Жизнь в общежитии шла своим чередом. И учеба у Ксении тоже. За ней она забывала о том, что ее пугало, о неурядицах и собственной неустроенности в жизни. Ведь чего она хочет добиться? Закончит учебу, а что дальше? Вернется в Череповец и будет, как все остальные, искать работу; найдет какую-нибудь заурядную. Будет жить дома и выслушивать мамины нотации. И даже если переберется жить в квартиру к бабе Ларе, то… Впрочем, одной оставаться Ксении как-то не хотелось, да и мама была полна решимости квартиру сдавать, чтобы свести концы с концами.

Зато занудство Ксении и ее принципы возымели действие на Надю: когда она хотела уединиться со своим парнем, то исправно скидывала сообщение на телефон, мол, так и так, не спеши, у нас тут на пару часов голубой огонек. Ксения больше не оказывалась в неприятном положении, стоя у двери комнаты, за которой творится нечто невообразимое.

Она по-прежнему видела то, что видела раньше. И хоть отношение к этому было уже более спокойное, тем не менее Ксения беспрерывно задавалась вопросом о том, почему все так, как есть, а не иначе. Конечно, она не сбрасывала со счетов слова бабы Лары о неведомой силе, которой обладала ее мать, то есть прабабушка Ксении. А еще о том, что отказываться от этой силы нельзя, что прабабушка Ксении отказалась и за это поплатилась зрением и здоровьем — и это в тридцатилетнем возрасте, когда другие переживают самый расцвет. И хоть мама утверждала, что слова бабы Лары не более чем фантазии, старческий бред, домыслы — словом, то, чему доверять никак не стоит — Ксения пыталась осмыслить все, что знает. Ведь не могло быть бредом или фантазией черное пятно, незаметно появляющееся где-то рядом при любом упоминании о сексе, при мыслях на эту тему или просто если рядом, за дверью или за стеной кто-то кому-то отдавался. Ксении было неловко от понимания того, что она, возможно, вмешивается в чью-то жизнь, обращает внимание на то, к чему не должна иметь никакого отношения.

День, когда выпал первый снег, Ксении по-особенному запомнился. На лекции она вела себя не как обычно — не следила за материалом по учебнику, не записывала все появляющееся на доске судорожно в конспект, не переспрашивала преподавателя. Она даже не подслушивала разговор сзади: прячась за спинами впереди сидящих, одногруппницы Ксении смаковали отношения Марины и Ваньки Михельсона. Особую пикантность обсуждению придавало то, что лекция была для нескольких потоков одновременно, и Ваня Михельсон был в той же аудитории, на первом ряду. Он внимательно писал конспект, часто почесывал волосы и поправлял очки. Когда обсуждение дошло до выяснения того, есть ли у Михельсона прыщи на спине и заднице, Ксения переключила свое внимание.

За окном вместе с каплями дождя падали маленькие хрупкие снежинки. Капли стремительно летели к земле, а снежинки не спешили и падали медленно, будто зная, что там, внизу, их ждет неминуемая гибель на еще теплой земле. Снег падал на еще не опавшие листья старого клена, росшего под окном, на старые институтские корпуса, на крыши бесконечных низеньких флигелей и пристроек. Ксении вспомнилось, как наслаждался мгновениями осени Пушкин, как ловил каждое из них и находил ему выражение в стихотворных строчках. Она даже укорила себя за невнимательность, за то, что еще одна осень прошла для нее незаметно, словно ее и не было.

Выходя из института после занятий, Ксения была немало удивлена: прямо у учебного корпуса ее поджидал Ксива. Конечно, она не подала вида, что удивлена и хотела, не замечая его, пройти мимо.

— Ксения, — весело окликнул ее Ксива. — Куда ты так заспешила? Вроде медленно шла, я тебя еще через окно увидел. А тут как пуля помчалась.

— Ааа… Ксива, привет, — заговорив, Ксения выдала свое смущение; от уверенности, слегка наигранной и для не совсем не свойственной, не осталось и следа. — Просто хочется побыстрее вырваться из института, голова идет кругом. А как ты узнал, что я здесь учусь? Я тебе не говорила этого.

— Я же знаю, что ты учишься в одном институте с девушкой Санька, кажется, даже в одной группе.

— В разных, — улыбнулась Ксения. — Итак, ты меня преследуешь. Зачем?

— Я тебя не преследую, — Ксива попытался взять у Ксении сумку, но она заметила это и перекинула сумку в другую руку, а потом повесила на плечо, — просто ты не отвечаешь на мои сообщения, до тебя не дозвониться. Мне уже стало казаться, что ты мне дала не тот номер или вообще потеряла телефон.

Ксения медленно шла по территории института к воротам, которые вели через арку на улицу. Ксива был рядом, они беседовали — и со стороны кто-нибудь наверняка подумал, что парень встречает свою девушку после занятий. Они обсуждают важные дела или просто сплетни, а, быть может, планировали совместный вечер, решая, куда лучше пойти — в театр, в кафе, в кино или просто погулять по городу. Ксива при ходьбе опирался на зонт-трость, забыв про то, что идет дождь вперемешку с первым снегом. Когда он это сообразил, Ксения уже застегнула куртку и накинула капюшон.

— Нет, с телефоном у меня все в порядке, просто я редко отвечаю на сообщения, а на звонки не ответила потому, что была занята и не могла говорить. Ты мне еще летом писал сообщения, я домой уезжала, а оттуда ответить на твое сообщение слишком дорого. Только не обижайся, Ксива, у меня денег на телефоне не так и много, я стараюсь экономить.

— Ясно, — на лице Ксивы проступило разочарование, он слегка нахмурил брови и поджал подбородок. — Но сейчас ты свободна? Может, погуляем, поболтаем?

