Когда-то я слыхала, что совесть – это зеркало души. Но в зеркало взглянуть ты вряд ли поспеши, А вдруг оно кривое? Взглянуть бы в душу — вот отрада! Да кто ж тебя туда допустит? И что тебе тут надо? Малюемся и млеем пред зеркалом кривым. А где душа, где совесть, где мы? Мы тут! Довольны отражением своим! Рисуемся красиво – все честны и правдивы! А если жизнь кривая, то кто-то, не мы в ней виноваты и улыбаемся при этом мило… В свою-то душу заглянуть все недосуг, Как пчёлки трудимся: то гвоздь забьём, То малость украдём, А то ломаем под собою сук. И носом ткнуть незрячего нам совесть позволяет, В добро своё ловкачество как будто одевает. О, если б совесть уберечь! Теперь одна забота, А то слова, слова, слова… Какая в них работа?!

Я пишу, чтоб не свихнуться в этой мерзостной стране. Как посмела замахнуться: на святое? – скажут мне. Где твои патриотизмы? Где же гордость за страну? – Надоели ваши «измы»: пустозвонов прокляну! Как и тех миллиардеров, что при кризисе не в лад со своей страной, не в меру богатеют, аж хрипят от тяжелой ноши-кражи недр, полей, лесов и рек. Для тебя страны нет краше, — бедный глупый человек! «Писанина» лечит душу, не даёт ей плесневеть. Стон и крик ты мой послушай: быть, не быть и что иметь…

Совесть нынче не в почете и не актуальна. Так почему она спокойной жизни не даёт? И вместе с радостью и нежностью пасхальной Стыд за поступки, горечь мне несёт? Простите вы меня, друзья, за резкие обиды, За грубость слов, за нетерпимость фраз. Ведь в них я прежде на себя «имею виды», Хоть иногда умерить можно пыл и глас! Я задеваю часто ваши мысли, чувства, О них порой на перекрестках не гласят. Со мною не согласны вы? Не уж то? Глаза порой за нас молчаньем говорят. Ну, что поделать, лгать всю жизнь учили, Покаемся и дальше будем жить. И чтобы ложь кумиров вновь не сотворила, — Нам поколеньем молодых необходимо дорожить. Я не страшусь сказать им о грехах былых, Пускай через стихоплетенья, Пусть сердце бьётся в муках, угрызениях моих, Не для словца, а чтоб душа стремилась к очищенью.

Старинная традиция – по-русски, от души прощать друг друга С языческих времён, в тот день, когда конец зиме, пурге и вьюге. Блинков полна сковорода – широкой масленицы угощенье, Народные гулянья весне навстречу и чучела зимы сожженье. Что сделалось с людьми? У них прощенья просишь, а в ответ смеются. Недоумений столько, удивлений и смотрят, как на чудака. И только горсточки таких же чудаков среди людей найдутся, Которые с глубоким чувством отзовутся, но это лишь пока… Что остаётся после нас? Хранить традиции ли будут в новом поколенье? Иль всё заменят подражанья, как насмешка, чужому миру поклоненье? О, как легко ты продаёшься – покупаешься загадочная русская душа! Сжимается от боли сердце и подступает к горлу противной горечью тоска… О, Господи! Ты научи, заставь задуматься о самом важном: Ведь каждый в этой жизни грешен и обижен каждым, Хотя бы раз в году друг к другу мы должны пойти на покаянье, Очистить души от обид и невниманья. Тебя прощаю я, и Бог простит, конечно. Слова великой мудрости ты помни вечно! Их надобно прочувствовать, сквозь сердце пронести, Тогда не будет безразличия друг к другу и… тоски!

