Порт Рии по праву считался крупнейшим на берегах Собственного моря. Доки, пирсы и склады протянулись больше, чем на милю, это если не считать таверн, легальных и нелегальных игорных домов, а также борделей разного пошиба, на которые власти давно смотрели сквозь пальцы. Потому что попытки искоренить эти гнезда порока и рассадники срамных болезней давали результата не больше, чем попытка переловить руками всех мух возле кучи отбросов. Одним словом, порт и доки пользовались в столице весьма дурной славой, особенно в ночное время. Но сейчас, ранним утром, здесь было тихо и безлюдно. Из-за склада выкатился пьянчуга в лохмотьях, столь засаленных и грязных, что они только с большой натяжкой могли сойти за одежду. Щурясь обоими подбитыми глазами, он попытался разжалобить ранних прохожих. Чувствовалось: он остро нуждается в порции спиртного. Брэк знал о поразительной осведомлённости подобных типов. Редкое дело или хоть сколько-нибудь значительное событие в округе могло проскользнуть мимо его внимания. Поэтому эльф ссудил бедолагу мелочью.

— Не знаешь ли ты, — поинтересовался он у просветлевшего лицом пьяницы, — кто их капитанов сегодня утром направляется в Сциллию?

— Мне бы не знать! — с нотками законной гордости прогудел бродяга, — Лойко Сапсан нынче с приливом отходит. Точняк, он вчерась бочки с вином грузил и мне, старому матросу, чуток подзаработать дал. А все почему? — он неожиданно возвысил голос, но закашлялся надсадным бухающим кашлем, — Лойко — он человек, никогда своих не бросит в беде. И вы — тоже человек, — пьяница одобрительно позвякал пожертвованной мелочью. — Ступайте прямиком к дальнему пирсу. Как увидите самую нарядную и надраенную посудину, знайте: это «Ночная птица» и есть.

Говоривший облизнул губы и шустро затрусил в сторону портовых забегаловок.

— Только какой из пирсов дальний? — проворчал Торки, вертя головой, — тут до ночи плутать можно.

— Идём, — ободрил его Брэк, — спросим кого-нибудь.

И словно по заказу из-за штабелей, посеревших от постоянной сырости ящиков, вывернулся тощий парнишка, невесть почему поднявшийся ни свет ни заря.

— Дяденька, давай потащу сундучок, — плаксиво затянул он, заискивающе глядя в глаза Торки, который щеголял в виде простоватого деревенского парня, — не то надорвёшься, грыжа выскочит.

— Типун тебе на язык, — шикнул на непрошеного доброхота суеверный фавн, — только тронь наши вещи! Враз твою морду украсит парочка симпатичных синяков. Знаю я вас, портовую шваль, в голове нет других мыслей, кроме как стянуть, что плохо лежит.

— Сироту обидными словами обозвать всякий может, — загнусил парнишка, подпустив в голос плаксивой дрожи, — я воровством не промышляю, стараюсь честно свой грошик заработать. Батьку моего море ненасытное схавало, мамка все кашляла, да кашляла, оттого и померла. Остался я бедный один одинёшенек с двумя сестрёнками малыми, неразумными. Хотел от нужды в матросы податься, но не берут из-за моего телесного слабосилия. Вот и приходится случайной работёнкой перебиваться, чтобы самому с голоду не помереть и сеструх худо-бедно поднять.

Видя, что оборванец набирает полную грудь воздуха перед очередной жалостливой тирадой, Брэк махнул рукой и велел проводить их до дальнего пирса.

— Спасибочки, дядечка добрый господин, — радостно заголосил мальчишка, — провожу со всем нашим удовольствием.

— Тогда уж и сундуки бери, — скомандовал Торки, — раз подрядился на работу — работай!

Опасаясь, что наниматели могут вдруг передумать, паренёк шустро, с неожиданной лёгкостью подхватил вещи, и, загребая ногами в разбитых, потерявших всяческий облик башмаках, затрусил в сторону пирсов. Следом двинулся Этан Брэк, а замыкал шествие Торки, не за какие блага не пожелавший расстаться с корзиной, где хранился запас провизии на дорогу. Фавн недовольно качал головой и бормотал себе под нос, что от малолетних преступников в Вечном городе житья не стало.

У дальнего пирса стояли две подводы, груженные тюками с овечьей шерстью. Не проснувшиеся матросы, вяло перебрасываясь ругательствами, перетаскивали серые полотняные мешки на красивую бригантину, бок которой украшала затейливая надпись «Ночная птица», а нос оканчивался деревянной совой. Этих птиц с древних времён почитали на остовах Собственного моря как воплощение богини мудрости. Брэк расплатился с добровольным носильщиком. Тот было сунулся к матросам в надежде ещё немного подзаработать, но его грубо прогнал маленький кругленький боцман. Парнишка сплюнул и с независимым видом отошёл в сторону закусывающих возниц. Там он подобрал оброненную корку и, усевшись на безопасном расстоянии, принялся завтракать с завидным аппетитом.

— Пошевеливайтесь, плешивые дети козлов, — звонко выкрикивал боцман, энергично подкрепляя свои слова хриплыми свистками боцманской дудки, — лентяи, под завязку набитые рыбьим дерьмом!

Матросы, на лицах которых угадывалось долгое и преданное служение Бахусу, двигались не быстро с какой-то отрешённой меланхоличностью. Боцман походил на бородатого мальчишку, который начал стариться прежде, чем превратился в настоящего мужчину. Это наводило на мысль о толике гномьей крови в его жилах.

— Мне нужно поговорить с капитаном, — сказал эльф, улучив момент между вдохновенной руганью и пронзительными свистками.

Коротышка окинул пришельца неприветливым взглядом и сурово спросил:

— По какому поводу вам понадобился капитан?

— Имеется разговор, — ответил Брэк, подкрепив свои слова тем, что откинул элегантный дорожный плащ. Сей жест позволил боцману увидеть расшитый увесистый кошель, прицепленный к поясу эльфа. Эта модная безделушка (из тех, какие знатные дамы охотно презентуют своим любовникам) служила для отвода глаз. Деньги, полученные от Бестии, были надёжно спрятаны.

