ОСТРОВ ТАЙН

Остров Пасхи или Рапануи… Стоит только назвать имя островка, одиноко затерянного в Тихом океане, как тут же на язык просится заманчивое слово «тайна».

Что сделало этот остров столь «таинственным»? Прежде всего взор и воображение европейцев поразили гигантские статуи, которые высились и лежали на земле вдоль побережья острова и внутри и снаружи кратера Рано-Рараку. Там были найдены каменоломни — мастерские скульпторов.

Особой посадкой чуть поднятой головы, с выпяченными сжатыми губами и глубокими пустыми глазницами гигантские «моаи маенга» напоминают величавых слепцов. Не видно глаз, плотно сомкнуты губы… Недаром эти статуи обычно связывают с погребальным культом. Навеки слепые и немые исполины, каждый из которых носил особое имя, они как бы противостоят своим безыменным живым создателям, обладавшим острым глазом и необычайно звучным языком поэтических легенд, песен и сказок. Только огромные, удлиненные книзу уши гигантов как бы прислушиваются ко всему, пытаясь уловить давным-давно отзвучавшие почтительно-торжественные песнопения.

Статуи поражали не только своим обликом, но и весом и величиной.

Как же они были изготовлены, доставлены на место и установлены? Кто, когда и по какой причине мог отдавать столько времени и сил артистическому увлечению монументальной скульптурой? Само небольшое население острова, не знавшее ни металла, ни ткацкого станка, ни глиняной посуды, ни домашнего скота, ни даже лука и стрел, обычно в расчет не принималось. Известно было только, что уже в XVIII веке между двумя посещениями европейских кораблей население острова нашло в себе силы для того, чтобы свергнуть священные изваяния, с таким трудом изготовленные, доставленные на место и установленные и с такой верой почитаемые. И это происшествие тоже стало одной из тайн острова Пасхи.

Другая тайна из тайн Рапануи — это строчки знаков на дощечках «кохау ронго-ронго», что означает «говорящее дерево». На остальных островах Полинезии письменности не обнаружено. Письменность и монументальная скульптура не вязались с первобытными орудиями труда.

Тайна за тайной, как волна за волной, бились о берега острова Пасхи. Тайна за тайной широкими кругами расходились от этих берегов.

Где тайны, там и сенсации. Ведь можно разгадывать тайны, а можно и просто гадать над ними. От этого они становятся еще таинственней, а сенсации еще грандиозней. Работа ученых, пытавшихся разгадывать тайны, обычно особых сенсаций не вызывала, не то что иные «смелые» теории.

Их авторам было трудно примириться с мыслью, что «туземцы», «дикари», первобытные люди могли сами привезти на Рапануи мастерство ваятелей и развить его, что они сами и для собственных нужд могли изобрести письменность, что их относительно высокий общественный строй можно объяснить необычными условиями их самостоятельного развития.

Жители острова Пасхи считались слишком ленивыми, слабыми и малочисленными, для того чтобы создавать и устанавливать гигантские статуи, и слишком тупыми для изобретения письменности. В крайнем случае они только пользовались навыками, приобретенными у представителей высшей культуры или же высшей, то есть «белой», расы, как настаивали некоторые ученые. Разумеется, такая культура должна быть, по возможности, древней. Это и таинственней и дальше от «ленивых дикарей».

Вот и начали искать, какому же народу приписать выдающиеся достижения полинезийской культуры. Эти поиски уводили ученых все дальше и дальше от острова Пасхи и реальных дат его истории — на берега Инда, Евфрата и даже Нила, во второе тысячелетие до нашей эры, хотя остров Пасхи, по мнению его основных исследователей, был заселен около XII века нашей эры.

Тур Хейердал, основываясь на изучении радиоактивности древних углей, найденных при недавних раскопках, относит это событие к началу V века.

Эти поиски чуть было не привели к Атлантиде, потому что нет ничего проще, чем «объяснить» тайну другой тайной, заменив икс игреком. Однако Рапануи как-никак находится в Тихом океане. И вот в Тихом океане появилась Пацифида. У мифа об Атлантиде — древнее происхождение, у другого мифа — почти современное. Лучшим «знатоком» неведомой Пацифиды был англичанин Макмиллан Браун. Остров Пасхи, по его теории, — часть утонувшего материка. Культуру острова создала «высшая раса», населявшая Пацифиду. «Тайна» острова Пасхи стала частью сенсационной «тайны» материка, ушедшего на дно океана.

Однажды любители сенсаций «утопили» и самый остров Пасхи. Это произошло в 1922 году, после большого землетрясения в Чили. Лекции и статьи на тему «Исчезнувший остров» произвели на публику ошеломляющее впечатление. «Таинственный остров» утонул. На поверхности оставалась только тайна. Тайна в чистом виде. Тайна как таковая, абсолютная и на этот раз уж действительно глубокая… Слух рассеялся, а с островом Пасхи, как пишет популяризатор Шульце-Мезье, «случилось то, что было с лицами, известие о смерти которых не оправдалось, а именно — интерес к нему возрос».

В этом смысле сенсации, пожалуй, полезны.

 

ТАЙНА ВАСИЛЬЕВСКОГО ОСТРОВА

Я мог бы рассказать о многих, не менее правдоподобных «решениях» загадок острова Пасхи. Но мне не хочется поддерживать обывательское представление, что гуманитарные науки, такие, как этнография или археология, бессильны по сравнению с точными и что их с величайшей легкостью можно «обогащать» любой произвольной «гипотезой».

Считается, что общественные науки могут и должны стать такими же точными, как и естественные. Это относится и к «тайнам» острова Пасхи. Исследователи острова накопили немало точных фактов, на которые можно опереться.

В практическую работу по изучению истории и этнографии острова Пасхи включились советские ученые. Они начали с «говорящего дерева». И оказалось, что дерево действительно может заговорить.

…Перенесемся с острова Пасхи на Васильевский остров в Ленинграде.

— Вам куда? — спросила меня дежурная при входе в Институт этнографии имени Миклухо-Маклая.

— В сектор Америки, Австралии и Океании.

Австралия и Океания в конце, на третьем этаже.

Америка — рядом. Первая дверь направо.

И я направился в Америку.

Небольшая сводчатая комната. Два огромных окна с видом на замерзшую Неву, Дворцовый мост, угол Зимнего дворца и один из корпусов Адмиралтейства. Сам институт вместе с Музеем антропологии и этнографии помещается в здании петровской кунсткамеры.

Сейчас в институте работает группа по изданию текстов острова Пасхи (Corpus Inscriptionum Rapanuicarum). Группа трудится по плану, одобренному дирекцией. Тайна и группа, тайна и план, тайна и дирекция какие несозвучные слова!

…День пасмурный, но в комнатах светло. Книги. Ящики картотеки. Столы с книгами, словарями, рукописями, со слепками и фотографиями дощечек «говорящего дерева». Над столами склонились сотрудники группы. А вот столик, на котором под зелеными томами старой энциклопедии лежат, как под прессом, снимки дощечек, только что принесенные фотографом.

