Дорога до Рии оказалась несколько длиннее, чем рассчитывал Аэций, хотя Осокорь, действительно, творил чудеса. Но принц чувствовал, что даже этого месяца ему не хватило, чтобы подготовиться к тому, что его ожидало. И теперь, когда они стояли на холме, а перед ними в тёплом предзакатном сиянии лежала столица, у Аэция упало сердце. Что ждало его в этом величественном дворце, гордо возвышавшемся над городом, утопающим в густой зелени, лишь кое-где тронутой осенним золотом?

— Сначала нужно сходить в город на разведку, — вывел принца из задумчивости голос Осокоря, — а пока пойдём в гости.

Ясень хмыкнул, а Осокорь пояснил:

— Имеется у меня тут поблизости один надёжный человечек.

— Тогда веди нас, легат, — Ясень поудобнее перехватил дорожный мешок.

Утоптанная дорожка вывела их к высокому прочному забору с массивной калиткой. Осокорь погремел щеколдой, из-за забора залаяли собаки. Послышались тяжёлые шаги по камешкам дорожки, и хриплый мужской голос поинтересовался:

— Если это снова ты, Хлыст, и снова с прежними отговорками, клянусь бородой любимого деда, я вспорю твоё брюхо и накормлю своих псов твоей требухой.

В калитке отворилось маленькое оконце, и на пришедших уставился карий глаз в сеточке воспалённых сосудов.

— Я имею честь говорить с господином Буром по прозванию Пасечник? — широко улыбнулся Осокорь и сделал шаг вперёд, чтобы его можно было лучше рассмотреть в оконце.

Воспалённый глаз передвигался с одного гостя на другого, и его хозяин поинтересовался.

— Откуда ты знаешь меня, человек?

— Привет тебе, Пасечник, от Снорри Полная кружка.

— Тебя прислал мой брат? — казалось, недоверия в голосе за калиткой только прибавилось, — и где сейчас этот бродяга? Ещё не двинул кони на своей треклятой службе?

— Снорри жив и здоров, — ответил легат, — после победы над некромантами он собирался выйти в отставку и отправиться домой. Сказал, что навоевался, собирался таверну открыть.

Почему-то слова насчёт таверны, которую собирался открыть никому из остальных неизвестный Снорри, произвели на его брата впечатление. Смотровое оконце закрылось, глухо звякнули запоры, калитка отворилась, и прозвучало короткое приглашение:

— Заходите.

Перед ними стоял низенький мужичок, ширина плеч которого могла бы посоперничать с его ростом. Широколобый, с нечёсаной гривой каштановых волос, собранных в небрежный хвост, он из-под густых бровей недобро поглядывал на пришельцев. Очевидно, по крайней мере один из его родителей был гномом.

— Ну, с чем пожаловали? Коли от Снорри и ко мне за помощью, видать, ваши дела совсем плохи. Но для начала надо бы узнать, с кем я имею честь, — тут гном криво усмехнулся, — представьтесь, что ли.

— Я — легат Первого Безымянного легиона, Марин Туллий Осокорь.

— Ага, — не то крякнул, не то кашлянул гном. — Уж не вы тот центурион, а за тем трибун Осокорь, о котором писал мой правильный брат?

— Он самый, но с тех пор я получил повышение.

— Как я понимаю, вы ко мне не по долгу службы? — гном покосился на двух громадных собак, серыми тенями застывшими в отдалении, — мне не придётся жалеть, что я впустил вас в дом?

— Поверьте мне, не придётся. Возможно, вы ещё и выгоду сможете извлечь из нашего неожиданного знакомства.

— Лады, — гном наклонил лобастую голову, — тогда я, Бур Пасечник, к вашим услугам.

— Очень приятно, — чуть наклонил голову Брэк, — мы …,

— Да не утруждайтесь выдумыванием имён, я ведь прав, вы не хотите, чтобы я знал, кто вы? Не беспокойтесь, у меня бывают гости, и не редко, которые тоже не любят раскрывать инкогнито. Идёмте в дом, поужинаете вместе со мной.

Аэция заинтересовали собаки. Он никогда раньше не видел таких: высокие, поджарые с грубой жёсткой шерстью и квадратными мордами. Морды эти, отнюдь не дружелюбные, украшали немаленькие зубы в обрамлённых чёрным пастях.

Увидев, что гости с опаской проходят мимо них, Бур Пасечник рявкнул с притворной сердитостью:

— Свои! А ну, захребетники, марш на место, не то к зиме на шапки пущу!

Собаки синхронно повернулись и бесшумно исчезли в глубине неухоженного, заросшего высокой сорной травой сада. Аэций с любопытством и удивлением оглядывался вокруг. У деда Антония был близкий друг, который водил пчёл и с гордостью называл себя пасечником. Но он совершенно не походил на этого лохматого грубого Бура, во всём обширном саду которого не было даже намёка на ульи.

Петлявшая дорожка вывела к приземистому каменному дому с весёлой красной черепичной крышей. Собаки безмолвными изваяниями застыли у входной двери. Обстановка внутри дома оказалась неожиданно богатой, но с налётом холостяцкого аскетизма. На стене висела внушительная коллекция секир и топоров, а накрытый к ужину стол радовал глаз простым деревенским изобилием. Хозяин не спеша наполнил кружки пивом и пробасил:

— Угощайтесь, чем боги послали, не тушуйтесь, у меня всё по-простому. — Он залпом выхлебал пиво, утёр пену с пышных усов и, хитро прищурившись, сказал: — догадываюсь, почему легат Первого Безымянного пожаловал ко мне.

— Не думаю, что ваша проницательность столь велика, — Осокорь поставил кружку на стол и потянулся к розовому салу.

— Хоть я и на отшибе живу, но слухи до меня кое-какие доходят: например, о том, что маги Ордена спалили вашего шефа Бестию вместе с его шикарной галерой.

— Подумаешь, новость, — протянул Осокорь, отправляя в рот очередной кусок сала, — эту новость по всем трактирам империи обсуждают.

— Есть и ещё кое-что, — гном налил себе пива, отхлебнул с ужасающей громкостью и сказал: — волнения в Рие. Всё из-за неизвестно откуда взявшегося наследника Барса. А началось это после одного предсказания. Да слыхали, поди?

— Нет, о предсказании мы ничего не знаем, — за всех ответил Ясень, — мы несколько месяцев не были в столице.

Бур Пасечник уселся поудобнее, закурил длинную трубку и с явным удовольствием начал рассказ:

— Руда — чародейка и предсказательница, надо сказать, баба знающая, из наших, ворожила некоему вельможе. Сей осмотрительный тип личность свою под маской спрятал, однако ж осмотрительность его немного однобокой вышла, потому как для гадания он предъявил ни больше, ни меньше, как императорский перстень с орлом.

