Глубокий сон, в который Осокорь провалился, как только его голова коснулась подушки, был прерван. Кто-то энергично тряс его за плечо.

— Просыпайтесь, экселенц, — басил Петрокл, — солдаты прибыли.

Осокорь вскочил, словно подброшенный пружиной, зажмурился от света лампы.

— С результатом?

— Да как вам сказать…

— Как есть, так и говори.

— Осмелюсь доложить, — рапортовал Петрокл, как всегда голосом несколько более громким, чем требовалось. Возможно, начальник городской стражи был глуховат, но скорее всего, причина крылась в многолетней привычке беззастенчиво орать на своих подчинённых, — никак нет! Отряд возвернулся с отрицательным результатом.

— Перестаньте орать и подите вон, — рявкнул Осокорь, добавив забористое ругательство.

Дисциплинированный начальник городской стражи не замедлил выполнить приказ. При этом он унёс лампу и тщательно затворил дверь, ни мало не озаботившись тем, что оставляет столичного гостя в полной и непроглядной темноте. Предусмотрительный Медузий задул все свечи, чтобы ничто не тревожило сон высокого гостя.

Осокорю ощупью удалось нашарить только один сапог, к тому же он несколько раз натыкался на мебель. Наконец, дверь была открыта, и легат, щурясь от яркого света, сказал:

— Дайте мне лампу. Пока я буду одеваться, — он скосил взгляд на необутую левую ногу, — пригласите ко мне старшего группы для доклада. Да глядите, чтоб смышлёный был.

— Обижаете, — как то не к месту возразил Петрокл, — я и сам доложиться могу. Не по субординации рядовому перед легатом отчитываться.

— Идите вы к воронам вместе со своей субординацией!

От непроходимой тупости начальника городской стражи начинало сводить скулы.

Возвратившись с секретное гнёздышко Медузия, Осокорь без труда нашёл при свете лампы сапог, плеснул в лицо воды из серебряного рукомойника и накинул куртку.

Когда столичный порученец возвратился в кабинет, там уже с ноги на ногу переминалось несколько молодцов в форме. Видимо, задача выбора среди них самого сообразительного показалась Петроклу не по силам, и он прислал всех четверых. Осокорь уселся за стол и потребовал:

— Рассказывайте, орлы.

— А что рассказывать, — пожал широкими плечами парень, явно старший в группе. Я уже всё обсказал господину Петроклу.

— Молчать! — неожиданно гаркнул Петрокл так, что зазвенели кубки на позолоченном подносе. — Молчать! Трое суток ареста за непочтительное обращение к господину легату и нарушение субординации! В карцер на хлеб и воду клопов откармливать!

— Виноват, господин начальник городской стражи, — вытянулся в струнку парень, — виноват, экселенц, готов понести заслуженное наказание!

— Хватит! — хлопнул ладонью по столу Осокорь, которому устроенный Петроклом спектакль уже порядком надоел, — замолчите все. Вопросы и приказы с данного момента отдаю я. Итак, — продолжил он после короткой паузы, — я жду детального отчёта о вашем рейде. И вольно, солдат.

Солдат согласно уставу перенёс тяжесть тела на правую ногу, левую отставил в сторону и заложил одну руку за спину.

— В населённый пункт Камышовый плёс наш отряд прибыл ещё до полудня. Однако оказалось, что Антоний-травник проживает не самой деревне, а в трёх милях, у озера.

Сначала парень рассказывал с короткой отрывистостью, которая, по его мнению, должна была соответствовать военному докладу. Но постепенно под доброжелательным взглядом мягких карих глаз человека, так мало походившего на легата, он почувствовал себя гораздо увереннее, расковался, и его рассказ обрёл живость.

Перед мысленным взором Осокоря раскинулось величественное озеро, пыльная дорога вывела к аккуратному беленькому домику среди абрикосовых деревьев. Навстречу прибывшим поспешил благообразный старик, который доброжелательно поинтересовался, чего желают господа военные.

— Да десятник наш почти что и не бил его, — понурился парень, когда очередь дошла до самого неприятного. — Уж больно дед упрямый попался. Мы ему: «Где твой внук? И когда он до хаты воротится»? А он заладил, не хуже попугая на ярмарке: «Нету у меня никакого внука, господа хорошие, да и не было никогда. Один бобылём живу, аки перст». Раньше, говорит, жил с ним малец один. Только не внук он вовсе, а так сирота-приблуда без роду, без племени, им — травником, на сельской дороге подобранная. Коль сей недостойный отрок является объектом интереса господ офицеров, так он помер. Прямо так нам в глаза, гад, и заявляет: «Без малого полгода, как схоронил душу безгрешную». Ещё могилу рвался показать. Такой вопиющей наглости Ароний, десятник, натурально, стерпеть не смог. Врал старикан. Врал прямо в глаза. Кабы добрые люди в деревне нам не сказали, что не далее, как утром травников малец был жив и здоров, дурацкое вранье могло ещё сойти с рук, а тут десятник аж взбеленился и съездил по нахальной лживой роже. Легонько так, чтобы память, значит, освежилась, и чтоб уяснил себе старик, что не с теми задумал шутки шутить. Так ведь нет! Антоний этот только лыбился разбитыми губами и твердил своё: «Нету мальчишки, и не будет, хоть год тут сидите». Сам тем временем на окошко зырк. Я сразу туда. Думаю, неспроста это, не иначе малой ворочается. Шляпу старую сдвинул, глянул влево, вправо. Никого. Тишина и пустота. Одни наши лошади возле забора от жары маются. Когда я обернулся, десятник с дедом уже полную экзекуцию проводил, со знанием дела. Вдруг старик как то захрипел, задёргался, бух со стула и замер.

