Нет, вы только подумайте! Какая наглость — назвать меня заколдованной принцессой!.. Никогда больше не буду иметь дела с этими безмозглыми трубадурами. Мало того, что стихи у них весьма посредственные, так еще и наврано с три короба!

И сэр Руперт тоже не был принцем на белом коне, а всего только завалящим рыцарем, каких пруд пруди, а его пегая кляча хромала на заднюю ногу. И уж само собой, он меня в жены не брал. Подумать только, сколько глупостей может нагородить один маленький плешивый поэтишка, да еще утверждать потом, что так интереснее!.. Никогда не встречал большего наглеца, к тому же такого невкусного. У меня до сих пор изжога от его вонючих сапог, натертых свиным салом. Н-да, это вам не нежные молоденькие девственницы…

Ладно уж, расскажу, как все было на самом деле.

Служил я тогда у одного местного короля. Ну, знаете — старомодный старикашка; уж поди лет двести, как запирать принцесс в башнях вышло из моды, а у него не то ностальгия, не то просто помешался старый пердун на старине. В общем взял, да и запер дочку в один заброшенный монастырь, ну а чтобы разным кретинам-рыцарям было интереснее ее спасать, нанял меня. Торговались мы с ним полдня, пока не пришли к обоюдному согласию: десять ведер золота, половину вперед. Я дракон не жадный, много не беру.

Было это лет тридцать назад. Принцесса была тогда сопливой пятнадцатилетней девчонкой, капризной и абсолютно безмозглой — хотя, пожалуй, я немного несправедлив к малышке; надо было сказать «была, есть и всегда будет», потому что если ее характер и менялся, то уж точно не в лучшую сторону. Мозгов у нее не хватало даже на то, чтобы самостоятельно напялить панталоны. Впрочем, панталоны на нее всю жизнь надевали две фрейлины.

Я ничего не имею против человеческой глупости. Я даже был бы готов простить ей ее глупость — принцесса все-таки. Но характер!.. Боже мой, какой у нее был характер!..

Она была капризна. Если ей не нравилось, как сидит платье, или ей казалось, что ее туфли недостаточно хорошо начищены, если весной ласточки начинали строить гнездо не над ее окном, а над соседним, она падала на пол, размазывая по лицу слезы и сопли и визжала так, что в соседней деревушке беременные женщины рожали раньше срока. Она могла впасть в истерику, если дождь начинался в то время, когда она собиралась на прогулку. А осень была сущим мучением для всех обитателей королевского замка — принцесса ежеминутно устраивала концерты, требуя, чтобы лето не кончалось и обещая пожаловаться папеньке.

Она была самоуверенна. Однажды, катаясь на лодке, принцесса выпрыгнула за борт, будучи в полной уверенности, что сможет ходить по воде. Через несколько минут пожилому слуге с трудом удалось втащить ее, промокшую и наглотавшуюся воды, обратно в лодку. Как только принцесса очухалась, она заявила, спасая остатки тщеславия, что поскользнулась на рыбе.

Принцесса была болтлива. Она трепалась и трепалась, словно язык у нее был прикреплен посередине, и производила при этом такой же шум, как дюжина торговок в базарный день. Если вы полагаете, что ее репертуар состоял из наивных рассуждений о юных пастушках и овечках и умилений над пушистыми котятами, вы ошибаетесь. Девица со знанием дела рассуждала о рыцарских турнирах («трах — и начисто снес ему башку!»), казнях («если дергать за жилки, то пальцы на руке сжимаются и разжимаются!..») и спиртных напитках («…болела два дня, наблевала, наверное, целый таз — представляешь?..»). Весь этот поток слов она щедро сдабривала лексиконом деревенского кузнеца, уронившего раскаленную железяку себе на ногу.

Принцесса была труслива. Если в ее покои случайно забредала мышь, об этом немедленно узнавал весь замок — так она вопила. Обычная лягушка, которую деревенские девчонки не задумываясь пинком посылают за пределы видимости, приводила ее в ужас, и тогда от ее визга листья с деревьев так и сыпались.

Одним словом, какой бы порок вы ни вспомнили, можете не сомневаться — у принцессы он был.

