Наш отход с Синички ввел противника в заблуждение. Гитлеровцы перед вечером получили достойный отпор и ночью атаковать не решились. Когда же утром подняли бешеную стрельбу и ворвались на гору, там партизан не оказалось. Нам с высоты 1060 было хорошо видно, как они гурьбою высыпали на полонину и группами рассеялись на отдых.

– Перекур устроили или завтракают, — с завистью проговорил голодный Журов, рассматривая в бинокль Синичку.

– Вернее всего, составляют донесение о разгроме партизан, — высказал предположение Павлик Лучинский.

– Воздух! — послышалась команда.

Над нами пролетело звено самолетов. Они держали курс на Синичку и с хода начали атаковать немецкую пехоту. Взрывы бомб чередовались с пулеметными очередями. В воздух полетели ракеты – сигнал, что здесь свои. Летчики не верили этим сигналам. Они знали, что партизаны неоднократно прибегали к такой хитрости, чтобы отвести от себя удар. Летчикам был дан приказ бомбить Синичку, и они это делали с немецкой педантичностью.

Видя, что ракеты не действуют, пехота рассыпалась по склону горы. Это, видимо, еще больше убедило летчиков, что они напали на цель… На смену первому звену пришло второе.

– Костя, фашистские самолеты мстят пехоте за твое ранение, — сказал Вершигора, склонившись над Стрелюком.

– Можно, я посмотрю? — попросил Костя.

Лапин, Маркиданов, Рябченков и Корольков осторожно подняли носилки, на которых лежал Костя, и вынесли на опушку леса. Стрелюк долго смотрел на Синичку, ставшую для него роковой. Сейчас над ней коршунами вились самолеты. Чуть заметная улыбка озарила лицо разведчика, но сразу же потухла.

– Жаль, что меня ранило. Я бы их больше перебил из автомата. А что я теперь? Балласт, — сказал он со вздохом. — Из-за меня четыре человека выходят из строя…

– Ничего, Костя, поправишься. Мы с тобой еще повоюем, — успокаивал Володя Лапин.

Стрелюк ничего не ответил, тяжело вздохнул и попросил отнести его на место. Он понимал всю сложность своего положения.

С Синички продолжали доноситься взрывы и пулеметные очереди.

– Удивляюсь, — сказал Семен Васильевич, — неужели их пехота не имеет радиосвязи с самолетами?

– Возможно, радиостанция уничтожена при налете первого звена, — высказал догадку Вершигора. — Они не опасались авиации, не маскировались… Выгодная цель.

Вероятно, этим и объяснялось, что самолеты несколько часов интенсивно бомбили свою пехоту, не давая ей возможности организовать преследование партизан.

Ночным маневром мы лишь на время завели немцев в заблуждение. Оторваться от противника и выйти из плотного кольца окружения нам не удалось. Соединение занимало высоты, примыкавшие к Делятину с запада, и продолжало находиться в тесном кольце блокады. Крупные гарнизоны занимали села Зеленую, Пасечную и города Надворную и Делятин. Во второй половине дня 3 августа противник подошел с юга и занял ряд высот, перекрыв нам еще один возможный путь отхода.

Весь день разведывательные партии во главе с Гапоненко, Землянко, Осипчуком и Журовым вели разведку противника и дорог. Им удалось установить, что Делятин занимает хорошо вооруженный гарнизон в триста человек с артиллерией и минометами. Немцы на окраинах города выставили заставы, а главные силы расположили в центре.

Ковпак и Руднев изучили обстановку и пришли к выводу: единственный выход – идти на прорыв.

– Все зависит от правильного места прорыва, - говорил Сидор Артемович.

– Удар надо наносить там, где его меньше всего ждут. Таким местом я считаю город Делятин, — развивал мысль Руднев. — Гарнизон сильный. Гитлеровское командование разрекламировало, что партизаны разгромлены. Это нам на руку. Им и в голову не придет, что мы решимся напасть на город… Бесспорно, мы идем на риск. Однако это лучше, чем возвращаться в горы. С разгромом делятинского гарнизона соединение получает свободу маневра и выходит в районы, богатые продовольствием…

Предложение комиссара было принято. Решили штурмовать Делятин.