— Слушай, я знаю, что у тебя много девушек, с каждой ты можешь отлично провести время. На кой сдалась тебе я? Неужели ты еще не понял того, что случайные отношения это совсем не мое, я не какая-нибудь шалава, которая будет по-дружески с кем попало заниматься… ну, ты понял, о чем я. Мы с тобой совсем разные и я…

— В чем-то мы, может, и разные, — перебил ее Ксива, — но ты меня отшиваешь, даже не дав мне шанса. И я ни на что не претендую. Почему ты сразу стала строить догадки про секс? Разве я об этом заикался? Разве я говорю тебе: «Чика, пойдем развлекаться к тебе или ко мне»? Да я не думал о таком! Блин, такое чувство, что ты сама ждешь, что любой крендель подойдет к тебе и потянет к себе в машину или домой. Не пойму я тебя, извини.

Ксива раскрыл зонт и медленно занес его над Ксенией. Они шли рядом. На оживленной улице почти не было прохожих. Испугавшись непогоды, люди брали штурмом автобусы, троллейбусы и маршрутки.

— Да, я опасаюсь того, что меня поведут неизвестно куда и неизвестно чем это закончится, — призналась Ксения, — точнее, известно чем. То, что мне рассказывал о тебе Саня и то, что вы учитесь с ним вместе…

— А то, что ты учишься с Надей в одном институте? Это не считается? Что, я должен ставить между вами знак равенства?

— Не должен, я совсем на нее не похожа.

— Вот и я считаю, что не должен, — Ксива заботливо оттолкнул Ксению к домам, когда рядом по дороге промчался грузовик и обдал край асфальта брызгами грязи. — Между прочим, Надя попросила меня тебя сегодня встретить и чем-нибудь занять на весь вечер. Если я правильно понял, они с Саньком собрались танцы на кровати устроить.

— У них такое часто бывает, — ответила Ксения, — по-моему, слишком часто.

— Санька за практику, наконец, получил деньги, ему долго не выдавали их, задерживали, типа он плохо работал и даже один раз пришел выпивши. Но, конечно, этого никто доказать не смог, так, глюки. Теперь спустит все на Надю, на шмотки, на презервативы, на выпивку.

Засмеявшись, Ксива закашлялся. С края зонта на Ксению упало несколько капель, и она предпочла выйти из-под зонта. Ей было достаточно и куртки с капюшоном.

— По-моему, они не пользуются презервативами, во всяком случае, я их у них не видела.

«Ты дрянь, Ксения. Видишь, к чему снова свелись все разговоры? Он идет, качает головой, умного из себя строит, а сам только и представляет, как трахнет тебя. Ты этого ждешь? Он только и мечтает об этом, тебя уже полгода окучивает. А ты строишь из себя дурочку и не можешь его послать. Сейчас снова появится пятно и будет тебя преследовать весь вечер. Ты этого хочешь? Хочешь снова бояться, блеять от страха? Овца ты! Успокойся сейчас же, Ксюша. Поговорите о чем-нибудь другом, все равно идти в общагу нельзя, пока Надя с Саньком не закончат. И раз были такие приготовления, то закончат они не скоро. То-то она с лекции сбежала в перерыве. Теперь ясно, что у нее за дела. Как будет экзамен сдавать? Снова строить глазки и ждать свою тройку? Все, Ксюша, поворачивай разговор в другую сторону, дать ему понять, что тебя разводить на секс бесполезно».

Ксения оглядывалась и искала по сторонам черное пятно: оно могло появиться из ниоткуда, всплыть совсем рядом и страх сразу бы сковал Ксению, заставив стать тише воды, ниже травы. Но шли они довольно быстро, да и, к тому же, Ксения еще никогда не видела пятно на улице. Может, оно и было, но заметить его при дневном свете было почти невозможно.

— Значит, ты утверждаешь, что не такой как Саня? А с учебой у тебя как?

— Не такой, это правда, — Ксива говорил и активно жестикулировал, забывая, что в одной руку у него зонт. Зонт покачивался, и с него скатывалась накопившаяся там вода. — Думаешь, все, кто учится в путяге, полные идиоты и раздолбаи? Нет, я про Саню ничего плохого сказать не могу, он отличный пацан. Но я пришел в путягу учиться, я, может, потом в универ поступлю. А учусь я нормально, даже повышенную стипендию второй семестр подряд получать буду.

— Теперь ясно, почему Саня над тобой так прикалывался по поводу практики.

— А пошел он… — Ксива сердился. — Зайдем в мою любимую чебуречную? Я тоже как-то на нее в дождь набрел, зашел, потому что больше спрятаться от дождя было некуда. Оказалось, ничего такое местечко, просто комильфо.

Едва зайдя в чебуречную, Ксения поняла, что пятно там. Оно висело под потолком у столика, стоявшего прямо у стойки. Ксения осмотрелась, вспоминая, за каким столиком они сидели тогда, еще летом. «Вон там, кажется, недалеко от окна, — припоминала Ксения, — точно, мы там сидели».

Кафе было совсем пустым. Дождь с первым мокрым снегом распугал и тех, кто мог бы в него прийти, даже завсегдатаев, которые всегда есть у любых подобных заведений. Ксива отряхнул зонт, умоляюще посмотрел на Ксению, а затем показал на столик у стойки, от которого Ксения всячески старалась отойти, спрятаться, сбежать. «Давай сядем вот туда, пожалуйста. Там рядом батарея, я хоть немного согреюсь и просушусь», — попросил Ксива.

Отказать ему Ксения не могла. Она никогда не была эгоистичной, особенно в таких ситуациях, хоть и понимала, что ведет себя глупо, что, например, Надя на ее месте обложила бы Ксиву трехэтажным матом и села бы за тот столик, который нравится именно ей.

— Давай, — тихо ответила Ксения.

Пятно пульсировало. Оно не давало Ксении забыть о себе. Как только Ксения отворачивалась или опускала глаза, пятно перемещалось. Ксива прислонил к батарее зонт, снял тонкую спортивную куртку и развесил ее на спинке массивного деревянного стула. Под курткой у него оказалась футболка, на которой было с десяток картинок с человечками, занимающимися любовью в разных позах. Венчала эти картинки гордая надпись My favorite positions.

— Футболку специально напялил? Я видела, такие продают в переходе у Гостиного двора, — с упреком произнесла Ксения.