Справедливости ради стоит заметить, что было у нее и одно достоинство — она была красива. Нет, не просто красива — красивых девушек на свете немало, и я — уж поверьте старому дракону! — разбираюсь в этом вопросе. Но даже среди красавиц принцесса смотрелась, как пышная роза среди полевых ромашек.

Ее розовое личико никогда не знало ни веснушек, ни прыщей, несмотря на то, что вечно было перемазано чем-то сладким и липким. Волосы, мыть которые она отваживалась едва ли чаще одного раза в две недели, рассыпались по ее плечам роскошными волнами льняного цвета. Шоколады и варенья, которыми она пичкала себя с утра до вечера, не портили ей ни зубы, ни фигуру — хотя, честно признаюсь, если забыть об эстетической стороне дела, полные девушки мне нравятся больше тощих. Шоколад делает круглее и мягче те места, которым положено быть круглыми и мягкими, и при этом совершенно не ухудшает вкусовых качеств…

Отвлекся. Да, так вот, насколько испорченна и капризна была принцесса внутри, настолько же хороша и привлекательна она была снаружи. Разумеется, стоило ей открыть рот и сказать хоть слово, как все очарование рассеивалось.

И вот это милое дитя в один прекрасный день перешло под мою опеку.

— Ты ведь меня понимаешь, не так ли? — сказал мне папаша-король. — Условия обычные: ты держишь принцессу в плену десять лет. Если за это время ни один рыцарь не сумеет ее спасти, я забираю ее домой, а ты получаешь двойную оплату. Сторожевое заклятие не позволит тебе причинить вред принцессе или бросить ее одну и смыться. Ну, конечно, если кто-нибудь тебя победит…

— Правила я знаю, — прервал его я. — Не волнуйся, не впервой. Я, между прочим, восьмерых принцесс в плену держал, знаю, что к чему. Рыцарей и принцев сожрал да огнем пожег — сотни две, наверное!.. Про оруженосцев и лошадей уж позволь умолчать. Так что можешь не сомневаться, никто твою принцессу не спасет!

Старикашка побледнел немного — он, понятно, полагал, что уж какой-нибудь рыцаришка да победит меня. Не первый, так второй; не второй, так двадцать второй. Ему, разумеется, на рыцарей было наплевать, просто жалко было расставаться со второй половиной вознаграждения.

Но отступать было поздно — сделка есть сделка. Я тотчас отбыл в старый монастырь и стал дожидаться, когда привезут мою пленницу.

Монастырь — это, впрочем, громко сказано. Старым и заброшенным он был уже лет двести назад. Теперь же от него остались три стены, две угловых башни, маленькая часовня без крыши да удивительно хорошо сохранившееся отхожее место, стены которого были испещрены изречениями и рисунками далеко не богословского содержания. Не знаю точно, по какой причине монахи покинули сию скромную обитель, но, как я слышал, это случилось, когда до епископа тех мест дошел слух, что монастырь посещают дьяволицы в образе юных пастушек из соседней деревни. Краткое расследование показало, что власть сатаны в этих краях необычайно сильна; монахи, чьим единственным оружием против соблазна была горячая молитва, не могли сопротивляться ей. Посему было решено монахов отправить миссионерами к африканским дикарям, дабы приобщить последних к святой вере Христовой, а чтобы не дать дьяволу снова овладеть помыслами благочестивых мужей, их оскопили.

Одна из угловых башен — та, на крыше которой еще осталось немного черепицы — была более или менее пригодна для жизни. По крайней мере, так считали двое бродяг, устроившихся там на ночлег. Увидев, как я вхожу во внутренний двор монастыря, они поспешили освободить помещение, что было, несомненно, очень любезно с их стороны. Они так торопились, что не стали даже спускаться по лестнице, а просто выпрыгнули в окно башни. Один сломал ногу, а другой, кажется, получил сотрясение мозга; я вообще-то не собирался их есть, но тут уж просто расчувствовался донельзя: не могу смотреть, как люди мучаются.

В общем, развалины монастыря показались мне вполне подходящим местом для содержания принцессы. Следующие два дня я был занят фортификацией этих живописных руин: углубил ров, давно уже пересохший и заросший травой; судя по всему, окрестным жителям он служил мусорной свалкой — столько в нем было сломанных колес от телег, черепков от посуды и собачьих скелетов. Чтобы наполнить ров водой, пришлось прорыть небольшой канал от реки.

