Действие происходит в Москве 40-х годов.

Коридор в общежитии для приезжих. День.

Внизу экрана быстро исчезающая надпись: «Москва. Начало октября 1941 года».

Голос диктора (за кадром).

Граждане! Воздушная тревога!

Вой сирены. Паника. В коридоре давка: люди суетятся, толкаются, бегут.

Голоса за кадром.

Голос ребёнка.

Мама, что это за звук?

Возгласы.

Это сирена!

Воздушная тревога!

Ой, девчонки, как страшно!

Да заткнитесь все! Давайте без паники!

Надо скорее укрыться!

А где? Где укрыться?

Держитесь рядом!

Комната Кати.

Комната Кати в общежитии. В окне панорама Кремля и Красной площади, виден мост через Москву-реку. Слева у стены двухъярусная кровать, у окна стол, два стула, в правом углу комод. На пороге Катя, испуганная, взволнованная. Она в чёрном шерстяном платье, на голове пуховой платок. Катя подбегает к комоду, выдвигает ящики один за другим. Девушки пытаются оттащить её.

Возгласы.

Катька! С ума сошла!

Катюш, брось всё, побежали!

Сейчас начнётся! Скорее!

Пошли, Катя!

Катя.

Девочки, бегите, я сейчас!

Катя забирает с собой документы и деньги, выбегает последней.

Станция метро «Маяковская».

У входа в метро собирается толпа народа, слышны крики, детский плач.

Возгласы.

Эй, вы, аккуратнее!

Гражданка, что вы пихаетесь?

А ты куда лезешь?

Пустите, Христа ради! Ребёнка совсем задавили!

Рожа пьяная! Смотри, куда прёшь!

Руку, руку придавили!

Ох, грехи наши тяжкие!

Граждане, не толкайтесь! Сохраняйте спокойствие, граждане!

Катя ищет глазами подруг. Её оттесняют в самую гущу толпы и она сталкивается с Зоськой. Это худенькая еврейская девочка лет пяти. Большие тёмные глаза, испуганное бледное личико, две растрёпанные косицы. На ней лёгкая летняя одежонка, на ногах – стоптанные башмаки на несколько размеров больше.

Зоська.

Простите, тётенька, в какую сторону мне идти?

Катя.

Ты что же, одна здесь?

Зоська.

Да.

Катя (беря её за руку).

Будем держаться вместе.

Раздаётся взрыв. Зоська вскрикивает и прижимается к Кате.

Катя.

Скорее в укрытие!

Они с трудом пробираются вперёд, сзади толпа. Зоська подворачивает ногу, хнычет.

Зоська.

Тётенька, больно!

Катя.

Идти можешь?

Зоська.

Не пойду! Больно!

Катя поднимает Зоську на руки и протискивается вперёд.

Переполненное бомбоубежище.

Шумно. Люди размешаются прямо на холодном полу, кто успел захватить с собой узелки с вещами, садится на них. Кричат и плачут дети, матери их успокаивают. Какая-то женщина кормит младенца грудью, но ребёнок, пососав немного, заливается плачем. Очевидно, у матери пропало молоко. Женщина прижимает ребёнка к груди, и укачивает, он не унимается. Несколько детей сгрудились в кучку у стены и оживлённо переговариваются. Крупный план – на чумазой ладони одного из них мы видим грязную заржавленную монетку. Кто-то из детей нашёл её, и теперь они увлечены игрой в орла и решку. На их худых изнурённых лицах видна безмятежная радость. Катя и Зоська останавливаются поближе к дверям.

Катя (опускаясь на колени перед Зоськой).

Скажи тёте Кате, как тебя зовут?

Зоська молчит, испуганно смотрит на неё.

Катя (подбадривая Зоську).

Скажи, не бойся.

Зоська (тихо).

Зося…

Катя.

И далеко ты, Зося, живёшь? Где твои родители?

Зоська.

Раньше на Тверском жила с мамкой, папкой и братьями. Потом наш дом разбомбили. Мои дома были, а меня за хлебом послали. Когда начался налёт, я вместе со всеми в бомбоубежище спряталась, а мамка и вся родня не успели…

Слышен гул самолётов где-то поблизости.

Зоська (испуганно).

Вот, опять! (Шёпотом.) Тётенька, это те самолёты. Зачем они прилетели? Я очень-очень боюсь их. (Плачет, слёзы текут по лицу.) Ау-уууу! (Сжимается у стены в комочек.)

Катя (обнимая Зоську).

Ну, не бойся, маленькая моя! Прошу тебя! (У Кати приступ, она начинает задыхаться, ловит ртом воздух.) Видишь, тётя тоже боится, тёте тоже страшно! (Как бы про себя.) Спокойно, спокойно, надо взять себя в руки, ради ребёнка!

Постепенно Катя успокаивается, Зоська в её руках затихает. Катя прислушивается к неровному дыханию девочки и чувствует, как та дрожит от холода. Катя поспешно снимает с себя платок.

Катя (закутывая её как куколку).

Так-то лучше. А то ещё простудишься.

Зоська.

А Вам не холодно будет?

Катя (с улыбкой).

Не бойся, не холодно.

Постепенно вой сирены стихает, раздаётся команда: «Отбой тревоги, отбой!», люди начинают расходиться.

Катя.

Видишь, всё обошлось. Напрасно ты боялась.

Зоська (тихо).

Простите меня. Мне так стыдно.

Катя.

Перестань. Такое с каждым может случиться.

Молчание.

Зоська (робко).

Я пойду. (Спохватившись, снимает с себя и протягивает Кате платок.) Вот, это Ваше.

Катя (ласково).

Можешь оставить его себе.

Зоська (смущённо).

Спасибо.

Катя.

А как же твоя нога?

Зоська.

Ничего, я потихоньку…

Катя (решительно).

Нет, так не годится. Ты же замёрзнешь совсем.

Зоська.

Я привыкла. (Укутываясь в платок.) А теперь мне ещё теплее будет.

Катя.

Куда же ты пойдёшь, если у тебя дома нет?

Зоська молчит, не уходит.

Катя.

А, давай, Зоська, я тебя к себе возьму. Хочешь?

Зоська (недоверчиво).

А Вы это точно? Вы не передумаете как тётя Таня? Она меня тоже сначала у себя держала, а потом выгнала.

Катя.

Нет, я не передумаю. Можешь оставаться, если тебе у меня понравится.

Девочка счастлива. Они вместе идут к выходу. Катя держит Зоську за руку, чуть склонившись, говорит ей что-то. Уходят.

Комната Кати.

Катя пропускает вперед себя Зоську, слегка подталкивает её.

Катя.

Ты проходи, не стесняйся.

Зоська (несмело входит, осматривается).

Тут у Вас беспорядок, я всё приберу.

Катя.

Постой, я тебе помогу.

Вместе убирают комнату – раскладывают по местам разбросанные вещи.

Зоська (снимая платок).

А здесь тепло.

Катя.

Где же тепло? Это ты за уборкой согрелась.

Зоська.

Всё равно тепло. Теплее, чем там. (Кивком головы указывает на окно.)

Катя.

Ты разве на улице жила?

Зоська.

Ну да. Когда тётя Таня, соседка наша, с новой квартиры меня выгнала, я на улицу пошла, милостыню просить, я в подвале жила.

Катя.

За что же она тебя выгнала?

Зоська.

Ни за что. Надоело ей со мной хлебом делиться. Сказала, что самой есть нечего.

Катя (спохватившись).

Прости, Зоська! Совсем забыла! Ты располагайся тут, а я пойду воду поставлю, горячего чаю с тобой выпьем.

Катя уходит. В это время Зоська замечает на полу возле комода фотокарточку. Она поднимает её и внимательно рассматривает. Возвращается Катя.

Катя (весело).

Ну всё, поставила, теперь ждём!

Зоська.

Тетенька, это Ваше?

Катя (подходит к ней, берёт карточку, взволнованно).

Где ты её нашла?

Зоська.

На полу валялась, я подняла.

Катя.

Наверное, из документов выпала. А я думала, что потеряла её, совсем.

Долго смотрит на фото. Крупный план – портрет молодого офицера.

Москва-река. Мост.

На экране появляется надпись: «22 июня 1941 года. Позднее утро».

Голоса за кадром.

Держите вора! Держите вора!

На мосту собирается толпа зевак. Все с любопытством наблюдают, как какой-то тип в сером брючном костюме и в кепи бежит через дорогу, в руках у него маленькая женская сумочка. За ним, чуть отставая, – девушка лет восемнадцати. Это Катя. На ней простое голубое платье в белый цветочек, туфли на высоком каблуке. Раздаются автомобильные гудки, машины останавливаются. Свистки милиционера. Бегущие не обращают на них внимания. Оказавшись на противоположной стороне моста, вор на мгновение останавливается, чтобы сообразить, куда бежать дальше, и в этот момент путь ему преграждает офицер. Растерявшись, вор роняет сумку и убегает в противоположную сторону. Прибегает Катя.

Офицер (поднимает с земли Катину сумку).

Смотрите-ка, это не Ваша сумка?

Катя.

Ой, да, спасибо!

Катя хочет забрать у него сумку, но он ловким движением прячет её за спину.

Офицер.

Э-э-э, нет, гражданочка! Между прочим, за нарушение правил дорожного движения полагается штраф.

Катя.

Хорошо. Деньги в сумочке. Отдайте мне её, и я заплачу Вам.

Офицер (протягивает ей сумку, как ни в чём не бывало).

Берите, пожалуйста.

Катя выхватывает у него сумку, что-то в ней ищет и, не найдя, вытряхивает её содержимое на тротуар. Опускается на колени, закрывает лицо руками, плачет.

Офицер.

Что-то пропало?

Катя.

Пропало.

Офицер.

Неужели деньги?

Молчание. Катя безутешно плачет.

Офицер.

И много было?

Катя (всхлипывая).

Да.

Офицер.

Выходит, мошенник успел-таки стащить у Вас деньги! Вот негодяй! Вот мерзавец!

Катя собирает всё в сумку, встаёт с колен. Она явно смущена.

Катя.

Я… я не могу Вам сейчас заплатить.

Офицер.

В таком случае я не буду брать с Вас штраф, но при условии, что, во-первых,(весомая пауза, Катя слушает, затаив дыхание) Вы разрешите мне проводить вас до дома.

Катя (не понимая).

До дома?

Офицер (продолжает).

Во-вторых… (Подумав.) Второе условие я скажу Вам позже. А сейчас идёмте.

Некоторое время они идут молча, не глядя друг на друга.

Катя (указывает рукой).

Я живу в том доме напротив.

Офицер.

Значит, Вы приезжая?

Катя.

Я из Рыбацкой деревни в Подмосковье. В прошлом году окончила школу.

Офицер.

Ясно, можете не продолжать. Дайте-ка угадаю. Вы, молоденькая деревенская провинциалочка, приехали в столицу учиться на артистку, в Москве никого знакомых нет, квартиру покупать дорого, приходится снимать комнату в общежитии. Ну как, угадал?

Катя (смеясь).

Почти. Только я не артисткой буду, а учительницей.

Офицер.

Что так? (Оглядывая Катю.) Внешность у Вас артистичная. Сейчас молодёжь из провинции всё больше в театральные вузы стремится, а Вы, значит, в педагогический собрались.

Катя.

Моя мама была учительницей.

Герман.

Вот это да! Моя мать тоже педагог. Она преподаёт в школе русский и литературу. А Ваша?

Катя (останавливается).

Мама умерла, когда мне было три года.

Герман.

Извините, я не знал.

Катя (продолжает идти, грустно улыбаясь).

Ничего, Вы ни в чём не виноваты.

Герман (смотрит на Катю).

У Вас сильный характер.

Катя.

Целеустремлённый. Просто я верю в свою мечту, в своё настоящее призвание, верю, что с моей помощью мир станет лучше.

Офицер.

Это интересно. И каким образом Вы собираетесь переделать мир?

Катя.

Всё очень просто. Чтобы изменить мир к лучшему надо сделать человека лучше. В этом и состоит профессия учителя.

Офицер.

Что ж, весьма похвально. А у меня вот не было настоящей цели в жизни… до сегодняшнего дня. (Улыбается Кате.) Я рад, что мы с Вами встретились.

Молчание. Они продолжают идти рядом плечо к плечу.

Офицер.

Разрешите узнать Ваше имя.

Катя.

Катя…

Офицер.

Очень приятно, Катюша. А меня зовут Герман. Хотите, выпьем вместе кофе или чай?

Катя останавливается, смотрит на Германа.

Герман.

Вы не имеете права мне отказать, потому что это было моё второе условие.

Катя.

То есть… (Она, наконец, понимает, что перед ней сейчас была разыграна сценка.) А мои деньги? Они у Вас?

Герман снимает фуражку и вынимает из неё деньги.

Герман (вручая их Кате).

Сдаюсь. Сдаюсь на милость победителя.

Катя (пряча деньги обратно в сумочку).

Вам бы в цирке работать.

Герман.

Вы, как всегда правы, Катюша. (Вздыхает.) Это была моя детская мечта. Кстати, я знаю ещё пару-тройку фокусов. Хотите, покажу?

Катя.

Нет, спасибо. С меня достаточно. Скажите, Герман, что бы вышло из Вашего гениального плана, если бы у меня с собой вдруг оказались деньги? Вам бы тогда не удалось так ловко меня провести.

Герман (улыбается, отрицательно качая головой).

У Вас бы денег не хватило от меня откупиться.

Катя (негодующе).

Да Вы… Вы знаете кто после этого?

Герман.

Всего лишь несчастный влюблённый.

Катя.

Это опять шутка, да?

Герман.

Конечно, шутка. А если серьёзно, Вы мне очень нравитесь, Катюша.

Несколько мгновений смотрят друг на друга.

Герман.

Так Вы согласны?

Катя (поспешно).

Не сейчас. Извините, мне надо идти, не провожайте меня, отсюда недалеко.

Герман (кричит ей вслед).

Катюша! Возвращайтесь скорее, я буду ждать Вас!

Комната Кати.

Повсюду беспорядок, вещи разбросаны. На кровати ничком лежит Лидия. Заходит Катя, останавливается, ошеломлённая.

Катя.

Ты… вернулась?

Лидия садится на кровати. Она растрёпана, лицо опухшее, заплаканное.

Лидия.

Как видишь. И не смотри на меня такими глазами.

Катя.

А что случилось? Я думала, что ты уже…

Лидия (перебивает её).

Ага, на Канарах! Щас!

Лидия поднимается, идёт к столу, берёт пачку сигарет, спички, прикуривает. Катя с порога проходит в комнату, садится на кровать, вопросительно смотрит на Лидию.

Лидия.

Мы с Лёвой расстались.

Катя.

Из-за чего?

Лидия.

Он сказал, что женат.

Катя (удивлённо).

Женат? Лёва? Не может быть!

Лидия.

Очень даже может (Глядя на Катю, нервно смеётся.) Вот и у меня была такая реакция.

Пауза. Лидия поворачивается к Кате спиной, глядя в окно, медленно затягивается.

Лидия.

Хочешь анекдот? Встречаемся с ним вчера на вокзале, минута в минуту, как условились. Я готова, Мусик, поедем, говорю. А он мне: «Лидья, я не могу: женат». Как снег на голову! Ну, я рот открыла и стою, смотрю на него как дура. Потом только до меня дошёл смысл его слов. (Пауза.) Надо же, до сих пор поверить не могу! Сволочь! Ненавижу его, ненавижу! (Плачет.)

Катя встаёт, подходит к подруге, дотрагивается до её плеча. Лидия оборачивается, порывисто обнимает Катю.

Лидия.

Не верь мужикам, Кать, не верь!

Катя отстраняется. Лидия внимательно смотрит на неё.

Лидия.

Что с тобой, Катя? Давай, рассказывай.

Катя.

Так, ничего.

Лидия.

Я же вижу, меня не обманешь. Встретила кого-нибудь?

Катя.

Познакомилась сейчас с одним офицером.

Лидия.

Молодой?

Катя.

Ну какая разница! Разве до любви сейчас, мне к вступительным экзаменам готовиться надо.

Лидия.

Глупая ты, Катька. Ты институт ещё сто раз кончить успеешь, а любовь, она говорят, только один раз в жизни бывает. Так что крути роман, подруга.

Катя (подумав).

Знаешь, ты, пожалуй, права. Но только мне кажется, что всё это шутка.

Лидия.

Что – шутка? Давай выкладывай всё по порядку.

Катя.

Если с самого начала, то слушай. Решила я за билетами, чтобы к тёте съездить, пойти на вокзал с утра пораньше, думала, приду, очередь меньше будет. Ничего подобного! С девяти чуть не два часа простояла! Возвращаюсь. На бульваре какой-то человек выхватывает у меня из рук сумку и бежит к мосту, я за ним, а этот молодой офицер, Герман, он случайно оказался на пути и поймал вора. Представляешь, он разыграл целый спектакль! (Смеётся.) Обвёл меня вокруг пальца.

Лидия.

Да кто он? Вор что ли?

Катя.

Да нет же, ты не поняла. Герман!

Лидия (с нетерпением).

Ну, а дальше?

Катя.

Дальше мы расстались.

Лидия (разочарованно).

И это всё?

Катя.

Не совсем. Он пригласил меня на свидание, сказал, что будет ждать, пока я не приду.

Лидия.

Так иди скорее!

Катя.

А вдруг он надо мной подшутил? Ты же сама сейчас говорила, что никому верить нельзя – обманут.

Лидия.

Мало ли, что я говорила. Знаешь поговорку: волков бояться в лес не ходить. Это как раз про тебя. К тому же всегда и во всём бывают исключения. Может, тебе и вправду порядочный мужик попался. (Смотрит в окно.) Кажись, твой офицерик.

Катя подбегает к окну, выглядывает.

Катя.

Да где? Где?

Лидия.

Не в ту сторону смотришь. Вон он, под подъездом стоит, видать, тебя дожидается.

Катя.

Ой, точно он!

Катя бросается к комоду, распахивает дверцы и кидает на пол свои платья.

Катя.

Помоги мне выбрать платье. Какое лучше надеть?

Лидия вынимает из чемодана своё дорогое фасонистое платье, протягивает подруге.

Лидия.

На вот, бери моё. Сегодня ты должна выглядеть модно.

Катя целует Лидию.

Катя.

Спасибо тебе. Я побежала.

Катя выбегает, хлопнув дверью. Лидия смотрит ей вслед. По её лицу не разобрать, радуется она за подругу или завидует ей. Очнувшись, идёт к магнитоле, включает музыку на всю громкость, начинает танцевать. Потом бросается на кровать и зарывается лицом в подушку, с ней истерика.

Двор общежития.

В ожидании Кати Герман заметно волнуется – переминается с ноги на ногу, достаёт портсигар, закуривает. Катя появляется в дверях подъезда. Увидев её, Герман поспешно гасит сигару.

Герман.

Прекрасно выглядите, Катюша.

Катя.

Спасибо.

Герман.

Это Вам спасибо, что согласились выпить со мной кофе.

Катя.

А Вы нарушили своё обещание.

Герман.

Что?

Катя.

Вы же обещали ждать меня на мосту, забыли?

Герман.

Извините, Катюша! Я боялся, что Вы передумаете и не придёте, поэтому решил не терять Вас из виду.

Катя.

Не прошло и дня как мы с вами познакомились, а Вы уже заявляете на меня свои права?

Герман.

Обещаю, больше этого не повторится. Я надеюсь, Вы простите мне мою назойливость.(Галантно берёт Катю под руку.) Сейчас мы пойдём с Вами в одно сказочное место, где готовят потрясающий кофе.

Уверен, Вам там понравится.

Уходят.

Зал кафе. Полдень.

Просторный зал кафе. В глубине сцена. Высокая блондинка у микрофона звучным сопрано поёт «Ах, эти тучи в голубом» под аккомпанемент скрипки. Катя идёт рядом с Германом, осматривается.

Катя.

Как здесь красиво! И музыка, живая музыка!

Герман.

Вот видите, я знал, что Вам здесь понравится.

Катя и Герман занимают свободный столик у сцены. Заметив Германа, блондинка улыбается и посылает ему воздушный поцелуй. Герман подмигивает ей.

Катя.

Вы её знаете?

Герман.

Да, это Рита.

Катя.

Ваша подруга?

Герман.

Скажем так, одна хорошая знакомая.

Катя.

Я вижу, Вы здесь часто бываете.

Герман.

А вот и не угадали, Катюша. С Ритой мы познакомились совершенно случайно. Как-то вечером я спас её от одного подозрительного типа.

Катя.

Похоже, это Ваша миссия. Интересно, скольких ещё девушек Вы спасли?

Герман (с притворной грустью).

Пока только двоих, к сожалению.

Катя отворачивается, делает вид, что увлечена происходящим на сцене. Герман берёт её руки в свои, она не отнимает их.

Герман.

Право же, не стоит ревновать меня к этой девочке. (Понизив голос.) Тем более что у неё, похоже, есть кавалер. (Указывая на скрипача глазами.) Обратите внимание, как она отчаянно флиртует с тем длинноволосым виртуозом.

Подходит официант.

Официант.

Здравствуйте! Будете что-нибудь заказывать?

Герман.

Что мы возьмём, Катюша? Вино, шампанское?

Катя.

Я не пью.

Герман.

Что ж, похвально. Последую Вашему примеру. (Официанту.) Тогда классический кофе для барышни и для меня.

Катя смягчается, с улыбкой смотрит на Германа. Официант кивает и уходит. Герман встаёт и, галантно кланяясь, протягивает Кате руку.

Герман.

Мадемуазель! Разрешите пригласить Вас на танец.

Катя соглашается. Они медленно вальсируют.

Катя (задумчиво).

Как странно. Прошлым летом в этот самый день я вот также танцевала… свой последний школьный вальс. Меня пригласил Женя.

Герман (с наигранным возмущением).

Ах, Женя!

Катя.

Только не подумайте ничего такого, Женя мой одноклассник. Правда, он был влюблён в меня с первого класса.

Герман (полушутливо-полусерьёзно).

Так, так, в тихом омуте, как говорится…

Катя (смеясь).

Да что Вы, какая из меня тихоня! Я знаете, как с мальчишками дралась!

Герман.

Ни за что бы не поверил!

Катя.

Честное слово!

Оба смеются. Герман обнимает Катю, она кладёт голову ему на плечо. Вдруг музыка обрывается. Все замирают. Из репродуктора звучит голос диктора.

Голос Левитана.

Внимание! Говорит Москва. Передаём важное правительственное сообщение: граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в четыре часа утра, без всякого объявления войны, Ирландские вооружённые силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков.

В зале испуганно перешёптываются. Скрипач играет, но люди его не слушают. Многие встают с мест и уходят. Рита продолжает петь, стараясь придать своему лицу безмятежное выражение. Её голос дрожит и срывается.

Герман.

Началось.

Катя растерянно смотрит на Германа.

Герман.

Пойдёмте, Катюша.