«Подымайся, мерзавец, — гаркнул Ароний, — нето за своё глупое притворство поломанными рёбрами заплатишь! Мои ребятки так над тобой сапогами поработают, враз вспомнишь всё, даже чего не знал, да ещё просить станешь, чтоб внимательно выслушали». А старикан лежит себе с блаженным выражением на харе, будто не имеет к происходящему ни малейшего отношения. Десятник краской налился и орёт: «Поставьте на ноги эту падаль, мать вашу»… — парень запнулся, стесняясь повторять в присутствии важного чина грубые ругательства, посредством которых его командир побуждал подчинённых к активным действиям. — Мы наклонились, а травник и взаправду того, помер. Наш десятник обратно в ор: «Какого и разэтакого вы меня не остановили, коли видели, что дедок такой хлипкий попался»! понятное дело, шибко огорчился человек, даже новенькому по уху съездил для душевной разрядки.

— И что было дальше? — осведомился Осокорь спокойно и вежливо. Только почему то все присутствующие, включая недалёкого Петрокла, поняли, что легат взбешён.

— Мы покойника в одеяло завернули и вон вынесли, — чуть запинаясь, отрапортовал солдат. — Десятник в хате засаду устроил. По уму рассудить, травников пацанёнок никуда деться не мог. Рано или поздно проголодается и домой придёт. Голод, он, знаете ли, даже дикого зверя из логова выгоняет, а тут, поди, не зверь — мальчишка.

Осокорю с каждой фразой становилось всё очевиднее, что операция в Камышовом плёсе была бездарно провалена. Они прождали до заката. Стало ясно, что доставить подозреваемого в Осэну к назначенному сроку не получится, и Ароний-десятник решил так:

— Я с новеньким покараулю до утра. Авось объявится. Загулялся, поди. Оно и понятно, дело молодое: он, может, с девчатами хороводится или на озере рыбачит. — Потом помолчал и добавил, — с одного взгляда видать, рыба тут сама на крючок просится.

Осокорь прекрасно понимал, что Ароний просто оттягивал неприятную минуту доклада о проваленном задании, надеясь запоздалой поимкой мальчика хоть как-то исправить положение.

— Итак, господа, — снова заговорил легат, когда парень добрался-таки до конца своего повествования, — подведём наши с вами отнюдь не утешительные итоги. Смерть травника — это не просто оплошность и не грубый просчёт, это — самый что ни на есть настоящий провал. Запомните, господа, крепко запомните: тем, кто не имеет специальной подготовки в области применения средств устрашения, не следует грешить инициативой. Пытки, господа, дело тонкое, а вы ногами… Ну, ладно. Что там у нас остаётся? — он обвёл взглядом потупившихся солдат, — а остаётся нам одно: исправлять допущенные ошибки. Назовите своё имя.

Требование относилось к парню, который докладывал о рейде. Осокорю он понравился: сдержанный, явно не глупый, глаз не спящий. Всё равно без помощника в здешнем бардаке не обойтись. Тогда почему не этот?

— Лергий, — щёлкнул каблуками темноволосый, — старшина подразделения уличного патрулирования.

— Этого молодца я у вас забираю, Петрокл, — заявил Осокорь, — и даже не думайте мне возражать, уличные патрули отлично справятся и без него. Теперь вы, Лергий, слушаете только меня и передо мной вы обязаны отчитываться. Подготовьте лошадей, мы немедленно выезжаем на место событий. Что касается вас, — легат повернулся к Петроклу, — снарядите со мной человек двадцать. А пока я езжу, отправьте людей по постоялым дворам, гостиницам и трактирам, в которых сдаются комнаты. Ищем эльфа по имени Меллорн и его слугу Дурынду.

Петрокл не сдержал смешка, но осёкся, когда мужчина за столом поднял глаза от пергамента, на котором размашисто перечислял приметы подозреваемых.

— Начните с «Жемчужины императора», а затем продвигайтесь к окраинам, по спирали расширяя зону поиска. Надеюсь, вы не нуждаетесь в уроках по обнаружению и слежке?

— Никак нет! — не жалея лёгких рявкнул Петрокл.

