Мы совершили последний переход с партизанами. Они должны были уйти на выполнение своей задачи, отклоняясь от нашего маршрута на восток, в Хинельские леса. Последнюю совместную дневку провели на берегу реки Клевени.

Наконец наступил вечер. Пришло время расставаться с друзьями из Брянского леса.

Наши продовольственные запасы подходили к концу. В вещевых мешках осталась суточная норма сухарей, сахар и соль. Необходимо было создать хотя бы трехсуточный запас, чтобы первое время не заходить в села вблизи нашего района базирования и не оставлять следов по пути движения. По совету партизан, прежде чем расстаться, мы решили пополнить продовольственные запасы за счет бургомистра села Локоть.

Аккуратные белые хатки, крытые соломой, вытянулись по обе стороны дороги. Под окнами в палисадниках растут гвоздики, канупер и мята. Возвышаются колодезные журавли. На крыше одного из домов нашла приют семья аистов. На Украине существует поверье, что аисты приносят счастье, поэтому разорять их гнезда считается позором. В садочках вишни. Типичное украинское, село, воспетое украинским поэтом Тарасом Григорьевичем Шевченко:

Садок вишневий коло хати,

Хрущi над вишнями гудуть,

Плугатарi з плугами йдуть,

Спiвають iдучи девчата,

А матерi вечерять ждуть…

Только сейчас не было слышно ни песен, ни оживления, какое обычно царит вечером при возвращении крестьян с поля. Война дает себя знать везде и во всем.

По сведениям, которыми располагали партизаны, в селе, кроме бургомистра, было еще три полицейских. Такое количество врага нас не страшило. Мы решили послать в село группу в восемь человек во главе с Калининым. Остальных расположили на опушке леса.

Леша поставил разведчикам задачу и повел в направлении села. Когда разведчики подошли к самому селу, от ближайших домов по ним начали стрелять из пулеметов и автоматов. Два пулемета, установленные у домов по обе стороны дороги, простреливали местность вплоть до леса.

Я оставил Кормелицына с двумя разведчиками и радисткой в лесу, а сам побежал на выстрелы.

Разведчики залегли и вели огонь по вспышкам вражеских пулеметов и автоматов. Леша оказался в секторе огня пулемета, простреливавшего дорогу. Автомат Леши вступил в единоборство с пулеметом. Не прошло и трех минут, как пулемет замолчал. Это был уже успех. Калинин на мгновение поднялся и бросил гранату. Но в этот момент прогремела очередь второго пулемета, и, прежде чем разорвалась граната, Леша от сильного толчка свалился в кювет. Он попытался подняться, но, застонав, опять упал на землю.

– Леша, что с тобою? — испуганно спросил Костя Рыбинский, подползая к нему.

Ответа не последовало. Костя растерялся. Захотелось крикнуть во весь голос: «Леша ранен», но он вовремя сдержался. Ему впервые приходилось видеть, как от пуль умирает близкий человек. Умирает? А может, нет? Надо что-то предпринять. Но что?

– Леша, не надо! Лешенька, подожди, — уговаривал Костя, как будто от Леши зависит – жить или умереть. Он не заметил, что и второй пулемет замолчал после взрыва гранаты, брошенной Калининым. Стрельба из автоматов продолжалась. Вокруг них свистели и жужжали пули, не давая поднять головы.

Сержант застонал. Костя быстро отстегнул флягу, отвинтил колпачок и стал лить воду на плотно сжатые губы Леши. Вода стекала по щекам, но в рот не попадала. Тогда он подняв влажную от пота голову раненого, разжал судорожно стиснутые зубы и вставил в рот горлышко фляги. Забулькало. Леша глотнул раз, два… и открыл глаза.

– Хватит, Леша, — сказал Рыбинский, отнимая флягу.

Костя взвалил на себя раненого, взял автоматы и пополз обратно. Ползти было тяжело и неудобно. То один, то второй автомат выпадал из рук, приходилось за ним возвращаться. Леша не держался на спине, все время сползал. Малейшее неосторожное движение причиняло раненому нестерпимую боль. На помощь пришли Володя Савкин и Стрелюк.

– Что случилось? — спросил я Рыбинского и почувствовал, как по телу пробежал холодок.

– Леша ранен, — чуть не плача проговорил он.

Калинин лежал, судорожно сжимал руками живот. На его гимнастерке расплылось кровавое пятно.

– Леша, как себя чувствуешь? — спросил я и тут же подумал, что вопрос лишний, я и сам видел, что ранен он в живот и страшно мучается.

Володя быстро расстелил плащ-палатку. Разведчики уложили на нее раненого и вынесли в лес. Вслед за ними я отвел всю группу. Лезть на рожон не было смысла. Слишком дорого обошлась попытка добыть кусок хлеба. А ведь это только первая попытка!

