Тихонько напевая себе под нос, Дарька поднялась на второй этаж. Постояльцы недавно отбыли, и в комнате следовало прибраться. Девушка пребывала в прекрасном расположении духа. Для чего имелось целых две причины: во-первых, сегодня объявилась любимая собачка тёти Варды, а во-вторых, в гостинице освободилась только одна комната. Это означало, что мыть полы и менять простыни придётся всего один раз. Чем не повод для радости!

Из экономии усилий девушка одной рукой придержала ведро и тряпку, а другой открыла щеколду, и, толкнув боком дверь, шагнула в комнату. Постояльцы, о которых хозяйка, многозначительно подняв брови, сказала только одно слово: «эльфы», оставили комнату в образцовом порядке. Удовлетворённый взгляд Дарьки лениво перебирался с застеленной кровати у стены на аккуратно задёрнутые занавески, оттуда к столу с придвинутыми стульями.

— Надо же какую чистоту навели, — сказала сама себе девушка, — понятное дело — эльфы! Наши-то опосля себя вечно свинюшник оставляют: объедки, бутылки пустые, хорошо, если посуду не побьют. А то и что похуже бывает.

Она коротко вздохнула и уже собралась приняться за уборку, как ей на глаза попалось нечто, совершенно невообразимое, лишнее, чуждое всему в этой чистенькой комнате. На второй кровати, притулившейся возле противоположной стены, лежали омерзительно грязные башмаки. Они были надеты на ноги, оканчивающиеся объёмистым задом в лоснящихся штанах. Зад же принадлежал толстому мужику, который беззастенчиво дрых на чужой кровати, уютно уткнувшись лицом в домотканый коврик. От возмущения служанка даже споткнулась о собственное ведро и расплескала воду по полу.

— Эй! — закричала девушка громким визгливым голосом, — вставайте сейчас же, дядечка! Хорошее дело, всякий пьянчуга вздумает спать в нашей гостинице! А ну-ка, живо просыпайтесь и выкатывайтесь отсюда!

Она принялась бесцеремонно расталкивать спящего. Хоть и не сразу, но её усилия увенчались успехом. Мужчина на кровати издал невнятное бормотание, перевалился на спину и с трудом разлепил осоловевшие глаза.

— Где я? — хрипло спросил он, дохнул в лицо Дарьке пивным перегаром.

— Хорошее дело! — обиженно воскликнула девушка, — совсем ум пропил! Да в гостинице ты, в гостинице «У лысого», тьфу, в «Приюте ветерана», — автоматически поправилась служанка. Вдова всячески боролась с нечестивым прозваньем своего заведения и нещадно штрафовала за оговорки. — У нас тут, между прочим, не притон какой-нибудь, где любой проходимец спать может. У нас клиенты солидные, порядочные, так что чем ты отсюда быстрее исчезнешь, тем будет лучше.

Кемар, а с ногами на кровати лежал именно он, сел, и, морщась, ощупал рукой голову. Под редеющими волосами пальцы наткнулись на затылке на огромную болезненную шишку. Кемар длинно выругался. Его память услужливо обрисовала все унизительные события сегодняшнего дня от появления мерзкого мальчишки до удара по голове, который он получил от папаши маленького ублюдка.

— Прекрати ругаться, — не выдержала Дарька, выслушав очередную порцию матершины, — не то позову хозяйку, и она сдаст тебя городской страже. Сначала дрыхнешь тут с ногами, не заплатив за номер, а теперь ещё и порядочную девушку оскорблять вздумал!

— Да кого ты вообще интересуешь, дура! — Кемар сердито посмотрел на служанку, — лучше заткнись и займись делом. У меня и без тебя голова раскалывается.

— Кто ты такой, чтобы мне приказывать! — задохнулась от возмущения Дарька.

Кемар не удостоил её ответом. Он тяжело поднялся и, проходя мимо ведра, хорошенько пнул его. Ведро полетело в сторону, окатив водой ноги ни в чём не повинной служанки.

— Мерзавец, — сквозь зубы процедила Дарька, опускаясь на колени, чтобы собрать тряпкой воду с полу, — мерзавец и паскудный грубиян. Чтоб тебе пусто было, сволочь жирная! Чтоб мозги твои вывернулись наизнанку!

Отжимая тряпку в ведро, служанка даже и предположить не могла, как скоро осуществится её опрометчивое пожелание.

Кемар прогрохотал по лестнице и очутился на улице. От яркого солнца слезились глаза, и голова, гудевшая от удара, разболелась ещё сильнее.

— Ничего, — утешал себя неудачливый собаковод, — моя месть будет просто ужасной.

Пыхтя и отшвыривая со своей дороги зазевавшихся прохожих, Кемар добрался до городского магистрата. Он проигнорировал вялые попытки дежурившего у входа стражника воспрепятствовать войти в высокую, обитую дорогой привозной древесиной дверь.

За дверью находился кабинет бургомистра, а сам бургомистр находился в данный момент за своим письменным столом и предавался невесёлым размышлениям. Перед ним лежали документы и расписки по строительству городского храма. Деньги, присланные из столицы три года назад, давно закончились, а за рыночной площадью возвышались лишь полтора этажа из серого камня. Вот бургомистр и ломал голову, каким образом он сможет объяснить сей прискорбный факт, если правящий принц-регент Аурон вздумает прислать проверяющего. Особенно затруднительно будет объяснить появление на загородной вилле бургомистра роскошной бани с бассейном, облицованным мрамором, и капитальный ремонт здания магистрата. Как бы не прикидывал бургомистр, никаких утешительных для себя перспектив усмотреть он не мог.

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился краснорожий посетитель.

— Хорошо, что ты оказался на месте, Савостий, — заявил Кемар и уселся на стул перед столом бургомистра.

— Во-первых, здравствуй, Кемар, — сухо сказал бургомистр, не отрывая взгляда от бумаг, содержание которых знал наизусть, — а во-вторых, твой визит несколько не вовремя. Я сильно занят. Не могло бы твоё дело повременить?

