Глава двадцать первая
1.
Он следовал за ними как мог быстро, но, конечно же, тягаться в скорости с пусть и сломанной, но машиной, не было никакой возможности. В конце концов, он никакой не супермен из комиксов, умеющий летать, ломать стены и все такое прочее, поэтому тот момент у развилки шоссе, когда группа Максима распалась Андрей не застал.
Самарин добрался до стелы, отмечающей центр кольца дорог, почти в тот же момент, когда Аня плакала, сидя в комнатушке, похожей на тюремный карцер, после унизительных процедур проверки на заражение «Каином», а Николай Гладышев в полумраке шашлычной показывал Максиму свое новое приобретение — изящную «цептеровскую» сковородку. То есть приблизительно около девяти утра 14 октября.
Он некоторое время стоял на обочине кольца, глубоко вдыхая холодный утренний воздух. Солнце скрывалось где-то в вышине, за облаками. Андрей поднял лицо вверх, наслаждаясь омывающими бледную кожу лучами и не обращая внимания на легкие уколы боли, идущие от плотно зажмуренных глаз. Да, может быть найти хорошие солнечные очки и вправду не такая уж плохая идея, иначе сложно себе представить, как он будет идти днем. С другой стороны (он мрачно усмехнулся), если ему удастся сделать то, что он задумал, то очки и не понадобятся. Безотчетным движением парень опустил руку в карман куртки, пробежался пальцами по холодному металлу пистолета. Одно ощущение мягкого тепла солнца было достаточной наградой за ночное путешествие, но еще большей наградой будет то, что он сделает, когда все закончится. Самарин вздохнул, вынул из кармана руку, опустил лицо и натянул на голову капюшон. Еще было не время думать об этом, иначе — как ему прекрасно известно — ни о чем другом он думать уже не сможет. А надо еще решить, куда идти дальше.
Андрей открыл глаза и рассеяно оглядел две одинаково пустынные серые дорожные линии, расходящиеся в противоположные от стелы стороны. Полотно асфальта поблескивало пятнами луж, похожее на слежавшуюся тюленью шкуру. Право и лево. Восток и запад. Куда же ему идти? Он подошел поближе к перекрестку, бросил мимолетный взгляд на стрелу стелы, и задумчиво посмотрел по сторонам. Вроде бы, решение было вполне логичным: идти надо на восток, не даром же сержант упоминал в разговоре с Максимом Лососево. До поселка несколько километров, и, как полагал Андрей, найти военную часть в том районе особого труда не составит. А куда надо отдать диск с записью? Правильно, военным, молодец! Он задумчиво посмотрел направо, ощущая непонятную тревогу, как будто что-то было неправильно. Но что именно? Он еще некоторое время постоял, раздумывая. Чувство неправильности никуда не уходило (как он в тайне надеялся), поэтому, похоже, выбор оставался только один.
Самарин тяжело вздохнул, склонил голову. Как же ему не хотелось этого делать! Но надо было разобраться, идти вот так, ожидая неизвестно чего, ему вовсе не хотелось. Тогда уж лучше все бросить и вернуться в мертвый город, лежащий на горизонте. Так что если он хотел это сделать, то надо делать быстро, пока вся его решимость не ушла, как вода уходит в песок. Парень сцепил руки, плотно зажмурил глаза, сосредотачиваясь, а потом глубоко, полной грудью, вдохнул.
Андрей застонал, хрустнули костяшки побелевших пальцев, а глаза, такие убийственно чувствительные к свету, широко распахнулись. Ослабевшие ноги подкосились, и он упал на колени, содрав с них кожу (Андрей заметил сей факт только спустя час, во время привала). Он стал падать вперед, но инстинктивно успел подставить руки и так замер посреди дороги, похожий на странного, содрогающегося от боли мула. Широко раскрытые глаза уставились на стелу, возвышавшуюся над ним как карающая длань самого Господа Бога, но человек не видел ничего. Боль вгрызалась в сознание, затуманивая его, однако не закрывая увиденное. Самарин застонал, и с усилием, показавшимся ему титаническим, закрыл глаза. Боль стала ослабевать, и он благодарно всхлипнул, ощущая, как вместе с выдыхаемым воздухом уходят последние багровые всполохи, охватившие мозг. Андрей плюхнулся на пятую точку, прикрывая трясущимися руками слезящиеся глаза.
— Оно явно того не стоило, — прохрипел он и закашлялся. Теперь он знал, хотя прекрасно мог бы обойтись без этого.
Некоторое — довольно продолжительное — время он сидел на заднице, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце и размышляя, какой толк от уверенности в том, что та девушка ушла на восток, а двое мужчин — на запад. Что с того? Какая разница, пусть даже бы они друг друга поубивали, закопались в землю или вовсе улетели на небеса, как райские птички? Он слабо засмеялся, но почти тотчас снова зашелся в приступе глубокого кашля заядлого курильщика. Приоткрыл глаза, ожидая увидеть на ладони, прикрывающей рот, капельки крови, но ничего не заметил кроме грязи с асфальта и нескольких мелких камешков, вдавившихся в кожу. Андрей рассеяно обтер руку об штанину и медленно, осторожно, поднялся на ноги.
Самарин поднял голову и прищурился, глядя в ту сторону, куда ушли Максим и еще один, неизвестный ему мужчина. Они были в нескольких километрах от него, в каком-то здании. Андрей, конечно, мог узнать точнее, но как-то не очень хотелось. Да и не к чему; теперь, когда неприятное тревожащее чувство прошло, он понял: его волновало именно то, что группа, за которой он шел, разделилась. «Не то чтобы это как-то меняло мои планы, — мрачно подумал он, — так что не стоило и тратить силы». Девушка же добралась до места назначения на автомобиле, вместе с сержантом — теперь он знал и это. «Впрочем, — подумал Андрей, — хоть какая-то польза от идиотского поступка есть». Теперь он точно знал, где находится часть. Хотя было и еще кое-что, гораздо менее приятное и почему-то напоминающее о Горецке. Намек, засевший в голове как заезженная популярная мелодия. Он покачал головой, не понимая, что не так. В конце концов, Андрей принял единственное решение, доступное на данный момент: дойти до места и разобраться что к чему уже там. Действительно, какой еще мог быть выбор кроме как повторить недавний эксперимент, на память о котором осталось пятно грязи на заднице и пульсирующая в висках головная боль? Нет уж, благодарим покорно, лучше не стоит.
Вздохнув, он натянул спавший капюшон на голову, и, сгорбившись под лучами солнца, зашагал по обочине шоссе в ту сторону, куда ехала Аня. Зыбкая тень как будто в нерешительности следовала за ним, приклеившись к подошвам ботинок как грязная, застиранная тряпка. Спустя полчаса солнце за облаками поднялось выше, и человек сошел с дороги, почти сразу исчезнув в густом подлеске, обильно росшем вдоль обочины. Исчез, оставив после себя пустынное шоссе, по которому за этот день так и не проехало ни одного автомобиля.
2.
Как Андрей и ожидал, часть нашлась довольно быстро. В этом не было ничего удивительного — благодаря Ане (хотя она этого и не знала) Самарин теперь точно знал, где надо искать. К вечеру того же дня, как он покинул перекресток, Андрей уже смотрел на ярко освещенные ворота, в которые то и дело въезжали грузовики военных. Другое дело, что за две недели ему так и не удалось придумать, как передать диск по назначению. Это угнетало… и очень злило.
Самарин сидел на небольшом пригорке на опушке леса и жевал кусок колбасы, раздобытый в одном из продуктовых в Лососево. Колбаса недвусмысленно попахивала (электричество в поселке отключили давненько, поэтому на сохранность продуктов надеяться было нечего). Андрей нашел ее на складе, в куче подобного неудобоваримого мусора… Но, как известно, нищие не выбирают. Все-таки желание пожрать преобладало над страхом потом проблеваться. Хотя он полагал, его желудок мог вынести и не такое издевательство, поэтому у него не возникло ни малейшей толики сомнения, набивать ли рюкзак такой сомнительной едой или нет.
Он откусил еще кусок, прожевал, сплюнул хрящик в пожелтевшую траву, едва заметно колышущуюся на ветру. Посмотрел на колбасу, вздохнул, спрятал ее в стоящий рядом рюкзак. От чего бы он сейчас не отказался, так это от булочки свежего хлеба. Или даже не очень свежего. Но, к сожалению, пока ему ничего такого не попадалось: похоже, военные тщательно подчистили все окрестности. В этом не было ничего удивительного — как он подозревал, спустя недельку они бы не побрезговали и той колбасой, которую ему удалось утащить. Нищие, как известно… впрочем, и так понятно.