Слово «штурм» молнией облетело подразделения. Все партизаны помнили штурм на Ломнице. Никто не сомневался в успехе и теперь. В лагере царило оживление.

Хозяйственники в который раз перетряхивали вьюки в поисках съестного, чтобы перед боем подкрепить силы партизан. Старания безуспешны. Вьюки давно опустели. И лишь у помпохоза Павловского нашлась в запасе пара пудов муки, которую он берег для раненых.

– Шо ж, хлопцы, як шо идем на штурм, думаю в Делятине здобудемо хлеб или… смерть, — говорил старшинам Михаил Иванович. — Берите остальную муку и варите галушки.

Громко сказано – галушки! Попробуй из двух килограммов муки, которые получил Зяблицкий, приготовить галушек на полсотни человек. Старшина решил этот вопрос просто. Вскипятил в ведрах воду, засыпал туда муку, посолил, размешал – и получилась жидкая болтушка. Радовались и этому.

– Такую похлебку мне приходилось есть только в плену. Мы ее называли баландой, — вспомнил Журов.

– Да, пища что надо… Жив будешь, а думать о девчатах перестанешь, — невесело пошутил Володя Лапин.

– Доберемся до немецких складов в Делятине, все голодные дни компенсируем, — сказал Рябченков.

– Держи карман шире! — поддел Юра. — Так тебе и разрешат в городе прохлаждаться. Перебьем гарнизон – и айда на равнину.

– Правильно, Юра, — вмешался в разговор политрук Ковалев. — В Делятине задерживаться нельзя. Прорвем кольцо блокады, выйдем на равнину, оторвемся от противника, запасем продовольствие и снова в горы.

– Век бы не видать этих гор, — тяжело вздохнув, проговорил Остроухов.

– А я так думаю: в горы больше не вернемся, — сказал Лапин.

Прислушиваясь к разговору, я все больше убеждался в том, что действия в горах нанесли душевную травму партизанам. Для того чтобы восстановить душевное равновесие, нам необходима победа в предстоящем бою, несколько побед. Об этом, видимо, думали, и наши командиры, решаясь на штурм Делятина.

Город Делятин с железнодорожной станцией расположен в долине реки Прут. С запада над городом нависают горы, с юго-востока подпирает гора Рахов, километрах в трех восточнее – высота 589. В городе стекаются железные дороги: Станислав-Рахов, Коломыя-Делятин, Косов-Делятин.

Для разгрома немецкого гарнизона и овладения Делятином были созданы две ударные группы.

Первая в составе первого и третьего батальонов, под командованием Вершигоры должна была наступать с запада и овладеть северной частью города, взорвать мосты на железных и шоссейных дорогах Делятин-Надворная, Делятин-Коломыя. После чего третий батальон становится заслоном на этих дорогах, а первый овладевает мостом через Прут и селом Заречье и пропускает отряды на юго-восток по шоссе Делятин-Яблонов в село Ославы Белые.

Вторая группа в составе двух батальонов под общим командованием Кульбаки наносит удар с юго-запада, овладевает железнодорожной станцией и южной частью города, взрывает мосты на железной и шоссейной дорогах из Делятина на Яремчу, оставляет там заслоном четвертый батальон и следует к мосту через Прут, а дальше на Заречье, Ославы Белые.

Разведывательная и вторая роты, артиллерийская батарея, оставшаяся без орудий, составляют резерв.

Тыловые подразделения и санчасть объединяются в одну группу под руководством Павловского. Они должны были решительно продвигаться вперед, не ожидая полной очистки города от противника и не обращая внимания на возможную стрельбу.

Начало штурма назначалось на час ночи 4 августа.

– Действия командиров и бойцов должны быть решительны и четки. Всему личному составу усвоить, что поставленную боевую задачу нужно выполнить любой ценой. Пока в подразделении есть хоть один человек, способный драться, задача должна быть выполнена. Никаких заходов в дома! У всех одно стремление – только вперед, — отдал Руднев последние распоряжения перед выступлением.

Вечером колонны партизан поползли к Делятину.