Савостий недолюбливал Кемара и порой тяготился знакомством с ним, хотя сам Кемар не упускал случая похвастать дружбой с бургомистром.

— Моё дело особой важности и срочности, — заявил посетитель. — Тут государственной изменой попахивает, эльфийским заговором, нечестивой магией и кое-чем похуже.

— Что уж может быть хуже? — усмехнулся Савостий.

— Покушение. Покушение на жизнь ветерана.

Бургомистр поморщился. Вот опять сейчас начнёт стучать себе кулаком в грудь и говорить о пинтах пролитой крови. Но вместо этого он предложил ощупать громадную шишку, чтобы подтвердить правдивость своих слов. Ощупывать жирный загривок приятеля бургомистр, естественно, не стал.

— Да ты набрался с утра, браток, — презрительно бросил он, отстраняясь от перегнувшегося через стол Кемара, — перегаром от тебя за милю разит. Вот и чудится тебе всякая ерунда. Эльфы! Заговор! В Пригорицах отродясь эльфов не бывало, а объявись они, вряд ли твоя персона их заинтересует.

Бургомистр уже подумывал, не позвать ли секретаря и не проводить ли назойливого посетителя восвояси, но тут взгляд его упал на пергаменты, где рядом с подписью Кемара — главного подрядчика в строительстве городского храма, красовалась и его, Савостия, затейливая закорючка.

— Хорошо, — бургомистр с педантичной аккуратностью собрал документы и отправил их в ящик стола. Изложи своё дело, друг, но умоляю, будь краток и не придавай отдельным деталям значения сверх того, что они заслуживают.

Кемар поморщился. Образованность Савостия, которую тот демонстрировал по поводу и без повода, жутко уязвляла его, заставляя ощущать себя второстепенным и незначительным, равно как и туманные намёки бургомистра на отдалённое и тайное родство с кое-кем из сильных мира сего.

Кемар по-хозяйски налил себе шербету из серебряного кувшина бургомистра, выпил одним глотком, крякнул и приступил к рассказу.

Из этого самого рассказа выходило, ни больше, ни меньше, как эльфийский заговор. Они проникают всюду группами, чтобы сеять панику. Одну такую маленькую, но чрезвычайно опасную группу, Кемару удалось раскрыть и почти полностью обезвредить.

— Эвон как они после смерти нашего императора распустились! — горько покачал головой рассказчик, — он эльфов в кулаке держал. Вот помню в Северную войну…, я с государем нашим императором пять лет на переднем крае.

Савостий отвёл глаза и принялся смотреть в окно на раскалённую полуденным солнцем черепицу соседней крыши. Сейчас по щеке Кемара заструится привычная благоговейная слеза. Бургомистр навёл справки о боевом прошлом приятеля и отлично знал, что передним краем для него был продуктовый склад, откуда бравый вояка не высовывал своего носа. Впрочем, пролитая кровь, о коей Кемар упоминал к месту и не к месту, была из того же самого носа. Во время ограбления склада кто-то крепко приложил Кемара, от чего нос его до сих пор немного набок. Сам-то он, естественно, утверждал, что на него напали эльфы. Однако из документов не выходило ничего, кроме самых обыкновенных мародёров.

— Тут я, натурально, поспешил в эту треклятую гостиницу, — трубный глас посетителя вернул бургомистра к действительности. Выходило, что основную часть повествования он всё-таки пропустил. Скорее бы дослушать финал.

В тот момент, когда Кемар живописал своё лихое вторжение в номер врагов, раздался стук в дверь, и в кабинет вошёл мужчина. Основательно запылённая одежда недвусмысленно указывала, что вошедший провёл в седле не один день. Он снял шляпу, обнажив лысеющую макушку, и спросил:

— Кто здесь бургомистр?

Не успел Савостий даже рот открыть, как Кемар повернулся на жалобно скрипнувшем стуле и заорал:

— Вы что не видите, что господин бургомистр занят? У нас важное дело, тут государственную измену обсуждают, так что не лезьте со своими пустяками. Выйдите и подождите за дверью.

— За дверью? — переспросил незнакомец и расплылся в широкой, совершенно неуместной улыбке, — что вы, там жутко неудобно. Я с дороги, так что, с вашего позволения, тихонечко присяду тут в сторонке и обожду.

И он, ловко пристроив свою шляпу на спинке стула, уселся в отдалении.

У Савостия незнакомец вызвал смутное, какое-то звериное, беспокойство. Дела нисколько не улучшали лучистые карие глаза, смотревшие с доброжелательным любопытством.

— Эльфы мне попались уж больно завалящие, — громогласно сетовал Кемар, хлопая себя по колену, — старший — вообще, инвалид хромоногий, а гонору сколько! Ну, натурально, пришлось поучить их, как всяческой швали надлежит держать себя с соотечественниками и сподвижниками Барса. Ты же знаешь мой коронный удар правой по зубам?

Бургомистр чисто механически кивнул. Его внимание сосредоточилось на серебряном легатском перстне, что блеснул на пальце незнакомого мужчины. С этого момента откровения Кемара перестали существовать. Савостия занимал только один вопрос: что изображено на печатке, хотя он не сомневался, из столицы прислали проверяющего.

Зато предполагаемого проверяющего болтовня Кемара, напротив, очень даже заинтересовала. Он подался вперёд и буквально ловил каждое слово.

— Я не понимаю, — проговорил бургомистр, когда, наконец, смог взять себя в руки и отделаться от омерзительного ощущения сжимающейся на горле петли, — чем ты не доволен? За собаку тебе потери возместили сполна, обидчика ты проучил. Чего ж ещё?

Кемар задумался. С его слов выходило, будто он остался полнейшим победителем по всем статьям, а, стало быть, и требовать от городских властей ему нечего.

— А увечье? — воскликнул он.

— Какое ещё увечье, — поморщился Савостий, — ты здоров, как боров.

