Глава 1

Детство запомнилось шумным, с обилием самых разных звуков. По шоссе бесконечно мчались автомашины, в двух кварталах от дома грохотали поезда, с утра до позднего вечера игравшие на улице дети оглашали улицу криками, визгом, писком, ревом и спорами. За тонкой стеной постоянно бранились соседи. С равными интервалами звучала фабричная сирена, собирая рабочих на очередную смену.

Джейн спокойно спала в своей узкой-преузкой кроватке. Прикроватная тумбочка, небольшая книжная полка, детский столик и стул занимали все остальное пространство крошечной комнаты. Видавший виды коричнево-черный коврик лежал на линолеумном полу; некогда розово-голубой рисунок от постоянного мытья стерся, и само покрытие сделалось грязно-бежевым. Над кроваткой торчал газовый рожок. Стены комнаты были выкрашены клеевой краской; от времени краска высыхала и сыпалась, приходилось снова перекрашивать, — и с каждым годом стены делались все темнее и темнее. Некогда розовый цвет превратился в огненно-оранжевый. Зеленые занавески на окнах теперь совершенно не сочетались с цветом стен, равно как и голубой в складочку материал, которым была задернута ниша, используемая как шкаф для белья.

Джейн пробудилась с первым громогласным фабричным гудком. Через тонкую стену послышался истерический звон соседского будильника. Донеслась ругань, затем сосед швырнул часы на пол; а вот и постельные пружины заскрипели. Девочка представила, как мужчина, откинув с лица пряди жирных черных волос, напяливает свои огромные ботинки. Раздались тяжелые шаги, потом скрипнула оконная рама. Джейн зажмурилась, словно это могло помочь ей заглушить ненавистные звуки, которые она слышала каждый Божий день, кроме воскресенья. Только по воскресеньям не было слышно всех этих харкающих звуков, этих плевков, которые звучно шлепались на металлическую крышу сарая, как раз под соседским окном. Позднее в комнату к соседу приходила его мать с ковшиком кипяченой воды и смывала всю эту мокроту с крыши сарая. В воду она добавляла какое-то дезинфицирующее средство, запахом которого прямо-таки пропиталась комната Джейн. При виде одного только ковша к горлу Джейн подкатывался комок. Естественно, соседи считали ее чересчур гордой, но она никак не могла себя заставить вот так запросто остановиться и заговорить с ними.

Под комнатой Джейн располагалась кухня, и ей было слышно, как отец размешивает сахар в чашке. Удивительно уже одно то, что после вчерашнего скандала он не изменил своим привычкам и ложка его звонко ударялась о края кружки. Шарахнула дверь, по ступеням зазвучали тяжелые шаги. Дверь в комнату распахнулась, Джейн едва успела подумать: «Как было бы замечательно, если бы он хоть однажды догадался постучаться…» Отец поставил чашку на прикроватную тумбочку, невнятно хмыкнул. Джейн в его сторону даже не взглянула.

Разливая сладкий, апельсинового цвета чай, она хотела во что бы то ни стало позабыть вчерашнюю сцену; однако память цепко удерживала множество подробностей. Все произошло практически мгновенно, впрочем, ссоры и драки здесь всегда вспыхивали по самым пустяковым поводам, а зачастую и вовсе без повода, с удручающей регулярностью.

Они сидели за столом и ели пирожки с рыбой, поскольку была пятница.

— Я говорил с мастером, Джейн. Ты можешь приступать к работе уже со следующего месяца, — объявил отец.

— Что?

— Ты прекрасно слышала.

— Слышала, но ничего не поняла.

— Вот как?! Ну так я тебе объясню, — зловеще произнес отец. — Тебе уже четырнадцать лет. Пора бы заняться настоящим делом и помогать семье, как положено.

— Чарли, не говори глупостей! — поспешно вмешалась мать.

— И вовсе это не глупости! Четырнадцать лет — взрослая уже. Хватит учиться, могла бы, между прочим, и сама сообразить. А то, ишь — дожидается, когда ей отец об этом скажет.

— В четырнадцать из школы уходят те, у кого плохая успеваемость, и ты прекрасно это знаешь. Пусть Джейн учится в шестом классе, получит образование и потом сможет рассчитывать на хорошую работу. Наши нынешние расходы впоследствии будут с лихвой возмещены.

— В шестом классе! — протянул отец. — Интересно, кто же из нас двоих говорит глупости, я или ты, а?! — И он грозно посмотрел на жену.

— Но, папа, ведь школу можно оставить только в пятнадцать лет!

— Вот как?! А мне кажется, тебе бы не помешало бросить эту свою школу.

— Но мне осталось совсем немного! Если я уйду сейчас, то не получу никакого свидетельства, а значит, я столько лет проучилась зря.

— Я так всегда и считал. Но хватит без толку сотрясать воздух. Главное, что мне уже осточертело кормить тебя задарма, поняла? Я вкалываю как ломовая лошадь, гну спину с утра до вечера, тогда как ты сидишь на своей жирной заднице и ни черта путного не делаешь. Больше я не дам тебе ни единого пенни, так и заруби себе на носу.

— Подонок! — крикнула мать. — Так, значит, ты «гнешь спину с утра до вечера»?! Как бы не так! То-то я чувствую, ты замыслил что-то гнусное. Специально все это придумал, чтобы мне досадить, да?

— Прекрати болтать, дура. Я, по-моему, все внятно объяснил.

— Нет, ты не объяснил! — Мать тяжелым взглядом уставилась на отца. — Не объяснил! Ты, если уж на то пошло, вообще всегда был против ее учебы в школе! Всегда! А поскольку она хорошо учится, теперь ты хочешь ей все испортить. Неужели в тебе нет ни капли гордости?!

— Гордости, говоришь? — Отец презрительно сощурился. — Вырастил дармоедку на свою голову. Эта школа только голову ей всякой дрянью забивает. Ты посмотри на нее! Она же глядит на отца, как на кучу грязи, думает, что самая умная!

— Папа, но ведь это неправда…

— Ты завидуешь! — торжествующе оборвала мужа мать. — Завидуешь смертельной завистью, потому как перед твоей дочерью открываются такие возможности, о которых ты и мечтать не смел!

Джейн взглянула на отца. Она уже столько раз слышала его россказни: в свое время он получил возможность учиться в средней школе, но отец не позволил ему продолжать образование. Неужели именно этим все и объясняется? Джейн взглянула на морщинистое, некогда красивое лицо и как-то по-новому восприняла постоянную горькую усмешку на его губах. Злость немедленно улетучилась, уступив место жалости.

— Извини, папа. Я не думала…

— Заткнись, дура! Я понятия не имею, о чем это болтала тут твоя мать! Завидую… Да с какой стати мне тебе завидовать?! Я в поте лица зарабатываю свой хлеб и решил, что нечего тебе сидеть у меня на шее. И ничего более, все очень просто, как видишь. — Он улыбнулся, правда какой-то злобной улыбкой.

— Пьянчуга! — крикнула мать, не желая успокаиваться. — Отказываешь дочери в возможности учиться, чтобы оставалось больше денег на выпивку! Вот истинная причина, эгоист ты несчастный!

— Собственные деньги я буду тратить так, как мне заблагорассудится. И ни у кого советов не спрошу. А если ты наконец не заткнешься, Мэйв, то и тебе не видать моих денег, понятно?!

Родители, не сговариваясь, закурили и одновременно отставили стоявшие перед ними тарелки, словно освобождая место для поединка. Сверкая глазами, каждый из них гнул свое, пытаясь побольнее задеть другого. Джейн и не собиралась вмешиваться: родители все равно не обратили бы на дочь никакого внимания, главным было не дать противнику спуску, посильнее нанести удар.

Джейн уже привыкла к подобным перебранкам и потому спокойно собрала тарелки, вымыла их, аккуратно поставила на место, после чего выскользнула из кухни и поднялась к себе, в «райскую» свою комнатку.

«Да, сегодня пятница», — подумала она с некоторой горечью. Сколько она себя помнила, пятница всегда оказывалась особенным днем недели. Будучи совсем еще малюткой, по пятницам она принимала ванну. Медная ванночка позволяла мыться лишь в сидячем положении; сначала мать наполняла ее горячей водой, затем ставила на плиту две доверху налитые кастрюли. Только по пятницам маленькая Джейн могла нежиться в ванне и одновременно любоваться отблесками огня от плиты на мокрой коже. Мать намыливала ей волосы шампунем, затем поливала голову из ковшика: потоки воды заливали Джейн лицо, и девочка представляла, что сидит под собственным, только ей принадлежащим водопадом. По окончании процедуры ее поднимали из ванночки, заворачивали в теплое полотенце, после чего весь остаток дня Джейн позволялось ходить в теплой пижаме и слушать радиопередачи. По мере того как шли годы, ей перестали дозволять мыться перед плитой: в неуютном холоде кухни мытье сделалось занятием малоприятным.

Кроме того, один раз в месяц, по пятницам, Джейн через весь город отправлялась в гости к тетке, муж которой имел свой магазинчик. Она жила на холме, в доме с окнами «фонарем» и входной дверью из нержавеющей стали. Перед домом был разбит небольшой палисадник. Мать Джейн всегда мечтала именно о таком вот доме и таком вот палисаднике.

Разумеется, Джейн с матерью проделывали долгий путь через весь город вовсе не для того, чтобы просто поболтать — они сразу устремлялись к телевизору! Приехав, сразу же усаживались перед чудесным ящиком и поднимались только после того, как экран гас. Иногда тетка оставляла Джейн ночевать; тогда девочка могла вдоволь насладиться роскошью настоящей ванной комнаты: со множеством хромированных штучек и, главное, с душем, откуда нескончаемым потоком лилась горячая вода.

Сейчас Джейн лежала на кровати, пытаясь уснуть, однако родители, судя по всему, продолжали собачиться. И откуда у них столько энергии? Послышался грохот разбитого стекла, и девочка резко села в постели. Соскочив на пол, она ринулась вниз по лестнице.

— Мам! Пап! Ради Бога, остановитесь же наконец!

Мать медленно перевела взгляд на Джейн. Девушку потрясло выражение ее лица: пустой взгляд, опухшие от слез глаза, плотно сжатый рот.

— Нет, вы только посмотрите! Единственная красивая вещь в доме! Единственная, которую мне было жаль потерять! — Мать принялась плакать, не размыкая губ, так что сей сдавленный звук более походил на звериное рычание.

— Отец, как ты мог?! Мать так любила этот стеклянный шар!

— Ну правильно, давай теперь и ты, нападай на отца родного! Тем более что я не разбивал эту чертову стекляшку. Она сама схватила ее, да не удержала, — крикнул он в ответ на слова дочери.

Джейн наклонилась и принялась собирать острые осколки.

— Может, удастся как-нибудь склеить? — с робкой надеждой в голосе спросила она.

— Не будь такой дурой. Что разбилось — то разбилось. — Мать неожиданно оттолкнула ее в сторону. Джейн недоуменно уставилась на нее. Мать толкнула ее вторично, на сей раз куда сильнее. — Смотри, дрянь, что ты наделала! Разбила мой стеклянный шар!

— Мама, да ведь меня даже в комнате не было, когда он разбился!

— Ты во всем виновата! Из-за тебя в доме все ломается или бьется. Ведь не будь тебя, мы с отцом не затеяли бы этот дурацкий спор. О Боже… И зачем только я, дура, тебя родила!

Джейн стояла как громом пораженная. Казалось, только что произнесенные слова повисли в воздухе. Девушка чуть было не расплакалась, однако внезапно нахлынувшая злость затмила все прочие чувства.

— Я не просила тебя рожать! — крикнула она. Повернувшись и ничего не видя от нахлынувших слез, Джейн ринулась вон из комнаты. Захлопнув за собой дверь, она дала наконец волю чувствам: слезы рекой хлынули в подушку.

 

Глава 2

Наступило утро. Немало уже случалось в семье перебранок, но на следующий день все шло своим чередом. Впрочем, на сей раз вряд ли все останется по-прежнему.