— Нет, прости, нет, я случайно надел, просто не обратил внимания, — бросился оправдываться Ксива. — Я ничего такого не имел в виду, просто так получилось. Сунулся утром, а чистая была только эта. Если тебя смущает, я надену обратно куртку. А хочешь, сниму ее, ей бы тоже просушиться не мешало.

— Забей, — махнула рукой Ксения, убедившись в том, что никакая это не провокация, — на тебе она высохнет быстрее.

Они пили чай и ели по чебуреку, как и в первую свою встречу, разговаривали о прошедшем лете, об учебе, о проблемах дома. Ксения никак не могла понять, почему пятно не исчезает, почему так настырно старается попасться ей на глаза. Так прошла пара часов, незаметно, почти без волнений, если не считать беспокойства Ксении по поводу того, что видела только она и не видели другие, в том числе и Ксива. «Мы кончили. Можешь приходить. Бери Ксиву с собой. Веселитесь. Мы с Сашкой исчезаем до завтра».

Ксения засобиралась в общежитие. На этот раз она не позволила себя провожать. Они попрощались посреди шумного проспекта, и Ксива еще долго смотрел ей вслед. Ксения шла быстро, кутаясь в куртку с капюшоном, и то и дело наталкивалась на прохожих, шедших навстречу. Когда Ксения исчезла в темноте, Ксива медленно побрел по направлению к метро.

«Ксиве-то не расскажешь обо всем, что со мной происходит, — думала Ксения. — Единственный человек, кто бы меня выслушал и что-то подсказал, это баба Лара. Но как я с ней поговорю сейчас? И чем она мне поможет? Она мне все уже рассказала, все, что только было можно. А я все прошляпила, пропустила мимо ушей. Да и непонятно это все, запутанно. Пойдешь к кому-нибудь поболтать по душам, расскажешь все как есть, вывернешь душу наизнанку, а тебя потом в психушку отправят как миленькую. Будь осторожна, Ксюша».

В комнате был идеальный порядок — это рассмешило Ксению, за время, прожитое в одной комнате вместе с Надей, отвыкшую от такого. Без Нади было спокойнее: никто не приставал с расспросами, не слушал музыку, не сидел, уставившись в телевизор. Нет, все это совсем не раздражало Ксению, просто она любила тишину, особенно тогда, когда нужно было привести в порядок собственные заблудившиеся мысли.

Приведя себя в порядок и наготовив миску салата, Ксения удобно устроилась с ногами на кровати: в присутствии Нади она такого себе не позволяла и сама ругала Надю за подобные вульгарные выкрутасы. На электронной почте новых писем не было — вполне ожидаемо. Ксения ввела в поисковик слово «галлюцинации». «Наркотическое, токсическое и алкогольное состояние, бред, тяжелые отравления, белая горячка, — бормотала под нос Ксения, — все это не то. Представить, что у меня белая горячка! Да это смешно! А баба Лара все про силу рассказывала. Если бы она хотя бы намекнула, где эту силу искать, было бы проще. Может, эта сила помогла бы справиться с этими…». Ксении упорно не хотелось называть то, что она видела, галлюцинациями. Она подняла голову вверх и различила на потолке маленькое темное пятнышко. Оно не оставляло ее, сопровождая почти всюду. Но зачем?

Справившись незаметно для себя с салатом, Ксения встала с кровати и протянула руку за тумбочку. Электрические чайники в общежитии было строго-настрого запрещены. Но у них с Надей был маленький чайник, спрятанный за тумбочку. Точнее, не спрятанный, а весьма искусно там устроенный. Чай и кофе, заваренные кипятком из этого чайника, благодаря почти неосязаемой атмосфере таинственности, казались особенно вкусными.

Сделав глоток чая, Ксения ввела в поисковик другой запрос. То, что она прочла, ее смутило, а потом даже заставило закрыть ноутбук. «Видения, магия, эзотерика, ерунда какая-то», — решила Ксения и легла спать. Дождь со снегом барабанили в окно, и Ксении снилось лето в Череповце, набегавшие после жары ливни и железные бочки для дождевой воды, расставленные по участку у дома Лены. Во время дождя вода скатывалась с крыши, пробегала по желобу и с таким же звуком каплями падала в бочку. В грозу это капание переплеталось с раскатами грома: Ксении нравилось, когда за ударом грома, почти в унисон, следовало мерное кап-кап-кап.

Утро было довольно ясным. Выпавший снег успел растаять, вокруг все подсохло — судя по всему, дождь закончился еще глубокой ночью. Нади не было, ее отсутствие Ксению не удивляло. На первом этаже толпился народ, студенты предпочитали добираться до института не в одиночку, а небольшими компаниями, так было веселее. На вахте дежурила не Бурласова, а какая-то незнакомая женщина маленького роста в огромных очках. «Новенькая, — подумала Ксения, — интересно только, злая или добрая? Хотя, какая разница, вахтерша и вахтерша».

Вахтерша бегала по холлу с огромной мокрой тряпкой в руках:

— Твою мать! Первая смена и так отделали! Так отделали!

Выйдя через вертушку на крыльцо, Ксения поняла, что она имела в виду.

Каждую ночь двери общежития закрывались и открывались лишь под утро или по велению волшебной палочки таких типов, как парень Нади. Впрочем, Ксения была уверена в том, что такой волшебной палочкой в случае Сани является скрученная в трубочку купюра. А, может, и не скрученная вовсе — зачем портить деньги, потом ведь раскручивать и разглаживать замучаешься. Под покровом ночи стена и крыльцо общежития частенько покрывались граффити. Бурласова каким-то неведомым нюхом чувствовала их приближение, зорко глядя в монитор видеонаблюдения. Но в смены, когда дежурили другие вахтерши, граффитеры чувствовали себя вольготно и рисовали на стенах и даже на двери все, что выдавала в тот момент их фантазия. Часто стены и дверь за ночь покрывались аккуратно приклеенными объявлениями сомнительного содержания вроде «Отдых для мужчин», «Жена на час», «Любовь» и других, не считая анонсов распродаж на окрестных рынках и реклам якобы уникальных биодобавок.