Разведрота находилась в распоряжении комиссара. Семен Васильевич шел впереди, за ним по пятам, как тень, следовал Радик. Двигались за ударной группой, которую возглавлял Вершигора. Быстро надвигалась ночь. Тучи заволокли небосвод… Вошли в густой лес. Стало темно, хоть глаз выколи. Шли медленно, на ощупь. Тропка петляла и круто уходила вниз. Надо было все время придерживаться за кустарник, чтобы не свалиться. Оберегая раненую руку, я здоровой нащупывал ветки и, цепляясь за них, пробирался за товарищами. Тропка часто терялась. Днем побывали здесь разведчики, но сейчас в кромешной тьме не могли найти дороги. Поминутно останавливались…

Из-за плохой дороги к Делятину подошли с опозданием на целый час. В два часа ночи над городом взметнулись сигнальные ракеты. Горы и долины огласились пулеметной и автоматной трескотней. Пошли в ход гранаты. Партизаны нагрянули на город, словно гром среди ясного дня.

Застигнутые врасплох, немцы метались по улицам Делятина. Они попытались организовать сопротивление, но не устояли перед партизанами, которые огненными ручьями растекались по улицам, и поспешили удрать из города.

Мы продвигались за наступающими подразделениями. Подошли к железнодорожной насыпи. Послышался грохот приближающегося поезда. Навстречу ему вдоль насыпи полетели гирлянды трассирующих пуль. Захлопали бронебойки… Паровоз остановился как раз в том месте, где мы залегли. Не ожидая команды, разведчики ударили по вагонам.

– Прекратите стрельбу! -послышалось из-за насыпи.

– Стой! Стой! — понеслось по цепи разведчиков. Стрельба утихла.

– Кто там? — спросил Руднев.

– Третий батальон… Товарняк прикончили…

– Где комбат?

– На мосту. Идите вдоль насыпи вправо…

Прошли метров пятьдесят и оказались на шоссейной дороге, уходившей под высокий железнодорожный мост.

– Эй, на мосту! — крикнул Руднев, задрав голову.

– Я на мосту, Матющенко, — донеслось сверху.

– Федот Данилович, поздравляю с успешным началом.

– Спасибо, товарищ комиссар. Только рановато еще поздравлять.

– С успешным началом поздравляю, а какой будет конец, увидим. Пропустите всех и взрывайте мост, — сказал Руднев.

– Добре, Семен Васильевич, зробемо, — ответил Матющенко.

На первых порах все складывалось благополучно для нас. Делятин оказался в наших руках. По мостовой застучали подковами лошади. Сережа Рябченков в поводу вел лошадь, на которой устроили Стрелюка.

– Как самочувствие, Костя? — спросил я.

– Терпеть можно, — ответил Стрелюк.

– Терпи казак, атаманом будешь, — пошутил Руднев.

– Не всем казакам в атаманах быть, — отшутился Костя. — Мне и разведчиком неплохо было.

– Ты и сейчас разведчик, — сказал Руднев и приказал: — Не отставайте.

На мосту через Прут мы встретили Вершигору, Войцеховича и Панина.

– Где Сидор Артемович? — спросил комиссар

– С батареей, сюда подходит, — ответил Яков Григорьевич.

– Тылы поторопить надо. Девятая, восьмая и пятая уже в Заречье, — докладывал на ходу Вершигора. — До рассвета необходимо выбраться из города.

В Заречье нас встретили Землянко и Лапин. Они с собою привели местного жителя. Гуцул, как лунатик, во всем белом стоял перед комиссаром и торопливо докладывал:

– Прошу пана таварыша начальника, ночью началась стрелянина. Я проснулся и вышел во двор. Смотрю, а германы удирают на авто. Думаю, слава богу, и им всыпали. Только они за селом начали покидать авто и побежали на верховину, шо праворуч дороги.

– Много их? — живо спросил Руднев.

– Дуже богато. Машин восемьдесят…

– Немедленно предупредите роты, чтобы не напоролись на засаду, — приказал мне комиссар, не дослушав гуцула.

Выполнить это приказание не удалось. Впереди послышалась стрельба. Сначала заработал один пулемет, к нему присоединился второй и наконец разразилась отчаянная пальба. В бой вступили наши роты. Мы спешили на помощь.

