжит расти и, неизвестно, остановится ли когда.

– Но поклоняться твари…

– Врешт, ты не знаешь истории, – пожал плечами колдун, в ответ на это богатырь только хохотнул, ну знамо дело, где нам: – Эльсида в древности поклонялась чудищам, схожим одновременно с людьми и с животными – человеку-василиску богу плодородия, человеку-орлу богу солнца, человеку… да что я. Сами кижичи когда-то поклонялись роду, который изображали в виде каменного змия.

– Маля, – вдруг вздрогнув, произнес загдиец, – она тоже пойдет с нами в крепость? – В ответ женщина кивнула.

– Я же должна вам помогать.

– Чем? Заворожишь стражу?

– Я могу сделать и это, – понижая голос, ответила она. – Но прежде я помогу тебе попадать во врагов каждой стрелой.

Наступило молчание. Воины переглядывались, смотря то на Малю, то на Мертвеца. Тот не выдержал.

– Скажи, Маля, и сразу прости меня за вопрос. Что ты получишь за путешествие по Метоху?

– Ничего особого, сударь, – склонив голову при ответе, как положено доброй кривичской жене, отвечала та, – те двести монет, что обещал мне почтенный Ремета.

К полуночи отряд добрался до деревушки, назначенной Реметой местом постоя. Поселились в пустой избе, давно брошенной – крыша успела зарасти густой травой, чья солома пробивалась даже сейчас через напушивший за день снег. Дом в Шате, который они покинули, так же находился в стороне от прочих строений, выходя окнами на заливные луга и верно, и сам долгое время был брошен, пока в нем не появился отшельник, на время оживив строение и своей магией и невесть откуда взявшимися слугами, сгинувшими наутро без следа, будто изгнанными схимником. Возможно, размышлял наемник, укладываясь спать, отшельник загодя вселился в строение, подготовился как следует и, по наступлении срока, исполнил задуманное. Жаль, не повезло с мастером ловушек, он бы сильно пригодился. Если только сам Ремета не выдумал его. Последнее время он стал действительно странен, даже хорошо знавший схимника магистр и тот смотрел на того взглядом, в котором читалось не сколько удивление, сколько заискивание перед враз открывшимися способностями забытого сына, которого громовержец внезапно одарил тем, чем когда-то несколько лет назад, одаривал другого своего отпрыска – Пифаря. Хотя, Ремета говорил, что и его в отрочестве баловали чудесами, которыми он, в ответ, поражал окружающих. А кончилось все неприглядно – изъятием чудес и бегством юноши в леса. Теперь отшельнику, издавна познавшему горечь поражения, отец даровал вторую возможность – что выпросил, помимо нее, Ремета? Ведь не просто же так балагур и острослов стал сухим деспотом, превратившись едва ли не в копию громовержца? Что-то еще должно оказаться на кону, но что? Мертвец перевернулся с боку на бок – нет, сейчас все одно не узнать. Остается надеяться, что за последующие дни он или кто другой, подзуживаемый сходными мыслями, сумеет разговорить упершегося в чужой мечте старца.

До деревеньки добрались они ходко, пятилетки несли как на крыльях. Убытия отряда никто не заметил: по Шату поползли слухи о взятии Сихаря Пахоликом и его поспешном устремлении на юг, похоже, прямо сюда. Хоть на пути стояла небольшая крепость Тортун, но в ее защиту от орд дикарей никто не верил. Ни во времена усобиц, ни прежде, отряд ее не слыл надежной опорой центральным и западным землям перед нашествиями загдийцев. Крепость скорее значилась на карте, чем исполняла свое назначение. Вот и теперь горожане с ужасом ждали известий о скором ее падении и гадали, какой путь выберет царевич. Двинет он к столице или пойдет сразу надеть корону в Тербицу. Кто отличался стойкостью, готовился к неизбежному, каля стрелы и точа мечи или сабли, те, кто послабее, готовились к отъезду. Иные начинали мутить и себя и окружающих загодя, чтоб успеть к приходу нового правителя полностью перекраситься в его цвета. Таких уже начинали ловить, но тоже без особой прыти и желания, словно городская стража не была уверена в собственной верности.

Когда соратники покидали город, то обогнали две повозки, возможно, ретичей, потянувшихся на запад, в поисках лучшей доли в княжестве, предназначенном им самим родом, но никогда прежде не виданном. Со стороны отряд выглядел странно – все в белых накидках, как настоял Ремета, но только четверо заметно крепче и мускулистей остальных. Еще один, по осанке и манере езды, высокого звания, с ним женщина из низов и старик, непонятно каким ветром попавший в эту компанию. Разношерстная команда, она и по дороге, пусть и короткой, не сумела определиться ни с вожаком ни со скоростью передвижения. Отшельник вставать впереди не захотел, отряд вел Лонгин, не привыкший к долгим конским прогулкам. Через четыре часа его сменил Мертвец, постаравшийся ускорить бег лошадей. Последними ехали Врешт и Маля, женщина на удивление свободно держалась в седле, о чем-то полушепотом переговариваясь с молотобойцем. Тот то похохатывал, то замолкал на полуслове. Затем ее подманил магистр.

С последним наемник переговорил уже по въезде в деревеньку. Темная глухая ночь, даже собаки попрятались, не брешут, они медленно продвигались мимо первых, пустых домов, стараясь не шуметь. Мертвец подвел лошадку поближе, коснулся плеча. Маг обернулся настороженно.

– Что-то случилось?

– Мне одна мысль покоя не дает. Тот монах, что нас проведет по крепости – он из твоих, почтеннейший?

– Нет, я его не знаю, – для убедительности магистр покачал головой, движение едва угадывалось. – Был бы мой, сам бы сговорился и, может, куда раньше. А так тоже наощупь бреду.

– Ты с Реметой прежде часто виделся? – тот кивнул. – Значит, заметил, как он переменился.

– Кто из лесу выйдет, все переменится, – осторожно произнес маг. Впрочем, отшельник уехал далеко вперед, в кои-то веки возглавив отряд, видно, указуя, у какой избы надо останавливаться. Колдун вгляделся, заметив лошадь Реметы, пожал плечами. – А что ты спрашиваешь?

– Я был учеником схимника. Часто навещал. А сейчас его будто подменили.

– Вижу. Прежде он бы посмеялся сам над собой. А теперь не до смеха. Видать, много потерять боится и много получить хочет.

– Ты думаешь, отец взял в оборот сына?

Магистр усмехнулся, цокнул языком.

– Это еще мало сказано. Со мной в беседе Ремета обмолвился, что уже год сам не свой. Отец его не только одарил, но и припер к стенке. Могу быть не прав, но полагаю, громовержец решил снова пойти с козырей и вернуться к старшему сыну. Тем более, раз его хотят сместить – тут все средства хороши. Мне вот тоже деваться некуда – не пойду, так орден развалится вовсе, а получится история, так подниму его заново по-своему. Так и отшельник.

– Никогда бы не подумал, что этого острословца так легко взять даже ежовыми рукавицами громовержца.

– Отец мог пообещать либо бездну, либо небеса. Только так человек переменяется до невозможности. Сколько раз такое видел. Да и сам пожалуй, таков же. Поманили небом, вот и поскакал. Тебя ведь тоже не земными дарами хотят жаловать?

Мертвец кивнул, вглядываясь в дом, у которого остановился схимник. Большая изба, пятистенок, в нем они, незамеченные селянами и заночевали. Вышли до света, не шумя и не затеплив огня. Будто и не было ночных гостей, а следы скроет медленно падавший снег.

К восходу он прекратился, облака чуть поднялись, но посветлело не сильно. Дорога, миль на пять уходившая на северо-восток от деревни, вдруг кончилась, уткнувшись в поле. Недолго думая, отшельник велел ехать напрямую – следов человеческих или звериных окрест не наблюдалось. Проехав с пяток миль, Ремета обернулся:

– Пересечем поле, а дальше вдоль реки пойдем, так и незаметней и быстрее доберемся до места. Времени у нас немного, надо поторапливаться.

– Поторопимся, раз так, – подхватил Врешт, он один охотно отзывался в притихшей компании на любое слово. Не то выказывал свою жизнерадостность, не то и впрямь радовался походу, обществу, предстоящей схватке, всему, что происходило с ним. Мертвец пригляделся к молотобойцу – взаправду живет полной грудью, довольный всяким прожитым днем.

Наемник глянул на руку, вытащив ладонь из перчатки, пошевелил пальцами, царапнул ногтем подушечку большого пальца. Вроде ничего не переменилось – или он еще не замечает? Слова магистра подействовали на него обжигающе, повертевшись ночь, он едва смог успокоиться мыслью, что в Метохе, в его обширной библиотеке, непременно должно найтись что-то, посвященное яду. Если только маг и схимник не врут. Хотя зачем им? В любом случае, он обо всем узнает, добравшись.

Кобыла загдийца запнулась, нога попала в кротовину. Узашлив мгновенно спрыгнул, бережно подхватил и осмотрел сустав, нет, даже не вывих. Но все одно, перевязал тряпицей, добавив в нее мазь из седельной сумки. Врешт пристально разглядывал молодого человека.

– Сразу видно, загдиец, – произнес он, – Ваша же пословица: конь захромал, дороге не быть. Вроде пронесло.

– Не их, урмундская, – вмешался доселе молчавший Лонгин. Центурион так редко и неохотно принимал участие в любой беседе, что его голос прозвучал, будто совершенно чужого человека, проезжавшего мимо да вот остановившегося полюбопытствовать. – Если на то пошло, Врешт, произнес ее царь Мутат, отправившийся воевать с вами. Его любимый конь захромал, переправляясь через пограничную реку да так сильно, что пришлось убить. Первое же сражение оказалось проиграно, да и дальше Мутата преследовали одни неудачи. Он вроде отогнал воинство загдийцев к дальним пределам, но потерял почти все свое воинство. Отсюда еще и говорят – мутатова победа, – и помолчав чуть, прибавил: – Прости, Узашлив, надеюсь, без обид.

– Без обид. Только знай, Лонгин, то были венеды, не загдийцы. Хоть мы и дикари, но разные.

Центурион кивнул, подъехал к молодому человеку и молча похлопал того по плечу. Узашлив ударил ладонью по металлу доспеха ответно. Он так же старался не выделяться, не встревать в разногласия, коли те вдруг возникали, держался ближе к Ремете, подобно его тени и лишь изредка посматривал назад, на самый хвост отряда, где обычно двигались молотобоец и услада. Вот и сейчас он обернулся, вглядываясь в раскрасневшееся от мороза лицо Мали. Спросил:

– Здесь неподалеку граница с Ретью?

– Да, где-то тут, – отвечал заместо нее схимник. – Она не по реке проходит, а пересекает ее. Ехтар знает, где она проходила, с той поры ведь ни межи, ни колышка. Но наверное, дальше, мы от Шата в двадцати милях всего.

– Будем считать по реке, – сказал магистр, привставая на стременах, – до нее всего ничего осталось. И надо с поля сходить, вон к тому леску, а то второй раз может и не повезти.

Лошадь Узашлива немного прихрамывала, но к опушке разошлась, теперь он ехал последним, стараясь ни на кого не глядеть, да и свою кобылу не понукать излишне. Скорость упала, но брод отряд нашел быстро, переправился спокойно, и далее, опушкой двинулся по землям ретичей.

Мертвец еще раз оглянулся, прощаясь с Кривией. Неожиданно захотелось сказать что-то, не то себе, не то вслух, но нужные слова так и не пришли на ум, наемник потряс головой и прибавил ходу. Через считанные мгновения он уже оказался в голове отряда, широкой дугой обходя заселенные земли, с каждым шагом приближаясь к заветной крепости.

Днем они пересекли реку, углубляясь все дальше в лес. Мощный бор сперва узкими полосами пожирал раскинувшиеся подле речки заливные луга, а после, почуяв силу, разошелся во всю ширь и высь. Дорог уже не встречалось, лишь звериные тропы, да и те слабые, редкие, будто и сами обитатели леса боялись его могущества, ходили да оглядывались, считая не домом, но надежным укрытием от чужих глаз, местом пропитания, но который силен и зол в гневе, который может и приютить и изгнать тех, кого сейчас, в это мгновение посчитает загулявшими гостями. Такое случалось с наемником – давно, три года как, вечность и одну смерть назад. В ту пору он сопровождал супружескую пару и их сына в Метох, но только с юга, долгими снежными путями. Почти три года, всего-то два месяца осталось до даты, как он последний раз повидал Сиромаха, вскоре после смерти его родителей, пообещав непременно приехать за ним по истечении этого срока. Вернуть в Утху к родным, которые прознали или нет о смерти Поведа и Байи? Тогда должен кончится обязательный срок пребывания мальчика в стенах Метоха – как ученика, служки – кто знает, с какой целью монахи захотели оставить Сиромаха. Может как заложника, ведь родителей убил именно суд Синода. А может и впрямь пожелав помочь спасенному из лап демона, вскормленного страхами самых близких людей? Вопросы, одни вопросы.

Мертвец огляделся по сторонам, величественный лес незаметно поглотил отряд, сомкнул кроны над головой. Удивительно думать, сколь велик этот бор, простирающийся от тракта между Утхой и Тербицей и до Сторожевого кряжа, идущего пятьюстами милями севернее, медленно сходящего холмами к дальним областям бывшего Сихарского княжества. Ретичи не были мореплавателями, перебираясь с места на место только сушей. На побережье Рети встречались поселки рыбарей, но ни одного порта, ни одной гавани, суда, если и бросали якорь у ретских селений, то лишь для того, чтоб поторговаться за воду и вяленую рыбу. Ретичи, всегда пребывавшие сами в себе, народ, не желавший общения с другими родами, даже не сделал такие встречи обязательными. От кораблей чужестранцев отмахивались, отдавая им все необходимое за скромную плату, но не прося вернуться.

Небеса медленно опускались, стало холодать, снова пошел снег. Совсем как тогда, три года назад. Мертвец подумал, перед переправой в Метох надо попросить своих товарищей не стрелять, не резать монахов, вдруг среди них окажется Сиромах. Вряд ли его слова возымеют действо, но может, засядут в подкорке, будут зудеть, при новом взмахе меча. А он потребует от встречавшего их монаха ответить, тут ли Сиромах, не ушел ли из Метоха раньше времени – хорошо бы, коли так. Ведь тогда мальчик обещал дожидаться его в деревеньке близ сожженного Истислава, а значит, останется в безопасности. Если ж отрок в замке, наемник должен увидеть его, вызволить, отправить на лодке к поджидающему их Ремете. А потом все остальное. Крепость не такая и большая, постарается успеть. Тем более, он уже привык вытаскивать вражеские стрелы из своей груди.

– Ты о чем-то тяжелом задумался, Мертвец, – легкая рука легла на его плечо. Он обернулся к Мале.

– Вспоминаю, как я три года назад сопровождал в Метох мальчика и его родителей. Он просил меня приехать за ним. Выходит, я исполняю обещание, неся погибель.

Маля пристально взглянула на него. Наемник выдержал взгляд.

– Я постараюсь защитить мальчика. Сколько ему лет?

– Тринадцать.

– По ретским обычаям он уже стал мужчиной.

– Наверное, – рассеянно ответил Мертвец. – Но он мне дорог. Кроме того, у него тетка и дядя, к которым я обещал доставить племянника. Родители казнены, – кем и как он не стал уточнять. Лежавшая на плече наемника ладонь сжалась.

– Это ужасно. Я постараюсь укрыть, а потом вывести его.

– Как ты это сделаешь? – не поворачивая головы, спросил тот.

– Всякая женщина немного ведьма. Я не так сильна, как магистр, но тоже могу что-то. Для этого и сопровождаю вас. Я ведь сказала, что подбодрю каждого, кому в том настанет надобность. И это правда.

Мертвец молчал. Потом резко оглянулся, присматриваясь не к самой женщине, но к ее тощим седельным сумкам.

– Где твой источник? – внезапно спросил он. Маля покачала головой.

– Мне не суждено использовать женскую магию, я обучалась мужской. Ты знаешь, она не требует источника.

– Я не представляю, на что ты способна.

– Хочешь увидеть? Ты сейчас думаешь о тех, кто ушел, я вижу, их образы постоянно перед тобой. Хочешь, я изгоню из прочь – хотя б на несколько дней?

– Не надо, – тихо отвечал наемник. – Они мне помогают жить и помнить, ради чего я это делаю.

– Не надо так, милый, – прошептала Маля, приближая свое лицо к его. Мертвец почувствовал легкое дыхание на щеке. Потряс головой.

– Оставь, – попросил он. – Возвращайся к Врешту.

– Но я не принадлежу ему. Я дадена всем вам.

– Тем паче, не надо, – женщина кивнула, и ударив пятками лошадь, прибавила ходу. Наемник посмотрел ей вслед, Маля подъехала к молотобойцу и обменявшись с ним парой слов, двинулась в самую голову, к магистру.

Наемник махнул рукой, старясь не думать о предмете их беседы. Снова снял перчатку и взглянул на ладонь, глупо конечно, но неприятная мысль засела в голове. Он хлопнул по крупу лошади, подгоняя ее, та поспешила, всхрапывая: недовольная не то манерами седока, не то близостью волков, по чьей тропе они сейчас следовали.

Зверья им не попадалось, будто надвигавшаяся непогода распугала и этих матерых хищников. Волки в Ретском лесу отличались буйным нравом и редкой свирепостью, их стая могла запросто наброситься на небольшую группу людей, обычно крестьян, невзирая на их топоры и вилы. Ведь и те и те охотились в этих краях на одну добычу – косуль и зайцев, а значит, кто-то должен остаться без еды, а кто-то взять все.

Ретский лес окутал всадников тишиной. Ни шороха, ни потрескивания веток, молчание это и заворачивало и пугало. И давило, если вслушаться и поддаться ему, пригибая к земле. Потому люди вели неспешные беседы, дожидаясь эха своего разговора, но и его не слышалось – одна тишина. Снег, сыпавшийся с близких небес, покрывал дерева, кусты и землю. Лишь ему дозволялось пробиваться под полог и возлегать там – и то потому, что весной он сойдет, впитается корнями и исчезнет, поглощенный самим лесом. Остальным бор давал ясно понять, сколь недолго он готов терпеть их присутствие. Сколь неразумны они, коли отважились отправиться в его пределы надолго. Сколь безрассудно поставили под незримый неведомый удар свои жизни, решив покуражиться над молчащим до поры до времени лесом, одним присутствием своим дерзая перед ним.