Комната похожа на читальню. Но все, кто читает, пишет и напрягает зрение над еле видными на слепках и не всегда отчетливых фотографиях значками рапануйской письменности, заняты одним делом. Иногда они обмениваются вполголоса несколькими словами. Чуткая тишина читального зала и напряжение лаборатории или конструкторского бюро. Здесь идет точная работа.

Работой руководят этнограф-океанист Николай Александрович Бутинов и американист Юрий Валентинович Кнорозов. Кнорозов известен тем, что он раскрыл письмо майя — доколумбовских индейцев, создавших высокую культуру. Он раскрыл эту тайну с помощью разработанной им теории письма.

Кнорозов продолжал заниматься письменностью майя, когда к нему пришел Бутинов с пачкой фотографий «говорящего дерева» и другими материалами для работы.

— Может, поработаете над этим? Для нас, океанистов, это очень важно.

Кнорозов взял с собой фотографии и заметки и через некоторое время сообщил Бутинову следующее:

— Один я этим заниматься не буду. Если не согласитесь принять участие в работе, то я возвращу вам все ваши материалы.

Ученые начали работать вместе. Они так много дали друг другу и так умело организовали свою работу, что уже через пять месяцев могли доложить Всесоюзному совещанию этнографов о ее результатах. Их доклад под названием «Предварительное сообщение об изучении письменности острова Пасхи» был напечатан в журнале «Советская этнография». Вскоре его перепечатали в Аргентине и новозеландском «Журнале полинезийского общества». Это была первая работа русских и наших ученых, изданная в самой Полинезии. Французский ученый Альфред Метро, выдающийся исследователь острова Пасхи, сразу же включил сведения о работе наших ученых в свою книгу «Цивилизация каменного века на Тихом океане», готовую к выходу в свет.

Началась оживленная переписка с чилийскими, французскими, немецкими, канадскими, норвежскими учеными, обмен мнениями, статьями и книгами. Боливийский археолог и этнограф Ибарра Грассо, открывший древнеперуанское письмо, в предисловии к аргентинскому изданию статьи Бутинова и Кнорозова мог с полной уверенностью написать, что теперь «в этой столь долго обсуждавшейся тайне письма острова Пасхи мы не видим никакой трудной проблемы; над ней не работали серьезно, и, более того, те немногие, кто пытался что-либо сделать, не имели ясного представления, что это иероглифическое письмо, и поэтому потерпели неудачу. Сейчас исследователи из СССР, работу которых мы перепечатываем, начали серьезное исследование этой письменности, имея точное представление о том, что это иероглифическое письмо».

«Получение окончательных результатов на этом пути, — заключает Ибарра Грассо, — не более чем вопрос времени».

Итак, «тайна» наших ученых — в серьезной работе и в понимании того, с чем они имеют дело.

— Но все-таки прочли они дощечки или нет?

— Нет, не прочли.

— Значит, расшифровкой занимается группа?

— Нет, группа только готовит издание иероглифических текстов острова Пасхи.

— Какие-нибудь новые тексты?

— Нисколько. Все они уже изданы в различных книгах и журналах.

— Что ж тут особенного? Взять и перепечатать все дощечки в одной книге.

— Как будто ничего особенного. Но до сих пор это не было сделано. А это необходимо для изучения текстов. Впрочем, ученые не просто перепечатывают тексты. Они располагают их в привычном для европейца виде: строки идут слева направо, а непрерывный текст дощечек будет в книге разбит на отдельные слова и фразы.

— Разбить на отдельные слова, не прочитав самого текста? Это интересно, но зачем это нужно? Не проще ли было бы попросить самих рапануйцев прочесть свои дощечки? Ведь это, пожалуй, самый легкий путь.

Но самый легкий пусть оказался необычайно трудным.

 

МЕТОРО ТАНАУРЕ УЧИТ ГРАМОТЕ ЕПИСКОПА ЖОССАНА

В кабинете Америки господствуют книги. Книги живут. Они переложены закладками. Они кочуют с полок на столы, из Америки в Океанию и обратно. Впечатление такое, что каждый сотрудник может с закрытыми глазами достать любую книжку или поставить ее на место. Нужные для дела книги по острову Пасхи занимают всего лишь одну полку. Это очень много для крохотного островка. Через книги советские ученые как бы видят и осязают остров Пасхи и различные времена его истории.

Итак, нас интересует, как спрашивали самих островитян про их тайны и что те отвечали. Увы! Спрашивать начали слишком поздно!

В 1862 году, за два года до того, как ученые узнали о дощечках «говорящего дерева», работорговцы опустошили остров Пасхи, захватив почти всех жителей и послав их грузить сырье для добычи селитры. Те немногие, кому удалось вернуться домой, привезли на остров оспу и чахотку. Население стало вымирать.

В 1864 году на острове появились миссионеры. Обращенные в христианство «язычники», боясь кары господней, начали сжигать дощечки, тем более что на безлесном острове не хватало топлива. Миссионеры их не останавливали, а, наоборот, поощряли. Уцелевшие знатоки письма предпочли утаить свои запретные знания. Ведь «кохау ронго-ронго» — «говорящее дерево» было связано с культом их прежних развенчанных богов. Некоторые рапануйцы покидали свой злосчастный остров.

В 1886 году на Рапануи оставалось всего лишь около ста пятидесяти человек. Около двадцати дощечек, рассеянных по всему миру, и полтораста человек, запуганных, ошеломленных бедами, свалившимися на их голову, и, разумеется, не склонных доверять европейцам, — вот при каких «исходных данных» ученые начали заниматься тайной «говорящего дерева».

Вернемся к нашей книжной полке. Тоненькая книжка, изданная в прошлом веке. Тепано Жоссан, «Остров Пасхи». Ее автор — католический епископ острова Таити. Жоссан никогда не был на острове Пасхи. Он расспрашивал переселенцев с острова Рапануи, и в книге появились краткие сведения о каменных гигантах — «моаи маенга», о деревянной скульптуре, впервые в ней напечатана генеалогия — список «королей», начиная с Хоту Матуа — легендарного открывателя острова.

Жоссан первым понял значение дощечек. Он стал их собирать. Однажды он упросил рапануйца Меторо Танауре прочесть дощечку — Аруку Куренга.

«Торжественный момент наступил. Я вложил одну из моих дощечек в руки Меторо. Он ее повернул, перевернул, нашел начало текста и запел. Нижнюю строку он пропел слева направо. Дойдя до ее конца, он запел справа налево следующую, верхнюю строчку, третью он пел слева направо, четвертую — справа налево, точно так же, как водят пашущих быков. Дойдя до последней, самой верхней строчки, он перешел с лицевой стороны дощечки на ближайшую строчку ее обратной стороны и стал спускаться таким же образом, как быки, бороздящие склоны холма, они начинают пахать снизу, а кончают тоже внизу, но только на противоположном склоне.

Чтец, прочитав строку, волен перевернуть дощечку, если он не умеет читать перевернутые знаки».