Он обнимает Катю за плечи и уводит. Рита заканчивает номер. Из наполовину опустевшего зала раздаются редкие аплодисменты. Рита теряет сознание, её уносят со сцены.

Перед кафе.

Фасад кафе «МОСКОВСКОЕ». Катя и Герман спускаются по ступенькам. Герман поддерживает Катю. Она в прострации после шока.

Герман.

Возьмём такси. Я поеду с Вами.

Катя.

Да, спасибо. Мне, правда, нехорошо.

Герман.

А вот и машина. Стойте здесь.

Подбегает к такси, договаривается с шофёром. Катя тупо смотрит на Германа. Вот он зовёт её, машет рукой, она не слышит, не двигается с места. Тогда он бежит к ней и ведёт к такси. Садятся на заднее сиденье. Машина не заводится. Шофёр, седовласый полный грузин, ворчит вполголоса.

В салоне такси.

Шофёр.

Ну, поехал, милая, што стал?! Шорт тебя побери!

Наконец, машина, пыхтя, трогается с места.

Шофёр (ласково).

Ва-а-ай! Умница мой, красавица!

Катя некоторое время сидит, будто окаменела, потом вдруг бросается к дверце, пробует открыть её.

Катя (кричит).

Пустите, пустите! Мне на вокзал надо!

Герман (зажимая ей рот).

Тихо, тихо! Успокойтесь!

Катя бьётся у него в руках. Такси останавливается.

Шофёр (недовольно оборачиваясь).

Всо, хватит безобразничать! Виходите!

Герман.

Да ты не человек что ли? Видишь, барышне плохо.

Шофёр.

А кому тэперь хорощо? Русский девущька, а ну, виходи!

Катя смолкает. Герман достаёт из бумажника несколько купюр и протягивает их шофёру.

Герман.

Сдачи не надо. Езжайте!

Шофёр (с довольным видом прячет деньги в карман).

Это же другое дэло! Паэхали!

Здание общежития.

Машина останавливается напротив шестиэтажного здания общежития. Герман помогает Кате выйти из такси. Они вместе идут к подъезду. Крупный план – на серой кирпичной стене слева от входа прибит заржавевший по краям красный щиток с грязно-белой надписью: «ОБЩЕЖИТИЕ № 13».

Холл. Вахта в общежитии.

За столом в холле сидит вахтёрша, дородная женщина лет под пятьдесят, она настраивает приёмник, из которого слышатся хрипы и звуковые шумы. На столе перед ней стопка свежих газет, раскрытая книга, в стенном шкафчике под стеклом ключи от номеров.

Вахтёрша (не глядя на Катю).

Здравствуй, Катюша!

Катя вздрагивает, оборачивается.

Катя.

Ой, здравствуйте, тёть Зин!

Герман.

Здравствуйте!

Тётя Зина.

Здра…

Она поднимает голову и замечает рядом с Катей статного офицера.

Тётя Зина (удивлённо).

А Вам к кому?

Катя.

А он со мной, теть Зин.

Катя с Германом проходят мимо вахты. Ошеломлённая тётя Зина хочет что-то сказать, но в это время по радио передают сообщение Совинформбюро и она вся превращается в слух. Звучит сводка Главного командования Красной Армии за 22 июня 1941 г.

Голос Левитана.

С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Чёрного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточённых боев противник был отбит с большими потерями. Только в ГРОДНЕНСКОМ И КРИСТЫНОПОЛЬСКОМ направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки КАЛЬВАРИЯ, СТОЯНУВ и ЦЕХАНОВЕЦ (первые два в 15 км. и последнее в 10 км. от границы). Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населённых пунктов, но всюду встретила решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолётов противника.

Тётя Зина воровато осматривается, достаёт из-под стола объёмистую флягу и, перекрестившись, делает несколько глотков.

Лестница на четвёртом этаже. Коридор.

Катя и Герман поднимаются на четвёртый этаж. Уже на лестничной клетке слышен топот ног под дикую музыку и пьяные мужские голоса. Катя ведёт Германа по коридору в пятую дверь налево. Чем ближе они подходят, тем громче звучит музыка, слышится истерический смех Лидии. Катя толкает дверь, она поддаётся.

Комната Кати.

Магнитола работает на полную мощность. Окно распахнуто настежь, тянет сквозняком. Наполовину обнажённая Лидия в юбке и бюстгалтере сидит за столом в компании подвыпивших парней. Под столом валяются пустые бутылки, окурки, на столе – бутыль водки, бутерброды с колбасой. Заметив вошедших, Лидия обрывает смех, ставит на стол непочатую стопку водки и поднимается со стула. Парни перестают шуметь.

Белобрысый парень.

Слышь, Лидка, а ты говорила, что никого не будет.

Лидия.

Славик, заткнись! (Идёт к кровати за блузкой, поспешно надевает её, смущённо.)Ты извини, Кать, я не знала, что ты… что вы так рано придёте. (Спохватившись.) Я сейчас… (Подходит к магнитоле, вырубает музыку.)

Славик (встаёт).

Ты чё? Зачем музыку вырубила?! Я танцевать хочу!

Лидия.

Иди ты… проспись лучше, танцор!

Славик хочет включить магнитолу, Лидия преграждает ему дорогу, тогда он, махнув на неё рукой, направляется к Кате.

Славик.

Потанцуем, красотка?

Герман (спокойно).

Руки прочь!

Славик, не обращая на него внимания, пытается обнять Катю. Она в испуге отшатывается. Герман одним ударом сшибает с ног верзилу. Лидия взвизгивает. Парни весело гогочут. Славик с трудом поднимается, трогает рассечённую губу.

Славик.

Ты мне губу рассёк, гад!

Герман.

Скажи спасибо, что я тебе все зубы не пересчитал.

Славик.

Что ты сказал?! (Кидается на него.)

Герман отбрасывает парня, тот кубарем летит в дверь.

Герман.

Вертеп тут устроили! Война началась, а вам всё нипочём!

Лидия (смеётся).

А у нас тут, товарищ, пир во время чумы!

Славик (появляясь в дверях).

Правильно! Что толку зазря слёзы лить, всё равно скоро все сдохнем!

Герман (Славику).

Ты-то, верно, нескоро. Всякая шваль, знаешь, живуча.

Славик.

Ну, знаешь, ты… (Хочет броситься на Германа.)

Лидия (становится между ними).

Хватит, ребята, не ссорьтесь! Успокойся, Славик! (Идёт, забирает со стола водку.) Ну, мальчики, уходим. Людям, может, надо… (подмигивает Кате) пообщаться наедине.

Парни нехотя поднимаются, идут к двери. Герман, посторонившись, пропускает их.

Лидия.

Оревуар! Желаю приятно провести время!

Уходят. Герман закрывает за ними дверь. Катя идёт к столу, берёт стопку водки.

Катя.

Будете?

Не дожидаясь ответа, выпивает сама. Держась за край стола, оседает на пол, закрывает лицо руками.

Герман (усаживая Катю на стул).

Расскажите-ка мне, Катюша, всё по порядку. Куда это Вы порывались бежать из машины? На какой такой вокзал? Зачем?

Катя (взволнованно).

В Подмосковье осталась моя тётя Галя. У неё больное сердце и теперь, когда объявили войну, я не могу оставить её одну, не могу! Она вырастила меня, была мне вместо отца с матерью. Да если с ней что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу!

Герман.

Постарайтесь успокоиться. Сейчас, во всяком случае, Вам опасно куда-либо ехать. Военное положение.

Катя (не слушая его).

Вы бесчувственный, Вы не знаете, что значит терять тех, кого любишь!

Пауза. Герман меняется в лице и от его взгляда Катя замолкает.

Герман.

Знаю. (Поднимается с колен, отходит в сторону.) Знаю, Катюша. (Достаёт из нагрудного кармана портсигар.) Вы не возражаете?

Катя.

Курите, конечно, если Вам так легче.

Герман утвердительно кивает, закуривает.

Герман.

Однажды летом, когда мы с матерью отдыхали в Ялте, на моих глазах утонул мой младший брат, Костик, а отца репрессировали в тридцать седьмом. На дворе тогда стояла душная августовская ночь, к нашему дому подъехал чёрный воронок, постучались и вошли трое неизвестных. Они назвали отца немецким шпионом и забрали его с собой. (После паузы.) Я почти уверен, что эти сволочи расстреляли его без суда и следствия, как тысячи других, обвинённых по ложному доносу, но моя мать до сих пор верит, что он жив.

Катя встаёт со стула. Наезд: глаза Кати вглядываются во что-то перед собой. Кадр плавно переходит в следующую сцену: Море, полуденное солнце. Шум волн. На берегу – мальчик лет семи строит замок из песка. Откуда-то издалека доносятся слова Германа: «Катя, Вы слышите меня? С Вами всё в порядке?». Картинка исчезает.

Герман.

Что с Вами?

Катя.

Так, немного задумалась. Не обращайте внимания. Да, Вы простите меня за мои слова, я не должна была так говорить.

Герман.

Бросьте, Катюша, всё в порядке.

Катя идёт к комоду, показывает Герману свадебную фотокарточку родителей.

Катя.

Это мои папа и мама. (Смеётся.) Посмотрите, какие они здесь счастливые!(Ставит фото на место, серьёзно.) Я должна Вам всё рассказать, может, тогда мне станет легче. Я никому не говорила, что видела, как это было. Это страшный сон, преследующий меня каждую ночь, мой навязчивый кошмар.

Начало воспоминаний.

Внизу на экране быстро исчезающая надпись: «Подмосковье, лето 1926 года».

Мчащийся среди полей поезд. Купейный вагон. Почти полдень. Занавески откинуты, за окном мелькают поля и леса, кое-где по склону холмов разбросаны деревушки. Трёхлетняя Катя сидит рядом с мамой у окна, отец – напротив. Он улыбается, глядя на жену и дочь, и молодая женщина улыбается ему в ответ. Катя смотрит на бегущие по небу облака. Тишина, покой, только слышно, как стучат колёса поезда.

То же купе, те же люди. Ночь.

Катя пристроилась рядом с матерью, обняв её во сне ручонками. Все спят. Громкий стук колёс. Дым проникает в щели купе и заполняет пространство. Откуда-то издалека доносятся испуганные голоса.

Голоса за кадром.

Горим!

Пожар!

Караул!

Люди, горим!

Первым просыпается отец. Он расталкивает жену с ребёнком.

Отец (взволнованно шепчет).

Вставайте, родные мои, пожар! Горим!

Проснувшаяся мать тормошит Катю. Девочка с трудом разлепляет глаза, кашляет от дыма. Мать хватает дочь на руки, прижимает к себе, целует. Обняв маму, Катя начинает плакать от страха. Она чувствует волнение матери и не может успокоиться.

Мать.

Серёжа, открой окно! Мы здесь все сейчас задохнёмся!

Отец (пытается открыть).

Не получается!(Бросаясь к двери.) Надо узнать, где горит! Может, удастся потушить! (Пробует открыть дверь.) Чёрт, не открывается, заклинило!

Мать (рыдает в голос).

Попробуй ещё!

Крики за кадром.

Помогите! Помогите!

На помощь!

Стиснув зубы, отец старается из последних сил. Катя видит на его пальцах кровь. Наконец, выдвижная дверь поддаётся. Отец хочет идти.

Мать (кричит).

А мы как же?!

Отец.

Там человек горит, помочь надо! Ждите меня, я мигом!

Мать.

Не ходи!

Катя.

Папа, папочка, останься!

Отец.

Не могу, дорогие мои, это мой долг, долг врача и гражданина!

Выбегает. Мать, не отрывая Катю от своей груди, сидит, раскачиваясь вперёд-назад как маятник.

Катя (за кадром).

Пожар подбирался ближе, а отца всё не было. Тогда мама закутала меня в покрывало, завернув в него какие-то документы, взяла на руки и понесла в горящий тамбур…

Тамбур и салон поезда.

В тамбуре полно дыма. Возле аварийного выхода – кричащая толпа. Мать с Катей на руках старается протиснуться к выходу, но толпа оттесняет её назад.

Голос старухи.

Пустите, люди добрые!

Голоса.

Куда ты, бабка? Поезд на полном ходу!

Ишь, чего удумала! Тут и с молодыми ногами далеко не прыгнешь!

Голос старухи.

Ох, нету моченьки! Всё лучше, чем живьём сгорать!

Наезд: испуганные глаза маленькой Кати. Она видит, как обезумевшая от ужаса старуха крестится, а затем прыгает с поезда. Катя отворачивается и, всхлипывая, утыкается в материно плечо.

Голоса.

Батюшки! Убилась!

Прямо под колёса прыгнула!

Голос женщины.

Всем помирать! Пустите и меня!

Возгласы.

Стой! Раздавит!

Остановите поезд!

Держите её! Сейчас прыгнет!

Какую-то женщину силой удерживают. Поезд, наконец, замедляет ход, останавливается. Начинается давка. Кругом вопли, стоны. По салону, охваченному пламенем, бежит человек в горящей рубахе. Его чёрное от копоти обожжённое лицо кажется уродливой маской. Пока он бежит, огонь перекидывается на волосы. Узнав мужа, Катина мать страшно вскрикивает. Она спускает дочь с рук, а сама бросается навстречу мужу.

Катя.

Мама! Мама! Мама!

На её глазах пламя охватывает обоих.

Затемнение. Конец воспоминаний.

Комната Кати.

Катя (ходит по комнате).

Они сгорели заживо… оба… на моих глазах. Я хотела к ним, но меня не пустили. Помню, я кусала державшие меня руки, билась и плакала, плакала… (После паузы.) С тех пор я боюсь замкнутых пространств, боюсь толпы. Мне всё кажется, что это снова повторится, что в случае чего я не успею выйти. Это как ловушка.

Герман подходит к Кате, берёт её за плечи и привлекает к себе.

Герман.

Бедная моя девочка! Сколько тебе всего пришлось пережить!

Катя поднимает голову, их глаза встречаются, долгий поцелуй. На улице выстрел.

Катя (слегка отстранившись, с тревогой в голосе).

Что это?

Герман (наклоняет к ней лицо, хочет поцеловать).

Наверное, где-нибудь шина лопнула.

Катя (уходя от поцелуя).

Нет, я слышала, как стреляли! (В смятении подбегает к окну, выглядывает.)

Герман.

Катюша, я хочу тебе сразу сказать, чтобы потом не было недоразумений.

Катя оборачивается к нему.

Герман (продолжает).

Видишь ли, мне тридцать три, и я был женат, два года. Детей нет, с женой мы разошлись. Давно. И я хотел бы предложить… В общем, (прокашливается) выходи за меня.

Катя.

Это… это что, предложение? Вы делаете мне предложение? (Ошеломлённая, опускается на стул.)

Герман (улыбается).

Ну, не такой уж я и старый.

Катя (не понимает).

Нет, конечно!

Герман.

Можешь говорить мне «ты».

Катя.

Вы… (смутившись) ты это серьёзно?

Герман.

Вполне. Серьёзней не бывает.

Катя (всё ещё не веря).

Мы ведь только сегодня познакомились. Разве так бывает?

Герман.

Иногда достаточно двух часов, чтобы узнать человека. Ну как, ты согласна, Катюша?

Катя (встаёт, смотря на него).

Да…

Герман подхватывает Катю на руки, кружит по комнате.

Герман.

Почему бы тебя не перебраться ко мне прямо завтра?

Катя.

А я никого не стесню?

Герман (опускает Катю на пол).

Глупышка! (Целуя её в лоб.) Ну, конечно нет.

Стук в дверь.

Катя и Герман (одновременно).

Войдите!

Лидия (входя).

Не помешала?

Катя.

Что ты! Разве ты можешь нам помешать!

Герман.

Тем более что мне, как раз, пора уходить. (Нежно смотрит на Катю.) Значит, до завтра?

Катя (улыбаясь).

До завтра!

Герман (в дверях, радостно).

До завтра!

Катя (счастливо смеясь).

До завтра!

Слышно, как Герман сбегает по лестнице.

Лидия.

Молодец, Катька, быстро же ты его окрутила! Сам не свой убежал! А ещё недотрогу из себя строила!

Катя.

Как ты можешь так говорить! Он не такой!

Лидия (с вызовом).

Правда? А какой? Ну, Кать, какой?

Катя.

Он смелый, благородный, он…

Лидия.

Эх ты, идеалистка! (Передразнивая.) «Смелый, благородный!» Все они на первом свидании как шёлковые, а вот потом…

Катя (перебивая).

Перестань! Тебе просто завидно!

Лидия отворачивается. Катя понимает, что сказала лишнее.

Катя (подходя к ней).

Ты чего в самом деле? Ну, прости меня! Я же пошутила!

Лидия (резко оборачиваясь к ней, в глазах слёзы).

Нет, ты права. Знаешь, ведь мне скоро тридцатка стукнет, а я всё одна… Не везёт мне на порядочных парней, хоть ты что! Но ты, Катя, не думай обо мне плохо, я люблю тебя и желаю тебе добра.

Катя (обнимает Лидию).

Я знаю! Только ты не пей больше, ладно? Я не люблю, когда ты пьёшь. Ты становишься другая.

Лидия.

Другая это какая? Жестокая?

Катя.

Да. Как сейчас.

Молчание.

Катя.

Знаешь, Лида, а ведь он меня замуж позвал.

Лидия (оживляясь).

Ну, ты даёшь, подруга! Поздравляю! Вот бы мне так – раз и замуж! Ты поинтересуйся, может у него друг есть? (С улыбкой.) Такой же смелый и благородный! Ты знаешь, я бы не отказалась!

Обе смеются. Лидия смотрит на неё.

Лидия.

А тебе очень идёт моё платье, прямо как на тебя шито.

Катя (спохватившись).

Ой, извини, совсем из головы вылетело! (Хочет снять платье.) Я тебе сейчас отдам его!

Лидия (останавливает её).

Не надо. Считай это мой тебе свадебный подарок.

Катя.

А как же ты?

Лидия.

Бери, бери! Тебе оно теперь нужнее.

Там же. Полдень следующего дня.

Комната прибрана. У двери стоит чемодан Кати и узелок с вещами. Катя в волнении ходит из угла в угол. Лидия за столом. Перед ней чашка, кофейник и бутерброды с маслом.

Лидия.

Может, всё-таки, посидишь со мной за компанию?

Катя.

Спасибо, я не голодна.

Лидия.

Ну как знаешь, твоё дело, а я, пожалуй, выпью ещё чашечку. (Наливает себе кофе.)

Катя (останавливается, с тревогой).

Слушай, может быть, он просто так сказал, а потом передумал?

Лидия.

Нет, не может быть! Ты глупая что ли, Кать? Просто так предложение не делают. И с чего ты вообще взяла, что он в первой половине дня придёт? Вдруг только к вечеру заявится?

Катя.

Ты думаешь?

Лидия.

Предполагаю. Да ты сядь, не ходи как заведённая. И не волнуйся так, заберёт тебя твой кавалер.

Катя (садится за стол напротив Лидии).

А вдруг я его маме не понравлюсь?

Лидия.

Ты и не понравишься? Не смеши меня, Катька! Ты настоящий клад.

Катя.

В смысле?

Лидия.

В прямом. Не пьёшь, не куришь, готовишь неплохо. Словом, ты идеальна.

Катя.

Да ну тебя! Я серьёзно спрашиваю.

Лидия.

И я серьёзно.

В коридоре слышны торопливые шаги, затем стук в дверь.

Голос Германа (за кадром).

Катюш, это я!

Подруги переглядываются, Катя бежит открывать. На пороге Герман. В руках у него два букета чайных роз.

Герман.

Здравствуйте, девчата!

Лидия.

И Вам не хворать!

Герман (вручает Кате букет).

Это тебе.

Катя.

Какая красота! (Берёт букет, подносит к лицу.) А как пахнет! Спасибо большое!

Герман подходит к Лидии со вторым букетом.

Герман (по-джентльменски целуя ей руку).

А этот букет Вам.

Лидия (иронично).

Благодарю, как это трогательно! Пойду, поставлю в вазу. (Уходит.)

Герман.

Ну как, Катюша, собралась? (Осматриваясь.) А вещи твои где?

Катя (приносит узелок с чемоданом).

Вот они.

Герман.

И это всё? (Взвешивает в руке.) Что ж, негусто!

Возвращается Лидия.

Лидия (мимоходом).

Там какая-то машина подъехала, случаем не ваша?

Герман (хлопает себя по лбу).

Эх, дурья моя башка! Совсем забыл! Хорошо, что Вы сказали! (Кате.) Идём скорее, машина ждёт.

Катя хочет обнять подругу.

Лидия (отстраняясь).

Вот этого, Катя, не нужно! Слава Богу, в одном городе живём. Глядишь, ещё встретимся с тобой.

Во дворе несколько раз коротко сигналит автомобиль. Катя и Герман поспешно уходят. Лидия высматривает их в окно.

Арбатская площадь.

Оживлённая Арбатская площадь. По тротуару на костылях плетётся хромоногий слепец с мальчиком-поводырем. В руке у мальчика кружка для подаяний. Машина мчится по дороге.

Салон машины.

На заднем сиденье Катя с Германом.

Герман.

Значит, решено: едем сначала к нам домой, с мамой моей тебя познакомлю, посидим за столом, отметим нашу помолвку, потом в ЗАГС.

Катя.

А твоя мама точно не будет против?

Герман.

Поверь мне, Катюша, она будет счастлива. Мама давно уже намекает мне, чтобы я женился во второй раз.

Катя.

Постой, ты только из-за этого сделал мне предложение?

Герман.

Ещё чего! Если б я хотел женится на ком попало, даже Верка подошла бы.

Катя.

А кто такая Верка?

Герман.

Соседка наша малая. Она маме по дому помогает. За продуктами сбегает, обед приготовит. Всегда пожалуйста. Но теперь хозяюшкой будешь ты.

Обнимает Катю, она, счастливая, прижимается к нему.

Фасад дома на Арбате.

Фасад пятиэтажного трёхподъездного дома. На балконах сушится бельё. Во дворе перед домом детская площадка. Малыши резвятся в песочнице, дети постарше катаются с горки, выстраиваются в очередь на качели. Молодые мамы сидят на скамейках и, покачивая коляски, читают или друг с другом переговариваются. На одном из балконов нижнего этажа женщина развешивает простыни, этажом выше стоит и курит мужчина в майке и трусах, заметив что-то во дворе, сейчас же скрывается.

Лестница дома.

Вид лестничной клетки сверху. Слышно, как на этажах соседи громко хлопают дверями, где-то внизу раздаются невнятные голоса, детский смех.

Лестничный пролёт между вторым и третьим этажом. Катя и Герман поднимаются со второго на третий этаж. Навстречу им медленно спускается баба Клава – старуха лет семидесяти, одной рукой она держится за перила, в другой у неё хозяйственная сумка для продуктов.

Герман (тихо, Кате).

Это баба Клава. Вредная такая старушенция. Всё про всех знает, на каждого жильца у неё досье имеется. (Поравнявшись с бабой Клавой, громко.) Здравствуйте, баба Клава!