Андрей отложил рюкзак и посмотрел на звездное небо. Сегодня хоть, слава Богу, не было дождя — приятно оставаться сухим, а не насквозь мокрым, как все последние дни на протяжении недели, когда он чувствовал себя так, словно только что вылез из ближайшего озерца. Как, однако, мало надо человеку для счастья… Он встал, расстегнул ремень, начал мочиться со склона пригорка, наблюдая за тем, как струя серебристо мерцает в лунном свете.
Дела в части, похоже, были не ахти. Он не знал, так ли это на самом деле, но… нет, знал, чего там, конечно знал. Вроде не было никаких причин так думать: солдаты ходили с заряженными автоматами, спокойные, сытые; грузовики постоянно разъезжались в разные стороны за продовольствием, топливом, одеждой и бог знает, чем еще; с территории части круглые сутки раздавались голоса людей, занятых своим делом, шумели многочисленные генераторы и двигатели тяжелой техники… Все было правильно, все было так как и должно быть. Но только Андрей за эти две недели понял, что на самом деле часть была островком в бушующем океане, причем островком, который вот-вот могли поглотить беспощадные волны.
Прежде всего, количество людей. Он не знал, понимали ли это главный, но он-то прекрасно видел, что их было слишком много. Слишком много для такого маленького пространства, на котором им приходилось ютиться. Человек, конечно, существо стадное… но не до такой степени. Самарин догадывался, почему до сих пор не повыгоняли всех гражданских: во-первых, у военных еще была надежда на то, что ситуация во внешнем мире как-нибудь разрешится, а во-вторых… во-вторых кто-то думал, что все эти люди — потенциальная рабочая сила. Андрей и сам не знал, откуда ему пришла в голову эта идея, но в том, что она верна он даже не сомневался. Вот только этот кто-то ошибался, оставляя за безопасными стенами военного городка всех подряд: менеджеры по продажам и торговцы сотовыми телефонами вряд ли могли предоставить за еду и кров хоть что-то взамен.
Второй причиной было присутствие тех, других, что прятались в лесах и полях вокруг обнесенной бетонной стеной части. Они приходили из города небольшими группами и оставались здесь, скрываясь от военных, прячась, как прячутся в траве змеи. Он видел их, грязных, оборванных, с ранами как старыми, так и свежими, видел, как они приходили со стороны покинутого Горецка. Они приходили ночью и оставались на почтительном расстоянии от людей… но они были и их становилось все больше. Самарин не знал, что влекло их сюда, но факт оставался фактом: с каждым ночным часом зараженные прибывали сюда и чего-то ждали. Одна только мысль о том, что леса, поля, холмы вокруг кишели больными, уже была достаточно веским доводом, чтобы уйти как можно дальше. Но он должен был передать диск с записью. Мысль о том, что толку от этого уже не было, Самарин гнал от себя как мог бы прогонять прилипчивую муху. Безуспешно, но со всем старанием.
Андрей застегнул ширинку и уселся рядом со своим рюкзаком. Надо было убираться отсюда. Возможно, он мог бы попытать счастья в каком-нибудь другом месте, но что-то его останавливало. Наверное, неуверенность в том, что ему представится еще один такой же шанс: вероятность того, что где-то в ближайшей округе были представители вооруженных сил исчезающее мала. А ему нужны были именно военные; раз уж они заварили эту кашу, так пусть и попытаются ее расхлебать.
Самарин лег на спину, заложив за голову руки. Он и сам не мог толком понять, что его держало здесь. Иногда ему почти удавалось убедить себя в необходимости убраться прочь от греха подальше, но нечто останавливало его… нечто непонятное даже ему самому. Надо было подождать. Подождать и тогда все само собой решится. Некоторое время он лежал, глядя на звездное небо. Темное полотно прочертил росчерк падающей звезды, и он совсем как в детстве загадал желание. Улыбнувшись иссушенными губами, парень закрыл глаза, задремал, а спустя несколько минут провалился в сон.
Два часа спустя на пригорок, где спал человек, забралась собака, ободранный пудель, привлеченный запахом колбасы. Некоторое время он осторожно принюхивался к странному существу, размеренно дышащему во сне, не в силах разобрать, кто или что это такое. Наконец, решив, что пища, как бы вкусно она не пахла, не стоила того, чтобы связываться с ее хозяином, собака развернулась и, поскуливая, спустилась вниз, надеясь раздобыть еще чего-нибудь. В паре километров от спящего Андрея пуделя поймал один из зараженных и с удовольствием сожрал, при этом чуть насмерть не подавившись густой шерстью.
В безоблачном небе ярко сияла Большая Медведица, заливая своим холодным светом спящую землю.
3.
Малышев сидел за столом, перебирая бумаги. Отчеты, отчеты, отчеты и снова отчеты. Все как один хуже предыдущего.
Майор в раздражении оттолкнул от себя кипу листков, несколько бумаг спланировало на пол, да так и остались там лежать. Он лишь равнодушно взглянул на них, но даже и не подумал поднимать. Хрен с ними, как говорил один из его бывших офицеров, теперь сидевший в уютной комнатушке два на два метра, расположенной в карантинном блоке, куда пихали всех неизлечимых пациентов.
Дела шли не важно. Плохо другое: становилось все хуже. Запасы всего чего только можно, начиная спичками и заканчивая портянками, неминуемо двигались к концу. А эта самовлюбленная скотина Маслов до сих пор был уверен, что рано или поздно им помогут. Угу, держи карман шире.
Малышев искренне недоумевал, как толстый боров до сих пор сохранял веру в то, что все еще может обернуться к лучшему. Они держали связь с несколькими военными формированиями из ближайших областей, но везде было одно и то же: болезнь, анархия, мародеры, толпы больных безумцев на улицах городов… Как можно было верить, что кто-то сможет навести порядок? От главнокомандующего уже неделю не поступало никаких приказов, и Малышев практически не сомневался: президент либо мертв, либо шатается по улицам вместе с остальными больными. Он, конечно, предпочел бы второй вариант, но суть дела от этого не менялась. Так или иначе, они остались предоставленными сами себе, а то, как вел дела Маслов, могло привести только к одному: всем им светил если не скорый, то уж точно мучительный конец. Что нисколько не устраивает вашего покорного слугу, майора Константина Малышева. И, самое поганое, полковник всего этого, кажется, не понимает. Или просто не хочет понимать. Вместо того, чтобы подумать, как быть дальше, он приказывает отстреливать мародеров и обирать магазины с необходимыми товарами… А, да, еще каждый вечер проводит получасовые совещания с офицерским составом, чтобы, как он выражается, «выработать дальнейшую стратегию выживания». Идиот.
Малышев нагнулся, поднял с пола упавшие листки, мельком пробежался по ним взглядом. Солярки было столько-то, осталось столько-то, макарон столько-то и столько-то… Удручающе однообразные столбцы цифр, которые, надо заметить, неумолимо уменьшались с каждым днем, не смотря на все потуги Маслова как-то восполнить тающие припасы. Он просто не понимал, в чем проблема.
Майор пробурчал нелицеприятный эпитет, потер лоб. К нему вернулось воспоминание, когда он не далее как неделю назад предложил простой и действенный способ решения этой проблемы. Если это и не помогло бы полностью, то хотя бы реально позволило сократить расходы на всем. Когда Маслов обрисовал ситуацию и предложил всем высказаться с предложениями (если они, конечно, имелись), майор выдвинул идею, простую, как сваренное вкрутую яйцо. Заключалась она в следующем: всех тех, кто сидел в карантинном блоке, и у кого уже точно было подтверждено наличие в крови вируса, взять и скопом выгнать за ворота — пусть разбираются сами как хотят. Свои слова он подкрепил простой мыслью: толку от них никакого, а жрать они не прекращали.
Эта сука Маслов взвился так, как будто Малышев как минимум предложил каждого из несчастных расстрелять. Он орал и брызгал слюной, называя майора попеременно то эсесовцем, то маньяком, то, почему-то, татарином. В конце концов, его лицо приобрело насыщенный кирпичный цвет, и Малышев даже начал надеяться на то, что у старого пердуна случится инфаркт, но, к счастью или не счастью, все обошлось. В общем, Константин и сам признал (хотя и не сказал этого в слух), что идея не из лучших. Слишком велик шанс, что выгнанные за ворота останутся стоять на месте и молить, чтобы их впустили обратно. Тогда и правда пришлось бы их всех расстрелять, а это не лучшим образом подействует на моральное состояние солдат, которое было и без того отвратительным.