Сплошной текст, который читается то сверху вниз, то снизу вверх, то слева направо, то справа налево, причем после каждой строчки нужно поворачивать дощечку вверх ногами — как это странно, как непривычно для нашего глаза! Но этот способ (бустрофедон) по-своему естествен. Именно так до сих пор пишутся строки борозд на страницах пашен. По-своему удобны и перевернутые строки — читателю труднее перескочить через строку.

Оставалось только записать то, что пропел Меторо, и письмо острова Пасхи было бы расшифровано. Но Меторо не успел кончить «начальную школу» письма. Он только знал, как поют текст, и был знаком с «азбукой», но не умел читать. Правда, и знание азбуки было серьезным делом. Ведь в рапануйской азбуке более трехсот знаков.

И все-таки Жоссан дал Меторо новую дощечку и попросил объяснить, что на ней написано. Меторо объяснил примерно так: «Это ребенок. А это акула… Нога… Рука… Звезда… Волна… Стрекоза… Человек, вызывающий ветер. Он находится на небе… Два рта, которые едят…» А Жоссан записывал полинезийские слова латинскими буквами.

Ученые много раз обращались к тому действительно «торжественному моменту», когда Меторо объяснял, а Жоссан записывал. Некоторые даже думали, что это и есть настоящий текст. А ведь на самом деле Меторо «читал» так же, как ученики старинной русской школы: «Добро-он-живете-добро-ерь».

С помощью Меторо Жоссан составил рапануйскую азбуку. Он выписал отдельно каждый знак и дал рядом с ним его название и французский перевод.

Жоссан плохо понимал рапануйский язык, и добросовестный Меторо, чтобы ему помочь, некоторые знаки называл по-таитянски (не подозревая, что этим запутывает будущих исследователей). Так был составлен знаменитый каталог Жоссана. Наши ученые называют его каталогом Меторо — Жоссана. Ведь они оба сделали для науки все, что могли.

Каталог Меторо — Жоссана единственный в своем роде источник для изучения «говорящего дерева». Каждый знак выделен из общего текста, назван и описан.

К сожалению, Жоссан не сумел определить, какого рода письмо он изучает. По толкованию Меторо, каждому знаку соответствует одно или несколько слов. Но из этих слов не получалось никакого связного текста. Многие ученые пытались осмыслить чтения Меторо, полагая, что в рапануйском письме записывались только некоторые слова, а остальные подразумевались. Никто не предполагал, что, наоборот, знак может передавать часть слова, отдельные слоги или звуки. Поясним это на понятном нам примере. Предположим, что слово «человек» записано двумя знаками. Один из них читается «чело» (лоб), а другой «век» (столетие). Если расшифровщик видит в них два самостоятельных знака, то чтение получается такое: лоб — сто лет. Чтобы прочесть сочетание этих слов, нужно его осмыслить, вставить то, что пропущено.

А осмыслить, если мы знаем, что в тексте должна идти речь о тайне «говорящего дерева», можно, скажем, так: (почти) сто лет (бьются) лбы (над расшифровкой письменности острова Пасхи). Это, конечно, шутка. Но именно так могло получиться у расшифровщиков, старающихся осмыслить чтение Меторо.

 

УРЕ ВАЕИКО ОТКАЗЫВАЕТСЯ ДАВАТЬ ИНТЕРВЬЮ

Еще две книги. Вильям Томсон, «Те Пито о те Хенуа, или Остров Пасхи». Кэтрин Раутледж, «Тайна острова Пасхи». Американец Томсон был на острове всего лишь одиннадцать дней.

Он проявил необычайную энергию и оставил очень ценную книгу. Книга написана сжато и деловито. Томсон, как заправский журналист, не выпуская из рук блокнота, интервьюировал немногочисленных жителей острова. Его интересовало все: география острова, каменные статуи, деревянная скульптура, религия, легенды, татуировка, одежда, утварь, оружие и, конечно, дощечки. Он очень торопился и спрашивал самое главное. Очень важно, что он не забывал спросить название каждой вещи.

Англичанка Кэтрин Раутледж прибыла на остров через двадцать шесть лет после визита Томсона. Прежде всего она проверила сведения, собранные Томсоном. Ее экспедиция впервые произвела раскопки на острове Пасхи. Было раскопано около двадцати пяти гигантских статуй. Стало ясно, как выглядели эти статуи в полный рост, были найдены совершенно новые их типы. Раутледж, как и Томсона, интересовало на острове все, что важно для науки. Ее книга — первая монография, всестороннее исследование об острове Пасхи.

И Томсон и Раутледж очень интересовались «говорящим деревом». Томсон специально привез с острова Таити свои фотоснимки жоссановых дощечек. Он сумел добыть и новые дощечки. Наверное, каждого рапануйца он спрашивал, не может ли тот указать знатоков письма.

Ему назвали имя старика Уре Ваеико. Старик уклонялся от встречи. Не помогли даже подарки, присланные Томсоном. Уре Ваеико прятался в горах. Он, мол, стар и не желает из-за Томсона попасть в преисподнюю. Ведь миссионеры запретили чтение дощечек. Дождь загнал старика в хижину. Томсон явился к нему ночью, налил старику рома, и долгожданное интервью, наконец, состоялось. Сначала Уре Ваеико прочел нараспев пять дощечек. Томсон торопливо записывал. Казалось, что ключ к решению загадки «говорящего дерева», наконец, найден.

Но старик читал как-то странно. Ему незаметно подсунули снимок другой дощечки, а Уре Ваеико продолжал «читать» прежний текст.

Раутледж показала старикам «чтения» Уре Ваеико. Тут был миф о сотворении мира. Такой текст могли записать на дощечке. Но скорее всего не на той, которую показывал Томсон. Прочел же ему Уре Ваеико вместо текста всем известную любовную песенку! Видно, старик не выдал американцу тайну «кохау ронго-ронго». Недаром он так упорно прятался. Но, может быть, он только слышал, как читали другие, а сам читать не умел.

Раутледж тоже показывала старикам фотографии дощечек. И старики начинали петь. Никакого соответствия между словами и знаками не получалось. Настоящих маори ронго-ронго — знатоков письма — Раутледж не назвали. А такие знатоки были. Об этом она узнала случайно. В деревне Хангароа нашли страницу из чилийской конторской книги. Страница была покрыта знаками. Эти знаки отличались от знаков на дощечках, как курсив пишущего от печатного шрифта. Значит, есть на острове человек, который умеет не только читать рапануйские знаки, но и делать курсивом какие-то записи для себя. Значит, он свободно владеет рапануйской грамотой, как настоящий маори ронго-ронго. Кто же, как не «профессор говорящего дерева», маори ронго-ронго, может открыть заветную тайну?