— Вот и славно, — легат протянул пергамент, — это должно помочь в случае, если мои знакомцы вздумают прятаться под вымышленными именами. Когда найдёте их, не пытайтесь своевольничать, никаких допросов с рукоприкладством. Следить и только. Хоть центурию берите, но глаз с Меллорна не спускать.

— Осмелюсь господину легату ещё одну вещь предложить, — Петрокл прочёл описание и чесал щеку, с отрастающей за сутки щетиной.

— Что за вещь?

— Надо дать ваше описание страже у ворот, чтобы подозреваемые не могли покинуть город.

Осокорь на мгновение задумался и одобрил инициативу.

***

В езде верхом ночью приятного мало. Но легату Марину Туллию, предпочитавшему, чтобы его звали просто Осокорем, было не до неудобств. Он снова и снова прокручивал в голове рассказ Лергия и получал множество вопросов, которые пока оставались без ответов. Хотя поведение травника, его неприкрытая ложь и стремление выгородить мальчика даже ценой собственной жизни, говорили за то, что Осокорь не ошибся: тот старик, тот. Значит, и мальчик тот самый.

— Вон там, — указал рукой Лергий на узкий перешеек, — видите домик, это наши сидят. Только почему-то свет потушили. Или заснули, или для конспирации.

Чувствовалось, парень хотел выгородить своих, заснувших на посту. Но почему-то эта темнота встревожила Осокоря.

На короткий трёхкратный стук и предупредительное «свои» никто не отозвался. Легат резко распахнул дверь. То, что он увидел внутри в бледном свете разгорающегося утра, ему очень не понравилось. Десятник Ароний и новобранец, имя которого Осокорь так и не узнал, были убиты. Причём убиты слишком быстро. Старший даже не успел обнажить оружие и встать со стула. Второй встать, конечно, успел, но противник не позволил сделать ему и шага. Мысль о том, что побоище мог учинить пятнадцатилетний подросток, заставший по возвращению домой двоих чужих дядек, не могла не вызвать невесёлой усмешки на лице легата.

— Всем стоять на месте, — бросил он, видя как солдаты толпятся в дверях, напирают сзади, вытягивая шеи, пытаются получше рассмотреть, что произошло в доме. — Не входите, иначе затопчите все следы.

Сам Осокорь подошёл к убитым и потрогал их. Почти остыли, значит прошло часа четыре, а то и больше, погода больно тёплая.

— Уйдите все, кроме Лергия.

— Осмелюсь доложить, экселенц, — обратился парень, когда была зажжена лампа, и в доме стало светлее, — на ложе лежит травник. Ума не приложу, откуда он тут взялся. Мы ж его за дом снесли.

— Вижу, вижу, — негромко ответил Осокорь, вытирая полотенцем руки после осмотра ран. — Третьего мертвяка я сразу заприметил. Погоди, брат ты мой Лергий, вот осмотрю следы на полу, глядишь, смогу раскрыть секрет, кто приволок травника в дом.

Легат присел на корточки и принялся внимательно изучать грязный пол.

— Подойди сюда, — сказал он помощнику, обнаружив нечто, заслуживающее внимания. — Смотри, отчётливый отпечаток подошвы. Это — чужак. Сапоги солдат подбиты толстой кожей с железными набойками на каблуках и носках. Хозяин дома хаживал в сандалиях. Значит, и он оставить интересующий нас след никак не мог. Взгляни, подошва узкая и мягкая, такие сапоги по карману не всякому. Владелец сей дорогостоящей обувки высок ростом, — Осокорь пальцами измерил на полу какое-то расстояние, — повыше меня ладони на полторы будет.

— Прямо чудо какое-то, — восхитился Лергий, — видал я, как гадатели по линиям руки или по бобам о человеке сказывали, но чтоб вот так, по невнятному следу сапога…

— Ничего похожего на чудо, тем паче — гадание. Одна только наука и, естественно, опыт. Следы способны поведать знающему человеку гораздо больше, чем ты думаешь. Главное смотреть внимательно и ничего не пропустить.

Легат продолжал ползать по полу.

— А вот и напарник нашему незнакомцу сыскался.

Лергий сколь ни старался, не мог углядеть ничего выдающегося. Перед ним были лишь доски, обыкновенные доски пола, некогда выскобленные, а сейчас грязные, как это бывает, если входящие в дом не снимают обуви.

— Напарник будет потяжелее и пониже. Да и ботиночки он носит попроще. Итак, — Осокорь разогнулся и крякнул, потирая поясницу. — Можно подытожить то, что нам дал осмотр пола. Непрошенных гостей было двое. Узкостопый явился первым и играючи отправил обоих твоих коллег в Страну вечной тени.

— Не могу понять, — помощник Осокоря с любопытством склонился над трупом десятника, — как ему удалось их так положить. Ладно новенький — пацан не опытный, который, как говориться, полевой каши ещё не пробовал. Но Ароний! Он воевал, я это точно знаю. Он всех в нашем подразделении извёл своим боевым прошлым. Чуть что — в крик: мы, мол, ещё за подолы мамкины цеплялись, да пальцы сосали, когда он врагов империи на куски рубил. А тут даже меч достать не успел, хоть и сидел как полагается: лицом к двери. Но еще более странно, что крови нет вовсе. Я видал, как человека по горлу полоснули. Там целая лужа натекла, а здесь даже нескольких капель и то нет.