— Благородная шпинель особой огранки в красном золоте? — уточнил старший из эльфов.

— Он самый. Тут Руда, бабёнка головастая, догадалась, что за блондин судьбой бедного брата интересуется. Она провела обряд честь по чести, и вышло из того гадания, что пропавший без вести брат жив и здоров, что ждут его клинки и корона. Одним словом, всё указывало на младшего принца Аэция, которого раньше считали умершим. Руда обсказала клиенту почти всё, но кое-что утаила. По ходу ритуала она точно узнала, что наш уродец-регент и Аэций — не братья, даже вообще не родственники.

Осокорь бросил украдкой взгляд на Брэка, пытаясь угадать, был ли он в курсе дела.

— Гадание это каким то образом стало известно многим, в армии волнения, поговаривают о введении комендантского часа. Мои страшно недовольны. Нам комендантский час ни к чему.

— Ваши? — не выдержал Аэций, на которого рассказ Бура произвёл сильное впечатление, — чем пчёлам может помешать комендантский час?

Гном посмотрел на Аэция с недоумением, но потом оглушительно расхохотался.

— Юноша, — проговорил он сквозь слёзы, — вы серьёзно считаете моими подопечными пчёл?

— Ну да, — насупился принц, — ведь вы — пасечник.

— Да, Пасечник, — продолжая смеяться, согласился Бур, — только пасу я отнюдь не пчёл, а сынов человеческих.

— Когда-то наш радушный хозяин действительно занимался разведением пчёл, — разъяснил Осокорь, — Снорри говорил, что именно этому факту он и обязан своим прозванием. Но уже давно он зарабатывает себе на хлеб иным образом.

— Я руковожу преступным миром Рии, юноша, — не без гордости заявил гном, но потом из скромности поправился, — по крайней мере, немаленькой его частью. Что, удивлены? Но ведь кто-то должен следить за поступлением контрабанды и не позволять ворам слишком зарываться. Благодаря мне мелкая преступность на улицах Рии практически вообще перестала существовать, — важно закончил он.

Торки, сидевший возле Осокоря и заведший глядя на него обширные залысины, воскликнул:

— Я слышал о вас, господин Бур!

— Польщён, польщён, — заулыбался хозяин, — но что ж мы всё обо мне. Давайте-ка лучше поговорим о том, чем я могу вам помочь.

— Нас устроит крыша над головой на пару дней, — сказал Осокорь, — и ещё понадобится кое-что из старой одежды. Придётся выйти в город в маскарадном виде и посетить одного знакомца.

Гном поскрёб бороду и довольно произнёс:

— Это и всего-то? Конечно, и одёжу подберём, только вот вам, господин хороший, сложновато переодеться будет. Внешность уж больно приметная, и рост высокий.

— Я в город не пойду, — ответил Брэк, — Осокорь Дурынду с собой возьмёт.

— Это другое дело. Молодого человека нарядим в лучшем виде.

— Ему-то как раз переодевание не потребуется, — улыбнулся легат.

— Интересно, — Бур прищурил круглые карие глаза под набрякшими веками, — да ты, парень, никак фавн?

— А если и фавн, то что? — заносчиво произнёс Торки, — вам-то что за дело? — он побаивался реакции окружающих и терпеть не мог, когда его разоблачали.

— Везёт тебе, парень, — со сладким вздохом заметил Бур, — счастливчик, можно сказать. Я вот в былые времена знавал одного фавна. Знатный домушник был, ас из асов. Мог озолотеть, жить не хуже патриция.

— И что? — Торки заинтересовала судьба талантливого по части воровства собрата.

— Шибко жаден оказался, стал крысятничать, то бишь, утаивал заработанное. Пришлось зарезать. И нечего смотреть на меня такими глазами, юноша, — это уже относилось к Аэцию, — у нас в преступном мире дисциплина не хуже чем в армии должна быть. Пришлось, хоть и жаль парня было до слёз. Талант погубил. Так что, коли тебя, Дурында, хозяин твой прогонит, приходи. Ремеслу лично обучу, по высшему разряду.

— Нет, — одновременно воскликнули Осокорь и Ясень, опередив фавна.

— Если его услуги станут господину без надобности, я его в своё ведомство пристрою, — заявил Осокорь, — так что вы, господин Пасечник, нашего парня воровской романтикой не соблазняйте. Иначе власти могут ведь перестать закрывать глаза на вашу деятельность в Рие.

— Я тоже в долгу не останусь, — пообещал Брэк.

— Ладно, ладно, — поднял руки Бур Пасечник, — я ж просто предложил, так сказать, для поддержания разговора. — И чтобы окончательно свернуть опасную тему, предложил: — пойдёмте, господин легат, подберём вам что-нибудь подходящее случаю.

Как только они скрылись за дверью, Аэций нахмурился и тихо сказал:

— Получается, этот Бур — преступник, и не рядовой, но при всём этом он кажется мне хорошим человеком. Как такое может быть?

— Бывает, — проговорил Ясень, — поверь, мне доводилось встречать людей, которые не брали чужого и не поднимали руку на ближнего своего, но при этом оказывались мерзавцами и подлецами. А бывало, что воры и убийцы проявляли благородство и самоотверженность.

Разговор прервало появление самого объекта недавнего обсуждения.

— Оцените наши старания, — предложил Бур, пропуская вперёд Осокоря.

Надо сказать, им было чем гордиться. Даже родная мать с одного взгляда не признала бы в вошедшем легата Первого Безымянного легиона. В комнату, подволакивая ногу, вошёл пожилой матрос. Вся его внешность, от неряшливых седоватых волос, схваченных косынкой, до растоптанных башмаков имела налёт той особой безрадостной бедности, в которую впадают через пьянство. Сходство усиливали багровый нос и побитая маленькая шарманка, болтавшаяся на плече.

Ясень только руками развёл.

— Здорово! — воскликнул Торки, — нищие — это мой конёк. Сейчас я сооружу такого попрошайку под пару матросу, вы закачаетесь.

— Э, нет, — возразил Осокорь, — здесь второй нищий не подойдёт.

— Что верно, то верно, — поддакнул со знанием дела Бур, — попрошайки, даже дети, парами не ходят, больно подозрительно. Тут необходимо что-то особенное придумать.

— Ослом не буду ни за что! — категорично заявил фавн, — если только собакой.

— Собака твоего размера вызовет в Рие куда больше переполоха, чем двое нищих матросов, — отклонил предложение Брэк, — а что если попробовать обезьяну? Шарманщик с обезьяной — вполне обычное дело.

