Ну, почему я зачастую вижу то, Что кроется за кадром? И остаётся в памяти печальное оно, И грустное, а не отрадное? Земля заветная манит туристов: Так модно стало посещать её. Открытки, сувениры и монисто, — На благо церкви отдай ты сбережение своё. Вот в этом озере священном Нельзя купаться, – указание гласит, — Окажешься иначе в состоянии плачевном. На берегу его отшельником поставлен скит. И в самом деле, сказывают люди: Нарушив заповедь, ретивый муж, И горделиво в озеро, как бес на блюде, Скользнул, смеясь, да поплатился уж! Лишь только на корабль вернулся, Чтобы домой под впечатлением отплыть: Сердечной болью «подвиг» обернулся. Вот и вопрос созрел: «Быть иль не быть?!» Монахам Валаама поклоняся: (Во имя очищенья наших душ, Они торжественно, безропотно надели рясы И служат Богу вдали от развлечений в стиле «Мулен Руж») Могу я им доверить свою тайну, И попросить, чтоб помолились за меня. К святым мощам бы прикоснулись чистой дланью. Прошу здоровья, разума для моего врага. В угоду моде возрождение на пике! Визгливо ноют пилы, топоры стучат. И батюшка спешит на новом «Джипе»! Вослед ему смешинки, шуточки летят!..

Сегодня очень грустный день, — День Ксении – заступницы Блаженной. Она по городу идёт, как невидимка – тень, Незримая во всей Вселенной… Разглядывая прохожих редких лица, Я любопытства в ответ не находила: Не люди, вроде, в серых платьях – птицы. Нечаянным вопросом никого не удивила… Ребёнок брошенный, на вид двухлетка, Неинтересен матери и мимо пробегая, Упал, склонившись за монеткой, И никого сюжетом тем не привлекая. – Ребёнок чей? Не Ваш, случайно? Но люди-птицы и не слышат, и меня не замечают. Так странно равнодушье это, нечаянно Подумала: а Град Великий вымирает… Среди кричаще – наглых витражей-реклам, Что развлечений массу предлагают, Есть все: игорные, торговые – на выбор вам. В глаза бесстыдство, холод в души напускают. У этой маленькой девчушки Конечно, мать нашлась, довольно скоро. За шкирку дочку подняла и также равнодушно, Вином, попотчевав себя, и побрела без разговору. Такой сегодня трудный день, — Для всех людей, для Ксении Блаженной, — Иду по городу я вместе с ней, как тень, Незримая во всей Вселенной…

Корабль-блюз, корабль-джаз Еже-вечерне ждёт вас у причала. С разнообразною программой каждый раз Волнует и бодрит там музыка живая! Чудно и необычно: на палубе, не в зале сидя, Так близко музыкантов наблюдаешь, И с первыми аккордами всё дальше берег видя, Ты мимо зданий питерских в другой мир уплываешь… Какое-то раскрепощенье, и свободу ощущаю, И молодой задор! И можно, не смущаясь, подпевать! Здесь также можно в такт ногою отбивать! Казалось бы: ведь музыка чужая! Гонений много в стране у нас Приверженцы и блюза, и джаза испытали. Но ритмом, иноземным языком заворожила нас Та музыка, что музыкою «толстых» называли! Когда-то, в юности с подругой у меня беседа состоялась, По глупости своей, я толстой с возрастом боялась стать, Она же, мудрая, и как права ведь оказалась, Что надо старости бояться и к сердцу её не допускать! И в эти два часа, когда корабль по Неве идёт, Ты вместе с музыкой испытываешь единенье, Подпрыгивает сердце и душа поёт, И озорное поднимает настроенье! Недавно тоже добрая мне пожелала: Чтоб в сердце старость я не подпускала, Когда печаль близка, корабль-блюз почаще вспоминала, Он каждый вечер ждёт нас у причала!..

Черны и худы фигуры артистов. Здесь нет декораций, нет и статистов, но светлы болезные головы-лица, — зато пламень-взгляд. Я не в силах молиться за рваные души, жизнь-исступленье и мести безумье, сердца горенье. В истории старой, трагедии вечной есть страсти, пороки, и кажется… млечный сон мальчика в кресле рядом со мною, — он так безмятежен, очи откроет пред тем, как наступит лихая развязка и вниз упадёт пелена-перевязка. А девочка скажет: здорово, классно! Я тоже киваю, с нею согласна! А ночь напролёт ещё буду терзаться: как выйдут из образа, будут меняться черны и светлы фигуры артистов. И нет декораций, нет и статистов в их жизни, и в нашей – простой «бытовухи» где мрут пауки, дохнут чёрные мухи…