Вид важного патриция, позвякивающего кошельком с выражением пресыщенности на красивом, чуть тронутом загаром лице, произвёл на маленького боцмана нужное впечатление. Он солидно кивнул, обругал матросов длинно и цветисто и обещал найти капитана. Но последний появился сам.

— Разорви вас гарпии, — заорал он, увидев, какое количество груза продолжает лежать себе на подводах. — Гоблинское семя, шевелитесь. Эдак вы до полудня не перетаскаете треклятую шерсть! Почему бог моря не одолжил мне свой трезубец на сегодняшнее утро? Как жаль, он лишил меня прекрасной возможности превратить вас в гниющие медузьи кишки. На всем побережье не сыщешь отребья, подобного тому, что получает от меня жалование! Клянусь бородой Нептуна, это последний рейс, после которого вам удастся просадить в кабаках мои денежки.

Капитан откинул рукой черные, как смоль, волосы, блеснув перстнями на смуглых пальцах. Выговор и характерный крючковатый нос позволяли безошибочно угадать в нем уроженца островов.

— Могу я осведомиться, куда пролегает курс этого в высшей степени достойного судна? — заговорил Брэк, слегка поклонившись.

Капитан с напускной небрежностью скользнул взглядом по резным дорожным сундучкам, на одном из которых восседал Торки с продуктовой корзиной на коленях, затем он оглядел хорошо одетого мужчину в мягкой дорожной шляпе и оценил ситуацию.

— Я отплываю в Сциллию с приливом, если, конечно, эти медузьи морды закончат погрузку прежде, чем начнётся отлив.

— Не найдётся ли у вас места для двух пассажиров и их скромного багажа?

— В трюме полно места, — капитан сплюнул табачную жвачку, — только навряд ли благородному господину, на вроде вас, пристало спать в гамаке в компании неотёсанных мужланов.

Эльф прекрасно понимал, что за дополнительные деньги ему предложат на «Ночной птице» особые удобства. Его это устраивало. Поставив непременным условием совместное проживание со слугой, место которого оплачивалось особо, Брэк сговорился о цене и тут же заплатил капитану вперёд. Тот отрекомендовался Лойко Сапсаном и широким жестом пригласил на свой корабль пассажиров, немаленькая плата которых привела его в прекрасное расположение духа.

— Не думаю, что на всем побережье Собственного моря удастся сыскать посудину, способную потягаться в скорости бега с моей красавицей, — хвастливо заявил Лойко, провожая Брэка со слугой в каюту, — а все почему? Потому как ладил её фретский мастер. Они испокон веков слыли лучшими корабелами. И ещё, — он выдержал многозначительную паузу, чтобы слушатели по достоинству оценили секрет, который вот-вот услышат, — в шпангоут вделана доска из дуба, что произрастал в Священной роще морских божеств. Доска сия обладает чудодейственными свойствами: она оберегает от нападений разбойников и не даёт сесть на мель, коих в Сибрском заливе великое множество.

Каюта, единственная на «Ночной птице», представляла собой небольшую комнатку с четырьмя койками вдоль стен. Там же размещался стол капитана. Под столом примостился железный короб, хранивший в своей утробе документы и деньги.

— Располагайтесь, — предложил капитан, — кроме меня здесь спит ещё первый помощник. А вот эти два ложа можете занимать по праву.

Откланявшись, он заспешил на палубу, где заканчивалась погрузка. Брэк повесил шляпу и плащ на гвоздь для платья и, прислонив свой дорожный посох к стене, опустился на свою полку. Усталость последних дней и бессонная ночь давали о себе знать. Фавн оставил хозяина отдыхать и пошёл на палубу, чтобы не пропустить отплытие. К его удивлению матросы уже перетаскали всю шерсть в трюм и разворачивали паруса. Капитан, повязав голову алым шёлком, стоял на мостике и величественно отдавал команды. «Ночная птица» качнулась, ловя парусами ветер, и легко стронулась с места, скользя по глади Собственного моря, цвет которого поэты непременно именуют лазурным, без устали восхищаясь его красотой.

Этан Брэк проспал весь день, пользуясь редкой возможностью предаваться ничегонеделанию. Он вставал только чтобы поесть. Капитан сразу заявил, что пассажиры, которых он сам упорно называл гостями, будут столоваться вместе с ним и первым помощником. Торки тоже не терял времени даром. Успев облазить бригантину снизу доверху, общительный фавн перезнакомился с командой «Ночной птицы», основательно пополнив свой запас анекдотов. На ночь они зашли в крохотный порт. Закат угасал на белёных стенах убогих домишек, разбросанных на склонах горы с пологой, ощетинившейся редким лесом, вершиной. Из трюма выгрузили бочки с маслом, а у причала уже дежурили длинноусые крестьяне с телегами фруктов. Лойко Сапсан придирчиво осмотрел товар и велел загружать содержимое последней телеги. Оставшиеся было заспорили, но капитан остался непреклонен.

— Мы что, всю ночь проторчим в этой дыре? — поинтересовался вездесущий фавн, прослушавший лекцию капитана о скоропортящихся грузах, — плыть все время было бы куда быстрее.

— Лойко Сапсан не участвует в глупых гонках, — с достоинством ответил капитан, он просто делает свою работу. Наш курс просчитан до мелочей и многократно пройден. С утра мы продолжим путь. Море, юноша, оно суеты не любит, я бы даже сказал, не прощает.

После ужина эльф немного постоял на палубе, вдыхая прохладный вечерний воздух. Ему казалось, что он выспался на неделю вперёд, и сомкнуть глаза не удастся. Но как только в каюте задули последнюю масляную лампу, он сразу же заснул.

Где-то в середине ночи спокойный отдых обитателей капитанской каюты прервался настойчивым стуком в дверь. Вахтенный требовал капитана. Эльф проснулся мгновенно и лежал неподвижно, напряжённо прислушиваясь к внутреннему чувству опасности, ещё ни разу в жизни не обманувшему его. Лойко, приглушённо ругаясь забористой матросской руганью, накинул на себя кое-какую одежонку и удалился за дверь, где от масляных ламп метались неверные тени. Торки оторвал голову от подушки, осоловело поморгал глазами и тут же упал назад, сморённый непробиваемым сном юности.

— Могу вам предложить лишь место среди матросов, — донёсся из-за двери недовольный голос капитана. Он явно принадлежал к породе людей, которые не бывают покладистыми, когда их будят среди ночи.

