#i_005.png

Анатолий Николаевич Березовой родился 11 апреля 1942 года в поселке Энем Октябрьского района Адыгейской автономной области. Свою трудовую деятельность начал токарем на заводе «Нефтемаш» в городе Новочеркасске Ростовской области. После окончания в 1965 году Качинского высшего военного училища летчиков имени А. Ф. Мясникова служил летчиком-инструктором в этом училище, а с 1967 года — летчиком-истребителем в частях Военно-Воздушных Сил. В отряде космонавтов с 1970 года. Прошел полный курс подготовки к космическим полетам на кораблях «Союз» и орбитальных станциях «Салют». Свой 211-суточный полет совершил в качестве командира корабля «Союз Т-5» и орбитальной станции «Салют-7» в 1982 году.

#i_006.png

К заветной цели

«Прошел полный курс подготовки…» Это строка из сообщения ТАСС. Что кроется за этими словами? Для меня — ни много ни мало, а двенадцать лет настойчивой, очень разной, порой изматывающей работы. Таким был путь через трудности многолетней подготовки к космическому полету, через сомнения и надежды, через все барьеры, которые преодолевает каждый, кто собирается работать в космосе. Не ошибусь, если скажу, что ни у одного космонавта дорога в космос не была легкой. Разумеется, у всех она была разной. Каждый из нас, побывавший в космосе, может многое рассказать о том, что довелось преодолеть на этом пути.

Космонавты часто говорят: «Нас всех в космос позвал Гагарин». Вот только путь на орбиту был у каждого свой. Торных дорог не было. Сложности возникали самые разные и очень индивидуальные.

Сейчас ясно видно: у каждого пополнения (или, как мы говорим, «набора») космонавтов были свои особенности. Полеты на первых космических кораблях «Восток» и «Восход» были первыми полетами в неизвестное — отсюда их героизм и их специфические трудности. Они создавали возможность долговременной работы в космосе.

За годы подготовки в отряде космонавтов я многое узнал о том, как готовили к полетам первых космонавтов «гагаринского набора». Об этом рассказывают и они сами, и специалисты Звездного городка. Неизвестность заставляла готовиться к возможно большему количеству неожиданностей, к предельным ситуациям. Более жестким был медицинский отбор в космонавты, более тяжелыми тренировки на центрифуге, где перегрузки доходили до 9–12 единиц (это почти на пределе человеческих возможностей), в термокамере. Они много прыгали с парашютом — ведь корабль «Восток» не имел системы мягкой посадки. Они первыми испытали многосуточное одиночество в камере тишины — сурдокамере, когда человек остается один на один с самим собой в ограниченном пространстве и тишине. Даже команды и задания извне поступают в виде световых сигналов, а за каждым шагом, за каждым жестом неусыпно, днем и ночью следят телевизионные камеры и микрофоны, фиксирующие слово, интонацию, движение.

Приходили новые наборы космонавтов — и перед ними ставились новые задачи. Но центрифуга, сурдокамера, термокамера, парашютные прыжки оставались неизменными спутниками подготовки космонавтов. Правда, задания в этих традиционных видах подготовки усложнялись. Скажем, надо было не только отлично управлять парашютом и своим телом во время прыжков, но и вести репортаж на заданную тему, наблюдать, добиваться большой точности приземления. С нас уже строго спрашивали за каждое неверное, неправильное движение, за каждую лишнюю секунду свободного падения, за каждое отклонение от задания на прыжок. Разборы, как правило, мы начинали с анализа допущенных ошибок. Это приучало к строгому контролю своих действий и во время подготовки к прыжку, и во время его выполнения, и после приземления.

Не обходилось без приключений. Я до сих пор помню свою парашютную подготовку весной 1971 года. Погода стояла теплая. После напряженных теоретических занятий в течение зимы эта недельная командировка была как подарок.

Прыжки начинались рано, еще до восхода солнца, когда ветра почти нет. Прошел первый день, второй. Все было хорошо. А на третий день приехал наш командир отряда слушателей-космонавтов Борис Валентинович Волынов и привез с собой, как мы шутливо говорили, ветерок. Появились тучки. Однако прыжки решили продолжать. И тут начался «визит-эффект».

Мое задание было несложным: свободное падение в течение десяти секунд, точное приземление в круг, репортаж о своих действиях. Когда открыл парашют, высотомер показывал 900 метров. И сразу почувствовал неладное: лес слишком быстро уплывал подо мной, круг приземления с выложенным в нем крестом стремительно приближался. Быстро начал выбирать стропы. Вот я уже почти у кромки купола, но это мало что изменило. Несмотря на мои старания, круг я прошел на высоте 450 метров и понял, что на площадку приземления уже не попаду.

Решил осмотреться. Оборачиваюсь через плечо (летел я спиной вперед) и вижу за летным полем широкую вспаханную полосу, за ней дорогу. А за дорогой? И тут мне стало жарко. Там был склад, где в живописном беспорядке валялись нагроможденные друг на друга громадные стволы деревьев, разлапистые пни. Сразу вспомнил, что при приземлении на этот склад сломал ногу Павел Иванович Беляев. А ноги ломать мне было совсем не ко времени.

Быстро стал соображать, как поступить. Надо обязательно проскочить это «веселое» место. Высота еще есть — 100 метров. Но развернуть купол ПД-47 уже не успеваю. Подтягиваю задние стропы, чтобы увеличить скорость горизонтального перемещения. Все внимание земле. Кажется, проскочил. А что там дальше? Прямо на меня надвигается высокое здание с плоской крышей шириной метров десять-двенадцать с двумя высокими трубами и расчалками из железных прутьев — котельная!

Как в кино, перед моими глазами замелькали страницы из наставления по парашютно-десантной службе. Сразу вспомнил и советы наших инструкторов Вячеслава и Валерия. Закричал: «Воздух», чтобы предупредить тех, кто окажется внизу. В последний момент успел развернуться на лямках подвесной системы и очутился… в центре плоской крыши. Однако оказалось, что радоваться рано. Налетевший порыв ветра надул купол парашюта, и меня неумолимо потащило к краю крыши. Упираюсь что есть сил ногами — бесполезно. Краем глаза увидел внизу кучу шлака — и прыгнул на нее. Стропы, лежавшие на расчалке трубы, самортизировали, и я довольно удачно приземлился. Но насмешки товарищей по поводу «котельной имени Березового» пришлось терпеть еще пару лет.

В годы слушательской подготовки лично для меня довольно суровым испытанием стала и сурдокамера. Нам, набору 1970 года, предлагали эксперимент в сурдокамере длительностью десять суток. Суть эксперимента состояла в том, что нам нужно было провести 12 различных циклов деятельности по пять часов каждый без сна, отдыха и пауз между ними. Другими словами, это непрерывная работа в течении 60 часов, двое с половиной суток непрерывной деятельности. Проверялся наш запас прочности с прицелом на многомесячные полеты.

Первое запомнившееся впечатление от этого испытания — это чувство облегчения, когда за мной закрылись массивные, звуконепроницаемые двери «сурды». Предшествующая подготовка велась в таком темпе, с таким количеством всяческих проверок и исследований, что остаться одному в тишине показалось благодатью.

Но впереди ждал РНД — режим непрерывной деятельности в течение 60 часов. Работать без перерывов, без сна вообще тяжело, а тут еще работа специально была задумана до крайности однообразной и монотонной. И в каждом из двенадцати циклов по пять часов содержался какой-нибудь «сюрприз», приготовленный медиками. А они, как известно, редко готовят приятные сюрпризы. Это был то репортаж, тему которого узнаешь, лишь вскрыв конверт за 20–30 секунд до начала. А потом сразу говори минут 5–6 на заданную тему. То это были шумовые и световые помехи во время чтения коварной черно-красной таблицы (черные цифры от 1 до 25 в ней требовалось называть и показывать в порядке возрастания, а красные — в порядке убывания), то еще что-то… А в это время смертельно хочется спать и в голове звенит от многодневной полной тишины.

Особенно запомнился мне эксперимент на исходе восьмого цикла. Почти сорок часов без сна, я буквально валился с ног. А по условиям эксперимента я должен был, сидя в кресле в полной темноте с закрытыми глазами, реагировать на вспышки лампы. При двойной вспышке требовалось нажать на кнопку, а при одиночной — не нажимать. Усталость, тепло, темнота, удобное кресло — все располагало ко сну. Чтобы побороть это естественное желание, выдержать испытание, пришлось пойти на хитрость: во время двойной вспышки лампы я правой рукой нажимал на кнопку, а левой — колол себя иголкой. Не скажу, что это было приятно, но эксперимент удался.

После окончания РНД по распорядку сон. Как я ждал этого момента. Осталось только провести последнюю запись некоторых параметров. Тщательно наложил все датчики, чтобы запись получилась с первого раза. Но не тут-то было: не идет запись. Снова тщательно перекладываю электроды, а от сна уже оторвано полчаса. И снова команда: переложить датчики. Тут я понял, что это заключительный тест на психологическую устойчивость. Взял себя в руки, вслух уговариваю, убеждаю в необходимости такого исследования. Снова переложил электроды. Наконец сигнал: «Все в порядке. Запись». Снял электроды, лег и чувствую — сон куда-то ушел. Закрываю глаза и вижу то вспышку лампы, то черно-белую таблицу, то красно-черные цифры, то пятна Роршаха… в конце концов уснул, конечно. Когда прозвучал сигнал подъема, показалось, что глаза мои были закрыты всего одну минуту.

Шли годы, усложнялась космическая техника, менялись и требования к космонавтам. Надо было знать в полном объеме космическую технику: и станцию, и транспортные корабли, знать всю обширную программу исследований и экспериментов, проводимых в космосе. И медики не снижали своих требований ни при отборе, ни при тренировках космонавтов. Новые, более совершенные методы исследований позволяли им более глубоко исследовать организм космонавта, заглянуть во все его «уголки». Да и полеты становились все более длительными, многомесячными, встал уже вопрос и о психологическом климате на орбите в коллективе из двух, трех, пяти и шести человек. Появились проблемы реадаптации при возвращении на землю после длительных полетов.

Не все смогли пройти длинный и трудный путь от зачисления кандидатом в космонавты до реального космического полета. Причины были разными. Тем более понятна радость и невероятная жажда работать в космосе тех, кто прошел этот путь. Подчинив все в своей жизни этой цели, человек бывает по-настоящему счастлив, только получив желанную работу.

В работе, учебе и тренировках летели мои годы в Центре подготовки космонавтов. Иногда казалось — близок и мой полет. В 1977 году довелось быть командиром-дублером экипажа В. В. Горбатко — Ю. Н. Глазков. На Байконуре, в скафандре, рядом с ракетой… рядом. А прошло еще пять лет. В тот день, когда я впервые поднялся в космос, исполнилось ровно 12 лет со дня моего приезда в Звездный.

День старта

«В полете „Союз Т-5“. Сообщение ТАСС.

В соответствии с программой исследования космического пространства 13 мая 1982 года в 13 часов 58 минут московского времени в Советском Союзе осуществлен запуск космического корабля „Союз Т-5“, пилотируемого экипажем в составе командира корабля подполковника Березового Анатолия Николаевича и бортинженера Героя Советского Союза летчика-космонавта СССР Лебедева Валентина Витальевича…»

Вот и пришел он, это день — день моего старта. Позади 12 лет в отряде космонавтов. Позади девять месяцев напряженной непосредственной подготовки к этому полету. Девять месяцев сложной, до предела насыщенной различными экспериментами, исследованиями, занятиями, тренировками, встречами со специалистами работы. Позади две недели заключительной подготовки к старту уже на космодроме. 27 апреля на берегу озера в Звездном, около нашего профилактория, мы простились с женами, с детьми, с друзьями, товарищами по отряду. Впереди — полет. И новые встречи будут не скоро… ох, не скоро.

Вообще-то для моей семьи полет начался не 13 мая 1982 года, а гораздо раньше, еще с сентября 1981-го. Когда началась непосредственная подготовка к полету, мой рабочий день настолько расширился и уплотнился, что и полчаса ходьбы на работу из дому и обратно стали иметь существенное значение. Работа продолжалась с 7 утра до 9–10 часов вечера. А потом еще надо было подготовиться к завтрашней программе. Скоро я не выдержал, попрощался с женой и детьми, собрал вещички и отбыл в «длительную командировку» в наш профилакторий на берегу озера. Дома бывал редко, пользы дома от меня тогда было немного: лампочку перегоревшую заменить, гвоздь забить, в дневники и тетрадки детей заглянуть… Правда, Лида и дети изредка навещали меня, когда гуляли вечерами. Тогда объявлялся перерыв в работе, пили чай, обменивались новостями. Дети рассказывали мне о своих успехах в школе, в теннисе, а я им — что нового у нас в экипаже, в подготовке. Так прошли осень, зима и почти вся весна, до того самого апрельского дня отъезда на космодром.

И вот Байконур — наши «ворота в космос». Все здесь знакомо: бывал не раз, провожая товарищей. И все ново: впервые провожают меня. В напряженной предстартовой подготовке пролетают день, другой… и вот уже пошел обратный счет: до старта три дня, два, один…

Журналисты меня нередко спрашивали: «Чем вам запомнился сам день старта?» В этот день во мне словно жили два человека. Один был нетороплив, спокоен, даже несколько углублен в себя. А второй лихорадочно считал, сколько часов остается до старта, с нетерпением ждал той минуты, когда в шлемофоне прозвучит команда «Подъем!». Думаю, что мои чувства в этот день можно сравнить с ощущениями человека, который собрался в поездку. Билет куплен, время отхода поезда известно, но, как только ты сел в купе, сразу хочется, чтобы поезд скорее тронулся. Может быть, так бывает и не у всех, но у меня, когда я куда-то еду, это непременно повторяется.