Зачастую после таких вот скандалов мать признавалась Джейн, что давно бы уже ушла из этого дома… Однако она так никогда и не пыталась, и Джейн прежде казалось, что мать ради нее жертвует собой. И потому Джейн всегда жалела мать, такую несчастную, вынужденную из-за дочери влачить жалкое существование, вместо того чтобы попытать счастья в другом месте. Но теперь… «И зачем только я, дура, тебя родила…» Разве можно после таких слов любить сказавшего их? Впрочем, и отец давно уже не любил Джейн. Он сам не раз говорил ей об этом, но ведь так было не всегда! Она помнила, как во время войны он усаживал ее к себе на колени и она с удовольствием вдыхала запах табака, прикасаясь нежной щечкой к грубому сукну военной формы. Помнила, как низкий голос отца ласкал ее слух, когда отец читал историю про белку по имени Джейн. У них в доме была одна-единственная детская книжка, которую купил он сам и сам же надписал: «С любовью». Книга эта хранилась и до сих пор, непонятно только одно: отчего так переменился к дочери отец? Правда, был еще случай с птицей… Может, с этого все и началось?

А дело было так. Один из соседей подарил ей котенка, и Джейн была вне себя от радости, когда мать разрешила держать его в доме. Девочка окружила животное любовью и заботой, но недели через две котенок забрел в палисадник одного из соседних домов. Злобная хозяйка швырнула в несмышленыша кирпичом. Джейн нашла котенка уже в агонии. Так у нее на руках он и сдох. Горе девочки было безмерным, и мать строго-настрого запретила ей впредь заводить живность. И потому Джейн очень удивилась, что на день рождения отец подарил ей волнистого попугайчика в клетке. Дочь не выказала никакого энтузиазма и порой пыталась было объяснить, что ей страшно, потому как и попугайчик тоже может умереть. И кроме того, она совсем не хотела, чтобы птица все время сидела в клетке. Может, ее объяснение выглядело неубедительным, но как бы то ни было, а в ответ отец шлепнул ее по щеке и обозвал неблагодарной сучкой, после чего отправился в кабак. Отец ухаживал за попугаем сам. Джейн не раз видела, как тайком, думая, что его никто не видит, он подходил к клетке и гладил попугайчика, с любовью глядя на него. Ах, если бы отец так же вот смотрел на нее и так же вот ласкал бы!..

Джейн вылезла из постели. На кухне сидел отец, перед ним стояла чашка чая. Он просматривал «Дейли миррор». Джейн молча умылась, в который уже раз подумав о том, что в этом доме нигде нельзя уединиться. Затем налила себе чая, села за стол, с отвращением заметив, что возле двери стоит невылитый ночной горшок.

— Отец, могу я с тобой поговорить? — нервно спросила она.

— По-моему, нам не о чем говорить.

— Понимаешь, школа так много значит для меня…

— Охотно верю, но только тебе пора бы уже усвоить одну простую истину: не все в жизни бывает так, как ты хочешь. И чем скорее ты поймешь это, тем лучше.

— Да, но…

— Полагаю, разговор окончен. У меня много дел. — Он надел пиджак и направился к двери. — Вылей-ка мой ночной горшок. — Хлопнула дверь, тяжелые ботинки загрохотали по ступеням. Джейн услышала, как отец вытаскивает из сарая велосипед. Наверняка он решил лишний раз ее унизить — он ведь отлично знал, как ей противно убирать за ним. С выражением крайнего отвращения на лице Джейн взяла отцовский ночной горшок и осторожно вынесла во двор, более всего опасаясь, что кто-нибудь заметит у нее в руках этот унизительный предмет. Возвратившись на кухню, она вскипятила воду, чтобы ошпарить горшок, и, расправившись с этим, принялась тщательно намыливать руки «Лайфбоем».

Затем девушка стала подбирать в маленькой гостиной оставшиеся после вчерашней перепалки осколки, наивно полагая, что их еще можно как-нибудь склеить. Наконец она оглядела крохотную комнату, где стояли покрытый пледом небольшой диван, отцовское любимое кресло из искусственной кожи, пыльный обеденный стол на уродливых, как бы распухших от водянки ножищах. Она поправила висевшую на стене картинку, изображавшую верблюдов в Сахаре; картинка почему-то всегда оказывала на Джейн удручающее впечатление. Потом она посмотрела на свое отражение в зеркале — «со скошенными краями», как неизменно с гордостью говорила ее мать. О, каким же ненавистным показался ей этот убогий дом с его отвратительно обставленными комнатами, с обшарпанными панелями. Она ненавидела эту жизнь, в которой соседи плюют из окон и надо выносить ночные горшки. Но она также понимала, что если не удастся остаться в школе, то из такой нищеты ей вообще не удастся выбраться. Никогда.

Жизнь Джейн вдруг круто переменилась, и произошло это в тот самый день, когда она с успехом выдержала экзамен, позволивший ей учиться в старших классах. Она помчалась домой, чтобы сообщить эту новость родителям. Волнение и гордость так и распирали ее. Прибежав домой и даже не успев отдышаться, она тотчас выложила все матери.

— Боже, подумать только, сколько придется выложить за школьную форму! — всплеснула руками мать.

— Вот именно, — поддержал отец. — Мы не можем позволить себе подобных расходов. А кроме всего прочего, тратиться на школьную форму — это уж сущая глупость. Да и вообще, зачем девушке учиться? Все равно дорога у всех баб одна: замуж и на кухню.

Впрочем, такая реакция родителей Джейн вполне устраивала. Ведь если бы отец выразил радость по поводу дальнейшей учебы дочери, мать наверняка бы запротестовала, ибо взрослым почему-то нравилось оспаривать мнение друг друга. Когда же отец заявил, что не намерен подписывать необходимые бумаги, он тем самым как бы подтолкнул мать к решительным действиям.

Перейдя в новую школу, девушка стала чужаком для всех своих прежних друзей и подруг с их улицы, ибо те научились ненавидеть всех учащихся грамматической школы, в том числе и Джейн. Она же, в свою очередь, готова была «накручивать километры», лишь бы не сталкиваться с бывшими одноклассниками, ибо при встрече на нее в лучшем случае сыпались оскорбления и угрозы, в худшем — град камней. Пропасть, разверзшаяся меж нею и ее недавними приятелями, удивила и очень огорчила девушку. Она была все той же Джейн, и никакая школьная форма не могла ее изменить. И вообще у всех были равные возможности, и не вина Джейн в том, что она выдержала экзамен, а все остальные срезались.

Зато учеба в новой школе компенсировала ей все уличные унижения. Она вдруг узнала, что есть люди, для которых чтение — одна из главных в мире ценностей, они даже поощряют это занятие. А ведь мать ей всегда говорила, что чтение — всего лишь пустая трата времени и к тому же вредно для здоровья. Девочке не дозволялось записываться в библиотеку: все книги якобы грязные и полны микробов. Правда, лет в десять Джейн прочитала всего Диккенса, собрание сочинений которого отец как-то выиграл в лотерею. Прочитала она и «Домашнего врача». Но и только. Приходилось копить на книги карманные деньги, и это весьма тревожило мать, которая как-то призналась тетке Вай, что у девочки, возможно, не все в порядке с головой.

В новой школе Джейн узнала, что в мире существует удивительная музыка, которая создает настроение, рождает радость и печаль.

Ей открылся и богатый мир живописи. Картины, репродукции в альбомах тоже, оказывается, часть этого сложного мира! А есть еще и поэзия. Стихи ввели Джейн в мир сложных человеческих чувств, для описания которых у нее прежде недоставало слов.

Поначалу с девочками из своего нового класса она вела себя очень сдержанно. И дело не только в том, что все они как-то по-иному произносили слова, нежели Джейн, нет. В их манере общения чувствовалась природная естественность и уверенность. Ничего подобного у Джейн не было и в помине. Эта самая легкость и вызвала зависть Джейн: ведь имея дело до недавнего времени лишь с соседскими детьми, она и думать не думала, что существуют какие-то иные люди, иные социальные слои общества. И вот теперь ей сделалось неуютно, и она ушла в себя.

Так бы и прозябала Джейн в одиночестве, не познакомься она с некоей Сильвией. Сильвия как-то пригласила девушку к себе на чай, и та с затаенной завистью наблюдала близкие и нежные отношения между подругой и ее родителями. Джейн была прямо-таки поражена, когда родители Сильвии принялись расспрашивать ее об учебе, о планах на будущее. В этой доверительной семейной беседе Джейн впервые осознала, сколь одинока она в своей семье. До этого времени все часы, что приходилось проводить в одиночестве, Джейн принимала как данность, — тем более что и родители почти не разговаривали друг с другом, все больше молчали каждый в своем углу. Откуда же ей было знать про свое одиночество, когда не с чем было даже сравнивать? О, как ей хотелось теперь, чтобы отношения с родителями переменились бы вдруг к лучшему!

Отныне Джейн дневала и ночевала у подруги, да и вообще очень внимательно наблюдала за ее поведением. Если мать Сильвии вдруг напоминала дочери, чтобы та сидела не сутулясь, убрала локти со стола, еду себе накладывала в последнюю очередь, Джейн крепко-накрепко запоминала эти советы. Как именно следует держать десертную ложку, как отламывать булочку… В доме Джейн существовали лишь два правила: первое и, пожалуй, наиважнейшее — не делать ничего, что бы вызвало неудовольствие сидящего рядом. И второе: никогда не позволять ни одному мужчине «ухлестывать за тобой». Последнее было Джейн не вполне понятно, хотя она интуитивно чувствовала какую-то связь с первым.

И вот теперь, после отцовского ультиматума, все надежды и мечты Джейн оказались под угрозой. Ей так хотелось поступить в университет! Впрочем, с этой идеей следовало распрощаться сразу же: слишком много денег требуется для обучения. Но больше всего на свете девушке хотелось приобрести свой собственный дом, такой, как тот, в котором живет Сильвия, а также выйти замуж. Достигнуть этого можно, только продолжая учиться. Если она пойдет работать на фабрику, то все закончится однозначно: она, как и мать, выйдет замуж за кого-нибудь вроде отца. И тогда уж точно придется расстаться с мечтами о настоящем мужчине, который носит костюмы, равно как и позабыть о желании иметь красивые сервизы, замечательные книги, пластинки с музыкой Баха и Бетховена.

Отец сказал неправду: она вовсе не была высокомерна, несмотря на то что знала многое, о чем отец с матерью даже понятия не имели. Чем шире становилась пропасть меж ними, тем более убеждалась Джейн, что не она тому причиной. Да и вообще, разве это не естественно: узнав о лучшей жизни, грезить о ней и приближать ее наступление? Джейн и хотелось бы поделиться знаниями с родителями, но что толку объяснять им прелесть поэзии и живописи? И чем больше Джейн познавала, тем неуютнее становилось ей в родительском доме.

 

Глава 3

Итак, все изменилось именно в это самое утро. Прежде всего изменилась сама Джейн: ей вдруг стало ясно, что за себя и свои мечты следует бороться.

Память услужливо напомнила вчерашнее. Но ни к чему увеличивать и без того огромную пропасть меж собой и матерью. Пожалуй, самое лучшее на сегодняшний день — использовать ненависть матери по отношению к отцу. Потому как отец своего отношения не переменит.

С затаенной грустью Джейн призналась себе в том, что на душе у нее внезапно полегчало. Ранее мучившее Джейн чувство вины теперь напрочь исчезло: какая еще вина после такого материнского признания?!

Но девушке почему-то стало очень грустно.

Услышав, как заскрипела кровать, Джейн поставила на огонь чайник и быстро навела на столе порядок, зная, что мать наверняка заметит и ей будет приятно. А вот и хозяйка, глянула на дочь с решительным видом: чувствовалось, что она готова к любому нападению со стороны Джейн.

— Я чайник поставила, мам, перекусишь чего-нибудь?

— Чаю попью, — ответила мать явно с облегчением. — А отец где?

— Ушел куда-то по делам.

— Хоть бы в канаву какую провалился, тварь поганая! — Она отхлебнула из чашки. — Ты ведь и знать не знаешь, что мне приходится сносить от твоего папаши. Эх, Джейн, Джейн, как же я его ненавижу… Из-за него в моей жизни не осталось никаких радостей.