— Имеется увечье, а то как же! Его мне изменник нанёс. Вот пощупай, коли не веришь.

Кемар нагнул бычью шею и показал на загривок.

— Со всей силы саданул. Кабы не его чёртова палка, он у меня не то что зубов, головы бы не досчитался. Хромал, хромал, а опосля дал по башке. Так что я справедливости требую! Справедливости и защиты. Что получится, ежели кто ни попадя ветеранов войны станет калечить!

— Позвольте полюбопытствовать, — Осокорь (а на стуле для посетителей сидел именно он) поднялся и подошёл поближе, — как именно выглядела палка, которой, как вы выразились, вас саданули по голове?

— Как выглядела, так и выглядела, — зло огрызнулся Кемар, — не вашего ума дело. Не вмешивайтесь, сядьте и ждите, пока люди поважнее вас разговор закончат.

— Это, в смысле, вы? Соотечественник и сподвижник покойного императора?

— Хотя бы, — Кемар развернулся вместе со стулом и смерил незнакомца презрительным взглядом от поношенных дорожных сапог до лысеющей макушки. Савостий разевал рот, как выброшенная на берег рыба, и вяло указывал на правую руку Осокоря. — А вот кто вы такой, нам неведомо.

— Это легко исправить. Мне, конечно, далеко до того, чтобы я мог отрекомендоваться соотечественником и сподвижником императора или регента. Я всего лишь легат Первого Безымянного легиона, — он показал перстень-печатку с переплетёнными змеями. А особые полномочия мои подтверждаются также бумагами, кои я вам с удовольствием покажу.

Лицо бургомистра покинули последние краски жизни. Он поднялся и на ватных ногах вышел из-за стола.

— Прошу вас, господин…

— Марин Туллий, — представился легат, — но я предпочитаю называться Осокорем.

Кемар ошарашено глядел на незнакомца, весьма уютно разместившегося за столом бургомистра, и в голове его всплывали десятки ужасных вещей, среди коих не последние — накладные, с его, Кемара, личной подписью, списанные (и украденные) стройматериалы, а над всем этим нависали жалкие полтора этажа недостроенного храма. Единственным желанием Кемара было неотвязное желание уменьшиться до размеров мыши и шмыгнуть в ближайшую щель.

— И так, каким именно посохом вы получили по голове? — вернул его к действительности вопрос мужчины за столом.

— Чёрным.

— Отлично, — казалось, ответ порадовал высокого гостя, — чёрный с украшениями?

Кемар закивал головой в знак согласия.

— И где это произошло?

— «У Лысого».

— Где? — не понял легат.

— Это гостиницу у нас так называют, — пояснил бургомистр, — вообще-то правильно будет «Приют ветерана».

Осокорь кивнул, выглянул в коридор, и очень скоро кабинет бургомистра пополнился ещё одним посетителем. Савостий посмотрел на разворот плеч вошедшего и безошибочно угадал в нём военного. Для этого не нужно даже было обращать внимание на выправку и армейские ботинки.

— До моего возвращения никого в помещение не впускать и не выпускать, — коротко приказал Осокорь, — если рыпнутся, вреж, как следует, но не калечь.

— Слушаюсь, экселенц!

Молодой солдат широко расставил ноги и загородил собой дверь.

Отыскать «Приют ветерана» не составило труда. Осокорь расставил людей вокруг, а сам отправился поговорить с опрятной женщиной средних лет, отрекомендовавшейся хозяйкой.

— Так они ж съехали, — пожала плечами вдова лысого ветерана, — уже часа три назад. Точно. Я всегда обед накрываю, когда часы на ратуше два отобьют. А эльфы ещё до того отбыли, я им ещё обед с собой завернула.

— И что о них вы можете сказать?

— Да что о них скажешь? Постояльцы, как постояльцы: не шумели, заплатили за неделю вперёд, комнату поле себя в аккуратности оставили. Почаще бы другие так. — Вдова вздохнула, — вам-то они зачем?

— Если я скажу, будто я приятель вашего постояльца, вы мне, конечно не поверите? — Осокорь поставил на стол опустевшую кружку и утёр губы тыльной стороной ладони.

— Не поверю, — согласилась женщина, — у вас во всём облике значительность сквозит, хоть и одеты вы по-простому.

— Я всегда говорю, что женщины бывают гораздо наблюдательнее мужчин, — Осокорь одарил собеседницу широкой восхищённой улыбкой. — Дело-то у меня обыкновенное, разводное. Наш красавец бессовестно покинул жену и скрылся в неизвестном направлении. Мало того, он прихватил с собой нечто, ему не принадлежащее.

При этих словах он выразительно вскинул брови. Можно было подумать как о ларце с драгоценностями, так и о сыне.

— Вот почтенная матрона, оскорблённая в лучших чувствах, страшась позора огласки, наняла вашего покорного слугу, дабы разыскать беглого супруга, поговорить с ним и убедить возвратиться к семейному очагу.

Хозяйка гостиницы покачала головой.

— Разминулись вы, тут уж ничего не поделаешь.

— А они не говорили случайно, куда направляются?

— Нет. Сели на лошадей и уехали, а уж куда, мне не ведомо.

— Ну что ж, — Осокорь встал, взял шляпу, — спасибо за помощь, — да, вот ещё что, чуть не забыл.

Он возвратился от самой двери и снова уселся на то же место.

— Это для отчёта. Моя нанимательница — дама весьма щепетильного нрава и въедлива бывает до колик. — Он обречённо махнул рукой, словно пытался показать, насколько он устал от мелочных придирок богатой и своенравной клиентки. — Она непременно стребует с меня подробный доклад, кто приходил к ейному супружнику, к кому он ходил. Ведь мы с вами люди взрослые, понимаем, небось, что просто так мужья не сбегают. Тут какая-никакая бабёнка замешана. Припомните, может, с ними ещё кто был?