На этот раз общежитие было буквально облеплено объявлениями «Магия. Эзотерика. Гадаю». Внизу крупно был напечатан номер телефона.

— Ну, Никитина, повеселилась вчера? — на крыльце стояла Надя, на ее лице были следы бурной бессонной ночи. — Ладно, не криви личико. Дашку там не видела? Она мне конспект обещала дать переписать.

— Не видела, — ответила Ксения, разглядывая объявления, которые вахтерша пыталась с помощью швабры и тряпки соскоблить со стен.

Даша выбежала из общежития, держа в одной руке толстую тетрадь, а другой застегивая на ходу куртку. Рядом стояли парни со старшего курса, которые при ее появлении дружно присвистнули. Даша остановилась и показала им средний палец.

— Явилась! А я думала, что провалилась там или передумала мне давать конспект, — с наглыми видом заявила Надя и выхватила у нее тетрадь. — Представляешь, мы с Саньком вчера смылись из общаги, освободили комнату, чтобы Ксюша провела время со своим новым дружком. А она отфутболила пацана, типа вся такая правильная и убежденная девственница, никаких отношений, даже на кружечку чайку не пригласила или как это в детском садике, в бутылочку поиграть. Ну, ты, Ксюха, даешь!

— Прекрати, — сказала, краснея и озираясь по сторонам, Ксения.

— Да, Надь, зачем ты ее так? Пусть живет, как ей нравится, тебе-то какое дело до всего этого? — бросила Даша.

— Вот-вот, — Ксения решила во что бы то ни стало перевести разговор в другое русло, зная, как любит потешаться над ней Надя и, опасаясь того, что снова рядом будет пятно, а ей станет нехорошо, и весь день пойдет насмарку. — Видели, как новая вахтерша носится? Это все из-за этих объявлений?

Затея Ксении сработала: Надя расхохоталась, а Даша достала из сумочки пачку сигарет, зажигалку и закурила.

— Пускай побегает, — издевательски сказала Надя, когда все трое спускались с крыльца и шли в сторону остановки троллейбуса. — Сейчас еще уборщицы прибегут, все вместе будут срывать эти объявы. Потому что через час придет комендант и ежели что не так, считай хана.

Ксения замялась и немного отстала. Запах дыма от тонкой дамской сигареты, которую курила Даша, показался Ксении неприятным, и она ускорила шаг, чтобы оказаться чуть впереди.

— Интересно, а что это рекламируют так? — осторожно спросила Ксения, припоминая то, о чем читала в интернете накануне, до того как закрыла ноутбук.

— Да мошенники это! — сухо отрезала Даша. — Разводят людей на деньги.

— А дурачки клюют и несут бабло, всякие там пенсионеры и заблудшие души, которые мечутся, экспериментируют или вообще с иглы не слезают, — в своем стиле добавила Надя.

— А эзотерика? — недоуменно спросила Ксения. — Я читала, что это как бы психология такая.

— И что? — Даша докурила и выбросила окурок. — Да выманивать деньги можно под каким угодно предлогом, главное, чтобы этот предлог был и деньги у народа были. А все остальное дело техники. Ты думаешь, эти объявления никто не увидит? Увидят и наверняка клюнут.

«И ты бы клюнула, Ксюша, вот признайся хотя бы сама себе в этом. Ты копаешься в себе в поисках сама не знаешь чего. Тебе бы найти того, кто разобраться поможет. Это хорошая идея, Ксюша».

Ксения поравнялась с Дашей. Ей хотелось спросить обо всем и сразу, но не в присутствии Нади, способной в любую секунду вставить свой совершенно неуместный комментарий, после которого дальнейший разговор будет бессмысленным. Ксения волновалась: это был не страх, а именно волнение, ощущение, совершенно ею позабытое. Последний раз она волновалась в тот момент, когда отыскивала себя в списках, зачисленных в институт.

— Даш, а ты знаешь тех, кто занимается этой самой эзотерикой и психологией, но не мошенников?

— А тебе зачем? — Даша пожала плечами.

— Надо.

— Говори, зачем, а иначе ничего не скажу.

До остановки оставалось чуть-чуть, а впереди замелькал троллейбус. Все трое бежали, сломя голову. Труднее всего, конечно, это было делать Даше. Даже зная о том, что под вечер может выпасть снег или пойти дождь или даже хуже — дождь со снегом, она была в легких туфлях на каблуках. Надя забежала в переднюю дверь троллейбуса, Даша и Ксения еле успели запрыгнуть в самую последнюю. Все опасения Ксении, что Надя вклинится в разговор, отпали сами собой. В троллейбусе было много народа, и протиснуться через салон от передней двери к задней площадке представлялось просто нереальным.

— В себе разобраться пытаюсь, да и спать в последнее время я стала как-то плохо.

— Ага, тут успеешь выспаться, когда чуть ли не каждую ночь к Надьке Сашка приходит, — фыркнула Даша. — Хотя, зачем мне знать, для чего тебе все это надо. Короче, знакомая моей мамы живет тут, в Питере, она занимается всяким таким. С мамой они давние подруги, мама все твердит, какая она хорошая женщина, что помогла ей успокоиться после развода с первым мужем и потом познакомиться со вторым, то есть с моим отцом.

— Так она психолог?

— Нет, моя мама в жилконторе работает.

— Да не твоя мама, а эта женщина, мы же с тобой о ней говорим.

В другой ситуации Ксения не стала бы раздражаться, а просто задала вопрос по-другому или отшутилась. Она волновалась, и потому каждая мелочь выводила ее из себя. Она удивлялась своей нервозности, нетерпеливости и все время оборачивалась посмотреть, где находится Надя. Если бы она вдруг оказалась рядом, то все разговоры пришлось бы прекратить. Но Надя была возле передней двери, у мест, где обычно сидят старички и старушки. Стоявший рядом грузный мужчина наваливался на нее, когда троллейбус подскакивал на какой-нибудь неровности. Надя старалась протиснуться к двери, двигаясь в противоположную сторону от того места, где стояли Ксения с Дашей.