— Помилуйте, — возражал ему другой мужской голос, вкрадчивый и низкий, — после того, как я провёл в седле целый день и едва стою на ногах, любезный господин предлагает мне отдохнуть в неудобном гамаке да ещё среди полутора десятков богатырски храпящих молодцов! Нет, попытайтесь придумать что-либо более приемлемое.

— Сожалею, — Лойко откровенно зевал, — оба пассажирских места в каюте закуплены ещё в Рие и оплачены до конечного пункта плавания.

— Какая жалость, вот невезение! — экспрессивно восклицал неизвестный путешественник, — ваша «Ночная птица» была моей последней надеждой. Если я не отплыву утром с вами, мне нипочём не поспеть к началу Большого лошадиного аукциона в Осэне. А торги не станут дожидаться, когда прибудет Осокорь. Разберут самых породистых лошадок, и баста! Для меня сие смерти подобно: разорение, позор. Хоть по миру иди со своим многочисленным потомством.

Мужчина смолк, ожидая реакции капитана. Когда её не последовало, соискатель пассажирского места решил переменить тактику.

— А что вы скажете, если я предложу вам двойную цену против любой, назначенной вами?

Брэк уже знал, что жадность — одна из педалей, которые могли оживить мыслительные процессы в голове Лойко Сапсана. И он оказался прав.

— Попробую уговорить первого помощника уступить вам своё место.

— Отличная мысль, — оживился незнакомец, — я охотно компенсирую вашему человеку причинённые неудобства, он в обиде не будет.

Капитан тут же осуществил задуманное. По невозмутимому виду первого помощника не представлялось возможным определить его отношение к внезапному переселению. Он лишь коротко кивнул, и стал собирать вещи. Лойко Сапсан, которого само упоминание о деньгах, привело в отличное настроение, радушно пригласил в каюту нового пассажира. Свет масляной лампы позволил худо-бедно разглядеть виновника всей этой ночной неразберихи. От энергично вошедшего пахнуло резким запахом конского пота. Он оказался среднего роста, плотный, даже чуточку толстоватый. Когда он сдёрнул с головы шляпу, блеснула обширная лысина. Весь багаж новоявленного пассажира помещался в заплечном мешке. Мужчина лихо зашвырнул его под освободившуюся койку и, увидев, что Этан Брэк не спит, замахал руками:

— Не прерывайте свой благодатный отдых из-за моей скромной персоны. Церемония знакомства подождёт до утра. Спите дальше, добрый господин. Я произведу шуму не больше, чем мышь. Уже ложусь, устал смертельно. Не по возрасту мне такие подвиги. Кабы не дело, нипочём бы не покинул родное Белокозье. Но что делать! Сам выбрал себе профессию, а в нашем деле без пополнения четвероногого контингента никак не обойтись. Все мы заложники того дела, которым занимаемся.

Бормотание нового пассажира становилось все тише и неразборчивее. Эльф так и не понял, какая именно профессия побуждает его к весьма срочным и затратным путешествиям. Громкий храп возвестил о том, что их попутчик погрузился в глубокий здоровый сон.

Этан Брэк перевернулся на другой бок, но уснуть ему не удалось. Вспомнился Антоний. Разум отказывался думать о нём, как о старике. Эльф поворочался, прогоняя непрошенные воспоминания, и задремал под мерный плеск волн.

Утро одарило Брэка тяжёлой головой. Фавн же, напротив, проснулся бодрым, свежим и пребывал в полнейшем восторге от путешествия. Пока эльф брился, он взахлёб рассказывал о выходе бригантины из бухты.

— Капитан лоцмана из местных сразу спровадил, — возбуждённо шептал Торки, косясь на спящего соседа, — так прямо и сказал: мол, он пока умом не рехнулся, чтобы всяким бездельникам за здорово живёшь денежки выкладывать. Он и его матросы фарватер знают не хуже местных, которые норовят любого капитана ободрать как липку.

Этан Брэк взял полотенце.

— А дальше что было! — фавн закатил глаза от восторга, — вахтенный вчера чуток перебрал за картами.

Было ясно, сей прискорбный факт имел место не без участия Торки, числившего среди своих талантов фантастическую невосприимчивость к спиртному.

— Капитан ему командует: «Лево руля!». Он даже не реагирует. Лойко аж красный сделался и давай крыть рулевого почём зря. «Забирай, так тебя и рас так, влево, — орёт, — пока на Задницу русалки не сели». Это так мель в заливе называется. А рулевой гнёт свою линию: мол, до отмели саженей триста будет. Аккурат по фарватеру идём. Капитан от этих слов вообще озверился, дал матросу в зубы и сам встал к штурвалу. При этом ругался так, что у меня ушам жарко сделалось.

— И что мель? — дежурно поинтересовался Брэк.

— Проскочили, хвала богам.

Эльф повернулся, подчиняясь смутному беспокойству, порождённому чужим взглядом в спину. Взгляд этот принадлежал третьему пассажиру капитанской каюты, который усиленно тёр глаза и зевал во весь рот, позволяя окружающим любоваться крупными крепкими зубами.

— Доброго вам утречка и счастливого дня, — радостно возвестил он, — самое время познакомиться. Рекомендуюсь: Осокорь, к вашим услугам, коннозаводчик и владелец бегового цирка из Белокозья.

Мужчина легко спрыгнул с койки и поклонился. Он оказался симпатичным, плотненьким, живым, как ртуть, с блестящей загорелой лысиной.

— Меллорн, — представился эльф, — Этан Брэк Меллорн из Рии. Определённых занятий не имею. Это происходит отчасти из-за моей природной лени, а отчасти виной тому небольшой капиталец, который позволяет мне жить, как заблагорассудится, потакая своим природным склонностям. В данный момент, к примеру, я удовлетворяю свою страсть к путешествиям.

— Счастливчик, — завистливо кивнул новый знакомый, — можете позволить себе делать то, что захочется.

— Не совсем, — отозвался Брэк.

Он предпочитал с самого начала обрисовать рамки легенды, которую выбрал для данного случая.

— Мне предстоит неприятная обязанность проведать престарелого родственника. Я давно не виделся с ним, и не видел бы его и далее, но у всех есть долг перед своей семьёй.