Обрушившаяся крепостная стена была существенным недостатком монастыря; можно сказать даже, что ее отсутствие сводило на нет всю пользу от остальных трех стен. В ближайшем лесу я наломал несколько сотен деревьев и свалил их огромной беспорядочной кучей вдоль недостающей стены. Молодой юркий пастушок, возможно, сумел бы пробраться через этот бурелом, не получив растяжения связок и не свернув себе шею. Но рыцарь в тяжелых доспехах, который достигает пределов своей ловкости, забираясь в пьяном виде на собственную кровать, проникнуть в монастырь этим путем уже не смог бы.

В стенах жилой, северной башни было несколько узких окошек и две двери: одна из них выходила во внутренний двор, другая — на стену. Нижнюю дверь я завалил несколькими каменными плитами. Выходить из башни принцессе не полагалось, а для рыцарей это создавало дополнительные проблемы. Таким образом, проникнуть в башню теперь можно было лишь с крепостной стены; на крепостную же стену вела лишь одна лестница — внутри восточной башни; но в ней я собирался устроить свое собственное логово. Так что, кто бы ни попытался проникнуть к принцессе в северную башню, а равно и выйти из нее на свободу, неминуемо попадал бы сначала ко мне.

Стратегия, господа! Да-с, стратегия — великая вещь! Нет ничего приятнее, чем устроить другому засаду, а потом из укромного места смотреть, как этот глупец идет прямехонько к ней, опрометчиво полагая, что все продумал! Безмозглые рыцари и еще более безмозглые принцы, полагающие, что жизнь похожа на сказку, где таким же кретинам, как они, все удается без труда, топают, лязгая доспехами, и надрывают глотку; они требуют, чтобы я вышел и сразился с ними, причем советуют не испытывать их терпения. Ну, не глупо ли?.. Как можно надеяться убить трехфутовым кусочком железа, который они с гордостью называют фамильным мечом, пятидесятифутового дракона, дышащего огнем и серой?

Бывают и немного умнее. Эти крадутся ночью, в кромешной тьме, полагая, очевидно, что если они ничего не видят, то и я ничего не вижу. Они неосторожно наступают на сухие ветки, хрустящие под их ногами, но все равно идут вперед, ругаясь громким шепотом и в душе рассчитывая, что я спишу все эти звуки на лесных зверей. Потом они спотыкаются о камень, падают лицом вниз, издавая при этом звук, похожий на пустую кастрюлю, и неожиданно убеждаются, что прямо перед их носом валяется, скаля зубы, человеческий череп. Некоторые из них начинают кричать сразу, некоторые — через несколько секунд, но кричать начинают все. Они вскакивают на ноги, начисто позабыв о конспирации, кидаются к выходу — и, разумеется, обнаруживают там меня. До последней секунды они бывают убеждены, что виной всему — неудачное стечение обстоятельств; никому и в голову не приходит, что весь этот спектакль был тщательно спланирован и продуман до мелочей. Разумеется, сухие ветки не валяются просто так на тропинках, вдоль которых нет деревьев; камень и череп тоже были положены с таким расчетом, чтобы произвести наибольшее впечатление. Обстоятельства? Нет, господа. Стратегия!

На третий день к полудню у стен монастыря остановилась карета. Ее высочество вышли не раньше, чем перед дверцей кареты расстелили расшитый золотом коврик. Я наблюдал за происходящим с крепостной стены, и, насколько смог понять, принцессу удивило отсутствие почетного караула и ковровой дорожки, ведущей от подъезда непосредственно в опочивальню.

Следом за принцессой из кареты появились две фрейлины — юные беззаботные дурочки, завернутые в тонкие шелка с оборками и кружевами; в руках каждая из них держала зонтик и веер. Обе беспрерывно хохотали; правда, увидев монастырь и меня, они немного притихли и погрустнели. Перспектива провести десять лет взаперти под охраной дракона может расстроить даже самого жизнерадостного оптимиста.