— Да, — согласился Осокорь, — я на раны сразу внимание обратил, доводилось мне с подобным встречаться. Крови же нет, поскольку оружие было магическим. Ну, а то, что владел им мастер, даже тебе понятно. В Северную войну эльфы иногда баловались волшебными клинками. А уж в последнюю, с некромантами, подобных ран я видел достаточно.

— Откуда у нас, в Сциллии, эльфам взяться, да ещё с заговорёнными клинками, не говоря уж о некромантах? — искренне удивился Лергий. — Двадцать лет на свете живу, а ни одного эльфа не видал. Эльфы живут на севере, за Собственным морем, говорят там сосны до неба, а полгода ночь и холод такой, что у непривычного человека уши и нос замерзают и отваливаются. К нам сюда они даже во время войны не добирались. Да и что им в нашей жаре делать? А некромантов вообще наш покойный император всех до одного перебил.

— Насчёт некромантов, это ты поторопился, хотя они и правда очень далеко отсюда. Однако ж, мне доподлинно известно, что один эльф только вчера прибыл в Осэну. И, кстати сказать, он носит как раз дорогие сапоги с зауженными носами. Только вот оружия при нем не было, это я точно знаю. Ни волшебного, ни обыкновенного, я проверил. Полагаю, этих двух совпадений будет достаточно? Никогда не преувеличивай случайность, Лергий, — назидательно произнёс Осокорь, — потому, что только дураки списывают всё, что угодно на его величество случай. Высокий эльф с узкими ступнями сходит с борта «Ночной птицы», а тут мы обнаруживаем соответствующие следы и двоих убитых в соответствующей манере. По-моему есть все основания предположить, что мы имеем дело с одним и тем же эльфом.

— Какая жалость, что следы не могут называть того, кто их оставил.

— Это имя я в состоянии назвать и сам, — сказал Осокорь, продолжая осматривать комнату. — Его зовут Меллорн, Этан Брэк Меллорн. Если, конечно, имя настоящее. Но вот с его спутником сложнее будет. Вчера вечером, когда я попрощался с господином Меллорном, его сопровождал совсем не тот, кто помогал переносить травника в дом.

— А вы не ошибаетесь, экселенц? Вы ведь одни только следы видели.

— Ширина шага зависит от роста, — пояснил легат, — вчера эльфа сопровождал дылда в сапогах, естественно, не таких дорогих и модных, как у хозяина, но вполне добротных и не заношенных. Здесь даже начинающий следопыт определит, что наследил плотный крепыш приблизительно моего роста, и наследил башмаками.

— Ваш эльф мог просто переобуть напарника или нанять нового слугу. В Осэне это раз плюнуть.

— Не думаю, — покачал головой легат, — стал бы ты с собой везти человека из столицы, чтобы поменять на другого в первый же вечер?

— Агентура, экселенц, — не сдавался Лергий, — кому, как не вам знать, что у врагов везде сети шпионов. В Осэне вашего эльфа ждали, снабдили лошадьми и проводника дали, а, может, и кого посерьёзнее. Вместе всё это очень уж на заговор смахивает. Не зря нам Петрокл всё время про бдительность твердит.

Осокорь хмыкнул. Он уже составил себе представление об умственных способностях начальника городской стражи.

— Любопытный закуток, — он отодвинул полосатую домотканую занавеску, какими нередко в крестьянских избах перегораживают помещения, — что там?

— Ничего особенного, — ответил помощник, — всякий хлам: старая одёжа, ведра, садовый инструмент и ещё трава сушёная. Одним словом — чулан, господин легат.

В лицо Осокорю дохнул не лишённый приятности пряный аромат. И немудрено, на специально протянутых верёвках сушились травы, десятки пучков разных трав. Полумрак позволял разглядеть полки с припасами, стены подпирали мотыги и грабли, на колышках висело разное тряпье. Для завершения картины стоило прибавить к этому целое море не поддающейся никакому описанию рухляди, выбросить которую у стариков обычно не поднимается рука.

— Тут пехотинец с пикой пропадёт, — заметил легат, оглядывая всё это жалкое изобилие.

Даже самому себе он не смог бы ответить, что он рассчитывает найти здесь. Его вела интуиция, а своей интуиции Осокорь привык доверять. И было ещё кое-что: во-первых, сандалии в сенях на два пальца больше, чем носил травник. Следовательно, мальчик есть. А во-вторых, весь этот домик с камышовой крышей почему-то казался ненастоящим, напоминающим ящик, в который факир на ярмарке запихивает девку для прилюдного распиливания. Вот и ходил Осокорь взад-вперёд, передвигая разные вещи, только что в горшки на плите нос не сунул. В тронутом случайно кувшинчике звякнули деньги. Легат высыпал содержимое кувшинчика на стол. Оттуда выкатились медные монетки, блеснули серебряными боками несколько сестерциев, а следом, солидно брякнув, вывалился мешочек из тонкой кожи.