— Я понимаю, мам. — Джейн постаралась тоном выразить все свое сочувствие, которого, впрочем, она вовсе не испытывала.

— Господи, как бы я хотела уйти от него!

— Так в чем же дело?

— Не будь дурой, на что мы станем жить?

— Ну, я бы смогла устроиться на фабрику. В конце концов, он же сам сказал, что меня возьмут на работу. И тогда я помогала бы тебе деньгами, — произнесла она весьма проникновенно, хотя втайне отдавала себе отчет, что лицемерит.

— Сесть тебе на шею?! — с чувством воскликнула мать. — На радость этой мрази?! Ну уж нет, ты во что бы то ни стало закончишь эту школу. Я приложу все усилия.

— Да, но как? Может, конечно, и существуют какие-то гранты, но все равно сумма не слишком велика. Существенная помощь предоставляется только сиротам, потерявшим родителей в войну, а еще лучше быть увечным сиротой.

— Ох, как бы мне хотелось, чтобы этот ублюдок покончил с собой… Единственное доброе дело, которое он мог бы сделать в жизни.

— Мама!

— А что «мама»?! Он сам виноват в таком к себе отношении, — в оправдание сказала она и громко отхлебнула из чашки. — Я, собственно, и сама еще не знаю, как это устроить, но что-нибудь обязательно придумаю. Мы должны одержать верх над этим подонком.

Джейн с удовольствием расслабилась, поверив, что мать разрешит проблему. Конечно, не из любви к дочери, а именно от ненависти к мужу, ну да все равно.

— Может, сходим вечером в кино? В «Плазе» какой-то новый фильм с Бетт Дэвис.

— И правда, пройдемся по магазинам, заглянем в «Леверз», а потом и в кино. Черт с ним, с мерзавцем, пусть вечером пустой чай лакает!

— А помнишь, что было, когда мы в прошлый раз смотрели фильм с Бетт Дэвис?

— Нет, а что?

— Неужели не помнишь, как какой-то мужчина через два ряда от нас потерял сознание? Как раз в тот момент, когда на экране Бетт Дэвис отказывалась дать умирающему супругу лекарство. Он все испортил, там еще такая шумиха поднялась…

— Точно, теперь вспомнила! Ты еще сожалела, что его в темноте никто ножом не пырнул, чтобы ты могла оказаться свидетельницей убийства. — Мать рассмеялась, вспомнив о том, как она после выговаривала дочери за то, что у той столь богатая фантазия.

Конечно, смерть в кинозале имела свой романтический ореол, которого напрочь было лишено первое и покуда единственное знакомство Джейн со смертью. То была смерть, произошедшая на их улице, смерть, близко коснувшаяся девушки. Жуткое впечатление, особенно потому, что все соседи, в том числе и дети, обязаны были воздать последние почести покойному. Как ни сопротивлялась Джейн, родители почти силком втолкнули ее в переднюю, где царил полумрак и горело множество свечей. Джейн вынуждена была смотреть на мертвеца, лицо которого, казалось, было вылеплено из воска. После того случая Джейн не могла без содрогания воспринимать фиалки, равно как и спокойно вспоминать, как ее принудили целовать умершего деда в холодный лоб. Покойник возлежал на подушке, от фиалок подле исходил нежный аромат, который с тех самых пор у Джейн прочно ассоциировался со смертью.

А теперь они с матерью отправились в кино и, заняв места, с удовольствием стали уплетать шоколадные конфеты. Установилось шаткое перемирие.

А вскоре мать и вправду решила проблему с деньгами, устроившись на фабрику, на то самое место, куда ранее предполагали взять Джейн. Сама Джейн, как ни уговаривала себя, что ей теперь решительно наплевать, почему-то вновь почувствовала себя виноватой. Боже, какая же усталая мать возвращалась с работы!

Отец теперь практически с ними не разговаривал. С одной стороны, это было очень даже неплохо, поскольку родители почти не скандалили. Отец в основном отсиживался в ближайшем кабачке, как мать и предполагала, и вообще перестал давать дочери деньги. День за днем пролетала жизнь с раз и навсегда установившимися правилами: если ели тушеное мясо — стало быть, наступила среда.

Поскольку мать работала, одна из мерзостей, которые так омрачали жизнь Джейн — стирка по понедельникам, — исчезла сама собой. Раньше по понедельникам на огонь ставилась большая медная ванна; в жаркой духоте в кипящую воду бросалось грязное, за неделю скопившееся белье, и к жуткому кухонному запаху добавлялся еще и запах грязного белья. Когда Джейн была совсем маленькой, мать ставила ее в ванну, чтобы девочка ногами уминала грязное белье. Похоже, мать считала, что девочке очень нравится такая игра, однако Джейн ненавидела утаптывать и скользить по белью, поскольку в воду добавлялась изрядная порция соды. Она в страхе смотрела, как ее маленькие розовые ножки белеют, кожа на ступнях делается морщинистой, ступни раздуваются, и с ужасом ждала, что в один прекрасный момент ее ноги останутся такими навсегда. В понедельник мать с утра до позднего вечера пребывала в отвратительном настроении. Более того, если на улице шел дождь, то гостиная оказывалась единственным местом, где можно было развесить выстиранное белье, и тогда смрадный пар от мокрых тряпок заползал во все углы дома.

Отныне же мать каждую субботу стала брать напрокат стиральную машину. Стирка теперь занимала вчетверо меньше времени, и потому даже по субботам мать не слишком нервничала.

Визиты к тетке продолжались. Муж ее приобрел фургон, и время от времени мать с Джейн удостаивались чести быть вывезенными на природу. Дядюшка предпочитал платить больше, но останавливаться у самого моря: такое место и было закреплено за ними на стоянке. Джейн нравилось ночами лежать на койке в фургоне, прислушиваясь к негромкому шипению газовых ламп и к равномерному рокоту волн у побережья. Она вслушивалась в эту чарующую мелодию, представляя, как волны перекатывают легкие раковины и мелкие камни. В такие минуты Джейн старалась вообще не вспоминать о родном доме.

Вечно наряженная в бесформенные черные или каштанового цвета платья, тетка Вай представляла собой самую добрую, самую забавную женщину, какую только Джейн доводилось когда-либо видеть. Невероятно полная, она и лицо имела такое же, однако удивительной красоты и выразительности темно-карие глаза, которые то и дело озарялись весельем, душевная теплота и твердость характера придавали ей редкостное обаяние. Особенно поражал Джейн теткин рот, большой и бесформенный. Когда же Вай поедала шоколад, губы обволакивали сладость с такой явной чувственностью, что конфете можно было только позавидовать: процесс поглощения сладостей выполнялся самым что ни на есть нежнейшим образом. В фургоне, разумеется, не было телевизора, и теперь ничто не отвлекало женщин от разговоров. Именно там, на природе, Джейн впервые поняла, какая же умная у нее тетка. А как она любила смеяться! Вне зависимости от того, что именно обсуждали во время разговора, тетка всегда умудрялась сказать что-нибудь смешное — и сама же хохотала до слез. Джейн не раз мечтала о том (правда, потом стыдилась этого), как было бы хорошо, если бы тетка сделалась ее матерью. Чуть позже у Вай появилось новое увлечение. Если она не выезжала к морю, то приглашала Джейн с матерью смотреть один из тех знаменитых домов, что был открыт для посещения. Женщин решительно не волновали драгоценности, зато они проявляли исключительный интерес к обтрепанной бахроме оконных штор, вытертым коврам, запыленной мебели Чиппендейла. Джейн даже казалось, что в конечном счете удовольствие зависело от того, сколько стоил подаваемый чай и насколько чистыми бывали туалетные комнаты. Тем не менее она с огромным удовольствием сопровождала сестер, пытаясь представить себе интерьер дома сто лет назад при свете множества свечей, когда дамы еще носили длинные платья и занимались вышиванием на пяльцах.

Выходные дни и совершаемые путешествия весьма разнообразили жизнь Джейн. За эти поездки она навсегда осталась благодарна тетке. В присутствии Вай даже мать делалась другой, менее резкой, как если бы ее смягчал исходивший от сестры свет довольства и добра. Мать чаще улыбалась и вообще становилась несколько легкомысленной, каковой, видимо, она и была в юности. Однако к вечеру, когда они с Джейн возвращались домой, все добродушие как ветром сдувало: глаза делались холодными, подозрительными, а рот сжимался, приобретая форму подковы.

Джейн все сильнее ощущала некоторую раздвоенность: в школе она могла от души смеяться, шутить, в голове роилось множество самых разных идей, дома же была невероятно мрачной.

При виде Джейн мать приходила в отчаяние. Идеалом миссис Рид была кузина Джейн — светловолосая, с хорошеньким носиком и пустыми глазами, как у фарфоровой куклы, в то время как серые глаза дочери вызывали у матери глухое раздражение. Совсем еще малышке, прямые темные волосы Джейн на ночь завязывали тряпочками, чтобы получались кудряшки. Эта прическа до такой степени не шла к мужественным чертам лица девочки, что только слепой мог этого не заметить. Лет до четырнадцати мать коротко стригла девочку, оставляя лишь челку; Когда же дочери пошел пятнадцатый год, она воспротивилась.

И в шестнадцать для Джейн явилось полной неожиданностью восприятие ее ровесниками — ей дали понять, что она вовсе не дурна собой.

Теперь Джейн вместе с приятелями в свободное время перемещалась с кортов в молодежные клубы, где можно было потанцевать; молодые люди вместе выезжали на велосипедах к морю, резвились на природе, бесконечно пили кофе, безапелляционно судили обо всем на свете и между делом флиртовали друг с другом. Пару раз, увлеченная молодыми людьми, испытывая при этом странное ощущение внутри, которое с пищеварительными процессами ничего общего не имело, Джейн соглашалась на свидание. Она назначала день, волновалась и предвкушала черт знает что, однако возвращалась потной и нервной после многочисленных слюнявых поцелуев и неумелого лапанья. Неудачные попытки заняться с ней сексом никак не походили на те возвышенные мгновения и не вызывали у нее в душе тех романтических чувств, которые воспевали поэты.

Школьная пора подошла к концу. Неплохо было бы продолжить образование в университете, но Джейн не захотела больше принимать помощь от матери: стыдно было мириться с тем, что мать вкалывает на фабрике, чтобы дочь могла учиться. Ведь ей почти восемнадцать! Кто-то из учителей посоветовал ей выучиться на медсестру. По зрелом размышлении Джейн вынуждена была признать, что в этом деле есть свои плюсы: сначала ей будут выплачивать стипендию, она переедет в Лондон, подальше от родительского дома и присмотра, возможно, встретит там множество интересных людей. И вот, без особого желания, просто из необходимости куда-нибудь уехать, Джейн начала всерьез подумывать о профессии медсестры.

 

Глава 4

Не имея никакого понятия о лондонских больницах, Джейн обратилась в ту, о которой хоть что-то слышала, — в больницу Святого Томаса. Получив бланк заявления и образец рекомендательного письма от священника, Джейн порвала документы на мелкие кусочки. Знакомство с церковью было у нее самое что ни на есть шапочное: в свое время ее крестили, иногда, то есть очень редко, девушка заглядывала в методистскую церковь, но отнюдь не из религиозных чувств, а потому, что в воскресной школе устраивали самые лучшие выезды на природу. После ответа из больницы Святого Томаса Джейн несколько приуныла: неужели на медсестру обучают только с благословения церкви?

— Эй, ты только посмотри! — воскликнула мать, передавая дочери ежедневную газету. — Раз уж это подошло ей, может, подойдет и тебе?

Джейн пробежала глазами заметку, в которой говорилось о том, что, по некоторым сведениям, одна из иностранных принцесс намерена поступить в лондонскую больницу для обучения сестринскому делу.

— Эти небось тоже потребуют рекомендацию от священника.

— Но ведь ты наверняка ничего не знаешь! Попробуй, попытай счастья. А вдруг получится! Да еще и познакомишься с представительницей королевской семьи!

— Но ведь это всего лишь слухи, мам. Правда, теперь я знаю название еще одного госпиталя, и если она хочет туда поступить, значит, это не самая худшая больница.