Баба Клава (останавливается, расплываясь в улыбке).

Здравствуй, Герман Эдуардович! (Оглядывая Катю.) А это, стало быть, невеста твоя?

Герман.

Да, бабушка.

Баба Клава (с сомнением качая головой).

Молода-то больно! Ну, да ничего, поживём – увидим. Матери своей поклон от меня передавай.

Герман.

Спасибо, баба Клава, передам обязательно.

Баба Клава уходит.

Лестничная площадка третьего этажа. Квартира номер двенадцать. Выкрашенная в зелёный цвет деревянная дверь, на ней белой краской аляповато выведено «12». Раздаётся смех Кати за кадром. Она легко взбегает по лестнице на площадку третьего этажа, Герман за ней. Он звонит в дверь, Катя прячется за его спину.

Герман (громко).

Мама! Встречайте гостей!

Голос за дверью.

Заходите, сынок, не заперто!

Герман открывает дверь, заходит, следом Катя.

Квартира Стоцких. Прихожая.

Небольшая прихожая в уютной двухкомнатной квартире. Направо у стены двустворчатый шкаф для одежды с зеркалами на дверцах. На нём гипсовый бюст Ленина. Сбоку за шкафом на табурете стопка старых книг. Налево из кухни появляется моложавая женщина лет пятидесяти. Это мать Германа, Софья Андреевна Стоцкая. Она в белом накрахмаленном фартуке поверх тёмного строгого платья в клетку, чёрные волосы с едва заметной сединой на висках собраны в высокий пучок на затылке.

Софья Андреевна (снимает с себя фартук, улыбается).

Ну, слава Богу, приехали!

Катя показывается из-за спины Германа.

Герман.

Мама, это Катя. Между прочим, мечтает стать учительницей, как и ты.

Катя.

Здравствуйте…

Софья Андреевна (одобрительно оглядывая Катю).

Здравствуйте, Катерина. Полностью одобряю Ваш выбор, профессия необходимая, хоть и низко оплачиваемая. А сынок мне про Вас вчера рассказывал, какая вы красавица, да умница…

Герман (умоляюще).

Мама…

Софья Андреевна.

Не буду, не буду, успокойся! Как маленький, ей Богу!(Подходит к сыну, целует его в лоб, затем обнимает и целует Катю.) Ну, разувайтесь, дети, мойте руки и проходите к столу. Я как раз успела всё приготовить.(Возвращается на кухню.)

Катя (осматриваясь).

Как у вас чисто! (Хочет идти, поспешно.) Ой, чуть не забыла!

Оставляет туфли возле двери там, где стоит обувь. Герман снимает фуражку, проводит рукой по волосам.

Герман.

Да ты не волнуйся, Катюша, могла бы и так, мама уж больно строга.

Голос Софьи Андреевны из кухни (притворно строго).

Правильно, Катерина, во всём чистота нужна, не слушайте моего остолопа!

Герман (сокрушённо качая головой).

Эх, мама, мама!

Софья Андреевна (появляется на пороге кухни, вытирая руки полотенцем).

Сынок, я вот старалась, испекла твой любимый яблочный пирог, хоть покушаешь перед отъездом.

Герман прокашливается, указывает глазами на Катю, перебирающую стопку книг.

Герман (нарочито громко).

Давай, мама, я помогу тебе.

Софья Андреевна.

Да, сыночек, помоги.

Катя (показывает им книгу).

Вот, Шекспира нашла. Помню, ещё в пятом классе им зачитывалась.

Мать и сын смущённо переглядываются.

Катя.

Вы что-то сказали? Я не расслышала.

Герман.

Нет, ничего, Катюша. Пойди пока что в комнату, почитай там что-нибудь, у нас библиотека большая, ещё от отца осталась.

Уходят на кухню.

Кухня.

Налево газовая плита с духовкой, рукомойник, над ним шкаф с посудой, направо холодильник и кухонный столик, накрытый цветастой клеёнкой, над столом стенные часы, с противоположных сторон стола два стула. На плите стынет яблочный пирог. Герман курит, сидя на подоконнике, мать стоит напротив у двери.

Софья Андреевна.

Ты что, ничего не сказал ей, сынок?

Герман.

Нет пока. Не хочу расстраивать.

Софья Андреевна.

Всё равно придётся. Рано или поздно.

Герман (затягивается, выпуская дым).

Лучше уж поздно.

Молчание.

Комната Софьи Андреевны.

Катя заходит, внимательно всё осматривает. Посередине большой прямоугольный стол, накрытый белой скатертью, на нём по центру ваза с цветами. У стола три стула с резными спинками. Балконная дверь чуть приоткрыта. Там на верёвке сушится бельё, в левом углу стоит детский двухколёсный велосипед, всюду разбросаны картонные коробки, табурет со сломанной ножкой, в корзине со старой одеждой проколотый футбольный мяч. Справа у стены раскладной диван, слева хельга с посудой, на хельге чёрный плюшевый медведь с зелёными глазами и красным бантом на шее, рядом два карандашных портрета, на одном из них – Софья Андреевна в молодости, на другом – человек средних лет, очень похожий на Германа.

Кухня. Те же.

Софья Андреевна (тихо).

Сынок, куда посылают?

Герман.

В Смоленск, в шестнадцатую армию генерал-лейтенанта Лукина.

Софья Андреевна.

А когда едешь?

Герман (бросив курить, выбрасывает сигарету в окно и подходит к матери).

Завтра, мама. Утром. К шести сказали всем собраться.

Софья Андреевна (медленно идёт, садится на стул).

Так скоро? (С надеждой.) Может, ещё хоть денёк дадут?

Герман (садится рядом, берёт её руки в свои).

Мамуль, ты пойми, нельзя. Приказ.

Софья Андреевна (глядя куда-то вдаль).

Я всё понимаю. Сначала Костик, потом муж, а теперь… теперь вот ты. (Обняв голову сына, прижимается губами к его макушке, плачет.)

Герман (целуя руки матери).

Мама! Мама! Успокойся, Катя услышит.

Софья Андреевна (приходя в себя).

Да, ты прав, ты прав, сынок. Так надо. (Помолчав, твёрдо.) Иди. Иди к ней, я в порядке. И скажи ей обо всём, не тяни.

Герман.

Если б я знал, как сказать…

Комната Германа.

Катя осматривает комнату с порога. Справа широкая двуспальная кровать, застеленная зелёным клетчатым покрывалом, слева во всю стену высокий книжный шкаф, у окна письменный столик, на нём раскрытая книга и настольная лампа в углу, рядом кресло. Катя берёт со стола книгу, читает вслух по слогам на обложке: «Спи-но-за. О Боге, человеке и его счастье», садится в кресло и начинает читать с начала открытой страницы. В дверях появляется Герман, незаметно подходит к Кате, обнимает за плечи. Она вздрагивает, оборачивается к нему.

Герман (берёт у неё из рук книгу, рассматривая).

Хорошая книга, содержательная. Я сам решил на днях перечитать. Самое интересное, Катюша, заключается в том, что Спиноза отрицает свободу человеческой воли. Как там у него говорится? «Свобода есть осознанная необходимость»…

Катя (встаёт с кресла, прерывая его).

Вы сейчас говорили обо мне?

Из соседней комнаты слышен звон посуды.

Герман (улыбнувшись).

Мама на стол накрывает…

Катя с тревогой смотрит на Германа.

Катя.

Я не понравилась Софье Андреевне?

Герман (подходит к шкафу, ставит книгу на полку).

Да, Катюша, мы действительно говорили о тебе и ты ей, правда, очень понравилась.

Голос Софьи Андреевны (за кадром).

Идите к столу, всё готово!

Герман.

Пойдём, Катя, мама зовёт.

Уходят.

Комната Софьи Андреевны.

Стол накрыт на троих. Здесь и запеченная рыба, и овощной салат, и пирог с яблоками, и блины. Все рассаживаются. Катя и Герман друг подле друга, Софья Андреевна с краю.

Герман.

Что же ты, мама, с краю села?

Софья Андреевна.

Ничего, сынок. (Лукаво поглядывая на Катю.) Чай не невеста, замуж не выходить.

Катя сидит, опустив глаза.

Софья Андреевна.

Да Вы не стесняйтесь, Катерина, кушайте. Не бойтесь, не поправитесь.

Катя.

Я и не боюсь. (Кладёт себе на тарелку немного салата, пробует.)

Очень вкусно, Софья Андреевна.

Софья Андреевна (всё больше воодушевляясь).

А вишнёвую наливочку попробуйте, собственного приготовления.

Герман.

Мама, имей в виду, что Катюша не пьёт.

Катя (улыбаясь).

Налейте немного, Софья Андреевна.

Герман (подхватывает её).

За знакомство!

Все чокаются, общий смех. Слышно как хлопает входная дверь. Сидящие за столом замирают. В прихожей раздаётся звонкий девчачий голос: «Тёть Сонь, это я!» В дверях комнаты появляется Верочка – пятнадцатилетний подросток с подстриженными под ёжика светлыми волосами. Она в синем спортивном костюме, белых кедах. В руках у неё банка с малиновым вареньем.

Верочка (заметив Катю, останавливается на пороге).

Здрасьте…

Софья Андреевна.

Здравствуй, Верочка!

Верочка.

Там дверь не заперта была, поэтому я к Вам без звонка. А я и не знала, что у Вас гости, так бы позже зашла.

Софья Андреевна.

Ничего, ты нам не помешала, я всегда рада тебя видеть. Ты что-то хотела?

Верочка.

Да. Это вам бабушка моя передаёт, вот…

Ставит на стол банку с вареньем. Хочет идти.

Софья Андреевна.

Погоди, Верочка. Оставайся, почаёвничаем вместе.

Верочка (бросив взгляд на Германа).

Ой, спасибо, тёть Сонь. Я на самом деле страшно голодная.

Смотрит, где бы присесть. Все трое за столом переглядываются.

Софья Андреевна.

Сынок, ты бы принёс Верочке стул.

Не говоря ни слова, Герман встаёт из-за стола и приносит из кухни ещё один стул.

Герман (с жестом).

Прошу Вас.

Верочка (смеясь).

Спасибо, Герман Эдуардович! (Садится с краю, положив ногу на ногу.)

Герман (шутливо).

Не садитесь на краю, Верочка, женихов не будет.

Верочка (пристально смотрит на него).

А я может, не хочу замуж, может, мне и так хорошо.

Софья Андреевна.

Это ты зря, Верочка. (Отрезает кусок пирога, кладёт на тарелку, ставит перед Верочкой.) Кушай на здоровье!

Верочка.

Ой, спасибо! Мой любимый пирог! (Набрасывается на пирог, уплетает его за обе щеки, не переставая украдкой поглядывать на Германа.)

Софья Андреевна.

Ну как? Вкусно?

Верочка (мычит, прожёвывая кусок).

Угу.

Софья Андреевна.

Ты ешь, не торопись. (Спохватившись.) Да я же вас друг другу не представила!

Верочка перестаёт жевать, поднимает голову.

Софья Андреевна (указывая ей на Катю).

Это, Верочка, Катерина, невеста Германа. (Верочка смотрит на Катю, та отводит взгляд.) Катерина, а это вот Верочка, наша соседка.

Катя.

Очень приятно…

Верочка (перебивая её).

Ой, и рыба есть? Обожаю печёную рыбу! (Тянется к блюду с рыбой, потом передумывает и встаёт.) Совсем забыла, мне домой надо. Дед сказал долго у вас не засиживаться. Я завтра зайду, тёть Сонь!

Выбегает, хлопнув дверью. Молчание. Герман встаёт из-за стола, в волнении прохаживается по комнате. Он заметно встревожен, ерошит рукой волосы.

Герман (умоляюще сложив руки).

Мам, я же просил!

Софья Андреевна.

Прости, сыночек, я забыла сказать ей, чтоб не приходила. (Смотрит на Катю и Германа.) Вы тут поговорите между собой, а я пока схожу в гости к Клаве.

Герман.

Сходи, мама. Мы с Катей её сегодня встретили, она тебе поклон передавала.

Софья Андреевна уходит. Катя смотрит на Германа.

Герман (отводя взгляд).

Банка, варенье, дедушка, помочь по дому – любой предлог ищет, чтобы прийти сюда. А для чего, спрашивается? Верка странная какая-то…

Катя (подходя к нему).

Просто она любит тебя.

Пауза. Смотрят друг на друга.

Герман (отворачивается, небрежно махнув рукой).

Катюш, глупости всё это, ребяческие забавы. (Помолчав.) Я же её с детства знаю, выросла на моих глазах. Она с бабкой и дедом живёт. Мать её бросила, за границу уехала, отец неизвестно где. Повезло старикам, хороша доченька, ничего не скажешь: нагуляла ребёнка и родителям подкинула! А Верка хорошая, только дурь в ней эта сидит: вбила себе в голову, что влюблена в меня, вообразила, будто бы и я тоже… (Замечает, что Катя рассматривает портреты на хельге. Обрадовавшись возможности сменить тему.) Это мой отец рисовал. А на том вон портрете он сам.

Катя (с интересом).

Твой отец художником был?

Герман.

Нет, военным. А рисовал он в свободное время, для себя. У нас много отцовских картин было и акварелью и маслом, только их все продали в голодные годы.(Вдруг, решившись.) Катюша!

Катя (оборачиваясь к нему).

Да?

Герман вынимает из нагрудного кармана синюю бархатную коробочку в виде сердца, протягивает ей.

Герман.

Надеюсь, оно будет тебе впору.

Катя берёт коробочку, открывает её. Крупный план – на тёмно-вишнёвом бархате золотое кольцо с одним-единственным крупным изумрудом по центру. Катя радостно вскрикивает, обнимает Германа.

Катя.

Боже мой, что за прелесть!

Она вынимает кольцо, чтобы примерить его, но оно падает на пол и закатывается под хельгу.

Катя.

Ой, какая я неловкая!

Становится на колени, пытается достать кольцо, Герман помогает ей. Их плечи соприкасаются. Катя и Герман смотрят друг на друга. Он целует её в губы. Катя в волнении поднимается, делает несколько шагов. Герман, смущённо кашлянув, встаёт с колен. Катя оборачивается, её лицо бледно, в глазах слёзы.

Герман (подходит к ней).

Да что с тобой, Катюша? (Обнимает её одной рукой за плечи.) Не переживай так, подумаешь, кольцо уронила.

Катя (сквозь слёзы).

Плохая примета. Это к несчастному браку.

Герман (нежно целуя её в висок).

Всё у нас с тобой будет хорошо, маленькая моя.

Катя (быстро смахивает слёзы).

Правда-правда хорошо?

Герман (улыбаясь).

Конечно, правда. А теперь собирайся, не то до перерыва можем не успеть. Когда вернёмся, обязательно кольцо твоё найдём.

«Сталинский» ЗАГС в доме и парк неподалёку. Жилой девятиэтажный двух подъездный дом неподалёку от лесопарковой зоны. Над вторым подъездом прибит щиток с надписью «Сталинский отдел ЗАГС». В парке под руку прогуливаются молодые пары, фотографируются. Герман и Катя стоят перед запертыми дверями.

Герман.

Я и забыл, что понедельник у них выходной день. Хоть бы в военное время исключение сделали. (Стучит в двери, кричит.) Э-э-эй, есть кто живой?!

Слышен скрежет ключа в замке, дверь открывает сторож – пьяный мужичок из бывших солдат с красным лицом и в чёрной поношенной форме.

Сторож (вытягивается в струнку, отдавая честь).

Здравия желаю, товарищ командир!

Герман (дружески хлопая его по плечу).

Ну, тише, тише! Чего ты разошёлся так? Какой я тебе командир?

Сторож (протирая глаза).

Так это… тово… господин офицер, спросонья не разглядел.

Герман.

А ты, я смотрю, служивый, уже начал с утречка… тово… (Строго, назидательно.) На службе, уважаемый, не пьют. За это к уголовной ответственности могут привлечь.

Сторож. (падает на колени, торопливо крестясь).

Вот, как Бог свят! Больше ни-ни!

Катя хочет вмешаться, Герман делает ей знак молчать.

Герман (поднимая его на ноги).

Так и быть, прощу, если поможешь мне.

Сторож.

Как не помочь, товарищ? Помогу, только…(Затравленно оглядывается по сторонам, прикладывает палец к губам, шёпотом)никому про это (щёлкает себя по горлу) ни слова, а то уволят.

Герман.

Договорились. Мне бы с начальником отдела поговорить надо.

Сторож. (пьяно улыбаясь).

Это с Зинкой, что ль? (Смутившись.) То есть с Зинаидой Васильевной? Так сегодня же не рабочий день, нет никого.

Герман.

Знаю. (Обнимает его за плечи, отводит в сторону, тихо.) Не подскажешь адресок?

Сторож (останавливаясь).

Кого?

Герман.

Зинаиды этой… Васильевны?

Сторож (задумчиво почесав в затылке).

Так это… не положено.

Герман.

Не положено говоришь? А на работе остаться хочешь?

Сторож (растерянно).

На работе? Хочу.

Герман.

Так где, говоришь, она живёт?

Сторож.

Зина? Мы ж с ней из одного подъезда!

Герман.

Да хоть из одной комнаты! Где, спрашиваю, живёт?

Сторож.

Так в доме этом на четвёртом этаже, квартира шестнадцать, где ж ей ещё жить! Говорю же, мы с ней из одного подъезда, из первого.

Герман.

Спасибо, уважаемый, большое человеческое спасибо. (Хочет идти.)

Сторож (подбегая к нему).

Господин офицер! Господин офицер! Не говорите никому!

Герман.

Не бойся, не скажу. (Вынимает из кармана пять бумажных рублей, протягивает ему.) На вот, возьми.

Сторож (пятится, искоса поглядывая на деньги).

Нет, что вы! Не буду, не положено нам взятки брать.

Герман.

А это не взятка, это наградные. (Видя, что сторож колеблется, ободряет его.) Бери, бери, заслужил. (Подмигивает ему.) Это тебе на чай.

Сторож (берёт деньги, бормочет, неловко засовывая их в карман брюк). Благодарю… Благодарю… (Заметив Катю.) А эта барышня с Вами? Невеста?

Герман.

Не твоё дело. (Оборачиваясь к Кате.) Идём, Катюш, попытаем счастья.

Направляются к первому подъезду. Сторож некоторое время смотрит им вслед, потом уходит, запирает дверь на замок.

Лестничная площадка четвёртого этажа. Герман и Катя перед дверью с табличкой «№ 16». Герман стучит, прислушивается, ответа нет.

Герман.

Да что они там, в самом деле, уснули все?

Катя.

Может, дома никого нет.

Герман.

Сейчас проверим. (Стучит громче, кричит.) Гражданочка, откройте, милиция!

Двери на четвёртом этаже мгновенно щёлкают и приоткрываются, высовываются головы любопытных. Какая-то бабка подходит к Герману, интересуется.

Бабка.

А Вы кто такой будете? Зачем Вам наша Зиночка понадобилась?

Герман (на ухо ей, шёпотом).

Дело государственной важности.

Бабка (испуганно охает, крестится, хватаясь за сердце).

Ох, батюшки! Неужто натворила делов-то?

Герман (строго).

Так могу я видеть Зинаиду Васильевну?

Бабка.

Щас, щас, голубчик! Она у Машки небось сидит, балясы точит. (Ковыляя, подбегает к перилам, кричит, наклонившись вниз.) Зинка! К тебе из милиции пришли! Судить будут!

Катя едва сдерживает смех. Этажом ниже хлопает дверь, слышен быстрый топот ног. По лестнице взбегает испуганная Зинаида Васильевна. Это высокая блондинка лет сорока пяти. На ней синее домашнее ситцевое платье за колено, на ногах – комнатные тапочки, волосы собраны в хвост на затылке. Увидев Германа и Катю, она в растерянности останавливается.

Зинаида Васильевна.

Вы ко мне? По какому праву?

Герман.

Да Вы, гражданочка, не ругайтесь и не кричите.

Бабка (тихо, Зинаиде).

Арестовывать пришли. (Вдруг, будто вспомнив что-то.) Неужто про твоего благоверного пронюхали?!

Зинаида Васильевна незаметно наступает ей на ногу.

Бабка.

Ай!

Зинаида Васильевна (понизив голос).

Молчи, дура!

Бабка (толкая её локтем под бок).

Шо сделала, говорю, признавайся!

Зинаида Васильевна (отмахиваясь).

Да ну тебя! (Герману.) Покажите удостоверение, молодой человек!

Герман (переглянувшись с Катей).

Да, собственно говоря, Зинаида Васильевна, никакой я не милиционер.

Зинаида Васильевна.

Что?! Да как Вы…

Герман.

Вы извините, Бога ради, за беспокойство. Мы к Вам по делу.

Зинаида Васильевна.

Это по какому такому делу? Вот позвоню Вашему начальству, молодой человек, будете знать, как людей разыгрывать.

Герман.

Может, Вы нас для начала в дом впустите? Просьба у нас к Вам.

Зинаида Васильевна (недовольно ворчит).

Просьба у них. Распустили вас, молодёжь, совсем распустили. (Отпирая дверь.) Ладно уж, милости просим, входите.

Головы любопытных мгновенно исчезают. Бабка, приговаривая: «Ой, мошенник! Ой, мошенник!» поспешно скрывается за дверью.

Прихожая.

Справа у стены вешалка для одежды, две двери, прямо напротив кухня. Из комнаты налево выбегает маленькая белокурая девочка, дочка Зинаиды, с разрисованным зелёнкой резиновым пупсом в руках.

Девочка (радостно).

Мамоська присьла!

Зинаида Васильевна (набрасывается на дочь, выхватывая у неё из рук пупса).

Ты зачем куклу портишь, дрянь такая?!

Девочка.

Она заболела, мамоська. Я въясь, я её лесью. (Хнычет.) Отдай, отдай, мамоська!

Зинаида Васильевна.

Лечит она! (Кидая ей куклу.) Да забери ты её, ради Бога! Не реви только!

Девочка поднимает куклу, прижимает ей к груди, что-то лепечет, укачивает пупса.

Зинаида Васильевна (выталкивая её).

Что ты под ногами мешаешься? А ну, марш в детскую!

Девочка убегает.

Зинаида Васильевна (Герману и Кате).

Ну, проходите, что ли, на кухню. Да не разувайтесь, так идите.

Кухня.

Направо плита с духовкой, рукомойник, в левом углу у окна холодильник, вдоль стены стол, высокий стул, табурет.

Зинаида Васильевна.

Чай будете?

Герман (осматриваясь).

Нет, спасибо.

Зинаида Васильевна.

Тогда, если вы не возражаете, я сварю ребёнку кашу.

Герман.

Конечно, конечно!

Зинаида Васильевна (занимаясь приготовлением манной каши).

Так какое у вас ко мне дело?

Герман (обнимая Катю).

Видите ли, не могли бы Вы нас сегодня расписать?

Зинаида Васильевна.

Да вы что, смеётесь надо мной? Сегодня же выходной!

Герман.

Да, но в виде исключения…

Зинаида Васильевна.