Из гостиницы «Космонавт» мы выехали за четыре с половиной часа до старта. Ведь нужно еще надеть скафандры, пройти последний контроль у медиков. А еще предстартовая короткая пресс-конференция, доклад Государственной комиссии о нашей готовности. Эти часы тянулись для меня невыносимо долго. Всеми мыслями я уже был там, в неизвестном мне пока космосе.

И вот прошла двухчасовая готовность. Мы с Валентином уже в кабине своего «Союза Т-5». Теперь время для нас пошло в обратном счете. До старта остается полтора часа, час, полчаса… все громче ощущается стук секундомера, все чаще посматриваем на часы. Вот минутная готовность…

Из писем с орбиты. Березовой А. Н. — сыну Сергею 13 августа 1982 года. (Доставлено второй экспедицией посещения на «Союзе Т-7».)

«Сегодня у нас маленький юбилей. Три месяца назад мы вышли на орбиту, помнишь 13 мая?

…А я помню и сейчас весь этот день — от самого подъема… Больше всего запомнилось ожидание. Да, ожидание. Перед надеванием скафандров — обед. Есть, конечно, не хочется. Потом стали надевать скафандры, время вроде бы пошло быстрее. Потом опять ожидание. Предстартовая беседа с конструкторами, с журналистами. Потом идем на выход… для доклада председателю Государственной комиссии. Посадка в автобус, нас везут к ракете. Это волнующий момент. Почти на всем пути люди стоят, машут руками, улыбки. И многих знаем: это те, кто готовил полет: ракету, корабль, снаряжение. Автобус подъезжает почти к трапу лифта. Последние слова, рукопожатия, улыбки…

…Приехали на самый верх, к посадочному люку. И в корабль. А дальше — работа, проверка систем корабля. Так незаметно бежит время. За полчаса до старта — последняя проверка герметичности скафандров… И вот идет отсчет стартовой подготовки. Телекамеры включили — нас Земля рассматривает. Вот тут-то у меня пульс был около ста…»

А где-то над космодромом в эти минуты пролетает станция «Салют-7». Через сутки мы должны состыковаться с ней и начать работу на орбите. Проходят последние предстартовые команды. Дается зажигание. Двигатели начали набирать силу. Многотонная ракета медленно отрывается от стартового сооружения и, набирая скорость, устремляется ввысь.

В ракетном прыжке в небо есть нечто прекрасное и поражающее воображение. Ты словно наконечник огненной стрелы, летящей в небо. Меньше десяти минут надо ей, чтобы вывести корабль на околоземную орбиту. Вот отработала и отделилась от корабля последняя ступень. Невесомость. Мы — на орбите. Сразу — тишина…

От момента старта до стыковки по условиям сближения у нас проходят сутки или больше. Эти сутки в корабле «Союз», первые сутки невесомости, первые сутки на орбите очень насыщены работой. Мы готовимся к стыковке и одновременно «осваиваем невесомость».

А на Земле? А на Земле это тоже «день старта». Напряженная тишина и ожидание в квартире сменяются непрестанными звонками телефона, смехом и разговорами множества гостей, которые мгновенно смолкают, едва раздается голос диктора: «Передаем сообщение ТАСС…» Это — радость. Особая, волнующая радость. Она скоро сменится буднями ожидания, напряженной жизнью от одного «сообщения ТАСС» до следующего, от утреннего звонка из ЦУП до вечернего.

Из дневника Л. Г. Березовой. 17 мая 1982 года, 21 час.

«Звонил Ю. И. из ЦУП. Настроение у них „на пять“. Спали, говорят, по-земному. Процесс адаптации закончился. Одутловатости почти нет, и чувствуют себя хорошо. Работают прекрасно. Передала на борт телеграмму мамы».

25 мая, вечер.

«П. Ив. из ЦУП сказал, что чувствуют себя хорошо, передают привет. Получили „грузовик“, но уже поздно, легли спать. Разгружать его будут завтра. Число поздравительных телеграмм перевалило за сотню».

Наш космический дом

Сообщение ТАСС: «14 мая 1982 года в 15 часов 36 минут московского времени осуществлена стыковка космического корабля „Союз Т-5“ с орбитальной станцией „Салют-7“…»

— Вот и приехали! — говорю я своему товарищу.

— С новосельем вас! — добавляет Земля. — Поздравляем!

Мы зажигаем свет в своем новом космическом доме. Теперь он стал обитаемым. Начался главный этап нашего полета — работа на орбите. Теперь это и наше рабочее место, и место отдыха, и дом. Дом на орбите.

Да и первые наши хлопоты на борту «Салюта-7» очень похожи на хлопоты новоселов. Сначала «расставить мебель» — хоть она у нас и встроенная и вообще мало похожа на земную. Ведь в необитаемой станции все закреплено в походном положении, чтобы могло выдержать перегрузки вывода на орбиту. Много времени занимает «оживление» систем станции, проверка их работоспособности. Станция-то новая! Мы на ней первый экипаж.

Из дневника А. Н. Березового. 17 мая 1982 года.

«…Третий день на станции. Третий день расконсервации нашего космического дома, оживление его, приспособление для жизни. Трудное время. Много работы. Причем и работы, которую по плану дает Земля, и очень мелкой работы — просто масса. Именно той неожиданной, нескончаемой работы, которую и на Земле приходится проделывать каждому новоселу. Хоть и старались на Земле еще при подготовке станции к запуску представить и предусмотреть все, что нужно будет сделать в первые дни, но реальная жизнь в невесомости отличается от той, что себе мы представляли. Много мелких проблем. Так, оказалось, что бортовой журнал командира, в котором надо отмечать ежесуточную программу, мало приспособлен к этому. В нем очень большие, неудобные в работе листы. Придется мне подумать, как лучше вести журнал».

По мере обживания космического дома мы думаем и о будущей работе. Переходный отсек — лучшее место для наблюдений как с приборами, так и визуальных. Здесь семь иллюминаторов — почти круговой обзор. Оборудуем тут переносные столики, крепим приборы, готовим навигационные карты, карандаши, фломастеры. И — веревочки, множество веревочек. Это же самая важная вещь в невесомости: все надо привязывать. И себя тоже.

Отсюда же, из переходного отсека, мы будем выходить в открытый космос. И поэтому здесь, как в настоящей «прихожей», хранится наша «верхняя одежда» — скафандры.

Вся станция состоит как бы из трех цилиндров увеличивающегося диаметра. Самый маленький — это переходный отсек. Сразу за ним располагается основной пост управления станцией. Здесь мы устанавливаем два кресла: командирское и бортинженерское. Справа от кресла бортинженера — пульт управления системой «Дельта» (это система автоматического управления станцией).

А по всему периметру основного пульта протянут резиновый шнур. За него надо фиксироваться ногами, чтобы невесомость не мешала работать. Вообще вся станция буквально утыкана такими приспособлениями для фиксации всего: от распоследнего карандаша до самого космонавта. Только что-нибудь не закрепишь — уплывает. Как-то в один из очень «горячих» моментов с Земли прозвучал вопрос журналиста, какими я себе представляю космонавтов будущего. И, совершая акробатические трюки в погоне за ускользавшими бумагами, выпутываясь из проводов, я в сердцах воскликнул: «Шестируких — и с хвостами!» На изумленное «Почему?» уже спокойнее ответил: «А чтобы все держать в руках и фиксироваться!»

На станции мы присматриваем себе и «спальни». Я — на правой, а мой напарник на левой «стенке». Правда, в невесомости потолок, пол и стены отличаются лишь цветом: белый, бежевый, салатный. А в остальном это все равно.

В центре самой большой части рабочего отсека находится большой блок научной аппаратуры. Это наш «НИИ». Рядом — «стадион», комплексный физический тренажер. Важное место здесь занимает прибор «Аэлита», который позволяет снимать клиническую электрокардиограмму. Здесь же велоэргометр… Сколько часов проведено на нем, сколько проделано «кругосветных путешествий». Часто шутили: «На велосипеде через Атлантику проехал…» И в самом деле: крутишь педали, а в иллюминаторе плывет Земля…

Есть на «Салюте» и бытовой блок, своего рода «кухня». И даже с холодильником объемом 50 литров. Комфорт! Плывешь где-нибудь над Багамами и пьешь холодный сок из тубы. А в это время по связи: «„Эльбрусы“, у вас по программе эксперимент…» И — по «строке» что-нибудь вроде вот такого: «Измерение спектров вести начиная с диапазона 310,6 гц. Проследите правильность подключения октавного фильтра и шумомера кабелями по соответствию цветных меток. Автономные источники тока („Крона“) доставлены последним грузовиком. Внимание! Вся работа должна быть проведена за 20–25 минут».

Сначала у нас очень много времени уходило на хозяйственные проблемы. Вот где мы поняли заботы своих жен! Пошли по пути разделения труда. Поскольку я к пище более равнодушен, пост заведующего продуктами достался мне. На кухне же установили недельное дежурство. И иногда утро начиналось таким диалогом с Землей:

— Кто у вас сегодня на кухне хозяйничает?

— Я, — отвечаю. — Моя неделя на камбузе.

— Валентин хвалит?

— А как же! Ведь следующая неделя его…

Так нам попутно пришлось осваивать и другие, вполне земные профессии.

Из писем с орбиты. Березовой А. И. — сыну Сергею 25 июня 1982 года. (Доставлено первой экспедицией посещения на «Союзе Т-6».)

«…Почти полтора месяца прошло (41 сутки, точнее) как мы вошли в станцию. Конечно, уже обжились. Наладился быт: еда, бритье, ну и все остальное. Один раз даже в душе помылись… Это, конечно, не та парилка, куда я по пятницам ходил. Но когда 30 суток моешься только влажными полотенцами (после физических упражнений) или умываешься влажной салфеткой размером вот с этот листок, то и такой душ „системы „Салют-7““ — уже роскошь. Правда, мы со сборкой его, проверкой, самим мытьем, уборкой и разборкой провозились целый день, буквально с 8 утра до 8 вечера — но зато какое получили удовольствие!..

Земля очень красивая, Сережа. Я даже свои чувства сейчас, при взгляде на нее не могу выразить — потом расскажу, если сумею. Одно только тебе скажу: наблюдения Земли нам здесь заменяют все развлечения — и книги, и кино, и телевизор, и театр, и футбол — все. Иногда так устанешь за день, что и сил нет даже программу на завтрашний день посмотреть. Подплывешь к иллюминатору, повисишь там минут пять, любуясь Землей и звездами, — и вроде бы прошла усталость: так это красиво и величественно».

Визуальные наблюдения Земли

Из сообщения ТАСС 6 июля 1982 года.

«Идут 55-е сутки орбитального полета Анатолия Березового и Валентина Лебедева…

…Сегодняшним распорядком значительное место отведено геофизическим исследованиям в интересах науки и различных отраслей народного хозяйства. Космонавты ведут визуальные наблюдения и фотосъемку отдельных районов земной суши и акватории Мирового океана, используя при этом спектро- и радиометрическую аппаратуру, стационарные фотоаппараты МКФ-6М, КАТЭ-140».

Профессия космонавта многопланова. Он и геолог, и физик, и рыбак, и лесник… Десятки самых разных областей деятельности должны быть хоть немного знакомы ему. Космонавт — это сплав земных профессий.

И нам приходилось быть немного лесниками. По заказам ряда организаций мы дали подробное описание состояния лесных массивов на Алтае, в Карпатах, в Амурской области. Кроме того, с орбиты не только различимы массивы хвойных и лиственных пород, но можно обнаружить очаги лесных болезней — массового размножения вредителей и можно вовремя передать сообщение о возникающем лесном пожаре.

Пришлось нам участвовать и в инвентаризации водных ресурсов. Протяженность наших рек составляет один миллион километров, и почти все они находятся за Уралом. Вообще очень много внимания в визуальных наблюдениях территории нашей страны мы уделяли именно территориям за Уралом — Сибири. Там лежит будущее нашего народного хозяйства, там наша основная кладовая.

Важным объектом наблюдения была для нас зона БАМа. Мы сделали снимки для уточнения геоморфологической карты этого края, карт тектонических разломов. Они должны были облегчить выбор мест для строительства туннелей, позволяли наметить перспективы освоения этих мест.

Вообще надо сказать, что изучение природных ресурсов Земли, наблюдение и фотографирование земной поверхности занимало значительное место в нашей программе. Было сделано до 15 тысяч снимков Земли в интересах науки и народного хозяйства СССР.

Как и многим моим товарищам, мне особенно нравились визуальные наблюдения. Все-таки это связь с Землей, с родными или знакомыми местами, с близкими людьми. Учили-учили в школе, скажем, про какие-нибудь Азорские острова, а тут — вот они! Мы будто себя со стороны увидели, наблюдая за Жан-Лу Кретьеном, когда он искал свою родную Бретань. И как же он был счастлив, увидев ее из космоса! А увидев ночной Париж, радовался прямо по-детски.

Визуальные наблюдения из космоса были для нас и формой общения с родной природой, приносили вполне земную радость. С орбиты мы могли наблюдать все времена года: стартовали весной, летали все лето, осень, а садились уже в начале зимы. И чем дольше летаешь, тем чаще тянет «повисеть» у иллюминатора. Могу признаться, что за долгие месяцы полета надоедало все: магнитофонные кассеты, видео, иной раз не хотелось слушать и концерты с Земли, и тоска наползала — но неизменно новой и все более дорогой была медленно проплывающая в иллюминаторах Земля. И невозможно было налюбоваться ею, и уходили тоска и усталость. Полчаса у иллюминатора — и снова хотелось работать. А работы было немало. И биология, и геология, и даже археологические изыскания.