Торки насуплено зыркнул на хозяина. Обезьяна казалась ему даже унизительней осла.

— Помнишь в минувшем году мы видели такую в труппе бродячих циркачей? — голос Брэка был как всегда спокоен, и Торки сразу вспомнил огромную лохматую образину с выразительными клыками.

— Ага, вы ещё тогда сказали, что такие обезьяны живут в Кумее. Ну, что с вами делать? Пойду перекинусь.

Он встал, почему то размял пальцы и со словами: «я быстро» скрылся за дверью.

— Давненько я не видал фокусов фавна, — пробормотал гном.

Перевоплощение Торки как всегда было на высоте. Перед восхищёнными зрителями стояла здоровенная лохматая обезьяна с унылым коричневым лицом. Клочковатая рыжая шерсть её оказалась отчаянно грязна, а кое-где свалялась омерзительными колтунами. На голове обезьяны криво сидела видавшая виды матросская шапочка. Ещё одной деталью туалета были ветхие парусиновые штаны, с волочащимися по земле штанинами.

— То, что надо, — похвалил Осокорь.

В ответ обезьяна сначала издала печальный утробный вой, а затем довольным голосом Торки сказала:

— Мне бы для полноты картины курительную трубку, да побольше.

Трубка в доме Бура Пасечника, естественно, нашлась, и в сумерках матрос в обезьяной отправились в город.

— В случае чего, — предупредил перед уходом Осокорь, — уводи мальчишку. Эльф вас прикроет.

Бур сначала удивлённо вскинул кустистые брови, но почему-то посмотрев на Аэция, согласно кивнул:

— Не беспокойтесь, я ж — гном. У меня тут подземный ход по заветам предков, не единожды выручал. А после последнего случая я кое-какие новшества придумал, — он поскрёб бороду с довольным видом, — ежели чужие полезут, мало им не будет.

***

Столица встретила Осокоря и Торки той особой тревожащей тишиной, какая бывает в преддверии серьёзных событий. Легат отметил про себя, что патрулей с момента его отъезда стало больше, хотя никто из них не цеплялся к нищему матросу. А вот на обезьяну глазели не без любопытства. До Облачного холма, где жил военный комендант Рии Гораций Ладун, они добрались без приключений. Виллу коменданта срывал от посторонних глаз высокий забор, сплошь увитый декоративным виноградом. Его несъедобные грозди обильно алели среди только начавшей желтеть листвы.

Слуга у ворот неспешно подливал масло в уличные фонари, чтобы зажечь их от длинной лучины. Стемнело. Городская стража дважды промаршировала по мостовой, не удостоив вниманием Осокоря наигрывавшего на расстоенной шарманке унылую мелодию.

— Где нелёгкая носит вашего приятеля? — негромко поинтересовался Торки, когда поблизости не было прохожих. Он недавно скорчил страшную рожу мальчишке, который выгуливал черырёх разнопородных псов и долго ошивался возле них, разглядывая курящую обезьяну.

— В десять у Горация вечерняя поверка, он слушает доклады, а потом едет домой. В четверг он до полуночи играет в покер в офицерском клубе.

— Хорошо, что сегодня вторник, — заметил фавн, — надеюсь, нам не придётся торчать тут до утра, по случаю раннего приезда вашего знакомого домой.

Очень скоро послышался стук копыт, и на дороге показались четверо всадников, которые сопровождали пятого. Когда вся кавалькада приблизилась к воротам, Осокорь что было мочи закрутил ручку шарманки и сопроводил визгливую мелодию драматическим речитативом:

— Не оставьте без внимания нужды страждущих, пострадавших единственно через свою беззаветную преданность и не жалевших живота своего ради блага империи и её граждан!

— Позвольте, экселенц, мне примерно наказать наглого попрошайку, — воскликнул молодой офицер на горячем соловом жеребце, нервно перебиравшем ногами.

— Кто вообще пустил его в приличный квартал! — возмутился второй, — вы только взгляните на его грязную скотину!

Торки издал фирменный жалобный вой, но на всякий случай показал молодым офицерам солидные жёлтые клыки.

— Возможно, хозяина этого шикарного особняка заинтересует история бедолаги, проливавшего кровь на фронтах последней войны? — спросил Осокорь уже своим обычным голосом и вышел в желтоватый кругляш света от фонаря, чтобы Ладун мог лучше разглядеть его.

— Да он и не думает успокаиваться! — первый офицер вытащил из-за голенища хлыст.

— Господа, — проговорил военный комендант Рии спокойным усталым голосом, — благодарю вас за верную службу. До завтрашнего утра все свободны. Доброй ночи, господа.

Офицеры поклонились, поворотили коней и поскакали по улице, плавно спускавшейся к подножию Облачного холма. Невидимый слуга уже вовсю гремел запорами ворот, встречая господина.

— Я с любопытством и вниманием выслушаю историю твоего возвращения, — спешиваясь и бросая поводья слуге, проговорил комендант. — Проходи.

— Узнал, — довольно усмехнулся Осокорь.

— Узнал, конечно, хоть и не сразу. Ещё немного и моя столичная гвардия наставила бы тебе синяков и шишек. Я рад, что ты спасся, легат. Пойдём в дом, я сильно голоден, только вот зверюгу твою надо куда-нибудь определить.

— Дурында поужинает с нами. Собственно, он и не зверь вовсе.

— Да? — комендант с сомнением поглядел на сморщенное лицо обезьяны, на неопрятную шерсть и нехотя согласился, — пусть идёт с нами, раз ты за него отвечаешь.

В доме Гораций Ладун отдал какие-то негромкие распоряжения и повёл необычных гостей в библиотеку. Торки, оскорблённый до глубины души пренебрежительным отношением к своей персоне, решил показать, насколько ошибается на его счёт военный комендант Рии. Он занял свободное кресло с той особой аристократической непринуждённостью, какую не раз наблюдал у Брэка. Затем он с лёгким поклоном принял хрустальный бокал из рук опешевшего Горация Ладуна, оценил вино на просвет, поболтал им и отпил маленький глоток с видом знатока, предпочитающего букет вкуса скорому опьянению.

Хозяин закусил бутербродом с рыбой и спросил:

— Что произошло, Марин? Почему ты здесь в маскарадном виде? Хотя я чертовски рад, что ты спасся с «Горгоны». В докладе на Государственном совете Верховный жрец не пожалел красок, описывая работу своих боевых магов во время ликвидации Второго консула, и утверждал, что ни один человек не выжил. Бестия отказался подчиниться предписанию и попытался уничтожить адмиральскую галеру.

