Во время службы в действующей армии, до вылета в тыл врага, я, как и мои товарищи, привык жить на всем готовом. Захотел есть – к твоим услугам солдатская кухня. Порвались брюки, гимнастерка, сапоги - отнеси в мастерскую, и тебе их починят. А если вышел срок носки – пожалуйста, получай со склада новые. Твое дело только следить, чтобы интенданты своевременно снабжали солдат всем необходимым. … Иное дело здесь, во вражеском тылу. Здесь нет ни интендантов, ни мастерских, ни складов. Интенданты мы сами, а склады – наши вещевые мешки.
Правда, при подготовке к вылету нам выдали новую одежду, сапоги и обеспечили оружием, патронами, гранатами, взрывчаткой, рацией и питанием к ней. Даже снабдили продовольствием. Вполне понятно, что на длительный период мы не могли запастись всем необходимым. Продовольствия нам хватило всего на несколько дней.
Вопросами снабжения нам пришлось заниматься вскоре после выхода за пределы Брянского партизанского края. Читателю уже известно, во что обошлась наша попытка добыть еду. Это был первый урок. Он показал нам, что жизнь на оккупированной врагом территории полна опасностей и неожиданностей, и заставил по-серьезному отнестись к вопросам снабжения группы продовольствием.
Главная сложность заключалась в том, что в селах свирепствовали фашистские прихвостни – полицейские.
Если партизанские отряды были достаточно сильны и могли разгромить гарнизон населенного пункта, захватить его склады и обеспечить себя продовольствием, даже создать некоторые запасы, то мы такой возможности не имели.
Нам пришлось избирать иной путь: быть ближе к местным жителям.
Помню, как однажды голод привел группу разведчиков в село Варгол. На окраине села стояли посты полицейских. Костя Стрелюк, возглавлявший группу, огородами вывел товарищей в центр села. Постучали в окно одной хаты. На пороге появилась старушка. Увидав красные звездочки на пилотках наших товарищей, она забеспокоилась.
– Як же вы, мои родные, прошли в село? — спросила она тревожным шепотом. — Тут полно полицаев.
Разведчики попросили поесть. Хозяйка вынесла буханку хлеба, кувшин молока и полтора десятка яиц.
– Вашим товарищам тоже треба приготовить? - спросила она и, не дожидаясь ответа, заторопилась к соседке занять хлеба, так как в доме выпеченного не оказалось.
Не прошло и пяти минут, как старушка появилась в сопровождении молодухи. Женщины принесли пять буханок хлеба, яички, сало и сливочное масло, завернутое в листья лопуха.
Разведчики забрали продукты, поблагодарили женщин и ушли из села. После мы узнали, что многие жители села Варгол воевали в отрядах Ковпака.
В другой раз, проходя мимо села Веселого, мы повстречали группу парней и девушек, которые возвращались с полевых работ. Только успели поздороваться, как они сами предложили нам помощь. Парни взяли на себя обязанность наблюдать за полицией, а девушки разошлись по своим домам. Скоро они возвратились с продуктами, и наши вещевые мешки были наполнены до отказа. Одна дивчина даже догадалась самосаду принести.
Были случаи, когда крестьяне, работавшие в поле, специально ходили домой, чтобы принести разведчикам поесть.
А сколько раз нам помогали пастухи-подростки?! Они с сельскими ребятишками, пренебрегая опасностью, приносили нам еду. Они же рассказывали обо всем, что происходило в селах.
Где бы мы ни были, везде чувствовали теплую заботу и помощь наших советских людей, которые попали в фашистскую кабалу, но не покорились. Они помогали, чем могли, и с надеждой спрашивали нас, скоро ли наступит час освобождения.
И как ничтожно среди здоровых сил народа выглядели изменники и предатели, переметнувшиеся на сторону врага! Они напоминали язвы на здоровом теле. От этих язв надо было избавляться. И мы, как я уже рассказывал выше, не упускали случая, чтобы расправиться с ними. Тогда наши продовольственные запасы пополнялись за счет предателей, живших в полном достатке.