Бежали по дороге, а когда пули начали свистеть над головами, свернули влево и побежали лощиной параллельно дороге. Начало рассветать, и мы увидели на дороге колонну автомашин. Приблизились к ним. Машины пустые. Моторы некоторых из них тихо урчали.

– Спешили фрицы, даже моторов не успели заглушить, — сказал Остроухов, усаживаясь за руль. — Садись, братва, пролетим до Ослав.

Разведчики начали забираться в кузов, но в это время одна из машин вспыхнула. Кто ее поджег: наши или противник, трудно сказать. Только это было не в нашу пользу. Долину осветило. Мы были видны, как на ладошке. Этим воспользовались немцы и обрушились на нас пулеметным огнем.

– От машин, — подал я команду. — Лощиной вперед!

Отползли в кустарник и встретили там группу партизан, среди которых был Руднев. Панина, Вершигоры и Радика с ними не было. Видимо, они отстали где-то во время боя.,.

Противник перекрыл дорогу на Ославы и занял высоты справа и слева. Мы оказались в ловушке.

Стремительным ударом пятая, восьмая и девятая роты очистили высоту 589 и продолжали наступление. Одна рота второго батальона наступала вдоль шоссе, а остальные развернулись вправо и начали бой за высоту, расположенную правее шоссе.

– Связной девятой! — позвал комиссар.

– Я, — отозвался шустрый паренек.

– Передайте Бакрадзе, наступать на Ославы Белые, овладеть ими и перекрыть дороги на Коломыю и Микуличи.

– Есть! — ответил связной и умчался выполнять приказание.

Замысел Руднева заключался в том, чтобы не допустить подхода подкрепления противника из Коломыи. После выяснилось, что эта мера была запоздалой. Немцы еще ночью подбросили из Коломыи войска на девяноста шести машинах…

По приказанию комиссара, я собрал разведчиков и расположил их в обороне чуть впереди наблюдательного пункта.

Сопротивление противника возрастало. Наступило утро, а второму батальону не удалось сбить немцев с высот правее дороги. Рота, наступавшая вдоль шоссе, тоже успеха не имела.

– Семен Васильевич, здесь вам оставаться опасно, надо уходить влево на высоту, — настаивал помощник начальника штаба по связи лейтенант Деркач. — Оттуда и наблюдать лучше.

– Мы должны расчистить дорогу на Ославы Белые и пропустить колонну, — ответил на это Семен Васильевич.

– Вам совсем не обязательно быть в первой цепи, — попытался я поддержать Деркача.

Руднев не хотел и слушать. Отмахнулся и от предложения Деркача отойти, разыскать Ковпака и принять решение вместе с ним. Видимо, комиссар не мог примириться с мыслью, что нам не удастся сломить сопротивление врага.

– Еще немного, и Кульбака овладеет высотой, - успокаивал нас Руднев. — Пропустим колонну…

Надежды комиссара не оправдались. Мы заметили Кульбаку и его комиссара Шульгу, которые с группой бойцов пробирались лощиной.

– Почему до сих пор топчетесь на месте? — набросился на них Руднев. — Почему не взяли высоты?

Оказалось, что противник рассек второй батальон на две части, и Кульбака не имел связи с двумя ротами.

Возможно, сейчас самым правильным решением было отойти и уклониться влево. Тем более, что тылы, третий и четвертый батальоны прошли Заречье и, чтобы не подвергаться ударам авиации, свернули на восток и ушли в район высоты 1615. Но мы об этом тогда не знали, а связные, которых посылал комиссар, гибли, так и не пробравшись к командиру. Поэтому-то комиссар видел единственное спасение в прорыве на Ославы Белые вдоль шоссе.

– Не сумели овладеть высотой, пробивайтесь на Ославы вдоль шоссе, — приказал Семен Васильевич командиру второго батальона.

Однако роте второго батальона не под силу было пробиться на Ославы. Она несла большие потери, но продвинуться не могла. И тут комиссар пошел на крайность.

– Капитан, берите разведчиков и идите на помощь Кульбаке, — приказал Руднев.

– Товарищ комиссар, я оставлю один взвод в вашем распоряжении, — предложил я.