Осокорь сочувственно покачал головой.

— А как прозывается сей достойный юноша, старающийся, чтобы поездка его господина стала ещё приятнее? — внимательный взгляд нового знакомого остановился на Торки.

Фавн придал своему лицу простоватое выражение и ответил ломающимся баском:

— Меня Дурындой кличут.

Эльф от неожиданности закашлялся. Конечно, Торки был большой мастак придумывать себе разные имена, но на этот раз он превзошёл самого себя. Выдумать более глупое прозвище не так просто. Настоящее своё имя фавн скрывал от всех, и даже Брэк не представлял, как его зовут по-настоящему. Для жизни среди людей он выбрал гордое Торквиний, в борделях Рии его знали как гладиатора Максимуса. Но Дурында не лезло ни в какие ворота.

Тем не менее, знакомство состоялось. Весь день прошёл в спокойной расслабленности. Вечером Торки-Дурында не пошёл к своим новым приятелям из команды, а продолжал отираться в каюте. Брэк полагал, что фавн накануне основательно облегчил карманы матросов за игрой в карты, и теперь понимал, что играть с ним больше не сядут.

Осокорь весь день провалялся на койке и не докучал Брэку, хотя тот не раз ловил на себе его взгляды. Это объяснялось тем, что больше интересоваться было положительно нечем.

Увидев у изголовья кровати Брэка роскошный дорожный посох, он спросил:

— Шикарная вещица, однако, ничего не скажешь.

— Да, — кивнул эльф.

— Не сочтёте за дерзость, коли полюбопытствую? — коннозаводчик протянул руку, вопросительно глядя на собеседника.

— Извольте.

Осокорь с осторожностью взял в руки посох, который скорее походил на длинную толстую трость. Полюбовался блеском древесины редкого чёрного бамбука, провёл пальцами по пластинкам серебра и слоновой кости, покрывавшим посох затейливым узором, и восхищённо поцокал языком.

— Хороша штучка, да только бесполезная. Им разве что бродячих собак отгонять.

Брэк презрительно скривил губы:

— При том образе жизни, который я веду, мне как-то не приходится пересекаться с бродячими собаками.

— А у вас в Белокозье, небось, такого не увидишь, — съязвил Торки, польщённый похвалой посоху.

— Понятное дело, откуда в нашей дыре таким модным вещицам взяться! Да и покупать их некому. Вы ведь наверняка целое состояние заплатили.

— Даже не представляю, сколько такой посох может стоить, — лениво протянул эльф, — я получил его в подарок от отца на совершеннолетие.

— Вот это подарок, так подарок, — бормотал Осокорь, вертя посох так и сяк, словно не мог насмотреться.

Лойко Сапсан, чтобы веселее скоротать вечер, выставил корзину леронского вина. Брэк внутренне поморщился: как большинство Меллорнов, он не переносил спиртное. И если по какой-то причине ему приходилось пить, то потом он банально травился, словно поел несвежего. У фавна и Осокоря щедрость капитана вызвала прилив бурного энтузиазма. Брэк пригубил свою кружку только за тем, чтобы избежать ненужных разговоров и настойчивых предложений. Торки, как всегда в подобной ситуации, оттянул все внимание на себя. Он рассказал несколько анекдотов, от которых присутствующие буквально падали со смеху, и предлагал тосты так часто, что очень скоро никто не обращал внимания на непьющего эльфа. Когда опустела добрая половина капитанской корзины, и поток морских побасёнок, жизненных историй и анекдотов стал иссякать, Осокорь порылся в своём мешке и вытащил почти новую колоду карт, любовно обёрнутую кусочком шелка.

— Как насчёт развлечения для настоящих мужиков? — подмигнув, спросил он. — Кинем по маленькой?

— Отчего же по маленькой? — в тон ему ответил капитан, — малые деньги — азарт малый. Все мы здесь люди не нищие, а потому и банк надо организовать стоящий.

— Идёт, — согласился Осокорь, — ведь и вы, господин Меллорн, не откажитесь составить нам компанию?

Брэк подумал, что скучающему столичному жителю не пристало отказываться от обычного дорожного развлечения, поэтому он изобразил на лице улыбку и согласился.

— Вот только кто составит пару господину Меллорну? — обеспокоенно сказал капитан. Он уже определил себе в партнёры Осокоря, партия обещала быть перспективной, и ему очень не хотелось, чтобы она сорвалась. — Первый помощник не в счёт, — вслух рассуждал он, — парень имеет какие-то религиозные взгляды, которые не вяжутся с азартными играми. Боцман — бессовестный шельма, с ним за стол лучше не садиться…

Торки только этого и ждал.

— Ежели вашим милостям не зазорно будет сидеть со мной за одним столом, я бы очень хотел испытать удачу с этими красивенькими кусочками картона.

Фавн обманчиво неуклюжим жестом взял из рук Осокоря карты. При этом две или три выпорхнули из колоды. Парень поднял их и принялся с вниманием рассматривать искусно выполненные рисунки. Осокорь скептически покачал головой.

— Ты, Дурында, хоть представляешь себе, как играют в карты?

— Видал, а то, как же! Когда мой господин в казино ходил, я при нём был, кошель с деньгами держал. Потом ещё в Рие, на скотном рынке. Тогда у меня половина выручки за барашков как-то сама собой проигралась.

Он развёл большими руками со столь искренним недоумением, что все присутствующие невольно улыбнулись.

— Опосля тятенька долго меня уму-разуму учил, лопату о мою спину сломал, в смысле, черенок. И приговаривал при этом: «Не зная броду, не суйся в воду!»

— А ты, выходит, решил отцовский наказ нарушить, — одобрительно спросил капитан, — послать, так сказать, мнение старика куда подальше?

— Ага. В жизни всякое испытать охота. Вдруг во мне талант сокрыт насчёт игорного дела.

— Новичкам и правда нередко везёт, — заметил Осокорь, вполне профессионально тасуя колоду. — Коли у тебя в кармане звенят деньжата, и твой господин не станет возражать, я не вижу причины, отказываться от твоей компании.

— Господин Меллорн, сударь, — заканючил Торки, — дозвольте мне спробовать! Когда ещё выпадет счастье поиграть с благородными господами!