Из писем с орбиты. Березовой А. Н. — жене 6 августа 1982 года. (Доставлено второй экспедицией посещения на «Союзе Т-5».)

«…Совсем уже собирался с тобой говорить: бумагу взял, ручку вытащил, расположился, чтоб удобно писать было (вниз головой на первом посту), да тут взглянул на прибор: где проходим? И все отложил, мчусь в ПХО (переходный отсек). Проходим самый кончик Южной Америки. Это не часто. Солнышко садится. Земля круглая. А под нами снежные горы Патагонии; дальше к югу (едва видно) Магелланов пролив. Огненная Земля совсем не видна: накрыта громадным циклоном…»

Новь древней науки

Астрономия еще задолго до появления письменности была весьма почитаемой наукой. Необходимость вычислять периоды подъема и спада воды, времени сева и уборки урожая заставляла человека пристально вглядываться в узор небесных светил.

Выход в космос автоматических станций и кораблей с человеком на борту привел к созданию нового направления в астрономии. Астрономические приборы поднялись за пределы атмосферы, в космос. Возник новый, мощный источник информации в древней науке. И нам, космонавтам, пришлось стать немножко астрономами.

Институт космических исследований АН СССР и лаборатория космической астрономии французского Национального центра по исследованию космоса в Марселе подготовили для нашей экспедиции на «Салюте-7» целую серию экспериментов под названием «Пирамиг». Одновременно шли эксперименты ПСН, подготовленные нашим Институтом космических исследований и Институтом астрофизики в Париже. Аппаратура «Пирамиг» и ПСН позволяла получить новые, очень интересные данные.

Начали мы эксперименты в составе советско-французского экипажа, вместе с французским космонавтом Жан-Лу Кретьеном. А после ухода этой первой экспедиции посещения продолжили их самостоятельно.

Суть экспериментов «Пирамиг» и ПСН — фотографирование участков звездного неба с помощью специально разработанной аппаратуры. Названия приборов «Пирамиг» и ПСН звучат необычно, но ничего таинственного в них нет. Они образованы из длинных фраз, которые в переводе на русский означают: «Ближняя инфракрасная область атмосферы, межпланетная среда и Галактика» и «Фотография звездного неба». С помощью этой аппаратуры можно фиксировать самые слабые излучения объектов Вселенной.

Чувствительность этих приборов так велика, что, скажем, «Пирамиг» с борта «Салюта» вполне мог бы сфотографировать свечку, зажженную на Земле. Кроме того, камера воспринимает излучение в широком диапазоне спектра от голубого до инфракрасного.

Проводить эти астрофизические эксперименты было совсем не просто. Скажем, получаем мы инструкцию с Земли. А выглядит она примерно так:

«Р/Г Б/Ф HP 1473. Исходные данные для проведения юстировки на 5.11.82 г. СКР = 2 м по источнику Лебель X_1. Для АО = 1 использовать маску с прорезью. Опорные звезды: гамма Лебедя, эпсилон Лебедя и альфа Лиры. Лимб после нарезания О.

Б. Нарезать маски АО_1. Достать две маски с прорезями. Присвоить маске номер 3.12.11.82.

Третий источник: созвездие Персея, Кита, Овна. Дзета Персея, сектор 17.26.30, лимб 11.46.00.

Альфа Кита. Сектор 13.33.00, лимб 169.43.30.

Бета Овна. Сектор 15.25.00, лимб 275.14.30.

Альфа Овна. Сектор 17.37.30…

Присвоить маске номер 2.12.11.82.

Второй источник: созвездия Феникса, Ю. Рыбы, Журавля.

Альфа Феникса. Сектор 17.04.00, лимб 93.43.00.

Бета Журавля. Сектор 10.32.30, лимб 184.31.30.

Альфа Журавля. Сектор 14.00.00, лимб 202.39.30.»

Дальше в инструкции указывались виды и типы применяемых пленок, размеры рекомендуемых диафрагм, и все это заканчивалось предостережением:

«Внимание! Для исключения засветки пленки после каждого выключения высокого напряжения дополнительно протягивать один кадр. Во время экспонирования тщательно закрывать от постороннего света гнездо со светофильтрами и зону установки „Пирамиг“ на иллюминаторе».

По такой инструкции хватало работы на пятерых. Самое главное было, во-первых, точно ориентировать станцию на фотографируемый объект, а во-вторых, нужна была полная, абсолютная темнота на станции. А нас — пятеро, да еще куча приборов и всяческих проводов.

Закрываем все свободные иллюминаторы крышками: ведь даже Луна — сильнейшая помеха. Мы с Валентином при помощи бортовой системы навигации «Дельта» ориентируем станцию так, чтобы направить приборы на фотографируемый участок неба. Для этого в астроориентатор вставляется «маска» — пластина с изображением нужного созвездия. Его надо точно совместить с реальным созвездием — тем, что видно на небе.

А в это время Джанибеков, Иванченков и Жан-Лу Кретьен работали непосредственно с приборами для фотографирования. За короткую космическую «ночь» — а она длится чуть более получаса (пока мы летим в тени Земли) — успеваем поработать по двум-трем источникам.

Одним из «Прогрессов» к нам был доставлен модифицированный гамма-телескоп «Елена». Он предназначен для исследования электронов высоких энергий в ближнем космосе и для измерения потоков гамма-квантов на самой станции. Модификация «Елены» заключалась в том, что позволяла простой заменой отдельных блоков быстро переходить от одного рода измерений к другому.

На новом телескопе мы сделали много снимков, среди которых были и уникальные. Например, изображение столба зодиакального света на фоне созвездия, на которое проецируется и Венера. Кроме того, как говорят специалисты, нами впервые замечено весьма интересное аномальное расслоение земной атмосферы. Удалось получить и изображение серебристых облаков, подсвеченных солнцем. По этому изображению можно определить размеры ледяных кристаллов, составляющих эти облака. Мы провели съемку туманности Андромеды, центра Галактики, Большого Магелланова облака и других объектов, по которым специалистам требовалась дополнительная информация.

Из писем на орбиту. Жена — Березовому А. Н. 20 июня 1982 года. (Доставлено первой экспедицией посещения на «Союзе Т-6».)

«…Сережка накупил моделей „Союзов“ — „Салютов“, клеит. Интерес к астрономии появился. Вечера два обсуждали с ним всерьез теорию „пульсирующей Вселенной“. До Азимова дошли, до вскакиваний и размахиваний руками. Однако с собой на лето к бабушке я ему дала только одну книжку „Говорите по-английски“».

Рентгеновское и ультрафиолетовое излучение изучалось нами с помощью «орбитальной обсерватории». Установленный на нашей станции комплект рентгеновской аппаратуры состоял из телескопа РТ-4М — он регистрирует «мягкое» рентгеновское излучение, и спектрометра СКР-02М — для регистрации «жесткого» излучения. Кроме того, на борту у нас был целый ряд приборов для оптической привязки телескопа и спектрометра (звездные фотометры, солнечные и лунные датчики и прочее). Все это вместе и составляло нашу «орбитальную обсерваторию». Приемники рентгеновских излучений размещены в негерметичном отсеке станции, а приборы контроля и управления — там, где жили мы, в герметичном отсеке научной аппаратуры. Для исключения всяческих помех работа проводилась на этой аппаратуре только в орбитальной тени, то есть «космической ночью».

Один из экспериментов, выполненных этим комплексом, — обзорные измерения излучения при закрутке станции вокруг продольной оси. При этом измерялось фоновое излучение и велся поиск новых источников рентгеновского излучения. Привязка же источников излучения к небесной сфере выполнялась с помощью фотографирования звездного неба специальной фотокамерой. Таким способом мы проводили изучение ряда сейфертовских галактик, некоторых источников с периодическими всплесками излучения, звездные скопления.

С помощью спектрометра СКР-02М изучались характеристики ряда интересных рентгеновских источников. Результаты измерений поступали на Землю практически немедленно — по каналам телеметрических измерений. С большим интересом и нетерпением мы ждали результатов предварительной обработки наших экспериментов — они позволяли нам планировать направления дальнейшего поиска, продолжать астрофизические эксперименты на орбите.

Космодром на орбите

Наступили четвертые сутки нашей жизни в звездном доме. День 17 мая. По программе полета на третьем суточном витке мы начали подготовку к запуску малого искусственного спутника Земли (ИСЗ) «Искра-2». Такого еще не было. В летописи отечественной космонавтики должны появиться новые строки: «Салюту-7» предстояло стать летающим космодромом.

Вспоминается наше первое знакомство с «Искрой-2». Это было на Байконуре в начале апреля 1982 года, за месяц до начала полета. Наш экипаж, дублеры и группа специалистов прилетели на космодром, чтобы в последний раз осмотреть готовившуюся к старту станцию, ее оборудование, укладки. Тогда мы и увидели «Искру-2» в первый раз.

Спутник нам сразу понравился даже внешне. Это был шестигранник, облицованный с внешней стороны по боковым граням панелями солнечных батарей. Весил он всего 23 килограмма. Спутник имел систему терморегулирования, солнечные батареи давали ему энергию для работы. Оборудован он был радиокомплексом (приемниками и передатчиками-ретрансляторами) для любительской радиосвязи. Спроектировали и изготовили спутник в студенческом конструкторском бюро Московского авиационного института. Спутник-ретранслятор не был герметичным. Всем его приборам предстояло работать в условиях космического вакуума.

Создавать спутники с полной герметичностью — задача сложная, да и стоит такой спутник немало. Негерметичный спутник намного дешевле.

На торцах спутника располагались его антенны, которые должны были раскрыться по команде программно-временного устройства уже после того, как наша «Искра-2» покинет шлюзовую камеру. Антенны студенческого спутника всенаправленны, и они должны были обеспечивать его работу в неориентированном положении. Ведь спутник не имел систем ориентации и стабилизации его положения в пространстве.

На одном из торцов были установлены вымпелы с эмблемами союзов молодежи стран — участников студенческого «Интеркосмоса»: Болгарии, Венгрии, Вьетнама, ГДР, Кубы, Лаоса, Монголии, Польши, Румынии, СССР, Чехословакии. Очень красивым был наш студенческий спутник!

«Искра-2» хранилась у нас на станции в одном из отсеков. Готовя спутник к запуску, нам прежде всего нужно было убедиться в надежной работе цепей энергопитания, радиоприемника, передатчика и других важных систем.

Вот и специальный стенд для его проверки перед запуском.

Я на несколько секунд включил под напряжение системы спутника. Все в порядке! Осторожно помещаем «Искру» в левую шлюзовую камеру — этакую шарообразную «матрешку». Состоит она из неподвижного внешнего и подвижного внутреннего корпусов. Загружаем спутник во внутренний полый шар. Передняя его полусфера открыта для приема спутника. Наконец все готово к старту! Остается с помощью толкателя выбросить спутник наружу. Делать это будем перед входом в зону радиовидимости приемно-командного пункта Московского авиационного института.

Комплекс «Салют» — «Союз» сориентирован так, чтобы толчок при отделении спутника был направлен против движения самой станции. Тогда спутник при отделении перейдет на более низкую орбиту.

Под нами Черное море.

— Пуск! — командует оператор с Земли.

Выброшенный пружинами спутник начинает самостоятельный полет. Мы долго провожаем его взглядами. По командам программно-временного устройства раскрываются его антенны, одна за другой включаются бортовые системы.

Не отрываясь смотрим в иллюминатор, и кажется, что наша «Искра» совсем рядом — рукой подать. После каждого витка вокруг Земли расстояние между спутником и орбитальным комплексом увеличивается — сказывается воздействие верхней атмосферы. На другой день мы уже не нашли на черном фоне бескрайнего космоса сотворенную с нашим участием «звездочку».

Подумать только, до чего же быстро летит время! Почти сто лет назад К. Э. Циолковский написал первый в мире труд по космонавтике «Свободное пространство», а сегодня в экспериментах по любительской радиосвязи с использованием спутника «Искра-2» принимают участие молодежные организации из одиннадцати социалистических стран.

В эти же майские дни в Москве проходил XIX съезд ВЛКСМ. Запуск студенческого спутника мы посвятили съезду. Позже, в ноябре, мы запустили еще один спутник — «Искру-3». Отход спутника и раскрытие его антенн мы тогда засняли на кино- и фотопленку. Эти кадры вошли в телевизионный фильм «Эта длинная дорога в космосе».

И теперь, когда меня спрашивают, понизив голос: «А вы не встречали в космосе НЛО?» — я иногда в шутку отвечаю: «Я даже сам их запускал».

Работает невесомость

Современная орбитальная станция — это огромная научная лаборатория, а вернее, целый комплекс различных лабораторий. И космонавт в соответствии с программой превращается то в геолога, то в агронома, то в металлурга, то в медика, а то выполняет тонкие фармацевтические операции. Но любой эксперимент в области любой науки и техники имеет одно общее условие его проведения — невесомость. Невесомость может быть врагом, может быть другом и может быть основным, непременным и недостижимым на Земле условием эксперимента.

Как помогает невесомость работать на орбите, мы почувствовали буквально на следующий день после того, как вошли в станцию после стыковки. А как она мешает работать — это я тоже почувствовал очень быстро. Дело в том, что в транспортном корабле работать проще и легче сначала. Объем его небольшой — не разгуляешься. Все операции по управлению кораблем и его системами выполняются сидя (или лежа — это уж как со стороны посмотреть) в креслах, да еще пристегнувшись ремнями. Ремни необходимы, потому что от любого усилия всплываешь, как воздушный шарик.