— Никогда не думал, что траволечение — такое выгодное ремесло, — криво усмехнулся Осокорь, когда развязал тесёмки кошелька. — Не слабый заработок для деревенского лекаря.

Кучка золотых кругляшей, лежащая на столе, заведомо была больше медной.

— Надо же, — Лергий повертел в руках монетку, — один к одному императорские динарии.

— Именно. Не слишком ли роскошно для стариковской заначки пра черный день? Один, два золотых — ещё куда ни шло, а тут, — легат быстро пересчитал деньги, — целых девяносто шесть монет. Вот ты держал когда-нибудь в руках такую уймищу золота?

— Нет, не доводилось.

— Вот и я тоже не держал, хотя моё жалование составляет без малого сотню в год. Не верится что-то, господин Антоний, что вам удалось накопить сию сумму, откладывая с гонораров за лечение. Ой, как не верится. — Осокорь с сожалением посмотрел на мёртвого хозяина дома. — Идиотом все-таки был ваш десятник, укокошил попусту старикана. Вот извольте теперь по его милости думать да гадать, куда подевался мальчик, и откуда в деревенской лачуге взялось золото в количестве годового жалования легата.

Находка денег будто подстегнула Осокоря. Он с удвоенной энергией принялся рыскать по дому, простукивал стены, отодвигал и опустошал сундуки, вторично сунулся в чуланчик. Там он споткнулся в полутьме о деревянные грабли, чертыхнулся и, чтобы удержаться на ногах, ухватился за верёвку с метёлками сухих трав. И тут произошло нечто неожиданное. Под весом легата верёвка натянулась, и в углу открылась потайная дверь. Собственно, дверью оказался целый кусок стены вместе с полками, припасами и висящей одеждой.

— Э, да здесь настоящий механизм, — произнёс Осокорь, повторив действие и убедившись, что результат не случаен. — Вы дом-то обыскивали?

— Обыскивали, конечно. Десятник лично в сундуках смотрел.

— В сундуках! — передразнил Осокорь, — целых полдома прошляпили. За дверью не то, что мальчишку, целую манипулу спрятать можно. Ну, горе-сыскарь, пошли, глянем, что скрывает от посторонних маленькая тайная дверь в стене.

А скрывала она просторное помещение с окнами, выходящими на озеро. Ох, хитёр был Антоний-травник, хитёр и неподобающе умён для простого сельского целителя. Он таким образом построил свой дом, что добрая его половина никогда не попадала в поле зрения чужих. Задней своей стеной дом примыкал к обрыву, а обильно разросшиеся кусты шиповника и боярышника не давали даже приблизиться к скрытой половине дома. Эти же кусты да любовно обихоженные деревья небольшого сада надёжно прятали тайную часть жилища от глаз всякого, кто приближался к владениям травника по дороге. Противоположный берег озера был слишком далёким, чтобы кто-то мог правильно оценить размеры строения, выкрашенные извёсткой стены которого буквально ослепляли своей белизной на солнце. Да и кому вообще придёт в голову сумасбродная блажь сравнивать размеры чьего-то дома снаружи и изнутри.

Осокорь не без удивления шагнул за порог тайной комнаты. Ставни-жалюзи дарили приятную тень, нисколько не препятствуя при этом влажному прохладному ветерку. Комнатка между тем оказалась прелюбопытной. Возле торцевой стены располагался добротный письменный стол, на котором в рабочем беспорядке лежали пергаменты, раскрытые книги, свитки. Над всем этим возвышались свечи в бронзовых подсвечниках и великолепный прибор для письма с чернильницей в виде драконьей головы. Но куда сильнее Осокоря поразила карта, спокойно висевшая над столом в простенке между окнами. Карты были редкостью и дорого ценились. А такая вот, мастерски выполненная разноцветной тушью на отбеленном пергаменте и вовсе могла стоить, соизмеримо с домом на Патрицианском холме. Даже у Второго консула карта была поскромнее.

А тут вся Лирийскя империя как на ладони: катит аккуратные завитки волн Собственное море, тщательно прорисована береговая линия, крошечные пики гор, голубые ленточки рек. Возле кружков, обозначающих города, вьются флажки с названиями, начертанными затейливой вязью.

— Ого, — проговорил Лергий, — красота какая!

— Вот именно. Вашего десятника стоило зарезать четырежды за то, что он поднял руку на нашего прелюбопытнейшего старикана. Честное слово, — легат быстро проглядывал бумаги на столе, — я почти благодарен господину Меллорну за расправу, мне было бы трудно удержаться и собственноручно не придушить идиота-Арония.