Не бойся слыть ты белою вороной Так сыну – новобранцу говорю. Пройдусь средь чёрной стаи Птицей гордой И кверху голову я подниму. На падаль я не кинусь. Пусть осуждают, пусть. И с места я не сдвинусь, — Насмешек не боюсь! Мне говорили: денег пожалела, Чтоб сына откупить. А я в глаза ему глядела: Прости, сынок! Пришла пора тебе мужчиной быть! Хотя в груди всё клокотало: Ведь отдаю в такую грязь: Утопло в ней уже сынов немало, Не армия в России, – мразь! Забыто всеми уж понятье: Честь имею! Теперь другое у военных на устах: Сломать, согнуть тебя сумею, Плевать хотел я на устав! Держись, сынок! Не продавайся Чинам, от мала до велика тут И ни за что не поддавайся На искушенье: мол, все так живут. Я знаю: очень тяжело, невыносимо, Когда ничтожество командует тобой. Пусть только злоба, ненависть и ярость прошагают мимо. Христос с тобою и со мной! Да, лживы речи власти о патриотизме, Не знают в армии о нём. Они, вчерашние мальчишки, От унижений падают, страдая день за днем. Сломали уже ложь, угрозы, пьянство Военное мальчишек поколенье, Когда жестокие амбиции и пустобайство, чванство Прямой дорогой привели к войне. Противны мне законы стаи, стада большинства. А «правда» большевизма особенно и подла, и гнусна. Тупою чёрной стаей воронья Слетелись, чтоб терзать, склевать его, меня, тебя. Сын мой! Лишь тот мужчиной может быть, Кто признает за другими право жить, творить, любить И защищаться, И самим собою быть, При этом добрым, милосердным оставаться!

Глаза – васильковые брызги Сергея Есенина, — Как озорны и печальны одновременно вы! Словно летают по небу цветные лоскутья осенние — Грустные вирши и волосы в цвет спелой ржи. Чтоб войн и революций – распрей в моём родном краю Не знал честной народ, не ведала и матушка-земля: Я, не юродствуя, всю, без остатка, молодость свою, С рыданьями и кровью в жертву б принесла! Не понимаю, как же, Русь, ты покоряешься, Идёшь у злобы, зависти на поводу? И почему скакать легко так соглашаешься, Когда толкают явно на погибель по издевательскому льду? Как кобылица ты наивная, неискушённая, Подвоха в том не чуя, копытами скользишь, Кровавыми осколками запорошённая, Под дикий смех антихристов неистово кричишь. Смотри: подковы на тебе и сбруя иностранные, Свои, родные пропиты, потеряны давно. В гламурный дым поникли очи окаянные, Увязшие в разврате и втянутые на самое дно. Вокруг тебя все мишура, дешёвые подделки – стразы, Искусственные звёзды вместо настоящих. Быть может от стыда, за все пустые фразы Ты существуешь, не живёшь, в кругу стеклянных глаз, за морфием стоящих? И мёртвых и живых, героев и предателей вчерашних Днём примиренья всех собрали в стойле у тебя: Кто грабил, убивал вчера под знаменем христопродажным, — Сегодня хвост павлиний в церкви распустил, — она их приняла! А БОГ ли примет покаянье и простит предательство такое? Ну, что ж, тогда смирюсь и я, обиду спрячу, в сердце затаю. Поплачу за дедов, и за детей, и за отца родного. За упокой иуды-ирода молитвы я не сотворю! А сыновьям и внукам, правнукам, коль доживу, Я в назиданье передам: ты ради лживой жизни сладкой, Христову Русь не продавай, не примеряй личну Злодея – оборотня с приспособленческою хваткой. А мне – в утешенье навечно останутся пусть Глаза – васильки в полях спелой ржи, Стихов и песен весёлая грусть, Утраченные грёзы и мечты — Моя Божественная Русь!..

Голубые, зелёные и красные, Все сегодня в церковь подались. Бесстыдные и разномастные, На поводу у моды повелись! Один бахвалится с журнала: – Я яйца крашу в голубиный цвет! Уж у него не смертным грехом стало: Выказывать порок во имя призрачных побед! Но ведь не зря когда-то крепостными были Лицедеи, продавшие душу сатане. Их за оградой церкви, у кладбища хоронили. Не отпевали тело, не молились о душе. С чего-то вдруг в почёте они стали? И молодежь им подражать спешит? Я видела, как молодые церковь оскверняли, А недалече дед?.. Тоскливо лишь молчит. Что удивляться? Таким же юным он когда-то, Охвачен дьяволом, сшибал кресты. Потом, со временем, согнувшись воровато, На Гитлера указывал персты. От поколенья к поколенью Грехи передаются нам. Когда ж наступит избавленье? За что же, Господи, ты так страдал?