— Не понимаю, почему непременно в Лондоне? Ужасное место! Там ты обязательно вляпаешься в какую-нибудь историю, в столице это запросто. Чем, не пойму, тебя не устраивают здешние больницы? И виделись бы мы гораздо чаще.

— Я хочу работать в лучшей больнице, понимаешь, мам? — Джейн, впрочем, лукавила, поскольку главной причиной ее поисков было желание уехать подальше от дома.

Пришел образец заявления из другого госпиталя, тут поручительства от церкви не требовалось. Джейн отправила документ, а через два месяца, купив билет на деньги, заработанные в качестве почасовой официантки в ресторане, отправилась в Лондон, на собеседование.

Поскольку идея выучиться на медсестру пришла ей в голову сравнительно недавно, Джейн без тени волнения переступила порог богато украшенного здания в викторианском стиле. В приемной уже толпились девушки-претендентки. Атмосфера царила тягостная, поэтому все они ерзали, стряхивали с одежды какие-то невидимые пылинки, поправляли прически и теребили в руках носовые платочки. Непрерывно щелкали замочки на многочисленных сумочках; оттуда извлекались зеркальца, и их обладательницы тщательно рассматривали свои отражения. Джейн поймала себя на том, что в который уж раз отряхивает юбку и поправляет прическу.

Наконец дверь открылась и появилась одна из несчастных с раскрасневшимся лицом.

— Ну как? Как?! — зазвучали взволнованные голоса.

— Ужас! — Девушка плюхнулась на предусмотрительно подставленный стул. — Она жуткая, жуткая, по-другому и не скажешь.

— О чем она тебя спрашивала? — поинтересовалась одна из претенденток.

— Ой, я сейчас ничего и не вспомню. Все как-то враз выскочило из головы. — Девушка закрыла лицо руками.

Выкрикнули очередную фамилию, и нестройный хор шепнул: «Удачи!», провожая экзаменующуюся за дверь с надписью «СЕСТРА-ХОЗЯЙКА».

Напряжение возросло еще сильнее, когда кто-то упомянул о соотношении числа соискательниц и вакансий. Джейн тотчас пожалела, что ухнула столько денег на билет: затея явно была дурацкой.

Как только подошла ее очередь, ладони вмиг сделались влажными и липкими от пота, внутри все похолодело от страха.

В кабинете же она решительно ничего не рассмотрела, кроме восседавшей за столом дамы. Вид у нее был столь величественный, что у Джейн моментально пересохло в горле. Правда, она успела заметить безукоризненно белые воротник и манжеты на темно-синем платье экзаменатора. Ее гордая осанка невольно заставила Джейн выпрямить спину.

— Присаживайтесь, — прозвучал властный и на удивление низкий голос.

На Джейн устремился взгляд голубых, удивительно жестких глаз без капли душевной теплоты. Глаза, казалось, пронизывали насквозь, словно желая удостовериться, что там, под верхней одеждой, находится чистое нижнее белье. Девушка тотчас принялась изучать собственные руки.

— Почему вы остановили свой выбор на профессии медсестры? — прозвучал вопрос.

— Я… — Джейн откашлялась. — Я не могу себе позволить обучение в университете, мисс.

— Чем занимается ваш отец?

— Он кладовщик, работает на фабрике. Мать трудится там же, на сборочной линии. Они изготовляют гайки, болты, разные другие штуки… — Голос девушки прервался, когда восседавшая напротив дама принялась что-то вписывать в свою тетрадь. Закончив писать, женщина вновь уставилась на Джейн своим немигающим взглядом, и та продолжила: — Видите ли, мисс, дело в том, что я не хочу, чтобы моя мать и дальше продолжала работать. Она так устает на фабрике. Пришло время, когда я должна помогать родителям, так мне кажется. — Она вновь уставилась на свои руки, не зная, что бы такое еще добавить.

— Я бы сказала, что сестринское дело — это нечто большее, нежели деньги, получаемые в конце каждого месяца.

— О, я понимаю это, мисс.

— Вы полагаете, у вас есть призвание?

Джейн должна была предвидеть подобного рода вопрос. Однако она вообще не задумывалась о том, что ее ждет на собеседовании, и сейчас горько сожалела об этом.

— Как? Вроде как у монашек? — Джейн нервно хохотнула, пытаясь выиграть время и отгадать, что же именно желают от нее услышать. Дама не спускала с нее глаз. — Прошу меня извинить, мисс, это ведь достаточно серьезный вопрос, не так ли?

— Я задаю только серьезные вопросы, мисс Рид.

— Если честно, то у меня нет такого призвания. Я решила сделаться медсестрой, потому что понятия не имею, чем еще могла бы заниматься, но знаю точно, что не хотела бы работать в офисе.

— Ну, вряд ли это достаточное основание для того, чтобы учиться на медсестру.

— Конечно, мисс, вы правы. Но ведь сестринское дело — это сама по себе интересная работа, она здорово расширит мой кругозор. Вообще мне нравится знакомиться с новыми людьми. И работа медсестры приносит удовлетворение. Я так думаю, мисс… — Она увидела, что сестра-хозяйка сделала в тетради очередную запись. Должно быть, прозвучавший ответ был очень глупым, но ничего другого Джейн не придумала, а врать не имело смысла: эти холодные всепроникающие глаза наверняка сразу бы все определили.

— А скажите, мисс Рид, какова была бы ваша реакция, если бы вам пришлось делать перевязку на послеоперационной колостомии? Колостомия, мисс Рид, это хирургический разрез внизу живота пациента, через который откачивают жидкую фекальную массу. Запах при этом очень тяжелый, — пояснила сестра-хозяйка спокойным деловым тоном, и потому оказалось возможным задуматься над смыслом сказанного.

— Думаю, мисс, в этой ситуации самое главное — не подать виду, что испытываешь отвращение, вызванное запахом и вообще видом разреза. Наверняка пациент будет весьма чувствителен к реакции персонала.

— Понятно. — Дама опять что-то записала. — Скажите, какие качества, по-вашему мнению, должны быть присущи медицинской сестре?

Довольная, что сумела так внятно ответить на предыдущий вопрос, Джейн на мгновение расслабилась.

— Может, хорошие ноги? — Она поняла всю нелепость сказанного, нервно откашлялась и попыталась поправиться: — Я имею в виду, медсестра должна иметь сильные ноги, вообще должна быть физически крепкой. И сообразительной. Должна любить людей, обладать чувством юмора, — торопливо добавила Джейн, догадываясь, что все последующие слова не имеют значения, и более всего сейчас желая выбраться из этого кабинета.

— И вы полагаете, что у вас имеются подобные качества?

— Да, — тотчас отозвалась Джейн.

— Прошу вас встать. Подойдите сюда, мисс Рид. Не могли бы вы поднять вашу юбку?

Джейн исполнила просьбу, чувствуя себя весьма неловко и странно оттого, что дама внимательно разглядывала ее ноги.

— Прямо как на прослушивании для желающих поступить в хор, — робко пошутила девушка, главным образом, чтобы скрыть свое смущение, а вовсе не рассчитывая на одобрительную улыбку.

— Да, ноги играют немаловажную роль. Они должны быть сильными, потому как вам придется по многу часов кряду стоять. Между прочим, вам лучше называть меня не «мисс», потому как тут вам не школа и я отнюдь не учительница, а «сестра-распорядительница».

— Прошу прощения, сестра-распорядительница.

— Благодарю вас, мисс Рид. После того, как все пройдут собеседование, начнется экскурсия по больнице. Не позднее чем через неделю я извещу вас о принятом решении. — Дама уткнулась в свои записи.

Джейн подняла с пола сумочку, повернулась, открыла дверь и оказалась перед распахнутым шкафом. Ей хотелось сквозь землю провалиться, спрятаться, исчезнуть, лишь бы убраться с глаз долой.

— Дверь налево, мисс Рид. — В голосе экзаменатора не было и тени юмора.

В прихожей Джейн тут же окружили остальные.

— Ой, только ни о чем меня сейчас не спрашивайте. Все так ужасно! Я созналась, что у меня нет призвания, а потом чуть не попыталась выйти через шкаф.

Джейн ничуть не сомневалась, что с треском провалилась, и потому, накинув пальто, поспешила прочь, не дожидаясь обещанной экскурсии.

Неделю спустя из больницы пришло письмо. Джейн глазам своим не поверила: ее приняли! Каким-то непостижимым образом ответы на вопросы оказались правильными. Правда, предстояло еще понять, почему менее всего медсестре необходимо так называемое призвание: такие, с призванием, в числе первых сходят с дистанции. Удивительно и то, что неловкие шуточки девушки продемонстрировали наличие чувства юмора, а самыми главными союзниками будущей медицинской сестры стали сильные спина и ноги. Но важнее всего было то, что на собеседовании она показала: главное — пациент, а не медсестра. Джейн лишь впоследствии поняла, что сестра-распорядительница была очень мудрой женщиной и могла разобраться в человеке при первом же знакомстве.

Джейн с ума сходила от радости, внезапно осознав, что ничем так не хочет заниматься, как именно сестринским делом.

Шесть месяцев спустя Джейн вместе с матерью стояли на платформе станции в ожидании лондонского поезда.

— Ты хоть писать-то мне будешь?

— Конечно, буду. Хотя могу поспорить, ты не станешь мне отвечать.

— Не связывайся в Лондоне с подозрительными людьми.

— Ладно, мам.

— А еще не позволяй разным нахалам ошиваться рядом.

— Ни за что, мам.

Последовала неловкая пауза. Не зная, что еще сказать, женщины с нетерпением ожидали поезда.

Наконец состав подали, и Джейн двинулась к ближайшему вагону.

— Нет, Джейн, лучше в серединку. В случае аварии в первом куда опаснее.

— Мам, тебя послушать — так в жизни происходят сплошные аварии.

— Береженого Бог бережет. — Джейн рассмеялась, но спорить не стала. — И кроме того, — продолжала мать, — всегда старайся сесть туда, где едут женщины.

— Знаю, знаю. Это чтобы меня не изнасиловали ненароком! Ох, мам, как же ты утомляешь! Я ведь не на край света, а всего лишь в Лондон отправляюсь.

Мать вышла на платформу, а Джейн опустила раму и высунулась наружу. Внезапно девушку пронзила мысль, что мать ее — очень беззащитная и маленькая женщина, одиноко стоящая на платформе, — так же одинока и в жизни.

— Мам, ты только не беспокойся, пожалуйста. Со мной все будет в порядке.

— Да я и не беспокоюсь вовсе, ты уже вполне взрослая и самостоятельная девушка. — Мать попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какая-то жалкая, голос женщины дрогнул от волнения, она чувствовала себя очень подавленной.

— Мам, ты только не грусти, ладно?

— Да не грущу я, с чего ты взяла? Я даже рада, могу теперь умыть руки: вон какую дочку вырастила.

— Ну, мам… — Из-под паровоза вырвалась мощная струя пара. Молочное облако поплыло над платформой, обволакивая фигуру матери. — Мам… — начала было Джейн, однако поезд тронулся и стал набирать скорость, делая невозможными всякие разговоры.

Высунувшись из окна, Джейн послала матери воздушный поцелуй, впрочем, та вряд ли что-либо заметила.

Один за другим проплывали домики с террасками, остались позади улицы родного города Джейн.

Почему-то стало грустно. Удивительно, разве не дожидалась она с нетерпением того дня, когда сможет покинуть родителей? Хотя уже на платформе Джейн поняла, что если бы мать попросила: «Не уезжай!» — она не раздумывая осталась бы, потому как в последние перед отъездом минуты почувствовала вдруг такую жалость к матери, каковой никогда прежде не испытывала. А она-то думала, что навсегда отгородилась от этой женщины надежным барьером… И тем не менее, увидев, сколь близко к сердцу принимает мать ее отъезд, Джейн очень обрадовалась: значит, ее все-таки любят!

А что теперь? Лондон! Перспектива столичной жизни не слишком пугала. В свои восемнадцать Джейн еще не научилась бояться неизвестного, и потому будущее казалось ей исполненным самых радужных надежд.