— Нет, никого не было, — ответила вдова, поставив перед Осокорем новую порцию пива, — вдвоём приехали, вдвоём уехали. А знакомцу вашему вообще не любовных свиданий было. Хворал он, — пояснила женщина ещё до того, как Осокорь открыл рот для вопроса, — хворал основательно. Все три дня из номера не выходил. А вот сын его молодец, заботливый малый и воспитанный такой. Хотя я сразу догадалась, что они не из простых. — Добавила она с гордостью.

— Получается, никто к ним не приходил, — задумчиво проговорил Осокорь, — совсем никто. А осёл у них был?

— Осёл? — не поняла вдова.

— Да, осёл, ишак или ещё что-нибудь в таком роде?

— Нет, скотины у них не было. Сегодня с утра лошадей купили, на них и уехали.

— Что за лошади, не припомните?

— Нешто у меня других дел нет, кроме как чужих лошадей разглядывать, — хозяйка махнула рукой, — вот муж мой покойный, тот мимо красивой лошадки спокойно пройти не мог. Обязательно порасспросил бы владельца, откуда и как зовут. А для меня все лошади одинаковые.

— Скольких лошадей, вы говорите, купили ваши постояльцы? — Осокорь расправился со второй кружкой пива.

— Естественно, двух. Сколько же нужно лошадей для пары седоков?

— Это, как посмотреть, достопочтенная хозяюшка, — Осокорь полез за деньгами, — кому вьючная лошадь надобна, кому и подменная. Спасибо, не дали мне умереть от жажды.

Когда легат почти вышел, вдова вновь окликнула его.

— Была одна странность, — сказала она, — только не знаю, поможет вам это или нет. После отъезда в их номере один мужчина обнаружился.

— Мёртвый? — мгновенно напрягся Осокорь.

— Что вы, упаси боги, живой, только пьяный. Дарька, наша служанка, на него наткнулась, когда пришла убирать номер.

— Кто он, знаете?

— А то нет! Кемар, этого прохвоста в Пригорицах многие знают. — Вдова лысого ветерана криво усмехнулась, и Осокорь понял: она Кемара не жалует, — пьяница, надутый и жадный. Вечно затевает скандал, чтобы не платить за выпитое. Придерётся к чему-нибудь, и в крик. Дарька утверждает, будто он сам себе в пиво и в тарелку дохлых мух подсовывает, а потом угрожает пожаловаться бургомистру.

— И что же вы?

— Приходится иногда кормить этого сукина сына бесплатно, — ответ сопровождался вздохом, — сами знаете, коли власти захотят, завсегда сыщут, к чему придраться можно. Назначат штраф, а то и вовсе заведение закроют. Терплю, а что остаётся?

— А как сегодня Кемар попал в комнату к…, — Осокорь едва успел проглотить имя «Ясень», — вашего постояльца вы не курсе?

— Ума не приложу. Зашёл ещё до обеда, сидел, надувался пивом по своему обыкновению. Потом ни с того ни с сего хлопнул кружкой об стол и был таков. Кружка, к слову сказать, фирменная с эмблемой гостиницы, на заказ делалась — вдребезги. В другой раз я ему пиво в деревянной кружке подам, пусть хлобыщет о стол хоть до посинения.

— И что дальше? — вернул вдову к важной для него теме Осокорь.

— Зачем-то эта пьяная рожа попёрлась на второй этаж и завалилась там спать в номере, где жили ваши эльфы. Дарька растолкала его, а Кемар невинную девушку непотребными словами обругал, опрокинул ведро с водой и был таков.

На этот раз всё. Осокорь пошёл в магистрат пешком, благо городишка оказался тенистым, зелёным и весьма приятным. Был тут Ясень, был. Отлеживался и или ждал чего-то. Но был он с мальчишкой. Дурынды, или как там его на самом деле зовут, с ними не было. Интересно узнать, где он. А ещё интереснее, куда Ясень подался. Если сбросить со счетов якобы выбитые Кемаром зубы, рассказ толстяка подтверждается. С другой стороны в его словах слишком много лжи: соотечественник и сподвижник Барса! Или его показная ненависть к эльфам, разговоры про заговор. Или он что-то слушал, или видел, но сам не понял что. Почему тогда Ясень оставил его в живых? У него за спиной десяток трупов за последнюю декаду, в среднем по одному на день. А здесь заплатил баснословную сумму, поговорил, а после лишь ударил посохом. Это возможно, если они кого-то ждали, и Ясень не хотел скандала, тем более с убийством. Хозяйка говорила, что номер оплатили на неделю вперёд, значит, ждали кого-то или чего-то. Осокорь ощутил знакомое покалывание в голове, которое предвещало верные выводы, как бы такой умственный компас, заставлявший мысли двигаться в правильном направлении.

Бургомистр так и не отважился занять место, освободившееся за его столом, он вяло опустился на свободный стул для посетителей и обречённо посмотрел на широкоплечего юношу, загородившего входную дверь. Тот заложил руки за спину, широко расставил ноги и монотонно покачивался с пятки на носок. Вся его поза говорила, что так стоять он может сколь угодно долго.

— Темнит, — с тоской подумал Савостий, мысли которого никак не могли оторваться от визитёра, с легатской печаткой на пальце, — эльфы, посохи! На кой черт, скажите на милость, ему понадобился хромой эльф и его палка? — как ни ломал он голову, ничего на ум не приходило, кроме хитрости проклятого лирийца. — Это он запугивает меня, — решил Савостий, — чтобы я тут сидел и мучался неизвестностью, а когда придёт, сходу надавит и получит признание.

В памяти живо всплыли документы, покоящиеся в правом верхнем ящике письменного стола, в которых при внимательном изучении обнаружится столько финансовых нарушений, что на бургомистра из приоткрытого окна вместо послеполуденной жары дохнуло спёртой тюремной сыростью.

Он подумал было, что стоило ещё сегодня утром засунуть пергаменты в камин и спалить без следа, а отсутствие в казне денег объяснить злодейской кражей, но было уже поздно. Грозный страж у двери, вооружённый стандартным армейским мечом, не сводил с них глаз.