– Ретичи! – вскрикнул остроглазый Узашлив, пуская кобылу в галоп. За ним незамедлительно последовали остальные воины, все четверо, быстро набирая ход, устремились к небольшой полянке. Мертвец вгляделся вдаль, вставая на стременах, заметил едва видное шевеление на самом краю поляны, у поваленной трехохватной ели. В этом месте лес немного разрядился, разошелся по сторонам, оставляя над головами путников жирные клоки свинцового неба, порошащего снегом. Возможно, там, вдалеке, узкая тропка, проторенная людьми, бредущими от одной деревни к другой, передавая пушнину, соль, мясо и снедь, а с ними и последние известные им новости из дальних и ближних краев, какие-то проверенные временем, какие-то едва родившиеся, быть может, в самой дороге происшедшие.

Узашлив ловко пустил стрелу на ходу, кажется, она нашла свою жертву. Только тут ретичи заметили надвигавшуюся опасность, попытались бежать. Кроме двух всадников, один из которых свалился с коня стрелой загдийца, с ними было и пятеро пеших, далеко уйти им не дали. Наемник поскакал следом за остальными, догнал Ремету, перешел на шаг.

– Ради тебя стараются, – произнес Мертвец, косо поглядывая на схимника. – Ретичей убивать, что детей, сроду оружия в руках не держали.

– Скоро и не надо будет, их господь и правитель поработает на славу.

– Надо бы хоть одного оставить…

– А зачем он тебе.

– Ты и так все знаешь о делах в Метохе? – не дожидаясь ответа, Мертвец пришпорил лошадку. Подскакал к добивавшим. Трупы валялись окрест, пятная искрящийся снег грязно-багровой кровью. Кобылка потопталась, тревожно заржала и отступила. Наемнику пришлось сойти, спутать лошадь и подойти к разметанным телам. Некоторые, пораженные стрелой, несли на себе еще и удары меча. Врешт обходил крайних, Лонгин и Узашлив стояли в середине побоища, центурион, сейчас кутавшийся в белый плащ, напоминал изваяние.

– Поработали, тебе не досталось, – оглянулся Врешт.

– Ума не хватило одного оставить? – в тон ему спросил наемник. – Сейчас бы узнали, откуда они, зачем. Мне вот непонятно, почему они в этой глухомани оказались. Ведь крестьяне, сразу видать, – он тронул труп, переворачивая на спину. – Сумки полные, еды много. Коней не упустите.

Животных свели в единое место, обыскали седельные сумки, но ни письмен, ни грамот, ни свитков – ничего не нашли. Равно как и в кафтанах убитых не сыскалось ни одной бумажки. Разве что требник в нагрудном кармане одного из всадников.

– Интересно, что это за отряд, – пробормотал Узашлив, прося требник у наемника и внимательно вглядываясь в страницы. – Шел-то долго, по всему видать. Требник старый, написан лет сорок-пятьдесят назад, вон как буквицы выцвели. Синий цвет, он первым уходит. Особенно когда молитвословом пользуются постоянно.

– Так это священник? – тут же спросил Мертвец.

– По виду не похож, но я плохо знаю ретичей. Может и он.

– Зато книги знаешь хорошо, – влез Врешт. – Поди и читать умеешь.

– Странный вопрос, я же из Сихаря родом. Конечно, умею. Не дикарь.

Врешт хотел что-то добавить, но разом замолчал, скривившись. Видно, молодой человек невольно наступил на больную мозоль.

– Ты краски знаешь, – продолжал Мертвец. – Откуда?

– Мой отец библиотекой ведал тамошней. Когда Пахолик пришел, первым делом запалил ее и всех, кто был внутри. Кто не пожелал выйти.

– А ты уже состоял в его войске.

– К тому времени пять лет. После смерти отца я ушел на север, к родным. Там и встретил царевича и стал ему верным слугой, – он замолчал на полуслове.

– А почему Дориноша?

– Царевич доверял мне. Как же, я все время при нем, за столом, на пиру, на охоте. И охранитель и советчик, да много кто, как тут не попасть в его самый ближний круг. Я на семь лет старше царевича, а казалось, мне семнадцать. На голову выше, а смотрел на него снизу вверх. Пока вот до Сихаря не добрались, – и тут же, не меняя тона голоса, – Я тебя видел, когда ты пытался его убить…. Наверное, я бы сам убил его.

– Боялся? – загдиец помотал головой.

– Любил, как и все, до ненависти. Боялся, нет, трепетал перед ним как лист. А еще…

– Все мертвы? Узашлив, ты их углядел? – Маля подъехала. Ремета по-прежнему стоял в сторонке от побоища, спешившись, обсуждал что-то с магистром. Тот, не пришедший в себя после рубки, вернее, избиения, махал руками, указывая на юг. Слово «следы» повторялось слишком часто. – хорошо, что так. Они могли бы…

– Ничего они не могли, Маля. Это священник со своей, не знаю, охраной или приближенными. Ехал из деревни в деревню.

– Нес весть? – она наклонилась над убитым. – Это он?

Мертвец кивнул. Маля присела на корточки, положила ладони на лоб. Долго молчала. Потом поднялась, покачав головой.

– Не вижу, ничего не вижу. Узашлив, ты как? Все хорошо? – молодой человек глупо, во всю ширь, улыбнулся женщине.

– С тобой всегда хорошо.

– Оставь мою женщину в покое, – зло процедил Врешт, разделяя каждое слово. Тихо говорить он, кажется, не научился. – Покой она тебе даст, но на большее не надейся.

– Но, Врешт, я…

– Я прекрасно вижу, не думай, у меня и на затылке глаза есть.

– Они же шапкой прикрыты, – тут же улыбнулась Маля.

– И на шапке тоже, – полыхнул он, оттаскивая женщину в сторонку.

Наемник оставил их собачиться под присмотром центуриона, распутал лошадь, подъехал к Ремете. Оба – и схимник, и магистр – разом замолчали при его приближении.

– Это священник, – произнес наемник.

– Знаю, видел, – грубо оборвал его отшельник. – Господь их собирает воинство вокруг Метоха, нас искать будут. Только ты пока об этом им молчи, вон как после первой стычки разошлись, что-то дальше будет.

– Хорошую команду ты собрал.

– Лучших! – рявкнул он.

– Да лучше б простых, да из одной когорты, – в тон ему ответил Мертвец. – Если и дальше так пойдет, придется назад возвращаться и армию сюда направлять. Втихую уже не справимся.

– Посмотрим, – Ремета пронзил глазами наемника, но сдержался, – посмотрим. Мы еще ничего не потеряли, – и рявкнул остальным. – В путь, собираемся в путь! Больше смотреть не на что.

Повернув на юг, они целый день шли рысцой по заброшенной тропе, следами убитого священника, однако того селения, откуда он вышел в последний свой переход, так и не сыскали. Незнамо зачем понадобилось найти его Ремете, но раз тот потребовал, никто не осмелился противиться.

Снег усиливался, к ночи повалил крупными хлопьями, дорога, и так едва различимая, стала теряться из виду. Сойдя, остановились на ночлег, а утром, даже востроглазый и чуткий Узашлив уже не мог с уверенностью сказать, где искать пропавшую деревню. Да и надо ли? – сам Ремета теперь не мог ответить на собственный вопрос. Маг напомнил, что они слишком на юг забрали, ворочаться тяжело, неохотно согласившись, отшельник приказал следовать за ним. Повернул лошадь и двинулся в сторону неразличимого заката.

Так отряд ехал до вечера, изредка перебрасываясь парой слов – падавший снег глушил голоса, подобно вате. Лес сурово хмурился, кронами могучих дерев закрыв небо, да и редкие полянки оставались едва ли не столь же темны – светило, глубоко уйдя в облачный покров, будто потонуло в нем. Сумерки окутали лес, прерванные разве что наступающей ночью.

Подгоняемый отшельником отряд довольно быстро пробивался на запад, все ближе и ближе к крепости. Неожиданно на пути встретилась глухая ретская деревенька, огороженная высоким забором, с закрытыми воротами. Словно здесь тоже бушевала усобица, вот только враг оставался до поры, до времени неизвестен проезжавшим мимо. Ремета приказал объехать ее, на дорогу не выходить, да и дороги, ведущей напрямки на запад, не сыскалось, отряд продолжил брести через лес.

Мертвец вспомнил, что Пахолик, после бегства из-под Тербицы, заезжал в Метох, желая помолиться. Ему не дали даже приблизиться к крепости; постояв недолго, потрепанное воинство княжича повернулось, отправившись дальше на север, в неизвестность. Может он хотел открыться богу перед тем, как окончательно принял решение придти к отцу и скрываться у него, несмотря на то, что Тяжак предал сына, передав его, вместе с отрядом, в руки только коронованного заклятого врага, царя Бийцы. Простил ли Пахолик его тогда или уже измышлял план мести? Мертвец мотнул головой. Не все ли равно, откуда проросли зерна ненависти, другое важно. С княжичем разобраться он так и не сумел, сможет ли, другой вопрос, ведь сейчас ему предстоит исполнить задачу, брошенную непосильной тяжестью на его плечи отшельником. Спасти Сиромаха и поразить бога. И что потом? Все в руках Реметы. Вернее, его отца.

Он подъехал к схимнику, поравнялся с его резвой лошадкой. Ремета повернул голову:

– Тревожишься? – читая мысли, застывшие на лице наемника, спросил отшельник. Мертвец кивнул.

– Я спросить хотел. Что будет, когда я сражу мечом бога огня?

– Он умрет, – тотчас ответствовал старец. И снова продолжил вглядываться в лицо собеседника.

– Но разве это возможно. Он же бог.

– Этот меч способен убить бога. Именно потому его и создал изгнанник из этого мира, проклятый колдун и кузнец Валлан. Мой отец поручил ему изготовит оружие, способное подавить горнюю волю, а тот, решив отомстить небесам, выковал Богоубийцу. Ты никогда не слышал об этой легенде, но знаешь, что громовержец поразил бога рек и озер, люди говорят, будто изгнал навеки в междумирье, но это не так. Бог умер и его место занял другой, сын бога огня. Тогда брат казался самым верным, самым надежным другом, единственным, на кого отец мог положиться. Потому Богоубийца и был передан ему на хранение в место, о котором знали бы только они – в подвалы крепости на острове, тогда она носила иное имя, не хочу называть, принадлежала иному народу и…. Ты знаешь, что случилось.

– Кто же займет его место? Ведь небеса не могут пустовать долго, – и замолчал на полуслове. Ремета хмыкнул, но не произнес ни слова в ответ, вместо этого лишь хлестнул лошадь, та поспешила резвее, наемник стал отставать, его догнал Узашлив. Какое-то время оба ехали молча.

– Я слышал, вы говорили о богах, – вдруг произнес молодой человек. Мертвец кивнул. – Я не буду спрашивать, хочу сказать, мы не верим в них. Вернее, мы не считаем их теми, кем они стали для вас.

– А кто они для вас?

– Они и есть чудовища. Сыновья и дочери, предавшие отцов и матерей вечным мукам. Мы верим, что наш мир был создан первыми истинными богами, существовавшими всегда, вне времени и пространства, а не их жалким потомством. Они обустроили и населили наш мир, создали все, от простого цветка до человека, и отдали его нам. Но их дети пожрали своих родителей, изгнали в вечные сумерки междумирья и стали царствовать сами. Золотой век человека сменился веком железным, нынешним, в котором вы вынуждены склонять выи пред сильнейшими, ничего не в силах противопоставить им. Только отцы и деды наши, умершие в жестоких схватках, в них снискавшие славу и великую честь, могут охранять нас от гнева новых богов.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Я хочу, чтоб ты знал, я всеми силами помогу тебя убить хотя бы одного из них. Даже, если я умру позорной смертью, забрав в долину тени лишь одного встреченного нами священника, повинного в растлении умов, но не в убийствах. Да, он скверный человек, священник, любой из их породы, но он не воин, и убить его без суда грешно. Пускай. Главное, чтоб ты добрался и прикончил хотя бы бога огня.

– Он вам сильно досаждает?

– Мне все равно, что за бог, лишь бы его не стало.

– Его заменят другим, – пожал плечами наемник. – Небеса не могут быть пусты.

Загдиец долго молчал. Наконец, поднял понурившуюся голову, и тихо сказал:

– Может ты и прав. Может, и нет, всего нам знать не дано. Но я верю, что раз человек смог убить одного бога, значит, все прочие божества содрогнутся от единой этой мысли. И пока меч будет в твоих руках, в руках Реметы, неважно, они вострепещут. Это главное.

Произнеся такие слова, он пустил лошадь вскачь, стараясь укрыться от собственных речений меж поредевшего леса. Верно, досадуя на несдержанность. Так и оказалось, часа через три, он вернулся к наемнику, просил забыть его об этом разговоре и простить говорившего. Он дикарь, он не понимает, что принесли боги другим народам, он…. Узашлив долго молчал, Мертвец кивнул, примиряющее похлопал по плечу. Сказал, что и сам верит лошадям куда больше. Молодой человек постепенно отошел, поблагодарил за теплые слова и долго ехал рядом, ожидая новых слов, или пытаясь сказать еще – но ничего боле не услышал и не произнес. Только подъехавшая Маля отвлекла его от тяжких дум, унесла с собой, одним видом снимая тяжесть с души. Удивительно, как без единого слова, одной улыбкой ей удавалось вызвать почти во всяком самые приятные мысли. Но почему же удивительно, – ее для того и призвал в отряд отшельник, чтоб его кое-как собранная команда не рассыпалась после первой же стычки – нет, не с ретичами, сама с собой. Совсем как пару дней назад во время убийства священника. Как же, едва завидев неспешно бредущих путников, они помчались навстречу, не давая мига усомниться в верности избранья. Все бросились, даже магистр, будто и ему потребовалось доказать соучастие. Интересно, убил ли он кого?

Мертвец постепенно оказался в самом хвосте отряда, брел, натыкаясь на неприятные мысли, словно повалы, встававшие на пути. Пока минуешь один, два других встретят, целясь в сердце остро сломанными ветвями, из которых выпутываться с каждым разом труднее. Может, вправду попросить ведунью облегчить разум, избавить его от сонма одолевавших сомнений. Но ведь он сам так привык к ним, сжился, за последний год, свыкся – будто часть самости стали. Прежде никогда так долго не грызся. Постарел или помудрел? – верно, ни то, ни другое. Третье правильно – заждался.

Во время короткого привала они перекусили сытным козьим сыром и вяленой говядиной, изготовленной по старинной методе, верно, потому дубовой и безвкусной. Дали небольшой роздых коням и снова продолжили путь. Двигаться по сугробам, что наросли за последние дни, становилось все труднее, а небеса и не думали расходиться, неторопливо засыпая Ретский лес. Мороз еще прибавил, приходилось укутываться плотнее, поддевать вязаные шерстяные рубахи и мерзнуть во время ночевок. Скорость передвижения заметно упала, и то не вина лошадей, еле пробиравшихся по высокому снегу, невыспавшиеся люди уставали от бесконечного леса, старались прикорнуть во время пути, да не удавалось, лошади путали, вздрагивали, выискивая пути продвижения через темный, негостеприимный бор, коему ни конца, ни края, который поглощал все звуки, и что смыкал кроны и стволы все ближе, будто намереваясь всеми силами противостоять пришлецам – неважно кто они и куда направляются.

Через три часа после остановки, они наткнулись на дорогу, пересекавшую лес с севера на юг. Магистр глянул на карту – путь вел из Дамагара, самого северного города Рети, в Метох, незадолго до столицы разделяясь надвое. Одна дорога шла в сам город, другая же огибая озеро, прокладывала путь к небольшим поселениям у моря, возможно, именно ей и стоит воспользоваться. Острожный Ремета покачал головой, но прочие воспряли духом. Чем тащиться по лесу, теряя часы и дни, уставая и замерзая, лучше уж рискнуть и продвинуться как можно дальше и быстрее, только перед селениями уходя в непролазную чащобу. Так их никто не заметит, ведь по тракту мало кто ходит, тут больше звериных следов, нежели человеческих, а раз уж боязливые звери столь вольготно чувствуют себя на хоженом пути, так и им не пристало хорониться и бояться всякого куста.

Особо напирал Врешт, больше всех уставший от холода и не один раз свалившийся с лошади, задремывая. Боялся и Узашлив, у которого имелось куда более отчетливое и ясное возражение – едва не охромевшая от кротовины кобылка снова могла попасть в неведомую яму. До Метоха больше полутора сотен миль, лучше отправиться торным путем.

Ремета сдался, когда магистр посчитал, во сколько дней им обойдется блуждание по лесам, как долго будет дожидаться их монах, и дождется ли вообще. Кто знает, если они не придут днем позже назначенного срока, сможет ли он явиться еще хоть раз. Схимник ругнулся, но кивнул, отряд выехал на дорогу. И тут же бросился обратно, едва только молодой загдиец услышал глухой топот копыт многих всадников.

Спешились торопливо, легли, заставили лечь и лошадей, закрыв морды. Мертвец немедля вспомнил подобное же приключение три года назад, он с Дориношей, первым и истинным носителем этого имени, вел княжича на коронацию в Тербицу. Отряды Бийцы тогда часто пересекали их путь, не один раз приходилось прятаться по оврагам и колкам, чтоб не быть замеченными дозорами. Вот и сейчас, стоило залечь, как на дороге появилось человек сорок конных, нестройными рядами проносившимися в сторону Метоха. Кони у всех разные, кольчуги и оружие тоже. Отряд, верно, ни разу прежде не собирался, не готовился к боям, не проходил подготовку, по тому, как держались в седлах люди, можно понять, сколь случаен оказался набор: многие едва усиживали на конях, безмерно устав во время перехода, который казался им сущей пыткой. Кони так же хрипели, морды пенились неимоверной усталостью, глаза закатывались, зубы грызли удила. Отряд сильно растянулся, пришлось ждать долго, пока последние, отстающие почти безнадежно, проедут, и дорога освободится от неумелого воинства ретичей.

Прождав еще час и не услышав более топота, решили выехать снова.

– Следующий такой отряд мы сами разнесем, – веско подвел итог обычно молчавший Лонгин. – За него сойдем, если что, при встрече с другими скажем: приняли бой и сумели спастись. Я вижу, ретичи не особо заботятся об отстающих.

– Я вижу, ты не особо говоришь на ретском, – тут же оборвал его Ремета. – Среди вас всех его знаю только я. И что, я похож на славного конника? А Маля, или ты про нее напрочь забыл?