Осокорь потёр лоб под засаленной матросской косынкой и сказал:

— Меня не было на «Горгоне». Но я пришёл к тебе не из-за Бестии. Ты слышал о предсказании Руды?

— Об этом предсказании в Рие не слышал только глухой, — криво усмехнулся военный комендант, — я же слышал о нём гораздо больше, нежели мне хотелось бы. Предсказание взбудоражило легионы, особенно тот, с которым я пришёл в столицу. Начальство, естественно, требует немедленных и эффективных мер по пресечению крамольных разговоров. Да как их пресечь, если Аурон сам каждый день всё больше и больше возбуждает против себя не только армию, но и простых людей. Мы на грани катастрофы, Марин, бунт, гражданская война (говорят на севере снова что-то затевается) или ещё что-нибудь, но случится обязательно. Все ждут появления Аэция. Кто-то говорит, что мальчишка воскрес, но более приземлённо мыслящие склоняются к тому, что он и не умирал вовсе.

— Как раз об этом я и хотел поговорить с тобой, — хотя Осокорь давно знал Горация, он немного опасался разговора, который им предстоял. И самым лучшим было говорить прямо без обиняков: — я приехал в Рию не один. Со мной младший сын Барса — Аэций.

Гораций удивлённо посмотрел на гостя, потом кивнул головой, словно ожидал он того чего-то подобного.

— Нам нужна твоя помощь, чтобы Аэций мог короноваться Короной клинков, выполнив тем самым последнюю волю отца, — закончил Осокорь.

— Полагаю, у тебя имеется план, как именно осуществить это?

— Поскольку охрана императорского дворца подчиняется тебе, нам остаётся лишь добраться до короны, водрузить её на голову принца и представить его легионам. Думается мне, что для этого мероприятия больше подходит ночь. Охраны меньше, да и обслуга в основном спит.

Гораций Ладун хмурился, и нервно теребил кисть винограда, забывая при этом отправлять ягоды в рот.

— В столице произошли серьёзные перемены с тех пор, как ты уехал, — заговорил он, — мои люди больше не охраняют дворец. Наш уродец, принц-регент, завёл свою собственную личную гвардию. Он даже форму для неё придумал сам. Боюсь, если он вознамерится переодеть в такую срамоту всю армию, бунт будет даже без участия выжившего сына императора Барса, — лицо коменданта перекосилось от невесёлой усмешки, — так что ни на внешних постах, ни во внутренних покоях нет тех, кому я могу приказать или попросить. Меня же Аурон вообще не сильно жалует, как впрочем, и всех людей своего отца. Думаю, он при первой же моей оплошности отправит меня в отставку.

— А я слыхал, будто из замечательного во всех отношениях предсказания гномской чародейки следует, что принц-регент не брат Аэция, вроде они вообще не родственники, — заговорил уставший от вынужденного молчания Торки, чем несказанно удивил хозяина.

— Он — фавн, — пояснил Осокорь, — и просто обожает шокировать окружающих.

Гораций кивнул, но продолжал заинтересованно разглядывать внезапно заговорившую обезьяну.

— Если это правда, — развивал свою мысль Торки, — он и его дядя — Первый консул просто так не отдадут Корону клинков, тем более, что Аурон-то надеть её не сможет.

— Если тихий путь во дворец для нас закрыт, придётся поступить иначе, — Осокорь прямо посмотрел в глаза Горация, — как ты думаешь, если твоим людям предъявить живого и здорового наследника Барса, готового надеть Корону клинков, они согласятся проводить его во дворец?

— Согласятся? — переспросил комендант, — да они его на руках отнесут. Они ждут появления принца Аэция, как чуда, которое возвратит прежние порядки и жизнь, что была при его отце.

— Тогда всё замечательно, — удовлетворённо воскликнул Осокорь, наливая себе вина, — Аэций поговорит с легионами, заявит о своих намерениях, после этого при поддержке армии мы идём во дворец и требуем от Флорестана Корону клинков.

— Вот так легко и просто? — недоверчиво переспросил военный комендант.

— Именно. Куда уж проще-то.

Гораций Ладун побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, у него был вид человека, которому предстоит принять нелёгкое решение. После недолгого раздумия он сказал:

— Тебе не кажется, Марин, что твой план несколько непродуман? Может, сначала следовало бы обратиться с прошением к Сенату или к Первому консулу лично? Хотя я знаю Флорестана не так уж долго, он произвёл на меня впечатление человека весьма разумного. В твоём же плане есть оттенок пожара, который ты устраиваешь, чтобы погреть руки.

— Я собираюсь устроить контролируемый пожар, — уточнил со смешком Осокорь, — вариант с Сенатом не пройдёт: слишком много возможностей для затягиваний и юридическо-политического крючкотворства. Я ни на йоту не доверяю столичным чиновникам, попробовавшим вкус власти, когда над ними нет карающей десницы Барса.

— Одним словом, ты предлагаешь участие в бунте или, хуже того, в революции?

— Лично мне по душе вполне мирное слово «переворот», — скромно заметил Осокорь, — но если тебя, Гораций, так волнуют термины, назови наше предприятие реставрацией законной власти в Лирийской империи.

— Да, реставрация звучит гораздо лучше, — согласился Гораций Ладун, — особенно, если учесть законность наследования.

— Это ещё одна причина, из-за которой я отбросил идею обращения в Сенат или к Первому консулу лично. Неизвестно, насколько ему нужен законный наследник Барса, а если нужен, то в каком виде? Не исключено, что в виде тела.

— На предпоследнем заседании Государственного совета он прямо заявил о неприкосновенности принца Аэция, и даже более того, сказал, что лично готов присягнуть ему, — военный комендант выглядел уставшим, и немного подавленным. — Это, естественно, строго между нами, и при условии, что мальчик сможет надеть Корону клинков.

— Заявления политиков мало чего стоят, — презрительно бросил Осокорь, — они говорят одно, думают другое, делают третье. Верить заявлениям Флорестана (я более чем уверен, лживым) — себя не уважать.

— Конечно, — поддакнул Торки, — мой хозяин добавил бы ещё: провалить всё дело!

— Флорестан говорил о некоем Меллорне — дяде мальчика по материнской линии, — Гораций внимательно смотрел на друга, — полагаю, раз тебе удалось отыскать принца, ты нашёл и дядю?

Осокорь кивнул.

— И как он тебе?

— Отличный мужик.

— В твоих устах это дорогого стоит, — проговорил военный комендант, потирая подбородок, — но нам пора расставить все точки над i. Ты просишь моего содействия в государственном перевороте, — и, увидев довольные усмешки обоих собеседников, продолжил, — хватит мне играть словами: переворот, так переворот. Не могу сказать, что решение, которое я принимаю, даётся мне легко. Слишком многое поставлено на карту. Но перед тем как я это сделаю, я хотел бы знать, ты полностью исключаешь возможность ошибки или фальсификации? Мальчик, которого ты нашёл действительно сын Барса? Я даже думать не хочу о том, что с нами будет, если Корона клинков убьёт его.