Кажется, я догадываюсь, кто дал вам мой адрес. Ванька, алкаголик несчастный…

Герман.

Вы только не волнуйтесь, он тут не при чём.

Зинаида Васильевна.

То есть как это не при чём?

Герман.

Я его заставил.

Зинаида Васильевна.

Ну, это уже слишком! Знаете, что…

Герман.

Поймите, нам очень надо.

Зинаида Васильевна.

Так в чём же дело? Приходите завтра, пишите заявление, через два месяца я вас зарегистрирую.

Герман.

А раньше никак нельзя? Я знаю, что при чрезвычайных положениях…

Катя с тревогой смотрит на него.

Герман (поспешно).

Я хотел сказать, что мы бы хотели зарегистрироваться в день подачи заявления.

Девочка (заглядывая на кухню, Кате).

Ты самая къясивая девоська! (Тянет Катю за руку.) Поигъяй со мной! Я тебе свои игъюшки показю!

Зинаида Васильевна (Кате).

Если Вам не трудно, сделайте милость, займите её, сил моих уже нет!

Катя.

Ну, пойдём, маленькая, покажешь мне свои игрушки.

Уходят. Герман выглядывает из кухни и, убедившись, что Катя не слышит его, подходит к Зинаиде Васильевне.

Герман (быстро, понизив голос).

Поймите, Зинаида, завтра я уезжаю на фронт. Я хотел бы жениться на этой девушке до моего отъезда.

Зинаида Васильевна.

А Вы хорошо подумали прежде чем девочке жизнь ломать? Почему бы вам не пожениться, когда Вы вернётесь? Мало ли что.

Герман.

Я хочу, чтобы наверняка.

Зинаида Васильевна.

Возле себя, значит, хотите удержать?

Герман.

Да. Она будет жить с моей матерью, пока я не вернусь. (Доставая деньги.) Сколько с меня, чтобы зарегистрировать нас по-быстрому?

Зинаида Васильевна (смотрит на него в упор).

Уберите деньги. Я смогу вас расписать завтра в девять.

Герман.

В девять?! Но к шести мне нужно быть на вокзале!

Зинаида Васильевна (холодно).

В таком случае ничем не могу вам помочь.

Герман.

Ну, а если очень постараться? Если сегодня? Я заплачу!

Зинаида Васильевна.

Я же сказала, уберите деньги. Я взяток не беру. (Зовёт.) Надька, иди к матери!

Герман.

Подумайте хорошенько. Может, всё сейчас от Вас зависит, вопрос жизни и смерти.

Зинаида Васильевна.

Мне очень жаль, но не положено.

Из комнаты с весёлым смехом прибегает Надька, следом – Катя.

Надька.

А мы с Катей игъяли в доськи матели. (Прижимается к ногам Кати.) Она холосая мама.

Зинаида Васильевна.

Значит я, по-твоему, плохая? А ну живо иди ко мне на руки.

Девочка с опаской подходит к матери.

Надька (оглядываясь на Катю, печально).

Пъясти.

Катя переводит взгляд на Зинаиду Васильевну, как бы оправдываясь, пожимает плечами.

Зинаида Васильевна (Надьке).

Иди, не бойся! Съем я тебя что ли! (Поднимая дочь на руки.) Вот так. Сейчас мамочка тебя покормит. (Целует её в голову, Герману.) К сожалению, ничем помочь не могу.

Герман.

Извините за беспокойство, Зинаида… Как Вас по батюшке?

Зинаида Васильевна.

Васильевна.

Герман (медленно).

Зинаида Васильевна.

Зинаида Васильевна.

Ничего, я всё понимаю.

Герман.

Пойдём отсюда, Катюша. (Зинаиде Васильевне.)До свидания!

Зинаида Васильевна.

До свидания, молодые люди. Удачи.

Катя.

До свидания, Зинаида Васильевна! У Вас замечательная девочка. Не ругайте её.

Зинаида Васильевна.

Знаем, спасибо.

Герман и Катя направляются к двери.

Надька (машет ручкой).

Пока!

Катя (оборачиваясь).

Пока-пока!

Уходят.

Лестничная площадка четвёртого этажа.

Катя (растерянно).

Что же теперь делать?

Герман(задумчиво).

Может, она и права.

Катя.

Кто она?

Герман.

Это я так, не обращай внимания.

Катя.

Послушай, почему бы нам, в самом деле, не придти завтра?

Герман (как бы про себя).

Да, да, завтра.

Катя.

А теперь мы к тебе домой?

Герман.

Нет, Катюша, у меня появился план. Ты была в кинотеатре?

Катя.

Нет, ни разу.

Герман.

Тогда прямо сейчас мы с тобой отправимся в кино. Побежали. (Схватив Катю за руку, увлекает её вниз по лестнице.)

Кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади. Площадь оживлена. У большого каменного здания с выгравированной на фасаде крупными печатными буквами надписью «ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ КИНО ТЕАТР» стоят трамваи, припаркованы автомобили. На стене кинотеатра – плакат с рекламой премьеры фильма 3. И. Беришвили «Сокровища Ценского ущелья».

Фойе кинотеатра.

Переполненное фойе кинотеатра. За столиками оживлённо беседуют люди. Катя и Герман подходят к буфету.

Герман.

Я хочу, чтобы ты попробовала здесь невероятно вкусную вещь. Я сам, признаюсь, иногда заглядываю сюда, чтобы перекусить.

Женщина-продавец.

Слушаю Вас.

Герман.

Стакан сока, пожалуйста… (Кате.) Ты какой сок любишь?

Катя.

Апельсиновый.

Герман.

… апельсинового. И пирожное «Буше», штучек пять.

Женщина-продавец (улыбаясь).

Здесь будете или Вам с собой завернуть?

Герман.

Здесь. Сколько с меня?

Женщина-продавец (подсчитывая на счетах).

Десять рублей ровно.

Герман (расплачиваясь).

Получите, девушка. (Берёт пирожные на блюде, сок, оглядываясь по сторонам, замечает свободное место.) Катюш, идём за тот вон столик.

Садятся за круглый столик у окна друг напротив друга.

Герман (посмотрев на свои часы).

До начала сеанса у нас ещё целых пять минут. Успеешь съесть всё?

Катя (смеясь).

Да запросто! (Берёт пирожное, надкусывает.) М-м-м… Вкусно! Сто лет пирожных не ела! (С удовольствием кушает, запивая соком.)

Герман (ласково глядя на неё).

Какой ты ещё ребёнок!

Катя (поднимая голову).

Что?

Герман.

У тебя шоколад на губах.

Катя (вытирает губы тыльной стороной руки, улыбаясь ему).

А так?

Герман.

В уголках губ немножко. (Нежно прикасаясь пальцами к её лицу.) Вот, теперь всё.

Пауза. Герман, не отрываясь, смотрит на Катю.

Катя (смутившись).

Почему ты смотришь на меня так…

Герман.

Внимательно? Просто я хочу запомнить тебя такую – весёлую, молодую, с этим детским восторгом на лице.

Катя.

Как ты странно говоришь! Зачем тебе запоминать меня, если я теперь всю жизнь буду с тобой?

Герман.

Если… Ты права, Катюша, если…

Люди по очереди заходят в кинозал, на входе контролёр проверяет билеты.

Герман (вставая).

Разрешите предложить барышне руку.

Катя.

С удовольствием!

Герман берёт Катю под руку, и они вместе заходят в кинозал.

Кинозал.

Переполненный зал кинотеатра. Полумрак. На третьем ряду сидят Катя с Германом. Она смотрит, затаив дыхание, он – время от времени поглядывая на Катю. На экране звучат слова любви, зрители замирают. Герман осторожно кладёт свою руку на Катину, лежащую на коленях, смотрят друг на друга. На экране крупным планом поцелуй. Герман и Катя целуются. Затемнение.

Квартира Стоцких. Прихожая. Вечер.

За дверью слышен смех, заходит Герман, пропуская Катю вперёд.

Герман (разуваясь, кричит).

Мамуль, ты дома? (Молчание.) Мам! (Заглядывает на кухню, в комнаты, возвращается к Кате.) Похоже, Катюша, что мы с тобой одни. Мама, как обычно, засиделась в гостях.

Катя.

В гостях? Пусть! Не всё же ей дома сидеть. (Оживлённо.) Знаешь, мне ещё никогда не было так весело! Тот старик в парке, он принял нас за молодожёнов! (Передразнивает.) «Пошдравляю ваш, молодые люди, ша швадьбой»! (Смеётся.) А как мы кормили лебедей! Они подплывали совсем близко к берегу, не боясь людей, будто ручные.(Огорчённо вздыхая.) Жаль, у меня оставалось только одно «Буше».

Герман (шутливо).

Ну да, ты бы им всё отдала!

Катя (смеясь).

Именно так! (Вдруг вспомнив что-то, серьёзно.) Моё кольцо. Ты обещал найти его.

Герман.

Легко!

Идут в комнату.

Комната Софьи Андреевны.

Заходят, останавливаются в дверях.

Катя.

Надо включить свет, чтобы лучше было видно.

Герман (беря Катю за талию).

Можем и без него.

Не дав ей опомниться, он подхватывает Катю на руки и несёт в свою комнату.

Катя (смотря в его глаза).

Неужели это происходит со мной? Как в кино… или романе каком-нибудь… (Крепче прижимаясь к нему, тревожно.) А вдруг это сон?

Герман.

Это жизнь, Катюша. Наша с тобой жизнь.

Комната Германа.

Герман относит Катю на кровать, склонившись над ней, целует её лицо, шею, спускается ниже.

Катя (отталкивает его, испуганно).

Нет! (Садится на кровати, обхватив руками колени.)

Герман.

Что-то не так?

Катя отрицательно качает головой.

Герман.

Ты что, боишься меня?

Катя.

Нет… Просто… (смущённо взглядывает на него) у меня ещё никогда этого не было.

Герман (вновь целуя её).

Маленькая моя, первый раз всегда случается.

Катя (задыхаясь под его ласками).

До свадьбы… не хорошо…

Герман.

Доверься мне и ничего не бойся! Я люблю тебя…

Катя уступает ему.

Прихожая. Сумерки.

В тёмной прихожей потихоньку отворяется дверь, заходит Софья Андреевна.

Софья Андреевна (снимая с головы платок).

Что это вы сидите без света, не заперев двери?(Идёт в комнату Германа.) А я вот решила ещё к Степановне забежать, она меня давно приглашала, думала, побуду недолго, а засиделась допоздна. (Заглядывает в его комнату, сейчас же отворачивается и, качая головой, уходит к себе.)

Комната Софьи Андреевны.

Софья Андреевна собирает сына в дорогу. Она достаёт из-под дивана солдатский рюкзак, открывает шкаф и вынимает оттуда его бельё и вещи. Стараясь не шуметь, укладывает всё необходимое в рюкзак. Потом устало опускается на диван среди разбросанной одежды с гимнастёркой сына в руках, бережно сворачивает её, прижимается к ней лицом, плачет.

Комната Германа. Раннее утро 24 июня.

Катя положила голову Герману на грудь, и, обняв его, крепко спит. Герман уже давно проснулся и сейчас лежит, думает о чём-то. Осторожно, чтобы не потревожить Катю, он поднимается с постели и начинает одеваться. Одевшись, подходит к Кате, и, присев около неё на корточки, долгое время смотрит на её лицо. Крупный план – лицо Кати спокойно, веки сомкнуты, чуть подрагивают ресницы, на приоткрытых губах улыбка. Она лежит на боку, подложив руку под голову, волосы её разметались по подушке. Герман наклоняется и хочет поцеловать её в губы, но передумывает и целует в лоб, как ребёнка, затем с любовью проводит ладонью по её щеке.

Герман (шёпотом).

Катюша… Катюшенька моя…

Катя глубоко вздыхает и продолжает спать. Тогда он встаёт и, оглядываясь на неё, выходит из комнаты.

Кухня.

У плиты хлопочет мать. Глаза её красны от слёз.

Герман (входя).

Доброе утро, мамуль. А ты давно встала?

Софья Андреевна (обернувшись к нему).

Я и не ложилась, сынок. Собирала твои вещи.

Герман (подходит к ней, с нежностью).

Мамочка моя! (Заметив её покрасневшие глаза.) Ты что, плакала?

Софья Андреевна (поспешно отворачиваясь).

Ничего, родной мой, это от счастья. Вас, верно, можно поздравить?

Герман.

Нет, мам, расписаться не удалось. Вчера был выходной день.

Софья Андреевна берёт с плиты чайник, наливает из-под крана воду, ставит на огонь.

Софья Андреевна.

Вы, значит, так… до свадьбы…

Герман.

Да, мама! Катя теперь моя жена и она будет жить с тобой, пока я не вернусь. Это ясно?

Софья Андреевна.

Ясно, сыночек.

Герман (обнимая мать).

Ну, прости мам, я погорячился. Я только хотел спросить, ты не против того, чтобы Катюша жила здесь?

Софья Андреевна.

Ты ведь знаешь, что я только рада буду.

Герман.

Значит, решено. (Помолчав.) Через час меня уже здесь не будет. К шести я должен быть на вокзале вместе со всеми.

Софья Андреевна достаёт из посудного шкафа и ставит на стол чашки, блюдца. Руки её дрожат.

Софья Андреевна (стараясь придать своему голосу твёрдость).

Я всё поняла, сынок. (Тихо садится.)

Герман (садясь рядом с ней).

И насчёт Кати. Ты береги её, мамуль. Смотри, чтоб Верка реже приходила сюда. Теперь ведь у тебя есть новая помощница.

Софья Андреевна.

Да как же я девочке скажу…

Герман.

Ради меня.

Софья Андреевна.

Ладно уж, постараюсь.

Герман (целуя её).

Спасибо тебе. Ты самая лучшая мама на свете!

Софья Андреевна.

А где Катерина?

Герман.

Спит (Улыбается.) Знаешь, мама, я не захотел будить её.

Софья Андреевна.

Так ты не сказал ей?

Герман.

Послушай, мам…

Софья Андреевна.

Нет, постой. Катерина ещё ничего не знает?

Герман.

Я хотел сообщить ей это и не мог, духу не хватило.

Софья Андреевна.

Не можешь ты, скажу я. (Решительно встаёт, направляется в комнату.)

Герман.

Не надо, не ходи!

Софья Андреевна (останавливаясь).

Это почему? Раз Катерина твоя жена, она имеет право знать.

Герман (подходит к матери, отводит её в сторону).

И так тяжело на душе, а если ещё Катюша слёзы лить будет… Ты скажешь ей обо всём, когда я уйду, хорошо?

Софья Андреевна.

Твоё дело, сынок.

Герман.

И ещё, мам, прошу тебя, давай простимся дома, чтобы меня уже ничто не держало.

Софья Андреевна.

Мне не ехать с тобой на вокзал?

Герман.

Нет, мамуль. Только не обижайся, ты ведь сама знаешь: дальние проводы – лишние слёзы.

Софья Андреевна (внимательно смотрит на него).

Знаешь, ты сейчас на отца похож. Одно лицо. В глазах та же решимость и благородство. (Отвернувшись, тихонько плачет.)

Герман.

Ну, что ты, мамуль! Не надо плакать, всё хорошо будет.

Софья Андреевна (быстро утирая слёзы).

Да, да, сыночек. (Идёт к плите.) Чайник закипел, сейчас на стол соберу.

Комната Германа. Через час.

Герман, одетый по-дорожному, в шинели, с рюкзаком за плечами, стоит на пороге комнаты и смотрит на спящую Катю. Потом, решившись, уходит.

Прихожая.

Герман у выходной двери, рядом мать с большой старинной иконой в руках.

Софья Андреевна.

Прощай, сыночек! (Благословляет Германа иконой Христа.) С Богом! Я за тебя молиться буду. Не забывай и ты нас, пиши почаще. «Живый в помощи» хорошо помнишь? Я тебя учила.

Герман.

Всё помню, мамуль.

Софья Андреевна (надевая ему на шею маленький красный мешочек на шнурке).

На вот тебе ладанку, я её ещё отцу твоему шила, там этот псалом и ладан от гроба Господня.

Герман (прячет мешочек под гимнастёрку).

Не волнуйся, живым вернусь. (Трижды целуя её.) Ну, мама, прощай!

Софья Андреевна.

Прощай, сыночек!

Герман уходит. Софья Андреевна запирает за ним дверь, прислоняется к дверному косяку, сползает вниз и плачет, причитая.

Софья Андреевна.

Сыночек мой родненький! Куда ж ты от меня? На кого ты нас оставил! (Тяжело поднимается, идёт на кухню.)

Комната Германа.

Катя просыпается, открывает глаза, осматривается. Не обнаружив около себя Германа, она встаёт с постели и в одной сорочке выходит в коридор.

Коридор и прихожая.

Катя заглядывает в соседнюю комнату – никого, заходит на кухню, останавливается в дверях.

Кухня.

У окна стоит Софья Андреевна и смотрит вдаль. За окном панорама оживлённой Арбатской площади, проезжая часть города.

Катя.

Софья Андреевна, а где Герман?

Софья Андреевна вздрагивает, оборачивается, стремительно подходит к Кате.

Софья Андреевна (горячо обнимает её, всхлипывая).

Он ушёл, доченька, ушёл!

Катя (отстраняется от неё, тревожно).

Куда ушёл?

Софья Андреевна.

На фронт… призвали. Ещё вчера телеграмму получили, первый день мобилизации…

Катя медленно садится, непонимающе смотрит на неё.

Катя.

На фронт? А почему он мне ничего не сказал?

Софья Андреевна.

Не захотел будить, не хотел, чтоб ты плакала.

Катя (встаёт, твёрдо).

Где он? Я должна его видеть, проститься с ним!

Софья Андреевна.

Он уехал на вокзал. В половине седьмого отходит поезд в Смоленск.

Катя.

А что же Вы-то до сих пор дома?! Поехали скорее! (Хочет идти.)

Софья Андреевна.

Езжай, доченька, одна. Мне сын запретил. Да я и сама не могу. Боюсь не выдержать прощания. Дома-то легче. Дома, как говорится, и стены помогают.

Катя.

Я побегу, Софья Андреевна, одеваться! Я быстро! (Взглянув на стенные часы.) Господи, уже шесть! Полчаса осталось! Хоть бы успеть! (Убегает.)

Комната Германа.

Катя бросается к узелку с вещами, развязывает его, достаёт своё простое голубое платье в белый цветочек, одевается и выбегает из дома.

Панорама Арбатской площади.

Катя по дороге бежит к уже отъезжающему трамваю под номером 3, машет шофёру рукой, чтоб подождал. Забегает в переполненный салон.

Салон трамвая.

Кате не хватает воздуха, кружится голова. Пошатнувшись, она опирается рукой на сидящую рядом женщину с полными сумками, та поддерживает её.

Женщина (уступая ей место).

Вам плохо, может, присядете?

Катя.

Нет… ничего, спасибо… А до вокзала ещё далеко?

Женщина.

Так медленно как мы едем, полчаса точно будет.

Катя.

Полчаса?! А пешком?

Женщина.

Минут пятнадцать, я думаю.

Катя (проталкивается к выходу).

Пустите! Пустите меня! (Кричит.) Откройте, пожалуйста, двери! Откройте двери!

Шофёр.

Передайте деньги за проезд.

Катя (поспешно).

Сейчас… (Спохватившись, что забыла деньги.) Откройте скорее, мне плохо!

Шофёр.

Я сказал, передайте за проезд!

Голоса из салона.

Открыть просят!

Человек сейчас в обморок упадёт, а он деньги!

Безобразие! Откройте немедленно!

Мы жаловаться будем!

Выругавшись, шофёр останавливает трамвай, выпускает Катю. Она бежит по направлению к вокзалу.

Вокзал. Перрон. Поезд.

На вокзале полно людей – здесь и уезжающие и провожающие – женщины, старики, малые дети. Поезд гудит, поторапливает. Мужчины залезают в вагоны. Неясный шум множества голосов. Люди обнимаются, целуются на прощание. Какая-то старушка всё не хочет отпускать сына, голосит по нему, как по покойнику: «Сыночек! Сыночек!». Солдат пытается разжать руки матери, тогда она падает на колени и обнимает его ноги. В толпе Катя, она высматривает среди уезжающих Германа. Он стоит у самого поезда, и, куря, беседует с тремя военными. Увидев его, Катя бежит к нему. Герман узнаёт в бегущей девушке Катю, роняет папиросу, разговор прерывается. Трое его друзей почтительно расступаются, пропуская Катю вперёд. Она бросается на шею Герману и плачет.

Катя (шепчет, задыхаясь от слёз).

Миленький мой, миленький мой! (Торопливо покрывает поцелуями его лоб, щёки.) Почему ты мне не сказал, что уезжаешь?

Герман (держит её лицо в своих ладонях и с нежностью смотрит ей в глаза).

Не хотел расстраивать, я ведь ещё вчера утром получил телеграмму, потому и задержался, не приехал за тобой пораньше.

Катя.

А сегодня? Почему ты не разбудил меня, чтоб проститься?

Герман (улыбается).

Не хотел будить тебя, ты так сладко спала. (Серьёзно.) Но я всё равно простился с тобой.

Катя.

Когда?

Герман.

Во сне. Ты разве не помнишь?

Катя (плача).

Вот ты опять шутишь! Даже теперь!

Поезд протяжно гудит во второй раз. Его товарищи, бросив курить, заходят в вагон.

Герман.

Любимая моя, мне пора. (Делает шаг, чтобы уйти, Катя опять кидается ему на шею, с ней истерика.)

Катя.

Не уходи! Прошу тебя, не уходи!

Герман (высвобождаясь).

Нельзя, Катюша. Тише, успокойся! (Она не слышит его, продолжает рыдать, тогда он резко встряхивает её за плечи.) Слышишь, успокойся!

Катя замолкает и, глотая слёзы, смотрит на него.

Герман.

Ну, что ты, маленькая моя! Не надо плакать! (Утирает ей слезы, она ловит его руку, прижимается к ней губами.)

Поезд гудит в третий раз, товарищи машут Герману, мол, иди скорее.

Герман.

Меня зовут, Катюша, время уже! Прощай!

Герман вместе с последними оставшимися на перроне военными залезает в вагон, поезд медленно трогается. Толпа провожающих устремляется вслед за поездом. Солдаты машут на прощание своим родным, люди кричат и машут в ответ. Сзади в толпе Верка. Она в цветастом платье, стриженая голова повязана белым платочком.

Голоса из вагонов.

Песню! Песню запевай! Давай нашу! «Катюшу»!

Песню подхватывают в толпе. Катя из последних сил бежит вместе со всеми, потом отстаёт и останавливается. Она уже не видит Германа. Поезд проходит мимо, и песня затихает вдали. Люди медленно расходятся. Катя одна неподвижно стоит на перроне и смотрит в след удаляющемуся поезду.

Двор дома Стоцких на Арбате. День.

На экране появляется надпись: «Начало сентября 1941 года».

На скамейке возле первого подъезда сидят три старухи соседки, обсуждают жильцов.