– Нам важно быстро проскочить тракт, обойти деревни и поселения на дороге. Их немного, – центурион тоже смотрел карту, – охрана не высовывается за заборы, посты и засеки вряд ли установлены так далеко от столицы. Женщину они не увидят. Как и тебя, почтенный. Тем более, если отряд шел в Метох, его главная цель – накопление сил. Не знаю, почему, но если начинают сгонять даже таких воинов, обнажая окраины, готовится что-то очень важное. Возможно, у них неприятности в самой столице.

– Неприятности это мы, – недовольно морщась, молвил схимник.

– Не думаю, почтенный, – отвечал центурион. – Иначе нас искали бы и попытались уничтожить на подступах, как можно дальше. Плохого воинства у Рети хватает, ты о том сам говорил. А хорошее они стерегут в крепости.

– Верно сказано, – встрял маг, – именно что стерегут. Воинам моего ордена никогда не доверяли, ведь они служили другому богу, и неважно, что оставались в душе верны прежнему. Зато те в любой миг готовы как угодно доказать преданность. И это меня настораживает.

– А орда ретичей – нет? – хмыкнул Мертвец. И повернулся к Ремете. – Нам пора двигаться, почтенный, и либо по дороге, либо поперек, но стоять тут мы никак не можем.

– Верно… не можем, – пробормотал схимник. – Двинемся за отрядом, пусть и небыстрым. Не нравится, что они так спешат в столицу. Как бы не были их дела божескими.

– Пахолика они не боятся, а следовало бы.

– Пахолик сперва пойдет на Тербицу или в Опаю, но уж никак не к ним. Это после, если обуздает страну, тогда отомстит за позор у стен крепости, но никак не раньше.

– Скажи, что тебе нравится это. Кривия второй раз будет разорена, только теперь не с юга, а с севера. По тем же людям пройдет новая война, а они едва передохнули…

– Да плевать, нам надо до меча добраться.

– Если б ты подождал полчаса, я успел положить Пахолика, и тогда не пришлось ждать его орды.

– Если б я подождал, тебя могло не стать. Нет уж, одного раза мне хватило. Запомни это раз и навсегда, наемник, я определил твою судьбу, я ей и распоряжаюсь. Всем здесь я определил судьбы, все это помнят, ты только дерзишь и грызешься, – Мертвец хотел ответить, но раздумал, впрочем, Ремета еще раз напомнил ему, кто он и по чьей воле еще здесь, в поднебесном мире. Наемник повернул лошадь и ударив каблуками, поспешил прочь по дороге в Метох. Отряд, нежданно получивший нового начальника, двинулся за ним. Последним, ругая наемника, ехал Ремета, впрочем, к нему вскорости подъехала Маля – разошедшийся сын божий затих едва не в один миг. Потом что-то ответил ей, та кивнула, схимник поспешил к магистру. Начал долгий разговор с ним, оба подотстали, чтобы прочие не расслышали слов, Лонгин посоветовал обоим не тормозить отряд, вдруг какой другой, попрытче прежнего, следом идет.

Мертвец послал вперед на полмили Узашлива, востроглазый молодой человек мог легко увидеть хвост ретского отряда, и предупредить. Заодно разведать местность впереди, близилась деревня, а перед ней могли находиться засечники, ведь неизвестно, что именно готовилось в Метохе. Первые подступы к столице должны оставаться прикрыты, раз уж снимают даже такие войска. Или только такие? О воинстве ретичей наемник знал лишь по одной встрече с ними на далеком юге, когда сопровождал Сиромаха – с той поры и так перемен случилось немало, а с армией и подавно, подтянуть даже самых разболтанных и невежественных вояк за такой срок можно весьма ловко. Надо спросить у Лонгина, что он думает о прошедшем отряде.

Его опередила Маля, подъехала первой.

– Снова далеко мыслями? И снова не там, где хотелось бы.

– Я рассуждаю о ретичах. Куда они и почему в таком скверном виде.

– А на лице написано другое.

– Маля, – раздражившись, резко отвечал наемник, – не надо домыслов. Что написано, то и есть, ты тоже ведь стараешься не за двести монет Реметы.

Он думал, женщина отстанет. Нет, только улыбнулась тепло и приблизившись, прошептала:

– Мы все лжем: близким, далеким, себе. Вот и ты таков. Ладно мне, но почему себя надо обманывать.

– Прекрати.

– А я не хочу. Я понимаю, почему ты так яростно рубился с воинством Пахолика. И почему так злился на нашего предводителя, когда он вырвал, тебя, издырявленного стрелами, из боя. Мертвец, я же вижу и другую твою сторону.

– Какую же?

– Страх. Обычный человеческий страх перед концом. Ты ведь сам не знаешь, чего хочешь больше – уйти в долину вечности или остаться и попробовать заново.

– Год назад я пробовал заново, не хотел, но все же решился. Та, с которой пробовал, тоже была ведьмой. И что же: умер в четвертый раз. Больше не хочется, – он продолжал, чеканя слова, – Больше всего хочется уйти, но достойно, завершив все дела. А у меня есть долги. Перед схимником, перед мальчиком. Вот рассчитаюсь и тогда буду свободен.

– Ты оставишь Сиромаха?

– У него есть родные. И да, оставлю. Меня держат не с этой стороны, с той, Маля, уж ты, ведьма, должна это понимать.

– Но ты все одно боишься. Что не найдешь, что не примут, что там, в долине, окажется все совсем не так, как писано в книгах. Вернувшиеся оттуда герои из легенд, давно ушли в долину снова или отправились на небеса. Ты ведь сам еще не бывал в тех краях. Потому, хоть и бесишься на Ремету, но понимаешь, он спас тебя.

– Он спас Пахолика, а ему-то как раз здесь не место. И давно. Я мог его остановить, а вот теперь не знаю. Так близко подойти не получится, да и княжич станет еще осторожней, охраны окажется еще больше.

Она помолчала. Замолчал и Мертвец. Некоторое время они ехали вместе, лошади тихо переступали по едва притоптанному тракту, впереди, насколько хватало глаз, ни души, позади тоже. Они снова будто потерялись в пути, и только вечный как сам Ретский лес, снег, медленно падая, посыпал их плечи. Тишина непробудная, сквозь нее едва просачиваются звуки, перестук копыт собственной лошади и то едва слышен. Наемник опустил поводья, снял перчатку и поглядел на руку. Снова надел.

Легкая рука легла на ладонь. Маля нагнулась к нему, зашептала в лицо:

– Ничего не переменяется, я бы почувствовала. Там в крепости, я попробую тебе помочь.

– У нас не будет на это времени. Мне и без того запрещен въезд в Реть, а сейчас вокруг Метоха собираются войска.

– Ты думаешь, они пришли за нами?

– Я не знаю, может быть.

– Они идут к богу. Ведь господь нужен всем. Прости, но даже тебе. Иначе ты бы не пытался убить того…

– Хватит про Пахолика, Маля, ты не понимаешь, кто я. Ты не жила в Урмунде не представляешь, что такое быть воином республики. Вообще урмундцем. Можешь спросить у Лонгина, но до него ехать; ладно, я расскажу. Главное для нас – семья, общность, страна. Богов, как и правителей, мы выбираем, меняем, торгуемся с ними, в этом мы свободны от кривичских уложений. И тем более, ретских. Мы не рабы божьи, мы их создания. Мы можем судиться с ними, мы можем избирать их, как каждый год выбираем себе консула. Мы рабы другого – своих убеждений, принесенных первопоселенцами. Они бежали из Эльсиды, попали в чужую, чуждую страну, холодную и негостеприимную, вынуждены были и приспосабливаться к новым условиям и сражаться за это право. Честь, мужество и выдержка ценились у нас выше всего. Равно как и семья. Плечо товарища. Уважение на службе – у квестора или на собственном промысле. И неважно, как давно ты гражданин Урмунда, но если ты подчиняешься этим правилам, ты его часть. Урмунд мужское царство, ты это знаешь. И больнее всего для мужчины слова о том, что он неудачник: без семьи, без друзей, изгнанник, презираемый, не имеющий ни крыши над головой, ни работы, хоть поденной. А значит, не имеющий смысла. Это самое страшное оскорбление – если оно высказано прилюдно, то позор смывается кровью. Либо своей, человек, смирившись, падает на меч, или что у него есть. Либо сражается за свое право с обидчиком. Такие дела даже не рассматривает суд, ведь они суть нашего существования. Основа основ.

Он замолчал, переводя дыхание. Так долго не говорил уже очень давно. Много лет. Слишком много.

– А ты урмундец? – он кивнул. – И во всем неудачник, кроме работы наемника? – снова кивок. – Прости, что спрашиваю, я правда, не знала всего. Не понимала. Но и ты тоже не понимал, поверь мне, – медленно отъехала, отставая, оставляя Мертвеце наедине. Не выдержав, он обернулся. Лошадь только миновала поворот, внезапно он оказался один на дороге. И тишина, от которой хотелось бежать, пустив лошадь в галоп.

Узашлив вернулся через полчаса: отряд, миновавший их и получивший час преимущества, в миле впереди. Ремета, ехавший за наемником следом, тут же поинтересовался, по-прежнему ли сильно растянут он или передние поджидают отстающих? Загдиец покачал головой, схимник оглянулся.

– Мне нужен хотя бы один живым. Отловите его.

Мертвец усмехнулся.

– Раньше не мог такую команду дать? Или очень хотел кровью сплотить? – старец недовольно скривился, хотел высказаться, но не успел, топот копыт прервал мысли. Все те же четверо рванулись вперед, уносясь вихрем в подступающей темноте, миг и оседают клубы снега. Магистр постарался опередить всех, еще бы, его колдовством проще всего взять пленника, да так чтоб другие, как бы близко ни находились, не увидели, не услышали ничего. Как маг делает это, он уже показал на Мертвеце. Ремета поспешил за ними, но поодаль, наемник и женщина для участия остались на какое-то время наедине.

Он притормозил лошадь, дожидаясь ее. Маля пристально смотрела на Мертвеца, поравнялась. Некоторое время ехали молча. Снег, сыпавший какой уж день, наконец, стал прекращаться, будто тучи устали сыпать замерзшую воду. Теперь ее хватит надолго.

– Прости, что приставал к тебе, – медленно начал он, но Маля немедля прервала его, закрыв рот ладонью.

– Все в порядке. Для этого я и здесь.

– А еще для чего? – не выдержал он. Женщина смутилась.

– Ты все равно хочешь знать? Да, вижу, зачем-то тебе надо знать все о тех, кто окружает. Обычно знания приносят боль.

– Я на себе испытал это.

– И все одно стремишься узнать ближе. Я ведь с Врештом, – улыбнулась против воли она. – По крайней мере, он так решил.

– Я не против. Мне непонятно, почему ты пошла в поход. За что Ремета тебя потянул?

– А вдруг ничего нет, а я согласилась лишь ради денег? Ну вдруг?

– Тебе либо нужно попасть в Метох, неведомо зачем, либо… – он замолчал. Женщина не отвечала, внимательно вглядываясь в лицо собеседника, темнеющее все сильнее с каждой новой пройденной саженью пути. – Либо тебе нужен кто-то из нас. Или что-то от нас.

– Думаешь, Врешт?

– Вы смотритесь, – улыбнулся наемник.

– Он хороший человек, – отвечала Маля, – но я бы не выбрала его в супруги, будь у меня такое желание.

– Откуда ты?

– Ремета вытащил меня из Утхи, последние пять лет я живу там.

– Как и я. Странно, что ни разу не пересекались.

– Город большой, а мне никогда не надобились охотники на чудовищ. Хотя я слышала о тебе – всякое слышала. А когда ты уехал…

– Значит, магистр, – женщина вздрогнула. Но, верно, не от слов наемника, издалека донесся посвист.

– Нас зовут, – напомнила Маля, пришпоривая лошадь. Мертвец поспешил за ней. Через полмили они добрались до остального отряда.

Ремета склонился над поверженным ретичем, одетым весьма скудно, несмотря на сильный мороз, что-то искал в карманах нательной рубахи, пока остальные, стоя вокруг, глядели во все глаза, стараясь высмотреть что-то в сгустившейся черноте. Солнце, верно, давно скрылось в подземном мире, сумерки, стремительно сгущаясь, переходили в ночь.

Маля спрыгнула с лошади, подбежала к поверженному.

– Еще жив? – старец кивнул. – Пустите меня.

Коснулась его лба ладонью. Подержала немного, затем отпустила. Ретич вздрогнул, но глаз не открыл. Вокруг поверженного в беспорядке лежали разодранная будто стальными когтями, кольчуга, короткий меч и кинжал, а еще штопаный поддоспешник, снятый таким же дикарским образом. Женщина подняла голову, встретившись со взглядом схимника.

– Ну? – нетерпеливо спросил он, поддернув плащ.

– Бог огня собирает слабых и сильных, чтоб могли уверовать в него. Всех сомневающихся и крепких в вере, всех, кто хочет узреть явление его в Метохе, кто жаждет причаститься его силой и славой, чтоб разнести ее окрест, по городам и весям Великого княжества, и за его пределы.

– Брат ничем не отличается от брата, будто близнецы, – произнес наемник. На него шикнули.

– Он собирает войско и паломников. Последние пойдут на юг, первые на север, позже он присоединится к чадам своим.

– Не припомню, чтоб Реть воевала вне пределов, означенных их господом, – пробормотал задумчиво маг.

– Теперь их господь сам означает новые пределы Рети, – продолжала Маля. – И пределы эти – само Рассеяние. Каждый ретич, где бы он ни жил, с мига, когда господь явит себя народу, овладеет духом божьим и сам растворится в божественной сути – так и только так отныне станет существовать ретский народ, неразделимый с господом, несокрушимый в вере, неприкасаемый для чужаков. Дух бога снизойдет на каждого и каждый вострепещет, ощутив в себе благодатный огонь.

– Что это значит? – раздраженно произнес Ремета. – Он откроет Источник? Распылит его на всех? А жена что?

– Я не знаю, – произнесла женщина. – Я говорю то, что сказали проповедники этому человеку, что запечатлелось в его мозгу. Говорилось это две недели назад, и, как раз, тем священником, которого мы убили.

– Видимо, из Дамагара, он кружными путями направлялся в окрестные деревни и села, – буркнул магистр. – Здесь их немного, но ведь надо оповестить каждого, раз такой приказ.

– Верно, многие побоялись предстать пред новым богом, – произнес Узашлив. – Это не так и просто. – И глянул на Малю. – Увидеть того, кого не смел прежде наблюдать.

– Увидеть бога не способен ни один человек, – отрезал Ремета. – Потому боги и воплощаются в людей или животных, иначе они незримы и неощущаемы, разве что по деяниям своим.

– А как же человек, в которого воплощается бог, что он чувствует?

– Ничего, юноша. Он перестает существовать. Вместить в себя хотя бы часть сущности бога, равносильно смертному приговору.

– Что же тогда хочет бог огня, говоря о распространении своей сути среди всех ретичей?

Ремета покачал головой, так ничего и не сказав. Потом, снова поглядев на поверженного, потихоньку приходящего в себя, приказал бросить его в реку и поспешить далее – у них не так много времени, а еще надлежит проделать долгий путь перед привалом. Проскочить ретскую деревню, отъехав как можно дальше, ведь в ней заночует отряд, а после выискать себе в этой чернильной мгле надежное пристанище.

Воины встали, встряхнули ретича. Неприятный хруст заставил Мертвеца вздрогнуть. Стали набивать карманы камнями, а после оттащили к быстрой речушке, упорно не хотевшей покрываться коркой льда даже в столь лютый мороз. Он услышал плеск воды, оглянулся по сторонам. Но темнота опустилась на мир окончательно, наемник лишь слышал шаги и шорохи, глухие голоса, которые затем и вовсе исчезли. А затем в кромешной тьме и тиши раздался голос Реметы, велевшего седлать коней и спешить далее.

– Значит, господь ретичей великое войско собирает. А мы к нему как раз в гости. Это сколько на каждого будет приходиться голодранцев – двести или триста? – вопрошал в полный голос Врешт, неторопливо двигаясь вслед за магистром. Ремета снова ехал первым, погонял, уговаривал, угрожал, ругался – ничего не помогало. Скорость продвижения отряда падала с каждым часом. Еще вчера, после получения известия от пленника, наемники разом перестали спешить, прежде бодрый, ухарский дух, разом сник, сдулся, теперь, после ночевки, забузили сразу двое. Лонгин еще вчера, когда выбирали место в позабытой землянке углежогов, заметил, что бог огня не просто так собирает войско, он предварительно, как любой умный стратег, поставит окрест озера засеки и посты, хотя бы для безопасности прибывающих. Знает ведь, что Пахолик спускается с севера с ордой, что Сихарь взят, и что Реть все одно в опасности. И что войска Бийцы разбежались или объединились с загдийцами, прибавил тогда Мертвец. Это подействовало как удар бича, каждый норовил высказаться, шум и гвалт стоял как на базаре. Ремете первый раз не удалось успокоить подчиненных; устроившись в уголке, он зло смотрел на полыхавшее пламя костерка, бессильный что-либо сделать. Только когда все выговорились, произнес несколько слов, но тут же был прерван:

– Почтенный, ты можешь явить чудо, ты постоянно этим занимался последние дни – отчего сейчас мы должны пробиваться через снега и вот теперь посты ретичей? – спросил центурион. – Нет смысла поднимать тревогу, надо либо перекинуть нас сразу на остров, либо отойти.

– Я не могу перекинуть никуда, ничего не могу – брат сразу узнает, кто шебуршится в его землях, все поймет, и на нас бросят армию. Или пойдет разбираться сам, показывая, кто здесь хозяин. Это его земли, уже тысячи лет, тут каждая травинка может выдать.

– Сейчас нет травы, – вмешался языкастый Мертвец. – одни сугробы.

– Ты понял, о чем я. Если я произнесу заклятье, перенесу вас или еще что-то сделаю, мы пропали.

– Я полагаю, мы и так пропали, – холодно отрезал Лонгин. – Вилять меж собирающимися армиями смерти подобно. Если орды двинутся на север, как раз в пределы загдийцев и на тракт, которым завладел Урмунд, то собираться всей армии надлежит в том месте, где нас будет ждать монах. И либо его сыщут, либо нас.

– Зачем господу идти на север? – спросил Узашлив. Ремета пожал плечами.