— А, Вероника Петровна…

— Ты можешь меня с ней как-нибудь свести? А она дорого берет за помощь?

— Свести? — Даша задумалась. — Наверное, можно, только я номера ее телефона не помню, надо маме написать и спросить. Только Вероника Петровна никаких денег с тебя наверняка не возьмет. Это у нее вроде как хобби. Да и ты же скажешь, что ты моя подруга, а она меня знает. Так что про это не переживай. Только вот я не пойму, чего ты так этой фигней загорелась? Я про всякую эзотерику с психологией. Моя мама всем этим одно время увлекалась, а мне как-то параллельно все это. Если не спится, так попринимай какого-нибудь снотворного или валерьянки.

— Да не помогает, — бросила Ксения.

— А ты пробовала хоть? — с недоверием переспросила Даша.

— Пробовала, — не моргнув глазом, соврала Ксения. — Думаю, может, это все нервы, учеба, переезд сюда после тихого Череповца. Тут шумно, много новых впечатлений. Так когда?

Даша вздохнула так, будто ее упрашивали сотворить нечто совсем неприличное или выходящее за рамки представлений и законов.

— Когда, когда… — приближалась нужная остановка, и Даша заблаговременно начала протискиваться к двери. — Сейчас сядем на лекции, я маме и напишу.

— Только у меня к тебе просьба, не говори никому о том, о чем мы с тобой сейчас говорили. И вообще про меня, про эту женщину и про все-все. Обещаешь?

— Ксюха, да у тебя крыша уже тю-тю! — вспылила Даша. — Кому я и что скажу? Кому это интересно? Думаешь, это Надьке интересно? Да у не своих проблем хватает. Ее, между прочим, грозятся к сессии не допустить. Хотя, допустят, куда денутся. Если всех отчислят, то кого учить будут? Самих всех придется поувольнять. У нас половину группы отчислили в том году, так теперь беречь должны. И не надо на меня так смотреть! Сказала же, что никому ничего говорить не буду!

В перерыве между парами, когда Ксения сидя дремала в аудитории, положив голову на скрещенные на столе руки, кто-то ткнул ее в спину карандашом. Она вздрогнула. Сзади стояла Даша и, озираясь по сторонам, передала Ксении скомканную бумажку. На бумажке был написан номер телефона и имя — Вероника Петровна. В следующий перерыв Ксения отошла в самый дальний угол коридора, где не было слышно ни голосов студентов с аудиторий и лестницы, ни хлопанья дверей, ни шума машин с улицы. Трубку долго не брали. Сердце Ксении стучало, она ощущала этот стук, он отдавался во всем теле. Когда трубку, наконец, сняли, от волнения у Ксении пересохло в горле, и она с трудом смогла что-либо произнести.

— Я слушаю вас! — грубо сказал на том конце хрипловатый женский голос. — Долго молчать будете?

— Здравствуйте, — выдавила из себя Ксения. — Мне ваш телефон дала Даша, это дочка вашей…

Ксения поняла, что не знает, как зовут маму Даши. Волнение не давало ей возможности сосредоточиться, в другой ситуации она быстро бы сориентировалась, но не в этой.

— Понятно, не нужно мне объяснять, кто такая Даша, я и сама прекрасно знаю, — сказала Вероника Петровна. — И что? Требуется что-то посмотреть?

— В смысле посмотреть? У меня есть некоторые проблемы, если бы вы могли помочь…

— Поможем, неразрешимых ситуаций не бывает, бывают только невыносимые люди, — бодро сказала Вероника Петровна. — Я сегодня возвращаюсь с работы в пять. Если хотите, приходите. Устроит?

— Да, — испуганно произнесла Ксения, явно не готовая к такому повороту событий, к тому, что все будет происходить так стремительно: накануне полдня тряслась, справляясь со страхом и наблюдая преследующее всюду пятно, вечером собралась с мыслями и залезла в интернет, потом эти объявления на общежитии, разговор с Дашей и, в конце концов, этот звонок.

Женщина назвала адрес. Ксении негде было записать, она просто запомнила. Это было в центре, на улице, где рядом был музей — в первые дни пребывания в Питере, еще во время приезда для подачи документов в институт, Ксения в него ходила.

Оставшееся время, сидя на занятиях, Ксения пыталась представить себе, кто такая эта Вероника Петровна и что собирается с нею делать. «Может, и ошибка, что я все это затеяла, — перемалывала сомнения Ксения. — Это совсем чужой человек. И что я ей расскажу? Возможно ведь, что она мне не поверит или просто посмеется надо мной, скажет, что по мне плачут психиатр и психушка. Что тогда? Хотя, что она мне сделает? Ни-че-го. Так может успокоиться? До спокойствия, правда, далеко. Хоть в институте это пятно не преследует, и на том спасибо».

После занятий в коридоре Ксению нагнала Даша.

— Знаешь, мне тут мама написала… Короче, про деньги и все такое я поспешила тебе сказать, что их не нужно. Денег Вероника Петровна от тебя не возьмет, а от небольшого подарка и привета от меня и моей мамы не откажется. Знаешь, мы сейчас пойдем в магазин и купим пополам бутылку вина, мама сказала, что Вероника Петровна любит «Кьянти».

— Да не надо напополам, я и сама могу купить, — возмутилась Ксения.

— Давай не компостируй мне мозги, сказала, что пойдем вместе, значит, пойдем вместе, — Даша, в отличие от Нади, не имела привычки хамить, она просто умела убеждать.

«Да, Ксюша, ну и вляпалась же ты! Все выходит гораздо сложнее, чем тебе казалось. Ты думала, посидите, поговорите по душам. А вокруг этого разговора уже столько всего переплелось! Вот у бабы Лары с разговорами было проще. Заварит чай в большом чайнике, сядем у нее на кухне. Господи, бабушка, как мне тебя не хватает! Ты бы, наверное, лучше всех бы помогла мне сейчас разобраться со всем этим… Даже не знаю, как все это назвать. А ты бы точно все объяснила. Я не верю, что ты была не в себе, когда мне рассказывала и про силу, и про прабабушку, про то, что с ней случилось. Это мама и Ира говорят, что ты сошла с ума. Но я-то знаю, что это не так.