Пергаменты, исписанные хорошо поставленным ученическим почерком, содержали сочинения на разные темы, причём все ошибки были аккуратно выправлены и подчёркнуты. «История Северных войн», «Законодательные основы императорской власти в Лирийской империи», «Деревья, животные и гады Сциллии», — прочёл Осокорь. Прочие бумаги содержали решения задач по начертательной геометрии, сочинения на общефилософские темы и ряды неправильных лирийских глаголов. Легат подумал, что травник очень уж серьёзно относился к обучению своего питомца, слишком серьёзно для сироты без роду и племени, подобранного по его же собственным словам на торной дороге. Он усмехнулся, сравнивая всю эту роскошь с тем, как учился сам. Да, в то время он пергамента в руках не держал. В бесплатной публичной школе все от малышей-первогодков до старшеклассников писали на дощечках, залитых дешёвым дрянным воском постоянно размягчавшимся от жары. Даже детки состоятельных родителей, которым в подражание патрициям специальный раб носил все школьные принадлежности, включая корзинку с завтраком, не спрягали неправильные глаголы на пергаменте. Конечно, пиша по воску, невозможно научиться такому элегантному почерку, какими были исписаны большинство листов на столе. Чертовски любопытно знать, зачем понадобилось учить мальчика староэльфийскому? На столе нашлось немало страниц, исписанных на этом языке.

Да, господин Второй консул, вы, похоже, знаете обо всем этом куда больше, чем говорите, — подумал легат, — но ничего, нам не привыкать. Сами с усами, подумаем, поломаем голову, соберём воедино все факты, оговорки и умолчания и сообразим, что к чему.

— Тут будто патрицианского сынка обучали, — заметил Лергий, присоединяясь к осмотру, — эвон сколько дорогущего пергамента на школярские писульки извели.

— Возможно, рядовой, вполне возможно. Но сие не нашего с тобой ума дело. Собери-ка лучше все бумаги и смотри, чтобы ни одна не пропала. Упакуй как следует, мы их с собой захватим. А я пока комнатку осмотрю до конца.

Возле глухой восточной стены стояло ложе, с военной тщательностью застеленное добротным шерстяным одеялом. Оно легата совсем не заинтересовало. Сундуки и шкафы у противоположной стены хранили обыкновенную одежду. Зато всю западную стену занимали книжные полки. Качество и подбор книг на них могли соперничать с собраниями многих столичных библиофилов. Старинные рукописные книги в тубах занимали несколько верхних полок. Ниже богато изданные фолианты соседствовали со скромными томиками с деревянными крышками, имелись и уж совсем простые книжицы, которые без труда можно купить на любой ярмарке в большом городе. Но подбор! Осокорь просматривал шелестящие страницами сокровища и думал, что лет двадцать назад заложил бы свою бессмертную душу за право владеть некоторыми из них.

— Экселенц, — позвал Лергий, я тут кое-что интересное нашёл.

Осокорь с сожалением поставил на место «Иллюстрированный бестиарий» и подошёл к помощнику. Тот с гордостью демонстрировал замечательную верёвочную лестницу со шлифованными перекладинами из бука.

— Она под столом схоронена была. Один конец к подоконнику приделан накрепко.

— Ловко придумано. — Легат подёргал толстый витой шнур. — Держу пари, длины лестницы как раз должно хватить, чтобы спуститься к озеру. Ты, Лергий, с водой в каких отношениях? Плавать умеешь?

— Я — сциллиец, — гордо ответил парень, — вырос на побережье. Мне не то, что озеро, море — лучший друг.

— Отлично, тогда раздевайся и марш в окно. Наше предположение проверить надо, в порядке, так сказать, следственного эксперимента. Да ты не тушуйся, в нашем сыскарском деле не то, что в озеро, в выгребную яму за уликами полезешь.

А Лергий и не думал тушеваться. Он с военной собранностью разделся, сбросил лестницу вниз, спустился и практически без всплеска вошёл в воду. Пока Лергий плавал, широко взмахивая загорелыми руками, Осокорь вышел во двор, где в тени сидели остальные солдаты.

— Берите половину людей и деревню, — приказал он главному в их маленьком отряде, — выясните, кто, где и когда видел внука травника последним. И ещё позаботьтесь взять подводу. Нужно покойников в город доставить.

Когда солдаты выводили коней, добавил:

— Сообщите местным, что травник умер, пускай похоронят старика. Но только позже. Мне не нужны тут посторонние.

А по дорожке уже бежал Лергий.

— Справа берег отлогий, хоть дно илистое, но выйти можно спокойно, — докладывал он, страшно довольный удачно выполненным заданием. — А не могло так выйти: мы в дом, травников же мальчишка — в окно, в воду, и был таков. Старикашка изгалялся над нами, будучи совершенно уверенным, что нам никого не найти.

— Не внимателен ты, рядовой, — укоризненно покачал головой легат, — чудовищно невнимателен. Исправляйся, иначе когда-нибудь придётся заплатить за такое своей жизнью. Ну-ка, пораскинь мозгами и ответь, почему твоя версия не состоятельна?