— Я уверен абсолютно. Достаточно взглянуть на Аэция, чтобы убедиться в том, что он — сын своего отца.

— Вся беда в том, что взглянуть на него я смогу только позже, — раздражённо бросил Гораций Ладун, — а решение принять я должен сейчас.

— Отчего же позже? — широко улыбнулся Осокорь, — ничто не мешает тебе прямо сейчас посмотреть на Аэция. Торки, покажи господину Ладуну нашего мальчика.

Как подавляющее большинство лирийцев, Гораций знал о способности фавнов менять облик, но только редкий человек мог похвастаться, что видел превращение своими глазами. Военный комендант в их число не входил, потому с огромным интересом наблюдал, как здоровенная волосатая обезьяна в остатках матросского костюмчика на его глазах преобразилась в высокого подростка-полуэльфа. Пристрастный взгляд военного коменданта скользнул по светлым, выгоревшим на солнце волосам, удлинённому лицу с голубыми глазами, переместился на тонкие кисти рук. Несомненно, Аэций уродился больше эльфом, чем варваром, но нечто неуловимое в тёмных бровях, коротком прямом носе, упрямо сжатых, ещё по-детски пухлых, губах сразу напомнило Горацию великого полководца. А уж когда по просьбе Осокоря фавн прошёлся по комнате и хорошо знакомым жестом откинул назад волосы, исчезли последние крупицы сомнений. Перед Горацием стоял сын Барса. Любой человек, особенно из ветеранов, воевавших вместе с покойным императором, мгновенно признает мальчика.

— Я полностью удовлетворён, — сказал военный комендант Рии, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного, — и даю вам своё официальное согласие. Теперь самое время обсудить детали предстоящей операции.

Осокорь оживился, у него отлегло от сердца, а планирование было его родной стихией.

— Значит так, — проговорил он, со звоном ставя бокал на серебряный поднос, — мы появимся в Военном городке перед утренним построением, представим принца, и сразу в город. С учётом всех возможных осложнений между десятью и одиннадцатью часами мы окажемся на Дворцовой площади. Какая жалость, — заметил легат с притворным сожалением, — придётся оторвать Флорестана от второго завтрака. Ну что ж, мы перейдём и эту последнюю черту.

— Стоп, стоп, — запротетовал Гораций Ладун, — по-моему, ты выбрал не самое подходящее время.

— Из-за завтрака Флорестана? — встрял Торки, снова ставший унылой обезьяной.

— Мне плевать на режим Первого консула, — военный комендант был серьёзен, — прийти в центр Рии с двумя легионами среди бела дня — идея не из лучших. Сохранить в тайне, что с нами наследный принц не удастся. При теперешних настроениях в столице ситуация легко выйдет из-под контроля. На Дворцовой площади соберутся десятки тысяч. Это, друг ты мой Марин, не переворот, а натуральная революция. Голову даю на отсечение, у гвардии Аурона в обтянутых штанишках не выдержат нервы. Тогда кровопролития точно не избежать.

— Верно, — согласился Осокорь, — ночное время предпочтительнее. Кроме того, ночью на нашей стороне будет фактор внезапности, а это всегда плюс. Это я вам, как профессионал говорю. Если нужно обескуражить человека, застать его врасплох, сломить волю — завалитесь к нему ночью с вооружённой охраной, — и половина дела сделана. Конечно, Флорестан — это вам не чиновник средней руки, потративший казённые деньги на смазливых мальчиков, но и он почувствует себя неуютно. Остальное — дело техники. Два легиона в полном вооружении — аргумент веский. Когда они выстроятся на Дворцовой площади, не думаю, что Первый консул станет упрямиться и откажет законному наследнику престола в такой малости, как примерка Короны клинков.

— Да, — подтвердил Торки, — иначе консул запросто может нарваться на план «Б».

— План «Б»? — недоумённо переспросил Осокорь, — какой ещё план «Б»?

— Это как в хлебной лавке, помните? Флорестана и всех его прихвостней придётся просто убрать.

— Да уж, — засмеялся Осокорь, потому что очень комично звучал смертный приговор Первому консулу из уст унылой обезьяны, — хлебная лавка — это, конечно, здорово. Но, я надеюсь, до резни дело не дойдёт.

— Тогда я буду ждать вас в половине десятого у малых четвёртых ворот, — подвёл итог обсуждению Гораций Ладун, — ты подготовишь мальчика. Ему самому придётся говорить с легионами. А я заранее продумаю детали прохода в центр города.

— Не знаю, — Осокорь с сомнением покачал головой, — как пятнадцатилетний принц сможет разговаривать с армией. Может, лучше, я?

— Нет, — твёрдо произнёс военный комендант Рии, — легионеры ждут Аэция и поверят именно ему. Так что подготовьте вместе с Меллорном его как следует. У вас целый день впереди.

***

Время медленно ползло к полуночи, а Первому консулу Священной Лирийской империи Флорестану Озёрному не спалось. Ему радикально испортили настроение счета принца-регента, которые принесли на подпись. Нет, положительно, его племяннику власть ударила в голову. Чего только стоит одна форма, в которую он обрядил личную гвардию. Эта весьма неприличная одежда (принц-регент настаивал, чтобы штаны непременно обрисовывали промежность) стоила ещё и неприлично много денег. Добавить к этому сотни локтей дорогущих тканей для обивки стен и мебели в новых покоях принца, безделушки, редкостные, привозные из-за моря масла для бани, драгоценности, вороха новой одежды и ещё много подобного, без чего Аурон с недавних пор не мыслил своего существования.

Флорестан дважды пересчитал итог. Милые пустячки племянника складывались во внушительную сумму. Эта сумма разозлила и расстроила Первого консула, бывшего по натуре человеком расчётливым до скуповатости. Он не переносил, когда деньги бросали на ветер. Не без злорадства Флорестан размышлял, как завтра станет вставлять племянника в рамки. Пора положить конец безрассудным и ненужным покупкам. Эта мысль несколько подняла настроение. Естественно, поначалу Аурон вскинется, попытается, напустив на себя царственный вид, безуспешно поставить дядю на место. Но куда ему, щенку с ослабевшей от алкоголя волей, противостоять Флорестану, царедворцу с сорокалетним опытом.