 

Глава 5

Погода для сентября стояла исключительно теплая. С тяжелым чемоданом в руке Джейн шагала к общежитию медсестер. На лбу выступила испарина — костюм был слишком теплым, юбка сковывала движения. Туфли на шпильках, которые Джейн купила в ознаменование свободы, еще не разносились, и потому девушка время от времени подворачивала ногу и должна была призвать на помощь всю свою ловкость, чтобы не растянуться на тротуаре. И костюм, и шапочка очень шли ей, когда она смотрела на себя в зеркало дома, однако в Лондоне все странным образом переменилось. Вид встречных девушек, одетых в простенькие юбки и блузки морского покроя, без шляпок на голове создавал ощущение, что Джейн одета, мягко говоря, не по сезону.

— Госсди… Как в первый день после каникул в школе, правда? — спросила налетевшая на нее радостная однокашница.

В прихожей был сущий бедлам. Пронзительные крики зачисленных мешались с низкими голосами их папаш, краснорожих и неуклюжих, груженных вещами своих дочерей. Плачущие мамаши напоследок давали самые важные наставления дочкам, мысли которых были уже очень далеко. В закутке привратника непрерывно трезвонил телефон, но никто не поднимал трубку. С равными интервалами грохотали двери лифта, который со скрежетом и скрипом поднимал девушек, стайку за стайкой, в жилые комнаты на верхних этажах.

Джейн наконец поселилась. Высунувшись из окна на седьмом этаже, она увидела город: сплошь трубы и крыши, крыши и трубы. Снизу доносился гул множества автомобилей. Комната же досталась Джейн превосходная: вдвое больше, чем у нее дома, с умывальником, столом и книжным шкафом.

Глядя на себя в высокое зеркало, Джейн недовольно поморщилась. Костюм и кружевная блузка, за которые пришлось отвалить изрядную сумму, дома казались изысканной одеждой, а тут она внезапно возненавидела и то, и другое, почувствовав себя крайне неуютно. Открыв чемодан, она принялась искать более подходящую одежду. И, вытащив морской расцветки джемпер, с отвращением сорвала с головы и швырнула в чемодан свою миленькую голубую шапочку. Да, вот так-то будет лучше…

Отыскать лекционную аудиторию оказалось нетрудно: Джейн просто пошла на гул голосов; затем уселась за стол в самом дальнем ряду и стала смотреть по сторонам. Некоторые девушки шумно вламывались в аудиторию, выкрикивая свои имена от самых дверей. Иные тотчас визжали от радости, встретив кого-нибудь из давних подруг, другие же, усевшись на место и заведя разговор, очень быстро выясняли, что у них имеются общие знакомые. У Джейн защемило сердце от зависти и восторга. Все в этих девушках — их голоса, их одежда, — все обостряло в ней чувство одиночества и неприкаянности.

— Жуткая публика, правда? — От этого вопроса Джейн вздрогнула, резко повернулась и увидела рядом с собой темноволосую толстушку. — Но в общем, если хочешь знать мое мнение, тут сплошь клевые девчонки. — Она улыбнулась, и на щеках ее появились две симпатичные ямочки.

— И такие уверенные. — Джейн в ответ улыбнулась, радуясь, что может хоть с кем-то словом перемолвиться.

— «Страшная жуть», «ой, мамочки!», «молча!», «Саманточка, как там Найджелочка?» — Соседка удачно передразнивала однокашниц. — Меня зовут Сандра Эванс. Я из Баттерси, не из Уэльса. — Она протянула Джейн руку.

— А я Джейн Рид, из Кента.

— О, Кент — шикарнейшее место!

— Только не там, где я жила, — поспешно отозвалась Джейн. — А как ты думаешь, они тут действительно все такие крутые? Я имею в виду, ты думаешь, они и вправду знают друг друга?

— Вряд ли. Дело в том, что все более или менее крупные больницы каждый год обязаны принимать выпускниц грамматических школ.

— Правда? А я и не знала.

— Ну, конечно! Виной всему тот слух про принцессу, которая собиралась учиться на медсестру. Уверена, что многие дуры решили для себя так: вот поступлю в больницу, подружусь с принцессой, познакомлюсь затем с ее братом, он на мне женится, и буду я особа королевской крови. В противном случае все поступали бы в больницу Святого Томаса.

— А что, она и вправду будет здесь учиться?

— Ну что ты! Умора получилась, правда? И эти девицы, вместо того чтобы дефилировать по коридорам Святого Томми в сборчатых шапочках, зависли тут. — Девушка радостно рассмеялась.

— Я-то думала, что все лондонские больницы похожи одна на другую.

— Еще чего! — сказала собеседница, довольная тем, что в лице Джейн нашла себе благодарного слушателя. — Все эти девицы могли претендовать лишь на пять из лондонских больниц. Престижнее всех считается Святой Томас. А вот попасть в Вестминстер — кишка тонка.

Загрохотали отодвигаемые стулья, поскольку в эту самую минуту в аудиторию вошла высокая полная женщина в сестринской униформе, вышагивая так представительно, что тишина установилась буквально в считанные секунды. Она обвела аудиторию взглядом, пронзая буквально каждую девушку насквозь.

— Я сестра милосердия, работаю в этой больнице.

— А голос такой, словно не сестра, а брат милосердия, — прошептала Сандра.

Джейн прыснула и тотчас прикрыла рот ладонью, лицо ее вмиг заалело.

— Тише! — прикрикнула женщина, выпрямив спину, отчего сделалась выше ростом, и так повела плечами, что ее массивная грудь заметно всколыхнулась. Складки ее передника на мгновение ожили.

— О Господи, сиськи прям как два мешка! — зашептала Сандра; Джейн опять зашлась от беззвучного смеха.

— Сестра, в чем там дело?! — на всю аудиторию загремел голос преподавательницы. Джейн отчаянно боролась со смехом, ее прямо-таки распирало изнутри. От усилий сдержаться лицо Джейн сделалось багровым. — Как ваша фамилия, сестра?! — Все повернулись в сторону Джейн. — Я вас спрашиваю, пожалуйста, будьте так добры, назовите свою фамилию.

— По-моему, она тебя спрашивает, Джейн, — с безмятежным видом сказала ей Сандра.

— Меня?! Но я никакая не сестра, — прошептала Джейн.

— Тут все сестры, так-то вот. — На лице Сандры появились ямочки.

Явно смутившись, Джейн поднялась со своего места.

— Вы меня имеете в виду?

— Разумеется, вас. Потому как никто более в аудитории мне не мешает. Итак, как вас зовут?

— Джейн Рид, — промямлила она.

— Мне абсолютно безразлично ваше христианское имя, Рид. Ну так и какие у вас проблемы? Надеюсь, вы поступили к нам вовсе не для того, чтобы нарушать здесь дисциплину и мешать остальным? Ибо я вам этого не позволю.

— Нет, конечно. Просто у меня вдруг защекотало в носу.

— Девушки, кто-нибудь, принесите ей воды. — В первом ряду тотчас появился стакан с водой. — Ну а сейчас, если, конечно, сестра Рид мне позволит, я продолжу. — Покраснев от стыда, Джейн села на место. — Хочу сразу обратить ваше внимание, — загрохотал глубокий низкий голос преподавательницы, — в нашем доме мы не дозволяем сестрам болеть, ибо в любую минуту вы должны быть готовы прийти на помощь больному. И все вы непременно справитесь с этой задачей. Необходимо всего лишь высыпаться, разумно питаться, получать из пищи необходимые витамины. Как говорит пословица: в здоровом теле здоровый дух.

— Говорит прямо как Фло Найтингейл. — Сандра преувеличенно громко вздохнула.

— Сандра, помолчи, иначе меня опять будут склонять, — взмолилась Джейн.

Преподавательница, покосившись на Джейн, продолжила:

— Да, так вот, я ваша сестра-хозяйка. В мои обязанности входит следить за тем, чтобы у вас в комнатах было все необходимое и чтобы вы вели себя надлежащим образом. Никаких вольностей. Понятно? — Аудитория отозвалась гулом голосов. — Каждый день я буду проверять ваши комнаты. Неряшливости я не потерплю, ваш внешний вид всегда должен быть исключительно благообразным. Волосы не должны закрывать лицо или свешиваться на воротник. И чтобы никаких хвостиков… — При этих словах несколько девушек нервно поправили хвостики на затылке. — Находясь на дежурстве, не дозволяется пользоваться духами или косметикой. Это, надеюсь, также понятно?

— Почему? — спросила Джейн, в ответ Сандра лишь плечами пожала.

— Вам что-то неясно, сестра Рид?

— Я просто не понимаю почему?

— Духами нельзя пользоваться, потому что больному менее всего хочется вдыхать насыщенные запахи, дабы не спровоцировать рвоту. А косметикой — потому как вы не продавщица и даже не секретарша, незачем лишний раз привлекать к себе внимание пациентов-мужчин. Но я отвлеклась. Все вы — это группа 128, постарайтесь запомнить. Вам не следует брататься с учащимися из других групп: это отрицательно сказывается на дисциплине в общежитии. Также у нас принято обращаться друг к другу только по фамилии, и чтобы никаких тут христианских имен. Надеюсь, вы меня поняли? — Девушки смущенно заерзали на стульях. Преподавательница взяла в руки какую-то большую книгу. — Это — Книга с большой буквы. Уходя из общежития, следует расписываться в ней, возвращаясь — тоже. В противном случае будете наказаны сестрой-распорядительницей. — По аудитории пронесся шепоток недовольства. — Покуда вы будете проходить предварительный курс обучения, для краткости ПКО, вам надлежит являться в общежитие и расписываться в Книге не позднее десяти вечера. Повторяю: десяти. — Шепот сделался громче. — Не вполне понимаю, сестры, что это вас так разволновало? — спросила преподавательница и уставилась на ближайшую девушку в первом ряду.

— Да ведь это же так рано!

— Дорогая моя, у вас чрезвычайно насыщенный курс обучения. И десять часов — это очень даже позднее время.

— Скажите, а когда мы закончим ПКО, что тогда?

— Тогда вам будет разрешено возвращаться до полуночи. И поскольку никто из вас не задал этого вопроса, сообщу сама: в первый год обучения каждой из вас будет разрешено не более трех раз возвратиться до двух часов ночи. В случае необходимости вы обращаетесь ко мне, сообщаете, куда именно и с кем именно решили отправиться, и если причина уважительная — я вас отпущу.

В течение следующего получаса преподавательница долго и нудно перечисляла правила внутреннего распорядка, впрочем, Джейн даже не пыталась их запомнить.

— Черт, у них тут похуже, чем в монастыре, — вздохнула Сандра.

— Я-то была уверена, что наконец вырвалась на свободу, — с горькой усмешкой произнесла Джейн.

Группками по шесть человек девушки спустились в подвал, где им выдали униформу и аккуратную стопку белья. Каждую тряпицу надлежало подписать. Затем, уже переодевшись, девушки предстали перед сестрой-хозяйкой.

— Вы двое, а ну-ка, наклонитесь, — приказала сестра-хозяйка Сандре и Джейн. Девушки покорно поклонились, согнувшись в поясе. — Какие непонятливые! Спиной, спиной ко мне повернитесь! — Обе девушки повернулись, выпятили зады и безудержно захихикали. — И что же во всем этом смешного, а, сестры?!

— Ну, странно как-то, — откликнулась Сандра.

— Ровным счетом ничего смешного, сестра, могу вас в том уверить. Немедленно возьмите себя в руки. Я всего лишь хочу удостовериться в том, что, когда вам придется наклоняться, не будут видны ваши подвязки, вот и все.

— Понимаю. — Сандра попыталась сказать что-то еще и опять залилась смехом. — Но…

Джейн, чтобы не рассмеяться, закусила губу.

— Так что же там еще за «но», сестра Эванс?

— Мне казалось, что платье и так длинное, из-под него ничего и видно быть не может.

— И тем не менее, сестра. Я должна быть абсолютно уверена, что наших пациентов впоследствии ничто не смутит.

Но стоило сестре-хозяйке удалиться, как обе девушки бессильно прислонились к стене и прямо-таки зашлись от хохота.

— Неужели больничные палаты тут и впрямь забиты сексуально озабоченными мужчинами? — поинтересовалась Джейн.