В бытовом отсеке корабля, конечно, просторнее, но все же не настолько, чтобы можно было зависнуть и потерять контакт с его «стенами», «потолком» и «полом». Здесь проблем с фиксацией и передвижением особых нет. И надевать и снимать скафандры в невесомости гораздо проще и быстрее, чем в тренажере на Земле.

Есть, конечно, и неудобства: все нужно фиксировать. Это хоть и неудобно поначалу, но за несколько витков к этому привыкаешь, появляется даже некий автоматизм в действиях.

Правда, привыкнуть к невесомости совсем, наверно, и невозможно. И время от времени снова и снова изумляешься тому, что можно просто спокойно опустить предмет и он «висит» тут же, рядом и никуда не падает. Или зависнешь в бытовом отсеке и спокойно читаешь книжку, пьешь сок, глядишь в иллюминатор. Смоделировать на Земле это невозможно, поэтому сначала много тех, земных движений и действий, которые выработались за месяцы тренировок. Отвыкнуть от них сразу нельзя, невозможно — нужно время.

А после входа в станцию такое ощущение, что попал в большой дом, очень просторный и очень знакомый. Это и приятно и… очень неудобно сначала. Можно зависнуть в рабочем отсеке, и даже оттолкнуться не от чего. И такая ситуация возникает довольно часто. Или, став ногами на «потолок», вдруг обнаруживаешь, что станция вся вдруг повернулась на 180 градусов, и это уже не «потолок», а «пол».

После входа в станцию у нас очень много работы. Предстоит расконсервировать станцию, привести ее в рабочее состояние для пилотируемого полета, проверить все ее системы. По программе на расконсервацию нам отводилось четверо суток. Фактически же у нас процесс обживания станции, обустройства ее для длительного пребывания на ней продолжался гораздо дольше.

И здесь тоже невесомость была нашим союзником и другом. При расфиксации отдельных блоков аппаратуры можно было занимать такое положение, которое на Земле и вообразить-то невозможно. Разве возможно на земном тренажере закрепить на «потолке» контейнеры с пищей, регенераторы или другие вещи? А в невесомости сунул под резинку — и все.

Или иной раз вынул какой-нибудь блок для проверки — снова крепить его четырьмя или шестью болтами вовсе не обязательно. Они были нужны только на момент выведения станции, чтобы блоки не сорвались со своего места от перегрузок. А в невесомости все очень просто. После проверки блока болты в сумку, а сам блок привязал двумя тесемочками, и все. Здесь невесомость — друг.

Но она бывает и очень коварным другом. Ведь все, абсолютно все надо фиксировать. А забыл об этом, потом вещь может исчезнуть, и на ее поиски потребуется не один час. Исчезают карандаши, фломастеры, отвертки, гаечные ключи, светофильтры с кино- и фотокамер… Мы были к этому готовы, нам говорили об этом те, которые работали на станции «Салют-6». Советовали, где искать исчезнувшие вещи: на решетках вентиляторов, на пылесборниках, за обшивкой рабочего отсека… А исчезают они в самый неподходящий момент и появиться могут ни с того ни с сего тоже совершенно неожиданно, когда уже потерял надежду найти исчезнувшее.

Был у нас такой чрезвычайный случай, когда мы готовились к выходу в открытый космос. Исчезла одна деталь, без которой было невозможно фотографировать в герметичном боксе. Несколько часов искали мы эту деталь — нет, пропала! Пришлось мобилизовать свои рабочие навыки и сделать эту деталь вручную из подходящих материалов. После выхода, дня через два, смотрим — выплывает к нам в рабочий отсек та самая деталь… Фантастика! Ту, самодельную, я потом с собой на Землю взял — на память о фокусах невесомости.

Существенно невесомость нам помогла, когда пришел первый грузовик «Прогресс-13». С ним прибыло более двух тонн грузов. Попробуйте это вручную разгрузить и разместить в станции в земных условиях! А в невесомости одной рукой можно поднять огромный контейнер и величаво «вплыть» с ним в станцию. Правда, хотя веса и нет, но масса-то остается, значит, остается и сила инерции. И у этого огромного тюка и сила инерции немалая. Короче, немало мы натерпелись «штучек» от невесомости, прежде чем освоились с такой своеобразной ситуацией.

Для того чтобы стимулировать нашу деятельность по разгрузке, специалисты Байконура иной раз самые дорогие для нас грузы специально закладывали так, что добраться до них сразу было невозможно. И можно представить, с какой энергией мы транспортировали бесчисленные контейнеры, чтобы наконец добраться до связочки писем, до газет, до пакета луковиц или пары лимонов. И так благодарны были таким подаркам!

Невесомость была условием постановки ряда важных технологических экспериментов. К этому времени в космосе уже успешно работали установки «Кристалл» и «Магма». Нам предстояло еще работать и с новой установкой «Корунд».

На каждой из этих технологических установок решались свои задачи. С помощью «Кристалла» и «Магмы» космонавты могут помочь проникнуть в тайну физических процессов, протекающих в невесомости. А у «Корунда» задача уже шире. Эксперименты с помощью этой установки должны были наметить пути промышленного получения материалов. И не простых, а высокочистых материалов. Получить их на Земле пока очень трудно, а порой и невозможно. А для народного хозяйства, особенно для передовых отраслей машиностроения, они необходимы. Например, лазер ультрафиолетового диапазона, который создан в Физическом институте АН СССР, невозможен без кристалла, полученного в невесомости. И благодаря ему лазер показал рекордные характеристики. Кристаллы, рожденные в космосе, нужны и для интегральных схем, и для многих высокоточных приборов.

И вот на грузовом корабле «Прогресс-14» на станцию был доставлен «Корунд». Мы выполнили монтаж и тестовые включения установки. Первым мы получили 800-граммовый кристалл селенида кадмия длиной 30 сантиметров и диаметром 30 миллиметров. Но это далеко не предел. «Корунд» может выдавать полупроводниковые материалы довольно крупными партиями. Речь идет практически об их промышленном производстве. Установка способна работать и без космонавтов, скажем, в перерыве между сменами экипажей.

На «Корунд» возлагают большие надежды создатели электронно-вычислительных машин, высокоточных приборов, а также телевизионной и медицинской техники.

Космические полеводы

Написал эти слова и задумался. С чьей-то легкой руки они входят в обиход. По заданию ученых мы провели эксперименты по выращиванию различных растений на станции, наблюдению и фотографированию пропашных и колосовых культур на всех стадиях развития в разных районах нашей страны.

Сначала о работе на станции. Нам предстояло продолжить исследования особенностей развития растений на орбите в условиях невесомости. До этого времени растения, выросшие на станции «Салют-6», не завершали земного цикла развития: не плодоносили. Орхидеи, побывавшие на орбите, продолжали расти в лаборатории, но уже не цвели.

В жизни растений на борту станции много необычного: освещение и теплообмен, принудительная вентиляция и полив, отсутствие тяжести и привычного биоценоза и т. д. В биологических экспериментах на борту использовались различные биоприборы. В установке «Оазис-1М» мы выращивали высшие растения: горох, овес, пшеницу.

Надо сказать, что высшие растения приносили огорчения космическим биологам. Они в космосе хорошо прорастают, тянутся к свету, дают зеленую массу, даже цветут, а вот семена у них не образовывались. Полного цикла развития ни одно высшее растение в космосе не проходило. Нам предстояло продолжить биологические опыты с высшими растениями по усовершенствованной технологии.

В отличие от прежних экспериментов в нашем новом «Оазисе» можно было вентилировать корни растений, тонко дозировать поступление влаги, создавать в почве электростатическое поле, имитируя земные условия.

Мы ухаживали за десятью видами растений, высеянных в нашем огороде: пшеницей, овсом, горохом, огуречной травой, редисом, кинзой, укропом, морковью… Обыкновенные земные растения. Но в космосе по-новому начинаешь оценивать их место в жизни. И появление каждого нового листочка, побега встречалось нами как маленькая победа в борьбе с неземными условиями жизни. Естественно, это приносило радость.

Человек с детства привыкает общаться с природой. Она доставляет ему радость, учит пониманию жизни. Мой напарник никакого отношения к земледелию не имел, а на станции, едва открыв глаза, устремлялся к установке «Оазис». Мы оба с удовольствием наблюдали, как, шевеля усами, поднимался наш горох. Надо признаться, что установка «Оазис» вообще пользовалась нашим повышенным вниманием. И дело здесь не только в чувстве ответственности. В космосе острее чувствуешь хрупкость и притягательность природы. На Земле часами может человек смотреть на бегущую воду, на горящий костер. Сходное ощущение давало нам наблюдение за своим космическим «огородом».

Признаться, этот наш «огород» иной раз нас очень выручал, превращаясь в «оранжерею». В октябре на одном из сеансов связи нам пришлось поздравлять мою жену с днем рождения. Но ведь день рождения без цветов невозможен! И мы «преподнесли» ей наш великолепный к тому времени 30-сантиметровый горох. Это был действительно редкий «букет» еще и потому, что наш орбитальный горох вытянулся по сравнению с контрольными земными образцами более чем в полтора раза.

Рядом с известными культурами было у нас на станции и одно невзрачное, неприхотливое растение высотой 5–10 сантиметров, которое на Земле чаще всего растет в карьерах, отвалах, на пустырях. Это арабидопсис, сорняк. И хотя относится оно к разряду высших растений, но оставаться бы ему в тени сорняком, если бы не космонавтика.

Во время нашего полета произошло важное событие в космической биологии: впервые растение, высаженное на борту станции, дало семена. И этим растением оказался арабидопсис. Как же были мы горды своим «агрономическим» успехом. В центре эксперимента оказался именно арабидопсис потому, что у него очень короткий цикл развития — до месяца. У нас на «Салюте-7» это растение помещалось в системе «Фитон», на специальной питательной среде. От атмосферы станции растение изолировалось специальными фильтрами, которые не пропускали вредные примеси. После цветения на растении появились стручки. Затем они раскрылись — и мы увидели семена. Всего их было около двухсот.

Такой успех биологического эксперимента стал возможен благодаря усовершенствованию приборов и методик эксперимента. И хотя горох, пшеница, овес и другие культуры не дожили до созревания, космическая биология сделала новый очень важный шаг в генетику высших растений.

Биологические эксперименты имеют не только теоретическое, но и чисто практическое значение. Ведь снабжение космонавтов свежими овощами в будущих полетах к планетам Солнечной системы — не простая задача. Конечно, наши занятия огородничеством: выращивание салатных растений, моркови, редиса и прочего — это только подступы к принципиальному решению такого рода задач. Но и откладывать это на далекое будущее мы не собираемся.

Да и решение некоторых психологических задач нельзя сбрасывать со счетов. Сколько радости доставлял нам наш «огород»! Прибывшую к нам со второй экспедицией посещения Светлану Савицкую мы по всем земным правилам смогли встретить цветущим в «Фитоне» арабидопсисом.

Но главным в нашей «сельскохозяйственной» деятельности на орбите было, конечно, не собственное «подсобное хозяйство», а помощь земледельцам нашей страны. Это вообще характерная черта космических исследований наших дней — их использование для решения целого ряда сугубо практических задач, имеющих большое значение для повседневных земных дел.

А мы и летали-то в самый сельскохозяйственный сезон: с мая по декабрь. И на наших глазах планета меняла сезонные одежды: сначала граница снегов отступала на север, ширились зеленые площади посевов в Северном полушарии, а потом мы видели там приметы осени — и снова зима белой полосой снегов наступала от полюса. А в Южном полушарии — наоборот.

И вот к этому «наоборот» я долго не мог привыкнуть. К тому, что когда у нас, в Северном полушарии, июнь, июль, август — это лето, пора цветения и созревания, то в Южном полушарии эти, казалось бы, теплые месяцы — зима. Непривычно было видеть, как в июне на Южноамериканский материк наступают снега, как они поднимаются все дальше к экватору: от Огненной Земли и пролива Магеллана к Фолклендским островам, и все дальше на север продвигаются айсберги в океане.

Правда, просто наблюдать приходилось редко. По программе плотно шли эксперименты. Почти треть всех экспериментов приходилась на исследование Земли. Нами было сделано около 2500 кадров (до шести спектрозональных снимков в каждом) с помощью стационарной аппаратуры МКФ-6М, более 200 тысяч спектров различных объектов. Большое количество снимков сделано ручными фото- и кинокамерами. На борту «Салюта-7» использовалась аппаратура, созданная не только в СССР, но и в Болгарии, ГДР, Чехословакии. Гордостью болгарских специалистов стала электрофотометрическая система «Дуга-М» и многоспектральная камера «Спектр-15М»; специалистов из ГДР — фотокамера МКФ-6М, чехословацких ученых — электронный фотометр ЭФО-1. С помощью этого фотометра мы около 30 часов исследовали верхнюю атмосферу Земли.

На снимках, полученных с помощью фотоаппаратуры с борта станции «Салют-7», специалисты могли определить нормальные и угнетенные засухой посевы, переувлажненные и сухие почвы, выделить районы больных и пораженных вредителями растений. Такая информация, безусловно, важна. И тем большую она может принести пользу, чем оперативнее доходит до потребителя. Данные о массовых заболеваниях растений могут быть получены с орбиты раньше, чем при использовании традиционных способов.

Но при этом самое важное — вовремя передать эту информацию по назначению. Да и нам, космонавтам, для реальной помощи сельскому хозяйству хотелось бы иметь на орбите более разнообразную и совершенную технику для визуальных наблюдений.

Почему мне вспомнилось все это? Дело в том, что имел я от своих земляков специальный заказ. А родом я с Кубани — самый сельскохозяйственный район. И есть в Краснодарском крае одна научная организация, которая очень интересуется вопросами использования космической техники для нужд сельского хозяйства. Когда я ездил домой в отпуск, сотрудники этой организации «заразили» меня своей верой в возможности космонавтики как помощника земледельца.