Малышев встал из-за стола, прошелся по кабинету, разминая затекшие мышцы. Нет, конечно, сам его поступок и предложение на том совещании — не более чем попытка как-то спровоцировать Маслова. Он чувствовал, что рано или поздно ему надоест выслушивать бредовые приказы полковника, который, похоже, до сих пор искренне верил в Армию, Президента и прочую ерунду. Конечно, он мог дезертировать — вряд ли бы его стали искать и пытаться поймать. Только оставаться в одиночку ему не хотелось. Он осознавал, что его, как акулу кровь, тянула к себе власть, ее насыщенный, соленый запах. Остальное ему не особо нужно, да и, в общем-то, бесполезно, как разбитые елочные игрушки.
Майор взглянул на часы — до очередного никому не нужного, но изображающего деятельность совещания оставалось двадцать минут. Он провел тыльной стороной ладони по щеке, прислушиваясь к неприятному треску щетины. Побриться? Нет, может, увидев его небритым, полковник выйдет из себя и тогда его точно хватит удар. Кто знает? В жизни всякое бывает, кому-кому, а уж ему это известно получше многих.
Майор криво ухмыльнулся, снова сел за стол, взял со стола бумагу и погрузился в пространный отчет о последней поездке в город за припасами. Часы за спиной показывали двенадцать минут десятого.
4.
Аня укрылась до подбородка одеялом, прислушиваясь к сопящей в темноте соседке по комнате — Ольге. Она улыбнулась, когда Ольга сказала во сне что-то похожее на «комесь», перевернулась на другой бок и снова ровно задышала.
Анна провела здесь, в Санатории, как называл его Сергей, около недели и чувствовала себя вполне даже неплохо. Девушка понимала, что это чувство вызвано размеренной жизнью — даже лучше назвать это существованием — но было и еще кое-что, в чем она не хотела себе признаваться. Пока что не хотела, потому что боялась ошибиться.
«Да ладно, чего там, — подумала она и перевернулась на другой бок, невидящими глазами глядя в окно, на котором мягко мерцали отраженным светом фонарей потеки дождя. — Не надо лгать хотя бы самой себе, подружка. Ты прекрасно знаешь, из-за чего у тебя такое восхитительное чувство, будто ты недавно выпила пару бокалов хорошего вина. Сколько раз было одно и то же, так что мы-то с тобой знаем, к чему и отчего все это. Не будем вилять и юлить, признаем как есть: ты снова…»
Нет! Не надо думать об этом. Она перевернулась на спину, сцепила руки в замок, надеясь усмирить тот огонек, что вспыхнул в ней. Знакомый до боли и очень приятный огонек. Только вел он опять к одному и тому же: вспышке, безумной вспышке и горечи в конце. Спасибо, уже проходили, можете оставить этот кусочек себе. Она съела довольно, больше, чем многие за всю жизнь. Еще раз наступать на те же грабли? Благодарю покорно.
Она вздохнула, снова перевернулась на бок, стала смотреть на капли дождя. Они напомнили ей слезы, все те слезы, что она пролила из-за мужчин, встречавшихся ей на пути. Звучит напыщенно, но гораздо хуже то, что это было правдой. Еще раз влетать в одно и то же — Господи, она, конечно, не блещет интуицией, но… Но и не полная дура.
— Как всегда, — прошептала она едва слышно. Да, как всегда.
Разве она была виновата в том, что влюблялась? Разве виновата? Кто-то бы сказал — да, конечно, как же иначе. Но было ли это правдой? Или, если хотите, было ли это всей правдой? Она знала, как называют таких как она мужчины (еще бы не знала — вспомни милый разговор, подслушанный тобой в туалете, и больше никаких объяснений не потребуется). Она не понимала другого: почему то, что в ней потребность любить и быть любимой была сильней всего остального, делало ее отличной от других. Разве из-за этого она становилось хуже? В понятии мужчин они должны были перетрахать как можно больше девок до свадьбы, а потом жениться на девственнице. Идеальный вариант, прекрасно согласовывавшийся с их логикой. Самое смешное, многие женщины, не смотря ни на что, соглашались с этим. Будто бы сразу же после свадьбы кто-то переключал в их мозгах тумблер, отчего они начинали яростно поддерживать мужчин в их шовинизме. Имели ли они такое право? Наверное, имели, как попугай в клетке имеет право с пренебрежением посматривать на голубей, клюющих мусор на мостовой в поисках чего-нибудь съедобного.
Аня мысленно пожала плечами, прекрасно понимая, что все ее рассуждения ни к чему не приведут. Она просто была такой, вот и все. И то, что некоторые пользовались таким ее мировоззрением, вовсе не доказывало, что она плохая. Как раз наоборот: это выставляло напоказ то, какими являлись они.
Девушка на мгновение широко открыла глаза: такая простая и вместе с тем логичная мысль впервые пришла ей в голову. Разве она была виновата? Она делала что-то не так? Да ведь на самом деле нет. Они просто пользовались ей и при этом умудрялись внушить чувство вины за то, что она была с ними, будто она всего лишь проститутка, снятая за гроши на вокзале. Какое право они имели обращаться с ней как с вещью? Абсолютно никакого. Все дело в том, что она сама позволяла обращаться с собой так, вести себя с ней как с женщиной, которой можно заплатить дорогим кремом для рук, потом трахнуть, а потом, когда все будет кончено — равнодушно указать на дверь. Она впервые с горечью подумала, что те две ее неудачи с парнями в прошлом были не столько из-за них, сколько из-за нее. Это было неприятно осознавать, но она чувствовала, что так оно и есть. Но это не меняло одного: она, похоже, медленно, но верно влюблялась в Сергея. Да ладно, чего уж там, начала говорить честно так уж надо продолжать. Она не влюблялась. Она уже по уши в него втрескалась.
«Ну вот, ты и призналась в этом хотя бы самой себе, — подумала она. — Поздравляю, подруга, класс. Мало того, что ты оказалась непонятно где на правах то ли пациента то ли — что более вероятно — пленницы, так умудрилась еще больше усложнить свою жизнь. Это у тебя неплохо получается».
С другой стороны, говорить об этом ему она не собиралась. Ни к чему, и без того хлопот хватает. Она справиться со своими чувствами как-нибудь сама, без посторонней помощи. Пора, в конце концов, становиться взрослой.
Она едва слышно вздохнула. Был еще Макс. Они были… близки, той ночью, в пустой квартире. Меняло ли это что-то? Она не знала, но боялась, что да. Это был ее третий мужчина, но первый, с которым она была близка не по любви, а… Что именно «а» девушка не знала и от этого чувствовала свою вину. Она понимала, что для него это могло что-то значить, но любила ли она Максима? Некоторое время Аня напряженно думала, стараясь разобраться в чувствах, и, в конце концов, с облегчением (хотя сама этого и не осознавала) поняла, что нет, не любила. Теперь она это понимала, но Макс-то не знал. Конечно, был шанс, что он «сунул, вынул и забыл» (на щеках девушки выступил румянец), но почему-то Аня сомневалась, что так и было на самом деле. Достаточно вспомнить то, как он был ошарашен ее решением ехать в военную часть вместе с сержантом. Да, все так, но по большей части дело в том, что она просто знала. Была ли это женская интуиция, просто предчувствие или что-то совсем другое, но факт оставался фактом: для него это значило больше чем для нее. Возможно, много больше. Он был не плохим парнем, но…
За окном раздался громкий окрик, кто-то заорал, отдавая какие-то команды. Аня тряхнула головой, выныривая из омута своих непростых размышлений, откинула одеяло, встала и босиком подошла к окну. Из-за идущего дождя разобрать что-то толком не получалось, но снаружи явно что-то происходило. Девушка вздрогнула, когда взревел мощный двигатель машины. Кто-то отдавал команды, голос показался знакомым, но вспомнить, где она его слышала, не удавалось. По спине пробежала дрожь, но была ли она вызвана холодом или внезапным неприятным предчувствием — не разобрать. Девушка обхватила плечи руками и мелко задрожала, вглядываясь в яркую круговерть огней за окном. Там что-то происходило. И она твердо знала, что это «что-то» не сулило ничего хорошего.
Абсолютно ничего хорошего.
5.
Девять часов, двадцать две минуты.
Первым на это обратил внимания часовой на северо-западной башне периметра.