Когда Осокорь возвратился в кабинет бургомистра, все действующие лица были на прежних местах, словно артисты театра, застывшие в немой сцене последнего акта. Легат уселся в удобное бургомистерское кресло и приступил к допросу.

— Расскажите во всех подробностях, — обратился он к Кемару, — где, когда и при каких обстоятельствах вы пересеклись с эльфом, владеющим чёрным посохом?

У Кемара под пристальным взглядом кареглазого легата душа ушла в пятки окончательно, оставив на своём пути пустоту где-то в районе солнечного сплетения, а мысли, между тем, неслись галопом: ни в коем случае ни в чём не сознаваться. Похоже, давешний эльф важной шишкой оказался, а он — дурак, бахвалился, как начистил ему рожу…

— Вы слышите меня? — вклинился в поток мыслей настойчивый голос Осокоря.

— Да, конечно, только рассказывать мне нечего.

— Что значит, нечего? — не понял мужчина за столом.

— Да не видал я вообще никаких эльфов, — очень правдоподобно соврал Кемар, — у нас, в Пригорицах, они сроду не селились. Вот я лично с ихней братией со времён Северной войны не пересекался.

— Интересно, — заметил Осокорь, — однако менее часа назад вы утверждали обратное. Я как раз сидел вон на том стульчике у двери и всё отлично слышал.

— Нашли чему верить! — Кемар даже позволил себе вялый взмах руки, — пьяная болтовня, чего только не примерещится, когда лишку хватишь.

— Что же вы с самого утра успели набраться? — легат терпеливо смотрел на своего упрямого собеседника.

— С утра? Нет, я ещё вчера вечером хорошо перебрал, а сегодня только добавил. Так что хоть режьте меня, хоть убейте, а никаких эльфов я не видел.

— Резать? — переспросил Осокорь, — а что, идея не плохая. Кстати, у меня есть побочная специальность — пыточное дело, и на ремни вас порезать я сумею вполне профессионально.

Он не лгал и не преувеличивал. Все члены Ордена действительно проходили обязательное обучение палаческому делу. Только инструменты воздействия они предпочитали несколько иного рода, нежели обыкновенные заплечных дел мастера.

Савостий глядел на легата с выражением неописуемого ужаса в глазах, будто столичный визитёр с самыми широкими полномочиями вытащит кинжал и прямо тут, в кабинете бургомистра, начнёт приводить в исполнение свою угрозу. Между тем, Осокорь помолчал немного, будто раздумывая, с чего лучше начать, а потом спросил:

— Ну как, вы не переменили своего мнения? Память не возвратилась? Вы ведь действительно посещали «Приют ветерана», может, и эльфов вспомните.

— Был у «Лысого», не отпираюсь, — монотонно забубнил Кемар, уставясь перед собой в одну точку, — напился, было. Опосля брякнулся где-то и заснул. Вот и все дела. А эльфы, похоже, привиделись во сне или спьяну. К тому же я контуженный, я воевал…

— Ах, да, — вскинул брови Осокорь, — я чуть не забыл, вы ж — соотечественник и сподвижник Барса. Вот что, соотечественник, ты сэкономишь моё время и избавишь себя от многих неприятных минут, если перестанешь запираться.

— Не было ничего, — как попугай на ярмарке повторял Кемар.

— Хорошо, — сказал легат, и это «хорошо» не предвещало ничего хорошего, — ты сам выбрал свою судьбу.

Бургомистр не то охнул, не то пискнул и съёжился на своём стуле, когда легат Первого Безымянного легиона встал из-за стола.

— Нарезать кого-то на куски я не люблю, — с доверительно пояснил Осокорь всем присутствующим, — эффективно, чего скрывать, но очень уж неопрятно. А я по забывчивости не захватил с собой другой костюм. Так что обойдёмся методами бескровными, хотя для вас, Кемар, право не знаю, что лучше.

Кемар впал в какое-то безразличное состояние. Казалось, смысл сказанного легатом остаётся где-то за пределами его сознания. От Осокоря это состояние не укрылось. Он и вправду хорошо знал палаческое дело и понимал, что допрашиваемый впал в то особенное безразлично-углублённое состояние, когда любое физическое воздействие окажется безрезультатным. Оставалось ему одно — проникновение в разум. Хоть и не любил легат эту процедуру, но делать было нужно.

Осокорь зашёл за спину к Кемару и закрыл глаза, подготавливаясь к проникновению; затем он возложил руки на голову допрашиваемого так, что большие пальцы сомкнулись на затылке, а остальные легли на виски. Вдруг Кемар задёргался, заизвивался на стуле, будто червяк, которого насаживают на крючок рыболова.

— Сиди тихо, дурак, — посоветовал Осокорь, не открывая глаз, — иначе будет только больнее.

Кемар в ответ на это стал вырываться с удвоённой силой, издавая сдавленное нечленораздельное рычание.

Легат открыл глаза, вздохнул и обратился к солдату, который по-прежнему стоял у двери.

— Агнезий, успокойте этого идиота, а то я никак не могу начать работать.

Бургомистр с упавшим сердцем следил, как Агнезий подошёл к Кемару и слегка, не размахиваясь, ударил его по лицу. Тот сразу обмяк, перестал дёргаться, утих, из уголка рта вниз скользнула серебристая паутина слюны. Затем Агнезий вытащил из ножен меч, аккуратно приставил его к толстой шее и надавил чуток. Кемар замер, только дико вращал налитыми кровью глазами. Широкоплечий Агнезий почти полностью загородил от бургомистра его незадачливого приятеля, ему была видна лишь часть головы под пальцами легата, занявшего прежнее место позади стула. В комнате повисла напряжённая тишина. Савотий заметил, что на лбу столичного гостя от напряжения выступили бисеринки пота. Вдруг вокруг стало темнее, словно весь свет стянулся к рукам Осокоря и сгустился в нехорошее сияние. Бургомистр ощутил дурноту, но всё равно был не в состоянии отвести взгляд от светящихся пальцев, вжимавшихся, проникавших в череп Кемара. Странное свечение выпило тепло в комнате, Савостию казалось, будто вот-вот с его губ начнут срываться облачка пара от дыхания. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: здесь, прямо у него на глазах, твориться сильная и недобрая магия. Он не мог не испытывать сочувствия к своему приятелю, который явно впал в беспамятство, но одновременно с этим не мог и отвести взгляд от сочащихся тошнотворно-зелёным сиянием пальцев легата. Когда эти пальцы погрузились в голову Кемара достаточно глубоко, тот дёрнулся, словно его с ног до головы прошила острая боль, а из приоткрытого рта вырвался хриплый стон. Легат тоже вздрогнул и скрипнул зубами.