Ну почему война, печаль на Матушке-земле От женщины идет? Слова: жестокость, жадность, ложь и смерть в цене И все они имеют женский род? Как страшные слова живут на этом свете С такими вместе как: Надежда, Вера и Любовь, я никогда не понимала. Как неразлучны стороны одна с другой в чудовищной монете И как они имеют все женское начало? Девчонкой, начитавшись книжек о войне, Бесстрашной, храброй мечтала стать и я. И горько плакала о том, что жизнь как в божестве, в цветке Убита в девочке по имени Лилия Литвяк. Неужто, чтоб женскую природу украшать, Необходимо на чужую землю обязательно вторгаться, Стрелять в девчат, детей и убивать солдат, И Божьей кары при этом не бояться? Как жутко, что рождается войны природа. А мудрость женская не в силах, к сожаленью, прекратить Кровопролитье при ужасных этих родах, Не может механизм насилия остановить. Какую-то придумать надо моду, Такую жертву принести против войны, Чтоб точно знать, что помогла она народам, И воцарились б на земле тогда миры. Ах, если можно было бы, ей богу, Все страшные слова с началом женским из словаря убрать! И может люди перестали бы друг друга истреблять? Оставить только слово «смерть» на откуп Богу…

Скворушки любимые, соловушки! Пойте громче в памятную ночь! Слава им, не пожалевшим свои буйные головушки, В пекле страшном, чтоб стране родной помочь! А бежала впереди неумолимо слава О бесстрашных, бесшабашных, храбрых, и за ними вился ореол: Пьянь, любимцы женщин и шалава! Им пророчили: кто смерть, а кто штраф батальон. Но таких ничем не напугаешь! Правду жизни они бросали каждому в лицо! Никаким штрафным, и ни грозою смерти стержень не сломаешь: Становилось ясно только лишь одно! Я таких «неправильных» героев почитаю. И завалы, и изъяны в памяти людской чтоб превозмочь, — О таких героях песни я слагаю! Славные пичуги! Пойте громче в памятную ночь!

22 июня, утром в четыре часа Мальчики вмиг повзрослели, Матери их постарели… В кровь разлилася заря. И полилась бесконечно Алая кровь дорогая… Казалось: целую вечность Дрожала земля, изнывая. Шесть десятилетий пропело, Но не уснуть этой ночью: Сердце моё обомлело — Ржавая мина порочная Вышла, зубами лязгая, Рядом с забором соседа, «Крови желанием жажду я!» Уснула навек без обеда. Помните, люди, помните! Словно сказать нам хотела: Шторкою не задёрнете Память в окне запотелом: Как падали мальчики ваши На липкую, вязкую землю. «Мамочка! Мама! Как страшно!», — Крик напоследок. Приемлю! Бесстрашье, отвага – для прочих. А матери сердце всё видит. Миною вновь разворочено — Память и чувства, обиды…

Хочу скорей, скорей умчаться Под сень лесов и в тишь дубрав, Чтоб ароматами лесными наслаждаться, В траву волшебную упав… Как надоел весь суматошный и кричащий мир! И те, кому богатства, славы мало. В их душах паутину сплёл мамон-вампир, А плоть, и кровь, и ум пронзило ядом жало. Остановитесь, люди-бесы! Доколе ж можно природу-мать нещадно бить и истреблять? Бреду уныло полем, лесом… Как тяжело зияющие раны наблюдать! Вы не с природой мерьте силы, А в ней ищите для спасения пути От нечестивой жажды. Молите небо, чтоб благоволило Оно вам, сберегая души от вечной мерзлоты! Умоюсь чудодейственной росою, Вдохну я полной грудью воздух – эликсир. И для себя, для вас я бережно открою Дверь в мудрый и чарующий, надеюсь — вечный мир!

Петергофская дорога — Грусть, тоска, печали боль! Тридцать лет с тобой – немного, Память сердца не неволь! Ты пестра и не любима, Как невольница среди своих, Ранят, топчут и казнят неумолимо На потребу пришлых и чужих. Не спросив тебя, венчали С инородной и больной фантазией утех, И с мамоном – искусителем окольцевали, И устроили «петрушечий» вертеп! Милая Михайловка! Родная! Смотрит на меня укором чёрных и пустых глазниц. Исчезает в прошлое святая Жизнь – земля, пред ней паду я ниц! Бедные развалины усадьбы! Не дождётесь возрожденья вы! Звон монет под гам нещадный Заглушает слёзы и стенания мои! Ты прости меня, Петровская дорога! Не могу тебя сберечь! Тридцать лет с тобой – так много! Проржавел, ослаб мой меч… Канули в историю лихие Судьбы, люди и года… Вспомнят ли потомки молодые Гордость, достояние Петра?