— Дай-то Бог… Ой, мамочки… — тихо взвизгнула Сандра. — Только представь себе: кучи мужиков лежат себе на постелях и только того и дуг, чтобы узреть что-нибудь под платьем.

— Не представляю, чтобы кто-нибудь захотел таких вот ужасно наряженных девушек, как мы с тобой. — Джейн указала на свое отражение в зеркале. Длинное, из грубой материи платье прикрывало ноги до середины голени. Грубые складки делали грудь огромной, передник же сковывал тело на манер пояса невинности.

Сандра набросила на плечи небольшую красную накидку.

— Черт знает что они тут напридумывали! Под таким платьем и задницу собственную не отыщешь…

— Слушай, а почему ты все время так грубо выражаешься? — не выдержала одна из находившихся поблизости одногруппниц.

— Дело не в грубости, дело в том, что так оно и есть. Помяни мое слово: как только наступит зима, задница у тебя в этом наряде замерзнет точно так же, как и у меня. — Сандра, весьма довольная собой, громко расхохоталась.

— Господи, и кого только принимают в приличные больницы! — Моралистка картинно закатила глаза.

— Пойдем-ка отсюда, Джейн. Подальше от этих коров. — Сандра снова весело рассмеялась и, увлекая за собой Джейн, направилась к себе в комнату.

Наутро начались настоящие занятия. Оказалось, к учебной рутине привыкнуть весьма несложно. Они словно вновь оказались в школе: лекции, повторения, домашние задания. Единственное отличие заключалось в том, что заниматься приходилось в форменных платьях и обращались к ним со словом «сестра».

Постепенно «группа 128» распалась на четыре разные компании. В одной подобрались, как окрестила их языкастая Сандра, Библейские Пояса — девушки с серьезными лицами, которые подобно новообращенным христианам пытались абсолютно всех заинтересовать Библией и разговорами на религиозные темы.

— Только попробуй заговорить со мной о молитве! — Сандра грозно глянула на маленькую, похожую на мышку девушку. — Я засуну твою голову в толчок и спущу воду!

— Но она ведь не сделала ничего плохого, — попыталась было заступиться Джейн, видя, как та улепетывает от Сандры.

— Когда захочу, тогда и буду молиться! Что за люди, право… Сплошные эмоции, ничего в голове!

Были в группе и усердные тихони, проводившие массу времени за книжками и учебниками. Эти девушки охотно экзаменовали одна другую, учились друг на друге накладывать повязки. Этих Сандра окрестила «ревностными».

— Ну прямо-таки прирожденные медсестры. — Сандра картинно застонала. — Ох, попадут они в больницу, повозятся с настоящими пациентами!

— По крайней мере эти-то наверняка успешно пройдут ПКО, — заметила Джейн, которая втайне ругала себя, что слишком много времени тратит на пустую болтовню с Сандрой и слишком часто захаживает в кондитерскую «Кошачьи усы», где собирались иные из подруг.

Третью компанию составляли настоящие betes noires для Сандры. Она и прежде кривила губы при виде этих девушек, а теперь так и вовсе терпеть не могла, называя их Отрядом Дебютанток.

— Поступили сюда учиться, только чтобы захомутать каких-нибудь здешних врачей. Этим нужно только одно — мужика себе подобрать, — таково было мнение Сандры на их счет.

Девицы эти постоянно держались вместе. Часто устраивали чаепития со сладостями, однако никогда не приглашали к себе девушек из других компаний. Именно Дебютантки непрестанно висели на телефоне и где-то пропадали все выходные напролет. Именно они первыми завели себе знакомства среди молодых людей из медицинской школы напротив.

— Ну, что я тебе говорила? — победно резюмировала Сандра.

Она не делала секрета из своего отношения к Отряду Дебютанток, и они, в свою очередь, платили ей такой же ненавистью, нагло и упорно не замечая Сандру, что вынуждало ее все злее и злее высказываться в их адрес. У Джейн к Отряду Дебютанток было совершенно иное отношение. Она восхищалась их нарядами и прическами, втайне завидовала их жизни, особенно тому, что девушки, казалось, с высокой колокольни плевали на все и вся, в том числе и на сестру-хозяйку, едва ли не самую ужасную женщину в больнице. Более того, девушки из Отряда Дебютанток каким-то непостижимым образом даже в стандартной униформе умудрялись выглядеть более привлекательно, чем все остальные.

— Заарканят, заарканят они себе докторов, — авторитетно заявила Сандра, обсуждая эту тему с Джейн. — Вон, погляди, даже формы себе изменили…

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась Джейн.

— У мамаши была такая портниха, так она отлично знала все эти штучки: тут немного утолщить, там чуть подбить, там сделать подлиннее. Любая доска или вешалка наденет такое вот платье — и что откуда берется!

— Шутишь, должно быть? — уточнила Джейн, которая после первого конфликта с сестрой-хозяйкой даже шапочку носить боялась под иным, чем было предписано, углом.

— Ничуть! Да раскрой глаза-то! Вон у Кемпбелл-Грант, например, юбка сегодня куда короче, чем была на той неделе.

Но этот факт лишь подогрел интерес Джейн к Отряду Дебютанток.

Дебютантки, судя по всему, превосходно сумели наладить свой быт. Они весело проводили время, и Джейн была бы не прочь подружиться с ними. Более того, она сделала даже ряд робких попыток установить приятельские отношения, однако все попытки закончились ничем.

— Ты попусту тратишь время, Джейн. Они чужаков не принимают.

— Но у меня были самые разные подруги в школе, — с затаенной гордостью произнесла Джейн. — Например, одна из них — дочь офицера.

— Что же, в таком случае, эта самая подруга делала в грамматической школе?

— Не знаю. Мы как-то не заговаривали об этом.

— Может, ее папаша был каким-нибудь выскочкой? Подлизал где надо, вот его и произвели в офицеры. Военные таких терпеть не могут.

— Сколько же в тебе цинизма!

— Скорее не цинизма, а реализма. Поверь, в жизни всегда лучше держаться своего круга. Меньше шишек набьешь.

— Ты рассуждаешь в точности как мой папаша. И вообще ты вечно всех высмеиваешь или оскорбляешь. Поэтому никто со мной и не сближается — думают, я такая же.

— Никто тебя не держит, Рид. Не нравится — поищи других подруг, скатертью дорога.

— Знаешь, Эванс, ты иногда становишься такой противной!

— Нечего болтать глупости. — Сандра криво усмехнулась, отлично понимая, что ее подруга останется с теми, кто окончил грамматическую школу. Ведь только в их тесном кругу Джейн могла полностью расслабиться и вообще чувствовать себя свободно.

 

Глава 6

К концу первого месяца обучения, присовокупив к своим скромным сбережениям еще и небольшую стипендию, Джейн отправилась по магазинам. Она точно знала, что именно хочет купить. Не прошло и часа, как она уже сделалась счастливой обладательницей красной фетровой юбки, плотно облегающего джемпера, двух нижних юбок с оборками, благодаря которым фигура приобретала желательную округлость. В обувном магазине она приобрела легкие кожаные туфли без каблука, а остатки денег решила истратить в выходные, потому как намеревалась съездить домой.

— Боже праведный, доченька! И во сколько же обошлись эти твои обновки? — Мать всплеснула руками. Джейн игриво повернулась, чтобы складки разлетелись веером и оказалась видна нижняя юбка.

— Да у нас так все девчонки носят, мам!

— В таком наряде танцевать — это я еще понимаю, а вот ходить по городу?.. С этими оборками ты похожа на страусиху. С тылу.

— Кто бы говорил! Можно подумать, ты когда-нибудь видела страусих?!

— Но воображение-то у меня на что? — И мать с раздражением поставила на плиту чайник. — А что случилось с тем превосходным костюмчиком и туфлями, на которые ты грохнула столько денег, а? Ты ведь и тогда говорила, что именно это сейчас все и носят?

— Ничего не случилось. Надеваю время от времени. Просто мода несколько изменилась.

— Хочется верить, что еще не выбросила на помойку. Надеюсь, ты не собираешься и впредь так бездумно швыряться деньгами? — Мать, кипя от негодования, принялась заваривать чай.

— Ну могу же я себя побаловать? А, мам? Я в первый раз получила стипендию и решила себе позволить… — ответила Джейн, досадуя на то, что в этой естественной ситуации она еще и чувствует себя виноватой.

— Ну что ж, изредка побаловать ты себя, конечно, можешь, кто же против. — Мать помешала чай ложкой. — Ты уже видела покойников? — неожиданно переменила она тему разговора.

— Господи, нет, конечно! Я еще и больного-то ни одного в глаза не видела. — Джейн, впрочем, испытала некоторое облегчение, поняв, что вопросов про одежду более не предвидится.

— И чем же, в таком случае, ты там занимаешься целыми днями? Болтаешься по магазинам и покупаешь себе тряпки?

— Нет, мам. — Джейн тяжело вздохнула. — У нас занятия всякие, уроки анатомии… Учимся делать перевязки.

— Надеюсь, не бесполезно? Хотя, сказать по правде, слушаю тебя, и такой скукой веет. Я-то думала, ты приедешь и расскажешь массу интересного.

— Сожалею, мам, — виновато обронила Джейн.

Мать отпила из чашки чай, посмотрела на стену напротив, где на ржавом гвозде висела ванночка.

— Ванна начала протекать. Ума не приложу, когда можно будет купить новую.

Джейн посмотрела на свою новую юбку и поняла, что все удовольствие от обновы начисто испарилось.

— Извини, мам, я ведь даже и не подумала.

— Не подумала о чем?

— Нужно было отдать тебе часть стипендии, а не покупать тряпки.

— Я тебя что — просила? — резко сказала мать. — Какие деньги! Да я и не рассчитывала на это! Хочешь тратить деньги на тряпье, что ж, твое право.

— Да нет же, мам, — машинально сказала Джейн.

— Ладно, теперь поздно говорить об этом. Ничего, как-нибудь выкручусь. — Мать попыталась изобразить на лице улыбку и встала из-за стола. — Я пообещала миссис Грин заглянуть к ней вечерком. Не ждала тебя.

— Ну, тогда я схожу в «Пале».

— Конечно, сходи, о чем речь.

Джейн осталась сидеть в кухне. Какая же она недогадливая! Надо было хоть что-нибудь купить матери с первой стипендии! Например, цветы или шоколад. Это, конечно, ничего бы не изменило. Возникшая было между ними перед отъездом Джейн духовная близость напрочь исчезла. Впрочем, возможно, ей тогда просто показалось.

Джейн отправилась в местный танцевальный клуб, однако никого из одноклассников там не застала. Места былых подруг заняли девушки из младших классов. Теперь Джейн вступала на их территорию и воспринималась как чужак. Родной город на удивление быстро сделался совершенно чужим.

Наутро она солгала матери, сказав, что к обеду нужно вернуться в Лондон. Бессмысленно было продлевать свое пребывание дома.

Выходные дни в общежитии тянулись очень долго. Большинство девушек уезжали к себе домой. В субботу и воскресенье Джейн старалась наверстать упущенное за неделю, кроме того, ходила по музеям, художественным салонам и вообще знакомилась с Лондоном. Конечно, прогулки в одиночку не доставляли большого удовольствия. Без компании Джейн скучала, и потому когда Сандра пригласила ее в гости, Джейн охотно согласилась.

Дом Сандры в Баттерси располагался рядом с дорогой, так же, как и дом Джейн. Разница заключалась лишь в том, что у родителей Сандры было на одну комнату больше, да еще в крохотном саду находилась пристройка, где была устроена ванная. И тем не менее теснотища была жуткая: в семье было шестеро детей, и только старшей, Сандре, удалось вырваться из родительского дома.

Все свободное пространство в комнатах занимали веревки, на которых сушилось выстиранное белье. Повсюду валялись газеты и журналы, всякие игрушки. Сандре долго пришлось рыться в груде грязной посуды, прежде чем она отыскала две более или менее приличные чашки. Затем она по-хозяйски согнала со стула кошку.

— Ширли, а ну давай-ка сюда! — шикнула на сестру Сандра. — У нас есть часок времени, покуда мать не вернулась… Вот сучка ленивая, стоило только мне уехать, как она сразу почувствовала здесь себя старшей, начала гонять малышей.