– За чем угодно. Загдийцы давно воюют с ретичами…

– С ретичами воюют венеды, почтенный, – тихо отвечал молодой человек. – Ты нас все время путаешь. Да, дикари, но разные. Венеды прежде занимали Ретский лес, пока сами ретичи не истребили и не изгнали остатки через море. Через шесть столетий, то же сделали прибывшие из Эльсиды переселенцы.

– Ты так хорошо знаешь историю чужого племени, – хмыкнул Врешт.

– Племен. Как и загдийцы, венеды – союз племен. Нас много и мы разные. И вместе воюем с вами… или миримся как недавно. Или снова воюем, как с Пахоликом во главе. У него в армии немало венедов.

– Значит, можно пойти на хитрость, – тут же встрял Лонгин. – Можно попытаться заманить хотя бы часть армии Пахолика в Реть. Тем более, почему бы тому не пройти коротким путем через государство, как он думает, не способное дать ему отпор, но в котором его воины насладятся кровью. Мертвец, ты сможешь стать приманкой?

– Пахолик полагает что Мертвец на этот раз убит. Вытаскивая его из подвалов, я обрушил потолок, чтоб убедить…

– Вот уж вряд ли, – произнес сам наемник. – Если Пахолик не увидит тела, он по-прежнему будет считать меня живым и утроит охрану. В лучшем случае, будет хуже спать, – прибавил он, помолчав.

– А если узнает, что его враг в Рети, может послать легион, или на что делится его армия, а сам потом поехать за головой. Мы так двух зайцев убьем разом.

– Меня, Лонгин? – усмехнулся Мертвец?

– Пахолика, почему нет? Но если и не убьем, то благодаря господу, сильно проредим его воинство. Пока враги крысятся, нам останется только стоять в сторонке и ждать, а после…

– После не будет. Бог войдет в силу, и тогда…

– Ремета, и что тогда? Что он в виде змия? Да, страшный, ты говорил, может достигать в высоту холки лошади, а в длину десяти саженей.

– Ты забываешь, Мертвец, что это бог. Он может перемещать свое тело как угодно – хоть летать, хоть бежать со скоростью шквала, хоть плеваться огнем, хоть ядом, метать молнии и говорить так, что враги будут умирать от единого слова, а рабы пойдут на любую смерть ради него. Убить его тело можно, но для начала придется к нему подойти. Да и само убийство ничего уже не решит, ретичи пойдут за чудесами и гласом. А прочие будут бежать прочь. Армия ему нужна не для силы, а для количества.

– Ты умеешь успокоить, – зло буркнул Врешт. Магистр, доселе молчавший, хотел что-то произнести, но внезапно махнул рукой и стал укладываться. Лагерь потихоньку замолк. Наутро, позавтракав не разводя костра, товарищи собрались и медленно двинулись на запад. Очень медленно, как бы ни старался подгонять их отшельник. Даже Маля, прежде поддерживавшая старца во всем, теперь осмелилась возразить.

– Я не могу вселить то, чего во мне не осталось, сударь, – робко произнесла она, потупившись. Ремета резко повернулся к ней, рука поднялась, но тут же опустилась. – Можешь делать со мной или с моими, что угодно. Я мало чем смогу помочь тебе.

– Ремета, ты берешь заложников? – Мертвец захлопал в ладоши. – Какая прелесть.

Отшельник зло отчитал наемника, затем, сбавив тон, попытался оправдаться, увы, стало хуже. Лонгин потребовал разведать окрестности, вот хотя бы магистра послать, его магия воздуха для бога огня неинтересна, иначе подставлять весь отряд нет ни единого смысла. Командиру пришлось согласиться, отправить вперед мага. После чего центурион остановил отряд, велев всем сойти с дороги и ждать. Не зря, через час с небольшим мимо проехал разъезд ретичей. Конечно, немного, всего-то десяток вояк, одолеть которых – хватит и одного из наемников. Вот только следы останутся. Снег с утра прекратился, облака немного поднялись, мороз, крепчавший всю ночь, начал потихоньку отходить, хотя по-прежнему колол щеки. Наконец, вернулся магистр.

– Впереди две засеки, одна, верно, просто отдыхающие воины, отставшие от своих, другая похожа на разбойников, но тоже движется к столице. Первую я ослепил, так что можем двигаться до развилки спокойно, со второй разобраться не составит труда.

Лонгин зло сплюнул.

– Ты вообще зачем ездил? Магию проверить? Надолго их ослепление? Мимо тебя проезжал разъезд? Нет? Подумай сам, что было, встреться разъезд со слепыми товарищами, – и тут же резко – Едем до развилки и на месте уже разберемся.

– Будет потеха? – оживился Врешт. Центурион улыбнулся.

– Постарайся не усердствовать. Нам трупы придется укрывать. Почтеннейший, ты можешь спрятать нас от глаз засечников? – колдун покачал головой, но вот Маля согласилась, да она попробует, но совсем на короткий срок, так что идти придется на рысях.

– Побереги мою женщину, я же с ней, нормальной, жить хочу, – щеки ведуньи порозовели.

– Врешт, милый мой сударь, но если я стану твоей женщиной, я же не перестану оставаться для всех. Это моя работа, и она мне нравится. А на твои доходы, про которые ты рукой махал, мы семью не построим. А мне хотелось бы, – неожиданно серьезно закончила она. Все расхохотались. Молотобоец побелел, полез чесать кулаки, однако, его и в этот раз ловко перехватил центурион. В медвежьей хватке Врешт быстро остыл, попросил освободить, а затем произнес:

– Я ж вижу, кого ты покрываешь. Только зря, она моя женщина, чтобы кто ни думал.

– Прежде всего, вы мои воины, – рявкнул Ремета. – Исполните уговор, тогда и разбирайтесь сами, как знаете. А пока…

– Разъезд! – шикнул Узашлив. Собравшиеся было выбираться на дорогу тотчас вернулись, укрываясь от посторонних взглядов. Ретичи возвращались, только теперь они были настороже, держа в руках обнаженное оружие и пристально посматривая по сторонам. Ехали медленно, настолько, что Мале пришлось на всякий случай использовать защитное заклинание.

Когда разъезд скрылся из виду, отряд медленно выбрался на дорогу. Оглядывались, вздыхали, ругались вполголоса, однако, довольно быстро двинулись вперед и где-то через час добрались до развилки. Тракт здесь расходился на стороны – южная дорога вела прямиком в столицу, северная широко огибая озеро, отправлялась в долгий путь в триста миль к побережью, к дальним поселениям ретичей. До самого озера оставалось напрямую около двадцати миль, в обход же, до места встречи с монахом, порядка пятидесяти. Два дня пути, как ни крути. Главное, чтоб ретич-изменник несмотря на оживление на дороге да и в самом замке, продолжал ждать их, как ни в чем не бывало. Если с ним все в порядке, конечно. И этот вопрос, некстати вырвавшийся из уст Врешта, больше прочих беспокоил всех, включая самого Ремету.

– Разведка нам просто необходима, – Лонгин будто ожил, почуяв себя в нужном месте в нужное время. – Узашлив, твоя очередь выдвигаться, вместе с почтеннейшим отъедешь на две мили, если что свистни. Слепую засеку придется обратить зрячей, а еще узнать, что там за «разбойники» на дороге, может, еще один паломник с воинством. И всем держаться кучно, не отставать и не высовываться вперед. Почтенный, и уже к тебе. Если мы повстречаем воинство этих голодранцев на дороге, придется либо возвращаться, либо уходить на север. Я понимаю, неприятно, но иногда замыслы приходится подверстывать под происходящее, – он видимо, хотел снова напомнить: «напоремся – костей не соберем», да центуриона поняли и так. Ремета беспомощно кивнул. Потом вдруг ожил, спохватившись, но говорить не стал.

За это время они трижды съезжали с дороги. Войск ретичей становилось все больше, да и двигались устало, видно, издалека, непростой проделав путь. Мертвец прикинул: путешествие паломников, сбор воинства, после отъезд – на все про все у собиравшего народ бога огня должно уйти не меньше трех-четырех месяцев. Чтоб со всей Рети да с уверенностью, что прибудут к нужному часу. И это не считая простых священников, двигавшихся своим ходом, в повозках или верховыми, с семьями и окружением, вот как тот, которого они зарезали на самом въезде в княжество. Значит, все приготовления необходимо начинать за полгода до – и все это время Ремета молчал, надергав себе команду в самый последний миг. Почему так? Неужто не знал о приготовлениях? Да быть того не может. Или считал, что господь не станет торопиться до конца зимы, а то и до новогодья. Ретичи как и кривичи, отмечают его в день весеннего солнцестояния, многие из них, попав в Урмунд, сильно удивлялись празднованию уходящего и встрече нового лета посреди зимы, в самый короткий день в году. Но больше поражались иной странности – провод старого года совмещался с датой уплаты налогов в республике. Скаженный праздник, что после этого говорить об урмундцах, если они самый веселый и жизнерадостный день сумеют испортить походом по мытарям. Ну а после, конечно, возлияния и неважно, что разбавленным вином, и ночь любви, когда грешки не считаются. Так повелось с первопоселенцев, так продолжается и поныне. Вот после подобных рассказов Урмунд уже и развратен и помешан на деньгах.

Узашлив снова поднялся к дороге – они хоронились в небольшой лощине, заросший густым тальником – свистнул, давая понять: путь свободен. Лошади, уставшие от езды по кустам, медленно стали выбираться на дорогу, ведомые вымотанными людьми под уздцы. Постоянное ожидание неприятности буквально сковывало движения. Да еще и мороз, хоть и ослаб, по-прежнему неприятно пробирал до костей. Ветер поднялся, верно, он и прежде дул с изрядной силой, но тогда они ехали в столь дремучем бору, что внутрь него не пробиралось ничего, кроме пушившего снега. Снег давно перестал, а вот ветер, напротив, усилился, на дороге поднимая столбы белой пыли, ведьмины столбы, как их называли по всей Кривии. Лес заметно поредел, сказывалось присутствие людей, все чаще отряду встречались проплешины, землянки углежогов и лесорубов, работавших в этих местах прежде, теперь, когда бор перестал родить трехохватные дерева, приходилось уходить дальше, чтоб подыскать ствол потолще, под нижние венцы сруба. Лиственниц или кедров, из которых они рубились, более не осталось в здешних краях, только сосны, шедшие на верхние венцы хижин, да и те, разлапистые, с покосившимися стволами, уже не годились для строительства, на растопку разве.

Мертвец вспрыгнул в седло, двинулся за отрядом. К нему присоединилась Маля, он даже обернулся, ожидая увидеть Врешта рядом, но нет, тот уехал вперед. Странные меж ними отношения сложились, они не то постоянно мирились и ссорились и снова мирились, не то молотобоец все пытался завоевать расположение ведьмы, да получалось скверно, он то отступался, то, видя едва не во всех соперников, начинал новую осаду крепости, которая должна же была пасть до прибытия к замку. А вот все зачем-то сопротивлялась.

– Мертвец, прости меня еще раз, – вдруг заговорила Маля. – Мне до сей поры неудобно за мои слова о смерти. Я ведь не знала.

– Я не держу зла на тебя, – тут же ответил он.

– Все одно тебе не по себе.

– Каждому так. До крепости не добрались, а тут такое. Хоть назад поворачивай.

– Не дай боги, – Маля непроизвольно сделала охранительный знак. – Мне надо исполнить обещанное, очень.

– Ради своих. Это правда, что старик держит твою родню…

– Нет. У меня никого, Мертвец, – женщина помолчала. – Прости, мне не слишком удобно называть тебя так. Понимаешь… это очень старая история и видимо, мне придется рассказать ее.

– Пока на дороге никого. Я слушаю.

– Я просила Ремету прервать ход моих жизней. О них и был разговор меж нами.

– Твоих… жизней? – переспросил наемник. Она кивнула.

– Когда-то, давно это было, крепость Метох служила пристанищем совсем иного народа, древлян, о них теперь можно услышать только в сказках. Я одна из них, верно, последняя. Ретичи и кривичи истребили нас, а мы растворились в них. Да и неважно, что стало. Храм бога огня прежде принадлежал богине смерти. Сюда приходили те, кто отчаялся жить и надеялся найти утешение в ее объятиях. Жрицы, взвешивая на весах человеческую жизнь, либо разубеждали пришедшего, либо давали ему настойку, от которой он умирал в сладостном забвении. Это считалось высшим знаком милосердия богини – умереть пред ее алтарем, видя прекрасные сны, уводившие к ее престолу. Мы тогда верили не в долину вечности, а в единственный храм, куда стекаются все заблудшие души, нашедшие, наконец, покой. Я хотела умереть именно так. Увы, но уже больше тысячи лет храм принадлежит другому богу, а богини… ее не стало.

– Сколько же ты…

– Слишком много, – устало произнесла ведунья. – Знаешь, когда-то я любила и была счастлива с моим ненаглядным. А потом он погиб, а я отправилась в храм, чтобы вернуть его. Богиня пошла мне навстречу, сказав, что мне будет дарована новая возможность увидеть его. Возродить любовь в следующей жизни – люди тогда верили в извечный круговорот душ, на который не могли повлиять. И я умерла у алтаря и возродилась. Стала искать любимого. Не нашла, чувствуя, что старею, что он не примет меня такой, снова пришла умереть, потом еще раз.

– Я слышал эту легенду еще в детстве. Всегда плакал, когда мне ее мама читала. Лет в пять, наверное. Только имя женщины, оно было другим.

– Шестьсот лет назад эту историю переписывали и пересказывали на разных языках. Конечно, имена менялись. Менялись и города и страны. Я одна бродила и искала любимого. Пока однажды не поняла, что он полюбил другую и ушел в небытие с ней – чтобы уже никогда не возвращаться к жизни и не тревожить меня. Возможно, он хотел поступить как лучше, даровать и мне покой, но я продолжала воскресать. Даже убив себя, я возрождалась на следующее утро, младенцем в какой-то другой или в этой же стране. Я взрослела, зная, кто я, зачем пришла в этот мир, и… это преследует меня слишком долго, наемник. У меня нет больше сил так жить, а потому я взмолилась о помощи к громовержцу, и тот выслушал и пообещал помочь мне, если я помогу ему.

– Ты хочешь уйти сразу, как мы сделаем дело?

Маля пожала плечами.

– Мне нечего больше ждать.

– Наверное, я скажу глупость, но может быть ты побудешь здесь еще немного? Не ради меня, я сам пришел за тем же, но ради другого.

– Вы все хорошие люди, что ты, что Врешт, что Узашлив или Лонгин. Даже магистр по-своему обходителен и приятен своим железным упорством. Но сколько же можно, наемник? Я сбилась со счета веков, неужто я прошу так много? Да и потом, – вдруг торопливо добавила она, – Если я задержусь, громовержец может отказать. И что тогда? Вечно скитаться, помня все предшествующие жизни, как одну?

Он замолчал. Потом произнес тихо.

– Я думал, что один такой, даже гордился своей особостью. Способностью все время умирать и зачем-то возвращаться к жизни. Четыре раза уже. И каждый раз с болью, мукой, страхом, отчаянием. Но ты…

– Ты тоже уйдешь? – ее голос дрогнул. Мертвец покачал головой.

– Не сейчас. Я обязался привести Сиромаха его родным. Когда-нибудь после. Как получится. У меня ведь другой способ желанной смерти.

– Постой, – произнесла женщина после долгого молчания. – А если бы ты умер тогда, во время схватки с охраной Пахолика? Не дотянувшись до него мечом, он бы стоял пред тобой, истекающим кровью, пронзенным десятком стрел, смотрел, невредимый, на побежденного врага, и смеялся над тобой. Что тогда? Это все равно желанная смерть?

Он задумался. Потом пожал плечами.

– Наверное, – произнес, наконец, наемник. – Ведь все земное ушло бы, а я вернулся к той, с которой не виделся так долго.

– Да хранит тебя богиня, – едва слышно произнесла Маля, бережно снимая шапку и касаясь его головы.

– Спасибо, – пробормотал Мертвец, отводя взгляд. Узашлив снова свистнул, откуда-то издалека, заметив на дороге новый разъезд.

К ночи они продвинулись еще на десяток миль, можно сказать, повезло. Маля измучилась, загораживая отряд от мелькавших всадников. В темноте движение только усилилось, дозоры с факелами сопровождали то пеших, то конных, движущихся в разных направлениях, но за одним и тем же – сыскать себе силу и славу господа, причаститься духом его. Отряду пришлось обходить немало разбитых лагерей, воинство даже не выставило дозоры, да и к чему они, ведь столица рядом, а защитников великое множество. Попутно встречались и паломнические стоянки, поближе к военным, но все одно сами по себе. От них слышались песнопения или звуки рожков. К полуночи все утихло, отряд, отошедший в глубь леса, нашел и себе место для ночлега. В темноте перекусили мороженым мясом и сыром, закутавшись, забылись сном. Никто не спорил, не ссорился, не желал тратить бессмысленно силы. До света подлявшись, поспешили к дороге.

Лонгин вышел вместе с Узашливом и почти тотчас вернулся – движение не прекращалось. До места назначения оставалось всего ничего, меньше пятнадцати миль, но пройти их казалось немыслимым. Ремета молча спешился, взял лошадь под уздцы и двинулся вдоль дороги, остальные двинулись следом. Узашлив иногда выглядывал на тракт, но лишь для того, чтобы немедля вернуться. Лишь к полудню движение прекратилось, им удалось проехать еще несколько миль. Снова остановились, на этот раз остроглазый загдиец снова кого-то заметил.

Мертвец отвел Ремету в сторону, подальше от чужих глаз и ушей.

– Мы влезли в мышеловку, – произнес он. – Пытаться уйти без толку, надо тебе, громовержец, открываться.

Если собеседник и не ожидал подобных слов, то виду не подал. Долго смотрел в лицо наемнику, разглядывая мельчайшие детали, чуть скривив рот, наконец, произнес:

– Как давно ты это понял?

– Как ты заговорил о брате. Еще в городе. А после слов Мали…

– Она тебе рассказала обо мне?

– Нет. Мне жаль, что ты так поступил с Реметой, громовержец. Он хороший человек, хоть и твой сын.

– Ты от него заразился.

– Мне его не хватало уже, когда ты явился в образе отшельника и встал на моем пути в вечность. Что ты думаешь делать, боже?

– Я снова использую тебя, Мертвец, – отвечал тот устами Реметы. – Мне нужен твой друг – Жнец душ. Никто, кроме тебя, из нашего отряда не сможет призвать его на помощь так скоро, как это нам необходимо.