— Это и есть д-д-дракон? — спросила одна из фрейлин, в голубом платье, обращаясь к своей подруге.

Боюсь, это я виной тому, что несчастная девица начала заикаться. Некоторые не слишком обремененные щепетильностью драконы время от времени дают мне понять, что я слишком мало слежу за своей внешностью.

Тем временем к монастырю начали подтягиваться телеги обоза. С обозом приехали кухарка, прачка, три служанки, шесть мешков муки, триста фунтов сушеного гороха, воз платьев, укомплектованный пожилой гардеробщицей, королевская кровать, а также любимый попугай принцессы в золоченой клетке.

Принцесса, не решаясь сойти с коврика на пыльную траву, отдавала указания.

— Составьте эти корзины здесь. Осторожнее, вы, растяпы! Не уроните их, там же мои платья! Мэри-Энн, принеси веер! Пошевеливайся, курица, он в карете, на скамье!.. Кучер! Что ты стоишь, как истукан — ты разве не видишь, как тут ветрено! Подай мне мантию, болван!..

Наконец, когда все вещи были разгружены, я спустился вниз и перетащил в башню сначала вещи и съестные припасы, а затем, одну за другой, прислугу и фрейлин. Некоторые думают, будто возить на спине девиц — занятие неблагодарное и тяжелое. Они-де так визжат, что уши закладывает, и совершенно не заботятся о том, чтобы удержаться на вашей спине, даже пролетая над открытым морем на высоте трехсот футов. Не спорю, бывают, конечно, неприятности — особенно если девица только что плотно поужинала. Но, право же, многие драконы просто привирают, рассказывая о таких случаях. На самом деле эти дурехи настолько обмирают от страха, что самое сложное — это заставить их отпустить вашу шею после того, как они доставлены к месту назначения. Особенно долго пришлось повозиться с кухаркой — если бы я не пообещал ей, что откушу руки, она бы сидела у меня на шее по сей день.

Принцесса перенесла путешествие по воздуху удивительно спокойно. Если не обращать внимания на то, что она пыталась доказать мне, что я неправильно летаю, и обещала пожаловаться папеньке, если я уроню ее, то я бы сказал, что это была самая спокойная пассажирка. Спрыгнув с моей спины на крепостную стену, она махнула мне рукой в царственном жесте, и сказав: «Вы свободны», удалилась в башню. Вскоре до меня донесся ее визг и крики фрейлин — как выяснилось, спальня принцессы все еще не была готова к ее появлению, на окнах не было занавесок, а на окне не стояли свежие цветы.

Так состоялось мое первое знакомство с ее высочеством. Не могу сказать, что она совсем не произвела на меня впечатления — скорее даже, наоборот. Принцесса была совсем не похожа на тех принцесс, что я знавал в былое время. Большинство из них были глупы, и все без исключения любили покомандовать; но в данном случае имело место нечто уникальное. Поэтому я решил забраться в свою башню и поразмыслить на досуге. Люблю, знаете, пофилософствовать: сядешь, бывало, где-нибудь в тиши, в спокойной обстановке, на тенечке — а еще лучше в каком-нибудь мрачном подземелье, где ничто не отвлекает от размышлений, и философствуешь. Ржавые цепи, свисающие с потолка, тихонько позвякивают, покачиваясь от твоего дыхания, а ты знай себе ковыряешь в зубах обломком берцовой кости и рассматриваешь пылинки, крутящиеся в тонком лучике лунного света… И размышляешь…

Ладно, ладно, хорошо, постараюсь больше не отвлекаться. На чем я там остановился?..

Да, так вот. Месяца через три-четыре к монастырю потянулись рыцари. Сначала по одному, по два в месяц; потом начали приходить каждую неделю. Как мне потом рассказали, король самолично распустил слух, что страшный дракон (я, то есть) похитил его прекрасную дочку; кто ее спасет, тому, дескать, и принцессу в жены, и полцарства… Портрет доченьки развесили в каждом кабаке — с таким расчетом, чтобы как можно больше рыцарей его увидали. Сказки о драконах и прекрасных принцессах снова вошли в моду. Сказки-то эти всегда заканчивались хорошо — для принцесс и их спасителей. Дракона всегда побеждали, принцесса заключала своего спасителя в объятия, и с тех пор их биография становилась скудна на события. В жизни же дело обстояло пока что не в пользу рыцарей. Первые два-три года они меня забавляли: приятно вспомнить молодость, знаете ли. Да, годы идут, а рыцари все те же — либо зеленые самоуверенные юнцы в дешевых латах, считающие, что энтузиазм с успехом заменит им владение мечом, либо набравшие опыта в турнирах и крестовых походах тридцатилетние бездельники, которым не столько нужна рука принцессы и даже половина королевства, сколько слава и почести. Как первым, так и вторым абсолютно наплевать на тот факт, что они не знакомы с принцессой лично.