– Вы слышали приказ? — рассердился Руднев.

– Слышал, но взвод оставлю, — упорствовал я.

– Пока мы торгуемся, там гибнут люди, — указал комиссар вперед, где истекала кровью рота Кульбаки. — Оставьте отделение, остальных ведите.

Приказав Осипчуку оставаться с комиссаром, я повел роту вперед. Но не успели отойти и пятидесяти метров, как нас нагнал Осипчук с отделением.

– Почему ушли? — спросил я.

– Прогнал, — ответил Володя. — Чуть к трусам не причислил…

С комиссаром осталось всего три человека: лейтенант Деркач, Галя Борисенко и комендант Скрыльников…

Маскируясь редким кустарником и высокой травой, разведчики короткими перебежками пробирались вперед. Нас заметили немцы с высот и начали обстреливать. Пришлось ползти по-пластунски.

Роту второго батальона разыскали на берегу ручья. Партизаны вели перестрелку с противником.

– Почему не наступаете? — спросил я.

– Попробуй. Видишь, сколько их, а у нас в роте осталось человек пятнадцать, — ответил командир взвода, указывая на немцев, которые залегли в кюветах. Их было около пятидесяти. Чуть дальше мелькали фигуры перебегавших солдат. Со стороны Ослав доносился гул моторов.

– Подкрепление гитлеровцы подбрасывают, — проговорил кто-то из партизан.

– Где комбат?

– Возле мостика.

Пробравшись к мостику, я увидел Кульбаку и Шульгу. Они лежали в цепи партизан и стреляли по немцам. Мое появление обрадовало их.

– Какие указания? — спросил меня комбат.

– Прорываться на Ославы Белые, — ответил я.

– Шо ж, хлопцы, покрепче затягивайте ремни, будем пробиваться, — сказал Кульбака, обращаясь к бойцам.

Всего в двух ротах насчитывалось около сорока человек. Большинство партизан роты второго батальона вооружены винтовками, поэтому разведчики, вооруженные автоматами, представляли основную огневую и ударную силу.

– Силы примерно равные, — сказал я. — Решимости драться у нас в сто раз больше, чем у противника. Кроме того, мы не имеем другого выхода. Должны любой ценой пробиться.

– Ты, Иван Иванович, считаешь только тех фашистов, которых видишь вблизи, — сказал Шульга. — Надо учитывать и тех, что сидят в глубине обороны и на высотах. Мы только поднимемся, как во фланг и в спину ударят пулеметы с горы.

– Что вы предлагаете?

– Предлагать здесь нечего, надо прорываться. Я говорю к тому, что каждому из нас придется драться против пятерых, — пояснил Шульга.

Против этого нечего было возразить. В действительности немцев было намного больше, чем предполагал комиссар. Однако раздумывать не было времени. Кульбака подал команду приготовить гранаты и, когда прогремели гранатные взрывы, поднял роты в атаку.

Партизаны в один миг перемахнули через ручей и, стреляя на ходу, с криками «ура» бросились на врага. Раненая рука мешала бежать, и я еле поспевал за товарищами, даже не пытаясь вести огня из автомата. Могучая фигура Кульбаки была в первом ряду атакующих.

Немцы находились метрах в двадцати от нас. Оглушенные гранатами и автоматным огнем, они растерялись и побежали. Их настигали партизаны и расстреливали в упор.

– Бей фашистов! — выкрикивал Шульга, посылая очереди по врагу.

Я бежал шагах в пятнадцати позади атакующих. Бросил взгляд влево и увидел немецкую цепь, которая появилась из-за холма и спешно залегла на косогоре, метрах в пятидесяти от нас. — Слева! — крикнул я.

Этого было достаточно, чтобы партизаны поняли, какая угроза нависла с левого фланга. Они развернулись в сторону немецкой цепи и открыли огонь. Но в это время ударили немецкие пулеметы справа и слева. Спереди выросла новая цепь гитлеровцев и двинулась навстречу нам.

– Ложись! — подал команду Кульбака и первым плюхнулся на землю. Его примеру последовали все.