Он совсем недавно заступил на свой пост, поэтому оглядывал окружающие часть пространства что называется «не замыленным» взглядом. Часовой сидел, спрятавшись за бортик вышки, и поеживался на усилившемся ветерке. Он поминутно оглядывал скрытую темнотой землю под ним, мысленно благодаря Бога за то, что сегодня не его очередь дежурить на юго-западном посту. Там протекала крыша, и никто пока не удосужился ее подлатать. Сидеть под постоянно льющейся сверху холодной водой удовольствие гораздо ниже среднего, уж он-то знал. А в такую погоду, когда дул порывистый ветер, да еще и шел дождь, ночь превращалась в настоящую пытку, когда ты больше думал о том, как согреть промерзшие кости, чем наблюдал за…
Паренек вдруг привстал на месте, сжимая в руках разом потяжелевший АК. Его взгляд уперся в одну точку, в небольшой, едва различимый в темноте холмик, почти на самой границе с освещенным пространством. Несколько минут рядовой, прищурившись, вглядывался, стараясь разобрать, померещилось ли ему или нет. Прошла минута, вторая. Нет, наверное, показалось. Проклятый дождь, ничего больше. Расслабившись, он уже почти уселся обратно, как глаз снова уловил движение. Нет, даже не движение, а всего лишь намек на него. Только след движения. Рядовой почувствовал, как почему-то напряглись мышцы плеч. Там что-то было? Или нет? Может быть…
Он вздрогнул и схватился за рацию, потянул ее из нагрудного кармана. Никаких сомнений больше не было. Часовой вдавил маленькую кнопку и быстро сказал в трещавшую статикой коробочку:
— Северо-запад, второй пост. У меня движение.
Не дожидаясь ответа, чувствуя болезненное возбуждение, он, не глядя, сунул рацию обратно, подхватил стоящий под рукой автомат и, не думая, что делает, мягко снял АК с предохранителя.
6.
— Капитан, у нас проблема.
Вепрев поднял голову и посмотрел налитыми кровью глазами на лейтенанта, стоявшего перед ним навытяжку. Десантник шаркнул рукой по щеке, ощущая покалывание щетинок. Господи, как же он устал. Просто вымотан до предела.
— Что случилось? — голос Евгения Вепрева прозвучал хрипло, будто у простуженного.
— Не знаю точно. Северо-западная башня. Часовой засек движение.
— Движение? Что это значит, черт побери? Собака? Лисица? Леший?
— Никак нет, товарищ капитан. Похоже, там человек.
Вепрев некоторое время просто смотрел на лейтенанта, с трудом соображая, что сие означает. Человек. Какого черта кому-то делать за территорией части ночью? Это было глупо и опасно. Если только, конечно, это был их человек.
Капитан встал, усилием воли отгоняя сонливость. Он провел ладонью по лицу, словно стараясь стянуть с него маску усталости, повел плечами, выпрямился. Взял со стола автомат и пошел к выходу из комнаты.
— Дай Бог, чтобы твой дежурный не ошибся. Иначе ему будет не отделаться тремя нарядами вне очереди. Пошли.
Быстрым шагом офицеры вышли в дождь. Они направлялись к северо-западному углу стены с твердым намерением взобраться наверх и посмотреть самим на то, что увидел солдат. Было 9:31.
7.
9:32.
Малышев зашел в кабинет полковника и мысленно вздохнул: конечно же, все уже здесь, он последний. Иногда у него возникала мысль, что они специально сговорились приходить пораньше, чтобы выставлять его идиотом. Он привычным жестом потер виски, где зарождалась головная боль. Этого еще не хватало…
Майор молча прошел на свободное место, сел почти на самом углу длинного стола. Все это время Маслов не спускал с него тяжелого взгляда. Константин Малышев невозмутимо положил перед собой папку, достал несколько листочков с отчетами и посмотрел прямо в глаза набычившемуся полковнику. Головная боль разрасталась от висков, уходя к затылку, но он не опускал взгляда. Наконец, Маслов пожевал губами, словно пробуя на вкус что-то неприятное, открыл свой широкий рыбий рот и сказал:
— Что ж… Все здесь. Наконец-то, — быстрый взгляд в сторону Малышева. — Начнем. Прежде всего, как у нас обстоят дела с ГСМ. Василий Петрович, будьте добры.
Василий Петрович — сержант, который сидел на должности заведующего горюче-смазочными уже более пятнадцати лет — поднялся, провел черной от въевшегося мазута рукой по лысине, и начал, спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, рассказывать о том, сколько за два дня удалось экспроприировать (то есть стащить) бензина, керосина, солярки и прочего нужного в хозяйстве горючего и смазывающего добра.
Малышев с отсутствующим видом поглядывал на костистого Петровича, вертя в руках дешевую авторучку «Бик». Господи, зачем это все? Чертовы сборища были никому не нужной тратой времени. Неужели они не понимали, что надо было что-то срочно решать, что-то делать, а не сидеть здесь за стенами как свора поджавших хвосты псов? Вместо этого они, как какие-то сумасшедшие белки, тащат к себе все, попавшееся под руку.
Он качнулся на задних ножках стула, ощущая, как боль ввинчивается в виски наподобие раскаленных болтов. Хотелось встать и уйти — и хрен с ними со всеми. Пусть сидят тут дальше и занимаются своей болтологией хоть до посинения. А он лучше…
За окном взревел двигатель бронетранспортера, Василий Петрович, только что со вкусом перечислявший количество бочек с соляркой, споткнулся, замолчал. Офицеры повернулись к единственному окну, послышался шепоток, похожий на шелест упавшей листвы.
— Что еще такое? — Маслов тяжело поднялся со своего места. — Какого черта там происходит, кто-нибудь может мне объяснить?
Малышев прислушивался к звукам за окном, ощущая, как головная боль уходит. Неожиданно у него возникло острое чувство: сейчас что-то должно произойти. Не особо раздумывая, что и зачем делает, подчиняясь только интуиции, он выронил ручку из рук. Брякнув по столу, она отскочила и скатилась куда-то вниз, под ноги. Кряхтя, майор нагнулся, желая ее поднять, и в этот момент ожила рация, стоявшая на столе.
— Это Вепрев. Товарищ полковник, у нас что-то происходит на периметре. Повторяю…(небольшая пауза в несколько секунд) Что случилось? Эй?.. Не… НЕ СТРЕЛЯТЬ СТОЙ ТВОЮ МАТЬ!
Словно в ответ раздалась короткая очередь, следом чей-то крик, а потом ночь взорвалась грохотом выстрелов.
«Они пришли, — мелькнула мысль в сознании Малышева. — Они долго ждали, но теперь пришли».
Действительно, они пришли.
8.
Самарин услышал их во сне. Конечно, не то чтобы услышал, но объяснить лучше он не мог. Андрей понимал общую природу того, что происходило, но выразить словами не получалось. Да и не перед кем было упражняться в словесной эквилибристике.
Его белесый, лишенный сновидений сон подернулся дымкой, когда до него дошли первые слова/чувства. Некоторое время он боролся с этими непрошенными образами, не желая просыпаться, но белый туман, окутывающий сознание поредел, пошел прорехами и он открыл глаза, просыпаясь. Они были где-то рядом. И они к чему-то готовились.
(Не согласен. Рано. Мы не готовы).
(Мы готовы. Зачем ждать? Самое время. Если нас станет еще больше, то будем мешать друг другу. Я считаю)
Андрей затряс головой, прогоняя последние остатки сна. Он привстал на своем неудобном лежбище, оттолкнул в сторону рюкзак и посмотрел в сторону, откуда доносился этот разговор. Он прислушался, но тотчас понял — бесполезно. Ничего, кроме бормочущего дремотного леса вокруг. Они не говорили. Они обменивались.
Парень присел на корточки, снял капюшон и неосознанно приподнял подбородок, вдыхая промозглый ночной воздух. Легкий ветерок дул в иссушенное лицо. Где-то рядом, но где именно… А потом как удар, вонзившийся в открытый разум:
(Пойдет с той стороны. Никаких обманных маневров — у нас преимущество в внезапности, плюс мы точно знаем где они и сколько их.)
(А остальные? Те. Несут оружие.)
Оружие?
(В основном, пойдут с нами. Двое на каждую вышку с противоположной стороны. Пятеро — вместе с теми, кто идет к воротам. Там самое слабое место — во всяком случае, они подумают так. Но нас интересуют бочки.)
Трое. Общалось — другого слова не подобрать — трое. Он чувствовал их, вдыхал их обостренный адреналином запах, пропитанный кислым ароматом болезни. Теперь, окончательно проснувшись, Самарии почувствовал скопившуюся неподалеку массу больных людей. Безмозглых игрушек, подчиняющихся приказам. Но эти трое не были безмозглыми. Отнюдь.
(Мы пойдем следом и поддержим тех, у ворот, чем сможем, но еще раз повторяю — это не главное. До утра мы должны проникнуть на территорию. Там еда и тот, кто мне нужен.)