Выносить всё это долее для бургомистра было выше его сил, он поддался одолевающей его дурноте, и ускользающее сознание избавило его от дальнейших мук.

Не любил, ох как, не любил Марин Туллий Осокорь проникать в чужой разум. Кто хотя бы раз испробовал эту магическую процедуру, знает, что ничего приятного в этом нет. То, что подопытный после частенько превращался в тихого безвредного дурачка, это — не беда, даже не полбеды. Но опасности подвергался также и сам проникающий. Даже весьма опытный клирик при первой же ошибке мог запросто подпалить себе мозги.

Осокорь ощутил боль Кемара от проникновения почти как свою собственную. Он скрипнул зубами и сосредоточился. Сначала, как обычно, наступал короткий шок, какой бывает, если нырнёшь в ледяную воду: тело ожгло, дыхание сбилось.

Внутренний мир Кемара оказался неприятно мутным и тусклым, как промозглый влажный воздух приморского города, обильно напитанный дымом каминных труб. Поборов накатившую дурноту, Осокорь огляделся вокруг, пытаясь сориентироваться в колышущемся супе кемарова разума. Вокруг него дорожками, похожими на разноцветные ручейки, пульсировали эмоции. Они вели к различным воспоминаниям. Если выбрать правильную дорожку-ручеёк, можно добраться до любых воспоминаний человека, даже до таких, о которых он давно забыл или не подозревает об их существовании. Только вот как разобраться в этом хитросплетении эмоций? Опыт (как свой собственный, так и других, собранный и систематизированный в секретном хранилище знаний Ордена) помочь не в состоянии. Оттенки эмоций у всех разные. Не оставалось ничего иного, как пробовать и полагаться на интуицию.

Осокоря интересовали самые сильные и свежие эмоции, а это означало, что искать следует где-то неподалёку. У самых ног легата змеилась тёмно-бордовая дорожка, вспухающая временами неприятными узлами обиды и боли. Он ступил на неё, задержав дыхание, хотя прекрасно знал, никакого дыхания в таком месте нет и быть не может. По глазам ударил дневной свет, подмышки увлажнились холодным потом, а возле горла блеснул клинок Агнезия. Это происходит прямо сейчас, поэтому эмоция настолько сильная.

Осокорь особым напряжением воли стряхнул с себя ненужное ощущение и оказался вновь в «гороховом супе» кемарова разума. Перепробовав несколько дорожек-ручейков, он, наконец, очутился на нужной, фиолетовой с коричневыми, похожими на лишайник пятнами. Оставалось только приблизиться к источнику, погрузиться и пережить интересующие его события вместе с Кемаром.

Перед ним простирались образцовые грядки с крепкими кустиками помидоров, засыпанная речными камешками дорожка, на которой стоял высокий мальчик, почти юноша, с волосами, собранными в хвост. Теперь Осокорь знал, как выглядит сын великого завоевателя, хотя фамильное сходство с Ясенем буквально бросалось в глаза. Эмоции Кемара нахлынули приливной волной: поначалу было раздражение от того, что парнишка оказался эльфом, затем пришли злость и ослепляющая самодурная жестокость.

В чужом разуме невозможно услышать что-либо, беззвучные картинки сменяли друг друга, а чувства хозяина разума помогали понять, что именно происходит. С какой-то извращенной гордостью Кемар отпустил с цепи здоровенного грязно-белого пса. Тот понёсся вперёд, сметая на своём пути всё, что столь любовно взрастила госпожа Кемар. Легат видел, как она машет руками, как открывает рот, выкрикивая своему мужу беззвучные слова, пытается его остановить, предотвратить непоравимое.

Пёс метнулся к мальчику. В мозгу Кемара бились возбуждённые чувства, которые он, наверняка, облёк в выкрики типа: «Фас! Ату его, съешь мерзавца с потрохами!»

Глаза мальчишки, такие же большие и синие, как и у его дяди, расширились. Он не пытался убежать, не закричал от страха. Он поднял одну руку в инстинктивной попытке защитить горло, а другую протянул к собаке, словно надеялся остановить её. Вдруг принц стал неудержимо смеяться, а с его пальцев стёк пучок магической энергии, которую Осокорь увидел, как голубоватое сияние, и ударил прямо в лохматую собачью морду. Мальчишка саданул с такой силой, что легата выбросило с фиолетовой дорожки-воспоминания и чуть было вообще не выкинуло из мозгов Кемара.

В Ордене их обучали распознавать применение чар. Осокоря к тому же боги наделили особенной чувствительностью к магии. Попади на него хотя бы половина того, что было направлено на собаку, да ещё в чужом разуме, где невозможно поставить защиту, ему бы несдобровать.

— Да это же настоящий самородок, — размышлял легат, когда прошла резкая боль в солнечном сплетении, — но каков парень! Без всякой подготовки ударить с такой силой! — он не мог не восхищаться врождёнными способностями Аэция, — его учить надо. Какой чародей может получиться!