Припав к земле, партизаны начали отражать контратаку немцев. Я лежал за кочкой, следил за боем и с ужасом заметил, что сопротивление становится все слабее. Автоматы один за другим прекращали стрельбу. «Неужели убиты?» - подумал я. Но нет! Остроухов и Осипчук возобновили стрельбу. Журов менял магазин. Отлегло… Стрельба вновь достигла высокого накала. Гитлеровцы залегли и начали усиленно отстреливаться. Силы наши таяли.

– Стрелять только наверняка, — передал по цепи Осипчук.

Предостережение было своевременным. Почти все автоматчики имели только по два магазина. По одному уже израсходовали. Второго ненадолго хватит. Надо заряжать опустевшие. А как это сделать, если на тебя летят пули с трех сторон. В дополнение ко всему мы потеряли четыре человека. Ко мне подползла санитарка Лида Соловьева и доложила, что Коля Соловьев ранен в ногу, а Тоня в грудь, навылет.

– Как попала к нам медсестра батареи? - спросил я.

– Ночью отбилась от своих.

– Ходить могут?

– Вряд ли…

Неприятные вести. Надо принимать меры. Помощи не видно. Я подполз к Кульбаке, чтобы посоветоваться.

– По дороге нам не прорваться, — сказал он.

– А если даже прорвемся здесь, противник впереди снова перекроет. Для этого у него сил хватит, — проговорил Шульга, прислушался и продолжал: — Позади бой стих. Видимо, наши отошли.

– Не может быть! Нас бы предупредили, — не согласился Кульбака.

– Похоже, что комиссар прав, — сказал я. — Надо послать на связь.

– Послать-то следует, а удержимся ли мы здесь? — размышлял комбат.

– Отведем к ручью. Там выгодный рубеж для обороны. Ребята дозарядят магазины, тем временем вернутся разведчики, — предложил я.

Со мной согласились. На связь отправились Гапоненко и Остроухов. Остальные отползли к ручью и расположились вдоль берега.

Противник не был особенно активен, обстреливал, но не наступал. Видимо, немцы считали,что нам некуда деваться… Но крутые высокие берега служили для нас хорошим укрытием. Партизаны спешно дозаряжали магазины. Я пробрался к раненым, над которыми хлопотали Лида Соловьева и Аня Василец.

Тоня сидела без кофточки, в разорванной рубашке. Она тяжело дышала. При каждом вдохе и выдохе в груди у нее шипело, свистело и клокотало. Над ранками вздувались и лопались кровянистые пузырьки. По белой груди тонкой струйкой сочилась кровь. Круглое красивое личико ее побледнело… Скольких раненых товарищей вынесла из боя эта невысокая, но сильная девушка! А скольким облегчила страдания своим теплым, ласковым, душевным отношением!

– Не повезло тебе, Тоня, — сказал я, обращаясь к девушке.

– Да ничего… Дышать вот только трудно, — ответила она прерывающимся голосом.

– Надо приготовить носилки, — сказал я Осипчуку.

– Я пойду… С сумкой как? — сказала Тоня, указывая глазами на сумку с красным крестом, как будто вся трудность заключалась в том, как с ней поступить.

– Об этом не беспокойся, — успокоил я девушку. — На всякий случай носилки сделаем. Хорошо, если сумеешь идти, а если нет…

Лида хлопотала возле раненой, накладывала повязку. Чуть в стороне лежал Коля, ногу которому бинтовала Аня. Он на все лады ругал немцев.

– Куда же тебя стукнуло?

– В мягкое место… Садиться нельзя, — ответил неунывающий разведчик. — Вы обо мне не беспокойтесь. Я и на одной ноге дойду, куда хотите… Ребята мне уже и помощника приготовили, — указал он на палку…

Ждали разведчиков. С их возвращением я рассчитывал раненых отправить в санитарную часть. Однако получилось не так, как мне хотелось. Гапоненко и Остроухову не удалось связаться с комиссаром. Противник отрезал нашу группу от главных сил. Мы оказались окруженными на малом пятачке.

– Раздумывать нечего, только вперед!

– Вперед, так вперед, — согласился Кульбака.

Мы рассказали партизанам, в каком положении оказалась группа.