Андрей сморщился и сжал пальцами нос, из которого заструилась кровь. Он почувствовал, как во всех тех тысячах, что молчаливо ждали вокруг окончания совещания своих лидеров, поднялось одно и то же чувство: голод. Дикий, ненасытный, пронизывающий до костей голод, напоминающий запахом и вкусом заледеневшую свернувшуюся кровь. Рот наполнила горечь, и он покачнулся, по-прежнему не отнимая от кровоточащего носа пальцев. Но ему надо было знать. Он медленно, нехотя опустил руки.
(Хорошо. Я не вижу другого пути. Когда?)
Все затихло, ожидая решения. Андрей напрягся, «вслушиваясь» в окружающую его темноту, страстно желая знать когда.
(Сегодня ночью, до рассвета. Дождя нет, это нам на руку. Начнем за пятнадцать минут до восхода. В этот момент они наиболее уязвимы.)
Андрей выдохнул. Значит сегодня… Он замер, ощущая, как по скрытым от глаз рядам зараженных прокатилась волна недоумения и настороженности.
(Кто-то рядом. Чувствуете? Это не наш.)
Люди в лесах, полях, за холмами, в оврагах заволновались, ощущая, как их Пастухи передают безмолвную команду, расплывающуюся в воздухе едва уловимым облаком. Найти. Схватить. Доставить. Если не выйдет — убить.
Андрей вскочил на ноги, подхватил рюкзак и, не обращая внимания на льющуюся из носа кровь, побежал вниз с холма в сторону мерцавших неясным светом фонарей.
Ночь за его спиной оживала, выпуская из своего чрева молчаливые фигуры зараженных и измененных вирусом человеческих тел.
9.
— Что здесь?
Солдат, стоявший на посту около ворот, вытянулся по стойке смирно и отдал честь. Вепрев почувствовал легкий запах табака в воздухе, но сейчас его это не интересовало. Все его инстинкты вопили об опасности. Он не мог понять, в чем дело, но руки сами, сняли автомат с предохранителя — он даже не заметил, когда именно. В голове металась одна мысль, даже не мысль, а намек на нее: что-то должно произойти. Даже сам воздух казался не таким, каким он должен был быть ноябрьским вечером: какой-то загустевший, холодный, но при этом вялый, как рука мертвеца. Что-то не так. Капитан прислушался, но до него доносился только едва слышный шорох: вроде шелест дождя о брезент. Неприятный, шуршащий и едва уловимый звук. Ничего больше.
— Товарищ капитан, докладываю, на вверенном мне участке…
— Тихо, — Вепрев махнул рукой, останавливая солдата. На это просто не было времени, он четко ощущал, как секунды уходят одна за другой. Евгений бросил взгляд на вышку, к которой они шли вместе с лейтенантом, и подумал, что она, пожалуй, может подождать. Не до того.
— Заводите БТР.
— Товарищ капитан? — в голосе дежурного явственно слышалось удивление. Вепрев же не удостоил его и взглядом. Он посмотрел вверх, на небо, медленно очищавшееся от туч. Дождь поредел, но сейчас сей факт почему-то не радовал. Евгений отчетливо понимал, что это плохо, хотя и не мог сказать — почему. Просто понимал и все.
Что с тобой? Приступ мандража? Перепил дрянного чая? Почему ты дергаешься как кошка, которой прижали хвост? Что не так?
Он не знал, что именно не так, но нервы были натянуты до предела… и время. Время уходило. Вот что самое поганое.
— БТР. Немедленно подгони БТР к воротам. Исполнять!
Больше не переспрашивая, лейтенант бросился назад и через минуту до слуха Евгения донесся рык заведшегося двигателя, но капитан едва обратил на это внимание.
— Что за воротами?
Часовой заморгал, но довольно быстро понял, что от него хотят, поэтому быстрым шагом, чуть ли не бегом подскочил к смотровой щели, поднял ее и выглянул в темноту.
— Ничего, товарищ капитан. Пусто.
Вепрев кивнул, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Нет, напряжение не отпускало. Что-то все-таки было не так. Он отошел в сторону, пропуская бронетранспортер, достал рацию и, подумав, нажал на кнопку вызова. Лучше пусть его потом вздрючат за ложную тревогу. Он как-нибудь переживет.
— Это Вепрев, — он перевел взгляд на солдата, до сих пор что-то высматривающего в чернильной темноте за воротами. Туша БТР влажно блестела рядом пластинами брони. — Товарищ полковник, у нас что-то происходит на периметре. Повторяю…
Именно в этот момент солдат, пялящийся в темноту, вдруг поднял автомат, высунул дуло наружу и громким, визгливым голосом закричал:
— Стоять! Кто там? Стой немедленно или я стреляю!
Вот оно! Вот чего ты ждал. Оно пришло оно совсем рядом.
— Что случилось? — капитан сделал шаг в сторону солдата, застывшему в ярком свете мощных ламп с поднятым оружием. Пять шагов. Пять коротких шагов. Он успел сделать один, успел шагнуть, одновременно спрашивая:
— Эй?.. — а потом каким-то шестым чувством, по тому, как напряглись узкие плечи паренька, он понял, что сейчас должно произойти. Понял буквально за доли секунды до того, как часовой нажал на спусковой крючок. Евгений начал говорить, желая остановить, но понимая, что уже слишком поздно:
— Не…
Время. Время всегда было против него.
— НЕ СТРЕЛЯТЬ СТОЙ ТВОЮ МАТЬ!
Ответил не человек. Автомат коротко кашлянул, выплевывая россыпь огненных росчерков в темноту. Сначала, несколько долгих секунд стояла тишина, и Вепрев уже понадеялся, что засранец промазал, но раздался вскрик и цепенеющим сознанием капитан осознал: звук, который он слышит, был вовсе не шорохом дождя, а приглушенным топотом многих ног. Босых ног.
— Есть! Я достал… — ликующий солдат не успел договорить. В следующую секунду его голова исчезла в вихре костей и крови, прозвучал хлопок выстрела. Что-то с неприятным хлюпающим звуком шлепнулось на броню БТРа, и Вепрев с отвращением увидел, как вниз сполз скальп часового. Волосы можно было отжимать от пропитавшей их крови. Евгений закричал:
— ТРЕВОГА! НАС АТАКУЮТ!
И, словно подтверждая его слова, ночь расцвела вспышками выстрелов, осветивших приближающиеся к стенам толпы грязных оборванцев, с тупым безразличием бегущих к своей цели.
Они пришли.
10.
Андрей бежал изо всех сил, ощущая на затылке горячее дыхание зараженных. Кровь из носа стекала по лицу, капала с подбородка, и он стирал ее одной рукой, не замедляя бега. Рюкзак с порванной лямкой бился о бедро, но Самарин не обращал на него внимания. Были вещи и поважнее. Например, остаться в живых.
Камень ударил в плечо, и парень сбился с шага, споткнулся, едва не упал. Благодаря слепому везению ему удалось удержаться на ногах, он согнулся, словно живот скрутила боль, и побежал еще быстрей. Бросил быстрый взгляд на рюкзак и без сожаления швырнул его назад, надеясь, что может кто-нибудь об него споткнется. Рюкзак канул в темноту, будто проглоченный невидимой рыбиной, таящейся там. Ни звука позади, но он знал, знал, что они бегут за ним. Он чувствовал их дыхание, наполненное кислым зловонием и сладостью гниющих в погребе овощей.
В боку закололо, он сплюнул вязкую слюну, нисколько не удивляясь солоноватому привкусу во рту. Он боялся поднять голову, боялся увидеть, сколько осталось до ворот. Боялся того, что ему не добежать.
Мимо просвистело еще что-то, Андрей инстинктивно отклонился в сторону. Ноги поехали по мокрой от дождя листвы, и Самарин замахал руками, пытаясь удержать равновесие. Боже, неужели вот так вот все и закончится? Если он упадет, то подняться уже не сумеет, и тогда они растопчут его, как муравья.
Все это пролетело в сознании в мгновение ока, пока он размахивал руками как сошедшая с ума мельница. Самарин попытался подтянуть правую ногу, но она заскользила еще больше, утягивая его в сторону. Наверное, он бы все-таки упал, и тогда вся история покатилась бы по другому пути, но в этот момент один из тех, кто преследовал его, невольно оказал Андрею услугу.