А зря! В среднем раз в неделю она закатывала первосортный скандал, с разбиванием посуды и выбрасыванием спальных принадлежностей в окно. Когда это случилось в первый раз, я решил было, что какой-то не в меру ретивый принц забрался-таки в башню и теперь лишает чести всех девиц без разбору. Однако дело было всего лишь в том, что утром в открытое окно принцессы влетел не соловей, как она того ожидала, а здоровенная ворона, разбудившая ее пронзительным карканьем.

Помимо этого принцесса считала прямо таки своим долгом устраивать мелкие скандалы, ссоры с фрейлинами и служанками, капризничать и заливаться слезами как минимум раз в сутки. Без этого она, как я полагаю, не чувствовала себя вполне счастливой. Отчасти я ее понимаю: посидите-ка в закрытой башне день за днем, месяц за месяцем, в то время как почти под самыми окнами деревенские девчонки бегают босиком по зеленому лугу и плетут венки из цветов!..

Однако, несмотря на это, характер принцессы все же изрядно действовал мне на нервы. Я очень терпелив, но жить рядом с истеричкой — нет уж, увольте, это выше моих сил! Признаюсь, искушение разорвать ее на куски и сожрать часто овладевало мною… Эх, если бы не Сторожевое заклятие!.. Не подумайте, что я кровожаден. Вовсе нет. С молодыми драконами такое бывает — они готовы выжечь и пожрать целую деревню в один присест, но я, слава богу, дракон солидный, можно даже сказать, в возрасте; мне не пристало такое ребячество.

Впрочем, скандалы и склоки были не единственным развлечением ее высочества. Принцесса изобретала для себя и другие забавы. Завидя однажды на склоне холма пасущихся овец, она заявилась ко мне и тоном, не терпящим пререканий, потребовала:

— Принеси мне барашка! Немедленно!

Несомненно, она полагала, что барашек — это милое кудрявое существо с розовой ленточкой на шее, с большими карими глазами и розовыми ушками. Все сведения об овцах, коими она располагала, были почерпнуты из провинциальных сказок о деревенских пастушках-недоумках, которыми ее напичкала в раннем детстве кормилица. Посему вид матерого барана со здоровенными закрученными рогами, обросшего грязью и благоухающего, как сточная канава, привел ее в ужас. Уносить его обратно на пастбище я отказался, оставив беднягу маяться на крепостной стене, где он и провел ночь, злобно блея и стуча рогами в дверь принцессиной башни. Под утро он оступился, свалился вниз и свернул себе шею, благодаря чему я был избавлен от необходимости искать завтрак. Принцесса не разговаривала со мной несколько дней, а желание заводить домашних животных у нее исчезло навсегда.

Наконец, на шестой год заточения ее высочества, у стен монастыря появился сэр Руперт.

Сам я в тот день отсыпался после вчерашней славной схватки с каким-то заморским рыцарем, а может, и принцем — черт его разберет, он так и не успел мне представиться. В общем, я спал и переваривал свой ужин, поэтому не видел прибытия сэра Руперта. Так что с чего началась заварушка, я узнал лишь со слов ее высочества.

Он приехал серым пасмурным осенним вечером на своей старенькой кобылке. Следом за ним семенил мул, увешанный тюками с провиантом, оружием и прочими принадлежностями, необходимыми рыцарю в дальнем походе. Среди тюков сидел и юный оруженосец, белобрысый юнец лет семнадцати, длинный и худой, как жердь. На седло он подложил мешок с какими-то тряпками, но его ноги все равно волочились по земле.