Автором записей оказался старик Томеника. Он жил в колонии для прокаженных. Раутледж решилась войти в его хижину. Она показала угрюмому Томенике копию его записи. Старик поспешил заверить, что текст ее не языческий, а имеет отношение к Христу. Больше он ничего не объяснил. Пришлось идти к больному во второй раз. Раутледж положила перед ним бумагу и карандаш. Томеника поддался искушению. Он запел и начал чертить знаки. Пел он так быстро, что посетительница не успевала записывать. Уходя, она оставила Томенике еще один лист бумаги. Придя еще раз, она увидела, что лист покрыт знаками. Напевая, старик исписал еще один лист. Боясь заражения, Раутледж не взяла с собой записи Томеники. Старик так ничего и не объяснил. «Знаки старые, а слова новые» — вот и все, чего добились от Томеники. Может быть, он имел в виду, что тексты написаны на древнем языке, отличном от современного. Через две недели маори ронго-ронго умер. Запись на листке из конторской книги вошла в число немногочисленных бесценных текстов.

Считалось, что умирающий Томеника ничего не помнил. Но скорее всего он и не думал доверяться своей посетительнице.

Раутледж расспрашивала жителей острова, не помнят ли они хотя бы, что записывалось на дощечках и в каких условиях они читались. Ей рассказали о верховном вожде Нгаара. Он умер незадолго до налета работорговцев. Труп знатока письма несли к погребальной колеснице на носилках из «говорящего дерева» и похоронили вместе с ними. В те времена маори ронго-ронго жили в хижинах. Туда, как в школу, приходили ученики. Нгаара часто посещал школы, проверяя и учеников и учителей. Наградой была дощечка, а взысканием — лишение дощечки.

Раз в год в селении Анакена устраивался публичный экзамен, когда и «профессора» и «студенты» во всеуслышание читали дощечки. На голове у каждого из них был «академический» убор из перьев, а в руках — дощечка со знаками. «Актовый зал» на открытом воздухе ограждали колы, украшенные перьями. Нгаара с наследником располагались на сиденьях, сколоченных из «говорящего дерева». Они принимали экзамен. Сначала толпы народа с превеликим почтением выслушивали лучших знатоков письма — «академиков». Потом читали «преподаватели» и «студенты». К их ошибкам относились по-разному: «студентов» мягко поправляли, а незадачливых педагогов брали за уши и с позором выдворяли из «актового зала».

Чтения Уре Ваенко, рассказы о роли «говорящего дерева» в жизни рапануйцев наводили на мысль, что дерево было не «говорящим», а скорее напоминающим, что надо говорить. По расположению знаков «чтецы» угадывали, какой перед ними текст. А самые знаки только подсказывали, в каком порядке его читать. Сторонники этого взгляда думали, что главной целью «чтецов» было запомнить тексты наизусть, слово в слово, а не читать их с листа. Раутледж сравнила знаки каталога Меторо — Жоссана с узелками на носовом платке — их завязали для памяти, но забыли, что же, глядя на них, нужно вспомнить.

 

КОРРЕКТОРЫ И РЕДАКТОРЫ ЗАГАДОЧНОГО ПИСЬМА

Итак, советские ученые издают иероглифические тексты острова Пасхи в привычном для нашего глаза виде. Непрочитанные тексты располагаются так, чтобы их можно было прочесть. Представим себе, что строфа из стихотворения Пушкина, посвященного Анне Керн, записана таким же способом, как писали жители острова Пасхи. И при этом первая и третья строчки перевернуты вверх ногами.

Корректору придется поломать голову, для того чтобы привести этот текст в нормальный вид:

Теперь представьте себе, что перед нашим корректором текст, написанный с помощью не тридцати трех всем известных знаков русской азбуки, а более трехсот рисуночных знаков неизвестного алфавита. И вы поймете, какая головоломная, на первый взгляд неразрешимая задача встанет перед растерявшимся корректором. Добавим, что, по мнению многих ученых, каждый из трехсот знаков — «узелок для памяти» и может соответствовать целой фразе. Корректор при этом не знает языка, на котором написан текст.

В положении такого корректора оказался Борис Кудрявцев, ленинградский школьник, член кружка «Юных этнографов». И тем не менее он сделал важное открытие.

Две дощечки «говорящего дерева» чем-то родственны скульптуре! Так же поблескивает их гладкая коричневая поверхность, да и форма у них необычная. Одна дощечка изогнута, как бумеранг, другая напоминает обломок весла. Да это и есть весло. Обе дощечки привез Миклухо-Маклай. Одну из них ему подарил Жоссан. Дощечки сплошь заполнены аккуратными строчками знаков.

Борис Кудрявцев знак за знаком сравнил обе дощечки. Их тексты оказались параллельными, почти одинаковыми. Кудрявцев установил, что этот же текст был записан на дощечке из Сант-Яго и в измененном виде еще на одной дощечке. Ленинградский школьник первым в мире нащупал важный метод изучения дощечек. Появилась возможность, сличая параллельные тексты, восстановить их поврежденные части, установить варианты написания одного и того же знака. Наконец тексты не совсем тождественны. В них есть пропуски и вставки. Вставки — это фразы или отдельные слова. Значит, уже можно разбить как-то сплошной текст. Борис Кудрявцев не успел сделать эти наблюдения и найти другие параллельные тексты. Изучение параллельных текстов продолжили Бутинов и Кнорозов. Но для Бутинова и Кнорозова изучение параллельных текстов стало только одним из многих средств исследования. Ведь они знали, с каким письмом имеют дело, Борис Кудрявцев этого не знал.

Продолжая наше сравнение, можно сказать, что возможности корректора ограничены. Нужен редактор, который ориентируется в текстах, хотя они и не прочитаны. По статье Кудрявцева, опубликованной посмертно, видно, как бьется мысль исследователя, как нужна ему теория. Он мог стать редактором. Он изучал дощечки. Само по себе, как пишет Метро, «такое изучение — это длительное и трудное дело вследствие изобилия знаков, бесчисленных вариантов каждого знака и многих комбинаций знаков». Но Борис Кудрявцев хотел знать гораздо больше. А какое место занимает письмо острова Пасхи в истории письма? Что это за письмо? Каковы его законы?

Теория письма еще не была разработана. Борис Кудрявцев столкнулся с проблемой, куда более сложной, чем само «говорящее дерево». Параллельные тексты и вообще «говорящее дерево» были слишком узкой базой для теоретических изысканий.

Знаки на трех дощечках с параллельными текстами были написаны по-разному. «Может быть, три дощечки соответствуют трем эпохам в истории письма?» — думал исследователь. За отличиями в начертании знаков он видел эти эпохи в истории письма. Он искал математически точные термины, но материала было слишком мало, и получались такие сложнейшие понятия, как «псевдокомбинированные знаки» или даже «скрытопсевдокомбинированные». Он думал, что имеет дело с письмом, в котором знаки передают понятия, но не имеют никакого определенного чтения.

И в то же время Кудрявцев как будто чувствовал, что это не так. То, что он переживал, можно назвать трагедией нетерпеливой мысли.

Он боялся зайти в тупик, как венгерский лингвист Хевеши, который сравнивал рапануйское и древнеиндийское письмо, составлял сравнительные таблицы, верил, искал — и все это впустую. Молодой исследователь понимал, что Хевеши блуждает в потемках.