Палка — обычная сосновая ветка — влетела Андрею как раз между лопаток. Удар оказался довольно силен: помимо воли его кинуло вперед на несколько заплетающихся шагов. По-прежнему маша руками, с вытаращенными глазами он буквально пролетел пару метров, едва касаясь ногами земли. Впрочем, это сослужило ему хорошую службу; ступни снова нашли опору, и он побежал, сначала покачиваясь, как пьяный, но потом все быстрее и быстрее. Сердце заходилось в груди как испуганный зверек, пока он наращивал скорость, стремясь оторваться от преследователей. До слуха доносились шлепки их ног по грязи и шуршание травы, но гораздо четче он ощущал их запах. Пахло так, будто за ним бежали животные, вырвавшиеся из какого-то адского зоопарка; густая волна вони немытых человеческих тел, застаревшего пота, крови, экскрементов и мочи смешивалась в чудовищную смесь. Но поверх всего этого амбре чувствовался еще один запах — неприятный, но знакомый: кислый аромат испорченного вина.
Андрей поднял болтающуюся из стороны в сторону голову и бросил затуманенный усталостью взгляд вперед. От увиденного у него перехватило дыхание, и он захрипел что-то неразборчивое запекшимися губами. Ярко освещенное пятно ворот было всего в паре десятков метров от него.
Чудовищным усилием он заставил себя бежать еще быстрее. Теперь он видел алые в свете ламп звезды на створках ворот, видел дверцу, через которую входили люди, видел темное пятно обзорного окошка… Ему показалось какое-то движение там, в темноте, и спустя короткую секунду Андрей почувствовал настороженность часового, смотрящего на него. Шум бегущих позади утих, отдалился, как будто они решили, что их жертва не стоит того.
Самарин замахал руками, захрипел пересохшим ртом, пытаясь объяснить, предупредить. Он ощутил, как настороженность человека сменилась сначала изумлением, потом страхом, который почти мгновенно сменило отвращение вперемешку с азартом. Часовой что-то крикнул, но громко хрипящий Самарин не смог разобрать слов. Он бежал, рвался вперед. И когда до ворот оставалось метров десять, когда он уже ступил в свет слепящего прожектора, Андрей почувствовал, как отвращение солдата вытесняется холодным расчетом, замешанным на странном удовлетворении. Самарин неожиданно понял, каким его видит безликий часовой, направляя ствол автомата. Бледные на фоне пылающих фонарей вспышки заплясали в проеме смотрового окна, и Самарин охнул, когда нечто ударило его в плечо, опрокидывая назад и в сторону, на груду прелой листвы.
Адрей Самарин скатился с дороги вниз, в канаву, плюхнулся в вязкую и холодную грязь. Он слышал крик часового, слышал автоматную стрельбу, но ему вдруг стало наплевать — единственное, его сейчас волнующее — это убраться подальше от того, что сейчас станет, как он предполагал, полем боя.
Он пополз в темноте, хлюпая грязью и стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в простреленном навылет плече.
11.
Аня стояла вместе с Ольгой у окна, наблюдая, как к воротам подъезжает БТР. Поэтому все последующее девушки видели достаточно четко, и это до конца дней осталось в их памяти, чтобы потом являться в кошмарных снах, снова и снова.
Ольга взвизгнула, когда солдат выстрелил в бегущего к воротам Самарина. Они не могли видеть, что произошло — будка часового закрывала обзор, и все-таки каждая из них распознала звуки стрельбы. Они успели только переглянуться в страхе, а затем тишина разорвалась треском автоматных очередей. Женщины прижались друг к другу дрожа будто на холодном ветру.
Солдаты что-то кричали, БТР окутался пороховым дымом, делавшим его похожим на странного сгорбленного дракона. Одна из человеческих фигурок вдруг дернулась, вскинула руки, отбрасывая автомат в сторону, а потом упала на бетон и затихла. Аня закрыла глаза. Она не хотела этого видеть.
Неожиданно раздался грохот ударов в дверь комнаты, и вот тогда Аня закричала.
12.
Вепрев осознавал происходящее, но не мог поверить, что такое возможно. Это было невероятно, абсолютно невероятно. Люди не могли поступать так хотя бы из-за одной только боли, не говоря уж об инстинкте самосохранения. Но глаза его не обманывали — он видел то, что видел.
Ворота были закрыты и все они — Вепрев, лейтенант, трое рядовых — прекрасно слышали, как подбегавшие с той стороны люди ударяются о створки, которые с каждым таким ударом подрагивали, и тогда капитан сильнее сжимал цевье автомата. Удары становились все глуше и глуше.
Ворота протяжно застонали, и один из рядовых испугано вскрикнул. Огромные петли, на которых были подвешены створки, заскрипели и стали гнуться. Евгений заморгал, не веря своим глазам. Что происходит? Как?.. А потом он понял и впервые за долгие годы почувствовал головокружение от увиденного.
Они бежали к воротам и просто наваливались на них своим весом. Те, кто был впереди, оказались раздавленными в лепешки давлением все бегущих и бегущих людей. Они хрипели, пускали кровавые слюни, их глаза выскакивали из орбит и лопались, когда невероятная масса набегающих сзади наваливалась на них. Они умирали десятками в стремлении вырвать ворота с корнем. И, похоже, им это удавалось.
Одна из петель треснула и улетела куда-то за спины солдат. Створка накренилась, и с содроганием капитан увидел мертвецов, вдавливаемых в образовавшуюся дыру. Выглядели они так, будто какой-то старик взял их, пожевал беззубыми деснами, а потом выплюнул обратно, решив, что на вкус не очень. За спиной кто-то сдавлено закричал, а потом раздался недвусмысленный звук рвоты.
Не особо раздумывая, что делает, Вепрев поднял автомат и прицелился в ширившуюся дыру, в которую вдавливались человеческие тела. На секунду он засомневался, правильно ли поступает, а потом, как обычно, отбросил все в сторону и нажал на спуск. Автомат запрыгал в руке, посылая рой пуль в ужасное месиво. Кто-то закричал, ворота накренились еще больше. А потом заработал пулемет БТРа и крики перешли в вопли.
13.
Их было по-прежнему трое. Тех, чья болезнь текла не так, как у остальных. Они стояли на небольшом холме, прислушиваясь к выстрелам и агонизирующим крикам умирающих. Они ждали.
Человек с грязным, забрызганном кровью шарфом, обмотанным вокруг лица; второй, чуть повыше ростом, в неприятно шуршащей ветровке и темных очках на переломанном давным-давно носу; и еще один, с изуродованным лицом. Этот последний постоянно облизывал обожженные и словно бы расплывшиеся от огня губы, будто чувствуя непереносимую жажду. Он стоял чуть впереди тех двоих, закрыв глаза и подняв к небу свое ужасное лицо. Он ждал.
(Уже скоро.)
Шарф и Очки переглянулись.
(С чего ты взял?)
(С того. Скоро. Все готовы? Не забывайте про бочки и цистерну.)
Они синхронно пожали плечами, ни слова не говоря. Человек в очках обернулся и посмотрел на замерших у подножия холма, людей. Да, они были готовы. Он напрягся, лицо сморщилось — ему еще не просто давался этот новый метод общения.
(Мы. Готовы.)
Обожженный кивнул, не оборачиваясь. Он по-прежнему стоял, подняв голову, и глубоко вдыхал прохладный ночной воздух. До них донеслись вопли атакующих, смешанных со стрекотом тяжелого пулемета. Он опустил голову, его белесые глаза широко открылись. Человек ухмыльнулся.
Люди у подножия холма заволновались, а потом, словно подтолкнутые невидимыми руками, побежали в сторону ярко-освещенной стены. Почти каждый из них сжимал в грязных руках какое-нибудь оружие, собранное со всех уголков города: охотничьи ружья, карабины, газовые и травматические пистолеты, даже электрошокеры. Некоторые несли короткоствольные автоматы, отобранные у милиционеров и военных. Несколько бережно прижимали к груди бутылки с горючей смесью. Обожженный улыбался, глядя на поток его солдат. Их время пришло.
Он задрал голову и закричал, выплескивая свой гнев и радость в темное небо.
14.
Капитан Вепрев не без основания полагал, что благодаря бронетранспортеру и подошедшим подкреплениям им удастся отбить сумасшедшую атаку на ворота. Поэтому когда толпа отхлынула от раскуроченных створок, он ничуть не удивился. Так и должно было быть: сколько бы их там не перло, но сдерживать узкий проход с помощью туши бронетранспортера и десятка стволов было не так уж и…
Взрыв раздался неподалеку, где-то справа от ворот. Капитан обернулся, понимая, что что-то пошло не так. Метрах в ста от них кто-то кричал, слышалась возобновившаяся с новой силой стрельба, но теперь к треску автоматных очередей примешивались хлопки гладкоствольного оружия. Снова что-то взорвалось, и в небо рванулся язык пламени.
Бочки с горючим, Боже, откуда они знают про...