Ксения чувствовала себя довольно нелепо, когда шла на встречу с Вероникой Петровной. Подруга мамы ее подруги — и к ней она идет делиться секретами, которыми не делилась еще ни с кем. В руке у нее бумажный подарочный пакет с бутылкой вина, приплюснутой, толстобокой, в соломенной оплетке. Внутри пакета записка, которую вложила Даша и строго-настрого запретила читать. Странное ощущение усилилось тогда, когда она не смогла найти нужный адрес. Ксения уже испугалась, что перепутала или забыла номер дома, и придется перезванивать и уточнять, а значит причинять дополнительные неудобства своим визитом. Но потом увидела небольшую арку, а за ней двор-колодец и дальше через арку еще один. По мере того как Ксения шла дальше, парадность центра города, лоск и напыщенность исчезали. Когда Ксения прошла во второй двор, ей в глаза бросились обшарпанные серые стены, переполненные мусорные бачки, окна в облупившихся рамах, вывешенные наружу авоськи с продуктами и какими-то свертками. Пахло сыростью и дымом дешевых сигарет — под ногами все было усеяно окурками. Изо рта у Ксении шел пар. Воздух внутри двора-колодца стоял без малейшего движения, и пар вместо того, чтобы рассеяться, собирался большими клубами.

«Да, а говорят, что трущобы это где-то далеко, в Бразилии или Венесуэле, — с сожалением вздохнула Ксения и обернулась, услышав где-то неподалеку пьяные крики и звон бьющегося стекла. — Что я здесь делаю? Представляю, что меня ждет! Неужели никак нельзя обойтись без приключений, даже в такой ерунде?»

Впрочем, Ксения тут же подумала, что совсем не ерунда все то, ради чего она победила в себе неверие в сверхъестественное, в то, что с ней творится нечто не совсем обычное. Да и что необычное с ней могло твориться, если на ее жалобы на медицинском осмотре в институте махнули рукой и сказали, что это все пройдет, это стресс и явления подросткового возраста. Но все, что она видела, и страх, который при этом ощущала, были совсем не мимолетны, а, скорее, перманентны. Причем, чем дальше, тем все это становилось константой, само собой разумеющимся обстоятельством, которое просто стоило принять. И все, смириться и жить дальше уже с ним.

Во втором дворе сходились стены двух домов и чуть дальше, за углом, была одна-единственная парадная. Ксения набрала на домофоне номер квартиры. Дверь щелкнула: ее открыли, ничего не спросив, не сказав и тем более ничего не ответив на незаданный вопрос. Внутри было еще страшнее, чем снаружи: разбитые ступеньки, полутьма, бледный свет откуда-то издалека, а еще стойкий запах кошек. Должно быть, кошки в парадной обитали в нагромождении старой мебели и хлама, стоявшей внизу, у самых дверей — Ксении на мгновение показалось, что там, под этой грудой происходит шевеление.

Едва Ксения поднялась по лестнице на первый этаж, как на втором этаже открылась дверь. Ее стук пролетел по подъезду довольно зловеще, но сразу стало светлее — из квартиры на лестницу лился яркий свет. Вероника Петровна оказалась приятной на вид женщиной лет сорока, не больше. Она стояла в дверях, а когда Ксения подошла, тихо сказала:

— Здравствуй.

Обычно Ксения плохо реагировала, когда переходили на ты, не спросив на то разрешения. Но Ксения ощущала себя пациентом, проделавшим долгую дорогу и поборовшим себя, чтобы прийти к врачу. А врачи с пациентами, как известно, почти всегда общаются на ты. Уже внутри, в квартире, снимая обувь и куртку, Ксения как следует рассмотрела Веронику Петровну. Ничего примечательного: темные средней длины волосы, серая блузка, золотой кулон на шее, джинсы. Словом, самый обыкновенный портрет самой обыкновенной женщины.

— Это вам, Вероника Петровна, от меня и от Даши, она вам передавала большой привет от себя и от своей мамы, — Ксения протянула пакет с бутылкой. — Даша сегодня писала своей маме, и она передавала привет. Вот.

Ксения плохо скрывала, что нервничает. Впрочем, нужно ли это было скрывать? Вероника Петровна и сама, вероятно, понимала, что рядовой пустяк не стал бы поводом для звонка, а затем и для встречи. Она взяла пакет, заглянула внутрь и улыбнулась. Засунув в пакет руку, Вероника Петровна достала записку, развернула и долго изучала.

— Все ясно, — в конце концов сказала она и спрятала записку обратно в пакет.

Ксения многое отдала бы за то, чтобы хоть краем глаза посмотреть на письмо. Ей было обидно, что совесть не позволила заглянуть в пакет, а там само собой дело дошло бы и до письма… Впрочем, нет, читать чужие письма она все равно бы не стала. Вероника Петровна выключила свет в прихожей и пошла на кухню, не говоря Ксении ни слова. Но и без слов Ксения поняла: нужно идти за ней.

— Мне передали, что у тебя есть проблемы со здоровьем, — начала Вероника Петровна, когда Ксения сидела перед ней и разглядывала незатейливую обстановку кухни. Ксения сразу напряглась, и все окружающее перестало для нее существовать. Вероника Петровна смотрела на нее в упор и говорила очень тихо и спокойно, ее ухоженные, с гладкой кожей руки, были положены на стол. — Сказали, что не можешь никак понять, что с тобой происходит, что с самочувствием нелады творятся, спишь плохо.

— Все так, — ответила Ксения.

— Может, хотя бы мне ты не будешь врать?

— Я не вру.

Во рту у Ксении пересохло, но не успела она ничего сказать, как Вероника Петровна встала и, схватив с полки турку, налила в нее из графина воды и поставила на плиту.