Когда прошла неприятная слабость в коленях (побочные последствия магического удара), Осокорь снова вошёл в густо-фиолетовое воспоминание. Как и в реку, здесь войти дважды в одно место невозможно. Теперь легат очутился на знакомой по недавнему визиту лестнице в «Приюте ветерана». После неслышного, но энергичного, судя по содроганию двери, стука на пороге появился высокий эльф. Мгновенному узнаванию помешало то, что теперь легат смотрел чужими глазами. Вне всяких сомнений, перед ним стоял господин Меллорн из Рии в потёртой кожаной одежде торговца средней руки с нарочитой хромотой и потемневшими после недавней покраски волосами. Но это был он. Да и посох чёрного бамбука был очень хорошо знаком Осокорю. Мальчик стоял поодаль.

После этого Осокоря захлестнули раздражение и жадность, они нарастали, пока Ясень не отсчитал Кемру целую горсть монет. Легат внимательно осматривал комнату глазами Кемара. Его интересовало, есть ли в комнате хоть что-нибудь, что могло бы подсказать, куда беглецы собираются двигаться дальше. Но, к сожалению, он мог видеть лишь то, что попадалось на глаза Кемара. Пока ничего особенного на глаза не попалось: не было тюков с одеялами и тёплой одеждой, без коих ни один здравомыслящий путешественник не рискнёт отправиться через перевал в Морозные земли. На носу была осень, а там и до заморозков недалеко.

Пока он в меру сил осматривался, эльф широко улыбался, говорил что-то, одновременно вытесняя посетителя к выходу. Осокорь мысленно собирал образ комнаты из разрозненных кусков. Краем сознания он отслеживал, как сам Кемар спустился вниз, заказал и получил пинту пива с золотистой густой пеной; как пил его, утоляя похмельную жажду. Но желанный напиток не принёс ему успокоения. Напротив, легат снова погружался в озлобленность на весь мир, которая, казалось, только усиливалась с каждым глотком. Перед глазами попеременно возникали то идеально выскобленная поверхность стола с приятными кемарову сердцу лужицами разлитого пива, то фигура вдовы лысого ветерана, видимая через приоткрытую дверь кухни. Женщина явно кого-то распекала, и это тоже доставляло Кемару какое-то извращённое удовольствие. Вдруг по чувствам Осокоря ударил всплеск негодования и обиды такой неожиданной силы, что легат с трудом овладел собой. Кемар же буквально кипел и клокотал, хотя причина этого так и осталась для Осокоря неизвестной. Кровь прилила к лицу тяжёлой волной и бросилась в виски, кружка с силой опустилась на стол, разбившись на терракотовые обломки. Снова знакомая лестница и дверь, сотрясающаяся от мощного удара кулаком, запоздалая боль. Двери в заведении вдовы лысого ветерана были сработаны на совесть.

Снова Осокорь вместе в Кемаром оказался в номере Ясеня. Кемар хорохорился, наскакивал на эльфа, а его злобность перехлёстывала через край. Легат увидел, как недобро сощурились глаза Ясеня, а принц благоразумно отступил в сторону. В этот момент эльф переложил посох в левую руку. Осокорь покинул воспоминания фиолетовой эмоциональной дорожки и оказался в уже знакомой туманной неопределённости. Тщательно проделав заклинание выхода, легат разомкнул веки и с трудом отвёл руки от кемаровых висков. Он, наверное, просто свалился бы на пол, не подхвати его верный Агнезий. Несколько шагов на ватных ногах, и легат уже сидел за столом. Бургомистр смотрел на него с откровенным страхом.

Осокорю было худо: ломило виски, гудело всё тело, будто какой-то шутник запустил в него целый пчелиный рой, а в районе желудка прочно угнездилась тошнота.

— Наверняка у вас найдётся выпить, — обратился он к бургомистру, — принесите мне чего-нибудь, Савостий, только кислого.

Савостий несколько раз судорожно кивнул и попытался ретиво вскочить со своего стула, но предательская слабость позволила ему лишь вяло проволочиться на ватных ногах к внушающему уважение стенному шкафу. Всякий посетитель, даже мельком взглянувший на эту громадину, понимал: все документы и финансы города находятся в полной безопасности. Повозившись с ключом, который почему-то никак не желал попадать, а потом поворачиваться в замочной скважине, бургомистр распахнул, наконец, створки. Взорам всех присутствующих открылись ряды полок с документами, металлический ларец для денег, но самую большую и удобную полку занимали ряды разнокалиберных бутылок — личный запас средств бургомистра для утоления внезапной жажды. Савостий покопался в своём хозяйстве, выудил из глубины подходящий сосуд и наполнил бокал светлым вином.

Осокорь выпил. Вино было молодое, игристое и жутко кислое. Но это даже хорошо, кислота быстрее прогонит тошноту.

— Ступай вниз и собери всех наших, — приказал он Агнезию.

— И от гостиницы наряды снять?

— Я же сказал, всех.

— Слушаюсь.

— Не желает ли мой господин ещё вина? — интонации вопроса были настолько лакейскими, что Осокорь не сразу понял, кто его задаёт. Лишь подняв глаза, он увидел, что Савостий по-прежнему стоит у него за спиной и держит бутылку в руках.

— Да поставьте вы её, бургомистр, я сам.

— Как скажете, экселенц, как пожелаете.

— И сядьте, — легата это дурацкое стояние у него за спиной уже начинало раздражать.

Савостий прошаркал на прежнее место.

Последствия проникновения в чужой разум проходили, но слишком медленно. Осокорю нужно было думать, принимать решения, а тут мысли, как на зло, ворочаются еле-еле, словно крылья полуисправной старой мельницы. Кемар, о котором все забыли, сидел на стуле, бессильно уронив голову на грудь. Со стороны могло показаться, что человек просто устал и задремал.

Второй бокал молодого серакского произвёл нужный эффект. Осокорь избавился от гудения пчёл и дурноты, но головная боль осталась. С этим придётся мириться ещё несколько часов. Легат потёр виски и обратился к бургомистру:

— Приятель ваш, — выразительный кивок в сторону Кемара, — с полчасика так посидит, потом очухается. Нет, пока его не трогайте и не переносите. А вот ковёр ваш кумейский советую убрать, заблюёт. Это нормально, так бывает со всеми, — успокоил он бургомистра, у которого выпучились глаза, — проблюётся, чаем его напоите и отведите домой. Он может и сутки проспать, прежде чем в себя придёт. Если на то будет воля богов, — добавил он про себя. — А не придёт, потеря не великая. Одним пьяницей и скандалистом меньше.