Борис Кудрявцев скончался в годы Отечественной войны, не закончив своей статьи о параллельных текстах, подавленный сложностью обступивших его вопросов.

Его статью опубликовал известный этнограф-африканист Ольдерогге. В своем послесловии к статье Кудрявцева он отметил, что письмо острова Пасхи напоминает древнеегипетскую иероглифику в самом начале ее развития, когда еще не установились четкие формы иероглифов. Очень важное и плодотворное сопоставление!

 

ПИКТОГРАФИЯ ИЛИ ИЕРОГЛИФИКА?

Если изучение «говорящего дерева» очень трудное дело, то почему советские исследователи так быстро добились важных результатов? Почему они занялись именно «говорящим деревом»? Не было ли в этом случайности?

Нет, сотрудничество Бутинова и Кнорозова не было случайностью.

Как раз в это время наши этнографы-океанисты вели большую работу по изданию тома «Народы Австралии и Океании», одной из книг серии «Народы мира», выпускаемой Институтом этнографии. Одним из участников этой работы был Николай Александрович Бутинов. Он, как и другие этнографы-океанисты, исследовал общественный строй, историю, языки народов Океании. Островом Пасхи Бутинов занялся не случайно.

Юрий Валентинович Кнорозов долгие годы разрабатывал теорию письма. Расшифровка письменности майя блестяще подтвердила теорию.

При изучении дощечек «кохау ронго-ронго» с острова Пасхи прежде всего возникает вопрос, каким письмом они написаны. Правильное решение этого вопроса определяет направление всей дальнейшей работы.

Племена, жившие родовым строем, вполне обходились пиктографией, то есть рисуночным письмом. Пиктографические знаки не связаны со звуковой речью. Например, стрелку, указывающую направление, свободно может «прочесть» и человек, который не знает, как пишут слова «иди туда» на языке того, кто оставил этот знак.

Более развитому обществу было нужно письмо, передающее звуковую речь. Энгельс указывает, что такое письмо появляется при переходе от первобытно-общинного строя к классовому. Пиктографию было невозможно усовершенствовать настолько, чтобы она удовлетворяла новые потребности. Если бы даже придумать для всех слов особые рисунки (таких рисунков потребовались бы тысячи), то все равно этого было бы недостаточно. А как тогда быть с грамматикой, как передать связь между словами, как передать суффиксы, приставки, окончания падежей, окончания спрягаемых глаголов? Появился новый тип письма — так называемая иероглифика, которой пользовались все древнейшие цивилизации. Переход от пиктографии к иероглифике отражал изменения в обществе.

Иероглифическое письмо держится на «трех китах». Одни его знаки (идеограммы) передают целые слова (точнее, корни слов), другие — отдельные слоги или звуки. Прибавляя эти последние знаки к идеограммам, можно записать любое окончание или приставку. Третьего рода знаки называются ключевыми, или определителями. Они не читаются, а только предупреждают читателя, к какому роду понятий принадлежит определяемое ими слово.

Приступив к изучению «говорящего дерева», наши исследователи заранее предполагали, что им придется иметь дело с иероглифическим письмом. Правда, тут могли быть и не иероглифы, а действительно «мнемонические символы», то есть стандартизированная пиктография. Нечто подобное, как указывали некоторые ученые, было у индейцев Панамы. Тем интереснее, надо это проверить.

Какие же основания предполагать, что на острове Пасхи было именно иероглифическое письмо?

Этнографы определили, на каком уровне развития находились жители острова Пасхи и других островов Полинезии до вторжения колонизаторов. Они находились на грани классового общества.

На острове Пасхи были арики — знать, иви-атуа — жрецы, мататоа — воины, кио — рабы и зависимые земледельцы из побежденных племен. Но государства еще не было. Зачатки классов возникали внутри племен.

Жители острова Пасхи — земледельцы, ремесленники, рыболовы и морские охотники — научились производить так много продуктов и изделий, что за их счет уже могли кормиться жрецы и знать.

Логически убедить простых тружеников в том, что одни люди должны трудиться, а другие могут жить и роскошествовать на их счет, разумеется, невозможно, это противоречит здравому смыслу. И тут на помощь приходят сверхъестественные силы. «Благородные» обладают таинственной силой — «мана», которой нет у простых смертных, и кроме того, должны господствовать, потому что они потомки самого Хоту Матуа, героя-открывателя, которого чтил народ. Доказательства этому в торжественной обстановке регулярно доводились до общего сведения. Это были генеалогии, где перечислялись от сына к отцу предки ныне здравствующего арики.

Боги, в которых верили островитяне, конечно, стояли на стороне своих служителей — жрецов, а жрецы — на стороне арики. Воля богов и духов выражалась в «табу» — религиозных запретах. И, разумеется, знать и жрецы использовали «табу» в своих целях.

«Благородные» пользовались своими привилегиями и на том свете, а духи умерших продолжали служить их наследникам. Культ предков стал выражением власти «благородных». Простые люди должны были почитать в первую очередь их, а не своих собственных предков. Об этом напоминали и пышные погребальные обряды, и каменные платформы, и гигантские статуи.

Тут мы неожиданно коснулись «тайны» каменных статуй. Значит, рапануйцы могли сами их создать? Разумеется, могли. Ведь для этого у них были более подходящие условия, чем на других островах. Переселившись на Рапануи, они использовали такой легкий для обработки материал, как вулканический туф, а затем и более твердые каменные породы.

Им было известно прекрасно развитое на других, в частности на Маркизских островах, искусство резьбы по камню и по дереву. Есть там и каменные статуи.

«Тайна» статуй навсегда осталась бы тайной, если бы изучались только сами статуи.

Исследовать не отдельные моменты культуры, а всю культуру в целом, — таков комплексный метод отечественной этнографии. Этот же комплексный метод был применен и к изучению «говорящего дерева». Ученые исследовали письмо как составную часть культуры острова Пасхи, а не как ни с чем не связанное необычайное явление.

 

«АКУЛА СПРУТОВИЧ»

Знание законов развития общества позволило быстро решить вопрос о типе письма острова Пасхи.

Бутинов и Кнорозов продолжили работу Бориса Кудрявцева над параллельными текстами. Но при этом они исходили из того, что тексты относятся к иероглифическому письму.

Ученые нашли еще две дощечки с такими текстами: одна из них хранится в Лондоне, другая — в Сант-Яго (Чили). Было сделано интересное наблюдение: один и тот же текст заполняет обе стороны лондонской дощечки, а на дощечке из Сант-Яго он занимает только одну ее сторону, да и то не полностью. Значит, на одной дощечке могут быть сразу несколько текстов и, наоборот, текст, который не уместился на одной дощечке, может продолжаться на другой.

Сличая параллельные тексты, исследователи увидели, что одни и те же знаки могут писаться по-разному. Теперь они уже не примут два варианта написания знака за два различных знака. Изучая различия в тестах, они выделили вставки — группы слов и отдельные слова.