– Прорываемся по ручью. Впереди пойдет взвод Осипчука, будет расчищать путь. Остальным отражать противника с флангов…

Спустились на дно ручья и побрели по воде. Поросшие кустарником обрывистые берега в полтора метра высотой маскировали нас и являлись надежной защитой от пуль.

Осипчук в жилетке, перепоясанной ремнями снаряжения, Остроухов в немецком френче, длинновязый Журов в гимнастерке с расстегнутым воротом, спокойный Гапоненко шли впереди и, как охотники, стреляли по немцам навскидку. То и дело пускали в ход гранаты, пробивая дорогу для группы.

Ручей петлял и все больше забирал вправо, уходя в сторону от шоссейной дороги, кюветы которой забиты немцами. Наконец мы вплотную приблизились к горе, на которой засели немецкие пулеметчики. Теперь они нам не страшны. Их очереди летели выше наших голов. Это позволило сосредоточить огонь по противнику, который поджимал слева… Каждый шаг давался с боем. Опрокинем одну цепь, как тут же наталкиваемся на вторую.

Но вот противник остался позади. Мы продолжали идти по ручью. Вдруг он круто повернул влево и ушел в сторону Ослав Белых. Выбрались из ручья и начали подниматься на лысую гору, которая возвышалась западнее села. Противник видел нас, обстреливал, но он был далеко, и его огонь не причинял нам вреда.

Чем выше забирались, тем отчетливее представлялась нам картина боя. На высотах, склонах и в долине – везде виднелись немецкие цепи. Можно было только удивляться, как нам удалось выбраться из этого котла… На шоссе стояли автомашины. Остроухов насчитал их более восьмидесяти. Если предположить, что на каждой из них приехало по десять человек, и то будет солидное число – восемьсот.

На северной окраине Ослав Белых шел бой. Оттуда доносились команды на русском языке. По всей вероятности, это наши роты обошли с севера и ворвались в село.

Кульбака прислушался и обрадовавшись сказал:

– Наши, идем в Ославы.

Начали огородами спускаться в село. Не доходя до строений, я крикнул в сторону села:

– Горланов, это ты?

– Горланов убит! — сразу же последовал ответ.

– Слышите, в Ославах свои? — обрадовался Остроухов.

Мы смело направились в село. За мной шел Кульбака, за ним Шульга. Вдруг из Ослав Белых застрочили пулеметы. Над головой пропели пули. Инстинктивно наклоняюсь и слышу голос Кульбаки:

– Шульга ранен!

Оглядываюсь назад и вижу распластанное тело комиссара. К нему подбежала Лида, пощупала пульс, а потом припала ухом к груди Шульги, послушала несколько секунд и тихо сказала:

– Убит!

Тем временем разведчики приблизились к околице села и вступили в бой. Только теперь мы заметили, что село забито немецкими автомашинами и солдатами. Партизаны, отстреливаясь, начали отходить. Остроухов подвел ко мне женщину, которая пряталась в кукурузе. Она рассказала, что ночью из Коло-мыи прибыло около ста автомашин с гитлеровцами…

– Здесь нам делать нечего. Надо уходить, пока не застукали фрицы, — сказал Петр Леонтьевич.

Отвели группу на вершину горы, выдолбили яму и похоронили Шульгу. Могилу обложили камнями.

– Прощай, мой дорогой друг! Как же я теперь буду без тебя? — проговорил Кульбака и шершавой ладонью смахнул набежавшую слезу.

Через некоторое время мы увидели, что и роты, дравшиеся на северо-восточной окраине села, отошли.

Наша группа оказалась вновь отрезанной от главных сил. Где штаб и остальные подразделения? Что с ними? Где комиссар Руднев, пославший нас в бой? Все это оставалось не известным для нас.

Простившись с одинокой могилой Шульги, мы спустились с горы, пересекли дорогу из Ослав Белых на Яремчу, углубились в лес и лишь тогда останови лись на отдых, в котором особенно нуждались раненые товарищи. Стоило удивляться, сколько героических усилий потребовалось от Тони и Николая Соловьева, скакавшего на одной ноге, чтобы пройти около десяти километров и забраться на высокую гору. Только непреодолимая жажда жить и бороться заставляла их идти. В лесу их покинули силы.