Над памятью людской не властно время, И уж, конечно, никому насильно неподвластно изменить, Как ни старались её власти очернить, Взваливши на себя такое бремя! Вы думаете, что сильнее мира стали, Навесив на себя придуманных наград? Вот – Истина – Звезда – Гагарин! И нету этому преград! Клеветники, убийцы! Недалёкие снобы! Вы из людей продукты общества творили, Надеясь, что в них сотрёте память вы! Тем самым вырыли себе могилы! К которым вряд ли люди подойдут, А если и нечаянно случится, Не на поклон, а так, из любопытства, А то и плюнут и не разотрут! Убийцев методы не новы, Вначале смуту наведут, А после чьей-то подлою рукою Под несчастный случай подведут! Так было с Пушкиным и Лермонтовым Михаилом. Поэтов – русских и великих не ценили вы! Боялись, что возле них померкнет ваше имя И затеряется среди людской молвы. Разбилось тело вдребезги, как вы того хотели! Ну, а душа ЕГО звездою, солнцем стала! Небесным сводом вы ещё не завладели, — Всем ясно, кому спокойно спать ЕГО звезда мешала! Частичек сердца всем и каждому хватило, Огромным было у него оно и мало на земле таких! Поэта звёздного прекрасное светило! Вот истина! И лишь она одна живее всех живых!

Тонконогие берёзки да осинки Пробегают вдоль дороги мимо… Мне во след трепещут белые косынки, Впереди – простор необозримый… На земле святой и дышится привольно. Стерегут здесь тайны валуны седые да руины: рядом с ними сердцу больно. Каждый камень помнит молодые — те года, – в них Русь рождалась и взрослела, защищая стены свои – Храмы от порочных недругов, с молитвой, смело! Пережить пришлось трагедии и драмы. Русь святая! Кликни рать свою ты, что ли! В твоей жизни душ идёт продажа! Звон монет и пустота всё чаще, боле заполняет души, честь – как кража. Мир чудесный! Где ты? С кем ты? Был ли? Есть ли? Только в детстве удивил, растаял как мираж иль наважденье… Если б, если… Многоточие Господь расставил… Тонконогие берёзки да осинки Пробегают вдоль дороги мимо… Мне во след трепещут белые косынки, Впереди – простор необозримый…

В какой-то стране лучше жить после смерти… Когда, отдохнув, от дрянной круговерти, От зависти, сплетен и клеветы, — Людишки воскликнут: «О, это ты! Ты был и творцом, несравненным поэтом! Почто ж не считалися мы с пиететом?» Признают талант, хвалы создадут Раз в год, а то и два раза в году. Как славно: доска и слова со свечами И тяжкого груза уж нет за плечами. Людишки умолкнут… Снова пройдёт По этой земле-стране «звездочёт».

Зима… Огарочек свечи… Листок из дневника, где слабой детскою рукой — в безвременье отмечен жизни срок: «Осталась я одна блокадною порой. Нет ни одной живой души вокруг. В застывшем воздухе повисла тишина… И рядом нет родных, знакомых рук. Часы остановились, вечность не страшна». Вот только всё никак не спится мне. Я сердце бедное пытаюсь усмирить. И, будто там, – в той самой тишине Мне выпадает жизнь со смертью примирить…

Зачем вы ребёнка пустили скитаться по свету? Теперь уж никто наверно не даст мне ответа. Доходную манну в поэзии все вы узрели И сделали всё, чтоб стихи его повзрослели. Кому так нужна была громкая слава поэта? Опять отреклись, ушли от прямого ответа. А в душу ребёнка хоть раз вы слегка заглянули? Да, строем прошлись, пред тем сапоги натянули. Протопали дружно и душу младую склевали Стервятники – люди и было ли вам до печали? Я всё поняла и давно обо всём догадалась. Пусть каждый поймёт и подумает самую малость…

Ты – родом из детства, Из страшной, безумной войны, — Где смерть по соседству И люди не ждут тишины… Смерть ближе и ближе, — И вот она в сердце отца! «Я смерть ненавижу! «— Глаза у сестры в пол лица. А Мать… Заломила Несчастные руки во сне. Она бы в могилу Сошла, захлебнувшись в вине. Эх, с жизнью бы махом!.. Но двое на шее у ней… Пусть молодость прахом, — Любовь всех сильнее смертей!