«Вот, начинается. Держись, Ксюша, постарайся выяснить, чем эта женщина может тебе помочь, раз уж к ней пришла. Всех на уши поставила. И Дашу, и ее маму, и Веронику Петровну тоже. А теперь пытаешься повернуть все вспять. Нет, Ксюша, сосредоточься».

— Себе, возможно, ты и не врешь, — продолжала Вероника Петровна, — а вот меня обманываешь. Хотя, нет, себя ты обманываешь тоже. Я, например, вижу совсем другую ситуацию, не ту, которую ты в красках расписала своей подруге, а Даша, в свою очередь, разъяснила ее мне. Но, знаешь, я тебя не осуждаю. Я бы тоже на твоем месте подруге ничего не рассказала, мало ли сболтнет кому, а там слухи понесутся.

— Не знаю, как вам это объяснить… — Ксения начала говорить испуганно, совсем тихо и опустив глаза.

Вероника Петровна постучала ладонью по столу — и Ксения подняла взгляд на нее. От взгляда Вероники Петровны Ксении становилось не по себе, как не по себе было много раз на кухне у бабы Лары, когда она заводила разговор о силе, способностях и историях, окружавших их родню. Ощущения были схожими: в обоих случаях Ксения многого не понимала и чувствовала себя лишним, посторонним человеком, который услышал обрывок разговора и пробует на основании этого обрывка составить впечатление о том, что обсуждалось.

Ксения замолчала. От молчания ей становилось страшно, как страшно бывало в те моменты, когда она видела пятно или просто ощущала его присутствие. Правда, в том, что ей безумно страшно, она не призналась бы даже под пытками.

— Давай поступим так, Ксения. Ты расскажешь мне то, что захочешь рассказать. Но сначала я расскажу тебе все видимое мной. Так, наверное, будет честно. Ты ведь думаешь сейчас, что я ничего не понимаю и не имею представления о твоих неприятностях.

— Но…

— Расскажешь потом, — строго сказала Вероника Петровна. — В данный момент тебе нечего мне сказать, это будут лишь глупые оправдания, размазывание соплей вперемешку с попытками скрыть от меня некоторые детали. Но скрывать-то ничего не нужно, потому что от меня ничего такого скрыть тебе не удастся.

Вероника Петровна встала, сдвинула турку с уже закипевшей водой, засыпала туда кофе из маленького холщового мешочка. По кухне распространился дурманящий аромат. Это не был запах обыкновенного кофе, в нем, несомненно, было еще что-то. Кофе вновь закипел — Вероника Петровна сдвинула турку на огонь.

«Ксюша, может, не стоит пить этот кофе? Странно он пахнет, слишком сильно и при этом отдает пряностями. Не слушай себя, Ксюша, просто выпей, тебе же так хотелось пить. Она смотрит на тебя и ждет, когда ты выпьешь кофе. Тогда она начнет говорить, вот увидишь!»

Ксения взяла чашку и сделала глоток. Страхи как рукой сняло, а голос Вероники Петровны стал звучать еще ближе, но совсем тихо, так, чтобы ее слышала только Ксения и никто другой.

— Я знаю, ты сопротивляешься страху. Внешний это страх или внутренний, я пока понять не могу. У тебя есть способность видеть и чувствовать то, что не видят и не чувствуют другие. Только ты не умеешь всем этим пользоваться и ждешь, когда умение само придет. Впрочем, постой, я, кажется, поняла. Ты не принимаешь эти свои способности, веришь лишь в то, что это полнейшая ерунда, чья-то выдумка. Ничего себе выдумка, Ксения! Разве такое выдумывают? Просто задай себе этот вопрос, задай спокойно, не нервничай и не настраивай себя на то, что это чушь. Наверняка тебе говорили об этих способностях, обычно они передаются через поколение. Ничего такого, конечно, в них нет, но ты впускаешь в себя больше, чем другие люди. Но это в тебе выражено гораздо больше, чем в тех людях, что посещали меня до тебя. Поверь мне, гораздо больше, а людей я повидала на своем веку немало.

«Все совпадает, — подумала Ксения. — Будто я сейчас на кухне с бабой Ларой сижу, а не с этой женщиной. Вероника Петровна даже говорит как баба Лара, с каким-то придыханием. Только у бабы Лары мы всегда пили чай, а здесь кофе с чем-то пряным. Стоп, Ксения, у бабы Лары чай был тоже не простым, а с чабрецом. Что это обозначает?»

В своих размышлениях Ксения не заметила, как Вероника Петровна перестала говорить. Она сидела и смотрела на нее. Сложно даже предположить, как долго это продолжалось. Если бы это происходило на улице, в кафе, в парке или еще где-нибудь, где есть посторонние люди, то они точно бы почуяли неладное. Сидят друг перед другом женщина и девушка, глядят друг на друга, но словно забыв о происходящем.

— Ты все поняла? — спросила Вероника Петровна.

Ксения вздрогнула и осмотрелась по сторонам.

— Да, поняла, почти все совпадает.

— Теперь твоя очередь рассказывать, — Вероника Петровна скрестила на груди руки и приготовилась слушать. Ее лицо не выражало никаких эмоций: ни внимания, ни тревоги, ни озабоченности, ни жалости, ни сочувствия.

— Понимаете, я не совсем верю в свои какие-то способности. Но меня беспокоит несколько иное. Я вижу темное пятно. Оно обычно бывает в комнате на потолке, но я его видела и в душевой, и в кафе. Это продолжается около года уже, я к нему привыкла. Только боюсь я его. Не знаю, что оно означает. Но я заметила, появляется оно, когда кто-то рядом говорит о… любви… ну, вы понимаете… о любви…

— О сексе? — удивилась Вероника Петровна.

— Да, — слегка дрожа, ответила Ксения.

Она готова была расплакаться. И от стыда, она ведь сама начала обсуждать эту тему, и от неловкости, и от непонимания дальнейших своих действий. Ксения слишком боялась быть откровенной в таких вещах с кем-либо, неважно с кем — с подругами, с мамой, с сестрой, просто со знакомыми ей людьми.

