Когда мы ехали сюда по давно знакомой железной дороге, меня поразили две картины.

Я стоял у окна и смотрел на привычную казахстанскую степь. Рассеянным взглядом я следил, как за окном играют солнечный свет и тени от облаков. Это оживляло однообразие степи: то пятна освещенной солнцем выжженной травы, то темные пространства, затененные облаками. Вдруг я поднял взгляд и увидел, что никаких облаков на небе нет и что очертания у теней прямоугольные. То, что я считал тенями, оказалось свежими пашнями, а золотые пятна - только что убранными полями. Степь за окном потекла быстрей: то мелькал силуэт комбайна, то белые домики, то вагончик. Казалось, все это родилось чудом, только сейчас, из игры света и теней.

Наши новички глядели в окна без всякого волнения. Они прекрасно знали, что такое целинные земли. И вдруг раздались восторженные возгласы, новички прижались носами к стеклам. Они увидели верблюда.

Вечером поезд «Москва - Андижан» остановился на маленькой степной станции. Между нашим составом и перроном стоял встречный поезд «Андижан - Москва». Наш состав был оживленный, наполненный светом. Народ так и валил из дверей вагонов подышать степным воздухом. Во встречном царила тьма и тишина. За стеклами слабо синели ночники. Из вагонов выходили одни заспанные проводницы с фонарями в руках. Тут встретились два времени: мы везли с собой оживление московского вечера - в вагонах встречного полной хозяйкой была ночь, спустившаяся с Тянь-Шаня.

А на степной станции было свое время, не совпадавшее со временем, по которому жили и тот и другой составы.

И я снова ощутил, до какой степени мы, люди, слиты с природой, в которой живем.