1-я старуха.

Слыхали, бабоньки, какое у Ивановых горе стряслось? Сын у них погиб, Володька.

Старухи горестно охают, качают головами.

Баба Клава.

А у Стоцких-то! Вот уж правду в народе говорят, что беда не приходит одна.

Из-за угла дома появляется Верочка, в руках у неё завернутая в бумагу хлебная булка.

Верочка (не глядя, на ходу).

Здрасьте!

Баба Клава (третьей старухе).

Слышь, Петровна, а чего это у тебя внучка нос от нас воротит? Гляди, шустрая какая, и тебя не узнаёт!

Петровна.

Верочка!

Верочка (останавливается, удивлённо).

О! И ты здесь, ба!

Петровна.

Купила хлеб?

Верочка.

Ага.

Петровна.

А что так долго бегала?

Верочка.

Так очередь. (Поёживаясь.) Брррр, замёрзла совсем! Чертовски холодно сегодня!

Старухи неодобрительно переглядываются.

Петровна (смущённо).

Вера…

Верочка.

Ну что, ба?

Петровна.

Я же просила…

Верочка.

Хорошо, бабуль, извини, не буду. (Забегает в подъезд.)

Подъезд дома.

Дверь в подвал и лестница на первый этаж. Верочка притаилась в углу. Стоит, прислонившись спиной к двери, подслушивает.

Двор.

Баба Клава (после паузы).

Ну так вот. Сначала, говорю, у Катьки тётка померла, на днях телеграмму получили, а следом сынок Софушки нашей, Герман Эдуардович. Нынче утром похоронка пришла.

1-я старуха.

Неужто он, родименький? Где же это его?

Баба Клава.

Да говорят под Смоленском.

Петровна (крестясь).

Ох, Господи! Не знаю теперь, как внучке такое сказать. Она хоть и скрывала от меня, а я всё одно вызнала, что любила она Германа Эдуардовича почитай с самого детства.

Баба Клава.

Не ты одна, Петровна, у всех глаза имеются. Всем нам это видно было. (Вздыхает.) Да что теперь говорить! Нет больше нашего Германа Эдуардовича!

Подъезд.

Верочка срывается с места и бежит вверх по лестнице.

Двор дома.

Старухи разом замолкают, прислушиваются.

1-я старуха (таинственным шёпотом).

Слыхали? Кто это там, в подъезде?

Петровна.

Ой, Господи, Боже мой! Верка! Она всё это время подслушивала, небось! (Вставая.) Я пойду, побуду с ней, успокою, а то мало ли…

(Пугается своих мыслей, крестится.) Господи спаси и сохрани!

Квартира Стоцких. Комната Софьи Андреевны. Софья Андреевна и Катя сидят за столом. Софья Андреевна постарела, осунулась, в волосах прибавилось седины. Выглядит уставшей и измученной. У Кати под свободным домашним платьем заметно круглится живот, она на четвёртом месяце. На столе перед ними графин с водой, пустой стакан. Рядом с Софьей Андреевной извещение о смерти. Несколько секунд крупный план – можно прочесть текст похоронки: «ИЗВЕЩЕНИЕ. Ваш сын офицер Стоцкий Герман Эдуардович, уроженец города Москвы, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 10 сентября 1941 года. Похоронен в Смоленской области. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии. Командир части такой-то, Воинский комиссар такой-то, Начальник штаба такой-то». Софья Андреевна (безучастно глядя перед собой). Вот и не стало на свете сыночка моего. Надо же такому случиться, в последний день битвы за Смоленск. Чуяло моё сердце… (Замолкает, прячет лицо в ладонях.)

Катя.

Не надо, мама, не плачьте! Значит так и должно быть.

Софья Андреевна (отнимает руки от лица, пытливо смотрит на неё).

Это чтобы родненького моего убили звери эти, фашисты проклятые? Так, по-твоему, должно быть?

Катя наливает из графина в стакан воду.

Катя (подавая ей воду).

Вот, выпейте.

Софья Андреевна (беря у неё стакан).

Нет, ты скажи мне, справедливо это? Разве так должно быть?

Катя.

Вижу я как тяжело Вам!

Софья Андреевна.

А тебе, Катя, легко ли?

Звонок в дверь. Женщины вздрагивают.

Софья Андреевна.

Поди открой, дочка.

Катя идёт открывать. Софья Андреевна протягивает руку к извещению, но взять его не решается. В прихожей хлопает входная дверь, в комнату стремительно заходит Верочка. Она ищет что-то глазами и словно не замечает Софью Андреевну.

Верочка.

Где? Где эта бумага? А, вот она! (Хватает со стола похоронку, просматривает.) «Ваш сын офицер Стоцкий Герман Эдуардович… проявив геройство и мужество, был убит… похоронен»… (Смотрит на Софью Андреевну, с улыбкой.) Это… это какая-то ошибка, этого не может быть!

В прихожей стон Кати. Софья Андреевна и Верочка испуганно оборачиваются. Несколько секунд длится молчание. Верочка не двигается с места, стоит, сжимая в руках извещение. Раздаётся крик, Софья Анреевна подхватывается, чтобы бежать на помощь. Навстречу ей Катя, вся в крови, появляется из прихожей. Согнувшись, одной рукой она держится за живот, другой опирается на дверь.

Катя (с трудом).

Вызовите… скорую.

Софья Андреевна (бросаясь к Кате).

Боже мой, дочка! (Катя на её руках теряет сознание.) Верочка, беги скорее к Никитишне, у неё телефон есть, позвони, вызови врача!

Верочка.

Тёть Сонь, я щас, я мигом! (Убегает.)

Софья Андреевна, стоя на коленях, укачивает Катю, как маленькую, прижимает её голову к своей груди.

Софья Андреевна (Кате).

Потерпи ещё немного, моя хорошая!

Катя обмякла в её руках.

Темно и лишь иногда светятся красные полосы: слегка отдаются и тухнут опять. За кадром слышны глухие удары сердца, они постепенно замедляются. Туннель, в конце него свет. Свет всё ближе, ближе. Яркая вспышка.

Больничная палата, реанимация.

Катя лежит на каталке, под круглыми лампами на потолке. Врачи борются за её жизнь. Медсестра, сняв маску, выходит за дверь.

Больничный коридор.

Софья Андреевна.

Как она?

Сестра.

Вы её родственница?

Софья Андреевна.

Мать. Я её мать.

Сестра.

Я не могу сказать, что Ваша дочь вне опасности, сейчас трудно что-либо утверждать. У неё открылось сильное кровотечение, но мы делаем всё возможное. Как Вы допустили до этого?

Софья Андреевна.

У Катеньки недавно умерла тётя, это было для неё первым ударом. Потом смерть мужа. Два дня была высокая температура, боли, я давала ей ношпу…

Сестра.

Не ношпа ей нужна была, а срочная госпитализация. Тогда бы ребёнка удалось спасти.

Больничная палата, реанимация.

Лицо Кати на каталке. Она смотрит в потолок. Яркие лампы над её головой вертятся по кругу всё быстрей и быстрей, пока не сливаются в сплошной белый поток света. Кадр плавно переходит в следующую сцену:

Сон первый.

На экране надпись: «Ялта. Конец июля 1926 года».

Море, полуденное солнце. Шум волн. На берегу – мальчик лет семи строит замок из песка. Маленькая Катя сидит рядом, с интересом наблюдает за работой.

Катя.

Я тозе хосю стъоить замок!

Тянется к замку, но мальчик хлопает её по рукам и продолжает лепить, не обращая на неё внимания. Потом встаёт и, взяв ведёрко, бежит к морю за водой. Тогда обиженная Катя изо всех сил топчет замок. Мальчик видит это и, бросив ведро, бежит за Катей, она от него. Крупный план – в песке мелькают босые детские ноги: сначала маленькие, Катины, следом покрупнее, мальчика. Слышится смех и голос маленькой Кати за кадром: «Не догонись! Не догонись!». Но мальчик нагоняет её, сгребает в охапку, Катя взвизгивает и вот уже дети, сцепившись, кубарем катаются по песку, весело смеются. Потом бегут к трёхэтажному белому зданию. Перед ними фасад дома отдыха «Жемчужина» на берегу моря.

Двуспальный номер в корпусе.

Семья Кати отдыхает в номере. Отец спит, мать рассказывает маленькой Кате сказку: «В Тридевятом царстве, в тридесятом государстве жила-была…». За дверью шум, раздаются голоса, стучат часто и дробно.

Мать (подбегая к двери).

Кто?

Голос за дверью.

Тёть Тань, откройте, там с братом беда!

Татьяна открывает дверь, на пороге двадцатилетний Герман в матроске и фуражке, с него ручьями стекает вода.

Герман.

Дядя Серёжа дома? Нужна Ваша помощь.

Сергей (вскакивая с постели).

Что случилось?

Герман.

Там… Костик… утонул.

Молчание.

Сергей.

Где он?

Герман.

В номере. С ним сейчас мать, пытается привести его в сознание. Она не верит, хочет, чтобы вы помогли. Дядь Серёж, ради мамы…

Сергей (спешно одеваясь).

Хорошо, я сейчас.

Герман.

Я тогда за дверью подожду. (Выходит.)

Татьяна (Сергею).

Я с тобой пойду. Может, моя помощь потребуется, поговорю с Софьей. (Взглянув на дочь.) Только как же Катюшка?

Сергей (берёт Катю на руки).

А она одна побудет. Ты ведь большая уже, доченька, правда?

Катя утвердительно кивает, обнимает отца за шею и прижимается к его щеке.

Катя (смеётся).

Ой, папа, ты колюсий!

Родители уходят. Катя остаётся. Она некоторое время играет с куклой, потом бросает её и зовёт: «Ма! Па!» Ответа нет. Дверь не заперта.

Коридор в доме отдыха и последняя комната налево.

Катя выходит в коридор, видит в конце его приоткрытую дверь, заглядывает в комнату.

Номер Стоцких.

Софья на коленях у кровати. На кровати Костик, накрытый простынёй, из-под которой торчат его голые ступни. Сергей с Германом стоят у окна.

Сергей.

Как это случилось?

Герман.

Костик взял мой акваланг и пошёл в воду. Мы с матерью в это время были на берегу и следили за братом. Он нырнул и долго не показывался, тогда я поплыл за ним, но так и не смог его найти. Мать позвала спасателя, и он вытащил Костика… (Посмотрев на Софью.) Мама сейчас не в себе, а ещё надо будет сообщить отцу, он сейчас в командировке.

Софья (непонимающе).

Отцу? Да, сообщить… сообщить… (Сергею.) Вы врач, умоляю, спасите его! Спасите моего сына! (Плачет.)

Сергей и Герман поднимают Софью на ноги, Татьяна обнимает её.

Сергей (Софье).

Поймите, я пытался сделать ему массаж сердца и оказать первую помощь, но было уже поздно. Мне очень жаль…

Софья рывком откидывает с лица сына простыню. Лицо Костика распухло и посинело, живот вздулся. Катя хочет позвать мать, но язык не слушается её, она испуганно пятится назад и наталкивается на стену в купе вагона.

Сон второй.

Купе вагона. Ночь.

Дым проникает из щелей и заполняет пространство. Катя одна. Она бросается к двери, барабанит в неё кулачишками, пытается открыть её, не получается. Вдруг издалека Катя слышит голос Германа, он произносит её имя, он зовёт её. Голос всё ближе… ближе…

Сон третий.

Тёмный подвал.

На экране надпись: «Лагерь для военнопленных под Смоленском. Сентябрь 1941 года».

По углам шуршат мыши. Слышится громкий шёпот: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Слабый свет из верхнего, забранного решёткой, маленького окошка падает на фигуру одного из пленных русских, стоящего на коленях, молитвенно сложив руки. Белки его глаз выделяются в темноте. Лицо бледное, волосы растрёпаны, взгляд устремлён к небу, чуть видному из окна. Другой пленный лежит на боку, спрятав голову и поджав под себя босые ступни. Герман сидит но полу под окном. Он тоже бос, на нём сопревшие солдатские штаны с наполовину оторванной штаниной, рваная испачканная кровью и грязью гимнастёрка, из-под которой видна материнская ладанка.

Герман (едва шевеля губами).

«Катя… Катя… Ка…»

Долго кашляет, на его подбородке кровь. Он отирает губы тыльной стороной руки, шатаясь, поднимается на ноги, делает несколько шагов к выходу, падает на колени, колотит в дверь. В коридоре слышны шаги, весёлые голоса, громкий смех. Спящий с трудом приподнимается. Шёпот молящегося сливается в одно неясное: «Госмилуй, госмилуй, госмилуй». За дверью гремят ключами, слышен скрежет ключа в замке. Молящийся замолкает. Герман притаился в углу. Все замерли. В подвале тихо. Только слышно прерывающееся дыхание Германа. Дверь распахивается, и немец в форменной одежде с винтовкой наперевес заходит в подвал. Герман бросается на него из угла. Немец вскрикивает, сбегаются ещё несколько человек. Они оттаскивают Германа, бьют его сапогами по лицу. Он корчится на земле, хрипит. Раздаются возгласы: «Русиш швайн! Русиш швайн!»

Больничная палата. Утро следующего дня.

Катя (стонет, приходя в себя).

Ты жив… жив! (С трудом открывает глаза.)

Софья Андреевна, склонившись над ней, пробует рукой её лоб.

Софья Андреевна.

Всё позади, моя хорошая! Всё прошло!

Катя.

Герман жив! Я видела, только что!

Софья Андреевна (успокаивая её).

Вот и хорошо, вот и славно! Ты, главное, не волнуйся.

Катя удивлённо смотрит вокруг, не понимая, где находится.

Софья Андреевна.

Катенька, ты сейчас в больнице. Тебе стало плохо, и мы вызвали скорую, помнишь?

Катя.

Да… я помню: у меня дико заболел живот, были схватки. (Ощупывает свой живот, садится в постели.) О Боже! Мой ребёнок! (Вспоминая.) Я сидела в больнице на кресле, мне было больно… очень больно. Потом… потом мой малыш упал в таз, с таким страшным звуком… (Неподвижно смотрит в одну точку на противоположной стене.)

Софья Андреевна (гладит её по руке).

Прости меня Катюша, это я во всём виновата, мы должны были сразу ехать в больницу.

Катя (слабо улыбнувшись).

Вы ни в чём не виноваты. Значит, мне надо было для чего-то пройти через это испытание.

Софья Андреевна (страдальчески глядя на неё).

Ты хотя бы поплакала, доченька, облегчила душу.

Катя.

Слёз нет, все выплакала. К горю, оказывается, тоже привыкаешь.

Софья Андреевна (встаёт, отходит).

Ты права, Катюша, тут уже ничем не поможешь. Теперь тебе предстоит едва ли не самое трудное: ты должна свыкнуться с мыслью, что твоего ребёнка больше нет. Я знаю, каково это, ведь я сама когда-то… (Замолкает.)

Катя.

Знаю. Это случилось летом двадцать шестого, в Ялте.

Софья Андреевна (ошеломленно).

Откуда тебе известно?

Катя.

Когда погибли в пожаре мои отец с матерью, я забыла всё, что было до этой катастрофы. Теперь вспомнила. Мы познакомились с Вами в доме отдыха «Жемчужина», вы с детьми жили в одном из соседних номеров. Когда утонул Ваш сын Костик, моему отцу не удалось спасти его, ведь папа был врачом, а не Богом. А через неделю, когда мы возвращались домой, наш поезд загорелся, и я потеряла родителей.

Софья Андреевна.

Сергей, Татьяна… Нет, этого не может быть! Неужели и они в то же лето… (Отворачивается, чтобы скрыть слёзы.) Твои родители, Катенька, очень хорошие были люди, интеллигентные. Пусть земля им будет пухом.

Катя.

Заберите меня домой, мама! (Пробует встать с постели.)

Софья Андреевна (поддерживает её под руки, испуганно).

Что ты, дочка! Тебе сейчас нужен покой. (Укладывает Катю в постель.)

Катя.

Я дома скорее поправлюсь.

Софья Андреевна (поправляя ей одеяло).

И то верно. Ты пока что полежи, успокойся. А я поговорю с врачом, попрошу, чтобы выписал тебя пораньше.

Квартира Стоцких. Комната Софьи Андреевны. День. Катя одна. Сидя на диване, она рассматривает альбом со старыми фотографиями. Крупный план – у неё в руках большая чёрно-белая фотокарточка. На ней счастливая семья Стоцких во дворе дома: мать, отец в военной форме, рядом с матерью Герман, совсем ещё мальчик, а на руках у отца годовалый Костик. На оборотной стороне Катя читает запись размашистым крупным почерком: «Родные мои! Если бы вы знали, как я люблю вас… Ваш Эдуард. Июнь 1920 года». Катя бережно вставляет фотокарточку на место в альбом. В прихожей раздаётся звонок. Катя откладывает альбом в сторону, идёт открывать дверь.

Катя (за кадром).

Здравствуй, Верочка!

Верочка (входя в комнату).

Софья Андреевна дома?

Катя заходит следом за ней, останавливается у двери, прислоняется к стене, скрестив на груди руки.

Катя.

На работе, в школе. А ты что-то хотела от неё?

Верочка.

Нет. (Садится на диван, нога на ногу, листает альбом.) Я пришла узнать, как Вы себя чувствуете?

Катя.

Спасибо, гораздо лучше. Но почему на «вы»? У нас разница в возрасте небольшая.

Верочка (вставая и подходя к ней).

А меня так в школе учили – проявлять уважение к старшим. Как там у Горького говорится? (Декламирует.) «Человек! Это – великолепно! Это звучит гордо! Надо уважать человека!» (Обрывая себя.) И Вам бы не мешало.

Катя.

Что ты имеешь в виду?

Верочка.

Во-первых, не «ты», а «Вы». Во-вторых, что Вы здесь делаете?

Катя.

То есть? Я…

Верочка (прерывая её).

Хотите сказать, что Вы невеста Германа Эдуардовича? Ну конечно, конечно легче и проще всего придумать себе оправдание! Тем более, что и квартирка (делово осматриваясь) очень даже ничего: двухкомнатная, с отоплением, газопроводом. Хорошо, если живёшь на всём готовеньком, так сказать на чужой счёт, когда за свет и воду платят другие, одинокая старая женщина, к примеру.

Катя.

Ну, как тебе не стыдно!

Верочка.

Мне стыдно? Да Вы на себя посмотрите! Вы здесь без году неделя, а уже распоряжаетесь как хозяйка дома. Знаю я, на что Вы рассчитываете.

Катя.

Замолчи! Я не позволю так со мной разговаривать!

Верочка.

Правда глаза режет?

Катя.

Уходи сейчас же!

Верочка.

Ухожу, ухожу! (Идёт в прихожую, в дверях оборачивается.) А Вы не волнуйтесь так, Вам вредно. (За кадром.) До свидания! (Хлопает дверью.)

Некоторое время Катя стоит посреди комнаты, затем медленно подходит к столу, садится. Крупный план – растерянное лицо Кати, в глазах слёзы.

Катя (обхватив голову руками).

Господи! Что же мне делать? Что делать?

Пауза. Катя решительно встаёт из-за стола, идёт собирать вещи. Следующий кадр – Катя в дорожном коричневом платье с белым отложным воротником и манжетами стоит у дивана с фотокарточкой Германа в руках. Поцеловав её, она развязывает свой узелок и кладёт в него фотокарточку поверх одежды, снова завязывает. Осматривается, всё ли взяла. Оставив чемодан и узелок около дивана, Катя бежит к хельге, достаёт из нижнего ящика тетрадь, ручку и, склонившись над столом, торопливо пишет.

Катя (проговаривая вслух).

Мама! После того, что случилось, я не могу оставаться в этом доме. Здесь всё напоминает мне о Германе, о малыше, которого я потеряла. Надеюсь, Вы поймёте меня и простите. Спасибо Вам за Вашу доброту и сердечность. Не ищите меня. Ваша Катя.

Вырывает тетрадный лист, оставляет его на столе, тетрадь прячет обратно в ящик. Достаёт из-за пазухи деньги, кладёт на письмо. Подумав, отсчитывает себе три купюры, медлит, берёт ещё одну и прячет их за пазуху. Забрав свои вещи она, прежде чем выйти из комнаты, в последний раз осматривается. Спешно уходит, заперев за собой дверь.

Арбатская площадь.

Катя ловит такси. Машины, не останавливаясь, проезжают мимо. Катя колеблется. Она берётся уже за свои вещи, чтобы вернуться обратно домой, но в этот момент перед ней тормозит жёлтое с шашками такси. В окно высовывается веснушчатое лицо белобрысого парня, с сигаретой в зубах.

Парень (смерив Катю оценивающим взглядом).

Садитесь, девушка.

Катя машинально открывает дверцу, залезает на заднее сиденье.

Салон такси.

Парень (наблюдая за ней в зеркало заднего вида).

Вам куда ехать?

Катя.

Не знаю.

Парень.

Тогда выходите!

Катя.

Нет, постойте! Я придумала. Станция метро «Маяковская», общежитие для приезжих номер тринадцать. Знаете, где это?

Парень.

Ну, положим. (Поворачиваясь к ней, с ухмылкой.) Чем платить будете?

Катя (поспешно вынимает из-за пазухи деньги, протягивая их ему).

Вот, возьмите. Это всё, что у меня есть.

Парень (берёт у неё деньги, немного разочарованно).

Тогда вопросов нет, поехали!

Комната Кати в общежитии.

Дверь открыта. Лидия в домашнем платье лежит на кровати и с увлечением читает книгу. Катя тихо заходит, оставляет вещи у двери.

Катя (оглядывая комнату).

А здесь ничто не изменилось.

Лидия оборачивается, вскочив с кровати, бежит ей навстречу.

Лидия.

Ой, Катька, ты вернулась, да?

Катя смотрит на неё в упор, не двигаясь, не произнося ни слова.

Лидия.

Ну вот, а ведь я предупреждала, я говорила тебе, что все мужики…

Катя (не дав ей договорить, медленно).

Он… он погиб.

Лидия.

Да ты что!

Катя.

И мой ребёнок… он тоже… умер. А я ушла, потому что не могла так больше. Раз его нет, я не хочу быть приживалкой, понимаешь?

Лидия.

Ты только не волнуйся, мы обязательно найдём выход. Вот что! Первым делом устроим тебя на работу.

Катя.

А ты? Мы разве не вместе будем работать?

Лидия.

Я не могу, Кать. Мне Лёва квартиру снимает отдельную, завтра переезжаю.

Катя.

Лёва?

Лидия.

Да, ты же не знаешь! Мы с ним помирились. Давно. Так что подруга, извини, будешь здесь сама как-нибудь. Я попрошу Лёву, чтобы он устроил тебя на хлебозавод, по крайней мере, прокормишься.

Катя (бросается ей на шею, плачет).

Спасибо тебе за всё! Правда, спасибо огромное!

Лидия (обнимая подругу).

Ну, тише, тише, перестань! Не плачь, Катька, ты сильная, ты выдюжишь. Мы с тобой справимся, вот увидишь.