Парень одевался и сосредоточенно думал. Очень ему не хотелось разочаровывать этого, так не похожего на других начальников, легата.

— Понял, — взгляд Лергия был обращён к окну, — всё дело в лестнице. Если бы по ней спускались, она была бы снаружи, а я нашёл её под столом. Значит, в секретной комнатке никого не было.

— Молодец, — похвалил Осокорь, — однако существуют и другие варианты. Например, мальчик всё время прятался здесь, пока не заявился ночной гость в узконосых сапогах и не зарезал засадчиков, словно поросят из детской сказки. Мальчик дождался, пока всё стихнет, и ушёл по-добру, по-здорову. Или ночные посетители забрали его с собой?

Лергий чувствовал, что Осокорь чего-то ждёт он него, словно испытать хочет. Парня охватил азарт. Он оглянулся, внимательно ещё раз осмотрел уже знакомую комнату. На глаза ему попалось ложе, и он весело ответил:

— Представляется мне, сие невозможно, экселенц.

— И отчего же?

— Во-первых, одеяло на ложе совсем не смято. Вряд ли травников внук просидел полдня на стуле. Во-вторых, в сенцах стояли домашние сандалии. Если человек пришёл домой, он переобуется. Тогда мы нашли бы пару уличных сандалий.

Осокорь удовлетворённо хмыкнул и кивнул. Хорошо, соображает и старается. Стоит присмотреться к этому молодому сциллийцу. Всё равно без помощника не обойтись. А коли покажет себя должным образом, можно будет и о переводе подумать. Толковых кадров всегда не хватает.

— А в-третьих? — спросил легат, — ведь у тебя есть в-третьих? Что замкнёт твою цепочку рассуждений?

— А в-третьих, — отозвался парень с видом человека, у которого ответ наготове, — мальчик не мог знать, как долго наши будут в доме, не видел, кто их убил, и не мог быть уверенным, что этот кто-то не убьёт и его. Вы ведь нашли тайное убежище, а значит сидеть там не так уж безопасно. Мы снова возвращаемся к лестнице. Она в доме, значит ею никто не пользовался, значит, в тайной комнате никто не прятался.

— Молодец, — похвалил Осокорь.

— Рад стараться! — смущённый похвалой, ответил тот.

Возвратившиеся из деревни солдаты привели с собой понурую кобылу, запряжённую в телегу. Правил телегой не менее понурый длинноусый дядька в потной рубахе, грязноватых штанах и широкополой шляпе, в точности такой же, как и та, что затеняла торцовое окно в доме травника.

— Вот, — доложил старший, — упёрся как баран, говорит, мол, и лошадь, и телегу даст только самому главному начальнику, вам то есть.

Длинноусый солидно кивнул, соскочил на землю и поклонился по-крестьянски низко.

— Прощения просим, господин хороший, — заговорил он, и в его речи сциллийский акцент звучал куда заметнее, чем в Осэне, — разве ж я против, чтобы властям помочь? Да сохранят меня бессмертные боги супротив такой крамолы! Но все же вопрос с моей конягой решить надобно. И опять телега по страдной поре вещь необходимая. В военное время я согласен, берите всё, что нашей доблестной армии понадобиться. Но сейчас — не война. Нету такого закону, чтобы у честного человека за здорово живёшь имущество отбирать.

— Так вот что ты, подлюга, собирался важного сказать господину легату! — вскипел десятник, — дозвольте его проучить.

Он выхватил из рук крестьянина кнут.

— Вот сейчас для тебя самая страдная пора и наступит!

Крестьянин побледнел и отступил на шаг.

— Постой, — приказал Осокорь, — мы — не мародёры и не собирались отбирать ваше имущество. — Он улыбнулся так доброжелательно и понимающе, что у мужика отлегло от сердца. — Поскольку у нас не будет времени возвратить вам лошадь и телегу, то вы можете сами забрать их в Осэне либо получить денежную компенсацию прямо сейчас.

Длинноусый запоздало сдёрнул с головы свою уродливую шляпу и забормотал:

— Благодарствую, лучше денег дайте, куда ж мне в Осэну ехать…

— Хорошо, сколько государство вам должно?

Мужичок сперва скромно потупился на свои башмаки, затем глянул исподлобья на объёмистый кошелёк незнакомого благодетеля, возвёл очи к небу, будто надеялся получить одобрение свыше, и тихонько назвал сумму, как минимум вдвое превышающую стоимость его добра.

— Выжига, — сплюнул десятник, — дозвольте, я цену скину до разумных пределов, — его кулак красноречиво сжался.

— Не стоит. — Осокорь отсчитал ровно половину суммы, — наш друг понимает, что, как честный гражданин Лирийской империи, он обязан содействовать дознанию.

— Дознанию? — ошарашено пробормотал длинноусый крестьянин.

— Естественно, — небрежно бросил легат, — мы тут не просто досуг проводим. Убийство расследуем.