Но главная задача состояла в том, чтобы попытаться найти повторяющиеся слова и их сочетания. Если это так, то перед нами письмо, передающее звуковую речь. Ведь при передаче звуковой речи слова время от времени повторяются. (В этом вы легко можете убедиться, бросив взгляд хотя бы на лежащую перед вами страницу нашего очерка. Автор ее не мог бы выразить свою мысль, не употребив несколько раз, скажем, слово «текст», не говоря уже о предлогах и союзах.) Очень скоро поиски повторяющихся групп знаков увенчались успехом. Так, на дощечке, носящей имя «кохау о те ранга», было обнаружено, что один отрывок из нескольких знаков повторяется семь раз, а другой — шесть раз. Значит, эти отрывки и те, что заключены между ними, — самостоятельные части текста. Сплошной текст был разбит и как бы подготовлен к прочтению.

Так начали составляться ряды — группы знаков, передающие самостоятельные отрывки. Их оказалось много. Я видел, как работают над ними участники группы. Знаки, составляющие слова и постоянные сочетания слов, вырезаются из фотоснимков дощечек и расклеиваются отдельно. Снова и снова просматриваются все тексты, чтобы определить, нет ли такого-то ряда на других дощечках. И «ряды» обнаруживаются. Различия внутри рядов позволяют найти отдельные слова. Знаки расступаются, давая место промежуткам между словами.

Как доказать, что ряды действительно соответствуют словам и оборотам речи? Доказательства оказались неотразимыми.

Мы уже говорили, что на острове Пасхи, как и во всей Полинезии, очень распространены генеалогии. Полинезийцы помнят своих героев и открывателей островов за целое тысячелетие. В генеалогиях на многих островах встречаются имена общих предков. По числу поколений можно определить время, когда одни из них отправились на поиски новых земель. Полинезийцы помнят не только события своей истории, но и по-своему держат в памяти «хронологическую таблицу».

Рапануйцы говорили путешественникам, что на дощечках записывались и генеалогии. Дело это важное. Зачем полагаться только на собственную память, когда существует письмо?

На малой дощечке из Сант-Яго исследователи различили шесть групп знаков. Каждая из них начиналась знаком стоящего человека. «Может быть, это частица „ко“, которая ставится перед именем человека», — предположили исследователи.

Дальше. В генеалогиях острова Пасхи, идущих от отца к сыну, имя отца часто входит в имя сына, напоминает наши имя и отчество: Миру-о-Хата, Хата-Миру, Миру-а-Тумахеке, Тумахеке.

Нечто подобное было и на дощечке. Сначала шел знак сидящего человека с поднятыми руками, а рядом знак черепахи, потом знаки черепахи и акулы, за ними — знаки акулы и какого-то животного, может быть спрута, и, наконец, просто знак спрута. Этакие «Черепаха Акулович», «Акула Спрутович» и сам «Спрут»! Имена «Акула», «Спрут», «Черепаха» часто встречаются на острове Пасхи. Итак, с помощью формального анализа можно не только выделить ряды неведомых слов, но даже определить, что написано на дощечке. Этого нельзя было сделать, изучая только само письмо. Нужно было знать этнографию и историю острова Пасхи.

Однажды австрийский путешественник Кнохе показал старикам рапануйцам копии некоторых знаков. «Этот знак называется „ика“», — сказали старики. — Ика — значит «рыба». Но знак рыбы перед именем человека говорит, что человек убит или принесен в жертву. Дощечки со списками принесенных в жертву людей тогда висели на любом аху (погребальной платформе). И перед каждым именем жертвы стоял знак «рыбы».

На той же дощечке из Сант-Яго исследователи нашли три группы знаков. Все они начинались знаком рыбы. Стали разбираться в именах. В первом имени соединены знаки птицы и человека. Человек-птица — это победитель ежегодных состязаний островитян. Его слуга первым добыл на маленьком островке яйцо морской ласточки и, крикнув своему хозяину: «Ты нашел яйцо!» — с яйцом в руке приплыл на берег Рапануи. После этого знатный хозяин яйца становился на год весьма почитаемым лицом «мангата-ману» — человеком-птицей. Его именем назывался год. Значит, в списке убитых был человек-птица с полным титулом и двумя знаками, передающими звучание его имени.

Вторым убитым был арики (вождь). Его имя состоит из знаков поющего петуха и акулы — «Петух Акулович». Третьим был «Акула Спрутович», — может быть, отец второго. Только между знаками акулы и спрута стоит знак копья — «тао», которого не было в имени «Акулы Спрутовича» из генеалогии. Знак копья, вероятно, передает частицу, соединяющую имена. В рапануйском языке несколько таких частиц.

Знак, вероятно передающий другую частицу такого рода, исследователи встретили в сочетании знаков: «залив» (ханга) — «камень» — «черепаха» (хону). Вероятно, это название бухты Ханга-о-Хону, а знак камня передает частицу.

Дощечка из Сант-Яго оказалась очень интересной. Так, после генеалогии, которая заканчивается «Спрутом», идут знаки, один из которых, по словам Меторо, передает имя легендарного Хоту Матуа. «По-видимому, — предположили исследователи, — последний предок, на котором обрывается генеалогия, прибыл на остров вместе с Хоту Матуа».

Теперь о других дощечках, где встречается знак Хоту Матуа. Мы вступаем в область предположений необычайно интересных и вполне вероятных. В некоторых текстах есть отрывки, «содержание которых, — как пишут Бутинов и Кнорозов, — представляется вполне ясным, хотя не все слова в них могут быть прочтены».

Отрывок, о котором пойдет речь, по-видимому, считался весьма значительным, так как он повторяется на четырех дощечках. Исследователи обратили внимание на ряд сочетаний из двух знаков, причем первым всегда стоит знак растения. Список растений! Дальше идут десять групп знаков, и каждая заканчивается знаком ямса, одной из главных огородных культур на острове Пасхи.

Легенды говорят, что Хоту Матуа приплыл на остров с запада на двух огромных двойных ладьях, из которых каждая вмещала четыреста человек. Перед этим на небольшой лодке по имени «Живое дерево» на остров прибыли шесть юношей-разведчиков. Они осмотрели остров, нашли удобное место для высадки и посадили ямс, чтобы их товарищи, прибыв на Рапануи, могли питаться не только рыбой, но и свежими овощами. Остров разведчикам не понравился — он был покрыт бесполезной сорной травой. Но этот дикий остров оживили, освоили, облагородили колонисты-полинезийцы. Они привезли с собой и посадили на острове ямс, бананы, сахарный тростник, кумару и другие растения. В легендах рассказывается, как выносили с двойных ладей домашние растения, и подробно перечисляются их названия и сорта.

Знак «Хоту Матуа» и другие знаки, из которых можно понять, что список растений, повторенный на четырех дощечках, дается не сам по себе, а как часть повествования, говорят за то, что перед нами легенда о заселении острова.

 

ФОРМА И СОДЕРЖАНИЕ

Формальный анализ оказался совсем не таким сухим, как обещало само название этого приема. Сквозь форму начало просвечивать содержание.