– Тебе, громовержец. И я не хочу пожертвовать своим единственным другом, ради прихоти. Ведь бог огня немедля узнает о его присутствии и уничтожит, сколько бы душ ретичей перед этим он ни собрал. А если ему и удастся пройти в замок…

– Не удастся, как и мне. Я помогу Жнецу: буду отвлекать брата от тебя и твоих товарищей. Только так получится проскользнуть в крепость. Но поспешите, я не смогу сдерживать его вечно – ведь тут брат многажды сильнее меня.

Мертвец вздохнул.

– Как мне обратиться к Жнецу? – наконец, спросил он.

– У тебя есть его браслет, надень и сосредоточься на нем. Он тебя выведет к некроманту. После ты сможешь с ним говорить.

Так просто. Только сейчас наемник понял, для чего ему подарено украшение. Мертвец отошел от бога, вынул из кармана штанов браслет, который постоянно носил с собой последний год. Надел на плечо. Подождал, вспоминая лицо друга. Желая снова увидеть его и боясь этой встречи, ведь недаром Жнец говорил, что их новое свидание может оказаться последним. Свара меж людьми перестала быть только их забавой, сейчас или чуть позже, но обязательно в схватку вступят боги. И кто тогда останется живым?

– Я слышу тебя, друже, – он почувствовал в сознании голос Жнеца. – Что случилось?.. Ты в Рети…, как и зачем ты там оказался?

– Я не хочу, чтобы ты приезжал сюда, – наемник мысленно обрисовал предысторию появления отряда близ Метоха. – Это не наша война. Если ты окажешься втянут, тебя используют и выбросят, как битую карту.

– Рано или поздно, но это случилось бы. Наверное, с того мига, как почувствовал появление последнего своего соперника, прожившего всего три дня и умерщвленного Реметой. Ты прости меня, ведь это я посадил тебя на крючок, попросив отправиться в Эльсиду, – спокойно отвечал Жнец. – Он хотел взять меня за горло, вот мне перед Реметой ответ и держать.

– Это не Ремета.

– Будет проще говорить о нем именно так и впредь. Я приеду.

– Не надо, Жнец. Мы не доживем до рассвета.

– А разве ты не этого хотел? – наемнику показалось, Жнец усмехнулся мысленно. Может, так оно и случилось.

– Я хотел иначе. Не подставляя тебя.

– Ты не подставил. Пригласил на битву, которую я долго ждал. Я же говорил, мы свидимся в непростое время. И у нас еще найдется время перекинуться словцом. Я седлаю коня, постараюсь прибыть к вам до полуночи. А ты… тебе надо только выполнить обещанное, а там будь что будет. Я постараюсь помочь.

– Спасибо, друг, я…

Мертвец хотел еще добавить, но собеседника не стало, мгновения не прошло, как его далекая сущность истаяла в разуме, унесенная порывом ледяного ветра. Он вздрогнул, поежился. Обернулся к Ремете.

– Жнец будет к ночи, – громовержец кивнул, уголки губ тронула улыбка.

– Как иначе. У берега озера есть небольшая пещера, где мы могли бы переждать.

– Ты тоже? – громовержец кивнул.

– Пока буду ждать и я. Но прошу, не говори о своем открытии соратникам, им сейчас готовиться к битве. Всем нам.

Бог повернулся, но Мертвец коснулся его плеча, вздрогнув при этом. Ремета замер.

– Дай слово, что поможешь ему.

– Даю. Мы будем биться вместе. Я скажу остальным, что помощь близка. Пусть дух реет перед решающей схваткой. Пусть… – он неожиданно замолчал и отправился к отряду, рассказывать о прибытии Жнеца. Наемник долго смотрел ему вслед, замерев, не смея рукой шевельнуть. Точно мороз сковал его окончательно. И лишь, когда негромкий шепот одобрения прокатился по собравшимся, медленно, как сквозь бурный поток, подошел к отряду, безмолвно слушая их радостные речи.

Далеко продвинуться не удалось, к середине дня одолели всего три мили. Но хоть настроение поднялось. И неважно, что окрест находилась армия ретичей, пусть несобранная, пусть неумелая, но под защитой своего господа, а оттого ничего и никого не боящаяся. С такой в бою встречаться —последнее дело, разве что Жнецу душ. Потому-то отряд и хоронился больше обычного, терпеливо пережидал новое шествие, двигался сугробами и лишь изредка, на полчаса, выдвигался на тракт, чтоб одолеть побыстрее короткий отрезок пути и оповещаемый посвистом, снова скрываться, дожидаясь наступления тишины. Топот подков уже впечатался в сознание: казалось, напряги слух и можно услышать дозор, спешащий оповестить командира, скрип телег, торопливо пробирающихся к столице или тяжелый шаг пехоты, нестройными рядами движущейся вдоль озера. Удивительно, что их, в этой суматохе, все еще не заметили. Да, дозоры бродили больше для собственного успокоения, а воинские части и вовсе не смотрели по сторонам, но немалое их количество рано или поздно должно наткнуться на чужаков, пересекающих дорогу подле очередного лагеря.

Жнец, когда прибудет в Метох, не оставит ретичам ни единой возможности уцелеть. Великий колдун, он заберет их души и возьмет себе и этим откроет врата в неминуемо предстоящий кошмар, медленно, с каждым часом, догонявший их. В голосе друга, доносившегося до сознания наемника, сквозила какая-то неизбежность, подавлявшая все, – и решимость биться, и все попытки колдуна поднять дух наемника. Будто Жнец давно смирился с предначертанным и именно поэтому, отправив наемника в Эльсиду, стал всеми возможными способами избегать встреч с ним. Даже когда тот снова прибыл в Утху, Жнеца в городе не оказалось; люди говорили, он находится где-то по другую сторону моря, в урмундских землях. Словно и впрямь пытался бежать уготованного, еще когда сказав, что следующая встреча станет последней и оттого оттягивая ее приближение насколько возможно.

Но время пришло, колдун заспешил. Мертвец кожей ощущал приближение друга, неизбежное, как надвигающаяся пропасть, куда попадет их отряд, ретичи, посыплются оба бога в решающей схватке. Громовержец так и не соизволил сказать, что будет после его возможной победы, что станет с мечом, что с отрядом. С другими богами. Кто займет место бога огня… Может, один из тех, кто будет сегодня сражаться за чужой живот, вознесется на освободившееся место?

Мертвец потряс головой, нет, сейчас лучше ни о чем не думать. Брести вслед за остальными, укрыться в обещанной пещерке, намытой холодными водами озера и дождавшись Жнеца, вступить в бой. Найти меч, а дальше… неважно. Главное, найти меч.

Снова короткий посвист, а следом перестук копыт. Узашлив возвращался, резко остановил лошадь подле сходивших с тракта товарищей и произнес, удивляясь собственным словам:

– Подождите. Всего один монашек, пеший, без оружия. Я не хочу трогать священников и их братию. Увидите, решайте сами, что с ним делать.

– Допросить, – коротко распорядился Лонгин, уже примеривший на себе роль руководителя отряда и не отступавший от нее, несмотря на Ремету. – Он ведь с севера бежит, значит, скажет, как долго мы можем пробыть в дороге. Вообще, стоит ли пытаться дойти до места встречи. И вот еще, может он знает нашего провожатого. Или вообще послан им. Или…

Наемник спешился, прошел вперед, вглядываясь. Из-за поворота показалась одинокая фигурка, из последних сил, бегущая по дороге. Высокая монашеская шапка, овчинная шуба до пят. Мертвец вгляделся. Сердце захолонуло, он воскликнул:

– Сиромах!

– Мертвец! – мальчик, задыхаясь, подбежал к наемнику, вцепился в полы плаща, подбитого бобровыми шкурами. – Ты пришел, я знал, ты придешь, я верил. Я искал тебя.

– Это и есть наш проводник, – произнес Ремета, внезапно оказываясь за спиной. Лошадь вздрогнула всем телом, когда он легко, будто юноша, спрыгнул с нее, подойдя к обоим. – Зачем ты отправился навстречу, мы могли разминуться.

– Я не знал, как иначе предупредить. Впереди дорогу перекрыл лагерь, там тысячи, вам никак не пробиться. И вся дорога до самой переправы запружена войском. Мертвец, как же я рад, что ты пришел за мной. Я должен показать вам путь, а как иначе показать, если вас убьют по дороге.

Мальчик заметно переменился за прошедшие три года, и не только и не сколько возраст изменили его. Время, проведенное в монастыре, оставило свой отпечаток, он вытянулся, и хотя по-прежнему продолжал оставаться тем же хрупким мальчуганом, каким и был в момент прощания, в лице появилась не виданная прежде решимость и твердость. Глаза потемнели а щеки опали, Сиромах возмужал, и пусть все еще виделся ребенком, но внутри этого мальчика вырастал мужчина, способный принимать решения и отвечать за них. Доказывая это каждым своим поступком.

– Днем я никак не смогу провести, только после заката. Хорошо сейчас плотная пелена облаков, ночью будет совсем темно, мы проберемся до лодок и сможем уплыть незамеченными. Почтенный Ремета говорил, что останется здесь, отвлекать. Сударь, я на тебя очень надеюсь.

– Я буду не один, – отвечал бог. – Ночью сюда приедет Жнец душ, мы разгоним ретичей вместе. А вы проберетесь…

– Сиромах, даже не думай о подобном, – наконец, вклинился в разговор наемник. – Я очень рад, что ты жив и здоров, но ты должен остаться здесь, под присмотром Реметы.

– Но, Мертвец…

– Не обсуждается.

– Обсуждается. Крепость это бесконечная путаница закоулков, вы не доберетесь до сокровищницы, даже если я подробно расскажу, где она и как пройти. Ход закрыт потайными дверями, а стража чутка. Я буду отвлекать ее, ведь меня хорошо знают. И, Мертвец, пожалуйста, не думай, что я ничего для тебя не смогу.

– Спасибо, родной, – он сморгнул невольную слезу. Как же изменился Сиромах, а ведь это всего лишь верхушка, внутри его перемены, наверняка, куда значительней. – Обсудим, когда дождемся Жнеца. Ремета, где нам предстоит хорониться в его ожидании?

И пока громовержец, сокрытый в человеческом теле провожал их с дороги до крохотной пещерки, где едва смогли разместиться и люди и лошади, наемник, крепко ухватив мальчика за плечо, брел вслед за остальными, с вниманием оглядывая спутника, ростом едва достигавшего его плеча. Не выдержав наступившего молчания, стал спрашивать:

– Скажи, как ты? Чем занимался в монастыре? – Сиромах плечами пожал, на мгновение Мертвецу показалось, что он хочет скинуть руку наемника, но лишь на краткий миг. Мальчик снова вцепился в полу плаща, наемник перевел дыхание.

– Не спрашивай. Все три года мне определяли истинное назначение. Опрашивали людей в городе, откуда я, как предполагалось, родом, потом в соседних селениях, потом еще где-то в Рассеянии. Искали, но так ничего и не нашли. Не больно-то и искали. А я пока служил переписчиком, готовил во множестве одни и те же святые тексты. Мертвец, ты не представляешь, насколько они ужасны. Никогда прежде не читал подобного. Люди в них как муравьи и начальником у них всемогущий и всеведающий господь, деспот и самодур. Приказывает одно, сам делает другое, наказывает за это рабов своих, да, люди у него рабы божьи, и требует восхваления за свои безумные поступки. И все пророки и провозвестники его, что пишут эти святцы, так и поступают. Начиная и заканчивая одними и теми же словами. Радуйся, Реть, господь бог наш, господь един есть. Как заклинание какое-то.

– Да, брат взялся за дело решительно, – пробормотал наемник, покосившись на Ремету. Но тот вроде бы не слышал. Или делал вид, что не слышит ни наемника, ни мальчика.

– А потом я стал чтецом вот этого кошмара. Потом меня испытывали послушанием год, ибо в книгах мой наставник, – а им стал тот самый чиститель Лива, который приказал убить моих родителей, – так вот, он углядел, как и зачем я должен возвысится. Мне предстояло стать провозвестником воли господней. То есть тем самым рабом божьим, только повыше чином, что ходят от дома к дому и наущают людей страшиться и любить бога – именно так, Мертвец, страшиться и любить. Я знаю, что многие страшась, любят, но то женщины, мне мама рассказывала. Но и они становились рабынями по своей воле. А тут…, как же я противился этому. Лива сказал, что я могу избрать себе путь, еще когда сказал, что изберу сам, три года назад, ты еще не ушел из Метоха. И в итоге, все одно обязали. Говорят, голос у меня такой и держусь я с достоинством и покорством. Ложь все это. Нужен я им зачем-то, а зачем, я понять не могу. Вот даже провели обряд совершеннолетия в конце осени, когда мне тринадцать стукнуло, но и тогда ничего не поменялось. Все равно провозвестник.

– Поэтому Ремета? А как он тебя нашел?

– Меня посылали в далекие села на окраине Рети, почти до самого Шата. Вместе с другими священниками, конечно. Это называлось укрепить веру. Я должен был омывать им ноги, брить, стричь и бегать за едой и питьем, словом, прислуживать так, ровно я еще и их раб. Мне говорили, это укрепит веру, ведь господь вывел из меня демона, что напустили мои родители в меня, ложь, снова ложь… Ремета пришел ко мне из Шата, пока святые отцы дрыхли, мы поговорили. Он рассказал о своем отце и его плане. Я согласился. Ведь ты знаешь, господь собирается стать чудовищем, по-настоящему, Мертвец, то есть быть богом-чудищем и раздвинуть границы Рети. Будто мало вокруг войн.

Он посмотрел в лицо наемника, тот медленно кивнул.

– И еще он сказал, что нанял тебя тоже. Я столько времени ждал, когда ты придешь, мы хоть встретились. Как я мог отказать почтенному, когда он говорит, что с ним придешь ты.

– Я тоже очень рад видеть тебя, Сиромах.

– А я как по тебе соскучился. Столько времени прошло, знаешь, я думал, ты не сейчас придешь, а к новому году, весной. Лива сказал, тогда мне можно будет определиться – уйти или нет. Но вот как закрутилось.

Наконец, они вышли на берег озера. Холодный ветер сдул тонкий налет снега, путникам предстал черноватый бугорчатый лед, с частыми белесыми изломами. Магистр подошел к самому краю, согнулся, разглядывая покров, положил руку. Затем взглянул в сторону крепости. Невольно и все перевели взгляд на нее.

От этой стороны озера до твердыни расстояние пролегало, верно, самое большое – около мили. Небеса хоть и поднялись, но вызвездиться не сумели, плотное полотно облаков давало надежный укров спешившим добраться до замка. Быстро темнело, чернильная тьма наползала с востока, затапливая лес, озеро, погружая замок в холодный мрак. Солнце, верно уже село, сама крепость едва виделась на фоне темноты леса. Безмолвная твердыня – ни одного огня, ни в одном из редких окон. Будто замерла, готовясь к неизбежному. Будто всё замерло.

– Лед очень ломкий, по нему не пройти, не то, что на лошади проскакать, – произнес магистр, так и не повернув головы к собеседникам; вид зачерневшего замка привораживал. – Странно, что так, морозы давно устоялись.

– На дне озера сильные ключи, они хотя и холодные, но долго не дают льду сковать поверхность, – отвечал Ремета. – Да и магия бога огня делает свое дело. Здесь все пропитано ей. Потому, почтеннейший, твои заклинания будут действовать вполсилы. Особенно внутри.

– У меня есть меч и топор, – спокойно ответил тот, наконец, отходя от края. Кажется, магистр, мог бы пройти по льду, ведь он даже следов на прибрежном снегу он не оставил. – Буду пробиваться, как смогу.

– Готовьтесь, я прикрою ваш прорыв, вернее, мы с Жнецом. Мертвец, сколько ему еще скакать до нас?

Наемник вздрогнул. Обернулся к говорившему, странно, что тот спрашивал, или просто хотел показать свое равенство перед другими?

– Он движется по окраине Рети, по заброшенному тракту. – браслет не мог сказать в точности, сколько именно осталось времени, мог лишь определить местоположение колдуна. – Скоро минует окраины сожженного Истислава и уже тогда направится к нам. Часа три еще, я так думаю.

– Разумно, – произнес Лонгин. – Чудо-конь у него, я слышал, может обогнать даже самый безумный ветер.

– Он проскакал от Тербицы до Утхи часа за четыре, – отвечал Мертвец. – Из меня тогда был плохой свидетель, хотя и сидел за его спиной.

А теперь к Тербице направляет свои взоры Пахолик, подумалось наемнику. Мертвец неожиданно вспомнил взгляд княжича в тот миг, когда ворота крепости открылись, и оттуда показался отряд коронованного Бийцы, в сопровождении тех, кто неделями раньше пестовал Пахолика, направляя в заготовленную ловушку. Теперь вряд ли найдется сила, способная остановить его на пути к короне. Как и самого громовержца, решившего поквитаться с зарвавшемся братом и пошедшего с козырей. Теперь остается ждать и гадать, чья сила сильнее.

– Страшно было? – спросил Сиромах. Мертвец спохватился, не сразу поняв, о чем говорит мальчик. Кивнул. Поминать ту историю не хотелось, длинный след она провела через его сердце. И не думает заканчивать. – Я бы так не смог. А как ты вообще познакомился с Жнецом душ? Ты знал его в детстве?

– Ну что ты, Сиромах, в его детстве города Урмунда еще не существовало, а Фратер являлся столицей Лантийского царства.

Мальчик замолчал, мелко кивая. Ремета махнул рукой, требуя двигаться к пещерке, благо до нее совсем немного осталось. Пробиваясь зарослями тальника, наемник спрашивал мальчика, как им идти, куда, много ли по дороге встретится стражи, монахов.

– Монахи будут спать к этому времени. Меня вот хватятся, это точно. Но я сказал, что вернусь поздно, мне разрешено до полуночи находиться вне замка. А потом переправой назад. Там стоят несколько лодок и ялик, если не отогнали, лучше взять его. В лагере все заснут. Кроме стражей, конечно, но переправа не охраняется, я загодя проверил.

– А ты молодец, – не удержался наемник. Сиромах порозовел лицом.

– Я старался все предусмотреть. Меня часто посылали в лес – то за ягодами летом, то за дровами зимой. Это все испытания, и ладно бы полезные, а то больше на побегушках. Хотя вот у бондаря я немалому обучился. И еще мечник меня научил сражаться. Не очень, наверное, но держать удар могу, – снова вспомнился Пахолик, говоривший тоже самое.