Додумать он не успел: взрывная волна опрокинула его и кричащих солдат на землю. Десантник упал на колени, ощущая, как выкатываются глаза от обжигающего глотку раскаленного воздуха, пропитанного вонью бензина. Капитан уткнулся в рукав и тяжело задышал ртом, чувствуя, как голова начинает кружиться от высокой температуры и насыщенного химического запаха горящего топлива.
А потом взорвалась цистерна, едва заполненная дизтопливом, и воздух вокруг взревел в огненной агонии.
15.
Цистерна разлетелась с оглушающим звуком, разбрасывая во все стороны раскаленные куски металла. Склад ГСМ, расположенный в непосредственной близости, был буквально сметен в сторону; несколько ближайших грузовиков оказались раскиданы как детские игрушки, некоторые загорелись. Огненный смерч пронесся по территории радиусом в полсотни метров, выжигая все, что попадалось на его пути. Окна в Санатории вылетели со страшным треском, убив нескольких любопытствующих «постояльцев» на месте.
Расположение бочек с бензином и самой цистерны было выбрано довольно бестолково, и винить в этом можно было только того самого Василия Петровича, сержанта, заведующего складом ГСМ. Впрочем, претензий ему никто не высказал — раскаленный добела кусок металла превратил тело бегущего к своему месту службы сержанта выше диафрагмы в подобие дымящегося малинового желе. В какой-то мере, думал потом Малышев, этот болван расплатился за свою безалаберность и тупость.
16.
Аня и Ольга завизжали, когда дверь в их комнату оказалась выбита мощным ударом. В голове Семеновой пролетела мысль о пилочке для ногтей, она даже дернулась в сторону тумбочки, но тут темная фигура в дверном проеме закричала, что им надо выбираться отсюда и девушка с облегчением узнала Одинцова. Из-за его плеча выглядывало круглое и испуганное лицо Мишки.
— Аня! Быстрей сюда! Надо… — он не договорил, раздался оглушающий грохот взрыва, и стоящих в метре от окна девушек окатило осколками стекла. Пол покачнулся, Ольга упала на колени и пронзительно взвизгнула. Аня почувствовала, как осколок стекла скользнул по щеке, взрезая кожу. Она шагнула вперед, споткнулась о хнычущую на полу Ольгу и тоже упала, едва успев подставить руки. Горячий поток воздуха взъерошил волосы, но она едва это почувствовала. Сознание начало медленно уплывать, она стиснула челюсти, стараясь прогнать серые тени, затрепыхавшиеся перед глазами. Чьи-то руки подхватили ее подмышками и рванули вверх.
— Аня! Ты в порядке?! — Сергей с тревогой заглянул в ее бескровное лицо с ярким пятном крови на правой щеке, широко открытые глаза были пусты. За окном что-то полыхало, и скачущие тени придавали ее лицу жутковатое бессознательное и вместе с тем жестокое выражение. Ему вдруг показалось, что она теряет сознание, поэтому он поднял руку и ударил ее по щеке.
Голова девушки дернулась, она вскрикнула, протестующе замотала головой, видя, как Одинцов заносит руку для очередного удара. Аня что-то неразборчиво промычала и неожиданно чихнула: нос был забит запахом горящего металла и бензина.
— Серый! Надо мотать отсюда! Огонь!.. — Мишка, поддерживающий стонущую Ольгу, закашлялся.
Сергей подхватил едва стоявшую на ногах Аню и потянул к двери. Пламя за окном расходился все сильнее, превращая ночь в багровые сумерки. Они выскочили в коридор, по которому бежали люди, толкая друг друга в стремлении выбраться из заполняющегося дымом здания.
Они направились к лестнице: первым широко шагал Сержант, расталкивая в стороны бегущих людей. Когда до сутпенек оставалось десяток метров, Аня оттолкнула Сергея и пошла сама. Он недоуменно взглянул на нее, но ничего не сказал. На это просто не было времени.
— Ах ты ж мать твою… — выдохнул Михаил.
На лестнице было настоящее столпотворение. Паника охватила людей, все стремились выбраться из этого ада, не считаясь с остальными. Аня увидела, как какой-то мужик в футболке с желтой улыбающейся рожицей на ней размахнулся и ударил в лицо старушку, брызнула кровь, несчастная упала вниз и исчезла под ногами обезумевших людей. Аня почувствовала тошноту, голова закружилась и она оперлась на плечо замершего Сергея. По полу стелился дым, похоже, в здании что-то горело. Одинцов закашлялся, чувствуя растерянность, плавно переходящую в панику.
Господи, и что сейчас? Лезть на лестницу со всеми этими психами на ней? Да они же разорвут нас как стая взбесившихся псов!
— За мной, быстро, — рыкнул Сержант.
Он дернул стоящего рядом Михаила за рукав, развернулся и стал проталкиваться назад, в ту сторону, откуда они и пришли. Свердлов диким взглядом посмотрел на Сергея и потянул все еще хнычущую Ольгу за собой. Сергей, по-прежнему поддерживая Аню, потащился за ними, не понимая, что они делают. Стрельба не умолкала, кто-то кричал, тянуло бензином и сладковатой гарью. Сергей услышал очередной взрыв, следом отчаянные крики откуда-то снизу, от подножия здания, кажется, со стороны главного входа. Похоже, что они все-таки выбрались наружу.
Одинцов пошел еще быстрее, отталкивая спешащих навстречу испуганных людей.
17.
Самарин поднял измазанное грязью лицо и, прищурившись, посмотрел на поднимающийся столб пламени. Ему показалось, что он увидел верхнюю часть цистерны, взмывающую в небо как ракета, опирающаяся на огненный хвост. Пару секунд смотрел на опасное и красивое зрелище, а потом снова пополз вперед, изредка скрипя зубами, когда задевал кровоточащую рану на плече.
Он замер, ощутив присутствие тех троих, из-за которых его, по большому счету, и подстрелили. Они были где-то неподалеку и явно подходили ближе. Он почувствовал прилив гнева, но постарался погасить его. Не зная толком, зачем это делает, Самарин как можно глубже зарылся в размокшую землю, пахнувшую перегноем, влажной листвой и бензином.
Андрей затих, чувствуя непонятное даже ему самому отвращение. Теперь, когда троица стала ближе, он ощущал их гораздо лучше… к сожалению. Он чувствовал их жажду, их равнодушную, холодную злость и восторг происходящим. Но не было безумия. Они были настолько же «нормальны» насколько и он сам. Почему-то именно это пугало больше всего.
(Быстрее, все пока идет хорошо, но надо действовать аккуратно.)
(К счастью, потери не так велики, как мы думали.)
(Как удачно была поставлена эта цистерна. Это просто подарок, согласитесь?)
(Они глупы и самонадеянны. Нам надо продолжать, достигнуть успеха, иначе.)
На какое-то мгновение их мысли/образы стали невыносимо, невероятно сильными, настолько сильными, что Андрей застонал, еще сильнее вжимаясь в землю. Его разум поплыл, охваченный странными видениями и чужими мыслями. Этот поток словно промыл его мозги, как вода вымывает песок, оставляя после себя крупинки золота. Его же золотом оказалось понимание. Простое и логичное, как все совершенное, знание наполнило его и осело в сознании, как драгоценный металл оседает в сите старателя. Он понял. Он знал. Будь они прокляты. И он будь проклят вместе с ними.
Через минуту Андрей осторожно поднял голову и посмотрел в ту сторону, куда они ушли, ощущая облегчение и вместе с тем злость. Теперь он понял, как ему удавалось их слышать, но давало ли ему это хоть что-нибудь — неизвестно. Сейчас его куда больше волновала собственная шкура, чем абстрактное знание об их и своей природе.
Он издал звук, похожий на болезненное хрюканье, выбираясь из продавленного в земле холодного ложа, и снова пополз вперед, стараясь держаться как можно дальше от света огненных сполохов, взмывающих в небо. Надо уходить отсюда как можно скорее. Судя по тому, что он сумел перехватить из «разговора» той троицы, обитателей части ничего хорошего не ожидало. Впрочем, сейчас, осознав, что ими движет, его это и не удивляло. Скорее, он не понимал, чего они так долго ждали.
— Терпеливые сукины дети, — пробормотал он под нос, сплюнул в сторону и пополз быстрее.
Пламя разгоралось все сильней, посылая в прокопченный воздух новые и новые, невидимые в ночи порции сажи.
18.
Они чуть ли не кубарем выкатились наружу, когда дверь черного хода распахнулась. Сержант все-таки не удержался и упал на одно колено. Сергей помог ему подняться, Аня стояла рядом, не выпуская его руку, и глубоко дышала горячим воздухом, который, не смотря ни на что, был гораздо лучше того, оставленного за спиной, пахнущего грязью, паникой и безумием.