Рана оказалась сквозной. Нас беспокоило, не поврежден ли кишечник. Ни врача, ни даже фельдшера среди нас не было. Дуся не имела достаточных знаний и опыта, чтобы сделать анализ. Она лишь с помощью Володи и Кости со всей тщательностью сделала перевязку. По мнению нас всех, Леше могла помочь только операция. Если кишечник не задет, то есть надежда на выздоровление. Мы все в один голос уверяли Калинина, что все обойдется благополучно. Нас же беспокоило то, что левая сторона живота сильно вспухла. Стрелюк высказал предположение, что прострелена селезенка.

Из двух жердей и плащ-палатки соорудили носилки, на которые уложили раненого. Нам необходимо было разыскать безопасное место, обсудить создавшееся положение и дать передышку Леше.

– Товарищ капитан, во время боя задержан неизвестный тип. Вернее, он сам пришел, — сказал Кормелицын, когда группа начала движение. — Говорит, что ищет партизан.

Этого еще не хватало.

– Откуда он взялся? — с недоумением спросил я.

– Я сейчас приведу, — вместо ответа сказал Петя.

…Передо мной стоял человек среднего роста, с маленьким лицом, серыми быстрыми глазами и белесыми бровями. К его рыжеватой бороде давно не прикасалась бритва. Одет он был в старое изодранное пальто. Через плечо перекинута котомка. На старых сапогах выделялись новые заплаты.

– Кто вы такой и что вам от нас надо? — спросил я незнакомца.

– Я бывший лейтенант, танкист, — начал он.

– Вот именно, что «бывший», — процедил сквозь зубы Рыбинский.

– Попал в сорок первом году в окружение и был ранен…

– Как только какой тип попадется, сразу: «нас округлили», «мы из округления», — передразнил Савкин.

– …был ранен и находился на излечении в одной крестьянской семье, — продолжал задержанный, боязливо посматривая вокруг на недоброжелательно настроенных разведчиков. — Выздоровел и уже месяц ищу партизан.

– Здорово искал, а они ежедневно бывают рядом с вашим селом, — сказал зло Дмитро.

– А возможно, он искал их, чтобы продать немцам, — с ненавистью сказал Толя.

– Да что вы, товарищи, — взмолился пришелец.

– Еще неизвестно, кому ты товарищ, — заметил Юра. — Много вас тут всяких бродит…

– Да что с ним говорить? Петлю на шею и на сук, — предложил Савкин.

– Прежде чем так говорить, надо разобраться. С петлей всегда успеете, — упавшим голосом проговорил танкист.

– Поговорим на остановке, — сказал я, а затем подозвал Петю и предупредил, чтобы глаз с него не спускали.

Сейчас мне было не до него. Но и отпускать его нельзя. Я досадовал, что он появился в такой неподходящий момент. Может, в другой обстановке он и не вызвал бы такого подозрения, как сейчас. Выход из положения подсказал сам задержанный.

– Разрешите мне нести раненого, — попросил он.

– Кормелицын, поставьте его вместо Савкина, — сказал я и стал присматриваться к новичку. Чем дальше шли, тем он спокойнее и увереннее себя чувствовал.

Группа двигалась очень медленно. Каждый неосторожный шаг приносил раненому новые страдания. Об этом можно было догадываться по скрежету зубов Леши.

– Положите меня, — попросил он. — Терпения не хватает.

Видимо, сразу после ранения он не чувствовал такой боли. Тяжело было смотреть на его мучения. Два-три часа назад он был полон сил и энергии. Теперь он лежит беспомощный, посеревший, со впалыми щеками и провалившимися глазами.

За ночь мы прошли не более трех километров и на отдых расположились в лесу возле речки. Ко мне подошел задержанный и по-военному попросил разрешения обратиться.

– Что вы хотите?

– Прошу выслушать меня, — с достоинством сказал он.

– Я вас слушаю.

– Моя фамилия Мурзин. Я вам уже сказал, что я лейтенант…

– Силен лейтенант! — с пренебрежением сказал Юра.

– Да, был силен, пока не ранили, — сказал Мурзин и зло посмотрел на Юрку. — А как ранило, так перестал быть сильным. Вот так же, как ваш товарищ… Теперь, когда я имею возможность снова драться с врагами, меня свои не хотят понять.

– Пока трудно сказать, кто вы и чей. Разве мы можем верить всякому встречному на слово. Чем вы можете доказать, что вы не враг нам? — спросил я напрямик.

Установилось неловкое молчание. Все с напряжением ждали его ответа.

– Я вас понимаю, конечно. Но мне трудно доказать, — сказал он неуверенно. — Разве только этим?

При этом он отвернул полу пальто, оторвал заплату, извлек что-то и передал мне. В моих руках оказался партийный билет Мурзина Петра Владимировича, принятого в члены ВКП(б) в январе 1940 года.

Пока я читал запись в партбилете и сверял фотокарточку с оригиналом, Мурзин извлек из заплат орден Красного Знамени и медаль «За отвагу».

– Это мои последние доказательства. Партийный билет и награды я получил во время войны с финнами. Вот я весь перед вами, да еще семья в Ярославской области. Прошу вас, товарищ капитан, и вас, товарищи, — он повернулся к разведчикам, — прошу принять в свой отряд. Я хочу сражаться с ненавистным врагом. Если вы мне не верите, то оставьте у себя партбилет и награды. Когда будете доверять, тогда возвратите. Никому в жизни не доверял своего партийного документа. Ранен был, чуть жизни не лишился, но партийный билет и награды сохранил. Неужели вы мне не поверите? — с болью закончил Мурзин.