В перспективе сообщения из космоса должны помочь при выработке экономической стратегии сельскохозяйственных работ: выращивания и уборки, своевременного полива, подкормки, обработки ядохимикатами. Позволят выбирать оптимальные сроки для всех агротехнических мероприятий. Конечно, в сочетании со всеми земными методами контроля.

Эта организация выдала мне некоторые конкретные предложения по Кубани. Было запланировано несколько районов для комплексных наблюдений: с земли, с самолетов и из космоса. Земляки просили меня подробнейшим образом описывать цветовую гамму полей на этих контролируемых участках: уточнять, как движется по ним «зеленая волна» озимых культур, фиксировать границы паводковых разливов и прочее.

Очень хотелось мне помочь землякам. Да и работа была очень интересная, с богатой перспективой. Их предложения в конце концов включили в программу полета. С первых же дней мы активно наблюдали за районами Краснодарского края. Отметили прохождение паводков по Кубани и Лабе. Сообщали о различии окраски тестовых полей Ейского района: пропашные культуры имели более светлую окраску, а озимые — темную, густую. Все интересующие нас районы много фотографировали. Не пробные участки поля, как прежде, которые видны с самолета, а настоящие, большие поля. Одновременно эти участки изучались и на Земле с помощью авиации.

Летом, наблюдая Краснодарское водохранилище, заметил, что обычно серо-зелено-голубого цвета вода с одного края стала темно-рыжей: верный признак того, что начался интенсивный смыв почвы. Доложили на Землю. После проверки в региональном агрокосмическом центре смыв почвы после сильных ливней подтвердился на некоторых участках вдоль рек. Наше сообщение было сделано вовремя.

Все это говорит о тех богатых возможностях, которые несет в себе сотрудничество космонавтов и работников сельского хозяйства. Но методы помощи сельскому хозяйству надо еще отрабатывать. Сейчас мы фактически только накапливаем опыт, который в будущем позволит создать систему агрокосмической информации.

Невесомость и медицина

Каждого, кто впервые уходит в космос, волнует, тревожит, может быть, и настораживает встреча со «знакомой незнакомкой» — невесомостью. Эта «незнакомка» нам немного знакома потому, что и до космического полета каждый космонавт имеет возможность испытать ощущение невесомости. Эту возможность дает самолет — летающая лаборатория, в которой особыми режимами полета имитируется невесомость. Длится эта невесомость 20–25 секунд за один режим, но в каждом полете их выполняется несколько. А полетов за время подготовки набирается несколько десятков, и накапливаются минуты и часы невесомости на Земле.

Мне за 12 лет подготовки в отряде космонавтов довелось много летать «на невесомость». Это были и ознакомительные полеты на самолете — нашей «летающей лаборатории», и участие в испытаниях различной аппаратуры в условиях невесомости. Приходилось и отрабатывать отдельные операции программы выхода в открытый космос, и участвовать в медицинских экспериментах.

Никогда такая невесомость не доставляла мне больших неприятностей. Правда, после длительного перерыва несколько полетов на невесомость подряд утомляли, поташнивало — но и только. На следующий же день было гораздо легче, и невесомость даже доставляла удовольствие. Исследования моего вестибулярного аппарата показали, что он «средней силы» (есть такой термин у врачей), но легко тренируется.

К встрече с космической невесомостью нас готовили по специальной программе и каждого — по индивидуальной. Врачи с достаточно высокой степенью достоверности прогнозируют характер и сроки адаптации каждого космонавта в реальном космическом полете.

С теми, кто уже летал, проще. Организм как бы «вспоминает» опыт предыдущего пребывания в невесомости. Мне об этом рассказывали товарищи, кто уже несколько раз побывал в космосе, да и с Валентином мы не раз говорили об этом.

Можно сказать, что переход к невесомости для нас обоих совершился легко. Я оказался маловосприимчивым к неприятностям невесомости, а Валентину помогал его опыт первого полета. В первые сутки особенно важно «прислушиваться» к себе, не доводить дело до вестибулярных расстройств. И хотя адаптация шла довольно остро: ощущался прилив крови к голове и головная боль к концу дня, — но закончилась она достаточно быстро.

Через четыре дня пребывания на станции мы полностью приспособились к невесомости. Организм уже не протестовал против странностей космической жизни. Сил прибавилось, работоспособность восстановилась. Спали почти так же хорошо, как и на Земле.

Невесомость неприятна только в первые дни, а потом даже чем-то прельщает, видимо, своей легкостью. И вот это наступившее комфортное состояние надо разрушать. На Земле нас учили приспосабливаться к невесомости, а теперь, на станции, никак нельзя забывать о силе тяжести, которая ожидает нас на Земле.

И единственный пока способ противостоять расслабляющему действию невесомости — физкультура. Какую радость приносит она на Земле! А здесь семь потов сойдет, а удовольствия никакого. Это изнурительный и однообразный труд, на который уходит масса рабочего времени. Но мы понимали, что это самая верная дорога к дому, и поэтому занимались без напоминаний. Надо — значит, надо. Мы же сами заинтересованы вернуться на Землю живыми и здоровыми.

Правда, надо сказать, что сидеть на велоэргометре и крутить его по определенной программе — это вообще-то крайне нудное дело. Да и работать на бегущей дорожке немногим веселее. Старались себя при этом отвлечь воспоминаниями, мыслями о Земле. У меня над спальным местом висела фотография жены и детей. В такие минуты я иногда мысленно беседовал с ними. У Лиды было сочувствующее выражение лица, дочка тоже понимающе смотрела, хотя и с большим любопытством к происходящему. Сергей — тот слегка ухмылялся, словно бы говорил: и каково? Он у нас вообще юморист.

Помогали и мысли о друзьях. А еще у нас был плакат Театра имени В. В. Маяковского с автографами артистов. Иногда было так невмоготу крутить педали, что приходилось затевать почти игру: угадывать в подписях фамилии артистов, и за каждого три или пять минут крутишь педали. Ну а за самых любимых — все десять.

А заниматься надо было по два-три часа ежедневно. Затевали мы и «длительные гонки» — скажем, «прокрутить» Атлантику без отдыха или «переехать» на своем «велосипеде» Черное море. Программу физических тренировок нарушать было нельзя — это мы хорошо понимали.

Проверять состояние здоровья в течение всего полета нам помог новый медицинский прибор «Аэлита». Удивляют его небольшие размеры и фантастические возможности. Видимо, недаром ему дано имя марсианской героини из романа Алексея Толстого. На станции «Салют-6» космонавты пользовались прибором «Полином». Но новый прибор «Аэлита» проще в обращении, он значительно экономит время на медицинские обследования. К тому же он заменяет целый кабинет функциональной диагностики в городской больнице. Он позволяет детально изучить деятельность сердца, сосудов головного мозга, снимать электрокардиограмму, делать другие медицинские исследования. А все полученные данные прибор записывает в бортовую вычислительную машину.

«Аэлита» в комплексе с вакуумным костюмом «Чибис» позволяет проводить исследование венозного давления крови, что даже в условиях земной клиники непростое дело. Но главное достоинство прибора в возможности не просто регистрировать отдельные показатели состояния организма, но и проводить их качественный анализ. Это помогает решить одну из важнейших задач, стоящих перед космической медициной, — найти оптимальную продолжительность полета, в течение которой человек на данной космической технике мог бы работать с максимальным эффектом и с минимальным ущербом для собственного здоровья.

В невесомости перераспределяются потоки крови и лимфы, основу которых составляет вода. А как известно, даже десятипроцентная потеря воды далеко не безопасна для человека. Вот почему во время полета мы тщательно следили за изменениями массы своего тела.

На Земле определить вес своего тела не представляет труда. Сложнее обстоит дело в невесомости — там земные весы для этого не подходят. Конструкторам пришлось изобретать новые, космические весы, а точнее — массметр. Новая установка довольно необычная. Своеобразна и поза, которую приходится принимать при взвешивании. Я полулежу на платформе, которая крепится на пружинных растяжках. Для рук и ног предусмотрены рукоятки и подножки. Плотно опершись на них, прижавшись к платформе, придаю телу по возможности более жесткое положение. Нажимаю спусковой крючок — и система начинает колебательные движения. Частота колебаний зависит от массы тела. На индикаторе высвечиваются цифры, показывающие в условных единицах период колебаний системы «платформа — человек». Таких замеров делается четыре-пять. А затем показатели осредняются, и по специальной таблице определяется вес.

С этим массметром мы проводили и некоторые эксперименты, например, по сбору атмосферной влаги. Вообще жизнь на станции заставляла быть крайне изобретательным, так как рождала совершенно непредвиденные ситуации и неожиданности. Невозможно все ситуации в полете просчитать и проиграть на Земле.

Космическое рукопожатие

24 июня в 20 часов 30 минут по московскому времени стартовал советско-французский экипаж на корабле «Союз Т-6». Мы к этому времени работали на орбите уже 42 суток. За это время сделано было немало: все системы станции проверены, приведены в рабочий режим, был принят грузовой корабль. «Прогресс-13» доставил на станцию много приборов и научной аппаратуры, в том числе созданные французскими учеными фотокамеру высокой чувствительности «Пирамиг» и ПСН.

По программе «Космонавт» французской стороной была подготовлена специальная медицинская аппаратура — комплект приборов «Эхограф». «Эхограф» предназначен для ультразвуковой локации сердца, распределения крови и исследования скорости кровообращения в организме космонавтов, аппаратура была подготовлена для эксперимента «Поза». Мы ее собрали, проверили, отладили для совместных экспериментов. И теперь с нетерпением ждали гостей.

Готовясь к приему, мы прибрали в станции, приготовили гостям спальные мешки. Спальню Жан-Лу оборудовали на потолке отсека научной аппаратуры — на самом удобном, как нам казалось, месте. Спальные мешки Володи Джанибекова и Саши Иванченкова разместили на стенах научного отсека.

Приготовили для гостей хлеб-соль. Хлеб прямо в целлофановой упаковке (во избежание крошек) укрепили на круглой крышке от иллюминатора. В центре этого космического «каравая» поместили несколько таблеток поваренной соли из нашей бортовой аптечки. Решили преподнести гостям и воду в пятилитровой емкости-шаре, который называется «Колос». Правда, шар все время демонстрировал невесомость — уплывал.

Волновались весь день — как пройдет стыковка. И вот — есть стыковка! Но прошло еще несколько томительных часов проверки герметичности стыка, пока Земля дала «добро» на открытие переходных люков. Был уже поздний вечер. Проголодавшиеся «гости» намекали по связи:

— Как ужинать будем: врозь или вместе?

— Да вы что! У нас такой стол — все лучшее выложили! Да и у вас там ведь что-нибудь есть. Нет уж, дождемся французскую кухню. Потерпите немного.

И вот наконец открыли люки.

— С приездом вас!

Первым к нам вплыл Жан-Лу Кретьен с букетом орхидей в руках. Мы с Валентином так и застыли на месте от удивления. Живые цветы, букет земных цветов в руках французского космонавта!

— Здравствуйте, ребята! — сказал он по-русски так, как будто мы расстались только вчера.

Мы обняли Жан-Лу, расцеловали его. На его небритом, усталом лице была улыбка.

— Эти цветы передали ваши жены Лида и Люся, — сказал он.

Мы были, конечно, безмерно счастливы. Что может быть неожиданнее и приятнее, чем получить на орбите в подарок цветы, цветущие, прекрасные орхидеи! Но еще дороже нам была пачка писем и газет, которые вручили нам гости. Мы их потом до дыр зачитали, до следующей «оказии».

Затем в станцию вплыли Саша Иванченков и Володя Джанибеков. Объятия, поцелуи, приветствия и поздравления с успешной стыковкой. В этот момент мы совсем забыли о том, что на Землю идет прямой телевизионный репортаж об этой встрече. Так велика была наша радость. Но оператор Центра управления полетом напомнил нам, что через несколько минут Земля ждет продолжения репортажа о встрече советско-французского экипажа, который мы должны вести впятером с центрального поста управления станцией.

Да, впервые на борту орбитальной станции «Салют» работал экипаж из пяти человек. Мы показали Жан-Лу, как переместиться в центральный пост, а Сашу и Володю попросили помочь нам переставить телевизионную камеру, светильники и шлемофоны с тем, чтобы продолжить телевизионный репортаж с центрального поста. Они нам помогли — чувствовалось, что, хотя станция для них и новая, в космосе они далеко не новички. Ведь для Володи Джанибекова это была третья экспедиция на станцию, а Саша Иванченков на «Салюте-6» отработал вместе с Володей Коваленком 140 суток.

После репортажа новоселы передали нам подарки, письма, газеты, свежие продукты, а сами приступили к консервации своего корабля «Союз Т-6».

Лишь в три часа ночи мы собрались за столом на торжественный ужин. Вспомнили наш традиционный прощальный обед в Звездном перед отлетом на космодром. Потом мы дотошно расспрашивали об особенностях их полета, о стыковке. Ведь командиру корабля Джанибекову пришлось проводить стыковку в ручном режиме. И он великолепно выполнил маневр — частичный облет станции и причаливание. И все это вне зоны радиовидимости наземных пунктов. А когда мы снова оказались в зоне связи, корабль уже был состыкован со станцией. Стыковка прошла даже ранее намеченного времени. Земля поздравила нас с успехом.

Русское гостеприимство известно всему миру. И в космосе мы особое внимание уделили нашему французскому коллеге Жан-Лу. Мы его не торопили, зная, что ему необходимо свыкнуться с состоянием невесомости.