На мужика было жалко смотреть. Загорелые руки заметно дрожали, когда Осокорь ссыпал ему монеты.

— И ещё, милейший, — как бы невзначай спросил легат, — ты у травника-то раньше бывал?

— Нет, — энергично замотал головой крестьянин, но под взглядом карих глаз незнакомца смутился от глупой лжи и сказал, — то есть да, приходилось.

Он путано и многословно принялся рассказывать, как привозил к Антонию жену, у которой по осени совсем отнялась спина.

— Ладно, ладно, — прервал ненужные подробности Осокорь, — ты мне вот что скажи, старик всегда свою шляпу на окно вешал?

Недоумённый взгляд крестьянина упёрся в старый головной убор, который резко выделялся на фоне чистеньких вышитых занавесочек.

— Не, — уверенно ответил он, — у него всегда чисто… было, — добавил он, догадавшись, кого убили в домике у озера. — К нему дважды в неделю кузнецова дочка ходила: постирать, убраться и всё такое. За это её Антоний на повитуху учил. Он сроду такое уродствие на своё окно не вешал.

— Очень хорошо, — кивнул легат, — я вас больше не задерживаю.

Крестьянин молча поклонился легату, поклонился солдатам и, крепко зажав в кулаке деньги, двинулся прочь шагом, который едва не переходил в бег.

Осокорь потёр наливающийся тупой болью затылок. Наконец-то все кусочки сложного узора ночных событий сложились воедино. Он пошёл в дом. Бережно снял со стены драгоценную карту и, поместив её в подходящий футляр, обвёл взглядом книги. Право жаль оставлять их на произвол судьбы. Местные жители, которые и читать-то не умеют, обязательно соблазнятся травниковым добром. Жемчужины, способные украсить библиотеку ценителя, сгинут бездарно и бесполезно, а то и вовсе послужат растопкой для очагов. Допустить подобное варварство Осокорь просто не мог. За его спиной деликатно кашлянул Лергий. Он пришёл доложить, что убитых укутали тряпками и погрузили.

— Давай-ка, рядовой, захватим книги, — распорядился легат.

Телега сильно замедляла движение, и через полчаса Осокорь не выдержал.

— Трое со мной в город, — приказал он, — весь груз под личную ответственность десятника. Если что потеряете, шкуру буду спускать лично.

Когда они остановились придорожной харчевне, чтобы напоить коней, Лергий не выдержал и спросил:

— Я так и не понял, куда подевался внук травника. Наши точно выяснили, он с утра в деревне был, купил хлеба, мяса и кувшин красного вина. Но в доме так и не появлялся. Чудно как-то выходит. Может, он от жары искупаться в озере вздумал, да утоп. А что? Такое иногда случается, судорога ногу свела, или об корягу головой ударился, когда нырял.

— Ты сам-то веришь? — усмехнулся Осокорь, приканчивая вторую кружечку холодного пива.

— Не очень, — пожал плечами парень, — но иного объяснения у меня просто нет.

— Зато есть у меня, — легат встал, дёрнул шеей и надел шляпу на пропотевшую голову. — Антоний-травник знак подал мальчику. Тот понял, что в доме чужие, и возвращаться не стал.

— Знак подал? — недоверчивость в голосе парня почти вытеснила неизменную почтительность.

— Но как? Я ведь был там и ничего подобного не заметил, хотя приметливый глаз имею.

— Все это видели, да только не поняли, что видят сигнал. Шляпу на окне помнишь, грязную такую, старую с вылезающей соломой, её впору пугалу огородному на голову одевать, а не в комнате вешать.

Парень кивнул.

— Ну вот, шляпа и была знаком. Мальчишка издалека её увидел и в дом не пошёл. Думаю, травник заранее обговорил подобную ситуацию, стало быть, опасался кого-то.

— Может, вашего эльфа с волшебным клинком?

— Может, и его. — Согласился Осокорь, задумавшись. — Давай, друг Лергий, прикинем, куда мог уйти мальчишка?

— От озера на юге и на востоке почти нет деревень, а скоро и вовсе в пустыню придёшь. На западе — горы. Места не приветливые и не обжитые.

— Правильно рассуждаешь, нашему мальчику остаётся одно: идти в Осэну. Место людное, легко затеряться и уплыть на корабле в любом направлении.

— А ваши двое, что были ночью, — спросил Лергий, — думаете, они тоже в город подались?

— Не сомневаюсь, Меллорн разгадал трюк со шляпой или с самого начала знал о нём. И теперь у нас с ним задача общая: первыми найти внука травника.

— Это не то, что какому-то там Меллорну, всему нашему департаменту не по плечу. Вы только представьте себе, сколько в Осэне мальчишек. Годы пройдут, они уже в мужчин превратиться успеют, прежде чем их всех переловят.

— Конечно, — согласился легат, — пацанят везде хватает, — но как много из них имеют светлые волосы и голубые глаза? В Камышовом плёсе помогли составить описание. По коням, господа, мы пришпориваем их, а время пришпоривает нас.