Первый консул немного ослабил узел шейного платка-галстука. Конечно, он надавит на племянника (и сделает это даже с удовольствием), и всё пойдёт по накатанному сценарию: тот выступит, потом смешается, опадёт, и разговор завершится обычными жалобами на жестокую судьбу и униженными просьбами денег, которых он, натурально, не получит.

Стрелка старинных часов-клепсидры перешла через двенадцатую отметку, и консул уже собирался отправляться спать, когда раздался нервный стук в дверь. Столь поздним посетителем оказался его личный секретарь — Фаддей. Он был явно чем-то встревожен.

— В чём дело, Фаддей, — ворчливо поинтересовался Флорестан, — вы небрежно одеты, без галстука. Что случилось: мы горим, или эльфы Морозного трона стоят у ворот?

Но его сарказм пропал даром. Фаддей мотнул головой с какой-то обречённостью, проглотил комок в горле и хрипло сказал:

— Оба столичных легиона идут по улицам Рии.

— Идут? — вскинул седеющие брови Первый консул, — куда идут? Да говорите же вы толком!

— Мне доложили, что после вечернего построения легионеры не разошлись, как обычно, по казармам, а в полном составе покинули Военный лагерь и вошли в Рию по старой дороге Дементия. Они продвигаются в направлении Дворцовой площади.

— Все десять тысяч?

— Так точно, все десять тысяч, — почему-то неожиданно для себя чётко, по-военному, ответил секретарь, — они идут со знамёнами маршевым шагом.

— Как долго им ещё идти до дворца?

— Полчаса, кажется.

Флорестан встал и прошёлся по комнате, не в силах совладать с охватившим его волнением.

— И сколько времени вы в курсе дела, позвольте узнать? — ему страшно хотелось накричать на Фаддея за его дурость и трусость.

— Часа полтора или около того, — голос секретаря в ожидании нагоняя стал совсем тихим, — городская стража доложила о странном поведении военных, и ко мне пришёл заместитель начальника стражи дворца. Он вытащил меня из постели, — Фаддей сокрушённо развёл руками, давая всем своим видом понять, что не имел времени привести себя в порядок.

— И после этого вы — пара идиотов, — сидели и ждали? — загремел Флорестан, — ждали вместо того, чтобы немедленно идти ко мне!

— Мы думали…, — залепетал секретарь, — в смысле, хотели убедиться, удостовериться.

— Они думали! Желали удостовериться! В чём? Что десять тысяч легионеров вышли на улицы Рии, чтобы совершить променад перед сном, а для пущей важности приняли боевое построение и взяли оружие. Кстати, они вооружены?

— Кажется, да.

— За полтора часа вы с заместителем начальника стражи так и не удосужились выяснить точно, вооружены ли люди, марширующие к Дворцовой площади. Отлично. Идите. Завтра вы оба понесёте соответствующее наказание.

Секретарь с облегчением от того, что гроза миновала, часто-часто закивал головой, и, чтоб хоть как-то оправдаться в глазах шефа, многозначительно произнёс:

— Мне кажется, я догадываюсь, зачем они идут во дворец.

— Надо же! — криво усмехнулся Первый консул, — какая похвальная прозорливость. Так просветите и меня.

— Доложили, что с ними вроде бы принц Аэций, о котором в последнее время ходило много слухов.

— Так. — Флорестан остановился и сел назад в кресло, — это в корне меняет дело. Это уже не просто бунт.

— Нас убьют? Всех? — задушено пискнул секретарь, побледневший ещё больше, хотя и так казалось, что больше некуда.

— Это, господин Фаддей, будет зависеть от обстоятельств. Хотя занимаемая вами должность достаточно высока, чтобы в случае чего быть казнённым вместе с низложенным правительством.

Фаддей невольно схватился за горло, словно верёвка уже готовилась сжать его.

— Перестаньте, — презрительно бросил Флорестан, — возьмите себя в руки, умойтесь, выпейте вина, в конце концов! Сейчас не время впадать в истерику, вы мне будете нужны.

— Но там, — секретарь махнул рукой куда-то туда, где по его представлению печатали шаг по булыжникам мостовой десять тысяч человек в полном военном облачении.

— Ну не всё ещё потеряно, — ободрительно сказал Флорестан, — выслушаем их требования, а там кто знает? Ступайте, мне нужно подумать.

Ситуация встревожила Первого консула до чрезвычайности. Предстояло придумать, как совладать с легионами и заставить возвратиться в Военный лагерь назад. Для этого нужно было заболтать их, выиграть время, пойти на незначительные уступки немедленно, пообещать рассмотреть возможность удовлетворить их требования позднее и тому подобное. Флорестан вздрогнул. Со стороны Дворцовой площади раздался ритмичный низкий стук. Это легионы подошли к императорскому дворцу и по старой военной традиции выражали недовольство стуком копей о мостовую и мечей о щиты.

В кабинет влетел запыхавшийся Аурон.

— Вы слышите это? — спросил он срывающимся от волнения голосом, — вы видели, сколько их? Чего им надо? Говорят, они пришили с факелами, и их миллион!

— Всего-то десять тысяч, — механически поправил племянника Флорестан, он всё ещё обдумывал, что скажет бунтовщикам, когда выйдет на парадный балкон. А в том, что это придётся делать довольно скоро, сомнений не осталось.

Аурон заметался по кабинету, затем налил полный кубок вина, выхлебал его как воду и упал в кресло для посетителей.

— Меня разбудил этот проклятый шум, — плаксивым голосом заговорил он, — я послал Виго узнать, что происходит, и вот, пожалуйста! Какого чёрта все эти люди припёрлись сюда среди ночи да ещё подняли невообразимый гвалт? У меня от этого стука мурашки по коже. Вот, взгляните! — он отвернул рукав шёлкового вышитого халата и обнажил полную руку.

Но Флорестан даже не взглянул на мурашки племянника. Он завязывал галстук и сосредоточенно думал, как обернётся ситуация. Раз легионы привели с собой Аэция, они непременно потребуют Корону клинков. Как поступить в этом случае Первый консул пока не решил.

— Чего они хотят, дядя? — не выдержал принц-регент, готовый заткнуть уши, лишь бы только не слышать ритмичного гула.

— Чтобы узнать их требования, Аурон, мы должны выйти к ним и спросить. Чем раньше мы это сделаем, тем будет лучше. Никогда не следует злить толпу.

— Мы? — недоверчиво переспросил принц-регент, — не хотите же вы сказать, что я тоже должен выйти к этим десяти тысячам стучащих легионеров?

— Именно. Но парадном балконе тебе совершенно ничего не угрожает. Можешь взять с собой хоть дюжину гвардейцев и этого своего гладиатора.