— А как зовут остальных?

— Значит, так — Ширли, ей семнадцать, Шерон, ей пятнадцать. Шерри двенадцать лет, Шине пока только восемь. Шон и вовсе шесть.

— Все имена сплошь на «Ш».

— Это так наша мамочка деньги экономит. Заказала ленты с именами, на лентах сплошь теперь «Ш.Эванс». Любому подойдет.

— А вот скажи, тебе нравится, что у вас такая большая семья?

— Ну, так сразу и не ответить, да и вряд ли ответишь однозначно. — Сандра улыбнулась. — Вечно у нас не хватает денег даже на самое необходимое. Если бы ты только знала, как я ненавижу пользоваться вещами вместе с другими сестрами! Поэтому в общежитии, в отдельной комнате, я просто кайфую, хотя, с другой стороны, в большой семье не знаешь, что такое одиночество. А если вдруг возникли какие проблемы, всегда есть кому рассказать, излить, что называется, душу. Так вот, я и говорю: по-разному бывает.

— По-моему, большая семья — это замечательно. Я имею в виду, что не боишься одиночества. Скажи, а вы все принадлежите к римско-католической церкви?

— Нет. И почему все нас об этом спрашивают? Может, пытаются этим объяснить многодетность? Сомневаюсь, что родители планировали столько детей, просто так уж у них получилось. Мамаша по этому поводу любит повторять, что у моего папочки чрезмерная потенция, и стоит только ей начать раздеваться, как он уже тут как тут, поджидает.

— Что, мать так прямо тебе про это и рассказывала?! — Джейн от изумления даже привстала. — Неужели она так вот, запросто, обсуждает с тобой вопросы секса?! И даже шутит?!

— А что такого?

— Ну, не знаю. Я о таком впервые слышу.

— В самом деле? А разве тебе мать ничего подобного не рассказывала?

— Что ты, у моей матери и в мыслях такого не было. Более того, я почти уверена, что у нее и половой жизни-то никакой нет. — Джейн рассмеялась.

— Да брось ты! Все мужья занимаются сексом со своими женами.

— Но только не мои родители. Они даже спят поврозь.

— Но я и сама терпеть не могу так называемые супружеские постели.

— Нет, я имела в виду, что они спят в разных комнатах, — пояснила Джейн.

— Бог ты мой! И что же, всегда спали в разных комнатах?!

— Нет, не всегда. Когда папаша вернулся с войны, они спали вместе. Я хорошо помню, как он по вечерам прогонял меня из постели, где я уже, бывало, пригреюсь… Ох, как же я его за это ненавидела! Но так продолжалось совсем не долго. Вскоре он стал спать в другой комнате, а я опять перебралась к матери.

— Грустно, что и говорить.

— Не скажи. Думаю, мать была очень даже рада. Мы с ней, по-моему, лишь однажды говорили о сексе, и все, что она мне сообщила, это то, что секс отвратителен. И всякая женщина, которая выходит замуж, должна мириться с необходимостью заниматься сексом. Что, дескать, такова цена брака.

— Бедная она женщина! Моя мамаша совершенно иначе рассуждает. Секс ей очень даже нравится. Слышала бы ты, какие звуки в иную ночь доносятся из родительской спальни…

Джейн не знала, что и ответить. С идиотской улыбочкой на лице она лишь разинула рот от изумления.

— А ты случаем не думала о том, что, может, именно поэтому твой отец тебя и ненавидит? — мягко поинтересовалась Сандра. — Может, он считает, что именно из-за тебя он спит один. Пришел, дескать, с войны, а постель-то и занята… В таком примерно роде. Бедняга! Наверное, он чувствовал себя очень одиноко. Может чаю подлить, Рид?

Джейн была потрясена услышанным. Она молча протянула свою чашку. Как же так? Столько лет жила с родителями и все эти годы оставалась такой вот бесчувственной идиоткой?! Ведь если только Сандра права, то все сходится один к одному. С учетом того, что мать считала секс отвратительным занятием, Джейн и в голову не приходило, что в действительности все может быть иначе. Конечно же, ее весьма интересовала эта тема, да оно и понятно, но Джейн всегда считала, что отношение матери к сексу совершенно нормальное. Но раз миссис Эванс так любит заниматься сексом, почему же мать Джейн этим заниматься не любит?! Неужели с матерью что-то не то? Или, может, отец был неопытным мужчиной? Но поскольку раньше Джейн о подобном не задумывалась, сама мысль о том, как ее родители занимались любовью, — сама эта идея казалась ей нелепой и не подлежащей рассмотрению.

— Чего это ты вдруг притихла, Рид?

— Задала ты мне задачку, вот чего… Кстати, а не пора ли нам прибрать, ведь скоро твоя мать появится?

В этот миг в дверях появилось живое зеркальное отражение Сандры — Ширли. Девушка преувеличенно широко зевнула.

— Ой ты Господи, проснулась никак?! Так устали, сладкие? — с явной издевкой произнесла Сандра.

— Хавальник-то поприкрой. Двух минут не прошло, как приперлась, а уже начинаешь! — не осталась в долгу младшая сестра. И покуда сестры препирались, скучно выясняя, кто же из них самый ленивый, Джейн скоренько перемыла чашки. Час спустя, когда было установлено перемирие, все вокруг прибрано, овощи почищены, а чайник уже закипал по второму разу, появилась миссис Эванс, маленькая полная женщина, одна из тех, про кого обычно говорят «поперек себя шире». Она радушно поприветствовала Джейн и тотчас принялась готовить обед.

— Да посиди ты, мама. Мы все сами приготовим. Ты и так уже наверняка устала.

— Это я-то устала? Не говори глупости, впрочем, чаю, пожалуй, выпью.

Усевшись за стол, она с удовольствием вдохнула аромат чая. Казалось, она рта никому не дает раскрыть, однако минут через десять миссис Эванс уже знала, как Джейн относится к больнице, каковы ее отношения с родителями, что она думает о политике нынешнего правительства и о моде носить туфли на шпильках.

— А у тебя, Сандра, как прошла неделя? — Она повернулась к дочери.

— Прекрасно. Мы с Рид опять были лучшими по результатам опроса. Скажу тебе прямо, этим мы здорово кое-кому из спесивых нос утерли.

— Так ты больше ни с кем и не подружилась?

— Нет, конечно. И не собираюсь. Если бы ты только видела их, мам! Этакие надутые клуши. Уверена, подохни я у них на глазах, упади буквально на пол, они равнодушно перешагнут и пойдут дальше.

— Главное, не унижайтесь.

— Что ты, и речи быть не может о том, чтобы позволять всем этим смотреть на нас свысока. Мы ведь сумеем и отпор дать.

— Увы, девочка моя, очень часто в жизни так и бывает: кто побогаче — смотрят сверху вниз. Жизнь — это тебе не Сент Катбертс. Впрочем, нужно уметь уживаться и с такими. Не конфликтовать в открытую, но давать понять, что они глубоко ошибаются на твой счет. А грубостью дело не наладишь, Сандра.

— Я вообще с такими стараюсь не иметь ничего общего. Их как бы для меня не существует, — откликнулась Сандра.

— Все не так просто, миссис Эванс, — вмешалась Джейн. — Поверьте, мы хотели бы дружить со всеми девушками, но дело не только в нас.

— Предательница!

— Не кричи, Сандра, дай подруге высказаться.

— Сандре в некотором смысле даже проще, потому как она видит мир в черно-белых тонах, тогда как… Ну, в общем, я не считаю, что в жизни все так просто и однозначно.

— Вздор! Но как бы там ни было, а я приехала домой вовсе не для того, чтобы потратить выходной на такого рода разговоры.

— Ладно, не кипятись. Боже, как же у меня болят ноги. Есть в чайнике еще заварка? — спросила миссис Эванс, сбрасывая под столом туфли. — Сегодня, только представьте себе, у нас было шесть послеоперационных пациентов. Суббота, ничего не поделаешь! Я так измучилась…

— Сандра говорила мне, что вы работаете медсестрой, миссис Эванс, — с интересом откликнулась Джейн.

— Частная клиника — это другое дело. Так ведь, мам? — встряла Сандра. — Сплошные стоны «несчастных» женщин, у каждой из которых явно выраженная истеритомия.

— Да не слушай ты ее, Джейн. Мне нравится моя работа. Пару раз, правда, я уходила из клиники, но пройдет какое-то время — чувствую, опять к пациентам тянет. — Женщина словно пела мягким журчащим голосом, казалось, что рядом звенит водопад.

— Не представляю, как вам удается справляться со всем этим? Я имею в виду, что у вас и семья большая, да еще и работа… — протянула Джейн.

— Если постараться, то все успеешь. Ну а то, что не успеешь, как правило, и не стоит того, чтобы делать, так я считаю.

Джейн с некоторым восхищением посмотрела на женщину, у которой всегда работы на шестерых, но при этом она выглядит счастливой и жизнерадостной. С ней так приятно и легко разговаривать. Сравнивая миссис Эванс с собственной матерью, Джейн с отвращением вспомнила, как мать обычно ныла и всегда пыталась оскорбить своего собеседника. При этих воспоминаниях Джейн передернуло.

Вернулся домой и отец Сандры. Высокий, поджарый, полная противоположность жене, он казался огромной килькой. Во всяком случае, именно такое сравнение пришло в голову Джейн. Она внутренне напружинилась: этот человек сейчас все испортит. Но мужчина очень мягко, очень по-доброму улыбнулся Джейн: он явно был рад гостье. Ясно, что в этом доме на него никто не орет. Он поддержал разговор и между делом починил игрушку младшего сына. К концу вечера у Джейн сложилось впечатление, что она всю свою жизнь знала эту семью. Уже засыпая, Джейн позавидовала Сандре: как же ей повезло с родителями!

На следующий день, перед отъездом девушек, миссис Эванс отвела Джейн в сторонку.

— Имей в виду, Джейн, в этом доме тебе всегда рады. Если тебе не с кем будет посоветоваться, приезжай, считай, что здесь у тебя вторая мама и ты всегда можешь на меня положиться.

— Спасибо вам огромное, миссис Эванс, вы так добры ко мне.

После отъезда Джейн крепко призадумалась. Сандра все-таки не права: будучи такой нетерпимой по отношению к другим, она ведь, по сути, ничем не отличается от тех самых напыщенных клуш, которые ее так сильно раздражают. Конечно же, Джейн и под страхом пытки не призналась бы Сандре, что завидует остальным и что ей очень хотелось бы походить на них. Джейн теперь все время раздумывала и о том, чем именно объяснить жуткие отношения своих родителей. Версия Сандры, во всяком случае, очень многое проясняла. Отвращение, копившееся в душе Джейн многие годы, постепенно исчезло, уступая место грусти и даже симпатии по отношению к своим несчастным старикам.

 

Глава 7

Сколько бы ни длился теоретический курс обучения, Джейн все равно бы не подготовилась к тому, что открылось ей за дверью настоящей больничной палаты. Набившие оскомину практические занятия, все эти перевязки на куклах и друг на друге ни в какое сравнение не шли с тем ощущением, когда вместо куклы в рост человека перед Джейн вдруг оказался живой пациент во плоти, с которым срочно нужно было что-то делать. Куклы на занятиях не испытывали никакой боли, они не умели браниться, от них не исходило зловоние.

Она почему-то раньше считала, что пациенты окажутся сплошь людьми благодарными. Оказалось же, что большинство больных — нытики, которые постоянно стонут и жалуются на судьбу. Порой Джейн даже чувствовала, что они лично ее считают виноватой во всех своих бедах.

Джейн не могла избавиться от ощущения, что она поселилась в огромной луже мочи.

Как только она заканчивала обходить всех, поставив каждому судно, как только она завершала мыть и вычищать все то, что можно было вымыть и вычистить, — наступало время обносить суднами по-новой. Когда же она не обносила больных суднами, ей приходилось либо отмывать те же самые судна, либо изучать их содержимое. Казалось, она насквозь провоняла испражнениями множества пациентов. Причем сами пациенты оставались где-то на заднем плане, а перед ее глазами оказывались одни только их испражнения. Сейчас ей трудно было поверить в то, что некогда она не могла заставить себя вынести ночную посудину за собственным отцом. О, если бы только отец мог видеть ее сейчас! Он скорее всего умер бы от хохота.