Формальный анализ помог увидеть в сдвоенных знаках типичные для полинезийских языков удвоения слов. Сдвоенных одинаковых знаков на дощечках много, так же как много удвоенных слов в языке острова Пасхи. Вспомним такие слова, как «ронго-ронго», «аку-аку» или «пае-пае» (лодка), «ури-ури» (хороший) и т. д.

Почему бы не попытаться расшифровать дощечки? Взять, например, и изучить все сдвоенные слова в языке острова Пасхи и попытаться связать их со сдвоенными знаками письма. Или изучить генеалогию и прочесть имена, записанные на дощечках. Но что такое, собственно, расшифровка? Расшифровка — это начало точного чтения знаков неизвестного письма. Сейчас мы легко можем указать, например, как звучат имена генеалогии на современном рапануйском языке: акула — «ниухи», черепаха — «хону» и т. д. Но это будет только видимость чтения. Мы не знаем, употреблялись ли эти слова в древнем языке. Поэтому хотя смысл знаков и даже целых отрывков точно установлен, они еще не прочтены.

Но советские исследователи стремились прежде всего определить систему рапануйского письма. Для этого, чтобы скорее достигнуть цели, нужно было, наоборот, всячески стараться не увлекаться отдельными направлениями. Например, одними сдвоенными знаками можно было заниматься несколько лет, достичь каких-то результатов и все-таки ничего не решить. В этом случае не удалось бы найти ни генеалогию, ни список растений. Для изучения одних только генеалогий или названий растений потребуется уйма работы, и все-таки полученных результатов может не хватить.

Значит, нужно избежать бесполезной траты сил, изучать дощечки комплексно, изучать полинезийские языки, изучать легенды, мифологию, историю, имея в виду прочтение дощечек, и тогда те же сдвоенные знаки или знаки растений будут прочтены автоматически, между прочим.

Но, повторяем, у Бутинова и Кнорозова была основная цель — выяснить систему письма. Цель достигнута. Все три «кита», на которых держится иероглифическое письмо, обнаружены — и идеограммы, и знаки ключевые, и фонетические. Вот еще несколько примеров.

Сочетание знаков солнца (раа) и неба (ранги) советские ученые прочли, как «раа» (солнце). Как же так? Из двух знаков читается только один? Совершенно верно. Второй знак — ключевой. Он указывает на смысл определяемого им слова. Знак неба, пишут исследователи, в данном случае указывает, что речь идет именно о солнце, так как слово «раа» может означать также «день». Это сочетание идеограммы и ключевого знака.

А вот знак идущего человека, а рядом тот же знак неба. Исследователи предположили, что это сочетание знаков читается, как слово «ранги», и означает «посылать, посещать». Ведь у слова «ранги» много значений. В одном случае «ранги» — небо, в другом «ранги» — посылать или посещать. Знак идущего человека указывает, в каком смысле понять слово «ранги». Знак неба (ранги) оказался фонетическим. Здесь мы видим сочетание фонетического и ключевого знаков. Стоящие рядом знаки солнца и дождя, по мнению исследователей, говорят совсем не о погоде. Солнце (раа) плюс дождь (уа) читаются скорее как «рауа» (они). Это уже передача звуковой речи «в чистом виде» — сочетание двух фонетических знаков. На одной из дощечек, как бы подтверждая догадку исследователей, перед знаками солнца и дождя стоит ключевой знак человека.

«Речь пойдет о людях, — предупреждает человек, указывая на шестиконечную звездочку с кружком в середине и три вертикальные волнистые линии, — читайте только звучание знаков солнца и дождя, и вы увидите, что перед вами личное местоимение — „они“».

Это уже чтение. Но исследователи осторожны и терпеливы. Может быть, в древнем языке было другое произношение, например не «ранги», а «раги»? Для них это пока «примеры предположительного чтения отдельных слов, приведенные с единственной целью иллюстрировать принципы написания».

Конечный вывод: «Анализ сочетаний знаков показывает, что письмо острова Пасхи основано на тех же принципах, что и все иероглифические системы письма в мире (египетская, шумерская, хеттская, китайская, майя, перуанская и др.)». Письмо, передающее звуковую речь с помощью идеограмм, ключевых и фонетических знаков. Письмо, возникающее при переходе от первобытно-общинного строя к классовому.

Уже предварительное сообщение об этом было вкладом в науку, новым словом в науке. Радостно знать, что этот вклад сделали именно наши ученые.

Начинаешь догадываться о смысле публичных экзаменов по чтению «говорящего дерева» во времена Нгаары. Не зря этот знаток письма постоянно проверял и «школьников» и учителей. Ведь «школьники» после многих повторений могли вызубрить азбуку и запомнить наизусть сами тексты, а на экзаменах обманывать учителей, глядя в дощечку, как в шпаргалку, а на самом деле читая текст наизусть. Нгаара, видимо, требовал, чтобы тексты действительно читались, чтобы знатоки письма разбирались в иероглифике и умели ею пользоваться.

Оказывается, ученые, которые считали, что главное было запоминать текст наизусть, а дощечки играли роль шпаргалки с «мнемоническими символами», принимали за настоящих маори ронго-ронго какого-нибудь зубрилу, хитрого лентяя или нерадивого «педагога», из тех, кого во время экзаменов выводили за ухо.

Но ведь и настоящие маори ронго-ронго могли, не желая выдавать европейцам тайну «говорящего дерева», обманывать их таким же способом, как когда-то, не приготовив урока, обманывали своих учителей. Запись Томеники на листке из конторской книги недаром была обнаружена именно в деревне. Томеника был не одинок, он учил молодежь запретным знаниям.

Ключ к расшифровке еще могут дать сами рапануйцы. Нашел же чилийский ученый Хорхе Сильва Оливарес в доме рапануйца Хуана Теао тетрадь со страничками знаков и записями латинскими буквами на рапануйском языке! Хорхе Сильва Оливарес сфотографировал тетрадь, но катушка с пленкой, к сожалению, была утеряна или похищена. Другой чилийский ученый, Хулио Монтане, прислал Кнорозову список арики хенуа — «королей» острова Пасхи. Из этой тетради советские ученые опубликовали список, сравнив его с другими генеалогиями, и с помощью находки уточнили этот важный источник по истории Рапануи.

Две тетради нашел норвежский ученый Тур Хейердал. Познакомившись с ними, западногерманский этнограф Томас Бартель отправился на остров Пасхи за новыми текстами и материалом для расшифровки.

 

НЕМНОГО О РОМАНТИКЕ

На книжной полке ученых появится новая книга «Иероглифические тексты острова Пасхи». Ее страницы будут покрыты знаками рапануйского письма. Эту книгу смогут понять только специалисты. В их среде будут, конечно, и споры и уточнения. Но задача выполнена — тексты подготовлены к прочтению.

Теория помогла отредактировать и прокорректировать непрочитанные тексты. Их осталось только прочесть. Как мы видели, положено начало к прочтению.