— И что в этом такого? — Вероника Петровна пожала плечами. — Не вижу никаких причин для стеснения.

— Но…

— Но? — Вероника Петровна повысила голос и привстала. — Не хочешь ли ты сказать, что ты, ты девственница? Теперь я все понимаю, теперь все собирается по кирпичикам, картина проясняется. Девочка моя, ты не только не принимаешь свои способности, свое духовное, но и сопротивляешься сама себе, своему телесному началу. И на что ты после этого надеешься? Ну, отвечай, ты девственница, да?

— Да, — сдерживая комок в горле, после некоторых колебаний ответила Ксения.

Вероника Петровна рассмеялась. Ее смех был несравнимо более громким, чем ее голос, даже оглушительно громким. Ксении казалось, что ее смех обволакивает ее и проникает вовнутрь, в глазах потемнело, как темнело всегда, когда разговоры и мысли про секс переходили некоторые границы. Границы, которых на самом деле не существовало, их выставила для себя сама Ксения. А Вероника Петровна стояла и продолжала смеяться. Баба Лара тоже смеялась над многим, о чем ей пыталась рассказать Ксения, но смеялась совсем беззлобно, по-доброму. Хотя, может, это Ксении лишь казалось?

— Что ты творишь, девочка! Что ты творишь! Ответь мне, сколько тебе лет? Двадцать, небось, уже?

— Девятнадцать, — сквозь слезы ответила Ксения.

— Прекрасно, девятнадцать. Вроде умная девочка, в институте учишься, впечатление деревенской простушки или зацикленной сектантки не производишь. Скажи мне, чего ты ждешь?

— Любви жду! Неужели вам никогда не хотелось любви, никогда не хотелось избавиться от этих грязных мыслей — про секс и про все остальное? У всех на уме один секс, а мне хочется думать только о настоящих чувствах. Ведь скажите, бывает такое, настоящее чувство, любовь, а не когда о тебе думают грязно и только примериваются, как побыстрее затащить в постель.

— Нет, ты только с виду большая девочка. На самом деле ты ребенок, испуганный и глупый ребенок. Веришь во всякие сказки, а не в то, что тебе говорят. Даже на свои ощущения плюешь, игнорируешь их. А потом спрашиваешь, что за черная субстанция тебя преследует, откуда она, зачем да почему. Начинаешь копаться в себе, спрашиваешь, узнаешь, читаешь что-то, лазаешь по интернету, по книгам, подругам намекаешь. Так все было? Надеюсь, я не ошибаюсь?

Ксения ничего не ответила, только отвернулась к окну. Там было темно. Единственным пятном света был фонарь вдалеке, должно быть под аркой, ведущей из второго двора в первый. Уже совсем стемнело. Даже было не понять, идет дождь или прекратился. Ксения была полна решимости поплакать, а потом встать и уйти, ничего не говоря.

— Знаешь, пора тебе как следует озаботиться своей личной жизнью, а не думать только об учебе и о принце с призрачным счастьем, которое он, возможно, принесет. Не стоит ждать принца, сейчас не тот век! Принцы сами думают частенько только о том, где бы им подцепить хорошенькую девочку, такую как ты, поиметь ее как следует и на следующее утро не вспомнить даже ее имени. Тебе надо сбросить это бремя, которое ты сама же навесила на свое тело, бремя того, что оно неприкосновенно. Это всего лишь тело, это не душа.

— Но я так хочу. Я думала, это правильно!

— Если бы это было правильно, — Вероника Петровна покачала головой и показала на Ксению указательным пальцем, — то ты бы не задавала себе вопрос, правильно это или нет. Ты бы просто жила, все шло бы своим чередом, и ты не видела бы всякие непонятные штуки. Я тебе, девочка, честно скажу, такие возможности, как у тебя, я вижу впервые. Люди с такими возможностями ко мне никогда не приходили, видимо, все решали сами. А ты нужных выводов не сделала. Пойми, эта субстанция, эта энергия, которую ты видишь, просто хочет свести тебя с ума, если ты так и будешь продолжать делать вид, что в твоей жизни нет секса. Это твоя сила, и эта сила пытается исправить ту реальность, в которой ты живешь. Ты отвергаешь свои возможности, не считаешься с ними, и они преподносят тебе сюрприз за сюрпризом, они просто издеваются над тобой. Ты не замечала этого?

От волнения Ксения принялась грызть ногти. Вероника Петровна не сводила с нее взгляд. Ксении не хотелось отвечать, но все же она вынуждена была это сделать:

— Замечала, но ведь такого быть не может. Если вы говорите, что это моя сила, то она, вернее, я сама с собой так не могу поступать!

Вероника Петровна снова засмеялась. Ксении этот смех казался неуместным, унижающим, если не сказать больше — уничтожающим. Но перед глазами Вероника Петровны видела девушку. Нет, не Ксению, но похожую на нее. Немного помладше, с такими же испуганными глазами, не понимающую, что происходит. Эту девушку звали Вероника, и она еще училась в школе. В зеленом вязаном свитере, потертых индийских джинсах, до крайности наивная и свято верящая в настроенность мира и всех вокруг против себя.

— Ты говоришь так, как будто пытаешься меня в этом убедить. А меня не нужно убеждать. Я и так прекрасно знаю, о чем говорю. Скрытые в тебе возможности могут еще и не такое, если ты будешь им сопротивляться. Это сейчас ты видишь черные пятна, которые нагоняют на тебя страх, когда ты думаешь о сексе или кто-то намекает тебе на него. Хочешь узнать, что будет дальше? На твоем месте я бы не хотела этого узнавать. Себе дороже. Короче говоря, девочка, пора тебе как следует разобраться в себе, хочешь ты этого или нет. Если ты не последуешь моему доброму совету, то не удивлюсь, если у тебя начнутся проблемы с головой, и тогда здравствуй, психушка. И самое страшное, что ты с этим уже ничего не сможешь поделать, ничего. Но помни, если тебе нужна будет помощь, ты знаешь мой номер телефона и адрес тоже знаешь.