— Я тебе не отец, Дурында, — чуть запнувшись на имени, произнёс Этан Брэк, — коли есть охота просаживать только что полученное жалование, пожалуйста. Ты — вполне взрослый человек, поэтому распоряжаешься и собой, и своими деньгами сам.

Фавн изобразил на лице ликование и подсел к столу. Эльфу никогда раньше не доводилось наблюдать, как Торки обставляет в карты незадачливых простаков. И теперь он с интересом ждал, как будут развиваться события.

Тем временем Осокорь залихватски перетасовал колоду, и партия началась. Торки ёрзал на месте, прикрывал свободной рукой свои карты и придурковато осведомлялся, каков нынче козырь. В тот вечер переменчивая фортуна (эльф подозревал, не без участия фавна) во всей красе показала свой капризный нрав. Пока ставки росли, она явно благоволила к паре Осокорь-капитан. Но когда горка монет на столе стала напоминать дневную выручку процветающей лавки, и капитан «Ночной птицы», поблёскивая глазами, вторично отомкнул свой сундучок, ветреная богиня удачи решила сменить фаворитов.

— Гляньте-ка, — заикаясь, произнёс Торки, выкладывая на стол возле денег четыре карты, которые он с нелепыми ужимками прятал от посторонних глаз. — Четыре императорские короны.

Брэк уже вышел из игры и не без любопытства наблюдал за реакцией партнёров.

— Надо же, — улыбка капитана казалась немного натянутой, — не зря говорят, что дуракам везёт.

Но счастливый Торки, казалось, не слышал обидной фразы. Он ошалело таращился на четыре короны в обрамлении пик, кубков, сердец и кинжалов.

— Даже не представляю, как они все у меня скопились.

— Повезло, парень. Сразу видать, ты — счастливчик. Не удивлюсь, коли ты в рубашке на свет родился.

В замечаниях Лойко Сапсана завистливое раздражение не услышал бы только глухой.

Повезло новичку, вот и славно, — благодушно заметил Осокорь, собирая карты для сдачи, — не кипятись, капитан. Игра есть игра. Продолжим?

— Нет, довольно.

Настроение капитана испортилось окончательно и бесповоротно.

— У меня дела. Пора идти проверять вахтенных. Эти мерзавцы так и норовят завалиться спать. Думают, раз корабль у причала, то и работать можно, спустя рукава.

Он поднялся, с хрустом потянулся и вышел, бросив завистливый взгляд в сторону Торки, который, шевеля губами, пересчитывал выигрыш.

— Выходит, наша замечательная игра расстроилась? — наивно спросил фавн. — Только-только стало везти, и на тебе! А капитан говорил, я — везунчик…

— Ничего, Дурында, — подбодрил его Осокорь, — это не последняя твоя партия. Такие парни, как наш друг капитан, остро переживают свой проигрыш. Смотри и мотай на ус: сегодня тебе повезло, но в другой раз можешь остаться, извини за выражение, без штанов. Не теряй головы и умей остановиться вовремя.

Казалось, проигранные деньги абсолютно не заботили счастливого коннозаводчика.

Торки скрупулёзно разделил деньги и с горделивым смущением отдал половину Брэку. Тот ссыпал свою долю в поясной кошелёк и незаметно дал слуге знак выйти вслед за ним.

На палубе они уселись на канаты подальше от кучки матросов, которые пили пиво, развлекая друг друга байками о русалках и морских чудовищах. Русалки вызывали гораздо больше интереса, особенно вопрос, каким именно образом эти прекрасные и начисто лишённые предрассудков создания одаривают своей любовью немногих избранных счастливчиков.

— Ты не увлекайся, — вполголоса предупредил Брэк, — нам не стоит обращать на себя излишнее внимание.

— А что? Подумаешь, чуточку тряхнул толстосумов.

Фавн вытащил из кармана горсть семечек и принялся невозмутимо плевать прямо на палубу.

— Капитан не обеднеет. А второй, видали, бровью не повёл, потому как сам мухлевал. Заметили, небось: картишки сдаёт не хуже профессионального крупье. Со мной все чисто. Никто, даже вы не видели, когда Дурында передёргивал.

— И все же я напоминаю, мы не на увеселительной прогулке. А ставки в этом деле куда выше, чем за карточным столом. Мне бы очень хотелось, чтобы наши проблемы начались как можно позже.

— Ага.

Со стороны матросов донеслось очередное сногсшибательное предположение о физиологии русалок, и фавн аж подался в их сторону, навострив уши.

— И ещё: будь внимателен, следи, что говоришь о себе и о нас. А лучше всего помалкивай. Не нравится мне что-то этот коннозаводчик. Кучу денег отвалил за место в каюте.

— Подумаешь! — Торки выплюнул целую очередь скорлупок, — можно деньгами швыряться, когда они у тебя есть. Осокорь — мужик состоятельный, не скряга, к тому ж торопится. Он своим лошадиным аукционом все уши прожужжал. Про гонки на лёгких колесницах рассказывал, про тотализатор и все такое. Это, знаете, когда деньги ставят на того, кто быстрее всех к финишу придёт.

— Знаю, и все же он мне не нравится. Чересчур открытый, что ли. Когда смеётся, глаза серьёзные. Будь с ним поосторожнее.

Матросы отозвались дружным смехом на чью-то очередную плоскую шутку.

— Вот где они уединились! — раздался совсем рядом голос Осокоря, который в тёмном плаще был почти неразличим в двух шагах. — А я что-то заскучал. Сижу, думаю, куда это все подевались?

— Я сегодня слегка перебрал, — вялым голосом отозвался Брэк, — решил проветриться.

— С чего бы это, сударь, вас так развезло? Вы ведь и кружки не выпили.

— Здоровье не позволяет.

— Ай, ай, ай, — сочувственно поцокал языком попутчик, подсаживаясь рядом, — не повезло. Такой молодой, а вот на тебе! Никак хворь какая? Жалко, поди, лишаться такой радости, как добрая выпивка. Нам, мужикам, в жизни всего-то удовольствия и отпущено: попойка в хорошей компании да койка под боком у красотки. С этим, надеюсь у вас проблем нет?

— Нет, — отрезал Брэк.

— И то ладно.

Казалось, Осокоря невозможно сбить с оптимистического настроя.