Сэр Руперт, видимо, собирался заночевать в монастыре, но подойдя поближе и обнаружив, в каком плачевном состоянии тот находится, отказался от своего замысла и приказал оруженосцу разбить лагерь.

Старый, видавший виды походный шатер был поставлен быстро — и прямо под окнами принцессы. Случайно, разумеется.

Принцесса тоже заметила шатер совершенно случайно. Собственно, не было ничего особенного в рыцарском шатре, разбитом под ее окнами — как я уже говорил, такие шатры там появлялись по два, а то и по три в неделю. Но шатер сэра Руперта привлек ее внимание тем, что из него торчала пара босых пяток и доносился богатырский храп, а сидящий рядом с шатром белобрысый юноша чистил пяток картофелин. В общем, и рыцарь, и его оруженосец вели себя совершенно не так, как полагается себя вести, готовясь к бою с огнедышащим драконом.

Разумеется, принцесса возмутилась. И, как вы уже сами, наверное, догадались, начала кричать.

Она поносила несчастного, ни в чем не повинного оруженосца словами, от которых покраснел бы пьяный извозчик. Она перечислила всех родственников и предков сэра Руперта, а заодно и его слуги, причем по ее словам выходило, что оба являют собой самую причудливую смесь различных пород животных.

Впрочем, надо отдать должное сэру Руперту — он, как и полагается истинному солдату, продолжал спать сном младенца и, по всей видимости, так и не проснулся бы, если бы оруженосец не растолкал его. Потерев кулаками сонные глаза, рыцарь высунулся из шатра и, приподняв одну бровь, начал пристально изучать принцессу.

Принцесса продолжала верещать.

Сэр Руперт несколько минут хранил молчание, после чего выбрался из шатра полностью, натягивая по пути подштанники, и заорал в ответ:

— Ну и чего ж тебе надо-то, дура ты горластая?

За глаза принцессу называли еще и покруче, но до сего момента никто еще не осмеливался сказать ее высочеству нечто подобное прямо в лицо. Несколько секунд она стояла, хватая ртом воздух — перехватило дыхание, надо полагать, — а потом, разразившись пронзительным истошным воплем, исчезла в башне. Вскоре оттуда донеслись громкие рыдания и визг.

Сэр Руперт, решив, что инцидент исчерпан, забрался обратно в шатер, и уже через минуту оттуда донесся его храп. Оруженосец уселся рядом с шатром и снова взялся за недочищенную картофелину.

Однако уже через несколько минут, справившись со слезами и утерев нос, принцесса высунулась в окно и прокричала:

— А вот я сейчас пойду, пожалуюсь моему дракону, и он вас сожрет! Бе-е! — и показав оруженосцу язык, бегом бросилась в мою башню.

— Какой еще рыцарь? — спросил я, выслушав ее путаные объяснения, перемежаемые бранью и нытьем.

— Там! Под окном! Дрыхнет в палатке, как паршивый суслик! Сожри его, я тебе приказываю, слышишь, ты, желтопузая ящерица! И его кретина-слугу тоже!

Я давно привык к оскорблениям, поэтому не обратил на ее слова никакого внимания, а только отмахнулся лапой.

— Я уже сыт. Вызовет на бой — сожру. А не вызовет, так и пусть проваливает ко всем чертям!.. Нужен он мне, как устрице пиджак.

Это заявление окончательно вывело принцессу из себя. Ее игнорировали два странствующих бездельника, ее назвали горластой дурой, а теперь еще и дракон отказывается выполнять ее приказы! Что-то повернулось в ее маленьком мозгу, и она принялась яростно пинать меня ногой в бок.

Признаться, меня это слегка удивило. Никогда еще никто из людей не решался на подобный шаг. Боли она мне, разумеется, причинить не могла — чтобы пронять мою шкуру, нужно кое-что посерьезнее туфелек из свиной кожи. Но вы подумайте, какая смелость — пинать огромного огнедышащего дракона! Когда я поднял голову и изумленно посмотрел на нее, мой взгляд встретился с ее горящими ненавистью глазами. Не разжимая челюстей, она прошипела всего одно слово:

— Быстро!