Жан-Лу очень старательно выполнял задания по экспериментам «Пирамиг», ПСН. Он превосходно справился с экспериментом «Поза» по исследованию сердечно-сосудистой системы методом эхографии. Со стороны могло показаться, что он занимается не очень серьезным делом — все время пытается быстро поднять руку. Но тут есть один секрет. В условиях невесомости столь привычный для каждого из нас взмах руки требует осторожности и постоянного контроля. На Земле мы никогда не задумываемся, что в этом движении участвуют не только мышцы рук, но и многие другие, в том числе и ног. В космосе быстрое поднятие руки резко изменяет позу человека. Чтобы сохранить равновесие, приходится следить глазами за движением руки. А напряжение мышц голени и бедер фиксируют специальные датчики. Поэтому Жан-Лу закрывает глаза, отводит руки в сторону и… вопреки своей воле «плывет» в невесомости.

В это время снимается на кинопленку каждое его движение. Аппаратура регистрирует биоэлектрическую активность мышц, которые поддерживают устойчивость тела. Так ученые получили новые данные о состоянии человека в космосе, о том, как в условиях невесомости у него вырабатывается координация движений.

Большое место в программе полета международного экипажа было отведено экспериментам с использованием аппаратуры «Пирамиг» и ПСН. Вспоминается история постановки эксперимента ПСН. Еще в 1978 году Георгий Гречко с борта станции «Салют-6» получил на черно-белой фотопленке первые снимки зодиакального света и верхних слоев атмосферы. Затем Валерий Рюмин сделал снимки тех же объектов на цветной обратимой фотопленке. Успех наших космонавтов и послужил основой для подготовки эксперимента ПСН.

Случалось, что в свободные минуты наша пятерка мечтала о будущих полетах. Какую пользу они принесут человечеству? Зачем отправлять космонавтов за пределы околоземного пространства? Стоит ли создавать на орбите заводы, цехи для получения новых материалов? Нужно ли иметь мастерские для ремонта спутников? Сейчас, анализируя результаты проведенных экспериментов, задумываешься и невольно ловишь себя на мысли, что сегодня действительность стоит совсем рядом с мечтой.

Вот, к примеру, на борту станции у нас работала установка «Кристалл» с электропечью «Магма Ф» с ампулами большого размера. Французские специалисты дополнили эту установку устройствами для измерения и записи температуры не только в различных участках печи, но и в самой ампуле.

На этой аппаратуре были поставлены советско-французские технологические эксперименты «Калибровка», «Диффузия», «Ликвация». Получение ценных и редких материалов на орбите — одно из самых многообещающих направлений в развитии космонавтики. В перспективе это — производство на орбите материалов, которые трудно или просто невозможно создать в земных условиях.

Нас пятеро, и все равно катастрофически не хватало рук и времени. На время экспедиции посещения «трудовой день» длился с 9 утра до 12 часов ночи. Лишь один час — перерыв на личное время. Естественно, чаще всего этот час уходил на подготовку следующего эксперимента, на ликвидацию легких ЧП вроде затерявшихся ножниц. Настоящее личное время — это была ночь. Надо же было и новости узнать, и с ребятами поговорить, и письма домой написать, и на конверты и сувениры штампы и автографы поставить.

Из писем с орбиты. Березовой А. Н. — жене 1 июля 1982 года. (Доставлено первой экспедицией посещения на «Союзе Т-6».)

«Лидочка, дорогая моя, здравствуй!

Сегодня собираем в обратную дорогу ребят, уже второй час ночи, а все никак не возьму в руки перо. Было много работы перед приходом ребят и еще больше — потом.

…Работали дружно, споро. У ребят была настолько насыщенная программа, что Жан-Лу даже взмолился на четвертый день: что же это все репортажи и репортажи для телевидения — некогда даже на родную Францию посмотреть и сфотографировать ее!

Действительно, ТВ-репортажей было много, иногда по два в день. И все это на фоне сложной динамики станции, когда по 6–7 часов работали по разным источникам — астрономия нас допрашивает.

…Устали. И мы и они. Думаю, им даже потруднее было. По себе еще помню эти первые дни. А в работу они вошли сразу же, без раскачки. Мы старались всячески облегчить им работу в первые дни. Кажется, всю программу они отработали чисто, без срывов и сбоев».

Очень быстро пролетела неделя совместной работы нашей дружной пятерки. Космический полет под флагами СССР и Франции — важная часть сотрудничества советских и французских ученых и специалистов, пример плодотворных и взаимовыгодных научных связей стран в мирном освоении космоса.

И вот наступил день расставания, 2 июля.

«Присядем, друзья, перед дальней дорогой…» Этот ритуал сохранился и теперь. Прощаемся с Володей, Сашей, с Жан-Лу:

— Ну, ребята, до встречи на Земле. Мягкой вам посадки!

— А вам — успешного продолжения полета, — отвечают они. Дружеские объятия, и «Памиры» переходят в свой корабль. После «многолюдности» на «Салюте» становится как-то пусто и тихо. Услышали, что ребята благополучно сели, и немедленно с Валентином отправились спать. По такому случаю «Земля» нам дала поспать целых 12 часов. Впереди была работа.

В открытом космосе

Проводив советско-французский экипаж, мы начали подготовку к работе в открытом космосе. Об ощущениях, о незабываемой картине открытого космоса нам не раз рассказывали товарищи. Но так хотелось все это испытать самому.

Выход предстоял 30 июля, на 78-е сутки полета. К этому времени надо было многое успеть сделать: «отработать» бортовую документацию по внекорабельной деятельности, составить план-график выхода, согласовать с Землей все его пункты, проверить скафандры — ведь они пролежали на станции почти четыре месяца. Надо было подготовить всю научную аппаратуру для выхода: приборы, кинокамеру, фотоаппарат, телевизионную камеру и т. д.

К выходу мы готовили и переходный отсек, транспортный корабль, старались предусмотреть все мыслимые нештатные ситуации… Многое надо было сделать за оставшееся время.

30 июля, в день выхода, мы встали очень рано. По условиям освещенности и связи с Землей выходить надо было рано утром. Накануне я долго не мог уснуть — мыслями был уже там, за бортом станции. После подъема и легкого завтрака оделись, подготовили скафандры, доложили Земле о готовности.

По разрешению Земли вошли в скафандры. Именно вошли, потому что скафандр для открытого космоса больше похож на маленький индивидуальный космический аппарат. Минуты десатурации, когда дышишь чистым кислородом, чтобы «вымыть» из крови азот, тянутся невыносимо медленно… Затем сброс давления из переходного отсека. Вначале быстро, а потом все медленнее и медленнее падает давление в отсеке… И хотя знаешь, что люк откроется в заданное время, хочется, чтобы это было поскорее. Наконец-то давление в отсеке почти ноль. По разрешению Земли в сеансе связи начинаем открывать выходной люк.

Едва люк приоткрылся, как вакуум космоса, словно гигантский пылесос, мгновенно высосал остатки атмосферы переходного отсека, прихватив заодно и пыль, и откуда-то взявшийся мусор.

Сразу после открытия люка впечатление было такое, будто я вышел из дома, на улице стоит яркий солнечный день, а на Земле лежит чистый белый снег. Такое ощущение легкости, возвышенности, какое бывает, когда очень рано утром, в ясную сухую погоду зимой выходишь из дома. Меня поразил своеобразный космический «сквознячок», возникший сразу после открытия люка. Я обратил внимание на целлофановый кармашек, в котором были уложены различные инструкции. Прикрепленный к стенке, он все время вибрировал. И карандаш, привязанный ниткой в переходном отсеке, тоже все время стремился «выйти» в открытый космос. Я его возвращал на место, но он упорно снова плыл к выходному люку.

В это время с нами на связь вышел Алексей Архипович Леонов — первый космонавт, побывавший в открытом космосе. У нас с ним состоялся интересный разговор. Удивительно, прошло семнадцать лет, а мы почувствовали, насколько свежи у Леонова воспоминании о собственной работе в открытом космосе. Тогда, в 1965 году, это было сенсацией, а теперь становится штатной, рабочей операцией (хотя и в экстремальных условиях). Таков наш стремительный космический век!

Операцию выхода мы многократно проигрывали на Земле. Последнюю тренировку провели накануне выхода. Это была своего рода генеральная репетиция, за которой придирчиво следили в Центре управления полетом. В этой тренировке было все, кроме открытого люка и выхода.

Программа выхода предусматривала работу на поверхности станции с приборами и оборудованием, телевизионный репортаж, кино- и фотосъемки. Солнечные батареи, датчики, эталонные образцы материалов, которые в течение полета подвергались воздействию космического излучения, перепаду температур, — все это нужно было осмотреть, проверить; одни блоки изъять, другие заменить и установить на поверхности станции новые приборы и образцы материалов.

Выход на поверхность станции Валентин делал постепенно (как тренировали в гидролаборатории). Сначала высунулся по пояс, потом осторожно во весь рост поднялся над станцией. Я страховал его. Закрепившись на специальной площадке — «якоре», он приступил к работе. В частности, опробовал специальный инструмент, с помощью которого он отворачивал и заворачивал болты в условиях невесомости в открытом космосе. Делал он все спокойно и методично, словно на тренировке.

Часть приборов он снял, а часть заменил. Некоторые из них предназначены для отработки технологии выполнения монтажных работ в космосе. Например, прибор «Память» подскажет специалистам, как лучше вести термомеханическое соединение звеньев трубопроводов. А как ведут себя в космосе под напряжением изделия из нержавеющей стали, титановых сплавов? Ответить на этот вопрос позволит прибор «Ресурс». Конструкторы, планируя будущие монтажные работы в космосе, интересуются надежностью резьбовых соединений. Этой цели служит прибор «Исток».

Большой интерес для ученых представляет микрометрический датчик. Углубления, вмятины на многослойном его покрытии дадут исчерпывающую информацию о попавших на него микрометеоритах. На орбите «Салюта-7» встреча с крупным метеоритом — большая редкость. А вот мелкие частицы довольно часто бомбардируют обшивку нашего звездного дома. Подсчитано, что за сто витков «Салют» встречают до двухсот мелких космических тел. Их размеры, конечно, очень малы, но из-за больших скоростей такими ударами при встрече пренебрегать нельзя.

Вот почему конструкторы и предусмотрели специальные экраны для защиты «Салюта» от микрометеоритов. А если все же метеорит пробьет обшивку станции? Не окончится ли это катастрофой для экипажа? Нет, расчеты ученых вселяют уверенность в благополучном исходе такого маловероятного события. Через отверстие размером с карандаш воздух будет вытекать из «Салюта» почти полтора часа. Этого времени достаточно для принятия мер по спасению экипажа.

Несколько слов о скафандре — нашей рабочей «одежде» для открытого космоса. Это довольно сложное техническое устройство. Космонавт входит в него, а не надевает. Состоит скафандр из нескольких оболочек. Снаружи — экранно-вакуумная изоляция, предохраняющая от перегрева на солнце и замерзания в тени. Под ней — герметичная оболочка. Внутри — специальный комбинезон с вшитыми тонкими водоводами для охлаждения тела. Запасы кислорода, воды, вентиляторы, насосы и прочее оборудование размещено в крышке спинного люка.

Со станцией космонавт связан кабелем длиной около 20 метров. По нему в скафандр подается с борта станции электропитание, осуществляется связь; в нем же проложен тонкий стальной страховочный трос. Есть и еще один страховочный фал длиной полтора метра с карабином на конце. С помощью его мы крепимся к поручням на поверхности станции. На шлеме скафандра есть светофильтры для защиты глаз от солнечных лучей. В общем, это космический корабль в миниатюре. Скафандр позволяет находиться вне станции до пяти часов.

Такие скафандры впервые применялись на станции «Салют-6». Затем по результатам испытаний они были модернизированы: доработаны его системы, более удобно разместили пульт управления. Нам нужно было испытывать эти усовершенствованные скафандры в работе, оценить удобство работы в них, деятельность систем.

Два с половиной часа пробыли мы в открытом космосе. Это почти два витка вокруг Земли. Вышли из станции на свету, потом вошли в тень. Работа в «тени» позволяла оценить возможности работы в скафандре в тени, когда только луна подсвечивает. Это же время отводилось и для отдыха.

Комплекс «Салют» — «Союз» — «Прогресс» при лунном свете — зрелище совершенно фантастическое! Пепельно-серый свет на обшивке, слабые блики, «лунные дорожки» на панелях солнечных батарей, а внизу плывут огни больших городов, полыхают молнии… А с другой стороны — немигающие звезды… И невероятной красоты заря на выходе из тени, и восход Венеры, и вслед за ней — Солнца!

Завершив намеченные работы, мы возвратились в переходный отсек, закрыли люк, наддули отсек воздухом, проверили герметичность выходного люка и сняли скафандры. Работа по выходу в открытый космос была закончена.

Светланин день

Крышка люка двинулась, подалась чуть вперед. Еще секунда, другая… И в нашем орбитальном доме снова пять космонавтов, как два месяца назад. Только теперь с нами женщина — Светлана Савицкая, сто одиннадцатый космонавт планеты.

Первая экспедиция посещения к нам прибыла с цветами, а вторую мы уже сами постарались встретить космическими цветами. К ее приходу у нас зацвел арабидонсис. Его-то вместе с традиционными хлебом-солью и водой мы и преподнесли Светлане, когда она «вплыла» в станцию.

Перед стартом один из корреспондентов спросил ее:

— Зачем вы летите в космос?

— Я всегда мечтала о небе, — ответила Савицкая, — и никогда не расстанусь с ним. Этим полетом для меня начнется новый период жизни, но и он будет связан с небом, с авиацией.