Раз как-то, возвращаясь с задания, Костя и Володя узнали, что на хуторе, недалеко от Литвиновичей, живет полицай – активный пособник фашистских захватчиков. Дом предателя показали жители хутора. Разведчики подошли к дому и предложили полицаю сдаться, но он начал отстреливаться. Стрелюк и Савкин вынуждены были применить оружие. Предатель был убит.
Ребята взяли у полицая соль, ведро меду и овцу. Не обошлось без приключений. От хутора до места расположения группы разведчикам надо было пройти шесть километров. Но это сделать оказалось не так просто. Овца не хотела идти, упиралась и блеяла. Костя тянул ее за веревку, а Володя подталкивал. Но так далеко уйти они не могли. Да и мед надо было нести. Тогда Володя придумал выход. Он с ведром уходил вперед, останавливался и, подражая барану, блеял. В ответ ему блеяла овца и тоже шла вперед. Таким способом они сумели к утру добраться до рощи.
Их похождения явились предметом насмешек товарищей. Особенно старался Юра Корольков.
– Вовка, бе-е-е! — приставал он к Савкину и от души смеялся.
В целях безопасности мы долго на одном месте не задерживались, часто меняли место базирования. Побывали в Кролевецком лесу, где Петя Кормелицын с группой разведчиков провел первую диверсию. Но поживиться мукой, сахаром и маслом, которое они припрятали, нам не удалось. Масло заплесневело, в муке появились черви, а на сахаре образовался муравейник…
До тех пор, пока у нас был запас взрывчатки, мы проводили диверсии и этим отводили душу, переполненную невыразимой болью от сознания, что не в состоянии уничтожить все эшелоны, которые доставляют на фронт фашистские войска.
Первые диверсии, как я уже рассказывал, были не очень удачными. Однако со временем мы научились выбирать удобные места для минирования. Такими местами обычно являлись повороты железной дороги и высокие насыпи. Стоило взрывом столкнуть паровоз с пути, как он летел с насыпи и увлекал за собою вагоны. Однако такая диверсия нам удалась лишь на железной дороге Хутор Михайловский - Конотоп, где весь эшелон свалился с насыпи. Участок же дороги Конотоп - Ворожба проходит по равнинной местности, насыпь здесь низкая, а поворотов вообще нет. При взрыве повреждался лишь паровоз и несколько вагонов. Тогда приходилось огнем из автоматов расстреливать немецкую охрану эшелона и цистерны с горючим.
Минирование дорог мы проводили, как правило, ночью, при этом старались отойти подальше от места наблюдения, чтобы не привлекать к себе внимания немцев.
Но не всегда нам удавалось организовать крушение эшелона. Иногда приходилось довольствоваться подрывом рельс на стыках, стрелок, семафоров. А однажды нам удалось взорвать небольшой мост западнее Коно-топа.
Однако этим наши диверсии не ограничивались. Мы устанавливали мины на шоссейной дороге, на которых подрывались немецкие автомашины; почти каждую ночь во многих местах нарушали телефонную и телеграфную связь, вырезая по нескольку десятков метров провода и выворачивая столбы; нападали на заготовительные пункты молока, масла и яиц, уничтожали сепараторы, поджигали складские помещения и скирды нового урожая, предназначенного для обмолота и вывоза в Германию.
Диверсии, которые проводили мы и партизанские группы, действовавшие в этих же районах, нарушали нормальную работу фашистского тыла, задерживали железнодорожные перевозки и срывали заготовки продовольствия. Все это заставляло гитлеровцев нервничать и постоянно находиться в напряжении.
Фашисты, встревоженные диверсиями, приняли меры по усилению охраны. Чтобы обезопасить себя, они, систематически прочесывали ближайшие леса и рощи. На железкой дороге усилили патрулирование, ввели охрану железнодорожных переездов, возле мостов и будок соорудили дзоты, блиндажи, отрыли окопы. Пристанционные жилые помещения, в которых располагалась охрана, приспособили к обороне. Стены домов засыпали землей и обложили кирпичом. По обе стороны железной дороги на удалении ста-ста пятидесяти метров вырубили лес и кустарник.
Нам пришлось менять тактику проведения диверсий. Мины мы теперь закладывали непосредственно перед прохождением поезда, чтобы патрули не могли их извлечь.