Для прочтения нужно знать язык. Ведь в книжках на языках, которые вы не знаете, знаки расположены вразбивку и тоже вполне «подготовлены» к прочтению. Чтобы прочесть их, вы в первую очередь добудете словарь. Неполный, но очень важный словарь рапануйского языка составил английский лингвист Вильям Черчилль.

Но одного словаря мало. Надо понимать и связи между словами. Надо знать грамматику. Грамматику рапануйского языка впервые дал чилийский лингвист Себастьян Энглерт в своей книге «Земля Хоту Матуа». К ней приложен хороший словарь и хрестоматия текстов. В книге по легендам и данным языка и этнографии поэтично и в то же время строго научно изложена история рапануйцев. Автор — тот самый патер Себастьян, о котором с таким добродушным юмором пишет Хейердал.

Книга Энглерта, очень нужная для работы, прислана чилийскими коллегами. Ее привезли в Институт этнографии делегаты VI Всемирного фестиваля молодежи.

Предположим теперь, что текст «говорящего дерева» прочитан. Это еще не значит, что он будет понят. Ведь язык с тех пор, как тексты записаны на дощечках, разумеется, изменился. В легендах, которые рассказывают рапануйцы, прямая речь героев уже непонятна — они говорят на древнем языке.

Встретится в тексте что-нибудь вроде «довлеет дневи злоба его». Как понять, что эта фраза означает «дню довольно его забот»?

Значит, нужно знать историю языка, древний язык, попытаться понять смысл непонятных древних слов, сравнив их со словами других родственных языков, в которых эти слова могут сохраниться. Но ведь полинезийская филология мало изучена. Значит, в ней возможны интересные и важные открытия.

Поэзия, мифология, история островов Полинезии, в том числе и острова Пасхи (пока не прочитано «говорящее дерево»), известны не из письменности, а из записей, сделанных этнографами. Но фольклор других островов не менее, а скорее даже более интересен, да и более богат, чем фольклор острова Пасхи.

На дощечках «говорящего дерева», как рассказали рапануйцы ученым, посетившим остров, записаны гимны богам, легенды, хроники, народные песни. Жители других островов все это сохранили в памяти.

Расшифровка дощечек — это, оказывается, всего лишь одна из задач для полинезийской филологии, которая создается и в нашей стране.

И насколько светлая романтика знаний увлекательнее романтики надуманных тайн.

Как много может найти внимательный непредубежденный исследователь в преданиях фольклора рапануйцев.

Полинезийцы заселяли остров за островом. На своих устойчивых лодочках с балансиром-поплавком, постепенно превратившихся в двойные лодки, вмещавшие десятки человек, они продвигались от острова к острову в течение многих веков.

Острова цветущей Пацифиды, по Макмиллану Брауну, один за другим погружались на дно океана. Полинезийские мифы говорят иное. Рыбаки в океане удили рыбу. Они насаживали на крючки необыкновенную приманку — зеленые ветки или кокосовый орех. И из глубины океана поднимались и застывали на месте рыбы — острова.

Авторы этих чудесных сказок были более правы, чем авторы Пацифиды. Ведь вулканические и коралловые острова действительно поднялись из морских глубин, а рыбаки, уходившие далеко в океан, действительно открывали, осваивали, заселяли, озаряли жизнью земли, на которые до них не ступала нога человека.

На вулканических и коралловых островах не было глины и руды, и полинезийцы утратили искусство обработки металлов, перестали делать глиняные сосуды. Сосуды из оболочек тыквы, из кокосовых орехов, из дерева и даже из раковин возместили первую потерю, а виртуозное владение каменными и другими орудиями — вторую. Не «белые учителя», а сама жизнь учила их и сделала лучшими мореплавателями в мире. У них была своя эпоха великих открытий, когда ладьи разведчиков доплывали, как говорит легенда, до «белых скал» — айсбергов Антарктиды. Обо всем этом прекрасно рассказано в книге Те Ранги Хироа «Мореплаватели солнечного восхода».

Поразительна их поэзия. Как прекрасны ее образы, благородные, исполненные силы и достоинства человека — открывателя и исследователя.

Читаю этот гимн, и передо мной возникают статуи с острова Пасхи, безглазые исполины. Глаза у них когда-то были. И они, эти исполины и божества, наверное, в сознании островитян и были теми предками, плывшими по океану за черту горизонта. Их и поставили, чтобы они глядели за черту горизонта дальше, чем их живые потомки. И они же были маяками для тех, кто плыл к острову Пасхи на полинезийских суденышках с запада и на индейских плотах с востока. Более того. Они так знамениты, что их мысленно держит перед глазами весь мир. Отовсюду на остров устремлены взгляды исследователей.

Рассказывать обо всем этом можно без конца. Но пришла пора проститься и с островом Пасхи и с Васильевским островом. Сотрудники группы, склонясь над таблицами, с увлечением разбирают полустертые строки «говорящего дерева». Для них — это повседневная работа. Они не видят в ней никакой экзотики. Это лишь один из скромных участков нашей науки. Неразгаданные тайны повсюду. И только повседневный труд, озаренный ясной целью, может приблизить их решение, за которым открываются все новые и новые неизведанные горизонты.

Ну, а расшифровка? Статью «Говорящее дерево» Ю. В. Кнорозов заключает такими словами: «Дальнейшие успехи в изучении текстов дощечек будут зависеть от усилия ученых разных стран».

1958

Р. S. Прошел год после публикации этого очерка. Я тогда получил свою первую московскую жилплощадь — комнату в бывшем подворье бывшего Зачатьевского монастыря. И вот в коридоре со столами, тазами, шкафами, детьми на трехколесных велосипедах, мужчинами, играющими в шахматы, хозяйками у газовых плиток появился необычный гость, худощавый, невысокого роста, с особенным блеском глаз из глубоких глазниц. Гость держал в руках тяжеленный, битком набитый портфель. Это был Юрий Валентинович Кнорозов. Мебели у нас еще не было. Установили в пустой комнате большой пустой ящик, придвинули к нему ящики поменьше. Гость извлек из портфеля бутылку и колбасу. А потом вынул оттуда же бумажный сверток, внутри которого был фолиант в кожаном переплете.

Гость раскрыл фолиант, и я увидел написанные когда-то пером иероглифы острова Пасхи.

— Это та самая конторская книга из колонии для прокаженных на острове Пасха. Не беспокойтесь, опасности для здоровья в ней нет. Вот знаки, которые написал Томеника. Откуда тетрадь? Мне ее дал почитать Хейердал.

Уж не помню, от кого книга попала к Хейердалу. От этнографа-священника с острова Пасхи патера Энглерта или от немецкого исследователя Барцеля. Частица острова Пасхи с его тайнами, объединившими ученых разных стран, лежала передо мной на покрытым газетой «Правда» ящике, заменявшим стол, рядом с бутылкой «Столичной» и любительской колбасой.

Как тесен мир! И как он просторен!

— Итак, уважаемый коллега, — сказал Кнорозов. — Продолжим наши штудии по острову Пасхи или вернемся к теории коллектива? Сейчас меня особенно занимает теория личности. Помните, мы как-то с вами говорили про «фокусный момент»?