И это действительно так. Заслуженный мастер спорта СССР Светлана Савицкая совершила пятьсот прыжков с парашютом, налетала свыше полутора тысяч часов, в том числе и на реактивных машинах, освоила двадцать типов самолетов. Таков ее путь на орбиту.

Помню, как кипели споры: как, по каким критериям отбирать женщин к полету? Среди претенденток были специалисты самых различных профессий: медики, биологи, астрономы, физики… Кому отдать предпочтение? Споры и сегодня не утихают. Но современные условия космических полетов допускают пока только одну систему критериев — единую и для женщин, и для мужчин. И эта система довольно жесткая. Космос строг, работа там тяжелая, и она требует специальных, трудных и долгих тренировок.

Поэтому мне кажется, что работа женщин-космонавтов сейчас — это работа на будущее.

Ну а нам довелось быть первыми космонавтами, которые принимали на орбите «гостью» — своего товарища Светлану Савицкую. К этому времени заканчивался уже четвертый месяц нашего пребывания на орбите.

«Днепры» — командир Леонид Попов, бортинженер Александр Серебров и космонавт-исследователь Светлана Савицкая, — отправились на встречу с «Салютом-7» 19 августа в 21 час 12 минут на «Союзе Т-7». Мы следили за их полетом с повышенным интересом — ведь нам предстояло поменяться кораблями: «Днепры» возвратятся на Землю на нашем «Союзе Т-5», а нам оставят свой «Союз Т-7».

После перехода, телевизионного репортажа, консервации прибывшего корабля и традиционного совместного ужина мы стали укладываться спать. Своим гостям для сна мы предложили самые, на наш взгляд, удобные места. Светлана выбрала себе «спальню» по левому борту отсека научной аппаратуры. Саша Серебров устроился на потолке. В станции это место, в отличие от земных представлений, ничем не хуже других. А Леонид устроился спать на бегущей дорожке. Сказал, что так он спал на «Салюте-6», когда прилетал туда с Думитру Прунарно, румынским космонавтом, и место это ему очень нравилось.

Должен сказать, что присутствие Светланы, безусловно, оживило обстановку. Мы больше шутили, были внимательнее друг к другу.

Пополнение экипажа станции позволило нам более интенсивно заняться сложными экспериментами. С помощью французской камеры «Пирамиг» Саша Серебров и Светлана Савицкая провели съемку туманности Андромеды и Магеллановых облаков. Эта аппаратура требует не только отработанных навыков в обращении, но и известной сноровки. Один космонавт работает с пультом, а другой быстро меняет фильтры. Во время этого эксперимента наш экипаж управлял орбитальным комплексом, а Леонид Попов вел съемку фотокамерой ПСН. В общем, вся пятерка была занята.

С помощью чехословацкого электронного фотометра ЭФО-1 мы исследовали потоки метеоритов, попадающих в атмосферу нашей планеты (всем знакомые «падающие звезды»). Как правило, они сгорают не целиком — частично распыляются, образуя аэрозольный слой на высоте около ста километров. Ученых интересует, как меняется этот слой, когда наша планета пересекает метеорные потоки. Регистрируя изменение блеска звезд при заходе за горизонт, можно судить о толщине аэрозольного слоя.

Разумеется, на первых порах, когда Светлана и Саша только привыкали к невесомости, интенсивно проводились медико-биологические исследования. Конечно, медиков очень интересовало воздействие факторов космического полета на женский организм, и прежде всего невесомости: каковы приспособительные реакции женского организма в период адаптации, степень эффективности различных профилактических средств, реакция вестибулярного аппарата, биоактивность сердца при нагрузках на велоэргометре и в покое… очень многое интересовало медиков.

И тут в полной мере использовалась наша бортовая медицинская «лаборатория» — «Аэлита». Конечно, не оставались без внимания и другие члены экипажа. Изучались сердечно-сосудистая система, кровообращение мозга, динамика физиологических процессов. «Днепры» продолжили эксперимент «Эхография», начатый советско-французской экспедицией. Был проведен эксперимент «Координация», аналогичный эксперименту «Поза».

Светлана и Саша занимались биотехническим экспериментом «Таврия». Его цель — получение сверхчистых и уникальных биологических препаратов (клеток, гормонов, ферментов). В основе метода лежат процессы электрофореза (движение взвешенных частиц в электрическом поле) в жидкой среде. Это новое направление в биотехнологии — прообраз будущих фармацевтических лабораторий на орбите.

Вообще мы прозвали «Днепров» «охотниками за открытиями». Приступая к очередному эксперименту, кто-нибудь из них обязательно приговаривал: «Так, а сейчас мы сделаем потрясающее открытие».

Надо признаться, что мы подарили Светлане фартук и косыночку не без тайной надежды. Светлана эти наши намеки поняла и использовала этот фартук как надо — при проведении ряда тонких экспериментов. Так что эмансипация женщин на орбите уже состоялась.

Работа на орбите требовала полной отдачи от всей пятерки космонавтов. И пожалуй, единственной ощутимой привилегией Светланы было то, что именно ей предназначались крохотные звездочки цветущего арабидопсиса в биоблоке да отдельный «кабинет» в корабле «Союз Т-7».

«Днепры» также вели изучение астрофизических и атмосферных образований низкой контрастности с помощью фотокамер ПСН и «Пирамиг». Исследовались свечение верхней атмосферы, структура зодиакального света. Исследовалась пропускная способность иллюминаторов станции — конструкторов интересовало, как изменилась она за время полета станции.

Был проведен эксперимент «Резонанс». Его цель — определение динамических характеристик космического комплекса «Союз Т-5» — «Салют-7» — «Союз Т-7». Изучались природные ресурсы Земли с помощью фотокамер МКФ-6М и КАТЭ-140.

Было у Светланы и персональное задание. Она наблюдала сложные цветовые образования: сумеречные явления, краски горизонта Земли при восходе и заходе солнца. Ученые надеялись на свойственное женщине умение разбираться в тонкости цветовых оттенков.

Но вот пришло время собираться «Днепрам» в обратную дорогу. Мы помогли им упаковать багаж с результатами работы: и своей, и совместной с ними. Наступил грустный момент расставания. Это были уже 107-е сутки нашего с Валентином полета. И мы знали, что больше к нам «гостей» не будет. До конца полета мы теперь только вдвоем. Прощальные слова, грустные улыбки, пожелания — и крышка переходного люка снова разделила наши экипажи.

Расстыковка. Отчаливание. Мы прильнули к иллюминаторам. Наш «Союз Т-5» с «Днепрами» на борту уплывает к земной гавани.

Из писем с орбиты. Березовой А. Н. — жене 27 августа 1982 года. (Доставлено второй экспедицией посещения на «Союзе Т-5».)

«…Это последние письма с орбиты, больше оказии не будет. Через два часа закроется люк, ребята перейдут в свой корабль. Мы останемся опять вдвоем. Надо работать до конца программы.

…Жду, что завтра вы все вместе приедете в ЦУП. Хочу вас видеть, поговорить с вами».

Полет и психология

Я все время говорю «мы», в ЦУП о нас все время говорят «экипаж». Что же такое это — «мы»? Это Валентин Лебедев и я. Два разных человека, с разным образованием, разным воспитанием, привычками. Разные семьи, разная судьба, разные пути в космос… У нас только одно общее — мы оба космонавты. Да еще, пожалуй, возраст одинаковый. Оба — апрельские. И я старше Валентина всего на три дня.

И вот мы, такие разные, — вместе, мы — экипаж. Семь месяцев только вдвоем. Трудно ли это? Но это мы только на орбите семь месяцев вместе. А «притираться»-то друг к другу стали значительно раньше. Да и просто знакомы были давно.

За год до старта я и Валентин были назначены в один экипаж, начали готовиться… К этому времени Лебедев уже прошел курс подготовки к длительным полетам. Но нелепая случайность не позволила выполнить такой полет раньше. За месяц до старта он повредил колено во время тренировки на батуте, и его в 185-суточном полете заменил Валерий Рюмин.

Когда сформировали наш экипаж, я, естественно, был рад, что со мной рядом оказался человек, имеющий опыт работы в космосе. Во время подготовки мы поставили себе цель: выявить те «подводные камни», с которыми бы пришлось столкнуться нашим отношениям на орбите. Станция «Салют-7» насыщена аппаратурой. Каждый прибор, систему надо было изучить досконально, выработать единую методику подхода к экспериментам и всей работе в космосе.

Некоторые психологические трудности, конечно же, были. Мы же не юноши. У каждого свой жизненный опыт, свои убеждения, привычки, стиль работы — порой не совпадающие. Но общий язык нашли быстро. Мы сразу договорились, что в работе должна быть полная откровенность. Не копить недоразумения, претензии друг к другу. Откровенность и общая работа — вот ключ к взаимопониманию.

Накануне старта каждый из нас знал другого достаточно хорошо, мог трезво оценивать достоинства и недостатки своего товарища. Могу сказать, что я стал жестче относиться к себе, лучше видеть и свои слабые стороны.

Космос — судья строгий. В этом особенность профессии космонавта: он тщательно готовится ко всем возможным ситуациям, даже к самым худшим. В реальном полете они встречаются далеко не всегда. Но пока еще все космонавты — испытатели. А готовность к неожиданностям — суть испытательской работы.

Попов, Ляхов, Романенко, Коваленок и другие мои товарищи, уже побывавшие в длительных полетах, не раз рассказывали о том, как непросто иногда построить правильно отношения с человеком, когда ты с ним долго, очень долго только вдвоем, в замкнутом объеме. Порой возникают и критические ситуации. И тогда нужно «встряхнуть» себя, как бы заново переосмыслить пройденный путь, свою работу.

Я убедился на собственном опыте, что терпение и искреннее стремление понять человека, который рядом с тобой работает и живет, часто упрощает положение. А нас сближала работа и ответственность за нее. Работа разрешала все конфликты.

Полет научил меня с большим пониманием относиться к особенностям других людей и жестче контролировать себя. Полагаю, что и в чисто человеческом плане полет дал мне очень много для жизни на Земле, для моего будущего.

В работе отвлекаешься от обид сам, легче сделать шаг к товарищу, да и вообще важность и нужность работы отодвигала на задний план всякие «психологические нюансы». А работы было невпроворот, иной раз и выходные прихватывали. Хотелось сделать побольше. Даже операторы ЦУП на нас ворчали иной раз, если мы объявляли о готовности работать в выходной день или в праздник.

Из писем на орбиту. Инструктор экипажа — Березовому А. Н. и Лебедеву В. В. 20 июня 1982 года. (Доставлено первой экспедицией посещения на «Союзе Т-6».)

«…Сразу после вашего старта (хотя и был он днем, а впечатление оставил очень сильное своей красотой и мощью) меня назначили в одну из смен ЦУП — помощником главного оператора. Кроме штатных дежурств, бывал там почти каждый день…

…Откровенно говоря, мне нравится, как вы работаете. Можно сказать, что и весь ЦУП настроен по отношению к вам очень благожелательно. Мнение у людей здесь сложилось за этот период о вас достаточно высокое. Хотелось бы, чтобы и дальше ваши взаимоотношения с Землей и настроение были на таком же уровне».

Вообще отношения с операторами Центра управления полетом у нас сложились хорошие. Короткие сеансы связи не оставляли времени для посторонних разговоров, но ребята редко упускали случай развеселить нас какой-нибудь шуткой. Да и мы не отставали. К концу полета мы все чаще начинали утро вопросом:

— Ну, как у вас там погода?

— А у вас? — отвечали с Земли.

А у нас-то всегда +20 градусов. Неплохо доложить о такой «погоде», если у собеседника на Земле около нуля и дождь со снегом.

А как-то вечером оператор ЦУП поделился новостью, что в Звездном поют соловьи. И наверно, уловил в наших голосах зависть к таким концертам. И через пару дней сеанс связи утром для нас начался с… соловьиных трелей. Записали на пленку!

Кстати, надо признаться, что и из всего множества пленок с записями великолепных артистов, оркестров у нас к концу полета самой любимой стала одна. На ней было записано пение птиц, крик петуха, шум дождя, бегущей воды… и мощный хор лягушек из Звездного. Я эту пленку даже домой потом привез и до сих пор очень люблю ее слушать.

Но и мы иногда разыгрывали операторов из ЦУП. В последнюю неделю перед посадкой нашей любимой темой для разговора были вариации: «Оставьте нас здесь еще на пару недель. Дела есть. Да и домой что-то неохота». Эту тему мы всячески «обшучивали» до тех пор, пока на одном из сеансов связи эти шутки не услышали наши жены. Они настолько решительно отмели наши «предложения» о встрече Нового года на орбите, что стало ясно: шуток по этому поводу они не примут.

Операторы из ЦУП урывали минутку связи, чтобы сообщить новости, приветы из дома передать. Буквально «до дыр» зачитывали письма и газеты — ведь они приходили лишь с оказией: с экспедицией посещения или на «грузовике».

Из писем на орбиту. Жена — Березовому А. Н. 19 июля 1982 года. (Доставлено второй экспедицией посещения на «Союзе Т-7».)

«…А в городке цветут липы, и все у нас хорошо. Я пишу тебе все, что случается с нами, — хорошее и плохое. Все требуют говорить тебе веселые вещи и писать смешные письма, а я пытаюсь отстоять нашу всегдашнюю манеру говорить и писать друг другу. Может, я и не права. Но, по-моему, всегда смеются только дураки. Мне говорят, что в „видеокино“, которое вам послали, я вышла плохо, и советуют пересняться, а я говорю — пусть так. Я верю, что ты мой прежний: умный, добрый и смелый человек, честный и милый, мой защитник и оберегатель. А вовсе не идол, которому надо посвящать специальные песни, ритуальные танцы, и лгать, и просить милости. Или я что-то путаю?