На этот раз его никто не перебивал. Все слушали с большим вниманием.

– Хочется верить в вашу искренность, — сказал я после минуты молчания. – Ну как, товарищи, поверим Мурзину?

– Можно поверить, — ответил за всех Кормелицын.

– Что же, принимаем вас, товарищ Мурзин, в наш коллектив. Только учтите, что у нас законы жесткие. Суда нет. Суд – это мы сами, — сказал я и протянул руку Мурзину.

– Я постараюсь… Я оправдаю… Спасибо, — он не мог говорить от душивших его слез.

Вздох сочувствия и облегчения вырвался из груди моих товарищей.

Мысли двоились. Враг в своих коварных целях идет на всевозможные хитрости и уловки. Документы можно подделать, награды подобрать на поле боя или отобрать у пленных. Кроме того, есть же и предатели, которые сами идут на поклон врагу. Им и документов подделывать не надо. Остались и скрытые враги. Они продолжают прикидываться друзьями, чтобы за спиной честных людей творить свои грязные дела. Особенно опасны такие на территории, оккупированной врагом.

В то же время хочется верить словам Мурзина, подкупающим своей искренностью. Он не заискивал, вел себя с достоинством. Так могут себя вести лишь люди, которые не чувствуют за собой вины.

Хотя мы и решили оставить Мурзина в группе, но для надежности установили все-таки за ним негласное наблюдение всей группы. Этого требовала обстановка…

Состояние здоровья Леши резко ухудшилось. Он не мог есть, зато беспрерывно пил воду. Два дня мы провели на одном месте, ожидая улучшения в состоянии здоровья раненого. Все это время с нами оставались разведчики эсманских партизан. Они не могли оставить нас в такой момент.

Создалось трудное положение. Товарищ ранен. Врача нет. Медикаменты ограничены. Продуктов нет. В то же время необходимо выполнять задание.

Ранение товарища удручающе подействовало на всех. Каждого тревожила не только судьба товарища, но и своя собственная. До ранения Леши никто об этом не думал. Теперь мы решали вопрос: как быть? Оставить раненого – эта мысль и в голову никому не приходила. Нести его с собою – невозможно. Всякое беспокойство ухудшает его состояние. Оставаться на месте и ждать его выздоровления – не выполнишь задания. Партизанского отряда близко нет. Возможно, и есть, но мы об этом не знаем.

О создавшемся положении я сообщил на Большую землю и просил совета. Надеялся, что за Лешей могут прислать самолет. Получили ответ. Он был лаконичен: «Действовать согласно обстановке».

Состояние раненого не улучшалось. Муки были настолько тяжелыми, что он просил пристрелить его или дать ему возможность сделать это самому. Пришлось установить непрерывное дежурство возле раненого товарища.

– Что ты, Леша, говоришь? — успокаивал его Петя. — Да я раненого врага не могу застрелить, а ты чепуху городишь… Надо думать, что предпринять для твоего лечения.

– Здесь и думать нечего. Оставьте меня в какой-либо семье…

Мы судили, рядили и так и этак. Выхода не было. Пришлось принять предложение самого раненого. Оставалось подыскать подходящее место и семью. Выполнение этой задачи я поручил Кормелицыну…

Петя возвратился из разведки и доложил, что нашел нужную семью. Железнодорожный обходчик и его жена согласились приютить раненого. Сын их в Красной Армии. Они обещали ухаживать за больным. Их дом на отшибе, возле леса. Железнодорожная ветка не работала. Это, по нашему мнению, обеспечивало безопасность.

Стрелюк пересмотрел все наличные медикаменты и половину отобрал для Леши.

С наступлением темноты группа подошла к дому. Нас встретили разведчик, оставленный Петей, и хозяин, пожилой мужчина с черной бородой.

Оставлять раненого в доме было опасно. В любое время могли прийти гости, знакомые или случайные путники, в том числе и враги. Во дворе сарай. На чердаке сарая сложено свежее сено. Туда и решили поместить Лешу.

Хозяйка, дородная украинка, постелила на сено перину, покрыла домотканой простыней, дала подушку, и мы уложили Лешу.

Стрелюк передал хозяйке бинты, реваноль и другие лекарства, какие у нас были.

– Использованные бинты сжигайте, чтобы не оставлять следов, — говорил Костя.

Хозяину я выдал пять тысяч немецких марок для покупки необходимого раненому и пообещал отблагодарить за услугу при первой возможности. Кроме того, я предупредил, что он головой отвечает за безопасность Леши.

Мы условились, что как только выйдем в свой район, создадим базу и организуем разведку, пришлем разведчиков за Лешей. Толя, в свою очередь, обещал дней через семь-восемь навестить раненого и, если его здоровье позволит, забрать с собою в отряд до полного выздоровления…