На лице Аурона читалось откровенное и сильное нежелание выходить вместе с дядей на парадный балкон. Пусть даже его будут сопровождать Виго и гвардейцы. Он нахмуренно грыз ноготь и искал предлог для отказа.

— Я совершенно не представляю, что мне надеть, — он хитро, снизу вверх глянул на Флорестана, — дворцовый этикет не предусматривает подобной ситуации. Выйти же в такой ответственный момент в неподобающем платье было бы фатальной ошибкой. Вдруг это спровоцирует бунт?

— Никогда в истории одежда правителя не была причиной для бунта, — отрезал Первый консул, — не морочь мне голову, надень, что хочешь, но побыстрее.

Видя, что уловка не сработала, Аурон сделал последнюю отчаянную попытку. Он надулся, насупил брови и выкрикнул громко и визгливо:

— А если я не хочу! Не желаю выходить к этим ублюдкам! Я имею такое право, я — почти император. Не выйду, и всё тут. И никто мне ничего не сделает. Я даже одеваться не собираюсь, — в знак своей особой решительности добавил он.

— Тогда, — Флорестан резко обернулся к племяннику и сказал тихим не обещающим ничего хорошего голосом, — я прикажу охране, и тебя выволокут на балкон в ночной сорочке с заломленными за спину руками. Тебя, мой мальчик, армия буквально терпеть не может, и такой вот выход принца-регента их хоть немного развлечёт.

Аурон понял, причём понял чётко, что на этот раз слова дяди — не преувеличение и не пустая угроза. Первый консул готов так поступить только для того, чтобы хоть как-то снизить накал страстей на Дворцовой площади. В голове принца промелькнуло ужасное видение: дядя властным жестом простирает руку, и его, бедного полуодетого гвардейцы швыряют но ощетинившиеся копья. Перед мысленным взором почему-то мелькнули собственные босые ноги, запутавшиеся в ошметках окровавленной ночной сорочки. Нет, сердить Флорестана определённо не следовало.

— Хорошо, — проговорил Аурон поспешно, — я пойду и быстренько накину на себя что-нибудь.

Принц-регент встал, запахнул халат и рысью ринулся в свою комнату.

Флорестан кивнул, но мысли его были далеко: он по которому кругу прокручивал варианты грядущих событий, вычленял для себя подводные камни осложнений, прикидывал собственные возражения и аргуметы.

Парадный балкон императорского дворца выходил прямо на Дворцовую площадь. Уже не одно столетие во время всевозможных торжеств, триумфальных шествий и праздников императорская семья взирала на подданных с этого балкона, милостиво позволяя подданным взирать на своего государя. Балкон был настолько велик, что там без стеснения могло разместиться человек сорок (обычно с императором выходили министры, гвардейцы личной охраны, дамы из окружения императрицы). И вот теперь Аурон на ватных ногах ступил на знакомый с детства балкон. Для храбрости он изрядно выпил, но даже алкоголю было не под силу унять ту внутреннюю дрожь, что сотрясала принца-регента в такт мерных ударов копей о брусчатку. Не спасала и верная рука Виго, за которую Аурон цеплялся с упорством утопающего.

Ещё в детстве Аурон считал Дворцовую площадь способной вместить всё население Рии, хотя дядя с омерзительной педантичностью всякий раз говорил, что максимум — пятнадцать тысяч. Но в эту ночь на ней собралось гораздо больше людей, чем он мог себе представить. В парадном построении вытянулись шеренги сверкающих шлемов, отсветы многочисленных факелов играли на броне, медной обивке щитов, наконечниках длинных пик. Повсюду виднелись знамёна с золотым лирийским орлом, казавшиеся ночью не тёмно синими, а зловеще чёрными. И все эти тысячи легионеров стучали своим оружием с ужасающей равномерностью и упорством. Простые люди, пришедшие вместе с легионами, заполнили всё оставшееся свободное место.

Флорестан вышел к парапету и поднял руку, призывая к тишине. Стук стих, словно оборвался, тишина ударила в уши.

— Господа, — проговорил Первый консул хорошо поставленным ораторским голосом, — свободные граждане Священной Лирийской империи, братья, что привело вас сюда в столь позднее время? Какие проблемы заставили вас покинуть свои посты, Военный лагерь и нарушить многолетний уклад? Без стеснения скажите мне. Я, Первый консул, обещаю вам, своё внимание и участие.

Аурон вытягивал шею, силясь разглядеть из-за спины дяди, что именно в данный момент происходит на площади внизу. Там вперёд вышел поджарый седой военный, в котором принц-регент немедленно узнал военного коменданта Рии, присланного отцом несколько месяцев назад. Гораций Ладун отсалютовал по уставу и заговорил:

— Сегодня вечером к нам пришёл младший сын и законный наследник императора Хелвуда Барса — принц Аэций. Он готов прямо сейчас надеть Корону клинков, чтобы доказать законность своих притязаний.

Этого Аурон стерпеть не мог, он рванулся вперёд, вцепился руками в мраморный парапет балкона и заорал визгливо, со злобой брызжа слюной:

— Какой ещё наследник Аэций?! Вы, Ладун, совсем с ума сошли? Я, я — наследник и ваш государь! К ним заявляется неизвестно кто и неизвестно откуда, а наша армия верит первому встречному проходимцу и самозванцу. Более того, сам военный комендант ведёт его во дворец, это неописуемо! Это — бунт, восстание, мятеж! Вы помните, Ладун, что у нас в стране полагается за мятеж? При этом вы столь старательно прячете своего претендента, что ни я, ни Первый консул, ни другие важные лица пока его в глаза не видели. Может, вы всё выдумали? Нашли, так сказать предлог, чтобы побунтовать, проявить характер!

Флорестан каким-то шестым чувством уловил волну тихого возмущения, прокатившуюся по рядам военных на площади. Не хватало ещё, чтобы Аурон подлил масла в огонь своими глупыми выкриками. Консул негромко сказал что-то начальнику своей личной охраны, и принца-регента аккуратно, но твёрдо убрали назад.

— Стойте спокойно, ваше высочество, — шепнул ему бритый наголо начальник охраны, — и позвольте вашему дяде самому разобраться с ситуацией. — Он продолжал железной хваткой сжимать предплечье Аурона, показывая, что совершить ещё одну глупость ему просто не позволят.

— Пустите руку, мне больно, — возмущённо зашипел принц-регент, — я буду стоять смирно, я всё понял, довольно.