Стрельба и крики, доносящиеся из-за угла, не умолкали, но никто из них даже не посмотрел в ту сторону. На это просто не было времени, вот и все. Ольга, уже пришедшая в себя, обернулась, когда какой-то человек закричал неподалеку, испуганно сжалась, но это было и все. Сергей рассеяно подумал, что слишком много впечатлений делают невосприимчивым человека к все новым потрясением. В каком-то смысле, это было огромным благом, иначе все они уже давно бы в панике бегали вокруг словно курицы с отрубленными головами. Хотя до отрубленных голов, фигурально выражаясь, еще могло дойти дело. Если они не уберутся куда-нибудь подальше.
— Спасибо, — Сержант закашлялся. Он бросил дикий взгляд на захлопнувшуюся дверь черного хода. — Черт, я и забыл, когда последний раз бегал так быстро.
— А придется побегать еще быстрее, — заметил Мишка, тяжело дыша.
— О чем ты?
— Сейчас самое время сматываться из этого б…ского дома отдыха, раз уж все заняты своими делами.
Сергей посмотрел на него, понимая, о чем идет речь, и медленно кивнул.
— Есть какие-то идеи?
Мишка усмехнулся невеселой улыбкой.
— Есть одна или две. Да, есть, — он пристально посмотрел на бывшего сержанта. — Степаныч, ты вроде как-то упоминал, что тут полно грузовиков…
19.
— ДЕРЖИТЕСЬ!
Аня испугано вцепилась в ручку «бардачка», когда Сергей влетел в кучу ящиков, выросших перед капотом «Урала» из густого сизого дыма, окутывающего все вокруг. Ольга прикрыла лицо ладошками и повалилась на таращившуюся в лобовое стекло Анну.
— Твою мать!
Машина подпрыгнула, из кузова раздался приглушенный крик, зубы Сергея клацнули. Он крутанул руль, стараясь увернуться от темного силуэта, возникшего на пути. Крыло автомобиля чиркнуло человек это был человек господи!
по темной тени, она завопила и была отброшена куда-то в темноту, как кукла. Одинцов застонал от усилий, налегая на руль, но даже не думая отпускать педаль газа. Что-то ударило в дверь с его стороны с противным скрежетом, пробило железо навылет и упало мужчине на колене. Он бросил быстрый взгляд на эту штуку, но снова перевел взгляд на дорогу, щерясь в испуганной и ошалевшей улыбке. Сплющенная пуля, еще теплая, упала на пол и куда-то укатилась.
Машина летела по бетону, разбрасывая во все стороны мусор. Сергей склонился почти к самому рулю, стараясь хоть что-то разглядеть в вонючем дыму. Всполохи пожара мелькали где-то совсем рядом, кричали люди, стрельба не умолкала. Господи, куда же ехать, куда?! Ему вдруг показалось, что они будут мотаться тут до тех пор, пока не кончится бензин, и тогда…
— Там! Гляди, там! — закричала Аня, возбужденно указывая на что-то рукой.
Из дыма как мираж вынырнула стена с огромной горящей пробоиной в ней. Неподалеку жарко шаяли останки цистерны, освещая все вокруг дьявольским оранжевым пламенем. Решение пришло тотчас: Сергей развернул грузовик в стороны дыры и утопил педаль газа в пол.
— Прикрой глаза, Ань. Просто на всякий случай. И держись крепко.
Девушка испугано посмотрела на него и закрыла глаза ладонью, но все равно она будто видела, как грузовик несется к очерченному огненным ореолом пролому.
Сергей ухмыльнулся, отчего его лицо стало похоже на череп, и склонился еще ниже.
20.
Андрей Самарин стоял на коленях перед небольшой насыпью метрах в ста от горящей стены, раздумывая, каким же хреном он будет взбираться наверх, учитывая одну не действующую руку и землю, консистенцией похожую на размякшее дерьмо, когда до него донесся приближающийся рев мотора. Он посмотрел в сторону пролома, и его лицо вытянулось в комичном изумлении.
— Мать моя женщина! — воскликнул парень, взмахнул руками и чуть не упал на спину. И при всем при этом он не сводил взгляда с огромного армейского грузовика, вылетевшего из дыры в стене. С грузовика, окруженного пламенем и искрами словно феникс. Машина грузно припала к земле, перескочив через груду обломков, двигатель протестующе взревел, но не заглох, и грузовик стал быстро удаляться от огня, подпрыгивая на кочках.
— ЭЙ! ЭЙ! ПОДОЖДИТЕ! — завопил Самарин, вскочил на ноги и замахал одной рукой. Вторая, пробитая пулей, безвольной тряпкой болталась у тела. — СТОЙТЕ!
Грузовик удалялся в темноту, но вдруг вспыхнули тормозные огни, и он остановился, разбрызгивая вокруг комья грязи. Самарин побежал, по-прежнему маша рукой, словно боялся, что водитель передумает и нажмет на педаль газа.
Господи, а что будет, если они увидят его и решат не брать с собой? Что тогда? Надо что-то придумать, что-то сказать… Запыхавшись, он подбежал к дверце пассажира, распахнул и уставился на испуганно таращившуюся на него девушку. Слова сами пришли к нему, он открыл рот и невозмутимо сказал:
— Здравствуйте Аня. Ну как, подвезете меня?
Девушка изумленно заморгала.
— В кузов, приятель, лезь в кузов! — крикнул водитель. — И не тяни кота за яйца, мы убираемся отсюда как можно быстрее. Давай, давай!
Андрей кивнул, захлопнул дверцу перед ошеломленной Аней и побежал назад. Мишка и Степаныч помогли Самарину забраться, машина взревела и покатила по раздолбанной дороге, оставляя за собой разоренную часть, на территории которой до сих пор слышались выстрелы и крики.
21.
До тех пор, пока не застрекотал пулемет, все, кто собрались в кабинете Маслова, стояли, разинув рты от удивления. За окнами творилось черте пойми что: неразборчивые крики, стрельба, кто-то вопил, пронзительно и протяжно. Один из молодых офицеров выронил планшетку и заткнул руками уши, зажмурив глаза. Малышев бросил на него короткий взгляд, но ничего не сказал. Он по-прежнему находилось в полусогнутом состоянии, нащупывая упавшую ручку.
— Какого… — начал один из офицеров, но тут раздался грохот взрыва и следом сухой треск пулеметного огня.
Рация на столе заорала голосом Вепрева:
— НАС АТАКУЮТ! НЕМЕДЛЕННО!.. А, ЧЧЧЧЕРТ! — глухие ухающие звуки заполнили эфир. Малышев, наверное, единственный из собравшихся понял, что капитан стрелял из АКМ слишком близко от рации. Кто-то завопил, связь прервалась.
Это словно выдернуло всех из шока. Первым бросился к выходу один из лейтенантов, на ходу доставая рацию и что-то крича в нее.
Маслов смотрел на толкотню в дверях, похоже, до сих пор не в силах осмыслить происходящее. Спустя минуту он так и стоял, разевая свой рыбий рот и бессмысленно таращась на опустевший дверной проем. Малышев, наконец, поднял ручку, посмотрел на нее, не понимая, зачем она нужна, положил на стол. Он слышал, как полковник что-то бормочет себе под нос. Константин встал и взглянул на грузную фигуру с поникшими плечами, не чувствуя ничего, кроме отвращения и злости. Кровь пульсировала в висках, отдаваясь в затылок головной болью с каждым ударом сердца. Майор поморщился, оперся о стол, сделал шаг к двери и неожиданно понял одну интересную вещь.
Он и полковник были наедине. На улице кричали, вопили, отдавали приказы и, самое главное, стреляли.
Стрельба, Господи, СТРЕЛЬБА!
Малышев разом все понял. Головная боль неожиданно отступила, оставив после себя ясное сознание и четкое понимание того, что надо делать.
Константин сделал еще один осторожный шаг в сторону полковника, пристально наблюдая за всеми его движениями, точнее, отсутствием таковых. Медленно, стараясь не производить лишнего шума еще чуток совсем чуток.
Малышев вытянул из кобуры пистолет и тихонько свистнул, будто подзывая собаку.
— А? Что? — полковник вздрогнул, словно просыпаясь от тяжелого сна, и стал поворачиваться на звук.
Константин Малышев, бывший офицер Вооруженных Сил бывшей Российской Федерации поднял пистолет, подождал, пока в прицел не попадет щека полковника вот оно!
и нажал на курок.