— Ох, как же ты мне надоела, — вздохнул я. — Ладно уж, посмотрю, что там за рыцарь. Все равно теперь уже не уснешь.

Я выбрался из башни и полетел к шатру сэра Руперта.

Едва завидев меня, оруженосец взвизгнул и нырнул в шатер. Там поднялась возня, и через пару секунд, пытаясь одновременно напялить кольчугу и панталоны, выбрался сэр Руперт.

Сэр Руперт, надо признаться, не производил в тот момент впечатления отважного рыцаря. Однако это было лишь первое впечатление, и как это часто бывает, оно оказалось ошибочным.

Я приземлился неподалеку от шатра. Земля содрогнулась, когда мои лапы коснулись земли — но сэр Руперт не содрогнулся. Он стоял босой, в одних панталонах и кольчуге на голое тело и с мечом в руке — самое смешное зрелище в мире, если бы не выражение его лица. В сосредоточенном лице сэра Руперта не было ничего забавного.

В лице его читалась решимость и готовность к схватке, мужество и бесстрашие. Он стоял, держа перед собой меч, готовый победить — или умереть.

— Эй дракон, — крикнул он, взмахивая мечом. — Если ты хочешь драки, ты ее получишь! Но сначала пообещай, что если ты победишь, то не тронешь моего слугу!

В минуту смертельной опасности, не имея почти никаких шансов на победу, он думал не о своей шкуре, а о белобрысом оруженосце. Удивительные экземпляры попадаются все-таки среди людей! Несколько секунд я стоял в замешательстве, не зная, что ему ответить.

— Не хочу я драки, — проворчал я наконец. — Кто ты такой и что ты здесь делаешь? Насколько я понимаю, ты пришел не затем, чтобы спасать принцессу?

— Принцессу? — переспросил сэр Руперт, не опуская меча. — Так эта визгливая курица — принцесса?

Визгливая курица — ха! Действительно, такое определение отлично подходило ее высочеству. Я даже хохотнул.

— Верно. Эта визгливая курица, кстати, просила меня сожрать вас обоих…

— Как ты смеешь! Как вы оба смеете! — со стороны монастыря до меня донесся истошный визг. Принцесса наблюдала за нами из окна башни. — Немедленно проглоти его, слышишь! Немедленно! Немедленно!

— Заткнись, — миролюбиво посоветовал я ей. — Заткнись и уйди с глаз моих. Видишь — джентльмены беседуют.

Принцесса исчезла — возможно, упала в обморок. Сэр Руперт рассмеялся и опустил меч.

— А ты ее тоже, кажется, не очень жалуешь. Ты, стало быть, охраняешь ее от женишков?

Я проворчал что-то невразумительное.

— Судя по всему, не очень приятное это занятие… Не возражаешь, если я оденусь?

— Да ради бога!..

Сэр Руперт забрался в шатер, изгнал оттуда оруженосца, и тот, поглядывая в мою сторону, начал разводить костерок под котелком. Через минуту рыцарь вновь выбрался из шатра, уже в полном парадном облачении — без кольчуги, в широкой, некогда белой льняной рубанке с широкими отворотами, вытертых черных бархатных кавалеристских штанах с кожаной вставкой по внутренней стороне бедер — чтобы можно было ездить в них верхом — и в шляпе с пером. Шляпу он, впрочем, сразу же снял и швырнул на траву, а сапоги даже и надевать не стал. Меч в кожаных ножнах покачивался у его бедра.

— Вспомнил, — сообщил он с кривой улыбкой. — Это про тебя мне давеча рассказывали в таверне. Что ты похитил принцессу и все такое…

— Да какое там похитил! Если б мне за это не платили, давно бы избавился от нее.

— Да уж, я бы и за полцарства не согласился такую терпеть. Кормят-то хоть ничего?

— Как тебе сказать… Принцы еще сносны, но вот вашего брата самого кормить надо бы получше, костлявые какие-то вы все…

— Что ж ты хочешь, солдатская жизнь…

Разговор перешел у нас на житейские темы. Сэр Руперт жаловался мне на свою бродячую жизнь и антисанитарию. Я сетовал на низкую оплату труда и паршивые условия, а сэр Руперт заявил, что мне за вредность положено молоко выдавать.