– Главное, покажи дорогу. Магистр тебя прикроет.

– Я прикрою, – вмешалась женщина. – Мне это дано лучше, чем почтеннейшему. Господин знаток искусства боя во всех его проявлениях, я же все время старалась защищать и поддерживать.

– Спасибо, Маля. Будешь оберегать нашего проводника.

– Рассчитывайте, – она прибавила шаг, давая возможность побыть им наедине. Наемник проводил ее долгим взглядом.

– Она тебе нравится? – вдруг спросил мальчик. Мертвец смешался, не зная, что отвечать. – Мне нравится. Может быть, когда все кончится, она заглянет с нами к моим дяде и тете в Утху? Мертвец, ты, надеюсь, останешься жить с нами. Нет, это даже не обсуждается, обязательно оставайся. Сколько тебе бродить. Да и в Утхе найдется работа.

– Это верно, в Утхе для меня много чудищ найдется. Но сперва, Сиромах, надо меч отыскать. И вот еще, когда мы найдем Богоубийцу, тебе надо будет спрятаться подальше. Вам, с Малей. Ведь я не представляю, как им пользоваться, а бог огня…

– Я представляю. Ремета сказал, ты был в междумирье, а значит, можешь взять в руки. Богоубийца может быть в руках взявшего его каким угодно, надо лишь представить себе. Так написано в книгах, – будто извиняясь, добавил он.

– Спасибо, попробую. Все одно, тебе лучше держаться от меня подальше. Бог сразу поймет, что случилось, если не раньше.

– Не должен. Если Ремета будет его отвлекать, он покинет замок, а мы войдем.

– Ты так уверен, – в некотором сомнении произнес Мертвец.

– Конечно. Я книги читал, здесь в крепости, много книг. Особенно после того, как с Реметой повстречался. Он мне сказал, какие надо брать. У меня ключ от либереи, мне разрешено в любой час там бывать. Вот я и бывал. Постарался все разузнать. Знаешь, я как знал, что ты с отрядом сегодня придешь, я вчера еще ждал, долго, но думал, нет, не успеете, а вот завтра как раз. А тут с утра лагерь конников встал у самой переправы, им долго перевозили еду и оружие. Бог не хочет, чтоб его беспокоили до срока.

– А когда этот срок настанет? – но Сиромах лишь плечами пожал.

– Мне не ведомо, а Лива, если и знает, не говорит никому. Верно, совсем скоро, раз столько воинства окрест. Кажется, последние дни остались, может еще несколько и все соберутся, кого чистители вызывали.

– Многих?

– Очень. Говорят, вокруг Метоха собрались десятки тысяч. Хорошо, я тебя нашел прежде, чем воинство узрело бога и пошло по сторонам. Ведь, если слова Ливы правда, то каждый причастившийся господом, станет как бы его глазами и ушами. Если с ним сделают что, бог придет и покарает. А это значит, стоит тогда тебя увидеть только, узнать, – и все. Ведь тебя изгнали, я слышал. И очень боялся, что ты придешь и попадешься. И что ты не придешь, тоже боялся.

– Я не могу тебя здесь оставить, Сиромах.

– Спасибо, – мальчик снова прижался к наемнику и надолго замолчал.

Так они, обнявшись и вошли в пещерку, скорее глубокий грот, выводящий на озеро. Колкий ветер хоть здесь не чувствовался, но внутри оказалось сыро и промозгло. Сиромах прижался к наемнику, к нему подсел Лонгин, начавший выспрашивать, как лучше пробраться до крепости.

– Переправа отпадает, – чуть повысив голос, произнес центурион, – Почтеннейший, сможешь перевести нас по льду?

– Да, заморозить его несложно. Главное, чтоб пятно не заметили со стен. Я сотворю короткое заклинание.

– Выходит, нам предстоит быстро пройти лед. Скажи, Сиромах, входы хорошо охраняются?

– Нет, не все. Тот, которым я выхожу, не охраняется вовсе. Но тебе, уважаемый, пробраться туда будет трудно, он узкий. Это почти лаз, – мальчика захватили вопросы центуриона, он с детской радостью отвечал на них. Прижавшись к наемнику, говорил и говорил, казалось, Лонгин уже сейчас готов выступить, не дожидаясь прибытия Жнеца душ.

Незаметно Мертвец задремал. Снилось странное, какие-то тени, пытавшиеся подобраться к нему, вроде чужие, но в то же время, до боли знакомые. Когда-то он видел их, когда-то хорошо знал, но сейчас не мог вспомнить ни одну. Тени окружили его, шептали что-то в ухо, шелест их голосов то усиливался, то опадал. Неожиданно, сон оборвался. Мертвец вздрогнул и очнулся, разом поняв, что произошло.

– Поднимайтесь, – произнес он. – Жнец подъезжает.

Собравшиеся в пещерке на миг замерли, затем посбрасывали плащи и принялись вооружаться.

Черный вихрь поднялся и тут же спал. Всадник и конь, цвета ночи предстали перед ним. Соратники последовали за Мертвецом к дороге, несмотря на недавний призыв Лонгина немедля идти в крепость – да и сам центурион, позабыв обо всем, поспешил глянуть на прославленного некроманта.

Жнец не стал слезать, оглядываясь, он искал громовержца. Ремета отчего-то запаздывал, вышел последним, вместе с Сиромахом.

– Рад тебя видеть, – Мертвец крепко пожал запястье колдуна, тот отвечал тем же.

– И я рад. Жаль, встретиться по-человечески не удалось.

– Какие из нас человеки, – усмехнулся наемник. Жнец хохотнул.

– Ты прав. Ремета, надо спешить. В дороге я никого не трогал, да и меня не увидели, но тут вижу, вояк собралось без меры.

– Бери всех, – отвечал громовержец, – я тебя прикрою пока.

– Я его присутствие чую, значит, он и подавно. Надо сделать крут, пока не началось, – вдалеке послышалось тяжелое «ух!», будто незримый великан потягивался. – Уже началось.

Он хлопнул по руке наемника, пожал ее, не в силах выпустить, напомнил, чтоб снял браслет, вдруг что. Мертвец молча протянул браслет хозяину.

– Все одно, до этого никогда украшений не носил, – попытался улыбнуться он.

– Надеюсь, будет время. Или я покажу. Прощевай!

– Надеюсь. До скорого!

Ремета взлетел в седло, запамятовав о возрасте и виде. Оба всадника пришпорили коней, и в тот же миг растаяли во тьме, только ветер загулял, да перестук копыт долго не смолкал в полночной тиши. Мертвец стоял, вглядываясь в темень, ощущая неким непостижимым чутьем, оставленным в нем некромантом, как набрав немыслимую скорость, мчится по тракту черный всадник, а за ним по пятам следует громовержец, мчится, сбирая людские души – спящие, дремлющие или бодрствующие, все, что находятся в милях окрест, все, до каких он в состоянии дотянуться мыслью. Сбирая, умерщвляет множества, скопившиеся вокруг озера, дрожащие в холоде ночи в ожидании скорого божьего присутствия. Словно незримым серпом сжиная махом тысячи душ людских, попавших меж молотом и наковальней начавшейся битвы и ставших первыми жертвами противостояния. Нет в них вины, нет на них греха, нет зла, ничего нет. Они лишь оказались в том месте, где сошлись братья в тысячелетней борьбе за вышний престол.

– Мертвец, быстрее, – Узашлив потянул его к берегу. Он очнулся, схватился за меч и помчался вслед остальным.

Магистр уже находился в сотне сажен от берега, за ним протянулась белесая дорожка, едва видная в чернильной тьме.

– Не сходи с белого льда, иначе провалишься, – шепнул в ухо Врешт, чему-то улыбаясь. Видно, ощущая начинавшуюся битву неведомым чувством и радуясь, ее приходу.

– Где Сиромах?

– Я его несу, – ответил молотобоец. – Ходу, Мертвец, ходу. Дорожка ждать не будет.

Оба бросились догонять отряд со всех ног. А куда быстрее их мчался черный всадник, пожирая души собравшихся ретичей, он уже достиг переправы и не остановившись, летел дальше, вокруг озера. Все больше и больше душ оказывалось в ловушке некроманта, все быстрее сбирал колдун их, все шибче погонял коня. И когда отряд добрался до берега острова, он уже сворачивал на узкую тропку, ведущую к столице Рети. Только в этот миг ожил господь и нанес первый удар.

Чудовищная огненная вспышка опалила небосклон, на миг зажегши в нем яростный светильник и обрушив его силу на Жнеца душ. Удар оказался столь силен, что не просто впахал некроманта в землю, но еще и протащил его прочь сажен на двести, вышибая из его сущности только что пожранные души. Даже конь его верный, чудо из чудищ, заржал в предсмертном ужасе, преломившись пополам от удара, но силой хозяина вновь возвратился в бытие. Жнец поднялся, воздевая руки к небу – незримые путы сорвались с них, уносясь вдаль, охватывая, пеленая бога огня. Яркая молния пронзила небосвод, ударив в господа, вырвав неистовый стон ярости и боли из его израненной груди.

А вокруг Жнеца уже вставали люди, к коим вернулись души, задержись господь чуть дольше, и стали бы те ожившими мертвецами, но сейчас ничего не почувствовали они, разве что всем разом будто приснился один и тот же странный сон о путешествии в вечную пропасть.

– Уничтожьте чужаков! – донесся глас небесный, новая вспышка ударила в то место, где находился громовержец, указуя повыскакивавшим воинам путь. С отчаянным ревом поспешили они исполнить приказ господина, не успев одеться, в исподнем, лишь похватав оружие да кое-кто еще вскочил на коня, для быстроты исполнения. Жнец снова оказался в седле, бросился к Ремете, а громовержец уже раскрывал руки, меж которыми сверкали бесчисленные молнии, образуя гигантский бич. Один миг, Жнец едва успел увернуться от бича, и плеть обрушилась на бежавших к ним ретичей, разрубая, проходя насквозь, уничтожая всех на своем пути. В полмили длиной был тот бич и достал всякого, оказавшегося поблизости, всякого, кто откликнулся на зов и узрел двоих всадников.

В третий раз с неба упала огненная вспышка, но ударилась о незримую стену, разбрызгалась ядом опаляющих все брызг, зажгла дерева окрест, но не причинила вреда всадникам. Лишь сама стена, воздвигнутая на пути падения пламени, зазмеилась вспышками, и снова исчезла в сполохах от занявшихся дерев.

– Быстрее, Мертвец, не стой! – закричал Лонгин, подбегая к замковой стене. – Сиромах, где тут вход?

– Чуть дальше. Да вот, дверь открылась.

– Узашлив!

Битва богов не могла оставить равнодушными всех, кто мог видеть ее. Небольшая дверь, укрытая камнями от чужих глаз, буквально врытая в землю, открылась, оттуда выбежали двое стражей, услышав грохот и зов небесный. Позабыв обо всем, стали вглядываться в дальний берег. Стрела, пущенная молодым человеком запела смертную песнь. Один из хранителей замка рухнул наземь, едва успев хватиться за шею, куда вошло острие, пробив выю насквозь, второй только успел обернулся на предсмертный хрип, как получил ровно такую же и чуть левее кадыка.

– Быстро, пока все не повылазили, – Лонгин поднял щит, выхватил копье и метнулся внутрь.

За входом находилась небольшая площадка, комнатка, оконца которой под самым потолком выходили на крохотную галерею, спускавшуюся чуть далее. Сейчас она пустовала, и если б стражи оставались на местах, исполняя долг, они могли бы отразить первый натиск напавших и подать сигнал остальным. Любопытство сгубило их, галерея, способная какое-то время сдерживать просачивавшихся через потайной ход врагов, пустовала, а потому Лонгин, шедший первым, быстро проскочил ее и остановился, убедившись, что вокруг никого. Он уже разобрал всех соратников по старшинству, первым шел сам, закрываясь щитом и орудуя копьем, следом двигался востроглазый загдиец, после него шла Маля, укрывавшая себя и Сиромаха, далее, Мертвец, магистр. А замыкал цепочку Врешт, не больно-то довольный уготованным его местом последнего. Он еще прежде говорил об этом, на что Лонгин без тени улыбки отвечал: «У тебя очень широкая спина, кижичец, будет лучше, если она защитит нас всех». И с этими словами повесил прямоугольный щит на могучие плечи молотобойца. Врешт пробурчал что-то, но спорить не стал. Лонгин отныне почитался неоспоримым командиром, еще бы, ведь только его волей и разумением они смогли достичь озера. А теперь попали в крепость, до которой, как казалось еще вчера вечером, сегодня днем, им не суждено будет добраться.

После короткого пролета, ход расходился. Лонгин просил Сиромаха в таких случаях хлопать Малю по левой или правой руке, в зависимости от того, куда им поворачивать, та передавала таким же образом сообщение Узашливу, тот центуриону. Если требовалась остановка, мальчик должен был дважды хлопнуть ладонью по стене. Цепь двинулась в левый коридор, не торопясь, но и стараясь не медлить.

Сиромах оказался прав, говоря, что изнутри крепость походила на лабиринт: бесчисленные переплетения лестниц, проходов, ветвящихся, разбегающихся во все стороны, заставляли отряд постоянно останавливаться, раз Лонгин обернулся, шепотом спросив, точно ли им надо подниматься по лестнице, а не спускаться по ней. Но получив четкое утверждение мальчика, более не спорил.

Замок жил своей, неведомой жизнью. Отовсюду до обостренного слуха соратников доносились шумы, шорохи, скрипы. Где-то глухо капала вода, скреблись крысы, нечто плескалось в неведомых глубинах, что-то шипело и постреливало, как мороженое дерево, попавшее в самый пламень костра. Пока освещение имелось, отряд продвигался довольно быстро, хотя предусмотрительный Лонгин старался заглянуть за каждую дверь и если находил кого, немедля уничтожал. Именно так он и магистр истребили группу защитников тайного хода, еще троих, чья смена не пришла, и что продрыхли и выход товарищей на свежий воздух полюбоваться битвой богов и собственную нелепую смерть.

– Больше убьем, будет проще выбираться, – заметил он, заканчивая резню в каморке.

– Если бог умрет, все будут отсюда выбираться поскорее, – ответил Мертвец и тут же замолчал, центурион сделал вид, что вслушивается в тишину. На деле просто не хотел спорить.

Освещенные коридоры остались позади. Вниз шла лестница, погруженная во мрак, глубоко внизу теплился огонь, но видел его один лишь Мертвец, вышедший вперед и спустившийся на два пролета вниз. Лонгин хотел взять светильник, но Маля зажгла белый кристалл – лестница осветилась тускло. Странное то было сияние – оттенками серого, будто место разом покинули все прочие краски. Странное и по другой причине – видеть его могли лишь те, кто находился внутри, в трех саженях окрест. Так что ушедший вперед Мертвец узрел его, лишь попав в сферу свечения.

– Сколько вниз? – спросил Лонгин, снова протискиваясь вперед.

– Еще три пролета. Почти до конца.

Внизу горел тусклый светильник, больше похожий на лампаду, освещавший махонькую молитвенницу. Что она делала в таком месте, оставалось только догадываться. Маля неожиданно произнесла:

– Здесь прежде был вход в покои богини смерти, – и замолчала, услышав шаги.

С охраной сокровищницы справился Узашлив, так же ловко клавший стрелы одну за другой в плохо соображавших посреди ночи ретичей. Да, они быстро похватались за мечи, но помогло им это совсем мало, разве что определить, откуда в них бьет стрелок. Лонгин обошел трупы, заглядывая в само помещение – и тут же отпрянул. В косяк возле его головы впилась стрела. Магистр буквально впрыгнул в комнату: двух оставшихся в живых стражей смело порывом ветра, метнуло на стены и с маху припечатав о камень, опустило. Из-под брони потекла густая вспененная кровь, Врешт подошел проверить, но только недовольно цыкнул языком.

– Снова не у дел, – буркнул он, осматриваясь.

Небольшая комнатка вроде бы вела в никуда, но на деле, одна из стен являлась проходом, поворачиваясь на скрытой платформе, она и открыла соратникам проход в сокровищницу.

– Врешт, останься, вдруг что, – приказал Лонгин. – Сиромах, это точно здесь? – мальчик в ответ кивнул, сам донельзя взволнованный путешествием. Он оглядывался по сторонам, и тяжело сглатывая, смотрел то на Малю, то на Мертвеца, безмолвно прося взять его с собой. Но наемник покачал головой.

– Маля, уведи его отсюда как можно дальше. И побыстрее.

– Вы не найдете дороги обратно, – начал мальчик, центурион его перебил.

– Уводи. Тем более, ты указал, как пройти до главного входа. Это совсем близко.

В это мгновение казалось, стена обрушилась на наемника, он вздрогнул всем телом, покачнулся и едва не упал. К нему бросились, опершись на Врешта, Мертвец тяжело дышал, не в силах успокоить внезапно заколотившееся сердце. Ноги стали ватными, руки ослабли, меч едва не рухнул на камни.

– Что с тобой?

А через миг все вернулось. Дыхание выровнялось, испарина пропала. Наемник покачал головой, отводя руку молотобойца, отлепился от стены.

В этот самый миг Жнец потерял последнюю душу и ушел вслед за ней, растворился, осел горсткой пепла, сражаясь до последнего, насколько возможно отдаляя победу бога огня. Грохот, раскатами доносившийся до сознания наемника, враз утих, замер. Кажется, со смертью Жнеца битва прекратилась вовсе. Или теперь он просто не будет знать о ней ничего, ведь его друга, единственного, того, что принял ради него мучительную смерть, от которой так долго уходил, нет более. Чернокнижник покинул его, оставляя единственную надежду на встречу – где-то и когда-то за гранью миров, в долине вечной тени.

Боль затопила сознание. Мертвец медленно сделал шаг, второй. Помотал головой, кивком благодаря Врешта за поддержку. Потом произнес:

– Жнец мертв. Нам надо торопиться.

Сокровищница казалась маленькой: помещение забито ларями и сундуками, запертыми кто на спуд, кто на заклятье, по стенам длинные шкафы, в которых то книги, то шкатулки, то короба. Светильников нигде не находилось, Маля, желавшая помочь, хотела засветить свой кристалл, но ее и Сиромаха немедля выпроводили – тем надлежало проворно покинуть замок. А прочим так же скоро найти меч.

Узашлив, сбегав в коридор, принес светильник. Походил вокруг коробов.