Голос сестры звучал с момента начала дежурства и вплоть до самого его окончания. Сестринский голос вселял неописуемый ужас в сердца практиканток. Казалось, медицинскую сестру решительно все не устраивает. Ну, спрашивается, какая разница для пациентов, повернуты колесики больничных кроватей под одинаковым углом или не повернуты? И спущены ли простыни именно на пятнадцать дюймов ниже среза кровати? И находятся ли затычки в ваннах и куски мыла на строго определенных местах? Больным до всего этого не было решительно никакого дела. Больные скорее всего даже и внимания не обращали на подобные мелочи. Однако медсестра почему-то непрестанно гоняла практиканток, заставляя их исправлять эти мелочи.

Все было таким однообразным: бесконечные больничные коридоры, скучные холодные стены зеленого цвета; длинные палаты, такие же зеленые; ряды одинаковых больничных кроватей… Куда ни кинь взгляд, всюду, казалось, смерть и гниение. Всюду десятки несчастных раковых больных. Невероятно, что в такой гнетущей атмосфере пациенты вообще умудрялись выздоравливать!

Джейн испытывала постоянную усталость: как ни старалась заснуть пораньше, она не чувствовала себя наутро отдохнувшей. И не только потому, что уставала физически, нет, девушка, скорее, не находила душевного успокоения. И это ее состояние проистекало от постоянного страха, что она в любую минуту сделает что-то не так, что в любую минуту на нее могут наорать, что в любой момент могут вообще выгнать из больницы.

Только сейчас она поняла, как замечательно, что у нее не было и нет призвания к сестринской работе, ибо в противном случае реальность стала бы для нее чем-то сродни шоку. Более того, Джейн чувствовала, что она, собственно говоря, и не нужна-то никому из пациентов клиники.

— Слушай, Эванс, а какого черта мы тут все делаем? — спросила Джейн подругу. Обе они, с наслаждением вытянувшись на постели Эванс, лениво покуривали.

— Ничего, потом будет получше. Это пока на нас всю грязь сваливают, а как только мы станем настоящими медсестрами и подпишем контракт, пойдут дела поинтереснее. Будем одевать больных, уколы делать…

— Одевать! Уколы! Смеешься?! Мне даже банное полотенце не дозволяют выстирать!

— Ну, сестра Филд и среди персонала-то слывет несколько эксцентричной особой.

— Да мне плевать! Я просто не вынесу больше всего этого: крики, вонь этих чертовых больных, глаза бы мои на них не глядели. Не-на-ви-жу! — воскликнула Джейн.

— Ладно, не принимай все так близко к сердцу. Вот когда узнаешь жизнь, когда появится возможность сравнивать с чем-то поинтереснее — тогда и будешь говорить. Короче говоря, глупо бросать учебу лишь потому, что побывала в одной вонючей палате, разве нет? А может, в соседней почувствуешь себя совершенно иначе. Например, в моей палате такие чудесные мужики и так мне за все признательны, что уже за одни только их улыбки я готова в лепешку расшибиться.

— Тебе повезло. Поглядела бы ты на моих женщин! Вечно всем недовольны, вечно стонут…

— Не зря же говорят, что гинекологическое — самое паршивое отделение.

— Вот именно. Половина больных ноют, потому что никак не могут забеременеть, а другая половина — потому что самостоятельно пытались прервать беременность. Дурдом какой-то! Да еще и конфликтуют: желающие забеременеть терпеть не могут тех, кто делал аборт. Ну а я ненавижу их всех вместе.

— Да досталось тебе. — Сандра сочувственно улыбнулась.

— А когда приходишь после дежурства, того хуже. Еда — прямо помои какие-то. Думаешь, почему нас пичкают всеми этими витаминами?! — Джейн рассерженно закурила. — Ты только посмотри, какие у нас руки! И эта чертова униформа. А сами мы выглядим так, будто нас на помойке откопали! Одежда неудобная, шапочку эту чертову я все никак не научусь надевать. — Джейн сорвала с головы шапочку и швырнула в дальний угол комнаты. Сандра тотчас подобрала колпак и аккуратно его сложила. — И ведь ни один человек еще не умер! — Последняя мысль прозвучала как-то запоздало.

— Как это гнусно со стороны больных! — Сандра улыбнулась, глядя на порозовевшее лицо Джейн. Как ни странно, Джейн ничуть не подурнела: прилившая к лицу кровь делала ее еще привлекательнее.

— Заткнись, я вовсе не шутки шучу! Я хочу посмотреть на покойника, чтобы понять, смогу ли я… Если нет, значит, лучше сразу уйти из госпиталя.

— Только не думай, что как только кто-нибудь из пациентов умрет, ты сможешь этим воспользоваться в качестве предлога, чтобы дать деру. Мать говорит, что всегда неприятно иметь дело с трупом, сколько бы ты этих трупешников ни перевидела.

— Твоя мать настоящий профессионал. Думаю, мне профессиональной медсестрой не стать никогда. Я просто уверена в этом.

— Глупости! Еще минуту назад ты плакалась, что, по сути, ни разу по-настоящему не ухаживала за пациентами. Подожди, покуда дадут хорошую палату или пока ты не увидишь труп в анатомичке.

— Боже! Про анатомичку я даже думать не могу. Знаю, что у меня сразу из рук все повалится. Вообще где бы я ни появлялась, все тотчас ломается и бьется. Сегодня вот, например, стерилизатор. Стоило мне только взглянуть на него, как он тут же и взорвался. Сестра была вне себя, пришлось занимать стерилизатор в соседней палате, — добавила Джейн удрученно.

— Брось, не можешь же ты взглядом сломать стерилизатор.

— Это ты сестре Филд скажи. Она сказала, что именно я во всем виновата. Как будто я и впрямь нарочно. Корова несчастная…

— Она что, и вправду такая вредная?

— Вредная?! Да это сущий дьявол в юбке! Вечно она всем недовольна! Сексуально неудовлетворенная старая перечница! Если хочешь знать, она заставила Тайлер-Смит стоять на стуле прямо в палате. Только за то, что та случайно уронила поднос с бинтами. Она и стояла — совсем как сиротка в «Джен Эйр». И самое главное, эта сука не позволила ей слезть со стула, даже когда начался обход.

— Ну, наверное, эта Филд просто ненормальная. У нее, должно быть, что-то с головой.

— Ненавижу! Всех этих сук, которые смотрят на тебя, как на кусок дерьма. И потом, ты обратила внимание, что у них всех какие-то дурацкие двуствольные фамилии?

При этих словах Сандра расхохоталась.

— Что в этом смешного?

— А мне казалось, что ты хочешь с ними подружиться! Но, кажется, я ошибалась.

Сандра подошла к окну, высунулась наружу и принялась изучать покрытый копотью карниз.

— Черт, ну и туман нынче. Не туман даже, а туманище!

Джейн безо всякого интереса посмотрела в окно.

— Ну и что?

— А то, что те, кто болеет хроническим бронхитом, побегут за нюхательным табаком. Папаша мой будет очень рад.

— Интересно почему?

— Разве я не говорила? Он ведь гробы делает.

Джейн расхохоталась, раздражение вмиг улетучилось.

— Слушай, ты это сейчас придумала, чтобы меня рассмешить, а? Ты ведь раньше говорила, что отец у тебя плотник.

— Он и есть плотник. И если в такую вот погоду будет много трупешников, он неплохо заработает и потом сможет заниматься любимым делом: мебель изготавливать. Просто гробы делать прибыльнее. — Она скосила глаза на Джейн, которая уже зашлась от хохота. — Не думай, он хороший плотник.

— Ох, Сандра, я и не сомневаюсь. Я просто подумала о том, как это забавно: сидит себе человек дома, слушает прогноз погоды, а сам мысленно переводит температуру и влажность воздуха в количество гробов. Это ведь так потешно!

— Ну, во всяком случае, у тебя хоть настроение улучшилось. — Сандра уселась на постели. — А знаешь, что тебе нужно, чтобы освободиться от рутины? Тебе мужик нужен, вот и все.

— Ну, только здесь об этом и мечтать!

— Не вполне уместная ирония. Здесь встречаются очень даже красивые мужчины. Ты просто слишком занята. А уж с твоей-то внешностью…

— И где же все эти красавцы? — с интересом спросила Джейн.

— Ну, начнем с того, что тут немало докторов, студентов-медиков…

— Докторов! Скажешь тоже… Они все такие важные. То же самое относится и к студентам-медикам. Они если и разговаривают, то только с врачами. Здесь, в больнице, как в монастыре.

— А бар «Кошачьи усы»?..

— От капучино меня уже мутит. К тому же, студенты-медики такие же халявщики, как и мы.

— Есть несколько грузчиков из Христианской ассоциации молодых людей. Одного ты, кажется, уже видела в «Кэжуалти».

— Признаться, только грузчика мне и не хватало.

— Да ты на себя-то посмотри, сестра Рид! Тоже мне, королева нашлась. — Сандра рассмеялась. И неожиданно серьезно продолжила: — Не паникуй, Джейн. Все образуется само собой. Кроме шуток. Если ты отсюда уйдешь, мне будет очень тебя недоставать.

— Будь что будет, Сандра. Думаю, после испытательного срока больничное начальство и само попросит меня отсюда. Тогда — конец проблемам.

Как бы то ни было, три месяца Джейн продержалась. Все это время она проводила в палате среди стонущих женщин.

Наконец час пробил — Джейн вошла в кабинет сестры-распорядительницы. Со времени собеседования тут ничего особенно не изменилось. Казалось, дама даже не покидала своего места за рабочим столом.

— Прошу садиться, сестра Рид. — Как и в прошлый раз, на лице сестры-распорядительницы не было и тени улыбки. Джейн принялась терпеливо ждать, тогда как шефиня углубилась в чтение отчета.

— Полагаю, нам нужно поговорить. Не так ли, сестра Рид?

— Да, наверное, — тихо откликнулась Джейн.

— Сестра Рид, ваш внешний вид иначе как ужасным не назовешь. Посмотрите только на свою обувь! Туфли грязные, подошва вот-вот оторвется. — Джейн опустила глаза и машинально попыталась поджать ноги. — Носки гармошкой, на одном носке чернильное пятно. Может, вы думали, что я не замечу? Нет, я прекрасно все вижу. А передник? На нем тоже чернильное пятно. И шапочка у вас на голове сидит как черт знает что! Что вы на это скажете, сестра Рид?

— Прошу прощения, что не почистила обувь, сестра-распорядительница. Обувь у меня дешевая, а возле шлюзов полно воды, вот ноги и промокли. Ну а что касается носков, я, конечно же, все знаю, но дело в том, что, к сожалению, другой пары у меня нет… А шапочка — да, это сплошное мучение, все никак не научусь ее надевать. Я пытаюсь… — Джейн задохнулась от волнения и замолчала.

— Нужно скопить денег и приобрести новые туфли и, кроме того, запасные носки. Что же касается шапочки, то пусть вам помогут ваши подруги.

— Да, сестра-распорядительница, разумеется, — потерянно ответила Джейн.

— За исключением этого, сестра Рид, других замечаний у меня нет. Ваш отчет просто великолепен. Сестра Филд очень высоко отзывается как о вашей работе, желании и способностях узнавать новое, так и о вашей природной жизнерадостности. А ведь вам довелось работать, прямо скажем, далеко не в самом легком отделении нашей больницы.

Джейн от удивления даже рот раскрыла.

— Мне приятно вам сообщить, что руководство госпиталя приняло решение подписать с вами контракт, в случае если вы сами не передумали. Контракт охватывает весь курс обучения.

— О, да, сестра-распорядительница, конечно, мне бы очень этого хотелось… Я так вам благодарна!

Когда Джейн поднялась со своего места, сестра-распорядительница улыбнулась ей.

— Придет время, сестра Рид, и вы поймете, что растворитель лака очень хорошо стирает чернильные пятна.

— Большое вам спасибо за совет.

— Да, между прочим, сестра Рид, дверь налево. — Сестра так широко улыбнулась, что Джейн едва могла поверить собственным глазам.