Какое счастье — понимающий собеседник!

— Так что ж ты ее не бросишь? — спросил рыцарь, добывая ножом картошку из котелка и подбрасывая на ладони, чтобы остудить.

— Проклятое Сторожевое заклятие, — буркнул я. — Никакой возможности нет обойти его. Ни удрать, ни принцессу прогнать. Только два варианта: либо десять лет терпеть ее выходки, либо дать себя победить. Мне, признаться, последнее не по душе. Хоть я и немолод, даже по драконьим меркам, но жить еще хочу.

— Ну, проиграть сражение — это не обязательно значит погибнуть, — с набитым ртом сказал сэр Руперт. — Меня вот четыре раза побеждали. Гляди!

Он отогнул ворот рубашки и показал мне старый заросший шрам — след от удара мечом.

— Видишь? — спросил он, расправляя ворот и вылавливая из котла очередной клубень. — Рыцарский турнир. Три недели пришлось проваляться в постели, пока снова не смог взяться за меч.

— Вам, людям, хорошо, — проворчал я. — А вот сражайся ты с драконом, ты оставил бы его в живых, если бы победил?

Сэр Руперт задумался, но я не стал дожидаться, пока он ответит.

— Нет, — сказал я. — Ты бы сказал: кровожадная зеленая ящерица шесть лет держала в заточении прекрасную принцессу. Убив ее — в смысле, ящерицу — я сделаю обществу услугу. Человеческому обществу, само собой. Вот как ты сказал бы. Ты ни на секунду не задумался бы, на кой дьявол дракону сдалась принцесса. Не жениться же мне на ней, черт ее побери! Сам видишь, удовольствие это ниже среднего, оплата низкая, забот куча…

— Как-то я об этом раньше не думал, — признался сэр Руперт, разглядывая картофелину.

— То-то и оно…

Несколько минут прошли в молчании. Я смотрел на реку, неторопливо катившую свои воды под монастырскими стенами. Сэр Руперт жевал, но мысли его были далеко от походного котелка — дважды он хватал свой сапог вместо фляги и, лишь попытавшись отпить из него, замечал это. Наконец он решительно встал и подошел ко мне.

— Так ты хочешь избавиться от этой дамочки? — спросил он.

— Еще бы! — ответил я и тотчас почувствовал укол мечом в шею.

— Сдавайся!

С минуту я остолбенело смотрел на него… а потом до меня дошло.

— Сдаюсь, — сказал я.

Сэр Руперт засунул меч обратно в ножны.

— Ну вот и все, — сказал он. — Ты свободен, не так ли?

Свобода!..

Неведомое прежде чувство вдруг охватило меня. В груди вдруг стало так тесно, словно меня заковали в железные обручи, а из глаз брызнули слезы. Я смахнул их лапой.

— Расскажешь кому — съем, — всхлипывая, сказал я.

— Ничего не видел, — заверил меня сэр Руперт.

— Черт!.. Надо же… Даже не знаю, что тебе и сказать.

— Да чего там… Давай, лети!

— Ну… Ты понимаешь, да? Я твой должник…

— Да ладно, какие счеты среди своих! Забудем!

Я вздохнул полной грудью и расправил крылья.

— Ну, прощай!

И уже улетая, услышал сквозь свист ветра едва слышное:

— До встречи!

Подо мной проплывали луга и пашни, а впереди были розовые закатные облака и где-то там, далеко, у кромки горизонта вставали родные горы. Я наконец возвращался домой.

И последнее, что я услышал, был визг и вопли принцессы, оставшейся в своей башне.

…Что сталось с принцессой?

Право же, не знаю. Думаю, она и по сей день сидит там. Устраивает скандалы, таскает фрейлин за волосы, бьет посуду. Выйти из монастыря ей вряд ли удастся. И дело тут не только в том, что каменные плиты закрывают вход в ее башню.

Ведь Сторожевое заклятие действует не только на драконов. Победив меня, сэр Руперт разрушил только половину заклятия. Вторая половина не позволяет принцессе выйти из монастыря, пока ее не поцелует влюбленный рыцарь или принц.

Так что, если есть желание, можете пойти и спасти ее высочество.

Я не против.