Нижний этаж хлебозавода. Цех по выпечке хлеба. Начало октября 1941 года. Утро.

Слева чан, который разделывает тесто на порционные куски и выплевывает их по одному на конвейер. Потом эти заготовки по конвейеру направляются к печи. В цехе работают женщины от тридцати пяти до пятидесяти лет и совсем ещё юные девушки, все в белых халатах и шапочках. Катя, сильно похудевшая и побледневшая, вместе со всеми трудится у печи. Руки её механически выполняют ставшую привычной работу, но по лицу Кати видно, что её мысли далеко отсюда. Шумно. Девушки громко разговаривают, сплетничают, смеются. Дверь открывается, входит директор хлебозавода Кирилл Тимофеевич – низенький толстый человечек лет сорока пяти, в очках на оплывшем жиром дряблом лице, с лысой яйцеобразной головой и в накинутом на плечи сверху серого пиджака рабочем халате. С его появлением все замолкают и усерднее принимаются за дело. Заложив руки за спину, человечек медленно проходит вдоль конвейера, наблюдая, как продвигается работа. Остановившись возле Кати, он долго и пытливо вглядывается в её лицо.

Директор.

Как Вам у нас работается, Катерина Сергеевна?

Катя (быстро взглянув на него).

Спасибо, не жалуюсь.

Директор.

Такой хрупкой девушке трудно наверно выполнять эту тяжёлую работу?

Катя (продолжая выкладывать хлеб в печь).

Ничего, я привыкла уже, Кирилл Тимофеич.

Директор (работницам).

Вот как нужно трудиться, вот с кого вам пример брать! Девушка недавно у нас, а работает не покладая рук! (Похлопывая Катю по плечу.) Так держать, Катюша…

Все как по команде поднимают головы и наблюдают за директором и Катей.

Директор (смутившись, поспешно).

Гм… я хотел сказать Катерина Сергеевна. (Обернувшись к работницам.) А вы что смотрите, лентяйки! Я за что вам плачу?! Нечего рот разевать, работайте! (Уходит.)

Когда директор выходит из цеха начинаются смешки. Женщины, косо поглядывая на Катю, перемигиваются между собой, перешёптываются. До Катиного слуха доносятся приглушённые голоса.

Голоса.

А наш-то Кирилл Тимофеич видали, как на неё смотрел?

Отчего бы и не глядеть, коли можно?

Смех.

Ой, да, девоньки, что-то меж ними есть!

Да не что-то, а…

Думаешь, того?

То самое и есть! Любовница она его!

Это Кирилла Тимофеича? Так у него жена есть, дети!

Ну и что жена! Будто не знаешь, как это бывает!

То-то я смотрю, странная она какая-то, всё молчит, и краснеет, как он подходит.

Вот дела! Неужто и вправду?

Поначалу Катя старается не замечать насмешек в свой адрес, но вдруг, не выдержав, поднимает голову, окидывает всех презрительным взглядом.

Катя.

А вы завидуете?

Голоса разом смолкают, все глаза устремлены на неё. Катя, на этот раз торжествуя победу, как ни в чём не бывало принимается за работу.

Здание хлебозавода, площадь перед ним. Вечер того же дня.

Катя в лёгком осеннем пальтецо, с пуховым платком на голове и в резиновых ботах выходит из центральных дверей хлебозавода. За ней следом мужчина в чёрном плаще с высоко поднятым воротником и в кожаном кепи.

Мужчина.

Катерина Сергеевна! Катюша!

Катя оборачивается. Мужчина опускает воротник, и мы узнаём в нём Кирилла Тимофеевича.

Директор.

Послушайте, если Вам не надо срочно домой, мы бы могли зайти в один ресторан здесь неподалёку.

Катя.

Извините, но я как раз тороплюсь домой. Меня ждёт дочь.

Директор.

Ах, у Вас есть дочь! Не знал, не знал… Так Вы, стало быть, замужем?

Катя (поколебавшись).

Почти.

Директор.

А ребёнок тогда?…

Катя.

Приёмыш. А это что, Кирилл Тимофеич, допрос? Или знать всё о своих работниках входит в обязанности директора?

Директор.

Э-э-э, нет… То есть в особых случаях.

Катя хочет идти.

Директор.

Постойте! Катюша…

Катя.

Пожалуйста, не называйте меня так.

Директор (посмеиваясь).

Как Вы очень суровы! (Прокашлявшись.) Разрешите проводить Вас до дома, Катерина Сергеевна. Вы где живёте?

Катя.

К сожалению, нам с вами не по пути.

Уходит, оставив директора в замешательстве.

Цех по выпечке хлеба. 16 октября 1941 года, 6 часов утра. Начало смены на хлебозаводе. В цехе работа приостановлена, собравшиеся тревожно шепчутся, все ждут директора. Пыхтя и отдуваясь, вваливается Кирилл Тимофеевич. Его всегда опрятный пиджачок измят и нараспашку, рубаха у воротника расстёгнута, галстук съехал на бок, лицо нездорового землистого оттенка, как у человека страдающего бессонницей, на лбу и щеках блестит испарина.

Директор (отдышавшись).

Доброе утро, если это утро можно назвать добрым. (Помолчав.) Я был на ночном совещании в райкоме и пришел сообщить вам, дорогие женщины, что наш завод эвакуируется.

Возгласы.

Как?

Кирилл Тимофеич, объяснитесь.

Какая эвакуация? Куда?

Мы не хотим!

Директор.

Кхм! Прошу минуту внимания! Немцы в двадцати километрах от города, поэтому надо торопиться. Я распоряжусь, чтобы вам всем сейчас выдали зарплату. Расходимся, расходимся, разбираем каждый свои вещи. (Удерживая Катю за локоть.) А Вас, Катерина Сергеевна, я попрошу остаться. (Все уходят, кроме Кати.) Я слышал, что у Вас не осталось никого из близких…

Катя.

Это вам Лёва сказал?

Директор.

А хоть бы и он! Какая разница! Словом, я хотел Вам предложить… Как насчёт Швейцарии? У меня там родственница, я сообщу ей, она с удовольствием примет Вас в своё уютное гнёздышко.

Катя.

Благодарю, но не трудитесь: я решила несмотря ни что остаться в Москве.

Директор.

Вот значит как! Вы бы хоть о ребёнке подумали.

Катя.

А Зоська сама хочет здесь остаться, чтобы семью свою навещать. Спасибо, конечно, но мы как-нибудь своими силами.

Директор.

Не хотите, как хотите! Моё дело предложить, а Ваше…

Катя (перебивая).

Знаете, а Вы лучше поезжайте-ка в Швейцарию к родственнице вместе с вашей законной женой.

Директор (остолбенев).

С женой? То есть Вы считаете, что я женат? Я правильно Вас понял?

Катя.

Совершенно верно уважаемый Кирилл Тимофеич.

Директор (замешкавшись).

Конечно, конечно. (Направляется к двери.) Зайдите ко мне получить зарплату, Вас ждёт приятный сюрприз. Думаю, небольшое денежное вознаграждение Вам не помешает.

Кирилл Тимофеевич выходит. Катя, помедлив, идёт следом.

Кабинет директора.

Роскошно обставленный кабинет Кирилла Тимофеевича. Возле двери кожаный диванчик с подушками, у стены несгораемый шкаф красного дерева, сейф, под окном стол с документами и ценными бумагами. На столе графин с коньяком, бокал, рядом открытая книга и нож для разрезания бумаги. В углах и на подоконнике комнатные растения в горшках. Дверь в кабинет открывается, заходит директор, пропуская Катю вперёд себя, и запирает дверь на ключ, который затем прячет в карман пиджака.

Директор (подвигая Кате стул).

Проходите, Катерина Сергеевна, садитесь.

Катя.

Спасибо, я не хочу. (Осматривает обстановку, замечает на столе нож, берёт его, рассматривает.)

Директор.

Как знаете, как знаете. (Подходит к сейфу, отсчитывает десять купюр, сейф остаётся открытым; протягивает Кате деньги.) Это Вам.

Катя (не решаясь взять).

Я не могу: тут зарплата за полгода, а я у Вас даже месяца не проработала.

Директор.

Возьмите, говорю, это наградные.

Катя, недоверчиво глядя на него, берёт деньги, кладёт их в карман халата.

Катя.

Спасибо. (Идёт к двери, пробует открыть её, вдруг, поняв всё, оборачивается к директору.) Кирилл Тимофеич, откройте дверь!

Директор (за столом, выпивает бокал коньяку).

Не так скоро, Катюша, успеется.

Катя.

Что Вам от меня нужно?

Директор (приближаясь к ней с улыбкой).

Всего на всего небольшая плата.

Катя, отступая, прижимается спиной к двери.

Катя.

Не понимаю.

Директор (подойдя к ней вплотную).

Сейчас поймёшь… (Пытается обнять её; Катя, вырвавшись, отбегает к столу.)

Катя.

Не подходите! Слышите, не подходите!

Директор.

Тих, тих, тих, Катюша, голубчик!

Катя.

Не приближайтесь! Я буду кричать!

Директор.

Да кто тебя услышит! Все уж разошлись. Ты успокойся лучше и рассуди хорошенько. Думаешь, я тебе за красивые глазки денюжку дал?

Катя.

Не нужны мне Ваши деньги! (Бросает купюры ему в лицо.)

Директор.

Ай-яй-яй! Деньгами швыряться! Ладно, хватит уже. Уладим всё быстро и по-тихому, ты главное не рыпайся. (Делает шаг к ней.)

Катя (хватает со стола нож).

Не подходи! Убью!

Директор (медленно приближаясь к ней).

Давай, режь, убивай! Ну же! Смелее!

Катя бросает нож и пятится к окну, Кирилл Тимофеевич наступает.

Директор.

Да ты ангелом-то не прикидывайся, небось не впервой уже.

Катя.

На помощь, на помощь!

Директор (зажимая ей рот ладонью).

Молчи, дура! Замолчи, я сказал!

Катя, вырываясь, кусает его ладонь.

Директор (отдёргивая руку).

AAA! Дрянь! Волчонок!

Катя, воспользовавшись минутой, подбегает к двери, громко барабанит в неё кулаками. За дверью слышны голоса охраны.

Голоса.

Кирилл Тимофеич! С Вами всё в порядке?

Кирилл Тимофеич! Откройте!

Директор.

Ну, стерва! Смотри же, ты сама этого хотела!

Кирилл Тимофеевич идёт к двери, отпирает её, вбегают трое здоровых парней в форме, хватают Катю под руки, она отбивается, кричит: «Пустите! Пустите!»

Директор (указывая на Катю).

Эта вот гражданка ворвалась в мой кабинет и, угрожая мне ножом, заставила открыть сейф.

Катя.

Нет! Нет! Это неправда! Он хотел…

Директор (посмотрев на неё).

Да, и ещё. Она всё говорила мне о каком-то ребёнке, приёмыше…

Катя (поняв угрозу).

Вы не сделаете этого, слышите! Не сделаете!

Директор.

Уведите эту помешанную. Надеюсь, её будут судить по закону.

Один из охранников.

Не сомневайтесь, Кирилл Тимофеич! Статья ей обеспечена! (Кате.) Пойдёмте, гражданочка!

Катя.

Бог! Бог вас всех накажет!

Её силой выводят. Катя, отбиваясь, истерически смеётся.

Голоса охраны (за кадром).

Тише, тише гражданка! Успокойтесь! Ведите себя примерно!

Когда голоса на лестнице стихают, Кирилл Тимофеевич подходит к столу, пьёт из горла коньяк и садится на стул, обхватив голову руками.

Красная площадь. 24 июня 1945 года. Девять часов 55 минут утра. Парад Победы на Красной площади. Поодаль от толпы стоит Катя. Она в коричневом старом платье, сбитых туфлях, на голове тёмная косынка, из-под которой на лоб выбиваются спутанные пряди. В руках у неё узел с вещами. Замерев, она смотрит, как строятся в шеренги солдаты. Счастливые люди поздравляют друг друга с Победой.

Мужчина (рядом с Катей).

С праздником Вас, девушка!

Катя.

И Вас… с праздником!

В это время раздаётся команда и под звуки труб марширует первая колонна солдат. В рядах офицеров мелькает знакомое лицо.

Катя.

Герман?! Пустите! Пустите! (Проталкивается вперёд.)

Голоса.

Девушка, сюда нельзя! Не видите разве, загорожено!

Катя.

Вы ничего не понимаете! Дайте, дайте мне пройти! Там мой муж!

Один из командующих.

Пропустите её!

Ряды военных расступаются, пропуская Катю. Она подбегает к офицеру, трогает его за плечо.

Катя.

Герман! Герман, это я!

Офицер оборачивается к ней.

Катя (отшатываясь).

Простите, я обозналась. (Торопливо проталкивается обратно.)

Голоса в толпе.

Женщина не в себе!

Муж наверно погиб, теперь вот мается.

Расступитесь!

Дайте ей дорогу!

Люди расступаются перед Катей.

Старушка (Кате).

С праздничком, голубушка! Дай Бог здоровьичка тебе и деткам твоим!

Катя (останавливаясь).

Деткам? Вы сказали деткам? Нет у меня деток! Нет! (Плачет.)

Старушка.

Вот горюшко моё! Ну, не плачь! Не плачь милая!

Выбравшись из толпы, Катя бежит вниз по улице.

Улица Малая Ордынка.

Несколько одноэтажных старых домов. Двери распахнуты. Во дворе женщины стирают в медных тазах бельё, сушат его на верёвках. Соседские дети играют в чехарду, в прятки, гоняют мяч. Катя заходит во двор, высматривает.

Первая женщина.

Здрасьте. Вам кого?

Катя.

Лидия здесь проживает?

Первая женщина (к соседке).

Слышь, Тамара, ту, которая с девчонкой у Глухарихи живёт, как звать?

Тамара.

Это подрабатывающую? Да вроде Лидка.

Первая женщина (Кате, с любопытством).

А Вы кто ей будете? Подруга?

Катя.

Да. Так где я могу найти Лиду с дочкой?

Тамара (оглядывая её, сочувственно).

Только сегодня выпустили?

Катя, быстро взглянув на неё, отводит взгляд.

Первая женщина (Тамаре).

Нашла о чём спрашивать! Поставь-ка себя на её место. Каково, а? Вот то-то же! (Кате.) Вы не волнуйтесь, девушка. Счас позову. (Громко.) Зоська!

Из-за угла дома выбегает Зоська. Она заметно вытянулась и повзрослела. Теперь ей уже девять. Одета Зоська в короткое не по размеру платье, из которого она давно выросла, волосы в косицах растрепались.

Зоська (первой женщине).

Я здеся, Марь Иванна!

Марья Ивановна.

Айда сюда!

Зоська, тряхнув косицами, бежит к ней, но замечает Катю и останавливается на полпути. Потом, радостно вскрикнув, подбегает к Кате.

Зоська (повиснув на её шее).

Тёть Кать, ты пришла! Мы так тебя ждали, тёть Кать!

Катя.

Привет, Зоська! Как дела у тебя? Как жизнь?

Зоська.

Без тебя плохо было.

Катя.

Я тоже по тебе скучала, маленькая моя. (Крепко обнимает её.) Скажи, вы давно здесь живёте?

Зоська.

Около полугода уже. Когда нас с Лидой выгнали из дома, пришлось сюда уйти.

Катя.

А она сама где?

Зоська.

Дома. Спит. Лида всегда ночью работает, а днём спит. Пойдём. (Взяв Катю за руку, она ведёт её в дом.)

Прихожая с кухонькой и комната.

Катя заходит в прихожую, совмещённую с кухней. Слева у стены газовая плита и шкаф с посудой. В комнате большой круглый стол, стулья, справа кровать– раскладушка. В углу у двери шкаф. За цветастой ширмой ещё одна комнатка. На кровати лежит Лидия. На ней короткое красное платье, волосы растрёпаны, по лицу растёкся вчерашний макияж. На полу у кровати разбросаны туфли на платформе, сумочка из крокодиловой кожи. Катя, поставив узелок, садится на край кровати рядом с Лидией, тормошит её за плечо.

Катя.

Лидка, Лидка, проснись! Это я, Катя.

Лидия просыпается, садится в постели и смотрит на Катю.

Лидия.

Это ты, Катя? Ты?(Обнимает её.) Что же ты мне раньше не сообщила, что тебя выпускают, встретила бы. А я вот видишь, до чего дошла. (Отворачивается.)

Зоська (подходит к Лидии, гладит её по плечу).

Не плачь, тётя, не надо! А то я тоже буду плакать.

Лидия.

Иди во двор, Зоська, нам поговорить надо.

Зоська убегает.

Лидия.

Ну, что ты так смотришь на меня, Катя? Сильно изменилась? (Встаёт, наливает из графина воду, пьёт.) Лёвочку моего забрали. Я думала, ему броню дадут, а оно видишь, как вышло. А когда за Лёвину квартиру стало нечем платить, вернулась я в общагу нашу, мы там вместе с Зоськой жили одно время, пока…

Катя.

Ну?

Лидия

Пока, говорю, комендантша не выгнала нас на улицу.

Катя.

Да за что?

Лидия.

За то, что я людей развращаю. А куда мне было идти, Катя, куда, если я ни на какую другую работу не гожусь? Физический труд не по мне, а это и прибыльно и… приятно. (Смеётся.) Да шучу я! Гадко это и мерзко! А выхода нет! Нет, Катя, выхода, хоть ты что хочешь!

Катя.

Выход всегда есть.

Лидия.

Да ладно! И это говоришь мне ты, которая пять лет отсидела по прихоти какого-то дяденьки?

Катя.

Знаешь, я со временем поняла, что сама была во всём виновата.

Лидия.

Что?

Катя.

Я должна была сразу сказать ему «нет», не тянуть, не провоцировать. А потом я уже не могла ничего поделать: испугалась за Зоську, подумала, что если расскажу на суде всю правду, меня всё равно посадят, а с ребёнком он что-нибудь сделает, отомстит мне.

Лидия.

Ты серьёзно что ли?

Катя.

Давай не будем об этом вспоминать, договорились?

Лидия.

Хорошо, только обидно всё-таки. Хотела, как лучше устроить, помочь с работой и всё такое, а получилось…

Катя.

Ты скажи мне, вернулся твой Лёва?

Лидия.

Пропал. Без вести. На днях видела его жену. Она прямо вся расцвела. С ухажёром под ручку ходит. Сразу видно: не любила его эта мымра.

Из-за ширмы слышен голос старухи-хозяйки.

Зося, детка, хто там пришёл?

Катя и Лида замолкают, переглядываются.

Катя.

Это твоя квартирная хозяйка? Мы, кажется, разбудили её.

Лидия.

Не волнуйся, Кать. Её даже если очень захочешь, не разбудишь. Она же глухая, её здесь так и зовут Глухариха.

Из-за ширмы с кряхтением выходит ветхая старушонка лет восьмидесяти, подслеповато щурясь, оглядывает Катю.

Глухариха.

Ты хто такая будешь?

Лидия (громко).

Это Катька вернулась, подруга моя.

Глухариха.

Ась?

Лидия подходит к ней, кричит на ухо.

Лидия.

Катя, говорю, приехала!

Глухариха, согласно кивнув, уходит обратно.

Лидия (Кате).

У неё в позапрошлом году сыновей убили, обоих. Она когда узнала об этом, от людей отгородилась совсем.

Катя.

Жалко её.

Лидия.

Себя бы пожалела.

Катя.

А мне себя жалеть нечего. Хватит с меня, отжалелась.

Лидия (глядя на неё, с восторгом).

Столько лет мы с тобой знакомы, можно сказать лучшие подруги, а я теперь только узнаю тебя по-настоящему. Другая бы на твоём месте не выдержала, сломалась, а ты… Молодчина, Катька, у тебя, оказывается, сильный характер.

Катя.

И он, он тоже сказал мне это в наш первый день знакомства.

Лидия смотрит на неё с состраданием, подходит, садится рядом и по-матерински прижимает голову Кати к своей груди.

Лидия.

Ты всё ещё веришь, что он жив?

Катя (взволнованно).

Конечно! Я его во сне часто вижу. (Помолчав.) Он в плену и ему очень плохо сейчас.

Лидия.

Ну, ты даёшь, Кать! Как ты об этом узнала?

Катя.

Да никак. Я чувствую. Знаешь, когда люди любят друг друга между ними существует духовная связь.

Лидия.

Да ты прямо экстрасенс!

Катя.

Просто никогда не нужно терять веры в лучшее. (Осматриваясь.) Где тут у вас душ? Мне просто необходимо принять ванну.

Лидия.

Ты неисправимая идеалистка! Ладно, пойдём во двор, я покажу тебе, что где находится. (Вместе уходят.)

Там же. Вечер следующего дня.

Старуха громким шёпотом читает за ширмой молитву и бьёт земные поклоны. Слышно только тяжёлое «бух, бух, бух» лбом об пол. Одежда Лидии разложена на кровати. В одних чулках и лёгком пеньюаре она красится перед маленьким зеркальцем. Накрасив один глаз, проведя над ресницами жирную линию подводкой, Лидия корчит зеркалу страшную гримасу и отбрасывает его. Зеркало со звоном падает на пол. У Лидии по щекам катятся слёзы. Услышав за дверью шаги, она поспешно стирает с правой щеки растёкшуюся чёрную краску, накидывает на плечи халатик, поднимает зеркало.

Лидия (продолжая краситься, входящей Кате).

Привет, подруга!

Катя.

Послушай, у меня хорошая новость – тебе больше не придётся работать!

Лидия (насмешливо).

Ты что же, как я будешь зарабатывать?

Катя.

Ошибаешься.

Лидия.

Вариант номер два. Неужели ты, наконец, переломила себя, свою дурацкую гордость, и пришла к мадам Стоцкой?

Катя.

Нет, что ты! Я ни в коем случае не претендую на её деньги. К тому же после моего побега и… в общем, после всего случившегося мне стыдно идти к ней.

Лидия вопросительно смотрит на неё.

Катя.

Я уборщицей устроилась, в школу. Платить будут раз в месяц.

Лидия.

И сколько?

Катя (с улыбкой).

На жизнь хватит.

Лидия.

Лучше скажи на хлеб и воду. (Захлопывает пудреницу и кладёт её в сумочку.) Учиться тебе надо, Катька, вот что.

Катя.

А ты?

Лидия.

А что я? (Горько усмехнувшись.) Мне уже поздно, да и выучилась всему, чему можно было.

Катя.

Зря ты так, Лида. Мне ведь, считай, повезло. Я уже с ног сбилась: куда ни приду, только о судимости узнают, сразу гонят. Меня даже в школу уборщицей брать не хотели, но спасибо директрисе, вступилась за меня. Приняли. Завтра первый день на работу.

Лидия.

Поздравляю.

Вбегает Зоська.

Катя.

Иди ко мне, Зоська! (Зося подходит, Катя обнимает её.) И за тебя я попросила, маленькая моя, учиться теперь будешь.

Зоська (вырвавшись).