— Ночь-то какая! Чудо, — продолжил он, — но вижу, к беседе вы не расположены. Что ж, не стану навязывать своё общество. Когда от похмелья муторно, дружеская беседа не поможет. Я вот знаю одно замечательное средство. Надо у кока морковкой разжиться, мы вам такой салат соорудим, что всю вашу хворь как рукой снимет. Хотите, я прямо сейчас подсуечусь?

— Не стоит беспокоиться, — слабым голосом отозвался эльф, выдерживая образ больного, перепившего человека, — я уже принял порошок. К утру буду, как новенький.

Но отделаться от услужливого попутчика было не просто.

— Вы уверены, что ваш порошок подействует? — спросил он.

— Знаю точно, средство проверенное. Идём-ка спать, друг мой Дурында, — вставая, проговорил эльф, — сон, как известно, лучший лекарь.

— С вами, аристократами, всегда так, — Осокорь с готовностью подставил плечо, — благородная голубая кровь тоже свои минусы имеет. Не то, что мы — от сошки да деревянной ложки! Вас от глотка хорошего вина эвон как разморило, а мы галлон самогона уговорить можем, и ничего. Правда, парень? У тебя-то хмеля ни в одном глазу.

Торки пробормотал что-то, сомневаясь, как Осокорь умудрился узреть его не окосевшие глаза в кромешной темноте, но эльф незаметно пихнул его в бок, и он заткнулся.

На следующее утро после завтрака, за которым Брэк изображал вялость аппетита, Осокорь вновь вытащил карты и с надеждой взглянул на капитана. Тот перестал дуться, но от игры отказался твёрдо.

— Работа, — коротко пояснил он своё решение, — матросы, что дети. За ними постоянный догляд нужен. У меня тут погрузка, отплытие, коли ветер попутный будет, на ночёвку в Пеленах встанем.

В глубине души Брэк даже обрадовался отказу капитана. Его совсем не радовала перспектива резаться в карты все путешествие. Лицо Торки вытянулось. После облегчения карманов команда «Ночной птицы» знать его не желала, и фавн второй день маялся со скуки.

— Может, нам втроём попробовать? — предложил он, не уверенно глядя на эльфа, — я видал, в деревне мужики играли втроём, а за четвёртого клали карты не глядя.

— Это называется игра с болваном, — подхватил Осокорь, — а ты, я гляжу, парнишка наблюдательный.

— Нет, увольте от болвана, — вздохнул эльф, — хватит с меня и Дурынды, я пас.

Он вытащил книгу и улёгся на свою койку, демонстрируя, что игрой в карты его заинтересовать не удастся. На самом же деле Брэк опасался, что Торки сболтнёт лишнего. Эльф собирался посвятить парня в детали позже, когда они прибудут на место, но и того, что знал фавн сейчас, вполне хватало.

— Научите меня ловко, как вы, с картами обходиться, — заискивающе протянул Торки, — вон они как у вас из руки в руку летают!

— Наука тут не сложная. Тренировка и ловкость пальцев. А больше нет ни что. Давай-ка лучше сыграем, чего без толку карты туда-сюда мотать.

— По маленькой! — с энтузиазмом подхватил Торки, — с таким мастером как вы, сударь, я на серебро играть боюсь. Враз весь мой вчерашний выигрыш в ваших карманах очутится. А плыть еще долго. Он мне, — парень приглушил голос и ткнул узловатым пальцем в сторону отгородившегося книгой Брэка, — в долг нипочём не даст. У него такой принцип.

Последнее слово он выговорил с гордостью малограмотного человека, освоившего сложный и не понятный термин.

— По маленькой, так по маленькой, — согласился Осокорь, — я в твои годы немало часов убил за зелёным столом.

— Почему за зелёным? — очень натурально удивился фавн.

— Потому, Дурында, что в игорных домах столы зелёным сукном покрыты. Ясно?

Коннозаводчик откровенно благоволил к сообразительному деревенскому пареньку и решил понатаскать его в карточной игре. Он раскрывал ему тонкости раздачи карт, заставлял запоминать комбинации и их названия, учил, как поступать в той или иной ситуации. Торки благоговейно внимал, будто слушал оракула, предсказывающего судьбу целой империи. Фавн получал удовольствие от своего спектакля. Он настолько вжился в образ простоватого слуги, что не знай, Брэк его раньше, у него не возникло бы ни малейшего сомнения. Настолько гармоничной и естественной была личность Дурынды даже в мельчайших проявлениях.

Осокорь исподволь, не переходя грани дружеской беседы, расспрашивал его о жизни, детстве, семье.

— Деревня наша, ничего себе, большая, — вдохновенно врал фавн, — и недалече от столицы. Знаете старую дорогу последнего Рекса? Миль тридцать к востоку и будет. Нас в семье семеро. — Торки принялся загибать пальцы, перечисляя обычные крестьянские имена.

— Ладно тебе, — отмахнулся Осокорь, — у меня на имена памяти нет никакой, все равно не запомню. Ты до конца ещё не дошёл, а я уже первые забыл начисто.

— Я самым старшеньким уродился, — продолжил Торки, — знамо дело, тятеньке завсегда помогал. Надо же семейству мало-мальски кормиться: детишек вон сколько, и все кушать хотят.

Брэк усмехнулся за книгой, в голосе Торки отчётливо прозвучали интонации, подслушанные в рассказе портового оборванца, который показывал им дорогу к дальнему пирсу.

— Год недородный тогда выдался, малышка Лабонька и вообще померла, а ей всего лишь два годика и сравнялось…

Хотя Торки сидел к нему спиной, эльф был готов поклясться, что в больших карих глазах парня блеснули слезы.

— Тем летом зной да солнце всю траву под корень спалили. Овцы худющие ходили, смотреть жалко. Сена почти не накосили, пшеница не уродилась…

Торки с чувством продолжал перечислять воображаемые напасти.

— Вот тятенька и говорит мне: «Ступай, Дурында, в город, в люди. Там на кусок хлеба всегда заработаешь, а будут милостивы бессмертные боги, ещё и нам, горемычным, поможешь». Тогда я и пошёл в Рию. Хорошо повстречал там господина Меллорна, а то в столице всяческого жулья предостаточно. Да что жулье! Меня батяня строго предупредил: «Не зевай, сынок, гляди в оба. В городе враз в преступную шайку втянут».