Во второй половине августа я, Рыбинский, Стрелюк, Мурзин и Савкин забрали последние запасы взрывчатки и направились к железной дороге. Вышли западнее Бахмача. В том месте, которое мы выбрали для минирования, работала ремонтная бригада. Здесь же неотлучно расхаживали немецкие охранники. Видимо, гитлеровцы не доверяли ремонтникам из местных жителей.
Нам долго пришлось наблюдать, как на железнодорожной насыпи проверяли и закрепляли рельсы, заколачивали костыли и подсыпали землю под шпалы. Много прошло эшелонов на запад и восток.
Перед вечером рабочие ушли. Ушла и охрана. Но не проходило и двадцати минут, чтобы не появлялись немецкие патрули.
Мы дождались темноты и приблизились к насыпи. Выбрав удобный момент, когда патрули осмотрели путь и скрылись за поворотом, Стрелюк, Рыбинский и Савкин поползли на насыпь. Мы с Мурзиным остались для прикрытия. Медленно тянулись минуты…
Наконец путь заминирован, ребята соскользнули с насыпи, и мы отошли к лесу. Решили не уходить с этого места и проследить, какие будут результаты нашей работы.
Ждать пришлось недолго. Послышался грохот приближающегося состава. Мы затаили дыхание в ожидании взрыва. Мне всегда в такие минуты вспоминалась наша первая неудавшаяся диверсия.
– Скорость подходящая, — сказал Рыбинский, прислушиваясь к пыхтению паровоза и перестуку колес.
– Эх! Если бы сковырнулся с насыпи, — вздохнул Стрелюк.
Из-за опушки леса показался паровоз. Он стремительно шел к тому месту, где его ждала мина. Вагоны набегали друг на друга, как бы подталкивая паровоз.
– Внимание!. Приготовиться… Раз, два, — считал Костя. — Ну что же? Дав…
Не успел Рыбинский докончить фразы, как резкий взрыв разрезал воздух. Фонтан земли с обломками шпал окутал паровоз и столкнул его с рельс. Столкнул, но не опрокинул. Паровоз несколько метров прокатился, увлекая за собою вагоны, затем резко остановился. Вагоны, платформы и цистерны, звеня и треща, полезли друг на друга. Времени терять нельзя.
– По цистернам огонь! — скомандовал я и дал длинную очередь вдоль ближайшей цистерны.
Справа и слева от меня заработали автоматы. Из цистерны тонкими струями забили фонтаны жидкости. Вспыхнуло пламя. Красные языки лизнули бока цистерны и быстро побежали кверху. Как только они коснулись горловины, раздался взрыв страшной силы. Продолговатый ослепительный клубок вырвался из Цистерны и, бурля и округляясь, взметнулся вверх. Из ослепительно-огненного он превратился в черное облако. Пламенем охватило ближайшие вагоны и платформы. Зашипели и затрещали сухие, выкрашенные доски.
– Перенести огонь на следующие цистерны! - кричал я, пуская очередь за очередью по эшелону.
Вспыхнули еще три цистерны. Пламя пожирало вагоны и платформы. Теперь уже ничто не могло спасти эшелон.
Мы возвращались довольные и бодрые, А позади еще долго виднелось зарево и слышались взрывы. Эшелон догорал. Когда мы были в трех километрах от места диверсии, в сторону леса от эшелона полетели трассирующие пули немецких пулеметов и автоматов, в воздух взвились ракеты.
Это была наша последняя диверсия. Ничего не скажешь – завершение славное. Сотни танков и автомашин остались без горючего, а пехота и артиллерия – без боеприпасов.
Вскоре нам сообщили, что за выполнение задания в тылу врага разведчики награждены орденами и медалями. Этими наградами были подведены итоги нашей двухмесячной работы в тылу врага. Сюда входили и проведенные диверсии, и разгромленные полицейские участки, и разведывательные данные о передвижении войск и железнодорожных перевозок противника.
Тогда мы еще ничего не знали о судьбе Леши Калинина. И это омрачало нашу радость.
Решающее значение в выполнении задания сыграла бесперебойная связь, которую нам обеспечила радистка Дуся. Она с честью справилась со своей задачей и была награждена орденом Красной Звезды.