– Если не здесь, то дальше хода я не вижу.

– Я вижу, – коротко бросил магистр. – Всем выйти.

Он осмотрел маленький участок стены, не занятый шкафами, а затем сделал странное. Развел руки в стороны, будто занавес приподнял – за ним оказалась белесая известняковая стена, не имевшая малейших признаков ловушки или тайной двери. Массивные блоки весом в сотни пудов подогнаны друг к другу так, что и ножа не всунешь.

– Мертвец, подбери светильник и иди сюда. Нет, прям в стену, это обманка. Только не думай, что она есть, иначе не пройдешь. За ней еще комната, и там я вижу меч.

Получилось не сразу, наемник долго тыкался в известняк, хлопал по нему рукой, пытаясь провести ее сквозь, пытаясь думать о ней как о новой занавеси, и пытаясь не думать вовсе. Пока не получил хорошего пинка от магистра – только так, запнувшись и полетев вперед, Мертвец оказался внутри.

– Спасибо, – произнес он, поднимаясь и оглядываясь по сторонам.

– Не за что. И давай быстро. Бог, видно, почуял нас.

В подтверждение его слов, замок дрогнул, сотрясся от самого основания, ровно что-то великое поворотилось в самых недрах его. Мертвец спешно огляделся.

Богоубийцу прятать не стали, посчитав, что здесь он и так надежно схоронен. Да и кто из забравшихся так далеко сможет хотя бы коснуться его. Меч лежал на подставке, странный, нелепый: деревянное лезвие в ширину в две ладони, длиной в локоть, на одноручной рукояти с ромбовидной гардой. Больше всего меч походил на игрушечный, сделанный нарочито непритязательно, как для малого ребенка, или скорее, скомороха, изображавшего великого государя, над которым собравшимся хотелось бы от души посмеяться. Подле подставки на изложнице находился свиток, наемник торопливо пробежал глазами описание меча. А затем, глубоко вздохнув и выдохнув, взял в руки Богоубийцу.

Ничего не случилось, он даже не почувствовал меча, словно в руках и впрямь обманка. Наемник и подумал, что это обманка поначалу, покуда меч не впился болью в руку, будто напитываясь его кровью. Лезвие заблестело холодной сталью, гарда сложилась, сама рукоять стала куда удобней, буквально врастая в ладонь Мертвеца.

Он обернулся, увидев простершего руки в стороны магистра – будто в пустоте стоящего, а не у стены, и торопливо выбежал из комнатки, позабыв на подставке светильник. Новый удар, уже чуть выше, и много сильнее, снова сотряс строение, верно, перебудив в нем всех, кто еще спал. Магистр едва посторонился, когда наемник выскочил из комнаты. Поглядел на меч.

– Он? – спросил колдун. – Видел только на рисунках и явно краше. Он жив?

Наемник кивнул вместо ответа. Вдвоем они выскочили в коридор. Увидев несуразный меч. Врешт хохотнул было, да новый удар, уже не из-под земли, а со стороны сердцевины замка, заставил его прикусить язык. Рев, рвущий перепонки, заглушил слова молотобойца, да и все звуки в замке.

– Почуял меч, гад, – произнес магистр. – Нам теперь добраться до Ливы, он наведет нас на бога.

– И где он может находиться? – спросил Мертвец.

– Если не в спальне, так в зале Синода. Ты говорил, что бывал там.

– Проходил мимо.

– Ничего, я проведу. Я представляю, где мы.

Никто не стал спрашивать, каким ветром заносило сюда магистра, и почему именно Лива должен им волей-неволей помочь. Все без лишних слов поспешили за проводником, а тот будто три десятка лет скинул – помчался вверх по лестнице, ровно мальчишка, укравший сладости. Миг, и он стоял восьмью пролетами выше, поджидая отряд.

– Нам сюда. Недалеко, – он даже не запыхался. – Я буду показывать дорогу.

Маг слепил выскакивавших, точно демонов из шкатулки, стражей, их добивал вначале Узашлив, а когда стрелы закончились, за дело взялись Лонгин и тотчас оттеснивший его Врешт, с каким-то ярым восторгом крошащий черепа мощным молотом; он так увлекся битвой со слепцами, что не обращал внимания на их слабые попытки удержать его, одной тяжестью сбивая с ног и проносясь дальше, оставляя добивать Лонгину. Мертвец бежал последним, пытаясь на ходу переложить меч в левую руку, не получалось. Богоубийца будто врос под кожу, стал продолжением руки. В старинном пергаменте так и написано было, да и Ремета говорил ему подобное еще в Шате. В предчувствии битвы, меч сам станет защищать хозяина, стараясь не вылететь из руки, остаться в бою, защищая и нападая не только силой взявшего его в руки, но и мыслью одной. Последних слов наемник пока не понимал, но ведь и меч еще не добрался до схватки. Он кроваво пульсировал в руке, и кажется, то укорачивался, то удлинялся. Против людей Богоубийца бесполезен, им рубить, все одно, что деревяшкой, он для высших существ изготовлен – а потому и готовится к встрече с ними.

Наемник добрался до верха лестницы и остановился перевести дыхание. Бег нежданно вымотал его, словно он передал мечу всю силу. Или ушедший в небытие Жнец забрал с собой не только это странное ощущение сродства, когда Мертвец будто видел мир его глазами, но и прихватил в небытие частицу его души. Возможно, так и случилось, смерть чернокнижника подкосила наемника ощущением пустоты, сковывавшим движения, разливавшимся по телу. Времени горевать не находилось, но боль не изгнать было даже мыслями о сече. Потому идти становилось все труднее, будто в болото провалился и оно, отнимая последние силы, жаждет одарить вечным покоем, возможностью видеть сны, о которых так давно и так долго мечтал.

Магистр отчего-то остановился, сделал шаг назад и принялся рубить наступавших мечом. Вмиг подоспели Врешт с Лонгиным, включились в битву, еще миг, и все четверо оказались подле массивной двустворчатой двери, которую, торопливо отпихивая ногой окровавленные трупы, спешил отворить колдун.

Когда Мертвец подбежал, двери открылись сами. Еще трое стражей, немедля легших под взмахами мечей и молота. Далекая стрела пропела прощальную песнь, вонзившись в стену. Наемник не задумываясь, бросил нож, не попал, впервые за долгое время промахнулся, лезвие вошло в плечо изготовившегося к новому выстрелу лучника. Его ошибку тут же исправил Лонгин, метнув второй нож. После чего все пятеро ввалились в зал.

Огромное помещение с высокими витражными окнами, выходящими на центральную площадь. Скромная обстановка, лишь парчовые занавеси багряного и золотого цветов, массивный мраморный алтарь посредине с высеченным изображением лепестков пламени и золотой статуей бога огня. Восемь массивных светильников по углам, источающим легендарное вечное сияние, исходившее, как говорят, из недр замка. Между ними резные стулья с высокими спинками, тоже восемь штук и широкий ковер, простершийся вокруг алтаря – цветы переходящие в пламень или языки пламени, расцветшие, подобно розам. Мертвец долго не отрывал взгляда от ковра с удивительно знакомыми символами, лишь затем, когда магистр приблизился к алтарю, перевел взгляд на собравшихся.

Их было восемь, все чистители собрались вокруг Ливы, избранного старшим первосвященником, все в парадных одеяниях – знакомых уже наемнику небесно-голубых балахонах с двумя серебряными полосками на подоле и рукавах. На головах бледно-синие колпаки, расшитые золотыми нитями. Они стояли кругом, безоружные, закрывая Ливу телами, поглядывая недобро на вошедших, прекрасно понимая свою участь, но не торопя ее, не произнося ни слова, не делая ни взмаха рукой.

Магистр вышел на середину, развел кисти в стороны, подобно птице, собирающейся взлететь. И тут случилось странное, руки опали, точно плети, будто птицу подбили в тот самый миг, когда она уже готовилась оторваться от земли. Он снова поднял руки.

– Не выйдет, учитель, – кратко произнес Лива, выходя к алтарю. – Здесь нет твоей магии, лишь могущество господа нашего, который вот-вот явится в новом обличье. И который покарает всех за вторжение, – он увидел Мертвеца, узнал его. – Ослушников покарает вдвойне.

Магистр, бледный до синевы, обернулся.

– Что стоите, убейте их всех! – заорал он, голос загремел под сводами. Он обогнул алтарь и приблизившись, вонзил меч в первого же чистителя. Тот даже не думал защищаться. Лонгин продолжал стоять, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, Узашлив опустил голову, и только Врешт с удовольствием внял приказу, размахивая молотом, подбежал к высшему священству и с воодушевлением, не покидавшим его все время пребывания в замке, а сейчас только усилившемуся, принялся убивать.

До Ливы оба добрались одновременно. В первосвященника вонзился сперва меч, затем голову его расколол молот, безжизненное тело, марая парчу, обрушилось на пол.

– Дело сделано, – вдыхая воздух, напитавшийся кровью убитых, произнес магистр. Обернулся к стоявшим у дверей, произнес с язвительной усмешкой: – Напрасно ждали, на всех не хватило.

– Мне хватило, благодарю, – ответил Узашлив. Загдиец подошел к окнам, новый звук, скорее дрожь стен и пола, теперь ощущаемая всеми, он распахнул створку, вглядываясь в темень. – Я что-то слышу, – нерешительно произнес загдиец.

– Святотатцы! – донеслось откуда-то, как казалось, с небес. – Как посмели вы, нарушив законы чести, убить моих слуг?

Дверь, ведшая во двор, не поддавалась, все пятеро выбрались через окно. Стали оглядываться. Новый удар, заставивший дрожать крепость, и еще один. И еще. Только теперь они поняли, куда смотреть, а посмотрев, увидели.

Величественная фигура медленно выплывала из чернильной темноты, все более подсвечиваемая факелами, расположенными на стенах крепости, выводящих на площадь. Прежде показалась морда змия. Непостижимых размеров, она хищно оглядывала пустой камень, широко расставленные глаза поочередно поворачиваясь слева направо, высматривали высыпавших из окна людей, замерших в немом изумлении, неторопливо переходящим в смертный ужас. Голова коснулась каменной кладки стены, замерла, оперевшись на стену над главными воротами. Глухой удар повторился, голова стала еще ближе, теперь уже виднелась шея. А спустя всего миг стена в четыре сажени с грохотом разлетелась, впуская на площадь немыслимых размеров существо, лишь видом походившее на то, что именовалось каменным змием. На то, о котором рассказывал Ремета. Описанного громовержцем змия это чудище раздавило бы, едва ли заметив. Вот и сейчас оно раздвинуло передними лапами, с мышцами, толщиною в сосновые стволы, стену твердыни так, словно перед ней находилась бумажная занавесь. Задние лапы шагнули во двор, сотрясши замок от основания до крыш – в зале Синода от удара немыслимой силы посыпались витражные стекла. А это чудовище всего лишь сделало шаг. Длинный хвост, пока только угадываемый, тянулся вдаль, исчезая в кромешной темени. Змий наклонил голову, вглядываясь в группку людей. Жадно дохнул. Снова поднялся, делая новый шаг, приблизившись почти вплотную. Голова на длинной, в десяток саженей шее, поплыла, опускаясь, к скованным параличом ужаса людям.

– Ходу! – заорал Врешт, первым выплывая из столбняка. Отбросил никчемный молот и подпрыгнул, забираясь в окно залы. Тотчас за ним последовали остальные. Через несколько мгновений только Мертвец остался стоять против змия, сжимая Богоубийцу обеими руками. Меч буквально рвался из рук, готовый к схватке.

– Ты готов умереть, ничтожество? – пророкотало, оглушая, над его головой. Мертвец сделал шаг назад, впервые оглядевшись по сторонам.

Змий завис над ним, морда находилась эдак саженей в шести над его головой, ноги еще дальше. Чудовище, войдя, заняло едва ли не всю площадь – как же бороться с ним? – мелькнула беспомощная мысль. Он не допрыгнет до морды, а даже начни рубить мечом ноги, понадобится немало времени прежде, чем он отсечет хотя бы один из четырех пальцев. Как вообще можно сражаться с богом?

Меч готовился вырваться вместе с руками, так жаждал поквитаться с появившимся господом огня. Жаль, никто из ретичей не видел его нового обличья, отряд, пришедший в замок, верно, истребил большую часть охраны, а остальные предпочли бежать. Во всяком случае наемник до сей поры не углядел ни единой тени на стенах, в бойницах, в окнах по соседству. Нигде никого. Только он и змий.

Не понимая, что делать, Мертвец шагнул в сторону, еще дальше, пока не казался перед колоннадой, ведущей вдоль стены к уничтоженным воротам. Змий усмехнулся на свой лад, пасть раскрылась и из нее, ослепляя, вырвалась струя жидкого пламени, мощным потоком изливаясь на Мертвеца. Он едва успел закрыться мечом. И тут случилось немыслимое – водопад пламени, разбрызгался по сторонам, отметаемый Богоубийцей, разлился окрест, стремительно разбегаясь по площади, въедаясь в камни брусчатки, вливаясь в щели, образуя застывающие потоки, багрянеющие и чернеющие – но по-прежнему нестерпимо горячие. Пламя изливалось, лилось, казалось, конца ему не будет, казалось, легкие чудища не перестанут гнать мощную струю белой жижи, обрушивавшейся на меч. Стало непереносимо жарко, Мертвец отступил в галерею, но и там пламень настигал его, выжигая легкие, багрянея под ногами. Он побежал, закрываясь Богоубийцей, в сторону завалов, оставшихся от ворот, а пламя, подобное горной реке, лилось и лилось ему вослед. Никаких легких никакого живого существа не хватит, чтоб излить столько прожигающей жижи, однако, этот змий превосходил всех возможных и невозможных своими умениями. Чему удивляться, ведь он воплощение господа ретичей.

– Я утоплю тебя в огне, ничтожество! – рявкнул господь, наконец, прекращая изрыгать пламень. – Отдай меч. Только так я подарю тебе достойную смерть.

По галерее текла огненная река, прожигая стены, она уходила в комнаты, проваливалась на нижние этажи. Но все одно, догоняла Мертвеца, как бы быстро он ни бежал. Мгновение – и дышать стало нечем. Наемник выскочил во двор. Не понимая толком, что делает, замахнулся мечом на змия. А тот ловко повернулся, хвост, наконец-то втащившись на площадь, подобно мечу пропорол перегородки комнат, враз уничтожив половину второго этажа.

Богоубийца ожил. Вмиг удлинился, вырос втрое, вчетверо, вдесятеро против прежнего, теперь в руках наемника лежал не меч, но гигантский шест, остро заточенный с обеих сторон, жадно пульсирующий белым, жаждущий удара. И при этом Богоубийца по-прежнему ничего не весил. Мертвец размахнулся и ударил.

Сверкающее лезвие прошло сквозь обе ноги змия, не встретив сопротивления, рассекло плоть и кости единым плавным движением. Меч лишь чуть уменьшился в размерах, когда коснулся камня крепости. С диким ревом змий обрушился на брюхо, смяв булыжник мостовой, продавив ее немыслимым весом своим, хвост заметался по окнам, круша все на своем пути, морда дернулась, шея выпрямилась. Кашлянув, чудище изрыгнуло новые потоки огня.

Меч отвел их в сторону. Мертвец, приловчившись, поднял Богоубийцу, и осторожно, чтоб поток не захлестнул его, рассек шею коротким движением. Голова тяжко рухнула прямо перед ногами наемника, продолжая изрыгать пламя, но только ныне она горела в огненной жиже сама. Тело занялось так же, еще немного и весь змий оказался объят чернеными языками огня. А спустя короткое время послышался треск, шум, переходящий в гул – тело стало проваливаться в подземелья крепости. Шумная багряная река накрывала его, плавила и изничтожала.

– Что ты наделал, ничтожный, – Мертвец оглянулся. Яркое свечение из разрушенных подземелий постепенно гасло, теперь он мог увидеть говорившего с ним.

Человек никогда не мог видеть бога в его подлинном обличье. Меч открывал перед своим хозяином и эту удивительную возможность.

– Твое земное воплощение оказалось слишком тяжелым и уродливым, – Мертвец пристально вглядывался в того, кто находился над повершенным гигантом, паря в десяти саженях над разверзшейся бездной, в клубах дыма и пара. – Ты напугал им всех, кто находился в замке. Но я не удивлен, что ты выбрал чудище – сам таков, как и твой брат.

Недаром сказано, первые боги создали людей по образу и подобию своему. Сейчас наемнику довелось смотреть на истинный образ бессмертного, сошедшего с небес, дабы поквитаться с братом. Не выше и не ниже обычного человека, вот только черт лица не разобрать, как ни всматривайся, а тело являет собой нечто призрачное, слабо посвечивающее в поле затухающего пламени. На древних картинах или мозаиках божеств, сходящих на землю и наущающих людей изображали в ослепительном блеске, украшенном позолотой и янтарем, но подлинный бог едва различался среди груды багровеющих камней.

– Ты меня видишь? – несколько удивленно спросил господь, тут же спохватываясь. – Правы писания о Богоубийце. Но ты напрасно поднял на меня меч. Я желаю лишь привести людей в единую общность. Да что тебе, смертному, понять о моей задумке. Опусти меч, и я прощу тебя, коли вернешь его на место. Быть может, даже оставлю в живых.

– Или оставишь, как родителей своих, в междумирье?

– Это глупая сказка, выдуманная братом. Я не знаю, кем были первые боги, правившие когда-то землей. Они ушли задолго до того, как мы стали подобны им. Они сотворили землю и небо, планеты и звезды, и все сущее на земле. Мы же просто заняли их место, – бог помолчал и продолжил задумчиво: – Я тысячи лет размышлял, кто они, как появились, зачем. Почему создали наш мир и каким образом. Ответа не было и нет.

– А вы с братом… ведь, вы первые… – наконец, произнес наемник.

– Да, мы стали первыми, кто занял пустые небеса. Восемь тысяч лет назад мы были колдунами, мы искали природу могущества других великих магов – один из Источников, наделяющий способностями, которые может постичь лишь отчасти покойный Жнец душ. Мы нашли его, открыли и на нас обрушился водопад познаний, умений, способностей, мы будто слились с прошлым земли и приняли ее в себя всю, насколько это возможно. А потом я понял, как нам овладеть Источником полностью. Всем колдунам во все времена мешала их земная сущность, оболочка, не дающая возможности постичь мудрость тысячелетий. Мы оказались первыми, кто отринул ее. И убив себя в Источнике, мы возродились как боги, как сущности, не стесненные ничем людским. Мы овладели познаниями, накопленными в Источнике, а после, мы объединили всех их, разбросанных по весям, в один и вознесли на небо, к престолу, дабы править и направлять жизнь родов человечьих. Первую тысячу лет, – продолжал бог без перерыва, – царствовал я, я объединил разрозненные княжества Эльсиды в одно царство, я даровал им мудрость и законы, веру и заповеди. Люди стали единым народом, вот только брату моему это не понравилось.