— И что дальше?

— Служу господину Меллорну, живу в большом доме на холме. Родичам, само собой, копеечку посылаю. Судьба моя, не побоюсь этого слова, замечательно устроилась. Хозяина такого любому пожелаю.

— А хозяйка? — Осокорь бросил взгляд на Брэка, — тоже добрая?

— Какая хозяйка? — не понял фавн, — ах, вы об этом! Нет, господин Меллорн не женат ещё. Нам и так не плохо, друзей полно, гости постоянно приходят. Вот взять хотя бы сенатора…

— Дурында, подал голос эльф, чтобы предотвратить совершенно лишнее упоминание конкретных имён, — принеси-ка мне попить. В горле совсем пересохло, духота.

Торки положил на стол карты и отправился за водой.

— Приятный парень, — похвалил его Осокорь, — услужливый и покладистый.

— Не плохой, — согласился Брэк с аристократической небрежностью, — не вздумайте нахваливать его в глаза, загордиться. А слуга с самомнением мне не к чему.

— Уволите, я возьму, — хохотнул коневод.

Когда фавн подавал Брэку воду, тот прошептал:

— Прикуси язык, не к чему болтать о нашей жизни в Рие, особенно о том, кто у нас бывает.

Торки кивнул.

На этом располагающая к откровенности беседа бесповоротно оборвалась, и игра прерывалась только прибаутками.

— Как вам понравится этот поднос с пятью кубками? — вопрошал Осокорь, хлопая на стол очередную карту.

— А наш рыцарь козырных нынче кинжалов выпьет их и не подавиться, — в тон ему отозвался Торки, выуживая из кипы глянцевых картинок нужную.

И так продолжалось без конца. Через некоторое время Этан Брэк почувствовал, что скоро взвоет от всех этих рыцарей, дам, корон, кубков и сердец. Необходимо было сменить обстановку и проветриться. Он бросил взгляд на играющих. Те повысили ставки, и всё их внимание сосредоточилось на игре. Брэк вышел на палубу.

Торки наслаждался своим притворством и ликовал в душе, видя, как Осокорь обманывается каждым его словом и жестом. Не то, чтобы фавн нуждался в деньгах или страдал пороком скупости. Ему просто нравилось жульничать из чистого спортивного интереса, оттачивая до совершенства ловкость пальцев и высокое искусство блефа.

— Наверняка твой хозяин частенько берет тебя с собой? — как бы невзначай поинтересовался Осокорь, раздавая карты.

— Не то, чтобы очень уж часто, но случается.

Фавн оценил козыри в своей руке и притворно вздохнул.

— Но вот морем плыву впервые. Здорово. Ни тебе пыли, ни жары. Красота. Особливо лестно, что хозяин меня вместе с собой поселил.

— Повезло, что и говорить, — поддакнул коневод, — а то сидел бы в Рие, маясь от безделья и зноя. Я что-то запамятовал, дело у вас серьёзное?

— Какое там серьёзное! Мой господин отродясь серьёзными делами не занимается, говорит у него от серьёзности мигрень делается. Живёт по собственной прихоти. — Торки прикидывал, как ему сподручнее подменить козырной дамой захудалую троечку сердец.

— Антоний-травник, давний приятель господина, прихворнул. Просил за внучком приглядеть, пока он не поправиться или того, не помрёт. Сперва хозяин хотел меня дома оставить, но опосля передумал: надо же кому-то за сорванцом приглядеть в дороге.

— Да, — протянул Осокорь, — мальчишка, поди, маленький. С ним холостому и бездетному трудновато будет. — В его голосе звучало полное понимание проблемы. — Вот ты, Дурында, — другое дело! Братья, сестры, они всему выучат: и нос подтереть, и, извини, задницу.

— Ну, до этого дело не дойдёт, — рассмеялся Торки, — мальцу лет четырнадцать, а то и пятнадцать.

— Это другое дело, — согласился коневод. — А родители отчего не хотят забрать пацанёнка?

— Про его отца с матерью мне ничего не известно, врать не стану. Померли, скорее всего.

— Да, войны плодят сирот, — кивал Осокорь, — а наш покойный император только и делал, что воевал. И далеко вам ещё ехать?

— Точно не скажу. Пока до Осэны, а там вроде недалече, к какому-то озеру. У меня, глядите, все карты по старшинству собрались. Чудо, как есть, чудо!

— И совсем не чудо, а комбинация «Королевский шлем». Очень редко выпадает.

Осокорь одобрительно похлопал ученика по плечу.

— Способный ты и везучий.

— Стараемся, — заулыбался фавн.

***

Погода стояла, как по заказу. Попутный ветер ещё до заката пригнал «Ночную птицу» в Пеленский порт. Капитан расщедрился и отпустил команду на берег. Осокорь тоже засобирался.

— Засиделся я в четырёх стенах, — жаловался он, старательно раскладывая остатки волос на лысине. — Хочу на волю, к людям. Сказывают, тут, в Пеленах, самые высококлассные бордели на побережье. Вы как, не желаете составить мне компанию? Я лично от вынужденного воздержания скоро на мужиков бросаться начну. — Осокорь хохотнул, показывая, что последнее утверждение является не более, чем остроумной шуткой.

— Нет, благодарю. Я не являюсь поклонником продажной любви. — Нахмурил брови Брэк.

— Конечно, — заметил Осокорь не без зависти, — если бы у меня была такая внешность, мне бы тоже не приходилось общаться со шлюхами. А так, увы! Не больно-то много желающих задарма полюбить лысоватого, толстенького владельца ипподрома. Может, все-таки передумаете? Ведь как хорошо: посидим в ресторанчике, отужинаем по-людски. Не знаю, как вы, а у меня от стряпни здешнего кока все нутро ноет. Капитан, кстати, тоже идёт.

Оживившийся Торки бросал на хозяина умоляющие взгляды.

— Как хочется пойти, — мечтательно протянул он.

— И то дело, — Осокорь завершил свой туалет шляпой, на которой красовалась пряжка в виде стилизованной лошадиной головы. — Собирайся, парень. Самое время приобщиться к настоящим мужским радостям.