Тем временем внизу военный комендант подал знак своим людям, и они подняли на сомкнутых щитах высокого подростка в синем бархатном костюме. Флорестан ничем не выдавший жгучего интереса, с пристрастием разглядывал претендента. Конечно, эльфийская кровь бросалась в глаза, но сходство Аэция с отцом заметил бы всякий, кто знал Барса. Сходство это проявлялось не столько в чертах лица, сколько в привычке упрямо наклонять голову, позе и всей манере держать себя, которую, как отлично знал Первый консул, невозможно подделать никакими силами. Легионы приветствовали парня дружным рёвом: «Аэций»!

Флорестан вновь прекратил шум, так терзавший сердце и уши Аурона.

— Прекрасно, — воскликнул он, словно наследника на площадь перед дворцом доставили по его личному распоряжению, — я рад видеть вас, молодой человек, и ваше намерение испытать (он специально избегал слова «короноваться») Корону клинков в высшей степени похвально. Как и всякий свободный гражданин Священной Лирийской империи вы от рождения имеете неотъемлемые права. Но зачем же пытаться осуществить эти права таким экзотическим и необдуманным образом? — Первый консул говорил мягко с оттенком отеческой укоризны, будто Аэций на полученном в подарок на день рождения пони потоптал любимую клумбу консула. — Существует же законный порядок. Подайте прошение в Сенат, его рассмотрят, назначат комиссию, которая, в свою очередь, разработает регламент испытания, потом определим день, и вы сможете реализовать свои права. Приходите завтра с утра прямо ко мне безо всякого стеснения, и мы с вами вместе составим прошение в Сенат. Идёт?

— Нет, — звонко сказал Аэций, — мне не нужны регламенты и испытания. Я — законный наследник лирийского престола и намерен короноваться Короной клинков немедленно. Вынесите мне её сейчас же, Флорестан.

Легионы отреагировали одобрительным гулом.

— Боюсь, в настоящий момент сделать это не представляется возможным, — Первый консул сокрушённо покачал головой, — причина в том, что я не знаю, где именно находится Корона клинков. Скорее всего, она заперта в императорской сокровищнице. Ключи и опись имеются только в распоряжении имперского казначея. Пока мы пошлём за ним, пока отыщем нужную нам вещь, уже, как минимум, рассветёт. Я, право, даже не знаю, как поступить.

— Зато я знаю.

Взгляды всех присутствующих обратились к высокому мужчине, опирающемуся на чёрный посох. Он вышел вперёд и встал рядом с принцем и Горацием Ладуном.

— Я знаю, где Хелвуд Барс хранил свою корону. Пойдёмте, я покажу.

Флорестан мгновенно узнал говорившего: это был брат покойной императрицы Ирис, эльфийский принц Меллорн, дядя мальчика. Однако он решил не показывать виду и надменно спросил:

— Ваша осведомлённость вызывает некие сомнения. Откуда вы знаете, где Корона клинков?

— Покойный император сам показал мне, — спокойно проговорил Брэк, — возможно, он предвидел подобный оборот событий. А вот ты, Флорестан, лжёшь, утверждая, будто в глаза не видел Корону клинков. Неужели ты ещё не понял: либо ты без проволочек вынесешь сюда Корону, либо мы возьмём её сами, но для многих из вас это будет концом. Я бы советовал тебе поступить по первому варианту.

Флорестан сразу почему-то поверил словам эльфа.

— Хорошо, — чуть склонил голову он, — если молодой человек столь упорен в своём желании прямо сейчас примерить Корону клинков, будь по-вашему.

Он сделал приглашающий жест и вместе со всеми, кто стоял в эту ночь на парадном балконе, удалился.

— Смотрите в оба, — приказал Осокорь стоящим чуть поодаль военным, — чтобы ни одна сволочь не попыталась сделать глупость.

К своему собственному удивлению Аэций совсем избавился от лихорадочного волнения, снедавшего его с самого утра. Единственным желанием принца было желание, чтобы всё поскорее закончилось.

Флорестан обернулся довольно быстро. На этот раз вся честная компания во главе с ним появилась из дверей парадного входа. Двое гвардейцев в облегающих штанах с осторожной торжественностью несли за углы бархатную подушечку, на которой тускло отсвечивала старым золотом легендарная корона.

— Ну вот, юноша, — Флорестан театральным жестом повёл рукой, — вы получили то, что хотели. Дерзайте!

Неожиданно вперёд рванулся принц-регент Аурон.

— Корона моя! — завопил он с совершенно невменяемым видом, — только я имею право носить её!

И он с проворством, удивительным для столь полного и рыхлого человека, схватил корону, игнорируя призрачные клинки, что возникли, как только его пальцы коснулись золотого обруча. Издав сдавленный вопль не то боли, не то восторга Аурон водрузил волшебную корону себе на голову. Сначала ничего не происходило: он просто стоял с ошалелым видом. Потом вдруг капризный рот Аурона стал открываться, словно ему не доставало воздуха, и лишь позднее из горла принца-регента вылетел крик нечеловеческой боли, который аккомпанировал тёмно-фиолетовому пламени, охватившему его с головы до ног. Несмотря на то, что пламя было почти что чёрным, оно слепило и заставляло отводить глаза в сторону.

Через несколько мгновений всё было кончено. То, что осталось от Аурона осело вниз, словно рассыпавшаяся скульптура из песка. Только на этот раз осыпался не песок, а пепел. На эту кучку пепла медленно и торжественно опустилась Корона клинков, принявшая снова вид обыкновенного золотого обруча с варварски огромными самоцветами. На Дворцовой площади воцарилась тишина, нарушаемая лишь сдавленными рыданиями Виго. Гладиатор сидел на корточках и, раскачиваясь из стороны в сторону, горько оплакивал безвременную кончину друга.

— Ну как, молодой человек, — кашлянув, поинтересовался Флорестан, — вы всё ещё имеете желание примерить Корону клинков?

Аэций растеряно посмотрел на дымящийся пепел и перевёл взгляд на дядю. Тот ободряюще кивнул. Мальчик сделал шаг вперёд, упрямо наклонил голову и громко, так, чтобы его услышало как можно больше людей, сказал:

— Да!

Под напряжёнными и ожидающими взглядами он подошёл к останкам принца-регента, присел на корточки и взял в руки Корону. Она была чуть тёплой и приятной на ощупь. Затем мальчик встал и спокойно надел Корону клинков на свою светловолосую голову.

Флорестан невольно отвернулся. Ему не хотелось видеть повторение шаманского колдовства Проргола. Однако ничего подобного не произошло. Аэций стоял, как ни в чём не бывало в волшебной короне. И тут из тысяч глоток вылетел вопль восторга. Принца снова вознесли на щитах высоко над толпой, чтобы каждый, как бы далеко он не стоял, мог увидеть своего нового императора.

Дворцовую площадь сотрясалась от криков:

— Да здравствует император Аэций!

КОНЕЦ.

30.04.2011 г.