Не надо в школу! (Плачет.) Не хочу я, чтобы меня опять жидовкой дразнили! Лида, скажи, скажи ей!

Лидия.

Да, Кать. Пробовали мы учиться. В конце четверти узнаю, что она в школу вообще не ходила, на второй же день бросила. Выясняю причину, она мне: «Дразнят меня, Лида, не хочу я с ними учиться». А что ты, говорю, вместо уроков делала, где гуляла? В зоопарке, говорит, была, зверушек смотрела.

Катя.

Нехорошо, Зося, врать.

Зоська.

Я больше не буду, тёть Кать! Честное слово!

Катя.

Ну, хорошо. Тогда завтра вместе с тобой в школу пойдём. Обещаю, что больше тебя дразнить не станут. Скажешь мне, я их живо на место поставлю. Ты ведь не будешь стесняться своей тётки, Зоська?

Зоська (тихо).

Не буду. Прости меня.

Катя (целует её).

Ну вот и славно.

Школьный коридор на втором этаже. День. Катя в халате и косынке моет полы. Раздаётся звонок с урока. Дверь в соседний класс распахивается и с шумом выбегают учащиеся второго «А». Все они в форменных школьных платьях, белых гольфах и накрахмаленных фартуках. Пробегая мимо Кати, дети дразнятся, кричат.

Дети.

А у Зоськи мама поломойка!

Ха-ха! Поломойка, поломойка!

Последней из класса вся в слезах появляется Зоська. Бант в левой косичке развязался, волосы растрёпаны.

Катя (завязывая ей бант).

Что случилось, малышка? Опять дёргали за косички?

Зоська.

Да. (Кидается Кате на шею, прижимается к её груди.) Кать, они тебя обижают. Это несправедливо!

Катя (гладит её по голове).

Что несправедливо?

Зоська.

То, что они над тобой смеются, обзывают, дразнят. А мне обидно и я за тебя заступаюсь, потому что ты очень хорошая, Кать… И ты… ты ведь моя мама!

Катя.

Мама? Да, Зоська, да, я твоя мама! (Исступлённо целует её лицо, руки.) Спасибо тебе, спасибо!

Зоська.

За что спасибо, мам?

Катя (плача).

За то, что первый раз мамой назвала, за то, что защищаешь меня. Я тебя обещала в обиду не давать, а получается, что теперь ты моя защитница.

Под Смоленском.

Поля, лес, просёлочная дорога, за ней на холме виднеется деревушка.

На экране появляется и исчезает надпись: «Леса под Смоленском. Июнь 1945 года».

Русских военнопленных отправляют под конвоем пешим порядком в немецкие лагеря. На них порванные гимнастёрки, порты, в траве мелькают худые испачканные землёй ноги. Последним в цепи идёт Герман. Лицо его густо заросло щетиной, волосы на голове отросли по плечи. Конвойные ведут его, приставив к спине между лопаток автомат. Те из пленных, кто уже не в силах идти, отстают и падают. Конвойные считают до трёх. Если человек не поднимается, они расстреливают его. В середине цепи шум, один из русских бежит через поле к деревне. Замыкающие цепочку пленных конвойные с криком бросаются за беглецом.

Возгласы немецких солдат.

Хальт, их верде шиссен! (Стой, стрелять буду!)

Хальт, русиш швайн! (Стой, русская свинья!)

Хенде хох! (Руки вверх!)

Немцы, вскинув автоматы на плечо, по команде стреляют в бегущего русского. Парень на мгновение останавливается и падает как подкошенный, широко раскинув руки. Воспользовавшись суматохой, Герман бежит в сторону леса. Вслед ему крики и затем автоматная очередь.

В лесу.

Герман, спотыкаясь и падая, бежит по лесу. Позади него треск веток, громкие голоса, лай собак. Плечо у Германа прострелено, на груди вымокшая в крови ладанка. На бегу он сжимает её в руке и прикладывает к губам. Шум голосов нарастает, конвойные совсем близко. За его спиной слышен лай и угрожающее рычание. Оглянувшись, Герман видит бегущих к нему овчарок. Он бросается в реку и глубоко подныривает. Из лесу следом за собаками появляются немцы. Псы, ощерившись, мнутся на берегу и зло лают на реку. Остановившись, конвойные переговариваются между собой, кто-то из них указывает на поверхность реки, туда, где пузырится бело-розовая пена. Постояв ещё немного и посовещавшись, конвойные уходят. Герман показывается из воды, хватает ртом воздух. Доплывает до берега, цепляясь руками за траву, вылезает на сушу, пробует встать, но падает без сил.

Девушка из старообрядческого скита в платке и длиннополой одежде идёт по воду с вёдрами.

Девушка (поёт).

Герман лежит на берегу ручья. Крупный план – его лицо в ссадинах и крови, на лбу испарина, веки смежены и чуть вздрагивают. Перед его глазами тёмный экран. Откуда-то издалека чуть брезжит свет, песня девушки, нарастая, звучит всё громче и свет разливается ярче. Вспышка света становится солнцем, и кадр плавно переходит в следующую сцену:

Москва-река. Мост.

Голос (за кадром).

Катя, раскрасневшаяся от бега, стоит перед ним, а Герман улыбается ей в ответ. Потом он провожает её домой.

Комната Кати.

Голос (за кадром).

Катя бледная, взволнованная, рассказывает ему историю своей жизни, а он, успокаивая, первый раз целует её.

Квартира Стоцких, комната Софьи Андреевны.

Голос (за кадром).

Герман и Катя одни в комнате. Он вынимает из нагрудного кармана коробочку с обручальным кольцом, протягивает Кате. Она берёт коробочку, открывает её. Крупный план – на тёмно-вишнёвом бархате золотое кольцо с изумрудом по центру. Катя радостно вскрикивает, обнимает Германа. Она вынимает кольцо, чтобы примерить его, но оно падает на пол и закатывается под хельгу. Катя становится на колени, пытается достать кольцо, Герман помогает ей. Их плечи соприкасаются. Катя и Герман смотрят друг на друга. Он целует её в губы.

Комната Германа.

Голос (за кадром).

Герман несёт Катю на руках, она обхватила его шею руками, заглядывает в глаза. Герман бережно укладывает её в кровать и начинает целовать.

Вокзал. Перрон.

Голос (за кадром).

Его прощание с Катей. Она бежит к нему, обнимает, плачет, не хочет отпускать, он пытается разжать её пальцы. Слышен гудок поезда, ему машут товарищи. Герман уходит в вагон, а Катя остаётся стоять на месте и, плача, смотрит ему вслед.

В лесу.

Девушка спускается к реке, заметив Германа, бросает вёдра, подбегает к нему, слушает сердце, осматривает кровоточащую рану на плече. Герман слабо стонет, приоткрывает глаза. Ему мерещится склонённое над ним лицо Кати.

Герман (шёпотом).

Катюша… (Теряет сознание.)

Девушка (убегая).

Маманя! Сюда! Скорее сюда!

Горница в старообрядческом скиту.

Герман лежит в горнице на кровати. За столом, искоса поглядывая на него, из деревянной миски хлебает похлёбку дед с бородой по пояс и то и дело отирает рукавом холщовой вышитой рубахи жижу с усов и бороды. Старуха-знахарка в длиннополой тёмной одежде, завязанная платком по самые глаза, хлопочет у печи, заваривает в чугунке настой из сушёных трав, которыми как гирляндами увешана вся горница. В углу перед почерневшими от копоти образами, молитвенно сложив на груди руки, стоит на коленях спасшая Германа девушка. Её широко раскрытые глаза устремлены на иконы, губы беззвучно шепчут молитву. Она часто крестится двумя перстами и кладёт земные поклоны. Старуха подходит к Герману, неся в обеих руках чугунок с зельем. Девушка перестаёт молиться, тихо поднимается с колен и заглядывает через плечо бабки на раненого. Та делает ей знак уйти, девушка повинуется. Она выходит, но останавливается за дверью, заглядывая в горницу. Дед хочет шикнуть на неё, но внучка с мольбой прикладывает палец к губам, мол, не выдавай меня. Дед качает головой и продолжает есть. Старуха разрывает на груди Германа пропитанную кровью гимнастёрку и, скрестив пальцы, водит ими вокруг раны, приговаривая:

Знахарка.

Кровь перестаёт идти. Знахарка приподнимает голову Германа и вливает ему в рот целебное зелье.

Знахарка.

Пей, касатик, пей на здоровьичко! Мы тебя быстро на ноги поставим.

Застонав, Герман открывает глаза. Девушка за дверью радостно вскрикивает, бежит к его постели.

Знахарка.

Куды?! Видишь небось, что мушшына не одет! Постыдилась бы!

Девушка встречается с Германом глазами, он улыбается ей. Смутившаяся от его взгляда она закрывает лицо руками и убегает.

Герман (кивая вслед ей).

Кто?

Знахарка.

Внучка моя Дуся, Авдотья стало быть. (Продолжая поить его из чугунка.) Да ты пей, касатик, пей травку-то, скорее встанешь.

Там же. Месяц спустя.

Герман, вымытый, постриженный, одетый по-дорожному, с котомкой за плечами, прощается с хозяевами. Знахарка с дедом провожают его.

Знахарка.

Ну, с Богом, добрый человек!

Дед.

С внучкой поди простись! По сердцу ты ей пришёлся, прикипела она к тебе за этот месяц всей душой, да видно не судьба.

Двор дома.

Герман выходит на двор. Возле берёзы, прижавшись к стволу лбом, стоит Дуся.

Герман (походя к ней).

Дуся!

Дуся не отзывается, только плечи её вздрагивают от рыданий.

Герман.

Послушай меня, Дуся!

Дуся оборачивается к нему. Платок её съехал на бок, лицо заплакано.

Герман.

Не плачь, Дуся. Вижу я, что понравился тебе, да только там, в Москве, есть у меня невеста, Катенька.

Дуся (кланяется в пояс).

Прощайте! (Метнувшись, убегает.)

Герман идёт по тропинке в сторону железной дороги. Дуся, прячась за деревьями, провожает его взглядом.

Москва. Школьный коридор на втором этаже.

Перемена. Катя подметает пол. К ней подходят второклашки.

Девочка.

Тёть Катя, а когда Зося в школу придёт?

Мальчик.

Да, когда? Нам без неё плохо! Нас сталшеклассники обижают!

Катя.

Зоська сейчас болеет, дети, дома лежит. Она вам привет передаёт.

Девочка.

И ей тоже, тёть Катя, привет передавайте! Обязательно. Пусть скорее поправляется.

Дети убегают, Катя, поправив на голове косынку, метёт пол.

Директриса (проходя мимо, с улыбкой).

Всё работаете, Иванова? А кто зарплату получать будет?

Здание школы № 15. Школьный двор.

Катя выходит из школы, пересчитывая свою первую зарплату.

Дети бегут ей навстречу.

Возгласы.

Здрасьте, тёть Катя!

Как Ваши дела, тётя Катя?

А Вы уже уходите?

До свиданья! До свиданья!

Главная улица. Кондитерская.

На углу кондитерской стоит мальчик с кружкой для пожертвований в руке.

Мальчик (подбегая к Кате).

Подайте, Христа ради! Подайте! Маманька бросила, папка в тюрьме, срок отбывает, нам с братишкой есть нечего…

Катя останавливается, ищет в кошельке мелкие монеты. Мальчик трётся возле, незаметно засовывает руку в карман Катиного пиджака, вынимает деньги.

Катя (отыскивая несколько монет).

Вот, малыш, возьми.

Мальчик берёт монетки и убегает.

Комната Глухарихи.

Катя и Лидия сидят за столом.

Катя.

Не успокаивай меня, не надо, это я во всём виновата. Повелась, дура, мальчика пожалела. Ну, ничего, сама проворонила деньги, сама и заработаю.

Лидия.

Брось, Катька! Как ты заработаешь? На панель пойдёшь?

Катя.

А хоть бы и так! Надо ведь Зоську на ноги поднимать. Не одной тебе надрываться, нас кормить.

Лидия.

Я тебя не пущу!

Катя.

Так я сама уйду! Как я решила, так и будет!

Лидия.

Ты серьёзно что ль, Кать? А как же Герман?

Катя (вскакивая).

Нет, нет, молчи! Не говори мне о нём, прошу тебя! Он поймёт меня и простит, если… если вернётся когда-нибудь!

Лидия.

Так, сядь и успокойся! А насчёт этого даже не думай, никуда ты не пойдёшь!

Глухариха (появляясь из-за ширмы).

Девчата, робёнку совсем худо! Дохтура надоть!

Там же. Вечер.

Зоська, разметавшись на постели, тихо постанывает. Катя сидит рядом на стуле.

Катя (пробуя рукой её лоб).

Горит! Что же нам с тобой делать, что делать?

Встаёт со стула, торопливо начинает одеваться. Достаёт из шкафа чулки Лидии, натягивает их. Перебирает платья, надевает самое «приличное».

Зоська (в бреду).

Мама… Мама, ты где?

Катя.

Мама скоро придёт, маленькая моя, не волнуйся. Придёт, денежки на лекарства принесёт. А ты пока с бабушкой побудешь. Тебе ведь не страшно посидеть с бабушкой, правда?

Уходит, прикрыв за собой дверь.

Кафе на Красной площади.

Катя идёт к освещённому кафе. Размалёванные проститутки, заметив её, перешёптываются, две из них, высокая блондинка и располневшая брюнетка, идут к Кате.

1-я проститутка.

Ты откуда такая взялась здесь? Женихов ловишь? Ищи другое место. Клиентуры везде полно.

2-я проститутка.

Да успокойся, Марта, чё ты начинаешь! Пускай девчонка стоит, опыта набирается.

Марта.

Я ей покажу такой опыт, что больше не захочет! А ну пошла отсюда!

Катя отходит, становится за углом. По щекам её, оставляя чёрные дорожки, бегут слёзы. Она достаёт из сумочки зеркальце, смотрится в него.

Катя.

Тряпка, нюни распустила! Хватит! Надо взять себя в руки, раз уж решилась на это.

Мужской голос.

Девушка!

Катя поднимает голову. Перед ней стоит военный в штатском, похожий на Германа.

Военный.

Скучаете, барышня? Не хотите ли немного поразвлечься?

Катя.

Герман, ты… ты…

Военный (не расслышав).

Да, я калека.

Катя оглядывает его с головы до ног. Парень на костылях, вместо правой ноги у него от колена протез.

Военный (продолжает).

Ну так что же из этого, чёрт возьми! Калека значит, по-твоему, не мужчина уже? Я ещё может ого-го!

Катя.

Да я…

Военный.

Ты не переживай, заплачу я тебе как следует, не обижу. У меня деньги водятся, и не маленькие. У меня их во сколько! (Хлопает себя по карману.) На вашу сестру мне ничего не жалко! Тебя как звать?

Катя.

Катя.

Военный.

А меня Костей.

Катя.

Костей… так брата звали.

Костя.

Какого брата? Твоего, что ль?

Катя.

Нет, его брата, Германа.

Костя.

Хочешь, Германом меня называй, хочешь Костей, мне всё одно. Лишь бы (обнимая Катю за талию) ты со мной была.

Катя и военный медленно удаляются к Кремлёвской набережной, проститутки с завистью смотрят им вслед.

Марта.

И почему это новеньким всегда везёт?

2-я проститутка.

Неопытная потому что. Некоторым это нравится. Она не то, что ты, прожжённая леди!

Марта.

Ха! Кто бы говорил!

Дома у Кости.

Катя и Костя, оба пьяные, вваливаются в прихожую. Не включая свет, он прижимает её к стене, стаскивает платье, целует шею, грудь. Катя смеётся, запрокинув голову. Вместе они, не переставая смеяться, на ощупь добираются до постели и падают друг на друга. Она расстёгивает на нём рубаху, торопливо целует его, обнимает.

Мчащийся по полям поезд. Купе вагона.

Возле окна в холщовой рубахе и штанах сидит Герман. Рядом с ним котомка с вещами. В руках у Германа фотокарточка: они с Катей в парке возле здания ЗАГСа.

Герман (задумчиво).

Катя, Катя, Катерина… где же ты теперь?

Дома у Кости.

Катя лежит на постели, сверху Костя. Она обнимает руками его обнажённую спину, кровать под ними скрипит. Крупный план – лицо Кати, на щеках лихорадочный румянец, глаза широко раскрыты.

Там же. Час спустя.

Костя одевается, поспешно застёгивает ремень на брюках. Катя лежит в постели, схватив зубами край подушки, чтобы не разрыдаться.

Комната Глухарихи. Ночь.

Катя заходит, подбегает к кровати – Зоськи нет.

Катя (испуганно).

Бабушка! Бабушка!

Глухариха (за ширмой).

Кого это черти принесли? (Выходя ей навстречу.) Ты чё ли, Лидка?

Катя.

А где ребёнок, бабушка?

Глухариха.

Робёнок-то? Да где ж ему быть? Со мной спит, успокоилась маненько. Как ты пришла, она меня под бок, мол, идёт хто-то, баба, ну я и вышла к тебе.

Катя заглядывает в комнатку за ширмой, где на диване, свернувшись калачиком, дремлет Зоська. Катя садится рядом, прижимает к груди её голову, укачивает.

Катя.

Баю-баюшки баю…

Зоська (улыбается сквозь сон).

Мама, мамочка, побудь со мной.

Катя.

Я с тобой. Спи спокойно, Зосенька. (Бережно укладывает ребёнка, выходит из-за ширмы; Глухарихе.) Есть тут у вас вода? Пить хочется не могу. (Делает несколько шагов и теряет сознание.)

Глухариха (суетясь возле Кати).

Ох, батюшки! Чё делать-то! Чё делать?! (Хватает со стола чайник, заглядывает под крышку, он пустой.) Счас, счас, милая! (Спешит на кухню за водой.)

Там же. Утро.

Катя лежит на кровати. На лбу у неё повязка со льдом. Катя открывает глаза, над ней склонённое лицо Лидии.

Катя (с тревогой).

Где Зоська? Как она?

Лидия.

Не переживай, Кать, поправляется твоя Зоська. С ней бабка сейчас сидит, сказками забавляет. Ты мне лучше вот что скажи: кто тебя просил вмешиваться, собой жертвовать? Благодетельница нашлась! (Чуть смягчившись.) Ты как себя чувствуешь? Ночью у тебя жар был, билась как припадочная, кричала в бреду, думали, помрёшь.

Катя.

Мне уже лучше, это наверно с непривычки со мной такое случилось. Пять лет отсидела, а, видать, не привыкла ещё, что жизнь она больно бьёт. (Вдруг начинает смеяться.)

Лидия (с тревогой смотря на неё).

Что с тобой, Кать? Ты часом не того… (Собирается потрогать лоб Кати, но та отводит её руку.)

Катя (резко обрывает смех, жёстко).

Не того, не бойся. Тюрягу выдержала, выдержу и это. Мне знаешь, что смешно? Я ведь ещё учительницей хотела работать, детей чему-то учить! Меня бы сначала кто-нибудь наставил как жить, поучил бы уму-разуму! Ну, чему я могу их научить? Как на зоне срок мотать? А может быть, как для того, чтобы заработать, собой торговать? (Задумчиво, говорит как бы про себя.) Мне совсем ещё молоденький попался, на Германа моего страшно похожий. Лейтенантик. Без ноги. Мы с ним зашли выпить и Костя рассказал, что ногу ему оторвало, когда он танк вражеский подрывал. Тогда я подумала, что если вот на таком же задании погиб мой любимый? И так мне вдруг жалко стало этого лейтенантика, так приголубить его захотелось, что я уже не за деньги, а так его любила.

Лидия.

Не пойму я тебя никак. Блажная ты какая-то, Катька! Спасибо, хоть деньги с него взять не постеснялась. Между прочим, тебе тут из школы звонили, мол что же Вы, товарищ, работу прогуливаете! Не хорошо. Ну, я послала их куда подальше…

Катя.

Меня же теперь с работы выгонят! Я сейчас… (Хочет подняться.)

Лидия.

Лежи уже! Какая тебе школа, температура ещё не спала.

Катя.

Да если меня выгонят, я нигде в другом месте работу не найду!

Лидия.

Ничего, проживём как-нибудь. А только я тебя в таком состоянии никуда не пущу! Ты меня знаешь.

Квартира Стоцких. На кухне.

Софья Андреевна, ещё больше постаревшая и располневшая, и жена Германа Наталья– барышня лет тридцати с золотисто-рыжими волосами и веснушками на широком белом лице – пьют чай.

Софья Андреевна.

Какими судьбами к нам, Наталья?

Наталья.

Что Вы душу-то травите, Софья Андреевна! Я ведь уже говорила Вам, как всё вышло, зачем вспоминать?

Софья Андреевна.

Выходит, ограбил он тебя, окаянный, так я понимаю?

Наталья.

Вроде того.

Софья Андреевна.

Выходит, без квартиры тебя оставил и без средств?

Наталья.

Хватит уже!

Софья Андреевна.

Ты на кого кричишь, Наталья?! Забыла, где находишься?! Это, слава Богу, мой дом и распоряжаюсь здесь я. Ох, Господи! (Хватается за сердце.) Валидол, валидол неси, Наталья, дурно мне!

Наталья.

Сердце у Вас? Давно?

Софья Андреевна.

Чего медлишь? Беги в мою комнату, неси скорей лекарство, оно в аптечке, под кроватью.

Наталья уходит, Софья Андреевна сидит, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза.

Двор дома на Арбате.

Герман подходит к своему дому, на скамейках никто не сидит, двор пуст. Заходит в подъезд.

Площадка третьего этажа, дверь номер 12.

Герман поднимается на третий этаж, звонит в дверь.

Квартира Стоцких. На кухне.

Софья Андреевна пьёт валидол. Наталья смотрит на неё.

Наталья.

Ну как? Вам лучше?

Софья Андреевна.

Не дождёшься.

Наталья.

Да как Вы можете, да я…

Звонок в дверь.

Софья Андреевна.

В дверь звонят. Будь добра, поди открой.

Прихожая.

Наталья идёт в прихожую, смотрит в глазок. За дверью Герман.

Софья Андреевна (появляясь в прихожей).

Кто там?

Наталья (растерянно смотря на неё).

Кажется, Герман.

Софья Андреевна.

Кто?

Наталья.

Да вроде он. Пойду, что ли, оденусь. Он хоть и муж, а всё неприлично как-то. (Уходит в комнату Германа.)

Софья Андреевна подбегает к двери, открывает её. На пороге Герман. С минуту мать и сын смотрят друг на друга, потом обнимаются. Мать рыдает, ощупывая его лицо, волосы.

Софья Андреевна(сжимая сына в объятиях).

Живой! Живой! Господи, живой!

Герман (мягко высвобождается, шутливо).

Ты меня задушишь, мама!

Из комнаты появляется Наталья. Оставив мать, Герман идёт к жене. Герман (трижды целуя её в щёки).

Здравствуй, Наташа!

Наталья целует его взасос. Он отталкивает её.

Наталья (насмешливо).