Как правило, кто плохо переносил проникновение в разум, становились тихими покладистыми и безобидными дурочками, видели во всём только хорошее. «Весна, дрозды прилетели!» — радостно сообщил один такой, когда повар на обеде подал блюдо с жареными дроздами.

— Повезло вашему соотечественнику, — усмехнулся Осокорь, вставая, — можно сказать даже, исключительно повезло. Поскандалить с Ясенем и остаться целым и невредимым. Это я, доложу вам, всем везениям везение. За эльфом, что Кемару ползолотого отсчитал за собаку, десяток трупов за минувшую декаду.

— Как десяток? — охнул бургомистр.

— Да по-разному, Савостий, по-разному. Но чаще всего с перерезанным горлом.

— Неужто, тот самый Ясень? — конечно, бургомистр помнил Северную войну и Ясеня, но у него не укладывалось в голове, что Кемар не только потребовал с великого диверсанта денег, но и получил их.

— Он, как есть, можете мне поверить, — кивнул Осокорь, надевая шляпу, — но не бледнейте так, Савостий, Ясеня сейчас уже в городе нет, это уж мне поверьте. Возможно, он вообще никогда больше не появится в Пригорицах.

— Так вы приехали из-за него? — вырвалось у бургомистра с заметным облегчением.

— Естественно, а вы что подумали? Проверять, почему до сих пор не достроен храм на центральной площади? — Осокорь рассмеялся, видя, что попал в точку, — спите спокойно, мой рачительный бургомистр, пока. Прощайте.

Солдаты ждали на улице в тени. Легат отозвал Лергия.

— Вот, — он отсчитал парню деньги, — сними комнату в «Приюте ветерана» живи спокойно, тихо и жди, не привлекая к себе ничьего внимания.

— А чего мне ждать, экселенц? — вполголоса спросил парень, — разве сейчас время ждать? За ними надо ехать, авось нагоним.

— Соображай, Лергий, соображай. Комнату они оплатили на неделю вперёд, значит, ждали кого-то или чего-то. Толстый идиот Кемар спугнул их, но тот, кого они ждали, этого не знает и приедет именно в «Приют ветерана».

— В «Приют лысого ветерана», — хихикнул Лергий, но осёкся под строгим взглядом патрона, кашлянул и предложил:

— Может, всё же взять местных и цепью в лес? Этот мужик, всё одно, по тракту не пойдёт.

— Слыхал пословицу: «Ищи ветра в поле, а эльфа в лесу»? — вопросом на вопрос ответил Осокорь.

— Ну, слыхал.

— Слыхал, да не понял! Искать эльфа в лесу, да ещё такого как Ясень, абсолютно бесполезно. Если считать, что он нас обогнал часа на три, четыре, я даже и пытаться не стану.

— Уйдут, как пить дать, уйдут, — в голосе Лергия слышалась почти детская обида, — двинут в Морозные земли — и поминай, как звали! Хоть год тут сидеть буду.

— Без тёплой одежды, одеял, запаса продуктов и вьючной лошади? Нет, брат, они где-то по окрестностям пошатаются и воротятся. Так что сиди, Лергий, в гостинице, слушай, смотри, примечай. Может, сами объявятся, может, кто их спрашивать станет.

— Хоть бы примерно знать, каков из себя тот, кто их спрашивать станет.

— Он — фавн, — пояснил Осокорь, — кем хочешь может оборотиться: хошь парнем, хошь девкой. Твоё дело услыхать и запомнить, кто эльфом интересоваться станет. Я же в Лерону съезжу и вернусь. Веди себя тихо, с достоинством. На расспросы сказывай, мол, служил в армии, но контузия приключилась. Служба на том закончилась. Вот теперь путешествуешь для поправки здоровья. О себе не ври, но и откровенничать особо не советую. Смотри не пей! Кружку пива, разумеется, позволить себе можешь, даже хорошо будет, правильно для легенды. Не пьющий солдат зело подозрителен, так что не оплошай.

— Приложу все силы!

— Вот и славно.

Осокорь пониже надвинул на глаза шляпу, чтобы укрыться от беспощадного серакского солнца, и приказал трогаться в путь.

Решение он уже принял, оставалось молиться всем богам, чтобы его расчёт оказался правильным. Легат по пунктам снова и снова пробегал цепь своих рассуждений. Лерона, сенатор Северус, давший Ясеню рекомендацию в элитарный охотничий клуб. Наверняка, он же пристроил своего протеже в Леронский университет. Появиться в столице провинции Левантия вместе с принцем Ясень не рискнул. И правильно, — мысленно одобрил Осокорь, которому сразу вспомнилась галера, нос которой был украшен головой Медузы, и её хозяин. Зато фавн Дурында спокойно пройдёт под самым носом любого наблюдателя или охраны: зеленщик, горничная, мальчишка-конюх, да кто угодно! Без соответствующего заклятия не увидишь ни за что. А заклятие требует времени, подготовки, а, главное — знания того, что его нужно применить. И этого знания у Марка Луция нет. Если Дурында шёл пешком, у Осокоря имеются шансы перехватить его в Лероне. Особенно, в случае, когда тот будет осторожничать, осматриваться и не спешить с посещением виллы Тита Северуса. Лично он именно так бы и сделал.

Дорога была многолюдной, чувствовалось приближение праздника. Но основная масса народа спешила в Пригорицы, а не оттуда. Чем дальше от города, тем реже попадались повозки, нагруженные кегами и бочками, с разноцветными ленточками в гривах лошадей. А к закату и вовсе стало отлично: тракт опустел, и голова перестала болеть.