Я люблю тебя, жду тебя, скучаю по тебе — и это все правда».

Но все-таки самыми радостными в психологическом плане были субботы. Мы их называли — «родительский день». В эти дни в ЦУП приезжали наши жены и дети — наш дорогой «экипаж поддержки». В этот день нам отдавали 1–2 сеанса связи.

Из писем на орбиту. Сын Сергей — Березовому А. Н. 9 июня 1982 года. (Доставлено первой экспедицией посещения на «Союзе Т-6».)

«Дорогой папочка!

Я очень внимательно слежу за тобой с самого твоего старта. Слежу за всеми передачами, в которых хоть что-нибудь может быть о тебе. Я с нетерпением жду каждого сеанса связи, на котором имею возможность поговорить с тобой».

И деликатно умолкали операторы ЦУП, когда звенели в эфире такие знакомые нам детские голоса; отворачивались от экранов специалисты, когда мы всматривались в лица наших жен.

Из дневниковых записей Л. Г. Березовой.

«23 мая 1982 года.

Сегодня было два сеанса связи: в 11.03 и в 12.28. Выглядят они хорошо. Сеансы связи называют экспедицией посещения. Наверно, скорее „экспедиция поддержки“. Много шутили, собираясь на спускаемом аппарате прямо на дачу. Показали нам Землю в иллюминаторе. Это было самое впечатляющее. Невольно у меня вырвалось: „И такую красоту вы все время видите!“ — „Шестнадцать раз в сутки“, — отозвался Толя. В перерыве между сеансами связи хорошо посмотрели ЦУП — спасибо Рюмину».

«30 мая 1982 года.

Сегодня сеанс связи был в 10.38. Мы привезли сирень, ветки цветущих яблонь — хотелось порадовать. Показали „журнал полета“, который ведем дома. Хотели им поднять настроение. Волновались и торопились, потому что сеанс был совсем короткий».

«5 июня 1982 года.

Сегодня был прекрасный сеанс связи… Волосы у Толи стоят ежиком. Наверно, невесомость. Принесли каравай, что прислали с Кубани, цветы. Дети принесли модели и рисунки. А потом все вместе — мы здесь, а они на орбите — пели „Землянку“. Хотелось плакать».

«12 июня 1982 года.

Сегодня у них был банный день. Первый душ на орбите. А мы на сеансе постарались устроить „день сюрпризов“. Даже банный веник принесли. И „фирменный“ чай в термосе».

«3 июля 1982 года.

Сеанс был тяжелый, нервный, они нас не видели. Они были очень усталые и грустные. От этого так тяжело, что, вернувшись из ЦУП, мы с Сережкой отключили телефон и спали до самого вечера. Приносили в ЦУП ромашки и зонтики (в Москве дожди). Хоть гадай теперь на этих ромашках. Ничем их не развеселили. Надо собирать „посылку“ для них».

Из писем на орбиту. Жена — Березовому А. Н. 5 сентября 1982 года. (Доставлено «Прогрессом-15».)

«…А на Земле — это уже не просто ждать, это жить в ожидании, когда надо всем: работой, домом, детьми, хлопотами, — одно знамя, одна мысль-доминанта — о тебе. Прямо на уровне инстинкта. Все: вещи, события, чьи-то слова, информацию, людей — рассматриваешь с этой колокольни. И так — месяцы. Я уже привыкла к этому. Так что быть женой космонавта все-таки, кажется, труднее — я была не права. А ведь есть еще один фактор: слава — которая нас будет чаще разъединять, чем наоборот. Об этом мы с тобой еще мало знаем. Будем узнавать.

…Особенно по тебе скучает Танька. Когда видит по телевизору, машет рукой, целует экран и кричит: „Папа, вот я!“ Очень скучает по тебе».

Из писем с орбиты. Березовой А. Н. — дочери Татьяне 5 ноября 1982 года. (Станция «Салют-7».)

«…А для меня ты и Сережа — самые родные и дорогие на свете. Тут уж, действительно, вам цены нет. Я хочу сказать тебе, Танечка, что я тебя очень люблю, очень скучаю и по тебе, и по Сережке, и по маме вашей, Лиде. Все это так. Но есть в жизни, доченька, слово „надо“. И это слово „надо“ — оно часто спорит со словом „хочу“. И почти всегда это слово оказывается сильнее слова „хочу“. Вот поэтому-то, дорогая, и надо мне еще поработать здесь, на орбите; это надо не только мне — это надо многим людям. А хочу я домой, к вам, мои дорогие, уже давно. И я вам обещаю, что новый, 1983 год мы будем встречать все вместе, я к тому времени вернусь. И мы еще походим все вместе по зимнему лесу, послушаем, как скрипит снег под ногами, как шумит ветер в верхушках деревьев и как кричат галки, устраиваясь на ночлег. Ведь всего этого у нас нет здесь».

Возвращение

И вот пришел он, последний день программы. Остались позади 211 суток полета. Наступил момент прощания с «Салютом». Он оказался не таким радостным, как думалось все эти семь месяцев. Одолевало двойное чувство. С одной стороны, конечно, хотелось домой. А с другой — испытывали неудовлетворенность: казалось, что еще что-то могли сделать за эти 211 суток. Да и станция за эти месяцы стала словно родным домом. Но — пора! Переходя в корабль «Союз», спрашивали друг друга:

— А не забыли что-нибудь?

Вопрос этот далеко не праздный. Многолетний труд многих людей сошелся на станции. И никого нельзя было подвести. В этот последний день нашей работы на станции в ЦУП съехались практически все специалисты, работавшие с нами по программе. Приходили они сюда семь месяцев строго по расписанию, а сегодня всем хочется проверить, не забыли ли про его «научный багаж».

Идет последняя проверка возвращаемого оборудования. За 211 суток работы сделано немало — около трехсот экспериментов. И уложить материалы о них в довольно-таки маленький объем спускаемого аппарата непросто. Вот упаковки с пленками хотя бы — это несколько тысяч снимков поверхности Земли. Масса пленок с астрофизическим материалом, металлические ампулы технологической печи «Магма», капсулы с кристаллами установки «Корунд», уникальные укладки с биологическими веществами, растения с нашего «огорода»… А письма родных? А фотографии? Мы их тоже должны взять с собой.

— Обратите внимание, — требует Земля, — все тяжелое — по правому борту.

Центровка спускаемого аппарата чрезвычайно важна. Космос вообще не терпит «примерно», «около», «приблизительно». Скрупулезно, в последний раз проверяем веса. Ну вот, кончились расчеты по укладке. Заполнено все мыслимое пространство в СА — спускаемом аппарате. Осталось только местечко для нас.

Пора уходить в транспортный корабль. Расстаемся со станцией, которая действительно за эти месяцы стала для нас не только рабочим местом, но и домом. Жалко расставаться. Написали на стыковочном узле: «Не прощаемся!»

Придут сюда наши товарищи. «А повезет — может, и мы», — мелькает мысль. «А повезет…» — все космонавты хотят летать. И мечтаешь о новом полете даже в конце предыдущего. И не ошибусь, если скажу, что каждый космонавт всегда хочет еще и еще работать в космосе. Моя жена иногда, сердясь и смеясь, говорит, что космонавт — это не профессия, а образ жизни. Пожалуй, она права.

Из писем на орбиту. Жена — Березовому А. Н. На космодром. 8 декабря 1982 года.

«Толенька, родной!

У тебя это письмо в руках — значит, вы сели нормально, нормально! На старте я ничего не понимала — оттого меньше волновалась. А теперь словно год без тебя прожила — да так оно и есть. Целый кусок жизни прожили отдельно, но жили и думали об одном. Эти дни убираем в доме, готовимся к гостям, собирала твои вещи. Сегодня Женя заберет сумки-чемоданы твои, завтра улетит. Звонил Коновалов из „Известий“ — он тоже завтра на встречу к вам летит. Счастливые! А мы еще не скоро вас увидим. Восьмой месяц не видимся — с 28 апреля считаем.

Вы настоящие герои и молодцы! Вы и сами понимаете ли, какие вы орлы! Никто, ни один человек не может о вас худое сказать. Люди говорят с восхищением и уважением, жалеют, что вас так долго мучают.

…Даже страшно — как это ты приедешь? Словно опять замуж выхожу. Словно ты и вправду со звезд вернулся. Так и есть? Какой ты стал?

…Дома у нас все в порядке. Дети учатся, мне помогают, здоровы. Они очень тебя любят, прямо боготворят. В доме мгновенный клич „Про папочку!“ — и тут же тишина после любой „свалки“: слушаем радио или если по телевидению про тебя. „За папу“ — едим кашу, ходим за картошкой. „Для папы“ — подарки, письма, уборки, пятерки. Они стали лучше, серьезнее как-то. Татьяна по собственной инициативе написала штук пять победных плакатов: „Да здравствует папа!“, „Ура! Наш папа побил рекорд!“, „Поздравляем с посадкой!“ — и развесила по стенам в прихожей. Я пока сняла — из суеверия. Но после посадки непременно повешу — пусть.

Скорее бы прошли эти три дня, и вы — на Земле, все страшное и опасное позади».

18 часов 45 минут. Расстыковка. Медленно-медленно отходим от станции. Докладываем:

— Заря! Есть расстыковка!

— Счастливого пути. Ждем вас на Земле. Поисково-спасательные службы готовы к приему. Район посадки уточняется…

А вскоре вновь голос оператора ЦУП:

— «Эльбрусы», в районе посадки уже ночь, но погода нас обнадеживает: ветер до шести метров в секунду, морозец пятнадцать градусов, видимость десять километров. Кстати, степь там довольно мягкая, только что выпало много снега. Приземлиться должны мягко…

Посадка после длительного полета зимой и ночью — это обусловлено было техническими ограничениями. Дело в том, что включению тормозной двигательной установки должны удовлетворять два условия: освещенность на орбите для контроля ориентации корабля и посадка не позже чем за час до захода солнца. Последнее — требование поисковиков.

В нашем полете эти условия, к сожалению, не совпадали. Из двух зол, как говорится, надо было выбирать меньшее. Самое важное — освещенность на орбите в момент начала торможения. К тому же наши поисковики имеют опыт приема экипажей в ночное время. На борту у нас к этому моменту все обстояло благополучно.

В 21 час 12 минут над Южной Атлантикой включился тормозной двигатель, и мы начали спуск. Спуск к Земле, в темную и метельную ночь Казахстана. Огненным болидом врываемся в атмосферу. Стекла иллюминатора пересекают алые шнуры плазмы. Мы летим словно в огненном шаре. Связь с Землей обрывается.

После света мы очутились в тени. Для нас это было естественно: в течение всего полета мы по шестнадцать раз в сутки встречали сумерки. Вот и теперь ждали, что вот-вот снова появится яркое солнце. Но солнца не было. В кромешной тьме джезказганской степи бушевала пурга. Погода преподнесла нам неприятный сюрприз. Часть теплого воздуха (как мы узнали позже), вопреки прогнозам метеорологов, двинулась на джезказганскую степь и создала сложные метеоусловия: низкая облачность, снег, туман, а затем снегопад.

Вспоминаю, с каким интересом слушали мы рассказ о действиях командира вертолета Н. Карасева, первым опустившего свою машину около нашего корабля. Я и сейчас восхищаюсь его мужеством и высоким летным мастерством! Неоднократно он пытался снизиться, но каждый раз оказывался в снежном облаке, поднятом винтами. Видимость — ноль. Даже свет фар не помогал.

Руководитель поиска разрешил ему сажать машину по своему усмотрению. На борту вертолета было десять человек. И Карасев все-таки взял на себя ответственность и совершил посадку. Все десять, как и он, горели желанием помочь нам.

Вертолет он посадил, что называется, по-самолетному — с небольшим пробегом по земле. Но, к сожалению, на пути оказалось русло ручья, и левое шасси сломалось. Но главное Карасев сделал. Помощь пришла к нам вовремя. Без нее нам бы долго не продержаться в быстро остывающем спускаемом аппарате, да еще ослабленным после длительной невесомости.

Трудно передать наши волнения и радость, когда мы увидели, что чьи-то руки протерли залепленное снегом стекло иллюминатора:

— Живы?

— Живы!

Вот наконец открыли люк. Каждый старался помочь, поддержать, сказать доброе слово. Наконец-то не в эфир, а наяву говорим с другими людьми, чувствуем их руки. И захватывающий, пьянящий, непередаваемый запах Земли! Пахнет влагой, снегом. Мы дома, на Земле.

Немного позже прибыли на место посадки поисково-эвакуационные установки с врачами на борту. Шли они по ночной степи, по бездорожью. Дошли, дали нам тепло и уют в первые часы на Земле. Большое спасибо всем, кто нас встретил, согрел в ту темную холодную ночь!

А утром мы уже были в Джезказгане, оттуда самолетом — и на Байконуре. Там, на космодроме, откуда начинался полет, начались и первые отчеты о работе на орбите, начался процесс восстановления после полета.

Конечно, 211 суток жизни в невесомости не проходят для организма бесследно. Сразу по возвращении из космоса мне было трудно не только ходить, стоять, но и сидеть. Некоторые мышцы за семь месяцев отвыкли выполнять свои обычные функции. Подобно новорожденным ягнятам, нам надо было полежать, отдохнуть, прежде чем встать на ноги. Первое время мы часто бывали в бассейне. Он давал нам передышку от земной тяжести, напоминал невесомость, помогал вставать на ноги. На третий день нам разрешили выйти в столовую, а к Новому году мы были уже дома, в Звездном.

Потом будет еще много встреч: с товарищами, с родными, с семьей. Будет незабываемая встреча в Кремле. Но главная встреча состоялась — с Землей.