Ну, здравствуй, муженёк! Я смотрю, тебя твоя невеста не больно жалует, отвык ты от женских ласк.

Герман.

Мам, а где Катя?

Софья Андреевна молчит.

Герман.

Почему ты молчишь? Где Катя?!

Наталья.

Бросила тебя твоя Катя, была и нету.

Герман.

Как бросила?

Наталья.

Да вот так. Письмо прощальное твоей мамаше настрочила и была такова.

Герман.

Мама, где оно? Дай его мне!

Софья Андреевна, ни слова не говоря, идёт в свою комнату, Герман за ней.

Комната Софьи Андреевны.

Мать достаёт из хельги письмо, протягивает его сыну. Герман пробегает письмо глазами, направляется к двери, навстречу Наталья.

Софья Андреевна.

Ты куда, сыночек?

Герман.

К ней. Я знаю, где её искать.

Наталья (подходит к нему).

Да погодил бы искать. Мать вон сколько времени не видел, рассказал хотя бы где пропадал?

Герман.

В плену был. Сбежал. (Отстраняя её.) Некогда мне, Наталья.

Софья Андреевна.

Хоть бы покушал сначала, я только чайник вскипятила.

Герман.

Потом, мам. Не до чая сейчас. Катю вернуть нужно.

Софья Андреевна.

Сынок, ты скоро?

Герман (из прихожей).

Постараюсь!

Слышно, как хлопает входная дверь.

Москва-река. Мост.

Герман идёт по мосту. У парапета стоит девушка со спины похожая на Катю. Герман подбегает к ней.

Герман (трогая её за плечо).

Катюша!

Девушка оборачивается, в недоумении смотрит на него.

Герман.

Извините, я обознался. Вы так похожи…

К девушке подходит парень в чёрной кожаной куртке и кепке, жуя папиросу, с вызовом смотрит на Германа.

Парень.

Ты кто такой? А ну, проваливай отсюда подобру-поздорову!

Герман.

Не горячись, парень: я обознался. (Уходит.)

Комната комендантши в общежитии для приезжих.

Налево у стены шкаф, под окном письменный стол, рядом кровать.

За столом напротив друг друга сидят Герман и комендантша, Марья Степановна.

Марья Степановна.

Иванова Катя, говорите? Помню, жила с этой б… прости Господи, Лидкой. Только она ещё в сорок первом съехала, девчонки говорят, замуж вышла. А вы кто ей будете?

Герман.

Жених.

Марья Степановна.

Шутник! Так бы сразу и сказали, мол, адресок девушки хотите узнать, познакомиться.

Герман.

Не до шуток мне. Так и есть, жених я Кати. Только слухи у Вас неверны, Марья Степановна, не успели мы до войны повенчаться.

Марья Степановна.

Вот, значит, какое дело. Вы не возражаете, я закурю? (Берёт с подоконника пачку сигарет, спички, прикуривает.) Не хотела Вам говорить, да видно придётся. В тюрьму Вашу Катю упрятали. Непонятно там всё как-то вышло. Я, если честно, до сих пор поверить не могу, что Катюша… В общем, как мне рассказывали, деньги она стащить хотела, на директора хлебозавода с ножом кинулась.

Герман.

Не может быть!

Марья Степановна.

Это официальная версия, а есть ещё одна, так сказать неофициальная. И по этой неофициальной версии, директор этот на неё глаз положил. Катя ему, конечно, отворот поворот, ну, он и постарался, чтоб её по полной пустили.

Герман (вскакивая).

Убью, сволочь!

Марья Степановна.

Так и хорошо, что всё так вышло. Хлебозавод этот во время воздушной атаки разбомбили, все люди погибли. А теперь подумайте, молодой человек, что было бы, если б в той смене Катюша работала.

Герман.

Где она сейчас?

Марья Степановна.

Откуда мне знать? Я её с тех пор в глаза не видела.

Герман.

Ну а Лидия, подруга её? Вы говорили, что она тоже от вас съехала.

Марья Степановна.

Съехала! Прогнала я её. Нечего молодёжь развращать, да ещё и ребёнка к тому же.

Герман.

Какого ребёнка?

Марья Степановна.

Дочку Кати, приёмную. Когда Катюшу посадили, эта девчушка со мной первое время жила, а потом и Лидка вернулась, ребёнка к себе забрала, мол, Катя просила. Так эта шалава нет, чтобы по-честному деньги зарабатывать, мужиков пошла ловить. Я её сколько предупреждала, что не потерплю этого, а она до того дошла, что к себе их стала водить. Я её и прогнала.

Герман.

Марья Степановна, адрес!

Марья Степановна.

Мне Лидкина подруга говорила, что та на Малой Ордынке поселилась, у Глафиры Ильинишны.

Герман (целуя ей руку).

Спасибо Вам, Марья Степановна, Вы золотая женщина! Спасибо! (Убегает.)

Малая Ордынка. Двор дома Глухарихи.

Знакомые нам женщины стирают и вывешивают сушиться бельё, дети гоняют мяч, шумят.

Герман (входя во двор).

Здравствуйте, хозяюшки! Глафира Ильинишна здесь живёт?

Марья Ивановна.

Глухариха? Ну, допустим тут.

Герман.

А квартирантки её дома?

Марья Ивановна (перестаёт стирать, подходит к нему).

Так ты, парень, один из них. (Тамаре.) Во, Лидка, во, шалава! Уже на квартиру своих мужиков стала водить. Людей не стыдится.

Тамара.

Бог ей судья.

Герман.

Э-э-э, нет, хозяюшки, я не за этим пришёл.

Марья Ивановна.

Знамо дело не за этим! А зачем же тогда?

Герман.

Жених я Катеньки.

Женщины переглядываются.

Тамара (крестясь).

Свят, свят, свят! Неужто тот, с того света?!

Герман.

Можно и так назвать.

Из дома выходит Лидия.

Лидия (подходя к Тамаре).

Томка, уйми ты своих детей, а то я им мяч проколю! Надоело! Шум невозможный, голова раскалывается… (Увидев Германа, останавливается, спохватывается и бежит в дом, кричит.) Катька! Катька! Твой приехал!

Комната Глухарихи.

Катя (сидит на постели).

Что ты говоришь такое? Не может быть!

Лидия.

Клянусь я тебе, подруга! Как есть он! Жив и здоров!

Катя (бежит к шкафу).

Помоги мне одеться, скорее! (Не попадая в рукава, Катя наспех надевает платье, Лидия ей помогает.)

Лидия.

Ну, я пойду, позову его. (Выходит.)

Катя прячется за ширму.

Герман (стремительно входя).

Катя! Катюша!

Катя появляется из-за ширмы. Оба стоят в разных концах комнаты, смотрят друг на друга. Делают несколько шагов навстречу друг другу, потом стремительно сходятся.

Катя (ощупывая его лицо, лоб, губы, шепчет).

Ты жив… жив…

Герман (целуя её руки).

Катя, милая! Родная моя!

Катя.

Жив! Любимый мой, ты жив! (Обнимает его, оседает на пол, Герман поддерживает её.)

Герман.

Не могу поверить, что ты опять рядом!

Катя.

Любимый, как же так вышло? Это ужасное извещение о твоей смерти…

Герман.

Я чудом избежал смерти, Катенька! Всё это время я был в плену. Ежедневно у нас в лагере умирало по десять-двенадцать человек от истощения, а тут ещё вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Хоронили в общую яму, лопат на всех не хватало, и мы рыли землю руками, как звери. Им нужен был офицер, командир отряда. Товарищи знали, что мне грозил немедленный расстрел, и шансов на спасение нет. Но тут вмешалось провидение. Вижу, выходит вперёд боец Степан, называет мои имя-фамилию. Перед расстрелом мне удалось спросить его, зачем он это сделал? «Так надо, командир. У тебя есть невеста, есть мать, люди, которые любят и ждут тебя. А у меня никого, стало быть, зря я жизнь прожил. Если смерть приму за товарища, хоть какая-то от меня польза будет». Так что счастливый я человек и всё благодаря тебе, радость моя! Если бы ты знала, как мне тебя там не хватало!

Катя, всхлипнув, утыкается лицом ему в плечо.

Герман(обнимая её).

Ну вот, не надо мне было всего рассказывать, только расстроил тебя.

Катя.

Я виновата перед тобой, прости меня!

Герман.

Ты что, глупенькая? Это я должен просить прощения за то, что оставил тебя одну. Тяжело тебе было?

Катя (рыдая).

Да!

Герман.

Скучала по мне, наверно, ждала?

Катя.

Да!!

Герман.

Почему ты ушла от мамы, Катюша? Что-то случилось?

Катя.

Да!!!

Герман (встряхивая её за плечи).

Да в чём дело, говори смелее, Катя!

Катя.

Я… я…

Герман (вставая).

Знаю, я всё знаю.

Катя, отшатнувшись, испуганно смотрит на него.

Катя.

Что?

Герман.

Что ты отсидела срок по вине какого-то мерзавца. (Подходя к ней.) Только ты не волнуйся, Катя, это ничего, всякое в жизни бывает. Об одном жалею: Бог его раньше меня покарал, я бы этого типа собственными руками придушил.

Катя.

Перестань, что ты говоришь такое!

Герман.

А говорю я вот что: прямо сейчас ты возвращаешься к нам домой.

Катя.

Послушай, я не могу…

Герман.

И слушать не хочу. Ты пока собирайся, а я пойду машину вызову, на такси поедем. (Убегает.)

Катя садится на кровать, плачет, закрыв лицо руками и раскачиваясь вперёд-назад. Заходит Лидия, Катя кидается ей на шею.

Катя.

Он сказал, что мы сейчас поедем к его матери! Лида, я не могу!

Понимаешь, не могу! Я должна всё ему рассказать…

Лидия.

Ты что, дурёха! Что рассказывать-то? Ну, было раз, и что? От тебя не убудет.

Катя.

Да как ты не поймёшь, что это предательство! Я не могу, я не хочу его обманывать!

Двор дома.

Герман проходит мимо двух женщин, развешивающих бельё сушиться.

Марья Ивановна (провожая его взглядом, громко, Тамаре).

Небось, теперь Катька подработку свою бросит, за таким как за каменной стеной!

Тамара.

И не говори! Срамота-то какая!

Герман останавливается, подходит к ним.

Герман.

Простите, о чём это вы?

Марья Ивановна.

О Катеньке Вашей. На днях только ремеслом этим занялась.

Герман.

Каким ремеслом?

Марья Ивановна (переглянувшись с Тамарой).

Знамо дело, каким. Самым то есть прибыльным.

Герман.

Откуда вам это известно?

Тамара.

Да всё оттуда! Как-никак вместе живём, всё друг про друга знаем.

Марья Ивановна.

Если не верите, спросите Вашу невесту, пусть сама ответит!

Герман забегает в дом.

Комната Глухарихи.

Герман появляется на пороге. Катя, бледная, встаёт ему навстречу.

Катя (Лидии).

Уйди, пожалуйста.

Лидия (поочерёдно смотря на обоих).

Да что у вас успело случиться? Пять минут назад всё нормально было. (Пожав плечами, выходит.)

Герман.

Это правда?

Катя (смотря ему в глаза).

Правда.

Герман.

Почему ты мне сразу не сказала?

Катя.

Я боялась.

Герман подходит к Кате, берёт её за горло, швыряет на кровать, начинает раздеваться.

Катя.

Что ты?!

Герман.

Не волнуйся, я тебе заплачу.

Катя.

Не подходи!

Герман (зажимает ей рот рукой).

Что же ты кричишь? Ты что, боишься меня? Отвыкла?

Катя отталкивает его, вскакивает.

Катя.

Герман, опомнись, не надо!

Герман (наступая).

Тем, другим, можно, а мне нельзя?!

Катя.

Нет! Я боюсь тебя!

Герман (засмеявшись).

Вспомни, так же точно ты говорила и в тот наш, первый раз. Тогда ты была другая. И я другой.

Катя.

Прости…

Герман.

Простить тебя? За что? Это был твой выбор. Простить тебя мог бы тот, прежний я. Война сделала меня другим, Катюша: жёстким, решительным, безжалостным, не терпящим подлости и предательства.

Катя.

Всё это время я любила одного тебя!

Герман.

Только спала с другим!

Катя.

Прекрати!

Герман.

Скажешь неправда?

Катя.

Пойми, он был совсем ещё мальчик, калека, без ноги.

Герман.

И ты его пожалела! Где сейчас этот выродок! Где?

Катя (бьёт его по щеке).

Замолчи!

Пауза.

Катя (опускается на колени, плача).

Прости меня, слышишь!

Герман.

Мой отец всегда говорил: единственное, чего нельзя простить человеку, это предательства. А знаешь, почему? Предавший единожды, предаст и во второй раз.

Катя.

Послушай, я всё объясню. Зоська заболела и я была не в себе, думала…

Герман (прерывая её).

Я ничего не хочу знать! (Идёт к двери.)

Катя.

Постой! Прошу тебя, не уходи!

Герман медлит мгновенье, потом уходит не обернувшись. Появляется Лидия.

Катя (безучастно).

Всё кончено. Он знает.

Лидия.

Ты ему всё-таки сказала, да, Кать?

Катя.

Нет, он сам узнал. Я не знаю откуда.

Лидия.

Ясно. Добрые люди постарались. Я даже знаю кто. (Садясь рядом с Катей.) Так, хватит реветь, не расстраивайся, всё поправимо. Ты же сама говорила, что он всё поймёт и простит.

Катя.

Значит, я ошиблась. Раньше я думала, что он способен простить мне всё, но сейчас… Нет, Герман не такой человек, чтобы простить.

Лидия.

Пойди к нему.

Катя.

Я не могу, я очень перед ним виновата.

Лидия.

Послушай меня, ты ни в чём не виновата. Ты была больна, у тебя был жар, бред, ты не знала, что делаешь.

Катя.

Это не оправдание. Он никогда меня не простит, никогда!

Арбатская площадь.

Герман идёт через площадь, не обращая внимания на машины, которые сигналят ему. Рядом тормозит грузовик.

Водитель (выглядывая в окно). Смотри по сторонам! Не видишь, красный?!

Герман.

Спасибо, товарищ, большое спасибо.

Водитель.

Да ты, брат, я смотрю, пьяный. Не рано ещё для этого дела?

Герман.

В самый раз. (Шатаясь, проходит мимо.)

Водитель.

Ну, дела! С утра нажрался!

Дом Стоцких, третий этаж.

Герман долго звонит в дверь. Открывает Наталья. Она в халатике, в бигудях.

Наталья.

Ой, вернулся! А я только что душ приняла.

Квартира Стоцких.

Герман (вваливаясь в прихожую).

Наталья, где мать?

Наталья.

К соседке пошла за картошкой. Да что с тобой? Ты выпил, что ль?

Герман.

Выпил.

Наталья.

Бог мой! Ты посмотри, на кого похож?

Герман.

Ну, на кого, Наталка?

Наталья.

Наталкой назвал. Первый раз за столько лет, забыла уже, когда последний раз меня так называли. Ну, пойдём со мной, пойдём. (Поддерживая Германа, ведёт его в комнату.) Тебе проспаться надо, миленький. (Укладывает Германа в кровать, снимает с него ботинки.)

Герман.

Наталка, а, Наталка?

Наталья.

Ну, что тебе?

Герман сгребает её в охапку и начинает целовать, Наталья отбивается.

Наталья.

Пусти, леший! Пусти!

Герман.

Хочешь, будем снова вместе?

Наталья.

Погоди, ты серьёзно, что ли? А как же Катя твоя?

Герман.

Не говори мне о ней, забудь.

Наталья (целуя его в губы).

Да ты сам-то сможешь забыть?

Герман.

Смогу. Нет её для меня теперь. Ты есть.

Слышно, как хлопает входная дверь.

Голос Софьи Андреевны (за кадром).

Сынок, ты дома уже?

Приближающиеся шаги.

Софья Андреевна (появляясь в дверях комнаты сына).

Ну, как ты… (Замирает, увидев Германа в постели с Натальей.) Сынок, что это значит?

Герман.

Это значит, что мы теперь вместе.

Дом Глухарихи. Ближе к вечеру.

Катя одна.

Катя (шепчет).

Он не придёт… Я должна это сделать, я смогу… (Решительно встаёт с кровати, подходит к столу, где стоит раскрытая аптечка. Торопливо начинает выдавливать таблетки и складывать их себе в ладонь. Наливает из графина воду в стакан, руки дрожат, вода проливается на стол.) Чёрт, полировка испортится! (Со двора доносится голос Зоськи. Катя вздрагивает, подбегает к окну, открывает форточку, выглядывает: во дворе дети играют в мяч, но Зоськи нет.) Слава Богу, показалось…

Катя возвращается к столу и, помедлив, высыпает в рот горсть таблеток. Она с трудом проглатывает их, запивает водой, потом ложится на кровать и укрывается одеялом.

Катя (засыпая).

Герман… Герман…

Крупный план – на столе раскрытая аптечка и упаковки от лекарств, по полу разбросаны таблетки.

Двор дома.

Дети гоняют мяч, кричат, смеются. Кто-то из мальчишек кидает мяч в форточку.

1-й мальчик.

Ну, дела!

2-й мальчик.

Теперь нам попадёт!

3-й мальчик.

Да не, там же Глухариха живёт, она ничего не услышала.

1-й мальчик.

Не услышала, так увидела. И квартиранты её дома наверно. Беги теперь за ним сам.

3-мальчик.

Ладно, вы меня только в форточку подсадите.

Дети бегут к окну, помогают залезть мальчику, бросившему мяч.

Мальчик исчезает в комнате. Дети беспокойно толпятся под окном, переговариваются. В доме раздаётся крик.

3-й мальчик (за кадром).

Ребята, сюда! Тётя Катя померла!

Квартира Стоцких. Кухня.

Наталья и Софья Андреевна сидят за столом.

Софья Андреевна.

Значит, вы вместе теперь, Наталья?

Наталья.

Как видите, Софья Андреевна. А Вы что-то имеете против?

Софья Андреевна.

Против? Боже сохрани! Это выбор Германа и влиять на сына я не хочу. Но пока его нет, скажи мне честно, девочка, что тебе от него нужно?

Наталья.

Просто я люблю Вашего сына.

Софья Андреевна.

Любишь, говоришь? Где же ты была в таком случае столько лет? Зачем бросила его?

Наталья.

А это уже моё личное дело, мама.

Заходит Герман. Он растрёпан, рубаха на груди расстёгнута.

Герман.

Ma! Наталья! Вы здесь? О чём разговор?

Наталья.

Протрезвел!

Софья Андреевна.

Сынок! Мне поговорить с тобой нужно. (Смотрит на Наталью, та уходит.)

Герман (умывается из-под крана).

Ух, холодная какая! (Пьёт горстями воду.)

Софья Андреевна.

Сыночек!

Герман (утираясь полотенцем).

Я слушаю тебя, мама.

Софья Андреевна.

Ты хорошо подумал, прежде чем…

Герман.

Прежде чем что?

Софья Андреевна.

Сам знаешь.

Герман.

Если ты о Кате, у нас с ней всё кончено.

Софья Андреевна.

Так вот в чём дело. Ты нашёл её?

Герман.

Лучше бы и не искал.

Софья Андреевна.

Что случилось?

Герман.

Не спрашивай меня ни о чём, пожалуйста.

Софья Андреевна.

Неужели ты теперь с Натальей? Ты ведь знаешь, что ей от тебя нужно.

Герман.

Мам, не начинай, она тебе никогда не нравилась.

Софья Андреевна.

Я в людях разбираюсь.

Герман

А в Кате, значит, не разобралась. (Молчание.) Она предала меня, мама.

Софья Андреевна.

Катюша?! Где она сейчас? Что с ней?

Герман.

Я любил её, я ждал, когда мы снова увидимся, думал и она тоже.

Софья Андреевна.

Прости её, сынок!

Герман.

Что ты говоришь, мама?! Простить предательство?!

Софья Андреевна.

Говорю, прости её за все страдания, за ребёнка, который так и не родился.

Герман.

Ребёнок? Мой ребёнок?!

Софья Андреевна.

Да, сыночек. Она потеряла его, когда нам пришло извещение о твоей смерти. Она очень страдала.

Герман.

Господи, какой же я идиот! Она хотела мне всё рассказать, а я… я не стал слушать, ушёл, бросил её одну. (Выбегает в прихожую.)

Наталья (выглядывая из комнаты).

Ты сейчас к ней?

Герман.

Да. (У двери.) Мама, мама! Что же ты раньше мне ничего не сказала!

Двор дома Глухарихи.

Герман забегает во двор, у дома Глухарихи стоит карета Скорой помощи, вокруг толпятся люди. Герман видит Лидию, она и Зоська стоят, прижавшись друг к другу. Зоська плачет.

Герман (подбегая к ним).

Где Катя? Что с ней?

Зоська.

Дядя, мама умирает.

Герман.

Что?!

Лидия.

Да, Герман. Катя пыталась покончить с собой.

Герман.

Как это произошло?

Лидия.

Рассказать как? Всё очень просто. Ты ушёл, и она поняла, что стала не нужна тебе.

Зоська.

Мы пошли с Лидой на рынок за продуктами, возвращаемся, бабушка в своей комнате спит, а мама…

Герман.

Где она? Я хочу её видеть!

Лидия.

В доме. Но туда нельзя, там врачи.

Герман.

Пустите! Пустите меня к ней!

На пороге появляется врач.

Врач (останавливая Германа).

Молодой человек, к ней сейчас нельзя.

Герман (отталкивая врача).

Пропустите! Мне можно!

Комната Глухарихи.

На кровати лежит Катя, неподвижная, с посиневшими губами.

Герман (бросаясь к ней).

Катя, Катюша, милая! Я был не прав, прости меня за всё! (Стоящим вокруг неё врачам.) Спасите, молю, спасите её!

Врач (ободряюще похлопывает его по плечу).

Не волнуйтесь Вы так, жить будет! Спасибо детям, если бы не они, её бы не удалось спасти.

Подъезд дома Стоцких.

На экране высвечивается и исчезает надпись: «Месяц спустя».

На скамейке сидят Верочка и парень Коля.

Верочка.

Раз, два, три! Закрой глаза!

Парень послушно закрывает глаза, Верочка целует его в лоб.

Верочка.

Всё, теперь можешь открывать. Скажи, Коленька, ты любишь меня?

Коля.

А ты?

Верочка.

Так не честно, я первая спросила! (Смеётся.) Так и быть, я тебе отвечу… (Шепчет на ухо.) Я тебя люблю…

Коля.

Но не так сильно, как своего соседа?

Верочка (серьёзно).

Перестань, я ведь уже говорила тебе, что он выбрал Катю. После неудачной попытки самоубийства они ещё больше сблизились и не так давно повенчались. Катя теперь моя подруга.

Коля.

Признайся, только честно, ты бы хотела оказаться на её месте, ты хотела бы быть с ним?

Верочка (не задумываясь).

Конечно же нет, потому что теперь у меня есть ты!

Целуются.