Фавн подхватился было, но эльф строго осадил его:

— Нет, Дурында. Сегодня вечером ты мне нужен. Господин Осокорь не заскучает и без твоего общества. А вы, сударь, стыдитесь. С чего это вам вздумалось сбивать моего слугу с пути добродетели? Не дорос он ещё до услуг жриц любви.

По конопатому лицу парня разлился румянец обиды.

— И даже не пытайся меня переубедить. Тем более, что свой выходной на этой неделе ты уже израсходовал.

Эльф категорически не собирался отпускать фавна в безнадзорное шатание по незнакомому городу, да ещё в компании Осокоря. Торки питал слабость к противоположному полу, присущую всем мужеским особям его расы. И только его способность менять облик уберегала парня от неприятностей с ревнивыми мужьями. Но здесь — не Рия, где у Торки полно друзей и собутыльников. Эльфу будет гораздо спокойнее, если парень проведёт эту ночь на корабле.

Торки пробурчал что-то и отбыл на палубу дышать свежим воздухом. Весь его вид говорил, что придирки хозяина не лезут порой ни в какие ворота.

— Зря вы так, — с мягким укором заметил Осокорь, — Дурында — вполне взрослый, ему тоже расслабиться не грешно. Я бы за ним приглядел и назад доставил в лучшем виде. Добродетель, её ведь не запретами воспитывать надо.

— Позвольте мне самому решать, как и в чём воспитывать собственного слугу, — с типично эльфийской надменностью изрёк Брэк. — Ваши советы здесь совершенно не уместны.

— Все, замолкаю. Прощения просим, коли разобидел вас чем, — этот Осокорь оказался на редкость покладистым человеком. — Я ведь хотел попросту, по-соседски, чтобы всем лучше было.

Эльф чуть кивнул и, накинув плащ, вышел из каюты. Почему-то добросердечная открытость коневода начинала действовать на нервы.

Торки обосновался на корме с солидным кувшином пива, которым ссудил его кок, сочувствуя несправедливым гонениям со стороны господина, явно имеющего склонность к самодурству. При виде Брэка фавн дёрнул плечом и отвернулся, демонстративно созерцая загорающиеся в ранних сумерках огни Пелен. Ветер доносил оттуда звуки нестройной музыки и веселья. Он дулся. Эльф встал рядом, облокотясь на поручни.

— Иногда я не могу отделаться от мысли, что совершил серьёзную ошибку, взяв тебя с собой.

— Ага, это все из-за моего организма, — фавн сделал шумный глоток, — из-за того, что для меня не все радости жизни заключены в книгах, и я хочу немного поразвлечься. Вы тоже считаете меня неполноценным: ведь я — похотливый козлоногий сатир!

— Я никогда так не считал.

— Считали! — Торки говорил довольно громко с отчётливой обидой в голосе. — Я вижу, как вы всякий раз морщитесь, когда я становлюсь Максимусом. Говорите, что я — ваш друг, но с друзьями так не поступают.

— Дело вовсе не в твоих инстинктах, — мягко сказал Брэк, стараясь уменьшить накал ситуации, — а в том, что я не хочу, чтобы ты долго был с Осокорем.

— Вот хоть убейте, не пойму, почему вы так взъелись на этого милейшего парня!

— Да я и сам не пойму, — пожал плечами эльф, — вроде, как ты выразился, милейший парень, а мне почему-то неспокойно.

— Все от нервов, плохой работы желудка и хвалёного эльфьего воздержания, — ядовито вставил фавн.

— Ты неисправим, — рассмеялся Брэк.

Торки прикончил пиво, и его настроение намного улучшилось.

— Я мог бы сходить на берег в образе матроса, — неуверенно предложил он. — Никто меня не узнает. Найду Осокоря, хорошенько подпою его на его же денежки, порасспрашиваю о том, о сём. Выясню, заслуживает он или нет вашего беспокойства.

Этан Брэк прекрасно понимал, что последнее предложение — не более чем уловка, чтобы все-таки улизнуть на берег. Там фавн пропьянствует и покуролесит всю ночь, а на утро заявит, что судьба развела их с попутчиком по разным борделям. Поэтому сей хитроумный план он сразу отмёл.

— Скажи-ка лучше, о чем вы говорили с Осокорем во время вашей затянувшейся партии в карты?

— О картах и говорили, — коротко ответил Торки, давая понять, что его друг и хозяин нанёс ему вторую незаслуженную обиду за сегодняшний вечер, — и вообще о жизни.

— Он задавал какие-нибудь конкретные вопросы, называл имена, упоминал общих знакомых?

— Шутите! Откуда у коневода из провинциальной дыры с названием Белокозье общие знакомые с нами! Конечно, нет. Все его вопросы были простой вежливостью партнёра за карточным столом. А ваша персона его вообще не интересовала, спросил только, есть ли у вас жена. Вы, господин Меллорн, в последнее время стали вообще невыносимо подозрительны.

— Я таким был всегда. Много раз моя подозрительность спасала мне жизнь. Чем собираешься заняться?

— Раз уж не выгорело этой ночью слинять с проклятого корабля, пойду, поклянчу у кока ещё пива. Дважды обиженный заслуживает, по меньшей мере, два кувшина пива.

— И главное, Торки, не говори ничего о том, куда мы едем и зачем. Говори, что едем просто в гости. Ни капитану, ни, тем более, нашему словоохотливому попутчику знать о нашем деле незачем.

Торки хотел было сказать, что Осокорь уже в курсе, но решил не расстраивать по пустякам слишком подозрительного друга. Подумаешь, великое дело: знает содержатель ипподрома в, чёрт её помнит, какой глуши о больном травнике и его внуке-сироте. Услышал, да позабыл утром. У Осокоря будто других дел нет, как держать в голове проблемы случайных попутчиков. Конечно, теперь, когда господин Брэк приказал, болтливый рот Торки окажется на замке, это уж вы будьте покойны. И волноваться тут совершенно не о чем. У Осокоря память — что твоё решето. Недаром про родную деревню Дурынды и его родственников он раза три переспрашивал. Ясное дело, перезабыл все начисто.

Утром их разбудили возбуждённые голоса капитана и его спутника, вернувшихся с ночной пирушки. Торки внял увещеваниям эльфа и похвально краснел, когда переполненные впечатлениями минувшей ночи гуляки отпускали наиболее фривольные шуточки.