Голос проникал в душу Мертвеца, буквально впиваясь каждым словом, впечатываясь, подобно высеченным на камне словам. Наемник изо всех сил старался не слушать бога, не вслушиваться в его речи, получалось плохо, бог говорил так, что руки делались слабыми, а дух беспомощным. Мертвец неожиданно начал напевать про себя старую колыбельную, которую пел ему отец.

– Громовержец отобрал у меня трон и стал царствовать. Неумело, неумно, он связал нас глупой историей с первыми богами, сделав вторым поколением, и ради себя рассорил народы и повсюду насадил новых богов – своих бастардов. И тогда я понял, что господь должен быть один, твердо уверившись в этом, я взялся за первый народ, который потянулся ко мне после низвержения – к ретичам. На них я убедился, что людская пропасть нуждается в едином хозяине и повелителе, что земные правители способны лишь казнить и воевать, предаваться похоти и набивать карманы золотом. Впрочем, брат мой мало отличался от царей и князей, а потому я и хочу свергнуть его, вернуть прежние своды правил и веру на всю землю, сделать людей равными и подобными друг другу – истребить ненависть и распри. А сделать это можно одним лишь способом – утвердив единого бога, который суть все земное и небесное, который един повсюду. И тогда люди без страха станут ездить по разным землям, глядеть друг другу в глаза, понимая, что видят не врагов, но подобных себе, равных во всем. Тогда наступит золотой век, о котором я так мечтаю, – он еще чуть помолчал и прибавил. – А теперь положи меч и отойди от него, – и чуть погодя. – Ты слышал мое приказание?

Мертвец поглядел на бога. Покачал головой.

– Я услышал достаточно, – и дернул руку с Богоубийцей. Меч, удлинившись, ударил в призрачную фигуру, поразив ее ослепительным сиянием, в мгновение бог огня пропал в вспышке, а затем странная незримая, но ощущаемая всем телом волна прокатилась по небесам. И сгинула.

– Мо-ло-дец! – по слогам произнесли за его спиной. Наемник обернулся – позади стоял громовержец, довольно кивая головой. – Ты все правильно сделал. Ты оказался мудрым не по летам и заслугам человеком. Достойным моего доверия. Ты полностью оправдал его. Отдай мне меч, чтоб я мог наградить тебя обещанным.

– Увы, громовержец, но теперь награждаю я, – еще она вспышка и снова небеса оказались потревожены волной, неспешно разошедшейся от вершины до горизонта.

Мертвец медленно выбрался из догорающего двора замка, поднялся на груду битых камней. Окрест озера еще пылал бор, со всех сторон виднелись очаги последней битвы между братьями. С земли отчетливо доносился запах горелой плоти. Сколько ж народу полегло в том сражении…

Наемник отвернулся, устраиваясь покрепче между острых камней и воздел руку с мечом. Богоубийца ударил в небесную твердь, новая дрожь сотрясла их.

– Выходите! – крикнул он наверх. – Выходите и примите свою долю! На пороге вашего царства стоит Мертвец и жаждет последней битвы.

Они спустились. Сперва по одному, потом нисходили гроздьями. Жгли огнем, травили ядами, дышали холодом, забирали воздух или пытались великими ветрами растереть ослушника по камням. Молнии ударяли окрест, обрушивались огромные камни с высот, оставляя после себя воронки, в которые легко уместилась бы роща эвкалиптов; их заполняла лава, стекавшая с небосклона, а ее заваливали новые камни, яды, ледяные кристаллы и кристаллы хрусталя и аметиста. Его уничтожали всеми мыслимыми и немыслимыми способами, отправляли остров на дно озера, поднимали ввысь, разрушали и восстанавливали, терзали чудовищами и стихиями – Мертвец не сдавался. Упорно, самозабвенно защищаясь, он наносил ответные удары, и каждый из этих выпадов убивал. Постепенно стихии слабели, ветра успокаивались, небеса очищались. После случилось недолгое затишье и тогда на остров излился неведомый доселе поток, незримый, неощущаемый, но враз переполнивший каждую клетку наемника, саму его сущность. Он закричал от невыносимой боли, терзающей тело, каждую частицу его, – но и сквозь накатывающее безумие, сквозь отчаяние, он осознал, что все равно сможет поразить и сам Источник, чьи потоки сейчас щедро изливались с небес. Ведь само знание о низвергнувшемся водопаде пришло вместе с болью, и дало ему возможность одолеть – и боль и само исчадие ее. Безразличный к людским и божеским страстям, Источник подсказал единственно возможный ответ; Богоубийца ударил в небо сызнова и резко повернулся, разрывая водопад, разбрасывая его по сторонам. Истошный рев потряс мир, а затем все смолкло – на этот раз навсегда.

Мертвец покачнулся и обессиленный ушедшей болью, рухнул ниц.

Когда он очнулся, вокруг стояла все та же тишина. Только свет набирал силу над обожженным бором, присыпанным свежим снежком. Наступала заря, новый день приходил в мир. Мертвец с усилием поднялся, стряхивая с себя битые камни и снег. Долго же он пролежал здесь. Хорошо, не так холодно, воздух, хоть и свежий, но не обжигает легкие, как вчера. Да и ветер переменился, куда слабее, он нес тепло с далекого юга.

Наемник встал и отряхнулся. Замок исчез, остров, на котором он находился, предстал бессмысленным нагромождением камней. В горячке сражения он не увидел обрушения твердыни, но то, что осталось от нее, уже занесено снегом, верно, начавшим падать сразу после битвы и продолжавшимся всю ночь. Закружилась голова, тело пронзила дрожь. Тут только он понял, что меч, прежде готовый разорвать своего хозяина, но изничтожить противников, теперь, обратившись прежней кургузой деревяшкой, лежит в щели между кусками гранита. Он вытащил Богоубийцу, подошел к озеру. Лед после недавней битвы начал сходить, потрескался, почернел, образовывая множественные полыньи. Мертвец размахнулся и со всей силы бросил меч в одну из таких: тот плюхнулся, подняв тучу брызг и тотчас исчез в черных глубинах озера. Он долго смотрел, как расходятся волны по ледяной глади, плещась о края полыньи. Медленно вздохнул и выдохнул, затем повернулся и пошел на другую сторону острова, прикидывая, как бы перебраться на берег. Хотя бы в Метох. И к своему удивлению увидел во льдах черную дорожку и лодку, словно его дожидающуюся, у самой кромки земли, на месте, неведомой силой расчищенном от разбитых гранитных блоков. По коже пробежали мурашки, ему вдруг стало холодно. Медленно, стараясь не шуметь, понимая, что плеск брошенного меча, насторожил прибывшего, Мертвец подошел к лодке. Никого. Оглянулся по сторонам, увидев цепочку следов, ведущую к затушенному костерку, и от него, дальше, к месту его покоя и пробуждения. Услышав, как щелкнул камень, выбитый из-под ноги, присмотрелся.

– Сиромах? – изумленно произнес он. Мальчик в сером одеянии обернулся, в глазах прочиталось изумление, смешанное с болью и затем, радостное узнавание. – Сиромах, что ты здесь делаешь?

Он бросился к наемнику, не обращая внимания на колкие камни, так и норовившие впиться в ноги. Поскользнулся и только схватившись за поддоспешник Мертвеца, остался стоять. Крепко обнял и через миг отстранился, пристально вглядываясь в лицо. И наемник сделал тоже.

К его удивлению, мальчик сильно переменился за прошедшее время. Он еще вытянулся, на ширину ладони, а то и больше, лицо посерело, под глазами пролегли тяжелые тени. Растрепанные волосы давно не стрижены, а весь вид выдает отшельничество, в котором пребывает отрок. Костистые пальцы вцепились в Мертвеца.

– Как же долго я ждал тебя, как долго. Но знал, что ты не погиб, что вернешься. Один только и знал и ждал. И ты пришел. Я молился за тебя, не знаю, кому, чему, всем подряд, я дал зарок, приходить сюда каждое утро, и вот, наконец, дождался.

– Постой, Сиромах, – не понимая, произнес Мертвец. – Сколько… много дней я тут лежал?

– Год и еще два месяца и десять дней, – наемник, не понимая, долго смотрел на мальчика. Не в силах поверить сказанному. Оглянулся, на бор, на озеро и только тогда произнес:

– Как же так… – с трудом приходя в себя. – Я же только вчера, мне казалось, сразился.

– Но я не лгу. В тот день, когда Маля меня вытащила из замка, разразилась великая буря. Все ходуном ходило, огнем полыхало, замок трещал и медленно разваливался, а с неба голоса звучали, страшные. Между братьями битва разгорелась такая, что никого не пощадила. Все войско, что бог огня собрал – все полегло, десятки тысяч человек. Три месяца, всю зиму и начало весны мы трупы собирали и хоронили. Зато господь отобрал престол у громовержца и сам на него воссел. Так гадатели сказали, да и по всему похоже оказалось. Ведь столько знаков.

– Знаков? – Мертвец вздрогнул, вспомнив, что именно они завели родителей Сиромаха в Реть и отправили под воду, а тот остался прислуживать в крепости. И медленно сказал: – Больше нет богов, мальчик мой. Братьев точно, а остальных… я не знаю, но кажется, я всех положил, – и в ответ изумленный возглас отшатнувшегося и едва не упавшего отрока, прибавил: – Да и какие они боги.

– Но как же, ведь гадатели…

– Все они когда-то были людьми, я сам не понимал, почему небеса не стронутся с мест, когда Ремета остановил меня меж мирами и вернул на грешную землю, только потом понял… – наемник постарался поподробнее рассказать мальчику все, что узнал о богах за последнее время: о них самих, об Источнике, да и о самом мече не позабыл поведать. Сиромах слушал молча, не перебивая. Он заметно ссутулился, будто тяжкий груз на хрупкие свои плечи принял. Наконец, поднял голову.

– Значит, вот оно как. А ведь столько знаков – и войско Пахолика не посмело вторгнуться к нам и знамения над разрушенной крепостью и князь Бийца…. Выходит, это… пустота? – Мертвец кивнул в ответ.

– Мы видим то, что хотим увидеть. Я сам таков – полжизни мечтал о том, что сбыться не могло, а все надеялся. Даже сейчас хочу, знаю, что снова обманусь, но… иначе не получается. Так и другие. Да разве можно взять и отбросить богов? Конечно, в них все одно будут верить, и неважно, есть они или нет. Людям всегда надо во что-то верить, во что-то более могущественное, чем они, во что-то, что поможет, сохранит, убережет, укажет верный путь, не даст сгинуть. Жить, зная, что у тебя нет могущественнейшего из защитников, полагаясь только на себя, мучительно тяжко… Я сам таков, – повторил он и замолчал на полуслове.

Молчал и Сиромах. Оба сели у затухающего костерка, наемник вытянул вперед руки, чувствуя, как начинает замерзать. Поглядел на ладони – жаль, библиотека уничтожена, приползла нежданная мысль. Он поспешил отогнать наваждение, спросил:

– Сиромах, как ты этот год прожил? Непросто, должно быть.

– Ничего, терпимо. Поначалу, да страшно было, ведь такая битва, а потом когда гадатели определили победу бога огня, я думал, все, конец. Он со мной разберется, как с остальными.

– Кто из отряда погиб? – Сиромах кивнул печально, подбрасывая немного щепок в затухающий костерок. Покопался в сумке, вытащил ломоть хлеба и полкругляша сыра, подал Мертвецу. Тот только сейчас понял, насколько голоден и вымотан. Будто битва и в самом деле закончилась вчера, а он все бесконечное время провел в безвременье. А в самом деле, кто знает, где он находился этот запамятованный год. Не может быть, чтоб просто валялся под завалами, его бы точно тогда нашли.

– Все они ушли в царство мертвых, – кивнул отрок, не притрагиваясь к своей доле. – Я сам бродил по развалинам, помогая отыскивать, тогда и остался. Мне разрешили, тем паче, я многих знал не только в лицо, но и… я ж их мыл, – вздрогнув всем телом, добавил он. – Так опознали Ливу, еще некоторых чистителей, монахов из окружения Синода, которые меня водили по селам. Тебя только не нашли, и еще нескольких из охраны, но это потому, что многие подвалы оказались завалены или затоплены. А потом обнаружили самый верный знак – зверя громовержца, вернее, его сожженные останки. Ни у кого сомнений не осталось, что бог богов повержен, а его брат стал править прочими богами. Я месяц или больше жил в оцепенении, все ждал, когда бог призовет меня и отомстит. И ездил на остров, сперва тебя искал, потом, когда рабочие разъехались, просто приезжал, молиться о тебе. Мне не мешали, да и не мешают, верно почитают юродивым, еще бы, только мы с Малей и спаслись из замка.

– А она как? – новый вздох.

– Казнили, прошлой весной еще. За ведовство. Она себя выдала, как успокоилась, что со мной, с нами ничего не будет, пришла к чистителю. И сама взошла на костер, знаешь, когда пламя занялось, я впервые у нее такую улыбку увидел. Будто не пламя ее объяло, а родители или… самый близкий человек.

– Верно, так и случилось. Она… – Мертвец замолчал на полуслове. – Ей надо было уйти.

– Маля так и сказала. Все равно очень жалко и больно.

– Мне тоже, Сиромах. И я к ней успел прикипеть. К другим тоже. Вот ведь, такая странная компания была, но все одно… – снова долгое молчание: – Знаешь, если тебя здесь ничего не держит, поедем в Утху к твоим родичам.

– И Утхи тоже нет, – слезы побежали по потемневшему лицу мальчика. – Пахолик уничтожил. Летом.

Мертвец помрачнел лицом.

– Зря меня Ремета тогда… как же это случилось?

– Перед нашим новым годом Пахолик осадил Тербицу, на новый год ему отворили ворота, в тот же день, говорят, он был коронован. Царь Бийца бежал в Утху, Пахолик поспешил за ним, но город отказался выдать царя, а пока шли переговоры, Бийца уплыл в Урмунд. Новый царь взбесился и повелел уничтожить порт, да так, чтоб ничего не осталось. Говорят, даже бухту и ту засыпали. Спастись удалось немногим, – выдавил он из себя и снова обнял наемника, прижался крепко.

Тот так же обнял мальчика, так и сидели они в полном безмолвнии, глядя на черно-белую гладь озера. Солнце блеклым диском проступало сквозь неплотную пелену, еще немного, и оно явит себя в яркой голубой прорехе, неспешно проползающей по белесому небосводу.

– Я надеюсь, они все же спаслись, – с трудом выдавил из себя Сиромах. Наемник кивнул.

– Должны. Будем их разыскивать. Отправимся в Урмунд и отыщем. Многие верно, во Фратер бежали, с него и начнем.

– А как будем искать? – но лицо посветлело. Сиромах откинулся, утер рукавом дорожки слез. – Спасибо тебе, за все спасибо, – неожиданно произнес он. – Только ты меня спасаешь.

– И тебе спасибо, родной. Верно, ты меня вытащил, твоими молитвами.

– Но как, если богов нет.

– Ты ведь верил, что я вернусь. Это меня и спасло из белого плена. Твоя вера. Не в богов, в людей. Ведь больше верить не в кого.

– Жрецы сейчас новый завет пишут, про разрушенный навеки Метох и про жертву господа ради всякого ретича. И про дух божий, витающий над всем Рассеянием. Наверное, еще что-то напишут. Меня приглашали картинки рисовать в книге, но я… я глиняные свистульки разрисовываю. Мне и еду приносят и деньги платят. Я тридцать монет скопил, тебе на меч должно хватить.

Мертвец прижал Сиромаха к груди, крепко, аж мальчик дышать перестал.

– Да не нужен мне меч больше, – произнес он, тут только почувствовав странное. Ведь выбросил Богоубийцу в озеро, радуясь, как славно он плюхается в черную воду, не стал искать другой меч, любой, ведь прежде оружие всегда оставалось при нем, хоть днем, хоть ночью. В иные дни он и помыслить не мог себя без острой стали, а сейчас, вот чудно, даже не вспоминает о нем, ровно переродился. Мертвец снова глянул на ладонь, усмехнулся непривычно, обеими уголками губ. Может, так и стало? Все одно, рано или поздно он об этом узнает. Ведь теперь перед ним возникла, разрастаясь новая задача, долгая, непростая. – Хватит и ножа. Садись в лодку, я буду грести.

Они тихо отчалили. Сиромах все одно примостился рядом с Мертвецом, одно весло пришлось отдать ему. Медленно, но верно, цепляя шугу, лодка отчалила от острова и направилась к столице Рети.

– Как мы попадем в Урмунд? – наконец, спросил он. – Я другой дороги не знаю, если через Тербицу, но там Пахолик. Ты будешь ему мстить? – и тут же: – Я слышал, Бийца, как ушел в Урмунд, стал собирать войско, просил у консулов, но пока…

– Войско долго собирается, да и воевать начнут поздней весной, когда кривичские крестьяне выйдут в поля…. Не надо больше о войне, оставим знати их отношения. Нам главное твоих родных найти.

– Спасибо, Мер…, прости, не могу я тебя так называть. И раньше тяжело, сейчас и подавно. Как твое настоящее имя?

– Горгий, – произнес наемник, закрывая глаза. – Родители дали его в честь врача, подарившего мне жизнь.

– Красивое имя. А когда мы отправимся в Урмунд?

– Сейчас. Заберем все необходимое, рассчитаемся и двинемся по дороге к ретским поселениям у моря. Утха хоть и исчезла, да корабли все одно ходят. Какой-то обязательно возьмет на борт.

– Я так никогда не делал, Горгий. Вот так сразу. Только с тобой. И, пожалуйста, даже когда мы найдем моих дядю и тетю, не уходи, очень тебя прошу. Ты мне нужен.

Андрей Никулин. «Этюд с гребцами»

Он улыбнулся. Легко, свободно. Дорога открылась еще дальше, надо только пройти по ней. Кто бы и как бы ни ждал его в долине вечной тени, они поймут и простят его опоздание.